Клятва рода

Часть З ВРАЗУМЛЕНИЕ

Хабаровск.

Скрежетом тормозов взорвалось тихое декабрьское утро возле фотоателье на окраине Северного микрорайона. Белая «Газель», каких вдоволь катается по транспортным маршрутам города, заехала на бордюр прямо перед ступеньками входа в офис. Дверь распахнулась, и вооруженные люди в черных масках и серых комбинезонах с нашивками зверей: волков, медведей и тигров — посыпали десантом наружу. Всего шесть человек, не считая водителя. Последним коснулся отчищенного от снега асфальта Даниил Харламов — Медведь. Куратор «звериных» троек ликвидаторов.

Машина отъехала за угол, десант приник к стенам, пока первый высадившийся лепил пластид на бронированный замок. Странное двухэтажное здание с вывеской частного фотоателье имело дверь, что подошла бы крупным, богатым складам или ювелирным лавкам. Затемненные окна с двойными стеклопакетами берегли хозяев от проникновения не хуже стальных решеток. Но что самое странное — в архитектурных архивах план здания не имел подземных этажей, хотя аппаратура Антисистемы, сканировавшая здание намедни, показывала обратное.

Направленный, приглушенный взрыв выдрал замок. В проход бросили световую гранату. Хлопок — и четверо вместе с Харламовым вломились в приоткрывшуюся дверь. Еще двое побежали вокруг здания к черному выходу чуть ранее.

Длинный стол в коридоре с двумя (!) охранниками, режущимися в карты. Хорошая реакция — после взрыва похватались за пистолеты. Но после вспышки один свалился со стула, второй взял под прицел стену над дверью. Вломившиеся первыми парни быстро успокоили прикладом в челюсть.

— Тоха, стереги охранников, — бросил Даниил и последовал с двумя «тиграми» дальше.

— Цербер, в левую комнату, Сыч, направо, — вновь обронил Медведь и плечом протаранил дверь напротив.

Второй коридор оказался пустым, и из него уже три двери вели в комнаты. Ближайшая дверь была приоткрыта и являлась санузлом.

— Бер, слева кабинет секретарши.

— Справа — комната с фотоаппаратурой.

Сыч и Цербер выросли за плечами.

Дверь сбоку вылетела вместе с «медведем» Орком.

— На черном один. Мор остался стеречь. Под крыльцом вишневая «ауди ТТ».

— Три охранника для фотоателье — перебор. Убили звуки — и вперед.

Последняя дверь была металлической, а вот замок у нее был неважный. Сыч потянулся за пластидом, но Даня сурово сдвинул брови. Волкодлак, тяжко вздохнув (взрывать он не любил с детства), достал нож и в одно мгновение оттянул язычок замка.

В обширном помещении было темно.

— Не включать свет, — прошептал Медведь, разглядывая серые контуры заставленного помещения.

Замерли, слушая звук собственных сердец и приглядываясь.

— Ага, вот оно. Сыч, подержи автомат, не сдержусь же, — Даня подошел к столу на колесиках и пинком отправил его подальше. Рука зашарила по полу, нащупала кольцо, рванул вверх. Только сейчас команда увидела едва заметный свет сквозь щель в полу. Главный положил в ладонь нож и нырнул вниз, скатываясь по почти отвесным ступенькам, как с горки.

Внизу было одно большое помещение, залитое ярким светом, заставленное огромной кроватью, диванами, напичканное звуко- и видеоаппаратурой. Нож применять не пришлось. Четверо взрослых, включая женщину в строгом пиджаке с молодой обнаженной дамой за одним столом, оператора и голого мужика на диване в маске зайчика опасности не представляли. Для спецназа, но не для голых и полуголых детишек, на первый взгляд от шести до двенадцати лет, стоящих и сидящих на диване, у кровати и просто на полу перед столом с двумя женщинами. Всего восемь душ. Восемь неокрепших детских психик. Восемь искалеченных мировоззрений.

На шкафах вдоль стен валялась одежда, в ряд стояли изделия из латекса, кожаное и цветастое белье, мази и карнавальные маски, там же стояли пачки и коробки с едой. Рядом с четырьмя двухъярусными кроватями в углу стояли горшки и ведра с водой. Словно дети постоянно жили в этом помещении. Стоял запах пота и прелости, немного пахло плесенью. В помещении было относительно тепло, на полу валялись грязные ковры. Два плазменных телевизора и гора DVD-дисков стояли в другом углу рядом с компьютером.

Ликвидаторы попрыгали вниз. Лица от увиденного посуровели, скулы сжались, и побелели костяшки пальцев, сжимающих приклады автоматов. Мужик на диване невольно замер, останавливая половой акт с зареванной девчушкой лет семи. Оператор оторвался от камеры, недовольно бурча:

— Ну чего замер, мачо? — и он повернулся, разглядев в обреченных глазах педофила то ли отражение застывших у входа-выхода бойцов, то ли собственное печальное будущее.

Сыч, самый молодой из группы, зашагал к «мачо».

— Стоять! Не при детях! — обрубил Даня и тронул усико микрофона. — На посту — охранников в последнюю комнату в дырку побросать. Водитель — свяжись с базой, пусть присылают автобус со здравницы, захватить много теплой одежды, бригаду психологов и… пару канистр бензина. Здание заминировать. — Медведь повернулся к своим: — Парни, поднимайте детей наверх.

— Да что?! Да кто вы такие! Что здесь делаете? — Первой пришла в себя хозяйка «фотоателье», поднимая крик в надежде, если не ошеломить, то подать сигнал охране… Или еще кому-нибудь.

Как лепешки попадали сверху один за другим трое охранников ателье. Хозяйка осеклась. Вторая женщина — «укротительница малолетних мальчиков» — завизжала.

Бойцам трудно было сдерживаться, глядя, как в течение десяти минут дети одевались в то, что осталось от истерзанной одежды, и один за другим исчезали в проеме в потолке. Они немало повидали в свои годы. К чему им видеть еще больше?

Тоха и Мор наверху остались с детьми ожидать автобуса. Крышка люка плотно прикрылась, оставив охрану, оператора, обоих педофилов и хозяйку наедине с группой озверевшего от всего уведенного спецназа.

— Сыч, «зайчик» и оператор твои. Цербер, Орк, охранники ваши, — сухо бросил Харламов и добавил: — Я же побеседую с дамами этого «бизнеса».

Автоматы с сухим стуком опустились на пол. Трое подняли головы, смотря в глаза нелюдям, и… просто дали волю внутреннему зверю. Охранники знали, кого прикрывают, оператор знал, что снимает, «актеры» — какую дьявольскую пьесу играют. Хозяйка же…

Парней было бессмысленно останавливать.

Даня направился прямиком к женщинам.

— Нет! Нет, о боже, нет! — хозяйка отбежала в угол и сжалась в маленькое ничто, обхватив ноги руками. Вторая осталась за столом, погрузившись в ступор.

Медведь молча присел на корточки перед хозяйкой. Та визжала, срываясь на крик, шептала, кричала вновь, делала попытки схватить губами за пах, одновременно срывая с себя пиджак и расстегивая блузку.

— Я дам вам денег! Все отдам. Трахните меня! Все вместе! Только не убивайте! У меня дети! Пощадите! Я сделаю все. Все!

Даня скривился, как будто хлебнул скисшего молока. Схватив мразь за волосы, потащил к телевизору. Ткнув первый попавшийся диск в привод, включил телевизор… Наверное, впервые в жизни испытал состояние аффекта. Неконтролируемый холодный гнев расчетливого боя или бессознательные рефлексы боя скоростного — а просто вспышка перед глазами и включение сознания через несколько минут.

Даня моргнул. Руки были залиты кровью. Голова хозяйки подпольной педофильной киностудии была вплющена в кинескоп взорвавшегося телевизора. Пахло горелым, валил дым. Видимо, замкнуло электричеством. Осмотрелся. В лужах крови валялись избитые насмерть оператор, «зайчик» и охранники, у двоих на головах горшки и ведра. Спецназовцы тяжело дышали, приходя в себя и оттираясь от крови у лестницы. В живых осталась лишь поседевшая женщина, трясущаяся так, что вибрировал стул. Сидела и безмолвно ожидала участи. Перед ней была не телевизионная перспектива: милицейский захват, долгие допросы, суд, несколько лет заключения, теплые нары и снова свобода. Нет, перед глазами был вихрь ужаса: хруст костей, крики от боли.

Даня достал из кармана на ноге пистолет, подошел к столу и сел напротив. Пистолет лег в ладонь. Вдох-выдох. Заминка. Никогда не убивал женщин. Даже таких. Обойма выскользнула в руку, патроны посыпались на стол. В обойме остался только один.

Щелчок. Обойма в пистолете. Медведь поймал взгляд.

— Ты умрешь не сейчас, ты умерла гораздо раньше. Я могу повторить действо как с твоей хозяйкой или ты сделаешь все сама. У тебя есть выбор.

Пистолет лег посреди стола.

— Только твой выбор ограничен тремя секундами… Раз…

Наверное, в жизни женщины это был первый выбор, в котором она не сомневалась. Совсем. Хлопок — и мозги текут по стене напротив. Так закончилась жизнь маньячки-педофилки.

Даня, вздыхая, надавил кнопку на левом плече, стянул маску и сиплым голосом проговорил в усико микрофона:

— Группа, закончить съемку.

Пять рук взметнулись к плечам, отключая мини-камеры без звука. Шесть безмолвных операций по ликвидации подобных студий по всей России эффекта не дали. О них просто никто не знал, органам правопорядка же запрещали оглашать информацию по ходу следствия, да и после его закрытия, под страхом увольнения. Но сегодня Совет Старейшин одобрил съемку ликвида. И уже к вечеру видео с подробной информацией разлетится по Интернету, нанося упреждающий удар тем, кто творит зло. Насилие над теми, кому меньше шестнадцати, — тотальное зло. Трижды задумаются услышавшие о возмездии, и трижды на три те, кто увидит его.

Люк приподнялся. Чьи-то руки передали две канистры с бензином. Прежде чем здание разнесет заложенной взрывчаткой, все выгорит дотла, сжигая саму память о проклятом месте.

Даня вылез из подземного помещения последним. Чиркнул спичкой, и загоревшийся коробок, пылая небольшим зарядом, полетел вниз. Лужа бензина вспыхнула. Огненная змея побежала в разные стороны, цепляя по пути без разбора ковры, пол, вещи, мебель, стены и окровавленные тела творивших зло.

Через тридцать шесть секунд, когда последний автомобиль отъехал, палец опустил тумблер, и дом взлетел на воздух. Но никто из ребят не смотрел в заднее стекло.

Индия.

Дели.

Солнце светило в глаза так, что даже неподъемные веки сдали позиции. Сема, скрипя, как несмазанная пружина, повернулся на спину. Впору было скулить побитой собакой. Зудели сбитые колени и локти. Лоб, запекшийся кровью, чесался. На движение ног болью отзывались связки в паху.

«Это еще что? Я на шпагат без разогрева садился?»

Сжав зубы, Сема приподнялся на колени. Растянутые связки немилосердно взвыли. В свете, проникающем сквозь огромную дыру в стене, плавала пыль, мелькали встревоженные лица индусов. Блондин, стараясь не обращать внимания на коренное население, пытался собрать в голове картинки прошлых дней.

«А собственно, где я?»

И собственный вопрос разлетелся по искореженному неведомым смерчем помещению. Взгляд невольно прошелся вдоль округлых вмятин в каменном полу, одиночным ямкам и широким порезам, словно по каменному полу свободно гулял лазер.

«Это что еще за джедаи порезвились?»

Взгляд пополз к потолку. Сема невольно присвистнул, стараясь представить, кто мог подбросить что-то вверх с такой силой и какова была плотность подбрасываемого тела, если оно не размазалось мокрым местом по потолку?

Сема по стеночке заставил себя подняться. Вместе с болью в связки пришла судорога бессилия. Колени подкосились. Упал. Не повторяя больше попыток встать, пополз на карачках. Хотелось поближе рассмотреть поверженное рассекающим ударом то ли меча, то ли ладони возвышение. Ведь возвышение и странные голубые глаза — последнее, что он помнил из происходившего перед мраком и пробуждением.

«Куда делся Скорп? Этот дым… Этот кумар, затмивший разум. Нет, сначала сон, вспышка… Глаза… Гипноз, черт побери! Старикан загипнотизировал меня, как жалкого школьника. Это какой силы должен быть гипнотизер? Он… Он… — Сема дополз до „возвышения“, уровень которого после удара волной стал ниже, чем весь прочий пол. — Он заставил меня сражаться. Я дрался. Но с кем? Где Скорп? Почему растянуты ноги, словно я без разогрева влез в гравитационную комнату с силой притяжения в несколько единиц?»

В груди кольнуло. Стало холодно. На глаза навернулись слезы. Предчувствие чего-то ужасного витало в воздухе, стремясь поразить в любой момент каленой стрелой или молнией.

«Жива, на кого же еще ты мог меня натравить, если не на брата? Здесь не было врагов. Никто не дерзнул бы зайти на твою территорию. Ты… урод… ты заставил меня драться с братом. Где он? Если я жив, то он…»

— Скорп!!! — От гортанного крика и так единичные лица индусов попрятались вовсе.

Сема сквозь боль подскочил. Ярость на аватара придала сил. Сема содрал с себя остатки верхней одежды и, оставшись в чем-то похожем на шорты, зашагал по помещению в поисках врагов или ответов. То ли боль притупилась, то ли гнев подстегивал регенерацию — связки немного успокоились.

Остановившись у одного из пяти огромных орудий, обращенных в камень, скукожившихся и уменьшенных, едва аватар отпустил их из рук, Сема уже не ощущал, как тело привычно поднимает температуру и сильнее начинает жечь истертую кожу. Организм всегда хочет жить — сам о себе позаботиться, не надо только ему мешать. Сам же Сема вновь ощутил толчок в грудь: лежащие на полу каменные орудия на лезвиях имели высохшие капли крови.

«Могу поспорить, эти орудия не лежат здесь тысячи лет и специально их никто кровью не смазывает… Мы дрались на этих мечах и топорах? Но зачем пять? Нет, что-то не то… Скорп жив. А Жива… Кто знает? Да и черт с ним. Если правитель забывает о своем народе, происходит бунт. Ты, предводитель переселившихся с севера арийцев, слишком долго спал. Настоящее не принимает сна… Но откуда же это мерзкое ощущение? Что я сделал не так?»

Сема взревел и обеими руками ухватился за рукоять секиры. Плечи напряглись, по торсу забегали змейки. Сквозь боль, на пределе сил Леопард сделал рывок. Холодный камень нехотя поддался. Зубы сжались до хруста, последнее усилие и орудие взмыло в воздух, покачиваясь в трясущихся руках над головой. По ладоням, кистям и дальше, до самых пят прошла вибрация, солнечное сплетение ощутило приятное тепло.

Камень пошел трещинами, рассыпаясь на куски, опадая на пол крошкой. Через какие-то мгновения вместе с облегчением блондин ощутил вместо камня в руках рифленую рукоять, а по лезвию цельного обоюдоострого топора пробежал небольшой лучик, словно подмигивая новому хозяину.

— Слава Роду! — неожиданно для самого себя выпалил Сема и опустил обновленную секиру. Лезвие уперлось в камень. И едва пораженный блондин чуть надавил сверху, облокачиваясь, неведомая сталь прошла камень, оседая вглубь. — Не похоже на то, что ты вороненая сталь. Может быть, метеоритное железо?

Секира безмолвствовала, согревая руку, словно состояла вовсе не из железа.

— Если ты признала меня в первом же нашем бою, то я дам тебе имя.

За спиной послышался шепот. Сема резко обернулся, невольно сжимая рукоять. Из двух дыр в помещение вошли два здоровых четырехруких существа. Со стороны востока здоровяк затмил собой все солнце, погрузив утреннее помещение в полумрак.

Сема попятился от прочих каменных орудий, выставив секиру перед собой. Двое: рыжий и смуглый, в затемненных шипастых доспехах огромными шагами подошли к разбросанным окаменевшим артефактам. Рыжий подхватил мечи, смуглый — оставшуюся секиру и булаву. Оба завертели головами, как небольшими башнями, по сторонам. Взгляды остановились на Семе. Полуголый, с глазами берсерка, тот стоял, сжав секиру и ожидая атаки. Моргая, глаза периодически показывали желтые зрачки леопарда. Готов в любой момент броситься на превосходящего его в силе противника.

Рыжий повернулся к смуглому, обронив громовым гласом:

— Старший брат будет недоволен.

— Жива рассердиться, — кивнул смуглый, поведя плечом.

Оба двинулись к Семе.

— В-И-Р-А! — закричал во всю мощь легких Леопард и рванул вперед, подпрыгивая и занося секиру для рубящего удара сверху.

Рыжий невероятно ловко для своей комплекции подставил плечо под удар и чуть сдвинулся. Секира по касательной высекла искру на доспехах и остановилась в шипах. От резкого движения отлетела вместе с хозяином.

Сема, прокатившись по полу, поднялся. Глаза налились кровью. Облизнув рану на плече, оскалился и приготовился к новой атаке.

— Брату придется смириться, — не следя за Леопардом, вновь обронил рыжий.

— Оружие признало другого, — кивнул чернявый. — Ничего не поделаешь. Такова воля артефакта.

Оба кивнули, и вспышка ослепила Леопарда. Новый удар с прыжка рассек лишь воздух. Вибрация от удара железом о камни прошлась по всему телу. Откат отключил тотем, оставив с болью один на один. Сема вновь провалился в темноту.

Дерзнувшие переступить разлом в стенах индусы молча обступили тело. От глаз их не скрылось, как рисунок леопарда на коже человека поводил из стороны в сторону хвостом и желтые глаза всмотрелись в каждого, прежде чем потухнуть.

Хабаровск.

— Пока, Марьяш!

— До скорого!

Подруг поглотил автобус, оставив Машу на остановке среди мерзнувших людей. После седьмой пары из института к остановке вышли последние студенты и преподаватели. Последние огни в окнах аудиторий потухли. Все спешили первыми прорваться в автобусы, троллейбусы и маршрутки, чтобы быстрее оказаться дома, в горячих ваннах да за семейным столом.

Маша вздохнула и спрятала лицо в воротник шубы. Мороз кусал щеки. Но не так невыносим был холод улицы, как мороз внутри. Безжалостный и беспощадный, он накатывал всякий раз, когда она оставалась одна, без подруг.

«Сколько прошло? Четыре месяца? Не обманывай себя. Четыре месяца, две недели и два дня. Ты считаешь каждый день, сколько бы ни заставляла себя буквально жить в институте, приходя к первой паре и уходя поздно вечером. Ты получила все „автоматы“, намозолила глаза всему преподавательскому составу, первой закрыла сессию и записалась на все дополнительные занятия и кружки. Но даже эта колоссальная нагрузка не может убить желание считать каждый день, пока его нет».

Подошел относительно свободный троллейбус. Из открытых дверей повеяло теплом. В конце концов, ехать на одной ноге на ступеньке лучше, чем мерзнуть на остановке на двух. Через остановку кондуктор, вдавливая пассажиров, пробрался за оплатой. Маша подтянула сумочку и обомлела. Среди тетрадок, учебников, и косметички напрочь отсутствовали кошелек и сотовый.

— Билетик берем, — буркнула кондукторша.

— А… эээ… у меня кошелек вытащили, — ошарашенно пропищала Мария.

— Девушка, не морочьте мне голову. Берем билетик или выметаемся.

Маша посмотрела по сторонам. Безмолвный народ без тени сочувствия витал в облаках так же, как она минуту назад. Мысленно все уже дома, греются в ваннах, сидят в теплой домашней одежде у телевизоров или спят на мягких кроватях.

— Правда вытащили!

— Так, выходим! — непреклонно отрезала кондукторша.

Маша попятилась к выходу. Ближайший народ посмотрел на нее, как на «зайца». Еще бы, чем больше растут тарифы, тем непреклоннее кондукторы становятся к халявщикам.

Троллейбус остановился на почти пустой, темной остановке. До дома было еще шагать и шагать по темноте и холоду. Не могла даже позвонить знакомым или домой, чтобы…

«А чтобы что? Выехали навстречу? Посочувствуют — и иди, скажут, домой, растяпа. В следующий раз будешь осмотрительнее. Родители ведь тоже с работы и устали. На три остановки и внимания не обратят. Час ходу… А вот Сема бы обязательно приехал», — невольно подумала Маша.

С ней из автобуса вышли только двое мужчин. Причем вышли как-то странно. Слишком близко друг к другу и сразу же направились к ней. Маша замерла, сердце забилось быстрее. Приготовилась вспомнить все из приемов, каким учили ребята… Как всегда ничего не приходило на ум. Все выветрилось. Перед глазами почему-то стояли лишь преподаватели за кафедрой, вещающие, как правило, информацию, которая забывалась сразу, стоило только покинуть аудиторию.

Мужчины приблизились.

«Будь что будет, все равно далеко не убегу».

Один пихнул другого, зло обронив:

— Ну, давай же, подонок. А то третий палец сломаю.

Парень с обломанным передним зубом сделал шаг вперед, протягивая милый сердцу потертый кошелек и старенький сотовый.

— Извините…

Маша, обомлев, взяла украденные вещи и кивнула, не в силах из себя что-то выдавить.

— А теперь вали отсюда, урод. В следующий раз копчик прострелю.

Карманник отошел на пару шагов и, оглядываясь, побежал. Вскоре его поглотила тьма. Маша повернулась к спасителю, убравшему едва заметный пистолет во внутренний карман дубленки. Парень виновато расплылся в улыбке:

— Да вы не бойтесь, Мария Григорьевна. Мы с напарником по строжайшему наказу Семена, а также всей структуры день через день вас сторожим, сопровождая от дома до института и обратно. В последнее время совсем легко стало — вы приходите к первой паре и уходите после последней.

— Он… Он все-таки и сейчас обо мне заботится?

— Конечно, Мария… Можно я буду звать вас просто Мария? Как сериал, поработивший мою маму на несколько лет… Часами сидела у телевизора… Я в армию уходил, она сидела, я отслужил и вернулся, а она все сидит. Жуть, правда?

Маша кивнула. Его болтовня и беззаботный голос успокаивали.

«Сема все-таки и сейчас обо мне заботится. Все продумал наперед. Я даже прощу ему эту слежку. Конечно, когда вернется, свое получит за вторжение в приватную жизнь, но сначала… сначала отблагодарю… таких пирожков ему напеку…»

К остановке подъехала темная иномарка.

— А вот, Мария, и такси прибыло. Это наши. Садитесь, не бойтесь. Довезут до подъезда. Еще и проводят, — он ненавязчиво подтолкнул ее к автомобилю, открыл дверцу и усадил в теплый салон. — Можете звонить на Семин номер сотового, если что-нибудь понадобится или будут неприятности в самом институте. Он пока при нас, и мы с радостью поможем, пока блондин за пределами страны.

— Как вас зовут-то? — успела крикнуть Маша.

— Четный, — улыбнулся незнакомец и попрощался, закрывая дверь.

«По числителю или знаменателю?» — едва не спросила Мария.

Автомобиль плавно тронулся, увозя ее и молчаливого водителя, который не спешил ловить в зеркало заднего вида ее настойчивый вопросительный взгляда.

«Ну, что ж. Здесь салон лучше, чем в автобусе», — улыбнулась самой себе Маша, завидев знакомый дом и подъезд.

Тибет.

Где-то в горах.

Рука напряглась, поднимая большое медное кольцо. Стук железа о железо прокатился по темнеющей улице и по всему монастырю. Сема замер, стараясь вслушаться в шаги за большими, массивными воротами. Вира за плечами беспокойно потеплела, предчувствуя близость драки.

После драки с двумя неизвестными в Индии его подобрали местные жители. Посчитав его то ли за святого отшельника, сражающегося с «дивами», как индейцы называли демонов, то ли за посланника самих богов, окружили бессознательного всей возможной заботой. А его ночное бормотание на всех языках мира: «Отдыха, очага, одежды» — принимали за заклинания против тех же злых духов. Но как бы то ни было, через два дня, накормленный и одетый, Сема с мешком припасов и секирой в перевязи за плечами, а также с вырезанным из редкого дерева посохом, уже переходил границу страны. Никаких документов не потребовалось. Менталитет этих людей существенно отличался от европейского, по крайней мере порядком на границах. На одиноких людей мало обращали внимания. К растрепанному отшельнику в потертом, подвязанном халате, приготовившемуся к переходу в горы, пограничник отнесся с симпатией. И вместо документов попросил у белобрысого благословения. Сема, прошептав на монгольском «в лесу родилась елочка», бодро направился в земли аватара Здравы. Выручать из неволи ныне почившего пленителя Духа и заодно спросить, куда делся брат.

Рука повторно подняла кольцо, затем опустила, и стук расплылся металлическим звоном. Одна половина ворот, скрипя, подалась внутрь. Тощий, лысый старикан протиснул голову в узкий проем, бурча на китайском:

— Туристов не принимаем. Это не Шао-Линь.

— Мне нет дела до туристов. Я пришел к настоятелю, — ответил на языке собеседника Сема.

— В ученики не берем, — не меняя хмурого выражения лица, обронил монах.

— Вам нечему меня научить. Я пришел не за этим.

— Ты слишком горд своей миссией? Смири гордыню. Настоятель не принимает дерзких выскочек.

— Я отполирую твой череп, противный старикан, если не пустишь меня к настоятелю… Или кто там у вас?

— Хм, ты груб и настойчив. Может, преподать тебе пару уроков?

Сема развел руки, скидывая почти опустевший походной мешок и откладывая в сторону ветхий, весь в трещинах, с отполированной ручкой посох. Отошел назад, создавая место для драки, скидывая халат и бормоча под нос:

— Конечно, старикан. Преподай мне пару уроков.

Пыльный халат полетел в грязь выложенной камнем дороги. Сема расправил плечи, поигрывая рельефным торсом.

Старичок хмыкнул и проворно скрылся за дверью. Оттуда едва слышно донеслось:

— Урок первый. Избегай драки.

Сема невольно открыл рот:

— Э, а ну вылазь. После теории учитель должен преподать ученику практику.

— Я уже победил тебя в уме, глупец. Зачем подтверждать еще и наяву? — донесся едва слышимый писк из-за двери.

Сема отвязал от мешка секиру, перебросил перевязь через плечи и взял разбег. Сгущающаяся темнота не позволила увидеть, как странный блондин, едва коснувшись ногами забора в три человеческих роста, взглянул на старичка сверху вниз желтоватыми глазами, отражающими свет факелов внутри двора.

— А, злые духи! — Старичок засеменил в глубь здания, вопя, насколько позволяли легкие.

Сема спрыгнул со стены и спокойно пошел следом, напевая под нос стишок, который придумал, пока поднимался в недружелюбные горы.

Из здания с криками высыпал с десяток цветастых монахов. Мигом взяли «злого духа» в кольцо. Сема продолжил бормотать стишок на русском языке.

— Он шепчет заклинания! Бей его! — крикнул один из молодых воинов, постигающих истину в закрытом монастыре. Народ дружно бросился на врага, едва не стукаясь головами от ретивости.

Сема, крутанувшись и немного смазанно для стороннего взгляда поведя рукой, разрезал круг. Монахи попадали на землю под действием волнового удара.

— Что за дьявольская Чи?[5] Он демон! Нам не справиться с ним! — снова закричал «заводила» и первым бросился бежать.

Сема, не торопясь, побрел дальше, на свет, продолжая бормотать:

В довольно приличном тренировочном зале первого освещенного факелами здания он увидел порядка полусотни монахов в темных балахонах. Руки каждого ощетинились оружием: посохами, загнутыми мечами, цепами, чаками, бамбуковым палками.

«Грозно. Пространства бы еще раз в пять побольше», — подумал Сема, продолжая напевать:

Вира взвилась в обе ладони. Зрачки отразились желтизной, сердце ускоренно забилось. Замах на полный круг был моментальным. Монахи взвились в воздух, сбитые воздушным резаком. Одежда на многих порвалась, и на коже остались мелкие порезы, но ни одного убитого или раненого не наблюдалось.

— Пока мертвых нет, — его голос прошелся дрожью по каждому помещению. — Но предупреждаю: следующий, кто нападет на меня, будет убит. Кто хочет накормить своим телом смерть, действуйте.

Вперед выступили двое. Сема, мгновенно оглушив обоих ударом секиры плашмя по голове, побрел через строй лежащих в страхе дальше, бормоча:

— Вот следующий точно будет убит.

Выпад сбоку. Копье с красной тряпицей едва не прошило бок, вспарывая почку. Блондин, извернувшись, отобрал копье и тупым концом врезал ретивцу в лоб.

— Убит будет следующий! Вы что, китайского не понимаете? Или с вами на тибетском разговаривать?

Двойной выпад мечами. Пришлось от одного уйти, а под второй подставить секиру, отбрасывая наступающего так, что тот сбил с ног еще двоих.

— Не злите меня! Мало того что глухие, еще и со зрением беда? Сейчас я вам диоптрии вправлю, слуховой аппарат поменяю!

Монахи расступились. Старичок, встречавший в воротах, упал к ногам, вертя в руках какую-то коробочку. Крышка слетела, и старичок посыпал на и без того пыльные, разбитые долгой дорогой ботинки, серую пыль. Взметнув сложенные лодочкой руки к небу, покачиваясь, запел:

— О священный порошок лотоса, упокой духа!

Сема беззлобно щелкнул старика по лбу, улыбаясь:

— Слушай, мне через два дня надо в России быть. Не хочешь к настоятелю вести, отдай аватара Здраву и разойдемся с миром.

Старичок, потирая лоб, залепетал:

— Что? Еще один из России? Мы только дыру в стене заделали! — Старик поник, бормоча полушепотом. — Что за загадочная страна порождает таких людей?

— Что? Здесь был кто-то еще?

— Был, белый дух, двое! Волосы длинные, черные, вьющиеся! Злые, как тысячи демонов, и сильные, как стадо быков! Лазарет переполнен. Против тебя вышли только самые младшие монахи, те, кто остался способен стоять на ногах.

Сема, почесывая затылок, присмотрелся к воинам. Лица были покоцаны, многие в синяках. То, что принял за результаты тренировок, оказалось результатом недавнего сражения.

— Погоди, а почему монастырь целый? Если это те самые чернявые, вихрастые, камня на камне бы не оставили.

Старичок обхватил его за ноги, едва не плача:

— Так ведь и не оставили! Как есть, камня на камне не было. И ворота, и здания, и внутри, и снаружи, и…

— А, ну эти могли… А вы строите быстрее молдаван, что ли?

— Это все настоятель. Упросил священного духа воссоздать все, как было. Велика карма его, и светятся все семь чакр золотом.

— Светится карма его, — хором повторили монахи в зале.

Сема, прикусив губу, поднял старичка с колен. Наскоро отряхнув, поймал взгляд:

— Так, идем к настоятелю. А потом к духу сразу.

— Зачем же идти к нему? Он перед тобой, — нараспев ответил старичок, делая важное лицо.

— Да что ты мне мозги пудришь? С каких это пор настоятели у ворот дежурят?

— Святой дух повелел мне встретить белокурого воина.

Сема недобро глянул на старичка, суживая глаза:

— Тогда к чему были все эти твои «уроки»? Сразу не мог открыть ворота?

— Ворота истины открываются не всем.

— Но дух же сказал тебе встретить.

— Встретить, но не впустить.

Сема, вздохнув, зашел с другого конца:

— А часто у вас выбирают новых настоятелей?

— После смерти старых.

Сема замогильно захихикал:

— Выборы могут начаться прямо сейчас.

Настоятель побелел, залепетав:

— Великий священный дух ждет белокурого воина.

Сема, положив секиру на плечо, хмыкнул:

— Вот так бы сразу.

Обитель Здравы.

— …Я одного не пойму. Почему твое прозвище — синоним здоровья, а мы сидим с тобой в дурманящем тумане, еще и в полной темноте. Причем я пришел только что, а ты сидишь здесь сколько-то там сотен лет. Или тысяч? Не важно. Ты скажешь мне, куда ушел Скорпион, и я пойду следом. Мне надо догнать брата и все ему объяснить.

— Ты сидишь здесь вторые сутки, блондин, и каждые полчаса задаешь мне один и тот же вопрос. Снова и снова я отвечаю тебе, что дым нужен, чтобы ты отключил стандартный набор схем в своей голове, а темнота, чтобы зрение не обманывало тебя и не мешало концентрации. И я не могу тебе указать следы на земле, потому что они слишком сильно бросаются в глаза. И разве можно догнать того, кто никуда не идет?

— Не сбивай меня с толку! Я знаю, на что способен мой мозг, и мне не требуются вторичные вещества для усиления каких-либо функций. Все, что надо, он выработает сам. Творец со своей эволюцией не так глуп. Ты же ставишь ему палки в колеса, останавливая прогресс своим сидением на месте, в заточении, один на один с великими мыслями. К чему же потом удивляться несовершенству кармы, когда получаешь прикладом в лицо за свое бездействие?

— Все предрешено. Я вижу прошлое, настоящее и будущее. Река времени унесет суетящихся врагов.

— Река времени всех унесет. Только ты не из тех, кто оставит на берегу хоть что-то приметное. Ведь ты заложник своего будущего. Всякий раз, переживая его, любой из вариантов, ты остаешься стоять на месте в страхе сделать хоть шаг. Боишься ошибки. Ее последствий. Как можешь ты называться Учителем вверенных тебе учеников? Неизменный деградирует настолько, насколько мчит вперед та самая река времени свои волны. Ты смешон, аватар. Горы Тибета дают тебе сил предвиденья. В других местах ты слеп. Самый большой стык земных плит, образующий гору, полон патогенных аномалий. Самое лучшее место для ловли глюков в мире. А ответ прост — кварц. Плиты, наползая одна на другую, заполняются кварцем. И эта «сила земли», воздействуя на окружающее пространство, не только вызывает свечение в атмосфере и привлекает частые разряды молний, но и воздействует на человека, как в Древней Греции на пифий, построивших храм предсказаний у ущелья, воздействовали ядовитые испарения. Вот чем вызвано твое стремление оставаться на месте…

— Довольно! Бегущий к краю пропасти, ты допустишь много грубых ошибок!

— Я нахожу в себе силы признать их и снова двигаться вперед!

— Тогда продолжай бег. И постарайся сделать свой самый дальний прыжок, отталкиваясь от обрыва. Это и будет твоей нирваной.

— Нирвана? Ты полвека дурачил своих соратников якобы тем, что в плену, но всякий раз, когда делались попытки тебя освободить, ты сам пресекал освобождение. Ты не помогал соратникам. Тебе было удобно спихивать все на плечи друзей, отсиживаясь в плену. Но Дух мертв, а ты все еще в плену. К чему это? Слава отключен, Добро убит в бою, Жива разоблачен… Я понял, он ушел после того боя… Что-то в твоем дыме есть… Но, ты думаешь, у тебя есть хоть какое-то моральное право оставлять Бодро один на один с четверыми эмиссарами? Выходи за пределы гор, или я не изменю своего мнения, что ты слаб как… постой, а разве Горэ тоже зависим от Кавказа, как ты от Тибета?

Во тьме, в отключенных ощущениях, теплая ладонь почувствовала прикосновение теплого ветра, и голос на самое ухо прошептал:

— Ты, воин по сути и видишь войну во всем. Даже оставшись наедине со своими мыслями, ты продолжаешь бежать и махать кулаками. Но на секунду остановись и осмотрись. Разве в выжженной, безжизненной пустыне остались признаки войны? Мертвым нет смысла поднимать друг на друга мечи.

— Значит, смирился?

Молчание.

— Не делай вид, что не расслышал.

Ни шороха, ни дыхания, не слышно даже стука собственного сердца.

— И не выставляй все так, словно я разговариваю сам с собой.

Сема в гневе открыл глаза: яркое солнце на безоблачном небе, он в «полулотосе» сидит на песке с секирой на коленях, и вокруг, насколько хватает глаз, одна бескрайняя пустыня.

— Здраво, выбрасывать страждущего ответов в пустыню без его ведома неприлично. Обещаю, когда в следующий раз буду в Тибете, заберу у тебя сан аватара. А ты, не живущий здесь, отправишься жить там!

Сухой ветер бросил в лицо горсть песка. Сема, отплевываясь, посмотрел под ноги. Две пары следов были почти заметены. Взгляд пробежался дальше, по цепочке, уходящей за бархан.

— Хорошо, если это их следы, то я подумаю, оставлять ли тебя в живых… — прокричал Сема, подскакивая и срываясь на бег. — Но аватарой тебе все равно больше не быть! Минздрав не признает!

Следы, следы, глубже и глубже. Сема ускорился, взбираясь на бархан. Еще выше, вверх, вверх! Вот оно!

Сема застыл. Да, двое брели по пустыне, спускаясь со склона: лысый мужик в белом длинном халате с незажженной свечой в руке и старуха с большим мешком за плечами. Мужик держал перед собой свечку и шагал прямо-прямо, словно по стрелке компаса, а бабка следовала за ним след в след.

Сема, заложив секиру в петельку за плечи, побежал вслед за странными путниками негостеприимных земель. Они не отвечали на крики, не оборачивались. Догнал, поворачивая к себе бабку.

— Эй, да что с вами? Кричу вам, кри… — Сема осекся. В пыльном, изможденном лице старой женщины узнал ту, которую когда-то называл бабушкой.

Женщина безразлично окинула его взглядом тусклых глаз и, резко сбросив руку, вновь повернулась к упорно бредущему мужику со свечкой. Тот шагал как робот.

Сема, отлупив себя по щекам, обогнал обоих и встал на пути белохалатного.

— Я умер, и черти издеваются надо мной или это моя сумасшедшая бабка и ее великий проповедник?

Мужик молча обогнул препятствие, как безликий камень, и вышел на прежний курс. Бабка тоже собралась обогнуть Сему, но он поймал ее за руку, задерживая:

— Полгода я разными путями пытался найти тебя после исчезновения вашей группы из пятидесяти человек. А вы… а вы… кстати, где мы?

Бабка уверенно отпихнула его, словно была полна сил, как какие-то полвека назад, и молча побрела за гуру. Или его свечкой.

— Старая карга, ты совсем спятила? Давно вы бродите по этой пустыне? Где все остальные люди?

Они молча удалялись.

Сема, присев на песок, потер виски, стараясь собрать вместе плавящиеся на солнце мысли. После дыма аватара выходило не очень.

— Эй, песчаные чудища, скажите хоть, где мы?

Мужик резко остановился. Бабка почти тут же свалилась на колени, шатаясь из стороны в сторону, как маятник. Лысый поднял свечку к солнцу и стал махать руками, то ли танцуя, то ли плавая в воздухе.

Сема, заинтересованный, приблизился к людям, в состоянии транса наблюдая довольно странный ритуал. Прошло минут десять, а они и не думали прекращать.

— Слушайте, будете так обильно заниматься зарядкой на солнце — замерзнете.

Ноль внимания.

Сема наклонился над старухой.

— Эй, дитя Ленина, откуда в тебе столько энергии?

Очередной вопрос остался без ответа.

— Вода есть? Я в рюкзаке пороюсь?

Бабка упорно качалась из стороны в сторону, ничего не отвечая.

— Я рад, что вы не против.

Сема, приспосабливаясь к качке рюкзака, развязал тесемки и стал извлекать предметы. Вскоре на песке в ряд стояли: утюг со шнуром без вилки, сдутый резиновый мячик, семь пустых пакетов, засунутых один в один, как матрешки, погнутая медная палочка, фляга с дурно пахнущей жидкостью темного цвета, стопка тетрадок, две ручки и на дне рюкзака с килограмм черных семечек.

— Е-мое, да вы у джиннов клад вымутили? Или на обмен несете?

Сема, вздохнув, потянулся за секирой.

«Пара ударов по темечку и перестанут мучиться».

— Итак, учитель, начнем с тебя. — Сема встал сзади махающего мужика. — Если ты и вправду инопланетный посланник, секира при соприкосновении с твоим темечком не должна причинить тебе вреда. Меня поразит молния, убьют твои соплеменники или на крайний случай включится чудо-щит. Так что не серчай. — Сема замахнулся и… руки замерли. — Нет, со спины как-то не по-арийски. — Сема обошел, встав спереди. — Давай лучше в сердце, и все. Да? Ну, я вижу, что ты согласен. — Сема вновь замахнулся и… замер. — Тьфу, черт. — Обронил секиру. — Шею тебе, что ли, свернуть на раз-два? Откуда вы беретесь-то, а? Ты думаешь, ты утюгом инопланетян вызовешь? И семечками накормишь?

— Не терзайся чужими путями, — послышалось со спины. — Их настоящее так же неумолимо, как и твое.

Сема повернулся. Рядом со старухой сидел здоровый толстяк с заплывшим жиром лицом. Седые прямые волосы были едва ли по плечи. Старый потертый плащ окутывал его всего по подбородок.

Сема поскреб щеку и кивнул:

— Да, да, да, вы совершенно правы, господин джинн. Прошу прощения за этих чудиков, ваш украденный клад прямо за вами, можете забирать и уходить. Только на обратном пути вызовите пожарную. У меня жар.

— Не паясничай, Сема. Никакого жара у тебя нет. Да и я не джинн.

— Я смотрю, много людей знает мое имя. Свое не подскажете?

— Лич.

— Совсем Лич?

— Сема…

— Все, молчу.

Лич вздохнул:

— Что ты забыл в моей пустыне? Не часто странники тревожат мой сон.

— А что это за пустыня?

— Гоби.

— Гоби? — Сема недоверчиво осмотрелся, словно только теперь поверил в песок. Заключив для себя, что он действительно может быть в Гоби, вздохнул. — Ну их, этих аватаров. Я никак не могу привыкнуть к их дыму.

— Тебя закинул ко мне аватар?

— Да. Только непонятно зачем. Вместо моего брата я нашел пару фанатиков поиска внеземных контактов. Понимаешь, они и на родине особо мозгами не отличались, но теперь совсем плохи стали.

— Пустыня влечет много странных людей. Если хочешь уединения — иди в горы. Если понимания — в пустыню.

Сема кивнул на старуху:

— Эта карга половину моего детства терроризировала мозг заветами Ильича, потом скиталась по всем курортам России, а потом просто исчезла вместе с новообразовавшейся сектой. Естественно, в пустыню. Естественно, за пониманием. Как же иначе?

— Это ее путь. Ты же измучен своим.

— Есть такое. Можно спросить тебя, почему ты впал в спячку? Или что-то вроде этого. По слухам, ты спишь не первую сотню лет.

— Я не в спячке, просто не покидаю пределов пустыни.

— Зачем?

— Здесь спокойно.

— Урбанистические тенденции надоели? Люди мелькают туда-сюда? Жуть, да?

Лич медленно выдохнул, помолчав, ответил:

— Тебе рано слушать ветры пустыни. Уходи.

— Уходить? Куда? Я ищу своего брата. Меня забросили именно сюда.

— Его здесь нет.

— А ты знаешь, где он?

— Ты сам знаешь ответ. Покинь меня, Сема. Есть место, где тебя сейчас ждут гораздо больше, чем здесь. Успокой свой разум. Твое сердце там. Мы увидимся, когда придет время.

— Но…

Вспышка света.

Россия.

«Эдем-1».

31 декабря.

Сема, благословляя снег и ощущая, как секира примерзает к ладони, мог с закрытыми глазами бежать по знакомой дороге. Лич выбросил его в сотне метров от «Эдема-1». Ощущая, как после зноя пустыни кожу покалывает от перепада температуры, он бежал к родному дому.

Фигура в черном, появившаяся в двух метрах от него, прямо поперек дороги, показалась совершенно лишней в волшебном сне о возвращении в родные пенаты. Совсем не так фантазировал он об этом возвращении.

— Сема, сейчас ты просто должен мне поверить, или все закончится очень плачевно.

— Что для тебя «все»?

— Ты пройдешь до дома Корпионовых и начнется цепная реакция никому не нужного варианта будущего. Твой друг Кот вместе с Ладой лишатся памяти, переоценив свои силы на одной из открывающихся баз антисистемы в Сибири. Оружие иномирья в руках конторы затрет им человеческую матрицу мозга. Даниил прозевает покушение на свадьбе и, защищая невесту, примет телом два десятка пуль. Но самое страшное то, что Скорпион не сумеет справиться с Золо…

Сема сморщился, стараясь уловить суть.

— … Истинно говорю тебе, ты войдешь в дом, обнимешь сестер и позвонишь Марии. Взяв автомобиль, помчишься к ней, будет долгожданная встреча, будет совместная встреча Нового года в доме Скорпиона и двое суток тотального праздника. После случай раскидает вас: Кот с командой паранормов полетит в Новосибирск, Даниил, помогая Антисистеме за Уралом, получит ранение, которое не позволит перехватить автомат предателя, и он умрет. Скорпион не найдет решения и тоже умрет. К тому же ты сам из будущего просил передать тебе настоящему, что «лучше потерянный меч, чем уничтоженные семьдесят три страны». Понимаешь?

— Ты брат моего брата. Этот парадокс заставляет меня верить тебе. И я могу допустить, что после череды восточных мудростей и влияния на мозг гор и пустынь я должен мигом лететь хоть к черту на кулички, лишь бы того, что ты говоришь, не случилось. Но, черт побери, мне сложно что-то понять из твоих слов. Ты тоже ясновидящий до мозга костей?

— Те, кто перешагнул черту отпущенной человеку жизни, видят чуть больше…

— Чуть? Почему же не Родослав останавливает меня у шлагбаума поселка, а его племянник?

— Дядя всегда делал ставку на случай, я же отчетливо вижу, как не хватает Даниилу сил, даже после наведенного сна, на одно забавное событие в Маньчжурии.

— Событие?

— Дядя видит в Харламове некую перспективу. Качает его для себя, подкидывая кое-какие крохи. Дед Даниила участвовал в спецоперации в тех землях, где действие русского спецназа в последний период Второй мировой спасло Владивосток, Хабаровск, Биробиджан, Благовещенск, Комсомольск-на-Амуре и еще половину Дальнего Востока от применения бактериологического оружия. Видимо, хотел напомнить, что Дальний Восток милостью японцев мог стать одной большой братской могилой, чтобы не особо-то напирал на американцев с их первым применением ядерного оружия. У Японии в загашнике было оружие и пострашнее ядерного. Как всегда, дядя верен паритету. На каждую страну, на каждое правительство и на любых людей можно нарыть немало интересного, но вот пускать ли это в ход — забота таких людей, как мы: большая, дружная семья, в которой все готовы перегрызть друг другу глотки при первой возможности. Я говорю об эмиссарах, аватарах, Отшельниках, потомков богов и людей, добившихся за свои стремления чуть больше, чем добиваются обычные люди. Мне продолжать или ты готов в путешествие?

Сема ощутил, как нервно дергается глаз.

«Ну, вот и нервный тик заработал».

— Я всегда готов. Если дашь майку и подержишь секиру, хватай за шкирку и швыряй вдогонку брату. Если теплой одежды нет, надеюсь, брат в теплой стране.

— Все опять же не так просто. Поскольку планированием вектора событий занимаюсь не я один… — точнее я лишь один из многих, кто им занимается… то и тут не все гладко. В частности, для тебя.

Блондин едва сдержал нервный смешок:

— Что там еще?

— Тебе придется стать козлом отпущения.

— Всего-то? И тогда все выживут?

Меченый помедлил, наконец ответил:

— Учитывая, как много вокруг нездорового интереса, кто-то умрет.

— Тогда какой смысл?

— Смерть одного человека лучше, чем многих. Мне снова повторить твои слова из другого витка варианта миров?

— Да к черту витки. Скорпион выживет?

— С большей вероятностью.

— Слушай, если будешь так говорить, возьму твою воображаемую линейку, которой ты что-то измеряешь в своем будущем, и настучу по голове? Откуда ты можешь знать, что там, в будущем, если…

— Я знал, что ты согласишься, — пропустил последнее замечание Меченый. — Но есть еще одно «но».

— Может, прямо здесь меня убьешь? — Сема запрыгал с ноги на ногу, пытаясь согреться. Управляемая терморегуляция на морозе помогала, но из-за больших перепадов температуры стала болеть голова.

— Это легкий путь, да и здорово повлияет на другие цепочки событий. Пойми, ты нужен миру живым. Да, целому миру. Эго ни при чем. Но я не могу подкинуть тебя прямо к месту событий, дать в руки оружие и направить удар. Это твой путь, ты сам должен дойти. Просто вот так, в чем есть, ты попадешь в Лос-Анджелес. И у тебя будут только сутки, чтобы добраться до Нью-Йорка.

— А в чем трудность?

— А ты думаешь, я отпущу тебя за паспортом, подожду, пока оформишь визу или насыплю в каждую ладонь золота?

— Мог бы просто подарить кредитную карточку… Постой, если я не смогу без документов полететь в Нью-Йорк, то на автобусе или даже скоростном поезде мне тем более не успеть за сутки!

— Вот эту проблему ты и должен будешь решить… Если не хочешь еще одной смерти.

— Хватит мне угрожать! Нужна чья-то смерть — возьми мою жизнь. Друзей не трогай.

— Красивые слова. Период максимализма. Ничего — повзрослеешь. На многие вещи будешь смотреть под другим углом зрения.

— Но что-то останется неизменным, например преданность дружбе. Секиру точно подержишь?

— С этим проблем нет.

— Тогда кидай. Точнее — закидывай. Но почему у меня такое ощущение, что гроссмейстер из тебя хреновый?

Вспышка…

Печальные глаза Меченого, пустая дорога, свист ветра и заснеженные сосны вдоль кюветов сменились рокотом прибоя и почти пустым пляжем — не сезон. По одну сторону песка был открытый океан, по другую — дома вдоль дороги и суетящийся народ.

Сема устало упал на колени, вгрызаясь пальцами в мелкий, белый песок. Голова от нового скачка градусов вновь взвыла, в висках вместо молоточков застучала кувалда. Захотелось упасть в песок лицом и завыть.

«Но это лишь момент слабости. Со слабостью надо бороться. Проклятая командировка. Сдался мне это Аркаим. И ведь уже ощущал тепло дома, а получил уравнение со множеством неизвестных и строгого учителя, который сам не в силах его решить. И с чего начать-то? Я не спал трое суток! Маша, видит Творец, я спешил к тебе как мог! Ну почему Новый год на чужбине? Лера, отшлепать бы тебя за твои причуды с истериками. Найду — накажу. В кои-то веки хотел домашнего покоя. Видно, сам черт дернул за ногу бегать по тренировкам и нарваться на чернявого. Сидел бы дома, шпилил в приставку, мажорил всю беззаботную жизнь, развлекался с гламурными девахами, потом учился бы в Лондоне или каком другом зарубежном ПТУ. Легкая жизнь. И смерть в окружении ленивых детей, скучного взгляда жены и зевающих внуков. Только в голову будет бить уже не боль перепада температур, а вопрос: почему нет ощущения завершенности, насыщенности жизни?.. Кого обманываю? Ну-ка встал и пошел крушить горы, пробивать лбом гранитные стены и касаться макушкой неба!»

Температура была около пятнадцати градусов тепла. Зима по местным меркам. Люди бродили в ветровках. Бегуны вдоль берега мчались в теплых кофтах, свитерах, мастерках.

Сема поднялся, отряхиваясь от песка. Армейские ботинки, штаны и потрепанные одеяния странствующего по горам Тибета не совсем сочетались с местными понятиями о нормальной одежде. И засаленные, слипшиеся волосы могли выдать его за человека без определенного места жительства. Хотя, с другой стороны, мускулистое тело и татуировки сглаживали впечатления — так, типичный неформал, одевающийся, как хочет, во что вздумается, в знак протеста.

«Что ж, у меня три цели. Две малые и одна большая: заработать немного денег, не попасться полиции и успеть в Нью-Йорк за сутки. И всего два выбора: успеть или опоздать. Вперед, блондин! На штурм, на абордаж, в погоню!»

Сема сбросил остатки одежды с торса, оборвал до колен штаны, превратив их в подобие шорт, и, расправив плечи, сверкая татуировками леопарда и тигра, напялив на лицо самую добродушную улыбку из возможных, бодро двинулся к дороге.

Семь часов спустя.

«Долина Смерти».

Сема брел по пустыне, отмечая для себя, что ненавидит две вещи: пустыни и гроссмейстеров. Оба объекта за сутки надоели так, что не хватало слов выразить, как он на все это зол.

Солнце шло на закат, кроваво-красное, как демоническое око. Разве что не хватало черного зрачка в центре. Мир накрыла темная пелена, зажигая в небе первые звезды. Дикий клочок луны освещал дорогу не больше, чем ручной фонарик, который так хотелось иметь под рукой.

Жара, искусавшая плечи и спину, спадала. Юноша грыз потрескавшиеся губы и пытался не обращать внимания на блики перед глазами. Вечером они были темными, ночью стали светлыми.

«Люблю разнообразие», — подумал Сема.

Предупреждающий треск гремучих змей привлекал внимание не больше, чем остывающий хруст камней. Огромные валуны и небольшие камни трескались, отдавая накопленное за день тепло, змеи выбирались на охоту и выслеживали повылазившую под вечер поживиться и добыть себе влаги живность.

«Жизнь есть в любой месте, только во мне ее все меньше и меньше. В какой стороне Нью-Йорк?»

Нога ступила опасно близко от очередной змеи, свернувшейся в клубок и готовой к броску. Тело само напряглось, Сема отпрыгнул прежде, чем понял, что случилось. Ядовитые клыки схватили воздух поблизости от лодыжки.

Зато запнулся за камень и впотьмах свалился за другой его край. На этом падение на закончилось. Ударился локтем, головой, нога куда-то провалилась, зацепившись ботинком.

Сема устало опустил щеку на песок:

— Ну что еще? Не могу больше. Змея, вернись! Доверши начатое!.. Будь человечнее!

Ногу как заклинило. Оказавшись в неудобном положении, не мог ни вылезти, ни залезть внутрь. Мучила жажда, клонило в сон. На сотой попытке извлечь себя из ловушки не заметил, как отключился…

— Сэр, шахта в норме, это какой-то придурок попал ногой в вентиляцию. Он без сознания и… похоже на то, что не первый день в пустыне, — обронил чей-то голос над ухом. Сема не стал открывать глаз, доверившись провидению. Руки щупали шею, считали пульс, поднимали веки, светили в зрачки. Но Сема умел если не полностью отключать восприятие любого из пяти чувств, то, по крайней мере, притуплять. Уроки в Альфе не прошли даром. Мог сойти и за труп, если бы потребовалось. Сердце замедлять проще, чем отключать зрительные рецепторы.

Донесся чистый ответ по рации, без хрипов:

— Только ты, Сэм, умудряешься найти придурка там, где нет ничего живого на десятки миль вокруг. Я отмечу это в рапорте.

— Сэр, я…

— Задержать нарушителя и привести на базу!

— Есть, сэр… Итак, ребята, нам приказано доставить это ночное нечто на базу. Вытаскиваем!

Солдаты дергали, тянули, ругались. Наконец извлекли его из замаскированной под камень шахты. Накинув на глаза повязку, а руки и ноги сомкнув наручниками, закинули в машину. Заурчал мотор, машина тронулась с места.

Через десять минут машина остановилась. Сема прислушался — лязг открываемых ворот. Вскоре машина вновь тронулась.

Через несколько минут руки вновь подхватили и потащили в неизвестность…

Наручники сняли, зато приковали к стулу. Свет в лицо. Едва сдержался, чтобы не скривиться, не моргнуть. Проще было тысячу раз отжаться от пола. Затем в лицо плеснули водой.

«Бог есть», — подумал Сема, ощущая влагу на губах. Едва удалось не дать дернуться кадыку.

— Врача, — обронил кто-то над ухом.

Минут через пять снова кто-то щупал, светил в глаза, тормошил. Не добившись реакций организма, вынес вердикт:

— Он в тяжелом состоянии, его надо в лазарет.

— Док, мне нужны от него ответы.

— Если вы его оставите прикованным к стулу, он, скорее всего, умрет, так вам ничего и не ответив.

Руки щелкают браслетами, подхватывают, несут. На этот раз без наручников.

Снова возня, каталка, топот ног по коридорам, лязг металлических дверей, пиканье датчиков, короткие обрывки фраз, чаще приказов.

Сирена!

Вот от воя сирены непроизвольно вздрогнул — этого предвидеть не мог. Пришлось открыть глаза и начинать действовать. Соскочив с каталки, припечатал к стене доктора, перехватил автомат — М-19 — первого сопровождающего солдата, расстрелял двух оставшихся.

— Это не учебная тревога! — донеслось из динамиков над головой. — Побег в секторе И-2. Повторяю, побег в секторе И-2.

— Вовремя, мне тоже пора линять, — обронил Сема, обыскивая солдат и подхватывая на плечо доктора. Пара карточек легла в карман, но кто знает, какие на базе еще меры предосторожности? Датчики сетчатки глаза, отпечатки, голос?

Сема приблизился к двери, доставая свободной рукой карточку. Но донести до терминала не успел. Дверь резко отворилась. Сема, бросив доктора на пол, прыгнул в сторону, целясь автоматом в проем.

Но нажать на курок не успел — что-то невидимое вырвало автомат из руки и отбросило дальше по коридору. Обнаженный мужчина, показавшийся в проеме, поймал взгляд. Глаза их встретились, несколько секунд изучая друг друга.

Наконец мужчина, не удостоив Сему и слова, побежал дальше по коридору. Сема подскочил и, не раздумывая, побежал следом. Странный голый человек на секунду повернулся. Сема кивнул, показывая свободные руки, послал невербальный пакет информации, состоящий одновременно из символов и картинок.

— Я с тобой. Нам по пути. Я тоже здесь случайный гость. Ты не против? — примерно так «сказал» ему блондин.

Мужчина, снова на секунду задержав на нем взгляд, отвернулся и продолжил бег, больше не обращая внимания на странный взлохмаченный объект, следующий по пятам.

Двери слушались мужчину, как живые: открывались, едва он приближался к ним. Было несколько стычек с солдатами. Незнакомец расшвыривал их по стенам без прикосновений. Охранники базы, оглушенные такими приемами, сползали по стене в отключке.

Двери, стычки, беготня по уровням. Сема не отставал от нового знакомого, но все же держался на расстоянии, лишь в последний момент ныряя в дверные проходы.

«Мало ли как мужик отнесется к вторжению в личное пространство», — прикидывал для себя Сема.

Лишь однажды пришлось подобраться ближе, чем нужно, — незнакомец вызвал лифт. Раздумывая, убьет или помилует, Сема шагнул следом.

В голове вспыхнула картинка карты неба. Одна звезда окрасилась красным. Было похоже на то, что этот странный голый человек не совсем человек и указывает на место своего обитания. Но в школе, где учился Сема, астрономию не преподавали, да и полной карты звездного неба блондин не знал.

На всякий случай кивнул.

Снова вспыхнула карта, и красным обозначилось две сотни звезд. Пришелец (а в том, что это пришелец, Сема больше не сомневался) выжидательно посмотрел на блондина.

— Не, не, не, я с этой планеты, — растерялся Сема, пробормотав вслух, но тут же добавил в ответ образы и отослал короткий пакет информации о планете «собеседнику».

Пришелец схватился за голову и упал на колени, носом пошла кровь. Сема испугался, что что-то сделал не так, но двери лифта открылись, и блондин понял, что это не его воздействие. Видимо, у обладателей базы было оружие, которое блокировало пришельца.

Сема повернулся. Холодные дула автоматов уперлись в грудь.

— Ребята, он взял меня в плен! — на одном из акцентов английского — американском, сказал Сема и, продемонстрировав на лице отчаяние и жгучую благодарность, изобразил желание обнять солдата, срываясь в ускоренное движение.

От кучи солдат в одном месте проку нет. Вот если бы рассредоточились по огромному подземному ангару, шансов было бы больше — ко всем бы не успел. А так нож одного из солдат перекочевал в руки и за минуту скоростного боя одиннадцать охранников базы легли на пол: у кого перерезано горло, у кого — шея. В последнего противника нож пришлось метнуть, пронзая сердце.

Разобравшись с солдатами, Сема метнулся к застопорившемуся лифту, подхватил под мышки пришельца в образе человека, поднял на руках и вышел из лифта.

Только сейчас заметил, что большое, просторное помещение — скрытый ангар и посреди ангара стоит серый дискообразный аппарат. Вокруг него куча оборудования, с потолка бьет свет прожекторов, отовсюду тянутся провода, шланги, трубы.

— О, твоя машинка? Ты к ней бежал?

Пришельца затрясло, выплюнул сгусток крови. Носом кровь течь не переставала.

— Чем же они тебя? Ну ничего, держись.

Система охраны, воздействующая на его организм, работу не прекращала.

Сема потащил пришельца к серому аппарату, но спутник прижал руку к груди, и, прежде чем глаза навсегда застыли, Сема ощутил, как легкий, сродни электрическому, разряд прошивает тело. Вместе с разрядом в тело влилось тепло, и перед глазами замельтешило так, что пришлось остановиться. Вдобавок вместе с этой передачей в голову что-то ударило. Не кровь, стучащая в виски, а слабые толчки словно в самом мозгу. После чего под черепной коробкой так зачесалось, что Сема едва не взвыл. Ощущать, как чешется мозг, — вот уж чего не ожидал под конец дня.

Пришелец затих, судороги прекратились, тело расслабилось, сползая с рук. Сема опустил тело друга на пол. Да, это был друг. Прочий бы выпил энергию, а не делился, добавив и еще кое-что от себя. Дружественная раса.

Над головой замелькали пули — прибыло подкрепление. Пришлось пригнуться и побежать к аппарату вприсядку. Энергия, переданная инопланетным другом, гуляла по телу, придавая новых сил. Вдобавок Сема вдруг понял, что тарелка пришельца досталась ему по праву наследия этой странной дружбы…

И Сема, вытянувшись во весь рост, побежал. Помчался, разгоняясь, прямиком к тарелке. И странная уверенность, что все будет хорошо, не позволила сбросить скорость перед серым объектом. Напротив, последний раз оттолкнувшись, Сема прыгнул прямо в него…

Черный зев, отворившись, покорно принял гостя внутрь, тут же запечатав проход. «Гость», а точнее новый хозяин, врезался лбом в кресло и затих на полу, не видя, как замерцал центр управления.

Аппарат, не получив новой команды, принялся выполнять рейс по последнему заданному маршруту. Он легко оторвался от земли, отрывая от корпуса сплетение проводов и механических конструкций. Пули, выпущенные солдатами, наткнулись уже на сгенерированное поле, отражающее любое воздействие. Аппарат резко взмыл под потолок, пробив бетонные плиты, как сухое печенье.

Следующее пробуждение Семы случилось при прилунении.

Нью-Йорк.

Некоторое время спустя.

Десятки припаркованных по краю длинной N-стрит автомобилей взвились в воздух, подброшенные, как детские мячики. Серый летательный аппарат вспорол асфальт, сбросив последнюю скорость. Мигая защитным полем, остановился напротив небоскреба. В цельном корпусе образовалась дверь и, сияя бледно-зеленым светом, странный металл выпустил наружу покачивающегося гуманоида. Гуманоид бранил весь белый свет и кашлял дымом. Жуткое зрелище для сотен случайных свидетелей.

Блондин, поминая недобрым словом перегруженные взлетно-посадочные полосы, расправил плечи и пошел сквозь расступающихся людей к одиноко стоящему возле входа в небоскреб человеку в черном.

— Опаздываешь на четыре минуты, — укорил Меченый, протягивая секиру. Взмах руки отвел внимание свидетелей и от блондина с Меченым, и от летающей тарелки. Люди и думать забыли о «пришельце» и его сером аппарате. Каждый вновь побрел по своим делам.

— Воздушные пробки, — беззаботно ответил Сема.

— Эта отмазка будет приемлема не ранее чем через два века. Пока же можешь просто покраснеть, — перешел на невербальное общение Меч, уплотняя скорость передачи информации для экономии времени.

— Ты не учел разговор у поселка. Как раз четыре минуты. Я даже успел замерзнуть.

— Уговаривание тебя входило в планы «партии».

— Тогда выпиши мне штраф, шахматист!

— К сожалению, ты выписал его себе сам.

— День какой-то… полный «П». Пресс. Продюсер. Погоня. Побег. Пустыня. Провалился. Подземка. Побег. Полет. А тут ты еще со своими упреками, недомолвками. Самому не надоело?

— Теперь я тебя не понимаю.

— Прогуливась вдоль дороги, граничащей с пляжем, я наткнулся на линкольн продюсера. Упрямый малый хотел снять меня в каком-то фильме. Я честно признался, что времени нет. Тогда он уговорил меня поучаствовать хотя бы в рекламе пресса. Ну, знаешь, это когда качки, годами работая над телом, показывают, как они за пятнадцать минут накачали восемь кубиков на чудо-станке, стоимостью всего 999,99 доллара. Причем эта мода — убирать с каждой цены последний цент, программируя подсознание на покупку «по более низкой цене», — меня бесит. Ну да черт с ними. На чем я остановился? Ах, да… И по дороге в Голливуд начал продюсер проявлять ко мне повышенный интерес. А я что? Я ж парень скромный, к мужским ласкам непривыкший. Ну, сломал ему руку для порядку — и тикать из машины. Водитель, правда, непонятливый попался — полицию вызвал. Пришлось одного гонщика из машины выкидывать. Полдня за мной гонялась половина полиции штата. А я, главное, еду, а на спидометре все двести и двести. Мотор взорваться готов, на шоссе волоски слились, мелькает все почти со скоростью звука, а спидометр все как-то тормозит — те же двести. Это ж я потом вспомнил, что у них мили в ходу вместо километров. Ну да ладно, когда почти кончился бензин, я был уже в пустыне, углубившись на запад страны. Зарывшись в песок, отбив нюх собакам, пролежал так до захода солнца. И когда над головой перестали резать воздух вертушки, топать ботинки, и вообще умерла жизнь в ближайших сорока километрах, я побрел по пустыне, забрел в какую-то зону и провалился в воздушную шахту. В общем, я понял, что в гостях хорошо, а дома лучше. И пора и честь знать. Потом случайно на Луне оказался, даже к Марсу полетел, но это все уже такие мелочи жизни, которые не стоят твоего внимания.

— Так это из-за тебя ученые на космодроме Свободном чуть не поседели, когда НЛО едва не врезался в антисистемный спутник… Скажу Дмитрию, что это не было объявлением войны иноземной цивилизации.

— А что мне еще было делать? Я был в отключке. Мне снились звезды. Проснулся — а они не перестали сниться.

— Даже не знаю. Мог бы просто угнать истребитель.

— Откуда я знаю, где у них военные базы?

— Ту же нашел.

— Та была секретная. И вообще, где Скорпион? — Сема посмотрел на разбитое стекло входной двери, раздумывая, зачем он спрашивает явное.

— Ты опоздал. Он уже внутри. Раскидывает национальную гвардию на ступеньках. Через десять минут достигнет пентхауса.

— Помощники не остановили его?

— Сема, братья Модеус, Мефисто и Баал старше и опытнее Золы в десятки раз. Зачем им пугать рыбку, если та сама цепляется на крючок?

— Если они такие умные и сильные, то почему служат ничтожеству?

— Обещание.

— Обещание?

— Да, клятва прошлого. Даже демоны могут любить. Мать Золы была девой редкой красоты. Ей удалось поймать в свои сети многих. Демоны не исключение… Но это прошлое, а мы в настоящем. Так что слушай меня. Я хоть и старше всех троих братьев, но один со всеми не справлюсь. Возьмешь на себя младшего — Баала. У него серебряные длинные волосы и короткие мечи с черепами на гардах. Мефисто обычно в черно-красных одеждах, с одним большим мечом, объятым молниями. Оружие Модеуса — его тело. Лик всегда различен.

— Не проще ли пальнуть по братьям из базуки?

— Не успеешь.

— Тело быстрее меча?

— В демонической форме их скорости не позволят попасть пуле, снаряду… чему угодно. Только сделав холодное оружие продолжением своего тела и ускорившись насколько возможно, ты получаешь шанс. Я смазал лезвие эликсиром, что запечатывает их связь с демоническим эгрегором. Нанеси как можно больше ударов, а когда он откроется для подпитки, бей всем, на что способен. В крайнем случае держись. У меня могут остаться силы и на третьего брата. Но опять же, если сумеют подпитаться…

— Подпитка, значит…

— У демонов нет души. Для существования на земле время от времени им нужна подпитка из своего мира. Это не нечисть, живущая за счет людей.

— Чего же демонам надо от людей в нашем мире?

— От людей всем всегда чего-то надо… От настоящих в особенности.

Сема кивнул и, более не медля, прыгнул в разбитую дверь. Оба ворвались внутрь, приготовившись разогнать до предела разум и тело.

В вестибюле встретили застывшую троицу. Сема, заприметив худощавого длинного парня со стянутыми назад бледно-металлическими волосами и длинной челкой, скрывающей глаза, не раздумывая, бросился к противнику. Двое братьев, в темно-красном и темно-синем, прошлись вперед, давая место для драки позади. Одновременно они привычно позволяли друг другу атаковать основного противника и при этом друг другу не мешали.

Меченый поднял правую руку к потолку. В разжатую ладонь из воздуха упал простой легкий меч с небольшой гардой, без кровотоков и вычурных знаков отличий. Простой, рабочий меч. Из тех, какие вдоволь делали средней руки кузнецы для простолюдинов, солдат и мелкого рыцарства. Меч палача, испивший немало крови.

Мефисто, вытягивая вперед руки с большим, тяжелым двуручником, испещренным рунами и пентаграммами вдоль лезвия и украшенной костяной рукояти, насмешливым тоном обронил:

— Что я вижу? Сын Миромира заложил меч Люцифера, чтобы денег хватило на новую одежду? А на сдачу купил то, что смог? Давай я выдам тебе кредит по старой дружбе…

Он еще не договорил, меч только начинал искриться змейками электричества, готовясь к драке, а странный ветер за спиной принес теплую волну. Меж лопаток воткнулось холодное лезвие. Что-то теплое потекло по спине. Мир перед глазами почернел.

Сема, вытащив секиру, испившую кровь обоих демонов, пнул тело. Мефисто с застывшими глазами, выражающими вопрос «что это было?», — рухнул носом в мраморный пол.

Сема вытер лезвие секиры о шорты и кивнул Меченому:

— Благодарю, брат. Твои советы наверняка помогли бы, если бы было чуть больше времени. Я не любитель долгих разговоров с врагами. Полагаю, с последним ты справишься сам. Я за Скорпом.

Меч усмехнулся, сверкая пламенеющим взором. Было приятно видеть растерянность в глазах Модеуса. Старший непонимающе вертел головой, глядя на двух неподвижно застывших в луже собственной крови братьев. Людские облики изменились, приняв естественную демоническую форму с темно-красной плотной кожей, немного вытянутыми конечностями и рогатым черепом. Лишь цвет серебряных и черных волос демонов остался прежним. Но посмертное изменение уже ничего не могло дать князьям подземного мира — мертвы.

— Скорости меняются, мой друг Модеус.

Модеус заговорил, повышая голос, в котором наряду с гневом слышались и нотки растерянности:

— Они мертвы? Умерщвлены человеком? Так… так быстро?

— Жизнь еще способна преподносить сюрпризы. Ты разучился удивляться?

Демон стал расти в размерах, вспарывая на себе одежду. Кости вытягивались, уплотняясь и обретая крепость, превосходящую сталь.

Меченый вытянул свободную левую руку перед собой. Пальцы сжались в призыве. За спиной Модеуса полыхнул огонь портала, миг — и лезвие большого летящего меча прошило демона насквозь. Меч Люцифера вспыхнул, охватывая почти белым огнем пронзенное тело. Этот огонь с шипением впился в иномирское тело, лишая всех связей с физическим миром людей.

— Вновь поддался эмоциям, отвлекся — открылся, — прошептал Меченый, бросая второй малый меч, как метательный нож, в шею демона.

Лезвие в три оборота преодолело расстояние до мишени и свободно пропороло роговую броню гортани. Просто дротик, вошедший в податливую плоть.

Модеус рухнул на колени. Огонь, яростно шипя, словно боролся с самим воздухом, позволяющим ему жить, и охватил все тело. Демон, не опуская тяжелого взгляда черных глаз, рассыпался в прах. Брат Скорпиона тут же бросился вперед, подхватывая пылающий белым огнем большой костяной меч. Руку обожгло, но лучше так, чем сжигать дотла весь небоскреб. Люцифер с оружием шутить не любил — если применял, то наверняка. И оружию передался нрав бывшего хозяина. А вызывать в физический мир бывшего хозяина меча ради укрощения орудия Меченый не хотел. Миру и так несладко от катаклизмов.

— Я предупреждал тебя, старший князь ночи: чары красоты бывают сильнее твоих демонических способностей. Терять силы, потакая женщине… Что ж, это достойная смерть для того, кто мог влюбить в себя любую… Но оказалось — почти любую.

Меченый подошел к телу Мефисто, склонился, повторно втыкая большой меч меж пластин на груди. Тело среднего брата объяло огнем, хрустящим так, как будто оно поедало хворост, выжигая демоническую плоть дотла.

— Когда деньги не правят человеком, ты теряешь власть и проигрываешь, Мефисто. Потомок Магога вернул тебе долг за всех порабощенных звонкой монетой.

Меченый вонзил меч в последнее тело. Глядя куда-то вдаль, пробормотал:

— Черт возьми, Сема, что в тебе за кровь? Чей ты потомок?

А Сема уже мчался по лестничным пролетам, размазывая по стенкам недобитую гвардию, но чаще переступая тела и скользя по лужам крови.

«Интересно, у брата сил хватит на серьезный разговор с эмиссаром или его смерть — это та смерть, на которую намекал Меч?»

Этажи мелькали, но не так быстро, как хотелось бы. Сема, вспоминая марш-броски с армейским спецназом, запел во всю дыхалку пришедшие на ум слова:

Скорость пришлось немного сбавить — пот попадал в глаза, и мелькающие двузначные циферки этажей стали расплываться. Требовалось немного охладить тело и запастись энергией окружающего пространства. Пригодится. Неразумно врываться в драку, пытаясь помочь, и тут же падать под ноги врагу от усталости, обезвоживания и разрыва изношенного сердца. Сема сбавил скорость до человеческих мерок, снизил голос, продолжая полушепотом:

Сема содрал насквозь пропотевшую майку. Тело обдало прохладой. Дыхание выровнялось. Стягиваясь, как пружина, перед последним броском, наблюдая перевалившие за полсотни циферки этажей, он все шептал и шептал:

Сема восстановился и начал добавлять скорость. Злые слова полетели с губ, глаза налились кровью, сорвался в последний рывок, договаривая:

За предпоследним этажом последовал пентхаус. Выше — только крыша. Сема стиснул зубы и, перехватив поудобнее скользящую от крови секиру, плечом врезался в большие, широкие двери. Отбросило, как мячик. Тогда, взревев, поднялся, разогнался и в широком прыжке почти отключил разум. Нога врезалась в дверь.

Скорпион.

Нью-Йорк.

Несколько минут назад.

— Ты ее не получишь! — прокатилось по полупустому помещению, отразилось от стен, стекол и тяжелым эхом вернулось к эмиссару. Золо взревел раненым зверем снова: — Сах'рэ!

Стекла по всему периметру пентхауса разлетелись вдребезги от магического волевого слова. Осколки стекол верхнего этажа небоскреба волной вылетели наружу и устремились вниз. Падая со сто двадцатого этажа, разгоняясь, острые кромки приобрели убойную силу. Прохожих постигла печальная участь. Кровь побежала по асфальту. Улицы взорвались отчаянными криками.

Эмиссара не заботили подобные мелочи.

Чудовищный ветер ворвался сквозь выбитые стекла, загудел. Его порывы на такой высоте порой достигают огромной скорости. Именно поэтому все этажи выше двадцать пятого в небоскребах наглухо задраиваются.

Вместе с ветром в теплое помещение ворвалась зимняя стужа. Но это не могло охладить злость бойцов.

Скорпион опустил сложенные ладони. Серебристая завеса щита померкла. Он принял на себя волну, полностью защитив хозяина.

— Сами как-нибудь разберемся. Без тебя… Или лучше от слова «бес»? Ты мелкое, ничтожное существо, удушившее собственного брата ради силы, которую посулил тебе бес. Подлая тварь, по порабощенным душам вылезшая на верх правления.

Золо исчез в воздухе. Черная молния устремилась к вихрастому гостю, но вновь разбилась о щит, частью отразившись в стене. Стена оплавилась высокой температурой, оставляя внушительную воронку.

Новый выпад сбоку, и Сергей вскинул руки, разрезая волну на две части. Пол и стены за спиной потрескались. Волна вырвала кусок гранитной колонны и затихла, потеряв мощь. Кулак Скорпиона объяло огнем. Эманация элемента четвертого уровня поплыла по воздуху вместе с ударом.

Появившийся Золо замедлился, выставил воздушный щит и перехватил удар. Но пропустил нужный момент и опалил себе манжету и запястье. Эмиссар, морщась, отскочил от Сергея. Ухоженное лицо исказилось. Не привык к боли.

Скорпион, улыбаясь, облизнул вздувшийся на костяшке волдырь. Рана исчезла, больше не напоминая, что с огнем шутки плохи.

— Знаешь, Золо, зря ты все это затеял. Не скажу, что потерял время, наоборот, стал сильнее. Но это обернулось катастрофой для тебя самого. Я вырежу эмиссаров и всех приспешников. Весы замкнутся. Ваша игра больше не к месту. Хозяин будет низвергнут. Система порабощения душ прекратит существование. Этот мир больше не будет чистилищем.

— На колени, щенок! — Глаза Золо почернели от бесовской ярости. Воздух в зале сгустился, потяжелел. Слух Сергея резанул до боли тонкий звук, не осознаваемый человеком, но напрямую воздействующий на психику. Волны усилились, странная мелодия заставила мозг верить, что кожу режут ножами.

Давление на перепонки плавно повышалось, грозясь лишить слуха, искалечить тело и убить в жутких муках.

— Ты меня не понял? Вы больше не к месту! — Скорпион сдвинул руки, выставляя ладони.

По полу и потолку пошли трещины. Мебель, встретившуюся на пути, разнесло в щепки. Золо отбросило в стену. Эмиссар распластался по ней, обливаясь кровью.

— Шельэ хаса, — прошептали губы Золо.

Черная молния пробила потолок, за мгновения сжигая массивные плиты чудовищной температурой. Миг — и она устремилась на голову Скорпиона.

Синим светом окутало все помещение. Сергей, воздев руки к небу, перехватил молнию. Бой шел на пяти из семи возможных уровней. И на физическом, низшем, молния превратилась в змею гюрзу. Ладони цепко сжали ее, вытянув извивающееся тело над головой. Победоносная улыбка парня стала шире. Несколько мгновений в руках черноволосого гостя… и змея пала к ногам кусками гниющего мяса. Мгновение, и оно испарилось без остатка. Скорпион развел руками, сгущая воздух. Мышцы напряглись. Синий свет, исходящий от его ладоней, стал для эмиссара невыносимо ярким, обжигающим глаза и кожу.

— Ди-во! — слетело с губ северного варвара.

Чудовищной силы аэрбол прошил помещение. Миг, вспышка — и крыша здания сорвана. Но новая сила вмешалась в бой, в месте попадания шара больше не было Золо. Это спасло эмиссара от низвержения.

«Кто еще? Меченый же обещал расправиться с помощниками».

Пыль улеглась. Небоскреб устоял, хоть и лишился крыши. Запас прочности позволял выдержать и попадание самолета в верхние этажи. Главное, чтобы никто не закладывал взрывчатку под сами опоры на нижних этажах.

На Сергея холодно и обреченно посмотрели до боли знакомые зеленые глаза…

Ее глаза.

— Не-е-ет!!! — от крика Скорпиона здание пошатнулось.

Над небом Нью-Йорка сгустились тучи. Вечер стал ночью гораздо раньше положенного. Блеснула молния, и чуть позже пугающим громом встряхнуло гомонящий город. Но едва ли тише грохота был хохот Золо в ушах Скорпиона.

— Ты… ты спасла его. Зачем?

Лера медленно, но неотвратимо потянула из ножен за плечами два небольших изогнутых клинка. Лезвия с кровотоком у рукояти (для облегчения общего веса) прерывались выступами, выемками и небольшими изогнутыми шипами. Эти легкие скоростные клинки были не для простых боев. Лезвие, впиваясь в кожу, рвало мясо, оставляя рваные, плохо заживающие раны. Вполне можно было предположить, что клинки вдоволь смазаны ядом.

«Одним ядом больше, одним меньше».

— Лера, почему?

Резкий колющий выпад. Скорпион едва успел уйти с вектора атаки. Две полоски стали расплылись в воздухе, делая разворот и едва не впиваясь в бок.

«Она не могла научиться двигаться так быстро за полгода».

Лера остановилась, хищнически улыбаясь. Волосы растрепались, спадая огненными всполохами на плечи.

— Хочешь увидеть мою реальную скорость? Обещаю, милый, ты удивишься.

Голос. Этот голос рвал его на части больше, чем если бы в тело воткнулись оба жутких клинка. Не ее голос. Чужой. Холодный и злой. И эти глаза. Такие знакомые и такие чужие…

Тело вновь рефлекторно уклонилось, и бессознательное, стремясь сохранить жизнь владельцу, рывками перехватывало власть. Автономно заученные ступени стали всплывать одна за одной. Время привычно сгустилось, и образ человека перед глазами стал расплываться, вычерчивая новые контуры. Контуры врага.

«Вот и все. Воин возьмет свое».

Клинки рванули майку, и воин в теле потеснил разум.

Первая декада Элементарного порядка распахнула десять врат мгновенно: остановка внутреннего диалога, пустота, бездна, истоки элементов, земля, воздух, вода, огонь, смесь качеств, комбинации.

Эмиссар поднялся с дивана, стирая кровь с разбитого острым воздухом на сверхскоростях лица. Раны затянулись, приготовился вступить в бой.

Адреналин страха перед превосходящей силой противника распахнул вторую декаду Эволюции: минералы, живительная влага растений, истоки жизни растений, силы трав и деревьев, силы созревших плодов, истоки низших форм жизни, насекомые и рептилии, рыбы и водные позвоночные, птицы и позвоночная воздушная жизнь, земные животные.

Мгновенно человеческая скорость Леры перешла грань возможностей тела. Не подготовленное к длительным нагрузкам, питаемое одной лишь мощью эгрегора Золо, тело Леры сжигало себя в скоростях, стараясь достать клинками сердца. Жажда непонятной Скорпиону мести исходила от нее плотным шлейфом, аура изобиловала всеми оттенками красного. В груди больно сжалось, глядя на то, как меняет человека жажда мести, славы, силы, утверждения…

Эмиссар сделал ход, вклиниваясь черным мини-торнадо сбоку. Пришлось мгновенно вытащить из Пустот меч, чтобы одновременно рассечь ответным вихрем поток мертвого тепла и поймать оба клинка на жестком блоке. Третья декада Человечества, последняя из доступных, впилась в отравленное тело десятью раскаленными гвоздями: внешность человеческая, материальное человеческое тело, таинство перволюдей, завершенный человек, дар пяти внешних чувств, дар пяти сил душе, небесный человек, ангельские нити… человек по образу Творителя.

Скорпион поймал ногу Леры и отбросил девушку на диван. От резкого, ошеломительного падения до возобновления атаки — секунды. Этого хватит, чтобы покончить с эмиссаром.

Поворот. Рывок. Разбег. Меч в двух руках в положении острием к мизинцу. Ноги вминают мраморный пол, как песок. Тело режет воздух. Кожу обжигает огнем, клинок рубит наискось полутело-полудымку материализующегося эмиссара. Полсекунды. Лезвие начинает вспарывать собирающиеся атомы. Тугая волна рвет из рук меч. Мышцы рвет отдачей. Волна двигается вслед за телом и мечом. Тело пылает. Одежда раскалена. Звук замаха клинком…

Волна сшибает тело Золо, вдавливает его в воздух, как в стальную стену. Остановиться невозможно. Инерция чудовищной скорости рвет дальше. Одежда дымится. Огонь не успевает вспыхнуть на скорости. Атомы эмиссара, стена воздуха, разбитые окна, бег по воздуху за пределами здания. Волна от меча и развеянного врага разрастается.

Гул нарастает, отбрасывая волны теперь не только впереди себя, но и во все стороны. Секунда. Тело замедляется, вспыхивает огонь на одежде, волны обгоняют, устремляясь вперед. Отключение сознания происходит на всех уровнях личности, кроме Высшего Я. Метеоритом проносится физическое тело без определенных контуров. Сгорают в чудовищной температуре кожа, мясо и кости. Волной разбивает пятнадцать верхних этажей соседнего небоскреба. Толстые окна взрываются, гнутся балки, и полная волна заваливает строение, как волна цунами — прибрежные деревья. Но еще три здания обрушит горящая душа, прежде чем последний пепел будет подхвачен ветром.

Последней разрушилась суть меча Славы. Информация перетекла в энергию, моментально теряясь среди бесчисленных потоков в просторах Вселенной.

Сема.

Нью-Йорк.

Сема, с пылающими глазами Леопарда, с Вирой наперевес, с разбегу вынес ногой дверь. Перекатившись, врезался в диван. Отскакивая к окну, Лера задела мебель и врезалась в перегородку стены.

Бестия с пылающими глазами перехватила мечи и тут же рванула в новую атаку. Клинки и секира встретились. Лера подсекла ногу, Леопард кувыркнулся вбок, и тут взгляд зацепился за прожженный ногами мрамор от середины комнаты к окнам. Там последний шаг и обрывался. Прыжок к окну — и пораженный взгляд увидел, как наяву, падение метеорита. Вернее — то, что оставил после себя метеорит, разнеся половину делового центра Нью-Йорка. Широкая просека разрушения и огня. Словно в гневе горел сам воздух. Черные тучи, вспышки молний и грохот грома показывали перед глазами картины апокалипсиса. Даже небо не торопилось заливать пожары мириадами слез. В отчаянном гневе Бог не мог проронить и слезинки.

«Не успел? Я… не успел?»

Плита на голову. Кол в грудь. Взрыв в голове. В одном гласе слилось все: рык, рев, обреченный стон. Гамма малоразличимых чувств с оттенками ярости, боли, грусти, печали и полного неприятия.

Тело само повернулось, рука рефлекторно выставила секиру над головой. Едва не оступился на краю. Возникло резкое желание обхватить ее, поймать ее клинки за острые выступы лезвия и оттолкнуться назад. Вместе с ней. Неполной сотни этажей хватит, чтобы уйти из жизни обоим. Ей, из-за которой он и рассыпался прахом сверхскоростей, и ему, как не успевшему спасти жизнь брата.

Тело хитрее разума. Рефлексы откинули в сторону. Осколок в плече не так смертелен, как удар об асфальт семидесяти с лишним килограммов — а с ней и того больше, — помноженный на добрую сотню метров.

Те же рефлексы и умершие за несколько секунд эмоции позволили рыжей бестии прожить всего два удара. Сначала секира, ударив плашмя по рукам, вышибла оба клинка, потом в зеленых глазах отразилось лезвие, вспоровшее молочную кожу, грудную клетку и сердце. Лера упала на колени, хватая Сему за брюки. Вира с чмоканьем отвалилась от груди и звякнула о мрамор, налитая кровью и удовлетворенная боем.

Прекрасное лицо Валерии с немногочисленными веснушками исказилось непониманием, по губам потекли алые струи. В освобожденных глазах мелькнула человеческая искра. Та самая, которую так тщетно пытался разглядеть Скорпион перед прыжком. Мелькнула и погасла, не замеченная желтыми глазами Леопарда.

Сема не смотрел на то, что под ногами. Взгляд шел над Лерой, в окно, на опаленные небоскребы, на черные клубни туч и ослепляющие вспышки молний. По щекам бежали крупные слезы. Они смешивались с кровоподтеками на скулах, щипали кожу, свисали с подбородка и тяжелыми каплями падали на застывшее лицо рыжей девчушки. Ее лик разгладился, вновь приобретя чуть вздорное, веселое выражение. И если бы не потухшая искра в застывших глазах, можно было подумать, что она просто задумалась, витая в мечтах среди далеких невесомых облаков.

Леопард торжествующе забегал по телу, выискивая на предплечье новое место для ночлега. Зрачки Семы посветлели, моргнув; на мир вновь смотрели голубые, как светлое небо, глаза. Опустив взгляд вниз, Сема, не чувствуя пальцев, провел рукой по лицу Леры. Веки покорно опустились.

— Любовь и красота — такие же враги человека, как холод и смерть, — не своим голосом обронил Сема и, подхватив Леру за плечи, поставил на ноги. Поставил у мраморной вмятины в полу — последний след Скорпиона.

«Брат умер — его нет больше в этом мире. Пропали все известные нити связи».

Руки отпустили тело. Мгновение постояв, оно наклонилось назад и, чуть раскинув руки, освобождение полетело вниз. Молния запечатлела в мозгу на всю оставшуюся жизнь белое лицо, чуть вздернутый носик и капли крови, падающие вверх.

«Я иду к тебе, брат. Там мы будем вместе».

Сема вздохнул, закрыл глаза и… сделал шаг следом. В тот момент это было единственно правильным итогом всей прошедшей жизни.

Новый раскат грома оглушил, и ветер обрадованно взвыл, подхватывая и приготовившись дать на какие-то мгновения подобия крыльев…

Сладостный миг освобождения растаял болью в затылке. Грубая рука схватила за волосы и отбросила на несколько метров от края. Сема застыл на полу, глядя на черные клубни сквозь дыру в потолке.

«Сжалься, громовержец, испепели молнией».

— Это ничего не даст. Мы потеряли его, и твоя смерть ничего не решит, — донеслось от окна.

— Велес только вновь ехидно улыбнется, — добавил кто-то.

— Гроссмейстер все просчитал, — добавил другой.

— Так что не трави душу, — донеслось с другой стороны.

Сема приподнялся. В полуразрушенной зале были четверо: Лилит, Меченый, Родослав и Рысь. Мрачные лица и натянутые голоса. Каждый смотрел в сторону, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Меченый стоял у самого окна, водя рукой из стороны в сторону.

— Пока не начался дождь, я соберу то, что осталось, — донеслось от него. — Мы должны предать земле хоть что-то.

— Он предпочитал кремацию, — буркнул Сема. — Так что прах по ветру — как раз его желание.

Перед рукой Меченого собрались пыль и пепел. Атомы, некогда несущие информацию об объекте, именуемом Скорпионом. Прах завис в воздухе.

Родослав повел взглядом, и посреди комнаты выросла черная погребальная урна. Прах медленно и величественно стал опускаться внутрь. Все пятеро опустили взгляды.

— Леру выбрали Стерателем. Ее сила активировалась при непосредственном контакте с фактором возмущения мироздания, — зачем-то обронил Родослав.

— Баланс все-таки действует, — буркнул Рысь.

— Надо было понять это еще в Англии. Тогда, возможно, мы бы… он бы… Черт, проклятые несколько минут… — Сема осекся.

Урна пошла трещинами. Взрыв и осколки разлетелись по всей комнате. Семе рассекло щеку. Прах вспыхнул столпом огня. Пятеро невольно вскинули руки, защищая лица и глаза. В следующий момент попадали на пол — темно-синяя шаровая молния влетела сквозь дыру в потолке и, набрав скорость, ударила в самый центр огня. Этого не ожидал и самый опытный — Родослав.

Меченый и Лилит закричали. Металлические часы на руке и серебряная цепь на шее первосотворенной женщины оплавились и потекли по коже. Долгие секунды, пока старая кожа слезала вместе с застывающим металлом и на ее месте вырастала новая, приходилось терпеть жуткую боль, к которой в момент потрясения готовы не были.

Сема, моргая, заворочался. Повернувшись на бок, усмехнулся расплавленной Вире. Даже артефакт, сотворенный многоруким атлантом, не выдержал заряда малоизученного феномена. Сема, борясь со звоном в ушах, вновь приподнялся и замер. Столп огня обретал очертания. Человеческие. Слишком знакомые, чтобы спутать с кем-то.

Пылающее фиолетово-оранжевое тело темнело. Белели новые кости восстанавливающегося из пламени скелета, наращивались мышцы, и прозрачные органы с ручейками вен и артерий наливались кровью. Огонь и воздух быстро лепили тело, оно спешно набирало массу. Урна, прах и куски пола исчезали, атомы перестраивались под новые структуры. В ход пошла и стихия земли. Показалось, что громыхнуло над самой головой. Стена дождя обрушилась в дыру потолка. И тело впитывало эту воду. Паром взметнулся в воздух последний прах и растаял в воздухе. Тело потемнело, переставая светиться розовой прозрачностью, кожей покрылись мясо и связки. Лысый и розовый, как младенец, Скорпион застыл посреди комнаты, подставляя лицо ливню. Чуть позже, шагнув из ливня чуть вбок, он медленно оглядел всех пятерых, что так и не поднялись с пола.

— Дед был прав, — едва выдавил он. — Фениксы существуют. — И закашлялся, хватаясь за горло; ноги подкосились.

Первым подскочил Родослав, похлопал сына по спине и забормотал:

— Вдыхай, дыши. Ты же не сделал первого вздоха, новорожденный.

И Скорпион задышал, вдыхая долго и неожиданно. Помощь отца запустила легкие, дав толчок к восстановлению дыхания, запуская многие процессы в новом организме. Отец поделился энергией.

На плечо легла рука матери:

— Пусть долго стучит новое сердце.

В грудь стукнуло шариком тепла, первый толчок запущенного сердца был мощным, дальше марафонская мышца ослабила натиск на перекачку крови и забилась ритмично, сбросив темп.

Меченый положил руку на другое плечо:

— И про терморегуляцию в следующий раз не забывай. Да и одежда не помешает.

Скорпион ощутил тепло, что пробежалось по коже, по каждому волоску. Тело облачилось в новую, просторную одежду светлых тонов. Каждый из троих, помогая восстанавливаться, отдал по частичке себя.

Сема приподнялся и рухнул на колени перед братом, опустив голову, как повинный перед господином:

— Только не знаю, что сказать о чувствах… Я убил ее, Скорп. — Сема кивнул на расплавленный кусок металла, где не осталось даже следов крови. Объяснять что-то дальше не смог. Ком застрял в горле, перехватив дыхание.

Скорпион поднялся. На коже спешно выросли волоски, и длинные черные локоны вновь спадали с плеч, на предплечьях показались скорпион и орел. Он был вновь таким же, как прежде. Даже лучше. Тело было отдохнувшим, как никогда раньше, и яд больше не терзал изнутри. Умер и воскрес фениксом, самовосстановившись, взяв информацию с самого верхнего уровня души.

— Скорп, я убил ее… Забери мою жизнь!

Сергей Корпионов, сын Родослава, внук Световита и правнук Рода, медленно повернулся. Слова, тяжелые, как горы, сорвались с уст:

— Мне надо собрать то, что осталось, и побыть одному.

Скорпион мог выдержать любую физическую боль, но эта боль была несравнима.

Сема укусил кулак, чтобы не закричать, видя глаза брата. Внутри что-то взорвалось.

Скорпион.

Воспоминания (14 лет).

Рокот прибоя катился по пляжу волна за волной, лазурь наваливалась на берег, высоко вздымая пенистые волны. Брызги летели в небо, играя на солнце каплями света, настоящими каплями солнца.

Песчаная, дикая бухта приветливо встретила семью дикарей, которые любым удобствам, домикам с телевизорами и джакузи на две недели предпочли отдых на лоне природы, у песчаной кромки синего моря.

Скорпион с Лерой сидели на огромном валуне у кромки прибрежной скалы. Рыжая девчонка прижалась щекой к татуировке на плече парня. Скорпион обнял, приблизил к себе. Оба смотрели на игривое море, яркое небо, солнце и скалистые обрывы, отделявшие бухты одну от другой. Спокойное тепло и умиротворение поглотили обоих, и они не замечали ничего вокруг. Непорочная любовь стойко взяла инициативу в свои руки, соединяя две половинки души в одно целое.

Семье досталась свободная бухта. Пришлось жертвовать машиной, закапывать ее в лесу, брести сквозь кишащую гадюками чащу с канистрой питьевой воды под мышкой и палаткой на плечах, но все трудности окупились во сто крат тем, что можно было сидеть в одиночестве на берегу моря, не отвлекаясь на суету.

Волна со всего размаху ударилась о валун. Леру окатило брызгами, девочка притворно вскрикнула, капли покатились по голой спине шоколадного цвета. За три дня загорели, как шоколадки, скоро под палящим солнцем старая шкура слезет, появится молодая, потом загорит и слезет снова. Организм только в первые дни впитывает витамин D ударными дозами, потом перенасыщается, ночью, после захода солнца начинало знобить, морозить.

— Дядя Дмитрий лодку по берегу несет, сейчас пойдешь на охоту.

Тот волочил от их скромного лагеря надувную резиновую двухместную лодку.

— Пока он еще догребет, пока еще маски с трубками притащит, ласты подаст, кстати, в следующий раз не забудь мне напомнить купить акваланг и водный мотоцикл, — загнул пальцы Скорпион.

— А дельтаплан тебе с парашютом не нужен? Через три бухты отсюда летают. Вчера люди даже десант на наш берег высадить, поселиться, но — о горе! — телевизор из лодки выпал, на этом их десант и закончился, — посочувствовала Лера.

— Да ладно тебе, я шучу. Мне от одного этого места хорошо, ничего больше не надо. Хотя если бы были с тобой в пустыне, и там было бы хорошо. И на вершине горы, и в Марианской впадине. Главное — ты рядом.

Лера опустила глаза, щеки залило румянцем:

— Ну хватит, ну не надо. Я и так уже не знаю, как еще покраснеть.

— Лера, ну зачем тебе краснеть, и так локоны волос, как красный огонь, стихия пламени. А глаза, словно два изумруда, сверкают… красавица.

— Эй, там, на камне, вы одно существо или уже нет? — донесся голос Дмитрия, — не хотел прерывать, но Елена настаивает на ловле морепродуктов. Скорп, достанешь что-нибудь?

Скорпион кивнул, оба вскочили, оттолкнулись от валуна и прыгнули в волну. У скал глубина начинается сразу, место попалось такое, что рифов не особенно много, на резиновой лодке у скалы можно рыбачить без опасений, острых камней нет, с первых дней все дно вдоль и поперек исследовали. У берега же, наоборот, глубина наступает медленно, нехотя. Хорошее место для Ладушки, купаться ходит одна — Живец присматривает только краем глаза — плещется, пока Елена не изведет весь крем от солнца и не утащит в тенек.

Два всплеска, и Скорпион ушел под воду, а Лера взобралась на надувной матрац, рассматривая в маску, на какую глубину ныряет любимый.

Вынырнул нескоро, снова заставив волноваться. Лера вроде бы и знала, что он от Рыси получил основы акульего дыхания, до пяти минут отсутствие кислорода не тревожит, но каждый раз волновалась, как впервые.

Скорпион вынырнул у матраца, протянул огромную морскую звезду, перевернулся на спину, глядя в безмятежное небо. Произнес:

— Постичь полностью акулью технику так и не получается… Пять минут — и приходится выныривать.

— А что, человек и как акула может?

— Человек может все, только не хочет. Вот смотри: в воде два атома водорода и один кислорода — расчет на примеси морской воды брать не будем, — а в воздухе два кислорода и один водорода. Вывод: ты можешь тырить и то, и другое в обоих случаях, только в меньших количествах. Дыши кожей, заставляй ее забирать из воды кислород!

— Да какое там кожей? У меня все поры солью зацементировало. — Лера всмотрелась в звездочку. — Красивая. Но под водой они красивее в десятки раз. Преломление света.

— Ладно, сегодня-завтра пойдем в лес искать источник, помоемся. А то о волосы уже все расчески переломали. Что-нибудь придумаем, не волнуйся.

Лодка с Дмитрием приблизилась вплотную. Тот втащил весла, с деловым видом спустил солнцезащитные очки, выхватил со дна камень с веревкой, заменяющий якорь, и, имитируя нового русского интеллигента, произнес:

— Маман-с говорит, что в камбале много йода, так что будешь есть даже ты, мой вегетарианский враг. Лада просит звездочку, так что наряду с подводной охотой ищи сувениры, а Живец ничего не говорит, умничает. Так что приступаем, ты по дну поброди, а я на удочке посижу. — Дмитрий протянул ласты, маску, трубку.

Скорпион улыбнулся, но взял только маску, чтобы глаза не щипало. Накачал легкие кислородом, много раз мелко продышался и нырнул.

— Ну что за человек? — выдохнул Дмитрий. — Вроде бы человек, а вроде бы и нет. Лера, как думаешь, человек?

— Самый человечный из всех человечных, — стойко ответила девочка.

— Лера, мне тебя жалко. У него же времени на тебя почти нет. Он и не спит почти.

— Зато когда видимся, каждый раз — как последний. Ну не могу я его не любить. И он меня любит. Я точно знаю. Только не поцеловал еще ни разу. Скромный. — Лера перебралась с матраца на лодку.

— Эх, молодежь. Сколько смотрю телевизор, вы словно из другого мира, — протянул Дмитрий.

— Может, и из другого, — легко согласилась Лерка.

Скорпион плыл по дну. С маской дно видно лучше, чем на любом натуралистическом канале. Вроде бы третий день ныряет, а всякий раз захватывает дух, когда видит морское дно: большие плоские камни отражают преломленный свет, поросли рифов, ракушек, полипов, цвета яркие, красивые. На дне у начинающихся порослей морской капусты мелькают стаи мальков. Со дна резко вздыбился песок — это камбала-хищница песочного цвета охотится на мальков, ее-то и ловит отец на крючок, надо помочь.

Скорпион разглядел блестящую леску, направил крючок с наживкой поближе к рыбке. А рядом с камбалой на камне грелись два вида звезд, большие красно-розовые с пупырышками и мелкие синие с оранжевыми пятнами. И все хищники, кто кого первым съест. Бегают мелкие крабики, растет холм, только это не холм, это заросший полипами ком земли на камне, а растет он на куче мидий, морских ракушек. Скорпион подплыл поближе, уперся ластами в дно камня, потянул. Ком хоть и в воде, но весит немало, подняться с ним на поверхность — не такая простая задача. Пришлось поднапрячься. Получилось. Загреб к поверхности. Ком еле перевалился через борт лодки, штук двадцать мидий, не меньше, а уж всякой мелкой наживки для рыбалки не сосчитать.

Дмитрий тут же подхватил что-то мелкое, шевелящееся, нацепил на крючок, забросил в воду леску, примотанную к пальцу. Смысла махать удочкой из тесной лодки нет, как и спиннингом. Леска да крючок — вот и все дела. За палец дернуло, потянуло. Отец довольно закряхтел, глаза блеснули, проснулся дух рыболова. Через борт перевалилась лепешка камбалы, извиваясь, стала хлестать плавником по дну лодки, меняя свой цвет под цвет дна.

Скорпион улыбнулся Лерке, вновь отдышался и нырнул. На соседнем валуне грелась стая ежиков. Пловец быстро насобирал горсть, побросал в лодку. Настало время морских гребешков и огурцов.

Ловля гребешков без постороннего предмета проблематична. Скорпион взял из лодки небольшой металлический штырь сантиметров в двадцать, сетчатую сумку и поплыл от лодки поближе к песку. Туда, где на фоне ровного песчаного дня возвышаются небольшие холмики. Там и сидит гребешок. Дышит из-под песка, образуя холмики. Штырем в холмик — и гребешок в западне. А на глубине обитает морской огурец. На огурец с огорода похож мало, разве что пупырчатый. И реагирует на прикосновение, затвердевает. Набрав с десяток, поплыл на поверхность.

Ресурсная охота под водой на сегодня окончена, осталось только проверить мардушки и сеть, но это уже с лодки.

Дмитрий с боярским видом осмотрел полную лодку богатства, довольно ухмыльнулся, Скорпион прицепился к борту, отдыхая. Хоть и тяжело грести на мелкой лодке с таким грузом, но что поделать? Отец заработал веслами.

Лодку качало на волнах, от груза она осела, волны, бывало, плескались и за борт, образуя на дне лужу, солнце немилосердно жгло Лере плечи. Скорпион намазал их слизью от огурца. Хоть и противно, но до конца рыбалки плечи не сгорят.

На глубине, дальше от берега и скал плавали на расстоянии двадцати метров друг от друга две бутылки. Это сетка. Пластиковые бутылки использовались как поплавки, а камни, привязанные к низу сетки, как якоря. И волной не снесет, и рыба не утащит, да и видно издалека.

Скорпион поднял край, Дмитрий подтащил к борту, облизнулся. Для мелкой любительской сеточки неплохой улов: три крупных бычка — рыбины с большим ртом, пара камбал и с десяток больших зеленых крабов, коих привыкли видеть только ярко-красного цвета. К рыбам уже пристали звезды, крабики, мелкие падальщики. Если поставить сеть ночью и утром не проверить, то от улова останутся только кости, хищники объедают запутавшийся улов в один момент.

Остались только мардушки. Это плетеные ящички с металлическими вставками и парой резинок для ловли креветок. Внутрь ящичка кладется что-нибудь старое, тухлое. Креветки, как истинные падальщики, забиваются в ящички за прокормом, да там и остаются. Три-пять мардушек — и полтазика крупных зеленых креветок обеспечено.

Порядком присевшая в воду лодка двинулась к берегу, уже почти не покачиваясь на волнах, волны врезались и рассыпались в стороны, как будто это катер.

Светило перевалило через зенит, лениво покатилось по дуге вниз, так скоро и утонет в море, расплавится солнечной дорожкой на волнах. Жара спала, подул легкий свежий бриз, шум волн практически стих, барашки стали совсем мелкими, тихими. Затишье перед ночной бурей. Утром волны у берега будут до метра, далеко забегая на песок, пляж станет плоским, как тарелка. По такому приятно с утра бегать босиком.

Скорпион смахнул со лба пот, довольно оглядел тазики с разделанными морепродуктами: мидии, гребешки, потрошеная рыба — все ждут своего часа быть поджаренными на сковородке. Мидии с гребешками сначала варились (пока не раскроются раковины), потом из них извлекалось все мясо, розовые пятачки истекали соком, там полезностей столько, что любой гурман давится слюной. Гребешки разделывались — из них вынимали все внутренности, потому что съедобна лишь кожа, жуется, как резина, но вкус особенный.

На костре в ведре варились креветки и крабы, краснели, набирая привычный глазу цвет, какой они имеют в холодильнике. Рядом на пышущем жаром большом булыжнике в ложках парилась икра морских ежей, мелкие желтые песчинки были уже готовы к употреблению. Правда, этот деликатес не для каждого: не все такие гурманы, как Скорпион, да и желудки у людей слабые из-за неправильного питания.

Вода в ведре закипела, креветки вперемешку с крабами всплыли.

— Все готово, хватай, чисти да ешь, но лучше подожди, пока остынут. Лера, поможешь икру на тарелки выложить? Я пока гребешки с мидиями дожарю.

Лера кивнула, принялась за работу.

Скорпион побросал на сковородку нежное, истекающее соком мясо гребешков, чуть жестковатое желтоватое мясо мидий, покромсал морских огурцов, кинул немного лука, подлил масла, стал подкидывать на сковороде, как умелый повар.

На запах прибежало все семейство. Живец протяжно облизнулся, заскреб лапой песок. Отец придвинул поближе стульчик, делая вид, что гадает кроссворд, но глаза то и дело бегали по орбите в сторону костра. Мать вытащила Ладушкин надувной бассейн из-под парашюта — в центре лагеря стоял столб, придерживая старый парашют, под ним сколочен стол, стоят две палатки, в одной живут родители с Ладой, в другой — Скорпиона с Лерой. Мини-лагерь. Жаль только, машину сквозь лес протащить не удалось. Осталась в двух километрах, окопанная в лесу. Дмитрий сначала боялся за сохранность, но Скорпион успокоил. Маленький мистик, как назвала его Елена, поставил на машину отворот действия, ни один человек с недобрыми мыслями не подойдет. Тугой незримый барьер повернет обратно. Жаль, что такие вещи работают только в малозаселенных местах, в городе толпа народу попросту пробивает этот мыльный пузырь.

Дмитрий не выдержал, на пару с Еленой притащили стол на свежий воздух — под парашютом днем слишком жарко. Елена сразу создала уют: появились столовые приборы, хлеб, мелкая закуска. Изголодались по мясу. Скорпион редко дома поощрял. А свежим морепродуктам дал зеленый свет. Только не ежедневно, а то организм начнет чистку, не в силах справиться с ордой белка и соли.

— Все, дожарил, — констатировал Скорпион. — Еще рыба, и все.

Притушил костер до углей, рыба, насаженная на ветки, нависла над жаром, доверил Лере управляться с вертелом, притащил специи, посыпал, поперчил. Запах пошел такой одуряющий, что валил с ног. Скорпион забрал у Леры ветки, сделал вид, что уже подает на стол, но вскинул палец — забыл про овощи — насадил дольки помидоров, лука, снова вернул на костер, подождал, пока язычки пламени чуть поджарят овощи.

Дмитрий свалился со стула, взвыл.

— Пустой животик, — констатировала Ладушка, трогая за лоб.

Скорпион, для еще большей важности последил за процессом, словно шеф-повар, почесал щеку и изрек:

— Готово!

Такого хаотичного мелькания ложек бухта еще не зрела. Большая сковорода, до краев полная мидий, гребешков, огурцов… все исчезало, как при пожаре. Рыбы нажарил на роту солдат, но исчезла она быстро. Костей почти нет, можно есть целиком, совершенно незаметно исчезла ежовая икра. Когда удостоверились, что остались лишь крабы с креветками, немного успокоились… Все-таки их чистить надо перед едой, быстро не съешь. Не киты. Да и зубов не полторы тысячи, как у акул, а всего тридцать два. У Ладушки пока в четыре раза меньше, но вскорости и она догонит.

Горка шелухи росла с каждой минутой. Нежное крабовое мясо таяло во рту, мясо креветок истекало соком, брызгало, как только вонзали зубы. Живец под столом довольствовался рыбой, на креветки смотрел подозрительно, принюхивался, хрустел больше рыбьими костьми, Скорпион оставил ему недожаренную рыбу, как он любит.

— Все, больше не могу. — Лера попыталась встать из-за стола, но первые две попытки кончились возвратом в первоначальное положение. С третьей завалилась на спину, не делая никакой попытки встать.

— Подъем! — Скорпион умел себя останавливать. Хоть и природа, свежий воздух, волчий аппетит, но переедать не стоит.

— Встану только недели через две. — Веки Леры прикрылись, так бы и уснула, не доползая до палатки.

— Лерка, ну вставай. Пошли до цивилизации прогуляемся. Интернету поглядим, авось шторм какой-нибудь идет. — Скорпион сходил в лагерь, захватил пару тапочек, ключи от джипа, мобильный.

Неспешно побрели по мелкому остывающему песочку в противоположную от моря сторону, в дебри высокой травы. Лера вяло перебирала ногами, переела.

Темнеющий лес погружался в сумерки. Скорпион улыбнулся, давая Лере секунды времени, чтобы понять, на что она сейчас наступит. Но Лера глядела осоловелым взглядом, под ноги не смотрела. Пришлось резко наклониться, рука молниеносно упала до земли, подхватила извивающее тело. Глаза девочки расширились, закричала, поняла, что еще один шаг — и тапочек наступил бы на хвост мелкой, но жутко ядовитой гадюке… Нога в тапочке, но не в сапоге, укусят два зуба чуть выше лодыжки, и поминай, как звали, до ближайшего медпункта десятки, сотни километров.

Скорпион приблизил гадюку к лицу — отвращение к змеям переборол, но неприятный холодок никуда уходить не собирался — прошептал:

— Я, по-моему, просил, чтобы в радиусе трех километров ни-ни…

— Мал рангом… мал… — прошипела змея.

— Сережа, ты чего? Уже и со змеями разговариваешь?

Скорпион понимал гадюку не из-за ступеней, а благодаря подарку Тосики. Одна из Пятнадцати открыла не только понимание людских языков, но и отчасти животных. Язык пресмыкающихся не был и отдаленно похож на человеческий, сам принцип разума был построен иначе, но кое-что удавалось понять.

— Нет, Лера, не понимаю. Точнее понимаю, но она меня нет. В основном рефлексы, но не разум. Эта тварь ползучая не животное. Те умнее.

— Выбрось эту гадость! Убери ее, пожалуйста. Ну, убери, она может тебя укусить.

— Слушай, а про людей, которые утверждали, что гадюки на них с деревьев сыплются гроздьями, слышала? Завтра же в газете напишут!

Валерия улыбнулась:

— А где здесь люди? На много километров вокруг ни души.

Скорпион взял змею двумя руками, за хвост и голову, аккуратно положил в кусты, изрек:

— Люди — они такие странные существа, они везде. Но, как правило, не там, где надо.

Добрели до джипа, забрались в салон. Скорпион вставил ключ в замок зажигания, тут же загорелись разноцветные огоньки. Лера надавила на бардачок, извлекла кожаный чехол, достала из него плоскую коробочку ноутбука. Скорпион подсоединил провод от компьютера к прикуривателю, Лера приблизила к ноутбуку сотовый, настроила поисковик Интернета. Ноутбук согласно мигнул лампочкой, пискнул, устанавливая соединение. Всемирная паутина есть даже в дебрях лесов. Спутники не дремлют — не все шпионские. Связь стабильная.

Скорпион придвинул к себе ноутбук, вышел на спутник, нашел Приморский край, поглядел погоду.

— Смотри, тайфун идет. Через три дня зальет все напрочь, как всемирный потоп.

— Тайфун — это вещь веселая, стена дождя, ветром с домов крыши срывает, а сами они топнут, топнут. Я фотку видела, как свинья в скоростном темпе после такого дождя серфинг освоила. Выбралась из сарая и на столе два дня плавала, пока вода не спала, — улыбнулась Лера и печально добавила: — Значит, отдых подходит к завершению? Жаль, я хотела побыть с тобой еще…

Скорпион повернулся, погладил по щеке, убрал прядь волос с глаз, медленно произнес:

— Что мне тайфун, когда рядом ты?

— А, так нечестно, не переиначивай. Ты должен был убедить меня уехать, а я бы посомневалась, посомневалась, а потом обязательно бы согласилась, — улыбалась Лера.

— Ничего не могу с собой поделать.

— Ладно, через пару дней едем домой. Пусть завидуют нашему загару. Но обещай мне одну вещь, спецназовец.

— Что? Дмитрий и тебе рассказал? Тоже мне, хранитель секретов.

— Ничего он мне не говорил, я давно поняла, что тебя приняли в спецназ.

Скорпион смотрел в глаза, молчал.

— Я тебя не осуждаю, — наконец сказала Лера. — Так вот, обещаешь мне…

— Обещаю. Заранее обещаю.

— …научить меня драться! — воинственно закончила Лерка.

— Ну, вот и накормил морепродуктами, — притворно поник Скорпион.

— Ты обещал, заранее обещал! А морепродукты и сам ел. Может, на тебя подействует мясо?

— Каким образом?

«Ты наконец-то меня поцелуешь, — подумала Лера. — Не зря в одной палатке спим». Но вслух сказала другое.

— Скажи лучше, как будешь учить драться?

— Лера, ну зачем это тебе?

— Я же буду рядом с тобой, мало ли…

— Ну что за судьба? Все, кто рядом со мной, обязательно учатся драться.

— Хе-хе, не отмазывайся, ты обещал.

— Ну что я за человек, если даю обещания, то обязательно их выполняю. Это для нашего времени опасно… Хотя и раньше было не проще. Ну ладно, ладно. Русич сказал — русич сделал.

Лерка рассмеялась:

— Ура, я буду драться. Кий-йа…

— Ладно, что-нибудь придумаем. Только запомни первый урок, не «кий-йа», а «ура» для дезорганизации противника и «хак», когда будешь бить.

— Что за хак?

— Старорусский глагол «рубить».

— Похакать ворога?

— Именно.

Солнце догорело на небосклоне, растаяло в море, то ли рыба-кит проглотила, то ли водяные морские по частям на сувениры разобрали.

В лагерь возвращались, когда тени в лесу удлинились, захватили все пространство, лес ожил ночной магией, запели серенады сверчков. Повсюду в панике метались полчища фей, шныряли мини-эльфы, носатые гномы в кепках, домовые так и норовили прокатиться на ногах, цеплялись так, что не сразу и разберешь, как снять.

Медленно, но верно продвигались к морю.

Кусты кончились, глаза выловили округлую полоску света, огонек. Дмитрий уже развел костер и сквозь окуляры глядел на звезды. Очки поцарапались, замарались, каждые пятнадцать секунд снимал, протирал о старые шорты, снова напяливал.

Скорпион присел у костра:

— Бать, ну сколько раз тебе говорить, сделай ты уже себе лазерную коррекцию зрения, если сам восстановить ленишься. Пятнадцать минут без боли, месяц абсолютного отпуска и на свои очки будешь смотреть с отвращением.

— А в наши времена такого не было! Это же хирургическое вмешательство! — оправдался Дмитрий, протяжно зевнул и скрылся в палатке.

Уж что-что, а биоритмы на берегу моря работают бесперебойно. Чуть стемнело, как инстинкт кладет тебя под одеяло, шум прибоя лечит психику, рокот волн и легкий ветерок навевают самые сладкие сны.

— Скорп, а сейчас разве уже не их время? — спросила Лера.

Скорпион смотрел в костер, где с огромной скоростью проносились картины битв, горели замки, мелькали лица, животные, текла жизнь, отражалась вся история человечества.

— Сами сгорели, потухли. Не живут, а скорее доживают. По инерции. Дети коммунизма в этом бардаке жить уже не могут.

Сергей завалился на спину, рассматривая молочные крапинки далеких звезд. Хорошо виделась даже туманность Млечного Пути, словно действительно разлился большой стакан молока и засох каплями на бездонной выси.

— Жалко мне их. Они бредили космосом, но под носом был лишь колхоз, они мечтали о свободе, но получилась какая-то сплошная грязь, — Лера прилегла рядом.

— А космос вон, рукой подать, — поднял руку Скорпион и повернулся к Лере.

Глаза девушки светились отблесками костра, нечесаные, спутанные волосы были такими же, как у него, до родника не добрались. Скорпион неожиданно спросил:

— Будешь моей берегиней?

— Буду, — сразу ответила Лера. — А кто это? И как?

— Пока не знаю… Но мы что-нибудь придумаем. Правда, Лерка?

— Правда.

Щека коснулась щеки. Обоих прошиб электрический разряд. Глядя в небо, узрели падающую звезду.

Желания совпали.

Детская непорочная любовь вспыхнула ярче прежнего. Никакой тайфун не в силах потушить. На небе зажглась новая звезда.

Их звезда.

Пустыня Гоби.

Настоящее.

Много дней спустя.

Солнце, стоящее в зените, снимало кожу с почерневших плечей. Сгоревшая кожа слезала со спины струпьями. Одинокий пустынный путник, покачиваясь, брел по барханам. Ноги обжигал раскаленный песок. Правая ступня была замотана в майку. В кусок материи, что когда-то был майкой. Был он пропитан кровью и всякий раз, опираясь на больную ногу, странник кривил почерневшие, запекшиеся коркой губы.

Растрепанные лохмотья, расползшиеся по швам ботинки с отвалившейся подошвой, иссушенное ветрами и солнцем почерневшее лицо, засаленные, выжженные волосы, потемневшие глаза безумца и бесконечно шлепающие в едва различимом шепоте губы. Даже самые близкие люди с трудом узнали бы в грязном оборванце, что одним своим видом привлекал столько мух, сколько хватило бы на несколько выгребных ям, некогда пышущего здоровьем юношу с вечной улыбкой на лице. Сейчас это было жалкое, ничтожное существо, слепо перебирающее подгибающиеся ноги. Руки существа то и дело поднимались к небу, и шепот становился громче. Сиплый голос можно было услышать:

— Ошибка. Ошибка. Одна ошибка. Золо — источник энергии, передатчик, создающий фон, заряжающий ее на Стерателя. Убрать фон, и она могла стать прежней. Не хватило минут, секунд. Месть, ярость. Меня обуяла ярость. Брат. Убила брата. Убить за брата. Убил. Но убил не совсем. Сердце можно было восстановить и завести. Они могли собрать ее. Он мог воскресить ее. Я все испортил. Все. Я думал, ее никто не будет хоронить. Этот полет. Дурак. Выкинул. Разбилась вдребезги. Он отскребал свою любовь по кусочкам от асфальта всю ночь. Что ощущал брат? Сколько мук я ему принес? Я не знал, что он воплотится вновь, как феникс. Никто не знал. Я убил, потому что хотел ее смерти. Я сам умер, когда перестал ощущать его. Он просто ушел за грань. Мне так показалось. Никто не может ощутить чужое Я. Это грань, за которую нельзя проникнуть.

Сглотнул, продолжая бормотать, перестав что-то видеть, замечать, куда ступает:

— Это не дух, блуждающий по астралу после смерти, это не постепенно развоплощающаяся душа после смерти. Эта связь просто оборвалась. И тут — фениксом из пепла. И перед глазами оплавленная секира. И в разбитом окне сотня метров от жизни до смерти. И безжалостная гравитация. Моя ошибка! Мои руки подтолкнули бренное тело к краю, мои отпустили в эту пропасть. Моя ошибка. Почто же эти руки не отсохнут? Я больше не человек, раз позволил зверю возобладать над собой. Леопард с радостью взял кровь врага. Вира не остановилась, пробивая кости и впиваясь в средоточие жизни. Ошибка. Моя ошибка.

Сема свалился лицом в песок. Кожу обожгло. Перевернувшись, всей спиной ощутил, как песчинки облепили мясо.

«Как мог я позволить себе обагрить руки кровью той, которую так долго искал Скорпион? Сколько лет знал ее? Неужели годы знакомства растаяли за время этой затянувшейся командировки с поисками? А Даня? Андрей? Неужели убил бы их с той же холодной решимостью, если бы они были на месте захваченной эмиссаром Валерии? Я опасен. Я не имел права на эту ошибку. Я как самурай, нарушивший кодекс бусидо. Только брат не взял моей жизни. Он вообще ничего не сказал. Я его понимаю. Что он мог сказать? Ничего. Убить за убийство? Нет, он никогда не поднял бы руку на брата. Он не убил бы Марию так глупо, вздумай она убить меня. Скорпион бы не ошибся. Он решил бы ту дилемму. И не позволил бы чувствам взять верх. Он бы не ошибся! Он не я. Это на моих руках кровь. И я не могу смотреть ему в глаза. Он ушел в лес, а я не могу просто прийти и попросить прощения. Или вложить нож ему в ладонь и броситься на него. Потому что он отдернет руку. Он брат и все делал для меня. Я тоже старался все делать для него. Но сам же воткнул в его сердце нож и разделил нас огромным каньоном. Нет у Леры могилы. Сожжена, и прах развеян. Прах, из которого восстал Скорпион. И память о ней осталось только во мне и брате. Так будет лучше всем. Знакомые, родня, для всех ее никогда не существовало. Меченый умеет чистить память. И образ веселой рыжей бестии стоит только перед ним и мной. Каждую ночь. Каждый день. Говорят, время лечит. Что ж, возможно скоро образ смажется и потускнеет. Годы затрут память. И забудется первая встреча после одной из первых тренировок, забудутся многие дни прогулок, путешествий, забудется вылазка в Китай, гиперборейский камень времени. Почему за всю жизнь попался лишь один? Где найти второй? Чтобы не мелькал перед глазами прогулочный катер, поезд „Москва — Хабаровск“, средиземноморский круиз. Они были так счастливы. Стекло, где отражалось счастье. И я разбил его. Окаянной секирой, которой сам же дал имя. Почему Меченый не позволяет мне умереть? Да, я снова разорву сердце брата, но разве вернутся в прошлое русло отношения? А все ошибка. Одна ошибка. Так ощущает себя раскаявшийся убийца, отбывая пожизненное. Мука, тянущаяся бесконечно не столько внешне, сколько в душе. Катарсис болью и жизнь прошлым. Тем моментом, который нельзя вернуть. А настоящее неумолимо. Так вот что ты хотел сказать мне, Лич. Ты, живущий прошлым в полусне. Ты, допустивший ошибку. Скоро. Скоро придет смерть и освобождение. По наставлению Меченого недели я брожу по пустыне, купаясь в этом горе. Не столько за себя, сколько за брата. Пытаюсь понять его мысли и чувства. Понять, принять и заставить себя просить прощение за то, за что невозможно простить. Я жалок и здесь лишь потому, что надеюсь на искупление, на очищение от скверны, как древний грек или римлянин. Но не знаю богов, у которых можно получить искупление, не ведаю их алтарей и понятия не имею, где искать те храмы, их обиталища. Пускай же кровь с моих рук уйдет в песок. Солнце испепелит тело, кости засыплет. А на том свете мы встретимся вновь, палач и жертва, и я получу искупление. Я дам ответ перед… перед…»

Сема приподнялся, ползя по песку и бормоча:

— Не тебе, Скорпион, давать ответ, пусть меня судит Творец. А я… Сегодня я должен выжить. Выжить, чтобы обломать рога тому, кто это все придумал, использовал меня, как пешку. И я не умру, пока не воткну новую секиру промеж рогов. Да, Велес, я выживу только для того, чтобы ты ответил за преданный арийский род и обман людей, доверяющих тебе и почитавших тебя. Я уничтожу тебя, покрыватель эмиссаров. Золо не обладал силой, способной вызвать Стерателя. Ты дал ему эту силу. Пусть Скорпион не убит, как сильно влияющий на баланс, но ты ловко вывел его из строя. Его, меня и многих других, кто за нас. За смерть Скорпиона мы бы мстили, а ты перехитрил нас.

Колени кровили. Полоса красного ширилась с каждым новым метром. Упорно полз, продолжая бормотать, словно это было важно. Важнее, чем уходящая в песок жизнь.

— Я должен объяснить это Скорпиону. Ты, Велес, явно не вмешиваясь в распри богов, собрал свой народ, свои армии и контроль над другими. Ты предал своих, вольных, покорив чужих, покорных. И вот истощенные распрями и войнами боги ушли, а ты стал единоличным правителем. И пресекаешь любые попытки изменить ситуацию в мире. Я не знаю, сколько людей борется против тебя. Это наша слабость. Мы всегда полагаем, что одиноки в своих стремлениях. И ты щелкаешь нас поодиночке, как орешки. Щелкаешь своей системой. Системой порабощения душ. Ты дергаешь ниточки веры, финансов и формируемых мнений, и этот мир чистилища никак не может стать другим. Ты замкнул причинно-следственные связи развивающегося мира, и называемый тобой баланс работает лишь на тебя. Потому и Стератель никогда не придет за тобой, только за теми, кто поднимается против эмиссаров. Тебе удобны инертные, эгоистичные отшельники и постоянные промахи аватар. Но знаешь что, Велес? — Сема последним усилием встал на ноги. — Слышишь?! Говорю тебе! Я буду той иголкой в твоей заднице, что сбросит тебя с теплого трона! Если Творец когда-нибудь заглянет в этот забытый уголок вселенной, то пусть слышит мои слова: я обломаю тебе все рога, Волохатый! За это положу свою жизнь!

Сема опустил голову от неба и обомлел. Перед глазами с огромным рюкзаком за плечами стояла та, от присутствия которой так сладко защемило сердце. Но гвоздем ударило в голову, поднял руку:

— Маша, уходи… Прошу тебя, уходи… Я еще не очищен от скверны. Пойми, я… должен сам пройти… до конца… И освободиться… Это… надо…

Маша уронила в песок тяжелый рюкзак. Уставшее, исхудавшее от долго перехода лицо с сияющими несгибаемой волей глазами озарилось улыбкой:

— Я и есть та черта, которую можешь считать финишной прямой. И если хочешь воплотить в жизнь слова, данные небу, обними меня и долго-долго не отпускай. А потом я еще совсем не скоро отпущу тебя в новый путь. Вставай. Либо ты простишь себя сам, либо умрешь непрощеным. Довольно лицемерия. Едва узнав о твоем местонахождении от человека в черном, я примчалась так быстро, как смогла. И скорее воткну нож себе в сердце, чем уеду отсюда без тебя. Так что смирись с этим и выбирай: либо ты умираешь в песках в поисках мифического прощения то ли Бога, то ли богов, которым, по большему счету, до тебя дела нет, либо ты поднимаешься и шаг за шагом приходишь в себя. Ты ответствен за свою жизнь. Только ты и никто другой. Вставай же, любимый. Я пришла за тобой.

По ее щекам потекли блестящие на солнце слезы. Она сбросила покров сильной, всемогущей девы и полностью раскрылась навстречу ему.

Сема растаял в катарсисе и ее бездонных любящих глазах. В тот момент он ясно понял, что не вправе умереть, потому что теперь он в ответственности не только за себя, но и за нее. И пески пустыни не смогут забрать их воду без боя.

В этот день пустыня впервые за долгие годы разразилась грозовыми раскатами, и небывалой силы ливень забарабанил по палящему песку, остужая пустынный нрав и тяжелые мысли.

Продолжение следует…