Ключи от королевства (СИ)

Покрытый густыми дубравами холм, по которому ехал всадник, внезапно закончился каменистым обрывом. Эберин остановил коня, спешился и глянул вниз. Скалистые берега сурового Холодного моря также мало напоминали песчаное побережье тёплого Прозрачного моря, к которому примыкали наследственные владения графа Ормуа.

Там, на морском побережье, находилось самое крупное поселение народа фризов, которое они сами называли Туманные Пределы. Над высокими крышами срубленных из сосновых брёвен домов вились сизые дымки; возле дощатой пристани, где рядом с рыбацкими лодками покачивались на тёмной воде ладьи с загнутыми кверху носами, толпились люди в меховых одеждах. Все они были заняты важным делом: рыбаки выбрасывали улов на берег, а женщины собирали его в корзины и несли домой. Лаяли собаки; раздавался громкий детский смех; звонкие женские голоса переплетались с глухими мужскими.

Взяв коня под уздцы, Эберин начал спускаться по крутой тропинке к селению, и вскоре его заметили. Гомон на берегу тут же затих; были забыты и снасти, и рыба, и лодки; в обращённых к чужаку настороженных глазах читался красноречивый вопрос: кто такой — друг или враг? С доброй вестью прибыл или злой?

Эберин собрался было заговорить первым, как вдруг из толпы вышел рыжебородый румяный великан в облегающих штанах и длинной полотняной рубахе, подпоясанной широким кожаным ремнём с железной пряжкой. Сделав ещё один шаг к графу и приветливо раскинув руки, он прогудел:

— Не может быть! Неужели к нам сам королевский маршал пожаловал?

— Бывшийкоролевский маршал, — вежливо уточнил Эберин, а в следующее мгновение оказался в медвежьих объятиях фриза.

— Рад, очень рад видеть тебя, друг! — загудел бородач над ухом Эберина. — Столько времени прошло, а ты всё такой же, как был в дни нашей боевой молодости! Не берут тебя годы-невзгоды!.. Беда, что ли, какая случилась, раз ты скакал к нам без отдыха? Вижу, коня загнал совсем — еле дышит, бедняга…

Эберин наконец высвободился из объятий великана под насмешливыми взглядами фризов и, обращаясь лишь к нему одному, тихим голосом сказал:

— Послушай, Дван, мне бы с вашим королём поговорить: с глазу на глаз. У меня к нему дело государственной важности…

Он не договорил, заметив, как потемнело лицо фриза.

— Альбуену считанные дни до смерти остались, — сказал Дван, насупясь. — Ему сейчас не до забот Ареморской короны: свои бы, фризские, дела успеть завершить достойно.

— Поручение, с которым я прибыл к вам, касается не только Ареморского королевства, но в равной мере и Фризию.

После заявления графа, произнесённого очень серьёзным тоном, Дван обнял его за плечи и повёл к самому длинному и большому в селении дому.

Жилище вождя фризов, которого с недавних пор было принято называть — на ареморский лад — королём, стояло посередине широкого двора, в окружении домов поменьше. Дом, в простонародье прозванный Большим домом, был старый, но просторный и довольно тёплый, построенный из смолистых сосновых брёвен.

Альбуен лежал в закрытом занавесом углу, на ложе из мягкой овчины, под лохматой медвежьей шкурой. Когда-то это был рослый широкоплечий мужчина, один взгляд которого заставлял соплеменников опускать перед ним глаза, а теперь — костлявый, седовласый, измождённый болезнью старик.

Вождь фризов прищурился от дневного света, ворвавшегося в его закуток, когда Дван отдёрнул занавес.

— Кто это там с тобой, Дван? Кого ты привёл ко мне? — он подслеповато всмотрелся в вошедших своими выцветшими бледно-голубыми глазами. Потом, узнав маршала, с которым ему приходилось сражаться бок о бок против кочевников, радостно воскликнул: — Граф Эберин Ормуа!.. Вот так неожиданность!.. Каким ветром? Что занесло вас в наши северные края?

Вместо приветствия Эберин быстро шагнул к ложу вождя, склонился и обнял его — но не крепко, боясь причинить боль старику.

— Рад видеть вас, а то ведь, знаете, всё реже и реже приходят проведать меня старые друзья, с которыми полжизни пройдено… Одни погибли в ратном бою, других годы пригнули к земле так, что дальше своего дома не ходят, третьих духи-предки позвали к себе прямо из постели: вот как меня теперь… Эберин, друг! Ну, садитесь, будьте гостем, рассказывайте, с чем приехали?

Дван подставил графу грубо сколоченный низкий табурет. Эберин сел, взметнув полы своего тёплого плаща, и повёл разговор издалека:

— Мастер-приор Тарсис прислал узнать, не нужно ли чего фризам и лично вам? И как ваше здоровье?

— Моё здоровье? — Альбуен горько усмехнулся. — Сами видите: пока живу. А как будет завтра — одним богам известно… Благодарю мастера за заботу: он, как и король Фредебод, всегда был чуток к нашим пожеланиям. Но сейчас нам от Аремора ничего не нужно… Главное — сохранить мир на нашей земле…

— Ради этого я и приехал, — Эберин умолк на время, будто размышлял, как лучше приступить к разговору. Потом, подавшись к фризскому вождю, спросил: — Скажите, я могу встретиться с вашей дочерью Аралуен?

На измученном лице старика промелькнула скорбная тень.

— Аралуен покинула эту землю, — прошептал он еле слышно. И, неожиданно повеселев, прибавил: — Но скоро я увижусь с ней снова в мире наших духов-предков и обниму, чтобы больше никогда не расставаться. Что бы вы хотели ей передать?

— А ваша внучка? — встревожился Эберин, не ответив на вопрос фризского вождя. — Можно её увидеть?

— Знаете, если бы кто-нибудь обратился ко мне к такой просьбой ещё два назад, я бы сказал, что это невозможно, — тяжело вздохнув, начал отвечать Альбуен. — Шестнадцать лет назад, когда Аралуен с младенцем на руках появилась у порога Большого дома и рассказала, по какой причине король Фредебод отправил её домой, я принял решение, которое одни мои соплеменники одобрили, а другие ещё долго порицали меня за него, убеждённые, что я накликал беду на свою дочку. Я велел распустить слух о том, что Аралуен и её ребёнок погибли по дороге в Туманные Пределы: мне хотелось, чтобы её враги в королевском дворце навсегда забыли о ней и о её ребёнке от Фредебода. Те из фризов, которые упрекали меня в этой задумке, говорили, что слухи о гибели Аралуен и малышки достигли не только Аремора, но и демонов смерти. Я же уверен, что подарил своей дочери одиннадцать лет жизни… И ещё я знаю, что вовсе не демоны смерти прислали за ней своего посланника: тот, кто явился, чтобы забрать у Аралуен жизнь, выполнял поручение королевы Розмунды. В тот день Аралуен вместе с дочерью ушла в лес собирать ягоды — там, в густой чаще, её и настиг убийца, девочка же чудом избежала участи своей матери. Она углубилась в лес, который знала, как свои пять пальцев, и не видела, как убивали её мать, а убийца не увидел её… Он её не нашёл… Когда вечером люди из селения отправились на поиски моей дочери и моей внучки, им пришлось долго выманивать девочку из зарослей колючего кустарника, в котором она спряталась… В тот же день я отправил внучку подальше от беды в монастырь у Девичьего озера. Я хотел сохранить ей жизнь в обмен на её отречение от мира и монашеский постриг. Но Судьба распорядилась иначе: Ирис оказалась моей единственной преемницей, и теперь от неё самой и от того, кто станет её мужем, зависит будущее фризского народа.

— Вы удивитесь, мой друг, — выслушав вождя, сказал Эберин, — но от вашей внучки зависит также будущее Ареморского королевства.

Альбуен беспокойно задвигался под медвежьей шкурой; взгляд его бледно-голубых глаз выражал растерянность, смешанную с тревогой.

— Эберин, за последние два дня я уже дважды слышу эти слова. Вы второй человек, который жаждет увидеться с моей Ирис: только вы говорите от имени мастера Тарсиса, а тот, другой, послан самим королём Рихемиром. Но меня больше удивляет даже не это, а то, что среди моих людей, как оказалось, есть такие, которые не умеют хранить тайны. Болтливый фриз — уже предатель. Тот, кто сказал Рихемиру, что дочь Фредебода жива, нанёс удар в спину мне и моему народу…

— А вот я сомневаюсь, что Рихемира навестил кто-то из ваших людей, — помолчав, раздумчиво произнёс Эберин. — Думаю, о существовании наследницы Фредебода ему донёс шпион, которому каким-то образом удалось подслушать исповедь умирающего короля, предназначенную только для ушей мастера-приора. О том, что его дочь жива, Фредебод узнал перед самой смертью и рассказал об этом мастеру Тарсису, тем самым вверив в его руки судьбу Аремора. Если бы ваша тайна была раскрыта раньше, то не Рихемира, а вашу внучку короновали бы на ареморский престол — как единокровную наследницу Фредебода.

— И тогда королева фризов стала бы править всем Ареморским королевством! — восторженно воскликнул Дван, невольно вступая в разговор своего вождя с гостем.

— А чем же Рихемир не угодил ареморскому народу? — спросил Альбуен, пристально глядя на Эберина. — И разве последнее волеизъявление короля Фредебода подлежит обсуждению?

— У вас короткая память, мой друг! — искренне удивился Эберин. — Рихемир, в отличие от своего дяди, презирает всякие мирные договоры и стремится подчинить своей власти соседние с Аремором земли. Он начал своё правление с того, что приказал сеньорам готовиться к походу и объявил войну Бладасту Маконскому, а также пригрозил гистерийским племенам. Следующей его жертвой могут стать фризы: ведь он давно ненавидит вас…

— Как и мы его, — вставил Дван, хмуря лоб. — Ещё с тех пор, как он хотел натравить на нас Фредебода и уговаривал его не подписывать с нами договор о перемирии.

— Но послушайте! — снова раздался встревоженный голос Альбуена. — Если Рихемир задумал нарушить перемирие с фризами, тогда для чего ему понадобилась моя внучка? Его посланник убедил меня, что король не причинит ей зла, что он желает её присутствия во дворце ради всеобщего блага. Может, он хочет использовать её как заложницу, чтобы заставить нас принять его условия и подчинить Фризию своей власти без кровопролития?

— Боюсь, что всё гораздо серьёзнее, — отозвался Эберин, качнув головой. — Теперь Рихемир знает, что наследница короля Фредебода имеет права на ареморский престол, и постарается сделать так, чтобы она исчезла. Соперников — будь то мужчина или молодая женщина — он не потерпит…

— Тогда немедленно отправляйтесь в путь, Эберин! — вскричал, насколько ему позволили силы, Альбуен. — Спасите мою внучку, а я в награду за её жизнь обещаю вам её руку и — Фризию в ваше правление: на правах её законного мужа и согласно нашей традиции. Дван, если так случится, что по возвращении в Туманные Пределы граф не застанет меня в живых, ты засвидетельствуешь моё обещание перед народом и назовёшь Эберина новым вождём фризов…

— Мой вождь, я могу быть полезен графу уже сейчас: ведь он один, а у посланника Рихемира в помощниках целый отряд вооружённых рыцарей, — возразил Дван. — Пусть свидетелем твоей клятвы выступит жрец морских божеств…

— Это верно, — не раздумывая, согласился с его словами Альбуен. И взглянув на графа, спросил: — Кого ещё, кроме Двана, вы возьмёте с собой, Эберин?

— Двоих-троих испытанных воинов.

— Думаете, этого будет достаточно?

— Думаю, да, — твёрдо ответил Эберин и поднялся, посчитав разговор с вождём законченным. — Нам придётся действовать крайне осторожно. Чем нас меньше, тем лучше.

— Хорошо, поезжайте… Но возвращайтесь как можно скорее! Мне бы очень хотелось напоследок ещё раз увидеть и обнять мою внучку…

— Мы не задержимся! — на прощание пообещал граф королю Альбуену. — А вы берегите себя, мой друг!

Когда они с Дваном вышли из Большого дома, Эберин спросил его:

— Кто-нибудь из ваших людей узнал человека, которого прислал Рихемир?

— Конечно! — воскликнул Дван. — Все наши воины, которые помогали королю Фредебоду отражать нашествие кочевников, помнят того человека. Да я и сам сразу признал его! Чёрный Вепрь, маркиз Тревии…

— Грозный соперник, — сказал Эберин. И прибавил: — Дван, зовите своих людей — мы выезжаем не мешкая. Если Чёрный Вепрь опередил меня на два дня, король Альбуен, возможно, уже не увидит свою внучку живой.

— Я знаю короткую дорогу! — обнадёжил его Дван.

Глава 11

С самого утра в Обители Разбитых Судеб царила суета, какая обычно бывала перед большими праздниками. Послушницы, наспех отстояв утреннюю службу, мыли и натирали пол в трапезной, скоблили и чистили двери, стол, скамьи. Из кладовой извлекли ковры и нарядные скатерти, и теперь младшие монахини возились во дворе, выбивая из них пыль и выковыривая вредных мелких жучков.

На кухне едва ли не с самого рассвета кипела другая работа. Там всем распоряжалась горластая монахиня-повариха матушка Друида. Хэйл по прозвищу Дед, не разгибаясь, колол дрова; послушницы вёдрами носили воду из монастырского колодца, резали гусей и цыплят, обливали их кипятком, потом общипывали и потрошили тушки. В огромной кухонной печи задиристо гудело пламя. В пузатых горшочках булькала густая похлёбка из гусятины, заправленная пшеничными клёцками; рагу из птицы тушилось с лесными орехами и грибами; к пышному пирогу с цыплёнком готовился наваристый золотистый соус из молотой корицы, заморского имбиря, шафрана и изюма. На столе были расставлены блюда с холодной закуской — маринованная рыба, солёные грибы, овощи с монастырского огорода.

Матушка настоятельница, в своей шёлковой чёрной одежде похожая на круглого майского жука, перекатывалась по коридорам, грозно постукивая тростью и покрикивая на монахинь и послушниц, которые, как ей казалось, слонялись без дела.

В полдень к обеду, устроенному настоятельницей в честь посланника фризского короля, начали собираться также другие гости. Вслед за отцом Мэтью, настоятелем соседнего мужского монастыря, явились три купца и ещё два землевладельца из местных. Эти двое, несомненно, были хорошо известны матушке настоятельнице, ибо она их всё время подчёркнуто выделяла, заискивала перед ними: вальвассоры, мелкие держатели земельных угодий, давно и преданно покровительствовали Обители Разбитых Судеб.

Во время трапезы один из них, толстячок с красным в синих прожилках лицом, громко хлебал из глубокой миски. Наконец, не выдержав, он обратился к настоятельнице:

— Никогда не едал такой вкусной похлёбки, с такими чудесными белыми клёцками! У вас, матушка настоятельница, кухарка — золотые руки. Не уступите ли её мне за достойную цену?

— Что вы такое говорите, мессир Мориньяк?! Как можно? — возмутилась настоятельница. — Сестра Друида монахиня, а не крепостная, и её дом здесь, в моём монастыре!

Мориньяк пожал плечами, хмыкнул и с вожделением протянул пухлые руки к фаршированным мясом капустным листам под луковым соусом.

Гости ничего не обходили — ни закусок, ни рагу, ни пирогов. Непрерывно работали челюстями, чавкали, отрыгивали, икали. Для спутников князя Гримберта некоторые блюда были в диковинку, и они смаковали их, не стесняясь шумно облизывать пальцы и подбирать упавшие на скатерть крошки.

К середине трапезы на столе появился громадный кувшин с красным вином.

— С нашего, с монастырского, виноградника, — прогудела настоятельница, с довольным видом поднимая серебряный кубок.

— За князя Гримберта! — тут же кукарекнул один из купцов, старик с длинной тощей шеей и лукавым взглядом, наливая себе. Остальные дружно подхватили его тост: все они понимали важность прибытия в их края столь высокого гостя — посланника короля Фризии, их сюзерена.

Сам князь Гримберт, с удовольствием принявший приглашение настоятельницы отдохнуть и подкрепиться перед дорогой, восседал во главе стола. Осушив свой кубок, Гримберт воскликнул:

— Пейте, друзья! Наполняйте свои кубки! Выпьем за успех нашего дела и за будущих правителей Фризии!

Этот тост также был встречен одобрительными возгласами. О том, кого князь назвал будущими правителями Фризии, гости настоятельницы даже не догадывались, но прямо спросить об этом постеснялись, дабы не попасть впросак.

Неожиданно в трапезную, где пол в этот день был устлан коврами, вбежала старшая монахиня Катрин и, приблизившись к настоятельнице, что-то быстро зашептала ей на ухо. На лице настоятельницы отразился испуг. Поднявшись из-за стола и глядя на князя выпученными, как у рака, глазами, она заревела густым басом:

— Горе мне, горе! В мою мирную обитель ворвались вооружённые люди, захватили монастырь!.. Сюда идут!

Гримберт тотчас сорвался со своего места, подскочил к стрельчатому окну, вгляделся в рыцарей, заполонивших широкий монастырский двор. Чужаки не скрывали своего прибытия, вели себя вольно и шумно — как дома. Их громкие грубые голоса, звон стремян, бряцание оружия заглушали весёлое мирное чирикание воробьёв, крики стрижей. Когда через двор испуганно промелькнули две монашки, им вслед покатились сальные шутки и разнузданный хохот. У князя на миг захватило дух: он увидел изображение клыкастого чёрного вепря на зелёных, подбитых мехом плащах рыцарей, и, догадавшись, зачем они приехали, не на шутку встревожился.

— Нужно не мешкая уходить отсюда, — сказал Гримберт своим спутникам, которые, как мухи, облепили окно, чтобы поглазеть на нечаянных гостей. — Мы не устоим против них: их больше в три раза, и дело кончится тем, что ни один из нас не выйдет из этого монастыря живым.

Все признали правоту его слов. Оставалось только забрать внучку короля Альбуена и придумать, как незаметно ускользнуть из здания монастыря.

— Я послала свою помощницу найти и привести сестру… хм, мадемуазель Ирис, — доверительно сказала Гримберту настоятельница. И, указав на монахиню, дожидавшуюся её распоряжений, прибавила: — Сестра Катрин отведёт вас к ризнице: там есть потайной ход, по которому вы сможете уйти за монастырскую ограду.

Гертруда, посланная настоятельницей за Ирис, всё не возвращалась, а из длинного каменного коридора уже доносился гул и топот вооружённых людей.

— Они приближаются! — крикнул один из спутников Гримберта. — Князь, мы должны подумать о своём спасении.

— Да, придётся уйти без внучки Альбуена, — угрюмо отозвался Гримберт. — Послушайте, матушка! К вам явился Чёрный Вепрь, тревский маркиз Гундахар, и, насколько я помню, шутить этот человек не любит. Будьте осторожны в разговоре с ним и спрячьте от него Ирис, скажите, что её уже увезли из монастыря домой люди короля Альбуена. Если всё обойдётся, то, клянусь, что не успокоюсь до тех пор, пока не выполню всего того, о чём мы с вами договорились!..

А в это время Ирис, ни о чём не подозревая, сидела в библиотеке со старицей Бертой. Девушка пришла проститься с матушкой наставницей не только из уважения к её мудрости: она была благодарна Берте за то, что та сумела в душной монастырской обстановке привить ей любовь к знаниям, что всегда была готова удовлетворить её любопытство и старалась на все её вопросы дать по возможности убедительные ответы.

Старица давала Ирис последние наставления; слёзы дрожали в её голосе, слёзы текли по её жёлтым щекам. Несмотря на свою внешнюю суровость, Берта искренне привязалась к девушке, которая казалась ей воплощением доброты и незамутнённой озлобленностью душевной чистоты.

— Не забывай читать перед сном и поутру благодарственные молитвы. Помни: даже за стенами монастырской обители я по-прежнему отвечаю за твою душу перед священной триадой и перед духами-предками. В миру много соблазнов, и лишь вера в целомудренное божественное начало помогает устоять против них. Не слишком зачитывайся теми книжками, в которых наивные девушки влюбляются в безупречных рыцарей: в них суета и грешное томление… Погоди, моя пташка, погоди-ка. А что это за книжечка у твоего высочества?

Ирис подала наставнице толстую книгу, которую держала подмышкой.

На истрёпанном пергаментном переплёте монахиня прочла заглавие большими тиснёными буквами: «Хроники Аремора».

— Я хотела попросить у вас, матушка наставница, разрешения оставить эту книгу у себя, — сказала Ирис, слегка робея. — Не успела дочитать вторую часть до конца. В ней так интересно всё описано: и то, как Клодин стал королём, и то, кто правил Аремором прежде. Там даже родовое древо короля Клодина нарисовано, и у каждой ветки есть своё имя и титул… А третья часть, наверное, ещё интересней: она называется «Пророчества»…

Ирис не договорила. Вдруг внизу, в трапезной, раздались громкие голоса, застучали тяжёлые сапоги, послышался лязг железа.

В следующую минуту в библиотеку ворвалась растрёпанная Гертруда: её глаза метали зелёные искры, грудь тяжело вздымалась. Увидев Ирис, она схватила её за руку:

— Х-х-х… Вот где ты спряталась! — задыхаясь, сказала монахиня. — Матушка настоятельница ждёт тебя. Пойдём сейчас же…

О том, что князь Гримберт приехал за послушницей Ирис, знали только в узком монастырском кругу, куда такие, как Гертруда, не допускались. Возможно, монахиня о чём-то догадывалась, но вообразить себе, что сестра Ирис станет королевой Фризии, она не смогла бы даже после пары кубков игристого монастырского вина. Поэтому Ирис оставалась для неё одной из послушниц Обители Разбитых Судеб, которых ждала такая же, как у неё, участь — монашеский постриг.

Войдя вслед за Гертрудой в трапезную, Ирис от изумления замедлила шаг. Девушки-послушницы стояли у стены, выстроившись в ряд, а гости матушки настоятельницы сидели за столом и осоловелыми глазами смотрели на закованных в железо чужаков. А те угощались без стеснения: раздирали мясо руками и вино пили прямо из кувшина, передавая его друг другу. Захмелевшие, с багровыми лицами, в доспехах, залитых вином, многие из них стояли на ногах нетвёрдо, иные сидели на столе.

Удивление, охватившее Ирис в первую минуту, прошло, и на смену ему пришло разочарование. Вот и состоялась её встреча с рыцарями! Только они не были похожи на героев из книг: мужественных и галантных дворян, склоняющих голову перед дамой, вежливых и гордых сеньоров…

— Плохо обманывать, матушка, очень плохо, — говорил рыцарь в высокой меховой шапке, огромных сапогах, с чёрной повязкой на глазу, — и совсем не по монастырскому уставу. Девушка здесь, в обители, я это точно знаю, я чую это нутром… Давайте же не будем терять время: чем быстрее вы выполните моё требование, тем меньшие убытки понесёт ваш монастырь. Вы же не хотите, чтобы мои славные рыцари за день опустошили ваши недельные запасы? К слову сказать, многие из них давно не видели женщин, и, не сочтите за грубость, не побрезгуют вашими святошами…

— Ваша милость, девочки уже все здесь, — затараторила бледная, как полотно, настоятельница, — все собрались. Все двадцать пять: можете спросить у монахинь — они подтвердят, что послушниц у нас в монастыре всего двадцать пять… Но, клянусь памятью духов-предков, я не знаю, кто из них может оказаться той, которую вы ищете!

Ирис, крайняя в ряду послушниц, стояла, прижавшись всем телом к стене. Она не могла понять, что происходит. Кто эти люди? Откуда и для чего они приехали? И где же дядя Гримберт со своими спутниками?

Одноглазый рыцарь, видимо, главный, по очереди спросил нескольких послушниц:

— Ты сирота?

За каждую, едва послушница открывала рот, матушка настоятельница отвечала:

— Сирота, ваша милость.

— И эта сирота?

— И эта тоже, ваша милость. Я же говорила вам, что большинство послушниц моего монастыря не имеют родителей. Кого-то из них в младенчестве подкинули под монастырские ворота, иных привели за руку сердобольные родственники. И неважно, кто из какой семьи и откуда родом. Перед ликом священной триады все они равны, все они — смиренные служительницы великих богов…

Тут Гундахар заметил Ирис. Стройная девушка с пепельными волосами и большими чёрными глазами стояла у стены, молчаливая, настороженная. Тени от длинных густых ресниц падали на нежные щёки. К груди девушка прижимала книгу в пергаментном переплёте: верхнее слово из заглавия было закрыто её рукой, а вот нижнее — «Аремор» — было открыто взорам.

— А это кто такая? — спросил маркиз, поддавшись внезапной догадке. И быстро, не дожидаясь ответа настоятельницы, обратился к девушке: — Как тебя звать? Как твоё настоящее имя?

— Ирис.

— Ты внучка короля фризов Альбуена?

— Да, вождь Альбуен мой дедушка, — честно ответила девушка, не подозревая о последствиях.

Гундахар едва заметно кивнул, удовлетворённый ответом: он нашёл ту, ради которой проделал многодневный путь. Зато его рыцари, и особенно самый молодой из них — сын маркиза Адальрик, были разочарованы. Они ждали увидеть красавицу, под монастырской одеждой скрывавшую свою королевскую стать, а оказывается, тут и смотреть-то не на что. Неужели эта невзрачная худышка, похожая на мальчишку-подростка, принадлежит к той же династии, что и легендарный Клодин? Наследница вождя фризов! И подумать только, что сам король Рихемир интересуется её судьбой!

— Я забираю её с собой, — заявил Гундахар и дал знак своим людям схватить девушку.

— Как, ваша милость, сейчас? — спохватилась настоятельница, выкатывая глаза.

— Сейчас, сейчас.

— Но погодите… Вы не можете действовать силой в стенах святой обители, — залепетала настоятельница, хотя и понимала, что для человека, стоявшего перед ней, её слова не имеют никакого значения.

— Я действую от имени Его Величества Рихемира, короля Аремора — я, маркиз Гундахар, беру под свою опеку Ирис, дочь короля фризов Альбуена.

— Вы нарушаете закон, ваша милость, — неожиданно набравшись храбрости, возразила настоятельница. — Это похищение…

— Вот королевский приказ, — резко прервал её маркиз. — Как я сказал, мне поручено отвезти эту девушку в Аремор ко двору короля Рихемира…

— Я вас не знаю и никуда с вами не поеду! — воскликнула Ирис, отступая к двери. — Я буду ждать возвращения дяди Гримберта, он обещал увезти меня отсюда…

— Ах, забирайте, забирайте её поскорее! — вдруг крикнула настоятельница: она испугалась, что Ирис расскажет о Гримберте и его людях, которые, вероятно, ещё не успели уйти далеко. — Правду сказать, ваша милость, я уже порядком устала от этой сумасшедшей! Она вообразила себе, что за ней приезжал князь Гримберт, вообразила, что её сделают королевой фризов… Совсем умом тронулась! Но хватит с меня этих диких выдумок! У вас, мессир, есть королевская грамота, значит, никто не станет чинить вам препятствий!..

— Нет, я не поеду с вами! — Ирис отчаянно отбивалась от рыцарей, грубо хватавших её за руки. — Не поеду!.. Я буду ждать дядю Гримберта!..

Двое рыцарей молча схватили её сильными руками и поволокли во двор. Ирис рванулась, забилась, но почувствовала, что руки держат её, как железные клещи.

Чувство растерянности и отчаяния овладело девушкой. Словно весь свет вдруг повернулся к ней другим боком, и она, как малое дитя, ощупью распознавала его. Не впервые в своей недолгой жизни она встречалась с несправедливостью и насилием, но эта история с «похищением» её ошеломила. Вскоре, однако, растерянность миновала.

Во дворе, возле привязанных к деревьям лошадей, спиной к Ирис стоял рыцарь. Широко раскрытыми глазами девушка смотрела на его плащ: на зелёном фоне замер в стремительном беге чёрный клыкастый вепрь. Непонятная тревога охватила Ирис. Вспомнились очертания какого-то существа, отпечатавшегося на расплывчатом пятне, мелькнувшем между деревьями, — всё, что она знала о том дне, когда её мать нашли мёртвой… Губы у Ирис задрожали; всё пошло кругом перед глазами. Недавняя растерянность уступила место страху и… злости.

Внезапно на колокольне зазвонили колокола. Тяжело упал первый звон, поплывший медным гулом. За ним второй, третий… Бом… бом… бом…

Тяжёлые медные звуки срывались с монастырской колокольни, плыли над холмами и верхушками сосен, эхом разносились над Девичьим озером и ещё долго сопровождали вереницу всадников, удалявшихся от Обители Разбитых Судеб.

Глава 12

Когда рыцари под предводительством маркиза Гундахара скрылись из виду, из монастыря выскочила старшая монахиня Катрин. Настоятельница, вышедшая следом, остановилась на пороге, тяжело опираясь на свою трость. Она смотрела, как Катрин, подобрав полы хабита, побежала к храму, как принялась изо всех сил барабанить по двери и дёргать ручку. Но дверь оказалась закрыта изнутри. А медный звон, прорезавший монастырскую тишину, всё не умолкал. Монахиня побежала вокруг храма, задирая к колокольне голову, размахивая руками и крича что есть мочи. Внезапно звон стих, и в оконном проёме колокольни показалась лохматая чёрная голова истопника Хэйла. Он посмотрел вниз, на монахиню, и та увидела, как по его испачканному сажей лицу катятся, оставляя светлые борозды, крупные слёзы.

— Ты что это делаешь, Дед? — громко, со злостью крикнула Катрин.

— Звоню, матушка, разве вы не слышите? — отозвался с колокольни Хэйл.

— Слезай сейчас же! — завопила монахиня. — Слезай, говорю, сейчас же, и не зли матушку настоятельницу! Сам знаешь, тебе же только хуже будет! Раззвонился тут: и не служба, и не праздник…

— Зна… знаю, — Хэйл давился слезами, — это я детку в… в дальний путь провожаю…

Он не договорил, его голова исчезла. Над монастырём и окрестностями вновь зазвучал печальный, медный гул колокола: бом…бом…бом… Стая вспугнутых галок кружилась над колокольней…

А в это время отряд из пятерых всадников стремительно мчался в сторону Девичьего озера чуть заметной тропинкой, извивавшейся между холмами. Позади остались лесные дебри, небольшие селения в ложбинах с узкими полосами жнивья, засеянного овсом и рожью.

Всадники приближались к Обители Разбитых Судеб. Впереди ехал Эберин; за ним Дван, рыжебородый великан, а с фризом — его неразлучные друзья: Наке, Рольф и Крис. Все, как один, крепкого телосложения, привычные к холоду, жаре, большим переходам и бессонным ночам, храбрые до дерзости. Под началом своего вождя друзья бок о бок сражались вместе с королём Аремора против кочевников, получили несколько ранений, но всегда были готовы продолжить военную службу. Или быть полезными Фризии и фризскому народу в любом другом деле. Сделать своей королевой внучку вождя Альбуена и затем помочь ей взойти на трон Аремора каждый из них считал долгом чести.

Тяжёлый колокольный звон ударил внезапно — и покатился эхом над холмами, подобный грозному гласу богов.

— Что это? Предупреждение об опасности или призыв о помощи? А может, знак беды? — воскликнул Крис, самый молодой из фризов, на свежем, румяном лице которого запечатлелось желание путешествий, стремление к непрерывным приключениям.

— Это знак того, что нас опередили и что теперь мы бросимся в погоню! — отозвался Рольф, человек мужественный, неглупый, но буян и скандалист.

У Эберина в недобром предчувствии дрогнуло сердце. Неужели опоздали? Если Чёрный Вепрь покинул монастырь, ему будет легче уйти от погони: затеряются следы его коней в лесной глуши — и ищи тогда ветра в поле…

— Быстрее, быстрее! — крикнул он отставшим фризам. И спросил у Двана, который ехал рядом: — Далеко ли ещё до монастыря?

— Уже недалеко, — ответил тот и, обернувшись к своим друзьям, подбодрил: — Скорей, ребятки, осталось совсем немного!

Наконец перед утомлёнными бешеной скачкой всадниками открылся чудесный простор: с одной стороны высилась непроходимая тёмно-зелёная хвойная стена, вершиной упиравшаяся в голубое небо, с другой — целая гряда холмов уходила вдаль, сливаясь с глубокой синью озера, а под скалистой горой раскинулись владения женского монастыря. По крутой тропинке всадники спустились вниз, в долину, и направились прямиком к монастырским воротам.

Колокол уже перестал звонить, и их встретила настороженная тишина и несколько испуганных девичьих глаз, глядевших из окон.

Но вот со скрипом отворилась дверь храма, увенчанного колокольней, — и на пороге возникла неуклюжая фигура великана, с простодушным, как у ребёнка, чёрным от сажи лицом и всклокоченной бородой. Какое-то время он щурился на солнце, всматриваясь в гостей, а потом громко охнул и кинулся обнимать Двана.

— Дван! Земляк! А вот и ты!.. Я уж и не ждал никого!..

— Здесь были чужие, Хэйл?

— Были… Все в железо закованы, а старший у них — одноглазый рыцарь… Детку забрали с собой… Дван, они ведь не причинят ей зла?

Дван, чтобы успокоить земляка, сдержанно ответил:

— Ты же знаешь — если боги не захотят, то с её головы и волосок не упадёт.

Хэйл, видно, не слишком верил в милость богов: он стоял опечаленный, вытирая слёзы с покрасневших глаз. Плечи его опустились, а из груди вырвался тяжёлый вздох… Наконец он поднял голову, отбросил с лица густую прядь и, в последний раз вытерев ладонью глаза, внимательно посмотрел на Эберина. Кажется, только теперь до него дошло, что среди фризов есть чужак, и он удивлённо спросил:

— А это кто такой?

— Граф Эберин Ормуа, сын Астробальда Ормуа и господин Сантонума, — представился Эберин. И тут же, подобравшись, сказал: — Нам нужно знать, в какую сторону поехали рыцари, где искать их следы. Но прежде, чем мы отправимся в погоню, я должен кое-что забрать из монастыря. Хэйл, ты проводишь меня в архивное хранилище?

— Если ты — друг детки, можешь смело рассчитывать на меня! Нужны важные тайные бумаги? Тогда тебе в ризницу, — ответил понятливый Хэйл и, сделав графу приглашающий жест, повёл его за собой к монастырскому зданию.

Но на их пути вдруг возникло препятствие. Настоятельница, преграждая путь Эберину и его спутникам, стояла перед закрытой дверью монастыря, с воинственной осанкой, опираясь на трость, как рыцарь на меч.

— Ни шагу дальше! — взревела она. — Прочь отсюда! Чтоб духу вашего здесь не было!.. За один день это второе нападение на мой монастырь! Нет на вас, святотатцев, никакой управы!..

— Матушка, в отличие от наших предшественников мы явились сюда с благими намерениями, — самым миролюбивым тоном начал Эберин, но настоятельница не дала ему договорить:

— Кто вы такие, что я должна верить вам? — могучим басом вскричала она. — А вдруг вы разбойники? Грабители с большой дороги? Кто вы такие?!

Эберин подошёл ближе, вытащил из-за пазухи тугой пергаментный свиток с восковой печатью, которая скрепляла тонкий блестящий шнурок, и подал его настоятельнице:

— Смотрите, матушка! Узнаёте печать Великого мастера-приора Тарсиса?

Настоятельница, развернув, побледнела: она увидела имя мастера-приора, которому подчинялись главы всех храмов королевства; когда же заметила при свитке огромную, хорошо ей знакомую печать из тёмно-синего воска на позолоченной тесьме, — в глазах у неё помутилось, колени подогнулись.

А Эберин вёл дальше:

— Узнали… Вот и хорошо! А теперь — слушайте: вы не только пропустите меня внутрь монастыря, но позволите также войти в ризницу.

Настоятельница ещё не знала, кто перед ней, но поняла, что продолжать спорить опасно, — ведь у незнакомца была грамота с печатью самого мастера-приора! Таких лучше не дразнить. С неё хватило маркиза Гундахара с его головорезами: тот размахивал у неё перед носом приказом короля, а этот — печатью мастера-приора пугает… Настоятельница виновато пожала плечами, смирилась:

— Я всё поняла… Конечно, поняла. Милости прошу в мою обитель…

Вслед за монахиней Катрин, которой настоятельница поручила открыть ризницу, Эберин ступил в прохладные сонные сумерки, прошёл по длинному каменному коридору почти до самого конца. Здесь, в одном из боковых притворов, за низкой дверью из потемневшего дуба, находилась ризница — тайное помещение, в котором под замком хранились богослужебные облачения, сосуды и храмовые реликвии. А также важнейшие документы: сборники хартий со списками покупок, дарения и другие акты, от которых зависело материальное благополучие обители. Были среди этих ценных бумаг также свидетельства о происхождении некоторых монахинь и послушниц: с датой и местом рождения, с именами родителей, с пометками о дне прибытия в монастырь.

Замок на двери ризницы отомкнулся с певучим звоном.

Здесь царили безмолвие и духота тех пыльных запущенных помещений, куда редко ступает нога человека. На голых стенах с облупленной извёсткой темнели какие-то зловещие пятна. Слышалось жужжание мухи, попавшей в паутину и отчаянно пытавшейся вырваться из неё.

После того, как Катрин, засветив единственную в ризнице лампаду, по просьбе Эберина оставила его одного, он внимательно огляделся по сторонам. Многочисленные полки, от древности тронутые чернотой, были завалены папирусными и пергаментными свитками; на письменном наклонном поставце, забрызганном чернилами, валялись гусиные перья и какие-то бумаги с недописанным текстом или черновыми набросками писем.

Поставив лампаду на полку, Эберин принялся рыться в свитках, быстро просматривая их содержимое и отбрасывая в сторону один за другим.

Здесь были счета и расписки, а также множество писем, в которых настоятельница обращалась к покровителям монастыря с пожеланиями и жалобами, с мольбами о деньгах, дровах, тёплой одежде. В одном из них матушка Фигейра слёзно выпрашивала у некоего мессира Мориньяка к празднику Почитания Великой Троицы Богов пять тысяч скеатов; в другом яростно торговалась с купцами о ценах на монастырское вино.

Вдруг под кипой бумаг Эберин заметил нечто вроде толстой, похожей на амбарную, книги. Но, как оказалось, в этих переплетённых пергаментных листах были вовсе не записи складского учёта. Эберин читал их — и перед его глазами проносились запечатлённые чернилами человеческие судьбы: короткие истории девичьих жизней, в одних из которых боль и отчаяние переплетались с обречённостью и смирением, в иных — с обретением смысла своего существования. Для одних монастырь стал пожизненной темницей, для других — единственно возможным домашним очагом.

Эберин взглянул на следующую страницу, прочёл имена и понял, что это наконец то, что он искал, — свидетельство о рождении единственной дочери короля Фредебода, скреплённое его личной печатью. Он аккуратно вырвал листок из книги, свернул его в свиток, сунул себе за ворот простёганного гамбезона, который носил под доспехами, и хотел было выйти из ризницы, как взгляд его упал на изображение кованого трискеля на стене. Ему показалось, что камень, вставленный в середину священного символа, из которой исходили три изогнутых линии — спирали, сверкнул в свете лампады загадочно и призывно. Эберин приблизился: крупный синий сапфир сверкал теперь у самого его лица; на мгновение граф залюбовался его великолепным сиянием, но потом, поддавшись какому-то смутному чувству, нажал на камень. Тот поддался, обернулся вокруг своей оси, и за ним открылось небольшое углубление. Эберин схватил лампаду, посветил ею и заметил в тайнике изящную шкатулку из чёрного дерева. Шкатулка, конечно же, была закрыта на ключ. Не тратя времени на раздумия, Эберин начал работу, стараясь остриём своего стилета открыть шкатулку. Когда же ему это удалось, он вытащил оттуда небольшой, туго перевязанный тесёмками свиток. Развернув его, Эберин вгляделся в чернильные строки, и на его лице отразилось изумление, смешанное с радостью.

Это была необыкновенная находка, и Эберин сразу оценил её значение для предстоящего сражения.

Этот свиток он также отправил себе за пазуху. Затем закрыл шкатулку, поставил её в тайник, водворил на место камень и, погасив пламя лампады, вышел из ризницы.

Глава 13

Сидя на лошади позади всадника, Ирис то и дело оглядывалась на неумолимо удалявшиеся стены монастыря, на холмы, на сосновый бор, где в последний раз видела своего подопечного — странного птенца, которого она звала Тайгетом. Беспокойство снедало девушку, но не тоска по недавнему монастырскому прошлому была тому причиной, а тревожное ожидание будущего — куда и для чего везут её эти чужие враждебные люди? И, хотя Ирис понимала, что её похитили, всё происходящее представлялось ей, засидевшейся в унылом однообразии монастыря, неким приключением, азартным и даже немного опасным. Словно мир открывался ей с другой, таинственной и прежде запретной стороны, и она впервые чувствовала себя очень важным человеком, ради которого рыцари ринулись в неведомые для них дали. Никогда ещё Ирис не испытывала такого острого волнения, как в тот день, прощаясь с монастырём и готовясь к встрече с неизвестным. Она с любопытством взирала по сторонам, а иногда, пока Обитель Разбитых Судеб ещё виднелась на горизонте, оглядывалась назад.

В весеннем голубом небе сияло солнце, стремительно носились в воздухе ласточки и стрижи, бездонное поднебесье сторожил медленно парящий коршун.

Отряд рыцарей неспеша, словно направлялся на обычную прогулку или на охоту, проследовал через долину к лесу. Ирис не осмеливалась крепко держаться за сидевшего впереди неё рыцаря: впервые в жизни ехала она так вместе с чужим мужчиной; к тому же, как она уже поняла, это был сын предводителя похитителей — юноша, немногим старше неё. То, что её посадили на лошадь именно к нему, объяснялось, очевидно, удобством в долгом путешествии: они оба были лёгкими, и животное без труда выдерживало их вес. От плаща юноши исходил густой запах хвои и трав, смешанный с горечью пота, но он не вызывал у Ирис отвращения: это был терпкий запах молодого разгорячённого скачкой тела. Зато ощущение стыда было очень сильным, когда Ирис, поглядывая на смолистые кудри юноши, рассыпавшиеся по его плечам и спине, смущённо краснела, как будто её застали за каким-то запретным грешным занятием. Порою, когда лошадь перепрыгивала через кочки или канавы, Ирис была вынуждена прижиматься к спине юноши, и тогда, даже несмотря на плащ и кольчугу под ним, она ощущала плотные крепкие мышцы, гибкое, тренированное тело.

Девушка испытывала странное чувство: её томило беспокойство перед неизвестностью и вместе с тем она не могла избавиться от смятения, вызванного близостью молодого мужчины. Из этого смятения могло родиться более пылкое чувство, свойственное юности, если бы на его пути не было преграды. Ведь Адальрик (так звали юношу) был на стороне похитителей; к тому же на нём, как на остальных, был зелёный плащ с изображением вепря, а в воспоминаниях Ирис это изображение было связано с днём, когда умерла её мать. И, размышляя об этом, она вдруг поймала себя на мысли, что всё происходящее с ней сейчас не случайно, что и это похищение из монастыря, и путешествие в чужие края посланы ей Судьбой. Для чего? В этом-то ей и предстояло разобраться…

Наконец на поляне, окружённой густым кустарником, полным птичьего щебета и трелей, всадники спешились: было решено сделать привал на ночь.

Адальрик спрыгнул и галантно, как того требовали правила рыцарского этикета, протянул девушке руки и легко, словно она была пёрышком, опустил её на землю. Ирис понимала, что нужно произнести какие-то слова благодарности, но в ответ лишь скромно улыбнулась юноше.

Очевидно, в душе Адальрик был очень рад её компании: ему захотелось поболтать с девушкой; он любил подтрунивать над своими ровесниками, чего не мог себе позволить с рыцарями отца.

— Послушайте, мадемуазель, — насмешливо обратился он к Ирис, — как же всё-таки вас зовут? Ирис — это имя вам дали в монастыре? А как звучит ваше имя по-фризски? Ваше настоящее имя, данное вам при рождении? Или вы не сможете произнести его на ареморском языке?

— Что же вам кажется не настоящим в моём имени? — удивилась девушка. И затем, приняв вызов Адальрика, прибавила: — Да и произнести его намного проще, чем ваше. Или, скажем, Ландоберкт, как зовут того рыцаря, который разводит костёр.

— Адальрик звучит ничуть не труднее, чем Ирис! — возразил юноша. — Повторяйте за мной, и вы убедитесь в этом.

Ирис, с лукавой улыбкой, отрицательно покачала головой.

— Не хотите? — обиделся юноша. Но не отступил и тут же поддел её: — Так знайте же, Адальрик на языке моего народа означает «благородный правитель»! А что вы скажете о своём? Ну, скажите честно, вам известно, что значит ваше имя?

— «Ирис» — так в древности переселенцы с далёких тёплых островов называли радугу. Они навсегда остались в Фризии, очарованные красотой нашего края и радушием его жителей. — Ирис помедлила и, дразнясь, прибавила: — О фризах в Ареморском королевстве знают все, а вот кто вы такие и откуда здесь появились, для меня загадка!

— Мы — из Тревии!

Адальрик ответил ей с такой гордостью, что девушка поначалу даже растерялась. Но допустить, чтобы Адальрик оказался победителем в споре, не хотела. Нужно было немедленно что-то придумать, раззадорить юношу, втянуть его в разговор — вдруг он обмолвится, с какой целью её похитили из монастыря.

— Тревское королевство? — с преувеличенным удивлением вопросила Ирис. — Разве есть такое? Я что-то слыхом о нём не слыхивала! Признайтесь, вы его выдумали!

— Не королевство, — насупился Адальрик, — хотя тревы и хотели бы иметь своего короля. А о тревских воинах вам доводилось слышать? Или я их тоже выдумал?

Доводилось, конечно, доводилось, — призналась Ирис самой себе, радуясь, что сумела выведать хоть что-нибудь о своих похитителях.

О тревских воинах часто пели труверы, забредавшие в Туманные Пределы, когда Ирис была ребёнком, о них рассказывали и те фризы, которые воевали против кочевников под знамёнами Аремора бок о бок с тревами.

Эти воины наводили на всех страх, мало кто отваживался вступить на рыцарских турнирах в единоборство с тревами, огромные копья которых вызывали у соперников ужас. И теперь Ирис спрашивала себя, везут ли её в Тревию или всё же в Аремор, прямиком к королевскому двору? Если маркиз Гундахар всего лишь выполнял приказ короля, то какова же цель этого приказа? Как об этом узнать? Сумеет ли она вывести Адальрика на откровенный разговор?

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— Одного легендарного тревского воина я уже вижу перед собой, — с улыбкой ответила Ирис, впервые смело глядя Адальрику в лицо.

— Чего не скажешь о вас, мадемуазель, — с неожиданным ехидством в голосе произнёс Адальрик. — Я ведь тоже ожидал увидеть королеву легендарных фризов, а вижу лишь монастырскую послушницу — кроткую невзрачную девчонку. Трудно представить, как бы вы правили суровыми упрямыми фризами!

Он намеренно хотел смутить девушку этим замечанием, но на этот раз не получилось. И он ещё раз убедился, какое непредсказуемое создание дочь фризского вождя. Чёрные жгучие глаза метнули молнии в сторону серых глаз, и Адальрик почувствовал лёгкое волнение в предчувствии новой схватки. Но… о, эти странные женщины! В следующее мгновение Ирис снова выглядела смирной, как овечка. Правда, последнее слово в их игривой беседе всё же осталось за ней:

— Трудно поверить, что доблестным тревам понадобился отряд из двенадцати человек, чтобы справиться с кроткой девчонкой! А как насчёт цепей? Разве они не полагаются похищенным монастырским послушницам?

Адальрик развернул девушку за плечо, собираясь пригласить её к костру, где рыцари готовили ужин.

— Прошу вас, мадемуазель, обойдёмся без цепей, — рассеянно пробормотал он.

Ирис обиженно дёрнула плечом, сбрасывая его руку, и пошла к ели, всем своим видом показывая, что не намерена делить трапезу с похитителями. Так она и просидела в гордом одиночестве, жадно вдыхая запах жареной дичи и при этом стараясь не смотреть в сторону рассевшихся вокруг костра мужчин в доспехах. Даже когда Адальрик подошёл к ней с угощением и кожаным мехом, в котором плескалась вода, Ирис отказалась от еды. Но если с чувством голода она ещё была способна совладать (сказывалась монастырская привычка переносить многодневные посты), то одолеть жажду одной только силой воли оказалось невозможным. Во рту у Ирис пересохло, и она, с благодарностью приняв из рук Адальрика мех с водой, пила до тех пор, пока не утолила эту огненную жажду.

После ужина рыцари маркиза Гундахара, расстелив на земле свои тёплые плащи, прилегли отдохнуть перед долгой дорогой.

Ночь была тёмная, тихая. Молчаливо стояли вокруг ели и сосны, высокие, ровные, как монастырские свечи. Ярко горел костёр, пламя высоко вздымалось вверх, и освещало часового — одного из рыцарей, который стоял, тяжело опираясь на меч.

Необычное, волнующее чувство охватило всё существо Ирис. Ей хотелось сорваться с места, юркнуть в непроходимую чащу и бежать, бежать без оглядки в Туманные Пределы, туда, где умирал её дедушка, единственный родный человек. Но часовой бодрствовал, зорко вглядываясь в лесную темень, полную неясных звуков и шорохов, и приглядывал за пленницей.

Вскоре усталость взяла своё, и Ирис, свернувшись на земле калачиком, наконец уснула…

Ближе к рассвету, когда бледно-розовые полосы окрасили небо, а костёр догорел, уснул и рыцарь, который нёс стражу.

Чья-то тёмная фигура украдкой проскользнула мимо часового и метнулась к ели, у подножия которой спала пленница.

Ирис проснулась внезапно: от того, что что-то тяжёлое навалилось на неё. Она успела лишь охнуть, как напавший на неё одной рукой закрыл ей рот, не давая кричать, а другой схватил за горло. Ирис замолотила руками и ногами по воздуху, извиваясь всем телом. Видимо, страх и отчаяние придали ей сил: она попыталась ударить напавшего коленом в живот. Но он, конечно же, был намного сильнее.

Девушка уже задыхалась; в глазах вдруг вспыхнул яркий свет, а потом стало совсем темно; в голове загудело. В этот миг сзади на напавшего кто-то наскочил и, схватив его за шиворот, оттащил от Ирис. Две крупные тени сцепились. Сквозь гул в ушах Ирис слышала звуки борьбы и сдавленные угрожающие голоса.

Какое-то время Ирис сидела на земле, не двигаясь, стараясь восстановить дыхание. Волосы её растрепались, а губы дрожали от пережитого ужаса. Потом она всё же нашла в себе силы подняться и нетвёрдыми шагами, как слепая, направилась в чащу — туда, где ночная мгла ещё цеплялась за стволы деревьев, туда, где можно было скрыться в спасительной темноте. Сейчас, пока противники боролись, а другие рыцари ещё спали, судьба подарила ей счастливую возможность сбежать от похитителей.

И Ирис, в которой жажда жизни после покушения на неё стала ещё сильнее, отчаяннее, яростнее, глубоко и с наслаждением вдохнула свежий утренний воздух и — побежала.

Глава 14

Солнце достигло середины небосвода и постепенно начало спускаться к горизонту. Но до вечера было ещё далеко.

Ирис бежала со всех ног, не разбирая дороги, бежала, куда глаза глядели. Спускалась в овраги, поднималась на холмы, продиралась сквозь чащу молодого ельника и густые заросли кустарника, цепляясь за колючки, которые царапали ей руки и рвали одежду. Временами ноги то скользили, то увязали во влажной земле, непроходимый бурелом преграждал дорогу. Но, несмотря на это, она бежала до тех пор, пока её несли ноги, пока дыхание оставалось ровным и лёгким. Потом, устав, остановилась, чтобы отдохнуть, и продолжила свой путь шагом. Теперь, когда она была уже далеко от поляны, где остался со своими рыцарями маркиз Гундахар, её начала тревожить мысль, куда повернуть, как найти дорогу к побережью Холодного моря, к Туманным Пределам?

Эта часть леса была незнакома ей, хотя она и верила, что по-прежнему находится в пределах Фризии, просто заблудилась немного. Ей казалось, что, если она повернёт налево, то вернётся на злополучную поляну, а если возьмёт вправо, то окажется на пути к монастырю… Значит, рассудила Ирис, нужно продолжать идти всё время прямо, за солнцем: ведь оно садится за Холодным морем…

Идти вперёд и вперёд, подбадривала себя девушка, только не стоять на месте. Когда двигаешься, не так хочется есть. Ирис сожалела о том, что накануне вечером отказалась от угощения, которое ей любезно предлагал Адальрик. Едва она подумала о молодом дерзком треве, — и он возник перед ней как наяву: в высокой меховой шапке, с блестящими чёрными кудрями, с сияющими серебристо-серыми глазами… Какое-то странное чувство, неведомое прежде и волнующее, окатило Ирис тёплой волной. Она вспомнила, как он смотрел на неё, протянув ей мех с водой, и её охватила сладкая грусть. Ах, если бы только на нём не было этого зелёного плаща с клыкастым вепрем, который наводил на неё необъяснимый ужас! А, с другой стороны, кто-то же защитил её от человека, напавшего на неё с намерением убить? И разве это не мог быть Адальрик?..

Ирис замедлила шаг. Ужас, пережитый ею этим утром, снова напомнил о себе, вызвав вопросы, на которые у девушки не было, да и не могло быть ответов. Кто и за что пытался убить её, вчерашнюю монастырскую послушницу? Выходит, среди похитителей не было согласия: ведь, если маркиз Гундахар выполнял приказ короля Рихемира и вёз её как пленницу, то тот, кто напал на неё, подчинялся кому-то другому? Кому? Кто ненавидел её так люто, что желал её смерти?..

Почувствовав головокружение, девушка обхватила руками ствол высокой, прямой, как свечка, старой сосны. Вокруг стояла глухая тишина. Иногда её нарушал стук дятла или внезапный резкий крик сойки, от которого Ирис вздрагивала. Надо идти дальше! Однако отчего так кружится голова? Почему такая слабость во всём теле? Упасть бы и забыть обо всём… уснуть и проснуться в родительском доме ребёнком, увидеть, как мама возится у печи, готовит ей завтрак… А сейчас она бы не отказалась от маленького кусочка мяса… Перед глазами у Ирис появились рыцари вокруг костра и их ужин — румяная, поджаристая тушка лесной дичи… Жир стекал с неё прямо в огонь, шипел, а по воздуху плыл дразнящий аромат жареного на костре мяса…

Путаные, причудливые мысли начали одолевать Ирис. Вдруг она решила, что должна вернуться на поляну, к маркизу Гундахару и его рыцарям. Какая же глупая она была — убежала! У них была еда и вода, а среди них — тот, кто спас её от убийцы, защитил её… Ну и что, что её похитили из монастыря и везли в неизвестном направлении? Может, на самом деле всё было бы не так худо?

Ирис тяжело дышала и ещё крепче прижималась к стволу сосны; она даже не заметила, как, мечтая о кусочке мяса из рыцарского ужина, начала грызть кору. «Что со мной? — удивилась Ирис. — Не с ума ли я схожу?» Ей стало страшно и невыносимо грустно. Неужели это конец? Неужели сорвётся с небес, угаснет и исчезнет в безвестности звезда её жизни? И она больше не увидит ни дедушку, ни своих земляков из Туманных Пределов, ни… Тайгета?

При воспоминании о Тайгете, которого Ирис упрямо и безотчётно считала выжившим, у неё защемило сердце, по щеке сбежала слеза.

Зачарованно слушал лес, и не могли понять сосны-великаны, почему плачет у их подножия одинокая девушка, как отважилась она нарушить их вековечный покой и неподвижную тишину.

Смахнув слёзы рукой, Ирис побрела дальше, с трудом переставляя ноги и минуя кучи сухого бурелома. Вдруг она услышала какой-то шум, похожий на всплески воды; в лицо повеяло речной свежестью. Ирис прислушалась, и сердце её радостно забилось. Теперь она ясно слышала журчание воды — и из последних сил поспешила на этот призывный спасительный голос леса. Молодая еловая чаща преграждала ей путь; колючие хвойные ветви больно били по лицу. Ещё немного… ещё пару шагов… И вот наконец перед глазами Ирис возник лесной ручей, торопливо бежавший по серым, белым и чёрным камешкам. Девушка легла на землю и стала пить холодную, показавшуюся ей сладкой, воду жадно, прямо из ручья. Потом умылась, ополоснула шею, отползла к небольшому деревцу и, счастливо улыбаясь, закрыла глаза.

Ирис так устала, что не прошло и минуты, как она задремала. Вечерний ветерок овевал поцарапанные руки девушки, её белую шею, ласково, точно материнская рука, ворошил непокорные вихры пепельных волос на макушке. А солнце, уже спускавшееся за верхушки сосен, укутывало её приятной дремотой.

Но всё же сон Ирис был чуткий. Как только послышался треск сломанной ветки и сойка испуганно слетела с дерева, девушка тут же открыла глаза и насторожилась. Страх ледяным холодом, точно железным панцирем, сковал грудь. Едва ли она осознавала, кого боится больше: лесных зверей или незнакомых людей?

Неожиданно что-то большое бултыхнулось в воду неподалёку от того места, где сидела Ирис. Оказалось, это были медвежата. Они быстро перебрались через ручей и исчезли в зарослях. Стая белок, перескакивая с ветки на ветку, испуганно промчалась по деревьям. Семейство барсуков пробежало так близко, что девушка хорошо разглядела белую полоску на лбу у вожака.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Ирис тревожно огляделась. Чем же так обеспокоены лесные жители, какая беда неудержимо гонит их из родных гнёзд и с насиженных мест?

Вскоре ветерок донёс до неё удушливый запах дыма. «Лесной пожар?» — промелькнуло в голове у Ирис. И точно в подтверждение её мыслей, мимо девушки пробежал, жутко хрипя, огромный лось. Может, он был ранен, а может, бежал откуда-то издалека, потому что спотыкался на каждом шагу. Спасаясь от чего-то страшного, опасного, зверь спешил найти надёжное убежище.

Вскочив, Ирис тоже бросилась бежать. Лёгкий ветерок приносил уже целые клубы едкого дыма, которые настигали девушку, то и дело окутывали её серой густой пеленой. Неожиданно сбоку пахнуло жаром — и Ирис поняла, что огонь бежит наперерез. Выбиваясь из сил, девушка повернула в другую сторону.

И вдруг из сумрака между деревьями до неё донёсся какой-то звук: знакомый до щемящей боли в сердце и вместе с тем… пугающий, угрожающий. Звук повторился. Он очень походил на орлиный клёкот, но Ирис была убеждена, что это не орёл.

Будто какая-то сила толкала её в спину, и девушка пошла навстречу этому звуку, протянув руки вперёд. Она боялась наткнуться на что-нибудь в темноте. Ступила несколько шагов и замерла: таинственное существо было уже так близко, что Ирис услышала его дыхание, шумное и жаркое. Звук, похожий на орлиный клёкот, больше не повторялся, зато теперь, при появлении Ирис, существо громко вздохнуло, и девушке показалось, что в темноте щёлкнули зубы.

У Ирис мурашки побежали по телу от этого звука, но она не могла сдвинуться с места, точно ноги её вдруг вросли в землю. А потом ей показалось, что в темноте сверкнули и погасли два жёлтых огонька. Постепенно глаза девушки привыкли к темноте, и Ирис разглядела в ней очертания какой-то массы. Послышалось не то глухое рычание, не то ворчание, и девушка увидела, что неведомое существо вытянулось во весь рост. Какое-то мгновение оно как бы раздумывало, что ему делать, а потом просто двинулось прямо на Ирис.

Ужас сковал руки и ноги девушки, когда она ощутила совсем рядом горячее дыхание существа, а затем и прикосновение его языка — длинный, шершавый и очень подвижный, он скользнул по её лицу, как змейка. А в следующее мгновение раздался новый удивительный звук: низкий, гортанный, однообразный, словно мурлыкала большая кошка. И этот звук, от которого исходило ощущение дружелюбия и ласки, успокоил Ирис, заглушил все её страхи и дал ей понять, что отныне она в безопасности. Снова вспыхнули два огонька — и жёлтые, с узким вертикальным зрачком, глаза встретились с глазами девушки.

У Ирис дух захватило.

— Тайгет! — крикнула она, чувствуя, как из-под ног уходит земля, а губы дрожат то ли от слёз, то ли от радости.

Хотя сумрак уже блуждал между деревьями, Ирис могла сейчас, находясь совсем рядом с существом, разглядеть его как следует. Да, это и вправду был Тайгет, её любимый пернатый питомец, её потерявшийся маленький друг. Только с тех пор, как она видела его в последний раз, он очень вырос и теперь был выше Ирис на целую голову. А ещё: он больше не походил на птицу, скорее — на крылатого змея, на одно из тех дивных творений, которые так поражали воображение девушки, когда она рассматривала их изображения в книгах старицы Берты. Приплюснутая с боков голова, увенчанная рогами и посаженная на длинную извилистую шею; мощный гребнистый хребет; бесконечно длинный хвост; огромные перепончатые, как у летучих мышей, крылья.

Руки Ирис обвились вокруг шеи Тайгета. Она зашептала:

— Тайгет… друг мой… ты не представляешь, как я счастлива видеть тебя живым и… таким повзрослевшим… Знаешь, я ведь искала тебя и, даже не найдя ни тебя, ни твоих следов, всё это время верила, что ты не погиб. Но как же ты изменился, мой добрый Тайгет! Ты стал таким сильным, что можешь сам добывать себе еду, можешь защитить себя от любого зверя! Скажи, это ты распугал лесных жителей? Ты устроил пожар? Но как ты это сделал? Хотя я, кажется, догадываюсь… Тайгет, ты ведь дракон, верно?

Ирис умолкла, изумлённая: ей показалось, что Тайгет кивнул.

— Ты понимаешь, что я говорю? — немного погодя спросила она, заглядывая в жёлтые, как янтарь, глаза. — Тебе знакома человеческая речь?

В это мгновение порывисто задул ветер и ослепительная молния надвое расколола небо. А потом ударил такой гром, что земля задрожала вокруг. Сосны жалобно заскрипели, зашумели верхушками, и вдруг наступила необычная тишина. В этой тишине тяжело зашуршали по ветвям первые капли дождя.

— Кажется, гроза надвигается! — испугалась Ирис.

Она не ошиблась: молния вновь ослепила глаза, а затем на лес обрушился ливень. Ирис казалось, что с расколовшегося неба хлынуло неудержимое половодье. Несомненно, она бы промокла до нитки, если бы не оказалась под защитой: Тайгет расправил крыло и укрыл им девушку. Лицо у Ирис было мокрым, но не от дождя. Она сама не знала, почему слёзы, такие радостные слёзы, подступили к горлу, и что её потрясло больше: эта неожиданная встреча или то, какую заботу подарил ей друг.

От усталости Ирис едва держалась на ногах. Да и не удивительно: весь день то шла, то бежала, почти не отдыхая. Она опустилась на землю, прямо к когтистым лапам Тайгета и, прижавшись к его туловищу, закрыла глаза. Дождевые капли барабанили по стянутому перепонками крылу дракона: и этот однообразный стук, и размеренное дыхание Тайгета, и ощущение надёжной защиты и уюта убаюкивали девушку.

«Надо же!.. Тайгет!.. Родился похожим на птенца, а вырос драконом», — снова, с восторженной улыбкой, подумала Ирис.

Это была её последняя мысль. Дождь что-то шептал в уши и накатывал на девушку волны сладкого сна.

Глава 15

Букашка поползла по лицу, подобралась к нежным девичьим губам: от этой её щекотки лапками Ирис и проснулась. Было солнечное утро; над землёй звенел птичий хор, куковала кукушка, блуждавшая где-то в чаще. Солнечные лучи, преломляясь в раскидистых ветвях, ближе к земле меркли или совсем гасли, и тогда казалось, что у подножия сосен мелькают таинственные сумрачные тени. Пахло чабером, горькой полынью и хвоей, но запахи гари и влажной земли были крепче, ощутимее: они напоминали о вчерашнем пожаре и о погасившем его ливне.

Ирис приподнялась на локте и в изумлении широко распахнула глаза: рядом с ней сидел… князь Гримберт. Бородатое обветренное лицо фриза улыбалось, а хрипловатый голос спросил:

— Что приснилось?

— Дядя Гримберт? Как вы меня нашли?.. А где Тайгет? — вместо ответа Ирис с беспокойством огляделась по сторонам: дракон исчез бесследно, будто его и не было вовсе. Неужели приснился?.. Даже на влажной земле не было видно отпечатков его лап, потому что, если они там и были, их затоптали лошади фризов.

— Я не знаю, о ком ты говоришь и кого надеялась увидеть вместо меня. — Улыбка сразу сошла с лица Гримберта; он нахмурился, не скрывая своего недовольства. — Но благодари милостивых богов, что не сгорела в лесном пожаре. Если бы боги не послали дождь, сейчас здесь не было бы ни единой живой души. В том числе и нас, посланников вождя Альбуена…

Ирис села и оказалась лицом к лицу с фризским князем: ей показалось, что с того дня, как они встретились в монастырской приёмной, что-то изменилось в нём и притом не в лучшую сторону. Линия рта стала как будто бы жёстче, а глаза больше не ласкали девушку отеческим взглядом: в самой их глубине тлел злой огонёк.

Отчего бы ему злиться на меня? — подивилась Ирис своему открытию. — Я ведь от него не убегала! Разве это не он бросил меня и, как трус, спрятался от маркиза и его рыцарей?

Потом она подумала, что Гримберт, конечно же, беспокоился в первую очередь о себе, о своём будущем: ведь оно в какой-то мере зависело от неё, внучки короля фризов. Наверное, он очень испугался, когда понял, что, уступив её людям короля Рихемира, не сумеет отыскать их следы и ему придётся возвращаться в Туманные Пределы с пустыми руками.

— Я нашёл тебя, чтобы отвезти к твоему народу и назвать своей королевой, — продолжал князь Гримберт, тоже пристально вглядываясь в лицо Ирис. — То, что ты сумела убежать от своих похитителей, возвеличивает тебя в моих глазах и вызывает к тебе глубокое уважение. Как я уже говорил прежде: такой храброй девушке к лицу быть королевой фризов.

«Прежде ты называл меня красавицей», — про себя упрекнула князя Ирис, а вслух сказала:

— Видно, от Судьбы и вправду не уйдёшь! Раз уж мне суждено стать преемницей дедушки, чтобы править Фризией, то я и в воде не утону и в огне пожара не сгорю…

— Верные слова, — согласился с девушкой Гримберт. И потом, протянув ей ржаной сухарь, прибавил: — Теперь нам всем нужно подкрепиться — и в путь. Времени у нас немного, а ехать ещё далеко. Не будем терять ни минуты!..

Забравшись на лошадь князя, Ирис ещё раз, свысока, окинула полянку, где повстречалась с Тайгетом, внимательным взглядом. Нет, она не сошла с ума, вообразив себе дракона, укрывшего её своим крылом, и он ей точно не приснился! Очевидно, Тайгет, почуяв людей, поспешил скрыться от них. «Ах, Тайгет, Тайгет, ты, хотя и вырос вдвое больше меня, но так и остался пугливым! — улыбнулась Ирис. И потом в защиту своего друга прибавила рассудительно: — Или осторожным. Что вполне разумно: не всем людям можно доверять, а от некоторых и вовсе лучше держаться подальше».

Как ни была Ирис опечалена новой разлукой с Тайгетом, в сердце её теперь, после долгожданной встречи, жила радость. Она верила, что эта встреча не последняя, а, главное, отныне она была спокойна за своего друга: как она когда-то мечтала, он повзрослел и встал на крыло. Дракон, пусть ещё не такой большой, как его сородичи, о которых Ирис читала в старинных книгах, но всё же достаточно сильный, чтобы постоять за себя…

После полудня фризы во главе с князем Гримбертом, перебравшись через несколько глубоких оврагов, оказались у обрыва, так же, как и всё вокруг, поросшего лесом. Внизу, в глубоком ущелье, протекала быстрая река, которая где-то далеко, в невидимой пока долине, впадала в Холодное море.

— Это самый короткий путь в Туманные Пределы, — сказал князь Гримберт, указав Ирис на мост, перекинутый через ущелье. — Чтобы его преодолеть, потребуется крайняя осторожность и больше времени. Здесь лучше не торопится, а упущенное время потом наверстаем…

Ирис посмотрела на мост с нескрываемым страхом. Он показался ей очень старым, шатким и небезопасным: верёвочные жгуты кое-где подгнили и разбухли, а в настиле недоставало многих деревяшек, и вместо них угрожающе зияли дыры. Вдобавок ко всему этому, при каждом порыве дувшего из ущелья ветра, мост качался и скрипел.

— Ну что ж, — вздохнула Ирис, — если это кратчайший путь…

Она двинулась следом за Гримбертом, который пошёл первым; остальные трое фризов замыкали отряд. Ещё один фриз, заботе которого были вверены лошади, возвращался в Туманные Пределы кружным путём, более длинным, но зато безопасным.

Ирис старалась ступать осторожно, внимательно, хотя и со страхом, глядя себе под ноги и при этом не позволяя коварной высоте вызвать у неё головокружение. Каждый раз, когда из ущелья внезапно налетал ветер, мост сотрясался и раскачивался, и девушке приходилось останавливаться и пережидать, пока качка не успокоится. «Шаг за шагом. Ещё один шаг», — повторяла она про себя, цепляясь за верёвки и стараясь, насколько это было возможно, удерживать равновесие.

Чем дальше фризы продвигались по мосту, тем сильнее он раскачивался. Деревянный настил скрипел, верёвки вздыхали и стонали, словно живые. Порою под порывами ветра его движения становились неожиданными и непредсказуемыми: волна начиналась плавно, а потом верёвки вдруг подбрасывало вместе с деревяшками, и эти толчки грозили сбросить фризов в речку.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Они почти достигли середины, когда на противоположном берегу, с той стороны, куда они стремились добраться, неожиданно появились какие-то люди. Только один человек, тот, который ехал впереди отряда, был облачён в рыцарские доспехи; на остальных были меховые одежды, из чего можно было заключить, что попутчики рыцаря — фризы.

— Неожиданная встреча! Ты ли это, Гримберт? — словно в подтверждение догадке, которая промелькнула в голове у Ирис, по-фризски обратился к князю один из всадников.

— Дван?! — в свою очередь воскликнул тот; правда, в голосе князя звучало не столько удивление, сколько настороженность и даже недружелюбие.

— А кто это там за твоей спиной? Уж не внучка ли вождя Альбуена? — Рыжебородый великан привстал в седле; щурясь на солнце и приставив ко лбу ладонь, вгляделся в людей на мосту.

— Дядя Дван, это я! — крикнула Ирис, с радостью узнав одного из лучших воинов Фризии и соратника вождя Альбуена.

— Вот так удача! — прокричал в ответ Дван, и его румяное лицо расплылось в улыбке. — Ирис!.. Давай-ка, девочка, потихоньку пробирайся к нам — мы отвезём тебя к твоему деду! Уж очень королю Альбуену не терпится обнять тебя и прижать к своему сердцу!

— Это я нашёл Ирис, и в Туманные Пределы она вернётся только со мной, — неожиданно жёстко возразил Двану князь Гримберт.

Ирис видела, как после заявления князя к Двану обратился человек в доспехах; мужчины поговорили о чём-то, а потом Дван снова повернулся к людям на мосту.

— Послушай, Гримберт, — сказал он своим громовым голосом, — меня, конечно, удивило то, что ты отправился на поиски Ирис по своей доброй воле: ведь король Альбуен не давал тебе такого поручения. Но коль уж тебе повезло найти девушку раньше нас, то какая разница, кто привезёт её в Туманные Пределы? Ведь мы действуем с одной и той же целью, не так ли? Или, может, у тебя на уме что-то своё?

Князь отозвался не сразу, и то, что он помедлил с ответом, заставило Ирис усомниться в его благородных намерениях. Чего же он хотел на самом деле? Только ли выслужиться перед королём Альбуеном, привезя его внучку домой, или им двигали иные, более корыстные, желания?

Доверие Ирис было теперь на стороне Двана — и она, подчинившись стремлению поскорее оказаться рядом с ним, попыталась обойти стоявшего впереди неё Гримберта.

— Не торопись, Ирис, — сказал ей, как прошипел, князь. — Перед тем, как принять решение, которое может стоить тебе свободы, спроси у себя: можно ли так уж безоглядно верить фризу, у которого в советниках маршал короля Рихемира? Уверена ли ты, что эти люди не состоят в сговоре с маркизом Гундахаром?

Ирис растерялась от этих слов, которые тоже могли оказаться правдой. В этот момент налетел новый, особенно сильный, порыв ветра, и мост опять тряхнуло. Ирис, которая на мгновение потеряла бдительность, резко подбросило, а верёвка чуть не выскользнула у неё из руки. Девушка испуганно вскрикнула и изо всех сил вцепилась в верёвку, но было уже поздно. Сгнившая деревяшка, на которую ступила Ирис, оторвалась от настила и полетела вниз, кувыркаясь в восходящих потоках воздуха. Теперь девушка держалась только за верёвку, молотя над пустотой сорвавшимися с опоры ногами. Сердце гулко колотилось в груди, взор от страха затуманился, она едва дышала.

— Ирис, держись! — крикнул Гримберт каким-то незнакомым, сдавленным голосом. В следующее мгновение князь наклонился над девушкой и попытался подхватить её подмышки, но, не удержавшись, сам повис над пропастью.

Какое-то время Ирис болталась на верёвке, извиваясь всем телом, раскачиваясь и пытаясь закинуть ногу на настил. Но ей это не удавалось. От усилий, от страха, от пота ладони стали влажными: Ирис даже не успела понять, как и когда верёвка выскользнула из её рук, — и она, как недавно деревяшка из настила, кувыркаясь в пустоте, полетела в головокружительную тьму провала.

Глава 16

То ли восходящие потоки воздуха сделались настолько сильными, что на мгновение удержали падающую девушку, то ли вмешалась какая-то волшебная сила: Ирис внезапно ощутила, что её полёт замедлился, точно она попала в мягкие невидимые объятия. Эти объятия не размыкались до тех пор, пока Ирис не оказалась прямо над поверхностью реки, а потом осторожно и ласково, как мать при купании окунает младенца, опустили её в воду.

Хотя Ирис выросла на берегу Холодного моря и плавала, как рыба, ей понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к студёной воде горной речки и чтобы выровнялось дыхание. Однако сильное течение тут же подхватило девушку, потащило её за собой, понесло как былинку; её голова то исчезала, то вновь появлялась над водой. Ирис забила руками, пытаясь удержаться на поверхности; её тело то кувыркалось в воде, то его колотило о камни. Она уже потеряла всякое представление о том, где верх, где низ. Барахталась, но чувствовала, как убывают силы, а тело становится невесомым и уплывает куда-то далеко-далеко.

Краем глаза она успела заметить лошадей, которые пили воду из реки, и то, как из прибрежных кустов неожиданно выбежал какой-то человек. Ни мгновения не раздумывая, он бросился в реку, где Ирис, захлёбываясь и отчаянно размахивая руками, боролась с течением. Ему удалось довольно быстро подплыть к девушке и, подхватив её подмышки, поднять её голову над водой.

Ирис протащили по воде, потом по камням и наконец опустили на землю. Обессиленная, она лежала неподвижно, с широко раскрытыми глазами, видела склонившееся над нею лицо, но не сразу поняла, что это Адальрик.

— Ирис!.. Мадемуазель Ирис! — кричал юноша. — Вы меня слышите?

Он наклонился над ней, и Ирис почувствовала давление на грудь: она то поднималась, то опускалась — и так до тех пор, пока внутри у девушки всё будто взорвалось, потом забулькало, и она закашлялась. Адальрик тут же повернул её на бок. Кашель бил Ирис с такой силой, что голову сдавила жгучая боль.

Спустя какое-то время Ирис, отдышавшись, попыталась сесть. Адальрик подсунул руку ей под плечи и помог приподняться. Девушка посмотрела на кипящую стремнину, несущуюся вдоль берега, потом перевела взгляд на юношу: он насквозь промок, длинные иссиня-чёрные волосы свисали сосульками, на скуле алела ссадина.

— Неужели вы прыгнули туда… ради меня? — слабым голосом, в котором прозвучала едва сдерживаемая радость, спросила Ирис.

Адальрик хмыкнул и пожал плечами.

— Конечно! Так сделал бы любой тревский рыцарь, окажись он на моём месте!

Его ответ почему-то огорчил Ирис. Она не могла определить, сказал ли он это искренне, ещё раз напомнив ей о благородстве тревских воинов, или чтобы поддеть её, дать ей понять, что она для него — всего лишь девушка, которую нужно спасать и оберегать для какой-то особенной цели.

Преодолев смущение, вызванное неясными для неё самой чувствами, Ирис произнесла учтиво:

— Вы снова спасли мне жизнь, храбрый тревский воин. Благодарю вас от всего сердца!

— Почему: снова? — Адальрик улыбнулся. — Если вы говорите о нападении на вас на поляне, то за своё спасение лучше поблагодарите моего отца — маркиза Гундахара!

Едва юноша произнёс имя маркиза, как тот оказался рядом с ним.

— Жива? — первым делом спросил Гундахар, взглянув на девушку, перед которой на корточках сидел его сын.

— Жива и невредима, — бодро ответил Адальрик и, быстро поднявшись, выпрямился во весь рост.

Ирис уже совсем оправилась от страшного потрясения и тоже поднялась на ноги.

— Мне всё же непонятно, как вы здесь оказались? — осмелилась спросить девушка, обращаясь к маркизу. Она едва не высказала своё удивление тем, что, по странному стечению обстоятельств, фризы и тревы оказались почти в одном месте, но вовремя прикусила язык.

— Считайте, что нас привело к вам Провидение, — отозвался Гундахар. И, смерив Ирис с головы до ног недовольным, хмурым взглядом, прибавил: — Надеюсь, теперь вы поверите в то, что мы не желаем вам зла, и больше не будете пытаться убежать от нас.

— Тогда, может, хотя бы теперь вы скажете, куда и для чего везёте меня? — не отступала от маркиза Ирис, решив воспользоваться удобным случаем, чтобы разговорить его.

Но тут к ней обратился Адальрик:

— Мадемуазель, мы с вами оба промокли до нитки! Давайте для начала выкрутим нашу одежду, обсушимся и поедим…

Ирис не возражала. Во-первых, она страшно проголодалась. Во-вторых, с её одежды стекала вода, а вместе с сумерками подобрался холод, и девушка начала дрожать.

Вскоре они очутились на маленькой, поросшей травой поляне, где Ирис увидела привязанных к деревьям лошадей и сидевших у костра рыцарей. Двое из них мечами умело срезали мясо с туши какого-то крупного зверя и длинными лоскутами развешивали на перекладине над костром. Ирис с жадностью и с огромным наслаждением вдохнула соблазнительный аромат жаркого.

Будто ничего не изменилось с тех пор, как она убежала от своих похитителей: поляна, костёр, запах жареного мяса, рыцари в ожидании ужина. Вот только теперь среди них недоставало одного человека. Ирис могла лишь догадываться, что тот, кто напал на неё, и сам стал жертвой гнева маркиза и ныне упокоился где-то в лесу, под вековечными соснами.

— Вам нужно снять с себя одежду, — снова раздался голос Адальрика, — а пока она будет сушиться, можете закутаться в мой плащ. Вот, возьмите.

И юноша протянул Ирис зелёный, подбитый мехом плащ. Но девушка, раскрыв глаза в испуге, отпрянула от него, как если бы вдруг увидела перед собой ядовитую змею. Страх, неодолимый и безотчётный страх, который Ирис испытывала при виде чёрного вепря, чьё изображение украшало плащи тревов, ледяной волной окатил её с головы до ног.

— Вам не нравится мой плащ? — обиделся Адальрик, наблюдая за лицом девушки. — Тогда я могу предложить вам конскую попону. Принести?

— Принесите, — согласилась Ирис милостиво, но при этом так посмотрела на юношу своими жгучими колдовскими глазами, что тот подавил очередное язвительное замечание, уже готовое сорваться с его губ.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Когда Адальрик, с конской попоной в руках, проходил мимо рыцарей у костра, ему вдогонку раздался голос маркиза:

— Глаз с неё не спускай!

Адальрик, конечно же, был польщён доверием отца, но вместе с тем, как человек воспитанный и благородный, ни за что не посмел бы нарушить правила рыцарского этикета. Подглядывать за переодевающейся девушкой из-за кустов, как какой-нибудь похотливый мужлан? Ещё чего!..

Он смотрел вслед Ирис лишь до тех пор, пока её изящная лёгкая фигурка двигалась между деревьями и потом пропала из виду.

Какое-то время Адальрик терпеливо ждал, прислушиваясь к лесным шорохам и звукам. Внезапно до его слуха донёсся рёв, от которого на голове зашевелились волосы, а по спине побежали мурашки. Юноша сорвался с места и, держа наготове меч, направился в ту сторону, куда ушла Ирис.

Медведь заревел снова, на этот раз как будто совсем рядом. Адальрик упал на колени и прикрылся мечом, как во время битвы, но кругом были только деревья и кусты.

— Мадемуазель Ирис! — позвал Адальрик, вставая.

Тишина.

Сломя голову юноша в панике ринулся в самую гущу леса.

— Ирис!.. Ирис!.. — закричал он в таком волнении и страхе, каких ему ещё не доводилось испытывать ни разу в жизни.

— Я здесь, — ответил ему едва различимый голос.

Адальрик со всех ног побежал на этот голос. Оступился, поскользнулся на влажной прошлогодней листве. Сумерки сгущались. Снова послышался медвежий рёв.

— Мадемуазель И… — снова, набрав в грудь больше воздуха, начал кричать Адальрик, но осёкся: девушка, закутанная в попону, неожиданно возникла прямо перед ним и недовольно нахмурилась.

— Вы мне и шагу не даёте ступить без вашего надзора, — упрекнула она его. Однако, несмотря на её слова и тон, которыми они были произнесены, в чёрных девичьих глазах искрилось лукавство.

Адальрик остановился и вложил меч в ножны.

— Я беспокоился за вас, вот и всё. Мне не понравилось, что вы ушли так далеко. В лесу полно диких зверей. Разве вы не слышали медвежий рёв?

— Слышала. И что с того? — Ирис пожала плечами. — Вы полагаете, что он на нас охотится?

— Да. — Адальрик снова предусмотрительно вынул меч из ножен.

— А вот я думаю, что он уже нашёл свой обед, — успокоила его девушка. И прибавила, поддразнивая: — Пойдёмте со мной, храбрый тревский воин, и вы увидите это своими глазами! Если, конечно же, не побоитесь!

В ответ Адальрик только фыркнул.

Ирис привела юношу к реке. Над водой сидел огромный медведь, который то и дело выбрасывал лапой на берег рыбу. Много рыбы, утомлённой борьбой с быстрым течением, стояло у самого берега. Укрывшись за деревом, Ирис пронзительно свистнула и заверещала. Зверь оторвался от воды, медленно тупо огляделся кругом и неохотно побрёл в чащобу.

— Где вы этому научились? — с трудом скрывая восхищение поступком девушки, спросил Адальрик.

— Когда фризы не воюют, они промышляют рыбной ловлей, — ответила Ирис. Затем, искоса взглянув на своего попутчика, прибавила: — Я ведь не всегда была монастырской послушницей…

Они возвратились на поляну…

Ирис и вправду больше не пыталась сбежать от маркиза и его людей, она даже думать об этом перестала. Что же было тому причиной? Может, её недоверие к фризам? К Гримберту, который, как казалось девушке, что-то упорно скрывал от неё, как будто готовил для неё ловушку. И даже к Двану, разыскивавшему её вместе с чужаком из Аремора, маршалом того самого короля Рихемира, о котором нелестно отзывался истопник Хэйл… А может, дело было вовсе не в них, а …в Адальрике?

Близость красивого благородного юноши, словесные перебранки с ним, шутливые и озорные, несомненно, делали долгое путешествие приятным, а порою даже волнительным. Всё чаще, оставаясь с Адальриком наедине, Ирис чувствовала себя будто на краю света, где не было никого, кроме них двоих. Ей не было дела до того, что о ней говорили и как смотрели на неё рыцари маркиза Гундахара и сам маркиз; она почти не вспоминала о том, что её ждут в Туманных Пределах и что вождь фризов, её дедушка, может умереть, так и не повидавшись с ней напоследок. Точно какой-то сильный коварный недуг, вызывавший то радость, то истому, то печаль, овладевал девушкой, когда она прижималась к спине сидевшего впереди Адальрика: теперь уже смелее и дольше, чем в первые дни их путешествия. И даже изображение чёрного вепря на плаще юноши больше не пугало её…

Только во время привалов, оставаясь вдали от него, Ирис спрашивала себя со стыдом: что же она делает, как позволяет себе подобное? Разве она не внучка могущественного вождя Альбуена и не будущая королева Фризии? Что ей до этого молодого трева, который везёт её в неизвестность, который сегодня любезничает с ней, а завтра — с лёгкостью её забудет? Так размышляла Ирис в надежде избавиться от наваждения, но, стоило ей встретиться с молчаливым взглядом серебристо-серых глаз, и её снова охватывала невыносимо сладкая истома…

Через несколько дней дремучие леса Фризии остались позади. Всадники проезжали незнакомые селения, где за серебряные скеаты покупали еду и воду, ночевали там, где их заставала ночь. Певучими утрами встречали путешественников широкие бескрайние поля. Душистый степной воздух пьянил. Серебром звенели жаворонки, текли полноводные реки. Грозы гремели над головой и исчезали в голубых далях. Яркая луговая зелень радовала глаз.

«Век бы ехать так и ехать, дальше и дальше, за самый край горизонта», — мечтательно думала Ирис, опьянённая хмелем свободы и первой любви. Где-то остался монастырь, Обитель Разбитых Судеб, затерялся на фризских просторах, и не найти его теперь… Чьи-то разбитые судьбы остались там, в мрачных каменных стенах обители, но только не её судьба, не судьба Ирис…

Глава 17

Путь отряда, которым командовал маркиз Гундахар, теперь лежал мимо больших и малых городов, крепостей и замков, вдоль полей, садов и рощ. Позади остались приграничные боры между Фризией и Вальдонским герцогством, холмистая местность графства Макона, извилистая долина могучей Брасиды. Путешествие проходило без каких-либо серьёзных происшествий, лишь однажды тревам пришлось вытащить свои мечи из ножен — во время переправы через Брасиду. На противоположном берегу реки вдруг появились какие-то подозрительные всадники. То ли это была ватага разорившегося рыцаря, промышлявшего разбоем, то ли стража маконского купца, направлявшегося в Аремор, то ли — вероятнее всего — компания новобранцев, призванных в армию королём Рихемиром для новой войны.

Заметив развевающееся на ветру зелёное знамя с изображением чёрного вепря, незнакомцы, сбившись в кучу, тотчас повернули коней прочь, не желая связываться с тревскими рыцарями.

Переправившись через реку на пароме, отряд рыцарей маркиза Гундахара расположился на короткий привал. Здесь, в долине Брасиды, весна была уже на исходе, и сильнее, чем в фризских лесах, ощущалось наступление жаркого лета. В полях начала колоситься молодая рожь, усатая пшеница встречала путников поклонами. С лёгким треском низко над землёй носились стрекозы, а в густой сочной траве вовсю стрекотали кузнечики. И стоило тревам расстелить свои плащи, как с десяток наиболее смелых прытких насекомых тут же почтили их своим присутствием.

Пообедав хлебом с вяленым мясом и овощами, купленными у крестьян в последнем селении, путешественники устроились на траве, позволив себе безмятежный отдых под солнцем.

Ирис же, под неусыпным, но теперь уже скорее добровольным, надзором Адальрика, спустилась к реке. Ополоснувшись холодной водой, девушка почувствовала себя сильной и бодрой; усталость куда-то испарилась, кровь побежала по жилам быстрее, щёки стали розовыми, как цвет шиповника, отчего Ирис необыкновенно похорошела.

Адальрик, прикусив зубами травинку, лежал на траве в расслабленной позе и наблюдал за девушкой из-под полуопущенных век. Едва ли он мог признаться себе в том, что вовсе не следит за пленницей, как ему велел отец, а — любуется нею.

Нет, эта хрупкая с виду девчонка с угловатыми плечами и торчащими во все стороны пепельного цвета вихрами, нисколько не напоминала тех утончённых дам с затейливыми причёсками и изысканными манерами, которых Адальрик встречал при дворе короля Аремора. Те дамы были уклончиво-обходительными: никогда не говорили то, что думали, ни слова правды; казалось, обман забавлял их, а с молодым красивым тревом каждая из них играла, как кошка с мышкой. Тревские дамы, наоборот, казались слишком суровыми, замкнутыми и не допускали никаких вольностей. Ирис же, фризская девушка, не была похожа ни на тех, ни на других. Открытая, а иногда — во время их шуточных, но порой довольно язвительных перебранок — задиристая, но при этом скромная и очень милая. Переживания последних дней каким-то образом благополучно повлияли на её красоту: её нельзя было назвать яркой, впечатляющей, однако, хотелось сравнить с серебряным потоком ласково журчащей горной речушки. Это была чистая и светлая, целомудренная красота, незамутнённая порочностью, врождённой или же приобретённой в условиях нелёгкой жизни, похожей на бесконечную борьбу добра со злом, искренности с лицемерием, цельности с ущербностью. Адальрик не мог объяснить почему, но Ирис стала задушевнее. Постепенно исчезла её защитная ершистость, а под внешней смиренностью монастырской послушницы обнаружился жизнерадостный весёлый нрав. Впрочем, он ведь и сам в какой-то мере изменился…

Пока Адальрик размышлял об Ирис и своём отношении к ней, сама Ирис, стоя у реки, любовалась пробудившейся и изменившей своё обличье природой. Её восхищала долина Брасиды, покрытая яркой свежей зеленью, с россыпями жёлтых луговых одуванчиков и нежных белых маргариток. Лазурь неба словно спустилась с заоблачных высей и растворилась в воде, слившись с рекой в одно целое. Солнечное тепло ласкало землю, и мир казался светлей и прекрасней.

— Адальрик! — обернувшись к молодому треву, позвала девушка.

— В чём дело? — спросил тот нарочито заспанным голосом, притворяясь, будто Ирис его разбудила.

— Идите сюда! — с улыбкой пригласила его девушка. — Станьте рядом со мной — отсюда есть на что посмотреть.

— Я сплю, — вяло отмахнулся от неё Адальрик, хотя у него было желание тотчас вскочить и со всех ног броситься к ней.

— Эй, лентяй вы этакий! — пристыдила его Ирис. — Поверьте, это стоит того, чтобы не спать. Вы должны подняться и посмотреть.

— Я ничего никому не должен, — пробормотал Адальрик. — Оставьте меня в покое!

Однако Ирис была настойчива:

— Поверьте мне хотя бы раз.

Удивляясь про себя упрямству девушки, Адальрик поднялся на ноги, подошёл к Ирис и в изумлении замер перед открывшейся взору красотой.

— Вы правы! Нет в мире ничего восхитительней этой картины! — воскликнул он, а сам, украдкой, искоса, взглянул на девушку.

Струившиеся с неба лучи солнца подсвечивали её лицо, отчего казалось, будто оно написано на зелёном холсте волшебной кистью художника-мага. Отросшие за время путешествия волосы ниспадали на плечи, только теперь они казались серебристыми, а не пепельными.

Подчиняясь мгновенно вспыхнувшему желанию, Адальрик взял её за руку. И в этом обычном движении вдруг ощутил так много удивительного: точно огонь пробежал по руке девушке и, заискрившись на кончиках пальцев, передался ему.

— Мадемуазель Ирис! — набравшись храбрости, начал он.

— Да? — Девушка повернулась к нему лицом, вопросительно выгнула бровь.

— Для чего вы позвали меня на это посмотреть?

— Я просто хотела… — Она колебалась. — Я хотела, чтобы вы порадовались вместе со мной.

— И только? — Адальрик пристально посмотрел на девушку.

Её глаза лучились сейчас как-то по-особенному: в них, точно в двух маленьких вселенных, отражались тысячи золотистых искорок. Или, может, это была всего лишь игра света?

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​- Послушайте, мадемуазель Ирис, у нас осталось немного времени: этим вечером наше путешествие закончится, — заговорил Адальрик и, помолчав, прибавил: — Мне нужно вам кое-что сказать.

— Я слушаю вас, благородный рыцарь.

Ирис улыбалась, очевидно, настраиваясь на очередной словесный турнир, однако, вопреки её ожиданиям Адальрик был настроен на весьма серьёзный разговор.

— Мне кажется, я в вас влюбился, — произнёс он на одном дыхании, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди, а щёки заливает горячим румянцем.

После его признания лицо девушки озарилось чудесным светом. Она колебалась перед тем, как ответить, и наконец тихим голосом произнесла:

— Я думаю, что тоже вас люблю.

После этих слов всё вдруг стало ясно и просто для них обоих.

— Мне отрадно слышать это, — отозвался Адальрик и почувствовал, как дрогнули пальцы Ирис в его руке. — Извините, что цапался с вами, что был дерзок и позволял себе лишнее в обращении с вами. Это всё из-за моей неуверенности…

Они помолчали.

— Наверное, я люблю вас с того самого дня, когда впервые села к вам на лошадь, — продолжила Ирис, смущённо опустив глаза. — Но поняла это окончательно, когда вы вытащили меня из реки, когда рисковали собой ради меня… Никогда этого не забуду. А ведь я так и не поблагодарила вас за то, что вы спасли мне жизнь.

— Что вы, мадемуазель! — вспыхнул Адальрик. — Я вовсе не нуждаюсь в благодарности!

— Нуждаетесь… — Ирис вдруг шагнула к нему, одной рукой обняла за шею и нежно поцеловала в губы.

Это был неожиданно смелый поступок со стороны девушки, а тем более — монастырской послушницы, пусть и бывшей. Адальрик на мгновение растерялся, а, когда хотел ответить на поцелуй, было уже поздно: Ирис упорхнула от него, словно птичка. И никто из них не увидел, что всё это время за ними пристально наблюдал маркиз Гундахар.

Спустя какое-то время отряд снялся с привала и продолжил свой путь. Вдали в голубоватой дымке виднелись горы — к ним и направили тревы своих коней.

Наконец всадники приблизились к крутым склонам и начали подниматься по каменистой тропе. Солнце едва укрыло речную долину розовым закатным покрывалом, а здесь, под выступами скал, уже пряталась темнота. Чем выше поднимались вверх, тем ближе подступали горные громады, тем выше и мрачнее они становились. Позади остались зелёные террасы с длинными рядами деревянных опор, опутанных виноградной лозой, и сложенными из бурого камня домишками крестьян. За перевалом лежала уже другая земля и открывался новый пейзаж, непохожий на предыдущие.

Ирис никогда не бывала за пределами Фризии, и теперь решила, что перед ней — Ареморское королевство.

Аремор, как думала о представшем перед нею крае Ирис, понравился ей куда меньше Вальдоны и Маконы. Унылый пейзаж — с торфяными болотами, каменистой землёй, пастбищами, заросшими вереском и колючим кустарником — сменился островерхими отвесными скалами.

А мощный каменный замок, расположенный на их вершинах и с высоты взирающий на лежащие окрест долины, совсем не походил на тот, который существовал в воображении Ирис. Она помнила живые увлекательные рассказы старицы Берты о королевских дворцах, видела их изображения в книгах, которые наставница давала ей почитать, и сейчас была разочарована тем, что открылось её взору. Вместо изящных арок, цветных витражей в высоких стрельчатых окнах, ажурных башенок и просторных галерей Ирис увидела серые стены, узкие бойницы, хмурые башни, тесные внутренние дворы. Это была суровая неприступная крепость, а не пышный дворец короля.

Едва отряд приблизился к въездным воротам на подъёмном мосту, как навстречу всадникам выбежали слуги и схватили коней за поводья. Вскоре Ирис в сопровождении маркиза Гундахара, которого встречали и чествовали как хозяина, а не как гостя, ступила внутрь замка. Помещения здесь были обширны, но неуютны, и каждый шаг гулким эхом отдавался под высокими мрачными сводами. Было немного страшновато, давала себя знать усталость после долгого пути, но то, что Ирис видела вокруг себя, волновало её новизной, казалось вступлением в новую жизнь, в предвкушении которой вздымалась грудь и перехватывало дыхание.

Там, в Фризии, в Обители Разбитых Судеб, будущее казалось Ирис таким далёким, и вдруг — вот оно, здесь, на пороге. Каким оно будет: добрым или недобрым? Что уготовил ей король Рихемир? Для чего приказал своему вассалу, маркизу Гундахару, выкрасть внучку фризского вождя из монастыря как раз тогда, когда ей предстояло стать новой правительницей Фризии? Пока для Ирис всё было закрыто завесой неизвестности…

Глава 18

Столы в замковой трапезной были устроены следующим образом: один, за которым сидел хозяин и его почётные гости, располагался напротив очага, два других, намного длиннее, были приставлены к нему с противоположных сторон. Хозяин и гости восседали в креслах с высокими спинками и подлокотниками, с мягкими подушками для удобства; остальные пирующие занимали длинные дубовые скамьи. Слуги суетились, накрывая столы блюдами, разнося плетёные корзины с румяными хлебами или жёлтыми сырными кругами, натыкались один на другого в спешке, а кравчий следил за тем, чтобы кубки не оставались пустыми.

Стук дружно опустошаемых кубков и гул разговоров за столов иногда смолкал: пирующие с интересом слушали выступление труверов. Грустные и тоскливые мелодии сменялись весёлыми и насмешливыми. Время от времени раздавались взрывы громкого смеха и аплодисменты.

Лишь два человека не принимали участия в этом разраставшемся веселье: хозяин замка и его гостья, восседавшая в кресле рядом с ним с видом королевы. Впрочем, она и была королевой — бывшей. Горделиво, едва поворачивая голову, вдова короля Фредебода кидала взоры то направо, то налево, но при этом таила в себе какие-то мысли, весьма далёкие от этого шумного пиршества. Только пару раз её взгляд, особенно внимательный, задержался на красивом молодом треве, сидевшем напротив хозяина замка.

— Знатный воин, что сидит напротив тебя… — как бы между прочим начала Розмунда, чуть склонив к маркизу голову, увенчанную начёсом из тёмно-рыжих волос.

Но Гундахар не дал ей договорить и довольно неучтиво перебил её:

— Это мой старший сын. Адальрик. — И затем прибавил, нахмурясь: — Но продолжим наш разговор…

— Продолжим! — поспешно отозвалась Розмунда: ведь именно ради этого разговора она проделала столь долгий и утомительный путь в гористую Тревию. — Так вот, как я уже сказала, канцлер Вескард сговорился с Рихемиром. Старому лицемеру хочется избавиться от меня и моего брата, но он страшится пролить кровь столь знатных особ из древнего рода Монсегюров: сам-то канцлер — безродный выскочка, который метит править Ареморским королевством в тени Рихемира. Я точно знаю, этот хитрец давно жаждет завладеть властью в Ареморе. Всякому любо быть правителем в таком королевстве!

Розмунда прервалась, чтобы отпить вина из своего серебряного кубка, и, опустив его на стол грациозным движением, заговорила снова:

— Когда ты встречался с Рихемиром, посвятил ли он тебя, друга юности, в свои планы? Очевидно, нет… У него, видишь ли, далеко идущие замыслы, и простираются они за пределы Ареморского королевства. Рихемир продолжает укреплять связи с богатыми феодалами, которые были бы покорны ему, и помышляет овладеть их землями, чтобы затем подчинить ареморской короне. А в скором времени, как только армия будет готова выступить в поход, он объявит войну Бладасту Маконскому, с которым прежний король жил в мире и согласии. Не желая признавать титул независимой Маконы, Рихемир созвал сеньоров — тех, кто присягнул ему в верности, — чтобы те сражались на его стороне против Бладаста.

Розмунде хотелось направить мысли Гундахара в нужное для неё русло — на борьбу маркиза с королём Рихемиром; по её мнению, правитель Тревии мог извлечь для себя из этих столкновений немалую пользу. Но, в первую очередь, она думала, конечно же, о своей собственной выгоде: о том, чтобы уничтожить Рихемира, используя военную силу тревов.

— Самое важное для нас, — убеждала она своего давнего любовника, — чтобы Рихемир и Бладаст Маконский перегрызлись в предстоящей схватке, как два волка. Если выиграет Бладаст, я, став королевой Аремора, отдам ему земли Вальдонского герцогства, которые ныне принадлежат Рихемиру как наследственные владения ареморских правителей. Если же, случится, военная удача будет склоняться на сторону Рихемира, мы призовём на помощь других союзников. В первую очередь, баронов Галеарты, которые жаждут вернуть земли Вальдоны в своё владение…

— Ты должна знать, Розмунда, — нетерпеливо перебил свою собеседницу маркиз Гундахар, — что я не заинтересован в победе Бладаста. Рихемир посулил мне графство Макону как плату за выполнение его тайного поручения.

— Но ведь ты не выполнил это поручение! — с тихим возмущением напомнила ему Розмунда. — Ты с самого начала действовал в моих интересах: именно поэтому девушка оказалась в Тревии, в твоём замке, а не в Ареморе и не в королевском дворце!

— Я не осмелился противостоять тебе, — прямодушно ответил ей маркиз, — даже спустя столько лет твои чары оказались сильнее здравого рассудка…

В ответ на его признание Розмунда довольно улыбнулась. И тут же, снова став серьёзной, продолжила деловито:

— Так или иначе, война неизбежна. Единственным человеком при дворе, который всячески стремится удержать Аремор от войны, остаётся Великий мастер-приор Тарсис. Значит, у него найдутся союзники не только среди священнослужителей, но также среди тех сеньоров, которые не захотят разориться на войне, навязываемой им Рихемиром. Рихемир же пытается ослабить власть Великого мастера-приора, отняв у него право вручать священникам хартию неприкосновенности… В конце концов всё сводится к борьбе за власть. Мы должны учесть всё это и подумать хорошенько, как лучше сыграть на вражде Рихемира и Тарсиса, а также Рихемира и Бладаста Маконского. Нельзя забывать золотое правило о том, что враг моего врага может стать мне другом. Впрочем, с Бладастом я уже договорилась: он готов стать нам союзником. Есть ещё Фризия, и, пожалуй, это — одно из самых уязвимых мест Рихемира. Их давняя вражда может сыграть мне на пользу. Я хочу договориться с фризами и сделать их своим оружием в борьбе против Рихемира. Всем известно, что это упрямые, непокорные люди, не признающие власть золота. Прежде я пользовалась лишь одним способом снискать расположение — подкупом, здесь же требуется нечто другое — знание обстановки и человеческих отношений. Мой отец, граф Гослан Монсегюр, говорил, что, если не получается подкупить или заслужить доверие возможного союзника, нужно использовать его незащищённые, слабые места.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— Какое же слабое место у короля Альбуена? — спросил Гундахар, хотя и так уже знал ответ.

— Его внучка. Единственная наследница и возможная правительница Фризии, — сказала Розмунда, и в её холодных надменных глазах вспыхнул злой огонёк. — Нужно сделать так, чтобы фризы были готовы выполнить требуемое, — нужно склонить их к союзу в борьбе против Рихемира в обмен на девчонку. Она же будет оставаться у нас заложницей ровно столько времени, сколько потребуется для того, чтобы свергнуть Рихемира с ареморского престола и уничтожить его: раз и навсегда.

— Значит ли это, что ты используешь фризов в войне против Рихемира, а затем, после своей победы, вернёшь им их будущую королеву и сохранишь независимость Фризии?

— Откровенно говоря, независимая Фризия не входит в мои планы. — Розмунда стала говорить ещё тише, чтобы никто не мог подслушать: — А кроме того, кто нам помешает, когда мы достигнем своей цели, уклониться от выполнения соглашения?

— Иначе говоря, ты собираешься водить фризов за нос?

Розмунда, пряча лукавую усмешку, развела руками.

— Это же мошенничество! Так тревские рыцари не поступают, — гордо заявил Гундахар. — Я и без того уже нарушил дворянский кодекс чести, когда согласился участвовать в похищении внучки Альбуена из монастыря. И — когда изменил королю, не выполнив его поручение…

Но в ответ Розмунда рассмеялась:

— С волками жить — по-волчьи выть.

— Возможно, я и стал одним из волков в твоей стае, но, в отличие от тебя, не считаю фризов своей добычей, — возразил ей маркиз. — Это гордый трудолюбивый народ, который доброй войне предпочитает худой мир. И, откровенно говоря, они заслуживают уважения…

Розмунда удивлённо вскинула тонкие брови:

— Вот как! Ты так считаешь? Тогда позволь тебе кое-что напомнить. Король Сиагрий для того, чтобы держать фризов в повиновении, воздвиг целый ряд сильно укреплённых замков на границе Вальдонии и Фризии. Но, несмотря на все меры предосторожности, в начале правления Фредебода фризы восстали, и все мы знаем, что произошло потом. Король Фредебод прибыл в свой пограничный замок, чтобы поохотиться в вальдонских лесах, и как раз в тот самый день восставшие осадили его замок. Сам Фредебод спасся лишь благодаря вмешательству маршала Эберина Ормуа, который убедил короля выполнить требования мятежников и заключить с фризами договор о перемирии. Рихемир был одним из тех, кто всеми силами старался воспрепятствовать подписанию этого договора. Но сеньоры не поддержали его, посчитав, что лучше свободная Фризия, чем гибель и разорение от руки фризских мятежников. Я думала о том, чтобы восстановить фризов против Рихемира, сыграв на их ненависти к нему, но у меня нет уверенности, что это весомый повод втянуть их в войну. Потому что, как ты и сказал, мир они ценят превыше всего… Зато ради своей будущей королевы, единственной кровной родственницы вождя Альбуена, возьмутся за мечи без колебаний…

Розмунда говорила как будто спокойно и рассудительно, но маркиз, пристально глядя на неё, успел заметить в её глазах опасный блеск.

— В молодости Аралуен причинила тебе немало страданий, когда приняла любовные ухаживания Фредебода, и теперь ты точишь зубы на её дочь, — без обиняков сказал Гундахар, вперив в женщину свой единственный глаз. — Ты ещё не насытилась кровью?

Розмунда помедлила с ответом. Её холёная белая рука, украшенная драгоценными браслетами, снова потянулась к столу: только на этот раз её кубок опустел.

— Глупо считать, будто мною движет ревность и обида обманутой женщины! — проговорила она непринуждённым королевским тоном, хотя во взгляде её по-прежнему полыхала холодная ярость. — Я никогда не боялась соперниц в борьбе за сердце Фредебода и не замыслила бы зло против Аралуен, если бы она не понесла от короля. Соперниц во власти я не потерплю — и ты это знаешь!.. Но я не понимаю, почему тебя так волнует судьба этой фризской девчонки? На самом деле она — никто, бастард, которого Фредебод не пожелал публично назвать своей наследницей! И полезной, значительной фигурой в моей игре она будет оставаться только до той поры, пока фризы не помогут мне избавиться от Рихемира и затем возведут меня на престол Аремора. Я уже говорила тебе. Может быть, я украшу твоё чело ареморской короной или, если ты не захочешь взять меня в жёны и править вместе со мной, сделаю тебя королём Тревии? Ты ведь всегда мечтал о том, чтобы Тревия стала королевством, не так ли?..

Розмунда на этих уговорах и обещаниях не успокоилась. В тот же вечер она, презрев придворный этикет, сама явилась к маркизу Гундахару в его опочивальню.

«Она почти не изменилась», — подумал маркиз, когда Розмунда, жадно, с протяжным стоном принимая его в себя, вцепилась в его плечи пальцами, как голодная тигрица — когтями. Вот уже несколько лет он не притрагивался к обнажённому телу любовницы и теперь не без удовольствия заметил, что в нём ещё остался огонёк.

Когда всё закончилось, она не выпустила его из своих объятий. Она всё говорила ему о своих планах, о своей самой большой мечте — стать правительницей Аремора.

Гундахару было приятно и лестно чувствовать согласие со своей любовницей — бывшей, а если будет угодно Судьбе, то и будущей королевой на ареморском престоле. Кровь бурлила в его жилах, сладостным обжигающим ядом вливались в неё слова Розмунды о давней, но незабываемой и такой же пылкой, как в их молодые годы, любви…

По-видимому, слова Розмунды убедили маркиза Гундахара. Сначала он поднялся перед ней во весь свой огромный рост, а потом медленно опустился на одно колено и воскликнул:

— Моя королева, куда бы ты ни направила свои помыслы, я готов идти за тобой до конца!

Глава 19

Утро было на удивление отчаянно-знойное, редкое в эту пору года в Тревии: в воздухе ни струйки ветерка. Солнце только вырвалось из ночного мрачного плена и засверкало на серой черепице донжона, самой высокой замковой башни, дробясь на мириады мелких осколков. Зубцы крепостной стены, сложенной из грубых камней, были унизаны лучниками, а между ними и небом блистали ледяные горные вершины.

Ирис, стоявшая у окна, скользнула взором по крышам замковых башен и затем устремила его на север: туда, где за горными грядами несла свои могучие воды Брасида, где лежала холмистая Вальдона, а ещё дальше, очень далеко, стояли дремучие боры Фризии.

«Родная Фризия, когда же я снова увижу тебя?» — прошептала девушка, и мучительная тоска сжала её сердце.

Двенадцать дней прошло с тех пор, как Ирис попала в чужую неприветливую страну, которую поначалу ошибочно приняла за Ареморское королевство; двенадцать дней длилось её заточение в одной из башен замка, который, как оказалось, принадлежал вовсе не королю Рихемиру, а — господину Тревии, маркизу Гундахару. И вот уже целых двенадцать дней, как только захлопнулась за ней дверь темницы, она чувствовала себя в западне, в томительном и беспокойном ожидании своей участи.

У неё не было ни одной мысли, кроме полного отчаяния, никакой надежды, кроме горячих порывов безудержных, но пустых фантазий. Она мечтала о побеге, но вместе с тем понимала, что не сможет вырваться из этой новой темницы, которая отличалась от предыдущих, монастырских, лишь тем, что из её окон можно было видеть небо. Это была самая высокая в крепости башня, и путникам, поднимавшимся от горного перевала к замку тревского правителя, казалось, что её крыша теряется в облаках. Сюда не долетали человеческие голоса, и даже птицы редко скользили мимо окна, в которое смотрела узница.

После путешествия, хотя и с опасными приключениями, но полного открытий, головокружительного, как глоток свободы, Ирис снова осталась одна, и глубокая печаль охватила её. Всё горше становилось ей сознание своей беспомощности, всё тяжелее на душе.

Она и не знала, как много, оказывается, у неё было врагов, скрытых, коварных… А друзья? Теперь она не была уверена, есть ли вообще таковые? Что значат князь Гримберт, Дван или другие фризы — её земляки, люди, среди которых она выросла, которых прежде считала своей защитой, своим родом? Ищут ли они её или считают погибшей? А её дедушка, вождь Альбуен, который когда-то водил храбрых фризов в опасные сражения, а ныне стал беспомощен, смертельным недугом прикованный к постели?.. Остаётся только Тайгет! Но и его она потеряла: где он теперь? помнит ли ещё о ней?.. Ирис вздохнула. Кто станет искать её? Кто освободит её из этой ловушки?.. Увы, она одинока на свете!

Первые дни, после того, как один из рыцарей маркиза Гундахара привёл Ирис в комнату, которая и стала её темницей, девушка с нетерпением ждала Адальрика. Иногда она тихонько плакала по ночам, сидя в постели и простирая руки во враждебную темноту: такое у неё было желание обнять возлюбленного юношу, найти в нём утешение и поддержку. Ночь проходила, наступал день, а за ним снова бессонная ночь и новый безрадостный день, но от Адальрика по-прежнему не было никаких вестей. Ирис казалось, что сердце её не выдержит этой пытки ожиданием и разорвётся.

Это было непонятно и странно, и Ирис терялась в догадках. Она ни мгновения не сомневалась в любви Адальрика, в его благородстве и честности. Какая же причина могла побудить его поступить так: держать её в неведении, не искать ни путей, ни средств для того, чтобы увидеться с ней? Пусть хотя бы один разок, одно короткое мгновение! Только бы знать, что он помнит о ней, что желает ей помочь, хотя это и не в его силах…

Однажды утром Ирис, измученная неизвестностью, не выдержала и спросила служанку, которая приносила ей поесть: