Часть II
Глава 13 «Свято место»
40. Москва, 15 сентября, суббота
«Свято место пусто не бывает», — с такими богохульными мыслями Сергей Марковцев проехал под усиленным конвоем за ворота Лефортовской тюрьмы. Он вызволил из этих неприступных стен одного преступника, и судьба-насмешница восполнила этот пробел.
Месяц в больнице, где первые несколько дней врачи боролись за жизнь Марковцева с таким рвением, будто выхаживали не преступника, а президента страны, прошел в наручниках. Даже в реанимационном отделении Марк был пристегнут к спинке кровати, а в коридоре и на выходе с этажа постоянно дежурили бойцы спецназа.
Отдельная палата, отличное питание, классная охрана — все для того, чтобы судить террориста. В крайнем случае, если преступник сделает на следствии рискованное заявление, грозящее докатиться до судебного зала, повернуть реабилитационный процесс вспять. Рады бы осудить, да ранение оказалось слишком серьезным.
В палате Сергей подумывал и над тем, что его могут объявить мертвым. Он опасен настолько, насколько информирован. И жить будет, пока дает показания. В одной из камер раздастся пистолетный выстрел, и он безымянным трупом переедет на такой же безымянный погост.
Да, следствию, равно как и властям, выгодно преподнести средствам массовой информации следующую версию: террористы, захватившие самолет, обезврежены, однако Султана Амирова задержать не удалось. Пока. Обкакались как бы наполовину.
Такой формулировкой на время можно отширмоваться от назойливых журналистов, тех, кто творит общественное мнение, а самим тем временем активно допрашивать террориста.
Следствие по делу захвата самолета вела Генпрокуратура совместно с ФСБ. Высокие чины с Лубянки рады были бы не подпускать к нему прокурорских работников, да мешало все то же общественное мнение, вооруженное лозунгом «Спецслужбы — под контроль народа». Ушлые журналисты в два счета пронюхали бы, что Генеральная прокуратура, которая, по определению, занимается особо важными делами, не допущена к материалам следствия.
Следственную бригаду прокуратуры возглавлял следователь по особо важным делам Пинковский — небольшого роста гнида, едва увидев его в своей палате, определился Марковцев. Глядя на засаленные лацканы и клапаны карманов его синего пиджака, Сергей подумал, что это спецовка, а отутюженный и безукоризненно чистый костюм Пинковский оставил в коридоре. Такие серые и озлобленные личности подходят на роль палачей; в жизни они, как правило, чистюли.
Свой первый допрос прокурорский полковник начал с вопроса о деньгах. Пять миллионов долларов — большая сумма. Выходит, Костю Горохова пока не взяли. Уже лучше, хищно щурился Марк, надеясь неизвестно на что. Он отдал бы одну руку, чтобы второй задушить эту мразь.
На все вопросы следователя Сергей отвечал полным молчанием. Пинковский запускал руку в пакет с чипсами, вытирал пальцы о лацканы пиджака, челюсти находились в постоянном движении — когда хрустел жареным картофелем и когда задавал вопросы.
— Где вы договорились с сообщником о встрече? Как его фамилия? Кто еще претендует на долю?
Пинковский часто кивал и проводил языком под нижней губой, отчего его физиономия напоминала обезьянью морду.
— Молчишь?.. Ну-ну, молчи, пользуйся 51-й статьей. Для тебя она — расстрельная. С тобой, подонок, церемониться не будут. А твоего напарника возьмут, это вопрос времени. Нашли машину, на которой вы разъезжали, установили связи твоего покойного дружка Мезенцева.
Свято место пусто не бывает…
Вот и камеры для допросов почти никогда не пустуют. В одну из них, после двухчасового пребывания в «отстойнике», привели Марковцева. На месте следователя — Гиббон Пинковский, как окрестил его Сергей еще в больнице.
— А, — растянул губы в отталкивающей улыбке следователь, — Сергей Максимович… Проходите, садитесь. Как самочувствие?
— Неплохо, — вдруг прозвучал ответ.
Гиббон едва не вздрогнул от прозвучавшего в камере голоса.
На этот раз при нем не было пакетика с чипсами, на столе лежали сигареты, зажигалка, открытый «дипломат», повернутый к себе, как ноутбук в рабочем положении.
Сергей действительно чувствовал себя неплохо. Всего за месяц врачи буквально поставили его на ноги. Другой на его месте задумался бы, к примеру, о сущности бытия, — атмосфера тюрьмы, как и стерильной палаты клиники, располагает к философии, к мыслям о вечном. Либо впал, как многие, в депрессию или буйство, что тоже не редкость для таких стен, как Лефортово.
Марк часто ставил перед собой трудные задачи. Одни решал, другие волею судьбы оказывались неразрешимыми. Сейчас же он поставил перед собой и вовсе сумасшедшую цель: оказаться на свободе и поквитаться с предателем.
Поделись Марк подобным бредом с Гиббоном Пинковским, он бы порекомендовал закрыть дело по причине сумасшествия арестанта.
— Отлично-отлично, — скороговоркой подбодрил следователь заговорившего подопечного. — Хочешь курить — кури. — Он пододвинул на край стола пачку сигарет и предупредительно щелкнул зажигалкой. — Скажешь имя своего сообщника?
— Не сегодня, — Сергей затянулся и выпустил в потолок струю дыма.
— А когда?.. Будешь тянуть резину?
— Мне нужно подумать.
— Месяц думаешь, пора бросать вредную привычку.
— Вас интересуют только деньги? Оставшаяся часть вооружения боевых пловцов побоку?
— Давай поговорим на эту тему, — согласился следователь. — С чего-то ведь надо начинать.
— Что, новоградские банкиры поставили ФСБ на счетчик?
— Завязывай борзеть, говори по делу.
Марк покачал головой. Гиббон не тянул на следователя прокуратуры по особо важным делам, максимум на младшего лейтенанта милиции на гужевом транспорте. Не в меру развязный, пожалуй, преувеличенно развязный, состоящий, видимо, на откупе у братков. Грубое давление — единственная, наверное, тактика, которой владел Пинковский. О других или забыл, или не знал вовсе.
— Еще один вопрос. Султан Амиров вас также не интересует?
— Кончай агитировать. А то я вспомню, что ты освободил его.
«Сегодня же, — решил Сергей, — как только меня определят в камеру, действительно нужно позаботиться о здоровье». Правая рука в норме, левая же поднималась с болью в грудной клетке. Ноги в порядке, дыхание… Дышится нелегко, но забега на длинные дистанции не предвидится.
— Ну, говори, где остальное вооружение?
— Для начала ответьте: в этом вопросе вас курирует Прохоренко?
— Прохоренко? — прикинулся дураком Пинковский. — Кто это?
— Я ничего не скажу, пока не услышу ответа на свой вопрос.
— Тогда я спрошу: раны-то хорошо затянулись? Марковцев затушил сигарету о край стола и скрестил на груди руки, давая понять, что отвечать на вопросы следователя он не намерен.
— Ладно, умник… — Пинковский решил, что ему не резон затыкать рот своему подопечному. — Знаю такого человека. Больше того — говорил с ним. Теперь очередь за тобой. Но учти: не развяжешь большой язык, будешь отвечать маленьким. Ты — никто, дважды покойник…
Агрессия Гиббона отчасти доказывала, что Марк в своих рассуждениях оказался прав. Что жить будет, пока дает показания.
— …столько навешано на тебе, — продолжал следователь, — что дальше некуда. Думаешь, оружие с базы твой козырь? — Пинковский, скривив губы, покачал головой.
— Почему нет? — возразил Сергей. — Вы все время спрашиваете о сообщнике. А ведь он может…
— Ничего он не может, — перебил следователь. — Не станет он связываться с оружием, у него денег хватит на пять жизней.
— Отложим разговор на завтра, сегодня я устал.
— Ладно, как скажешь, — легко согласился Пинковский. — Иди, устраивайся. Лысая кастелянша с волосатой задницей сейчас выдаст тебе матрас, подушку… Хочешь, похлопочу, чтобы тебя поместили в камеру Султана Амирова?
— Там что, уже табличка висит?
— А вот завтра ты мне об этом и скажешь, умник.
Завтра…
А хотелось сегодня. Гиббон не подозревал, что даже этот короткий разговор имел прямое отношение к намерению Марковцева навсегда покинуть эти старинные стены. Впрочем, он не знал даже главного. Зато был наслышан о дерзком побеге подполковника из колонии строгого режима. В деле наверняка есть строка: склонен к побегам.
Вообще Марк думал, что вскоре Гиббона заменят на другого, «доброго» следователя, потом его место снова займет предок гомо сапиенса. Трудно представить, что такое серьезное дело доверили одному следователю. Умный он или нет, злой или добрый, не имеет значения.
В своей камере Сергей по случаю его неудовлетворительного — по заключению лефортовских медиков — состояния обнаружил откинутые нары, матрас и застеленную простыню. Здесь не обошлось без представителей Красного Креста, которые запретили откидывать нары в камере с больным. Положив под голову руки, Марковцев мысленно составлял порядок вопросов и ответов, которые завтра прозвучат в камере для допросов. Сегодня Марк прекратил начатое по двум причинам: устал и запутался именно в порядке вопросов. Малейшая ошибка, и он навсегда потеряет шанс выбраться на свободу.
Часто его раздумья прерывали два имени — Кости и Шамиля, реже — Султана. С мыслями о них Марковцев и уснул.
41. 16 сентября, воскресенье
— Сигареты без фильтра, как ты и просил, — Пинковский бросил на стол пачку «Примы». Как и вчера, перед следователем открытый «дипломат». Возможно, там диктофон, подумал Марковцев, но чего ради скрывать его? В больнице, к примеру, один из допросов был снят на видеокамеру.
— Я не просил — ни с фильтром, ни без фильтра. Поговорим серьезно, — предложил Сергей. — На что я могу рассчитывать, если укажу место хранения оружия с базы?
— Можешь просить все, — разрешил Гиббон. — В пределах этой тюрьмы, кроме киркомотыги, тебе дадут все.
— В пределах любой тюрьмы слухи расходятся быстро, — заметил Марк. — Сидя в Матросской Тишине, я общался, не выходя из камеры, со многими заключенными. Что, если информация, которой я обладаю, вырвется на волю? Не думали об этом?
Дверь в камеру открылась, пропуская высокого худощавого человека. Марк не сумел разглядеть его как следует, тот устроился сбоку и позади заключенного, щелкнув замками кейса и расположив его на коленях.
— Полковник Суворов, — представил незнакомца Пинковский. — Из следственного отдела ФСБ.
«Добрый и умный следователь?» — подумал Сергей, глядя на злобного Гиббона. Однако полковник обозначил себя лишь шуршанием бумаг за спиной арестованного.
— Ладно, не дури мне голову, — Пинковский приступил к решительным действиям. — Я послушал тебя, теперь ты послушай меня. У тебя дочка работает в продуктовом магазине. Не дай бог завезут в продмаг просроченные продукты — отравиться может. Вот в обмен на ее хорошее самочувствие ты и расскажи нам про место хранения оружия. Клин клином, Сергей Максимович. Ты занимался грязными делами, так что не рассчитывай на теплый прием. Я даю тебе десять минут на размышление.
Пинковский снял с руки часы, положил их перед собой и молча уставился на арестованного.
Так даже лучше, вдруг подумал Сергей. Гиббон сам упростил ему задачу. Действительно, что они могли предложить Марковцеву в этих стенах в обмен на его признания? Ничего. Даже кирки, как удачно пошутил следователь. Теперь есть за что поторговаться и к концу десятой минуты дать согласие на сотрудничество.
Выразить недовольство? Выдавить горькую усмешку? Или остаться с неподвижным лицом? Сергей обозначил тревогу беспокойным взглядом и чуть подрагивающими пальцами взял из пачки сигарету.
Гиббон самодовольно ухмыльнулся.
Марк продолжил размышления.
Вряд ли они тронут Ольгу. Следственным органам не на руку, если вдруг близкий родственник обвиняемого попадет в неприятную историю. Это тут же свяжут с давлением на подследственного. Другое дело, если имя Марковцева попадет в прессу в траурной рамке. Посредством Ольги Марку могли отомстить его подельники, но никак не спецслужбы. В этом случае такая версия пройдет бесспорно.
Марковцеву не хватало информации. В больничной палате он, кроме следователя и молчаливых медицинских работников, ни с кем не общался, радио не было. Как отсутствовало оно и в камере. Точнее, не работало.
Радио в камере не работало…
Только сейчас Сергей понял, почему оно молчало. Потому что он мог услышать о происшествии в Новоградском аэропорту, услышать свое имя в сочетании со следственным изолятором Лефортово. Дело громкое, до некоторой степени загадочное, и отдельные репортажи и комментарии к нему наверняка попадали в эфир.
Правило информации: событий нет, пока о них не сообщат в СМИ. Но якобы сломанный приемник рассказал Марку все, как если бы оказался в рабочем состоянии. И утешительный приз за наблюдательность и умение делать выводы: Ольгу они не тронут.
Впору выразить радость, облегченно выдохнуть, растянуть в улыбке губы…
— Время, — Пинковский надел часы и бросил взгляд на Суворова.
— Хорошо, я скажу, — глядя в пол, тихо произнес Марк. — Точнее, покажу. Вам придется вывезти меня на место. Без меня не найдете.
— Далеко? — оживился Гиббон.
— Раменский район.
— Надеюсь, место хранения не в производственном цехе или складе?
— Нет, обычный частный дом.
Позади арестанта щелкнули замки кейса. Полковник ФСБ встал и так же молча, как появился, исчез из камеры.
— Молодец, Марковцев, — похвалил Пинковский. — Я знал, что мы сработаемся. Сегодня отдыхай, а завтра с Утра поедем на… обозначим его местом подготовки преступления.
42. Дагестан
Дело пошло не так, как планировал Науров. Каждую минуту дагестанец ждал появления в этих местах казенных людей. Он не покажет им захоронение своего кровника Султана Амирова, действительно захоронения, ибо подвал походил на склеп, а спокойно ответит, что убил чеченца, сжег, сбросил пепел в выгребную яму.
На раненого Марковцева могли, должны навалиться, надавить сразу несколько спецслужб. Ему проще сказать правду — ту, что он знал: назвать имя заказчика, причину, которая двигала дагестанцем. Но вряд ли Марк облегчит свою участь и вряд ли усложнит жизнь Шамилю. Дагестанец не для протокола расскажет все, а следствие прикинет, обнародовать правду или похоронить ее в этих красивых местах.
Наверное, все же огласят, Шамиль предстанет перед судом, из зала же и шагнет к своей машине, чтобы два-три года жить в ладу с законом.
Мешала всему этому непредсказуемость, которую представлял из себя главный исполнитель. Если деяния Шамиля Наурова суд расценит в пару-тройку лет, то Марковцеву дадут не меньше пожизненного. Исправить ситуацию мог несчастный случай в тюрьме, где содержится преступник. И это дело правоохранительных органов. Не допустят они суда над Марком, потому как придется ужесточить наказание и самого Наурова. А это сулило волнение не только в Дагестане, а на всем Северном Кавказе. Как ни крути, а Шамиль судил кровника по закону гор и кровной мести. И неважно, кого он использовал для достижения своих целей. Прежде чем судить его, прокуроры и судьи хорошенько задумаются и прислушаются к мнению свыше. В очередной раз прозвучит призыв изучать историю Кавказа.
А Марка жаль…
Шамиль качал головой, не ведая, чем может помоч1 арестованному. Действительно, получилось буквально он использовал Сергея. А еще Константин Горохов поимел Марка. Ах, если бы не его идиотская выходка… Горохов, попади он в лапы правоохранительных органов, молчать не станет.
Каждую минуту ожидая приезда казенных личностей, Шамиль, однако, недоумевал: что-то они тянут с визитом. Дагестанец ненавидел их, имея на то вескую причину. Сын… Они хотели использовать его имя. Ради чего? Зачем они смешали его с русскими именами, с заложниками? Ведь Саид во время штурма спецназа не мог находиться вместе с ними, подтверждение тому видеокассета, о которой, кроме Шамиля, Султана Амирова и еще нескольких подонков из окружения полевого командира, не знал никто.
Шамиль не видел, как погиб Саид, но четко представлял его действия. Не из трусости, конечно, и чтобы остаться в живых, а чтобы не запятнать честного имени отца, он, сторожа заложников…
* * *
…"Обложили…» Саидом овладела отрешенность, руки, держащие автомат, дрожали. И дай он сейчас очередь по пленным русским солдатам, вряд ли попал хотя бы в одного.
Низкое окно в сарае походило на экран телевизора, в нем не художественный бой, а документальная бойня. Как и откуда русские узнали о временном базировании отряда Султана Амирова, просто непостижимо. Обложили отряд не мотострелки, а, похоже, бригада особого назначения. Методично вспарывают плотную оборону, шаг за шагом сужая кольцо. Русские десантники крушат все живое и неживое из-за громкого имени Султана Амирова. Как точно и красиво прошивают трассеры наемников, как невидимо, но так же метко бьют обычные пули.
Вот ухнул неподалеку русский гранатомет, тут же рядом с сараем с заложниками вздыбилась земля, полетели в небо обломки.
Горло вздулось от напряжения, готовое выкрикнуть что есть силы: «Не стреляйте! Здесь заложники!»
Заложники…
Зародившаяся в мозгу Саида мысль подтолкнула его к решительным действиям. Он свалил на грязный пол солдата, на мгновение задержался взглядом на его связанных за спиной руках и изо всех сил ударил его прикладом в шею. Еще раз по извивающемуся телу, еще, пока заложник не перестал дергаться. Саид убивал, спасая имя своего отца.
Второй солдат умер быстро, удар пришелся точно в позвонок, на этот раз приклад не скользнул по коже, сдирая ее с шеи.
А за стеной сарая уже отчетливо слышны хриплые выкрики русских десантников.
«Успею», — подумал Саид, убивая последнего заложника.
Выглянув в окно, секунду-другую он постоял неподвижно, затем окровавленным прикладом разбил стекло и выбросил автомат. Быстро разделся, оставаясь в спортивных брюках и майке. Этого мало. Тут Саид сделал невозможную во всех смыслах вещь: кровью убитого им солдата вымазал руки, лицо… И снова мало, на теле нет ни одной ссадины. Пригодилось разбитое стекло.
Саид торопился, но сразу не смог нанести себе рану — оказывается, это очень трудно. Надавливая на осколок стекла, провел им по плечу. Почувствовав острую, нестерпимую боль, закричал. И — уже с остервенением, проклиная всех — живых спецназовцев, мертвых солдат, полуживого Амирова, которого, видимо, решили взять живым, — нанес себе еще несколько порезов. Кровь убитого им заложника смешалась с его кровью, он побратался с мертвецом.
Наверное, прогневил всевышнего, ибо тот не дал ему лишней минуты. Когда Саид связал свои руки и достаточно ловко продел между ними ноги — так, чтобы руки оказались за спиной, — в окно влетел кумулятивный снаряд, выпущенный российским десантником: кто-то из спецназовцев заметил выбитое окно — как для ведения огня, — и сразу же в сторону сарая грохнули из гранатомета. И все, кто находился в нем — и жертвы, и палач, — мгновенно стали единым целым — погибшими заложниками.
Амиров, полуживой, со смертельной тоской в глазах смотрел из оконца на ставшие красноватыми листья винограда, опутавшего беседку. А в ней сидел сгорбленный старик.
Вот уже месяц Султан, променяв «камерное» благочестие на близкое к ожесточению разнообразие сырого погреба, с ненавистью любовался неповторимыми красотами Дагестана. Месяц мысленно топтал траву, пинал цветы, проклинал все то, за что боролся.
С натягом понимал, что затишье это временное. Не хотел верить, хотя ему четко указали на срок его заключения.
«Сколько можно?!» — задыхался от страха и боли узник и кричал в окно, привставая на цыпочки:
— Убей меня!! Скажи об этом моим детям, жене! Друзьям!
Кто-то думал, что Султан мертв, кто-то еще надеялся увидеть его живым.
Как же хорошо было в камере Лефортова! Там все находилось на своих местах, даже состояние узника — хотя и незавидное, оставалось стабильным. Что может быть незыблемей старых кирпичных стен?
Те, кто считал Султана живым, оголили себе нервы, — таких наберется, наверное, не один десяток тысяч. Мирных жителей. Во всяком случае, москвичей. Или торговцев на рынке Пятигорска. Сравнение не вызывающее, не оскорбительное. Здесь ПРАВДА, а она одинакова страшна и на пышных улицах Первопрестольной, и на загаженных торговых площадях того же Пятигорска.
43
С пятью миллионами в кармане Костя влачил жалкое существование. Он боялся обменять на рубли даже одну сотенную купюру. Не все, но часть денег переписана. Какая? Он брал в руки пачки так, словно надеялся увидеть на них следы черного порошка от ксерокса, иные следы, о которых не имел ни малейшего представления и которых не было в помине. На рынках Москвы и области полно скупщиков валюты, но где гарантия, что они не под контролем? Все?! Дикая мысль, оттого, наверное, и пугала.
Время. Нужно выждать. Его знают по имени, поджидают у родственников и знакомых. Только почему-то не показывают по ТВ его фото, не дают в эфир описания. Неужели Марковцев, чудом выживший после четырех выстрелов в упор, не назвал имени своего сообщника?
Странно. Глупо. Костя, в надежде облегчить свою участь, выдал бы на следствии всех своих подельников.
Времени подумать у Кости было достаточно, он пробовал набросать, как говорят специалисты, психологический портрет Марковцева. Он потому напрягал свои мозги, что не видел логики в поведении Сергея за решеткой. Тот стал словно другим человеком, поскольку до той роковой для него минуты внезапного нападения все его действия базировались на четкой организованности.
Может, он впал в амнезию? Потерял память?
Дай-то бог…
Подобные мысли грели Горохова.
Себе он мог признаться, что двигала им только алчность. Стать обладателем всех денег, а не части. Сейчас он не знал, что делать хотя бы с одной купюрой. Не хватало связей. Вот у Марка все было четко налажено: канал на черном рынке оружия, в банке «Мегаполис». Глава службы безопасности банка возьмет не меньше десяти процентов, во всяком случае, потери могут вырасти до одной пятнадцатой от общей суммы.
Пятнадцать процентов.
Во время подготовки операции разговор о процентах покоробил Костю, он хотел было внести предложение: разделить деньги до «отмывания», а там пусть каждый ищет свою стиральную машину.
Тогда все казалось легко, осуществимо, сейчас же обернулось неразрешимой проблемой, и создала ее личная Костина глупость: аванс, выданный Марком — сто тысяч, он оставил у матери. Но домой не сунешься, даже о телефонном звонке нечего и думать, опасно.
Связи. Где бы найти надежного человека в банке? Такой есть в СИБМире, но он, во-первых, обычный служащий. Он без особого труда подготовил видеоматериал, но ему не под силу получить список меченой валюты Он трус, его можно припугнуть, помахав перед носом видеокассетой, в случае чего расшибется в доску, но все сделает.
Вот Марковцев все подготовил, но стоит ли рисковать одному, без чьей-либо поддержки со стороны? Вот именно — со стороны. Никого нельзя брать в долю, никому нельзя ничего говорить.
Горохов не нервничал по поводу скрытости своих компаньонов. Марковцев и Мезенцев знали больше, он меньше. У них основная роль, у него — второго плана. Так и должно быть. Например, Костя не знал местонахождения базы, на которой скрывались два приятеля, но знал, кого подставляет Марковцев в качестве поисковиков в предполагаемом районе выброски. Знал достаточно, но не все, информационные бреши не позволяли набросать полную картину как действий, так и хода мыслей компаньонов.
Андрей Овчинников — бывший спецназовец. Директор банка и человек, отвечающий за безопасность, как правило, имеют много общего, повязаны всевозможными тайными махинациями и так далее. Главный охранник — ключ, он же посредник в обмене меченой валюты. Теперь Косте жаль было бросать на ветер даже «засвеченные» деньги, которые надлежало уничтожить.
Москва, 17 сентября, понедельник
Мимо пункта обмена валюты, работающего от банка СИБМир, расположенного на пересечении Волоколамского шоссе и Дубосековской улицы, Костя проходил в третий раз. С обостренными, поэтому новыми чувствами, будто позаимствованными от другого человека, Горохов замечал те мелочи, на которые еще месяц назад не обратил бы внимание.
Вот парень кавказской национальности стоит рядом с табло, на котором высветился курс валюты на сегодняшний день. Ничего особенного, однако Костя отметил невидимую связь между ним и еще парой кавказцев, стоящих в отдалении. Кто они по национальности — чеченцы, дагестанцы, ингуши? Визуально он научился определять приблизительные этнические особенности. В армянах, к примеру, не было чего-то «обрусевшего», что ли, жесткости во взгляде. Иного чеченца порой — молодого, во всяком случае, — не отличишь от русского.
Он мог подойти к «валютному» кавказцу, над чьей головой висел «ценник», с законным вопросом: «Валюта нужна?» А вдруг тот проверит банкноты в кассе, которую, судя по всему, «крыл» вместе с товарищами? Оптимальный вариант для такого вопроса — поздний вечер, когда все пункты обмена валюты закрыты.
У страха глаза велики — в этом Костя убедился на собственной шкуре.
Здесь, неподалеку от площади Расковой, куда его тянуло как магнитом, он разрывался на три части: поджидал возле банка своего знакомого, боялся этой встречи и опасался своей инициативы.
И вдруг ему в голову пришла отнюдь не рядовая мысль, от которой его бросило в жар. Грядущая затея вобрала в себя жадность, изобретательность, которую впору назвать изощрением, и многое другое. Он не колебался лишь по одной причине: уйдет время на раздумье и прихватит с собой решительность.
— Привет, брат. Ты чеченец? — Костя сморщился от своего вступительного слова. Глупее вопроса, конечно, не придумаешь. И другого варианта не было. Как узнать национальность, не спросив об этом?
— А ты русский, да? — Валютчик в карман за словом не полез. Но если в вопросе Кости прозвучал интерес, то интонация кавказца вопрошала с нескрываемой издевкой.
— Есть обоюдный интерес, — продолжил Костя. — Не знаешь, кому продать информацию о Султане Амирове?
— Не знаю такого человека. С обменом валюты могу помочь — без документов и справки, а так… — Чеченец развел руками.
— Как хочешь. — Костя напустил на лицо равнодушие и пожал плечами.
— Эй, погоди! — окликнули его, едва Горохов сделал несколько шагов. — У меня есть земляк. Может, он знает Султана? Я спрошу у него. Где тебя найти?
* * *
Через час Костя сидел в кафе в компании Лече Дугушева, чеченца лет тридцати пяти, одетого в деловой костюм и темно-синюю рубашку. Его с проседью волосы наполовину закрывали уши, глаза шоколадного цвета, нос с горбинкой.
Лече не торопился с вопросами, заказал вина, выпил, приветствуя нового знакомого поднятым бокалом.
Час — короткий промежуток времени, он прошел, как и ожидалось, в состоянии нерешительности, заодно поставил Костю перед очередной идеей. Его интересовала только материальная сторона дела, и если поначалу он просто хотел получить деньги, пролив свет на судьбу Султана Амирова, то чуть позже подумал, что может оказать эту услугу как бы бесплатно. Но взамен попросит…
Нет, он ничего не попросит. Потому что перед ним сидел реальный собеседник, а не воображаемый, не похожий на тощих валютчиков, — широкоплечий, самоуверенный, с глубоким бесцеремонным взглядом.
Решение, принятое спонтанно, оказалось ошибочным. Не ошибается тот, кто ничего не делает, успокоился Костя. С другой стороны, опасность, исходящая от Дугушева и пары курчавых шкафов, присевших за соседний столик, заставила Костю настроиться по-боевому. Он чуть подстегнул себя, вспоминая бои за Грозный. В 95-м его взвод сильно потрепало, но и он со своими бойцами положил немало «чехов». Собственно, кто сейчас перед ним? Тот же «чех», только одетый в цивильное. И где находился он шесть лет назад? Может, в Грозном? Может, его не достала тогда пуля из «Калашникова»?
Уже хорошо, есть за что ненавидеть, есть причина по-настоящему сузить глаза и подтянуть живот, чуть-чуть освобождая давление брючного ремня на пистолет.
— Ты что-то говорил про Султана. Он мой дальний родственник.
— Обойдемся без гнилых заездов. Интересуешься разговором — продолжим, будешь склонять своих родственников — разойдемся.
— Поговорим, — согласился Лече, прикидывая, кто перед ним — бывший мент или действующий.
— Султан скорее всего уже мертв. Из Новограда его вывезли в Дагестан.
— Кто?
И снова нерешительность, будь она неладна, завладела Константином. Просто так сдавать Наурова не было смысла, выставлять условия — эту тему он уже прогонял в голове. А закончить разговор на недомолвках ему не дадут. Во всяком случае, постараются.
— Я скажу, кто вывез Султана. А ты поможешь мне обменять меченые деньги?
— Спецсоставом?
— Нет. Хотя не знаю. Скорее они просто переписаны по номерам. Взятка, если хочешь.
— Мне по барабану. Много?
— Пока… сто тысяч, — назвал Костя.
— Сделаю, — кивнул собеседник. — Завтра в любое удобное время приноси деньги сюда и ни о чем не беспокойся. Возьму пятнадцать процентов. Но вначале назови имя человека. Сам понимаешь, мне нужно будет проверить информацию.
Складно, твердо и убедительно, емко подвел про себя итог сказанного Дугушевым Костя. Чеченец сам избавил его от наболевшего вопроса, заставил смотреть на вещи если не просто, то трезво.
— Шамиль Науров, — сказал Горохов, вставая. — Проверяй. Живет недалеко от Дербента.
44. Дагестан
Шамиль остановился у двери в подвал и долго не решался открыть ее. Видеть чудовище, обитающее в подземелье, — радостно и омерзительно одновременно.
Отомкнув навесной замок, дагестанец положил его в карман куртки и толкнул дверь.
Сыро. На земляном полу, посыпанном песком и древесными опилками, долго не протянешь. Уже сейчас на теле Амирова зарождаются язвы. Но он не сгниет, пока не отсидит положенный срок и не ответит на несколько вопросов. Их старик задавал изо дня в день.
— Кто навел тебя на моего сына? — пока спокойно спрашивал Шамиль, зная, что скоро сорвется на крик и начнет пинать сидящего на полу урода.
— Кто сдал Саида?
Наверняка кто-то из местных, резонно предполагал Науров, из Южного. Благосостояние Науровых ни для кого не было секретом, и не за наводку о молодом предпринимателе кто-то получил деньги, а за информацию: где живет и проводит свободное время, с кем встречается.
Саида и покойного Казимирова связывали не только коммерческие дела — сын часто бывал в компании Рушана, освоил подводное плавание. Не потому ли так легко согласился Шамиль на предложение Марковцева принести бывшего подводника в жертву? Отчасти да, соглашался дагестанец, думая: вдруг попал в точку и Рушан именно тот, кто сколотил капиталец на продаже живого товара. А если не Казимиров, то кто-то из его окружения, а значит…
Шамиль готов был принести в жертву всю бригаду Рушана.
«Вы очень дорожите Казимировым?» — спросил его Марковцев. А Шамиль долго молчал, прежде чем покачать головой. Нет, он не мог дорожить бывшим подводником, но решение далось ему с трудом.
И снова вопросы: не заглаживал ли вину Казимиров, предлагая вооружение с базы? Или таким способом отводил от себя подозрения?
Старик издергался за последнее время. Успокоится, когда подохнет его кровник. И Шамиль, издеваясь над собой, удалял этот момент, ибо прекрасно понимал, какую боль испытывает догнивающий в его подвале шакал.
Дагестанец не ошибался: человек, заработавший на крови Саида, был из окружения Казимирова, звали его Алибеком Уваровым. А пленник ни под какими пытками не выдаст его, поскольку Алибек рядом, в нескольких километрах от этого дома. Вдруг он каким-то образом узнает о пленнике Шамиля Наурова? О, в этом случае он заработает гораздо больше.
Надежда теплилась в немощном теле Султана, и он, стойко перенося пытки, раздувал в груди этот слабенький огонек.
Шамиль исчерпал все свои немногочисленные вопросы. Он шагнул к забившемуся в угол пленнику и, как опущенного, стал избивать ногами.
40. Москва, 15 сентября, суббота
«Свято место пусто не бывает», — с такими богохульными мыслями Сергей Марковцев проехал под усиленным конвоем за ворота Лефортовской тюрьмы. Он вызволил из этих неприступных стен одного преступника, и судьба-насмешница восполнила этот пробел.
Месяц в больнице, где первые несколько дней врачи боролись за жизнь Марковцева с таким рвением, будто выхаживали не преступника, а президента страны, прошел в наручниках. Даже в реанимационном отделении Марк был пристегнут к спинке кровати, а в коридоре и на выходе с этажа постоянно дежурили бойцы спецназа.
Отдельная палата, отличное питание, классная охрана — все для того, чтобы судить террориста. В крайнем случае, если преступник сделает на следствии рискованное заявление, грозящее докатиться до судебного зала, повернуть реабилитационный процесс вспять. Рады бы осудить, да ранение оказалось слишком серьезным.
В палате Сергей подумывал и над тем, что его могут объявить мертвым. Он опасен настолько, насколько информирован. И жить будет, пока дает показания. В одной из камер раздастся пистолетный выстрел, и он безымянным трупом переедет на такой же безымянный погост.
Да, следствию, равно как и властям, выгодно преподнести средствам массовой информации следующую версию: террористы, захватившие самолет, обезврежены, однако Султана Амирова задержать не удалось. Пока. Обкакались как бы наполовину.
Такой формулировкой на время можно отширмоваться от назойливых журналистов, тех, кто творит общественное мнение, а самим тем временем активно допрашивать террориста.
Следствие по делу захвата самолета вела Генпрокуратура совместно с ФСБ. Высокие чины с Лубянки рады были бы не подпускать к нему прокурорских работников, да мешало все то же общественное мнение, вооруженное лозунгом «Спецслужбы — под контроль народа». Ушлые журналисты в два счета пронюхали бы, что Генеральная прокуратура, которая, по определению, занимается особо важными делами, не допущена к материалам следствия.
Следственную бригаду прокуратуры возглавлял следователь по особо важным делам Пинковский — небольшого роста гнида, едва увидев его в своей палате, определился Марковцев. Глядя на засаленные лацканы и клапаны карманов его синего пиджака, Сергей подумал, что это спецовка, а отутюженный и безукоризненно чистый костюм Пинковский оставил в коридоре. Такие серые и озлобленные личности подходят на роль палачей; в жизни они, как правило, чистюли.
Свой первый допрос прокурорский полковник начал с вопроса о деньгах. Пять миллионов долларов — большая сумма. Выходит, Костю Горохова пока не взяли. Уже лучше, хищно щурился Марк, надеясь неизвестно на что. Он отдал бы одну руку, чтобы второй задушить эту мразь.
На все вопросы следователя Сергей отвечал полным молчанием. Пинковский запускал руку в пакет с чипсами, вытирал пальцы о лацканы пиджака, челюсти находились в постоянном движении — когда хрустел жареным картофелем и когда задавал вопросы.
— Где вы договорились с сообщником о встрече? Как его фамилия? Кто еще претендует на долю?
Пинковский часто кивал и проводил языком под нижней губой, отчего его физиономия напоминала обезьянью морду.
— Молчишь?.. Ну-ну, молчи, пользуйся 51-й статьей. Для тебя она — расстрельная. С тобой, подонок, церемониться не будут. А твоего напарника возьмут, это вопрос времени. Нашли машину, на которой вы разъезжали, установили связи твоего покойного дружка Мезенцева.
Свято место пусто не бывает…
Вот и камеры для допросов почти никогда не пустуют. В одну из них, после двухчасового пребывания в «отстойнике», привели Марковцева. На месте следователя — Гиббон Пинковский, как окрестил его Сергей еще в больнице.
— А, — растянул губы в отталкивающей улыбке следователь, — Сергей Максимович… Проходите, садитесь. Как самочувствие?
— Неплохо, — вдруг прозвучал ответ.
Гиббон едва не вздрогнул от прозвучавшего в камере голоса.
На этот раз при нем не было пакетика с чипсами, на столе лежали сигареты, зажигалка, открытый «дипломат», повернутый к себе, как ноутбук в рабочем положении.
Сергей действительно чувствовал себя неплохо. Всего за месяц врачи буквально поставили его на ноги. Другой на его месте задумался бы, к примеру, о сущности бытия, — атмосфера тюрьмы, как и стерильной палаты клиники, располагает к философии, к мыслям о вечном. Либо впал, как многие, в депрессию или буйство, что тоже не редкость для таких стен, как Лефортово.
Марк часто ставил перед собой трудные задачи. Одни решал, другие волею судьбы оказывались неразрешимыми. Сейчас же он поставил перед собой и вовсе сумасшедшую цель: оказаться на свободе и поквитаться с предателем.
Поделись Марк подобным бредом с Гиббоном Пинковским, он бы порекомендовал закрыть дело по причине сумасшествия арестанта.
— Отлично-отлично, — скороговоркой подбодрил следователь заговорившего подопечного. — Хочешь курить — кури. — Он пододвинул на край стола пачку сигарет и предупредительно щелкнул зажигалкой. — Скажешь имя своего сообщника?
— Не сегодня, — Сергей затянулся и выпустил в потолок струю дыма.
— А когда?.. Будешь тянуть резину?
— Мне нужно подумать.
— Месяц думаешь, пора бросать вредную привычку.
— Вас интересуют только деньги? Оставшаяся часть вооружения боевых пловцов побоку?
— Давай поговорим на эту тему, — согласился следователь. — С чего-то ведь надо начинать.
— Что, новоградские банкиры поставили ФСБ на счетчик?
— Завязывай борзеть, говори по делу.
Марк покачал головой. Гиббон не тянул на следователя прокуратуры по особо важным делам, максимум на младшего лейтенанта милиции на гужевом транспорте. Не в меру развязный, пожалуй, преувеличенно развязный, состоящий, видимо, на откупе у братков. Грубое давление — единственная, наверное, тактика, которой владел Пинковский. О других или забыл, или не знал вовсе.
— Еще один вопрос. Султан Амиров вас также не интересует?
— Кончай агитировать. А то я вспомню, что ты освободил его.
«Сегодня же, — решил Сергей, — как только меня определят в камеру, действительно нужно позаботиться о здоровье». Правая рука в норме, левая же поднималась с болью в грудной клетке. Ноги в порядке, дыхание… Дышится нелегко, но забега на длинные дистанции не предвидится.
— Ну, говори, где остальное вооружение?
— Для начала ответьте: в этом вопросе вас курирует Прохоренко?
— Прохоренко? — прикинулся дураком Пинковский. — Кто это?
— Я ничего не скажу, пока не услышу ответа на свой вопрос.
— Тогда я спрошу: раны-то хорошо затянулись? Марковцев затушил сигарету о край стола и скрестил на груди руки, давая понять, что отвечать на вопросы следователя он не намерен.
— Ладно, умник… — Пинковский решил, что ему не резон затыкать рот своему подопечному. — Знаю такого человека. Больше того — говорил с ним. Теперь очередь за тобой. Но учти: не развяжешь большой язык, будешь отвечать маленьким. Ты — никто, дважды покойник…
Агрессия Гиббона отчасти доказывала, что Марк в своих рассуждениях оказался прав. Что жить будет, пока дает показания.
— …столько навешано на тебе, — продолжал следователь, — что дальше некуда. Думаешь, оружие с базы твой козырь? — Пинковский, скривив губы, покачал головой.
— Почему нет? — возразил Сергей. — Вы все время спрашиваете о сообщнике. А ведь он может…
— Ничего он не может, — перебил следователь. — Не станет он связываться с оружием, у него денег хватит на пять жизней.
— Отложим разговор на завтра, сегодня я устал.
— Ладно, как скажешь, — легко согласился Пинковский. — Иди, устраивайся. Лысая кастелянша с волосатой задницей сейчас выдаст тебе матрас, подушку… Хочешь, похлопочу, чтобы тебя поместили в камеру Султана Амирова?
— Там что, уже табличка висит?
— А вот завтра ты мне об этом и скажешь, умник.
Завтра…
А хотелось сегодня. Гиббон не подозревал, что даже этот короткий разговор имел прямое отношение к намерению Марковцева навсегда покинуть эти старинные стены. Впрочем, он не знал даже главного. Зато был наслышан о дерзком побеге подполковника из колонии строгого режима. В деле наверняка есть строка: склонен к побегам.
Вообще Марк думал, что вскоре Гиббона заменят на другого, «доброго» следователя, потом его место снова займет предок гомо сапиенса. Трудно представить, что такое серьезное дело доверили одному следователю. Умный он или нет, злой или добрый, не имеет значения.
В своей камере Сергей по случаю его неудовлетворительного — по заключению лефортовских медиков — состояния обнаружил откинутые нары, матрас и застеленную простыню. Здесь не обошлось без представителей Красного Креста, которые запретили откидывать нары в камере с больным. Положив под голову руки, Марковцев мысленно составлял порядок вопросов и ответов, которые завтра прозвучат в камере для допросов. Сегодня Марк прекратил начатое по двум причинам: устал и запутался именно в порядке вопросов. Малейшая ошибка, и он навсегда потеряет шанс выбраться на свободу.
Часто его раздумья прерывали два имени — Кости и Шамиля, реже — Султана. С мыслями о них Марковцев и уснул.
41. 16 сентября, воскресенье
— Сигареты без фильтра, как ты и просил, — Пинковский бросил на стол пачку «Примы». Как и вчера, перед следователем открытый «дипломат». Возможно, там диктофон, подумал Марковцев, но чего ради скрывать его? В больнице, к примеру, один из допросов был снят на видеокамеру.
— Я не просил — ни с фильтром, ни без фильтра. Поговорим серьезно, — предложил Сергей. — На что я могу рассчитывать, если укажу место хранения оружия с базы?
— Можешь просить все, — разрешил Гиббон. — В пределах этой тюрьмы, кроме киркомотыги, тебе дадут все.
— В пределах любой тюрьмы слухи расходятся быстро, — заметил Марк. — Сидя в Матросской Тишине, я общался, не выходя из камеры, со многими заключенными. Что, если информация, которой я обладаю, вырвется на волю? Не думали об этом?
Дверь в камеру открылась, пропуская высокого худощавого человека. Марк не сумел разглядеть его как следует, тот устроился сбоку и позади заключенного, щелкнув замками кейса и расположив его на коленях.
— Полковник Суворов, — представил незнакомца Пинковский. — Из следственного отдела ФСБ.
«Добрый и умный следователь?» — подумал Сергей, глядя на злобного Гиббона. Однако полковник обозначил себя лишь шуршанием бумаг за спиной арестованного.
— Ладно, не дури мне голову, — Пинковский приступил к решительным действиям. — Я послушал тебя, теперь ты послушай меня. У тебя дочка работает в продуктовом магазине. Не дай бог завезут в продмаг просроченные продукты — отравиться может. Вот в обмен на ее хорошее самочувствие ты и расскажи нам про место хранения оружия. Клин клином, Сергей Максимович. Ты занимался грязными делами, так что не рассчитывай на теплый прием. Я даю тебе десять минут на размышление.
Пинковский снял с руки часы, положил их перед собой и молча уставился на арестованного.
Так даже лучше, вдруг подумал Сергей. Гиббон сам упростил ему задачу. Действительно, что они могли предложить Марковцеву в этих стенах в обмен на его признания? Ничего. Даже кирки, как удачно пошутил следователь. Теперь есть за что поторговаться и к концу десятой минуты дать согласие на сотрудничество.
Выразить недовольство? Выдавить горькую усмешку? Или остаться с неподвижным лицом? Сергей обозначил тревогу беспокойным взглядом и чуть подрагивающими пальцами взял из пачки сигарету.
Гиббон самодовольно ухмыльнулся.
Марк продолжил размышления.
Вряд ли они тронут Ольгу. Следственным органам не на руку, если вдруг близкий родственник обвиняемого попадет в неприятную историю. Это тут же свяжут с давлением на подследственного. Другое дело, если имя Марковцева попадет в прессу в траурной рамке. Посредством Ольги Марку могли отомстить его подельники, но никак не спецслужбы. В этом случае такая версия пройдет бесспорно.
Марковцеву не хватало информации. В больничной палате он, кроме следователя и молчаливых медицинских работников, ни с кем не общался, радио не было. Как отсутствовало оно и в камере. Точнее, не работало.
Радио в камере не работало…
Только сейчас Сергей понял, почему оно молчало. Потому что он мог услышать о происшествии в Новоградском аэропорту, услышать свое имя в сочетании со следственным изолятором Лефортово. Дело громкое, до некоторой степени загадочное, и отдельные репортажи и комментарии к нему наверняка попадали в эфир.
Правило информации: событий нет, пока о них не сообщат в СМИ. Но якобы сломанный приемник рассказал Марку все, как если бы оказался в рабочем состоянии. И утешительный приз за наблюдательность и умение делать выводы: Ольгу они не тронут.
Впору выразить радость, облегченно выдохнуть, растянуть в улыбке губы…
— Время, — Пинковский надел часы и бросил взгляд на Суворова.
— Хорошо, я скажу, — глядя в пол, тихо произнес Марк. — Точнее, покажу. Вам придется вывезти меня на место. Без меня не найдете.
— Далеко? — оживился Гиббон.
— Раменский район.
— Надеюсь, место хранения не в производственном цехе или складе?
— Нет, обычный частный дом.
Позади арестанта щелкнули замки кейса. Полковник ФСБ встал и так же молча, как появился, исчез из камеры.
— Молодец, Марковцев, — похвалил Пинковский. — Я знал, что мы сработаемся. Сегодня отдыхай, а завтра с Утра поедем на… обозначим его местом подготовки преступления.
42. Дагестан
Дело пошло не так, как планировал Науров. Каждую минуту дагестанец ждал появления в этих местах казенных людей. Он не покажет им захоронение своего кровника Султана Амирова, действительно захоронения, ибо подвал походил на склеп, а спокойно ответит, что убил чеченца, сжег, сбросил пепел в выгребную яму.
На раненого Марковцева могли, должны навалиться, надавить сразу несколько спецслужб. Ему проще сказать правду — ту, что он знал: назвать имя заказчика, причину, которая двигала дагестанцем. Но вряд ли Марк облегчит свою участь и вряд ли усложнит жизнь Шамилю. Дагестанец не для протокола расскажет все, а следствие прикинет, обнародовать правду или похоронить ее в этих красивых местах.
Наверное, все же огласят, Шамиль предстанет перед судом, из зала же и шагнет к своей машине, чтобы два-три года жить в ладу с законом.
Мешала всему этому непредсказуемость, которую представлял из себя главный исполнитель. Если деяния Шамиля Наурова суд расценит в пару-тройку лет, то Марковцеву дадут не меньше пожизненного. Исправить ситуацию мог несчастный случай в тюрьме, где содержится преступник. И это дело правоохранительных органов. Не допустят они суда над Марком, потому как придется ужесточить наказание и самого Наурова. А это сулило волнение не только в Дагестане, а на всем Северном Кавказе. Как ни крути, а Шамиль судил кровника по закону гор и кровной мести. И неважно, кого он использовал для достижения своих целей. Прежде чем судить его, прокуроры и судьи хорошенько задумаются и прислушаются к мнению свыше. В очередной раз прозвучит призыв изучать историю Кавказа.
А Марка жаль…
Шамиль качал головой, не ведая, чем может помоч1 арестованному. Действительно, получилось буквально он использовал Сергея. А еще Константин Горохов поимел Марка. Ах, если бы не его идиотская выходка… Горохов, попади он в лапы правоохранительных органов, молчать не станет.
Каждую минуту ожидая приезда казенных личностей, Шамиль, однако, недоумевал: что-то они тянут с визитом. Дагестанец ненавидел их, имея на то вескую причину. Сын… Они хотели использовать его имя. Ради чего? Зачем они смешали его с русскими именами, с заложниками? Ведь Саид во время штурма спецназа не мог находиться вместе с ними, подтверждение тому видеокассета, о которой, кроме Шамиля, Султана Амирова и еще нескольких подонков из окружения полевого командира, не знал никто.
Шамиль не видел, как погиб Саид, но четко представлял его действия. Не из трусости, конечно, и чтобы остаться в живых, а чтобы не запятнать честного имени отца, он, сторожа заложников…
…"Обложили…» Саидом овладела отрешенность, руки, держащие автомат, дрожали. И дай он сейчас очередь по пленным русским солдатам, вряд ли попал хотя бы в одного.
Низкое окно в сарае походило на экран телевизора, в нем не художественный бой, а документальная бойня. Как и откуда русские узнали о временном базировании отряда Султана Амирова, просто непостижимо. Обложили отряд не мотострелки, а, похоже, бригада особого назначения. Методично вспарывают плотную оборону, шаг за шагом сужая кольцо. Русские десантники крушат все живое и неживое из-за громкого имени Султана Амирова. Как точно и красиво прошивают трассеры наемников, как невидимо, но так же метко бьют обычные пули.
Вот ухнул неподалеку русский гранатомет, тут же рядом с сараем с заложниками вздыбилась земля, полетели в небо обломки.
Горло вздулось от напряжения, готовое выкрикнуть что есть силы: «Не стреляйте! Здесь заложники!»
Заложники…
Зародившаяся в мозгу Саида мысль подтолкнула его к решительным действиям. Он свалил на грязный пол солдата, на мгновение задержался взглядом на его связанных за спиной руках и изо всех сил ударил его прикладом в шею. Еще раз по извивающемуся телу, еще, пока заложник не перестал дергаться. Саид убивал, спасая имя своего отца.
Второй солдат умер быстро, удар пришелся точно в позвонок, на этот раз приклад не скользнул по коже, сдирая ее с шеи.
А за стеной сарая уже отчетливо слышны хриплые выкрики русских десантников.
«Успею», — подумал Саид, убивая последнего заложника.
Выглянув в окно, секунду-другую он постоял неподвижно, затем окровавленным прикладом разбил стекло и выбросил автомат. Быстро разделся, оставаясь в спортивных брюках и майке. Этого мало. Тут Саид сделал невозможную во всех смыслах вещь: кровью убитого им солдата вымазал руки, лицо… И снова мало, на теле нет ни одной ссадины. Пригодилось разбитое стекло.
Саид торопился, но сразу не смог нанести себе рану — оказывается, это очень трудно. Надавливая на осколок стекла, провел им по плечу. Почувствовав острую, нестерпимую боль, закричал. И — уже с остервенением, проклиная всех — живых спецназовцев, мертвых солдат, полуживого Амирова, которого, видимо, решили взять живым, — нанес себе еще несколько порезов. Кровь убитого им заложника смешалась с его кровью, он побратался с мертвецом.
Наверное, прогневил всевышнего, ибо тот не дал ему лишней минуты. Когда Саид связал свои руки и достаточно ловко продел между ними ноги — так, чтобы руки оказались за спиной, — в окно влетел кумулятивный снаряд, выпущенный российским десантником: кто-то из спецназовцев заметил выбитое окно — как для ведения огня, — и сразу же в сторону сарая грохнули из гранатомета. И все, кто находился в нем — и жертвы, и палач, — мгновенно стали единым целым — погибшими заложниками.
Амиров, полуживой, со смертельной тоской в глазах смотрел из оконца на ставшие красноватыми листья винограда, опутавшего беседку. А в ней сидел сгорбленный старик.
Вот уже месяц Султан, променяв «камерное» благочестие на близкое к ожесточению разнообразие сырого погреба, с ненавистью любовался неповторимыми красотами Дагестана. Месяц мысленно топтал траву, пинал цветы, проклинал все то, за что боролся.
С натягом понимал, что затишье это временное. Не хотел верить, хотя ему четко указали на срок его заключения.
«Сколько можно?!» — задыхался от страха и боли узник и кричал в окно, привставая на цыпочки:
— Убей меня!! Скажи об этом моим детям, жене! Друзьям!
Кто-то думал, что Султан мертв, кто-то еще надеялся увидеть его живым.
Как же хорошо было в камере Лефортова! Там все находилось на своих местах, даже состояние узника — хотя и незавидное, оставалось стабильным. Что может быть незыблемей старых кирпичных стен?
Те, кто считал Султана живым, оголили себе нервы, — таких наберется, наверное, не один десяток тысяч. Мирных жителей. Во всяком случае, москвичей. Или торговцев на рынке Пятигорска. Сравнение не вызывающее, не оскорбительное. Здесь ПРАВДА, а она одинакова страшна и на пышных улицах Первопрестольной, и на загаженных торговых площадях того же Пятигорска.
43
С пятью миллионами в кармане Костя влачил жалкое существование. Он боялся обменять на рубли даже одну сотенную купюру. Не все, но часть денег переписана. Какая? Он брал в руки пачки так, словно надеялся увидеть на них следы черного порошка от ксерокса, иные следы, о которых не имел ни малейшего представления и которых не было в помине. На рынках Москвы и области полно скупщиков валюты, но где гарантия, что они не под контролем? Все?! Дикая мысль, оттого, наверное, и пугала.
Время. Нужно выждать. Его знают по имени, поджидают у родственников и знакомых. Только почему-то не показывают по ТВ его фото, не дают в эфир описания. Неужели Марковцев, чудом выживший после четырех выстрелов в упор, не назвал имени своего сообщника?
Странно. Глупо. Костя, в надежде облегчить свою участь, выдал бы на следствии всех своих подельников.
Времени подумать у Кости было достаточно, он пробовал набросать, как говорят специалисты, психологический портрет Марковцева. Он потому напрягал свои мозги, что не видел логики в поведении Сергея за решеткой. Тот стал словно другим человеком, поскольку до той роковой для него минуты внезапного нападения все его действия базировались на четкой организованности.
Может, он впал в амнезию? Потерял память?
Дай-то бог…
Подобные мысли грели Горохова.
Себе он мог признаться, что двигала им только алчность. Стать обладателем всех денег, а не части. Сейчас он не знал, что делать хотя бы с одной купюрой. Не хватало связей. Вот у Марка все было четко налажено: канал на черном рынке оружия, в банке «Мегаполис». Глава службы безопасности банка возьмет не меньше десяти процентов, во всяком случае, потери могут вырасти до одной пятнадцатой от общей суммы.
Пятнадцать процентов.
Во время подготовки операции разговор о процентах покоробил Костю, он хотел было внести предложение: разделить деньги до «отмывания», а там пусть каждый ищет свою стиральную машину.
Тогда все казалось легко, осуществимо, сейчас же обернулось неразрешимой проблемой, и создала ее личная Костина глупость: аванс, выданный Марком — сто тысяч, он оставил у матери. Но домой не сунешься, даже о телефонном звонке нечего и думать, опасно.
Связи. Где бы найти надежного человека в банке? Такой есть в СИБМире, но он, во-первых, обычный служащий. Он без особого труда подготовил видеоматериал, но ему не под силу получить список меченой валюты Он трус, его можно припугнуть, помахав перед носом видеокассетой, в случае чего расшибется в доску, но все сделает.
Вот Марковцев все подготовил, но стоит ли рисковать одному, без чьей-либо поддержки со стороны? Вот именно — со стороны. Никого нельзя брать в долю, никому нельзя ничего говорить.
Горохов не нервничал по поводу скрытости своих компаньонов. Марковцев и Мезенцев знали больше, он меньше. У них основная роль, у него — второго плана. Так и должно быть. Например, Костя не знал местонахождения базы, на которой скрывались два приятеля, но знал, кого подставляет Марковцев в качестве поисковиков в предполагаемом районе выброски. Знал достаточно, но не все, информационные бреши не позволяли набросать полную картину как действий, так и хода мыслей компаньонов.
Андрей Овчинников — бывший спецназовец. Директор банка и человек, отвечающий за безопасность, как правило, имеют много общего, повязаны всевозможными тайными махинациями и так далее. Главный охранник — ключ, он же посредник в обмене меченой валюты. Теперь Косте жаль было бросать на ветер даже «засвеченные» деньги, которые надлежало уничтожить.
Мимо пункта обмена валюты, работающего от банка СИБМир, расположенного на пересечении Волоколамского шоссе и Дубосековской улицы, Костя проходил в третий раз. С обостренными, поэтому новыми чувствами, будто позаимствованными от другого человека, Горохов замечал те мелочи, на которые еще месяц назад не обратил бы внимание.
Вот парень кавказской национальности стоит рядом с табло, на котором высветился курс валюты на сегодняшний день. Ничего особенного, однако Костя отметил невидимую связь между ним и еще парой кавказцев, стоящих в отдалении. Кто они по национальности — чеченцы, дагестанцы, ингуши? Визуально он научился определять приблизительные этнические особенности. В армянах, к примеру, не было чего-то «обрусевшего», что ли, жесткости во взгляде. Иного чеченца порой — молодого, во всяком случае, — не отличишь от русского.
Он мог подойти к «валютному» кавказцу, над чьей головой висел «ценник», с законным вопросом: «Валюта нужна?» А вдруг тот проверит банкноты в кассе, которую, судя по всему, «крыл» вместе с товарищами? Оптимальный вариант для такого вопроса — поздний вечер, когда все пункты обмена валюты закрыты.
У страха глаза велики — в этом Костя убедился на собственной шкуре.
Здесь, неподалеку от площади Расковой, куда его тянуло как магнитом, он разрывался на три части: поджидал возле банка своего знакомого, боялся этой встречи и опасался своей инициативы.
И вдруг ему в голову пришла отнюдь не рядовая мысль, от которой его бросило в жар. Грядущая затея вобрала в себя жадность, изобретательность, которую впору назвать изощрением, и многое другое. Он не колебался лишь по одной причине: уйдет время на раздумье и прихватит с собой решительность.
— Привет, брат. Ты чеченец? — Костя сморщился от своего вступительного слова. Глупее вопроса, конечно, не придумаешь. И другого варианта не было. Как узнать национальность, не спросив об этом?
— А ты русский, да? — Валютчик в карман за словом не полез. Но если в вопросе Кости прозвучал интерес, то интонация кавказца вопрошала с нескрываемой издевкой.
— Есть обоюдный интерес, — продолжил Костя. — Не знаешь, кому продать информацию о Султане Амирове?
— Не знаю такого человека. С обменом валюты могу помочь — без документов и справки, а так… — Чеченец развел руками.
— Как хочешь. — Костя напустил на лицо равнодушие и пожал плечами.
— Эй, погоди! — окликнули его, едва Горохов сделал несколько шагов. — У меня есть земляк. Может, он знает Султана? Я спрошу у него. Где тебя найти?
Через час Костя сидел в кафе в компании Лече Дугушева, чеченца лет тридцати пяти, одетого в деловой костюм и темно-синюю рубашку. Его с проседью волосы наполовину закрывали уши, глаза шоколадного цвета, нос с горбинкой.
Лече не торопился с вопросами, заказал вина, выпил, приветствуя нового знакомого поднятым бокалом.
Час — короткий промежуток времени, он прошел, как и ожидалось, в состоянии нерешительности, заодно поставил Костю перед очередной идеей. Его интересовала только материальная сторона дела, и если поначалу он просто хотел получить деньги, пролив свет на судьбу Султана Амирова, то чуть позже подумал, что может оказать эту услугу как бы бесплатно. Но взамен попросит…
Нет, он ничего не попросит. Потому что перед ним сидел реальный собеседник, а не воображаемый, не похожий на тощих валютчиков, — широкоплечий, самоуверенный, с глубоким бесцеремонным взглядом.
Решение, принятое спонтанно, оказалось ошибочным. Не ошибается тот, кто ничего не делает, успокоился Костя. С другой стороны, опасность, исходящая от Дугушева и пары курчавых шкафов, присевших за соседний столик, заставила Костю настроиться по-боевому. Он чуть подстегнул себя, вспоминая бои за Грозный. В 95-м его взвод сильно потрепало, но и он со своими бойцами положил немало «чехов». Собственно, кто сейчас перед ним? Тот же «чех», только одетый в цивильное. И где находился он шесть лет назад? Может, в Грозном? Может, его не достала тогда пуля из «Калашникова»?
Уже хорошо, есть за что ненавидеть, есть причина по-настоящему сузить глаза и подтянуть живот, чуть-чуть освобождая давление брючного ремня на пистолет.
— Ты что-то говорил про Султана. Он мой дальний родственник.
— Обойдемся без гнилых заездов. Интересуешься разговором — продолжим, будешь склонять своих родственников — разойдемся.
— Поговорим, — согласился Лече, прикидывая, кто перед ним — бывший мент или действующий.
— Султан скорее всего уже мертв. Из Новограда его вывезли в Дагестан.
— Кто?
И снова нерешительность, будь она неладна, завладела Константином. Просто так сдавать Наурова не было смысла, выставлять условия — эту тему он уже прогонял в голове. А закончить разговор на недомолвках ему не дадут. Во всяком случае, постараются.
— Я скажу, кто вывез Султана. А ты поможешь мне обменять меченые деньги?
— Спецсоставом?
— Нет. Хотя не знаю. Скорее они просто переписаны по номерам. Взятка, если хочешь.
— Мне по барабану. Много?
— Пока… сто тысяч, — назвал Костя.
— Сделаю, — кивнул собеседник. — Завтра в любое удобное время приноси деньги сюда и ни о чем не беспокойся. Возьму пятнадцать процентов. Но вначале назови имя человека. Сам понимаешь, мне нужно будет проверить информацию.
Складно, твердо и убедительно, емко подвел про себя итог сказанного Дугушевым Костя. Чеченец сам избавил его от наболевшего вопроса, заставил смотреть на вещи если не просто, то трезво.
— Шамиль Науров, — сказал Горохов, вставая. — Проверяй. Живет недалеко от Дербента.
44. Дагестан
Шамиль остановился у двери в подвал и долго не решался открыть ее. Видеть чудовище, обитающее в подземелье, — радостно и омерзительно одновременно.
Отомкнув навесной замок, дагестанец положил его в карман куртки и толкнул дверь.
Сыро. На земляном полу, посыпанном песком и древесными опилками, долго не протянешь. Уже сейчас на теле Амирова зарождаются язвы. Но он не сгниет, пока не отсидит положенный срок и не ответит на несколько вопросов. Их старик задавал изо дня в день.
— Кто навел тебя на моего сына? — пока спокойно спрашивал Шамиль, зная, что скоро сорвется на крик и начнет пинать сидящего на полу урода.
— Кто сдал Саида?
Наверняка кто-то из местных, резонно предполагал Науров, из Южного. Благосостояние Науровых ни для кого не было секретом, и не за наводку о молодом предпринимателе кто-то получил деньги, а за информацию: где живет и проводит свободное время, с кем встречается.
Саида и покойного Казимирова связывали не только коммерческие дела — сын часто бывал в компании Рушана, освоил подводное плавание. Не потому ли так легко согласился Шамиль на предложение Марковцева принести бывшего подводника в жертву? Отчасти да, соглашался дагестанец, думая: вдруг попал в точку и Рушан именно тот, кто сколотил капиталец на продаже живого товара. А если не Казимиров, то кто-то из его окружения, а значит…
Шамиль готов был принести в жертву всю бригаду Рушана.
«Вы очень дорожите Казимировым?» — спросил его Марковцев. А Шамиль долго молчал, прежде чем покачать головой. Нет, он не мог дорожить бывшим подводником, но решение далось ему с трудом.
И снова вопросы: не заглаживал ли вину Казимиров, предлагая вооружение с базы? Или таким способом отводил от себя подозрения?
Старик издергался за последнее время. Успокоится, когда подохнет его кровник. И Шамиль, издеваясь над собой, удалял этот момент, ибо прекрасно понимал, какую боль испытывает догнивающий в его подвале шакал.
Дагестанец не ошибался: человек, заработавший на крови Саида, был из окружения Казимирова, звали его Алибеком Уваровым. А пленник ни под какими пытками не выдаст его, поскольку Алибек рядом, в нескольких километрах от этого дома. Вдруг он каким-то образом узнает о пленнике Шамиля Наурова? О, в этом случае он заработает гораздо больше.
Надежда теплилась в немощном теле Султана, и он, стойко перенося пытки, раздувал в груди этот слабенький огонек.
Шамиль исчерпал все свои немногочисленные вопросы. Он шагнул к забившемуся в угол пленнику и, как опущенного, стал избивать ногами.
Глава 14 Секрет Гуддини
45. Москва, 18 сентября, вторник
Марковцев сохранял на лице полное спокойствие. Точнее, он умело изображал апатию, безразличие, сдобренное долей обреченности. В голове же его происходила настоящая борьба. Он мысленно возвращался то к разговору с Валентином Мезенцевым на борту авиалайнера, то с ним же, но уже в другой обстановке, в доме на окраине Жуковского и в его квартире.
На борту самолета Марк сорвался: «Гараж догадался закрыть или оставил нараспашку?» Тогда для Мезенцева не нашлось оправданий, сейчас же, словно вставая на место погибшего товарища, Сергей попрекал себя.
Ему уже начинало казаться, будто Мезенцев намеренно оставил вооружение, давая Марку шанс. Очень призрачный, но все же шанс снова оказаться на воле.
Все, конечно, не так, но кстати оказывается и машина, оставленная Валентином в гараже, и оружие на полках, и фугас в бетонном погребе. Если Мезенцев оставил все это в беспорядке, то Марк мысленно закрепил эти предметы на своих местах, подогнал грядущие действия согласно их расположению.
Вспоминался разговор в квартире Валентина. «Такты нашел путь к богу?» Нашел, и очень скоро. Будто Марк накаркал, явившись к своему бывшему бойцу, теперь бывшему в полном смысле этого слова.
И снова перед глазами салон самолета, где Сергей накричал на… покойника.
* * *
— Ну что, Марковцев, готов каяться?
С ним, зная его прошлое, следователь прокуратуры Пинковский разговаривал пренебрежительным тоном, пересыпая свою речь библейскими словами.
— Лицом к стене. И покажи свои руки.
Находясь в камере для допросов, Сергей повернулся к стене и чуть приподнял скованные за спиной руки. Пинковский подергал за короткую цепочку, проверил надежность замков.
Марковцева одели так, чтобы он ни на секунду не забывал, где находится. Порой заключенные в Лефортове действительно не видят мрачных стен, решетки на окнах, «кормушки» на двери, их мысли блуждают далеко от тюрьмы. Усугубляя положение особо опасного преступника, ему выдали спецодежду на несколько размеров больше, а грубые казенные ботинки жали. Для полноты ощущений могли зашнуровать обувь металлическими тросиками и замкнуть.
— Сегодня ты выходишь на волю, — продолжал каламбурить Пинковский, — поздравляю. Я лично поставил подпись под твоим освобождением. Шагай к двери!
Вряд ли следователь прокуратуры испробовал на своем подопечном все методы давления. Сергей давно разобрался в характере этого желчного человека. Тот не упускал случая продемонстрировать свою власть. Если не на воле, в своем кабинете, то на заключенном в тюрьме, лишенном всех прав.
Как и Султана Амирова, Марковцева во дворе тюрьмы поджидали две машины. Только охранники не относились к спецназу Минюста, до места, указанного арестованным на следствии, его будут сопровождать оперативники из следственного отдела ФСБ.
Сергей предполагал подобный расклад. Он не захоронение своей жертвы собирался показывать, а выдавал следствию вещи, проходящие в материалах дела с грифом «Совершенно секретно». Этих вещей опасались и радовались им одновременно и на Лубянке, и на Хорошевке. Вряд ли к мероприятию с формулировкой «обнаружение места подготовки преступления» допустят работников управления исполнения наказаний.
И другой момент, который Марк довольно четко представлял себе. Собственно выбор времени проведения следственного мероприятия. Его проводят незамедлительно, если есть риск утраты доказательств, и без скопления посторонних лиц. А коль скоро дело касается секретов спецслужб, посторонними являются все, кроме работников этих самых спецслужб.
Две машины, отметил Марк, два джипа с оперативниками. Он и их сосчитал: семь человек, включая следователя прокуратуры Пинковского и начальника оперативного отдела ФСБ полковника Суворова.
Сопровождение могло оказаться иным не количественно, а качественно это оперативно-розыскная бригада на курносом «бычке», спецмашине ФСБ оранжевого цвета, прозванной «апельсином». Обычный состав бригады — водитель, оперативные работники, взрывотехник (если нужно) и кинофотодокументалист.
Но в данном случае джип «Чероки» с тонированными стеклами, куда поместили Марковцева, занял место позади собрата по классу — внедорожника «Мерседес». Машины, покинув Лефортово, выехали на Нижегородскую улицу.
По обе стороны от Сергея на заднем сиденье расположились два опера — среднего роста парни, одетые стандартно для подобного случая — в строгие костюмы и рубашки с галстуками. На переднем сиденье пассажира сидел Пинковский. Развалясь, он опустил стекло и курил. Часто оглядывался на арестованного, всем видом показывая, как ему вольготно сидится, тогда как скованные за спиной руки Марка давили на поясницу.
— Дай закурить, — попросил Сергей сидящего справа опера.
— А как насчет пивка? — осклабился следователь. — Остановимся у киоска? — Сплюнув за окно, небрежно бросил:
— Дайте ему сигарету.
Словно и не было вчерашнего допроса, где Гиббон в конце выглядел — хоть и с большой натяжкой — человеком.
Машины тем временем неслись по Рязанскому проспекту. Когда оперативник, прикурив, дал Марку взять губами сигарету, джипы свернули на улицу Академика Скрябина. Дальнейший путь Сергей представлял себе отчетливо: с Волгоградского проспекта на автомагистраль М5, в сторону аэропорта Быково.
Аэропорт…
Марковцев усмехнулся: воспоминаний хоть отбавляй. Глядя перед собой, он подтолкнул языком сигарету…
Сидящий слева оперативник потянул носом воздух и сощурился на своего подопечного. Смотрел в упор и… не видел во рту Марка сигареты.
— Горю, — спокойно пояснил Сергей.
— Е… — выругался парень, хватая с колен арестованного сигарету. Однако по необъяснимой причине не выбросил ее за окно, а снова дал Марковцеву взять ее губами. Она задрожала, вот-вот готовая снова упасть ему на брюки.
— Подержи, — невнятно, кончиками губ попросил Сергей.
— Подержать? Пока ты покрепче ухватишься? А ну-ка наклонись.
Пинковский остался равнодушен к тому, что происходило у него за спиной. Марковцеву с одной руки сняли наручники и вначале сцепили руки спереди — он мог подносить руки с сигаретой ко рту. Потом оперативник снова взялся за ключи и пристегнулся к арестованному. Он так или иначе выполнил бы эти действия, но позже, приехав на место.
Следователь скептически относился к мерам предосторожности, применяемым к арестованным спецназовцами. Одних учили в свое время способам побегов из мест заключения, других нет. Как ни учи, а со скованными руками, находясь под опекой десятка натасканных оперативников, можно лишь облокотиться или положить голову на плечо стражнику. Или укусить его, улыбнулся своим мыслям следователь, и его лицо стало еще более отталкивающим.
Получасом раньше он проверял надежность наручников арестованного лишь по той причине, что в камере они были одни. До некоторой степени он своими глумливыми замечаниями намеренно провоцировал бывшего подполковника, чтобы отыграться по правилам, имея на то причину. Но Марк всегда оставался невозмутим. Даже сейчас или минутой раньше, когда спокойно заметил: «Горю». А мог бы закричать: «Горю, на хрен!» Горишь?! Ну и гори.
Почему он не заорал? Пинковский бы, не мешкая, повернулся и отдал операм распоряжение: «А ну-ка, затушите его. Вместе с сигаретой».
А Сергей, хотя и не рассчитывал на относительную свободу обеих рук, молил бога только об одном: чтобы его довезли до дома в Жуковском в таком виде. Если его руки снова окажутся за спиной… Эту мысль он гнал прочь.
Вслед за первой Сергей выкурил еще одну сигарету.
Он отметил, что эскорт проходил посты ДПС, не снижая скорости. Черные спецномера на джипах бросались в глаза издалека, уступая, конечно, окрасу «апельсина», и только на одном посту милиционер сделал движение рукой, но тут же опустил жезл, разглядев номера на машинах.
* * *
— Куда дальше, Сусанин? — Пинковский, полуобернувшись в кресле, держал в руках радиостанцию.
— Прямо и налево, — подсказал Марковцев. — Третий дом от дороги.
Следователь передал по рации головной машине направление, взялся за поручень и, оглядывая деревянные постройки, заметил, а скорее у кого-то содрал:
— Какой воздух, а?.. Города нужно строить в сельской местности.
До того как машины въехали во двор базы, несколько оперативников осмотрелись, сломав замки, прошлись по дому. Теперь очередь за гаражом. Сергея втолкнули внутрь и усадили на стул рядом с дверью, одной рукой по-прежнему пристегнутого к руке оперативника.
— Рассказывай, — потребовал Пинковский, пробегая глазами по полкам.
— Ты смотришь на автомат и не видишь его.
— Не борзей. — Замечание прозвучало с наигранной ленцой, ибо, уже сейчас предчувствуя повышение по службе, следователь заметил на длинном стеллаже автомат. Взяв его в руки, осведомился:
— Значит, этот автомат с законсервированной базы?
— Да.
— Пистолет? — спросил один из оперативников, включаясь в работу.
— Нет, — без задержки ответил Сергей, глянув на «глок», с которым ездил в Дагестан.
— Нужно сверить номера, — сказал Пинковский и обернулся на голос.
— Смотрите…
Акваплан — навигационная панель с установленными на ней компасом, глубиномером, часами, прибором наведения со спутника произвела на оперативника гораздо большее впечатление, чем специальное оружие.
Марковцев перевел взгляд на полковника из следственного отдела ФСБ — сухопарого, выносливого, как русская борзая, лет около сорока пяти, и остановился на его тусклых глазах. Отличные глаза, в них не разберешь победного блеска, разочарования, прозорливости. Если взлохматить его голову, он будет похож на ученого, ушедшего в свои мысли, если причесать гладко, с бриолином, он станет похож на педераста в полном расцвете сил и с соответствующими думами.
— Когда вы были в последний раз в поселке Южный? — говорил Суворов с нажимом, но преувеличенно резко. Марковцев впервые услышал его голос. До этого переговаривались только оперативники, а полковник молча выслушивал, бросал туманные взгляды, кивал головой. Своеобразная молчаливая тактика давления, ее полковник применил и в камере для допросов, также предпочитая молчать.
— Вам лучше знать, — ответил Сергей, предугадывая, куда клонит полковник.
— Зачем вы убили Юрия Санникова? Он что, утаил от вас часть снаряжения, или вы просто убрали свидетеля?
— В то время я отдыхал на «даче». Могу подкинуть адресок.
— Где остальное вооружение? — Суворов повысил голос, затем, приблизившись вплотную, снизил его едва ли не до шепота, покосившись на подчиненных:
— Где фугас?
Неуместный вопрос, ненужное давление, Сергей и привез их для того, чтобы показать и рассказать. Отрабатывает перед подчиненными.
Двое из них, водители, видимо, «пасли» сейчас подступы к дому. Во всяком случае, Марковцев на месте полковника отдал бы именно такое распоряжение. Трое из них продолжали сновать по просторному гаражу, четвертый, делая редкие перерывы, снимал происходящее на видеокамеру. Еще один продолжал стоять рядом, в спарке с Марком. По всем правилам тут не хватало еще двух человек — понятых, об отсутствии которых смешно спрашивать.
Обыск подходил к концу, опера расслабились ввиду пассивного поведения Марковцева. Если не все, то двое из них — Сергей отметил это четко — поставили пистолеты на предохранитель и убрали в кобуры. А обнаруженное в гараже унифицированное оружие складывали на кошму, расстеленную на капоте «пятерки», предварительно освобождая его от магазинов.
Марк сидел спиной к открытой двери гаража и сбою, от нее, снаружи его не видно. Суворов стоял напротив, Сергей ждал подходящего момента, когда двое оперативников в очередной раз подойдут, чтобы, как по заказу, встать на одной линии. Впрочем, иного маршрута них не было, не позволяла машина Мезенцева, все еще стоявшая в гараже.
— Где фугас? — повторил Суворов.
— Прежде чем ответить на этот вопрос, — сказал Марковцев, поджидая момента для атаки, — хочу спросить о смягчающих вину обстоятельствах. — Он разработал два плана, какой из них сгодится, по большому счету зависит от хода обыска и смекалки оперативников. — Что скажете, полковник?
— Всегда найдется, чем смягчить свою вину, — неопределенно ответил Суворов, распрямляясь. Сейчас?.. Нет, пока рано.
— А как насчет моей дочери? Вы оставите ее в покое?
— Посмотрим, посмотрим.
— Конкретнее. Вы дали слово.
«Черт!» — мысленно выругался Марк, видя перешедшего на противоположную сторону молодого оперативника и выбирая второй, последний вариант для атаки.
Тут же его взгляд метнулся на панель приборов «пятерки». Ключей в замке зажигания нет. Где они? Рядом с Сергеем, у выхода, стоял узкий столик, на нем и обнаружились ключи.
Обыск с первых же минут начал приносить свои плоды. Поэтому, наверное, не был задан вопрос о погребе, который есть в каждом гараже. И это было на руку бывшему командиру «Ариадны». Он напомнил о допущенной оплошности Пинковскому:
— Под машиной есть погреб. Там вы найдете остальное.
Двое оперативников открыли ворота гаража, один собрал с капота найденные улики и положил их на пол. Другой поймал брошенную ему связку ключей и забрался в «Жигули».
Машина завелась легко и задним ходом выехала из гаража. Оперативник за рулем вскоре появится, сомневаться не стоит, но минимум двое залезут в погреб. Останется полковник с мерклым взглядом задыхающейся на суше рыбы, Пинковский и еще трое. Один не расстается с камерой, другой стоит над душой. Интересно, оставит опер ключи в замке зажигания или прихватит их с собой? Это выяснится, как только он появится в гараже.
В нем должна сработать автоматика. Ему бросили ключи, он должен их вернуть. Если не вернет, то они в замке зажигания, но никак не в кармане.
Впрочем, подумал Марк, лучше воспользоваться джипом, нежели жигулевской «классикой».
* * *
Двое оперативников, опять же не привлекая внимания соседей, не стояли столбами около своих машин, а сидели в них. Один в своей — на месте водителя с открытой дверцей, другой в своей — на месте пассажира. Бросая по сторонам короткие взгляды, они тихонько переговаривались. И лишь однажды напряглись, заслышав рокот двигателя и увидев показавшиеся из гаража «Жигули».
* * *
Воодушевления на лицах полковника Суворова и оперативников не видно. Может, преобладает над остальными чувствами ажиотаж, который с каждой секундой усыплял их бдительность, не напоминал, кто сидит перед ними с низко склоненной головой и раскаявшимся взглядом сверлит бетон под ногами. Была бы сейчас у полковника возможность позвонить с докладом, он бы немедля сделал это. Но нет пока главного результата — диверсионного заряда. Но он под ногами — полковник уверен в этом, всего в полутора метрах от него. На лице Суворова написано нетерпение. Может, рано об этом говорить, но он уже представляет себя входящим с докладом к шефу с видом победителя.
Такое же выражение лица и у Пинковского.
Двигатель «Жигулей» во дворе заглох. Появился оперативник, бросив взгляд вначале на товарищей, потом на начальника, словно ожидая команды. Отлично, почти со стопроцентной уверенностью можно сказать, что ключи остались в машине. Тут могло сыграть свою роль то обстоятельство, что вскоре машину придется загонять на место.
— Где именно лежит заряд? — услышал Сергей.
«Плохо, если меня попросят лично спуститься и показать», — промелькнуло у него в голове.
Он кивнул вперед:
— В дальнем углу, справа. Прихватите с собой лопатку.
И здесь Марк невольно навязывал им свою волю: «Возьмите». Он словно приказывал им, разгоряченным, идти без него: «Возьмите, а я посижу здесь».
— Вон она, на полке.
— Вижу. — Ладонь оперативника крепко обхватила ручку лопатки. Он нырнул в люк, за ним второй скрылся в погребе.
Полковник стоял в шаге от Марковцева и боком к нему, невольно глядя в чернеющий квадрат погреба. Не вставая, левой ногой сбоку Сергей ударил его в пах. Потом, резко распрямляясь и подныривая под руку сцепленного с ним оперативника, поймавшего свободной рукой пустоту, мгновенно оказался у него за спиной.
Оператор с видеокамерой бездействовал, но мог в любой момент прийти в себя. Однако прежде чем схватиться за ствол, ему придется избавиться от камеры.
Сильный удар в висок, и оперативник в спарке обмяк. Сергей проделал обратный маневр, оказываясь спереди, и, получая инерцию, задней подсечкой снес разворачивающегося к нему оперативника. Тот, падая, ударился головой о крышку люка.
У оператора хватило ума не беречь казенное имущество, он просто отпустил видеокамеру. Пока она падала, его рука нырнула под пиджак. Он быстро освободит ствол, мгновенно определялся Марк, одновременно снимая его с предохранителя. Но не успеет сделать прицельный выстрел.
Рисковал ли Марковцев, ведя неравный бой? Нет, себе он мог сказать, что риска тут никакого нет, здесь имело место нечто большее. На что вообще после проведенного им теракта он мог рассчитывать? А куда девать первый срок — десять лет плюс восемь за побег из колонии? Только на пожизненное заключение. Больше половины заключенных просят о расстреле как о милостыне. Что терял Марк или приобретал, сбивая с ног очередного противника? Мог приобрести пулю — ту, что он будет вымаливать через полгода или год своего заточения. Потеряет ли он эти полгода или год? Нет, они пройдут в невыносимых мучениях.
Сергей действовал тем более решительно и с присущей ему долей артистизма, словно пел последнюю песню. Он походил на льва, «рожденного свободным».
Ему мешал оперативник, лежащий у его ног с вытянутой вверх рукой. Тот не чувствовал боли от врезавшейся в запястье стали наручников, но ее в полной мере испытывал на себе Марк. Подобно циркулю, опорная ножка которого представляла две руки — его и недвижимого противника, он крутился, нанося удары ногами ниже пояса, опасаясь захвата ноги. Два сильных удара в бедро, и оператор опустился на колени, вынося наконец-то руку с пистолетом. Однако сильный удар в висок окончательно повалил его на пол.
Марк, ломая ногти, бросил в погреб первое, что попалось под руку — запаску от «Жигулей», потом в узкий лаз полетел металлический стул, на котором он сидел. Он выигрывал дорогие мгновения, не давая операм вылезти из погреба. Потом, скрипя от боли и напряжения зубами, таща за собой бесчувственный груз, рискованно сблизился с погребом и захлопнул крышку. Не глядя, ударил ногой назад, вторично сбивая Пинковского и не видя, вооружился он или еще нет. Теперь нужно оглянуться и провести удар наверняка. Оказалось, не нужно: следователь ударился головой о стеллаж и сполз вдоль него.
Теперь один из основных моментов — заблокировать надолго оперативников в погребе. Отрезок полудюймовой трубы как раз подошел, чтобы плотно войти в проушину, она же ручка люка.
Похоже, ребята в машинах активизировались, но грамотно, хотя и ошибочно в этой ситуации, не ломанулись на шум в гараже и отдельные выкрики. Марковцев, еще не видя их, потянулся к разложенному на полу оружию, не мешкая выбрав бесшумную «амфибию». В считанные мгновения он сумел вогнать в рукоятку магазин и передернуть затвор. Противника он встречал уже вооруженным, стоя на одном колене, положив пистолет на сгиб левой руки.
Они были на расстоянии десяти-двенадцати метров. Именно с такого расстояния подполковник попадал в спичечный коробок. Два выстрела в одного, два в другого, попытавшегося вильнуть в сторону, и оба растянулись на бетонированной площадке перед гаражом.
И только сейчас скованный с ним оперативник начал приходить в себя. Сергей ударил его рукояткой пистолета в голову.
Марк хоть и находился в крайнем возбуждении, все же бросил насмешливый взгляд на полковника Суворова. Тот не был героем. Он лежал на полу, прижимая руки к больному месту. Его стоны были так же преувеличены, как и его резкий голос во время допроса.
Расставшись на время с пистолетом, Сергей вынул из кармана оперативника ключи от наручников и наконец-то освободил кровоточащую руку. Сейчас настала пора, по его представлениям, садиться в машину и немедленно покидать опасное место, однако его дерзкое нападение превзошло все ожидания, и Сергей решил взять паузу.
Вместе с ней он поднял с пола автомат и вставил рожок. Передернув затвор, направил ствол на очухавшегося оперативника:
— Раздевайся, герой! Быстро, не тяни время, помощи вам ждать неоткуда. Из погреба, — он кивнул на люк, — по сотовому не позвонишь и по рации не свяжешься.
Отпихнув ногой пистолет в сторону, Сергей, морщась от боли в левой половине груди, угрожая автоматом, заставил сдать оружие остальных оперов и согнал их в дальний угол. Тяжело поднявшись, к ним присоединился полковник Суворов. А Пинковский… Его поза на полу заставила Марковцева покачать головой.
Гиббон придавал своей личности особое, преувеличенное значение, отсюда и его слова: «Я лично поставил подпись под твоим освобождением». Подпись, разумеется, была, но поставил ее куда более высокий чин, нежели следователь Генпрокуратуры. Хотя как знать, устно мог распорядиться один, а вот подпись поставить другой, и именно Гиббон Пинковский, чтобы было кому отвечать.
— Сотовые, рации, ключи и бумажники на пол, — приказал Марковцев оперативникам. — Теперь по очереди застегнули себя наручниками к стеллажу. И без глупостей, терять мне нечего.
Марк сбросил с себя арестантскую робу, ботинки и, наигранно прищурившись, оглядел цивильный костюм контрразведчика. Облачаясь в него, учил уму-разуму оперативников:
— Из таких крепостей, как Лефортово и Бутырки, сбежать мог разве что Гарри Гуддини. Он и сбежал однажды, потратив на все про все полчаса. — Застегнув пуговицы на рубашке, Сергей взялся за брюки. — Я разгадал секрет мага, мужики. Он усыпил всех, усложнив свою задачу, — он не просто намеревался выбраться из тюрьмы, но и из металлического ящика, куда его поместили прежде, чем ввезли на территорию Бутырской тюрьмы. Вот где собака зарыта.
Присев на стул, Марк примерил ботинки — размер в размер.
— Великий Обманщик выбрался из ящика, который — обратите на это внимание — был его реквизитом. А ящик везли в повозке — в тюрьму волшебник разумно не полез и объявился через полчаса, выждав, пока пустой, но тяжелый ящик тюремщики тащили по коридорам и запирали в камере. Они-то думали, что несут в нем заморского кудесника…
Сергей надел пиджак и похлопал себя по карманам, обнаружив в них деньги, документы, курево.
— Все просто. А некоторые умники ломают головы над секретом великого мага, мол, унес он тайну в могилу. Теперь и Лефортово может похвастаться собственным колдуном.
Марковцев подмигнул полковнику Суворову и, перед тем как выйти из гаража и закрыть его на замок, каблуком ботинка привел в негодность рации, мобильные телефоны и забрал пару бумажников.
А из погреба действительно бесполезно связываться по сотовой связи или выходить в эфир. Бетонный, армированный, он представлял собой идеальный экран.
Марк снова оказался на свободе. Словно прощаясь, он хлопнул по капоту «пятерки» Валентина Мезенцева и проследовал к «Мерседесу».
* * *
На большой скорости Марковцев гнал джип по автомагистрали в сторону Москвы. Возле Люберец — пять километров до столицы, сбавил скорость, еще раз взвешивая, стоит ли предупреждать Ольгу. И еще раз пришел к выводу, что дочь они не тронут, теперь уже точно не тронут. Сейчас, после побега Марковцева, силовым структурам разумнее приставить к ней парочку оперативников, следить за каждым ее шагом, прослушивать каждый телефонный звонок. Лучшей защиты для нее не придумаешь.
«Да, — крякнул Марк, — вот доченька и узнала, что ее папа жив. Он теперь живее всех живых».
Сергей спокойно проехал пост ДПС. Жаль, что с машиной со спецномерами вскоре придется распрощаться.
46
Генерал Прохоренко, походивший на Фигаро — нынешний начальник управления ГРУ и бывший начальник управления ФСБ, — собрал срочное оперативное совещание и поначалу хотел взвалить всю вину за случившееся на Суворова. Однако с каждой минутой остывал. В первую очередь виноват он, генерал-майор Прохоренко. Он понимал свою вину, но не хотел нести ответственность. Правы оказались военные аналитики: начальники управлений ГРУ, выходцы из службы безопасности, в скором времени могут развалить уникальную военную разведку. Исключение составлял лишь генерал армии Ивашутин, заместитель председателя КГБ, руководивший Главным разведывательным управлением двадцать четыре года и отстаивающий корпоративные интересы даже в самом Комитете госбезопасности.
Находясь в кабинете Суворова на Лубянке, Прохоренко снял трубку и принял сообщение. Потом оглядел присутствующих офицеров. Вместо того чтобы заниматься делом, сидят на стульях вдоль стен и рассматривают свои ногти.
Борису Викторовичу позвонили из больницы, куда были доставлены раненые оперативники. Жизни их ничто не угрожает — сказал врач. Ничто, дополнил от себя Прохоренко, ни опасности, ни осложнения. Состояние у них тяжелое, но стабильное.
— Аккуратно он их подстрелил, — невольно похвалил генерал сбежавшего Марковцева, — с зеркальной точностью. Один был левша, другой нормальный, праворукий. Один получил две пули под правую ключицу, другой под левую.
— Немного помолчав, спросил:
— В погребе, кроме фугаса, ничего не нашли?
— Нет, Борис Викторович, — ответил Суворов, продолжая время от времени морщиться и думая, к чему этот бестолковый вопрос. И поймал себя на мысли, что так же бездарно расспрашивал сбежавшего преступника, который повесил себе на шею еще один труп: Пинковский, не приходя в сознание от полученной травмы головы, скончался по пути в больницу.
* * *
«Что будем делать, товарищи офицеры?» — вспоминал генерал-майор Прохоренко вопрос директора ФСБ. Что делать… Вопрос на засыпку. Нужно принимать все меры по задержанию особо опасного преступника, а как сделать это, сохранив пусть не голову на плечах, а хотя бы погоны? Спецслужбы уже в который раз упускают преступника. По халатности или намеренно — другое невозможно предположить.
Намеренно — конечно, худший вариант, Марковцев постарается доказать свою причастность к спецслужбам. Тут даже не надо подкидывать идею о его совместном с ФСБ теракте. Цели? Их множество, как мишеней в стрелковом клубе, пали — не промахнешься.
Как объяснить, что на месте подготовки преступления арестант обезоружил целую оперативную группу? Кто поверит в этот бред?
А цели Марковцева? Одна из версий: чтобы спастись, ему необходим мощный покровитель. Именно в связи с этим скандалом его захотят пригреть для дальнейшей атаки на власть с десяток активных политиков, временно скрывающихся за рубежом. Поскольку власть сплошь состоит из бывших и действующих высоких чинов из службы безопасности.
Марковцеву сделают все — паспорт, визу, «VIP-коридор», особый трап, специальный самолет.
На поимку беглеца директор дал сорок восемь часов. Больше умалчивать о побеге не удастся.
Что сделает Марк в первую очередь? — думал Прохоренко. Наверняка захочет встретиться с подельником, стрелявшим в него, поквитаться с ним и забрать деньги. Знать бы, кто подельник… Работа по установлению личности водителя результатов пока не принесла.
* * *
Генералу Прохоренко не оставалось ничего другого, как самому ехать в профильный отдел военной контрразведки ФСБ. Он проклинал человека, который в октябре прошлого года посоветовал взять в качестве консультанта (в то время контрразведка вела дело о преступлении военных в Объединенной группировке войск) Марковцева. Тогда остро стоял дефицит информированных людей, проходящих службу в Главном разведывательном управлении, а на Марковцева выбор пал еще и потому, что он мог стать «ручным» агентом — ФСБ Дает ему свободу, а он отрабатывает ее.
Все пошло вкривь и вкось еще во время его вербовки и совсем перекособочилось, когда Марк, не пожелавший оказаться в долгу, сбежал и сам — вот где подлость — предложил контрразведчикам свои услуги.
«Еще тогда надо было убрать его», — гонял желваки Прохоренко, сидя на заднем сиденье служебной машины. — Или возвращать обратно в колонию строгого режима. «Где начинается контрабас, так кончается музыка».
Борис Викторович оказался в крайне щекотливом положении. Если о хищении на базе узнает пресса, дело могут раскрутить таким образом, что Прохоренко из отдела в отдел таскал за собой секретного агента-преступника, в обоих случаях генерал — начальник управления.
Что на уме у Марковцева — неизвестно. Что бы ни случилось, нужно отгородиться от Марка, уничтожить агентурное дело на него как в профильном отделе ФСБ, так и в аналоговом — ГРУ.
А человека, которого проклинал Прохоренко, уже давно не было в живых. Перед тем как убрать майора ФСБ, Марк сказал ему: «Теперь ты убедился, что даже самый маленький, ничтожный сегмент в разведке может развалить целую систему?» Сегмент — это он, Сергей Марковцев.
«Хитер, дипломатичен, — Прохоренко читал его досье, изъятое из сейфа Шестакова, — для достижения цели не щадит сил, тщательно выстраивает план действия, всегда доводит дело до конца. Способен найти выход из любого положения. Человек действия, конкретен, крайне дееспособен. Всесторонне развит, неплохой психолог».
Почти то же самое, по тексту, можно найти и в другой папке. Когда Прохоренко уничтожит оба досье на Марка, никто не сможет документально подтвердить его причастность к спецслужбам. А то, что Марковцев бывший подполковник спецназа, Бориса Викторовича не волновало хотя бы потому, что Марк именно бывший, запятнавший себя, осужденный, бежавший из мест заключения. Он — преступник. Теперь преступник.
Пора завязывать эту практику, твердо решил генерал, когда в его руках оказалась заветная папка. Хватит держать агентов, работающих на десяток спецслужб. Здесь Прохоренко не преувеличивал: действительно, находились агенты, умудряющиеся, как последние проститутки, обслуживать сразу по несколько клиентов.
«Обложка» ласкала глаз:
Совершенно секретно Федеральная служба безопасности РФ Управление военной контрразведки В/ч…
ЛИЧНОЕ ДЕЛО Категория: Агент Псевдоним: Вергилий.
Устроившись на заднем сиденье служебной «Волги», Прохоренко развязал тесемки и раскрыл папку…
Первое, что бросилось в глаза, — название: «Сельская жизнь». Газеты. Небольшая пачка с намеком на земледелие и уйму свободного времени.
Когда и каким образом Марк осуществил подмену, было уже неважно. Главное в другом — все документы, начиная с установочных данных и заканчивая последним листом, за подписью оперуполномоченного или начальника отдела, с указанием, сколько в деле подшито и пронумеровано листов, плюс номерная печать войсковой части, оказались в руках Марковцева. Все управления именуются войсковыми частями, даже ГРУ носит этакий половинчатый номер — 44388.
Потянув за тесемки, генерал практически запустил таймер этой мощной бомбы, но время срабатывания запала знал лишь Марк.
Что мог сделать генерал? Ему передали папку, которую он просил; взял и ушел. Он любил это выражение — вешать собак, которое в свое время как нельзя кстати подошло к Андрею Овчинникову. Теперь не на кого повесить хотя бы одну собаку, а в профильном отделе военной контрразведки окончательно и бесповоротно, определятся: генерал Прохоренко — начальник управления оперативной разведки ГРУ, конкурент и до некоторой степени противник.
Но генерал не был бы контрразведчиком, если бы не обладал способностью быстро успокаиваться и находить в относительном покое ответы на те вопросы, которые еще несколько минут назад казались трудноразрешимыми. Ведь Марковцев — одиночка, размышлял Борис Викторович, за ним нет ни одной организации — политической или финансовой, заинтересованной в свержении со своего кресла гэрэушника. Только при мощной поддержке удар Марковцева достиг бы цели. Атак… «Ну, сменю я один кабинет на другой, и все. Какой-нибудь горожанин прочтет статейку и ничего не поймет в ней. Зачем и почему генерал таскал за собой из одной управы в другую агента? Человек сведущий, а значит, близкий по роду к спецслужбам, сразу определит: пустая подстава. А кому она выгодна, если я останусь на месте или чуть подвинусь? Да никому. Выходит, компромат — «утка»?» Да, если только не предупреждение. В этом случае тот же сведущий человек призадумается над тем, что еще могут «слить» на «управляющего» оперативной разведкой ГРУ.
Однако к тому явно тревожному времени генерал приложит все силы, чтобы обнаружить папку, выйти на Марка, этого фабриканта-одиночку, чья мануфактура оставляла желать лучшего. И не такие дела пропадали вдруг из высоких кабинетов. Из Генпрокуратуры исчезали целые тома.
«А если конкретно, — напоследок подумал генерал, — то таскал я Марка за собой по роду службы, потому что нужен мне был именно такой агент, как Марковцев. Неважно, из тюрьмы я его вытащил или откопал в навозе».
Как бы то ни было, в душе еще долго останется тревога, неустроенность, чёрт бы побрал Марка! Сейчас же смятение переплелось с каплей самодовольства: генерал, включив воображение, сравнил себя с Эйнштейном. Может, в момент написания бессмертных формул («Воображение важнее, чем знание») великий физик находился в подобном состоянии?
Как бы то ни было, думал он больше о собственной безопасности, забывая о крупных неприятностях, грозящих всему управлению. Может, глобальные неприятности прятались за собственной виной и оттого генерал внутренне не мог принять их на свой счет или хотя бы как-то разделить ответственность?
В этом случае воображение преобладало над знанием.
47
В карман к издыхающему Гиббону Сергей не полез — денег было достаточно, чтобы пару-тройку дней не попадаться на глаза московской милиции. Все оперативники оказались людьми состоятельными. Служа отечеству, зарплату, видимо, получали в валюте. Рублей в бумажниках — не хватит на проезд на автобусе, зато долларов — в среднем подвести в каждом портмоне. Ресторан на Тверской — самое удобное место, чтобы прийти в себя и отдохнуть, место, где богатые посетители больше озабочены своими персонами, официанты — деньгами клиентов, милиция — кошельками проституток.
Перевязав кровоточащую руку носовым платком и скрыв перевязку под манжетой рубашки, Сергей окончательно привел себя в порядок в туалете ресторана. Небрит — это даже хорошо. Излишне бледен — известный признак аристократичности.
Полусладкое красное вино, исходящий соком шашлык довершили начатое, и Марк буквально почувствовал прилив сил. В половине двенадцатого, подмигнув проститутке, разрешил увести к себе. И там, в маленькой однокомнатной квартире в Мамоновском переулке, приняв ванну, он растянулся на широкой двуспальной кровати.
Девушка представилась Ингрид — вряд ли ее звали так на самом деле, но класс явно европейский. Невольно округлив глаза на едва затянувшиеся шрамы клиента и свежую рану на запястье, она немедленно дождалась ответа:
— Подружка попалась темпераментная. Сможешь повторить?
Ее Марк выбрал потому, что она не навязывалась к клиентам, не говорила пошлых и глупых фраз вроде:
«Останешься доволен», «Не пожалеешь» — ждала, когда ее заметят. Не совсем верная тактика, но сегодня она ее не подвела. И деньги получила фирменные — «от сотрудников Федеральной службы безопасности».
— Я сделаю наоборот, — пообещала «немка», заодно отвечая на вопрос клиента. — Я буду нежной.
— Да, будь нежной, — попросил Сергей.
Последний раз Марковцев пользовался услугами проститутки лет шесть назад в Таллине. Тогда он перебрал со спиртным и наутро помнил только атласную грудь, бедра… Кажется, что-то отдаленно похожее на секс произошло в ванной.
А вот последний раз к нему были нежны… Подсчитать оказалось делом трудным, цифры перед глазами поплыли, затылок зажгло, по телу пробежала волна кайфа, и Сергей успел подумать: «Так я быстро «озябну». Впрочем, к чему показывать себя альтруистом?» И он расслабился…
«Да, секса в нашей стране как не было, так и нет. На этот раз утром я вообще ничего не вспомню», — подумал Марк и уснул.
* * *
Проснулся он, как ему показалось, тут же, однако настенные часы показывали начало девятого. «Немка» сидела рядом на кровати и мягко касалась ладошкой его плеча. На ее голове тюрбан из полотенца, на плечах махровый халат, руки пахнут кремом, лицо в веснушках.»
— Ты не сказал, во сколько будить тебя. Уже восемь.
— Я вижу. — Сергею захотелось притянуть ее к себе, поцеловать — хотя бы за ее домашность, свежесть, за отсутствие вульгарности на лице, просто за приют, хотя и оплаченный. — Я позвоню от тебя?
Она молча перенесла на кровать телефон и деликатно удалилась на кухню.
Сергей набрал номер Скворцовой. Перед тем как поздороваться и назвать ее по имени, перегнулся посмотреть, закрыта ли дверь на кухню. Отчего-то пришла мысль вообще не называть Скворцову по имени — просто поздороваться.
— Привет. Не разбудил?
Он не боялся прослушки — слишком короткий срок прошел с момента его побега. Прослушивание разговоров вещь дорогая, хлопотная, сразу «жучок» не поставишь. Если Катя «на измене» у своих коллег, вначале у ее дома в Барабанном переулке выставят наружное наблюдение. Как его выставляют и как уйти от «хвоста», Сергей знал на «отлично».
— Котенок, не разбудил, спрашиваю?
Нет, наверное, вчера он много выпил или откровенно заспал тот факт, что для Скворцовой он по-прежнему находится в Лефортове.
— На том же месте в тот же час, — он быстро закончил разговор, положил трубку и снова набрал номер, на этот раз он звонил в Дагестан Шамилю Наурову.
На кухне Сергея ждал легкий завтрак, чашка горячего кофе. Не хотелось думать, что «немка» отрабатывает его деньги, но мысль эта занозой сидела в памяти. Закончив завтрак, Марк сказал:
— Возможно, та страстная подруга, которая исполосовала мое тело, станет искать меня. Темперамент, что поделаешь. Ты меня не видела, договорились? Иначе она и тебя исполосует.
45. Москва, 18 сентября, вторник
Марковцев сохранял на лице полное спокойствие. Точнее, он умело изображал апатию, безразличие, сдобренное долей обреченности. В голове же его происходила настоящая борьба. Он мысленно возвращался то к разговору с Валентином Мезенцевым на борту авиалайнера, то с ним же, но уже в другой обстановке, в доме на окраине Жуковского и в его квартире.
На борту самолета Марк сорвался: «Гараж догадался закрыть или оставил нараспашку?» Тогда для Мезенцева не нашлось оправданий, сейчас же, словно вставая на место погибшего товарища, Сергей попрекал себя.
Ему уже начинало казаться, будто Мезенцев намеренно оставил вооружение, давая Марку шанс. Очень призрачный, но все же шанс снова оказаться на воле.
Все, конечно, не так, но кстати оказывается и машина, оставленная Валентином в гараже, и оружие на полках, и фугас в бетонном погребе. Если Мезенцев оставил все это в беспорядке, то Марк мысленно закрепил эти предметы на своих местах, подогнал грядущие действия согласно их расположению.
Вспоминался разговор в квартире Валентина. «Такты нашел путь к богу?» Нашел, и очень скоро. Будто Марк накаркал, явившись к своему бывшему бойцу, теперь бывшему в полном смысле этого слова.
И снова перед глазами салон самолета, где Сергей накричал на… покойника.
— Ну что, Марковцев, готов каяться?
С ним, зная его прошлое, следователь прокуратуры Пинковский разговаривал пренебрежительным тоном, пересыпая свою речь библейскими словами.
— Лицом к стене. И покажи свои руки.
Находясь в камере для допросов, Сергей повернулся к стене и чуть приподнял скованные за спиной руки. Пинковский подергал за короткую цепочку, проверил надежность замков.
Марковцева одели так, чтобы он ни на секунду не забывал, где находится. Порой заключенные в Лефортове действительно не видят мрачных стен, решетки на окнах, «кормушки» на двери, их мысли блуждают далеко от тюрьмы. Усугубляя положение особо опасного преступника, ему выдали спецодежду на несколько размеров больше, а грубые казенные ботинки жали. Для полноты ощущений могли зашнуровать обувь металлическими тросиками и замкнуть.
— Сегодня ты выходишь на волю, — продолжал каламбурить Пинковский, — поздравляю. Я лично поставил подпись под твоим освобождением. Шагай к двери!
Вряд ли следователь прокуратуры испробовал на своем подопечном все методы давления. Сергей давно разобрался в характере этого желчного человека. Тот не упускал случая продемонстрировать свою власть. Если не на воле, в своем кабинете, то на заключенном в тюрьме, лишенном всех прав.
Как и Султана Амирова, Марковцева во дворе тюрьмы поджидали две машины. Только охранники не относились к спецназу Минюста, до места, указанного арестованным на следствии, его будут сопровождать оперативники из следственного отдела ФСБ.
Сергей предполагал подобный расклад. Он не захоронение своей жертвы собирался показывать, а выдавал следствию вещи, проходящие в материалах дела с грифом «Совершенно секретно». Этих вещей опасались и радовались им одновременно и на Лубянке, и на Хорошевке. Вряд ли к мероприятию с формулировкой «обнаружение места подготовки преступления» допустят работников управления исполнения наказаний.
И другой момент, который Марк довольно четко представлял себе. Собственно выбор времени проведения следственного мероприятия. Его проводят незамедлительно, если есть риск утраты доказательств, и без скопления посторонних лиц. А коль скоро дело касается секретов спецслужб, посторонними являются все, кроме работников этих самых спецслужб.
Две машины, отметил Марк, два джипа с оперативниками. Он и их сосчитал: семь человек, включая следователя прокуратуры Пинковского и начальника оперативного отдела ФСБ полковника Суворова.
Сопровождение могло оказаться иным не количественно, а качественно это оперативно-розыскная бригада на курносом «бычке», спецмашине ФСБ оранжевого цвета, прозванной «апельсином». Обычный состав бригады — водитель, оперативные работники, взрывотехник (если нужно) и кинофотодокументалист.
Но в данном случае джип «Чероки» с тонированными стеклами, куда поместили Марковцева, занял место позади собрата по классу — внедорожника «Мерседес». Машины, покинув Лефортово, выехали на Нижегородскую улицу.
По обе стороны от Сергея на заднем сиденье расположились два опера — среднего роста парни, одетые стандартно для подобного случая — в строгие костюмы и рубашки с галстуками. На переднем сиденье пассажира сидел Пинковский. Развалясь, он опустил стекло и курил. Часто оглядывался на арестованного, всем видом показывая, как ему вольготно сидится, тогда как скованные за спиной руки Марка давили на поясницу.
— Дай закурить, — попросил Сергей сидящего справа опера.
— А как насчет пивка? — осклабился следователь. — Остановимся у киоска? — Сплюнув за окно, небрежно бросил:
— Дайте ему сигарету.
Словно и не было вчерашнего допроса, где Гиббон в конце выглядел — хоть и с большой натяжкой — человеком.
Машины тем временем неслись по Рязанскому проспекту. Когда оперативник, прикурив, дал Марку взять губами сигарету, джипы свернули на улицу Академика Скрябина. Дальнейший путь Сергей представлял себе отчетливо: с Волгоградского проспекта на автомагистраль М5, в сторону аэропорта Быково.
Аэропорт…
Марковцев усмехнулся: воспоминаний хоть отбавляй. Глядя перед собой, он подтолкнул языком сигарету…
Сидящий слева оперативник потянул носом воздух и сощурился на своего подопечного. Смотрел в упор и… не видел во рту Марка сигареты.
— Горю, — спокойно пояснил Сергей.
— Е… — выругался парень, хватая с колен арестованного сигарету. Однако по необъяснимой причине не выбросил ее за окно, а снова дал Марковцеву взять ее губами. Она задрожала, вот-вот готовая снова упасть ему на брюки.
— Подержи, — невнятно, кончиками губ попросил Сергей.
— Подержать? Пока ты покрепче ухватишься? А ну-ка наклонись.
Пинковский остался равнодушен к тому, что происходило у него за спиной. Марковцеву с одной руки сняли наручники и вначале сцепили руки спереди — он мог подносить руки с сигаретой ко рту. Потом оперативник снова взялся за ключи и пристегнулся к арестованному. Он так или иначе выполнил бы эти действия, но позже, приехав на место.
Следователь скептически относился к мерам предосторожности, применяемым к арестованным спецназовцами. Одних учили в свое время способам побегов из мест заключения, других нет. Как ни учи, а со скованными руками, находясь под опекой десятка натасканных оперативников, можно лишь облокотиться или положить голову на плечо стражнику. Или укусить его, улыбнулся своим мыслям следователь, и его лицо стало еще более отталкивающим.
Получасом раньше он проверял надежность наручников арестованного лишь по той причине, что в камере они были одни. До некоторой степени он своими глумливыми замечаниями намеренно провоцировал бывшего подполковника, чтобы отыграться по правилам, имея на то причину. Но Марк всегда оставался невозмутим. Даже сейчас или минутой раньше, когда спокойно заметил: «Горю». А мог бы закричать: «Горю, на хрен!» Горишь?! Ну и гори.
Почему он не заорал? Пинковский бы, не мешкая, повернулся и отдал операм распоряжение: «А ну-ка, затушите его. Вместе с сигаретой».
А Сергей, хотя и не рассчитывал на относительную свободу обеих рук, молил бога только об одном: чтобы его довезли до дома в Жуковском в таком виде. Если его руки снова окажутся за спиной… Эту мысль он гнал прочь.
Вслед за первой Сергей выкурил еще одну сигарету.
Он отметил, что эскорт проходил посты ДПС, не снижая скорости. Черные спецномера на джипах бросались в глаза издалека, уступая, конечно, окрасу «апельсина», и только на одном посту милиционер сделал движение рукой, но тут же опустил жезл, разглядев номера на машинах.
— Куда дальше, Сусанин? — Пинковский, полуобернувшись в кресле, держал в руках радиостанцию.
— Прямо и налево, — подсказал Марковцев. — Третий дом от дороги.
Следователь передал по рации головной машине направление, взялся за поручень и, оглядывая деревянные постройки, заметил, а скорее у кого-то содрал:
— Какой воздух, а?.. Города нужно строить в сельской местности.
До того как машины въехали во двор базы, несколько оперативников осмотрелись, сломав замки, прошлись по дому. Теперь очередь за гаражом. Сергея втолкнули внутрь и усадили на стул рядом с дверью, одной рукой по-прежнему пристегнутого к руке оперативника.
— Рассказывай, — потребовал Пинковский, пробегая глазами по полкам.
— Ты смотришь на автомат и не видишь его.
— Не борзей. — Замечание прозвучало с наигранной ленцой, ибо, уже сейчас предчувствуя повышение по службе, следователь заметил на длинном стеллаже автомат. Взяв его в руки, осведомился:
— Значит, этот автомат с законсервированной базы?
— Да.
— Пистолет? — спросил один из оперативников, включаясь в работу.
— Нет, — без задержки ответил Сергей, глянув на «глок», с которым ездил в Дагестан.
— Нужно сверить номера, — сказал Пинковский и обернулся на голос.
— Смотрите…
Акваплан — навигационная панель с установленными на ней компасом, глубиномером, часами, прибором наведения со спутника произвела на оперативника гораздо большее впечатление, чем специальное оружие.
Марковцев перевел взгляд на полковника из следственного отдела ФСБ — сухопарого, выносливого, как русская борзая, лет около сорока пяти, и остановился на его тусклых глазах. Отличные глаза, в них не разберешь победного блеска, разочарования, прозорливости. Если взлохматить его голову, он будет похож на ученого, ушедшего в свои мысли, если причесать гладко, с бриолином, он станет похож на педераста в полном расцвете сил и с соответствующими думами.
— Когда вы были в последний раз в поселке Южный? — говорил Суворов с нажимом, но преувеличенно резко. Марковцев впервые услышал его голос. До этого переговаривались только оперативники, а полковник молча выслушивал, бросал туманные взгляды, кивал головой. Своеобразная молчаливая тактика давления, ее полковник применил и в камере для допросов, также предпочитая молчать.
— Вам лучше знать, — ответил Сергей, предугадывая, куда клонит полковник.
— Зачем вы убили Юрия Санникова? Он что, утаил от вас часть снаряжения, или вы просто убрали свидетеля?
— В то время я отдыхал на «даче». Могу подкинуть адресок.
— Где остальное вооружение? — Суворов повысил голос, затем, приблизившись вплотную, снизил его едва ли не до шепота, покосившись на подчиненных:
— Где фугас?
Неуместный вопрос, ненужное давление, Сергей и привез их для того, чтобы показать и рассказать. Отрабатывает перед подчиненными.
Двое из них, водители, видимо, «пасли» сейчас подступы к дому. Во всяком случае, Марковцев на месте полковника отдал бы именно такое распоряжение. Трое из них продолжали сновать по просторному гаражу, четвертый, делая редкие перерывы, снимал происходящее на видеокамеру. Еще один продолжал стоять рядом, в спарке с Марком. По всем правилам тут не хватало еще двух человек — понятых, об отсутствии которых смешно спрашивать.
Обыск подходил к концу, опера расслабились ввиду пассивного поведения Марковцева. Если не все, то двое из них — Сергей отметил это четко — поставили пистолеты на предохранитель и убрали в кобуры. А обнаруженное в гараже унифицированное оружие складывали на кошму, расстеленную на капоте «пятерки», предварительно освобождая его от магазинов.
Марк сидел спиной к открытой двери гаража и сбою, от нее, снаружи его не видно. Суворов стоял напротив, Сергей ждал подходящего момента, когда двое оперативников в очередной раз подойдут, чтобы, как по заказу, встать на одной линии. Впрочем, иного маршрута них не было, не позволяла машина Мезенцева, все еще стоявшая в гараже.
— Где фугас? — повторил Суворов.
— Прежде чем ответить на этот вопрос, — сказал Марковцев, поджидая момента для атаки, — хочу спросить о смягчающих вину обстоятельствах. — Он разработал два плана, какой из них сгодится, по большому счету зависит от хода обыска и смекалки оперативников. — Что скажете, полковник?
— Всегда найдется, чем смягчить свою вину, — неопределенно ответил Суворов, распрямляясь. Сейчас?.. Нет, пока рано.
— А как насчет моей дочери? Вы оставите ее в покое?
— Посмотрим, посмотрим.
— Конкретнее. Вы дали слово.
«Черт!» — мысленно выругался Марк, видя перешедшего на противоположную сторону молодого оперативника и выбирая второй, последний вариант для атаки.
Тут же его взгляд метнулся на панель приборов «пятерки». Ключей в замке зажигания нет. Где они? Рядом с Сергеем, у выхода, стоял узкий столик, на нем и обнаружились ключи.
Обыск с первых же минут начал приносить свои плоды. Поэтому, наверное, не был задан вопрос о погребе, который есть в каждом гараже. И это было на руку бывшему командиру «Ариадны». Он напомнил о допущенной оплошности Пинковскому:
— Под машиной есть погреб. Там вы найдете остальное.
Двое оперативников открыли ворота гаража, один собрал с капота найденные улики и положил их на пол. Другой поймал брошенную ему связку ключей и забрался в «Жигули».
Машина завелась легко и задним ходом выехала из гаража. Оперативник за рулем вскоре появится, сомневаться не стоит, но минимум двое залезут в погреб. Останется полковник с мерклым взглядом задыхающейся на суше рыбы, Пинковский и еще трое. Один не расстается с камерой, другой стоит над душой. Интересно, оставит опер ключи в замке зажигания или прихватит их с собой? Это выяснится, как только он появится в гараже.
В нем должна сработать автоматика. Ему бросили ключи, он должен их вернуть. Если не вернет, то они в замке зажигания, но никак не в кармане.
Впрочем, подумал Марк, лучше воспользоваться джипом, нежели жигулевской «классикой».
Двое оперативников, опять же не привлекая внимания соседей, не стояли столбами около своих машин, а сидели в них. Один в своей — на месте водителя с открытой дверцей, другой в своей — на месте пассажира. Бросая по сторонам короткие взгляды, они тихонько переговаривались. И лишь однажды напряглись, заслышав рокот двигателя и увидев показавшиеся из гаража «Жигули».
Воодушевления на лицах полковника Суворова и оперативников не видно. Может, преобладает над остальными чувствами ажиотаж, который с каждой секундой усыплял их бдительность, не напоминал, кто сидит перед ними с низко склоненной головой и раскаявшимся взглядом сверлит бетон под ногами. Была бы сейчас у полковника возможность позвонить с докладом, он бы немедля сделал это. Но нет пока главного результата — диверсионного заряда. Но он под ногами — полковник уверен в этом, всего в полутора метрах от него. На лице Суворова написано нетерпение. Может, рано об этом говорить, но он уже представляет себя входящим с докладом к шефу с видом победителя.
Такое же выражение лица и у Пинковского.
Двигатель «Жигулей» во дворе заглох. Появился оперативник, бросив взгляд вначале на товарищей, потом на начальника, словно ожидая команды. Отлично, почти со стопроцентной уверенностью можно сказать, что ключи остались в машине. Тут могло сыграть свою роль то обстоятельство, что вскоре машину придется загонять на место.
— Где именно лежит заряд? — услышал Сергей.
«Плохо, если меня попросят лично спуститься и показать», — промелькнуло у него в голове.
Он кивнул вперед:
— В дальнем углу, справа. Прихватите с собой лопатку.
И здесь Марк невольно навязывал им свою волю: «Возьмите». Он словно приказывал им, разгоряченным, идти без него: «Возьмите, а я посижу здесь».
— Вон она, на полке.
— Вижу. — Ладонь оперативника крепко обхватила ручку лопатки. Он нырнул в люк, за ним второй скрылся в погребе.
Полковник стоял в шаге от Марковцева и боком к нему, невольно глядя в чернеющий квадрат погреба. Не вставая, левой ногой сбоку Сергей ударил его в пах. Потом, резко распрямляясь и подныривая под руку сцепленного с ним оперативника, поймавшего свободной рукой пустоту, мгновенно оказался у него за спиной.
Оператор с видеокамерой бездействовал, но мог в любой момент прийти в себя. Однако прежде чем схватиться за ствол, ему придется избавиться от камеры.
Сильный удар в висок, и оперативник в спарке обмяк. Сергей проделал обратный маневр, оказываясь спереди, и, получая инерцию, задней подсечкой снес разворачивающегося к нему оперативника. Тот, падая, ударился головой о крышку люка.
У оператора хватило ума не беречь казенное имущество, он просто отпустил видеокамеру. Пока она падала, его рука нырнула под пиджак. Он быстро освободит ствол, мгновенно определялся Марк, одновременно снимая его с предохранителя. Но не успеет сделать прицельный выстрел.
Рисковал ли Марковцев, ведя неравный бой? Нет, себе он мог сказать, что риска тут никакого нет, здесь имело место нечто большее. На что вообще после проведенного им теракта он мог рассчитывать? А куда девать первый срок — десять лет плюс восемь за побег из колонии? Только на пожизненное заключение. Больше половины заключенных просят о расстреле как о милостыне. Что терял Марк или приобретал, сбивая с ног очередного противника? Мог приобрести пулю — ту, что он будет вымаливать через полгода или год своего заточения. Потеряет ли он эти полгода или год? Нет, они пройдут в невыносимых мучениях.
Сергей действовал тем более решительно и с присущей ему долей артистизма, словно пел последнюю песню. Он походил на льва, «рожденного свободным».
Ему мешал оперативник, лежащий у его ног с вытянутой вверх рукой. Тот не чувствовал боли от врезавшейся в запястье стали наручников, но ее в полной мере испытывал на себе Марк. Подобно циркулю, опорная ножка которого представляла две руки — его и недвижимого противника, он крутился, нанося удары ногами ниже пояса, опасаясь захвата ноги. Два сильных удара в бедро, и оператор опустился на колени, вынося наконец-то руку с пистолетом. Однако сильный удар в висок окончательно повалил его на пол.
Марк, ломая ногти, бросил в погреб первое, что попалось под руку — запаску от «Жигулей», потом в узкий лаз полетел металлический стул, на котором он сидел. Он выигрывал дорогие мгновения, не давая операм вылезти из погреба. Потом, скрипя от боли и напряжения зубами, таща за собой бесчувственный груз, рискованно сблизился с погребом и захлопнул крышку. Не глядя, ударил ногой назад, вторично сбивая Пинковского и не видя, вооружился он или еще нет. Теперь нужно оглянуться и провести удар наверняка. Оказалось, не нужно: следователь ударился головой о стеллаж и сполз вдоль него.
Теперь один из основных моментов — заблокировать надолго оперативников в погребе. Отрезок полудюймовой трубы как раз подошел, чтобы плотно войти в проушину, она же ручка люка.
Похоже, ребята в машинах активизировались, но грамотно, хотя и ошибочно в этой ситуации, не ломанулись на шум в гараже и отдельные выкрики. Марковцев, еще не видя их, потянулся к разложенному на полу оружию, не мешкая выбрав бесшумную «амфибию». В считанные мгновения он сумел вогнать в рукоятку магазин и передернуть затвор. Противника он встречал уже вооруженным, стоя на одном колене, положив пистолет на сгиб левой руки.
Они были на расстоянии десяти-двенадцати метров. Именно с такого расстояния подполковник попадал в спичечный коробок. Два выстрела в одного, два в другого, попытавшегося вильнуть в сторону, и оба растянулись на бетонированной площадке перед гаражом.
И только сейчас скованный с ним оперативник начал приходить в себя. Сергей ударил его рукояткой пистолета в голову.
Марк хоть и находился в крайнем возбуждении, все же бросил насмешливый взгляд на полковника Суворова. Тот не был героем. Он лежал на полу, прижимая руки к больному месту. Его стоны были так же преувеличены, как и его резкий голос во время допроса.
Расставшись на время с пистолетом, Сергей вынул из кармана оперативника ключи от наручников и наконец-то освободил кровоточащую руку. Сейчас настала пора, по его представлениям, садиться в машину и немедленно покидать опасное место, однако его дерзкое нападение превзошло все ожидания, и Сергей решил взять паузу.
Вместе с ней он поднял с пола автомат и вставил рожок. Передернув затвор, направил ствол на очухавшегося оперативника:
— Раздевайся, герой! Быстро, не тяни время, помощи вам ждать неоткуда. Из погреба, — он кивнул на люк, — по сотовому не позвонишь и по рации не свяжешься.
Отпихнув ногой пистолет в сторону, Сергей, морщась от боли в левой половине груди, угрожая автоматом, заставил сдать оружие остальных оперов и согнал их в дальний угол. Тяжело поднявшись, к ним присоединился полковник Суворов. А Пинковский… Его поза на полу заставила Марковцева покачать головой.
Гиббон придавал своей личности особое, преувеличенное значение, отсюда и его слова: «Я лично поставил подпись под твоим освобождением». Подпись, разумеется, была, но поставил ее куда более высокий чин, нежели следователь Генпрокуратуры. Хотя как знать, устно мог распорядиться один, а вот подпись поставить другой, и именно Гиббон Пинковский, чтобы было кому отвечать.
— Сотовые, рации, ключи и бумажники на пол, — приказал Марковцев оперативникам. — Теперь по очереди застегнули себя наручниками к стеллажу. И без глупостей, терять мне нечего.
Марк сбросил с себя арестантскую робу, ботинки и, наигранно прищурившись, оглядел цивильный костюм контрразведчика. Облачаясь в него, учил уму-разуму оперативников:
— Из таких крепостей, как Лефортово и Бутырки, сбежать мог разве что Гарри Гуддини. Он и сбежал однажды, потратив на все про все полчаса. — Застегнув пуговицы на рубашке, Сергей взялся за брюки. — Я разгадал секрет мага, мужики. Он усыпил всех, усложнив свою задачу, — он не просто намеревался выбраться из тюрьмы, но и из металлического ящика, куда его поместили прежде, чем ввезли на территорию Бутырской тюрьмы. Вот где собака зарыта.
Присев на стул, Марк примерил ботинки — размер в размер.
— Великий Обманщик выбрался из ящика, который — обратите на это внимание — был его реквизитом. А ящик везли в повозке — в тюрьму волшебник разумно не полез и объявился через полчаса, выждав, пока пустой, но тяжелый ящик тюремщики тащили по коридорам и запирали в камере. Они-то думали, что несут в нем заморского кудесника…
Сергей надел пиджак и похлопал себя по карманам, обнаружив в них деньги, документы, курево.
— Все просто. А некоторые умники ломают головы над секретом великого мага, мол, унес он тайну в могилу. Теперь и Лефортово может похвастаться собственным колдуном.
Марковцев подмигнул полковнику Суворову и, перед тем как выйти из гаража и закрыть его на замок, каблуком ботинка привел в негодность рации, мобильные телефоны и забрал пару бумажников.
А из погреба действительно бесполезно связываться по сотовой связи или выходить в эфир. Бетонный, армированный, он представлял собой идеальный экран.
Марк снова оказался на свободе. Словно прощаясь, он хлопнул по капоту «пятерки» Валентина Мезенцева и проследовал к «Мерседесу».
На большой скорости Марковцев гнал джип по автомагистрали в сторону Москвы. Возле Люберец — пять километров до столицы, сбавил скорость, еще раз взвешивая, стоит ли предупреждать Ольгу. И еще раз пришел к выводу, что дочь они не тронут, теперь уже точно не тронут. Сейчас, после побега Марковцева, силовым структурам разумнее приставить к ней парочку оперативников, следить за каждым ее шагом, прослушивать каждый телефонный звонок. Лучшей защиты для нее не придумаешь.
«Да, — крякнул Марк, — вот доченька и узнала, что ее папа жив. Он теперь живее всех живых».
Сергей спокойно проехал пост ДПС. Жаль, что с машиной со спецномерами вскоре придется распрощаться.
46
Генерал Прохоренко, походивший на Фигаро — нынешний начальник управления ГРУ и бывший начальник управления ФСБ, — собрал срочное оперативное совещание и поначалу хотел взвалить всю вину за случившееся на Суворова. Однако с каждой минутой остывал. В первую очередь виноват он, генерал-майор Прохоренко. Он понимал свою вину, но не хотел нести ответственность. Правы оказались военные аналитики: начальники управлений ГРУ, выходцы из службы безопасности, в скором времени могут развалить уникальную военную разведку. Исключение составлял лишь генерал армии Ивашутин, заместитель председателя КГБ, руководивший Главным разведывательным управлением двадцать четыре года и отстаивающий корпоративные интересы даже в самом Комитете госбезопасности.
Находясь в кабинете Суворова на Лубянке, Прохоренко снял трубку и принял сообщение. Потом оглядел присутствующих офицеров. Вместо того чтобы заниматься делом, сидят на стульях вдоль стен и рассматривают свои ногти.
Борису Викторовичу позвонили из больницы, куда были доставлены раненые оперативники. Жизни их ничто не угрожает — сказал врач. Ничто, дополнил от себя Прохоренко, ни опасности, ни осложнения. Состояние у них тяжелое, но стабильное.
— Аккуратно он их подстрелил, — невольно похвалил генерал сбежавшего Марковцева, — с зеркальной точностью. Один был левша, другой нормальный, праворукий. Один получил две пули под правую ключицу, другой под левую.
— Немного помолчав, спросил:
— В погребе, кроме фугаса, ничего не нашли?
— Нет, Борис Викторович, — ответил Суворов, продолжая время от времени морщиться и думая, к чему этот бестолковый вопрос. И поймал себя на мысли, что так же бездарно расспрашивал сбежавшего преступника, который повесил себе на шею еще один труп: Пинковский, не приходя в сознание от полученной травмы головы, скончался по пути в больницу.
«Что будем делать, товарищи офицеры?» — вспоминал генерал-майор Прохоренко вопрос директора ФСБ. Что делать… Вопрос на засыпку. Нужно принимать все меры по задержанию особо опасного преступника, а как сделать это, сохранив пусть не голову на плечах, а хотя бы погоны? Спецслужбы уже в который раз упускают преступника. По халатности или намеренно — другое невозможно предположить.
Намеренно — конечно, худший вариант, Марковцев постарается доказать свою причастность к спецслужбам. Тут даже не надо подкидывать идею о его совместном с ФСБ теракте. Цели? Их множество, как мишеней в стрелковом клубе, пали — не промахнешься.
Как объяснить, что на месте подготовки преступления арестант обезоружил целую оперативную группу? Кто поверит в этот бред?
А цели Марковцева? Одна из версий: чтобы спастись, ему необходим мощный покровитель. Именно в связи с этим скандалом его захотят пригреть для дальнейшей атаки на власть с десяток активных политиков, временно скрывающихся за рубежом. Поскольку власть сплошь состоит из бывших и действующих высоких чинов из службы безопасности.
Марковцеву сделают все — паспорт, визу, «VIP-коридор», особый трап, специальный самолет.
На поимку беглеца директор дал сорок восемь часов. Больше умалчивать о побеге не удастся.
Что сделает Марк в первую очередь? — думал Прохоренко. Наверняка захочет встретиться с подельником, стрелявшим в него, поквитаться с ним и забрать деньги. Знать бы, кто подельник… Работа по установлению личности водителя результатов пока не принесла.
Генералу Прохоренко не оставалось ничего другого, как самому ехать в профильный отдел военной контрразведки ФСБ. Он проклинал человека, который в октябре прошлого года посоветовал взять в качестве консультанта (в то время контрразведка вела дело о преступлении военных в Объединенной группировке войск) Марковцева. Тогда остро стоял дефицит информированных людей, проходящих службу в Главном разведывательном управлении, а на Марковцева выбор пал еще и потому, что он мог стать «ручным» агентом — ФСБ Дает ему свободу, а он отрабатывает ее.
Все пошло вкривь и вкось еще во время его вербовки и совсем перекособочилось, когда Марк, не пожелавший оказаться в долгу, сбежал и сам — вот где подлость — предложил контрразведчикам свои услуги.
«Еще тогда надо было убрать его», — гонял желваки Прохоренко, сидя на заднем сиденье служебной машины. — Или возвращать обратно в колонию строгого режима. «Где начинается контрабас, так кончается музыка».
Борис Викторович оказался в крайне щекотливом положении. Если о хищении на базе узнает пресса, дело могут раскрутить таким образом, что Прохоренко из отдела в отдел таскал за собой секретного агента-преступника, в обоих случаях генерал — начальник управления.
Что на уме у Марковцева — неизвестно. Что бы ни случилось, нужно отгородиться от Марка, уничтожить агентурное дело на него как в профильном отделе ФСБ, так и в аналоговом — ГРУ.
А человека, которого проклинал Прохоренко, уже давно не было в живых. Перед тем как убрать майора ФСБ, Марк сказал ему: «Теперь ты убедился, что даже самый маленький, ничтожный сегмент в разведке может развалить целую систему?» Сегмент — это он, Сергей Марковцев.
«Хитер, дипломатичен, — Прохоренко читал его досье, изъятое из сейфа Шестакова, — для достижения цели не щадит сил, тщательно выстраивает план действия, всегда доводит дело до конца. Способен найти выход из любого положения. Человек действия, конкретен, крайне дееспособен. Всесторонне развит, неплохой психолог».
Почти то же самое, по тексту, можно найти и в другой папке. Когда Прохоренко уничтожит оба досье на Марка, никто не сможет документально подтвердить его причастность к спецслужбам. А то, что Марковцев бывший подполковник спецназа, Бориса Викторовича не волновало хотя бы потому, что Марк именно бывший, запятнавший себя, осужденный, бежавший из мест заключения. Он — преступник. Теперь преступник.
Пора завязывать эту практику, твердо решил генерал, когда в его руках оказалась заветная папка. Хватит держать агентов, работающих на десяток спецслужб. Здесь Прохоренко не преувеличивал: действительно, находились агенты, умудряющиеся, как последние проститутки, обслуживать сразу по несколько клиентов.
«Обложка» ласкала глаз:
Совершенно секретно Федеральная служба безопасности РФ Управление военной контрразведки В/ч…
ЛИЧНОЕ ДЕЛО Категория: Агент Псевдоним: Вергилий.
Устроившись на заднем сиденье служебной «Волги», Прохоренко развязал тесемки и раскрыл папку…
Первое, что бросилось в глаза, — название: «Сельская жизнь». Газеты. Небольшая пачка с намеком на земледелие и уйму свободного времени.
Когда и каким образом Марк осуществил подмену, было уже неважно. Главное в другом — все документы, начиная с установочных данных и заканчивая последним листом, за подписью оперуполномоченного или начальника отдела, с указанием, сколько в деле подшито и пронумеровано листов, плюс номерная печать войсковой части, оказались в руках Марковцева. Все управления именуются войсковыми частями, даже ГРУ носит этакий половинчатый номер — 44388.
Потянув за тесемки, генерал практически запустил таймер этой мощной бомбы, но время срабатывания запала знал лишь Марк.
Что мог сделать генерал? Ему передали папку, которую он просил; взял и ушел. Он любил это выражение — вешать собак, которое в свое время как нельзя кстати подошло к Андрею Овчинникову. Теперь не на кого повесить хотя бы одну собаку, а в профильном отделе военной контрразведки окончательно и бесповоротно, определятся: генерал Прохоренко — начальник управления оперативной разведки ГРУ, конкурент и до некоторой степени противник.
Но генерал не был бы контрразведчиком, если бы не обладал способностью быстро успокаиваться и находить в относительном покое ответы на те вопросы, которые еще несколько минут назад казались трудноразрешимыми. Ведь Марковцев — одиночка, размышлял Борис Викторович, за ним нет ни одной организации — политической или финансовой, заинтересованной в свержении со своего кресла гэрэушника. Только при мощной поддержке удар Марковцева достиг бы цели. Атак… «Ну, сменю я один кабинет на другой, и все. Какой-нибудь горожанин прочтет статейку и ничего не поймет в ней. Зачем и почему генерал таскал за собой из одной управы в другую агента? Человек сведущий, а значит, близкий по роду к спецслужбам, сразу определит: пустая подстава. А кому она выгодна, если я останусь на месте или чуть подвинусь? Да никому. Выходит, компромат — «утка»?» Да, если только не предупреждение. В этом случае тот же сведущий человек призадумается над тем, что еще могут «слить» на «управляющего» оперативной разведкой ГРУ.
Однако к тому явно тревожному времени генерал приложит все силы, чтобы обнаружить папку, выйти на Марка, этого фабриканта-одиночку, чья мануфактура оставляла желать лучшего. И не такие дела пропадали вдруг из высоких кабинетов. Из Генпрокуратуры исчезали целые тома.
«А если конкретно, — напоследок подумал генерал, — то таскал я Марка за собой по роду службы, потому что нужен мне был именно такой агент, как Марковцев. Неважно, из тюрьмы я его вытащил или откопал в навозе».
Как бы то ни было, в душе еще долго останется тревога, неустроенность, чёрт бы побрал Марка! Сейчас же смятение переплелось с каплей самодовольства: генерал, включив воображение, сравнил себя с Эйнштейном. Может, в момент написания бессмертных формул («Воображение важнее, чем знание») великий физик находился в подобном состоянии?
Как бы то ни было, думал он больше о собственной безопасности, забывая о крупных неприятностях, грозящих всему управлению. Может, глобальные неприятности прятались за собственной виной и оттого генерал внутренне не мог принять их на свой счет или хотя бы как-то разделить ответственность?
В этом случае воображение преобладало над знанием.
47
В карман к издыхающему Гиббону Сергей не полез — денег было достаточно, чтобы пару-тройку дней не попадаться на глаза московской милиции. Все оперативники оказались людьми состоятельными. Служа отечеству, зарплату, видимо, получали в валюте. Рублей в бумажниках — не хватит на проезд на автобусе, зато долларов — в среднем подвести в каждом портмоне. Ресторан на Тверской — самое удобное место, чтобы прийти в себя и отдохнуть, место, где богатые посетители больше озабочены своими персонами, официанты — деньгами клиентов, милиция — кошельками проституток.
Перевязав кровоточащую руку носовым платком и скрыв перевязку под манжетой рубашки, Сергей окончательно привел себя в порядок в туалете ресторана. Небрит — это даже хорошо. Излишне бледен — известный признак аристократичности.
Полусладкое красное вино, исходящий соком шашлык довершили начатое, и Марк буквально почувствовал прилив сил. В половине двенадцатого, подмигнув проститутке, разрешил увести к себе. И там, в маленькой однокомнатной квартире в Мамоновском переулке, приняв ванну, он растянулся на широкой двуспальной кровати.
Девушка представилась Ингрид — вряд ли ее звали так на самом деле, но класс явно европейский. Невольно округлив глаза на едва затянувшиеся шрамы клиента и свежую рану на запястье, она немедленно дождалась ответа:
— Подружка попалась темпераментная. Сможешь повторить?
Ее Марк выбрал потому, что она не навязывалась к клиентам, не говорила пошлых и глупых фраз вроде:
«Останешься доволен», «Не пожалеешь» — ждала, когда ее заметят. Не совсем верная тактика, но сегодня она ее не подвела. И деньги получила фирменные — «от сотрудников Федеральной службы безопасности».
— Я сделаю наоборот, — пообещала «немка», заодно отвечая на вопрос клиента. — Я буду нежной.
— Да, будь нежной, — попросил Сергей.
Последний раз Марковцев пользовался услугами проститутки лет шесть назад в Таллине. Тогда он перебрал со спиртным и наутро помнил только атласную грудь, бедра… Кажется, что-то отдаленно похожее на секс произошло в ванной.
А вот последний раз к нему были нежны… Подсчитать оказалось делом трудным, цифры перед глазами поплыли, затылок зажгло, по телу пробежала волна кайфа, и Сергей успел подумать: «Так я быстро «озябну». Впрочем, к чему показывать себя альтруистом?» И он расслабился…
«Да, секса в нашей стране как не было, так и нет. На этот раз утром я вообще ничего не вспомню», — подумал Марк и уснул.
Проснулся он, как ему показалось, тут же, однако настенные часы показывали начало девятого. «Немка» сидела рядом на кровати и мягко касалась ладошкой его плеча. На ее голове тюрбан из полотенца, на плечах махровый халат, руки пахнут кремом, лицо в веснушках.»
— Ты не сказал, во сколько будить тебя. Уже восемь.
— Я вижу. — Сергею захотелось притянуть ее к себе, поцеловать — хотя бы за ее домашность, свежесть, за отсутствие вульгарности на лице, просто за приют, хотя и оплаченный. — Я позвоню от тебя?
Она молча перенесла на кровать телефон и деликатно удалилась на кухню.
Сергей набрал номер Скворцовой. Перед тем как поздороваться и назвать ее по имени, перегнулся посмотреть, закрыта ли дверь на кухню. Отчего-то пришла мысль вообще не называть Скворцову по имени — просто поздороваться.
— Привет. Не разбудил?
Он не боялся прослушки — слишком короткий срок прошел с момента его побега. Прослушивание разговоров вещь дорогая, хлопотная, сразу «жучок» не поставишь. Если Катя «на измене» у своих коллег, вначале у ее дома в Барабанном переулке выставят наружное наблюдение. Как его выставляют и как уйти от «хвоста», Сергей знал на «отлично».
— Котенок, не разбудил, спрашиваю?
Нет, наверное, вчера он много выпил или откровенно заспал тот факт, что для Скворцовой он по-прежнему находится в Лефортове.
— На том же месте в тот же час, — он быстро закончил разговор, положил трубку и снова набрал номер, на этот раз он звонил в Дагестан Шамилю Наурову.
На кухне Сергея ждал легкий завтрак, чашка горячего кофе. Не хотелось думать, что «немка» отрабатывает его деньги, но мысль эта занозой сидела в памяти. Закончив завтрак, Марк сказал:
— Возможно, та страстная подруга, которая исполосовала мое тело, станет искать меня. Темперамент, что поделаешь. Ты меня не видела, договорились? Иначе она и тебя исполосует.
Глава 15 Смертельный недуг
48. 19 сентября, среда
Марковцев назначил встречу на Кузнецком Мосту. В столице не жарко, и Катя вышагивала рядом с Сергеем в открытых туфлях на высоких каблуках, вязаной льняной кофте и джинсах.
— Не боишься, что я сдам тебя? — Она кивнула на дом, мимо которого лежал их путь. Кузнецкий Мост, 22, бывшая приемная КГБ, а ныне «почтовый ящик» ФСБ, сюда стекаются в основном анонимные письма от граждан.
Сергей если и ходил по лезвию ножа, то делал это в открытую. Впрочем, наверное, он прав: у себя под носом ФСБ вряд ли станет искать беглого преступника.
— Марковцев, ты столько натворил, что за одно знакомство с тобой положен расстрел. И сам ты живучий.
Ты какой-то непотопляемый. Вот и сейчас не идешь ко дну, а снова хочешь выжить.
— Поможешь мне? Ты единственный человек, Катя, кому я могу доверять.
— И тем не менее проследил, нет ли за мной «хвоста».
— Обычное дело, — пожал плечами Марковцев.
— Я устала, — честно призналась Катя. В отличие от генерал-майора Кричанова, она не верила, что у Сергея есть будущее. — Я хочу поставить в наших деловых отношениях точку. Мне нужен деловой партнер, понимаешь?
Сказав это, Скворцова пожалела и себя, и Сергея. Ему сейчас трудно, но ей что, на роду написано терпеть и облегчать его жизнь?
— Помнишь, по твоей просьбе я делала запрос на Шамиля Наурова?
Сергей кивнул: помню.
— Так вот, — продолжила Катя, — на него я ничего не нашла, о чем и сказала тебе. Но запрос вывел на меня коллегу из контрразведки. Ты в это время брал заложников в Новограде. Слушай, — Катя остановилась, — как тебе такое в голову пришло? Ответь: ты ненормальный?
— Ты говорила про коллегу, — напомнил Сергей.
— Поговорим про коллегу, — согласилась девушка, — только ничего хорошего не жди. Ответь мне — и продолжим. Ты работал на Наурова?
— Да.
— Отлично! — похвалила Скворцова и нервно рассмеялась. — Я даже представляю, какие доводы он привел, привлекая тебя на свою сторону. Он рассказал тебе байку про своего сына, да? Якобы попавшего в плен.
— Давай детали, — потребовал Марковцев, подавив в себе вздох: как же легко было общаться с «немкой» и как трудно, тягостно вести разговор с «русской».
— Детали следующие. При осмотре тел погибших на плече Саида обнаружили характерные синяки от приклада, нашли одежду, которую он скинул во время боя, а в ней — бумаги, доказывающие его причастность к бандформированию Султана Амирова. Это спецслужбы, ФСБ подкинула идею выставить бандита мучеником.
— Зачем?
— Об этом чуть позже. А теперь о том, почему я ничего не нашла на Шамиля Наурова и почему на мой запрос отреагировал мой коллега. Информация на Наурова засекречена, его подозревали в сотрудничестве с одной из саудовских спецслужб.
— Не вяжется, — заметил Сергей. — Засекречена — и подозревали. Что, подозрения с него сняли, а информация так и осталась засекречена?
— Ловишь все на лету, — усмехнулась Скворцова. — Науровых в Дагестане несколько сотен, в сочетании с именем Шамиль — десятки. Шамиля подозревали в получении — с последующей активной отработкой — денег саудитов. В том, что в 1997 году через подставное лицо, Султана Амирова, он создал «Союз мусульман», который установил тесные контакты с радикальными исламскими организациями — «Братья мусульмане», «Исламская партия возрождения».
Катя отрубала слова, буквально отыгрываясь, ненавидя собеседника — именно это прочел в ее глазах Марковцев.
— Контрразведка хотела поиметь на смерти Саида выгоду, втянуть Шамиля в игру. Дезинформация прошла на высшем уровне, документально зафиксированная, прошедшая в эфире. Саид и стал в ней мучеником. Домысли, что произошло в сарае, где он охранял заложников. Только время не позволило ему уничтожить все улики, доказывающие его причастность к отряду Амирова.
— Вернемся к Наурову, — попросил Марковцев, гоняя желваки.
— Со смерти Саида прошло всего несколько дней, — продолжила Скворцова чуть мягче, — и контрразведка поняла, что «тянула пустышку». Агентом саудовских спецслужб оказался тезка Наурова, работающий в нефтяном бизнесе.
— Коллега спросил, почему ты интересуешься Науровым?
— Конечно, спросил, — иронично ответила Скворцова, — как только поздоровались.
— И как ты ответила?
— Как всегда — невинно. Сказала, что Шамилем интересуется пресса. Назвалась источником, которые в СМИ называют «пользующиеся доверием».
— Он спросил имя журналиста?
— Так я ему и ответила! Он сам такой же источник, как добрая половина сотрудников ФСБ. Легкие деньги — любая секретная бумажка, попавшая к тебе в руки, на глазах покрывается водяными знаками.
— Я поделюсь с тобой. — Смысл этой фразы был известен только Сергею, он снова сравнил тяжелую на слово Катю и «ночную бабочку» Ингрид.
— Хочешь, чтобы я развернулась и ушла? — Казалось, Катя прочла мысли собеседника, однако ее покоробило одно только слово о дележе.
— Еще один вопрос: твой коллега проявил личную инициативу или?.. — Марк вопросительно приподнял брови.
— Личную, — ответила Скворцова. — В противном случае подъехал бы ко мне сразу после моего запроса. Он не полез в дебри. Сейчас же, если предположить невероятное, что он связал мой запрос с терактом в Новограде, он сам попросит меня молчать о нашем разговоре. Иначе начнет подыскивать себе другую работу.
— Логично.
— Что собираешься делать?
— Хочу адресовать пару ласковых твоей конторе.
— Через меня, — заметила Катя.
— Какая разница? Ты отыгралась на мне, я на тебе.
— Я не отыгрывалась, — возразила девушка. — А если это и так, у меня на то есть причины. Чего не скажешь о тебе. Ты же нервничал, когда я рассказывала про Саида.
— Да?
— Что да?.. И не надо качать головой. Лучше назови причину.
— Хорошо, я назову. Слушай внимательно. Шамиль не все рассказал мне, но в его доме я наткнулся на видеокассету, которую он, по-видимому, скрывал от всех. Содержание, можно сказать, стандартное. Общий план горной местности, десяток чеченских боевиков в грязной униформе, среди них выделяется молодой человек в гражданской одежде — Саид Науров. Поначалу я не узнал его, поскольку лицо его было синее от побоев. Слушаешь, Катя?.. В руках у парня пистолет, перед ним стоит на коленях пленник — не русский, что само по себе значимо, а кавказец, земляк. Под дружные крики бандитов Саид спускает курок, пленник со связанными руками падает замертво. На «вступительный взнос» нового члена банда отвечает приветственными криками: «Аллах акбар!» Стандартный способ привлечь на свою сторону, правда? Сажаешь человека в подвал и начинаешь избивать его.
Сергей закурил и глубоко затянулся.
— Парнишка виноват лишь в том, что не вынес пыток. Слабый он оказался или нет, судить не нам. Запись казни передали Шамилю, и с той минуты дагестанец забыл о выкупе. Пока я не просмотрел кассету, не знал, как отнестись к словам Наурова: «Я мог выкупить Саида, но тратил деньги на то, чтобы выйти на Амирова и отрубить ему голову». Потом все стало на свои места. Не поняла?.. Это же так просто — Шамиль отказался от сына. Зачем ему сын-бандит, убийца? «Сыновние недостатки — это отцовские ошибки». Уверен — если бы Саид каким-то чудом оказался дома, отец убил бы его.
Не докурив до конца, Марк выбросил сигарету и, глядя поверх головы Скворцовой, на здание «почтового ящика» ФСБ, продолжил:
— Теперь обещанная пара ласковых. Зная все или почти все, ФСБ тем не менее решила поиграть в разведчиков. Буквально — в кости, на мертвеце. Это тот самый момент, который не давал мне покоя. Но после твоих откровений мне все стало ясно. Представь состояние Шамиля, когда он получил одну кассету от бандитов, а потом другую, по сути — тоже от бандитов. И там и там грязный шантаж.
Марк понимал Шамиля как никто другой. Привыкший копаться в своей душе, бывший настоятель вывел простую формулу: дагестанец давно похоронил сына, в нем лишь жила память о нем, и то до определенного рубежа, до критической отметки — пока сын не прервал свои страдания возгласом согласия и не прервал мучения своего соплеменника.
Ни с того ни с сего, словно гася неловкость, Сергей заговорил о деньгах:
— Я связался с Науровым по телефону и напомнил ему про окончательный расчет. Сегодня мне должны передать часть денег — здесь, в Москве. Много Шамиль не обещал, его люди наберут тысяч двести пятьдесят — триста. Остальное потом.
— Хочу спросить вот о чем, — после долгой паузы возобновила разговор Катя. Но снова замолчала. Марк уже объяснил, что оказался в информационной блокаде и ничего не слышал о дальнейшей судьбе Амирова. А Шамиль не тот человек, который станет трубить о том, как он расправился со своим кровником. Другая причина общая: Наурову нельзя показывать, что он является заказчиком этого преступления.
— О чем думаешь? — спросила Катя.
— О приснопамятном Косте Горохове…
Марковцев не сомневался — Костя скоро даст знать о себе. У него на руках огромная сумма. Не все, но часть денег переписана по номерам, и длинные столбцы цифр разосланы по всем банкам не только России.
Он слаб на голову, думал о нем Марк, руки работают хорошо, прицел явно не сбит, храбростью не блещет — не посмел посмотреть в глаза умирающему товарищу, даже контрольный выстрел произвел в сердце, а не в голову. Храбр от жадности, подвел Сергей итог рассуждений.
— Ты говорил с Шамилем по телефону, — задумчиво произнесла Катя. — Какой, на твой взгляд, вывод он сделал прежде всего?
Марк покачал головой:
— Не знаю. Мне показалось, старик обрадовался моему звонку.
— В первую очередь он подумал, что ты на свободе благодаря спецслужбам, которым ты все рассказал и которые хотят взять Шамиля как бы с поличным, с Амировым. И денег ты не получишь. Дагестанцы вообще не приедут на «стрелку», опасаясь «стрелочников» из ФСБ. Просто Шамиль сказал первое, что пришло ему в голову. Вот и все.
— А если я не приду к месту встречи, докажу обратное, что ли? С такими подозрениями ты в историю войдешь. Мой тебе совет: бросай думать гэбэшными штампами.
Не попрощавшись с Катей, Марковцев развернулся и пошел прочь.
Девушка призвала на помощь все силы, чтобы окликнуть Сергея и пойти ему навстречу.
49. Дагестан
По лбу Султана стекали крупные капли пота. Сейчас он делал то, что должен был сделать неделю, две, месяц назад. Отчасти жалел, что не занимался в камере физическими упражнениями, иначе его руки, не держащие последние два года ничего тяжелее Корана, не дрожали бы, нажимая на подушку, и дыхание не походило бы на хрипы издыхающего, отжившего свое пса.
Острые лопатки, резко обозначившиеся под рубашкой, готовы были порвать ткань и вылезти наружу подобно крыльям окостенелого, давно вымершего ящера. Но ящер ожил и по сущности своей откровенно наплевал на археолога, откопавшего его.
Шамиль Науров извивался, прижатый к кровати двумя здоровяками. Они держали его руки и ноги, а Султан душил своего «спасителя», из последних сил нажимая на подушку.
Сидя в подвале, он слышал пустые, на его взгляд, разговоры хозяина, походившие на нытье. Два дня назад, например, Шамиль в разговоре с невидимым собеседником пришел к выводу, что шансов оказаться на свободе у Марковцева нет. Султан мог явственно представить бывшего подполковника в одиночной камере, как в русской сказке, — к одной стене задом, к другой передом, читающего Новый Завет. Получился этакий русско-чеченский гибрид, ибо Султан срисовывал образ арестованного с себя.
«Он вечно будет торчать в этой тюрьме! — выкрикнул «кавказский пленник» и едва не задохнулся от злорадства. — Он сдохнет в ней!»
Охранники вечерами включали транзистор. Привыкший к радио, Султан напряженно вслушивался. Но идиоты-стражники ловили не те волны. Как ему хотелось крикнуть: «Поймайте «Радио России», скоты!»
Сейчас охранники, не уважающие главное радио страны, мокли на дне озера. А их босс уже был близок к тому, чтобы окончательно стать безраздельным хозяином этих мест: он перестал сопротивляться, но тело его все еще напряжено. Султан, полулежа на нем, ждал, когда мышцы жертвы расслабятся и он наконец-то сможет вздохнуть свободно, отпустить руки и на подрагивающих ногах отойти от кровати.
Все?
Пока нет. Амиров почувствует момент наступления смерти, ибо хорошо знал ее поступь.
Вот сейчас, сейчас…
Он сам и его отдушина в подвале превратились в одно-единое слуховое окно. Оно ловило даже те звуки, которые не в состоянии услышать ни один самый чуткий зверь. Его рык: «Он сдохнет в ней!» — потонул в еле слышном возбуждении старика: «Марк на свободе!» Он говорил с ним?.. Да, и речь шла о деньгах, об окончательном расчете… Невероятно!..
Султан вдруг рывком отбросил подушку и, отирая взмокший лоб рукавом рубашки, взглянул в лицо старика. Седоусый, с приоткрытым ртом, Шамиль широко распахнутыми глазами отвечал на его взгляд. «Еще бы чуть-чуть, и он вечно смотрел бы так», — машинально подумал Султан.
Да, Науров проделал огромную работу, и неважно, кто виноват, что на последней стадии обработки дорогостоящую деталь запороли. А брак выбрасывают.
— Ты, Шамиль, не сегодня-завтра все равно захлебнулся бы манной кашей. Но ты, старая сука, решил перед смертью отомстить мне за своего трусливого сына Просто так я не дам тебе умереть. Слышал, у тебя есть два племянника. Прежде чем ты сдохнешь, увидишь их смерть. Лече! — позвал он товарища. — Где Алибек?
— Во дворе, — отозвался Дугушев, прибывший из Москвы вместе с десятком своих бандитов.
— Позови его.
Через минуту перед Султаном стоял Алибек Уваров, местный, с длинными, ниспадающими на плечи волосами. В комнате, где горел только ночник, его глаза выделялись яркими яичными желтками.
— Что знаешь о племянниках Шамиля?
Алибек пожал плечами:
— Да так… Неразлучная троица, дружат с русским пацаном.
— Кто такой?
— Зовут Алексеем, ни отца, ни матери, живет с сестрой. Его отец шкипером в яхт-клубе работал. Напился, башку о мостки разбил. Оба Науровых постоянно торчат либо дома у старшего, либо на причале. Там у него лодка своя.
— Говоришь, лодка у него своя? — Выслушав товарища, Султан похлопал по щекам Наурова. — Слышал, ты, мститель? — И снова переключился на Алибека. — Мы останемся на день. Завтра с утра найди предлог, под которым пацаны отправятся в море. А мы следом, на твоем катере.
Казалось, больнее старому дагестанцу не сделаешь, но Султан умел вить из людей веревки. Склонившись над хозяином дома, он прошептал ему на ухо несколько слов. И, как ему показалось, услышал в ответ еле различимое:
«Иуда…»
Потом довольно отчетливо:
— Иуда!..
Проклятья останутся на губах Шамиля ровно столько времени, сколько он будет умирать.
50. 20 сентября, четверг
Катер Алибека Уварова стоял, покачиваясь, в «пауке». Роскошный катер, с остроскулыми плиссирующими обводами корпуса. Благодаря им Алибек выходил в море и в сильное волнение.
Погода благоприятствовала мероприятию — штиль, ни одной яхты в море. Алибек встал за штурвал, два его приятеля устроились на кормовом диване, стиснув с двух сторон Шамиля. Руки у дагестанца связаны за спиной, рот завязан. Амиров расположился на переднем сиденье.
Полчаса назад от берега отчалил утлый «Крым». На борту неразлучная компания пацанов — Алексей и два племянника Наурова.
Алибек не стал делать отвлекающих маневров — шкиперу или боцману яхт-клуба в бинокль будет хорошо виден изменившийся курс катера. А плюхать за пять миль Алибек не собирался. Главное, пацаны сейчас вне зоны досягаемости биноклей. Он взял курс вдоль берега, заранее всматриваясь в даль.
* * *
Алексей опробовал модернизированное зажигание — приладил к бобинам на «Вихре» трансформаторные катушки от старого магнитофона. Заодно решил испытать, как будет работать мотор на оригинальной смеси — бензин пополам с соляркой без добавления в бак масла. Сейчас многие лодочники перешли на такую смесь. Солярка здесь намного дешевле бензина, ее можно купить у моряков. Сосед подсказал парню, на сколько нужно отвинтить винт качества на карбюраторе, но вначале посоветовал завести мотор на обычной смеси, а затем переключиться на другой бак.
«Вихрь» завелся с первого же рывка стартера. Алексей подмигнул товарищам: учитесь. Потом тронул лодку с места, приготовившись дать Мишке Наурову команду перекинуть шланг на другой бак.
Мальчик, кроме этого задания, исполнял роль живой помпы. Старый «Крым» сквозь изъеденные коррозией клепки быстро набирал воду. Убрав из-под ног стлань, Мишка то и дело вычерпывал воду ковшом, похожим на те, которыми в магазине развешивали сыпучие продукты. На ходу еще ничего, но стоит остановиться, как лодка становилась похожа на дуршлаг. Одному, конечно, на этой ржавой банке ходить опасно.
— Пальцем зажми, — еще раз предупредил товарища Гальчиков, — чтобы воздух не попал.
Еще немного, решил он. Пусть движок как следует прогреется.
Алексей в свои восемнадцать был опытным мотористом. Не раз уходил на вельботе, принадлежащем яхт-клубу, далеко в море.
— Давай, Мишка. — Алексей не стал сбрасывать газ, давая двигателю на больших оборотах подхватить незнакомую смесь.
Пока все шло нормально, даже звук «Вихря» не изменился. Хотя… наверное, стал чуть тише, что ли. Нет, это воображение подсказывает, что якобы новая смесь подходит мотору лучше старой.
Алексей улыбнулся, обернувшись назад: за лодкой над кильватерной струёй протянулся шлейф черного дыма. По нему стопроцентно можно определить, кто экономит на бензине.
— Здорово идем, а? — Они шли на Приветливый, чтобы по просьбе Шамиля Наурова забрать с острова какое-то оборудование. Его, по словам незнакомого парня, оставили на пирсе. «Может, еще какое-нибудь оружие нашли?» — предположил Булат.
Только они стали забывать об этой истории, как снова, будто наяву, перед глазами встали мрачные стены бастиона, оружие, капитан Санников, которого словно подменили — куда-то подевалось его простецкое выражение лица, вместо него появилось командирское высокомерие.
Булат частенько подумывал над тем, чтобы пойти в милицию. Ему-то ничего не будет, а вот Лешку могут посадить, ему уже восемнадцать. Да еще Санников припугнул: мол, за такие вещи спецслужбы в живых не оставляют.
С одной стороны, наивными показались слова капитана, а с другой, слышался в его голосе упор на Алексея как на подельника.
А Булат снова подкинул идею: мол, узнал дядя про их выкрутасы и решил на месте преступления вправить им мозги.
«Чего гадать? Поехали», — распорядился Гальчиков.
* * *
— Они? — Лече Дугушев из-под припухших век наблюдал за «Крымом», лодчонкой, конечно, не для моря. — Мотор горит, что ли, не пойму…
— На соляре прут, — догадался его сосед Аслан Гумиста, с насыщенного коричневого цвета глазами навыкате. Он был худ, желчен, страдал язвой и оттого был нервным и нетерпимым. Когда его желудок взрывался острой болью, он готов был убить кого угодно: врача, аптекаря, подругу — за ее сочувствующий взгляд, собаку, которая, будто предчувствуя приступ хозяина, зaбивaлась в угол…
— Они, — подтвердил Уваров, следуя курсом «Крыма» и быстро нагоняя его. Обернулся назад: от берега отошли достаточно далеко, но можно еще дальше, придется подстегнуть пацанов.
Катер Алибека качнулся на волне, обходя «Крым». Рулевой, поравнявшись с лодкой, энергичным жестом указал направление и, надрывая голосовые связки, крикнул:
— Давай вперед, пацаны! Дядя вас заждался.
Друзья переглянулись, еще не замечая между двумя парнями Шамиля Наурова.
Роскошный катер тем временем сбавил обороты и шел вровень с «Крымом».
— Леша, разворачивайся. — У Булата неожиданно пересохло во рту: он увидел, кто и в каком положении находится на кормовом диване катера. — Разворачивайся, — снова повторил Булат онемевшими губами. Кожа на его мальчишеском лице натянулась, приобретя восковой оттенок. Таким же бледным и испуганным был и Мишка.
Алексей, остро почувствовав ответственность за младших товарищей, искал выход из тупикового положения. И не находил его. На «Вихре» — тридцатке от стосильного мотора, разгоняющего катер до шестидесяти километров, не уйдешь, он в два с лишним раза быстрее. И до берега далеко.
Гальчиков обернулся: берег удалялся все дальше и дальше. Он сидел высоко, как и многие на подобных лодках, глядя поверх ветроотбойного стекла.
Алексей резко развернул лодку, надавил на рукоятку газа, удерживая ее рукой — последний зубчик был сломан, — и катер пошел чуть быстрее.
— Не успеем, Леша. — Булат, сидящий рядом на переднем сиденье, бросал взгляды то на дядю в лодке, то на далекий берег. На парней старался не смотреть.
Парнями их сложно было назвать. Всем чуть за тридцать, кроме пассажира на переднем сиденье, тот выглядел на сорок. Один из них по виду неповоротливый, с мясным загривком. Рулевого звали Алибеком, приятели часто видели его в поселке.
Катер шел на расстоянии нескольких метров от «Крыма», все так же борт о борт. И так же, словно отсутствующим взглядом, смотрел вперед рулевой. Вот он оглянулся. Еще раз. Что-то показал. «А-а, — длинно и отрешенно протянулось в голове Алексея, — приказывает остановиться».
Парень не отреагировал на жест Алибека. Рука на рукоятке занемела, костяшки пальцев побелели, тросик газа, казалось, вот-вот оборвется от напряжения. Он скосил глаза чуть в сторону: голова Булата мелко подрагивает; что делает Мишка на заднем сиденье, не видно.
Повернувшись, Алексей различил в легкой дымке очертания бастиона. Хотя нет, это воображение играет с ним в надежду или откровенно насмехается, показывая два равноудаленных от лодки берега. И даже если Приветливый оказался бы в зоне видимости, идти до него немало. Поначалу он долго не будет увеличиваться в размерах, потом резко вырастет в глазах, а потом снова будто застынет…
Такая игра в морских просторах была хорошо известна Алексею: вот земля, а катер не может приблизиться к ней, она уходит с такой же скоростью… И что делать на острове, когда неизвестно, что будет на берегу. И дойдут ли они до земли?
Катер Уварова наддал и в нескольких метрах впереди пересек курс «Крыма», начал сбавлять обороты. Чтобы не врезаться ему в корму, нужно сбросить газ. Однако, не снижая скорости, Алексей рискованно обошел катер. Кажется, услышал вдогонку ругательство. «Вихрь» ревел, окутал черным дымом преследователей. Но работал четко. Здорово работал. Сейчас «Крым» шел со скоростью около тридцати в час.
Позади солидно, глухо обозначился рокот набирающего обороты стационарного мотора. Катер «ЛС», марка которого используется для обслуживания соревнований по парусному и водно-моторному спорту, за несколько секунд поравнялся с беглецами. Будто упираясь широкой грудью в открытую с кормы рубку, рулевой в очередной раз жестом приказал остановиться.
Алексей проверял свои нервы на прочность. «ЛС» стал сближаться, но вплотную, конечно, не подойдет, пожалеет лакированные борта. А обшарпанному, пятнадцатилетнему «Крыму» можно пойти и на абордаж. Гальчиков дернул руль влево. Преследователь метнулся от него в сторону. Алибек, избегая столкновения, взял штурвал очень круто, и страдающий креном на большой волне катер едва не перевернулся.
— Вот сучонок!! — Уваров сбросил обороты, выравнивая лодку, и снова прибавил газ. — В случае чего успокой кого-нибудь, — крикнул он Гумисте, не оборачиваясь.
Чеченец снял «ТТ» с предохранителя и передернул затвор. Лучшей мишенью был Алексей Гальчиков — выше остальных, к тому же сидел высоко. Однако стрелок выбрал сидящего неподвижно Михаила. Приноравливаясь к раскачке обеих лодок, Аслан ожидал команды. Он спустит курок, если пацаны продолжат бестолковую гонку. Все равно им деваться некуда. Хотя погоня за дерзкими смельчаками доставляла удовольствие, заводила. Они сопротивлялись, во всяком случае, один из них, старший. Смелый парень.
Алексей, обернувшись на катер, прибавивший ходу, увидел в руках чеченца пистолет.
— Пригнитесь! — выкрикнул он. — Оба! — И сам выдернул из-под себя подушку.
Очередной маневр, и «Крым» снова взял курс на остров. Алексей смотрел через мутное стекло старой посудины, призрачное видение Приветливого плясало на стекле, раскачивалось вместе с лодкой.
Катер Уварова промчался в пяти метрах от левого борта и снова пересек курс беглеца в непосредственной близости. И еще раз повторил свой маневр. Теперь уже Алексей, избегая рокового столкновения, отвернул в сторону и потерял при этом ход. Накатившая сзади волна захлестнула мотор без кожуха, залила свечи, и двигатель заглох.
* * *
Алибек рассмеялся, глядя на вооружившегося веслом парня. Два других распластались на стланях и голов не поднимали. Смельчак был смешон со своей дюралевой трубой перед вооруженным «ТТ» Гумистой. Хотя до этого огрызался, довольно ловко уходя от преследования.
— Лодку не продырявь, — предупредил он Аслана, — отбуксируем ее ближе к берегу.
Уваров огляделся. До берега этим хилякам не доплыть. Правда, в виду бастиона есть небольшой риф с нехорошей репутацией. Там и при небольшом волнении гибнут яхты, их словно магнитом притягивает на острые скалы. Но расстояние не настолько ничтожное, чтобы думать о нем как о спасительном для беглецов варианте. Линия пароходных рейсов в этом месте проходила очень близко к берегу.
— В воду, сопляки! — Алибек тоже вооружился веслом, второе взял в руки Лече Дугушев. — Считаю до трех. Потом буду таранить вашу посудину, пока она не перевернется. Но тогда я вас, паскуды, распластаю винтом. В воду!
— Погоди, — Гумиста с ухмылкой указал на осадку «Крыма»: лодка в воду погружалась буквально на глазах.
Алексей молчал. Бесполезно откачивать воду, даже если они возьмутся за работу втроем. Она долго зачерпывала во время преследования, да еще захлестнуло волной. Совсем она не утонет, ее удержат на плаву пенопластовые плиты, расположенные в бортах и носовом герметическом отсеке.
— Пацаны, обувь снимайте, — тихо распорядился он. Катера сошлись бортами. Первым ударом весла, пришедшимся в предплечье Алексея, Уваров ослабил его хватку, а вторым выбил весло из его рук. Потом сильно ткнул в грудь парня. Избегая нападения Гумисты, Алексей прыгнул за борт. Все равно покидать полузатонувшую посудину. Лучше уж без серьезных травм.
Сейчас он не думал, сумеет ли доплыть до берега, его занимали другие мысли: оставят ли их в покое. Могут на прощанье долбануть веслом по голове. Наверняка так и поступят, дабы исключить любую возможность возвращения кого-либо из них.
Он посмотрел на барахтающегося рядом Мишку. Мишка, может, и протянет какое-то время, а вот Булат…
Бандиты словно знали о том, что Булат не очень хорошо плавает. Хотя к чему им знать, стоит только поглядеть на его хрупкую фигуру, испуганное лицо, судорожные движения его рук.
Алексей не проронил больше ни одного слова. Он понимал — просить этих людей пощадить хотя бы самого маленького бесполезно. Заодно берег силы, прекрасно зная, что порой не хватает всего капли, всего одного движения, одного глотка воздуха.
Бандиты накинули фал на переднюю «утку» лодки и выпустили его метров на десять. Они ждали, когда усталость подберется сначала к одному, потом к другому. Старший казался сильным парнем, но он быстро устанет, спасая сначала одного товарища, потом другого. Чтобы спастись самому, сил у него не хватит.
А младший, похоже, быстро начал сдаваться. Вот он, следуя указаниям старшего, переворачивается на спину, пытается вытянуть ноги в горизонтальное положение. Ему помогают оба товарища. Один занялся его ногами, другой заводит за голову руки: в таком положении можно долго находиться без движения, отдыхать. Но маленький ублюдок боится расслабить свое тело, боится утонуть, все мышцы его напряжены. В рот попадает вода, он отплевывает ее вместе с нечленораздельными выкриками, повизгивает. А старший молодец, делает сразу два дела — поддерживает товарища и снимает с него одежду, которая тянет того на дно.
Средний тоже начал уставать, он буквально вымотался, помогая маленькому, суча под его телом ногами, удерживая того на плаву. Но так и не смог ничего поделать с его руками. Они рефлекторно приходили в движение, вместо того чтобы спокойно вытянуться далеко за головой, обнажив лишь кончики пальцев. «Булат, держись!» — хрипит он, а сам еле удерживается на поверхности. И помогает, помогает младшему тонуть, так же инстинктивно, словно в бревно, напоследок вцепляясь в него. Он тоже делает два дела, даже три: тонет сам, спасая товарища, и в то же время топит его.
Все, малыш пошел ко дну. А восхищение старшим продолжает расти. Он нырнул за малышом. И долго не показывался на поверхности. Потом появился, тяжело дыша и цепляясь красными от натуги глазами за последнего товарища. «Мишка, держись!» — теперь уже хрипит старший.
Вода любит размеренные движения, она не переносит суеты и беспорядочности, наказывает за это, стремительно отбирая силы. А ведь все трое в спокойном состоянии могли бы продержаться долго. А тут не прошло и двадцати минут, как уже второй, булькнув напоследок, стал стремительно погружаться.
Алибек не переставал удивляться старшему: тот снова нырнул!
— Рефлексы у него с вывихом, — заметил он Гумисте. — Вместо того чтобы спасаться самому, этот баран спасает покойников. Растянем ему удовольствие, — громко сказал он, больше обращаясь к тяжело дышащему Алексею, вновь показавшемуся из воды. — Живи, насколько хватит у тебя сил. Ты заслужил.
Он отвел ему не больше часа, и то завысил значимость или стойкость крепкого орешка. Вся жизнь Алибека Уварова прошла на Каспии. Не здесь конкретно, а в Махачкале. Он сам пару раз тонул, по себе знал, как быстро тают силы, как паника сокращает срок, как желание жить поедает остатки мужества, тех же сил. Как непередаваемо мучительно не прощаться с жизнью — нет, таких мыслей в голову не приходит, — а просто умирать, носоглоткой чувствовать вал соленой воды, которую, как насосом, качают и качают легкие. И все смешивается перед открытыми глазами, водная муть перемешивается с радужными пятнами, в голове среди сумбура четко вопит одна лишь мысль; она, словно заключенная в клетку, бьется о воображаемые прутья, рвет их зубами, кровоточащими деснами, наконец застревает в прутьях и успокаивается… Все, пришел конец. Но путь к нему, несмотря на краткость процесса, неимоверно долог.
Все это прочувствовали в полной мере два пацана, которых с безумным отчаянием спасал их старший товарищ. Ему вдвойне, втройне будет мучительней умирать.
И только сейчас Султан, сидящий неподвижно, обернулся к Шамилю. Старик и так был седой, а сейчас его волосы показались Амирову… Такого цвета раньше он никогда не видел. Дагестанец походил на сипа, хищную птицу. Но с обрезанными крыльями, отпиленными когтями. Наверное, ему хотелось выдрать свои глаза, оглохнуть, чтобы не видеть и не слышать ничего вокруг.
Старик плакал, проклиная человека, к которому раньше питал симпатию. Человека, который принес ему облегчение, дав в руки то, о чем Шамиль молил Аллаха, — его кровника. Человека, который предал его — не в тюрьме от безысходности или под пытками, а оказавшись на воле; а перед тем как продать, позвонил и спросил о деньгах, иуда! Шамиль проклинал Сергея Марковцева.
Старый дагестанец и умер с этим именем на устах. Его сердце не выдержало.
Алибек завел двигатель и на очень маленьком ходу натянул фал. Разворачиваясь, «Крым», как загарпуненный кит, потянулся за буксиром. Потом скорость чуть увеличилась, но все равно оставалась небольшой. Даже через десять минут можно было видеть едва приметную точку в воде — голову старшего. Потом она исчезла…
* * *
Холодная вода отнимала силы, сковывала движения. Немного спасала одежда. В положении замерзшего, обессиленного Алексея она играла большую роль, служа заградительным щитом между водой и телом.
Он постарался отбросить все посторонние мысли, сосредоточившись на одной: ему нужно выжить. Теперь он не имеет права умереть. Даже если он пойдет ко дну, то оттолкнется ногами.
Алексей, лежа на спине, плавными гребками направлял свое тело вдоль побережья, до которого ему, конечно, не доплыть. Но не так далеко есть место, где течение вынесет его на небольшой островок с грифонами. Там есть пресная вода, там будет возможность повалиться на твердую землю и забыться сном. Это все, что требовалось ему.
А сейчас нужно держаться на плаву. Когда он почувствует, словно освежающее дуновение ветерка, спасительное течение, то обретет дополнительные силы. Их как раз хватит, чтобы дотянуть до острова.
Вот оно, незаметное прикосновение. Оно дало знать о себе словно полегчавшими руками, и вода показалась Алексею легкой. Стало чуть холоднее, но теперь он обрел цель: вдалеке, похожий на могильный холмик, показался конус земли. Островок рос на глазах.
48. 19 сентября, среда
Марковцев назначил встречу на Кузнецком Мосту. В столице не жарко, и Катя вышагивала рядом с Сергеем в открытых туфлях на высоких каблуках, вязаной льняной кофте и джинсах.
— Не боишься, что я сдам тебя? — Она кивнула на дом, мимо которого лежал их путь. Кузнецкий Мост, 22, бывшая приемная КГБ, а ныне «почтовый ящик» ФСБ, сюда стекаются в основном анонимные письма от граждан.
Сергей если и ходил по лезвию ножа, то делал это в открытую. Впрочем, наверное, он прав: у себя под носом ФСБ вряд ли станет искать беглого преступника.
— Марковцев, ты столько натворил, что за одно знакомство с тобой положен расстрел. И сам ты живучий.
Ты какой-то непотопляемый. Вот и сейчас не идешь ко дну, а снова хочешь выжить.
— Поможешь мне? Ты единственный человек, Катя, кому я могу доверять.
— И тем не менее проследил, нет ли за мной «хвоста».
— Обычное дело, — пожал плечами Марковцев.
— Я устала, — честно призналась Катя. В отличие от генерал-майора Кричанова, она не верила, что у Сергея есть будущее. — Я хочу поставить в наших деловых отношениях точку. Мне нужен деловой партнер, понимаешь?
Сказав это, Скворцова пожалела и себя, и Сергея. Ему сейчас трудно, но ей что, на роду написано терпеть и облегчать его жизнь?
— Помнишь, по твоей просьбе я делала запрос на Шамиля Наурова?
Сергей кивнул: помню.
— Так вот, — продолжила Катя, — на него я ничего не нашла, о чем и сказала тебе. Но запрос вывел на меня коллегу из контрразведки. Ты в это время брал заложников в Новограде. Слушай, — Катя остановилась, — как тебе такое в голову пришло? Ответь: ты ненормальный?
— Ты говорила про коллегу, — напомнил Сергей.
— Поговорим про коллегу, — согласилась девушка, — только ничего хорошего не жди. Ответь мне — и продолжим. Ты работал на Наурова?
— Да.
— Отлично! — похвалила Скворцова и нервно рассмеялась. — Я даже представляю, какие доводы он привел, привлекая тебя на свою сторону. Он рассказал тебе байку про своего сына, да? Якобы попавшего в плен.
— Давай детали, — потребовал Марковцев, подавив в себе вздох: как же легко было общаться с «немкой» и как трудно, тягостно вести разговор с «русской».
— Детали следующие. При осмотре тел погибших на плече Саида обнаружили характерные синяки от приклада, нашли одежду, которую он скинул во время боя, а в ней — бумаги, доказывающие его причастность к бандформированию Султана Амирова. Это спецслужбы, ФСБ подкинула идею выставить бандита мучеником.
— Зачем?
— Об этом чуть позже. А теперь о том, почему я ничего не нашла на Шамиля Наурова и почему на мой запрос отреагировал мой коллега. Информация на Наурова засекречена, его подозревали в сотрудничестве с одной из саудовских спецслужб.
— Не вяжется, — заметил Сергей. — Засекречена — и подозревали. Что, подозрения с него сняли, а информация так и осталась засекречена?
— Ловишь все на лету, — усмехнулась Скворцова. — Науровых в Дагестане несколько сотен, в сочетании с именем Шамиль — десятки. Шамиля подозревали в получении — с последующей активной отработкой — денег саудитов. В том, что в 1997 году через подставное лицо, Султана Амирова, он создал «Союз мусульман», который установил тесные контакты с радикальными исламскими организациями — «Братья мусульмане», «Исламская партия возрождения».
Катя отрубала слова, буквально отыгрываясь, ненавидя собеседника — именно это прочел в ее глазах Марковцев.
— Контрразведка хотела поиметь на смерти Саида выгоду, втянуть Шамиля в игру. Дезинформация прошла на высшем уровне, документально зафиксированная, прошедшая в эфире. Саид и стал в ней мучеником. Домысли, что произошло в сарае, где он охранял заложников. Только время не позволило ему уничтожить все улики, доказывающие его причастность к отряду Амирова.
— Вернемся к Наурову, — попросил Марковцев, гоняя желваки.
— Со смерти Саида прошло всего несколько дней, — продолжила Скворцова чуть мягче, — и контрразведка поняла, что «тянула пустышку». Агентом саудовских спецслужб оказался тезка Наурова, работающий в нефтяном бизнесе.
— Коллега спросил, почему ты интересуешься Науровым?
— Конечно, спросил, — иронично ответила Скворцова, — как только поздоровались.
— И как ты ответила?
— Как всегда — невинно. Сказала, что Шамилем интересуется пресса. Назвалась источником, которые в СМИ называют «пользующиеся доверием».
— Он спросил имя журналиста?
— Так я ему и ответила! Он сам такой же источник, как добрая половина сотрудников ФСБ. Легкие деньги — любая секретная бумажка, попавшая к тебе в руки, на глазах покрывается водяными знаками.
— Я поделюсь с тобой. — Смысл этой фразы был известен только Сергею, он снова сравнил тяжелую на слово Катю и «ночную бабочку» Ингрид.
— Хочешь, чтобы я развернулась и ушла? — Казалось, Катя прочла мысли собеседника, однако ее покоробило одно только слово о дележе.
— Еще один вопрос: твой коллега проявил личную инициативу или?.. — Марк вопросительно приподнял брови.
— Личную, — ответила Скворцова. — В противном случае подъехал бы ко мне сразу после моего запроса. Он не полез в дебри. Сейчас же, если предположить невероятное, что он связал мой запрос с терактом в Новограде, он сам попросит меня молчать о нашем разговоре. Иначе начнет подыскивать себе другую работу.
— Логично.
— Что собираешься делать?
— Хочу адресовать пару ласковых твоей конторе.
— Через меня, — заметила Катя.
— Какая разница? Ты отыгралась на мне, я на тебе.
— Я не отыгрывалась, — возразила девушка. — А если это и так, у меня на то есть причины. Чего не скажешь о тебе. Ты же нервничал, когда я рассказывала про Саида.
— Да?
— Что да?.. И не надо качать головой. Лучше назови причину.
— Хорошо, я назову. Слушай внимательно. Шамиль не все рассказал мне, но в его доме я наткнулся на видеокассету, которую он, по-видимому, скрывал от всех. Содержание, можно сказать, стандартное. Общий план горной местности, десяток чеченских боевиков в грязной униформе, среди них выделяется молодой человек в гражданской одежде — Саид Науров. Поначалу я не узнал его, поскольку лицо его было синее от побоев. Слушаешь, Катя?.. В руках у парня пистолет, перед ним стоит на коленях пленник — не русский, что само по себе значимо, а кавказец, земляк. Под дружные крики бандитов Саид спускает курок, пленник со связанными руками падает замертво. На «вступительный взнос» нового члена банда отвечает приветственными криками: «Аллах акбар!» Стандартный способ привлечь на свою сторону, правда? Сажаешь человека в подвал и начинаешь избивать его.
Сергей закурил и глубоко затянулся.
— Парнишка виноват лишь в том, что не вынес пыток. Слабый он оказался или нет, судить не нам. Запись казни передали Шамилю, и с той минуты дагестанец забыл о выкупе. Пока я не просмотрел кассету, не знал, как отнестись к словам Наурова: «Я мог выкупить Саида, но тратил деньги на то, чтобы выйти на Амирова и отрубить ему голову». Потом все стало на свои места. Не поняла?.. Это же так просто — Шамиль отказался от сына. Зачем ему сын-бандит, убийца? «Сыновние недостатки — это отцовские ошибки». Уверен — если бы Саид каким-то чудом оказался дома, отец убил бы его.
Не докурив до конца, Марк выбросил сигарету и, глядя поверх головы Скворцовой, на здание «почтового ящика» ФСБ, продолжил:
— Теперь обещанная пара ласковых. Зная все или почти все, ФСБ тем не менее решила поиграть в разведчиков. Буквально — в кости, на мертвеце. Это тот самый момент, который не давал мне покоя. Но после твоих откровений мне все стало ясно. Представь состояние Шамиля, когда он получил одну кассету от бандитов, а потом другую, по сути — тоже от бандитов. И там и там грязный шантаж.
Марк понимал Шамиля как никто другой. Привыкший копаться в своей душе, бывший настоятель вывел простую формулу: дагестанец давно похоронил сына, в нем лишь жила память о нем, и то до определенного рубежа, до критической отметки — пока сын не прервал свои страдания возгласом согласия и не прервал мучения своего соплеменника.
Ни с того ни с сего, словно гася неловкость, Сергей заговорил о деньгах:
— Я связался с Науровым по телефону и напомнил ему про окончательный расчет. Сегодня мне должны передать часть денег — здесь, в Москве. Много Шамиль не обещал, его люди наберут тысяч двести пятьдесят — триста. Остальное потом.
— Хочу спросить вот о чем, — после долгой паузы возобновила разговор Катя. Но снова замолчала. Марк уже объяснил, что оказался в информационной блокаде и ничего не слышал о дальнейшей судьбе Амирова. А Шамиль не тот человек, который станет трубить о том, как он расправился со своим кровником. Другая причина общая: Наурову нельзя показывать, что он является заказчиком этого преступления.
— О чем думаешь? — спросила Катя.
— О приснопамятном Косте Горохове…
Марковцев не сомневался — Костя скоро даст знать о себе. У него на руках огромная сумма. Не все, но часть денег переписана по номерам, и длинные столбцы цифр разосланы по всем банкам не только России.
Он слаб на голову, думал о нем Марк, руки работают хорошо, прицел явно не сбит, храбростью не блещет — не посмел посмотреть в глаза умирающему товарищу, даже контрольный выстрел произвел в сердце, а не в голову. Храбр от жадности, подвел Сергей итог рассуждений.
— Ты говорил с Шамилем по телефону, — задумчиво произнесла Катя. — Какой, на твой взгляд, вывод он сделал прежде всего?
Марк покачал головой:
— Не знаю. Мне показалось, старик обрадовался моему звонку.
— В первую очередь он подумал, что ты на свободе благодаря спецслужбам, которым ты все рассказал и которые хотят взять Шамиля как бы с поличным, с Амировым. И денег ты не получишь. Дагестанцы вообще не приедут на «стрелку», опасаясь «стрелочников» из ФСБ. Просто Шамиль сказал первое, что пришло ему в голову. Вот и все.
— А если я не приду к месту встречи, докажу обратное, что ли? С такими подозрениями ты в историю войдешь. Мой тебе совет: бросай думать гэбэшными штампами.
Не попрощавшись с Катей, Марковцев развернулся и пошел прочь.
Девушка призвала на помощь все силы, чтобы окликнуть Сергея и пойти ему навстречу.
49. Дагестан
По лбу Султана стекали крупные капли пота. Сейчас он делал то, что должен был сделать неделю, две, месяц назад. Отчасти жалел, что не занимался в камере физическими упражнениями, иначе его руки, не держащие последние два года ничего тяжелее Корана, не дрожали бы, нажимая на подушку, и дыхание не походило бы на хрипы издыхающего, отжившего свое пса.
Острые лопатки, резко обозначившиеся под рубашкой, готовы были порвать ткань и вылезти наружу подобно крыльям окостенелого, давно вымершего ящера. Но ящер ожил и по сущности своей откровенно наплевал на археолога, откопавшего его.
Шамиль Науров извивался, прижатый к кровати двумя здоровяками. Они держали его руки и ноги, а Султан душил своего «спасителя», из последних сил нажимая на подушку.
Сидя в подвале, он слышал пустые, на его взгляд, разговоры хозяина, походившие на нытье. Два дня назад, например, Шамиль в разговоре с невидимым собеседником пришел к выводу, что шансов оказаться на свободе у Марковцева нет. Султан мог явственно представить бывшего подполковника в одиночной камере, как в русской сказке, — к одной стене задом, к другой передом, читающего Новый Завет. Получился этакий русско-чеченский гибрид, ибо Султан срисовывал образ арестованного с себя.
«Он вечно будет торчать в этой тюрьме! — выкрикнул «кавказский пленник» и едва не задохнулся от злорадства. — Он сдохнет в ней!»
Охранники вечерами включали транзистор. Привыкший к радио, Султан напряженно вслушивался. Но идиоты-стражники ловили не те волны. Как ему хотелось крикнуть: «Поймайте «Радио России», скоты!»
Сейчас охранники, не уважающие главное радио страны, мокли на дне озера. А их босс уже был близок к тому, чтобы окончательно стать безраздельным хозяином этих мест: он перестал сопротивляться, но тело его все еще напряжено. Султан, полулежа на нем, ждал, когда мышцы жертвы расслабятся и он наконец-то сможет вздохнуть свободно, отпустить руки и на подрагивающих ногах отойти от кровати.
Все?
Пока нет. Амиров почувствует момент наступления смерти, ибо хорошо знал ее поступь.
Вот сейчас, сейчас…
Он сам и его отдушина в подвале превратились в одно-единое слуховое окно. Оно ловило даже те звуки, которые не в состоянии услышать ни один самый чуткий зверь. Его рык: «Он сдохнет в ней!» — потонул в еле слышном возбуждении старика: «Марк на свободе!» Он говорил с ним?.. Да, и речь шла о деньгах, об окончательном расчете… Невероятно!..
Султан вдруг рывком отбросил подушку и, отирая взмокший лоб рукавом рубашки, взглянул в лицо старика. Седоусый, с приоткрытым ртом, Шамиль широко распахнутыми глазами отвечал на его взгляд. «Еще бы чуть-чуть, и он вечно смотрел бы так», — машинально подумал Султан.
Да, Науров проделал огромную работу, и неважно, кто виноват, что на последней стадии обработки дорогостоящую деталь запороли. А брак выбрасывают.
— Ты, Шамиль, не сегодня-завтра все равно захлебнулся бы манной кашей. Но ты, старая сука, решил перед смертью отомстить мне за своего трусливого сына Просто так я не дам тебе умереть. Слышал, у тебя есть два племянника. Прежде чем ты сдохнешь, увидишь их смерть. Лече! — позвал он товарища. — Где Алибек?
— Во дворе, — отозвался Дугушев, прибывший из Москвы вместе с десятком своих бандитов.
— Позови его.
Через минуту перед Султаном стоял Алибек Уваров, местный, с длинными, ниспадающими на плечи волосами. В комнате, где горел только ночник, его глаза выделялись яркими яичными желтками.
— Что знаешь о племянниках Шамиля?
Алибек пожал плечами:
— Да так… Неразлучная троица, дружат с русским пацаном.
— Кто такой?
— Зовут Алексеем, ни отца, ни матери, живет с сестрой. Его отец шкипером в яхт-клубе работал. Напился, башку о мостки разбил. Оба Науровых постоянно торчат либо дома у старшего, либо на причале. Там у него лодка своя.
— Говоришь, лодка у него своя? — Выслушав товарища, Султан похлопал по щекам Наурова. — Слышал, ты, мститель? — И снова переключился на Алибека. — Мы останемся на день. Завтра с утра найди предлог, под которым пацаны отправятся в море. А мы следом, на твоем катере.
Казалось, больнее старому дагестанцу не сделаешь, но Султан умел вить из людей веревки. Склонившись над хозяином дома, он прошептал ему на ухо несколько слов. И, как ему показалось, услышал в ответ еле различимое:
«Иуда…»
Потом довольно отчетливо:
— Иуда!..
Проклятья останутся на губах Шамиля ровно столько времени, сколько он будет умирать.
50. 20 сентября, четверг
Катер Алибека Уварова стоял, покачиваясь, в «пауке». Роскошный катер, с остроскулыми плиссирующими обводами корпуса. Благодаря им Алибек выходил в море и в сильное волнение.
Погода благоприятствовала мероприятию — штиль, ни одной яхты в море. Алибек встал за штурвал, два его приятеля устроились на кормовом диване, стиснув с двух сторон Шамиля. Руки у дагестанца связаны за спиной, рот завязан. Амиров расположился на переднем сиденье.
Полчаса назад от берега отчалил утлый «Крым». На борту неразлучная компания пацанов — Алексей и два племянника Наурова.
Алибек не стал делать отвлекающих маневров — шкиперу или боцману яхт-клуба в бинокль будет хорошо виден изменившийся курс катера. А плюхать за пять миль Алибек не собирался. Главное, пацаны сейчас вне зоны досягаемости биноклей. Он взял курс вдоль берега, заранее всматриваясь в даль.
Алексей опробовал модернизированное зажигание — приладил к бобинам на «Вихре» трансформаторные катушки от старого магнитофона. Заодно решил испытать, как будет работать мотор на оригинальной смеси — бензин пополам с соляркой без добавления в бак масла. Сейчас многие лодочники перешли на такую смесь. Солярка здесь намного дешевле бензина, ее можно купить у моряков. Сосед подсказал парню, на сколько нужно отвинтить винт качества на карбюраторе, но вначале посоветовал завести мотор на обычной смеси, а затем переключиться на другой бак.
«Вихрь» завелся с первого же рывка стартера. Алексей подмигнул товарищам: учитесь. Потом тронул лодку с места, приготовившись дать Мишке Наурову команду перекинуть шланг на другой бак.
Мальчик, кроме этого задания, исполнял роль живой помпы. Старый «Крым» сквозь изъеденные коррозией клепки быстро набирал воду. Убрав из-под ног стлань, Мишка то и дело вычерпывал воду ковшом, похожим на те, которыми в магазине развешивали сыпучие продукты. На ходу еще ничего, но стоит остановиться, как лодка становилась похожа на дуршлаг. Одному, конечно, на этой ржавой банке ходить опасно.
— Пальцем зажми, — еще раз предупредил товарища Гальчиков, — чтобы воздух не попал.
Еще немного, решил он. Пусть движок как следует прогреется.
Алексей в свои восемнадцать был опытным мотористом. Не раз уходил на вельботе, принадлежащем яхт-клубу, далеко в море.
— Давай, Мишка. — Алексей не стал сбрасывать газ, давая двигателю на больших оборотах подхватить незнакомую смесь.
Пока все шло нормально, даже звук «Вихря» не изменился. Хотя… наверное, стал чуть тише, что ли. Нет, это воображение подсказывает, что якобы новая смесь подходит мотору лучше старой.
Алексей улыбнулся, обернувшись назад: за лодкой над кильватерной струёй протянулся шлейф черного дыма. По нему стопроцентно можно определить, кто экономит на бензине.
— Здорово идем, а? — Они шли на Приветливый, чтобы по просьбе Шамиля Наурова забрать с острова какое-то оборудование. Его, по словам незнакомого парня, оставили на пирсе. «Может, еще какое-нибудь оружие нашли?» — предположил Булат.
Только они стали забывать об этой истории, как снова, будто наяву, перед глазами встали мрачные стены бастиона, оружие, капитан Санников, которого словно подменили — куда-то подевалось его простецкое выражение лица, вместо него появилось командирское высокомерие.
Булат частенько подумывал над тем, чтобы пойти в милицию. Ему-то ничего не будет, а вот Лешку могут посадить, ему уже восемнадцать. Да еще Санников припугнул: мол, за такие вещи спецслужбы в живых не оставляют.
С одной стороны, наивными показались слова капитана, а с другой, слышался в его голосе упор на Алексея как на подельника.
А Булат снова подкинул идею: мол, узнал дядя про их выкрутасы и решил на месте преступления вправить им мозги.
«Чего гадать? Поехали», — распорядился Гальчиков.
— Они? — Лече Дугушев из-под припухших век наблюдал за «Крымом», лодчонкой, конечно, не для моря. — Мотор горит, что ли, не пойму…
— На соляре прут, — догадался его сосед Аслан Гумиста, с насыщенного коричневого цвета глазами навыкате. Он был худ, желчен, страдал язвой и оттого был нервным и нетерпимым. Когда его желудок взрывался острой болью, он готов был убить кого угодно: врача, аптекаря, подругу — за ее сочувствующий взгляд, собаку, которая, будто предчувствуя приступ хозяина, зaбивaлась в угол…
— Они, — подтвердил Уваров, следуя курсом «Крыма» и быстро нагоняя его. Обернулся назад: от берега отошли достаточно далеко, но можно еще дальше, придется подстегнуть пацанов.
Катер Алибека качнулся на волне, обходя «Крым». Рулевой, поравнявшись с лодкой, энергичным жестом указал направление и, надрывая голосовые связки, крикнул:
— Давай вперед, пацаны! Дядя вас заждался.
Друзья переглянулись, еще не замечая между двумя парнями Шамиля Наурова.
Роскошный катер тем временем сбавил обороты и шел вровень с «Крымом».
— Леша, разворачивайся. — У Булата неожиданно пересохло во рту: он увидел, кто и в каком положении находится на кормовом диване катера. — Разворачивайся, — снова повторил Булат онемевшими губами. Кожа на его мальчишеском лице натянулась, приобретя восковой оттенок. Таким же бледным и испуганным был и Мишка.
Алексей, остро почувствовав ответственность за младших товарищей, искал выход из тупикового положения. И не находил его. На «Вихре» — тридцатке от стосильного мотора, разгоняющего катер до шестидесяти километров, не уйдешь, он в два с лишним раза быстрее. И до берега далеко.
Гальчиков обернулся: берег удалялся все дальше и дальше. Он сидел высоко, как и многие на подобных лодках, глядя поверх ветроотбойного стекла.
Алексей резко развернул лодку, надавил на рукоятку газа, удерживая ее рукой — последний зубчик был сломан, — и катер пошел чуть быстрее.
— Не успеем, Леша. — Булат, сидящий рядом на переднем сиденье, бросал взгляды то на дядю в лодке, то на далекий берег. На парней старался не смотреть.
Парнями их сложно было назвать. Всем чуть за тридцать, кроме пассажира на переднем сиденье, тот выглядел на сорок. Один из них по виду неповоротливый, с мясным загривком. Рулевого звали Алибеком, приятели часто видели его в поселке.
Катер шел на расстоянии нескольких метров от «Крыма», все так же борт о борт. И так же, словно отсутствующим взглядом, смотрел вперед рулевой. Вот он оглянулся. Еще раз. Что-то показал. «А-а, — длинно и отрешенно протянулось в голове Алексея, — приказывает остановиться».
Парень не отреагировал на жест Алибека. Рука на рукоятке занемела, костяшки пальцев побелели, тросик газа, казалось, вот-вот оборвется от напряжения. Он скосил глаза чуть в сторону: голова Булата мелко подрагивает; что делает Мишка на заднем сиденье, не видно.
Повернувшись, Алексей различил в легкой дымке очертания бастиона. Хотя нет, это воображение играет с ним в надежду или откровенно насмехается, показывая два равноудаленных от лодки берега. И даже если Приветливый оказался бы в зоне видимости, идти до него немало. Поначалу он долго не будет увеличиваться в размерах, потом резко вырастет в глазах, а потом снова будто застынет…
Такая игра в морских просторах была хорошо известна Алексею: вот земля, а катер не может приблизиться к ней, она уходит с такой же скоростью… И что делать на острове, когда неизвестно, что будет на берегу. И дойдут ли они до земли?
Катер Уварова наддал и в нескольких метрах впереди пересек курс «Крыма», начал сбавлять обороты. Чтобы не врезаться ему в корму, нужно сбросить газ. Однако, не снижая скорости, Алексей рискованно обошел катер. Кажется, услышал вдогонку ругательство. «Вихрь» ревел, окутал черным дымом преследователей. Но работал четко. Здорово работал. Сейчас «Крым» шел со скоростью около тридцати в час.
Позади солидно, глухо обозначился рокот набирающего обороты стационарного мотора. Катер «ЛС», марка которого используется для обслуживания соревнований по парусному и водно-моторному спорту, за несколько секунд поравнялся с беглецами. Будто упираясь широкой грудью в открытую с кормы рубку, рулевой в очередной раз жестом приказал остановиться.
Алексей проверял свои нервы на прочность. «ЛС» стал сближаться, но вплотную, конечно, не подойдет, пожалеет лакированные борта. А обшарпанному, пятнадцатилетнему «Крыму» можно пойти и на абордаж. Гальчиков дернул руль влево. Преследователь метнулся от него в сторону. Алибек, избегая столкновения, взял штурвал очень круто, и страдающий креном на большой волне катер едва не перевернулся.
— Вот сучонок!! — Уваров сбросил обороты, выравнивая лодку, и снова прибавил газ. — В случае чего успокой кого-нибудь, — крикнул он Гумисте, не оборачиваясь.
Чеченец снял «ТТ» с предохранителя и передернул затвор. Лучшей мишенью был Алексей Гальчиков — выше остальных, к тому же сидел высоко. Однако стрелок выбрал сидящего неподвижно Михаила. Приноравливаясь к раскачке обеих лодок, Аслан ожидал команды. Он спустит курок, если пацаны продолжат бестолковую гонку. Все равно им деваться некуда. Хотя погоня за дерзкими смельчаками доставляла удовольствие, заводила. Они сопротивлялись, во всяком случае, один из них, старший. Смелый парень.
Алексей, обернувшись на катер, прибавивший ходу, увидел в руках чеченца пистолет.
— Пригнитесь! — выкрикнул он. — Оба! — И сам выдернул из-под себя подушку.
Очередной маневр, и «Крым» снова взял курс на остров. Алексей смотрел через мутное стекло старой посудины, призрачное видение Приветливого плясало на стекле, раскачивалось вместе с лодкой.
Катер Уварова промчался в пяти метрах от левого борта и снова пересек курс беглеца в непосредственной близости. И еще раз повторил свой маневр. Теперь уже Алексей, избегая рокового столкновения, отвернул в сторону и потерял при этом ход. Накатившая сзади волна захлестнула мотор без кожуха, залила свечи, и двигатель заглох.
Алибек рассмеялся, глядя на вооружившегося веслом парня. Два других распластались на стланях и голов не поднимали. Смельчак был смешон со своей дюралевой трубой перед вооруженным «ТТ» Гумистой. Хотя до этого огрызался, довольно ловко уходя от преследования.
— Лодку не продырявь, — предупредил он Аслана, — отбуксируем ее ближе к берегу.
Уваров огляделся. До берега этим хилякам не доплыть. Правда, в виду бастиона есть небольшой риф с нехорошей репутацией. Там и при небольшом волнении гибнут яхты, их словно магнитом притягивает на острые скалы. Но расстояние не настолько ничтожное, чтобы думать о нем как о спасительном для беглецов варианте. Линия пароходных рейсов в этом месте проходила очень близко к берегу.
— В воду, сопляки! — Алибек тоже вооружился веслом, второе взял в руки Лече Дугушев. — Считаю до трех. Потом буду таранить вашу посудину, пока она не перевернется. Но тогда я вас, паскуды, распластаю винтом. В воду!
— Погоди, — Гумиста с ухмылкой указал на осадку «Крыма»: лодка в воду погружалась буквально на глазах.
Алексей молчал. Бесполезно откачивать воду, даже если они возьмутся за работу втроем. Она долго зачерпывала во время преследования, да еще захлестнуло волной. Совсем она не утонет, ее удержат на плаву пенопластовые плиты, расположенные в бортах и носовом герметическом отсеке.
— Пацаны, обувь снимайте, — тихо распорядился он. Катера сошлись бортами. Первым ударом весла, пришедшимся в предплечье Алексея, Уваров ослабил его хватку, а вторым выбил весло из его рук. Потом сильно ткнул в грудь парня. Избегая нападения Гумисты, Алексей прыгнул за борт. Все равно покидать полузатонувшую посудину. Лучше уж без серьезных травм.
Сейчас он не думал, сумеет ли доплыть до берега, его занимали другие мысли: оставят ли их в покое. Могут на прощанье долбануть веслом по голове. Наверняка так и поступят, дабы исключить любую возможность возвращения кого-либо из них.
Он посмотрел на барахтающегося рядом Мишку. Мишка, может, и протянет какое-то время, а вот Булат…
Бандиты словно знали о том, что Булат не очень хорошо плавает. Хотя к чему им знать, стоит только поглядеть на его хрупкую фигуру, испуганное лицо, судорожные движения его рук.
Алексей не проронил больше ни одного слова. Он понимал — просить этих людей пощадить хотя бы самого маленького бесполезно. Заодно берег силы, прекрасно зная, что порой не хватает всего капли, всего одного движения, одного глотка воздуха.
Бандиты накинули фал на переднюю «утку» лодки и выпустили его метров на десять. Они ждали, когда усталость подберется сначала к одному, потом к другому. Старший казался сильным парнем, но он быстро устанет, спасая сначала одного товарища, потом другого. Чтобы спастись самому, сил у него не хватит.
А младший, похоже, быстро начал сдаваться. Вот он, следуя указаниям старшего, переворачивается на спину, пытается вытянуть ноги в горизонтальное положение. Ему помогают оба товарища. Один занялся его ногами, другой заводит за голову руки: в таком положении можно долго находиться без движения, отдыхать. Но маленький ублюдок боится расслабить свое тело, боится утонуть, все мышцы его напряжены. В рот попадает вода, он отплевывает ее вместе с нечленораздельными выкриками, повизгивает. А старший молодец, делает сразу два дела — поддерживает товарища и снимает с него одежду, которая тянет того на дно.
Средний тоже начал уставать, он буквально вымотался, помогая маленькому, суча под его телом ногами, удерживая того на плаву. Но так и не смог ничего поделать с его руками. Они рефлекторно приходили в движение, вместо того чтобы спокойно вытянуться далеко за головой, обнажив лишь кончики пальцев. «Булат, держись!» — хрипит он, а сам еле удерживается на поверхности. И помогает, помогает младшему тонуть, так же инстинктивно, словно в бревно, напоследок вцепляясь в него. Он тоже делает два дела, даже три: тонет сам, спасая товарища, и в то же время топит его.
Все, малыш пошел ко дну. А восхищение старшим продолжает расти. Он нырнул за малышом. И долго не показывался на поверхности. Потом появился, тяжело дыша и цепляясь красными от натуги глазами за последнего товарища. «Мишка, держись!» — теперь уже хрипит старший.
Вода любит размеренные движения, она не переносит суеты и беспорядочности, наказывает за это, стремительно отбирая силы. А ведь все трое в спокойном состоянии могли бы продержаться долго. А тут не прошло и двадцати минут, как уже второй, булькнув напоследок, стал стремительно погружаться.
Алибек не переставал удивляться старшему: тот снова нырнул!
— Рефлексы у него с вывихом, — заметил он Гумисте. — Вместо того чтобы спасаться самому, этот баран спасает покойников. Растянем ему удовольствие, — громко сказал он, больше обращаясь к тяжело дышащему Алексею, вновь показавшемуся из воды. — Живи, насколько хватит у тебя сил. Ты заслужил.
Он отвел ему не больше часа, и то завысил значимость или стойкость крепкого орешка. Вся жизнь Алибека Уварова прошла на Каспии. Не здесь конкретно, а в Махачкале. Он сам пару раз тонул, по себе знал, как быстро тают силы, как паника сокращает срок, как желание жить поедает остатки мужества, тех же сил. Как непередаваемо мучительно не прощаться с жизнью — нет, таких мыслей в голову не приходит, — а просто умирать, носоглоткой чувствовать вал соленой воды, которую, как насосом, качают и качают легкие. И все смешивается перед открытыми глазами, водная муть перемешивается с радужными пятнами, в голове среди сумбура четко вопит одна лишь мысль; она, словно заключенная в клетку, бьется о воображаемые прутья, рвет их зубами, кровоточащими деснами, наконец застревает в прутьях и успокаивается… Все, пришел конец. Но путь к нему, несмотря на краткость процесса, неимоверно долог.
Все это прочувствовали в полной мере два пацана, которых с безумным отчаянием спасал их старший товарищ. Ему вдвойне, втройне будет мучительней умирать.
И только сейчас Султан, сидящий неподвижно, обернулся к Шамилю. Старик и так был седой, а сейчас его волосы показались Амирову… Такого цвета раньше он никогда не видел. Дагестанец походил на сипа, хищную птицу. Но с обрезанными крыльями, отпиленными когтями. Наверное, ему хотелось выдрать свои глаза, оглохнуть, чтобы не видеть и не слышать ничего вокруг.
Старик плакал, проклиная человека, к которому раньше питал симпатию. Человека, который принес ему облегчение, дав в руки то, о чем Шамиль молил Аллаха, — его кровника. Человека, который предал его — не в тюрьме от безысходности или под пытками, а оказавшись на воле; а перед тем как продать, позвонил и спросил о деньгах, иуда! Шамиль проклинал Сергея Марковцева.
Старый дагестанец и умер с этим именем на устах. Его сердце не выдержало.
Алибек завел двигатель и на очень маленьком ходу натянул фал. Разворачиваясь, «Крым», как загарпуненный кит, потянулся за буксиром. Потом скорость чуть увеличилась, но все равно оставалась небольшой. Даже через десять минут можно было видеть едва приметную точку в воде — голову старшего. Потом она исчезла…
Холодная вода отнимала силы, сковывала движения. Немного спасала одежда. В положении замерзшего, обессиленного Алексея она играла большую роль, служа заградительным щитом между водой и телом.
Он постарался отбросить все посторонние мысли, сосредоточившись на одной: ему нужно выжить. Теперь он не имеет права умереть. Даже если он пойдет ко дну, то оттолкнется ногами.
Алексей, лежа на спине, плавными гребками направлял свое тело вдоль побережья, до которого ему, конечно, не доплыть. Но не так далеко есть место, где течение вынесет его на небольшой островок с грифонами. Там есть пресная вода, там будет возможность повалиться на твердую землю и забыться сном. Это все, что требовалось ему.
А сейчас нужно держаться на плаву. Когда он почувствует, словно освежающее дуновение ветерка, спасительное течение, то обретет дополнительные силы. Их как раз хватит, чтобы дотянуть до острова.
Вот оно, незаметное прикосновение. Оно дало знать о себе словно полегчавшими руками, и вода показалась Алексею легкой. Стало чуть холоднее, но теперь он обрел цель: вдалеке, похожий на могильный холмик, показался конус земли. Островок рос на глазах.
Глава 16 Враг врага моего
51. Москва, 21 сентября, пятница
Андрей Овчинников находился на рабочем месте, когда прозвучал телефонный звонок, один из многих десятков задень, суливший либо деловой разговор, либо беседу личного характера. Для Андрея лучше бы, конечно, поговорить на отвлеченную от личной тему, точнее, семейной жизни. Еще свежи были воспоминания о напористом капитане первого ранга Шестакове, занесшем над семейными узами бывшего командира «Гранита» острый нож. Куда деть поговорку: «Плохо на работе, хорошо в семейном кругу»? Везде плохо; двурукий начальник «экспертно-проблемного» отдела ухватился еще и за спинку рабочего кресла главы службы безопасности «Мегаполиса».
— Алло? Овчинников слушает.
— Андрей Николаевич? — услышал он мужской голос, показавшийся ему знакомым.
— Да, да, это я.
«Где я слышал этот голос?» У Андрея сложилось впечатление, что не так давно он разговаривал с этим человеком по телефону.
— Кто это?
Овчинников временно прервал отношения с женой управляющего банком. Временно — это для нее, для себя решил — навсегда. Хватит. Однако в глубине души понимал: пройдет время, и он… Что, возьмется за старое? Или, лучше сказать, за новое? Нет, проще это выглядит так: погоня за новыми ощущениями. Одно дело просто нагрешить, другое — нагрешить остро, интересно. Разве не занятно смотреть на своего шефа, «молочного» брата, когда перед глазами подобно радужным кругам сияет обнаженное тело его супруги?
— С кем я говорю?
— Это Марковцев, — подсказал знакомый голос.
— Сергей?! — Изумлению Овчинникова не было предела.
Марк на том конце провода тихо рассмеялся.
— Вы напомнили мне анекдот: «У меня родился сын?» — «Нет». — «А кто?»
У него еще хватает наглости шутить, рассказывать анекдоты. Да он просто не в своем уме.
Стоп! — вдруг осенило Овчинникова. Откуда он звонит? Он же должен находиться в тюрьме. Либо в камеры провели телефоны, либо…
— Вы звоните по сотовому? — Это был третий, последний вариант, другого не существовало.
— Вообще-то я отдаю предпочтение пистолетам, но сейчас звоню из автомата. Пришлось купить телефонную карту.
— Надеюсь, звоните не из Новограда. — Овчинников быстро приходил в себя.
Марковцев снова рассмеялся и перешел на «ты».
— Извини за тот случай, Андрей. У тебя нет желания встретиться? У меня к тебе деловое предложение.
— Где? — автопилотом спросил Овчинников.
— Я назову место с одним условием: ты приедешь один. Рассчитываю на твое честное слово, поскольку о твоем звонке Шестакову или просто в милицию я не узнаю.
— Один раз ты меня уже подставил и с меня же требуешь честного слова.
В прошлый раз Марковцев буквально использовал его, а сейчас? Неужели история еще не закончена? Так ведь недолго обвинить его в организации теракта или пособничестве преступникам, захватившим самолет.
Так или иначе, в Овчинникова все время летели комья грязи. Вначале на него пало подозрение в хищении вооружения с базы, потом в пособничестве террористам. Затем все подозрения развеялись при помощи цифровой записи его беседы с Марковцевым. Однако запись не отражает лиц, а только голоса, — что, если лица во время разговора имели заговорщический вид?
— Я не требую, — пояснил Сергей. — Если ты согласен, жду тебя через пятнадцать минут на 2-й Тверской-Ямской, напротив дома номер 40. Это не так далеко от твоего банка. Я подъеду на вишневой «восьмерке». И извини, если опоздаю на пять-десять минут, — собираюсь взять с собой женщину, а женщины, как тебе известно, долго одеваются. Хотя и красиво.
— Обойдемся без намеков, — зло обронил хозяин кабинета. — Я приеду.
Овчинников положил трубку и некоторое время смотрел на телефонный аппарат. Рука не поднималась набрать на нем хотя бы две цифры. Тому много причин. И неизвестно, куда делась злость на Марковцева. Просто злость; а вот ее близкой родственницы, злорадства, Андрей по отношению к Сергею вообще не испытывал. Другой бы на его месте мстительно сверкнул красивыми зубами: «Доигрался!» И подсветил блеском глаз: «Туда тебе и дорога». Однако известие о поимке особо опасного преступника он встретил разочарованным покачиванием головой.
И только сейчас, когда он принял окончательное решение встретиться с Марком, на губах Овчинникова проступила улыбка — обратная реакция на его застарелый, месячной давности жест неудовлетворенности, крохотное сочувствие Марковцеву.
И все же Андрей снял трубку, чтобы отдать своим подчиненным распоряжение.
Через пару минут по указанному Сергеем адресу выехала машина с опытными бойцами охраны, вслед за ней в компании пары личных телохранителей управляющего банком на место встречи отправился Овчинников.
* * *
Вишневая «восьмерка» показалась из переулка Александра Невского. Дом номер 40 по Тверской-Ямской оказался на противоположной по ходу движения стороне. Еще не зная, кто за рулем, Овчинников, наблюдая за «Жигулями» из своего «Мерседеса», предположил, что, если водитель Марковцев, тот развернет машину, чтобы встать напротив означенного в разговоре дома.
Так и случилось. Восьмая модель с включенным правым поворотником развернулась и, что стало для Андрея неожиданностью, дала задний ход, вплотную встав к белому «Ауди». Иномарка уже стояла, когда на место прибыла группа службы безопасности «Мегаполиса». Позади немецкой машины стоял аварийный знак, водитель находился в салоне и копался, по всей видимости, с замком зажигания.
Что ж, так даже лучше, подумал Овчинников, не преминув усмехнуться.
— Саша, — спросил он водителя, — видел маневр «восьмерки»? Повтори его. Подъедешь — заблокируй машину, сдай назад.
Водитель кивнул.
Андрей по рации связался с другой машиной и отдал очередное распоряжение.
Он страховался, как ему казалось, не напрасно. Он мог симпатизировать своему коллеге на расстоянии, при контакте же в первую очередь решил соблюсти правила безопасности. Как ни крути, Марковцев — преступник, каким-то чудом снова оказавшийся на свободе.
Наверное, Сергей справедливо рассчитывал на честность Андрея, о которой сообщил в телефонном разговоре, вполне вероятно, он демонстрировал и свою открытость, так бездарно, с точки зрения профессионала, поместив себя между двух машин — водитель «Мерседеса» к этому времени выполнил распоряжение шефа и заблокировал «Жигули», встав к ним вплотную.
В панорамном зеркальце «Мерседеса» отразились вспыхнувшие дальним светом фары «Жигулей» и озарили на миг улыбку на лице Овчинникова: Марковцев приглашал его к себе в машину. Что ж, теперь можно и поговорить — когда второй джип стал сбоку от «восьмерки», заняв часть дороги, а стекла недвусмысленно опус шлись, открывая на обозрение суровых с виду бойцов службы безопасности, взявших машину в коробочку.
Овчинников спокойно прошел к открытой дверце и уселся на переднее кресло.
— Дверь можешь закрыть, — посоветовал Марковцев.
Чуть помедлив, Андрей, глядя то на Сергея, то мимо него — на своих подчиненных в «мерее», готовых вытащить стволы, хлопнул дверцей.
Негромкий звук словно послужил сигналом стоящему позади «Жигулей» «Ауди». Он дал задний ход и выехал на дорогу. И Марк действовал так же быстро. Он резко подал «восьмерку» назад и, лихо развернувшись, быстро набрал скорость, держа направление в сторону Большой Садовой. А «Ауди», в свою очередь, заблокировал одну из двух машин Овчинникова.
Позади опешившего Андрея раздался женский голос:
— Советую не делать резких движений. Вслед за этим он услышал характерный щелчок взведенного курка.
— В «Ауди» мой человек, — пояснил Марк главе безопасности. — А твои, Андрей, заранее начали нервировать меня. Так что извини, поговорим наедине, как и договаривались.
— Похоже на похищение, — довольно спокойно отозвался Овчинников. — Твоего человека сейчас положат лицом на асфальт.
— Чтобы этого не произошло, — сказал Марковцев, на порядочной скорости подъезжая к Оружейному переулку, чтобы через пару кварталов нырнуть на улицу Фадеева и окончательно оторваться от преследования, — свяжись со своими и скажи, что с тобой все в порядке. Через час вы снова встретитесь.
Андрей послушно вытащил рацию.
— Саша?.. Все в порядке… Да, уверен. Водителя иномарки отпустите.
Сергей запарковал машину возле Миусской площади и представил Овчинникову пассажира на заднем сиденье:
— Катя, офицер ФСБ. Ты можешь убрать пистолет.
Овчинников полуобернулся в кресле. Скворцова пересела ближе к левой дверце и ответила на приветственный кивок собеседника.
— Давай я расскажу тебе все по порядку, — предложил Марк. — Может, тогда мы найдем общий язык.
Андрей слушал молча, изредка кивая головой. Его слегка сощуренные глаза, указывающие на недоверчивость, постепенно приобретали прямо противоположный оттенок.
Главное он понял. Впрочем, стержневых моментов было много, взять хотя бы вооружение с базы, которое словно прокляли, заклеймили печатями, скрепили подписями, просто продали вместе с бойцами спецназа, — вооружение, благодаря которому остался жив Марковцев, но распрощался с жизнью Родион Ганелин.
— Меня не покупали, — подходил к концу Марковцев, — я сам продался. Выбор был небогатый: с деньгами человек урод, без денег — калека. Что лучше, а, Андрей?
Овчинников пожал плечами: не знаю. И добавил:
— Я понял одно: лечить тебя бесполезно.
— В точку попал. Поможешь мне?
В сложившейся ситуации Андрей, словами Марковцева, — «враг моего врага» (Шестакова), значит, его друг и союзник. Эта старая истина редко подводила тех, кто следовал ей.
— Чем помочь? — спросил Овчинников.
— Я строил на тебе определенные планы. Не шантаж — дважды на одном я никогда не останавливаюсь. Материальная заинтересованность. По всем банкам разослали номера купюр, из тех денег, что доставили мне на борт самолета. Допускаю, что процентов пять, от силы десять успели переписать. За этот список я готов был расплатиться с тобой: за каждую «засвеченную» купюру — «чистую».
— Но денег-то у тебя нет, — заметил Овчинников.
— Они у моего партнера. Мы договаривались залечь на дно, подождать, пока поиски немного поутихнут, пока с тебя слезут — хотя бы Шестаков со своей бандой.
— Не говори при мне его имени, — попросил Овчинников. И его глаза, способные, казалось, менять цвет, снова сузились.
Марк очень точно выразился — Шестаков со своей бандой. Такое определение не подходило к преступной группе Марковцева, но, как трафарет, точно накладывалось на сотрудников «проблемного» отдела во главе с начальником. Марк выглядел человечнее, что ли. Урод он или калека, говоря его словами, но все же человек.
— У Кости два пути, — продолжил Сергей, — обратиться за помощью к своему приятелю в банк, с которым он планировал ограбить его, или к тебе от моего имени, следуя намеченному плану.
— Сколько вы собирались выжидать?
— Минимум месяц, — ответил Сергей. — Костя остался один. Он хорош, когда ему отдают четкие распоряжения. То, как он управился со мной и Валей Мезенцевым, по большому счету требовало от него лишь отваги, от сообразительности ничего не зависело. Сейчас же он попал в трудное положение, когда нужно принять взвешенное решение. Инструкции живут в нем крепко, он автоматически выдержит срок в тридцать дней, да еще прихватит недельку, перестраховываясь: Я знаю людей такого типа, они не самостоятельные, ими нужно руководить. Короче, Андрей, кроме процентов, о которых я говорил, за Костю я отдам тебе половину всей суммы.
— Тебе можно поступить проще — подежурить у дверей «Мегаполиса» или СИБМира самому или передоверить это дело… — Овчинников глянул на Скворцову, — офицеру ФСБ.
Марк покачал головой:
— Я не могу разорваться. Я в розыске, а у Кати работа в управлении.
— Он может обратиться в другой банк?
— Теоретически — да. Практически — нет. У него есть два канала, зачем ему искать еще? Девять из десяти, что он напорется на крупные неприятности. Искать канал — долгая и трудная работа, требующая проверок и перепроверок по линии МВД, ФСБ. Везде нужно давать деньги, но главное — иметь связи в правоохранительных органах. Нет, — ухмыльнулся Сергей, — Косте ничего не светит. «Деньги достаются тем, кому они нужнее всего». А мне без них в Дагестане делать нечего.
— В Дагестане? — переспросил Овчинников.
— Ага. Неподалеку от того места, где ты проходил службу. Катя, расскажи, чем пестрят сегодня заголовки оперативных сводок.
Катя отвечала намеренно монотонно, нехотя, решив для себя: эта услуга Марковцеву — последняя по многим причинам, включая и то, что контакт с Овчинниковым походил на боевую операцию. Вряд ли она засветила своего агента, который находился за рулем «Ауди», — он не задает лишних вопросов, просто выполняет распоряжения и получает за это деньги.
— В Дагестане был убит Шамиль Науров, пропали два его племянника.
— Там ничего не сказано о Султане Амирове, — продолжил Марк, — я мог бы дополнить сводку. Если бы не приличная должность, которую ты занимаешь в банке, я бы предложил тебе прогуляться по местам боевой славы. Не скучают руки по штурвалу?
— Не скучают, — солгал Андрей.
— Так мы договорились насчет денег?
— Пока не знаю.
— Но список купюр в банк поступил, так?
— Естественно.
— Если договоримся, сумеешь наладить контакт с коллегой из СИБМира?
— Да. Я найду для него нужные слова.
Овчинников не стал спрашивать, почему Марковцев доверился ему. Ответ прозвучал месяцем раньше по телефону: «Мы оба профессионалы, Андрей. Давайте в этом деле обойдемся без официальных лиц». Дело затянулось, хотя и разделилось на две разные части — в том числе и качественно.
Андрей мог сдать Марка так же технично, как и сам Сергей часом раньше, предвидя в общем-то стандартную ситуацию, освободил его от опеки телохранителей. Он пошел на этот шаг для того, во-первых, чтобы еще раз доказать свою незаурядность, во-вторых, перестраховался. Ведь под надежной охраной разговор мог пойти в ином ключе: Сергей мог занервничать, а Андрей, имея инициативу, наоборот, остался бы спокойным. Во всяком случае, они могли не понять друг друга, а телефон, рация и оружие под рукой. Сейчас же беседа проходила в относительно равных условиях. Марк добился того, чего хотел, и мог рассчитывать на положительный результат переговоров.
Уважать его — в прямом смысле этого слова — не за что. Завидовать?.. Да, себе Андрей мог сказать, что немного завидует бывшему подполковнику спецназа. Его решительности, доли безумства, неустрашимости. Он казался ему викингом, бросившим вызов целой империи.
— Что ты решил, Андрей? — вывел Овчинникова из раздумья голос «викинга». — Скажи себе: «Да будет так, как должно быть, даже если все будет наоборот».
— Это твоя любимая поговорка?
— Одна из любимых. — Сергей неожиданно рассмеялся. — Я вспомнил одну вещь. Как только люди Наурова перенесли вооружение с базы в яхт-клуб, я по каналам военно-морской разведки передал сообщение Шестакову — и только после этого исчез из поля зрения ГРУ.
— И что было в том послании?
— А в том послании всего четыре слова: «Прощай! Уехала гражданка Иванова». А если серьезно, то дословно:
«Прочтите второй стих псалма номер три и восьмой стих псалма номер сто». Капитан третьего ранга, фамилии его не запомнил, посмотрел на меня как на суперагента с пятью нолями.
— Уже в то время ты начал замаливать грехи? — сострил Овчинников.
— Нет. Когда-то я монашествовал и нашел много удивительных вещей, читая Библию. Не знаю, прочел псалмы Шестаков или отнесся к моей шифровке атеистически.
А послание, показавшееся начальнику отдела зловещим, уже само по себе говорило о скорых неприятностях. Шестаков, находясь в своем офисе, в раздумье побарабанил пальцами по столу, потом подошел к шкафу и взял с полки подарок немецких коллег: миниатюрную книжицу размером со спичечный коробок. «Новый Завет и псалтирь» стараниями немецких умельцев уместился на тонких, едва ли не прозрачных страницах.
Вооружившись лупой, Шестаков, предчувствуя крупные неприятности, все же пошелестел страницами, отыскивая нужные, и прочел то, что получилось.
И как идти с этим «на ковер» к Прохоренко? — подумал он, еще раз перечитав «стихотворную» депешу от Марковцева:
Стих первый: «Господи! Как умножились враги мои!..» Стих второй: «С раннего утра буду истреблять всех нечестивцев земли, делающих беззаконие».
52. Москва, 24 сентября, понедельник
Марковцев, Мезенцев… и «Мегаполис». За последние дни Горохов перегрузил свои мозги, которые не хотели выполнять одну из главных функций — избирательность по отношению к получаемой информации. Голова, как хорошая мясорубка на мясокомбинате, перерабатывала все, что в нее попадало, выходило соответственно. Три «М» — часть готового продукта.
Вышло то, что вышло: Костя благоразумно не явился на «стрелку» с Дугушевым. Задаром сдал дагестанца. Вряд ли они тронут Наурова — старик поступил по закону гор. А если Амиров еще жив? Нет, он скорее мертв, чем жив, нервничал Костя, не замечая новой привычки сцеплять пальцы рук и щелкать суставами.
Больше в таком состоянии он находиться не мог — еще немного, и он сойдет с ума.
Совсем недавно, сдавая Шамиля Наурова, Костя вспомнил мудрую истину: «Не ошибается тот, кто ничего не делает». Но его беда заключалась в том, что он не знал другого изречения на эту же тему: «Умный может совершить ошибку, но он не повторит ее никогда».
* * *
До «Мегаполиса» Костя добрался на метро. Трехэтажный, возведенный из облицовочного кирпича банк тем не менее не бросался в глаза, отличаясь от соседних строений утонченностью стиля, молодостью.
Такими же качествами обладали охранники, одетые с иголочки.
Посетитель, оставив справа от себя зал обмена валюты, подошел к застекленной конторке. Бросив взгляд на портативный металлоискатель, обратился к старшему смены:
— Мне нужно поговорить с вашим начальником службы безопасности. Позвоните ему.
— Позвоните вы, — придержался правил охранник, указав на телефон в фойе, стоящий на столике в окружении кожаных кресел. — Там вы найдете список телефонов и фамилии служащих.
Костя кивнул и прошел к столику. Взяв в руки лист бумаги, пробежался глазами по длинному списку. Главу службы безопасности звали Андреем Николаевичем, рабочий телефон — 219. Не мешкая, Горохов набрал номер.
— Да, Овчинников слушает, — раздался в трубке густой баритон.
— Здравствуйте, из фойе вас беспокоят, — как всегда неуклюже начал разговор Костя. — Посетитель. Хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.
После непродолжительной паузы Овчинников посоветовал:
— Подойдите к дежурному, предъявите паспорт, вам выпишут пропуск. За вами сейчас спустятся.
— У меня нет с собой паспорта.
— Извините, ничем не могу помочь.
— Подождите, не вешайте трубку. Вы знаете Марковцева? Шестнадцатого августа он имел с вами беседу так?
— Ну-у… допустим, — с задержкой ответил Овчинников.
— Нам нужно поговорить, — твердо произнес Костя. — В противном случае я обращусь к другому человеку. — Сбиваясь на Марковцева, на его манеру вести разговор, добавил:
— Не обмани клиента, и он придет во второй раз.
— Обойдемся без угроз.
«О чем это он?» — нахмурился Костя.
Овчинников возобновил разговор:
— Сейчас за вами спустятся.
Горохов усмехнулся, опустил трубку на рычаг и сосредоточил взгляд на тускло освещенной лестнице, ведущей на этажи банка.
* * *
Овчинников оказался высоким, лысеющим блондином. Одетый в серый стильный костюм и полосатый галстук с большим модным узлом, он едва ли не терялся среди серого пластика кабинета. Даже жалюзи на окнах отдавали мышиным оттенком.
— Слушаю вас.
Горохов уселся в кресло напротив и положил ногу на ногу. Пока он добирался на метро, в его поведении наметились положительные сдвиги. Наверное, все же он подражал Марковцеву, что наглядно показало его высказывание о клиенте, которого не стоит обманывать, брал пример с более сильного и учился у него. Поздновато, но что поделаешь.
— Дела пошли не так, как планировалось нами, — акцентировал Костя окончание фразы. — Соответственно возросли и комиссионные. — Наконец-то он подыскал замену процентам, слову, которое казалось ему обкрадывающим, буквально влезающим в карман. Комиссионные — звучало щедро для одного и заслуженно для другого. — Я предлагаю вам двадцать процентов.
— Двадцать, — многозначительно покивал хозяин кабинета, внимательно разглядывая гостя. — Почему не тридцать?
Сам идя на уступки, Костя предвидел такой оборот дела и ответил сразу:
— Потому что двадцать — потолок.
— От какой суммы, простите?
— От той, — терпеливо пояснил Костя, — что мы взяли в Новоградском аэропорту.
— Не произносите при мне название этого города, — обронил хозяин кабинета. Для того чтобы эмоционально взорвать бывшего командира диверсионной группы, достаточно было сказать: «Шестаков в Новограде».
— Я догадался, кто вы, и вот сейчас, не вставая с места, вызову сюда охрану, чуть позже — милицию.
— Прежде посчитайте, от какой суммы отказываетесь.
— Я посчитаю иначе: лет этак на пятнадцать-двадцать вперед. Меньше на суде не дадут.
«Нет, он не дурак, — подумал Овчинников, — но разговор дурацкий. Да, без Марковцева он никто. И все же решился».
— Почему именно я? — спросил Овчинников, наводя неумелого собеседника на правильную мысль. Практически все делал за него. — Хотите компенсировать ущерб за доставленное мне неудобство?
— Да, можно и так сказать, — немного удивленный, Костя покивал головой.
— У меня одно условие, — Андрей возобновил разговор после довольно продолжительной паузы. — Деньги вы принесете сюда, — и тихонько хлопнул по столу ладонью.
Именно этого и боялся Костя. Но другого выхода, видимо, нет. Положительные сдвиги спровоцировали и такую мысль: «Если я уйду отсюда хотя бы с двадцатью процентами от суммы, можно будет назвать себя счастливчиком».
Стоило ли тогда рисковать, стреляя в товарищей? Отчасти Овчинников оказался прав: Костя не был дураком, но не умел просчитывать ситуацию, не мог прогнать в голове предстоящий разговор, задать несколько вопросов и дать на них столько же ответов, тем направляя его в нужное русло. Марковцев, готовя операцию по освобождению Амирова, действительно за ночь, в чем сомневался Науров, решил труднейшую задачу.
А Костя продолжал учиться у него. Он все-таки задал себе сначала один вопрос, потом другой. «Что сделает хозяин кабинета, в чьем подчинении два или три десятка сыщиков и охранников, когда я выйду из дверей банка? Проследит? Зачем ему двадцать процентов, когда он может забрать все?»
Андрей легко читал мысли собеседника и принял единственно верное решение — успокоил клиента, дабы не потерять его.
— Пятьдесят процентов. И небольшими партиями — по двести-триста тысяч.
Костя согласно наклонил голову. Ничего другого ему не оставалось.
Когда за Гороховым закрылась дверь, Андрей снял трубку и вызвал к себе подчиненного.
— Сейчас от меня вышел человек, ты должен был встретить его в коридоре.
Сыщик кивнул.
— Проследи за ним. Меня интересуют все места, куда он будет заходить: дома, магазины, прочие заведения. Возьми себе в помощники пару человек. Все, иди.
53. 25 сентября, вторник
Костя не верил своему счастью. Вес «дипломата» с деньгами уменьшился вдвое, но зато насколько богаче стал его обладатель! Для того чтобы ощутить всю полноту счастья, ему пришлось долго, очень долго ждать в кабинете Овчинникова.
Наконец, когда от ожидания разболелась голова, дверь кабинета открылась, пропуская хозяина. Закрыв дверь на ключ, Андрей поставил на стол «дипломат».
За это время Овчинников проделал огромную работу. В соседнем кабинете; оборудованном по такому случаю скоростным сканером для считывания номеров с банкнот, он пропустил через счетчик деньги. Программное обеспечение с включенным в него списком номеров, предоставленным банкам спецслужбами, реагировало на ту или иную банкноту, и сканирование прекращалось; процесс возобновлялся, когда Андрей убирал купюру и вновь активизировал программу.
Меченых денег за три часа работы набралось двадцать тысяч, двести купюр, две пачки по сто долларов в каждой. Одну он положил в карман, другую передал своему помощнику:
— В моей машине сидит человек, передай ему деньги.
Просканированные банкноты Андрей также разделил на две половины — одна отправилась в сейф, другую он принес в свой кабинет.
Ненужная суета для Андрея, но он выполнял просьбу Марка: пусть Костя насладится удачей, победой, и тем позорнее и уродливее будет его поражение.
— Будешь считать? — спросил Овчинников. Костя покачал головой. Он взял верхнюю пачку и веером, достаточно ловко разложил на столе, потом проделал то же самое с другой… Все деньги были настоящими, «чистыми».
— Много отбраковал? — спросил он.
Андрей выложил из кармана пачку долларов.
— Ровно десять процентов. — Видя недоверие на лице клиента, он подошел к машине для уничтожения бумаг и одну за другой побросал в нее деньги.
На лице Кости отразились сразу восторг и сожаление. Дальше он самоотверженно смотрел, как рубит в мелкую стружку аппарат настоящие — вот где соль — доллары. Веская причина почувствовать что-то вроде величия.
Зря он сомневался в честности начальника службы безопасности. Здесь другой случай, когда утаить большую часть можно только себе в убыток.
— Иди к моей машине и жди меня. — Андрей дружески улыбнулся. — Теперь ничего не бойся, дело налажено. Ты выручаешь меня, я — тебя. Давай, давай, я следом. У меня к тебе есть предложение, поговорим в машине.
На заднем сиденье джипа находился человек, на которого Костя бросил настороженный взгляд и хотел было сказать Овчинникову, что они так не договаривались, он не отказался от разговора, но сам по крайней мере рассчитывал на конфиденциальность… Едва он перевел взгляд на Андрея, усевшегося за руль, как снова впился глазами в незнакомца.
Марк снял солнцезащитные очки, посмотрел их на свет и неторопливо водрузил на место.
— Садись, Костя, прокатимся. Только отдай вначале пистолет. Из него ты стрелял в меня? — Сергей принял из рук безвольного, сраженного небывалой встречей Горохова оружие. — Твоя ошибка в том, что ты буквально понял мои слова: «Ты работаешь за деньги». И забрал все. Не забыл и мое предостережение — помнишь, я предупредил тебя: «В худшем случае ты будешь иметь дело со мной»? И как-то неудачно убил меня.
Овчинников вывел машину с парковочной площадки и спустя несколько минут выехал на Ленинградский проспект.
Марк перешел на классику:
— Костя, дай ключи от квартиры, где деньги лежат. Адрес мы знаем — вчера ты вернулся в свою берлогу, оттуда же вышел сегодня с «дипломатом». Все заранее продумал, квартиркой обзавелся. А где хозяин, а, Костя? Тоже под железнодорожный состав угодил? — Не дождавшись ответа, Сергей продолжил, притворно вздохнув и покивав головой:
— Значит, на 3-й Мытищинской живешь… Хорошее место, рядом с Пятницким кладбищем. Одобряю твой выбор, сам был когда-то на твоем месте.
Костя не удивлялся даже тому, что ехали они в другую сторону.
— Ты решил приблизить меня к богу, — продолжал Сергей, поглядывая на заросший затылок иуды и не подозревая, что этот человек продал Шамиля Наурова. — Но ты, Костя, не знал, что истинное приближение позволяет вернуться в прошлое и исправить прегрешение. Моисей, увидев терновый куст, «пылающий огнем и несгорающий», сказал себе: «Поверну туда и посмотрю на это диво». Так и я сказал себе, лежа на нарах в Лефортове: «Вернусь-ка я и посмотрю на это чудо природы». Вижу, ты стал другим человеком — горишь и никак не можешь сгореть.
Костя смотрел прямо перец собой и не видел проносившихся мимо домов, не замечал коротких остановок на перекрестках, когда загорался красный свет. Для него теперь если и существовал в этом мире цвет, то представлял собой смесь кровавого и зеленого, травянистую дорожку на небеса, о которой говорил Марк, обагренную кровью.
Едва ли Сергей балагурил, едва ли богохульствовал, его слова точно ложились на настроение Кости, точнее, на состояние обреченности, стремительного прогресса раковой опухоли, метастазы, которая сидела в его голове. В которой тем не менее находилось место словам, в полушутливой манере высказанным Марковцевым: «Промочишь ноги — горло болит. Промочишь горло — ноги заплетаются». Делай что-то одно, Костя, это тебе урок на будущее».
На будущее…
Что сказал Марк?! На будущее?
Костя рискнул повернуть голову, но напоролся на черный блеск очков. Что скрывают они под собой, словно вымазанные смолой? Издевку, сдобренную надеждой, или надежду, приправленную глумлением?
— Останови машину, Андрей, — попросил Марковцев.
Овчинников свернул на Дубосековскую улицу и притормозил, не доезжая до Факультетского переулка.
— Мы оба негодяи, и не мне судить тебя. Конечная остановка, парень, выходи.
Костя взялся за ручку дверцы и невольно зажмурился, ожидая выстрела в затылок. Хотя Марк не станет стрелять в машине, дорогой и красивой машине, мечте, которой теперь Косте не видать как собственных ушей.
— Стой!
И эта команда заставила Горохова, опустившего одну ногу из джипа, вздрогнуть.
— Ты работал за деньги — это истинная правда, и получишь ровно столько, на сколько наработал. Держи. — В одной руке Сергей держал пачку долларов, в другой пистолет. — Чужого мне не надо. Вот на этой грустной ноте давай и попрощаемся.
Горохов машинально сунул пистолет за пояс, а деньги положил в карман.
Неведомо что удержало его от прощального взмаха рукой вслед удаляющемуся «Мерседесу». Он так был благодарен Марковцеву, что не находил слов. И темные очки подошли бы ему, чтобы скрыть увлажнившиеся и покрасневшие глаза. Сергей подарил ему не только жизнь, но и освободил от тяжкого груза — не измены, а переживаний. Освободил от непосильного бремени огромных денег.
Именно так, а не иначе думал Костя, не подозревая, что несет в кармане свою смерть. Он благодарил небеса, ускоряя и ускоряя шаг. Он так издергался, а встреча с Марком едва не убила его, что Косте необходима была разрядка. Выпить, нет — напиться, а потом, едва приподняв голову, снова выпить. И так до бесконечности…
На его пути лежало отделение Сбербанка, и Костя зашел туда, чтобы разменять деньги. Слишком долго он, скрываясь, влачил жалкое существование, боялся обменять на рубли даже одну сотенную купюру. Еще недавно он брал в руки деньги так, словно надеялся увидеть на них следы черного порошка от ксерокса…
* * *
Оператор в отделении обмена валюты проверила ручным сканером обе купюры, которые ей дал клиент с нервным и утомленным лицом, и посмотрела на монитор. Стараясь вести себя естественно, она открыла металлическую ячейку с наличными. Покачав головой, подняла на клиента глаза:
— Извините, в кассе не хватает денег. Сейчас я принесу.
Костя кивнул. Он начал приходить в себя. Исчезло вдруг чувство дурацкой благодарности к Марковцеву, а в голове родился простенький план мести. Вот сейчас он получит в кассе деньги и с ближайшего телефона-автомата позвонит по «02». Ему не впервой прикидываться доброжелателем. Он сообщит адрес своей «берлоги», где в данное время может находиться особо опасный преступник.
В более-менее приподнятом настроении Горохов оглядел просторный и чистый зал Сбербанка, с цветами на подоконнике, которые отражались в тщательно вымытых окнах. В них же четко отразилась приоткрытая дверь позади рабочего места кассирши. Она так поспешила за деньгами, что даже забыла закрыть дверь.
Поспешила…
Беспокойство медленно, крадучись, змеей заползало в грудь Кости. Словно положение могло измениться, он повернулся к застекленному окошку. То же самое; только через приоткрытую дверь он отчетливо увидел полутемный коридор служебных помещений. Еще один поворот головы, и в поле зрения попали два охранника — один на выходе из банка, другой в небольшом холле, в пяти-шести метрах от напарника. Оба вооружены помповыми ружьями. И Костя вооружен.
Черт!..
Горохов скрипнул зубами. Грудь в районе внутреннего кармана его куртки, где лежали деньги, горела огнем, для полноты ощущений не хватало запаха — запаха серы. До Кости начало доходить коварство Марка, но было поздно — ближайший к нему охранник поднес к груди зашипевшую на приеме рацию…
Костя неторопливо, однако уверенно сближался с охранником. Тот получил указания, но провозится со своей «пушкой» — помповое ружье нужно снять с плеча, взять в обе руки, движением «вперед-назад» заслать в ствол патрон… А Горохову, чтобы выхватить пистолет, хватило секунды.
Но пистолет не выстрелил. Охранник не дал Косте шанса мысленно представить пистолетные патроны, лежащие на расстоянии десятков метров друг от друга на Ленинградском шоссе, — он хорошо стрелял, пройдя в Чечне, как и Костя, хорошую школу, и пистолет противника не произвел на него сильного впечатления. Исполняя долг, молодой паренек выстрелил на поражение.
В сберкассе распространился запах пороха, очень похожий на тот, серный, который хоть и с опозданием, но коснулся ноздрей мертвеца.
Если у Кости и был свой бог-судья, то имя его ужасно: Марк.
* * *
Сергей не собирался снова ехать к Пятницкому кладбищу, он вошел в подъезд утром, спустя пять минут после того, как оттуда с «дипломатом» в руке вышел Костя. Его сопровождал служащий банка, специалист по замкам. Сумка с деньгами лежала в кладовке, на верхней полке.
Сейчас, находясь в компании Андрея Овчинникова, Марк заметил:
— Пусть не сегодня, но в ближайшие дни Костя найдет свою пулю, которую по праву не нашел в Чечне. От своего же.
Он и не предполагал, насколько близок был к истине.
51. Москва, 21 сентября, пятница
Андрей Овчинников находился на рабочем месте, когда прозвучал телефонный звонок, один из многих десятков задень, суливший либо деловой разговор, либо беседу личного характера. Для Андрея лучше бы, конечно, поговорить на отвлеченную от личной тему, точнее, семейной жизни. Еще свежи были воспоминания о напористом капитане первого ранга Шестакове, занесшем над семейными узами бывшего командира «Гранита» острый нож. Куда деть поговорку: «Плохо на работе, хорошо в семейном кругу»? Везде плохо; двурукий начальник «экспертно-проблемного» отдела ухватился еще и за спинку рабочего кресла главы службы безопасности «Мегаполиса».
— Алло? Овчинников слушает.
— Андрей Николаевич? — услышал он мужской голос, показавшийся ему знакомым.
— Да, да, это я.
«Где я слышал этот голос?» У Андрея сложилось впечатление, что не так давно он разговаривал с этим человеком по телефону.
— Кто это?
Овчинников временно прервал отношения с женой управляющего банком. Временно — это для нее, для себя решил — навсегда. Хватит. Однако в глубине души понимал: пройдет время, и он… Что, возьмется за старое? Или, лучше сказать, за новое? Нет, проще это выглядит так: погоня за новыми ощущениями. Одно дело просто нагрешить, другое — нагрешить остро, интересно. Разве не занятно смотреть на своего шефа, «молочного» брата, когда перед глазами подобно радужным кругам сияет обнаженное тело его супруги?
— С кем я говорю?
— Это Марковцев, — подсказал знакомый голос.
— Сергей?! — Изумлению Овчинникова не было предела.
Марк на том конце провода тихо рассмеялся.
— Вы напомнили мне анекдот: «У меня родился сын?» — «Нет». — «А кто?»
У него еще хватает наглости шутить, рассказывать анекдоты. Да он просто не в своем уме.
Стоп! — вдруг осенило Овчинникова. Откуда он звонит? Он же должен находиться в тюрьме. Либо в камеры провели телефоны, либо…
— Вы звоните по сотовому? — Это был третий, последний вариант, другого не существовало.
— Вообще-то я отдаю предпочтение пистолетам, но сейчас звоню из автомата. Пришлось купить телефонную карту.
— Надеюсь, звоните не из Новограда. — Овчинников быстро приходил в себя.
Марковцев снова рассмеялся и перешел на «ты».
— Извини за тот случай, Андрей. У тебя нет желания встретиться? У меня к тебе деловое предложение.
— Где? — автопилотом спросил Овчинников.
— Я назову место с одним условием: ты приедешь один. Рассчитываю на твое честное слово, поскольку о твоем звонке Шестакову или просто в милицию я не узнаю.
— Один раз ты меня уже подставил и с меня же требуешь честного слова.
В прошлый раз Марковцев буквально использовал его, а сейчас? Неужели история еще не закончена? Так ведь недолго обвинить его в организации теракта или пособничестве преступникам, захватившим самолет.
Так или иначе, в Овчинникова все время летели комья грязи. Вначале на него пало подозрение в хищении вооружения с базы, потом в пособничестве террористам. Затем все подозрения развеялись при помощи цифровой записи его беседы с Марковцевым. Однако запись не отражает лиц, а только голоса, — что, если лица во время разговора имели заговорщический вид?
— Я не требую, — пояснил Сергей. — Если ты согласен, жду тебя через пятнадцать минут на 2-й Тверской-Ямской, напротив дома номер 40. Это не так далеко от твоего банка. Я подъеду на вишневой «восьмерке». И извини, если опоздаю на пять-десять минут, — собираюсь взять с собой женщину, а женщины, как тебе известно, долго одеваются. Хотя и красиво.
— Обойдемся без намеков, — зло обронил хозяин кабинета. — Я приеду.
Овчинников положил трубку и некоторое время смотрел на телефонный аппарат. Рука не поднималась набрать на нем хотя бы две цифры. Тому много причин. И неизвестно, куда делась злость на Марковцева. Просто злость; а вот ее близкой родственницы, злорадства, Андрей по отношению к Сергею вообще не испытывал. Другой бы на его месте мстительно сверкнул красивыми зубами: «Доигрался!» И подсветил блеском глаз: «Туда тебе и дорога». Однако известие о поимке особо опасного преступника он встретил разочарованным покачиванием головой.
И только сейчас, когда он принял окончательное решение встретиться с Марком, на губах Овчинникова проступила улыбка — обратная реакция на его застарелый, месячной давности жест неудовлетворенности, крохотное сочувствие Марковцеву.
И все же Андрей снял трубку, чтобы отдать своим подчиненным распоряжение.
Через пару минут по указанному Сергеем адресу выехала машина с опытными бойцами охраны, вслед за ней в компании пары личных телохранителей управляющего банком на место встречи отправился Овчинников.
Вишневая «восьмерка» показалась из переулка Александра Невского. Дом номер 40 по Тверской-Ямской оказался на противоположной по ходу движения стороне. Еще не зная, кто за рулем, Овчинников, наблюдая за «Жигулями» из своего «Мерседеса», предположил, что, если водитель Марковцев, тот развернет машину, чтобы встать напротив означенного в разговоре дома.
Так и случилось. Восьмая модель с включенным правым поворотником развернулась и, что стало для Андрея неожиданностью, дала задний ход, вплотную встав к белому «Ауди». Иномарка уже стояла, когда на место прибыла группа службы безопасности «Мегаполиса». Позади немецкой машины стоял аварийный знак, водитель находился в салоне и копался, по всей видимости, с замком зажигания.
Что ж, так даже лучше, подумал Овчинников, не преминув усмехнуться.
— Саша, — спросил он водителя, — видел маневр «восьмерки»? Повтори его. Подъедешь — заблокируй машину, сдай назад.
Водитель кивнул.
Андрей по рации связался с другой машиной и отдал очередное распоряжение.
Он страховался, как ему казалось, не напрасно. Он мог симпатизировать своему коллеге на расстоянии, при контакте же в первую очередь решил соблюсти правила безопасности. Как ни крути, Марковцев — преступник, каким-то чудом снова оказавшийся на свободе.
Наверное, Сергей справедливо рассчитывал на честность Андрея, о которой сообщил в телефонном разговоре, вполне вероятно, он демонстрировал и свою открытость, так бездарно, с точки зрения профессионала, поместив себя между двух машин — водитель «Мерседеса» к этому времени выполнил распоряжение шефа и заблокировал «Жигули», встав к ним вплотную.
В панорамном зеркальце «Мерседеса» отразились вспыхнувшие дальним светом фары «Жигулей» и озарили на миг улыбку на лице Овчинникова: Марковцев приглашал его к себе в машину. Что ж, теперь можно и поговорить — когда второй джип стал сбоку от «восьмерки», заняв часть дороги, а стекла недвусмысленно опус шлись, открывая на обозрение суровых с виду бойцов службы безопасности, взявших машину в коробочку.
Овчинников спокойно прошел к открытой дверце и уселся на переднее кресло.
— Дверь можешь закрыть, — посоветовал Марковцев.
Чуть помедлив, Андрей, глядя то на Сергея, то мимо него — на своих подчиненных в «мерее», готовых вытащить стволы, хлопнул дверцей.
Негромкий звук словно послужил сигналом стоящему позади «Жигулей» «Ауди». Он дал задний ход и выехал на дорогу. И Марк действовал так же быстро. Он резко подал «восьмерку» назад и, лихо развернувшись, быстро набрал скорость, держа направление в сторону Большой Садовой. А «Ауди», в свою очередь, заблокировал одну из двух машин Овчинникова.
Позади опешившего Андрея раздался женский голос:
— Советую не делать резких движений. Вслед за этим он услышал характерный щелчок взведенного курка.
— В «Ауди» мой человек, — пояснил Марк главе безопасности. — А твои, Андрей, заранее начали нервировать меня. Так что извини, поговорим наедине, как и договаривались.
— Похоже на похищение, — довольно спокойно отозвался Овчинников. — Твоего человека сейчас положат лицом на асфальт.
— Чтобы этого не произошло, — сказал Марковцев, на порядочной скорости подъезжая к Оружейному переулку, чтобы через пару кварталов нырнуть на улицу Фадеева и окончательно оторваться от преследования, — свяжись со своими и скажи, что с тобой все в порядке. Через час вы снова встретитесь.
Андрей послушно вытащил рацию.
— Саша?.. Все в порядке… Да, уверен. Водителя иномарки отпустите.
Сергей запарковал машину возле Миусской площади и представил Овчинникову пассажира на заднем сиденье:
— Катя, офицер ФСБ. Ты можешь убрать пистолет.
Овчинников полуобернулся в кресле. Скворцова пересела ближе к левой дверце и ответила на приветственный кивок собеседника.
— Давай я расскажу тебе все по порядку, — предложил Марк. — Может, тогда мы найдем общий язык.
Андрей слушал молча, изредка кивая головой. Его слегка сощуренные глаза, указывающие на недоверчивость, постепенно приобретали прямо противоположный оттенок.
Главное он понял. Впрочем, стержневых моментов было много, взять хотя бы вооружение с базы, которое словно прокляли, заклеймили печатями, скрепили подписями, просто продали вместе с бойцами спецназа, — вооружение, благодаря которому остался жив Марковцев, но распрощался с жизнью Родион Ганелин.
— Меня не покупали, — подходил к концу Марковцев, — я сам продался. Выбор был небогатый: с деньгами человек урод, без денег — калека. Что лучше, а, Андрей?
Овчинников пожал плечами: не знаю. И добавил:
— Я понял одно: лечить тебя бесполезно.
— В точку попал. Поможешь мне?
В сложившейся ситуации Андрей, словами Марковцева, — «враг моего врага» (Шестакова), значит, его друг и союзник. Эта старая истина редко подводила тех, кто следовал ей.
— Чем помочь? — спросил Овчинников.
— Я строил на тебе определенные планы. Не шантаж — дважды на одном я никогда не останавливаюсь. Материальная заинтересованность. По всем банкам разослали номера купюр, из тех денег, что доставили мне на борт самолета. Допускаю, что процентов пять, от силы десять успели переписать. За этот список я готов был расплатиться с тобой: за каждую «засвеченную» купюру — «чистую».
— Но денег-то у тебя нет, — заметил Овчинников.
— Они у моего партнера. Мы договаривались залечь на дно, подождать, пока поиски немного поутихнут, пока с тебя слезут — хотя бы Шестаков со своей бандой.
— Не говори при мне его имени, — попросил Овчинников. И его глаза, способные, казалось, менять цвет, снова сузились.
Марк очень точно выразился — Шестаков со своей бандой. Такое определение не подходило к преступной группе Марковцева, но, как трафарет, точно накладывалось на сотрудников «проблемного» отдела во главе с начальником. Марк выглядел человечнее, что ли. Урод он или калека, говоря его словами, но все же человек.
— У Кости два пути, — продолжил Сергей, — обратиться за помощью к своему приятелю в банк, с которым он планировал ограбить его, или к тебе от моего имени, следуя намеченному плану.
— Сколько вы собирались выжидать?
— Минимум месяц, — ответил Сергей. — Костя остался один. Он хорош, когда ему отдают четкие распоряжения. То, как он управился со мной и Валей Мезенцевым, по большому счету требовало от него лишь отваги, от сообразительности ничего не зависело. Сейчас же он попал в трудное положение, когда нужно принять взвешенное решение. Инструкции живут в нем крепко, он автоматически выдержит срок в тридцать дней, да еще прихватит недельку, перестраховываясь: Я знаю людей такого типа, они не самостоятельные, ими нужно руководить. Короче, Андрей, кроме процентов, о которых я говорил, за Костю я отдам тебе половину всей суммы.
— Тебе можно поступить проще — подежурить у дверей «Мегаполиса» или СИБМира самому или передоверить это дело… — Овчинников глянул на Скворцову, — офицеру ФСБ.
Марк покачал головой:
— Я не могу разорваться. Я в розыске, а у Кати работа в управлении.
— Он может обратиться в другой банк?
— Теоретически — да. Практически — нет. У него есть два канала, зачем ему искать еще? Девять из десяти, что он напорется на крупные неприятности. Искать канал — долгая и трудная работа, требующая проверок и перепроверок по линии МВД, ФСБ. Везде нужно давать деньги, но главное — иметь связи в правоохранительных органах. Нет, — ухмыльнулся Сергей, — Косте ничего не светит. «Деньги достаются тем, кому они нужнее всего». А мне без них в Дагестане делать нечего.
— В Дагестане? — переспросил Овчинников.
— Ага. Неподалеку от того места, где ты проходил службу. Катя, расскажи, чем пестрят сегодня заголовки оперативных сводок.
Катя отвечала намеренно монотонно, нехотя, решив для себя: эта услуга Марковцеву — последняя по многим причинам, включая и то, что контакт с Овчинниковым походил на боевую операцию. Вряд ли она засветила своего агента, который находился за рулем «Ауди», — он не задает лишних вопросов, просто выполняет распоряжения и получает за это деньги.
— В Дагестане был убит Шамиль Науров, пропали два его племянника.
— Там ничего не сказано о Султане Амирове, — продолжил Марк, — я мог бы дополнить сводку. Если бы не приличная должность, которую ты занимаешь в банке, я бы предложил тебе прогуляться по местам боевой славы. Не скучают руки по штурвалу?
— Не скучают, — солгал Андрей.
— Так мы договорились насчет денег?
— Пока не знаю.
— Но список купюр в банк поступил, так?
— Естественно.
— Если договоримся, сумеешь наладить контакт с коллегой из СИБМира?
— Да. Я найду для него нужные слова.
Овчинников не стал спрашивать, почему Марковцев доверился ему. Ответ прозвучал месяцем раньше по телефону: «Мы оба профессионалы, Андрей. Давайте в этом деле обойдемся без официальных лиц». Дело затянулось, хотя и разделилось на две разные части — в том числе и качественно.
Андрей мог сдать Марка так же технично, как и сам Сергей часом раньше, предвидя в общем-то стандартную ситуацию, освободил его от опеки телохранителей. Он пошел на этот шаг для того, во-первых, чтобы еще раз доказать свою незаурядность, во-вторых, перестраховался. Ведь под надежной охраной разговор мог пойти в ином ключе: Сергей мог занервничать, а Андрей, имея инициативу, наоборот, остался бы спокойным. Во всяком случае, они могли не понять друг друга, а телефон, рация и оружие под рукой. Сейчас же беседа проходила в относительно равных условиях. Марк добился того, чего хотел, и мог рассчитывать на положительный результат переговоров.
Уважать его — в прямом смысле этого слова — не за что. Завидовать?.. Да, себе Андрей мог сказать, что немного завидует бывшему подполковнику спецназа. Его решительности, доли безумства, неустрашимости. Он казался ему викингом, бросившим вызов целой империи.
— Что ты решил, Андрей? — вывел Овчинникова из раздумья голос «викинга». — Скажи себе: «Да будет так, как должно быть, даже если все будет наоборот».
— Это твоя любимая поговорка?
— Одна из любимых. — Сергей неожиданно рассмеялся. — Я вспомнил одну вещь. Как только люди Наурова перенесли вооружение с базы в яхт-клуб, я по каналам военно-морской разведки передал сообщение Шестакову — и только после этого исчез из поля зрения ГРУ.
— И что было в том послании?
— А в том послании всего четыре слова: «Прощай! Уехала гражданка Иванова». А если серьезно, то дословно:
«Прочтите второй стих псалма номер три и восьмой стих псалма номер сто». Капитан третьего ранга, фамилии его не запомнил, посмотрел на меня как на суперагента с пятью нолями.
— Уже в то время ты начал замаливать грехи? — сострил Овчинников.
— Нет. Когда-то я монашествовал и нашел много удивительных вещей, читая Библию. Не знаю, прочел псалмы Шестаков или отнесся к моей шифровке атеистически.
А послание, показавшееся начальнику отдела зловещим, уже само по себе говорило о скорых неприятностях. Шестаков, находясь в своем офисе, в раздумье побарабанил пальцами по столу, потом подошел к шкафу и взял с полки подарок немецких коллег: миниатюрную книжицу размером со спичечный коробок. «Новый Завет и псалтирь» стараниями немецких умельцев уместился на тонких, едва ли не прозрачных страницах.
Вооружившись лупой, Шестаков, предчувствуя крупные неприятности, все же пошелестел страницами, отыскивая нужные, и прочел то, что получилось.
И как идти с этим «на ковер» к Прохоренко? — подумал он, еще раз перечитав «стихотворную» депешу от Марковцева:
Стих первый: «Господи! Как умножились враги мои!..» Стих второй: «С раннего утра буду истреблять всех нечестивцев земли, делающих беззаконие».
52. Москва, 24 сентября, понедельник
Марковцев, Мезенцев… и «Мегаполис». За последние дни Горохов перегрузил свои мозги, которые не хотели выполнять одну из главных функций — избирательность по отношению к получаемой информации. Голова, как хорошая мясорубка на мясокомбинате, перерабатывала все, что в нее попадало, выходило соответственно. Три «М» — часть готового продукта.
Вышло то, что вышло: Костя благоразумно не явился на «стрелку» с Дугушевым. Задаром сдал дагестанца. Вряд ли они тронут Наурова — старик поступил по закону гор. А если Амиров еще жив? Нет, он скорее мертв, чем жив, нервничал Костя, не замечая новой привычки сцеплять пальцы рук и щелкать суставами.
Больше в таком состоянии он находиться не мог — еще немного, и он сойдет с ума.
Совсем недавно, сдавая Шамиля Наурова, Костя вспомнил мудрую истину: «Не ошибается тот, кто ничего не делает». Но его беда заключалась в том, что он не знал другого изречения на эту же тему: «Умный может совершить ошибку, но он не повторит ее никогда».
До «Мегаполиса» Костя добрался на метро. Трехэтажный, возведенный из облицовочного кирпича банк тем не менее не бросался в глаза, отличаясь от соседних строений утонченностью стиля, молодостью.
Такими же качествами обладали охранники, одетые с иголочки.
Посетитель, оставив справа от себя зал обмена валюты, подошел к застекленной конторке. Бросив взгляд на портативный металлоискатель, обратился к старшему смены:
— Мне нужно поговорить с вашим начальником службы безопасности. Позвоните ему.
— Позвоните вы, — придержался правил охранник, указав на телефон в фойе, стоящий на столике в окружении кожаных кресел. — Там вы найдете список телефонов и фамилии служащих.
Костя кивнул и прошел к столику. Взяв в руки лист бумаги, пробежался глазами по длинному списку. Главу службы безопасности звали Андреем Николаевичем, рабочий телефон — 219. Не мешкая, Горохов набрал номер.
— Да, Овчинников слушает, — раздался в трубке густой баритон.
— Здравствуйте, из фойе вас беспокоят, — как всегда неуклюже начал разговор Костя. — Посетитель. Хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.
После непродолжительной паузы Овчинников посоветовал:
— Подойдите к дежурному, предъявите паспорт, вам выпишут пропуск. За вами сейчас спустятся.
— У меня нет с собой паспорта.
— Извините, ничем не могу помочь.
— Подождите, не вешайте трубку. Вы знаете Марковцева? Шестнадцатого августа он имел с вами беседу так?
— Ну-у… допустим, — с задержкой ответил Овчинников.
— Нам нужно поговорить, — твердо произнес Костя. — В противном случае я обращусь к другому человеку. — Сбиваясь на Марковцева, на его манеру вести разговор, добавил:
— Не обмани клиента, и он придет во второй раз.
— Обойдемся без угроз.
«О чем это он?» — нахмурился Костя.
Овчинников возобновил разговор:
— Сейчас за вами спустятся.
Горохов усмехнулся, опустил трубку на рычаг и сосредоточил взгляд на тускло освещенной лестнице, ведущей на этажи банка.
Овчинников оказался высоким, лысеющим блондином. Одетый в серый стильный костюм и полосатый галстук с большим модным узлом, он едва ли не терялся среди серого пластика кабинета. Даже жалюзи на окнах отдавали мышиным оттенком.
— Слушаю вас.
Горохов уселся в кресло напротив и положил ногу на ногу. Пока он добирался на метро, в его поведении наметились положительные сдвиги. Наверное, все же он подражал Марковцеву, что наглядно показало его высказывание о клиенте, которого не стоит обманывать, брал пример с более сильного и учился у него. Поздновато, но что поделаешь.
— Дела пошли не так, как планировалось нами, — акцентировал Костя окончание фразы. — Соответственно возросли и комиссионные. — Наконец-то он подыскал замену процентам, слову, которое казалось ему обкрадывающим, буквально влезающим в карман. Комиссионные — звучало щедро для одного и заслуженно для другого. — Я предлагаю вам двадцать процентов.
— Двадцать, — многозначительно покивал хозяин кабинета, внимательно разглядывая гостя. — Почему не тридцать?
Сам идя на уступки, Костя предвидел такой оборот дела и ответил сразу:
— Потому что двадцать — потолок.
— От какой суммы, простите?
— От той, — терпеливо пояснил Костя, — что мы взяли в Новоградском аэропорту.
— Не произносите при мне название этого города, — обронил хозяин кабинета. Для того чтобы эмоционально взорвать бывшего командира диверсионной группы, достаточно было сказать: «Шестаков в Новограде».
— Я догадался, кто вы, и вот сейчас, не вставая с места, вызову сюда охрану, чуть позже — милицию.
— Прежде посчитайте, от какой суммы отказываетесь.
— Я посчитаю иначе: лет этак на пятнадцать-двадцать вперед. Меньше на суде не дадут.
«Нет, он не дурак, — подумал Овчинников, — но разговор дурацкий. Да, без Марковцева он никто. И все же решился».
— Почему именно я? — спросил Овчинников, наводя неумелого собеседника на правильную мысль. Практически все делал за него. — Хотите компенсировать ущерб за доставленное мне неудобство?
— Да, можно и так сказать, — немного удивленный, Костя покивал головой.
— У меня одно условие, — Андрей возобновил разговор после довольно продолжительной паузы. — Деньги вы принесете сюда, — и тихонько хлопнул по столу ладонью.
Именно этого и боялся Костя. Но другого выхода, видимо, нет. Положительные сдвиги спровоцировали и такую мысль: «Если я уйду отсюда хотя бы с двадцатью процентами от суммы, можно будет назвать себя счастливчиком».
Стоило ли тогда рисковать, стреляя в товарищей? Отчасти Овчинников оказался прав: Костя не был дураком, но не умел просчитывать ситуацию, не мог прогнать в голове предстоящий разговор, задать несколько вопросов и дать на них столько же ответов, тем направляя его в нужное русло. Марковцев, готовя операцию по освобождению Амирова, действительно за ночь, в чем сомневался Науров, решил труднейшую задачу.
А Костя продолжал учиться у него. Он все-таки задал себе сначала один вопрос, потом другой. «Что сделает хозяин кабинета, в чьем подчинении два или три десятка сыщиков и охранников, когда я выйду из дверей банка? Проследит? Зачем ему двадцать процентов, когда он может забрать все?»
Андрей легко читал мысли собеседника и принял единственно верное решение — успокоил клиента, дабы не потерять его.
— Пятьдесят процентов. И небольшими партиями — по двести-триста тысяч.
Костя согласно наклонил голову. Ничего другого ему не оставалось.
Когда за Гороховым закрылась дверь, Андрей снял трубку и вызвал к себе подчиненного.
— Сейчас от меня вышел человек, ты должен был встретить его в коридоре.
Сыщик кивнул.
— Проследи за ним. Меня интересуют все места, куда он будет заходить: дома, магазины, прочие заведения. Возьми себе в помощники пару человек. Все, иди.
53. 25 сентября, вторник
Костя не верил своему счастью. Вес «дипломата» с деньгами уменьшился вдвое, но зато насколько богаче стал его обладатель! Для того чтобы ощутить всю полноту счастья, ему пришлось долго, очень долго ждать в кабинете Овчинникова.
Наконец, когда от ожидания разболелась голова, дверь кабинета открылась, пропуская хозяина. Закрыв дверь на ключ, Андрей поставил на стол «дипломат».
За это время Овчинников проделал огромную работу. В соседнем кабинете; оборудованном по такому случаю скоростным сканером для считывания номеров с банкнот, он пропустил через счетчик деньги. Программное обеспечение с включенным в него списком номеров, предоставленным банкам спецслужбами, реагировало на ту или иную банкноту, и сканирование прекращалось; процесс возобновлялся, когда Андрей убирал купюру и вновь активизировал программу.
Меченых денег за три часа работы набралось двадцать тысяч, двести купюр, две пачки по сто долларов в каждой. Одну он положил в карман, другую передал своему помощнику:
— В моей машине сидит человек, передай ему деньги.
Просканированные банкноты Андрей также разделил на две половины — одна отправилась в сейф, другую он принес в свой кабинет.
Ненужная суета для Андрея, но он выполнял просьбу Марка: пусть Костя насладится удачей, победой, и тем позорнее и уродливее будет его поражение.
— Будешь считать? — спросил Овчинников. Костя покачал головой. Он взял верхнюю пачку и веером, достаточно ловко разложил на столе, потом проделал то же самое с другой… Все деньги были настоящими, «чистыми».
— Много отбраковал? — спросил он.
Андрей выложил из кармана пачку долларов.
— Ровно десять процентов. — Видя недоверие на лице клиента, он подошел к машине для уничтожения бумаг и одну за другой побросал в нее деньги.
На лице Кости отразились сразу восторг и сожаление. Дальше он самоотверженно смотрел, как рубит в мелкую стружку аппарат настоящие — вот где соль — доллары. Веская причина почувствовать что-то вроде величия.
Зря он сомневался в честности начальника службы безопасности. Здесь другой случай, когда утаить большую часть можно только себе в убыток.
— Иди к моей машине и жди меня. — Андрей дружески улыбнулся. — Теперь ничего не бойся, дело налажено. Ты выручаешь меня, я — тебя. Давай, давай, я следом. У меня к тебе есть предложение, поговорим в машине.
На заднем сиденье джипа находился человек, на которого Костя бросил настороженный взгляд и хотел было сказать Овчинникову, что они так не договаривались, он не отказался от разговора, но сам по крайней мере рассчитывал на конфиденциальность… Едва он перевел взгляд на Андрея, усевшегося за руль, как снова впился глазами в незнакомца.
Марк снял солнцезащитные очки, посмотрел их на свет и неторопливо водрузил на место.
— Садись, Костя, прокатимся. Только отдай вначале пистолет. Из него ты стрелял в меня? — Сергей принял из рук безвольного, сраженного небывалой встречей Горохова оружие. — Твоя ошибка в том, что ты буквально понял мои слова: «Ты работаешь за деньги». И забрал все. Не забыл и мое предостережение — помнишь, я предупредил тебя: «В худшем случае ты будешь иметь дело со мной»? И как-то неудачно убил меня.
Овчинников вывел машину с парковочной площадки и спустя несколько минут выехал на Ленинградский проспект.
Марк перешел на классику:
— Костя, дай ключи от квартиры, где деньги лежат. Адрес мы знаем — вчера ты вернулся в свою берлогу, оттуда же вышел сегодня с «дипломатом». Все заранее продумал, квартиркой обзавелся. А где хозяин, а, Костя? Тоже под железнодорожный состав угодил? — Не дождавшись ответа, Сергей продолжил, притворно вздохнув и покивав головой:
— Значит, на 3-й Мытищинской живешь… Хорошее место, рядом с Пятницким кладбищем. Одобряю твой выбор, сам был когда-то на твоем месте.
Костя не удивлялся даже тому, что ехали они в другую сторону.
— Ты решил приблизить меня к богу, — продолжал Сергей, поглядывая на заросший затылок иуды и не подозревая, что этот человек продал Шамиля Наурова. — Но ты, Костя, не знал, что истинное приближение позволяет вернуться в прошлое и исправить прегрешение. Моисей, увидев терновый куст, «пылающий огнем и несгорающий», сказал себе: «Поверну туда и посмотрю на это диво». Так и я сказал себе, лежа на нарах в Лефортове: «Вернусь-ка я и посмотрю на это чудо природы». Вижу, ты стал другим человеком — горишь и никак не можешь сгореть.
Костя смотрел прямо перец собой и не видел проносившихся мимо домов, не замечал коротких остановок на перекрестках, когда загорался красный свет. Для него теперь если и существовал в этом мире цвет, то представлял собой смесь кровавого и зеленого, травянистую дорожку на небеса, о которой говорил Марк, обагренную кровью.
Едва ли Сергей балагурил, едва ли богохульствовал, его слова точно ложились на настроение Кости, точнее, на состояние обреченности, стремительного прогресса раковой опухоли, метастазы, которая сидела в его голове. В которой тем не менее находилось место словам, в полушутливой манере высказанным Марковцевым: «Промочишь ноги — горло болит. Промочишь горло — ноги заплетаются». Делай что-то одно, Костя, это тебе урок на будущее».
На будущее…
Что сказал Марк?! На будущее?
Костя рискнул повернуть голову, но напоролся на черный блеск очков. Что скрывают они под собой, словно вымазанные смолой? Издевку, сдобренную надеждой, или надежду, приправленную глумлением?
— Останови машину, Андрей, — попросил Марковцев.
Овчинников свернул на Дубосековскую улицу и притормозил, не доезжая до Факультетского переулка.
— Мы оба негодяи, и не мне судить тебя. Конечная остановка, парень, выходи.
Костя взялся за ручку дверцы и невольно зажмурился, ожидая выстрела в затылок. Хотя Марк не станет стрелять в машине, дорогой и красивой машине, мечте, которой теперь Косте не видать как собственных ушей.
— Стой!
И эта команда заставила Горохова, опустившего одну ногу из джипа, вздрогнуть.
— Ты работал за деньги — это истинная правда, и получишь ровно столько, на сколько наработал. Держи. — В одной руке Сергей держал пачку долларов, в другой пистолет. — Чужого мне не надо. Вот на этой грустной ноте давай и попрощаемся.
Горохов машинально сунул пистолет за пояс, а деньги положил в карман.
Неведомо что удержало его от прощального взмаха рукой вслед удаляющемуся «Мерседесу». Он так был благодарен Марковцеву, что не находил слов. И темные очки подошли бы ему, чтобы скрыть увлажнившиеся и покрасневшие глаза. Сергей подарил ему не только жизнь, но и освободил от тяжкого груза — не измены, а переживаний. Освободил от непосильного бремени огромных денег.
Именно так, а не иначе думал Костя, не подозревая, что несет в кармане свою смерть. Он благодарил небеса, ускоряя и ускоряя шаг. Он так издергался, а встреча с Марком едва не убила его, что Косте необходима была разрядка. Выпить, нет — напиться, а потом, едва приподняв голову, снова выпить. И так до бесконечности…
На его пути лежало отделение Сбербанка, и Костя зашел туда, чтобы разменять деньги. Слишком долго он, скрываясь, влачил жалкое существование, боялся обменять на рубли даже одну сотенную купюру. Еще недавно он брал в руки деньги так, словно надеялся увидеть на них следы черного порошка от ксерокса…
Оператор в отделении обмена валюты проверила ручным сканером обе купюры, которые ей дал клиент с нервным и утомленным лицом, и посмотрела на монитор. Стараясь вести себя естественно, она открыла металлическую ячейку с наличными. Покачав головой, подняла на клиента глаза:
— Извините, в кассе не хватает денег. Сейчас я принесу.
Костя кивнул. Он начал приходить в себя. Исчезло вдруг чувство дурацкой благодарности к Марковцеву, а в голове родился простенький план мести. Вот сейчас он получит в кассе деньги и с ближайшего телефона-автомата позвонит по «02». Ему не впервой прикидываться доброжелателем. Он сообщит адрес своей «берлоги», где в данное время может находиться особо опасный преступник.
В более-менее приподнятом настроении Горохов оглядел просторный и чистый зал Сбербанка, с цветами на подоконнике, которые отражались в тщательно вымытых окнах. В них же четко отразилась приоткрытая дверь позади рабочего места кассирши. Она так поспешила за деньгами, что даже забыла закрыть дверь.
Поспешила…
Беспокойство медленно, крадучись, змеей заползало в грудь Кости. Словно положение могло измениться, он повернулся к застекленному окошку. То же самое; только через приоткрытую дверь он отчетливо увидел полутемный коридор служебных помещений. Еще один поворот головы, и в поле зрения попали два охранника — один на выходе из банка, другой в небольшом холле, в пяти-шести метрах от напарника. Оба вооружены помповыми ружьями. И Костя вооружен.
Черт!..
Горохов скрипнул зубами. Грудь в районе внутреннего кармана его куртки, где лежали деньги, горела огнем, для полноты ощущений не хватало запаха — запаха серы. До Кости начало доходить коварство Марка, но было поздно — ближайший к нему охранник поднес к груди зашипевшую на приеме рацию…
Костя неторопливо, однако уверенно сближался с охранником. Тот получил указания, но провозится со своей «пушкой» — помповое ружье нужно снять с плеча, взять в обе руки, движением «вперед-назад» заслать в ствол патрон… А Горохову, чтобы выхватить пистолет, хватило секунды.
Но пистолет не выстрелил. Охранник не дал Косте шанса мысленно представить пистолетные патроны, лежащие на расстоянии десятков метров друг от друга на Ленинградском шоссе, — он хорошо стрелял, пройдя в Чечне, как и Костя, хорошую школу, и пистолет противника не произвел на него сильного впечатления. Исполняя долг, молодой паренек выстрелил на поражение.
В сберкассе распространился запах пороха, очень похожий на тот, серный, который хоть и с опозданием, но коснулся ноздрей мертвеца.
Если у Кости и был свой бог-судья, то имя его ужасно: Марк.
Сергей не собирался снова ехать к Пятницкому кладбищу, он вошел в подъезд утром, спустя пять минут после того, как оттуда с «дипломатом» в руке вышел Костя. Его сопровождал служащий банка, специалист по замкам. Сумка с деньгами лежала в кладовке, на верхней полке.
Сейчас, находясь в компании Андрея Овчинникова, Марк заметил:
— Пусть не сегодня, но в ближайшие дни Костя найдет свою пулю, которую по праву не нашел в Чечне. От своего же.
Он и не предполагал, насколько близок был к истине.
Глава 17 «Ариаднина нить»
54. 26 сентября, среда
Сейчас Марку предстояло решить, как действовать дальше. Его официально объявили в розыск.
«Уезжай, — твердила ему Катя, — ты заработал денег, чего тебе еще надо?» Только что не добавила — собака. Или хороняка.
Сергей молчал, мысленно возвращаясь на борт самолета, к разговору с ответственным за операцию по освобождению заложников: «Я выпущу этого монстра на свободу. Найду способ, всему свое время».
Нашел способ. И время подходящее. Сергей уедет за границу, а здесь возобновит свою деятельность это золотушное чудовище из пробирки, гомункулус. «Жаль, не я его делал, — гонял желваки Марк, — получился бы смешнее».
— Что собираешься делать, Сергей? — Катя стояла у двери загородного коттеджа, предоставленного беглецу Андреем Овчинниковым. Не дождавшись ответа, задала очередной вопрос:
— Знаешь, почему я не хочу тебе помогать?
— Скажи, если ты такая умная.
— Потому что у меня есть дела поважнее.
— Ну и катись к черту! — не выдержал Марк.
— Осел! — Катя хлопнула дверью. Потом — дверцей своей машины.
Марковцев не вышел помочь девушке открыть ворота и смотрел, как Скворцова сама возится с массивной щеколдой. Толкнув тяжелые створки руками, она снова села в машину и намеренно, с пробуксовкой, рванула по гравиевой дороге.
«Уезжай», — повторил вслед пыльному облаку Марковцев. Сама она так не думает, ей действительно надоело нянчится с ним, и дела поважнее найдутся. Ей не нужен деловой партнер — с этим не поспоришь, тем более нелегальный деловой партнер.
Уезжай…
Знает, что он не уедет — или вообще никогда, или пока не засадит гомункулуса обратно в пробирку.
* * *
Овчинников последнее время тоже пытался разрешить трудную задачу, мысленно возвращаясь то к одному разговору с Марком, то к другому. И еще одно — зависть — не давало покоя. И еще — несправедливость, словно Марк занял его место, побывал на его острове, воспользовался его оружием.
Оба военные, оба руководили отрядами спецназначения, оба мыслили примерно одинаково. В данном случае — переживали. У Марковцева была своя «Ариадна», у Овчинникова — своя. «Ариаднина нить», вместо того чтобы вывести из мифологического лабиринта, похожего на катакомбы бастиона, незримо связала двух этих людей. «Хорошо хоть не по рукам», — однажды такая безрассудная мысль пришла в голову Андрею и больше не отпускала.
И зависть, будь она неладна, не отпускала. Сергей — вольный человек, и настолько, что плюет даже на кирпичные стены Лефортова.
Эх, воли не хватает! Свободы! Тогда почему грусть в глазах, едва в памяти встает обветренный бастион? Наверное, потому, что волей пахло море, пенящееся вокруг острова, простор навевал мысли о свободном полете. И это в то время, когда Андрей был едва ли не на правах ссыльного. Вот она, свобода, рядом. Тянешь руку и не можешь дотянуться. А в глазах тоска, глядя на эту красоту. Слияние с необъятным простором лишь краем касалось «гранитовцев».
Только под водой происходило некое соединение. Но то был другой мир, который Андрей покинул навсегда.
И он представил себе другую картину, прощание с Марковцевым. Он пожимает ему руку и говорит: «Сергей, возьми меня с собой».
И добавляет: «А?»
«Возьми, а?»
* * *
Сергей с недоумением смотрел на Овчинникова. Тот с порога, не бросив, как всегда, «привет», заявил:
— Я с тобой.
Гость хотел было язвительно заметить: «Я на двор собрался, пойдешь?»
— однако воздержался, заметив какой-то решительный настрой в глазах бывшего диверсанта.
— Куда со мной-то?
— В Дагестан. — Андрей провел рукой по горлу. — Обрыдла работа, кабинет, морда шефа, его жена, деньги, машина, семья, все надоело. Хочу на остров, — неожиданно сорвалось с губ Андрея. — Хотя бы на неделю. Я, как последний дурак, ездил отдыхать в Испанию, на Карибские острова. Понимаешь всю глубину моей глупости?
Миллионер Марк затрясся от беззвучного смеха, глядя на другого миллионера.
— Ты мне обещал документы сделать.
— Выправлю я тебе паспорт, не волнуйся. Парень из моей команды занимается твоими проблемами, Саня Щербик. Завтра же на твое имя деньги уйдут в Италию. Меня только фамилия смущает: Гоман. Марк Натанович Гоман. — Овчинников покачал головой. — На еврея ты мало похож. Сейчас модно иметь невыездное лицо и выездную фамилию. А у тебя все наоборот.
— Плевать. Я консерватор.
— Эх, ребят бы моих прихватить с собой, — размечтался Овчинников, войдя в кураж и оттого, наверное, почесывая зудящие руки. — Представляешь, что бы мы могли натворить целой диверсионной группой? Выпьем? — предложил он.
И скрылся на кухне.
До Марка донеслось еле слышное мурлыканье капитана:
— «Мне все снятся военной поры пустыри…»
Вернувшись с бутылкой армянского «Наири», Андрей плеснул шоколадно-янтарной жидкости в бокалы.
— Нам нужна информационная поддержка. Предлагаю задействовать моих ребят из службы безопасности махачкалинского филиала. В драку они не полезут, но будут находиться рядом. Они люди проверенные, зря лишнего вопроса не зададут. В конце концов, нам будет необходим транспорт, машина, стоящая на парах.
По сути, Овчинников предлагал организовать поисково-спасательную группу, очень важное звено в предстоящей операции, что всколыхнуло в груди Марка воспоминание. Он уже задействовал людей Андрея в бутафорской ПСО, и сам бывший капитан не мог не помнить об этом. Может, оттого на его лице вдруг отразился еле уловимый конфуз?
— Да, ребята у тебя опытные, — согласился Сергей. — Зачем нам махачкалинские? Возьмем проверенных новоградских парней.
— Скотина, — беззлобно выругался Овчинников.
— Ну вот мы и подружились. — Марковцев поднял бокал, и друзья чокнулись.
— Я чувствовал, что именно ты замешан в захвате самолета. — Андрей сделал глоток и отставил бокал в сторону. — Думаешь, меня не насторожило совпадение — твой звонок из Новограда, оригинальная просьба, а по сути — шантаж? Уже в половине двенадцатого передали сообщение о ЧП в Новограде. Я видел три выхода из непростой ситуации. Но один перекрыла моя семья в полном составе, другой занял шеф с… ну, в общем, с нашей, ты понял. А третий выход забаррикадировал своим грузным телом Шестаков. Что делать в такой ситуации? Просто так не выйти, лишь ломиться.
Все, о чем сказал Овчинников, и послужило поводом к тому, чтобы отпустить Костю Горохова. Не случайно его пристрелили в Сбербанке, а закономерно. И если бы он остался жив и дал правдивые показания, глава службы безопасности на очередном допросе справедливо взорвался бы. Неужели не понятно, что его продолжают оговаривать, что продолжение оказалось с продолжением и им не видно конца. Идя на уступки Марку, Овчинников опирался на надежность своих детективов и охранников. Небольшая силовая структура, где каждый получал хорошие деньги — за качество работы, за исполнительность, за скрытность, в конце концов, ибо порой информация на того или иного клиента являлась секретной. Плюс некоторые финансовые махинации в банке происходили не без участия в них среднего звена охранной структуры, получающих за конфиденциальность вознаграждение.
Предательство исключалось по очень простой причине: охранники получали ровно столько, чтобы не обуяла жадность и в то же время не было повода искать приработок на стороне. Золотая середина. И стимул в виде премиальных. Не «впираясь» в криминал, они имели все: машины, квартиры — правда, не такие роскошные, как у начальства. Не «впираясь» в бизнес, с его «черной» и «белой» бухгалтериями, наездами милиции и налоговой полиции, судебных приставов, братвы из УБЭПа и братвы криминальной, они могли жить спокойно и в достатке, без головной боли. Тут заслуга целиком принадлежала Овчинникову, пропаганда на эту тему среди личного состава была поставлена на высоком уровне.
Может, осечка с Гороховым произошла по причине его высокого гонорара? — думал Марковцев. А как заплатить меньше, ведь в голову тут же влезут сравнения. Нет, здесь особый случай, клинический.
Материально заинтересованный, Овчинников уже много сделал и сделает — переведет в зарубежный банк деньги на имя Марка, выправит паспорт. Но лезет вдела, которые могут не только лишить денег, но и жизни. И Сергей хорошо понимал Андрея. Тому снятся «военной поры пустыри» — это навек, от снов наяву не избавиться.
«Хочу на остров».
Закалка. Старая гвардия. Сбрось с нее денежное или другое озабоченное покрывало, и найдешь под ним настоящих бойцов. А ну-ка, скажут они, поводя плечами и разгоняя салаг («Богатыри не вы»), что тут у вас и где? И решат любую задачу с легкостью, истосковавшись.
Вот и Андрей сбросил все, что ему давно обрыдло. На недельку, сказал он. Чтобы жить потом и опираться на свежие воспоминая, а не тосковать по старым. Да, именно так — ни убавить, ни прибавить.
— Чего пригорюнился, Гоман? — Овчинников снова плеснул в бокалы. — Берешь меня старпомом?
— Придется взять, — улыбнулся Сергей. — Только вначале нужно испросить на то разрешение.
— У кого?
— У одного старого знакомого.
55
Отвечая на звонок, Прохоренко снял трубку. В ней, как бесплатное музыкальное приложение к основным услугам местного коммутатора, зазвучал непрерывный гудок-камертон. Положив трубку желтоватого аппарата внутренней связи, генерал раздраженно ответил по городской линии:
— Алло?
— Борис Викторович?
— Да. — Начальник управления начал злиться: звонят прямо ему в кабинет и спрашивают, он у телефона или… уже другой генерал. Эта мысль пришла ему в голову только что, экспромтом, как продолжение гудка-камертона, и Борис Викторович невольно поежился.
— Марковцев в прямом эфире, — услышал он, и сердце генерала екнуло. — Беспокоюсь вот, не беспокоит ли вас совесть, — с выражением произнес Марк.
— Сергей, откуда ты звонишь? Нам нужно немедленно встретиться. У тебя есть то, что интересует меня, — скороговоркой, как заученный текст, выдохнул в трубка начальник управления.
— Что, повеяло холодком от «Сельской жизни»? — усмехнулся Марк. — Или есть другая причина для волнений?
— Нет, я говорил именно о «Сельской жизни», — акцентировал Прохоренко. — В обмен получишь «зеленый коридор». Куда скажешь.
— Хорошо, встретимся. На место, которое я укажу, приедете один.
— Я не могу приехать один, и ты это прекрасно знаешь, — уже чуть суше, но явно облегченно сообщил начальник управления оперативной разведки. Ему по роду службы не полагалось выходить из центрального здания ГРУ без сопровождения. — Где ты планируешь встречу?
— Жду вас возле входа в гостиницу «Пекин». Прогуляемся по «Аквариуму». Вас устраивает такой вариант?
Брови генерала поползли вверх: сейчас он находился именно в «Аквариуме». Хотел было припомнить иронию в словах Сергея, но вспомнил другое: напротив «Пекина», через Большую Садовую улицу, находится сад «Аквариум».
— Да, через полчаса я буду на месте.
Закрыв сейф и побросав в ящик стола бумаги, Борис Викторович быстро вышел из кабинета. Адъютант вытянулся в приемной, но не удостоился, как обычно, кивка головой. Обозвав про себя генерала педерастом, он снова опустился на стул.
— Гостиница «Пекин», — коротко бросил водителю Прохоренко, подумав, что в этот час на дорогах пробки, проще и быстрее с пересадкой добраться на метро до станции «Маяковская». Время в пути в подземке — меньше четверти часа.
Опустив стекло, Борис Викторович подождал офицера из группы физической защиты и назвал ему тот же адрес, добавив:
— У меня встреча в саду «Аквариум». Обеспечьте мне спокойную беседу в течение часа.
Две «Волги», оставляя у ворот «Аквариума» часового в военной форме и одного в гражданке, выехали на Хорошевское шоссе.
* * *
Не отказываясь от рукопожатия, Марковцев дал себя рассмотреть и приветствовал генерала:
— Добрый день, Борис Викторович.
— Добрый, — буркнул генерал.
— Прогуляемся?
— Да, конечно, пойдем.
Они прошли подземным переходом и не торопясь углубились в сад.
— Пива? — предложил Сергей.
Прохоренко давно не пил пива в саду, однако не стал отказываться от оригинального предложения. Взяв по бутылке «Московского», оба устроились на скамейке.
Борис Викторович был без головного убора, одет в легкую куртку комбинированного серо-коричневого цвета, темные шерстяные брюки. Сергей в это время года куртке предпочитал плащ, его голову прикрывала фуражка с коротким козырьком. Если бы в руках собеседники держали не бутылки с пивом, а газеты, ни дать ни взять — два резидента.
А вот крепкие парни, парами и по одному слонявшиеся по саду, своей непрофессиональной скукой привлекали к себе внимание. Во всяком случае, Марковцева.
— Сергей, обойдемся без взаимных упреков, — предложил Прохоренко, покачивая ногой в модном ботинке.
— Я не собирался упрекать вас, Борис Викторович, — внес ясность Марковцев, — разве что замечу, прежний начальник ГРУ не дал бы вам разбрасываться своими агентами.
— Ты больше намекаешь на его расположение к собственной персоне, — заметил генерал, глянув на собеседника с превосходством.
— Может… вы и правы, — с заминкой ответил Сергей. — Но не будем об этом. Кто начнет, вы или я?
— Я, пожалуй, — кивнул Прохоренко; ему понравилось, как Сергей вел разговор. — Прежде чем прийти к соглашению, хочу сразу сказать, что нам твои услуги снова могут понадобиться.
Марк хотел было перебить собеседника, чей голос звучал с пренебрежительно-благородными интонациями, но генерал остановил его протестующим взмахом руки:
— Не перебивай, пожалуйста, выслушай до конца. Ты ценный агент, но попал в опалу к начальству. Я уже начал остывать — только не подумай, что успокоюсь совсем, заполучив досье на тебя. Запомни одну вещь: очень ответственно публиковать компромат на генерала спецслужб. Жаль, я не сразу угомонился, — по-деревенски посетовал Прохоренко, — бессонницей несколько ночей страдал. А с ней, как известно, в обнимку не уснешь. Так что живи спокойно за границей и время от времени посещай «почтовый ящик» — электронный адрес я тебе дам. Заскучаешь — сбросишь сообщение. Типа «прочтите псалом номер»…
— Десять, — подсказал Сергей. — «Когда разрушены основания, что сделает праведник?» Кому я буду служить и на кого работать, если скоро от основания ГРУ ничего не останется? — И про себя закончил: «Лишь собственные амбиции да личная безопасность».
Он представил, как поступил бы на месте Прохоренко кадровый военный разведчик. Во-первых, он не допустил бы такой ситуации. Во-вторых, принял бы предложение встретиться, но вместо себя отправил бы с десяток агентов, дав им приказ привести этого сукина сына Марковцева в наручниках.
Прохоренко на порядок занижал свою обеспокоенность, прикрывался искусственной бравадой, намеренно не упомянул о преступлениях агента, которые запросто могли сойти за приказ вышестоящего начальства. Единственно, в чем генерал оказался прав, так это в никудышной поддержке Сергея. Действительно, за его плечами никого не было.
— Удивляюсь Шестакову: он передал вам мое донесение, — Марковцев вернулся к разговору.
— Разумеется, как же иначе? — с прежними интонациями вопросил генерал. — Поговорим о главном.
— Главное для вас, как я понимаю, — мое досье. Я отдам вам его, — с долей неприязни отозвался Сергей, — спите спокойно.
Пока что спокойно генерал мог только реагировать на реакцию собеседника.
— В тебе говорит злость, завтра ты переменишь решение и в обмен на папку попросишь загранпаспорт с шенгенской визой. Деньги не предлагаю — у меня их нет. А у тебя, полагаю, их достаточно.
— Полагаете, на них я не могу выправить себе паспорт? — в тон собеседнику съязвил Марк.
Он допил пиво и бросил бутылку на пожухшую траву. Туда же намеренно громко плюнул.
— Тебя заверят в его подлинности, а паспорт окажется липовым, — предостерег генерал. — Да еще будут знать фамилию. Так никто не делает, во всяком случае, в разведке.
— А я откуда, по-вашему? Вернее, на кого я работал? Можно нескромный вопрос?.. Султан Амиров вас интересует?
— Честно?
— Да, честно.
Генерал скривил губы:
— Не очень. Догадываюсь, ты именно в связи с этим назначил мне встречу. Но это твои дела.
— Да, мои — ваши я уладил. Осложнений по поводу базы на Приветливом не ожидается?
Генерал многозначительно поднял палец:
— Если бы не я со своими связями в ФСБ, всем бы пришлось туго. Нет худа без добра, Сергей… Какие у тебя условия? Ты еще не все сказал, как я понимаю.
— Да, Борис Викторович. Глупо было бы назначать встречу и желать вам спокойного сна. Дело в том, что вы боитесь и убегаете от того, что может принести вам пользу. Ваш коллега, генерал Кричанов из департамента «А», только что не кусал губы от злости. Как и вы, он видел только неприглядную сторону в деле захвата заложников в аэропорту Новограда. Как и вы, он представлял факт освобождения мною первых заложников — женщин и детей — самой большой подлянкой, на которую только я был способен. Молодцы мы, террористы; но кто поверит в наш благородный поступок?
— Я не пойму, к чему ты клонишь.
— И почему я не удивляюсь вашему откровению?
— Не строй из себя умника. Есть что сказать, говори.
— Я только намекну. «Мюнхенское дело». Классика. Помните?
— Ты имеешь в виду Олимпиаду?
— Именно. Проведите параллель с выдачей трех террористов в Мюнхене после нашумевшего теракта во время Олимпиады и выдачу Султана Амирова.
О «Мюнхенском деле» генерал-майор знал по роду службы. Тогда погибло одиннадцать заложников, а из пяти террористов троих задержали. Но вскоре их отпустили в обмен на пассажиров захваченного самолета — всего двенадцать человек в двух огромных салонах, и среди них ни одной женщины, не говоря уже о детях. Все пассажиры — подставные заложники, агенты германских спецслужб. Все просто: таким образом Германия заручилась гарантиями у палестинских экстремистов, что их террористические акции не распространятся на фатерлянд.
Марковцев посоветовал провести параллель… Действительно, в захвате самолета в Новоградском аэропорту виделось что-то очень похожее. Через пару минут анализа Прохоренко понял, что схожего было много. Ведь отпустили чеченского террориста, который обвиняется в подрыве домов в крупных городах России. Спецслужбы, а значит, и руководство страны заключили позорное соглашение с преступниками.
А террористы очень легко захватили самолет, легко пошли на переговоры, операция по освобождению шла слишком гладко. Никто не поверил в оперативную работу спецслужб, именно в оперативную, едва ли не первую в истории «России молодой», претендующую на финал без штурма борта.
— Я не вижу здесь ничего полезного для себя, — после непродолжительного раздумья признался генерал.
— А вы представьте себе следующую картину. События в Новоградском аэропорту произошли под чутким руководством спецслужб. Их почерк виден издалека: освобождение женщин и детей без предварительных переговоров — иначе не правильно потом поймут. Я без труда могу воспроизвести репортаж одного корреспондента:
«Теперь неизвестно, кто и каким образом вступил в сговор с террористами и кто ответит за это преступление. И какого рода ультиматум получили спецслужбы». Все станет на свои места, когда откроется истина: чтобы искусственно активизировать сеть ваххабитских центров, подотчетных Султану Амирову, спецслужбы осуществили беспрецедентную операцию.
— Для чего?
— Для того, чтобы без чуткого руководства Амирова не грянули взрывы. Вот вы и предотвратили их.
— Мы еще не взяли Султана.
— Возьмете. Вам деваться некуда. Хотя вы можете оставить все как есть, то есть полные провалы, включая и мой побег. Но нужно ли вам это?
— Предложение интересное, — вынужден был признать Прохоренко. — Оно сработает, если мы возьмем Амирова и парочку его сподвижников. А вот куда пристроить твой побег из-под стражи… Вообще, твой арест не вяжется со всей этой ситуацией.
— Наоборот. Я же наемник для Амирова — об этом вы забыли. Я в тюрьме, Султан на свободе, он спокоен и ничего не подозревает.
— На кого ты работал?
— Не надо, Борис Викторович, а то я заподозрю вас в некомпетентности. Вы знаете этого человека, его в свое время крупно подставили спецслужбы. Хватит с него. Но вернемся к делу. У меня условие: я должен взять Султана первым. Что я сделаю с ним — поставлю у ворот Лефортова или разберу на части, — вас не должно интересовать. Потом в работу включатся ваши спецы. Мне вершки, вам корешки. И только после этого вы получите досье. Но подумайте над его ценностью в это время.
Прохоренко снова задумался. Выходило, что ценность дела, за которым он гонялся, могла иметь двоякое свойство: действительно ценное и очень ценное.
— Все это вода, чего ты хочешь конкретно?
— Несколько дней спокойной жизни в Дагестане.
Распорядитесь, чтобы меня не трогала ни военно-морская разведка, ни ФСБ.
— У меня нет прежнего влияния на отделы ФСБ. — После непродолжительного молчания генерал добавил:
— Я постараюсь. Когда ты собираешься в Дагестан?
— Завтра.
— Перед отъездом свяжись со мной.
— Только не пытайтесь убить двух зайцев. Хоть раз в жизни сделайте что-нибудь по совести. До свидания, Борис Викторович.
— Погоди, — Прохоренко встал, почувствовав вдруг, что легко отпускает агента. А с другой стороны, условия тут диктует Марк. — Ты в какую сторону?
— В противоположную. От «Аквариума».
Генерал с минуту смотрел на Сергея, идущего по аллее, и все это время, сам того не замечая, едва заметно качал головой.
Он глянул на часы и, еще раз проанализировав ситуацию, решил по возвращении в «Аквариум» нарушить спокойствие начальника «экспортно-проблемного» отдела. Шестаков снова оказался в невыгодном положении, и поставил его в угол тот же Марковцев, идя на контакт с вышестоящим начальником через голову. Выходило, голова эта лишняя — опять же с позиции Марка. Ведь он мог дать шанс капитану первого ранга реабилитироваться в глазах начальника, позвони Сергей ему, а не генералу.
В этом случае Владимиру Дмитриевичу выпадал шанс почувствовать разницу между докладом о положительных результатах новому начальнику и докладом об исправлении тех же результатов ему же. Ведь работа подчиненного в деле о хищении арсенала боевых пловцов произвела на генерала Прохоренко особое, первое впечатление.
Марк действительно подумывал о встрече именно с Шестаковым, но тот не нравился его новому напарнику, Андрею Овчинникову. Это была маленькая месть начальнику «проблемного» отдела.
А еще Овчинникову не нравился город Новоград.
54. 26 сентября, среда
Сейчас Марку предстояло решить, как действовать дальше. Его официально объявили в розыск.
«Уезжай, — твердила ему Катя, — ты заработал денег, чего тебе еще надо?» Только что не добавила — собака. Или хороняка.
Сергей молчал, мысленно возвращаясь на борт самолета, к разговору с ответственным за операцию по освобождению заложников: «Я выпущу этого монстра на свободу. Найду способ, всему свое время».
Нашел способ. И время подходящее. Сергей уедет за границу, а здесь возобновит свою деятельность это золотушное чудовище из пробирки, гомункулус. «Жаль, не я его делал, — гонял желваки Марк, — получился бы смешнее».
— Что собираешься делать, Сергей? — Катя стояла у двери загородного коттеджа, предоставленного беглецу Андреем Овчинниковым. Не дождавшись ответа, задала очередной вопрос:
— Знаешь, почему я не хочу тебе помогать?
— Скажи, если ты такая умная.
— Потому что у меня есть дела поважнее.
— Ну и катись к черту! — не выдержал Марк.
— Осел! — Катя хлопнула дверью. Потом — дверцей своей машины.
Марковцев не вышел помочь девушке открыть ворота и смотрел, как Скворцова сама возится с массивной щеколдой. Толкнув тяжелые створки руками, она снова села в машину и намеренно, с пробуксовкой, рванула по гравиевой дороге.
«Уезжай», — повторил вслед пыльному облаку Марковцев. Сама она так не думает, ей действительно надоело нянчится с ним, и дела поважнее найдутся. Ей не нужен деловой партнер — с этим не поспоришь, тем более нелегальный деловой партнер.
Уезжай…
Знает, что он не уедет — или вообще никогда, или пока не засадит гомункулуса обратно в пробирку.
Овчинников последнее время тоже пытался разрешить трудную задачу, мысленно возвращаясь то к одному разговору с Марком, то к другому. И еще одно — зависть — не давало покоя. И еще — несправедливость, словно Марк занял его место, побывал на его острове, воспользовался его оружием.
Оба военные, оба руководили отрядами спецназначения, оба мыслили примерно одинаково. В данном случае — переживали. У Марковцева была своя «Ариадна», у Овчинникова — своя. «Ариаднина нить», вместо того чтобы вывести из мифологического лабиринта, похожего на катакомбы бастиона, незримо связала двух этих людей. «Хорошо хоть не по рукам», — однажды такая безрассудная мысль пришла в голову Андрею и больше не отпускала.
И зависть, будь она неладна, не отпускала. Сергей — вольный человек, и настолько, что плюет даже на кирпичные стены Лефортова.
Эх, воли не хватает! Свободы! Тогда почему грусть в глазах, едва в памяти встает обветренный бастион? Наверное, потому, что волей пахло море, пенящееся вокруг острова, простор навевал мысли о свободном полете. И это в то время, когда Андрей был едва ли не на правах ссыльного. Вот она, свобода, рядом. Тянешь руку и не можешь дотянуться. А в глазах тоска, глядя на эту красоту. Слияние с необъятным простором лишь краем касалось «гранитовцев».
Только под водой происходило некое соединение. Но то был другой мир, который Андрей покинул навсегда.
И он представил себе другую картину, прощание с Марковцевым. Он пожимает ему руку и говорит: «Сергей, возьми меня с собой».
И добавляет: «А?»
«Возьми, а?»
Сергей с недоумением смотрел на Овчинникова. Тот с порога, не бросив, как всегда, «привет», заявил:
— Я с тобой.
Гость хотел было язвительно заметить: «Я на двор собрался, пойдешь?»
— однако воздержался, заметив какой-то решительный настрой в глазах бывшего диверсанта.
— Куда со мной-то?
— В Дагестан. — Андрей провел рукой по горлу. — Обрыдла работа, кабинет, морда шефа, его жена, деньги, машина, семья, все надоело. Хочу на остров, — неожиданно сорвалось с губ Андрея. — Хотя бы на неделю. Я, как последний дурак, ездил отдыхать в Испанию, на Карибские острова. Понимаешь всю глубину моей глупости?
Миллионер Марк затрясся от беззвучного смеха, глядя на другого миллионера.
— Ты мне обещал документы сделать.
— Выправлю я тебе паспорт, не волнуйся. Парень из моей команды занимается твоими проблемами, Саня Щербик. Завтра же на твое имя деньги уйдут в Италию. Меня только фамилия смущает: Гоман. Марк Натанович Гоман. — Овчинников покачал головой. — На еврея ты мало похож. Сейчас модно иметь невыездное лицо и выездную фамилию. А у тебя все наоборот.
— Плевать. Я консерватор.
— Эх, ребят бы моих прихватить с собой, — размечтался Овчинников, войдя в кураж и оттого, наверное, почесывая зудящие руки. — Представляешь, что бы мы могли натворить целой диверсионной группой? Выпьем? — предложил он.
И скрылся на кухне.
До Марка донеслось еле слышное мурлыканье капитана:
— «Мне все снятся военной поры пустыри…»
Вернувшись с бутылкой армянского «Наири», Андрей плеснул шоколадно-янтарной жидкости в бокалы.
— Нам нужна информационная поддержка. Предлагаю задействовать моих ребят из службы безопасности махачкалинского филиала. В драку они не полезут, но будут находиться рядом. Они люди проверенные, зря лишнего вопроса не зададут. В конце концов, нам будет необходим транспорт, машина, стоящая на парах.
По сути, Овчинников предлагал организовать поисково-спасательную группу, очень важное звено в предстоящей операции, что всколыхнуло в груди Марка воспоминание. Он уже задействовал людей Андрея в бутафорской ПСО, и сам бывший капитан не мог не помнить об этом. Может, оттого на его лице вдруг отразился еле уловимый конфуз?
— Да, ребята у тебя опытные, — согласился Сергей. — Зачем нам махачкалинские? Возьмем проверенных новоградских парней.
— Скотина, — беззлобно выругался Овчинников.
— Ну вот мы и подружились. — Марковцев поднял бокал, и друзья чокнулись.
— Я чувствовал, что именно ты замешан в захвате самолета. — Андрей сделал глоток и отставил бокал в сторону. — Думаешь, меня не насторожило совпадение — твой звонок из Новограда, оригинальная просьба, а по сути — шантаж? Уже в половине двенадцатого передали сообщение о ЧП в Новограде. Я видел три выхода из непростой ситуации. Но один перекрыла моя семья в полном составе, другой занял шеф с… ну, в общем, с нашей, ты понял. А третий выход забаррикадировал своим грузным телом Шестаков. Что делать в такой ситуации? Просто так не выйти, лишь ломиться.
Все, о чем сказал Овчинников, и послужило поводом к тому, чтобы отпустить Костю Горохова. Не случайно его пристрелили в Сбербанке, а закономерно. И если бы он остался жив и дал правдивые показания, глава службы безопасности на очередном допросе справедливо взорвался бы. Неужели не понятно, что его продолжают оговаривать, что продолжение оказалось с продолжением и им не видно конца. Идя на уступки Марку, Овчинников опирался на надежность своих детективов и охранников. Небольшая силовая структура, где каждый получал хорошие деньги — за качество работы, за исполнительность, за скрытность, в конце концов, ибо порой информация на того или иного клиента являлась секретной. Плюс некоторые финансовые махинации в банке происходили не без участия в них среднего звена охранной структуры, получающих за конфиденциальность вознаграждение.
Предательство исключалось по очень простой причине: охранники получали ровно столько, чтобы не обуяла жадность и в то же время не было повода искать приработок на стороне. Золотая середина. И стимул в виде премиальных. Не «впираясь» в криминал, они имели все: машины, квартиры — правда, не такие роскошные, как у начальства. Не «впираясь» в бизнес, с его «черной» и «белой» бухгалтериями, наездами милиции и налоговой полиции, судебных приставов, братвы из УБЭПа и братвы криминальной, они могли жить спокойно и в достатке, без головной боли. Тут заслуга целиком принадлежала Овчинникову, пропаганда на эту тему среди личного состава была поставлена на высоком уровне.
Может, осечка с Гороховым произошла по причине его высокого гонорара? — думал Марковцев. А как заплатить меньше, ведь в голову тут же влезут сравнения. Нет, здесь особый случай, клинический.
Материально заинтересованный, Овчинников уже много сделал и сделает — переведет в зарубежный банк деньги на имя Марка, выправит паспорт. Но лезет вдела, которые могут не только лишить денег, но и жизни. И Сергей хорошо понимал Андрея. Тому снятся «военной поры пустыри» — это навек, от снов наяву не избавиться.
«Хочу на остров».
Закалка. Старая гвардия. Сбрось с нее денежное или другое озабоченное покрывало, и найдешь под ним настоящих бойцов. А ну-ка, скажут они, поводя плечами и разгоняя салаг («Богатыри не вы»), что тут у вас и где? И решат любую задачу с легкостью, истосковавшись.
Вот и Андрей сбросил все, что ему давно обрыдло. На недельку, сказал он. Чтобы жить потом и опираться на свежие воспоминая, а не тосковать по старым. Да, именно так — ни убавить, ни прибавить.
— Чего пригорюнился, Гоман? — Овчинников снова плеснул в бокалы. — Берешь меня старпомом?
— Придется взять, — улыбнулся Сергей. — Только вначале нужно испросить на то разрешение.
— У кого?
— У одного старого знакомого.
55
Отвечая на звонок, Прохоренко снял трубку. В ней, как бесплатное музыкальное приложение к основным услугам местного коммутатора, зазвучал непрерывный гудок-камертон. Положив трубку желтоватого аппарата внутренней связи, генерал раздраженно ответил по городской линии:
— Алло?
— Борис Викторович?
— Да. — Начальник управления начал злиться: звонят прямо ему в кабинет и спрашивают, он у телефона или… уже другой генерал. Эта мысль пришла ему в голову только что, экспромтом, как продолжение гудка-камертона, и Борис Викторович невольно поежился.
— Марковцев в прямом эфире, — услышал он, и сердце генерала екнуло. — Беспокоюсь вот, не беспокоит ли вас совесть, — с выражением произнес Марк.
— Сергей, откуда ты звонишь? Нам нужно немедленно встретиться. У тебя есть то, что интересует меня, — скороговоркой, как заученный текст, выдохнул в трубка начальник управления.
— Что, повеяло холодком от «Сельской жизни»? — усмехнулся Марк. — Или есть другая причина для волнений?
— Нет, я говорил именно о «Сельской жизни», — акцентировал Прохоренко. — В обмен получишь «зеленый коридор». Куда скажешь.
— Хорошо, встретимся. На место, которое я укажу, приедете один.
— Я не могу приехать один, и ты это прекрасно знаешь, — уже чуть суше, но явно облегченно сообщил начальник управления оперативной разведки. Ему по роду службы не полагалось выходить из центрального здания ГРУ без сопровождения. — Где ты планируешь встречу?
— Жду вас возле входа в гостиницу «Пекин». Прогуляемся по «Аквариуму». Вас устраивает такой вариант?
Брови генерала поползли вверх: сейчас он находился именно в «Аквариуме». Хотел было припомнить иронию в словах Сергея, но вспомнил другое: напротив «Пекина», через Большую Садовую улицу, находится сад «Аквариум».
— Да, через полчаса я буду на месте.
Закрыв сейф и побросав в ящик стола бумаги, Борис Викторович быстро вышел из кабинета. Адъютант вытянулся в приемной, но не удостоился, как обычно, кивка головой. Обозвав про себя генерала педерастом, он снова опустился на стул.
— Гостиница «Пекин», — коротко бросил водителю Прохоренко, подумав, что в этот час на дорогах пробки, проще и быстрее с пересадкой добраться на метро до станции «Маяковская». Время в пути в подземке — меньше четверти часа.
Опустив стекло, Борис Викторович подождал офицера из группы физической защиты и назвал ему тот же адрес, добавив:
— У меня встреча в саду «Аквариум». Обеспечьте мне спокойную беседу в течение часа.
Две «Волги», оставляя у ворот «Аквариума» часового в военной форме и одного в гражданке, выехали на Хорошевское шоссе.
Не отказываясь от рукопожатия, Марковцев дал себя рассмотреть и приветствовал генерала:
— Добрый день, Борис Викторович.
— Добрый, — буркнул генерал.
— Прогуляемся?
— Да, конечно, пойдем.
Они прошли подземным переходом и не торопясь углубились в сад.
— Пива? — предложил Сергей.
Прохоренко давно не пил пива в саду, однако не стал отказываться от оригинального предложения. Взяв по бутылке «Московского», оба устроились на скамейке.
Борис Викторович был без головного убора, одет в легкую куртку комбинированного серо-коричневого цвета, темные шерстяные брюки. Сергей в это время года куртке предпочитал плащ, его голову прикрывала фуражка с коротким козырьком. Если бы в руках собеседники держали не бутылки с пивом, а газеты, ни дать ни взять — два резидента.
А вот крепкие парни, парами и по одному слонявшиеся по саду, своей непрофессиональной скукой привлекали к себе внимание. Во всяком случае, Марковцева.
— Сергей, обойдемся без взаимных упреков, — предложил Прохоренко, покачивая ногой в модном ботинке.
— Я не собирался упрекать вас, Борис Викторович, — внес ясность Марковцев, — разве что замечу, прежний начальник ГРУ не дал бы вам разбрасываться своими агентами.
— Ты больше намекаешь на его расположение к собственной персоне, — заметил генерал, глянув на собеседника с превосходством.
— Может… вы и правы, — с заминкой ответил Сергей. — Но не будем об этом. Кто начнет, вы или я?
— Я, пожалуй, — кивнул Прохоренко; ему понравилось, как Сергей вел разговор. — Прежде чем прийти к соглашению, хочу сразу сказать, что нам твои услуги снова могут понадобиться.
Марк хотел было перебить собеседника, чей голос звучал с пренебрежительно-благородными интонациями, но генерал остановил его протестующим взмахом руки:
— Не перебивай, пожалуйста, выслушай до конца. Ты ценный агент, но попал в опалу к начальству. Я уже начал остывать — только не подумай, что успокоюсь совсем, заполучив досье на тебя. Запомни одну вещь: очень ответственно публиковать компромат на генерала спецслужб. Жаль, я не сразу угомонился, — по-деревенски посетовал Прохоренко, — бессонницей несколько ночей страдал. А с ней, как известно, в обнимку не уснешь. Так что живи спокойно за границей и время от времени посещай «почтовый ящик» — электронный адрес я тебе дам. Заскучаешь — сбросишь сообщение. Типа «прочтите псалом номер»…
— Десять, — подсказал Сергей. — «Когда разрушены основания, что сделает праведник?» Кому я буду служить и на кого работать, если скоро от основания ГРУ ничего не останется? — И про себя закончил: «Лишь собственные амбиции да личная безопасность».
Он представил, как поступил бы на месте Прохоренко кадровый военный разведчик. Во-первых, он не допустил бы такой ситуации. Во-вторых, принял бы предложение встретиться, но вместо себя отправил бы с десяток агентов, дав им приказ привести этого сукина сына Марковцева в наручниках.
Прохоренко на порядок занижал свою обеспокоенность, прикрывался искусственной бравадой, намеренно не упомянул о преступлениях агента, которые запросто могли сойти за приказ вышестоящего начальства. Единственно, в чем генерал оказался прав, так это в никудышной поддержке Сергея. Действительно, за его плечами никого не было.
— Удивляюсь Шестакову: он передал вам мое донесение, — Марковцев вернулся к разговору.
— Разумеется, как же иначе? — с прежними интонациями вопросил генерал. — Поговорим о главном.
— Главное для вас, как я понимаю, — мое досье. Я отдам вам его, — с долей неприязни отозвался Сергей, — спите спокойно.
Пока что спокойно генерал мог только реагировать на реакцию собеседника.
— В тебе говорит злость, завтра ты переменишь решение и в обмен на папку попросишь загранпаспорт с шенгенской визой. Деньги не предлагаю — у меня их нет. А у тебя, полагаю, их достаточно.
— Полагаете, на них я не могу выправить себе паспорт? — в тон собеседнику съязвил Марк.
Он допил пиво и бросил бутылку на пожухшую траву. Туда же намеренно громко плюнул.
— Тебя заверят в его подлинности, а паспорт окажется липовым, — предостерег генерал. — Да еще будут знать фамилию. Так никто не делает, во всяком случае, в разведке.
— А я откуда, по-вашему? Вернее, на кого я работал? Можно нескромный вопрос?.. Султан Амиров вас интересует?
— Честно?
— Да, честно.
Генерал скривил губы:
— Не очень. Догадываюсь, ты именно в связи с этим назначил мне встречу. Но это твои дела.
— Да, мои — ваши я уладил. Осложнений по поводу базы на Приветливом не ожидается?
Генерал многозначительно поднял палец:
— Если бы не я со своими связями в ФСБ, всем бы пришлось туго. Нет худа без добра, Сергей… Какие у тебя условия? Ты еще не все сказал, как я понимаю.
— Да, Борис Викторович. Глупо было бы назначать встречу и желать вам спокойного сна. Дело в том, что вы боитесь и убегаете от того, что может принести вам пользу. Ваш коллега, генерал Кричанов из департамента «А», только что не кусал губы от злости. Как и вы, он видел только неприглядную сторону в деле захвата заложников в аэропорту Новограда. Как и вы, он представлял факт освобождения мною первых заложников — женщин и детей — самой большой подлянкой, на которую только я был способен. Молодцы мы, террористы; но кто поверит в наш благородный поступок?
— Я не пойму, к чему ты клонишь.
— И почему я не удивляюсь вашему откровению?
— Не строй из себя умника. Есть что сказать, говори.
— Я только намекну. «Мюнхенское дело». Классика. Помните?
— Ты имеешь в виду Олимпиаду?
— Именно. Проведите параллель с выдачей трех террористов в Мюнхене после нашумевшего теракта во время Олимпиады и выдачу Султана Амирова.
О «Мюнхенском деле» генерал-майор знал по роду службы. Тогда погибло одиннадцать заложников, а из пяти террористов троих задержали. Но вскоре их отпустили в обмен на пассажиров захваченного самолета — всего двенадцать человек в двух огромных салонах, и среди них ни одной женщины, не говоря уже о детях. Все пассажиры — подставные заложники, агенты германских спецслужб. Все просто: таким образом Германия заручилась гарантиями у палестинских экстремистов, что их террористические акции не распространятся на фатерлянд.
Марковцев посоветовал провести параллель… Действительно, в захвате самолета в Новоградском аэропорту виделось что-то очень похожее. Через пару минут анализа Прохоренко понял, что схожего было много. Ведь отпустили чеченского террориста, который обвиняется в подрыве домов в крупных городах России. Спецслужбы, а значит, и руководство страны заключили позорное соглашение с преступниками.
А террористы очень легко захватили самолет, легко пошли на переговоры, операция по освобождению шла слишком гладко. Никто не поверил в оперативную работу спецслужб, именно в оперативную, едва ли не первую в истории «России молодой», претендующую на финал без штурма борта.
— Я не вижу здесь ничего полезного для себя, — после непродолжительного раздумья признался генерал.
— А вы представьте себе следующую картину. События в Новоградском аэропорту произошли под чутким руководством спецслужб. Их почерк виден издалека: освобождение женщин и детей без предварительных переговоров — иначе не правильно потом поймут. Я без труда могу воспроизвести репортаж одного корреспондента:
«Теперь неизвестно, кто и каким образом вступил в сговор с террористами и кто ответит за это преступление. И какого рода ультиматум получили спецслужбы». Все станет на свои места, когда откроется истина: чтобы искусственно активизировать сеть ваххабитских центров, подотчетных Султану Амирову, спецслужбы осуществили беспрецедентную операцию.
— Для чего?
— Для того, чтобы без чуткого руководства Амирова не грянули взрывы. Вот вы и предотвратили их.
— Мы еще не взяли Султана.
— Возьмете. Вам деваться некуда. Хотя вы можете оставить все как есть, то есть полные провалы, включая и мой побег. Но нужно ли вам это?
— Предложение интересное, — вынужден был признать Прохоренко. — Оно сработает, если мы возьмем Амирова и парочку его сподвижников. А вот куда пристроить твой побег из-под стражи… Вообще, твой арест не вяжется со всей этой ситуацией.
— Наоборот. Я же наемник для Амирова — об этом вы забыли. Я в тюрьме, Султан на свободе, он спокоен и ничего не подозревает.
— На кого ты работал?
— Не надо, Борис Викторович, а то я заподозрю вас в некомпетентности. Вы знаете этого человека, его в свое время крупно подставили спецслужбы. Хватит с него. Но вернемся к делу. У меня условие: я должен взять Султана первым. Что я сделаю с ним — поставлю у ворот Лефортова или разберу на части, — вас не должно интересовать. Потом в работу включатся ваши спецы. Мне вершки, вам корешки. И только после этого вы получите досье. Но подумайте над его ценностью в это время.
Прохоренко снова задумался. Выходило, что ценность дела, за которым он гонялся, могла иметь двоякое свойство: действительно ценное и очень ценное.
— Все это вода, чего ты хочешь конкретно?
— Несколько дней спокойной жизни в Дагестане.
Распорядитесь, чтобы меня не трогала ни военно-морская разведка, ни ФСБ.
— У меня нет прежнего влияния на отделы ФСБ. — После непродолжительного молчания генерал добавил:
— Я постараюсь. Когда ты собираешься в Дагестан?
— Завтра.
— Перед отъездом свяжись со мной.
— Только не пытайтесь убить двух зайцев. Хоть раз в жизни сделайте что-нибудь по совести. До свидания, Борис Викторович.
— Погоди, — Прохоренко встал, почувствовав вдруг, что легко отпускает агента. А с другой стороны, условия тут диктует Марк. — Ты в какую сторону?
— В противоположную. От «Аквариума».
Генерал с минуту смотрел на Сергея, идущего по аллее, и все это время, сам того не замечая, едва заметно качал головой.
Он глянул на часы и, еще раз проанализировав ситуацию, решил по возвращении в «Аквариум» нарушить спокойствие начальника «экспортно-проблемного» отдела. Шестаков снова оказался в невыгодном положении, и поставил его в угол тот же Марковцев, идя на контакт с вышестоящим начальником через голову. Выходило, голова эта лишняя — опять же с позиции Марка. Ведь он мог дать шанс капитану первого ранга реабилитироваться в глазах начальника, позвони Сергей ему, а не генералу.
В этом случае Владимиру Дмитриевичу выпадал шанс почувствовать разницу между докладом о положительных результатах новому начальнику и докладом об исправлении тех же результатов ему же. Ведь работа подчиненного в деле о хищении арсенала боевых пловцов произвела на генерала Прохоренко особое, первое впечатление.
Марк действительно подумывал о встрече именно с Шестаковым, но тот не нравился его новому напарнику, Андрею Овчинникову. Это была маленькая месть начальнику «проблемного» отдела.
А еще Овчинникову не нравился город Новоград.
Глава 18 Повторный визит
56. Дагестан, 28 сентября, пятница
Охранник Наурова, оставшись без хозяина, походил на брошенную собаку. Он сидел на нижней ступеньке каменной лестницы и смотрел вдаль — мимо машины, остановившейся рядом с домом, мимо людей, шагнувших на землю.
Марк, глядя на этого сильного парня, в глазах которого стояли слезы, покачал головой. Такую преданность в сочетании с уважением и любовью к своему хозяина встретишь разве что в этих краях. «За меня многие положат голову», — припомнились ему слова Шамиля. Сидевший перед Сергеем дагестанец не успел положить ее. Со слов следователя Рашидова, вдень смерти Наурова он ездил к больному отцу.
Марк хорошо запомнил его. Рамазан обыскивал его при первой встрече с Шамилем, сидел за рулем джипа, доставившего в Москву вооружение.
— Здравствуй, Рамазан, — приветствовал его Сергей, подходя ближе.
— Ты опоздал, — не меняя позы, отозвался дагестанец.
— Наверное, — Марк неопределенно пожал плечами, присаживаясь рядом. — Я пришел помочь — хотя бы тебе. А ты поможешь мне. Вместе мы…
— Мне не нужна помощь, я сам!.. — Рамазан стиснул кулаки. Он имел право подозревать Марковцева в предательстве, однако его приезд развеял все сомнения охранника.
— Давай я объясню, что будет дальше, — предложил Сергей и присел рядом. — На этой ступеньке ты просидишь еще день-два, потом поднимешься на следующую, дальше, пока тебе не надоест. Сейчас ты хрустишь пальцами, а два дня назад ломал их. Улавливаешь мою мысль?
— Ну, давай дальше.
— А дальше все просто. У тебя два пути — искать нового хозяина, поскольку без команды ты даже ногу не можешь поднять, или начать бродяжничать. Тебя начнут бить палками, бросаться камнями. Кто-то не вынесет твоего воя и пристрелит.
— Ты все сказал? — огрызнулся Рамазан.
— Да, — кивнул Марк, — не люблю раскручивать темы до бесконечности. Я предложил тебе помощь и согласен ждать ровно сутки. Знаешь, где живет Усман? — Сергей перевел взгляд на следователя.
Рашидов переступил с ноги на ногу. Он стоял у передней дверцы своих «Жигулей» и смотрел в основном на роскошный дом, на балкон, где любил бывать покойный хозяин. Тихое местечко вызвало паломничество со стороны правоохранительных органов, озеро казалось омутом. «Паломники» словно приехали на рыбалку и удачно выловили из водоема несколько свежих трупов.
Потом явилась очередная пара «рыбаков». Одного из них следователь узнал сразу — именно с его фотографии и «со слов» Ирины Санниковой он составлял фоторобот. Должен бы обрадоваться — вот он, преступник, при знакомстве со следователем назвавшийся Андреем, лови его, хватай. Однако дело развалилось еще до приезда незваных гостей и, разумеется, до кончины Шамиля Наурова. Выполняя очередное распоряжение старого дагестанца, следователь ворчал: «Сам не знаешь, чего хочешь». И закрыл «дело Санникова» по причине смерти главного подозреваемого, соседа Санникова, с какой-то загробной фамилией Згибнев. А фотографии бойцов «Гранита» уничтожил — зачем хранить то, что впоследствии могло принести неприятности?
А пока приносило только доход — гости с военной выправкой платили хорошие деньги.
Вот один из них спросил о его местожительстве. Не раз собственный адрес заставлял Усмана нервно вздрагивать. Милицейских работников тут раз и обчелся, «свободный полевой командир» Амиров мог расправиться с ними.
— Ну, бывай здоров, Рамазан, — Марковцев поднялся и отряхнул брюки. — Желаю тебе поскорее найти нового хозяина.
— Погоди, — парень поднялся вслед за Марком. — Чего ты хочешь?
— Выйти на людей, которые помогли Амирову здесь. Наверняка это кто-то из местных. У тебя есть соображения?
Рамазан покачал головой и откровенно признался:
— Сейчас у меня все на подозрении.
— У меня есть еще один вариант, — Сергей снова глянул на следователя.
— Мы с приятелем зачастим в гости к Усману, что насторожит людей Амирова. Вот тогда они…
Марк говорил, как пономарь. Рашидов, наоборот, запротестовал в резвом темпе:
— Э, э! Мы так не договаривались. Возьми свои деньги, ну? Мне чужого не надо. — И даже попытался сунуть руку в карман пиджака.
Сергей тихо рассмеялся и резко сменил тему разговора. С Рашидовым он обращался, как с подчиненным.
— Забыл спросить — племянников Наурова не нашли?
Рашидов покачал головой. Нашли только лодку, и то давно. Судя по всему, далеко от берега пацаны не удалялись, поскольку «Крым» прибило к берегу на окраине Южного, в противном случае ее бы унесло к азербайджанскому водоразделу и дальше.
— Пацанов вряд ли найдут, — сказал он, представляя их с привязанными камнями на ногах. — Море не любит отдавать то, что принадлежит ему.
Овчинников молча согласился с милиционером.
* * *
Тем не менее Марковцев не видел иного выхода, как вызвать огонь на себя, привлечь к себе внимание. Марк убил Рушана Казимирова, который имел тесные контакты с покойным дагестанцем, и не исключал, что бандиты Казимирова, оставшись без руководства, пошли на откровенный беспредел: узнав о пленнике, «сообщили куда следует». Мало того, им здорово потрепали нервы, обнаружив вооружение боевых пловцов в яхт-клубе, собственно, на их базе. Дело лопнуло, так и не начавшись: смерть превратила бывшего подводника в стрелочника — на него и перевели все стрелки.
На предложение Сергея прогуляться до яхт-клуба Андрей откликнулся с энтузиазмом.
А Марковцев в отдельные моменты жалел о своем решении: Овчинников остро напомнил ему Родиона Ганелина — похожие жесты, воспоминания; такое же утреннее солнце, оттеняющее мелководья-проплешины. Даже лодку им предложили ту же — старую «вишеру». Словно по инерции, Марк воспользовался пройденным путем. И отмечал все: взгляд шкипера, узнавшего клиента, движение его рук; поза длинноволосого парня в кокпите катера, застывшего при виде незнакомцев, ступивших на бон, десятки других взглядов.
— Не знаю, насторожили ли мы кого-нибудь, — признался Овчинников, — но лично я понял, как чувствует себя белый, попавший в негритянский квартал. Могут подумать, что мы здесь по старому делу, в связи с хищением с базы?
— Все это так или иначе взаимосвязано, — ответил Сергей.
Андрей вывел катер из «паука» и взял направление на Приветливый, о чем гласила и надпись, сделанная им в журнале.
Пройдя три мили, рулевой сбавил обороты.
— Пацанов могли убить далеко от берега — тела-то не нашли. Здесь есть небольшое течение, лоцию я хорошо знаю, трупы могло прибить к островку. Видишь его? — Обладая отличным зрением моряка, Овчинников указал Рукой на восток.
Сколько Марк ни вглядывался, ничего, кроме волн и чаек, не заметил. Рядом с товарищем-альбатросом он чувствовал себя старым подслеповатым вороном.
— Давай сходим туда, — предложил Андрей, меняя курс.
* * *
Алексей избежал одной смерти, но, видимо, ему не избежать другой — от голода, истощения. Сколько дней он провел на этом жалком клочке земли? Неделю, десять дней? За это время лишь несколько лодок показывались в виду острова, но ни одна не повернула в его сторону. Голос парня срывался на визг, руки едва не вылетали из суставов, когда он махал, поднимая над головой прибившуюся к берегу доску.
Он часто, подбадривая себя, вспоминал историю, прочитанную им в каком-то старом журнале. В его положении оказался горе-путешественник, который без еды продержался месяц или полтора, переплывая с одного острова на другой. Правда, дело было на Арале. Сейчас Алексей воспроизвел в голове рассказ путешественника с большой точностью и на себе убедился, что привкус ацетона появляется во рту после трех-четырех дней голода.
Трупы приятелей течение вынесло к острову на третий день пребывания на нем Алексея. Он похоронил их, вырыв в песке яму, и завалил камнями.
Он часто говорил себе, сидя у могилы: «Нас должны искать. Найдут». И тут же противоречил себе: ведь «Крым» убийцы отбуксировали ближе к берегу. Выходило, что поиски ограничатся лишь береговой полосой. Отсюда еще один вывод: дяди Шамиля нет в живых…
Жалко, огня нет. Хотя и на него надежды мало: остров лежал далеко от основного промысла воблы, ждать рыбаков бесполезно. И пограничные катера словно куда-то запропастились. На пограничников Гальчиков возлагал большие надежды. У них мощные бинокли, сразу заметят его одинокую фигуру.
Еще день-два, и он не сможет подняться, что пугало Алексея и заставляло беспричинно вскакивать. Впрочем, причина была, и заключалась она в кратковременных обмороках. Всего на миг, на секунду мерк свет перед глазами и резко падала голова, но эти симптомы предвещали затяжные потери сознания, пока наконец они не сольются вместе.
Сегодня с утра подул западный ветер. Казалось, он доносил с материка запахи. Изголодавшийся, обессиленный, Алексей отчетливо представлял, как пахнут пироги с рыбой, уха, жаренное на решетке мясо. Вьется дымок, потрескивают угли…
Вместе с воображаемым запахом парень уловил еще и слабый звук — он доносился с той же западной стороны. И нарастал с каждой секундой.
Не веря слуху, боясь его, Алексей встал и, приложив к глазам ладонь, вгляделся в морской простор…
Теперь он не взывал о помощи, не махал руками, ибо подсознательно понял: лодка, чьи очертания вырисовывались все отчетливее, идет за ним.
И произошло то, чего опасался: он надолго потерял сознание. Но перед этим в голове мелькнула мысль: его спасли.
* * *
Алексей пришел в себя от чьего-то прикосновения. Открыл глаза и совсем рядом увидел нахмуренное лицо человека. И улыбнулся ему. Потом второму, опустившемуся на колени.
— Привет, Робинзон, — поздоровался Сергей, ответив улыбкой. — Тебя Алексеем зовут? А где твои друзья?
— Они там, — парень приподнял руку, показывая на груду камней.
— Понятно, — вздохнул Марковцев, поднимаясь на ноги.
Он снял пиджак и набросил его на плечи Алексея. Парень увидел пистолет, заткнутый за ремень.
— Вы из милиции? Я давно хотел рассказать про капитана Санникова, про оружие, но боялся.
Приятели переглянулись.
— Что ты знаешь про оружие? — спросил Андрей.
— Все. Это я обнаружил секретную дверь. Случайно, правда. Если бы мы были одни на острове, я бы пошел в милицию, атак…
Делая короткие перерывы, он рассказал все, самоотверженно или отрешенно — сейчас не имело значения — обвиняя во всем только себя.
— Так ты знаешь, кто был вместе с Науровым на катере? — Если Рамазан подозревал всех дагестанцев, то этот чудом уцелевший паренек видел убийц и мог назвать их по имени.
— Я знаю одного. Он местный, — ответил Алексей, кутаясь в пиджак и покашливая. — Алибек Уваров, друг Казимирова. Он проводит время или в яхт-клубе, или в ресторане «Горный хрусталь» — играет в карты.
— Вот как?.. — Марк многозначительно посмотрел на Андрея. — А мы с приятелем как раз собирались сходить в казино, да не знали, где оно находится. Играют прямо в зале?
— Нет. Говорят, там есть игровая комната. Сам я не видел.
— Ну что, Андрей, сыграем партию в кегли?
Овчинников пожал плечами:
— Можно.
Сергей подмигнул парню:
— Извини, брат, если бы мы знали, что ты живой, прихватили бы горячего бульона. Так что потерпи.
— Закурить не дадите? — попросил Алексей.
— Кури, кури, — рассеянно проговорил Марковцев, протягивая ему сигареты. Мысленно он уже находился в местном кабаке.
57
В ресторане места были заполнены на треть. По московским меркам «Горный хрусталь» третьесортная забегаловка с массивными столами под мореный дуб, такими же тяжелыми стульями и стойкой в начале зала. В основном тут в это полуденное время обмывали свои вчерашние успехи рыбаки, горевали над дешевой выпивкой моряки и скучали проститутки. Этакая каспийская Тортуга. Приятели разместились за стойкой и заказали пива. Заодно огляделись. То, что увидел Марк, ему не понравилось. Из крана в кружку капало пиво, его набралось на два пальца. И вот в эту кружку смуглолицый бармен долил напиток и лихо, демонстрируя умение, толкнул по отполированной стойке прямо в руки специальному агенту ГРУ. В конечном пункте часть содержимого выплеснулась на стойку.
Марковцев посмотрел на приятеля. Овчинников сохранял полное спокойствие: ему-то достанется пиво посвежее.
— Эй, ты! — Сергей и в другой ситуации провез бы бармена лицом по стойке, а сейчас ему это было на руку. Тем более многие посетители видели этот недружественный жест по отношению к лицам русской национальности. — Я с тобой разговариваю, свинья! Мы не на Диком Западе, и пришел я не в салун. Возьми чистую кружку и налей свежего пива.
— Ты откуда, брат? — с улыбкой осведомился бармен, подходя и послушно забирая назад налитое им пойло.
— Мы из Кронштадта, — коротко ответил Сергей. — Слышал такое место?
Сергей умел ссориться, дерзко отвечать, владел приемами рукопашного боя. Нужен был только подходящий случай и, соответственно, жертва.
— Вытри! — Марк сощурился на бармена и поступал пальцем по отполированной поверхности.
Кельнер, поиграв желваками, все же провел тряпкой перед руками человека, который отрядом в тринадцать человек уничтожил диверсионный центр полевого командира Давлатова.
— Дай-ка мне тряпку, — попросил Марк. Ловко набросив ее на рожу бармена, он ухватил того за затылок и вытер прилавок более тщательно.
Овчинников все так же невозмутимо реагировал на происходящее. Он посматривал в зеркальную витрину перед собой и видел двух джигитов, спешащих от двери к стойке.
— У нас гости, — тихо подсказал он напарнику. — Двое.
— Близко? — Марковцев отпустил бармена и тоже глянул в зеркало. Противник находился в паре шагов.
— Уже рядом, — на всякий случай сообщил партнер.
— Начали?
— Можно.
Андрей с разворота плеснул пивом в своего противника. По сравнению с Марком он выглядел более гибким, его движения были быстры и необычайно точны. Он мгновенно оказался сбоку от противника и классически разобрался с ним. Крутнувшись вокруг своей оси, вынес ногу, но намеренно не стал бить в лицо — его ботинок просвистел в сантиметре от носа оппонента. Словно юла, не останавливаясь, он резко пригнулся и снес его подсечкой.
Сергей не уступал в классе. Не вставая с места, он развернулся на крутящемся стуле и, опираясь спиной о стойку, двумя ногами ударил своего в грудь. Проследив за его полетом и насладившись звоном разбитого окна, Марк ухватил жертву Овчинникова за шиворот и поставил на ноги. Неотрывно глядя на него, негромко сказал:
— Мы хотим поговорить с Алибеком Уваровым. Позови его.
Под глазами джигита забились сразу два нервных тика. Вдобавок он играл желваками. Он рвался в бой, понимая, что проиграет его. На него с усмешкой, а на дерзких посетителей с уважением смотрели все клиенты ресторана, включая проституток. Горячая кровь затмила разум, и он приподнял кулаки. Марк ударил его головой в лицо и повторил свою просьбу:
— Позови Алибека. А ты, гарсон, налей нам хорошего пива.
Из неприметной двери в конце зала появился невысокий длинноволосый парень. В нем присутствовало что-то от славянина и в то же время — от горца. Горбатый нос, черные волосы и длинный узкий подбородок. Ворот светлой рубашки лежал поверх серого пиджака.
Марк узнал его, этот парень находился в своей лодке, когда приятели брали напрокат «вишеру».
— Слышал, у тебя есть лодка. Пошли, прокатимся. Только не говори, что ты не закончил партию. Ты давно ее закончил, мразь. А ну, пошел на выход!
Для острастки Марк, вытащив из-за пояса пистолет, направил его на приятелей Уварова, вышедших вслед за ним из подсобного помещения. Они остались на местах.
— Вы недолго будете гадать, кто и зачем нашумел в ресторане.
Мысля штампами, они пришли к выводу, что «разборки крутые», все претензии к Алибеку, занявшему нелегкий пост Рушана Казимирова. Во что бы он там ни вляпался, отвечать ему.
За углом стоял милицейский «УАЗ», за рулем — ни жив ни мертв — Рашидов. Мельком глянув на местного авторитета, следователь послал долгий взгляд Марковцеву, усевшемуся на переднее пассажирское кресло.
— Сережа, мы так не договаривались, — мягко напомнил он.
— Усман, — в том же тоне ответил Марковцев, — я делаю за тебя твою работу, а ты еще и недоволен. — Обернувшись на Алибека, сидящего в компании Овчинникова, он предложил:
— У тебя два варианта на выбор. Ты рассказываешь про свою связь с Султаном Амировым, и я пускаю тебе пулю в голову. Или ты молчишь, и я отдаю тебя в руки брату Шамиля. Как поступит с тобой Магомет, мне все равно. Но ты очень, очень долго будешь жалеть о том, что не принял мое первое предложение. Через полчаса Магомет сядет в катер и возьмет направление на остров, куда прибило тела его пацанов. Даю тебе пять минут на раздумье.
Эти слова прозвучали для Алибека как-то отвлеченно. Он не видел за ними реальной угрозы. Наверное, потому что еще ни разу в жизни по-настоящему не отвечал за свои действия. Если бы его хотели убить, не посадили бы в милицейскую машину.
Убить… Как это? Он живой — и вдруг… Такое может относиться только к другому человеку, к нему неприменимо это слово — смерть.
Марковцев посмотрел на часы:
— Поехали, Усман, в конец улицы Артема. — Его следующие слова предназначались только Алибеку. — На берегу нас ждет лодка, «вишера». А в ней, еле живой, Леша Гальчиков. Он неумело, как мог, рассказал Магомету, как ты со своими дружками топил его детей. Ну, чего ты побледнел? Думал, не осталось свидетелей? Поехали, поехали, Усман, не телись.
— Погоди, — остановил следователя Алибек. — Я все расскажу, а вы меня отпускаете.
— Я пускаю, — поправил его Марк. — Пулю в твою голову, если ты забыл. По-е-ха-ли, — раздельно повторил он, поторапливая следователя.
«УАЗ» вырулил на дорогу и, минуя автовокзал, выехал на улицу Артема.
Они блефуют, лихорадочно размышлял Уваров. Да еще слово «свидетель» наводило его на мысль о себе в качестве именно свидетеля. Хоть и продажная, но все же милиция; еле живой, но все же свидетель Гальчиков; уже напуганный, но такой же очевидец Уваров. Хилая, какая-никакая, но следственная цепочка, из-за которой его могут, должны отвести в подвал отделения милиции. Как оттуда выбраться — вопрос третий, второй — как избежать встречи с Магометом. Его не остановят ни дряхлые стены ОВД, ни его сотрудники. Но не пуля, нет. Даже сравнительно малый промежуток времени виделся сейчас огромным, даже спасительным. Ибо порой не знаешь, с какой стороны придет спасение. А вдруг?
Очень похоже рассуждал некогда Султан, мысленно призывая Алибека прийти к нему на помощь.
— Останови, — снова попросил Уваров. Ему казалось, он нашел выход из трудного положения. — Я согласен. Расскажу все, что знаю. Даже больше.
— Нельзя рассказать больше, чем знаешь, — заметил Сергей. — Соврать — да.
Так часто бывает — перехватывает вдруг дыхание, волной накатывает слабость от предчувствия или близости жуткого известия. Но что может сообщить Алибек такое, от чего дышать стало тяжело?
Сергеем овладело нетерпение. Чего медлит этот ублюдок? Еще немного, и Марк схватил бы его за грудки.
— Султан, — с запинкой выговорил Алибек, — сказал Шамилю, что это ты продал его. Нашел в Москве чеченцев из тейпа Султана и потребовал с них деньги.
Если что и могло превратить лицо Марковцева в серую маску, так только это известие. Пожалуй, Алибек оказался прав: можно рассказать больше, чем знаешь. И услышать. Покойный дагестанец мог услышать от Сергея главную причину, заставившую его принять предложение: видеокассета, на которой был запечатлен сломленный дагестанский парень, убивающий своего земляка. По силе этот сюжет не уступал известию, которое буквально обрушилось на Марковцева.
Шамиль не знал главного и умер, проклиная Сергея. Марковцев знал все, но, кроме как глотать подступивший к горлу комок адреналина, сделать ничего не мог.
Он все приписал на свой счет. Даже то, что не пришел за обещанными деньгами, а позже сказал Шамилю в телефонном разговоре все, точнее, подтвердил свое предательство: зачем ему деньги, жалкие сто или двести тысяч, когда он в той же Москве мог получить больше? Получил. Получил по заслугам.
— Давай дальше, — потребовал Марк с хрипотцой в голосе. — Скажи мне имя человека, которого я нашел в Москве.
Алибек снова ответил, запинаясь:
— Лече… Дугушев.
— Ты стукнул ему о пленнике Наурова?
— Нет, не я. Какой-то человек в Москве. Случайно. Он еще хотел обменять какие-то меченые деньги. Он…
— Все, заткнись! — не сдержался Марк. Глянув на Овчинникова, качающего головой, он тихо, сквозь зубы посоветовал:
— Ничего не говори.
— Могила, — коротко бросил Андрей.
* * *
На берегу, почти напротив дома капитана Санникова, находилось несколько человек. Магомет Науров и его двоюродный брат стояли рядом с лодкой. Жена Магомета и две ее подруги держались особняком. Как только с пригорка съехал милицейский «УАЗ», дагестанец отослал жену домой:
— Иди. Я привезу детей завтра утром.
До сегодняшнего дня Магомет надеялся получить известие о сыновьях — живых, узнать сумму выкупа. Все его надежды рухнули с появлением на берегу Алексея Гальчикова — вот кого он проклинал время от времени, когда все же неимоверными усилиями отбрасывал мысль о своих детях как о заложниках. Предчувствовал, что дружба с русским парнем, который старше их, до добра не доведет. И еще эти походы на лодке.
Но все изменилось. Алексей и Магомет рядом. Правда, стараются не смотреть друг на друга.
Алибек напрасно протестовал и дергался: Овчинников быстро успокоил его, взяв за горло крепкими пальцами, и не отпускал до самого берега.
— Ты обещал! — выкрикнул Алибек, когда его вытаскивали из машины.
— Я обманул тебя, — ответил Марк.
Он долго смотрел на «вишеру», удаляющуюся от берега. На ее борту находилось три человека: Магомет с братом и связанный по рукам и ногам Алибек Уваров.
Покачивая головой, Сергей, отводя взгляд в сторону, тихо обронил:
— «Равным образом и добрые дела явны».
— Что? — не расслышал Андрей.
— Я говорю, нужно еще раз поздороваться с Султаном Амировым. Этот гад столько натворил…
«Свято место пусто не бывает». Нет, Марк был не прав. Султану даже в тюрьме не место, а он грешным делом хотел возвратить его в Лефортово, чего бы ему это ни стоило. А Овчинников, как показалось Сергею, поддержал эту идею.
Его размышления прервал голос Рашидова.
— Друзья… — сказал следователь, избегая взглядов обоих. — Не в том смысле, что вы мне дороги… Будет лучше, если вы побыстрее уедете, а я начну подчищать за вами дерьмо.
— Не надо ничего подчищать, — посоветовал Сергей. — Тебе, Усман, не хватает фундаментальной подготовки. Живи по принципу: эти хорошие, эти — плохие, ты за хороших. Вот и все.
— Кто это сказал?
— Можешь приписать эти слова мне.
Теперь приятелям предстояло оперативно выяснить личность Лече Дугушева. Со слов Уварова, он москвич, но кто знает? Если все окажется правдой, то вернулся ли он в Москву? Здесь ему, равно как и Султану, делать нечего, тут минное поле. Они сами оставили мины и забыли огородить их вешками, объявили не войну, а полный беспредел.
Первоочередная задача Султана на первых порах, на взгляд Марковцева, — это объединение нескольких разрозненных боевых отрядов в Чечне, так называемой «третьей силы». Без него они никто, грязно-зеленые камуфлированные мишени, а с ним, бывшим главнокомандующим восточным фронтом дудаевской армии, — новая, ярко-зеленая волна освободителей. Уже сейчас слухи об освобождении Султана будоражат весь Северный Кавказ. Он объединит отряды, а сам займется основным делом, диверсионно-подрывной работой.
Для переговоров с полевыми командирами ему необходим надежный канал в Чечню. Но вот полезет ли он в самое пекло? Вряд ли. Он убил дагестанца и поставил себя вне закона на территории Дагестана или хотя бы на его прикаспийской части. Был ли у него другой выход — вопрос к самому Султану. Марковцев уже с напарником предстояло определить его путь, намерения.
Скоро в Москве детективы Овчинникова начнут собирать на Дугушева информацию, а партнерам предстояло выяснить — хотя бы через вторых лиц — отношение полевых командиров к Амирову. Им нужна была «темная лошадка».
— Сходим в штаб, поговорим с морскими разведчиками, — решил Марковцев. — Прохоренко дал им приказ не трогать нас, но ничего не сказал о помощи.
— Сходите к мулле, — неожиданно предложил Рашидов.
— Зачем? — удивился Марк.
— Сходите, сходите, — с восточной хитрецой в глазах настаивал следователь. — Если мулла ничем не поможет, назовет имя человека.
— Нет, — покачал головой Сергей, — лучше уж мы исповедуемся в штабе у разведчиков. Как считаешь, Андрей?
— К мулле не пойдем, — согласился Овчинников. — Разведка как-то ближе нам, роднее.
56. Дагестан, 28 сентября, пятница
Охранник Наурова, оставшись без хозяина, походил на брошенную собаку. Он сидел на нижней ступеньке каменной лестницы и смотрел вдаль — мимо машины, остановившейся рядом с домом, мимо людей, шагнувших на землю.
Марк, глядя на этого сильного парня, в глазах которого стояли слезы, покачал головой. Такую преданность в сочетании с уважением и любовью к своему хозяина встретишь разве что в этих краях. «За меня многие положат голову», — припомнились ему слова Шамиля. Сидевший перед Сергеем дагестанец не успел положить ее. Со слов следователя Рашидова, вдень смерти Наурова он ездил к больному отцу.
Марк хорошо запомнил его. Рамазан обыскивал его при первой встрече с Шамилем, сидел за рулем джипа, доставившего в Москву вооружение.
— Здравствуй, Рамазан, — приветствовал его Сергей, подходя ближе.
— Ты опоздал, — не меняя позы, отозвался дагестанец.
— Наверное, — Марк неопределенно пожал плечами, присаживаясь рядом. — Я пришел помочь — хотя бы тебе. А ты поможешь мне. Вместе мы…
— Мне не нужна помощь, я сам!.. — Рамазан стиснул кулаки. Он имел право подозревать Марковцева в предательстве, однако его приезд развеял все сомнения охранника.
— Давай я объясню, что будет дальше, — предложил Сергей и присел рядом. — На этой ступеньке ты просидишь еще день-два, потом поднимешься на следующую, дальше, пока тебе не надоест. Сейчас ты хрустишь пальцами, а два дня назад ломал их. Улавливаешь мою мысль?
— Ну, давай дальше.
— А дальше все просто. У тебя два пути — искать нового хозяина, поскольку без команды ты даже ногу не можешь поднять, или начать бродяжничать. Тебя начнут бить палками, бросаться камнями. Кто-то не вынесет твоего воя и пристрелит.
— Ты все сказал? — огрызнулся Рамазан.
— Да, — кивнул Марк, — не люблю раскручивать темы до бесконечности. Я предложил тебе помощь и согласен ждать ровно сутки. Знаешь, где живет Усман? — Сергей перевел взгляд на следователя.
Рашидов переступил с ноги на ногу. Он стоял у передней дверцы своих «Жигулей» и смотрел в основном на роскошный дом, на балкон, где любил бывать покойный хозяин. Тихое местечко вызвало паломничество со стороны правоохранительных органов, озеро казалось омутом. «Паломники» словно приехали на рыбалку и удачно выловили из водоема несколько свежих трупов.
Потом явилась очередная пара «рыбаков». Одного из них следователь узнал сразу — именно с его фотографии и «со слов» Ирины Санниковой он составлял фоторобот. Должен бы обрадоваться — вот он, преступник, при знакомстве со следователем назвавшийся Андреем, лови его, хватай. Однако дело развалилось еще до приезда незваных гостей и, разумеется, до кончины Шамиля Наурова. Выполняя очередное распоряжение старого дагестанца, следователь ворчал: «Сам не знаешь, чего хочешь». И закрыл «дело Санникова» по причине смерти главного подозреваемого, соседа Санникова, с какой-то загробной фамилией Згибнев. А фотографии бойцов «Гранита» уничтожил — зачем хранить то, что впоследствии могло принести неприятности?
А пока приносило только доход — гости с военной выправкой платили хорошие деньги.
Вот один из них спросил о его местожительстве. Не раз собственный адрес заставлял Усмана нервно вздрагивать. Милицейских работников тут раз и обчелся, «свободный полевой командир» Амиров мог расправиться с ними.
— Ну, бывай здоров, Рамазан, — Марковцев поднялся и отряхнул брюки. — Желаю тебе поскорее найти нового хозяина.
— Погоди, — парень поднялся вслед за Марком. — Чего ты хочешь?
— Выйти на людей, которые помогли Амирову здесь. Наверняка это кто-то из местных. У тебя есть соображения?
Рамазан покачал головой и откровенно признался:
— Сейчас у меня все на подозрении.
— У меня есть еще один вариант, — Сергей снова глянул на следователя.
— Мы с приятелем зачастим в гости к Усману, что насторожит людей Амирова. Вот тогда они…
Марк говорил, как пономарь. Рашидов, наоборот, запротестовал в резвом темпе:
— Э, э! Мы так не договаривались. Возьми свои деньги, ну? Мне чужого не надо. — И даже попытался сунуть руку в карман пиджака.
Сергей тихо рассмеялся и резко сменил тему разговора. С Рашидовым он обращался, как с подчиненным.
— Забыл спросить — племянников Наурова не нашли?
Рашидов покачал головой. Нашли только лодку, и то давно. Судя по всему, далеко от берега пацаны не удалялись, поскольку «Крым» прибило к берегу на окраине Южного, в противном случае ее бы унесло к азербайджанскому водоразделу и дальше.
— Пацанов вряд ли найдут, — сказал он, представляя их с привязанными камнями на ногах. — Море не любит отдавать то, что принадлежит ему.
Овчинников молча согласился с милиционером.
Тем не менее Марковцев не видел иного выхода, как вызвать огонь на себя, привлечь к себе внимание. Марк убил Рушана Казимирова, который имел тесные контакты с покойным дагестанцем, и не исключал, что бандиты Казимирова, оставшись без руководства, пошли на откровенный беспредел: узнав о пленнике, «сообщили куда следует». Мало того, им здорово потрепали нервы, обнаружив вооружение боевых пловцов в яхт-клубе, собственно, на их базе. Дело лопнуло, так и не начавшись: смерть превратила бывшего подводника в стрелочника — на него и перевели все стрелки.
На предложение Сергея прогуляться до яхт-клуба Андрей откликнулся с энтузиазмом.
А Марковцев в отдельные моменты жалел о своем решении: Овчинников остро напомнил ему Родиона Ганелина — похожие жесты, воспоминания; такое же утреннее солнце, оттеняющее мелководья-проплешины. Даже лодку им предложили ту же — старую «вишеру». Словно по инерции, Марк воспользовался пройденным путем. И отмечал все: взгляд шкипера, узнавшего клиента, движение его рук; поза длинноволосого парня в кокпите катера, застывшего при виде незнакомцев, ступивших на бон, десятки других взглядов.
— Не знаю, насторожили ли мы кого-нибудь, — признался Овчинников, — но лично я понял, как чувствует себя белый, попавший в негритянский квартал. Могут подумать, что мы здесь по старому делу, в связи с хищением с базы?
— Все это так или иначе взаимосвязано, — ответил Сергей.
Андрей вывел катер из «паука» и взял направление на Приветливый, о чем гласила и надпись, сделанная им в журнале.
Пройдя три мили, рулевой сбавил обороты.
— Пацанов могли убить далеко от берега — тела-то не нашли. Здесь есть небольшое течение, лоцию я хорошо знаю, трупы могло прибить к островку. Видишь его? — Обладая отличным зрением моряка, Овчинников указал Рукой на восток.
Сколько Марк ни вглядывался, ничего, кроме волн и чаек, не заметил. Рядом с товарищем-альбатросом он чувствовал себя старым подслеповатым вороном.
— Давай сходим туда, — предложил Андрей, меняя курс.
Алексей избежал одной смерти, но, видимо, ему не избежать другой — от голода, истощения. Сколько дней он провел на этом жалком клочке земли? Неделю, десять дней? За это время лишь несколько лодок показывались в виду острова, но ни одна не повернула в его сторону. Голос парня срывался на визг, руки едва не вылетали из суставов, когда он махал, поднимая над головой прибившуюся к берегу доску.
Он часто, подбадривая себя, вспоминал историю, прочитанную им в каком-то старом журнале. В его положении оказался горе-путешественник, который без еды продержался месяц или полтора, переплывая с одного острова на другой. Правда, дело было на Арале. Сейчас Алексей воспроизвел в голове рассказ путешественника с большой точностью и на себе убедился, что привкус ацетона появляется во рту после трех-четырех дней голода.
Трупы приятелей течение вынесло к острову на третий день пребывания на нем Алексея. Он похоронил их, вырыв в песке яму, и завалил камнями.
Он часто говорил себе, сидя у могилы: «Нас должны искать. Найдут». И тут же противоречил себе: ведь «Крым» убийцы отбуксировали ближе к берегу. Выходило, что поиски ограничатся лишь береговой полосой. Отсюда еще один вывод: дяди Шамиля нет в живых…
Жалко, огня нет. Хотя и на него надежды мало: остров лежал далеко от основного промысла воблы, ждать рыбаков бесполезно. И пограничные катера словно куда-то запропастились. На пограничников Гальчиков возлагал большие надежды. У них мощные бинокли, сразу заметят его одинокую фигуру.
Еще день-два, и он не сможет подняться, что пугало Алексея и заставляло беспричинно вскакивать. Впрочем, причина была, и заключалась она в кратковременных обмороках. Всего на миг, на секунду мерк свет перед глазами и резко падала голова, но эти симптомы предвещали затяжные потери сознания, пока наконец они не сольются вместе.
Сегодня с утра подул западный ветер. Казалось, он доносил с материка запахи. Изголодавшийся, обессиленный, Алексей отчетливо представлял, как пахнут пироги с рыбой, уха, жаренное на решетке мясо. Вьется дымок, потрескивают угли…
Вместе с воображаемым запахом парень уловил еще и слабый звук — он доносился с той же западной стороны. И нарастал с каждой секундой.
Не веря слуху, боясь его, Алексей встал и, приложив к глазам ладонь, вгляделся в морской простор…
Теперь он не взывал о помощи, не махал руками, ибо подсознательно понял: лодка, чьи очертания вырисовывались все отчетливее, идет за ним.
И произошло то, чего опасался: он надолго потерял сознание. Но перед этим в голове мелькнула мысль: его спасли.
Алексей пришел в себя от чьего-то прикосновения. Открыл глаза и совсем рядом увидел нахмуренное лицо человека. И улыбнулся ему. Потом второму, опустившемуся на колени.
— Привет, Робинзон, — поздоровался Сергей, ответив улыбкой. — Тебя Алексеем зовут? А где твои друзья?
— Они там, — парень приподнял руку, показывая на груду камней.
— Понятно, — вздохнул Марковцев, поднимаясь на ноги.
Он снял пиджак и набросил его на плечи Алексея. Парень увидел пистолет, заткнутый за ремень.
— Вы из милиции? Я давно хотел рассказать про капитана Санникова, про оружие, но боялся.
Приятели переглянулись.
— Что ты знаешь про оружие? — спросил Андрей.
— Все. Это я обнаружил секретную дверь. Случайно, правда. Если бы мы были одни на острове, я бы пошел в милицию, атак…
Делая короткие перерывы, он рассказал все, самоотверженно или отрешенно — сейчас не имело значения — обвиняя во всем только себя.
— Так ты знаешь, кто был вместе с Науровым на катере? — Если Рамазан подозревал всех дагестанцев, то этот чудом уцелевший паренек видел убийц и мог назвать их по имени.
— Я знаю одного. Он местный, — ответил Алексей, кутаясь в пиджак и покашливая. — Алибек Уваров, друг Казимирова. Он проводит время или в яхт-клубе, или в ресторане «Горный хрусталь» — играет в карты.
— Вот как?.. — Марк многозначительно посмотрел на Андрея. — А мы с приятелем как раз собирались сходить в казино, да не знали, где оно находится. Играют прямо в зале?
— Нет. Говорят, там есть игровая комната. Сам я не видел.
— Ну что, Андрей, сыграем партию в кегли?
Овчинников пожал плечами:
— Можно.
Сергей подмигнул парню:
— Извини, брат, если бы мы знали, что ты живой, прихватили бы горячего бульона. Так что потерпи.
— Закурить не дадите? — попросил Алексей.
— Кури, кури, — рассеянно проговорил Марковцев, протягивая ему сигареты. Мысленно он уже находился в местном кабаке.
57
В ресторане места были заполнены на треть. По московским меркам «Горный хрусталь» третьесортная забегаловка с массивными столами под мореный дуб, такими же тяжелыми стульями и стойкой в начале зала. В основном тут в это полуденное время обмывали свои вчерашние успехи рыбаки, горевали над дешевой выпивкой моряки и скучали проститутки. Этакая каспийская Тортуга. Приятели разместились за стойкой и заказали пива. Заодно огляделись. То, что увидел Марк, ему не понравилось. Из крана в кружку капало пиво, его набралось на два пальца. И вот в эту кружку смуглолицый бармен долил напиток и лихо, демонстрируя умение, толкнул по отполированной стойке прямо в руки специальному агенту ГРУ. В конечном пункте часть содержимого выплеснулась на стойку.
Марковцев посмотрел на приятеля. Овчинников сохранял полное спокойствие: ему-то достанется пиво посвежее.
— Эй, ты! — Сергей и в другой ситуации провез бы бармена лицом по стойке, а сейчас ему это было на руку. Тем более многие посетители видели этот недружественный жест по отношению к лицам русской национальности. — Я с тобой разговариваю, свинья! Мы не на Диком Западе, и пришел я не в салун. Возьми чистую кружку и налей свежего пива.
— Ты откуда, брат? — с улыбкой осведомился бармен, подходя и послушно забирая назад налитое им пойло.
— Мы из Кронштадта, — коротко ответил Сергей. — Слышал такое место?
Сергей умел ссориться, дерзко отвечать, владел приемами рукопашного боя. Нужен был только подходящий случай и, соответственно, жертва.
— Вытри! — Марк сощурился на бармена и поступал пальцем по отполированной поверхности.
Кельнер, поиграв желваками, все же провел тряпкой перед руками человека, который отрядом в тринадцать человек уничтожил диверсионный центр полевого командира Давлатова.
— Дай-ка мне тряпку, — попросил Марк. Ловко набросив ее на рожу бармена, он ухватил того за затылок и вытер прилавок более тщательно.
Овчинников все так же невозмутимо реагировал на происходящее. Он посматривал в зеркальную витрину перед собой и видел двух джигитов, спешащих от двери к стойке.
— У нас гости, — тихо подсказал он напарнику. — Двое.
— Близко? — Марковцев отпустил бармена и тоже глянул в зеркало. Противник находился в паре шагов.
— Уже рядом, — на всякий случай сообщил партнер.
— Начали?
— Можно.
Андрей с разворота плеснул пивом в своего противника. По сравнению с Марком он выглядел более гибким, его движения были быстры и необычайно точны. Он мгновенно оказался сбоку от противника и классически разобрался с ним. Крутнувшись вокруг своей оси, вынес ногу, но намеренно не стал бить в лицо — его ботинок просвистел в сантиметре от носа оппонента. Словно юла, не останавливаясь, он резко пригнулся и снес его подсечкой.
Сергей не уступал в классе. Не вставая с места, он развернулся на крутящемся стуле и, опираясь спиной о стойку, двумя ногами ударил своего в грудь. Проследив за его полетом и насладившись звоном разбитого окна, Марк ухватил жертву Овчинникова за шиворот и поставил на ноги. Неотрывно глядя на него, негромко сказал:
— Мы хотим поговорить с Алибеком Уваровым. Позови его.
Под глазами джигита забились сразу два нервных тика. Вдобавок он играл желваками. Он рвался в бой, понимая, что проиграет его. На него с усмешкой, а на дерзких посетителей с уважением смотрели все клиенты ресторана, включая проституток. Горячая кровь затмила разум, и он приподнял кулаки. Марк ударил его головой в лицо и повторил свою просьбу:
— Позови Алибека. А ты, гарсон, налей нам хорошего пива.
Из неприметной двери в конце зала появился невысокий длинноволосый парень. В нем присутствовало что-то от славянина и в то же время — от горца. Горбатый нос, черные волосы и длинный узкий подбородок. Ворот светлой рубашки лежал поверх серого пиджака.
Марк узнал его, этот парень находился в своей лодке, когда приятели брали напрокат «вишеру».
— Слышал, у тебя есть лодка. Пошли, прокатимся. Только не говори, что ты не закончил партию. Ты давно ее закончил, мразь. А ну, пошел на выход!
Для острастки Марк, вытащив из-за пояса пистолет, направил его на приятелей Уварова, вышедших вслед за ним из подсобного помещения. Они остались на местах.
— Вы недолго будете гадать, кто и зачем нашумел в ресторане.
Мысля штампами, они пришли к выводу, что «разборки крутые», все претензии к Алибеку, занявшему нелегкий пост Рушана Казимирова. Во что бы он там ни вляпался, отвечать ему.
За углом стоял милицейский «УАЗ», за рулем — ни жив ни мертв — Рашидов. Мельком глянув на местного авторитета, следователь послал долгий взгляд Марковцеву, усевшемуся на переднее пассажирское кресло.
— Сережа, мы так не договаривались, — мягко напомнил он.
— Усман, — в том же тоне ответил Марковцев, — я делаю за тебя твою работу, а ты еще и недоволен. — Обернувшись на Алибека, сидящего в компании Овчинникова, он предложил:
— У тебя два варианта на выбор. Ты рассказываешь про свою связь с Султаном Амировым, и я пускаю тебе пулю в голову. Или ты молчишь, и я отдаю тебя в руки брату Шамиля. Как поступит с тобой Магомет, мне все равно. Но ты очень, очень долго будешь жалеть о том, что не принял мое первое предложение. Через полчаса Магомет сядет в катер и возьмет направление на остров, куда прибило тела его пацанов. Даю тебе пять минут на раздумье.
Эти слова прозвучали для Алибека как-то отвлеченно. Он не видел за ними реальной угрозы. Наверное, потому что еще ни разу в жизни по-настоящему не отвечал за свои действия. Если бы его хотели убить, не посадили бы в милицейскую машину.
Убить… Как это? Он живой — и вдруг… Такое может относиться только к другому человеку, к нему неприменимо это слово — смерть.
Марковцев посмотрел на часы:
— Поехали, Усман, в конец улицы Артема. — Его следующие слова предназначались только Алибеку. — На берегу нас ждет лодка, «вишера». А в ней, еле живой, Леша Гальчиков. Он неумело, как мог, рассказал Магомету, как ты со своими дружками топил его детей. Ну, чего ты побледнел? Думал, не осталось свидетелей? Поехали, поехали, Усман, не телись.
— Погоди, — остановил следователя Алибек. — Я все расскажу, а вы меня отпускаете.
— Я пускаю, — поправил его Марк. — Пулю в твою голову, если ты забыл. По-е-ха-ли, — раздельно повторил он, поторапливая следователя.
«УАЗ» вырулил на дорогу и, минуя автовокзал, выехал на улицу Артема.
Они блефуют, лихорадочно размышлял Уваров. Да еще слово «свидетель» наводило его на мысль о себе в качестве именно свидетеля. Хоть и продажная, но все же милиция; еле живой, но все же свидетель Гальчиков; уже напуганный, но такой же очевидец Уваров. Хилая, какая-никакая, но следственная цепочка, из-за которой его могут, должны отвести в подвал отделения милиции. Как оттуда выбраться — вопрос третий, второй — как избежать встречи с Магометом. Его не остановят ни дряхлые стены ОВД, ни его сотрудники. Но не пуля, нет. Даже сравнительно малый промежуток времени виделся сейчас огромным, даже спасительным. Ибо порой не знаешь, с какой стороны придет спасение. А вдруг?
Очень похоже рассуждал некогда Султан, мысленно призывая Алибека прийти к нему на помощь.
— Останови, — снова попросил Уваров. Ему казалось, он нашел выход из трудного положения. — Я согласен. Расскажу все, что знаю. Даже больше.
— Нельзя рассказать больше, чем знаешь, — заметил Сергей. — Соврать — да.
Так часто бывает — перехватывает вдруг дыхание, волной накатывает слабость от предчувствия или близости жуткого известия. Но что может сообщить Алибек такое, от чего дышать стало тяжело?
Сергеем овладело нетерпение. Чего медлит этот ублюдок? Еще немного, и Марк схватил бы его за грудки.
— Султан, — с запинкой выговорил Алибек, — сказал Шамилю, что это ты продал его. Нашел в Москве чеченцев из тейпа Султана и потребовал с них деньги.
Если что и могло превратить лицо Марковцева в серую маску, так только это известие. Пожалуй, Алибек оказался прав: можно рассказать больше, чем знаешь. И услышать. Покойный дагестанец мог услышать от Сергея главную причину, заставившую его принять предложение: видеокассета, на которой был запечатлен сломленный дагестанский парень, убивающий своего земляка. По силе этот сюжет не уступал известию, которое буквально обрушилось на Марковцева.
Шамиль не знал главного и умер, проклиная Сергея. Марковцев знал все, но, кроме как глотать подступивший к горлу комок адреналина, сделать ничего не мог.
Он все приписал на свой счет. Даже то, что не пришел за обещанными деньгами, а позже сказал Шамилю в телефонном разговоре все, точнее, подтвердил свое предательство: зачем ему деньги, жалкие сто или двести тысяч, когда он в той же Москве мог получить больше? Получил. Получил по заслугам.
— Давай дальше, — потребовал Марк с хрипотцой в голосе. — Скажи мне имя человека, которого я нашел в Москве.
Алибек снова ответил, запинаясь:
— Лече… Дугушев.
— Ты стукнул ему о пленнике Наурова?
— Нет, не я. Какой-то человек в Москве. Случайно. Он еще хотел обменять какие-то меченые деньги. Он…
— Все, заткнись! — не сдержался Марк. Глянув на Овчинникова, качающего головой, он тихо, сквозь зубы посоветовал:
— Ничего не говори.
— Могила, — коротко бросил Андрей.
На берегу, почти напротив дома капитана Санникова, находилось несколько человек. Магомет Науров и его двоюродный брат стояли рядом с лодкой. Жена Магомета и две ее подруги держались особняком. Как только с пригорка съехал милицейский «УАЗ», дагестанец отослал жену домой:
— Иди. Я привезу детей завтра утром.
До сегодняшнего дня Магомет надеялся получить известие о сыновьях — живых, узнать сумму выкупа. Все его надежды рухнули с появлением на берегу Алексея Гальчикова — вот кого он проклинал время от времени, когда все же неимоверными усилиями отбрасывал мысль о своих детях как о заложниках. Предчувствовал, что дружба с русским парнем, который старше их, до добра не доведет. И еще эти походы на лодке.
Но все изменилось. Алексей и Магомет рядом. Правда, стараются не смотреть друг на друга.
Алибек напрасно протестовал и дергался: Овчинников быстро успокоил его, взяв за горло крепкими пальцами, и не отпускал до самого берега.
— Ты обещал! — выкрикнул Алибек, когда его вытаскивали из машины.
— Я обманул тебя, — ответил Марк.
Он долго смотрел на «вишеру», удаляющуюся от берега. На ее борту находилось три человека: Магомет с братом и связанный по рукам и ногам Алибек Уваров.
Покачивая головой, Сергей, отводя взгляд в сторону, тихо обронил:
— «Равным образом и добрые дела явны».
— Что? — не расслышал Андрей.
— Я говорю, нужно еще раз поздороваться с Султаном Амировым. Этот гад столько натворил…
«Свято место пусто не бывает». Нет, Марк был не прав. Султану даже в тюрьме не место, а он грешным делом хотел возвратить его в Лефортово, чего бы ему это ни стоило. А Овчинников, как показалось Сергею, поддержал эту идею.
Его размышления прервал голос Рашидова.
— Друзья… — сказал следователь, избегая взглядов обоих. — Не в том смысле, что вы мне дороги… Будет лучше, если вы побыстрее уедете, а я начну подчищать за вами дерьмо.
— Не надо ничего подчищать, — посоветовал Сергей. — Тебе, Усман, не хватает фундаментальной подготовки. Живи по принципу: эти хорошие, эти — плохие, ты за хороших. Вот и все.
— Кто это сказал?
— Можешь приписать эти слова мне.
Теперь приятелям предстояло оперативно выяснить личность Лече Дугушева. Со слов Уварова, он москвич, но кто знает? Если все окажется правдой, то вернулся ли он в Москву? Здесь ему, равно как и Султану, делать нечего, тут минное поле. Они сами оставили мины и забыли огородить их вешками, объявили не войну, а полный беспредел.
Первоочередная задача Султана на первых порах, на взгляд Марковцева, — это объединение нескольких разрозненных боевых отрядов в Чечне, так называемой «третьей силы». Без него они никто, грязно-зеленые камуфлированные мишени, а с ним, бывшим главнокомандующим восточным фронтом дудаевской армии, — новая, ярко-зеленая волна освободителей. Уже сейчас слухи об освобождении Султана будоражат весь Северный Кавказ. Он объединит отряды, а сам займется основным делом, диверсионно-подрывной работой.
Для переговоров с полевыми командирами ему необходим надежный канал в Чечню. Но вот полезет ли он в самое пекло? Вряд ли. Он убил дагестанца и поставил себя вне закона на территории Дагестана или хотя бы на его прикаспийской части. Был ли у него другой выход — вопрос к самому Султану. Марковцев уже с напарником предстояло определить его путь, намерения.
Скоро в Москве детективы Овчинникова начнут собирать на Дугушева информацию, а партнерам предстояло выяснить — хотя бы через вторых лиц — отношение полевых командиров к Амирову. Им нужна была «темная лошадка».
— Сходим в штаб, поговорим с морскими разведчиками, — решил Марковцев. — Прохоренко дал им приказ не трогать нас, но ничего не сказал о помощи.
— Сходите к мулле, — неожиданно предложил Рашидов.
— Зачем? — удивился Марк.
— Сходите, сходите, — с восточной хитрецой в глазах настаивал следователь. — Если мулла ничем не поможет, назовет имя человека.
— Нет, — покачал головой Сергей, — лучше уж мы исповедуемся в штабе у разведчиков. Как считаешь, Андрей?
— К мулле не пойдем, — согласился Овчинников. — Разведка как-то ближе нам, роднее.
Глава 19 Затишье перед бурей
58. Дербент
Кряжистого чеченца с мясистым, поросшим волосами носом, одетого в теплый вязаный свитер и потертые джинсы, звали Маликом. Выступая в качестве дипломата, «темная лошадка», в глазах Сергея максимум тянувшая на неопрятного пони, согласился дать общеполитическую оценку как по самой Чечне, так и вокруг нее — Дагестан, Ингушетия, Грузия. Расклад сил, если проще.
— Вы журналист? — на всякий случай спросил бывший народный заседатель в городском суде, ибо часто встречался с пишущей братией. Он говорил с характерным чеченским акцентом.
— Нет, — ответил Марковцев, окидывая взглядом скромное, пахнущее пылью жилище: софа, застеленная клетчатым пледом, низкий стол, книжные шкафы, на стенах ковры, даже дверью в эту небольшую комнату служил ковер. Действительно, здесь удобно давать интервью, записывать на магнитофон: акустика отличная, как в студии. Высокие тона поглощаются, низкие приобретают насыщенное, полное звучание.
— Как мне вас называть?
— Если хотите, не называйте никак.
Дипломат с минуту оценивал эту странную фразу, но так ничего и не понял.
— Ваши цели? — спросил Малик.
— Найти Султана Амирова, — прямо ответил Сергей.
Что ж, чеченец не раз общался с представителями российских спецслужб, с офицерами военно-морской разведки, от чьего имени и выступал этот человек; однако полупрозрачное откровение гостя, или намек, именно в эту минуту произвело на него особое впечатление. Малик опустил обычное свое вступление: мол, мира на чеченской земле хотят многие, для этого используются все средства, включая переговоры на разных уровнях с участием правозащитников, представителей администрации Чечни и прочими заинтересованными лицами. Начал он, как и полагается «лошадке», с места в карьер:
— Я в курсе, что натворил Султан в Южном. Вы получите информацию. Так или иначе, но она пойдет, собственно, от событий в Дагестане. На днях в Шали и Курчалой вошли две группы чеченских боевиков — сто и пятьдесят человек — и дали бой российским военным. Хочу сразу сказать, что это совпадение. Никто не активизировался после побега Амирова.
— Он может объединить несколько мелких отрядов? — Статистика, приведенная Маликом, вынудила Сергея задать этот вопрос одним из первых.
— Да, вполне. С одним дополнением: если бы круг определенных людей знал, где находится Султан, ему бы предъявили ультиматум. Его не хотят видеть в Чечне. Это твердая позиция. И он сам не полезет в Чечню. Два года назад он совершил ошибку, взяв в плен сына Шамиля Наурова, сейчас повторил ее. Да, Султан был главнокомандующим дудаевской армии, пока не перешел на сторону беспредела. Так что возможности возглавить разрозненные отряды боевиков у Амирова на первых порах не будет.
«Что же происходит на родине Султана Амирова? — покачал головой Марк.
— Почему так быстро его вчерашние братья успели спеться против него? Однорукий Хаттаб и одноногий Басаев. Они ненавидят друг друга. Компания уродов не хочет принять в свои ряды «полноценного» человека. В семье не без здорового?»
— Что вы знаете о Лече Дугушеве? — спросил он.
— По персоналиям отвечать я не намерен — даже если бы вы назвали свое настоящее имя и должность. Извините, я на минуту оставлю вас.
* * *
Свершилось — пусть дождь барабанит не по крыше своего дома, но все же по крыше.
Знамение — Султан так и не увидел дождя из узкого оконца подвала в доме Наурова. Там он походил на собаку, вокруг которой выстроили этот каменный мешок и проделали слишком узкий лаз.
«В Москву! В Москву!..»
Грохот взрывов — «как много в этом звуке для сердца русского…».
Взрывы должны прозвучать в один день и час. Если в Чечне взрывчатое вещество выплавляют из неразорвавшихся снарядов, то в Москве в подвале школы, по словам Лече Дугушева, накопился порядочный запас тротиловых шашек: в ярко-красной упаковке, радующей глаз. Три мешка, как раз хватает на три дома.
Но все это в перспективе, хотя и радужной, а сейчас пришла пора окончательно разобраться с наболевшим вопросом.
* * *
Султан, ожидая надежных проводников и Лече Дугушева, временно остановился у бывшего народного заседателя потому, что тот был на хорошем счету у спецслужб. Жил тихо, мирно, хотя с его лица никогда не сходило недовольное выражение. С одной стороны — это маска, с другой — естественная, словно навеки застывшая реакция. Чему радоваться ему, чеченцу? А его соседу армянину, лезгину и всем горным дагестанцам?
Он откровенно испугался, когда вышел на кухню и увидел в руках Султана автомат.
— Нет! — горячим шепотом запротестовал Малик. — Не смей проливать кровь в моем доме! Мне здесь жить. Жить моей дочери, внукам.
Подрагивающей рукой он чиркнул спичкой и поднес огонек к газовой конфорке. Добавив в чайник воды, так и остался стоять спиной к гостю.
— Я узнал его, — повторил Амиров. И, словно боясь ошибиться, еще раз подошел к окну и тронул рукой занавеску. Десять минут назад, стоя на этом месте и сжимая в руках автомат, он увидел остановившуюся машину, человека, ступившего за калитку. Первая, она же единственная мысль: его выследили. Причем напал на его след человек, о котором он не мог забыть, но не чаял встретиться вновь.
— Спроси, чего он хочет, — бросил Султан хозяину, а сам, пользуясь затяжкой времени, поспешил в соседнюю комнату, оттуда в другую, где разместилось несколько человек. — Вставай, Аслан, — толкнул он дремлющего Гумисту, — у нас гости.
— Кто? — спросонья вращал глазами чеченец.
— Спаситель, мать его! Воздушный террорист-акробат. — Султан дословно вспомнил реплику Марковцева на борту лайнера: «Я работаю за деньги, но могу наплевать на них. Так что сиди смирно и рта не раскрывай. Ты вдоволь наговоришься с теми, кто заплатил за тебя». Эти слова врезались в память еще и оттого, что адресовал их один террорист другому террористу. Забавный, уникальный случай.
Совсем недавно бывший подполковник, в представлении Султана, находился в одиночной камере: к одной стене задом, к другой передом, читающим Новый Завет. И вот этот гибрид оказался на свободе. Не сдох, однако, приехал будто с инспекционной проверкой.
И еще одно вызывало в груди Султана исступленный протест. Его покоробила короткая вспышка нерешительности, когда он душил в спальне Шамиля Наурова, а в голову лезли совсем не геройские мысли о том, что его как убийцу знает какой-то Марковцев! Как убийцу его знают сотни тысяч, миллионы!
Нет, нерешительность — это плод воображения, которым его потчевали старый дагестанец и его придворные собаки-охранники, не разбирающиеся в музыкальных и новостных рейтингах «Радио России». Скоты, идиоты! Постоянно слушали не на той волне. Султан показал им правильную волну, утопив в озере; и Шамиль насмотрелся волн, глядя на тонущих племянников.
— Какой акробат? — Голос Гумисты вывел Султана из кратковременного ступора.
— Тихо! — прошипел Амиров, прижав палец к губам. Он явственно различил звук шагов: одни тяжелые и шаркающие, принадлежащие хозяину дома, другие легкие, несмотря на то, что гость возвышался над хозяином на целую голову. Ведет Марка в комнату, баран!
И вот спустя несколько минут снова услышал нелегкую поступь хозяина, его угнетенную, испуганную физиономию, дрожащие руки.
— О чем вы с ним говорили? И как он вышел на тебя?
— Наводит общие справки, — отозвался хозяин. — Сослался на офицера разведки из экипажа в Южном. Похоже, он не знает, что ты здесь. — Только сейчас в голосе хозяина прозвучало облегчение.
— О чем конкретно он спрашивает?
— О Лече Дугушеве.
— Надо задержать его в этих краях. — Действительно, подумал Султан, ни к чему пачкать кровью дом друга, чья помощь еще может понадобиться. — Расположи его к себе, расскажи все про Дугушева, про меня, себя, своего кота. Успокой его, усыпи. Пообещай к завтрашнему дню собрать дополнительные сведения. Он не сказал, где остановился?
Хозяин покачал головой, тронув чайник. Горячий, но еще не закипел. Чеченец приготовил две чашки, насыпал заварки.
Султан тем временем ломал голову над нестыковками. Если Марковцев представляет частное лицо, то при чем здесь ссылка на военно-морскую разведку? Однако при всем несоответствии бежавший преступник не мог официально работать на спецслужбы, разве что контактировать с отдельными офицерами в обусловленных его положением беглеца пределах.
Он знает имя Дугушева. Откуда? Амиров не мог знать того, что человек, назвавший имя Дугушева, сейчас умирал на маленьком островке мучительной смертью. Магомет, разбирая могилу сыновей, бросал камни в убийцу. Алибек, не в состоянии уворачиваться, связанный лежал между двух валунов. Он больше не мог управлять разбитыми лицевыми мышцами, разнять сломанные челюсти, взглянуть на мир обоими глазами. Едва ли он мог проклинать русского паренька, натаскавшего и завалившего могилу нескончаемым количеством острых камней, которые продолжали врезаться в голову, вспарывать кожу, ломать ребра… Где-то в глубине сознания Алибека засела тоскливая фраза, брошенная Магометом своей жене:
«Я привезу детей завтра утром». А сейчас только вечер…
Гумиста, прихватив с собой только армейский «ТТ», вышел из дома, соблюдая величайшую осторожность: чтобы не скрипели половицы, ступал на внутреннюю часть ступней ближе к плинтусу. Оказавшись во дворе, через щели в заборе увидел две машины, поджидающие Марковцева. Запомнив номера, вышел через заднюю калитку и уселся за руль своей «четверки». Непрошеные гости уберутся отсюда в том направлении, откуда приехали. Его же задача — аккуратно проследить за ними, однако стоит сделать это на подступах к Южному, ибо опытный взгляд определит слежку за время пути.
* * *
Чеченец отсутствовал не меньше пяти минут и вернулся с двумя чашками крепко заваренного чая.
— Я отвечу на ваш вопрос, — сказал он, словно советовался на кухне с ворчащим на газу чайником. — Вы спрашивали меня о Лече Дугушеве?
— Да, — кивнул Сергей.
— Что же, человек с похожей фамилией — личность известная, уголовник-рецидивист, единомышленник Султана Амирова. Он входит в состав то ли Координационного центра духовных управлений в России, то ли Духовного правления мусульман Сибири и Дальнего Востока с центром в Москве.
— Легальные организации? — спросил Марковцев.
— Да. И финансовая подпитка тоже: главы местных организаций безвозмездно предоставляют им часть нефти и газоконденсата для последующей реализации.
— Чем они занимаются?
— Не так давно со мной поделился кое-какой информацией знакомый офицер ФСБ. Я понял, что на основе этих так называемых центров существуют молодежные мусульманские школы. Там через призму нетрадиционных для России мусульманских канонов проходят обработку и полулегально вывозятся за рубеж особо прилежные ученики.
— Зачем вывозятся?
— Для дальнейшего фундаментального обучения.
По сути, «дипломат» говорил о лагерях смертников, которых отпевают еще при жизни. Их цель — не жизнь, а смерть во имя веры. Здесь, на территории предполагаемого ваххабитского государства, — начальная подготовка смертников (бомбардировка сознания внушением необходимости жить по ваххабитским законам, своеобразная диета, депривация), а в Турции, к примеру, — окончательная. Здесь их учат ненавидеть врага и любить свою родину, там — как отдать за нее жизнь.
Целые лагеря смертников, плотные ряды учителей. Результаты их стараний — налицо. Кто-то очень точно подметил: бомбами не рождаются, бомбами становятся.
— И много их вывезли? — спросил Сергей.
— Полагаю, полтысячи наберется. О них, если честно, начали вспоминать совсем недавно, после побега Амирова и терактов в Америке. Отчасти потому, что центры находились в прямом подчинении Султана, идея, которую он воплощал в жизнь: пантюркизм и воссоздание Великого Турана. Спецслужбы владели информацией о том, что ваххабиты уже давно обосновались в Казани, Москве, но активных мер не предпринимали. Иногда, правда, посылали в МИД требования на высылку того или иного гражданина Турции, Саудовской Аравии, которые примелькались среди преподавателей этих школ.
«Сдает Султана и его окружение по всем параграфам, — отметил Марковцев, — и имеет на то полномочия. Хорошо, что мы не вняли совету Рашидова и не пошли к мулле».
— Собственно, Амиров был для шакирдов культовой личностью. Культовой потому, — пояснил Малик, — что находился от школ на расстоянии: то очень далеко, в Чечне, то очень близко — в Лефортове. Но если в первом случае он продолжал руководить, то в последнем — нет. Уверен — он не доверял даже своему адвокату.
— Ожидаете активизации его деятельности?
— Да. Султан начнет с терактов. А жертвы сейчас, особенно сейчас, — выделил чеченец, — никому не нужны.
— Ему намеревались предъявить только ультиматум? А что слышно о конкретных действиях?
— Конкретно — ничего. Постараюсь объяснить почему. Масхадов, как всегда, выдержит паузу, то есть будет молчать или буквально излагать свои мысли взглядом. Басаев и Хаттаб вместе не выскажутся по этому вопросу, а отдельно их мнения не стоят ровным счетом ничего. Они зависят друг от друга — это деньги Эмира и чеченские корни Шамиля. Удугов далеко, в Катаре, у него свой интернет-сайт — что тут можно добавить, кроме виртуальных переговоров или виртуальных идей? Пожалуй, Арсанов и Гелаев не разойдутся во мнениях, потому что они сторонники развития чеченских традиций жизни. Попробуйте усадить за один стол этих разных людей. Не сядут. Да и не смогут сесть. А каждый по отдельности не сможет решить проблему под названием Султан Амиров. Он для них — на правах изгоя, большего ждать не приходится. И еще один момент: еели Султан все же сунется в Чечню, в селениях начнутся массовые зачистки — кому это нужно?
Марковцев тут же провел аналогию: то же самое сейчас происходит и с Усамой бен Ладеном — он изгой для всего мусульманского мира, его готовы выдать, лишь небольшая часть поддерживает преступника, да в относительной целости сохранилась его террористическая сеть «Аль-Кайда».
— Спецслужбы часто консультируются с вами? — напоследок спросил Сергей.
На иронию в голосе собеседника чеченец отреагировал сдержанно, в какой-то степени по-русски:
— На мне свет клином не сошелся. Не я один советчик. Нас слушают, но не слышат.
Все же его последние слова прозвучали с восточным сарказмом.
Он откинул край ковра, и Марковцев, нагнувшись, вышел из комнаты.
Возле двери хозяин остановил гостя. Постояв в нерешительности, задал последний вопрос:
— Я все же спрошу: какую структуру вы представляете? Если не хотите отвечать… — И пожал плечами.
— Никакую. Частный интерес.
— Тогда вот что. Зайдите ко мне завтра. Может, я сумею собрать кое-какую информацию. Много не обещаю — люди боятся. Своих, чужих. До свиданья.
Они обменялись рукопожатиями, и Марковцев вышел на пыльную улицу.
* * *
— Ну что? — спросил Овчинников, когда Сергей сел в машину.
— «Будни и праздники Серафимы Глюкиной», — подвел итог встречи Марковцев. — Искать Амирова придется своими силами.
— А на что ты еще надеялся? — удивился Андрей.
— Да были надежды, — ушел от ответа Марк. — Дождемся известий от твоих мужиков. Если Лече Дугушев в Москве, значит, и Султан в столице. В Дагестане и Чечне ему нет места, он на правах изгоя, как сказал высокопоставленный дипломат от независимой Ичкерии. А в Москве ему, во-первых, легче скрыться — там его искать не будут. Во-вторых, он окажется близко от целей — наверняка захочет выйти на бис. Выберет пару жилых домов и рванет. Скрываться он может в одной из мусульманских школ. А такие есть и в Казани. — Сергей покачал головой. — Не дай бог он уехал в Татарстан, там найти его будет очень трудно.
— Можно выложить всю информацию спецслужбам, — осторожно предложил Андрей.
— Можно, но не нужно. В отличие от нас, они будут готовить операцию ровно три года, в соответствии с законом. Тогда как мы тянуть не станем. Мы — оптимальный вариант во всех отношениях. И вообще, теперь это мое дело, — тихо закончил Марк.
Теперь Султан его кровник. Из-за этой мрази старик Науров проклинал имя Сергея, с ним же и испустил свой дух, словно выплюнул его. Несмотря ни на что, Марк хотел услышать проклятья в свой адрес, запомнить их слово в слово, подпитаться ненавистью к мрази, которая использовала самый запрещенный из всех запрещенных приемов.
— Что я с ним сделаю!.. — также тихо произнес Марк, качая головой. — Я отчетливо представляю, что я с ним сделаю.
— Ты о чем?
— Да все о своем, о девичьем. Поехали в отель, — поторопил Марковцев партнера, поймав краем глаза уходящий за горизонт рубиновый диск солнца.
— Пора выходить на связь с твоими мужиками.
59
В «Богосской вершине» их ждали свежие новости. Часть пришла по факсу на имя начальника службы охраны филиала «Мегаполиса» и затем передана по гостиничному телефону. Во-первых, стоило отметить места жительства Лече Дугушева, коих набралось немало. Чеченец имел две трехкомнатные квартиры в центре Москвы, одну в Южном Измайлове и дом в Ближних Прудищах, за Московской кольцевой дорогой. Дугушев вряд ли вернулся в Москву. Возможно, определятся на этот счет они завтра. Так что Марка и Овчинникова ждала еще одна беспокойная ночь в отеле: сниматься с якоря, словами Андрея, не имело смысла. Отвечая на нетерпеливый взгляд партнера, он высказался согласно ситуации, не предполагая, что слова его окажутся пророческими: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе».
Вся информация поступила без участия главного источника информации, Кати Скворцовой, а силами охранной структуры Овчинникова, сработавшей на «отлично». Собственно, они «пробивали» клиента по оперативным каналам ГУВД и МВД.
Андрей недвусмысленным вопросом возвратил Сергея к разговору о Кате:
— Чем, интересно, сейчас занимается офицер ФСБ?
— Ты о ком? — прикинулся Марк болваном.
— О Кате. Вы вроде поссорились.
— А я предупреждал, что однажды исчезну с ее горизонта.
— Глаза у нее красивые, — многозначительно выпятив нижнюю губу, часто покивал Овчинников.
— Ну и?.. — Марковцев скосил глаза на приятеля. — Красивые, а дальше? Как синие облака, как море, как утренняя дымка? Ей нужно то, отчего бегу я. Ей хочется видеть меня с зассанным ребенком на руках: «Ой ты мой золотой! Ой батюшки!» Она добивается диагноза: жена Сергея Марковцева.
Овчинников рассмеялся.
— Интересно, почему меня не тянет посмеяться над тобой?
— Что, есть повод? — поинтересовался Андрей. Приятели приводили себя в порядок после перенасыщенного событиями дня: сидели в сауне отеля и потягивали немецкое пиво. Прядь волос, которой Овчинников прикрывал поредевшую макушку, сейчас мокрой мочалкой падала на ухо. Сбоку такая молодежная прическа выглядела модной, зато когда он поворачивал голову, менялось все — прическа, его лицо, одна половина которого, казалось, улыбалась, тогда как другая пугала какой-то безжизненностью. Ему бы искусственный глаз на плешивую сторону, рассеянно подумал Сергей.
— Недавно я в буквальном смысле слова отдохнул в квартире путаны, — продолжил Марк, обращаясь к «нормальной» стороне Андрея. — И понял: мне не нужна жена, подруга, мне нужна гейша. Приветливый взгляд, заботливые руки. Чтобы представала она пред моими очами только тогда, когда я захочу. Я не хочу любить, потому что начну ревновать.
— Ревность развлекает, — заметил Андрей.
— Меня развлекает автомат Калашникова. И давай закроем эту тему.
Но тут же вернулся к ней снова:
— Она сама сказала: мол, не хочет помогать, потому что у нее есть дела поважнее. А ведь в тот раз я ее не просил о помощи. Вот сейчас спроси ее, на чьей она стороне, — Катя ответит: «Еще не решила». Почувствуй разницу в вопросах и ответах, Андрей, и ты все поймешь.
Так или иначе они старались избегать основной темы, касающейся Султана Амирова. Ведь важно уметь расслабиться не только телесно.
И в Марке, и в Андрее сидело сейчас по два человека. Приметив в приятеле такое раздвоение визуально, Сергей точно знал о таком же разделении его чувств, эмоций. Может, Андрей остыл, но и без прежнего воодушевления он все же продолжит работу. Удовлетворение придет позже, причем не диким восторгом, а скорее проявится усталым взглядом, легкой улыбкой; придет опустошенность — этого не избежать. Ведь шоколад сам по себе горький.
Бывший капитан «Гранита» возлагал какие-то свои надежды на поездку в Дагестан, как баталист, рисовал перед собой пусть не скорые, но решительные картины боевых действий. А может, ничего такого и не было; повседневная рутина перемолола все — воспоминания, действительность, мечты. Винегрет. Его едят ложкой, не выбирая. Вот и хапнул порцию Андрюха, закусил, напевая — уже монотонно: «Мне все снятся военной поры пустыри». И не ему ли знать, что настоящие победы выстраданные.
— Я тоже устал, Андрей, — поделился своими мыслями Марковцев. — Действительно все обрыдло, нет азарта. Какие-то холодные мы стали. Таких, как мы, не разогреешь; обжечь можно. Вскрикнул, вскочил, подул и забыл.
Овчинников покивал головой: «Разогреть нельзя, обжечь можно».
— Да, ты верно подметил. Сам я долго не мог подобрать определения. Надолго нас не хватает, это правда.
— Ладно, хватит париться, — закруглился Марк. — Все равно не согреемся.
— Интересно, дипломат, с которым ты говорил, — чья креатура?
— Не знаю. Но кого-то одного не представляет. Кавказский ставленник, одним словом. Знаешь, кого он мне напомнил?
— Кого?
Сергей проследил за поворотом головы партнера, насладился трансформацией его лица и намекнул:
— Нашего общего друга. Он капитан первого ранга, возглавляет в ГРУ «экспертно-проблемный» отдел. Гру-узный такой мужик.
— Не говори при мне его фамилию.
* * *
Султан поджидал товарища на месте, которое ровно один час и сорок минут назад покинул Марковцев. Чеченец словно пытался познать сущность своего врага, ощущая его невидимое присутствие, его зловещий фантом, витающий в этой комнате, злой дух, что всегда действует ради собственной выгоды, ради себя. И что за выгоду преследует Марковцев? На ум пришло определение, созвучное с сущностью злого духа, сатаны: сатисфакция. Марк ищет удовлетворения.
Не таясь, во двор въехали «Жигули» четвертой модели с Гумистой за рулем. Громко хлопнув дверцей, к комнате тем не менее он подошел неслышно. Откинулся край ковра, пропуская чеченца. Встретив вопросительный взгляд командира, Аслан ответил коротко, по существу:
— Они остановились в «Богосской вершине».
— Сколько их? — После продолжительного молчания собственный голос показался Амирову неродным.
— Основных двое. Сняли номер на втором этаже. Окна в середине восточного здания, точнее не скажу, выходят на центральную аллею. Остальные — трое или четверо, не сумел посчитать, — вроде как охранники. Их джипы с местными номерами стоят на площадке, напротив входа в гостиницу.
— Отлично! — взбодрился Султан. — Напомним русским «афганскую зачистку».
Это выражение расшифровывалось просто: вначале автоматная очередь, потом вопрос: «Кто идет?»
Небольшая команда Амирова разместилась на двух легковых машинах. Боевиков вместе с командиром насчитывалось десять человек. Их как раз хватало на подобную операцию, поскольку Султан не раз доказывал, что проще действовать силами организованного меньшинства, нежели задействовать сотню, которая по своей многочисленности уже являлась неорганизованным большинством.
Подобная тактика во все времена обречена на успех. Султан брал дагестанские селения, наводил ужас на соседние республики, которые корежило от одного только известия: «Банда Султана Амирова проникла на территорию Дагестана и движется к границе Ставропольского края». Вставали на уши регулярные войсковые части Российского государства, зеленели, маскируясь, под болотными фуражками лица пограничников: идет меньшинство. Которое контролирует рынки в крупных городах России, игорный и прочие бизнесы, коммерческие и государственные банки, «ставит на счетчик» всех русских свиней, рабов по своей сути. Начиная с примитивных счетных палочек Чингисхана, заканчивая не менее примитивным загибом пальцев, сопровождаемых акцентом. Любым — картавым ли, гортанным, не имеет значения.
Как-то раз Султан задумался над парадоксальными историческими взаимоотношениями между народами Кавказа и России. Когда отступать было некуда, горцы сдавались на милость победителю и служили ему верой и правдой. Тогда как русские всегда дрались до победного конца, до последней капли крови. Выходило, русские сильнее. Они всегда побеждали… в борьбе за поражение. Вот где парадокс. Как ни искал Султан ответа на это противоречие, не смог найти его даже за многие месяцы, проведенные в следственном изоляторе Лефортова.
* * *
Машины на большой скорости двигались в южном направлении. Расстояние до Южного — тридцать километров, от поселка до отеля, рядом с которым лежало в низине небольшое селение, — порядка десяти.
Султан спокоен: обычный рейд на его веку, который мог затеряться среди десятков ему подобных.
58. Дербент
Кряжистого чеченца с мясистым, поросшим волосами носом, одетого в теплый вязаный свитер и потертые джинсы, звали Маликом. Выступая в качестве дипломата, «темная лошадка», в глазах Сергея максимум тянувшая на неопрятного пони, согласился дать общеполитическую оценку как по самой Чечне, так и вокруг нее — Дагестан, Ингушетия, Грузия. Расклад сил, если проще.
— Вы журналист? — на всякий случай спросил бывший народный заседатель в городском суде, ибо часто встречался с пишущей братией. Он говорил с характерным чеченским акцентом.
— Нет, — ответил Марковцев, окидывая взглядом скромное, пахнущее пылью жилище: софа, застеленная клетчатым пледом, низкий стол, книжные шкафы, на стенах ковры, даже дверью в эту небольшую комнату служил ковер. Действительно, здесь удобно давать интервью, записывать на магнитофон: акустика отличная, как в студии. Высокие тона поглощаются, низкие приобретают насыщенное, полное звучание.
— Как мне вас называть?
— Если хотите, не называйте никак.
Дипломат с минуту оценивал эту странную фразу, но так ничего и не понял.
— Ваши цели? — спросил Малик.
— Найти Султана Амирова, — прямо ответил Сергей.
Что ж, чеченец не раз общался с представителями российских спецслужб, с офицерами военно-морской разведки, от чьего имени и выступал этот человек; однако полупрозрачное откровение гостя, или намек, именно в эту минуту произвело на него особое впечатление. Малик опустил обычное свое вступление: мол, мира на чеченской земле хотят многие, для этого используются все средства, включая переговоры на разных уровнях с участием правозащитников, представителей администрации Чечни и прочими заинтересованными лицами. Начал он, как и полагается «лошадке», с места в карьер:
— Я в курсе, что натворил Султан в Южном. Вы получите информацию. Так или иначе, но она пойдет, собственно, от событий в Дагестане. На днях в Шали и Курчалой вошли две группы чеченских боевиков — сто и пятьдесят человек — и дали бой российским военным. Хочу сразу сказать, что это совпадение. Никто не активизировался после побега Амирова.
— Он может объединить несколько мелких отрядов? — Статистика, приведенная Маликом, вынудила Сергея задать этот вопрос одним из первых.
— Да, вполне. С одним дополнением: если бы круг определенных людей знал, где находится Султан, ему бы предъявили ультиматум. Его не хотят видеть в Чечне. Это твердая позиция. И он сам не полезет в Чечню. Два года назад он совершил ошибку, взяв в плен сына Шамиля Наурова, сейчас повторил ее. Да, Султан был главнокомандующим дудаевской армии, пока не перешел на сторону беспредела. Так что возможности возглавить разрозненные отряды боевиков у Амирова на первых порах не будет.
«Что же происходит на родине Султана Амирова? — покачал головой Марк.
— Почему так быстро его вчерашние братья успели спеться против него? Однорукий Хаттаб и одноногий Басаев. Они ненавидят друг друга. Компания уродов не хочет принять в свои ряды «полноценного» человека. В семье не без здорового?»
— Что вы знаете о Лече Дугушеве? — спросил он.
— По персоналиям отвечать я не намерен — даже если бы вы назвали свое настоящее имя и должность. Извините, я на минуту оставлю вас.
Свершилось — пусть дождь барабанит не по крыше своего дома, но все же по крыше.
Знамение — Султан так и не увидел дождя из узкого оконца подвала в доме Наурова. Там он походил на собаку, вокруг которой выстроили этот каменный мешок и проделали слишком узкий лаз.
«В Москву! В Москву!..»
Грохот взрывов — «как много в этом звуке для сердца русского…».
Взрывы должны прозвучать в один день и час. Если в Чечне взрывчатое вещество выплавляют из неразорвавшихся снарядов, то в Москве в подвале школы, по словам Лече Дугушева, накопился порядочный запас тротиловых шашек: в ярко-красной упаковке, радующей глаз. Три мешка, как раз хватает на три дома.
Но все это в перспективе, хотя и радужной, а сейчас пришла пора окончательно разобраться с наболевшим вопросом.
Султан, ожидая надежных проводников и Лече Дугушева, временно остановился у бывшего народного заседателя потому, что тот был на хорошем счету у спецслужб. Жил тихо, мирно, хотя с его лица никогда не сходило недовольное выражение. С одной стороны — это маска, с другой — естественная, словно навеки застывшая реакция. Чему радоваться ему, чеченцу? А его соседу армянину, лезгину и всем горным дагестанцам?
Он откровенно испугался, когда вышел на кухню и увидел в руках Султана автомат.
— Нет! — горячим шепотом запротестовал Малик. — Не смей проливать кровь в моем доме! Мне здесь жить. Жить моей дочери, внукам.
Подрагивающей рукой он чиркнул спичкой и поднес огонек к газовой конфорке. Добавив в чайник воды, так и остался стоять спиной к гостю.
— Я узнал его, — повторил Амиров. И, словно боясь ошибиться, еще раз подошел к окну и тронул рукой занавеску. Десять минут назад, стоя на этом месте и сжимая в руках автомат, он увидел остановившуюся машину, человека, ступившего за калитку. Первая, она же единственная мысль: его выследили. Причем напал на его след человек, о котором он не мог забыть, но не чаял встретиться вновь.
— Спроси, чего он хочет, — бросил Султан хозяину, а сам, пользуясь затяжкой времени, поспешил в соседнюю комнату, оттуда в другую, где разместилось несколько человек. — Вставай, Аслан, — толкнул он дремлющего Гумисту, — у нас гости.
— Кто? — спросонья вращал глазами чеченец.
— Спаситель, мать его! Воздушный террорист-акробат. — Султан дословно вспомнил реплику Марковцева на борту лайнера: «Я работаю за деньги, но могу наплевать на них. Так что сиди смирно и рта не раскрывай. Ты вдоволь наговоришься с теми, кто заплатил за тебя». Эти слова врезались в память еще и оттого, что адресовал их один террорист другому террористу. Забавный, уникальный случай.
Совсем недавно бывший подполковник, в представлении Султана, находился в одиночной камере: к одной стене задом, к другой передом, читающим Новый Завет. И вот этот гибрид оказался на свободе. Не сдох, однако, приехал будто с инспекционной проверкой.
И еще одно вызывало в груди Султана исступленный протест. Его покоробила короткая вспышка нерешительности, когда он душил в спальне Шамиля Наурова, а в голову лезли совсем не геройские мысли о том, что его как убийцу знает какой-то Марковцев! Как убийцу его знают сотни тысяч, миллионы!
Нет, нерешительность — это плод воображения, которым его потчевали старый дагестанец и его придворные собаки-охранники, не разбирающиеся в музыкальных и новостных рейтингах «Радио России». Скоты, идиоты! Постоянно слушали не на той волне. Султан показал им правильную волну, утопив в озере; и Шамиль насмотрелся волн, глядя на тонущих племянников.
— Какой акробат? — Голос Гумисты вывел Султана из кратковременного ступора.
— Тихо! — прошипел Амиров, прижав палец к губам. Он явственно различил звук шагов: одни тяжелые и шаркающие, принадлежащие хозяину дома, другие легкие, несмотря на то, что гость возвышался над хозяином на целую голову. Ведет Марка в комнату, баран!
И вот спустя несколько минут снова услышал нелегкую поступь хозяина, его угнетенную, испуганную физиономию, дрожащие руки.
— О чем вы с ним говорили? И как он вышел на тебя?
— Наводит общие справки, — отозвался хозяин. — Сослался на офицера разведки из экипажа в Южном. Похоже, он не знает, что ты здесь. — Только сейчас в голосе хозяина прозвучало облегчение.
— О чем конкретно он спрашивает?
— О Лече Дугушеве.
— Надо задержать его в этих краях. — Действительно, подумал Султан, ни к чему пачкать кровью дом друга, чья помощь еще может понадобиться. — Расположи его к себе, расскажи все про Дугушева, про меня, себя, своего кота. Успокой его, усыпи. Пообещай к завтрашнему дню собрать дополнительные сведения. Он не сказал, где остановился?
Хозяин покачал головой, тронув чайник. Горячий, но еще не закипел. Чеченец приготовил две чашки, насыпал заварки.
Султан тем временем ломал голову над нестыковками. Если Марковцев представляет частное лицо, то при чем здесь ссылка на военно-морскую разведку? Однако при всем несоответствии бежавший преступник не мог официально работать на спецслужбы, разве что контактировать с отдельными офицерами в обусловленных его положением беглеца пределах.
Он знает имя Дугушева. Откуда? Амиров не мог знать того, что человек, назвавший имя Дугушева, сейчас умирал на маленьком островке мучительной смертью. Магомет, разбирая могилу сыновей, бросал камни в убийцу. Алибек, не в состоянии уворачиваться, связанный лежал между двух валунов. Он больше не мог управлять разбитыми лицевыми мышцами, разнять сломанные челюсти, взглянуть на мир обоими глазами. Едва ли он мог проклинать русского паренька, натаскавшего и завалившего могилу нескончаемым количеством острых камней, которые продолжали врезаться в голову, вспарывать кожу, ломать ребра… Где-то в глубине сознания Алибека засела тоскливая фраза, брошенная Магометом своей жене:
«Я привезу детей завтра утром». А сейчас только вечер…
Гумиста, прихватив с собой только армейский «ТТ», вышел из дома, соблюдая величайшую осторожность: чтобы не скрипели половицы, ступал на внутреннюю часть ступней ближе к плинтусу. Оказавшись во дворе, через щели в заборе увидел две машины, поджидающие Марковцева. Запомнив номера, вышел через заднюю калитку и уселся за руль своей «четверки». Непрошеные гости уберутся отсюда в том направлении, откуда приехали. Его же задача — аккуратно проследить за ними, однако стоит сделать это на подступах к Южному, ибо опытный взгляд определит слежку за время пути.
Чеченец отсутствовал не меньше пяти минут и вернулся с двумя чашками крепко заваренного чая.
— Я отвечу на ваш вопрос, — сказал он, словно советовался на кухне с ворчащим на газу чайником. — Вы спрашивали меня о Лече Дугушеве?
— Да, — кивнул Сергей.
— Что же, человек с похожей фамилией — личность известная, уголовник-рецидивист, единомышленник Султана Амирова. Он входит в состав то ли Координационного центра духовных управлений в России, то ли Духовного правления мусульман Сибири и Дальнего Востока с центром в Москве.
— Легальные организации? — спросил Марковцев.
— Да. И финансовая подпитка тоже: главы местных организаций безвозмездно предоставляют им часть нефти и газоконденсата для последующей реализации.
— Чем они занимаются?
— Не так давно со мной поделился кое-какой информацией знакомый офицер ФСБ. Я понял, что на основе этих так называемых центров существуют молодежные мусульманские школы. Там через призму нетрадиционных для России мусульманских канонов проходят обработку и полулегально вывозятся за рубеж особо прилежные ученики.
— Зачем вывозятся?
— Для дальнейшего фундаментального обучения.
По сути, «дипломат» говорил о лагерях смертников, которых отпевают еще при жизни. Их цель — не жизнь, а смерть во имя веры. Здесь, на территории предполагаемого ваххабитского государства, — начальная подготовка смертников (бомбардировка сознания внушением необходимости жить по ваххабитским законам, своеобразная диета, депривация), а в Турции, к примеру, — окончательная. Здесь их учат ненавидеть врага и любить свою родину, там — как отдать за нее жизнь.
Целые лагеря смертников, плотные ряды учителей. Результаты их стараний — налицо. Кто-то очень точно подметил: бомбами не рождаются, бомбами становятся.
— И много их вывезли? — спросил Сергей.
— Полагаю, полтысячи наберется. О них, если честно, начали вспоминать совсем недавно, после побега Амирова и терактов в Америке. Отчасти потому, что центры находились в прямом подчинении Султана, идея, которую он воплощал в жизнь: пантюркизм и воссоздание Великого Турана. Спецслужбы владели информацией о том, что ваххабиты уже давно обосновались в Казани, Москве, но активных мер не предпринимали. Иногда, правда, посылали в МИД требования на высылку того или иного гражданина Турции, Саудовской Аравии, которые примелькались среди преподавателей этих школ.
«Сдает Султана и его окружение по всем параграфам, — отметил Марковцев, — и имеет на то полномочия. Хорошо, что мы не вняли совету Рашидова и не пошли к мулле».
— Собственно, Амиров был для шакирдов культовой личностью. Культовой потому, — пояснил Малик, — что находился от школ на расстоянии: то очень далеко, в Чечне, то очень близко — в Лефортове. Но если в первом случае он продолжал руководить, то в последнем — нет. Уверен — он не доверял даже своему адвокату.
— Ожидаете активизации его деятельности?
— Да. Султан начнет с терактов. А жертвы сейчас, особенно сейчас, — выделил чеченец, — никому не нужны.
— Ему намеревались предъявить только ультиматум? А что слышно о конкретных действиях?
— Конкретно — ничего. Постараюсь объяснить почему. Масхадов, как всегда, выдержит паузу, то есть будет молчать или буквально излагать свои мысли взглядом. Басаев и Хаттаб вместе не выскажутся по этому вопросу, а отдельно их мнения не стоят ровным счетом ничего. Они зависят друг от друга — это деньги Эмира и чеченские корни Шамиля. Удугов далеко, в Катаре, у него свой интернет-сайт — что тут можно добавить, кроме виртуальных переговоров или виртуальных идей? Пожалуй, Арсанов и Гелаев не разойдутся во мнениях, потому что они сторонники развития чеченских традиций жизни. Попробуйте усадить за один стол этих разных людей. Не сядут. Да и не смогут сесть. А каждый по отдельности не сможет решить проблему под названием Султан Амиров. Он для них — на правах изгоя, большего ждать не приходится. И еще один момент: еели Султан все же сунется в Чечню, в селениях начнутся массовые зачистки — кому это нужно?
Марковцев тут же провел аналогию: то же самое сейчас происходит и с Усамой бен Ладеном — он изгой для всего мусульманского мира, его готовы выдать, лишь небольшая часть поддерживает преступника, да в относительной целости сохранилась его террористическая сеть «Аль-Кайда».
— Спецслужбы часто консультируются с вами? — напоследок спросил Сергей.
На иронию в голосе собеседника чеченец отреагировал сдержанно, в какой-то степени по-русски:
— На мне свет клином не сошелся. Не я один советчик. Нас слушают, но не слышат.
Все же его последние слова прозвучали с восточным сарказмом.
Он откинул край ковра, и Марковцев, нагнувшись, вышел из комнаты.
Возле двери хозяин остановил гостя. Постояв в нерешительности, задал последний вопрос:
— Я все же спрошу: какую структуру вы представляете? Если не хотите отвечать… — И пожал плечами.
— Никакую. Частный интерес.
— Тогда вот что. Зайдите ко мне завтра. Может, я сумею собрать кое-какую информацию. Много не обещаю — люди боятся. Своих, чужих. До свиданья.
Они обменялись рукопожатиями, и Марковцев вышел на пыльную улицу.
— Ну что? — спросил Овчинников, когда Сергей сел в машину.
— «Будни и праздники Серафимы Глюкиной», — подвел итог встречи Марковцев. — Искать Амирова придется своими силами.
— А на что ты еще надеялся? — удивился Андрей.
— Да были надежды, — ушел от ответа Марк. — Дождемся известий от твоих мужиков. Если Лече Дугушев в Москве, значит, и Султан в столице. В Дагестане и Чечне ему нет места, он на правах изгоя, как сказал высокопоставленный дипломат от независимой Ичкерии. А в Москве ему, во-первых, легче скрыться — там его искать не будут. Во-вторых, он окажется близко от целей — наверняка захочет выйти на бис. Выберет пару жилых домов и рванет. Скрываться он может в одной из мусульманских школ. А такие есть и в Казани. — Сергей покачал головой. — Не дай бог он уехал в Татарстан, там найти его будет очень трудно.
— Можно выложить всю информацию спецслужбам, — осторожно предложил Андрей.
— Можно, но не нужно. В отличие от нас, они будут готовить операцию ровно три года, в соответствии с законом. Тогда как мы тянуть не станем. Мы — оптимальный вариант во всех отношениях. И вообще, теперь это мое дело, — тихо закончил Марк.
Теперь Султан его кровник. Из-за этой мрази старик Науров проклинал имя Сергея, с ним же и испустил свой дух, словно выплюнул его. Несмотря ни на что, Марк хотел услышать проклятья в свой адрес, запомнить их слово в слово, подпитаться ненавистью к мрази, которая использовала самый запрещенный из всех запрещенных приемов.
— Что я с ним сделаю!.. — также тихо произнес Марк, качая головой. — Я отчетливо представляю, что я с ним сделаю.
— Ты о чем?
— Да все о своем, о девичьем. Поехали в отель, — поторопил Марковцев партнера, поймав краем глаза уходящий за горизонт рубиновый диск солнца.
— Пора выходить на связь с твоими мужиками.
59
В «Богосской вершине» их ждали свежие новости. Часть пришла по факсу на имя начальника службы охраны филиала «Мегаполиса» и затем передана по гостиничному телефону. Во-первых, стоило отметить места жительства Лече Дугушева, коих набралось немало. Чеченец имел две трехкомнатные квартиры в центре Москвы, одну в Южном Измайлове и дом в Ближних Прудищах, за Московской кольцевой дорогой. Дугушев вряд ли вернулся в Москву. Возможно, определятся на этот счет они завтра. Так что Марка и Овчинникова ждала еще одна беспокойная ночь в отеле: сниматься с якоря, словами Андрея, не имело смысла. Отвечая на нетерпеливый взгляд партнера, он высказался согласно ситуации, не предполагая, что слова его окажутся пророческими: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе».
Вся информация поступила без участия главного источника информации, Кати Скворцовой, а силами охранной структуры Овчинникова, сработавшей на «отлично». Собственно, они «пробивали» клиента по оперативным каналам ГУВД и МВД.
Андрей недвусмысленным вопросом возвратил Сергея к разговору о Кате:
— Чем, интересно, сейчас занимается офицер ФСБ?
— Ты о ком? — прикинулся Марк болваном.
— О Кате. Вы вроде поссорились.
— А я предупреждал, что однажды исчезну с ее горизонта.
— Глаза у нее красивые, — многозначительно выпятив нижнюю губу, часто покивал Овчинников.
— Ну и?.. — Марковцев скосил глаза на приятеля. — Красивые, а дальше? Как синие облака, как море, как утренняя дымка? Ей нужно то, отчего бегу я. Ей хочется видеть меня с зассанным ребенком на руках: «Ой ты мой золотой! Ой батюшки!» Она добивается диагноза: жена Сергея Марковцева.
Овчинников рассмеялся.
— Интересно, почему меня не тянет посмеяться над тобой?
— Что, есть повод? — поинтересовался Андрей. Приятели приводили себя в порядок после перенасыщенного событиями дня: сидели в сауне отеля и потягивали немецкое пиво. Прядь волос, которой Овчинников прикрывал поредевшую макушку, сейчас мокрой мочалкой падала на ухо. Сбоку такая молодежная прическа выглядела модной, зато когда он поворачивал голову, менялось все — прическа, его лицо, одна половина которого, казалось, улыбалась, тогда как другая пугала какой-то безжизненностью. Ему бы искусственный глаз на плешивую сторону, рассеянно подумал Сергей.
— Недавно я в буквальном смысле слова отдохнул в квартире путаны, — продолжил Марк, обращаясь к «нормальной» стороне Андрея. — И понял: мне не нужна жена, подруга, мне нужна гейша. Приветливый взгляд, заботливые руки. Чтобы представала она пред моими очами только тогда, когда я захочу. Я не хочу любить, потому что начну ревновать.
— Ревность развлекает, — заметил Андрей.
— Меня развлекает автомат Калашникова. И давай закроем эту тему.
Но тут же вернулся к ней снова:
— Она сама сказала: мол, не хочет помогать, потому что у нее есть дела поважнее. А ведь в тот раз я ее не просил о помощи. Вот сейчас спроси ее, на чьей она стороне, — Катя ответит: «Еще не решила». Почувствуй разницу в вопросах и ответах, Андрей, и ты все поймешь.
Так или иначе они старались избегать основной темы, касающейся Султана Амирова. Ведь важно уметь расслабиться не только телесно.
И в Марке, и в Андрее сидело сейчас по два человека. Приметив в приятеле такое раздвоение визуально, Сергей точно знал о таком же разделении его чувств, эмоций. Может, Андрей остыл, но и без прежнего воодушевления он все же продолжит работу. Удовлетворение придет позже, причем не диким восторгом, а скорее проявится усталым взглядом, легкой улыбкой; придет опустошенность — этого не избежать. Ведь шоколад сам по себе горький.
Бывший капитан «Гранита» возлагал какие-то свои надежды на поездку в Дагестан, как баталист, рисовал перед собой пусть не скорые, но решительные картины боевых действий. А может, ничего такого и не было; повседневная рутина перемолола все — воспоминания, действительность, мечты. Винегрет. Его едят ложкой, не выбирая. Вот и хапнул порцию Андрюха, закусил, напевая — уже монотонно: «Мне все снятся военной поры пустыри». И не ему ли знать, что настоящие победы выстраданные.
— Я тоже устал, Андрей, — поделился своими мыслями Марковцев. — Действительно все обрыдло, нет азарта. Какие-то холодные мы стали. Таких, как мы, не разогреешь; обжечь можно. Вскрикнул, вскочил, подул и забыл.
Овчинников покивал головой: «Разогреть нельзя, обжечь можно».
— Да, ты верно подметил. Сам я долго не мог подобрать определения. Надолго нас не хватает, это правда.
— Ладно, хватит париться, — закруглился Марк. — Все равно не согреемся.
— Интересно, дипломат, с которым ты говорил, — чья креатура?
— Не знаю. Но кого-то одного не представляет. Кавказский ставленник, одним словом. Знаешь, кого он мне напомнил?
— Кого?
Сергей проследил за поворотом головы партнера, насладился трансформацией его лица и намекнул:
— Нашего общего друга. Он капитан первого ранга, возглавляет в ГРУ «экспертно-проблемный» отдел. Гру-узный такой мужик.
— Не говори при мне его фамилию.
Султан поджидал товарища на месте, которое ровно один час и сорок минут назад покинул Марковцев. Чеченец словно пытался познать сущность своего врага, ощущая его невидимое присутствие, его зловещий фантом, витающий в этой комнате, злой дух, что всегда действует ради собственной выгоды, ради себя. И что за выгоду преследует Марковцев? На ум пришло определение, созвучное с сущностью злого духа, сатаны: сатисфакция. Марк ищет удовлетворения.
Не таясь, во двор въехали «Жигули» четвертой модели с Гумистой за рулем. Громко хлопнув дверцей, к комнате тем не менее он подошел неслышно. Откинулся край ковра, пропуская чеченца. Встретив вопросительный взгляд командира, Аслан ответил коротко, по существу:
— Они остановились в «Богосской вершине».
— Сколько их? — После продолжительного молчания собственный голос показался Амирову неродным.
— Основных двое. Сняли номер на втором этаже. Окна в середине восточного здания, точнее не скажу, выходят на центральную аллею. Остальные — трое или четверо, не сумел посчитать, — вроде как охранники. Их джипы с местными номерами стоят на площадке, напротив входа в гостиницу.
— Отлично! — взбодрился Султан. — Напомним русским «афганскую зачистку».
Это выражение расшифровывалось просто: вначале автоматная очередь, потом вопрос: «Кто идет?»
Небольшая команда Амирова разместилась на двух легковых машинах. Боевиков вместе с командиром насчитывалось десять человек. Их как раз хватало на подобную операцию, поскольку Султан не раз доказывал, что проще действовать силами организованного меньшинства, нежели задействовать сотню, которая по своей многочисленности уже являлась неорганизованным большинством.
Подобная тактика во все времена обречена на успех. Султан брал дагестанские селения, наводил ужас на соседние республики, которые корежило от одного только известия: «Банда Султана Амирова проникла на территорию Дагестана и движется к границе Ставропольского края». Вставали на уши регулярные войсковые части Российского государства, зеленели, маскируясь, под болотными фуражками лица пограничников: идет меньшинство. Которое контролирует рынки в крупных городах России, игорный и прочие бизнесы, коммерческие и государственные банки, «ставит на счетчик» всех русских свиней, рабов по своей сути. Начиная с примитивных счетных палочек Чингисхана, заканчивая не менее примитивным загибом пальцев, сопровождаемых акцентом. Любым — картавым ли, гортанным, не имеет значения.
Как-то раз Султан задумался над парадоксальными историческими взаимоотношениями между народами Кавказа и России. Когда отступать было некуда, горцы сдавались на милость победителю и служили ему верой и правдой. Тогда как русские всегда дрались до победного конца, до последней капли крови. Выходило, русские сильнее. Они всегда побеждали… в борьбе за поражение. Вот где парадокс. Как ни искал Султан ответа на это противоречие, не смог найти его даже за многие месяцы, проведенные в следственном изоляторе Лефортова.
Машины на большой скорости двигались в южном направлении. Расстояние до Южного — тридцать километров, от поселка до отеля, рядом с которым лежало в низине небольшое селение, — порядка десяти.
Султан спокоен: обычный рейд на его веку, который мог затеряться среди десятков ему подобных.
Глава 20 «Афганская зачистка»
60. Дагестан
Гостиничный номер, снятый приятелями, ничем не отличался от забронированного в свое время управлением оперативной разведки для Ганелина и Марковцева. Из окон открывался знакомый уже пейзаж: ровные полукольца сосен, голубоватые горы, озеро, небольшой водопад. Как и в прошлый раз, отдыхающих мало, свободных номеров много.
Четверо махачкалинских парней из службы охраны «Мегаполиса» разместились в номере на первом этаже, окнами выходящем на парковочную площадку. Они распределили посты так. Один постоянно находился в машине, другой прохаживался по коридору второго этажа маршрутом: место дежурной — лестница. Третий занял место напротив конторки дежурного администратора. Четвертый отдыхал в номере, чтобы через пару часов сменить кого-либо из товарищей.
Постояльцы, в чью программу отдыха входили и услуги яхт-клуба, не особо любопытствовали относительно двух соседей. Лица не кремлевские, однако опекают их прилично. Местная охрана немногочисленна. Эти три слова несли в себе глубокий смысл и вселяли чувство неуверенности. А молчаливые парни одним только своим присутствием заставляли забывать про этот устоявшийся дисбаланс. Особенно в ночное время. Вот как сейчас, когда сосны засеребрились под светом встающей луны, когда ухнула какая-то птица, а эхо размножило ее тревожный сигнал.
Сцепив на затылке пальцы, Марковцев лежал на удобной деревянной кровати-полуторке. Его редко подводило чутье, он чувствовал невидимую связь между неспокойными выкриками птицы в доме Шамиля Наурова, где он буквально требовал от себя принять предложение дагестанца, и сейчас, когда тревожные отголоски словно повторялись; прошлое перекликалось с настоящим и подгоняло к невидимому порогу, за которым — будущее.
Но как перешагнуть через него? Никак. Сколько ни шагай, все равно ступаешь в настоящее. Это как загадочные свойства поверхности: снимаешь слой, а за ним снова поверхность. И так до тех пор, пока за очередным слоем не обнаружится последний — самый тонкий и невесомый, оттого бесценный. Как последний миг самой жизни.
— Спишь, Андрей?
«А в ответ — тишина…» Боится продолжения разговора», — подытожил Марк молчание товарища.
Тема беседы в гостиничном номере буквально обрушилась на Сергея. Он не предполагал этакой правозащитной критики, которая прозвучала из уст напарника. Марк поддержал бы разговор, если бы ему не предшествовали откровения бывшего капитана диверсионного отряда в его загородном доме: «Я с тобой… Обрыдла работа, кабинет, морда шефа, его жена…» А если короче, то тоскливый взгляд Андрея: «Хочу на остров».
Куда деть его недавние слова, высказанные едва ли не робко. Хотя нет, просто осторожно: «Ты был прав, Сергей, когда говорил: «Амирова нужно вернуть в Лефортово».
Дальше Овчинников мог и не продолжать. Однако он продолжал, употребляя какие-то сопливые термины о рамках закона, за которые они могут выйти — ну, там, пустить пулю в лоб Султану. Мол, этим все и закончится. Сергей же, едва сдерживаясь, переводил «сопли» на нормальный язык и…
Он гнал от себя мысль, что в чем-то соглашался с Андреем, признавал его правоту, опять же интерпретировал его красноречивые недомолвки по-своему. А по Овчинникову выходило буквально следующее: те люди, в чьи дома Султан принес несчастье, не поймут, не удовлетворятся, еще больше озлобятся, узнав, что террорист пал то ли от случайной пули, то ли от законной. Бегал-бегал где-то, а потом вдруг обнаружили его труп в какой-нибудь пусть даже самой грязной из всех канав, как если бы его случайно сшибла машина. Это был бы шок от несправедливости, непонимание. По большому счету всех бы устроил законный суд над преступником, чтобы никому не было мало; пусть немного, но поровну на всех.
Немного нескладно говорил Овчинников, но Сергей понял капитана. А кто поймет его, Марковцева? Какое право имел Андрей ставить его в один ряд с теми…
Вот здесь загвоздка, здесь огромная заноза. И не помогли никакие доводы в свою пользу: Марк сделал много, очень много, он поймал добычу и, как лев в своем прайде, имеет право на львиную долю.
Однако жертва на свободе, никто ее пока не поймал, шел дележ шкуры неубитого зверя.
И на то имелся довод: Овчинников как бы предостерегал Марка от неразумного решения, точнее, заранее наставлял его на путь истинный. «Хочу на остров…»
Что это — выходит, прихоть или просто порыв? Ему действительно просто обрыдло?
«Я бы не взял на себя такую ответственность, — сказал Андрей и продолжил, вопрошая:
— Разделил бы? С кем? Хотя бы один из тех сотен согласится оставить в стороне остальных? Если бы нашелся такой, я бы сказал во множественном числе: «Делайте свое дело, вы правы. Только вы двое правы. Делайте свое дело, разделите его поровну и расскажите остальным, дипкурьеры хреновы, вооруженные парламентарии от народа!»
Вот как нахватался Андрюха терминов, вот как загнил в своей банковской ячейке российского капитализма!
А ведь он прав, сукин сын! Но как быть со своей совестью, ее-то куда приткнуть? Что, мучиться потом кровавым поносом? Или «радоваться» вместе со всеми? Принести собственное самолюбие и ущемленное достоинство в жертву? Кому? Да не людям, нет! Не прав Андрей, не так смотрит со своей колокольни. А она у него стоит на крепком фундаменте, в ней есть все, даже то, чего не должно быть в храме, взять хотя бы любовницу, ходячие рога этого управляющего. В первую очередь об этом надо подумать, о своей, так сказать, чистоте, потом уже заводить разговор о педикулезе соседа.
«А если я найду такого человека?» — Марк скорее не спросил, а продолжил развивать тему до бесконечности, чего не любил; однако не по своей воле. «Не найдешь, — ответил Овчинников. — Потому что не будешь искать». — «Не думай, что ты владеешь приемами убеждения».
На этом и закончился их разговор. Последнее слово осталось за Марковцевым, но легче ему от этого не стало.
— Спишь?.. Ну-ну, спи. Спокойной ночи.
Злость не оставила Сергея, наоборот, она взяла его неспокойную душу новым приступом. Теперь он злился на себя за то, что не внял совету Кати Скворцовой: «Уезжай. Ты заработал денег, чего тебе еще надо?» В этом случае его голова была бы свободна от миротворческих соображений партнера. И вообще, никакого партнера у него не было бы.
Сейчас вдруг пришла мысль собственно о миссии Овчинникова. Он виделся этаким ангелом-хранителем, уберегающим не тело, но душу: «Хрен с тобой, умирай». Этаким дежурным ангелом, заступившим на пост, не зная о клиенте почти ничего, кроме сухих анкетных данных.
Марк злился оттого, что все поисковые мероприятия зашли в тупик. Султан мог объявиться хотя бы в двух местах — в Москве и Казани, но даже пополам не разорвешься. И чем больше думал об этом, тем больше признавал правоту партнера. Однако с какой трактовкой признать ее? Извини, ты был прав? Умыть руки, значит позабыть о страшных предсмертных словах старого дагестанца: «Будь ты проклят, иуда!»
«Уезжай…»
Ах, если бы в тот момент Катя добавила: «Но прежде спустись на землю!»
Марк насторожился. Ему почудился шум в коридоре. Прежде чем шагнуть к двери, Сергей осторожно выглянул в окно, не тревожа занавеску. Все как прежде: неподалеку от высокого крыльца с вазонами стоит джип. Но не видно охранника.
Рядом стал Овчинников. Не спал. Конечно, не спал. От незначительного шума в коридоре не проснешься.
— Кажется, у нас гости, — прошептал Марк.
Андрей соображал быстро:
— Лучше бы мы сходили к мулле. — Возможно, он прятал за этими словами чувства, заставившие обостриться его черты. Только что, несколько минут назад, погиб его подчиненный.
Но не успел он договорить, как за дверью раздалась автоматная очередь, и где-то в середине в нее вклинился хлопок пистолетного выстрела.
Вот и еще один сложил голову. А это была уже уверенность, подкрепленная открытыми действиями противника.
* * *
Из десяти человек семь прошли обучение в диверсионных лагерях. Сам Султан был не только теоретиком в этих школах, но и практиком.
Машины остановились в километре от «Богосской вершины», и отряд Амирова оставшийся путь проделал пешком и совершенно бесшумно, будто на тренировке перед главным соревнованием.
Гумиста бережно держал в руках «АКМ», на котором вместо дульного тормоза-компенсатора был установлен глушитель с десятком звукопоглощающих прокладок, а магазин заполнен специальными патронами с тяжелой пулей и сравнительно малым пороховым зарядом. Оптический прицел на автомате казался громоздким, его длину провоцировал резиновый наглазник.
Снайпер держался рядом с командиром. В оптику он в деталях видел центральную дверь, сероватые вазоны словно специально подсвеченные яркой лампой, висящей за чугунной решеткой над входом. Там же, не скрываясь, прохаживался парень из охраны. Видимо, вышел покурить. А может, тут его пост. Но он не из числа постояльцев. Здесь, в «Богосской вершине», бывшем санатории, остались от советского прошлого и позаимствованные от нерушимого английского консерватизма неписаные правила: ресторан закрывался в одиннадцать вечера. Но до этой поры за столиками никто не засиживался. Сюда действительно приезжали отдыхать, а не оттягиваться. Все, что нужно отдыхающим, — это природа, горный воздух.
Также Гумиста отчетливо разглядел второго охранника, находящегося в джипе. Он сидел на месте водителя, его профиль на несколько секунд перечеркнула сетка прицела, затем снова переметнулась на первого охранника. И еще раз. Аслану предстояло сделать два быстрых выстрела: в одного, потом в другого.
Он слыл хорошим снайпером, жаль, в его руках не «СВД», а «Калашников», однако расстояние от середины темной аллеи до целей позволяло выполнить работу даже из «АКМ».
Гумиста ждал сигнала от командира. Остальные стянутся к входу, как только с разницей в мгновенья прозвучат два выстрела, один из которых поднимет на ноги оставшихся гостей: еще как минимум пару охранников и двух основных, ради которых сейчас приходилось терпеть холодную землю, распластавшись на ней и найдя в зарослях аккуратно постриженных кустов удобное окно. Поднимет их на ноги выстрел через стекло джипа, а ждать, когда водитель покинет свое место, можно очень долго. Да и его товарищ, похоже, докуривает свою сигарету.
Но оказалось, не так долго. Уже неважно, по какой причине охранник вышел из машины, но снайпер, не дожидаясь команды, боясь упустить такой подарок, поймал его голову в прицел. Потянув спусковой крючок, Аслан мысленно приготовился произвести второй выстрел, теперь уже смещая ствол не по ранее намеченной траектории, поскольку цель распрямилась во весь почти двухметровый рост. И не попадала в поле зрения дежурного администратора, дремлющего за конторкой.
Выстрел.
Пуля попала точно в затылок. А две последующие вспороли ткань в районе нагрудного кармашка охранника, стоящего на верхней ступеньке, так и не сумевшего ничего понять.
— Отлично, Аслан, — похвалил стрелка Султан, боковым зрением отмечая метнувшиеся к двери тени своих боевиков. Они получили четкие указания: стрелять во все, что движется, добивать контрольным выстрелом в голову даже то, что не подает признаков жизни. Двигаться могло все, включая перепуганных постояльцев в окнах отеля, или их же, охваченных паническим ужасом, покидающих эти старые стены через двери и даже слуховые окна на чердаке.
А пока о панике говорить рано. Гумиста отлично справился с работой. Звуки повалившихся тел поглотила, как глушитель, насторожившаяся ночь, подкинув очередной подарок: ухнул филин, зашелестели кроны кленов, сбрасывая на землю оранжево-кумачовое осеннее одеяние; помог будто усилившийся поток воды над блестевшим невдалеке озером. Султан, словно читая недавние мысли Андрея Овчинникова, повторил про себя не по-восточному тяжеловесную мудрость: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе».
61
Дом Рашидова стоял не в самом удобном месте. По идее, на пересечении дорог, одна из которых вела на возвышенность и прямиком выводила к «Богосской вершине», должен был стоять дом участкового или кого-нибудь из патрульно-постовой службы. Своеобразный круглосуточный пост. Вышел справить малую нужду среди ночи, увидел нарушителя и тут же указал палкой на место рядом с собой. Следователь отдела внутренних дел вышел не по нужде, а выгнать со двора соседского кобеля, в очередной раз пробравшегося за забор. На пару с сукой, верой и правдой сторожившей двор Рашидовых на протяжении долгих лет, они устраивали настоящие собачьи порно-представления. Ну ладно бы там втихаря. Но нет, изощренно, под звон цепей…
— А ну-ка, пошел вон отсюда!
Усман поднял с земли отполированный голыш и бросил в озабоченного пса. Поджав хвост, белый, с отвислыми ушами и вытянутой мордой кобель юркнул в дыру, вырытую им под забором. Взяв кусок шифера, хозяин закрыл лаз и привалил кирпичом. Подобных сооружений он насчитал пять. Похожи на дзоты.
Поднявшись на крыльцо, Усман обернулся на свет фар, заставивших скользнуть его тень за угол террасы. На приличной скорости мимо проехали две легковые машины. Номеров следователь прочесть не мог, зато приметил их низкую осадку, из чего сделал вывод, что пассажиров в легковушках под завязку. Затормозив, автомобили круто свернули на дорогу, ведущую к отелю.
Куда спешат в такой час? Рашидов отметил время: половина двенадцатого — и вошел в дом. Навлекая на себя гнев разбуженной жены, он ненароком громко опустил щеколду. Резкий звук буквально прострелил пространство комнат, словно они были пусты, а стены представляли собой голый бетон с выступающими арматурными ребрами. С нехорошими предчувствиями Усман сел на край кровати и проигнорировал нарочито громкую возню жены под одеялом: та, демонстрируя недовольство, два раза перевернулась вокруг своей оси и только что не намотала на себя, как винт пограничного катера, одеяло.
Вроде бы нет никакой видимой связи между парой машин, мчащихся в сторону гостиницы, и парой гостей «Богосской вершины», однако о видимой связи в этом случае говорить не приходилось. Два друга, эти хрен и уксус, возвращаясь из Дербента, заглянули на огонек к Рашидову узнать, не приехал ли Магомет Науров. Откуда Усману знать, приехал ли Магомет. Его дом не за горами, этот вопрос можно напрямую задать жене Магомета. А у Усмана своя, не по-кавказски сварливая, косящаяся на частые визиты «белых» то из окна, то, подбоченясь, из-за приоткрытой двери.
Рашидов прошлепал на кухню, закрыл за собой дверь и снял трубку телефона. На звонок ответил дежурный по ОВД. Нет, никаких сводок за последние несколько часов на телетайп не поступало. Все тихо и в неизменно молодом Южном, и вечно старом Дербенте. Следователь грешным делом подумал, что русские друзья могли чем-то проявить себя на старых улицах. Могли, конечно, но вот отголоски их деятельности долетели только сейчас, в виде шума моторов и слепящих огней автомашин.
Кроме табельного пистолета, за Рашидовым в отделе числился видавший виды «АКМС» 1978 года выпуска с пластмассовой пистолетной рукояткой. Освободив защелку, Усман сложил приклад под ствольную коробку, передернул затвор «Макарова» и поднялся с места.
Одетый в милицейскую форму и бронежилет, вооруженный чуть ли не до зубов, он выглядел бы устрашающе, если бы не его кислая физиономия, говорившая открытым текстом: «Куда я собрался без трех минут двенадцать?»
Все-таки намотав на себя одеяло, на пороге появилась вторая половина Рашидова: с всклоченными волосами, опухшим лицом и горящими злым огнем глазами.
— Ты куда собрался?
— В гостиницу, — прозвучал емкий ответ дагестанского коммандос.
* * *
Бойцы Амирова действовали бесшумно, но напряжение нарастало. Скоро тишина взорвется с первым криком, первым звучным выстрелом. Разделившись на две группы, отряд Султана встал у стен советской постройки. По сигналу одна группа, численностью в четыре человека, рассредоточится под окнами, другая, насчитывающая в своих рядах шесть бойцов, войдет в отель. Два человека устремятся по коридору направо, чтобы взять под контроль помещение службы охраны гостиницы, остальные поспешат на второй этаж, где особое внимание уделят комнатам с четными номерами. Их немного, всего десять. Два крайних номера отпадают автоматически.
Султан стоял рядом с убитым охранником. Под ногами Гумисты тело второго — его боевики оперативно оттащили к стене.
Дубовая дверь, до середины застекленная толстые рифленым стеклом и забранная ажурной решеткой, манила к себе массивной ручкой. Одетый в легкую темно-синюю куртку и брюки цвета хаки, заправленные в высокие армейские ботинки, Амиров держал на уровне глаз бесшумный пистолет «ПСС», подарок ко дню своего освобождения, или второго рождения. Действительно, он будто заново родился; что-то обновленное наглядно проявилось в его действиях. Не прежний ошеломляющий натиск, а то, чему он учил курсантов диверсионных школ. К тому же против него выступал такой же сильный враг, чьи действия, за редким исключением, не носят открытый характер.
«Давай», — мотнул головой Амиров и взвел курок пистолета; «калаш» югославского производства висел у него на груди.
Гумиста плавно потянул на себя дверь и дал дорогу командиру.
До конторки было не больше десяти метров. От двери ее отделяла ширина холла. И это расстояние сокращалось по мере приближения Султана к окаменевшему служащему. Лишь когда до него осталось не меньше пяти шагов, Амиров, все это время державший администратора на мушке, спустил курок.
Он хорошо стрелял, мог поучить того же Гумисту, шагавшего следом на подстраховке, — пуля угодила дагестанцу, одетому в белую рубашку, черную бабочку и цветастый жилет, под правый глаз. И это ряженое чучело уронило курчавую голову на ухоженные руки.
На второй этаж вела лишь одна лестница, сейчас по ней поднимались двое боевиков. Один из них, не успев преодолеть последний пролет, едва не натолкнулся на вооруженного пистолетом охранника. Подготовленный диверсант опередил его на несколько мгновений. Пули ложились по-садистски жестоко, начиная от паха и заканчивая короткой мощной шеей телохранителя. Для этого боевик не делал ничего особенного, просто дал автомату свободно подниматься под действием отдачи. Но, даже смертельно раненный, боец службы безопасности, застигнутый врасплох, сумел произвести выстрел. Пуля из «ижа» просвистела над головой чеченца.
Теперь игра пошла в открытую.
Удар ногой в первую дверь, бросок гранаты, следующая дверь. Удар, совпавший со взрывом «РГД-5» в предыдущей комнате, и еще одна граната полетела внутрь.
На первом этаже работали двое. Миновав закрытый к этому времени ресторан, они свернули в короткий коридор и вышли к одной из дверей служебных помещений. Разлохматив автоматной очередью дверь в районе замка, оба одновременно — один правой, другой левой ногой — ударили пониже замка. После плотного беспорядочного огня в помещение службы охраны отеля полетели две гранаты.
«Афганская зачистка». Для подобной акции Султан мог взять и вдвое меньше боевиков. Сейчас он, отмечая работу своих людей на первом этаже, неумолимо сближался с дверью, за которой находился его главный на этот час противник. Не спецслужбы его главный враг, к которым он подчас относился снисходительно и которые до сих пор не могли выйти на его след, а всего один человек. Пусть их двое, о втором Султан не знал, да и не хотел знать ничего, но они попали в капкан, им не выбраться из комнаты. Снизу окна прошивают автоматные очереди, а через дверь им не выйти — сразу попадут под плотный огонь четырех стволов, к которым через минуту-другую присоединится еще пара с первого этажа.
Вслед за чеченским бойцом, швырявшим гранаты, следовал еще один. Его работа сводилась к минимуму — добивать оставшихся в живых. Сейчас он шагнул в номер, где на кровати, изрешеченная осколками, корчилась лет сорока женщина, одетая лишь в ночную сорочку, из-под кровати торчали ноги мужчины. Фыркнув над героизмом этого червя, оставляющего за собой кровавый след, боевик дал очередь по его ногам. Прежде чем выйти из комнаты, наклонился и катнул под кровать гранату.
«Наверное, они за этой дверью». Султан опередил «чистильщика» и, припадая на одно колено, дал очередь. Однако комната эта оказалась пуста. Взрывом разметало мебель, выбило окно, трехрожковая люстра, чудом не слетевшая с крючка, подобно орудию пыток, раскачивалась из стороны в сторону и потрескивала ярко-фиолетовыми зигзагами коротивших проводов.
Из десяти комнат боевики прошли шесть. Теперь не стоило гадать, а быстро принять решение: действовать так же или попытаться взять Марка, боровшегося с терроризмом его же методами, живым и успеть поймать его пока еще осмысленный взор.
Бредовая затея, пахнущая плохо отрепетированной ролью по такому же гнилому сценарию.
Там видно будет, решил Султан, не останавливая пока боевиков.
* * *
Кто продал? Этот вопрос висел в воздухе. Очевидно одно — Султан Амиров знает о людях, ведущих его розыск. И неважно, под руководством полевого командира кто-то штурмует гостиницу или его единомышленники сподобились на доброе дело.
Нет, пара надежно охраняемых товарищей не нарисовалась ни в Южном, ни в Дербенте. Они взяли за основу единственно верный вариант открытого поиска, что дало свои плоды. Маскируясь же, таких скорых результатов не добиться. В отличие от спецслужб, они действовали стремительно, не согласовывали дальнейшие действия, никого не запрашивали, ни на что не отвечали. Они представляли собой мобильную единицу, наделенную неограниченными правами. Одно только это должно было отпугнуть от них или, во всяком случае, насторожить симпатизирующих Султану Амирову.
К тому же они дали ясно понять, что имеют мощную поддержку военно-морской разведки на Каспии, на их действия не обращают внимание сотрудники регионального ФСБ. И вопрос — разумно или нет они выбрали местом остановки этот отель — снимался автоматически. Хотя тут было несколько спорных моментов.
Задавая вопросы «дипломату», Марковцев представлял и частное лицо и в то же время выступал от имени военно-морской разведки. Он словно окутался туманом, не давая Малику разглядеть, что же за ним, какие интересы кроются, какая стоит сила. Но все-таки туман имел свою оболочку, и имя ей — уверенность.
Если штурмовики прибыли из Дербента, то сдал товарищей не кто иной, как «дипломат». Выходило, разведчики, указывая на него как на надежный источник информации, знали о нем не все. Или они не выполнили приказ начальника управления ГРУ, или работали здесь спустя рукава, или же получили от Прохоренко совсем другое задание — убрать Марковцева чужими руками, — иное просто трудно предположить.
Нет, генерал-майор не станет рисковать. Он не смирился, но остыл, как сам и заметил; Марк дал ему неплохой шанс закрыть эпопею с захватом заложников с положительным результатом. Не сам он, конечно, закроет, но от него пойдет инициатива. Если коллеги генерала примут его предложение, он заполучит в свои руки определенное влияние на них. А это игра с высокими ставками, рискованная, но иначе на следующую карьерную ступеньку не взойти.
* * *
Марковцев и Овчинников поняли тактику противника по взрывам гранат и следующим затем длинным очередям. Противопоставить неприятелю они могли лишь свои знания и подкрепить их тремя десятками одиночных выстрелов из пистолетов. Андрей сунулся было к окну, но стекло лопнуло от первой, выпущенной группой прикрытия очередью. И тут же обстрел в окно стал интенсивней, сейчас по нему работали минимум три автомата.
Два матерых диверсанта попали в хорошо расставленные сети. И запутавшись в них, представляли собой недурные мишени.
Лицо Овчинникова кровоточило от пореза осколком стекла. Руки Марковцева также посекло. В этой ситуации они приняли единственно правильное решение: подтащили к окну кровать, чтобы вслед за пулями в комнату не влетела граната.
Впрочем, гранаты бывают не только ручные. Одна двадцать пятого калибра, выпущенная из подствольного гранатомета «ГП-25», отбросила заграждение, другая разворотила раму и отколола часть стены.
— Плотно нас обложили. — Андрей выругался. Единственный путь к спасению — дверь, за которой работали несколько боевиков. Коридор узкий, не успеешь высунуться, как прошьют автоматной очередью. И боевики, грамотно упреждая действия противника, бьют в дверь; пули ложатся скорее всего наискосок, ни одна еще не пробила дерево и не влетела в комнату.
Товарищи вынужденно отступили к дальней от окна стене. Кто-то из стрелков сменил положение, и теперь сектор обстрела стал для диверсантов угрожающе уязвимым.
62
Боевая мобильная единица по имени Усман Рашидов двигалась по дороге на седьмой модели «Жигулей». Следователь уже проехал три четверти пути, и тут его ухо через опущенное стекло левой дверцы различило стрекот автоматных очередей. Права оказалась жена Усмана, когда загородила своим «вертлявым» телом весь дверной проем сразу и пробасила: «Не пущу!» — «Молчи, женщина! — сказал ей Усман. — Раньше я говорил с тобой как человек, сейчас начну разговаривать как муж». И отодвинул супругу плечом. Спохватившись, Рашидов выключил ближний свет, оставив только габаритные огни. Их слабого света хватало, чтобы видеть обочину, большего не требовалось. Однако на подступах к «Богосской вершине» придется выключить и их тоже, потом и вовсе заглушить двигатель. Дальше — пешком. Или ползком — это уж как позволят обстоятельства.
Усман не имел боевого опыта, пару недель проходил военную подготовку, готовясь вступить (втайне надеясь не сделать этого) в народное ополчение, формируемое против вторгшихся на территорию Дагестана чеченских экстремистов. Сейчас к боевым действиям его подвигло стремление Марковцева довести дело до конца плюс искреннее уважительное чувство к умершему Шамилю Наурову. Несомненно, этот край что-то потерял со смертью старого дагестанца, с другой стороны, что-то приобрел. Взять хотя бы настрой, перемены, произошедшие в груди Усмана. Он как бы отвечал за свой край, теперь отвечал, а раньше даже не пытался.
С такими чуточку возвышенными чувствами Рашидов съехал на обочину и повернул ключ зажигания. Луна, запутавшаяся в кронах деревьев, наконец-то нашла выход, заодно помогла Усману ориентироваться на местности. Теперь легко стало бежать по мертвенной дороге и пугать вооруженной коротким автоматом тенью ночных обитателей.
Рашидов перешел на спринтерский стиль бега, когда автоматные очереди стали перекрывать друг друга. Впереди обозначились чугунные ворота. От них лишь в одну сторону шло такое же вычурное ограждение, с другой, ближе к подъездной дороге, забором служили высокие, ровно постриженные кусты, разделенные стволами кленов. Оригинальная живая изгородь могла порадовать кого угодно и где угодно, только не здесь и не Рашидова. Он не понял, как перескочил через довольно широкий кустарник, но сообразил сгруппироваться, когда его плечо коснулось земли. Перекатившись, он замер, взяв автомат на изготовку. Немного послушав перестрелку, пододвинулся к последнему зеленому рубежу, за которым — центральная аллея, место перестрелки. Стреляют, значит, живы, подумал он о новых русских друзьях.
* * *
В соседней комнате рванула граната, от стены оторвался кусок штукатурки с обоями, с потолка посыпался мел. А в дверь продолжали бить пули.
Приятели попали в такое положение, когда навыки, полученные в учебных лагерях, казались ребячеством. Бывает и такое. Однако мощно, стремительно проходил штурм. Это мысли и время работают быстро, оттого и кажется ситуация парадоксальной; о бездействии бывших офицеров спецназа речь не шла.
На предложение Андрея забаррикадировать дверь Сергей покачал головой: в этом случае они лишали себя возможности маневра, близость которого назревала с каждым мгновением, практически отрезали последний из двух путей. Боевики не станут долбить в дверь до бесконечности, пройдут какие-то секунды, и с улицы их закидают гранатами; вот еще одна ударила в потолок, заполняя комнату едким дымом, но разорвалась возле двери, ведущей в ванную комнату. Если прекратится обстрел, осажденные сами выскочат из убежища через пять-десять минут, поскольку старая постройка имела полые стены, уже сейчас внутри их разгорался огонь. Пламя, по всей видимости, начало распространяться с первого этажа, где грохнул первый взрыв.
По отдельным пистолетным выстрелам и вторившему автоматному огню Андрей определил, что бой принял последний из его парней в номере на первом этаже. Скрежеща зубами, бывший командир «Гранита» кинулся к двери и рванул ее на себя.
Андрей был готов к выстрелу, его оппонент с автоматом, приготовившийся выбить дверь, — нет. Овчинников всадил ему в грудь и голову по две пули, один раз выстрелил наугад вправо от себя. Тут бы Андрею закрыть дверь, чтобы повторить принесшую удачу тактику, но он выдвинулся еще дальше и снова выстрелил наудачу.
— Отходи первым, Серый! — выкрикнул он, меняя магазин. — Я прикрою! Потом ты меня. Давай, давай! Не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь.
Овчинников показал противнику плечо и вооруженную руку, на миг высунул окровавленную голову и сделал-таки еще один прицельный выстрел. Боевик, прижавшийся к стене, не ожидая нападения, получил пулю в грудь.
— Давай, Марк! Их четверо или пятеро. Левая сторона свободна.
Андрей предлагал единственный вариант. Коридор в оба конца кончался одинаковыми закутками с одним окном. Тот, что справа, приспособлен под конторку дежурного портье, а другой служил курилкой.
Сергей всеми силами понимал товарища, но противился оказаться не вторым номером, а тому, что на какое-то время оставит Андрея один на один с противником. Тогда как у самого появится шанс покинуть опасное место через окно. Отказаться означало полное поражение. Они вступили в бой по всем правилам с очень сильным противником, и если погибнут оба, то, соответственно, оба и проиграют.
Ах, как легко было Марку, когда на его руках гирей висел оперативник ФОБ, а он, возбужденный, в одиночку, рискуя только собой, кружился по гаражу в вальсе под названием «Рожденный свободным». А сейчас кровоточащая гиря тянула душу, выкрикивая:
— Пошел, пошел, Марк! Крой меня, как я тебя!
Глубоко выдохнув, Овчинников приготовился к ведению огня. Марк петлять не станет, иначе поймает шальную пулю, — он побежит ровно, не теряя драгоценных мгновений. А оказавшись в безопасности, в свою очередь откроет огонь, давая возможность партнеру проделать тот же маневр. То, что они собирались предпринять, представляло собой один из стандартных способов отхода с очередным прикрытием.
Подстегивая обоих, в разбитое окно одна за другой влетели три ручные гранаты.
Подстегивая — и с опозданием в секунду давая понять Марку, что он успеет добежать, а вот Андрею уже не придется снова прятаться в комнате. Избегая взрыва, он последует за товарищем. А пока он удачно продолжал опустошать магазин своего пистолета, заставив умолкнуть треск автоматных очередей.
Марк резко остановился, не добежав до закутка каких-то два метра. Глаза зафиксировали четырех боевиков: один на коленях — то ли ранен, то ли вел огонь с этого положения, остальные прижались к стенам.
— Пошел, Андрей!
Марковцев открыл огонь в тот момент, когда оглушительно рванули в комнате гранаты и когда в пистолете напарника кончились патроны. И «вальтер» Марка щелкнул затвором, когда Овчинников оказался рядом. Но лицом вперед, и скорость у него была хорошая. Пожалуй, в этой ситуации Андрей не мог поступить иначе. Он буквально врезался в напарника, толкая его, а сам получил в спину автоматную очередь…
Но продолжал двигаться. Когда Марк, помогая себе локтями, перекатился за угол, увидел упавшего на колени товарища, продолжавшего ловить спиной пули.
«Эх, Андрюха…» — жалость полоснула по самому сердцу.
Марк выругался и выбил ногой окно. Не медля ни мгновения, прыгнул. Сгруппировавшись, прокатился несколько метров по влажной траве. Тяжело дыша, вогнал в рукоятку полную обойму.
Все, кто держал эту, восточную сторону, перешли к фасаду и присоединились к группе автоматчиков, обстреливающих окна. Сергей появился за их спинами неожиданно. Дергая головой, он сделал два точных выстрела и снова скрылся за углом здания. Действуя на автопилоте, поднял руку с пистолетом и всадил пулю в голову боевика, который выглянул в разбитое Марком окно. Также отметил, что какой-то полоумный лупит по своим же из-за кустов. Выстрелив на звук, Сергей вынужденно растянулся на земле.
Автомат в кустах замолчал, но ненадолго. Едва стихли его отголоски, как он снова заработал по своим.
* * *
Пуля, выпущенная из пистолета Марковцева, едва не снесла Усману голову. Чертыхнувшись, Рашидов снова переключился на боевиков. Одного он уложил сразу, второго задел, кажется, легко. А вот Марк положил двоих. Как в тире, успел удивиться дагестанец. И только сейчас додумался дать знать о себе голосом, ибо Марковцев, упавший на землю, на этот раз с более удобной позиции мог убить своего помощника.
— Сергей! Не стреляй, мать твою! Это я, Рашидов!
Марк узнал его по гнусавому голосу. Подозрения, моментально рожденные в груди, тут же исчезли: следователь не мог вести огонь по своим. А он даже попадает.
Видимо, пуля нашла одного из тех троих, кто не проходил боевую подготовку в диверсионной школе, очень уж неповоротливо тот менял положение, привставая на одну руку.
Сейчас Марку и его неожиданному помощнику противостояли три или четыре человека. А может, меньше, если охранник-махачкалинец сумел положить хотя бы одного. Но теперь инициатива перешла в другие руки. Марк получил возможность маневрировать, в настоящее время его задача — не дать отойти боевикам в лес. Он тут же определил, что западная часть для отхода непригодна: там все задымлено, огонь разгорается все сильнее, принуждая бойцов Султана отходить либо на юг — это противоположная центральному входу сторона, либо на север, туда, откуда они появились. Могли показаться и над головой Марковцева, но он, убив рискнувшего появиться в окне боевика, дал понять, что этот путь малопригоден для спасения.
И еще один положительный момент отметил Сергей: всем, кто питал надежду остаться в живых, придется прыгать из окон второго этажа.
— Усман! — крикнул Марк, приготовившись к ведению огня. — Возьми на мушку окна на втором этаже. Стреляй по «униформе».
— Понял.
Немногочисленные постояльцы гостиницы только сейчас сообразили выбраться из горящего здания. Разбивая окна, они прыгали на землю; кто-то из них оставался на месте, кто-то отползал, некоторые убегали подальше от опасного места.
* * *
Султан отказывался понимать, что в такой короткий промежуток времени может уложиться и радость от предвкушения победы, и горечь неминуемого поражения. План хоть и выглядел простеньким, сколоченным наспех, но в простоте и крылся его успех. Зажать с двух сторон и надавить, большего не требовалось.
В отчаянии он дал очередь по убегающей от огня женщине. Не добежав до лестницы, откуда валил едкий дым, она рухнула на пол.
Султану не дано было знать причину мощного взрыва, прогремевшего в правом крыле гостиницы. Там, при «зачистке» помещения охраны отеля, от взрыва гранат обрушилась стена, ведущая в подсобку, и при падении свернуло вентиль на газовом баллоне. Газ ужом шипел вслед удаляющимся боевикам, и рвануло лишь тогда, когда они отошли на безопасное расстояние.
— Вперед! — получил приказ Гумиста, державшийся за простреленную грудь.
— Высоко, Султан! Надо уходить по лестнице! — Как — чеченец не представлял. Наверное, задержав дыхание, прикрывшись курткой… Но прыгать, когда в груди, под самым сердцем торчит свинец, равносильно самоубийству.
— Как хочешь. — Амиров взвел курок пистолета и на миг поймал округлившиеся глаза Аслана. Напоследок он все же поучил товарища, как надо стрелять: не поднимая руки, от бедра. Пуля из бесшумного пистолета вошла под подбородок чеченца.
— Давай ты, — кивнул Султан последнему боевику.
Тот послушно шагнул в гостиничный номер, расположенный на нечетной стороне. Амиров последовал за ним и закрыл за собой дверь: в коридоре уже нечем было дышать; серо-черные клубы, как по дымоходу, находили выход во всех разбитых окнах, стремительно заполняли коридор. Как и Марковцев с Овчинниковым несколько минут назад, так и Султан с боевиком оказались перед единственным выбором, точнее, выбора у них не было — покинуть здание можно было только из окна этой комнаты. И неважно, что оно на втором этаже, был бы это десятый этаж, Султан и в этом случае прыгнул бы и во время полета думал о мягком приземлении.
Южная сторона освещалась лишь лунным светом, да помогал ей огонь из окон; где горел свет, а где полыхало пламя. Однако Сергей, перешедший на эту сторону, увидел прямо над собой неясную тень. Прижавшись к стене, он проследил глазами за ее полетом и в конце пути, когда ноги боевика коснулись земли, нажал на спусковой крючок. Все правильно: тот, кто остался жив, поступил грамотно. Он не стал лезть под сектор обстрела рашидовского автомата, заодно избежал огненной ловушки.
«Ну, сколько вас осталось, двое?» — гадал Марк, еще сильнее прижимаясь к стене. А может, один, сделал он поправку на знакомую трескотню «АКМС» в руках Рашидова. Он хотел было покинуть это место, но уловил движение наверху.
Совсем недавно этот человек совершил нечто подобное. Тогда его держали руки Марковцева и Мезенцева, спуская из люка авиалайнера и делая расстояние до бетона минимальным. В тот раз он подвернул ногу, а в этот?..
Марк не дал Амирову распрямиться и изготовить оружие, а по-настоящему десантных навыков у полевого командира не было, — он ударил его левой ногой, припечатав к стене, и тут же перехватил его руку с пистолетом. Правая готова была нанести Султану удар — неважно куда, в висок, шею, переносицу, — но эта пародия на человека тут же испустила бы дух.
Сбив чеченца с ног, Марк вывернул ему руки и связал его же ремнем, перехлестнув через запястья и чуть пониже локтевых сгибов. Закончив «путать», Сергей увидел перед собой Рашидова.
— Молодец, Усман, — похвалил его Марковцев прерывающимся голосом. Босой, он стоял в разорванной рубашке, рукава которой темнели кровяными пятнами, лицо исцарапано. — Помоги мне.
Он подтолкнул ничего не понимающего дагестанца спиной к стене и велел держать руки сцепленными у живота.
— К-куда ты! — Усман начал заикаться. — Сгоришь!
— Стой крепче! — прикрикнул Сергей.
Он одним махом, опираясь на сцепку из скрещенных рук, оказался стоящим на плечах Рашидова. Кончики пальцев зацепились за подоконник. Подтянувшись приемом «подъем силой», Сергей, задержав дыхание, из этой комнаты рванул в коридор, оттуда, касаясь стены и не открывая глаз, добрался до того места, где лежал Андрей. Подхватив его под мышки, перевалил через окно и повторил свой недавний прыжок. Словно и за Андрея тоже.
Внизу Марк взвалил тело товарища на плечи и дождался Рашидова, толкавшего впереди себя полевого командира.
— Давай его в машину.
Ключи оказались в замке зажигания, джип завелся с пол-оборота, и Сергей выехал на дорогу.
В зеркале заднего обзора плясали огненные языки, но Сергей видел только отражение своих глаз, которые, казалось, принадлежали не ему.
— Усман, у тебя удостоверение с собой?
— Да, при мне, — следователь похлопал себя по карману.
— Проводишь меня до Махачкалы? Меня на первом же посту арестуют.
— Поехали, поехали, — покивал Рашидов. Не доезжая до поста ДПС, он, глянув на освещенные окна своего дома, сел за руль и спросил:
— А дальше что?
— А дальше ребята Андрея помогут мне доставить эту мразь в Москву.
— Зачем в Москву? — удивился Рашидов. По его разумению, Амирова можно хлопнуть прямо здесь, на месте. В крайнем случае, на что, конечно, Марк не пойдет, передать его в руки правоохранительных органов.
— Надо, Усман. Я обещал одному человеку представить Султана на суд общественности. — «Пусть немного, но поровну на всех», — мысленно повторил он слова Андрея Овчинникова, нашедшего свою смерть в нескольких километрах от базы морского спецназа.
Наверное, только так он мог не отблагодарить, нет, но отдать последний долг погибшему товарищу. Разнятся не люди, а их мнения. Вот и Сергея с бывшим командиром «Гранита» связывало многое, но также многое и разнило. Взять хотя бы их взгляды на одну и ту же проблему, из-за которой за час до штурма между ними разгорелся спор. Марк еще не нашел выхода из этой непростой ситуации, план грядущей акции только-только забрезжил в его голове. Он должен, теперь просто обязан был разделить ответственность, которая не давала покоя Андрею Овчинникову. Оставить его слова так, как есть: «Делайте свое дело, вы правы. Только вы двое правы». Не изменять их смысл, но подвести их под определенное действие.
60. Дагестан
Гостиничный номер, снятый приятелями, ничем не отличался от забронированного в свое время управлением оперативной разведки для Ганелина и Марковцева. Из окон открывался знакомый уже пейзаж: ровные полукольца сосен, голубоватые горы, озеро, небольшой водопад. Как и в прошлый раз, отдыхающих мало, свободных номеров много.
Четверо махачкалинских парней из службы охраны «Мегаполиса» разместились в номере на первом этаже, окнами выходящем на парковочную площадку. Они распределили посты так. Один постоянно находился в машине, другой прохаживался по коридору второго этажа маршрутом: место дежурной — лестница. Третий занял место напротив конторки дежурного администратора. Четвертый отдыхал в номере, чтобы через пару часов сменить кого-либо из товарищей.
Постояльцы, в чью программу отдыха входили и услуги яхт-клуба, не особо любопытствовали относительно двух соседей. Лица не кремлевские, однако опекают их прилично. Местная охрана немногочисленна. Эти три слова несли в себе глубокий смысл и вселяли чувство неуверенности. А молчаливые парни одним только своим присутствием заставляли забывать про этот устоявшийся дисбаланс. Особенно в ночное время. Вот как сейчас, когда сосны засеребрились под светом встающей луны, когда ухнула какая-то птица, а эхо размножило ее тревожный сигнал.
Сцепив на затылке пальцы, Марковцев лежал на удобной деревянной кровати-полуторке. Его редко подводило чутье, он чувствовал невидимую связь между неспокойными выкриками птицы в доме Шамиля Наурова, где он буквально требовал от себя принять предложение дагестанца, и сейчас, когда тревожные отголоски словно повторялись; прошлое перекликалось с настоящим и подгоняло к невидимому порогу, за которым — будущее.
Но как перешагнуть через него? Никак. Сколько ни шагай, все равно ступаешь в настоящее. Это как загадочные свойства поверхности: снимаешь слой, а за ним снова поверхность. И так до тех пор, пока за очередным слоем не обнаружится последний — самый тонкий и невесомый, оттого бесценный. Как последний миг самой жизни.
— Спишь, Андрей?
«А в ответ — тишина…» Боится продолжения разговора», — подытожил Марк молчание товарища.
Тема беседы в гостиничном номере буквально обрушилась на Сергея. Он не предполагал этакой правозащитной критики, которая прозвучала из уст напарника. Марк поддержал бы разговор, если бы ему не предшествовали откровения бывшего капитана диверсионного отряда в его загородном доме: «Я с тобой… Обрыдла работа, кабинет, морда шефа, его жена…» А если короче, то тоскливый взгляд Андрея: «Хочу на остров».
Куда деть его недавние слова, высказанные едва ли не робко. Хотя нет, просто осторожно: «Ты был прав, Сергей, когда говорил: «Амирова нужно вернуть в Лефортово».
Дальше Овчинников мог и не продолжать. Однако он продолжал, употребляя какие-то сопливые термины о рамках закона, за которые они могут выйти — ну, там, пустить пулю в лоб Султану. Мол, этим все и закончится. Сергей же, едва сдерживаясь, переводил «сопли» на нормальный язык и…
Он гнал от себя мысль, что в чем-то соглашался с Андреем, признавал его правоту, опять же интерпретировал его красноречивые недомолвки по-своему. А по Овчинникову выходило буквально следующее: те люди, в чьи дома Султан принес несчастье, не поймут, не удовлетворятся, еще больше озлобятся, узнав, что террорист пал то ли от случайной пули, то ли от законной. Бегал-бегал где-то, а потом вдруг обнаружили его труп в какой-нибудь пусть даже самой грязной из всех канав, как если бы его случайно сшибла машина. Это был бы шок от несправедливости, непонимание. По большому счету всех бы устроил законный суд над преступником, чтобы никому не было мало; пусть немного, но поровну на всех.
Немного нескладно говорил Овчинников, но Сергей понял капитана. А кто поймет его, Марковцева? Какое право имел Андрей ставить его в один ряд с теми…
Вот здесь загвоздка, здесь огромная заноза. И не помогли никакие доводы в свою пользу: Марк сделал много, очень много, он поймал добычу и, как лев в своем прайде, имеет право на львиную долю.
Однако жертва на свободе, никто ее пока не поймал, шел дележ шкуры неубитого зверя.
И на то имелся довод: Овчинников как бы предостерегал Марка от неразумного решения, точнее, заранее наставлял его на путь истинный. «Хочу на остров…»
Что это — выходит, прихоть или просто порыв? Ему действительно просто обрыдло?
«Я бы не взял на себя такую ответственность, — сказал Андрей и продолжил, вопрошая:
— Разделил бы? С кем? Хотя бы один из тех сотен согласится оставить в стороне остальных? Если бы нашелся такой, я бы сказал во множественном числе: «Делайте свое дело, вы правы. Только вы двое правы. Делайте свое дело, разделите его поровну и расскажите остальным, дипкурьеры хреновы, вооруженные парламентарии от народа!»
Вот как нахватался Андрюха терминов, вот как загнил в своей банковской ячейке российского капитализма!
А ведь он прав, сукин сын! Но как быть со своей совестью, ее-то куда приткнуть? Что, мучиться потом кровавым поносом? Или «радоваться» вместе со всеми? Принести собственное самолюбие и ущемленное достоинство в жертву? Кому? Да не людям, нет! Не прав Андрей, не так смотрит со своей колокольни. А она у него стоит на крепком фундаменте, в ней есть все, даже то, чего не должно быть в храме, взять хотя бы любовницу, ходячие рога этого управляющего. В первую очередь об этом надо подумать, о своей, так сказать, чистоте, потом уже заводить разговор о педикулезе соседа.
«А если я найду такого человека?» — Марк скорее не спросил, а продолжил развивать тему до бесконечности, чего не любил; однако не по своей воле. «Не найдешь, — ответил Овчинников. — Потому что не будешь искать». — «Не думай, что ты владеешь приемами убеждения».
На этом и закончился их разговор. Последнее слово осталось за Марковцевым, но легче ему от этого не стало.
— Спишь?.. Ну-ну, спи. Спокойной ночи.
Злость не оставила Сергея, наоборот, она взяла его неспокойную душу новым приступом. Теперь он злился на себя за то, что не внял совету Кати Скворцовой: «Уезжай. Ты заработал денег, чего тебе еще надо?» В этом случае его голова была бы свободна от миротворческих соображений партнера. И вообще, никакого партнера у него не было бы.
Сейчас вдруг пришла мысль собственно о миссии Овчинникова. Он виделся этаким ангелом-хранителем, уберегающим не тело, но душу: «Хрен с тобой, умирай». Этаким дежурным ангелом, заступившим на пост, не зная о клиенте почти ничего, кроме сухих анкетных данных.
Марк злился оттого, что все поисковые мероприятия зашли в тупик. Султан мог объявиться хотя бы в двух местах — в Москве и Казани, но даже пополам не разорвешься. И чем больше думал об этом, тем больше признавал правоту партнера. Однако с какой трактовкой признать ее? Извини, ты был прав? Умыть руки, значит позабыть о страшных предсмертных словах старого дагестанца: «Будь ты проклят, иуда!»
«Уезжай…»
Ах, если бы в тот момент Катя добавила: «Но прежде спустись на землю!»
Марк насторожился. Ему почудился шум в коридоре. Прежде чем шагнуть к двери, Сергей осторожно выглянул в окно, не тревожа занавеску. Все как прежде: неподалеку от высокого крыльца с вазонами стоит джип. Но не видно охранника.
Рядом стал Овчинников. Не спал. Конечно, не спал. От незначительного шума в коридоре не проснешься.
— Кажется, у нас гости, — прошептал Марк.
Андрей соображал быстро:
— Лучше бы мы сходили к мулле. — Возможно, он прятал за этими словами чувства, заставившие обостриться его черты. Только что, несколько минут назад, погиб его подчиненный.
Но не успел он договорить, как за дверью раздалась автоматная очередь, и где-то в середине в нее вклинился хлопок пистолетного выстрела.
Вот и еще один сложил голову. А это была уже уверенность, подкрепленная открытыми действиями противника.
Из десяти человек семь прошли обучение в диверсионных лагерях. Сам Султан был не только теоретиком в этих школах, но и практиком.
Машины остановились в километре от «Богосской вершины», и отряд Амирова оставшийся путь проделал пешком и совершенно бесшумно, будто на тренировке перед главным соревнованием.
Гумиста бережно держал в руках «АКМ», на котором вместо дульного тормоза-компенсатора был установлен глушитель с десятком звукопоглощающих прокладок, а магазин заполнен специальными патронами с тяжелой пулей и сравнительно малым пороховым зарядом. Оптический прицел на автомате казался громоздким, его длину провоцировал резиновый наглазник.
Снайпер держался рядом с командиром. В оптику он в деталях видел центральную дверь, сероватые вазоны словно специально подсвеченные яркой лампой, висящей за чугунной решеткой над входом. Там же, не скрываясь, прохаживался парень из охраны. Видимо, вышел покурить. А может, тут его пост. Но он не из числа постояльцев. Здесь, в «Богосской вершине», бывшем санатории, остались от советского прошлого и позаимствованные от нерушимого английского консерватизма неписаные правила: ресторан закрывался в одиннадцать вечера. Но до этой поры за столиками никто не засиживался. Сюда действительно приезжали отдыхать, а не оттягиваться. Все, что нужно отдыхающим, — это природа, горный воздух.
Также Гумиста отчетливо разглядел второго охранника, находящегося в джипе. Он сидел на месте водителя, его профиль на несколько секунд перечеркнула сетка прицела, затем снова переметнулась на первого охранника. И еще раз. Аслану предстояло сделать два быстрых выстрела: в одного, потом в другого.
Он слыл хорошим снайпером, жаль, в его руках не «СВД», а «Калашников», однако расстояние от середины темной аллеи до целей позволяло выполнить работу даже из «АКМ».
Гумиста ждал сигнала от командира. Остальные стянутся к входу, как только с разницей в мгновенья прозвучат два выстрела, один из которых поднимет на ноги оставшихся гостей: еще как минимум пару охранников и двух основных, ради которых сейчас приходилось терпеть холодную землю, распластавшись на ней и найдя в зарослях аккуратно постриженных кустов удобное окно. Поднимет их на ноги выстрел через стекло джипа, а ждать, когда водитель покинет свое место, можно очень долго. Да и его товарищ, похоже, докуривает свою сигарету.
Но оказалось, не так долго. Уже неважно, по какой причине охранник вышел из машины, но снайпер, не дожидаясь команды, боясь упустить такой подарок, поймал его голову в прицел. Потянув спусковой крючок, Аслан мысленно приготовился произвести второй выстрел, теперь уже смещая ствол не по ранее намеченной траектории, поскольку цель распрямилась во весь почти двухметровый рост. И не попадала в поле зрения дежурного администратора, дремлющего за конторкой.
Выстрел.
Пуля попала точно в затылок. А две последующие вспороли ткань в районе нагрудного кармашка охранника, стоящего на верхней ступеньке, так и не сумевшего ничего понять.
— Отлично, Аслан, — похвалил стрелка Султан, боковым зрением отмечая метнувшиеся к двери тени своих боевиков. Они получили четкие указания: стрелять во все, что движется, добивать контрольным выстрелом в голову даже то, что не подает признаков жизни. Двигаться могло все, включая перепуганных постояльцев в окнах отеля, или их же, охваченных паническим ужасом, покидающих эти старые стены через двери и даже слуховые окна на чердаке.
А пока о панике говорить рано. Гумиста отлично справился с работой. Звуки повалившихся тел поглотила, как глушитель, насторожившаяся ночь, подкинув очередной подарок: ухнул филин, зашелестели кроны кленов, сбрасывая на землю оранжево-кумачовое осеннее одеяние; помог будто усилившийся поток воды над блестевшим невдалеке озером. Султан, словно читая недавние мысли Андрея Овчинникова, повторил про себя не по-восточному тяжеловесную мудрость: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе».
61
Дом Рашидова стоял не в самом удобном месте. По идее, на пересечении дорог, одна из которых вела на возвышенность и прямиком выводила к «Богосской вершине», должен был стоять дом участкового или кого-нибудь из патрульно-постовой службы. Своеобразный круглосуточный пост. Вышел справить малую нужду среди ночи, увидел нарушителя и тут же указал палкой на место рядом с собой. Следователь отдела внутренних дел вышел не по нужде, а выгнать со двора соседского кобеля, в очередной раз пробравшегося за забор. На пару с сукой, верой и правдой сторожившей двор Рашидовых на протяжении долгих лет, они устраивали настоящие собачьи порно-представления. Ну ладно бы там втихаря. Но нет, изощренно, под звон цепей…
— А ну-ка, пошел вон отсюда!
Усман поднял с земли отполированный голыш и бросил в озабоченного пса. Поджав хвост, белый, с отвислыми ушами и вытянутой мордой кобель юркнул в дыру, вырытую им под забором. Взяв кусок шифера, хозяин закрыл лаз и привалил кирпичом. Подобных сооружений он насчитал пять. Похожи на дзоты.
Поднявшись на крыльцо, Усман обернулся на свет фар, заставивших скользнуть его тень за угол террасы. На приличной скорости мимо проехали две легковые машины. Номеров следователь прочесть не мог, зато приметил их низкую осадку, из чего сделал вывод, что пассажиров в легковушках под завязку. Затормозив, автомобили круто свернули на дорогу, ведущую к отелю.
Куда спешат в такой час? Рашидов отметил время: половина двенадцатого — и вошел в дом. Навлекая на себя гнев разбуженной жены, он ненароком громко опустил щеколду. Резкий звук буквально прострелил пространство комнат, словно они были пусты, а стены представляли собой голый бетон с выступающими арматурными ребрами. С нехорошими предчувствиями Усман сел на край кровати и проигнорировал нарочито громкую возню жены под одеялом: та, демонстрируя недовольство, два раза перевернулась вокруг своей оси и только что не намотала на себя, как винт пограничного катера, одеяло.
Вроде бы нет никакой видимой связи между парой машин, мчащихся в сторону гостиницы, и парой гостей «Богосской вершины», однако о видимой связи в этом случае говорить не приходилось. Два друга, эти хрен и уксус, возвращаясь из Дербента, заглянули на огонек к Рашидову узнать, не приехал ли Магомет Науров. Откуда Усману знать, приехал ли Магомет. Его дом не за горами, этот вопрос можно напрямую задать жене Магомета. А у Усмана своя, не по-кавказски сварливая, косящаяся на частые визиты «белых» то из окна, то, подбоченясь, из-за приоткрытой двери.
Рашидов прошлепал на кухню, закрыл за собой дверь и снял трубку телефона. На звонок ответил дежурный по ОВД. Нет, никаких сводок за последние несколько часов на телетайп не поступало. Все тихо и в неизменно молодом Южном, и вечно старом Дербенте. Следователь грешным делом подумал, что русские друзья могли чем-то проявить себя на старых улицах. Могли, конечно, но вот отголоски их деятельности долетели только сейчас, в виде шума моторов и слепящих огней автомашин.
Кроме табельного пистолета, за Рашидовым в отделе числился видавший виды «АКМС» 1978 года выпуска с пластмассовой пистолетной рукояткой. Освободив защелку, Усман сложил приклад под ствольную коробку, передернул затвор «Макарова» и поднялся с места.
Одетый в милицейскую форму и бронежилет, вооруженный чуть ли не до зубов, он выглядел бы устрашающе, если бы не его кислая физиономия, говорившая открытым текстом: «Куда я собрался без трех минут двенадцать?»
Все-таки намотав на себя одеяло, на пороге появилась вторая половина Рашидова: с всклоченными волосами, опухшим лицом и горящими злым огнем глазами.
— Ты куда собрался?
— В гостиницу, — прозвучал емкий ответ дагестанского коммандос.
Бойцы Амирова действовали бесшумно, но напряжение нарастало. Скоро тишина взорвется с первым криком, первым звучным выстрелом. Разделившись на две группы, отряд Султана встал у стен советской постройки. По сигналу одна группа, численностью в четыре человека, рассредоточится под окнами, другая, насчитывающая в своих рядах шесть бойцов, войдет в отель. Два человека устремятся по коридору направо, чтобы взять под контроль помещение службы охраны гостиницы, остальные поспешат на второй этаж, где особое внимание уделят комнатам с четными номерами. Их немного, всего десять. Два крайних номера отпадают автоматически.
Султан стоял рядом с убитым охранником. Под ногами Гумисты тело второго — его боевики оперативно оттащили к стене.
Дубовая дверь, до середины застекленная толстые рифленым стеклом и забранная ажурной решеткой, манила к себе массивной ручкой. Одетый в легкую темно-синюю куртку и брюки цвета хаки, заправленные в высокие армейские ботинки, Амиров держал на уровне глаз бесшумный пистолет «ПСС», подарок ко дню своего освобождения, или второго рождения. Действительно, он будто заново родился; что-то обновленное наглядно проявилось в его действиях. Не прежний ошеломляющий натиск, а то, чему он учил курсантов диверсионных школ. К тому же против него выступал такой же сильный враг, чьи действия, за редким исключением, не носят открытый характер.
«Давай», — мотнул головой Амиров и взвел курок пистолета; «калаш» югославского производства висел у него на груди.
Гумиста плавно потянул на себя дверь и дал дорогу командиру.
До конторки было не больше десяти метров. От двери ее отделяла ширина холла. И это расстояние сокращалось по мере приближения Султана к окаменевшему служащему. Лишь когда до него осталось не меньше пяти шагов, Амиров, все это время державший администратора на мушке, спустил курок.
Он хорошо стрелял, мог поучить того же Гумисту, шагавшего следом на подстраховке, — пуля угодила дагестанцу, одетому в белую рубашку, черную бабочку и цветастый жилет, под правый глаз. И это ряженое чучело уронило курчавую голову на ухоженные руки.
На второй этаж вела лишь одна лестница, сейчас по ней поднимались двое боевиков. Один из них, не успев преодолеть последний пролет, едва не натолкнулся на вооруженного пистолетом охранника. Подготовленный диверсант опередил его на несколько мгновений. Пули ложились по-садистски жестоко, начиная от паха и заканчивая короткой мощной шеей телохранителя. Для этого боевик не делал ничего особенного, просто дал автомату свободно подниматься под действием отдачи. Но, даже смертельно раненный, боец службы безопасности, застигнутый врасплох, сумел произвести выстрел. Пуля из «ижа» просвистела над головой чеченца.
Теперь игра пошла в открытую.
Удар ногой в первую дверь, бросок гранаты, следующая дверь. Удар, совпавший со взрывом «РГД-5» в предыдущей комнате, и еще одна граната полетела внутрь.
На первом этаже работали двое. Миновав закрытый к этому времени ресторан, они свернули в короткий коридор и вышли к одной из дверей служебных помещений. Разлохматив автоматной очередью дверь в районе замка, оба одновременно — один правой, другой левой ногой — ударили пониже замка. После плотного беспорядочного огня в помещение службы охраны отеля полетели две гранаты.
«Афганская зачистка». Для подобной акции Султан мог взять и вдвое меньше боевиков. Сейчас он, отмечая работу своих людей на первом этаже, неумолимо сближался с дверью, за которой находился его главный на этот час противник. Не спецслужбы его главный враг, к которым он подчас относился снисходительно и которые до сих пор не могли выйти на его след, а всего один человек. Пусть их двое, о втором Султан не знал, да и не хотел знать ничего, но они попали в капкан, им не выбраться из комнаты. Снизу окна прошивают автоматные очереди, а через дверь им не выйти — сразу попадут под плотный огонь четырех стволов, к которым через минуту-другую присоединится еще пара с первого этажа.
Вслед за чеченским бойцом, швырявшим гранаты, следовал еще один. Его работа сводилась к минимуму — добивать оставшихся в живых. Сейчас он шагнул в номер, где на кровати, изрешеченная осколками, корчилась лет сорока женщина, одетая лишь в ночную сорочку, из-под кровати торчали ноги мужчины. Фыркнув над героизмом этого червя, оставляющего за собой кровавый след, боевик дал очередь по его ногам. Прежде чем выйти из комнаты, наклонился и катнул под кровать гранату.
«Наверное, они за этой дверью». Султан опередил «чистильщика» и, припадая на одно колено, дал очередь. Однако комната эта оказалась пуста. Взрывом разметало мебель, выбило окно, трехрожковая люстра, чудом не слетевшая с крючка, подобно орудию пыток, раскачивалась из стороны в сторону и потрескивала ярко-фиолетовыми зигзагами коротивших проводов.
Из десяти комнат боевики прошли шесть. Теперь не стоило гадать, а быстро принять решение: действовать так же или попытаться взять Марка, боровшегося с терроризмом его же методами, живым и успеть поймать его пока еще осмысленный взор.
Бредовая затея, пахнущая плохо отрепетированной ролью по такому же гнилому сценарию.
Там видно будет, решил Султан, не останавливая пока боевиков.
Кто продал? Этот вопрос висел в воздухе. Очевидно одно — Султан Амиров знает о людях, ведущих его розыск. И неважно, под руководством полевого командира кто-то штурмует гостиницу или его единомышленники сподобились на доброе дело.
Нет, пара надежно охраняемых товарищей не нарисовалась ни в Южном, ни в Дербенте. Они взяли за основу единственно верный вариант открытого поиска, что дало свои плоды. Маскируясь же, таких скорых результатов не добиться. В отличие от спецслужб, они действовали стремительно, не согласовывали дальнейшие действия, никого не запрашивали, ни на что не отвечали. Они представляли собой мобильную единицу, наделенную неограниченными правами. Одно только это должно было отпугнуть от них или, во всяком случае, насторожить симпатизирующих Султану Амирову.
К тому же они дали ясно понять, что имеют мощную поддержку военно-морской разведки на Каспии, на их действия не обращают внимание сотрудники регионального ФСБ. И вопрос — разумно или нет они выбрали местом остановки этот отель — снимался автоматически. Хотя тут было несколько спорных моментов.
Задавая вопросы «дипломату», Марковцев представлял и частное лицо и в то же время выступал от имени военно-морской разведки. Он словно окутался туманом, не давая Малику разглядеть, что же за ним, какие интересы кроются, какая стоит сила. Но все-таки туман имел свою оболочку, и имя ей — уверенность.
Если штурмовики прибыли из Дербента, то сдал товарищей не кто иной, как «дипломат». Выходило, разведчики, указывая на него как на надежный источник информации, знали о нем не все. Или они не выполнили приказ начальника управления ГРУ, или работали здесь спустя рукава, или же получили от Прохоренко совсем другое задание — убрать Марковцева чужими руками, — иное просто трудно предположить.
Нет, генерал-майор не станет рисковать. Он не смирился, но остыл, как сам и заметил; Марк дал ему неплохой шанс закрыть эпопею с захватом заложников с положительным результатом. Не сам он, конечно, закроет, но от него пойдет инициатива. Если коллеги генерала примут его предложение, он заполучит в свои руки определенное влияние на них. А это игра с высокими ставками, рискованная, но иначе на следующую карьерную ступеньку не взойти.
Марковцев и Овчинников поняли тактику противника по взрывам гранат и следующим затем длинным очередям. Противопоставить неприятелю они могли лишь свои знания и подкрепить их тремя десятками одиночных выстрелов из пистолетов. Андрей сунулся было к окну, но стекло лопнуло от первой, выпущенной группой прикрытия очередью. И тут же обстрел в окно стал интенсивней, сейчас по нему работали минимум три автомата.
Два матерых диверсанта попали в хорошо расставленные сети. И запутавшись в них, представляли собой недурные мишени.
Лицо Овчинникова кровоточило от пореза осколком стекла. Руки Марковцева также посекло. В этой ситуации они приняли единственно правильное решение: подтащили к окну кровать, чтобы вслед за пулями в комнату не влетела граната.
Впрочем, гранаты бывают не только ручные. Одна двадцать пятого калибра, выпущенная из подствольного гранатомета «ГП-25», отбросила заграждение, другая разворотила раму и отколола часть стены.
— Плотно нас обложили. — Андрей выругался. Единственный путь к спасению — дверь, за которой работали несколько боевиков. Коридор узкий, не успеешь высунуться, как прошьют автоматной очередью. И боевики, грамотно упреждая действия противника, бьют в дверь; пули ложатся скорее всего наискосок, ни одна еще не пробила дерево и не влетела в комнату.
Товарищи вынужденно отступили к дальней от окна стене. Кто-то из стрелков сменил положение, и теперь сектор обстрела стал для диверсантов угрожающе уязвимым.
62
Боевая мобильная единица по имени Усман Рашидов двигалась по дороге на седьмой модели «Жигулей». Следователь уже проехал три четверти пути, и тут его ухо через опущенное стекло левой дверцы различило стрекот автоматных очередей. Права оказалась жена Усмана, когда загородила своим «вертлявым» телом весь дверной проем сразу и пробасила: «Не пущу!» — «Молчи, женщина! — сказал ей Усман. — Раньше я говорил с тобой как человек, сейчас начну разговаривать как муж». И отодвинул супругу плечом. Спохватившись, Рашидов выключил ближний свет, оставив только габаритные огни. Их слабого света хватало, чтобы видеть обочину, большего не требовалось. Однако на подступах к «Богосской вершине» придется выключить и их тоже, потом и вовсе заглушить двигатель. Дальше — пешком. Или ползком — это уж как позволят обстоятельства.
Усман не имел боевого опыта, пару недель проходил военную подготовку, готовясь вступить (втайне надеясь не сделать этого) в народное ополчение, формируемое против вторгшихся на территорию Дагестана чеченских экстремистов. Сейчас к боевым действиям его подвигло стремление Марковцева довести дело до конца плюс искреннее уважительное чувство к умершему Шамилю Наурову. Несомненно, этот край что-то потерял со смертью старого дагестанца, с другой стороны, что-то приобрел. Взять хотя бы настрой, перемены, произошедшие в груди Усмана. Он как бы отвечал за свой край, теперь отвечал, а раньше даже не пытался.
С такими чуточку возвышенными чувствами Рашидов съехал на обочину и повернул ключ зажигания. Луна, запутавшаяся в кронах деревьев, наконец-то нашла выход, заодно помогла Усману ориентироваться на местности. Теперь легко стало бежать по мертвенной дороге и пугать вооруженной коротким автоматом тенью ночных обитателей.
Рашидов перешел на спринтерский стиль бега, когда автоматные очереди стали перекрывать друг друга. Впереди обозначились чугунные ворота. От них лишь в одну сторону шло такое же вычурное ограждение, с другой, ближе к подъездной дороге, забором служили высокие, ровно постриженные кусты, разделенные стволами кленов. Оригинальная живая изгородь могла порадовать кого угодно и где угодно, только не здесь и не Рашидова. Он не понял, как перескочил через довольно широкий кустарник, но сообразил сгруппироваться, когда его плечо коснулось земли. Перекатившись, он замер, взяв автомат на изготовку. Немного послушав перестрелку, пододвинулся к последнему зеленому рубежу, за которым — центральная аллея, место перестрелки. Стреляют, значит, живы, подумал он о новых русских друзьях.
В соседней комнате рванула граната, от стены оторвался кусок штукатурки с обоями, с потолка посыпался мел. А в дверь продолжали бить пули.
Приятели попали в такое положение, когда навыки, полученные в учебных лагерях, казались ребячеством. Бывает и такое. Однако мощно, стремительно проходил штурм. Это мысли и время работают быстро, оттого и кажется ситуация парадоксальной; о бездействии бывших офицеров спецназа речь не шла.
На предложение Андрея забаррикадировать дверь Сергей покачал головой: в этом случае они лишали себя возможности маневра, близость которого назревала с каждым мгновением, практически отрезали последний из двух путей. Боевики не станут долбить в дверь до бесконечности, пройдут какие-то секунды, и с улицы их закидают гранатами; вот еще одна ударила в потолок, заполняя комнату едким дымом, но разорвалась возле двери, ведущей в ванную комнату. Если прекратится обстрел, осажденные сами выскочат из убежища через пять-десять минут, поскольку старая постройка имела полые стены, уже сейчас внутри их разгорался огонь. Пламя, по всей видимости, начало распространяться с первого этажа, где грохнул первый взрыв.
По отдельным пистолетным выстрелам и вторившему автоматному огню Андрей определил, что бой принял последний из его парней в номере на первом этаже. Скрежеща зубами, бывший командир «Гранита» кинулся к двери и рванул ее на себя.
Андрей был готов к выстрелу, его оппонент с автоматом, приготовившийся выбить дверь, — нет. Овчинников всадил ему в грудь и голову по две пули, один раз выстрелил наугад вправо от себя. Тут бы Андрею закрыть дверь, чтобы повторить принесшую удачу тактику, но он выдвинулся еще дальше и снова выстрелил наудачу.
— Отходи первым, Серый! — выкрикнул он, меняя магазин. — Я прикрою! Потом ты меня. Давай, давай! Не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь.
Овчинников показал противнику плечо и вооруженную руку, на миг высунул окровавленную голову и сделал-таки еще один прицельный выстрел. Боевик, прижавшийся к стене, не ожидая нападения, получил пулю в грудь.
— Давай, Марк! Их четверо или пятеро. Левая сторона свободна.
Андрей предлагал единственный вариант. Коридор в оба конца кончался одинаковыми закутками с одним окном. Тот, что справа, приспособлен под конторку дежурного портье, а другой служил курилкой.
Сергей всеми силами понимал товарища, но противился оказаться не вторым номером, а тому, что на какое-то время оставит Андрея один на один с противником. Тогда как у самого появится шанс покинуть опасное место через окно. Отказаться означало полное поражение. Они вступили в бой по всем правилам с очень сильным противником, и если погибнут оба, то, соответственно, оба и проиграют.
Ах, как легко было Марку, когда на его руках гирей висел оперативник ФОБ, а он, возбужденный, в одиночку, рискуя только собой, кружился по гаражу в вальсе под названием «Рожденный свободным». А сейчас кровоточащая гиря тянула душу, выкрикивая:
— Пошел, пошел, Марк! Крой меня, как я тебя!
Глубоко выдохнув, Овчинников приготовился к ведению огня. Марк петлять не станет, иначе поймает шальную пулю, — он побежит ровно, не теряя драгоценных мгновений. А оказавшись в безопасности, в свою очередь откроет огонь, давая возможность партнеру проделать тот же маневр. То, что они собирались предпринять, представляло собой один из стандартных способов отхода с очередным прикрытием.
Подстегивая обоих, в разбитое окно одна за другой влетели три ручные гранаты.
Подстегивая — и с опозданием в секунду давая понять Марку, что он успеет добежать, а вот Андрею уже не придется снова прятаться в комнате. Избегая взрыва, он последует за товарищем. А пока он удачно продолжал опустошать магазин своего пистолета, заставив умолкнуть треск автоматных очередей.
Марк резко остановился, не добежав до закутка каких-то два метра. Глаза зафиксировали четырех боевиков: один на коленях — то ли ранен, то ли вел огонь с этого положения, остальные прижались к стенам.
— Пошел, Андрей!
Марковцев открыл огонь в тот момент, когда оглушительно рванули в комнате гранаты и когда в пистолете напарника кончились патроны. И «вальтер» Марка щелкнул затвором, когда Овчинников оказался рядом. Но лицом вперед, и скорость у него была хорошая. Пожалуй, в этой ситуации Андрей не мог поступить иначе. Он буквально врезался в напарника, толкая его, а сам получил в спину автоматную очередь…
Но продолжал двигаться. Когда Марк, помогая себе локтями, перекатился за угол, увидел упавшего на колени товарища, продолжавшего ловить спиной пули.
«Эх, Андрюха…» — жалость полоснула по самому сердцу.
Марк выругался и выбил ногой окно. Не медля ни мгновения, прыгнул. Сгруппировавшись, прокатился несколько метров по влажной траве. Тяжело дыша, вогнал в рукоятку полную обойму.
Все, кто держал эту, восточную сторону, перешли к фасаду и присоединились к группе автоматчиков, обстреливающих окна. Сергей появился за их спинами неожиданно. Дергая головой, он сделал два точных выстрела и снова скрылся за углом здания. Действуя на автопилоте, поднял руку с пистолетом и всадил пулю в голову боевика, который выглянул в разбитое Марком окно. Также отметил, что какой-то полоумный лупит по своим же из-за кустов. Выстрелив на звук, Сергей вынужденно растянулся на земле.
Автомат в кустах замолчал, но ненадолго. Едва стихли его отголоски, как он снова заработал по своим.
Пуля, выпущенная из пистолета Марковцева, едва не снесла Усману голову. Чертыхнувшись, Рашидов снова переключился на боевиков. Одного он уложил сразу, второго задел, кажется, легко. А вот Марк положил двоих. Как в тире, успел удивиться дагестанец. И только сейчас додумался дать знать о себе голосом, ибо Марковцев, упавший на землю, на этот раз с более удобной позиции мог убить своего помощника.
— Сергей! Не стреляй, мать твою! Это я, Рашидов!
Марк узнал его по гнусавому голосу. Подозрения, моментально рожденные в груди, тут же исчезли: следователь не мог вести огонь по своим. А он даже попадает.
Видимо, пуля нашла одного из тех троих, кто не проходил боевую подготовку в диверсионной школе, очень уж неповоротливо тот менял положение, привставая на одну руку.
Сейчас Марку и его неожиданному помощнику противостояли три или четыре человека. А может, меньше, если охранник-махачкалинец сумел положить хотя бы одного. Но теперь инициатива перешла в другие руки. Марк получил возможность маневрировать, в настоящее время его задача — не дать отойти боевикам в лес. Он тут же определил, что западная часть для отхода непригодна: там все задымлено, огонь разгорается все сильнее, принуждая бойцов Султана отходить либо на юг — это противоположная центральному входу сторона, либо на север, туда, откуда они появились. Могли показаться и над головой Марковцева, но он, убив рискнувшего появиться в окне боевика, дал понять, что этот путь малопригоден для спасения.
И еще один положительный момент отметил Сергей: всем, кто питал надежду остаться в живых, придется прыгать из окон второго этажа.
— Усман! — крикнул Марк, приготовившись к ведению огня. — Возьми на мушку окна на втором этаже. Стреляй по «униформе».
— Понял.
Немногочисленные постояльцы гостиницы только сейчас сообразили выбраться из горящего здания. Разбивая окна, они прыгали на землю; кто-то из них оставался на месте, кто-то отползал, некоторые убегали подальше от опасного места.
Султан отказывался понимать, что в такой короткий промежуток времени может уложиться и радость от предвкушения победы, и горечь неминуемого поражения. План хоть и выглядел простеньким, сколоченным наспех, но в простоте и крылся его успех. Зажать с двух сторон и надавить, большего не требовалось.
В отчаянии он дал очередь по убегающей от огня женщине. Не добежав до лестницы, откуда валил едкий дым, она рухнула на пол.
Султану не дано было знать причину мощного взрыва, прогремевшего в правом крыле гостиницы. Там, при «зачистке» помещения охраны отеля, от взрыва гранат обрушилась стена, ведущая в подсобку, и при падении свернуло вентиль на газовом баллоне. Газ ужом шипел вслед удаляющимся боевикам, и рвануло лишь тогда, когда они отошли на безопасное расстояние.
— Вперед! — получил приказ Гумиста, державшийся за простреленную грудь.
— Высоко, Султан! Надо уходить по лестнице! — Как — чеченец не представлял. Наверное, задержав дыхание, прикрывшись курткой… Но прыгать, когда в груди, под самым сердцем торчит свинец, равносильно самоубийству.
— Как хочешь. — Амиров взвел курок пистолета и на миг поймал округлившиеся глаза Аслана. Напоследок он все же поучил товарища, как надо стрелять: не поднимая руки, от бедра. Пуля из бесшумного пистолета вошла под подбородок чеченца.
— Давай ты, — кивнул Султан последнему боевику.
Тот послушно шагнул в гостиничный номер, расположенный на нечетной стороне. Амиров последовал за ним и закрыл за собой дверь: в коридоре уже нечем было дышать; серо-черные клубы, как по дымоходу, находили выход во всех разбитых окнах, стремительно заполняли коридор. Как и Марковцев с Овчинниковым несколько минут назад, так и Султан с боевиком оказались перед единственным выбором, точнее, выбора у них не было — покинуть здание можно было только из окна этой комнаты. И неважно, что оно на втором этаже, был бы это десятый этаж, Султан и в этом случае прыгнул бы и во время полета думал о мягком приземлении.
Южная сторона освещалась лишь лунным светом, да помогал ей огонь из окон; где горел свет, а где полыхало пламя. Однако Сергей, перешедший на эту сторону, увидел прямо над собой неясную тень. Прижавшись к стене, он проследил глазами за ее полетом и в конце пути, когда ноги боевика коснулись земли, нажал на спусковой крючок. Все правильно: тот, кто остался жив, поступил грамотно. Он не стал лезть под сектор обстрела рашидовского автомата, заодно избежал огненной ловушки.
«Ну, сколько вас осталось, двое?» — гадал Марк, еще сильнее прижимаясь к стене. А может, один, сделал он поправку на знакомую трескотню «АКМС» в руках Рашидова. Он хотел было покинуть это место, но уловил движение наверху.
Совсем недавно этот человек совершил нечто подобное. Тогда его держали руки Марковцева и Мезенцева, спуская из люка авиалайнера и делая расстояние до бетона минимальным. В тот раз он подвернул ногу, а в этот?..
Марк не дал Амирову распрямиться и изготовить оружие, а по-настоящему десантных навыков у полевого командира не было, — он ударил его левой ногой, припечатав к стене, и тут же перехватил его руку с пистолетом. Правая готова была нанести Султану удар — неважно куда, в висок, шею, переносицу, — но эта пародия на человека тут же испустила бы дух.
Сбив чеченца с ног, Марк вывернул ему руки и связал его же ремнем, перехлестнув через запястья и чуть пониже локтевых сгибов. Закончив «путать», Сергей увидел перед собой Рашидова.
— Молодец, Усман, — похвалил его Марковцев прерывающимся голосом. Босой, он стоял в разорванной рубашке, рукава которой темнели кровяными пятнами, лицо исцарапано. — Помоги мне.
Он подтолкнул ничего не понимающего дагестанца спиной к стене и велел держать руки сцепленными у живота.
— К-куда ты! — Усман начал заикаться. — Сгоришь!
— Стой крепче! — прикрикнул Сергей.
Он одним махом, опираясь на сцепку из скрещенных рук, оказался стоящим на плечах Рашидова. Кончики пальцев зацепились за подоконник. Подтянувшись приемом «подъем силой», Сергей, задержав дыхание, из этой комнаты рванул в коридор, оттуда, касаясь стены и не открывая глаз, добрался до того места, где лежал Андрей. Подхватив его под мышки, перевалил через окно и повторил свой недавний прыжок. Словно и за Андрея тоже.
Внизу Марк взвалил тело товарища на плечи и дождался Рашидова, толкавшего впереди себя полевого командира.
— Давай его в машину.
Ключи оказались в замке зажигания, джип завелся с пол-оборота, и Сергей выехал на дорогу.
В зеркале заднего обзора плясали огненные языки, но Сергей видел только отражение своих глаз, которые, казалось, принадлежали не ему.
— Усман, у тебя удостоверение с собой?
— Да, при мне, — следователь похлопал себя по карману.
— Проводишь меня до Махачкалы? Меня на первом же посту арестуют.
— Поехали, поехали, — покивал Рашидов. Не доезжая до поста ДПС, он, глянув на освещенные окна своего дома, сел за руль и спросил:
— А дальше что?
— А дальше ребята Андрея помогут мне доставить эту мразь в Москву.
— Зачем в Москву? — удивился Рашидов. По его разумению, Амирова можно хлопнуть прямо здесь, на месте. В крайнем случае, на что, конечно, Марк не пойдет, передать его в руки правоохранительных органов.
— Надо, Усман. Я обещал одному человеку представить Султана на суд общественности. — «Пусть немного, но поровну на всех», — мысленно повторил он слова Андрея Овчинникова, нашедшего свою смерть в нескольких километрах от базы морского спецназа.
Наверное, только так он мог не отблагодарить, нет, но отдать последний долг погибшему товарищу. Разнятся не люди, а их мнения. Вот и Сергея с бывшим командиром «Гранита» связывало многое, но также многое и разнило. Взять хотя бы их взгляды на одну и ту же проблему, из-за которой за час до штурма между ними разгорелся спор. Марк еще не нашел выхода из этой непростой ситуации, план грядущей акции только-только забрезжил в его голове. Он должен, теперь просто обязан был разделить ответственность, которая не давала покоя Андрею Овчинникову. Оставить его слова так, как есть: «Делайте свое дело, вы правы. Только вы двое правы». Не изменять их смысл, но подвести их под определенное действие.
Глава 21 Поровну на всех
63. Москва, 6 октября, суббота, утро
До приезда бригады ФСБ Султан Амиров походил на зловещую новогоднюю елку. Опутанный проводами, он сидел на выходе из парка имени 1 Мая и любовался Красноказарменной набережной. Электронные часы «Ситизен» повернуты циферблатом к руке, к ним идет тройка тонких проводов. На другой руке пейджер, закрепленный скотчем. Такая же клейкая лента несколько раз обернута вокруг головы бывшего главнокомандующего дудаевской армии, залепив ему рот.
Султан одет в спасательный жилет ярко-красного цвета. Что в нем вместо пенопласта, можно угадать с первого взгляда.
Четверть часа назад на место происшествия прибыл, подвывая сиреной, «апельсин», о котором в свое время думал Сергей Марковцев. На его борту стандартный состав: оперативные работники ФСБ, взрывотехник — на этот раз обязательно — и кинодокументалист.
Получасом раньше в парк съехались репортеры многочисленных телеканалов, их пишущие коллеги. Они сорвались из редакций по звонку неизвестного.
Сейчас журналистов и операторов сотрудники милиции оттеснили ближе к зевакам, оккупировавшим набережную Академика Туполева и Салтыковский мост. Всем хотелось посмотреть на живую бомбу: видано ли — матерый террорист в роли смертника.
Грузно ступая под тяжестью взрывозащитного костюма, к спецмашине возвратился специалист-подрывник. Пот с него катился градом. Осматривая экипировку Амирова, он постоянно докладывал по рации, а сейчас, присев на подножку автомобиля, с близкого расстояния делился впечатлениями с коллегами.
— Нашпиговали его по первому разряду, — не без восхищения он покачал головой. — Пара килограммов ВВ, не меньше.
— Точно не определил тип взрывчатого вещества?
— Какое там! — Он тяжело, как аквалангист, махнул рукой.
Его первая ходка в общем-то сводилась к одному: сделать предварительный осмотр и накрыть объект бронированным одеялом. Что он едва успел сделать, поскольку вдруг запищал пейджер на руке террориста. Сапер отреагировал на сигнал соответствующим образом: вздрогнул, отдернув руки от взрывоопасного объекта. Он успел осмотреть взрыватели и засомневался насчет одного: тот мог приводиться в действие радиосигналом. Собственно, он и заставил сапера ретироваться: опять же, поверхностный осмотр не позволил обнаружить замедлителя взрыва, а таковой мог быть.
— Судя по острым углам на спасательном жилете, — продолжил он, — в ячейки напихали стандартные тротиловые шашки. Через ткань воткнуты взрыватели. Один импульсный, другой я вижу впервые. Может, это и не взрыватель, а имитация — поди разбери, но провода к ним подведены. Дайте водички, — попросил инженер-сапер.
Выпив минералки, он выругался:
— Подлянка! Везде тройные, а где и четверные пары проводов.
— Значит, откусывать их нельзя? — полюбопытствовал кто-то из коллег.
Сапер отыскал шутника глазами:
— Иди, кусни. Пара — другое дело, откусил массу, и все. Да еще пейджер, мать его! Я думал — все: пришло ему сообщение, пора лететь на вызов. — Взрывотехник поднял глаза. Осеннее солнце светило ласково, легкие облака лениво ползли по небосводу.
Он опустил заслезившиеся глаза. Под ногами воровато сновали воробьи и хитро косились на пиротехника: когда тот начнет грызть семечки и поделится угощением.
— Кыш! — распугал он пушистых «жидят» и обратился к начальству:
— Решайте, что будем делать. Вывозить его опасно — рвануть может в любую минуту, а барокамеры у нас нет.
Начальник кивнул: в барокамере детонируют любые взрывчатые вещества.
Они находились перед дилеммой: ждать, когда сработает один из взрывателей, или попробовать самим привести его в действие путем обычной детонации. Последнее можно было осуществить лишь под видом первого, откровенно не хотелось потом объясняться с журналистами и борцами за права человека; явится кто-то типа первочеловека Ковалева и испортит кровь: мол, воспользовались случаем и намеренно взорвали… человека.
Короче, надо было сделать все втихаря, но на виду у сотен зевак. Их, конечно, можно погнать с безопасного расстояния — до набережной Академика Туполева ни взрывной вал, ни волны не долетят и не докатятся, но они снова полезут. Журналисты закрепят свои камеры далеко по ту строну Яузы, объективы у них хорошие.
Как тут объяснишь, что человек, нашпигованный тротилом, сам взрывал жилые дома? Поймут рядовые жители, однако возмутится общественность, те же правозащитники. Одним словом — повод. Дай только повод.
А время шло. Взрывать живого человека категорически запрещалось законом.
Самоотверженно, с решительным настроем возле парка появился министр внутренних дел и выслушал доклад начальника ГУВД Москвы. Через считанные минуты к ним присоединился коллега из ФСБ. Послышалось слово «колокол». Толково: глава МВД, покручивая ус, предлагал поверх одеяла опустить на бомбиста колокол, дабы стопроцентно обезопасить окружающих.
— То-то звону будет по всей Москве, — невесело улыбнулся сапер. Тут и одного одеяла за глаза хватит, укутал — и взрывай на здоровье.
Он не завидовал себе, а в первую очередь — министрам. Кому-то из них придется взять на себя ответственность. Вообще-то в подобных ситуациях создают чрезвычайную комиссию, вот ее-то руководители принимают на себя всю полноту ответственности, информационно-массовый и правовой удары. Тактика, проверенная годами.
Как тут соблюсти право? Как в соответствии с Конституцией поступить гуманно?
— Надо послать туда робота, — нашел выход министр внутренних дел. Он бросил покручивать усы и стал покусывать их.
Да, робота, покачал головой пиротехник. Классный выход. Робот — он же не гражданин России, живет по своей конституции-инструкции завода-изготовителя.
— Вы знаете, сколько стоит робот? — вступился за своего железного друга сапер. — Он один на всю Москву! А террористов?.. Сейчас взорвем робота, а завтра с кем поедем на вызов? Нет, он не стоит робота, — взрывотехник, сощурившись, в очередной раз посмотрел в сторону бронированного одеяла.
— Ты сможешь обезвредить мину? — спросил подошедший ближе министр.
— Смогу, конечно, — спокойно и авторитетно заявил сапер. — Если успею. Мне нужно еще раз осмотреть ее.
— Что вы делаете в подобных случаях?
— Подобных у нас еще не было. Обезвреживаем мину, заложенную где-нибудь под машиной, к примеру, взрывом. Достаточно небольшой детонации.
— Сделай все возможное и невозможное, — распорядился министр, — чтобы обезвредить мину. Этого человека ждет суд. Точнее, люди ждут суда над ним. Осмотри его еще раз.
— Нашли доктора, — проворчал сапер, поднимаясь с места.
* * *
— Только не вздумай озаглавить материал вроде «Судьба агента». Найду, — предупредил Марк, — и сам возьму у тебя интервью.
Корреспондент телекомпании ТВ-6 кивнул. Пока он не услышал объяснений, почему выбор пал на него в частности и на всю компанию в целом. Он надеялся задать этот вопрос в конце беседы или вообще не касаться этой темы. Должен сказать спасибо, что ему бесплатно дают в руки сенсационный материал.
— Запомни еще одну вещь, — продолжил Марковцев, — отснятый тобой материал не должен выйти в эфир раньше того дня и часа, который я укажу.
Он скосил глаза на профессиональную камеру, которую репортер приволок вместе со штативом и уже расположил ее в паре метров от стола, за которым они вели беседу. Сбоку от Марка попадал в объектив включенный телевизор, на экране которого происходили вещи, напрямую относящиеся к разговору в этой квартире, расположенной неподалеку от места происшествия.
— Начнем, — распорядился Марк и, глядя на репортера, включившего запись, прикурил.
Журналист забеспокоился, различив нерешительность на лице собеседника. Прошла минута. Камера снимала молчавшего человека. Казалось, так будет продолжаться до тех пор, пока не кончится кассета или не сядут батарейки в видеокамере. Но вот Марк, в очередной раз затянувшись и выпустив дым носом, стряхнул пепел в пепельницу и ровным, чуть напряженным голосом начал:
— Я, Марковцев Сергей Максимович, подполковник в отставке, специальный агент управления оперативной разведки ГРУ Генштаба, 20 июля текущего года получил задание выехать для оперативно-розыскных мероприятий, связанных с хищением вооружения с законсервированной базы морского спецназа, в поселок Южный, Дагестан. Моим напарником был специальный агент ГРУ Родион Ганелин, проходивший службу в составе диверсионно-разведывательного отряда «Гранит». От начальника отдела он получил приказ «поменять мой профиль работы», что на языке оперативных работников означает физическое устранение. Однако, прибыв для осмотра места происшествия на остров Приветливый, я…
Марковцев принял более чем разумное решение, оно диктовалось его логикой. Если бы он действительно подыграл спецслужбам, генералу Прохоренко, который лелеял надежду воспользоваться советом агента и представить теракт в Новограде как инсценировку спецслужб, то его, агента, как свидетеля, как «носителя государственной тайны», рано или поздно убрали бы. Но Марк оставил все как есть. Сейчас перед камерой он раскрывал грязные дела спецслужб, а им в этом случае, кроме как питать к своему агенту лютую ненависть, ничего другого не оставалось. Если его и надумают искать, то только ради того, чтобы свести с ним личные счеты. А это не шло ни в какое сравнение со статусом свидетеля.
Да, он признавался в своих преступлениях, но каждое его преступление чередовалось с преступлениями спецслужб.
Он не жалел генерала Прохоренко, которому он сбросил полный расклад на деятельность Дугушева в Москве и который не сумел просчитать ситуацию до конца. Потому проиграл. А Марк мог бы подкинуть ему не одну идею. Генерал мог подумать о том, что в Марка стреляли холостыми, что Султана в аэропорту Первомайский поджидал Лече Дугушев, завербованный ФСБ… Море вариантов, лишь бы голова варила исправно. И публичные признания Марка, коих было не избежать, начались бы по-другому: «Я, Марковцев Сергей Максимович, получил от своего непосредственного начальника задание. Суть его в следующем: провести инсценировку террористического акта, потребовать освобождения из… Для полной убедительности потребовать выкуп в размере пяти…» А закончились бы признанием агента в «недержании»: сдали нервы. Оттого и сидит террорист, весь опутанный проводами. То бишь основную, финальную часть Марк обязан был брать на себя.
Рассказывая, Сергей поглядывал на экран телевизора. Сделав репортеру знак не останавливать запись, он набрал номер оператора пейджинговой связи.
— Девушка, примите сообщение абоненту «Сапер»… Да, вы правильно поняли…
И снова взгляд на экран телевизора.
Без преувеличения, обнаружение заминированного террориста стало новостью номер один, репортажи с места события велись крупнейшими телекомпаниями не только России. Наиболее полно освещались они no HTB и шли без перерыва, как хороший детектив.
Сергей видел тяжелую поступь сапера и прикидывал, сколько тот затратит времени, пока доберется до главного действующего лица. Рассчитал он довольно точно, и когда оператор пейджинговой связи приняла сообщение и передала его абоненту, сапер поспешно возвратился назад.
Марк предчувствовал реакцию взрывотехника и ожидал его повторного возвращения.
«Давай, давай назад, — уговаривал сапера Марковцев, — у меня есть что сообщить тебе».
— Первая попытка обезвредить мину оказалась неудачной, — часто сбиваясь, напряженно вел репортаж диктор HTB Петр Марченко. — Пока мы не знаем причину, но попытаемся узнать от другого нашего корреспондента, который находится в непосредственной близости от места происшествия, у строения номер три. Напомню нашим телезрителям…
Панорама сменилась. На первом плане — бесформенный бронированный горб, за ним оперативная группа. Там, где укрылся оператор, явно рискуя навлечь на себя гнев правоохранительных органов, недавно проходил путь Сергея Марковцева.
— …видите на своих экранах подъехавшего министра иностра… простите, внутренних дел… По всей видимости, сейчас… да, хорошо видно, как министр беседует со взрывотехником…
«Давай, давай», — торопил его Марк, держа наготове телефон.
Все, пошел.
Сергей снова прижал трубку к уху.
— Здравствуйте еще раз. Примите сообщение для абонента «Сапер»… Диктую… — Марк, шумно выдохнув и подмигнув репортеру, слегка подрагивающими пальцами взял из пачки очередную сигарету. — Еще десять минут, и продолжим.
Репортер облизнул пересохшие губы. Он во все глаза смотрел на этого странного человека и не верил в происходящее. Однако только он один на данный момент являлся свидетелем этой поистине драматической сцены. То, что происходило в парке, тесно переплеталось с тем, что снимала видеокамера…
Он понял одно: без фона, которым являлся прямой репортаж с места событий, откровения Сергея Марковцева выглядели бы менее убедительными.
* * *
…На руке террориста снова запищал пейджер, и снова взрывотехник вздрогнул, машинально отдергивая руки. В этот раз он успел подробно осмотреть «пострадавшего»; нигде не видно замедлителей, нет их и в пейджере — в пользу этого говорило его рабочее состояние. Однако прошло полминуты, прежде чем, поежившись и передернув плечами, сапер нажал на кнопку пейджера. На экране высветилась надпись: «Парень, он взрывал дома, убивал мирных жителей, казнил пленных. Прав я или нет, узнаю, когда ты сделаешь свой выбор».
Руки сапера дрогнули. Его не приглашали поучаствовать в казни, не собирались поделиться ответственностью. Незнакомец, сбросивший это сообщение, сомневался, советовался и сам советовал поступить по совести. И он где-то рядом, видит все действия сапера, перечитывающего строки:
«Парень, он взрывал дома…»
Взрывотехник оглянулся, словно надеялся увидеть незнакомца совсем рядом…
Как поступить в этой ситуации? Он — профи и мину, какими бы хитрыми взрывателями ее ни окружай, обезвредит. А дальше? Подняться, махнуть рукой — мол, все в порядке — и облегченно вздохнуть? Да, облегченно… «Парень, он убивал мирных жителей…» Все в порядке, мина обезврежена, забирайте его. И живодера увезут в тюрьму. И он будет жить. А сапер, читая газеты и глядя на экран телевизора, будет видеть перед глазами бегущую строку:
«Парень, он казнил пленных…» А если бы он не получил это сообщение, что тогда? И в этом случае совесть не оставила бы его в покое.
Может, это неизвестный облегчал ему жизнь? Да, наверное, так. Он давал возможность разделить не внутреннюю неустроенность, а, наоборот — чувство удовлетворения, победы. В одиночку такую задачу решить очень трудно. Он выручал сапера, давал возможность дышать спокойно, легко, полной грудью, с чувством выполненного долга.
Как много дало ему это электронное сообщение… Не будучи исчерпывающим, оно тем не менее точно указывало на будущее: «Прав я или нет, узнаю, когда ты сделаешь свой выбор». Оба они должны помочь друг другу.
В этом сообщении был глубокий подтекст, о котором знали только два человека: Сергей Марковцев и покойный Андрей Овчинников. Последнему и отдавал дань уважения человек с агентурным псевдонимом Марк.
— Ну вот что, — сообщил сапер по рации, — я не робот. Слышали, пейджер пищал? Мне тут сообщение пришло: рвануть может в любую секунду. Отбой.
Он был профессионалом. Незнакомец — тоже. Один ставил мину, зная, что другой обезвредит ее. Им ни к чему лишние инструкции. Уверенный в том, что часы в данный момент исполняют функции секундомера, который нужно запустить, нажав на одну из трех кнопок «Ситизен», взрывотехник безбоязненно нажал на крайнюю справа, ибо в силу своей профессии знал все типы часов.
— Ну вот и все, приятель, — сапер заглянул в полные страха глаза Амирова. — У меня приказ министра: люди ждут суда над тобой.
Опустив край одеяла, он тяжело поднялся и зашагал к спецмашине, широко расставляя ноги и отведя руки в стороны.
Кто-то заметил улыбку на его лице, но тут же забыл об этом, поскольку все внимание было сосредоточено на подобии могилы — бронированном холме, под которым, умирая от страха, покоился серийный убийца. Вот-вот вздыбится броня и вслед за кровавыми ошметками разлетится глухой отзвук взрыва.
* * *
Время на часах ворочало цифры. Сколько торопливых ударов сердца осталось до конца? Каждый из них для Султана был последним, каждый кричал: «Сейчас!» Сознание меркло на миг и снова вспыхивало.
Никаких мыслей о вере в то, что он делал последние годы, о любви к родине. И если бы не был накрыт броней, увидел бы среди белого дня черное небо, куда его настойчиво призывали.
Смертельный маятник опускался все ниже и наконец коснулся сердца, которое не выдержало с тем же истошным криком: «Сейчас!»
* * *
— Ну, продолжим? — Марк снова подмигнул репортеру и больше не бросал взглядов на телевизор.
Журналист указал на экран:
— Не все еще кончилось. — Опасаясь, что собеседник не так понял, пояснил более доходчиво:
— Не взорвался еще.
— Взорвался, — уверенно произнес Сергей.
— А… — Палец репортера продолжал указывать на телевизор. — Вроде все цело.
— Поверь мне, все кончилось. На чем я остановился?.. Так вот, 21 сентября, в пятницу, я снова связался с Андреем Овчинниковым и по телефону предложил ему встретиться…
* * *
Прошло пять напряженных минут… Десять… Пятнадцать…
Ни взрыва, ни его отголосков, ни шматков окровавленного мяса из-под одеяла.
— Ничего не понимаю, — министр внутренних дел походил на сыщика из мультфильма. Он перевел требовательный и в то же время недовольный взгляд на сапера.
…На этот раз он сделал то, чего не сделал раньше. Острым ножом, похожим на хирургический скальпель, крест-накрест надрезал ткань на спасательном жилете, потом материю кармашка, топорщившуюся острыми углами. Под ней обнаружилась обертка из фольги, а не фирменная упаковка тротиловой шашки. Скальпель коснулся и ее. В глаза бросились вдавленные цифры на коричневатой поверхности: ОСТ 16-368-99. И ниже: 60 %. А еще цена…
На тротиловых шашках цену не ставят. Сапер потянулся к пейджеру, чтобы стереть сообщение. Только так он мог отмыться от подозрений, чему способствовали куски хозяйственного мыла, которыми был напичкан спасательный жилет. Взорвалось лишь небольшое, судя по всему, количество тротила в районе грудной клетки мертвеца, на то указывала тлеющая материя. Взрыв был настолько слабенький, что его не услышали с расстояния пятидесяти метров, но его как раз хватило на то, чтобы террорист распрощался с жизнью.
Эпилог
Самара, 27 октября, суббота, три недели спустя
Управляющий делами ОАО «Международный аэропорт Новоград» Лев Давыдович Шейнин решил отдохнуть и взял путевку в Рим. Улетать из родного аэропорта поостерегся по нескольким причинам. Во-первых, он не любил проводов в родном коллективе, которые так или иначе навевали мысли о проводах на пенсию и, собственно, скрытый намек на свой возраст; не выносил он и повышенное внимание к собственной персоне, которого не миновать: стюардессы и пилоты — знакомые, под их взглядами он будет чувствовать себя не в своей тарелке, хотя по определению выходило наоборот, ежели, конечно, сравнивать самолет с неопознанной летающей тарелкой.
Во-вторых, Лев Давыдович хотел избежать фривольных расспросов с недвусмысленными намеками на его принадлежность к древнему этносу. Почему это он летит отдыхать в Италию, а не в Израиль? Зная его незлобивый характер, подчиненные обязательно отпустили бы подобную шутку. А он не хотел отвечать непатриотично по отношению к своей исторической родине, это, мол, там сейчас стреляют, взрывают, там — террористы. Вот не так давно по телевизору показали сюжет, где переодетый еврейским священником палестинец-смертник взорвал себя и полицейских, которым его облик показался подозрительным. Точнее, не облик, ибо одежда и внешность не вызывали сомнений, а собственно багаж или ручная кладь при нем, — даже здесь Шейнин думал аэрофлотскими стереотипами, что еще раз доказывало, что ему срочно нужно сменить обстановку и недельку-другую отдохнуть.
Он приобрел путевку через самарское агентство «Москва-тур» и добрался до Самары на поезде: хорошо, уши не закладывает, под ногами буквально твердь, а не невесть что, стюардессы, то бишь проводницы, кажутся беззубыми — ни одна не улыбнулась; так же, не раскрывая губ, одна из них что-то прошамкала про ноги пассажира. Вначале Лев Давыдович не понял, словно поезд вдруг взлетел и у него по-настоящему заложило уши, потом до него дошло, что ему рекомендуют поднять ноги. Он задрал их и держал на весу, пока наземная стюардесса не протерла под ним грязной тряпкой пол.
Весело, иллюминаторы большие, земля… рядом, о господи! От ее близости с непривычки сердце уходило в пятки. Под металлический лязг «шасси» директор аэропорта задремал.
Самара. Вот это вокзал отгрохали! Вот это воздвигли самарцы монумент! С одной стороны, похож на мечеть, с другой — на огромную синагогу, в которую могли уместиться все верующие земель Израилевых. Удивившись еще и заоблачным ценам на такси, Лев Давыдович вскоре очутился в аэропорту Самара. Тут все оказалось нормально, без «вывихов»: здания, как и положено в Аэрофлоте, приземистые.
С немецкой точностью рассчитав время, уже через час после прибытия на аэровокзал Шейнин встал в очередь на регистрацию, отметившись у старшей туристической группы. Пассажиры, прошедшие регистрацию, имели возможность зайти в магазин беспошлинной торговли. Лев Давыдович, проходя мимо, за стеклянной перегородкой увидел еврейского священнослужителя — в черном костюме, белой сорочке, застегнутой наглухо, и шляпе. Все бы ничего, если бы раввин с короткой бородкой не покупал…
В его руках управляющий аэропортом увидел продолговатую коробочку разрекламированного одеколона «Юнкерский» по цене восемнадцать долларов. И сейчас реклама одеколона над прилавком бросалась в глаза: «Он русский — и это многое объясняет». В случае с евреем, точнее, с выбором парфюмерии, — наоборот, малость запутывало. Если бы Шейнин был израильским полицейским, заподозрил бы неладное, как в случае с террористом-смертником. Если у последнего не «бил» багаж, то у этого — парфюм.
«Где я мог его видеть?» — задался вопросом Лев Давыдович. Лицо священника за круглыми очками со слегка затемненными стеклами показалось ему знакомым.
На смену немецкой точности пришла английская педантичность: самому подойти и представиться Шейнин посчитал неуместным, может, подумал он, в самолете их места окажутся рядом. В случае чего, игнорируя лишенные смысла правила приличия, можно будет напроситься к соотечественнику на соседнее кресло.
Пассажиры дружно погрузились в автобус, доехали до самолета и выстроились в очередь перед трапом. Среди них было много женщин и детей и даже один священник. Этакий еврейский капеллан на гражданском воздушном судне. Он стоял в числе первых и прошел на борт, на секунду обернувшись.
«Бесспорно, где-то я его видел», — уже не сомневался Шейнин. Именно сейчас он почувствовал это, когда священник задержался на трапе. Почувствовал остро, словно уже переживал однажды схожий момент. Именно на трапе, у входа в самолет?
Директор пропустил вперед себя женщину с ребенком, и у него внезапно пересохло во рту. Дежа вю. Даже голова слегка закружилась.
Священник. Не дает покоя мысль о культе. Когда он последний раз беседовал с раввином, имамом, православным батюшкой?..
Православным…
Православным?..
Нет, не вспомнить. Непроизвольно качая головой, Шейнин ворочал страницами памяти. Хотя… Может, он не знает его, но слышал имя? При чем тут имя, если голова забита лишь расплывчатым образом и такими же неясными моментами, связанными с самолетом. А значит, с работой целиком? С огромным международным аэропортом, куда ежедневно прибывают десятки рейсов? Как тут вспомнить какой-то отдельный момент, который, может быть, лишь краем коснулся его памяти?
Но нет, не краем. Что-то значительное произошло, иначе не участился бы пульс, не закружилась голова.
Так, хватит всех пропускать, решил Шейнин, женщины и дети уже на борту, остались одни мужчины.
Что?!
Одни мужчины?!
Вот-вот дастся в руки разгадка.
Он решительно шагнул на первую ступеньку трапа, кивком головы ответил на улыбку стюардессы. В салоне первым делом огляделся… Вот он, странный покупатель, странный пассажир, заставивший поволноваться директора аэропорта.
— Здравствуйте. Летите в Рим? Не против моего соседства?
— Добрый день, — отозвался священник, отвечая на вопросы не по очереди, а «каскадом». — Не против, садитесь, пожалуйста. Лечу в Рим, как вы правильно заметили.
Марковцеву проще было покинуть страну, к примеру, из международного аэропорта Самара, нежели из Шереметьева. Впрочем, он держал в голове и другой вариант — аэропорт Новоград, учитывая один момент: если на каком-то контрольно-пропускном пункте и будет усилено внимание, ориентированное на поимку преступника, то не в Новограде. О Марковцеве помнят в этом городе, многие видели его в лицо, тем самым внимание их притупится. Они жили не его образом, а собственно событиями. Некоторые, противореча логике, но не психологии человека, ждали чего-то похожего. Но только не возвращения в эти края Марка.
Все же Сергей отказался от этого варианта. Но кто мог предположить, что на борту самолета, отправляющегося в Италию, где на его счету лежала круглая сумма денег, он встретит знакомое лицо именно из Новограда. Роковая случайность, иначе не назовешь.
Он покидал родину в тот день и час, когда с журналиста телекомпании ТВ-6 снимался запрет на обнародование видеоматериала, записанного в день публичной казни Султана Амирова. Именно в этот час генерала Прохоренко корежило от злобы, а минуту назад выпустило из клещей кратковременного шока. Попутно начальник управления сделал резонный вывод: его специальный агент сейчас далеко от родных рубежей и водоразделов.
— Надолго? — упорствовал Шейнин, решив, пока не вспомнит, так и будет задавать вопросы. Отчасти потому, что чувствовал: еще немного, и он получит окончательный ответ.
Положив ручную кладь на полку, Шейнин собрался опуститься в кресло, но его остановил голос соседа:
— Не в службу, а в дружбу: положите и мой саквояж, пожалуйста.
В службу…
В памяти Льва Давидовича всплыло нечто библейское: «Марка возьми и приведи с собой, ибо он мне нужен для служения». И слова эти прозвучали будто бы голосом собеседника.
Шаг за шагом он приближался к разгадке.
— Спрашиваете, надолго ли я улетаю? — Сергей дождался, пока его сосед займет место рядом. — Кто знает?.. Здесь я увидел все, что должен был увидеть. Но, возможно, скоро я вернусь. Возвращение — это покаяние, однако оно не подразумевает забывчивости о собственных грехах. Маймонид говорил о покаянии в три этапа: «Осознание греха, отказ от греховного поведения и неповторение подобного в последующем». Не повторение — говорю это искренне, Лев Давыдович, потому как вы узнали меня.
Шейнин проглотил тугой ком, подступивший к горлу. Да, он узнал этого человека, который, наверное, не рассчитывал на подобную встречу, но стойко, до некоторой степени мудро повел себя в сложившейся ситуации.
— Давайте я расскажу вам конец истории, начало которой вы знаете, — предложил Сергей.
Лев Давыдович не стал отказываться. Он вдруг почувствовал способность предугадывать события, и, что бы ни услышал он от рассказчика, его решение, принятое спонтанно, на подсознательном уровне, останется без изменений. Он верил — и все — в искренность Марка, как если бы сам был священником, а его собеседник — кающимся грешником. До некоторой степени так и было.
— Расскажите, — кивнул Шейнин. — Но прежде ответьте на вопрос: в вашем саквояже нет парашюта?
— Как нет и запасного аэродрома в кармане, — откликнулся на шутку Марковцев. — Мы вместе приземлимся в аэропорту назначения, в Риме. Обещаю.
«Ну и спасибо», — кивнул Лев Давыдович.
Ему захотелось, чтобы рассказ Марка занял все время полета, чтобы, не дай бог, не осталось и минуты на вопрос, на который он отвечать не хотел. Вдруг Сергей спросит, почему Лев Давыдович летит отдыхать в Рим, а не в Израиль? Ответить правдиво, что, мол, он опасается встретить там террористов?..
Шейнин рассмеялся и вспомнил высказывание Луи де Фюнеса: «Если человек смеется между двумя инфарктами, его надо лечить».
63. Москва, 6 октября, суббота, утро
До приезда бригады ФСБ Султан Амиров походил на зловещую новогоднюю елку. Опутанный проводами, он сидел на выходе из парка имени 1 Мая и любовался Красноказарменной набережной. Электронные часы «Ситизен» повернуты циферблатом к руке, к ним идет тройка тонких проводов. На другой руке пейджер, закрепленный скотчем. Такая же клейкая лента несколько раз обернута вокруг головы бывшего главнокомандующего дудаевской армии, залепив ему рот.
Султан одет в спасательный жилет ярко-красного цвета. Что в нем вместо пенопласта, можно угадать с первого взгляда.
Четверть часа назад на место происшествия прибыл, подвывая сиреной, «апельсин», о котором в свое время думал Сергей Марковцев. На его борту стандартный состав: оперативные работники ФСБ, взрывотехник — на этот раз обязательно — и кинодокументалист.
Получасом раньше в парк съехались репортеры многочисленных телеканалов, их пишущие коллеги. Они сорвались из редакций по звонку неизвестного.
Сейчас журналистов и операторов сотрудники милиции оттеснили ближе к зевакам, оккупировавшим набережную Академика Туполева и Салтыковский мост. Всем хотелось посмотреть на живую бомбу: видано ли — матерый террорист в роли смертника.
Грузно ступая под тяжестью взрывозащитного костюма, к спецмашине возвратился специалист-подрывник. Пот с него катился градом. Осматривая экипировку Амирова, он постоянно докладывал по рации, а сейчас, присев на подножку автомобиля, с близкого расстояния делился впечатлениями с коллегами.
— Нашпиговали его по первому разряду, — не без восхищения он покачал головой. — Пара килограммов ВВ, не меньше.
— Точно не определил тип взрывчатого вещества?
— Какое там! — Он тяжело, как аквалангист, махнул рукой.
Его первая ходка в общем-то сводилась к одному: сделать предварительный осмотр и накрыть объект бронированным одеялом. Что он едва успел сделать, поскольку вдруг запищал пейджер на руке террориста. Сапер отреагировал на сигнал соответствующим образом: вздрогнул, отдернув руки от взрывоопасного объекта. Он успел осмотреть взрыватели и засомневался насчет одного: тот мог приводиться в действие радиосигналом. Собственно, он и заставил сапера ретироваться: опять же, поверхностный осмотр не позволил обнаружить замедлителя взрыва, а таковой мог быть.
— Судя по острым углам на спасательном жилете, — продолжил он, — в ячейки напихали стандартные тротиловые шашки. Через ткань воткнуты взрыватели. Один импульсный, другой я вижу впервые. Может, это и не взрыватель, а имитация — поди разбери, но провода к ним подведены. Дайте водички, — попросил инженер-сапер.
Выпив минералки, он выругался:
— Подлянка! Везде тройные, а где и четверные пары проводов.
— Значит, откусывать их нельзя? — полюбопытствовал кто-то из коллег.
Сапер отыскал шутника глазами:
— Иди, кусни. Пара — другое дело, откусил массу, и все. Да еще пейджер, мать его! Я думал — все: пришло ему сообщение, пора лететь на вызов. — Взрывотехник поднял глаза. Осеннее солнце светило ласково, легкие облака лениво ползли по небосводу.
Он опустил заслезившиеся глаза. Под ногами воровато сновали воробьи и хитро косились на пиротехника: когда тот начнет грызть семечки и поделится угощением.
— Кыш! — распугал он пушистых «жидят» и обратился к начальству:
— Решайте, что будем делать. Вывозить его опасно — рвануть может в любую минуту, а барокамеры у нас нет.
Начальник кивнул: в барокамере детонируют любые взрывчатые вещества.
Они находились перед дилеммой: ждать, когда сработает один из взрывателей, или попробовать самим привести его в действие путем обычной детонации. Последнее можно было осуществить лишь под видом первого, откровенно не хотелось потом объясняться с журналистами и борцами за права человека; явится кто-то типа первочеловека Ковалева и испортит кровь: мол, воспользовались случаем и намеренно взорвали… человека.
Короче, надо было сделать все втихаря, но на виду у сотен зевак. Их, конечно, можно погнать с безопасного расстояния — до набережной Академика Туполева ни взрывной вал, ни волны не долетят и не докатятся, но они снова полезут. Журналисты закрепят свои камеры далеко по ту строну Яузы, объективы у них хорошие.
Как тут объяснишь, что человек, нашпигованный тротилом, сам взрывал жилые дома? Поймут рядовые жители, однако возмутится общественность, те же правозащитники. Одним словом — повод. Дай только повод.
А время шло. Взрывать живого человека категорически запрещалось законом.
Самоотверженно, с решительным настроем возле парка появился министр внутренних дел и выслушал доклад начальника ГУВД Москвы. Через считанные минуты к ним присоединился коллега из ФСБ. Послышалось слово «колокол». Толково: глава МВД, покручивая ус, предлагал поверх одеяла опустить на бомбиста колокол, дабы стопроцентно обезопасить окружающих.
— То-то звону будет по всей Москве, — невесело улыбнулся сапер. Тут и одного одеяла за глаза хватит, укутал — и взрывай на здоровье.
Он не завидовал себе, а в первую очередь — министрам. Кому-то из них придется взять на себя ответственность. Вообще-то в подобных ситуациях создают чрезвычайную комиссию, вот ее-то руководители принимают на себя всю полноту ответственности, информационно-массовый и правовой удары. Тактика, проверенная годами.
Как тут соблюсти право? Как в соответствии с Конституцией поступить гуманно?
— Надо послать туда робота, — нашел выход министр внутренних дел. Он бросил покручивать усы и стал покусывать их.
Да, робота, покачал головой пиротехник. Классный выход. Робот — он же не гражданин России, живет по своей конституции-инструкции завода-изготовителя.
— Вы знаете, сколько стоит робот? — вступился за своего железного друга сапер. — Он один на всю Москву! А террористов?.. Сейчас взорвем робота, а завтра с кем поедем на вызов? Нет, он не стоит робота, — взрывотехник, сощурившись, в очередной раз посмотрел в сторону бронированного одеяла.
— Ты сможешь обезвредить мину? — спросил подошедший ближе министр.
— Смогу, конечно, — спокойно и авторитетно заявил сапер. — Если успею. Мне нужно еще раз осмотреть ее.
— Что вы делаете в подобных случаях?
— Подобных у нас еще не было. Обезвреживаем мину, заложенную где-нибудь под машиной, к примеру, взрывом. Достаточно небольшой детонации.
— Сделай все возможное и невозможное, — распорядился министр, — чтобы обезвредить мину. Этого человека ждет суд. Точнее, люди ждут суда над ним. Осмотри его еще раз.
— Нашли доктора, — проворчал сапер, поднимаясь с места.
— Только не вздумай озаглавить материал вроде «Судьба агента». Найду, — предупредил Марк, — и сам возьму у тебя интервью.
Корреспондент телекомпании ТВ-6 кивнул. Пока он не услышал объяснений, почему выбор пал на него в частности и на всю компанию в целом. Он надеялся задать этот вопрос в конце беседы или вообще не касаться этой темы. Должен сказать спасибо, что ему бесплатно дают в руки сенсационный материал.
— Запомни еще одну вещь, — продолжил Марковцев, — отснятый тобой материал не должен выйти в эфир раньше того дня и часа, который я укажу.
Он скосил глаза на профессиональную камеру, которую репортер приволок вместе со штативом и уже расположил ее в паре метров от стола, за которым они вели беседу. Сбоку от Марка попадал в объектив включенный телевизор, на экране которого происходили вещи, напрямую относящиеся к разговору в этой квартире, расположенной неподалеку от места происшествия.
— Начнем, — распорядился Марк и, глядя на репортера, включившего запись, прикурил.
Журналист забеспокоился, различив нерешительность на лице собеседника. Прошла минута. Камера снимала молчавшего человека. Казалось, так будет продолжаться до тех пор, пока не кончится кассета или не сядут батарейки в видеокамере. Но вот Марк, в очередной раз затянувшись и выпустив дым носом, стряхнул пепел в пепельницу и ровным, чуть напряженным голосом начал:
— Я, Марковцев Сергей Максимович, подполковник в отставке, специальный агент управления оперативной разведки ГРУ Генштаба, 20 июля текущего года получил задание выехать для оперативно-розыскных мероприятий, связанных с хищением вооружения с законсервированной базы морского спецназа, в поселок Южный, Дагестан. Моим напарником был специальный агент ГРУ Родион Ганелин, проходивший службу в составе диверсионно-разведывательного отряда «Гранит». От начальника отдела он получил приказ «поменять мой профиль работы», что на языке оперативных работников означает физическое устранение. Однако, прибыв для осмотра места происшествия на остров Приветливый, я…
Марковцев принял более чем разумное решение, оно диктовалось его логикой. Если бы он действительно подыграл спецслужбам, генералу Прохоренко, который лелеял надежду воспользоваться советом агента и представить теракт в Новограде как инсценировку спецслужб, то его, агента, как свидетеля, как «носителя государственной тайны», рано или поздно убрали бы. Но Марк оставил все как есть. Сейчас перед камерой он раскрывал грязные дела спецслужб, а им в этом случае, кроме как питать к своему агенту лютую ненависть, ничего другого не оставалось. Если его и надумают искать, то только ради того, чтобы свести с ним личные счеты. А это не шло ни в какое сравнение со статусом свидетеля.
Да, он признавался в своих преступлениях, но каждое его преступление чередовалось с преступлениями спецслужб.
Он не жалел генерала Прохоренко, которому он сбросил полный расклад на деятельность Дугушева в Москве и который не сумел просчитать ситуацию до конца. Потому проиграл. А Марк мог бы подкинуть ему не одну идею. Генерал мог подумать о том, что в Марка стреляли холостыми, что Султана в аэропорту Первомайский поджидал Лече Дугушев, завербованный ФСБ… Море вариантов, лишь бы голова варила исправно. И публичные признания Марка, коих было не избежать, начались бы по-другому: «Я, Марковцев Сергей Максимович, получил от своего непосредственного начальника задание. Суть его в следующем: провести инсценировку террористического акта, потребовать освобождения из… Для полной убедительности потребовать выкуп в размере пяти…» А закончились бы признанием агента в «недержании»: сдали нервы. Оттого и сидит террорист, весь опутанный проводами. То бишь основную, финальную часть Марк обязан был брать на себя.
Рассказывая, Сергей поглядывал на экран телевизора. Сделав репортеру знак не останавливать запись, он набрал номер оператора пейджинговой связи.
— Девушка, примите сообщение абоненту «Сапер»… Да, вы правильно поняли…
И снова взгляд на экран телевизора.
Без преувеличения, обнаружение заминированного террориста стало новостью номер один, репортажи с места события велись крупнейшими телекомпаниями не только России. Наиболее полно освещались они no HTB и шли без перерыва, как хороший детектив.
Сергей видел тяжелую поступь сапера и прикидывал, сколько тот затратит времени, пока доберется до главного действующего лица. Рассчитал он довольно точно, и когда оператор пейджинговой связи приняла сообщение и передала его абоненту, сапер поспешно возвратился назад.
Марк предчувствовал реакцию взрывотехника и ожидал его повторного возвращения.
«Давай, давай назад, — уговаривал сапера Марковцев, — у меня есть что сообщить тебе».
— Первая попытка обезвредить мину оказалась неудачной, — часто сбиваясь, напряженно вел репортаж диктор HTB Петр Марченко. — Пока мы не знаем причину, но попытаемся узнать от другого нашего корреспондента, который находится в непосредственной близости от места происшествия, у строения номер три. Напомню нашим телезрителям…
Панорама сменилась. На первом плане — бесформенный бронированный горб, за ним оперативная группа. Там, где укрылся оператор, явно рискуя навлечь на себя гнев правоохранительных органов, недавно проходил путь Сергея Марковцева.
— …видите на своих экранах подъехавшего министра иностра… простите, внутренних дел… По всей видимости, сейчас… да, хорошо видно, как министр беседует со взрывотехником…
«Давай, давай», — торопил его Марк, держа наготове телефон.
Все, пошел.
Сергей снова прижал трубку к уху.
— Здравствуйте еще раз. Примите сообщение для абонента «Сапер»… Диктую… — Марк, шумно выдохнув и подмигнув репортеру, слегка подрагивающими пальцами взял из пачки очередную сигарету. — Еще десять минут, и продолжим.
Репортер облизнул пересохшие губы. Он во все глаза смотрел на этого странного человека и не верил в происходящее. Однако только он один на данный момент являлся свидетелем этой поистине драматической сцены. То, что происходило в парке, тесно переплеталось с тем, что снимала видеокамера…
Он понял одно: без фона, которым являлся прямой репортаж с места событий, откровения Сергея Марковцева выглядели бы менее убедительными.
…На руке террориста снова запищал пейджер, и снова взрывотехник вздрогнул, машинально отдергивая руки. В этот раз он успел подробно осмотреть «пострадавшего»; нигде не видно замедлителей, нет их и в пейджере — в пользу этого говорило его рабочее состояние. Однако прошло полминуты, прежде чем, поежившись и передернув плечами, сапер нажал на кнопку пейджера. На экране высветилась надпись: «Парень, он взрывал дома, убивал мирных жителей, казнил пленных. Прав я или нет, узнаю, когда ты сделаешь свой выбор».
Руки сапера дрогнули. Его не приглашали поучаствовать в казни, не собирались поделиться ответственностью. Незнакомец, сбросивший это сообщение, сомневался, советовался и сам советовал поступить по совести. И он где-то рядом, видит все действия сапера, перечитывающего строки:
«Парень, он взрывал дома…»
Взрывотехник оглянулся, словно надеялся увидеть незнакомца совсем рядом…
Как поступить в этой ситуации? Он — профи и мину, какими бы хитрыми взрывателями ее ни окружай, обезвредит. А дальше? Подняться, махнуть рукой — мол, все в порядке — и облегченно вздохнуть? Да, облегченно… «Парень, он убивал мирных жителей…» Все в порядке, мина обезврежена, забирайте его. И живодера увезут в тюрьму. И он будет жить. А сапер, читая газеты и глядя на экран телевизора, будет видеть перед глазами бегущую строку:
«Парень, он казнил пленных…» А если бы он не получил это сообщение, что тогда? И в этом случае совесть не оставила бы его в покое.
Может, это неизвестный облегчал ему жизнь? Да, наверное, так. Он давал возможность разделить не внутреннюю неустроенность, а, наоборот — чувство удовлетворения, победы. В одиночку такую задачу решить очень трудно. Он выручал сапера, давал возможность дышать спокойно, легко, полной грудью, с чувством выполненного долга.
Как много дало ему это электронное сообщение… Не будучи исчерпывающим, оно тем не менее точно указывало на будущее: «Прав я или нет, узнаю, когда ты сделаешь свой выбор». Оба они должны помочь друг другу.
В этом сообщении был глубокий подтекст, о котором знали только два человека: Сергей Марковцев и покойный Андрей Овчинников. Последнему и отдавал дань уважения человек с агентурным псевдонимом Марк.
— Ну вот что, — сообщил сапер по рации, — я не робот. Слышали, пейджер пищал? Мне тут сообщение пришло: рвануть может в любую секунду. Отбой.
Он был профессионалом. Незнакомец — тоже. Один ставил мину, зная, что другой обезвредит ее. Им ни к чему лишние инструкции. Уверенный в том, что часы в данный момент исполняют функции секундомера, который нужно запустить, нажав на одну из трех кнопок «Ситизен», взрывотехник безбоязненно нажал на крайнюю справа, ибо в силу своей профессии знал все типы часов.
— Ну вот и все, приятель, — сапер заглянул в полные страха глаза Амирова. — У меня приказ министра: люди ждут суда над тобой.
Опустив край одеяла, он тяжело поднялся и зашагал к спецмашине, широко расставляя ноги и отведя руки в стороны.
Кто-то заметил улыбку на его лице, но тут же забыл об этом, поскольку все внимание было сосредоточено на подобии могилы — бронированном холме, под которым, умирая от страха, покоился серийный убийца. Вот-вот вздыбится броня и вслед за кровавыми ошметками разлетится глухой отзвук взрыва.
Время на часах ворочало цифры. Сколько торопливых ударов сердца осталось до конца? Каждый из них для Султана был последним, каждый кричал: «Сейчас!» Сознание меркло на миг и снова вспыхивало.
Никаких мыслей о вере в то, что он делал последние годы, о любви к родине. И если бы не был накрыт броней, увидел бы среди белого дня черное небо, куда его настойчиво призывали.
Смертельный маятник опускался все ниже и наконец коснулся сердца, которое не выдержало с тем же истошным криком: «Сейчас!»
— Ну, продолжим? — Марк снова подмигнул репортеру и больше не бросал взглядов на телевизор.
Журналист указал на экран:
— Не все еще кончилось. — Опасаясь, что собеседник не так понял, пояснил более доходчиво:
— Не взорвался еще.
— Взорвался, — уверенно произнес Сергей.
— А… — Палец репортера продолжал указывать на телевизор. — Вроде все цело.
— Поверь мне, все кончилось. На чем я остановился?.. Так вот, 21 сентября, в пятницу, я снова связался с Андреем Овчинниковым и по телефону предложил ему встретиться…
Прошло пять напряженных минут… Десять… Пятнадцать…
Ни взрыва, ни его отголосков, ни шматков окровавленного мяса из-под одеяла.
— Ничего не понимаю, — министр внутренних дел походил на сыщика из мультфильма. Он перевел требовательный и в то же время недовольный взгляд на сапера.
…На этот раз он сделал то, чего не сделал раньше. Острым ножом, похожим на хирургический скальпель, крест-накрест надрезал ткань на спасательном жилете, потом материю кармашка, топорщившуюся острыми углами. Под ней обнаружилась обертка из фольги, а не фирменная упаковка тротиловой шашки. Скальпель коснулся и ее. В глаза бросились вдавленные цифры на коричневатой поверхности: ОСТ 16-368-99. И ниже: 60 %. А еще цена…
На тротиловых шашках цену не ставят. Сапер потянулся к пейджеру, чтобы стереть сообщение. Только так он мог отмыться от подозрений, чему способствовали куски хозяйственного мыла, которыми был напичкан спасательный жилет. Взорвалось лишь небольшое, судя по всему, количество тротила в районе грудной клетки мертвеца, на то указывала тлеющая материя. Взрыв был настолько слабенький, что его не услышали с расстояния пятидесяти метров, но его как раз хватило на то, чтобы террорист распрощался с жизнью.
Эпилог
Управляющий делами ОАО «Международный аэропорт Новоград» Лев Давыдович Шейнин решил отдохнуть и взял путевку в Рим. Улетать из родного аэропорта поостерегся по нескольким причинам. Во-первых, он не любил проводов в родном коллективе, которые так или иначе навевали мысли о проводах на пенсию и, собственно, скрытый намек на свой возраст; не выносил он и повышенное внимание к собственной персоне, которого не миновать: стюардессы и пилоты — знакомые, под их взглядами он будет чувствовать себя не в своей тарелке, хотя по определению выходило наоборот, ежели, конечно, сравнивать самолет с неопознанной летающей тарелкой.
Во-вторых, Лев Давыдович хотел избежать фривольных расспросов с недвусмысленными намеками на его принадлежность к древнему этносу. Почему это он летит отдыхать в Италию, а не в Израиль? Зная его незлобивый характер, подчиненные обязательно отпустили бы подобную шутку. А он не хотел отвечать непатриотично по отношению к своей исторической родине, это, мол, там сейчас стреляют, взрывают, там — террористы. Вот не так давно по телевизору показали сюжет, где переодетый еврейским священником палестинец-смертник взорвал себя и полицейских, которым его облик показался подозрительным. Точнее, не облик, ибо одежда и внешность не вызывали сомнений, а собственно багаж или ручная кладь при нем, — даже здесь Шейнин думал аэрофлотскими стереотипами, что еще раз доказывало, что ему срочно нужно сменить обстановку и недельку-другую отдохнуть.
Он приобрел путевку через самарское агентство «Москва-тур» и добрался до Самары на поезде: хорошо, уши не закладывает, под ногами буквально твердь, а не невесть что, стюардессы, то бишь проводницы, кажутся беззубыми — ни одна не улыбнулась; так же, не раскрывая губ, одна из них что-то прошамкала про ноги пассажира. Вначале Лев Давыдович не понял, словно поезд вдруг взлетел и у него по-настоящему заложило уши, потом до него дошло, что ему рекомендуют поднять ноги. Он задрал их и держал на весу, пока наземная стюардесса не протерла под ним грязной тряпкой пол.
Весело, иллюминаторы большие, земля… рядом, о господи! От ее близости с непривычки сердце уходило в пятки. Под металлический лязг «шасси» директор аэропорта задремал.
Самара. Вот это вокзал отгрохали! Вот это воздвигли самарцы монумент! С одной стороны, похож на мечеть, с другой — на огромную синагогу, в которую могли уместиться все верующие земель Израилевых. Удивившись еще и заоблачным ценам на такси, Лев Давыдович вскоре очутился в аэропорту Самара. Тут все оказалось нормально, без «вывихов»: здания, как и положено в Аэрофлоте, приземистые.
С немецкой точностью рассчитав время, уже через час после прибытия на аэровокзал Шейнин встал в очередь на регистрацию, отметившись у старшей туристической группы. Пассажиры, прошедшие регистрацию, имели возможность зайти в магазин беспошлинной торговли. Лев Давыдович, проходя мимо, за стеклянной перегородкой увидел еврейского священнослужителя — в черном костюме, белой сорочке, застегнутой наглухо, и шляпе. Все бы ничего, если бы раввин с короткой бородкой не покупал…
В его руках управляющий аэропортом увидел продолговатую коробочку разрекламированного одеколона «Юнкерский» по цене восемнадцать долларов. И сейчас реклама одеколона над прилавком бросалась в глаза: «Он русский — и это многое объясняет». В случае с евреем, точнее, с выбором парфюмерии, — наоборот, малость запутывало. Если бы Шейнин был израильским полицейским, заподозрил бы неладное, как в случае с террористом-смертником. Если у последнего не «бил» багаж, то у этого — парфюм.
«Где я мог его видеть?» — задался вопросом Лев Давыдович. Лицо священника за круглыми очками со слегка затемненными стеклами показалось ему знакомым.
На смену немецкой точности пришла английская педантичность: самому подойти и представиться Шейнин посчитал неуместным, может, подумал он, в самолете их места окажутся рядом. В случае чего, игнорируя лишенные смысла правила приличия, можно будет напроситься к соотечественнику на соседнее кресло.
Пассажиры дружно погрузились в автобус, доехали до самолета и выстроились в очередь перед трапом. Среди них было много женщин и детей и даже один священник. Этакий еврейский капеллан на гражданском воздушном судне. Он стоял в числе первых и прошел на борт, на секунду обернувшись.
«Бесспорно, где-то я его видел», — уже не сомневался Шейнин. Именно сейчас он почувствовал это, когда священник задержался на трапе. Почувствовал остро, словно уже переживал однажды схожий момент. Именно на трапе, у входа в самолет?
Директор пропустил вперед себя женщину с ребенком, и у него внезапно пересохло во рту. Дежа вю. Даже голова слегка закружилась.
Священник. Не дает покоя мысль о культе. Когда он последний раз беседовал с раввином, имамом, православным батюшкой?..
Православным…
Православным?..
Нет, не вспомнить. Непроизвольно качая головой, Шейнин ворочал страницами памяти. Хотя… Может, он не знает его, но слышал имя? При чем тут имя, если голова забита лишь расплывчатым образом и такими же неясными моментами, связанными с самолетом. А значит, с работой целиком? С огромным международным аэропортом, куда ежедневно прибывают десятки рейсов? Как тут вспомнить какой-то отдельный момент, который, может быть, лишь краем коснулся его памяти?
Но нет, не краем. Что-то значительное произошло, иначе не участился бы пульс, не закружилась голова.
Так, хватит всех пропускать, решил Шейнин, женщины и дети уже на борту, остались одни мужчины.
Что?!
Одни мужчины?!
Вот-вот дастся в руки разгадка.
Он решительно шагнул на первую ступеньку трапа, кивком головы ответил на улыбку стюардессы. В салоне первым делом огляделся… Вот он, странный покупатель, странный пассажир, заставивший поволноваться директора аэропорта.
— Здравствуйте. Летите в Рим? Не против моего соседства?
— Добрый день, — отозвался священник, отвечая на вопросы не по очереди, а «каскадом». — Не против, садитесь, пожалуйста. Лечу в Рим, как вы правильно заметили.
Марковцеву проще было покинуть страну, к примеру, из международного аэропорта Самара, нежели из Шереметьева. Впрочем, он держал в голове и другой вариант — аэропорт Новоград, учитывая один момент: если на каком-то контрольно-пропускном пункте и будет усилено внимание, ориентированное на поимку преступника, то не в Новограде. О Марковцеве помнят в этом городе, многие видели его в лицо, тем самым внимание их притупится. Они жили не его образом, а собственно событиями. Некоторые, противореча логике, но не психологии человека, ждали чего-то похожего. Но только не возвращения в эти края Марка.
Все же Сергей отказался от этого варианта. Но кто мог предположить, что на борту самолета, отправляющегося в Италию, где на его счету лежала круглая сумма денег, он встретит знакомое лицо именно из Новограда. Роковая случайность, иначе не назовешь.
Он покидал родину в тот день и час, когда с журналиста телекомпании ТВ-6 снимался запрет на обнародование видеоматериала, записанного в день публичной казни Султана Амирова. Именно в этот час генерала Прохоренко корежило от злобы, а минуту назад выпустило из клещей кратковременного шока. Попутно начальник управления сделал резонный вывод: его специальный агент сейчас далеко от родных рубежей и водоразделов.
— Надолго? — упорствовал Шейнин, решив, пока не вспомнит, так и будет задавать вопросы. Отчасти потому, что чувствовал: еще немного, и он получит окончательный ответ.
Положив ручную кладь на полку, Шейнин собрался опуститься в кресло, но его остановил голос соседа:
— Не в службу, а в дружбу: положите и мой саквояж, пожалуйста.
В службу…
В памяти Льва Давидовича всплыло нечто библейское: «Марка возьми и приведи с собой, ибо он мне нужен для служения». И слова эти прозвучали будто бы голосом собеседника.
Шаг за шагом он приближался к разгадке.
— Спрашиваете, надолго ли я улетаю? — Сергей дождался, пока его сосед займет место рядом. — Кто знает?.. Здесь я увидел все, что должен был увидеть. Но, возможно, скоро я вернусь. Возвращение — это покаяние, однако оно не подразумевает забывчивости о собственных грехах. Маймонид говорил о покаянии в три этапа: «Осознание греха, отказ от греховного поведения и неповторение подобного в последующем». Не повторение — говорю это искренне, Лев Давыдович, потому как вы узнали меня.
Шейнин проглотил тугой ком, подступивший к горлу. Да, он узнал этого человека, который, наверное, не рассчитывал на подобную встречу, но стойко, до некоторой степени мудро повел себя в сложившейся ситуации.
— Давайте я расскажу вам конец истории, начало которой вы знаете, — предложил Сергей.
Лев Давыдович не стал отказываться. Он вдруг почувствовал способность предугадывать события, и, что бы ни услышал он от рассказчика, его решение, принятое спонтанно, на подсознательном уровне, останется без изменений. Он верил — и все — в искренность Марка, как если бы сам был священником, а его собеседник — кающимся грешником. До некоторой степени так и было.
— Расскажите, — кивнул Шейнин. — Но прежде ответьте на вопрос: в вашем саквояже нет парашюта?
— Как нет и запасного аэродрома в кармане, — откликнулся на шутку Марковцев. — Мы вместе приземлимся в аэропорту назначения, в Риме. Обещаю.
«Ну и спасибо», — кивнул Лев Давыдович.
Ему захотелось, чтобы рассказ Марка занял все время полета, чтобы, не дай бог, не осталось и минуты на вопрос, на который он отвечать не хотел. Вдруг Сергей спросит, почему Лев Давыдович летит отдыхать в Рим, а не в Израиль? Ответить правдиво, что, мол, он опасается встретить там террористов?..
Шейнин рассмеялся и вспомнил высказывание Луи де Фюнеса: «Если человек смеется между двумя инфарктами, его надо лечить».
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги