С Мэтом они расстались возле Сониного подъезда. Не сразу, конечно, но всё-таки расстались. У него имелись какие-то важные дела на вечер, но он обещал позвонить или написать позже, а Соня не стала ставить его перед выбором: либо она, либо там ещё что-то. Даже несмотря на то, что очень хотелось не отпустить и дальше оставаться рядом – как можно дольше.
Они и так не виделись целый день, пока шли занятия в универе. Но и в разговорах по телефону, и в переписке имелась особая прелесть. Особенно поздно ночью, когда уже все спали и приходилось говорить потише, или шептать, потому что в полной тишине не спасали даже стены и закрытые двери. Но зато получалось гораздо таинственней и чувственней. А переписываться вообще можно до последнего, когда уже нестерпимо слипаются глаза, а потом заснуть прямо с телефоном в ладони, хотя бы так оставаясь на связи – даже во сне.
Какое-то время Соня просто сидела на кровати, глядя в окно, перебирая в памяти всё, что случилось за последние недели. То есть не совсем всё, а то, что касалось её и Мэта, а потом зазвонил мобильник.
Конечно, в первую секунду Соня решила, что это он, Мэт, и что планы у него поменялись, и теперь вечер свободен, а значит они могут провести его вместе. Или он уже соскучился и просто захотел услышать её голос. Но, взглянув на экран, Соня поняла – нет, не он. Это Вита.
– Ты сейчас где? – сразу спросила та. – Дома? Или на свидании?
– Дома, – сообщила Соня. – Мэт сегодня занят. – И тоже спросила: – А что?
Вита на мгновение замялась, потом пояснила:
– Не могу найти методичку по английскому. А надо же текст какой-то по вопросам составить, да? Можешь сфоткать эти вопросы и прислать?
– Могу, конечно, – откликнулась Соня, и сразу напомнила: – Только английский же не завтра, а послезавтра.
– Ну-у, – протянула подруга, – хочу сегодня сделать, пока время есть. – И тоже напомнила: – Завтра же у нас по числителю, пять пар. Лень же будет.
– Хорошо. Сейчас сфоткаю и пришлю, – пообещала Соня.
– Ага, спасибо. Жду тогда, – проговорила Вита напоследок и отключилась.
Соня, конечно, слово сдержала – вытянула из стопки учебников методичку по английскому, отыскала нужную страницу, сфотографировала задание и отправила снимок Вите по мессенджеру – но пока делала всё это, её не покидало ощущение какой-то странности и неестественности разговора. Будто домашка была только выдуманным предлогом, а вся суть заключалась в самом первом вопросе: дома сейчас Соня или на свидании?
Но почему это для Виты оказалось настолько важным? А что… что если Мэт прав, и её предвзятое отношение к нему вызвано отнюдь не гуляющими по университету слухами? Вдруг он ей тоже нравился, но, пока встречался с какими-то малознакомыми девушками, это не вызывало у подруги особой досады и обиды. Но ведь теперь, когда он с Соней, выходило, что у Виты появился реальный шанс повлиять на ситуацию, вывернуть в свою пользу.
Да ну! Ерунда! Вита никогда так не поступит. Не подставит, как выразился Мэт. Хотя…
Может, дело совсем в другом? В ревности. Просто Вита переживает, что теперь Соня о ней совсем забудет, целиком и полностью променяет на Мэта.
Правда вне университета они особо и не виделись, потому что жили довольно далеко друг от друга. Но подобная ревность всё равно же существовала. Соня о ней знала не понаслышке, на собственной шкуре прочувствовала: и её, и обиду, и даже тайное неправедное желание, чтобы всё разрушилось, и стало как раньше.
Это в школе случилось, в одиннадцатом. С Полинкой они были практически не разлей вода: дружили с тех пор, как начали себя осознавать, ещё и жили в одном подъезде, вместе гуляли, учились тоже вместе, постоянно торчали друг у друга в гостях, обсуждали парней и несложившиеся личные симпатии. А в последний выпускной год у них в классе появился новый мальчик.
Не сказать, что прямо очень симпатичный, или очень умный, или очень харизматичный, но Полинка в него влюбилась, почти сразу и очень прочно. И он в неё тоже. А Соня будто перестала существовать, не вообще, а именно для подруги. Та через какое-то время даже пересела к своему парню. Правда потом вернулась – на один день, пока они были в ссоре.
Лучше бы совсем так не делала, потому что задело ещё больнее. Именно тогда Соня и пожелала в запале, даже пробормотала вслух, когда осталась одна: «Вот бы они поссорились навсегда!»
Теперь-то она отчасти понимала Полинку. Ведь и правда хочется проводить как можно больше времени с тем, кого любишь, а остальное кажется не таким уж и важным, легко теряет значимость, переводится в разряд обыденного. Разве любовь не выше всего остального? А Вита…
У неё ведь сейчас тоже нет парня? Если честно, Соня вообще не помнила, чтобы подруга – с тех пор, как они познакомились в начале первого курса – хоть раз упоминала, что с кем-то встречалась. Хотя в самом начале у неё точно что-то было, причём очень-очень серьёзное, но, видимо, давно сошло на нет и больше даже мельком не всплывало в разговорах.
Соня тогда, в одиннадцатом, тоже ни с кем не встречалась, иначе наверняка было бы легче, не только проводить время отдельно по парочкам, но и вместе – два плюс два, и все в равном положении, и нет третьих лишних. Тогда Соня не чувствовала бы себя настолько одинокой и ненужной, брошенной и почти даже преданной.
Нет, само собой, она не стала интриговать, ссорить Полинку с её мальчиком нарочно, но ведь думала, иногда всё-таки думала. Точнее, представляла, как бы могло быть, прекрасно понимая, что это подло, и считала, что с ней поступили несправедливо, просто отодвинув в сторону, словно старую надоевшую одежду или игрушку. А с несправедливостью всегда разрешалось бороться. Ведь правда? Так, может, Вита…
Да вряд ли. Не могла она так поступать. И вообще, непорядочно подозревать подругу в подобном. Но, наверное, впервые за всё время Соня ощутила укол ревности, явственно представив Виту рядом с Мэтом.
Она немного старше, у неё уже есть какой-никакой опыт, она разумнее, тоньше чувствует людей, но вот сама всё-таки немножко чересчур закрытая – иногда у Сони просто не получалось понять, что подруга думала и чувствовала.