Ключ к теософии

Долг

Спрашивающий. Почему же существует необходимость новых рождений, если ни одно из них не в состоянии обеспечить нам постоянного покоя?

Теософ. Потому что конечная цель может быть достигнута только через жизненный опыт и никак иначе, и потому что опыт этот состоит большей частью в страдании и боли. Лишь через это можем мы учиться. Радости и наслаждения ничему нас не учат; они мимолётны и в конце концов могут лишь привести к пресыщению. Более того, наша постоянная неудача при попытках найти в жизни сколь-нибудь постоянное удовлетворение, которое бы отвечало потребностям нашей высшей природы, прямо указывает на то, что они могут быть удовлетворены лишь на их собственном плане, а именно — на плане духовном.

Спрашивающий. Не является ли естественным результатом этого желание тем или иным образом уйти из жизни?

Теософ. Если под этим желанием вы подразумеваете самоубийство, то я отвечу, что безусловно, нет. Такой результат никогда не может быть «естественным»; он всегда вызван либо умственным расстройством, либо твёрдыми и упорными материалистическими убеждениями. Самоубийство — худшее из преступлений, и последствия его ужасны. Но если вы имеете в виду лишь стремление достичь духовного существования, а не желание покинуть землю, то его я назвала бы совершенно естественным. В противном случае добровольная смерть была бы оставлением нашего нынешнего поста и возложенных на нас обязанностей, а также попыткой избежать кармической ответственности, которая влечёт за собой создание новой кармы.

Спрашивающий. Но если действия на материальном плане не приносят удовлетворения, то почему нужно исполнять свой долг и совершать их?

Теософ. Прежде всего потому что, как учит наша философия, исполнение наших обязанностей — в первую очередь по отношению ко всем людям и уж затем в отношении самих себя — имеет целью достижение не своего личного счастья, а счастья других людей, и что справедливость должна осуществляться ради самой правды, а не ради того, что она может дать лично нам. Счастье или, скорее, удовлетворение, действительно может наступить вследствие исполнения долга, но оно — не мотив для его исполнения, и не должно быть таковым.

Спрашивающий. Что именно вы понимаете под словом «долг» в теософии? Это, вероятно, не христианский долг, который проповедовал Иисус и его апостолы, ведь вы их не признаёте?

Теософ. Вы опять ошибаетесь. То, что вы называете «долгом христианина», прививалось каждым великим религиозным и нравственным реформатором за века до христианской эры. В древности обо всём великом, возвышенном, героическом не только говорилось и проповедовалось с кафедр, как в наше время, — это претворялось в жизнь, и иногда даже целыми народами. История буддийской реформы полна благороднейших и героически самоотверженных поступков. Заповедь: «быть едиными в сострадании друг к другу, любить по-братски, быть милосердными, быть учтивыми, не воздавая злом за зло и не отвечая бранью на брань, но, напротив, благословляя» — практически выполнялась последователями Будды за несколько веков до апостола Петра. Этика христианства, вне всяких сомнений, возвышенна; но также несомненно и то, что она не нова и берёт своё начало от «долга языческого».

Спрашивающий. И как бы вы в общем определили эти «обязанности», или «долг»? Как вы их понимаете?

Теософ. Долг, или обязанность — это то, что мы должны человечеству, нашим товарищам, соседям, семье и, в особенности, всем тем, кто беднее и беспомощнее нас. Оставаясь неоплаченным в течение жизни, он делает нас духовными должниками и нравственными банкротами в нашем следующем воплощении. Теософия — это квинтэссенция долга.

Спрашивающий. Таково и христианство, когда оно правильно понято и проводится на практике.

Теософ. Вне всякого сомнения; но не практикуйся оно лишь на словах, теософии почти нечего было бы делать среди христиан. К несчастью, это этика лишь на словах. Тех, кто исполняет свой долг по отношению ко всем людям, и исполняет его исключительно ради самого долга, — единицы; ещё меньше тех, кто исполняет свой долг, довольствуясь радостью своего собственного тайного сознания.

— вот что ставят превыше всего «всемирно известные» филантропы. Современная этика прекрасна, когда читаешь и слышишь разговоры о ней, но что такое слова, если они не становятся делами? Итак, если вы спрашиваете меня о том, как мы понимаем долг теософа — практически и с учётом кармы — я отвечу вам: наш долг состоит в том, чтобы безропотно, до последней капли пить чашу жизни, что бы она ни хранила в себе; срывать розы жизни лишь для того, чтобы их благоуханием могли насладиться другие, самим же довольствоваться лишь шипами, если нельзя насладиться их ароматом, не лишив этого других.

Спрашивающий. Всё это весьма туманно. Что же вы делаете сверх того, что делают христиане?

Теософ. Дело не в том, что делаем мы, члены Теософического общества — хотя некоторые из нас стараются сделать всё возможное — а в том, насколько далее теософия ведёт к добру, чем современное христианство. Я говорю: действие, энергичное действие, вместо простых намерений и разговоров. Человек может быть таким, каким ему угодно, самым что ни на есть земным, эгоистичным и жестокосердным, даже отъявленным мошенником, и это не помешает ему называть себя христианином и другим считать его таковым. Но ни один теософ не имеет права называться теософом, если он в полной мере не усвоит правоту трюизма Карлайла[84]: «Целью человека является действие, но не мысль, какой бы благородной она ни была», и если он не приведёт свою ежедневную жизнь в соответствие с этой истиной. Исповедание истины ещё не означает жизнь по ней; и чем прекраснее и великолепнее эта истина звучит, чем громче говорится о добродетели и долге вместо практики их в жизни, тем сильнее она будет напоминать плод Мёртвого моря. Лицемерие — один из самых отвратительных пороков, и он является самой характерной чертой величайшей протестантской страны нашего столетия — Англии.

Спрашивающий. Что вы считаете долгом по отношению ко всему человечеству?

Теософ. Полное признание равных прав и привилегий для всех, без различия расы, цвета кожи, социального положения или происхождения.

Спрашивающий. Когда, по вашему мнению, этот долг не исполняется?

Теософ. Когда совершается малейшее посягательство на права другого — будь то человек или народ; когда мы хоть в какой-то степени неспособны проявить к нему ту же справедливость, доброту, внимание и милосердие, каких желаем для себя. Вся нынешняя политическая система построена на забвении этих прав и на самом яростном утверждении национального эгоизма. Французы говорят: «Каков хозяин, таков и слуга»; им следовало бы добавить: «Какова национальная политика, таковы и граждане».

Спрашивающий. Принимаете ли вы какое-нибудь участие в политике?

Теософ. Как общество, мы тщательно избегаем этого, и вот по каким причинам. Стремиться к успешному осуществлению политических реформ, прежде чем [будет] совершена реформа человеческой природы — это то же самое, что вливать новое вино в старые мехи. Заставьте людей признать и почувствовать всем сердцем, в чём состоит их настоящий, истинный долг по отношению ко всем людям, — и все злоупотребления властью, все несправедливые законы национальной политики, основанные на человеческом, общественном или политическом эгоизме, исчезнут сами по себе. Глуп тот садовник, который пытается избавить свою цветочную клумбу от ядовитых растений, срезая их с поверхности земли вместо того, чтобы вырвать с корнем. Нельзя осуществить ни одной долговечной политической реформы, пока дела вершат, как и прежде, всё те же эгоистичные люди.

Отношение Теософического общества к политическим реформам

Спрашивающий. В таком случае, Теософическое общество не является политической организацией?

Теософ. Конечно, нет. Оно в самом высоком смысле интернационально, поскольку в числе его членов — мужчины и женщины всех рас, вероисповеданий и образа мыслей, вместе работающие для одной цели — улучшения человечества; но как общество оно не принимает абсолютно никакого участия ни в национальной, ни в партийной политике.

Спрашивающий. Почему же?

Теософ. Как раз по упомянутым причинам. Кроме того, политическая деятельность должна неизбежно меняться в зависимости от конкретных обстоятельств и индивидуального умственного склада разных людей. Хотя, как это следует из самого их положения, члены Теософического общества и согласны в своих взглядах на принципы теософии (иначе бы они вообще не принадлежали к нему), это вовсе не значит, что они согласны по всем другим вопросам. Как общество, они могут вместе действовать в том, что является общим для всех них, то есть в том, что касается самой Теософии; как индивидуумы, они вольны следовать своим собственным принципам политического мышления и деятельности в той мере, в какой это не противоречит теософическим принципам или не вредит Теософическому обществу.

Спрашивающий. Но, конечно же, Теософическое общество не может находиться совершенно в стороне от социальных вопросов, которые сейчас столь быстро выходят на передний план?

Теософ. Сами принципы Теософического общества служат доказательством того, что оно — или, скорее, большинство его членов — конечно же, не стоит от них в стороне. Если человечество может развиваться умственно и духовно, лишь следуя здравым и научным физиологическим законам, то долгом всех тех, кто борется за его развитие, будет делать всё возможное, чтобы эти принципы стали общепринятыми. Все теософы лишь с глубокой грустью сознают, что социальное положение огромных масс людей, в особенности в западных странах, делает невозможным надлежащее воспитание их тела и духа, чем пресекается развитие и того, и другого. А так как это воспитание и развитие является одной из основных целей теософии, Теософическое общество полностью симпатизирует всем истинным усилиям в этом направлении.

Спрашивающий. Но что вы имеете в виду под «истинными усилиями»? У каждого общественного реформатора — своя собственная панацея, и каждый верит, что именно она и является той одной-единственной вещью, которая может улучшить и спасти человечество.

Теософ. Совершенно верно, и это истинная причина того, почему работа, проводимая в социальной сфере, имеет такие незначительные результаты. На самом деле у большинства этих панацей нет ведущего принципа, и уж конечно, нет ни одного принципа, который бы все их связывал. Таким образом, ценное время и энергия тратятся зря, поскольку люди, вместо того, чтобы сотрудничать, борются друг с другом, и часто — и этого следует опасаться — из-за славы и наград, а не ради того великого дела, которому, по их собственному утверждению, они преданы всем сердцем и которое должно быть главным делом их жизни.

Спрашивающий. Как же тогда применить теософические принципы к продвижению общественной кооперации и истинным усилиям по усовершенствованию общества?

Теософ. Позвольте мне вкратце напомнить вам, что это за принципы: всеобщие единство и причинность; человеческая солидарность; закон кармы; перевоплощение. Вот четыре звена той золотой цепи, которая должна соединить человечество в одну семью, одно мировое Братство.

Спрашивающий. Но как?

Теософ. При теперешнем состоянии общества, особенно в так называемых цивилизованных странах, мы постоянно сталкиваемся с тем, что огромное число людей страдает от невзгод, бедности и болезней. Их физическое состояние несчастно, а их умственные и духовные способности зачастую находятся почти в спящем состоянии. С другой стороны, множество людей на противоположном конце социальной лестницы ведут жизнь беззаботную, равнодушную, полную материальной роскоши и эгоистического потворства своим желаниям. Ни одна из этих форм существования не является простой случайностью. Обе они — следствие тех условий, которые окружают людей и определяют их поведение, и пренебрежение своим общественным долгом одних самым тесным образом связано с задержкой и остановкой развития других. В социологии, как и во всех разделах подлинной науки, в полной мере выполняется закон всеобщей причинности. Но эта причинность обязательно предполагает в качестве логического следствия ту человеческую солидарность, на которой так сильно настаивает теософия. Если действие одного влияет на жизни всех, а это поистине научная идея, то только тогда, когда все люди станут братьями и сёстрами и станут практиковать в своей повседневной жизни истинно братские и сестринские отношения — только тогда может быть достигнута подлинная человеческая солидарность, лежащая в основе подъёма человечества. Это действие и взаимодействие, это истинное братство и сестринство, в котором каждый будет жить для всех и все — для каждого, и является одним из фундаментальных принципов теософии, которому каждый теософ не только должен учить других, но который ему надлежит выполнять и в своей личной жизни.

Спрашивающий. Всё это очень хорошо в качестве общего принципа, но как вы собираетесь применять это конкретно?

Теософ. Бросьте взгляд на то, что вы назвали бы конкретными фактами, имеющими место в человеческом обществе. Сопоставьте жизнь не только народных масс, но и множества тех, кого называют средним и высшим классом, с тем, чем они могли бы быть в более здоровых и благородных условиях, где преобладали бы справедливость, доброжелательность и любовь, а не эгоизм, равнодушие и жестокость, которые, похоже, слишком часто господствуют сейчас. Всё доброе и злое в человечестве коренится в человеческом характере, а характер этот раньше был, да и теперь обусловлен, бесконечной цепью причин и следствий. Но приложимо это и к будущему, также как к прошлому и настоящему. Эгоизм, равнодушие и зверство не могут быть нормальным состоянием расы; считать по-другому — значит отчаяться в человечестве, чего не может позволить себе ни один теософ. Прогресс может быть достигнут только через развитие более благородных качеств, и никак иначе. А настоящая эволюция учит нас, что, изменяя окружающую среду, в которой находится организм, мы можем изменить и улучшить его; и в самом строгом смысле это истинно и в отношении человека. Потому каждый теософ, используя все доступные ему средства, должен делать всё возможное, чтобы оказать помощь всякому мудрому и хорошо продуманному социальному усилию, задачей которого является улучшение положения бедных. И усилия эти должны совершаться так, чтобы в конечном счёте вести к их социальному освобождению и развитию чувства долга в тех, кто сейчас так часто пренебрегает им почти во всех ситуациях жизни.

Спрашивающий. Согласен. Но кто будет решать, являются ли те или иные социальные усилия мудрыми или нет?

Теософ. Ни один человек и ни одно общество не могут установить в этом отношении твёрдого правила. Многое неизбежно придётся оставить на личное усмотрение. Можно указать, тем не менее, один общий критерий: «Будет ли предлагаемое действие способствовать развитию того истинного братства, осуществление которого и является целью теософии?» У истинного теософа не будет больших затруднений в применении подобного критерия; и если это требование, по его мнению, удовлетворяется, то его долг будет состоять в формировании общественного мнения. А этого можно добиться лишь путём распространения тех высоких и благородных понятий об общественном и личном долге, которые лежат в основе и духовного, и материального совершенствования. В любом мыслимом случае он сам должен быть центром духовного действия, и от него и его собственной повседневной жизни должны исходить те высшие духовные силы, которые одни только и могут возродить его собратьев.

Спрашивающий. Но почему он должен это делать? Разве ни он, ни все остальные не обусловлены, как вы учите, своей кармой, и разве её осуществление не должно идти по определённым направлениям?

Теософ. Именно закон кармы и придаёт силу всему тому, что я сказала. Ни индивидуум не может отделить себя от человечества, ни оно — отделиться от индивидуума. Закон кармы равно приложим ко всем, хотя и не все развиты одинаково. Помогая развитию других, теософ верит, что он не только помогает им исполнять их карму, но также, в самом строгом смысле, исполняет и свою собственную. Развитие человечества, составной частью которого является и он сам, и все остальные — вот что он постоянно имеет в виду; и он знает, что его неспособность отозваться на высшее в нём самом тормозит продвижение не только его, но и всех остальных. Своими действиями он может как облегчить, так и затруднить для всего человечества достижение следующего, высшего плана бытия.

Спрашивающий. А как это связано с четвёртым из упомянутых вами принципов, а именно — с перевоплощением?

Теософ. Связь самая тесная. Если наша нынешняя жизнь зависит от развития определённых принципов, являющихся ростками тех семян, которые посеяны нашим предыдущим существованием, то закон этот столь же строго соблюдается и в отношении будущего. Стоит усвоить идею о том, что всеобщая причинность — это не только настоящее, но прошлое, настоящее и будущее, и тогда каждое действие на нашем нынешнем плане естественно и легко займёт своё надлежащее место и будет видно в своём истинном соотношении и с нами, и с другими людьми. Каждое неблаговидное и эгоистичное действие отбрасывает нас назад, тогда как каждый благородный помысел и каждый бескорыстный поступок есть средство достижения высших и более величественных планов бытия. Если бы этой жизнью всё и ограничивалось, то во многих отношениях она и вправду была бы совершенно убогой и ничтожной, но рассматриваемая как приготовление к следующей сфере существования, она может быть использована как золотые врата, через которые мы можем пройти — не одиноко и эгоистично, но в содружестве с нашими собратьями — к тем дворцам, что находятся за ними.

О самопожертвовании

Спрашивающий. Считается ли равная справедливость и любовь ко всем существам высшим стандартом поведения в теософии?

Теософ. Нет; есть и гораздо более высокий.

Спрашивающий. Что же это может быть?

Теософ. Давать другим больше, чем себе — самопожертвование. Вот мерило и критерий, в высшей степени отличавший великих учителей и наставников человечества — Гаутаму Будду в истории и Иисуса из Назарета в Евангелиях. Одной этой черты было бы достаточно, чтобы обеспечить им вечное почитание и благодарность всех последующих поколений. Мы говорим, однако, что самопожертвование должно совершаться с разбором; если же оно совершается слепо, без учёта справедливости и последующих результатов, то оно зачастую может оказаться не только напрасным, но и вредным. Одним из фундаментальных правил теософии является справедливость по отношению к самому себе, но не личный самосуд — себя следует рассматривать как часть коллективного человечества, проявляя к себе справедливость не большую, но и не меньшую, чем по отношению к другим; кроме, конечно, тех случаев, когда одним своим самопожертвованием мы можем принести пользу многим.

Спрашивающий. Не могли бы вы пояснить вашу мысль на примере?

Теософ. В истории есть множество тому примеров. Самопожертвование для практического блага многих или нескольких людей теософия ставит гораздо выше самоотречения ради сектантской идеи, подобной «спасению язычника от вечного проклятия», например. По нашему мнению, отец Дамьен[85], тридцатилетний молодой человек, который всей своей жизнью пожертвовал ради пользы и облегчения страданий прокажённых на острове Молокаи[86] и который, прожив с ними восемнадцать лет, в конце концов сам заразился этой отвратительной болезнью и умер, — умер не напрасно. Тысячам обездоленных и отверженных людей он дал облегчение и относительное счастье. Он принёс им утешение душевное и физическое. Он бросил луч света в непроглядный мрак существования, безнадёжность которого не имеет равных в летописи человеческих страданий. Он был истинным теософом, и память о нём будет навечно сохранена в наших анналах. Этот бедный бельгийский священник в наших глазах стоит неизмеримо выше, чем, например, все искренние, но тщеславные глупцы — миссионеры, принёсшие в жертву свои жизни на островах Южных морей или в Китае. Что хорошего они сделали? В одном случае они шли к тем, кто ещё не созрел ни для какой истины; в другом — к народу, религиозно-философские системы которого были не менее величественны, чем любые другие, если разделявшие их люди возвышались в своей жизни до тех стандартов, которые были даны им Конфуцием и другими мудрецами. И эти миссионеры погибали, становясь жертвами безответственных людоедов и дикарей, а также людского фанатизма и ненависти. Тогда как, пойди они в трущобы Уайтчепела или в другие подобные места, где прямо под сияющим солнцем нашей цивилизации жизнь остановилась в своём развитии — в районы, полные христианских дикарей и разъедающей ум проказы, они могли бы сотворить истинное благо и поберечь свои жизни для лучшего и более стоящего дела.

Спрашивающий. Но ведь христиане так не считают?

Теософ. Конечно, нет, поскольку они действуют, основываясь на ошибочном убеждении. Они считают, что окрестив тело безответственного дикаря, они спасают его душу от проклятия. Одна церковь забывает о своих мучениках, другая — канонизирует и воздвигает статуи таких людей, как Лавр, который жертвовал своим телом в течение сорока лет лишь для того, чтобы принести пользу паразитам, которых оно же и плодило. Будь у нас средства, мы бы поставили памятник отцу Дамьену — настоящему святому, навсегда увековечив память о нём как о живом примере героизма, приличествующего теософу, милосердия и самопожертвования, подобных тем, которые проявляли Будда и Христос.

Спрашивающий. Значит, вы считаете самопожертвование долгом?

Теософ. Считаем; и объясняем это, показывая, что альтруизм является неотъемлемой частью саморазвития. Но мы должны уметь различать. Человек не вправе морить себя голодом до смерти ради того, чтобы кто-то другой мог иметь пищу, если не очевидно, что жизнь этого другого человека более полезна для многих, чем его собственная. Но его долг — жертвовать своими удобствами и трудиться для других, если они не в состоянии работать сами. Его долг — отдать то, что всецело принадлежит ему и не может никому, кроме него, принести пользы до тех пор, пока он эгоистично удерживает это от остальных. Теософия учит самоотречению, но она не учит необдуманному и бесполезному самопожертвованию и отнюдь не оправдывает фанатизм.

Спрашивающий. Но как нам достичь такого возвышенного состояния?

Теософ. Просвещённым применением наших заповедей на практике. Используя свой высший разум, духовную интуицию и нравственное чувство, а также следуя велениям того, что мы называем «тихим голосом» нашей совести, который и есть голос нашего «Я», и говорит [он] в нас громче землетрясений и громов Иеговы, в которых «нет Господа».

Спрашивающий. Если таков наш долг по отношению к человечеству в целом, то что вы понимаете под долгом в отношении наших близких?

Теософ. То же самое плюс те обязанности, которые накладываются семейными узами.

Спрашивающий. Значит это неправда, когда говорят, что человек вступает в Теософическое общество не раньше, чем начнёт постепенно отдаляться от жены, детей и семейного долга?

Теософ. Это безосновательная клевета, как и многое другое. Первый долг теософа — исполнять свои обязанности по отношению ко всем людям, а в особенности — к тем, с кем он связан особыми обязательствами, потому что он либо добровольно возложил их на себя — [например], как брачные узы, либо потому, что судьба связала его с ними — я имею в виду долг по отношению к родителям или близким родственникам.

Спрашивающий. А в чём долг теософа перед самим собой?

Теософ. Покорять своё низшее «я», чтобы им управляло Высшее «Я». Очищаться внутренне и нравственно, не бояться никого и ничего, кроме суда своей собственной совести. Избегать половинчатости — если теософ считает что-либо правильным, пусть делает это открыто и смело, если же считает неверным — пусть вообще никогда не касается этого. Долг теософа — облегчать свою ношу размышлением над мудрым афоризмом Эпиктета: «Не уклоняйтесь от своего долга, каким бы пустым порицаниям ни подвергал вас глупый мир, поскольку суждения его не в вашей власти и, следовательно, нисколько не должны заботить вас».

Спрашивающий. Но предположим, что член вашего Общества оправдывает свою неспособность проявлять альтруизм в отношении других людей тем, что «милосердие начинается дома», и утверждает, что он либо слишком занят, либо слишком беден, чтобы приносить пользу человечеству или отдельным людям — каковы ваши правила в этом случае?

Теософ. Никто ни под каким предлогом не вправе говорить, что он ничего не может сделать для других. «Исполняя надлежащий долг в надлежащем месте, человек может сделать весь мир своим должником», — сказал один английский писатель. Вовремя подать чашку холодной воды томимому жаждой путнику — более благородный долг и более ценно, нежели некстати раздать дюжину бесплатных обедов тем, кто в состоянии самостоятельно заплатить за них. Человек, не усвоивший этого, никогда не станет теософом; но, тем не менее, он может оставаться членом нашего Общества. У нас нет никаких правил, заставляющих человека стать практическим теософом, если он сам не желает быть им.

Спрашивающий. Тогда зачем ему вообще вступать в Общество?

Теософ. Это лучше знать ему самому, так как и в этом мы не имеем права что-либо предрешать за человека, даже если всё общество будет против него, и я могу вам сказать почему. В наши дни глас народа — во всяком случае, голос образованной его части — уже более не глас божий, а лишь голос предубеждения, эгоистических побуждений, зачастую же и просто непопулярности. Наш долг — широко сеять семена для будущего и следить за тем, чтобы они были хорошими; не останавливаться, выясняя, почему надо это делать, с какой стати и по какой причине мы обязаны терять наше время, раз теми, кто будет снимать урожай в грядущие дни, мы уже не будем.

О благотворительности

Спрашивающий. Как вы, теософы, относитесь к христианскому долгу милосердия?

Теософ. Какое милосердие вы имеете в виду? Милосердие в мыслях или практическое милосердие на физическом плане?

Спрашивающий. Я имею в виду практическую благотворительность, поскольку ваша идея всеобщего братства, конечно же, включает в себя милосердие в мыслях.

Теософ. Значит, вы подразумеваете практическое исполнение заповедей, данных Иисусом в Нагорной проповеди?

Спрашивающий. Именно так.

Теософ. Тогда зачем называть их «христианскими?» Ведь несмотря на то, что Спаситель проповедовал и применял их на практике, сегодняшние христиане в самую последнюю очередь думают о применении их в собственной жизни.

Спрашивающий. И всё-таки очень многие проводят свою жизнь в постоянной благотворительности.

Теософ. Да, раздавая излишки своих огромных состояний. Но покажите мне такого христианина, из числа самых больших филантропов, который отдал бы страждущему от голода и холода вору, укравшему его пальто, ещё и свой плащ впридачу; или подставил бы свою правую щеку тому, кто ударил его по левой, и никогда бы не помышлял об отмщении?

Спрашивающий. Но вы же не должны забывать, что эти наставления не следует воспринимать буквально. С тех пор, когда жил Христос, изменились и времена, и обстоятельства. Более того, он говорил притчами.

Теософ. Тогда почему ваши Церкви не учат, что доктрину о вечных муках и адском огне тоже следует понимать как притчу? Почему некоторые из ваших наиболее популярных проповедников настаивают на буквальном значении адского огня и физических мук для несгораемых «асбестовых» душ, фактически позволяя себе в то же время иные вещи трактовать как притчи, как их понимаете и вы? Если одно — притча, то и другое — тоже притча. Если адский огонь — буквальная правда, то и заповеди Христа, выраженные в Нагорной проповеди, должны исполняться именно буквально. И я скажу вам, что многие из тех, кто не верит в божественность Христа — как, например, граф Лев Толстой и теософы, которых не единицы — действительно буквально следуют этим благородным, ибо универсальным, заповедям. И ещё больше добрых мужчин и женщин поступали бы так, если бы они не были более чем уверены в том, что такое поведение в жизни скорее всего приведёт их в сумасшедший дом — настолько христианскими являются ваши законы!

Спрашивающий. Но каждому, несомненно, известно, что и частная, и общественная благотворительность ежегодно исчисляется миллионами?

Теософ. О, да; и половина из них прилипает к рукам, через которые они проходят, прежде чем попадут к нуждающимся; а значительная часть оставшегося попадает в руки профессиональных нищих, слишком ленивых, чтобы работать, и, таким образом, не приносит никакого блага тем, кто действительно страдает в нищете. Разве вы не слышали, что первым следствием огромного потока благотворительности для лондонского Ист-Энда стало поднятие примерно на 20 процентов платы за жилье в Уайтчепеле?

Спрашивающий. А что, по-вашему, надо делать?

Теософ. Действовать индивидуально, а не массово — следуя заповедям северных буддистов:

Спрашивающий. Но как это можно применить практически?

Теософ. Теософическое представление о милосердии подразумевает личные усилия для блага других; личное милосердие и доброту; личную заинтересованность в благополучии страждущих; личное сочувствие, предупредительность и участие в их бедах и нуждах. Мы, теософы, не верим в раздачу денег (если бы они у нас были, надо уточнить) через посредство других людей или организаций. Мы верим, что придаём деньгам в тысячу раз большую силу и эффективность путём личного контакта и сочувствия тем, кто в них нуждается. Мы верим в утоление душевной жажды так же, если не более, как и в насыщение желудка, поскольку благодарность приносит больше пользы тому, кто её чувствует, чем тому, кому благодарны. Где же та благодарность, которую должны были бы вызвать ваши «миллионы фунтов»? Где ответные добрые чувства? Она что, проявляется в ненависти ист-эндских бедняков к богатым и в росте сторонников анархии и беспорядка? Или же её демонстрируют те тысячи несчастных молодых работниц, жертв «потогонной» системы, которые вынуждены идти на панель, чтобы свести концы с концами? Благодарят ли вас ваши беспомощные старики и старухи за работные дома? Или ваши бедняки — за отравленные, нездоровые жилища, в которых им позволено вскармливать новые поколения больных, золотушных, рахитичных детей, исправно кладя деньги в карманы ненасытных Шейлоков, владеющих их домами? Вот почему каждый соверен [(британская золотая монета в 1 фунт стерлингов)] из тех «миллионов», пожертвованных людьми добрыми и стремящимися к милосердию, падает жгучим проклятием, а отнюдь не благодеянием, на тех бедняков, которым он должен был бы помочь. Мы называем это порождением национальной кармы, и последствия её в день расплаты будут ужасны.

Теософия для народа

Спрашивающий. И вы думаете, что теософия помогла бы устранить это зло, даже действуя в неблагоприятных практических условиях современной жизни?

Теософ. Если бы у нас было побольше денег и если бы большинству теософов не приходилось зарабатывать на своё пропитание — я твёрдо убеждена, что мы могли бы это сделать.

Спрашивающий. Как? Вы ожидаете, что ваши доктрины, столь непонятные и трудные даже для восприятия весьма образованных людей, могут быть приняты необразованными массами?

Теософ. Вы забываете одну вещь: ваше хвалёное современное образование и есть именно то, что затрудняет для вас понимание теософии. Ваш ум настолько переполнен интеллектуальными тонкостями и предубеждениями, что ваша природная интуиция и восприятие истины бездействуют. Для того, чтобы человек в общих чертах понимал истины кармы и реинкарнации, не нужны ни метафизика, ни образование. Взгляните на миллионы бедных, необразованных буддистов и индусов, для которых карма и реинкарнация являются несомненной реальностью только потому, что их умы никогда не загонялись насильственно в неестественное русло. Их врождённое человеческое чувство справедливости никогда не было искажено рассказами о том, что их грехи будут прощены, потому что ради них был казнён другой человек. И заметьте, что буддисты живут согласно своим убеждениям, не ропща на карму или на то, что является, по их мнению, справедливым наказанием; тогда как христианские народы не живут в соответствии со своим нравственным идеалом и не воспринимают свою участь как должное. Отсюда ропот, неудовлетворённость и интенсивность борьбы за существование в западных странах.

Спрашивающий. Но это довольство, которое вы так хвалите, полностью исключило бы всякие побуждения для совершения каких-либо усилий и остановило бы прогресс.

Теософ. А мы, теософы, говорим, что ваши хвалёные прогресс и цивилизация — не более чем скопление блуждающих огоньков, которые мерцают над болотом, выделяющим ядовитые, смертоносные испарения, поскольку видим, что эгоизм, преступность, безнравственность и всё из зол, которые только можно представить, обрушиваются на несчастное человечество из того ящика Пандоры, который вы называете веком прогресса, возрастая по мере развития вашей материальной цивилизации. Чем платить такую цену, уж лучше смириться с инертностью и бездеятельностью буддийских стран, которая является всего-навсего следствием веков политического рабства.

Спрашивающий. Значит, вся эта метафизика и весь этот мистицизм, которым вы так много занимаетесь, не имеют никакого значения?

Теософ. Для народных масс, которые нуждаются лишь в практическом руководстве и поддержке, они не так уж и важны; но для образованных, прирождённых лидеров этих масс, чьи образ мысли и действия рано или поздно будут приняты этими массами, они имеют величайшую важность. Только с помощью философии образованный и интеллигентный человек может избежать интеллектуального самоубийства — слепой веры; и лишь усвоив строгую последовательность и логическую связность восточных учений (пусть даже не эзотерических) он сможет осознать их истинность. Убеждённость поддерживает энтузиазм, а «энтузиазм, — говорит Булвер-Литтон[87], — это дух искренности, и без него истина не сможет одержать победу»; также и Эмерсон[88] очень точно замечает, что «любое выдающееся и внушительное движение в мировых анналах — это триумф энтузиазма». И есть ли что-либо более подходящее для пробуждения этого чувства, чем философия наших восточных доктрин — столь возвышенная, последовательная, логичная и всеобъемлющая?

Спрашивающий. И тем не менее, враги теософии очень многочисленны, и каждый день она приобретает новых оппонентов.

Теософ. Именно это и доказывает свойственное ей превосходство и присущую ей ценность. Люди ненавидят только то, чего боятся, и никто не станет тратить силы на ниспровержение того, что не угрожает ему и не выходит за рамки посредственности.

Спрашивающий. Вы надеетесь когда-нибудь передать этот энтузиазм массам?

Теософ. Почему бы и нет? Ведь история говорит нам, что массы приняли буддизм с энтузиазмом, и в то же время, как уже было сказано выше, практический результат их приобщения к этой философии этики до сих пор очевиден благодаря малому проценту преступности среди буддийских народов в сравнении с последователями любой другой религии. Главное — устранить этот обильный источник преступности и безнравственности, заключающийся в веровании, что можно избежать последствий своих собственных поступков. Раз научите людей этим величайшим из всех законов — законам кармы и реинкарнации — и, кроме того, чувству истинного человеческого достоинства, и они отвратятся от зла и будут избегать его так же, как физической опасности.

Как члены могут помочь обществу

Спрашивающий. Каким образом члены Теософического общества могут помочь этой работе?

Теософ. Во-первых, изучая и постигая теософические доктрины, чтобы затем они могли научить им других людей, в особенности, молодых. Во-вторых, используя любую возможность для того, чтобы рассказать и объяснить другим, что такое теософия и чем она не является; устраняя неверные представления и пробуждая интерес к предмету. В-третьих, участвуя в распространении нашей литературы, покупая книги, когда у них есть для этого средства, давая их читать и убеждая своих друзей поступать так же. В-четвёртых, любыми доступными им законными средствами защищая Общество от несправедливой клеветы, которой оно подвергается. В-пятых же — и это самое важное — примером собственной жизни.

Спрашивающий. Но мне не кажется, что вся эта литература, распространению которой вы придаёте такое большое значение, может оказать практическую помощь человечеству. Это не практическая благотворительность.

Теософ. Мы думаем иначе. Мы считаем, что хорошая книга, дающая людям пищу для размышлений, укрепляющая и очищающая их умы, позволяющая им понять те истины, которые они смутно чувствуют, но не могут выразить, приносит реальную и ощутимую пользу. В том же, что вы называете практической благотворительностью, предназначенной оказать помощь телам наших собратьев, мы делаем то немногое, что в наших силах; но, как я уже говорила вам, большинство из нас бедны, и у Общества даже нет денег, чтобы платить своим сотрудникам. Работая изо всех сил, мы отдаём ему и наш труд и, в большинстве случаев, деньги. Те немногие, у которых есть средства осуществлять так называемые благотворительные акции, следуют буддийским принципам и делают это самостоятельно, не прибегая к посредникам и не жертвуя публично деньги благотворительным фондам. Что должен сделать теософ прежде всего — так это забыть о своей личности.

Чего теософ делать не должен

Спрашивающий. Есть ли в вашем Обществе какие-либо законы или статьи, имеющие запрещающий характер?

Теософ. Их много, но — увы! — они не являются обязательными для исполнения. Они выражают идеал нашей организации, но их практическое применение мы вынуждены оставить на усмотрение самих членов. К сожалению, состояние человеческих умов в нашем веке таково, что если не оставим эти статьи, так сказать, необязательными, то ни один человек не отважится вступить в Теософическое общество. Именно поэтому я вынуждена так настойчиво подчёркивать различие между истинной Теософией и её недостойным, хотя и изо всех сил усердствующим и имеющим благие намерения проводником — Теософическим обществом.

Спрашивающий. Можете ли вы мне сказать, что же это за опасные рифы в открытом море Теософии?

Теософ. Что ж, можете называть их рифами, поскольку и впрямь не один член Общества, искренний и доброжелательный во всех других отношениях, разбил о них в щепки своё каноэ! И всё же, избегать некоторых действий кажется простейшей вещью в мире! Вот, например, ряд таких отрицаний, оберегающих позитивные обязанности теософа.

Ни один теософ не должен молчать, когда слышит клевету и злословие о Теософическом обществе или невинных людях, будь то его члены или же посторонние.

Спрашивающий. Но допустим, что услышанное им является правдой или может быть правдой, которая ему неизвестна?

Теософ. Тогда он должен потребовать веских доказательств этого утверждения и беспристрастно выслушать обе стороны, прежде чем позволить обвинению остаться неопровергнутым. Вы не вправе поверить в дурное, пока не получите неоспоримых доказательств истинности этого заявления.

Спрашивающий. Что же следует делать тогда?

Теософ. Необходимо проявлять жалость и снисходительность, милосердие и долготерпение, побуждающие нас прощать наших грешных братьев и выносить, по возможности, самый мягкий приговор тем, кто заблуждается. Теософу никогда не следует забывать о том, что всё это вызвано недостатками и немощью человеческой природы.

Спрашивающий. Должен ли он в таких случаях прощать полностью?

Теософ. В любом случае, и особенно — если согрешили против него.

Спрашивающий. Но, если поступая так, он рискует причинить вред или допустить причинение вреда кому-либо, то что тогда он должен делать?

Теософ. Соблюдать свой долг; следовать тому, что говорит ему его совесть и его высшая природа, но только по зрелом размышлении. Справедливость состоит в непричинении вреда всякому живому существу; но она приписывает нам также никогда не позволять виновному действовать беспрепятственно, нанося вред многим или хотя бы одному невинному человеку.

Спрашивающий. Каковы другие запреты?

Теософ. Ни один теософ не должен довольствоваться праздной легкомысленной жизнью, которая не приносит пользы ни ему самому, ни, тем более, другим людям. Он должен трудиться для пользы тех немногих, кто нуждается в его помощи, если уж он не в состоянии напряжённо работать для всего человечества и таким образом способствовать продвижению всего дела теософии.

Спрашивающий. Это требует недюжинной натуры и, скорее всего, окажется для некоторых чересчур тяжело.

Теософ. Тогда им лучше бы оставаться вне Теософического общества, чем поступать лицемерно. Ни от кого не требуется более того, что он может дать, будь то преданность делу, время, труд или деньги.

Спрашивающий. Что ещё?

Теософ. Ни один работающий член Общества не должен придавать слишком большого значения собственным успехам и опытности в изучении теософии; но, скорее, должен быть готов выполнить столько альтруистической работы, сколько в его силах. Он не должен перекладывать всю ответственность и тяготы теософического движения на плечи немногочисленных энтузиастов. Каждый должен сознавать, что его долг — принять посильное участие в общей работе, помогая её выполнению всем, чем он только может.

Спрашивающий. Это весьма справедливо. Что же дальше?

Теософ. Ни один теософ не должен ставить своё тщеславие или свои личные чувства выше интересов Общества. Тому, кто жертвует интересами Общества и репутацией других людей ради личного тщеславия, гордыни или мирской выгоды, не следует позволять оставаться членом Общества. Одна раковая клетка поражает всё тело.

Спрашивающий. Является ли долгом каждого члена учить других и проповедовать теософию?

Теософ. Именно так. Ни один наш собрат не вправе бездействовать под предлогом того, что он слишком мало знает, чтобы учить. Он может быть уверен в том, что всегда найдутся те, кто знает ещё меньше, чем он. Да он и не обнаружит собственного невежества и не попытается устранить его, пока не попробует учить других. Но это не самое главное.

Спрашивающий. Что же, в таком случае, вы считаете главным в такого рода обязанностях теософа?

Теософ. Всегда быть готовым увидеть и признать свои ошибки. Лучше уж согрешить преувеличенным восхвалением достижений своего ближнего, чем их слишком малым признанием. Никогда не порочить другого и не злословить за его спиной. Всегда говорить открыто и прямо в лицо всё, что ты имеешь против него. Никогда не повторять слухов, направленных против кого-то, и не питать чувства мести к тем, кто вас обидел.

Спрашивающий. Но говорить людям правду в лицо часто бывает опасно. Вы так не считаете? Я знаю, что один из ваших членов, который был жестоко обижен, покинул Общество и стал его злейшим врагом, и только потому, что ему в лицо была высказана неприятная правда о том, что вменялось ему в вину.

Теософ. Таких у нас было много. Ни один член Общества, каким бы видным или незаметным он ни был, никогда ещё не покидал нас, не став нашим ярым врагом.

Спрашивающий. И как вы объясняете это?

Теософ. Очень просто. Будучи в большинстве случаев горячо преданным Обществу вначале и расточая в его адрес самые преувеличенные похвалы, оправдать своё последующее поведение и прошлую близорукость этот отступник сможет, лишь став в позу невинной и обманутой жертвы и перекладывая, таким образом, вину со своих плеч на плечи Общества в целом, в особенности же на плечи его руководителей. Поведение таких людей напоминает одну старую басню о человеке с кривым лицом, который разбил зеркало, считая, что это оно искажает его внешность.

Спрашивающий. Но что же заставило этих людей повернуться против Общества?

Теософ. Почти во всех случаях — уязвлённое тщеславие в той или иной форме. А причиной для этого, в основном, было неприятие их указаний и суждений как окончательных и не подлежащих сомнению, а также то, что они скорее предпочли бы царствовать в аду, чем служить на небесах. Короче говоря, они не могли смириться со второстепенной ролью в чём бы то ни было. Так, например, один член Общества — настоящий «Сэр Оракул» — критиковал и чуть ли не клеветал на каждого члена как перед лицом посторонних, так и перед самими теософами, под тем предлогом, что все они — нетеософичны, обвиняя их как раз в том, чем всё это время занимался сам. В конце концов, он покинул Общество, объясняя это глубокой убеждённостью, что все мы (особенно основатели) — мошенники! Другой, занимаясь всевозможными интригами, чтобы встать во главе одной большой секции Общества, и обнаружив, что её члены не хотят избирать его на руководящий пост, выступил против основателей и стал их злейшим врагом, на каждом углу осуждая одного из них только за то, что тот не смог, да и не захотел навязать его членам этой секции. Вот пример жестоко оскорблённого самолюбия. Ещё один собирался заняться — и фактически занимался — чёрной магией, то есть недозволенным личным психическим воздействием на отдельных членов, в то же время претендуя на преданность и все теософические добродетели. Когда его деятельность пресекли, он порвал с теософией и теперь самым яростным образом злословит и лжёт о тех самых злополучных руководителях, которых этот достойный «собрат» не смог обмануть, стараясь разрушить Общество и очернить их репутацию.

Спрашивающий. И как бы вы поступали с подобными людьми?

Теософ. Предоставила бы их собственной карме. То, что кто-то один творит зло — совсем не повод для других поступать так же.

Спрашивающий. Но, возвращаясь к клевете, — где же та грань, которая отделяет злословие от справедливой критики? Разве не долг каждого — предостеречь своих друзей и близких от тех людей, общение с которыми опасно?

Теософ. Если от того, что им позволят действовать беспрепятственно, могут пострадать другие, то, несомненно, наш долг состоит в том, чтобы лично предостеречь их и таким образом избавить от опасности. Но ни одно обвинение против другого человека, правдиво оно или ложно, никогда не следует распространять повсюду. Если оно справедливо, но данный проступок не причиняет вреда никому, кроме самого грешника, — предоставьте его своей собственной карме. Если же оно ложно, то вам следует избегать приумножения несправедливости в мире. Поэтому не говорите о подобных вещах с теми, кого это прямо не касается. Но если ваши осмотрительность и молчание могут причинить вред другим или подвергнуть их опасности, то я добавлю, — говорите правду любой ценой, и вместе с Аннесли скажу: «сообразуйтесь с долгом, а не с обстоятельствами». Бывают случаи, когда иной вынужден воскликнуть: «Лучше уж потерять благоразумие, чем позволить ему воспрепятствовать исполнению моего долга».

Спрашивающий. Думается мне, что следуя этим принципам, вы можете собрать славный урожай неприятностей!

Теософ. Что мы и делаем. Приходится согласиться, что мы сейчас открыты тем же насмешкам, что и ранние христиане. «Смотрите, как эти теософы любят друг друга!» — могут сказать о нас без тени несправедливости.

Спрашивающий. Если вы сами признаёте, что в Теософическом обществе по крайней мере столько же, если не больше, злословия, клеветы и вражды, как и в христианских церквях, не говоря уже о научных обществах, то могу ли я спросить: что же это за братство такое?

Теософ. Действительно, ныне это очень бедный образчик, который ничем не лучше других, пока Общество не реорганизовано и в нём не произведён отсев. Помните, однако, что человеческая природа, как в Теософическом обществе, так и вне его, — одна и та же. Его члены не святые — в лучшем случае это грешники, старающиеся исправиться, но и легко отступающие по причине личных слабостей. Добавьте к этому, что наше «Братство» не является признанной организацией и остаётся, так сказать, вне рамок юрисдикции. Кроме того, оно пребывает в хаотичном состоянии и пользуется незаслуженной непопулярностью в большей степени, чем любая другая организация. Что тогда удивительного в том, что его члены, которые не смогли соответствовать его идеалу и покинули Общество, обращаются за сочувственной поддержкой к нашим врагам, изливая всю свою желчь и горечь в их слишком охочие до этого уши! Зная, что они найдут поддержку, сочувствие и готовность поверить любому обвинению, каким бы абсурдным оно ни было, лишь бы доставить себе удовольствие бросить его Теософическому обществу, они спешат это сделать и обрушивают свою ярость на невинное зеркало, слишком верно отражавшее их облик. Люди никогда не прощают тех, с кем они поступили несправедливо. Поскольку за добро они отплатили неблагодарностью, ощущение этого ведёт их к безумию самооправдания перед всем миром и своей собственной совестью. А мир слишком готов верить всему, что говорится против того общества, которое он ненавидит. Что же касается совести, то я не буду говорить больше, так как опасаюсь, что и так сказала слишком много.

Спрашивающий. Ваше положение представляется мне весьма незавидным.

Теософ. Это так, но не думаете ли вы, что за самим Обществом и за его философией должно быть что-то в высшей степени благородное, возвышенное и истинное, раз лидеры и основатели этого движения всё-таки продолжают трудиться ради него, отдавая ему все свои силы? Они приносят ему в жертву все удобства, всё мирское благополучие и успех, даже своё доброе имя и репутацию — да и свою честь — получая в ответ непрекращающееся, непрестанное поношение, безжалостные оскорбления, неослабевающую клевету, постоянную неблагодарность и непонимание их лучших усилий, удары и пинки со всех сторон, тогда как просто бросив свою работу, они сразу же освободили бы себя от всякой ответственности и защитились от любых дальнейших нападок.

Спрашивающий. Признаюсь, такая стойкость кажется мне поразительной, и я удивляюсь, зачем вы всё это делаете.

Теософ. Не ради самоудовлетворения, поверьте, а лишь в надежде подготовить тех немногих, кто мог бы продолжить нашу работу на благо человечества в соответствии с первоначальной программой, когда основателей уже не будет в живых. Они уже нашли несколько таких благородных и преданных душ, которые займут их место. Благодаря этим немногим грядущие поколения найдут путь к обретению покоя чуть менее тернистым и чуть более широким, и, таким образом, все эти страдания дадут хорошие результаты, а их самопожертвование не будет напрасным. Главная, фундаментальная задача Общества в настоящее время — посеять в сердцах людей семена, которые со временем могли бы дать ростки и в более благоприятных условиях привести к здоровой реформе, способной дать народным массам больше счастья, чем то, которым они наслаждались до сих пор.