Ключи от космоса. Система контроля морского базирования

САМОЙЛОВ БОРИС АЛЕКСАНДРОВИЧ родился 19 марта 1937 года в г. Александровске Сахалинской области. В 1944 году поступил в школу на прииске Золотая гора Читинской области, которую окончил в 1954 году в городе Зея Амурской области. В 1954 г. поступил в Рязанский радиотехнический институт на факультет Автоматики и телемеханики. После окончания института в 1959 г. был призван в армию и для прохождения службы направлен в НИИ 4 МО. Принимал участие при монтаже, наладке, приемке в эксплуатацию и дальнейшей эксплуатации ЭВМ М–50. В конце 1960 г. был переведен в телеметрическую лабораторию вновь созданного отдела. Участвовал в работе группы дешифровки, дежурил на КП по связи с кораблями ПТК.

В 1961–62 гг. участвовал в работах на т/х «Краснодар» в должности начальника станции «Трал», в 1963 г. на т/х «Долинск» в должности заместителя начальника экспедиции.

В 1963 г. в составе комиссии НИИ 4 МО принимал участие в передаче кораблей ПТК в в/ч 26189.

С конца 1963 года по январь 1967 года занимался научноисследовательской работой и вводом в эксплуатацию телеметрических средств измерительных пунктов Северного полигона.

В 1966 г. участвовал в работах по проектированию кораблей проекта «Селена».

С января по апрель 1977 г. принимал участие в работах при проведении монтажно-наладочных работ, автономных, комплексных, швартовых и ходовых испытаниях на НИС «Невель» на судостроительном заводе им. Жданова в качестве старшего представителя от в/ч 25840 и в/ч 26179.

В апреле 1977 г. был переведен на службу в в/ч 26179 на должность начальника экспедиции НИС «Невель», на котором сделал два экспедиционных рейса.

В 1970 г. переведен на НИС «Кегостров» в той же должности, на котором проделал четыре экспедиционных рейса.

В 1974 г. был переведен на НИС «Академик Сергей Королев» на должность Главного инженера, на котором проделал три экспедиционных рейса, участвовал при работе по программе «Союз-Аполлон».

С середины 1977 г. по сентябрь 1987 г. проходил службу в 7 управлениях в/ч 73790 в лаборатории «Эксплуатации средств НАКУ» в должности старшего научного сотрудника.

После демобилизации в 1987 году работает в Московском Колледже Градостроительства и Предпринимательства Госстроя России в должности Руководителя «Центра редакторско-издательской поддержки и видео обеспечения учебного процесса».

За период службы на кораблях ПТК и ОМКИК совершил 11 экспедиционных рейсов.

Посвящается моему доброму Учителю Яковлеву Евгению Владимировичу

Непосредственно жизнь моя была связана Морским Космическим Флотом с 1967 по 1977 годы. 1961–1963 годы — рейсы на теплоходах «Краснодар» (начальник станции «Трал») и «Долинск» (зам. начальника экспедиции) в составе ПТК — Плавучего Телеметрического Комплекса НИИ–4 МО. В 1963 году было принято решение о передаче судов ПТК из опытной эксплуатации в НИИ–4–МО в в/ч 32103, где было создано специальное подразделение в/ч 26179.

Первым был передан по приходу из рейса в июне 1963 года т/х «Долинск». Сдачу со стороны НИИ–4 проводили: Яковлев Е. В. — Руководитель ПТК; Калашник Г. И. — СНС 41 отдела НИИ–4; Гришаков В. И. — НЭ т/х «Долинск»; Самойлов Б. А. — ЗНЭ т/х «Долинск». Приемку осуществляли: Безбородов В. Г. — Командир части и его заместитель Масенков А. Л. Все остальные суда «Краснодар», «Ильичевск», «Аксай» передавались в Одессе в июне–июле по мере прибытия их из рейса. Сдачу со стороны НИИ–4 обеспечивали Калашник Г. И. и Самойлов Б. А. с участием НЭ и ЗНЭ, прибывающих из рейса судов. Принимали: Безбородов В. Г. и Дулин Ю. В. Правда, после приемки первого судна Калашник и Дулин отбыли в Москву, так что нам с Виталием Георгиевичем пришлось кувыркаться вдвоем в ожидании прихода очередного судна, а они приходили с растяжкой.

Безусловно, о периоде ПТК должен быть отдельный рассказ, т. к. это очень своеобразный период в истории нашего МКФ — Морского Космического Флота.

После передачи последнего судна и возвращения в Москву приступил к своей основной работе — МНС телеметрической лаборатории и но совместительству начальник КП по связи с кораблями, уже переданными в в/ч 26179. В конце 1963 – начале 1964 годов КП было также передано в в/ч 26179, приемку осуществлял прибывший с Камчатки Феоктистов В. С. В 1964–1966 годы принимал участие в проектировании судов проекта «Селена», которые переоборудовались из лесовозов ледового класса: «Боровичи», «Кегостров», «Моржовец», «Невель». Параллельно принимал участие по вводу телеметрических средств измерительных пунктов Северного полигона, который форсированно вводился в строй. Непосредственно возглавлял работы по монтажу и вводу в эксплуатацию станций МА–9 МК на ИП в заполярном г. Нарьян-Маре вместе с бригадой из Ижевска. Там совершил «подвиг», после чего стал для командира ИН авторитетом. А дело было вот как. ИП практически не был еще официально введен в эксплуатацию, но иногда их средства привлекались к работам, в том числе и станция «Трал» (два полукомплекта). Расчет формально на ней был, возглавлял его по совместительству химик части, а на боевую работу прилетали инженеры из измерительного управления Полигона — Плесецка. И вот дают работу, решили они провести тренировку, включают станцию «Трал» — сначала поработала, затем вырубилась и никаких признаков жизни. Командир запросил Полигон, ответили, что инженер вылетает. Проходят сутки, вторые, а его нет. Выясняется, что в Архангельск он прилетел, но закрыли аэропорт в Нарьян-Маре из-за погоды и неизвестно, насколько. Командир в шоке. Я об этом не знал, т. к. здание для «девяток» было на отшибе от штаба, а жил я в гостинице в (городе) вместе с промышленниками, у которых был свой автобус. Дела у меня с ижевцами обстояли нормально, работали с опережением графика, проблемы решали сами, посему начальство нас не навещало — в других местах затыков хватало. Поэтому очень удивился, когда утром к нам подъехал «козел» командира, и водитель передал, что командир просит срочно прибыть в штаб, что к чему, конечно, он не знает. Накануне вечером мы с бригадой посидели в «Севере», двое монтажников (холостяков) увязались с «тунеядками», в их общаге у них произошел какой-то инцидент с местными. С милицией мы все вроде уладили «шилом», когда хлопцев доставили в гостиницу.

Поскольку бригада формально подчинялась мне, решили, что что-то просочилось, поэтому продумали свою версию.

Приезжаю, командир дает прочитать шифровку Начальника управления Борисова примерно такого содержания: «…привлечь представителя НИИ–4 Самойлова для ремонта «Трал», он же назначается командиром телеметрического расчета при проведении работы. Вопрос с его Руководством согласован». Командир спросил: справитесь? (К институтским относились скептически, как к теоретикам). Ответил: постараюсь. Он спросил, что надо? Сказал, что надо сначала посмотреть станцию, но все равно двух-трех наиболее толковых солдатиков из расчета прислать надо бы сразу для подготовки к работе. Вернулся, кипел в помещение — сыро, спросил химика. Избушку топят только перед работами, а так она стоит опечатанная. Я уже понял причину, но спросил, когда и как включали станцию. Он ответил, включили станцию, работает, через минут 20 вырубилась, повторные попытки ничего не дали, при включении пахнет горелой резиной. Мне уже практически все было ясно, т. к. подобных фокусов мы «накушались» на ПТК. В первых поставках станций при их работе во влажных условиях летели трансформаторы, т. к. силовые и высокочастотные обмотки были уложены безграмотно. Вскрыл стойку, включил — все правильно. Провод химик добыл, перемотали ижевские монтажники, провели тренировки, затем нормально отработали несколько сеансов. Это было на стыке 1964–1965 годов.

В начале 1967 года был командирован в Ленинград на Ждановский завод для участия в завершающих работах по переоборудованию и вводу в эксплуатацию «Боровичей» и «Невеля» («Кегостров» и «Моржовец» переоборудовались в Выборге), Представителем Заказчика (Морской отдел ЦУКОС МО) по Ждановскому заводу был Калашник Г. И. В силу каких-то обстоятельств Г.И. большую часть времени был вынужден быть в Выборге и Москве, а без присутствия представителя Заказчика решение многих вопросов на Ждановском заводе не могло решаться оперативно. По приезду с инспекцией заместителя начальника Морского отдела Быструшкина В. В. Главный строитель Проекта Пинскер Б.И. высказал соответствующую претензию и пожелание, чтобы эти функции (коль уж туго со специалистами) выполнял представитель НИЙ–4, что и было оформлено соответствующим протоколом. В то время я оформлялся в загранрейс для работы на этих судах в должности НЭ на «Боровичах». Поскольку со специалистами на Плавкомплексе тогда было не очень густо (в темпе отбирали — оформляли офицеров с ИПов), то Виталий Георгиевич по согласованию с Командованием ЦУКОС и НИИ–4 назначил меня старшим от в/ч 26179 (организации, принимающей в эксплуатацию суда) по Ждановскому заводу, так что стал я един в трех лицах. В марте – апреле, по окончании основных работ по монтажу, уже полным ходом шли автономные и комплексные проверки судовых и экспедиционных технических средств, эти работы предшествовали швартовным и ходовым испытаниям. Перед швартовными испытаниями прибыл назначенный НЭ на «Невель» Ю. Немытов, а ко мне на «Боровичи» — переведенный с Красносельского ИП Н. Ремнев, бывший КИЛовец. На швартовные испытания прибыл В. Г. Безбородов В.Г., от ЦУКОС — Левчик С. А. Мне приходилось мотаться между двумя судами, т. к. у Ю. Немытова, к сожалению, не было опыта — приходилось помогать. На «Невеле» все вопросы решались проще, т. к. там капитан Морозов Е. М. был очень опытен, решителен, в мелочевку не лез, установил правильные отношения со Сдатчиком и Военной приемкой. Несколько другая картина была на «Боровичах», где капитан Бурковский всех задолбал мелкими придирками, поставив под угрозу своевременный выход на ходовые испытания. Почти ежедневно мне приходилось с ним говорить на повышенных тонах, хотя мне это было и неудобно делать, т. к. ему было за 50, а мне только-только стукнуло 30.

После швартовных испытаний Е. М. Морозов задал мне вопрос: как бы я посмотрел на то, чтобы идти в рейс на «Невеле»? Мол мне, он это видит, трудно с Бурковским, ему — с Немытовым, судя по этому периоду мы бы волне сработались — для пользы дела это было бы гораздо лучше, к тому же меня хорошо знают старпом, стармех и большинство членов экипажа «Невеля», т. к. свою штаб-квартиру я держал на «Невеле».

Перед этим подобный разговор со мной заводили старпом, стармех и помполит, которого я знал еще по «Долинску». Я ответил, что для меня «Невель» также предпочтительней, т. к. лучше знаю экипаж, по этот вопрос решать не мне. Евгений Михайлович, не откладывая, поставил этот вопрос перед В.Г., уезжающим в Москву. Через несколько дней В.Г. прислал на завод телефонограмму о положительном решении вопроса.

Где-то за неделю до выхода на ходовые испытания прибыл назначенный в штат выпускник Дзержинки Бонах В. Г. Это было очень кстати, т к. одному было тяжко, вот ему я и поручил весь комплекс работ по очень хлопотной, но крайне важной, документальной приемке ЗИП, КПП, вспомогательных средств от военной приемки, т. к. Ремнев во всем проявлял нерешительность и робость перед промышленниками и военпредами. Как потом оказалось не зря, т. к. на других судах по этому вопросу были серьезные «наколки». С работой Володя блестяще справился. На ходовых испытаниях очень большую помощь оказал представитель Морского отдела, блестящий специалист и «дипломат» Станислав Алексеевич Левчик, который полностью взял на себя военпредов; строителей «опекал» начальник отдела Балтсудопроекта Вадим Михайлович Шамшин.

Мне повезло, что телеметрию сдавала мне бригада из Ижевска, с которой я работал еще в Нарьян-Маре, так что туфты можно было не опасаться. Связь и СЕВ принимал Стас, до ЦУКОС много лет проработавший военпредом. Большое значение имело и присутствие с нами на ходовых испытаниях В. Г. Безбородова, тактичность которого остужала самых «горячих» строителей и военпредов.

Ходовые испытания проводились в конце апреля на рейде Таллина, из «Селен» мы их закончили первыми.

О ходовых испытаниях можно писать целую поэму, но для этого надо быть Жванецким или Задорновым. Цель моя совсем другая.

В III рейсе на «Неволе» старпомом ходил Виктор Конецкий, после чего он написал повесть «Морские сны». Как писатель мне он нравится: пишет ярко, образно, чувствуется, что искренне любит море и все, что связано с ним. Эта книга тоже яркая, но… В том рейсе у него не сложились отношения с впервые шедшим в рейс НЭ Жарковым Н. С. Эго я понял из наших бесед, когда «Невель» вернулся из рейса, а я на «Кегострове» уходил в рейс. Мы часто собирались в каюте капитана «Невеля» Г. В. Семенова и травили байки. Г.В. сам был еще тот травило, но от баек В.К. мы хватались за животы. Жаль, что в «Морских снах» Виктор свою неприязнь к Жаркову перенес на всю экспедицию, показав членов экспедиции какими-то убого ограниченными, написал об экспедиции с какой-то злостью и желчной иронией. Об этом я писал ему, но он гордо промолчал или… Не знаю, не знаю.

По этому случаю хочу провести аналогию с воспоминаниями о военных сборах после IV курса ВУЗа некоего И. Смирнова-Охтина «Былое бездумье» в журнале «Нева» (№ 9–97 г.), (где очень часто печатается В. Конецкий), в которых автор нелицеприятно говорит о себе за однобокость своих суждений.

«…Записав два фрагмента, спохватился: какое-то скособоченное отражение! Все низведено до анекдота, фарса. Все плоско и однозначно: глупые смешные офицеры, глупая смешная армия. Да и ты сам, со своей иронией, получаешься никак не умнее…

Потому что в материалах памяти отложилось только так. Потому что молодые заносчивые дураки, окунувшись на месяц в армию, не смогли ни увидеть, ни запомнить чего-то отличного от собственных представлений об этом мире. Потому и офицерство, и быт, и армейские порядки были пропущены в сознание и отложились на хранение лишь в комических и абсурдических частностях».

Вот и у В. Конецкого получилось также. Летом 98-го из госпиталя, перечитав его некоторые вещи, в том числе «Морские сны», написал ему и предложил исправить сей казус: наши Ребята заслужили этого, но… он опять промолчал. Ну да бог с ним, очевидно, у «великих писателей» свое видение окружающей их действительности.

Почему я пишу? Зуд писательский? Да нет, какой из меня писатель! Мы создали Клуб Ветеранов Морского Космического Флота. Есть идея написать Историю этого Флота — святое дело! Вот сейчас я в отпуске за 1998 год. Сижу ни загородной хате моего доброго институтского друга в деревне Казарь под Рязанью. Это не просто дом, это приют-урочище для всех друзей-приятелей, душа и тело которых ищут тишины и уединения. Мой друг — «Старый Гавр». «Флот» — Фролин Михаил Иванович старше меня на семь лет и учился на курс старше, он был для меня в те годы не только другом, но и наставником — старшим братом. До поступления в Рязанский Радиотехнический Институт он семь лет отбухал срочную службу на Флотах (1946–1953 годы). Считаю, что во многом благодаря ему я в срок и неплохо закончил ВУЗ, т. к. из-за своего мальчишеского раздолбайства запросто мог и вылететь досрочно. Он, технарь от Бога (КТН, до сих пор ведет две нестандартные НИР), руки его растут из положенного места: хату, баню, подворье — все сделал сам. Но он еще страстно увлекается Историей. Вот недавно он высказал интересную мысль, оторвавшись от чтения (какой раз!) Карамзина: вот читаешь… и все цари, короли и т. д. А недавно прочитал книжку «Рассказы иркутских очевидцев» в которой рядовые жители описывают жизнь, быт, традиции того края в XIX веке, очевидцами, свидетелями и участниками которых они были. Это так интересно!

Этот разговор мне запал в душу. Сначала я хотел написать просто хронику наших рейсов, нечто НИРовского отчета. Но, подумав, решил этого не делать. Хронику, чтобы она была достаточно объективной, необходимо писать, используя не только личные архивы и воспоминания одного человека. Поэтому здесь пойдет речь в основном о двух экспедиционных рейсах на «Селенах», которые мне особенно врезались в память. Здесь будут выдержки из черновых рабочих материалов, которые каким-то чудом сохранились у меня, эпизоды из моего личного дневника, который я хотя и нерегулярно, но вел, мои наброски по тем или иным событиям, людям, которые я делал в рейсах и в межрейсовые периоды. Прошу не судить меня строго, если у кого-то существует иное мнение по тому или иному событию. Дерзайте! Я же своим рассказом хочу передать атмосферу и дух тех лет, вспомнить (и напомнить) о всех Ребятах, которые делали эту грудную работу. Историю, в конце концов нашего Флота.

Только собрав воедино всю информацию, мы сможем создать правдивую, действительную историю нашего Флота, которому каждый из нас отдал лучшие свои годы. Не хотелось бы, чтобы в этой Истории фигурировали только Начальники, и кто-то из наших потомков воскликнул: ну и что, а где жизнь, быт, т. е. все то, что было характерно именно для этого участка работы по покорению Космоса, именно в те времена и именно в тех условиях. Все, о чем я здесь пишу — это мое, личное, поэтому с этих позиций прошу относиться ко всему написанному.

I Экспедиционный рейс НИС «Невель» 1967 год

В рейс вышли из Ленинграда 10 мая. Состав экспедиции: НЭ — Самойлов Б. А., ЗНЭ — Пашков Е. Г., Начальник ППРЦ — Комарьков И. В., Начальник лабораторий (станций) СЕВ и Заря — Щеглов А. В., Начальники лабораторий (станций) МЛ–9 МК — Бонах В. Г. и Прусаков С. Л.; Члены экспедиции (техники — операторы). Всего 28 человек.

Предписано было всем «Селенам» следовать на рейд Балтийска и ждать официального решения вопроса о нашем статусе, как Научно-Исследовательских Судов (НИС), пополнивших отряд НИС Отдела Морских Экспедиционных Работ (ОМЭР) Президиума АН СССР, который возглавлял легендарный Иван Дмитриевич Папанин.

Об этом болтании на рейде Балтийска как-то и не хочется вспоминать, т. к. многое вспоминается с горечью. Да и сам первый рейс был «черт знает каким»: долгое болтание сказалось на дисциплине, самовольный уход с рейда Балтийска, который потом многим аукался, отсутствие работ в рейсе и т. д.

Но несмотря ни на что, к концу рейса удалось сплотить коллектив, достаточно неплохо изучить аппаратуру, отработать взаимодействие, но главное, повторюсь, стать единой командой.

Конечно, много поучительного, смешного и печального можно рассказать о наших «беспримерных подвигах» на рейде Балтийска. Но я не хочу об этом писать, потому что невольно выплывет моя субъективная оценка одного моего коллеги — тоже НЭ, действия которого заставили нас разбежаться из под Балтийска, который потом, по возвращении из рейса, при «разборе полетов» гнусно подставил Алика Москальца, после чего Алик шесть лет пребывал в «почетной ссылке» на берегу в должности НШ Комплекса — визу ему прихлопнули основательно. Правда, этот деятель и сам слетел, оставив пакостный след, наверное, во многих душах, по крайней мере в моей это точно. Ну да бог с ним, случайный он человек был на Комплексе — при-шел-ушел.

Поучителен был наш «залет» под островом Борнхольм, который нас заставил серьезно относиться к отработке, действий в случае угрозы захвата судна.

Много интересного можно рассказать о нашем пребывании на острове Святая Елена, где «лихие гвардейцы»

Сани Супонева с «Кегострова» оставили свой «след» на всех фортах и даже на исторической черепахе, на которой по преданию любил кататься еще Наполеон. Только высокое дипломатическое искусство Алика Москальца позволило замять этот инцидент. А так хотели нас всех вышвырнуть с острова и никогда не пускать. Вот тогда не удалось бы Сереге Прусакову с группой таких же фанатиков-туристов облазить остров вдоль и поперек. Не были бы мы свидетелями беспримерного спуска с крутого откоса нашего «Малыша» — Вити Алейникова, «гордо» восседающего на огромном кактусе и оглашающего ревом и очень образными выражениями исторические окрестности.

А какой след оставило у многих «открытие» Маврикия, особенно его подводного царства. Сколько «бедному» Щеглу пришлось вытаскивать из мягких и немягких частей тела фаната Сереги иголок ежей и прочих паразитов, при этом сокрушающегося о не научном расходовании спирта не по «назначению». По сему поводу почти на полном серьезе Вовик Бонах с Ванюшей Комарьковым поставили вопрос ребром: надо прекратить это безобразие, т. к. могут быть трупы — они могут не вынести и их может хватить инфаркт из-за такого кощунственного использования спирта.

В этом рейсе благодаря лучшему другу экспедиции — незабвенному Старпому Лянному Олегу Ильичу (или просто Ильичу) большинство членов экспедиции освоили искусство управления шлюпкой и не только в штилевых условиях. Особенно лихо «капитанил» В. Бонах.

А разве можно забыть прибытие на борт перед самым выходом в рейс лихого крузенштерновца Ванюши Комарькова со своей командой связистов. Ильич с Григорьичем лопались от хохота, когда докладывали мне о прибытии этой команды. Я долго не мог врубиться, о чем идет речь, даже начал орать на них. Ну а потом был сам участником сего «исторического» действа.

Да, многое, очень многое можно вспомнить, но об этом в другой раз. «Нельзя объять необъятное» — как любил говорить Козьма Прутков. Поэтому пока речь пойдет только о двух рейсах «Селен».

II Экспедиционный рейс НИС «Невель»

Долгие-долгие дни и ночи.

Длинные-длинные мили.

23.03.68 г. — 15.02.69 г.

Странно устроена память… Целые полосы жизни исчезают словно их не было. А некоторые эпизоды остаются навсегда, запечатленные как на фотографии.

Поэтому далее я буду приводить выдержки из черновых набросков различных рабочих материалов (докладов, отчетов и т. д.), и дневников, сохранившихся у меня, в том числе и о событиях из партийно-политической жизни, о наших партийных собраниях, просто я не хочу об этом тоже умалчивать, т. к. это было частью той жизни, которой мы все жили. Мне опять-таки хочется вернуться к В. Конецкому, который в своих последних, нечастых, публикациях выставляет себя этаким лихим диссидентом п ставит себя на один уровень с В. Некрасовым. Но вот небольшая заметочка воспоминаний Алексея Германа, опубликованная в «Общей газете» (№ 28 от 16–22.07.98 г.). Цитирую эпизод, когда собрали творческие силы Ленинграда по поводу выступления Хрущева. «Как драли Товстоногова за то, что он написал на занавесе «Горя от ума» Пушкинские слова: «Черт меня догадал родиться в России с умом и талантом»?.. Конецкий буровил тогда что-то несусветное — как тонул на каком-то пароходе, вспомнил, что он коммунист, и это дало ему силы всплыть… В зале тут же возник вопрос: а что случилось с остальными?».

Из официального доклада начальника экспедиции по приходу из рейса руководству и парткому комплекса

За 329 суток пройдено 49 тысяч миль. Порты захода: Гибралтар — 2 раза: Порт-Луи (Маврикий) — 8 раз; Момбаса (Кения); Бомбей (Индия); Пор-о-Франс (Кергелен). Отработали по объектам: «Зонд–5», «Зонд–6, «Союз–4». «Союз–5».

Перед выходом в рейс Командованием и Парткомом нам были поставлены задачи на рейс, которые были положены в основу всей жизни экспедиции. Исходя из этих задач были перераспределены функциональные обязанности. Дело облегчалось тем, что состав экспедиции практически не претерпел изменений. Ушли на повышение ЗНЭ Пашков Е. Г., Бонах В. Г., Комарьков И. В. На должность ЗНЭ был назначен Прусаков С. А., на должность Начальника ППРЦ — Щеглов А. В., кроме того, Анатолий Васильевич возглавил группу дешифровки. Начальниками станций МА–9 МК стали прикомандированные представители НИИП Жегалкин В. С. и Царев, которые стали не просто консультантами, а нашими коллегами, т. к. они правильно восприняли просьбу возглавить предложенные участки работы и быстро вписались в коллектив.

Сразу по выходу были приняты социалистические обязательства: коллективные и индивидуальные. Мной, как ПЭ, были поставлены конкретные задачи каждому. Особый упор мы делали на глубокое изучение техники. Подход здесь тоже был дифференцированный: исходя из базового образования, прежней службы, индивидуальных качеств и т. д. Перепелице, Сычеву, Бобкову, Тусееву была поставлена задача знать всю станцию МА–9 МК. с чем они блестяще справились. Остальным телеметристам — по две стойки. Порадовал Алейников — изучил всю станцию МА9 МК; отличные знания при аттестационной проверке покачал Ненароков, который за короткое время изучил СЕВ, может самостоятельно эксплуатировать аппаратуру и проводить все привязки.

Боевая подготовка строилась по принципу от простого к сложному: автономные тренировки проводились внутри постов; комплексные — по судну с задействованием всех судовых служб, с другими судами, с Центром. Большое внимание уделяли тренировкам дешифровщиков и группе кодирования и выдачи оперативной информации в Центр.

Военно-морская подготовка проводилась совместно с экипажем. Па проводимых учениях отрабатывались расписания по всем тревогам, в том числе и на случай угрозы захвата судна.

Вопросы общесудовой техники безопасности также решались совместно с экипажем, кроме того были составлены инструкции по мерам безопасности для каждого конкретного рабочего места.

Программа технической подготовки состояла из двух частей: общетехническая для всех и узкопрофильная для конкретных специалистов (телеметристов, связистов, СЕВовцев, Заревцев). Программа была составлена на 6 месяцев. Основы электротехники и электроники читались для всех, затем у телеметристов упор делался на теорию полупроводников и импульсной техники, у остальных — на основы радиоприема, радиопередачи и распространения радиоволн. Эту программу мы рассматривали как необходимый фактор для глубокого изучения техники. Именно организованные по этой программе занятия с последующим собеседованием (типа зачета) после изучения каждой темы дали свои положительные результаты. Мы требовали от наших ребят не просто уметь правильно включать и настраивать аппаратуру, но и устранять неисправности, причем устранять не методом «тыка», а по инженерному: сначала логически, осмысленно определить возможную причину, потом провести КИПовскую проверку и только после этого проводить непосредственное устранение неисправности. Параллельно с этим проводились занятия по изучению КИП, все приборы были закреплены за ответственными.

Партийно-политическая работа: о ней подробно доложит ЗНЭ. В русле этого направления совместно с экипажем проводилась и интернациональная работа. По согласованному указанию Центра и Пароходства провели на Маврикии встречу с общественностью и прессой, подробно об этом изложено в совместном докладе для Парткомов Пароходства и Нашего. Для наших судов, работающих в ном районе, это сыграло неоценимую положительную роль. Ведь только «Невель» за этот рейс заходил в Порт-Луи восемь раз.

Взаимоотношения с экипажем — в целом были нормальными, деловыми. Сразу по выходу в рейс провели служебное совещание руководства экипажа и экспедиции, на котором обговорили все вопросы взаимодействия, проанализировали все просчеты прошлого рейса. Следует отмстить положительную роль нового капитана Семенова Георгия Васильевича. В апреле месяце капитану в судовых условиях нашим врачом Комогорцевым Н. В. была сделана довольно непростая операция по удалению гнойного аппендицита, капитан категорически был против запроса захода в порт, т. к. мы стояли на рабочем витке и нас никто не дублировал; согласие на операцию он дал при условии, если ассистировать будет НЭ. Пришлось согласиться, т. к. промедление, по мнению врача, было чревато непредсказуемыми последствиями. О первом помощнике капитана Виноградове, его психическом заболевании мы с капитаном докладывали и в Пароходство, и нашему Руководству.

При увольнении на берег в иностранных портах мы отказались от смешанных с экипажем групп, хотя это и вызвало бурю эмоций со стороны помполита, но Капитан нас поддержал: каждый должен отвечать сам за подчиненных ему людей. Инструктаж перед заходом проводили совместно на общесудовом собрании. На судне на период захода в иностранный порт от экспедиции оставлялась вахта из семи человек (30% л/с экспедиции), за каждым вахтенным были расписаны конкретные объекты наблюдения и охраны. За весь период рейса нарушений правил поведения в иностранных портах не было.

Большое внимание в рейсе мы уделяли подготовке в ВУЗы, рассматривая это, во-первых, как большое подспорье в работе; во-вторых, как разумную занятость в рейсе; в-третьих, как один из элементов закрепления кадров. Прецедент уже есть: Захарчук после первого рейса поступил на заочный факультет, в рейсе успешно сделал все задания, в чем ему большую помощь оказали Прусаков С. А., Щеглов А. В. и Жегалкин В. С.; из рейса он с оказией выслал в ВУЗ к зимней сессии все задания.

Перед выходом в рейс нам была поставлена задача (Агаджановым П. А.) попытаться высадиться на остров Кергелен с целью проведения рекогносцировки на предмет возможности и целесообразности размещения гам измерительных средств под лунную программу, ознакомиться с функционирующей там французской научной станцией; по приходу из рейса представить подробный отчет. Задание было не из легких, но выполнено.

Оценка личного состава подробно изложена в характеристиках для выхода в следующий рейс. Прусаков С. А. рекомендуется на должность ПЭ, Щеглов А. В. — на должность ЗНЭ, однако, вполне готов исполнять обязанности НЭ, но для дела лучше, если он пройдет ступеньку ЗНЭ. Захарчук Н. вполне подготовлен к работе в должности начальника ППРЦ. Бывшие военнослужащие срочной службы Сычев, Перепелица, Бобков, Тусеев, Титов, имеющие среднетехническое образование, рекомендованы на должности инженеров на соответствующих средствах.

Наши предложения и пожелания по улучшению организации рейсов подробно изложены в рейсовом отчете, основные из них следующие:

1. Упорядочить организацию и продолжительность рейсов.

2. Своевременно информировать экспедиции, находящиеся в рейсах, о всех изменениях в планах работ.

3. Сделать приоритетным точку зрения НЭ при формировании экспедиции, особенно при назначении комсостава. учитывая принципы психологической совместимости и т. д.

4. Для нормальной подготовки и эксплуатации технических средств поставить вопрос о создании собственной Службы эксплуатации (Главного инженера), подчинив се напрямую соответствующей службе в/ч 32103 и Морскому отделу в/ч 08340.

5. Прекратить практику, когда наше Руководство непонятно из каких соображений подчеркивает главенство Капитана над НЭ, что не способствует установлению правильных взаимоотношений между экспедицией и экипажем; ничего подобного не было, когда суда были в составе НТК.

Начало рейса

В рейс вышли 23 марта 1968 года. Уходили в караване. Где-то впереди шел «Моржовец». Традиционный проход Кильским Каналом для пополнения продуктов Спокойно прошли Бискай. Впереди Гибралтар. Оговариваемся пальтуганами, плащами и т. д. Посещаем «Моржа», у них прибавление «экипажа». В рейс с ними шла шустренькая Тереза — карельская лаечка. Теперь появился Дик — помесь спаниеля с кем-то, в общем балтийско-финский дворянин, т. к. они его подобрали на льдине, когда шли в караване. Заметили на одной из льдин кто-то мечется, решили, какой-то бедолага-рыбак, а когда подгребли поближе, то оказалось, что это псина. Подошли ко льдине, спустили парадный трап, Жека Агапов поднял дрожащего и голодного бедолагу на борт, на законных основаниях став его «визави». Псина симпатичный, в Женьке души не чает. Тереза его не восприняла сначала, а он сразу на нее глаз положил. Сейчас Тереза свое мнение резко изменила, т. к у нее начинается течка. Экспедиция и экипаж решают очень серьезную научную проблему, как способствовать совокуплению, т. к. Тереза значительно выше Дика. Все твердо уверены, что что-нибудь придумают — младших братьев в беде не оставят. С Жекой договорились, что самый симпатичный кобелек мой, ящик вина я поставлю, ну а встретиться для передачи — как-нибудь встретимся, все равно первые месяцы будем болтаться в Атлантике.

Первый этап этого длинного рейса прошел в до чертиков знакомом Гвинейском заливе. Работы большой не было, в основном прикрывали «дыры» по «Союзу», но работали только на «пустых» витках. В июне ушли в Индийский океан, откуда снова вернулись в Атлантику уже в начале 69 года для работ по «Союзам» № 4, 5.

Но за первое, короткое пребывание в Атлантике произошло два события, о которых следует упомянуть.

Операция в океане

Перед одной из работ, где-то сразу по прибытии в район работы, как только стали на точку, приболел капитан: температура, боли в животе — явные признаки гриппа или сильной простуды. Ведем во всю тренировки, Георгий Васильевич переживает, я, как могу его успокаиваю, что все о’кей, Ильич справляется, а ты поправляйся, в этом рейсе работ еще хватит, впереди еще Индийский океан. Он пытается выбраться на мостик, но наш молодой Док неумолим. Где-то через день-другой Коля (Николай Васильевич Комогорцев) ошарашил меня, заявив, что у мастера гнойный аппендицит — необходима срочная операция. Я схватился за голову. Что делать? До ближайшего порта 4–5 суток полного хода. Док сказал, что это, конечно, как вариант, можно рассматривать, он уколами постарается на это время блокировать процесс, но… капитан категорически возражает уходить с точки. На мой вопрос, что делать, Док ответил, что он берется сделать операцию, хорошо бы еще иметь ассистента-врача с другого судна, но запрос радистов показал, что до ближайшего проходящею судна минимум трое суток, что тоже не выход. Еще он добавил, что буфетчица Ишутина Светлана до перехода в БМП довольно долго работала хирургической сестрой, правда это было более пяти лет назад, но все же это лучше, чем ничего. Я сильно засомневался в способностях Дока, но он уверил, что прошел хорошую практику, такие операции делал самостоятельно, так что успех гарантирует. Что оставалось делать? Пошли к капитану. Жора был явно плох, но встретил, как всегда, хоть с вымученной, но улыбкой: «Ну что, Чиф-экспедишен, загрустил? Не боись, продержусь до конца работы и захода в порт, а пока, очень прошу, РДО в Центр не давать.»

Долгий был разговор, очень долгий. Пришли к такому решению: он согласен на операцию, но ассистировать обязательно должен и я, мотивировал он это так: «Правишься ты мне, парень, да и рука у тебя, по-моему, легкая.» На том и порешили. В темпе все стали готовить к операции.

Коля нам объяснял и показывал назначение всех инструментов и приспособлений, которые нам понадобятся во время операции, причем эту процедуру гренажа он повторил несколько раз, ругаясь безбожно каждый раз из-за нашей бестолковости, если мы (особенно я) подаем не то, что он требует. Ильич в это время с девахами чистил-драил медблок. После этого Светка поставила стерилизовать инструмент, а Коля давал мне последние ЦУ. Где-то к 17.00 по местному времени медблок, инструмент и Клиент были готовы. Мы (Док, Светлана и я) облачились и стерилизовались, как полагается для операции, Жору водрузили на оперстол, он бодренько, по-капитански, рубанул: «Ну что, слесарь-гинеколог и вы, ассистирующие ханурики, поехали!»

Ну и поехали. Светлана намазала толстое пузо пациента йодом, клиент хихикнул: «Щекотно», Док профессиональным жестом сделал скальпелем разрез верхних тканей. И пошло-поехало: «Скальпель, шунт, тампон и т. д.» И гут мне, братцы, стало хреновато, вспомнил почему-то фильм, где судовой врач делает операцию аппендицита, больной умирает, т. к. диагноз был неверен, врач бросает медицину, уезжает на зимовку поваром и т. д. Чувствую я весь покрылся потом, — липким, противным, холодным; в перчатках хлюпает, перед глазами все плывет, доктора еле слышу. Вдруг что то резкое ударило по мозгам, — это Светлана сунула мне под нос добрую порцию нашатыря. Коля хмыкнул: «Ну что оклемался? Тогда поехали дальше.»

Ехали-ехали, доехали до самого аппендикса, Док его лихо отчекрыжил, торжественно показал нам и пациенту, что-то там зашил, осталось только подшить клиента и… вот тут-то началось то, чего мы не ожидали. Док вооружился необходимым инструментарием, Светка подтягивает разъехавшуюся животину, Док этак умиротворенно бодренько мурлычет: «Сейчас все сделаем красиво, как в косметическом кабинете, элегантны будете, Кэп, как рояль…». И тут раздался буквально рев Жоры: «Какая в ж… элегантность, какой рояль, м…ки недоделанные! Вы же, садисты-гестаповцы, меня по живому шьете…». Ну а дальше Жора выдавал такие закрученные выражения… Оказывается, Док не рассчитал время операции, местная анестезия кончилась. Помлолит был на подхвате, но он был не стерилен, тогда Док приказал влить Жоре спиртяги. После этого Светка говорила самые нежные слова, вытирая пот с лица Жоры, Док шил, я подавал необходимое, стараясь меньше ошибаться, ну а Жора крыл нас грохочущими небоскребами, правда, они становились поменьше и потише, видно спиртяга подействовал, а может Жора просто понял, ну что с таких м…в можно взять (да при таком ассистенте как ваш покорный слуга). Короче, с грехом пополам закончили. Зашил Док распоротое пузо не до конца, оставив тампон, чтобы не было нагноения и лучше шло заживление. Перебазировали Жору из операционной в палату, хряпнули спиртяжки за здоровье пациента, извинились перед ним за свой прокол, пациент в свою очередь извинился перед нами за непарламентские выражения, поцеловав при этом даже Светлане руку. Светлану Док оставил дежурить, тщательно ее проинструктировав и сказав, что утром он ее сменит.

Ночь для меня была кошмарной, несколько раз вставал, топал на корму к медблоку, заглядывал в иллюминатор, все вроде бы в норме: капитан спит, даже похрапывает, Светлана в кресле кемарит рядом.

Утром ни свет — ни заря поднялся, зашел на мостик к старпому, где он заканчивал «собачью» вахту. Ильич поведал, что он тоже несколько раз наведывался к медблоку, видел меня, шастающего туда же, успокоил меня, что все будет в ажуре. После этого я пошел навещать больного. Зашел, Светлана поила капитана полусидящего полулежащего на подушках. Спросил, ну как? Жора ответил, что так, все в норме, но вот что-то спина, как будто на булыжниках спал, хотя вон сколько матрасов наложили, чтоб помягче было.

Как мог успокоил его, что иначе не может и быть, т. к. шов открыт, лежал он поэтому только на спине, а ведь обычно он во время сна меняет позицию и т. д. Потом меня как что-то дернуло, я нагнулся и глянул под койку. Боже мой… Под матрацами лежали стопкой «броняшки», снятые с иллюминаторов. Пришел уже Док менять Светлану, так что мы втроем, стараясь поменьше тревожить больного вытащили железяки, уложили снова Жору, он этак блаженно промычал: «Ух! Благодать!» А меня прорвало, я последними словами крыл старпома, боцмана и всех, кто готовил медблок. Док делал вес необходимые послеоперационные процедуры, в том числе уколы. Жора спросил Дока, а как у того с успокаивающими инъекциями, Коля сдержанно ответил, что он ухе сделал. Я продолжал громыхать по поводу расп…ва, тогда Жора, спросил, а есть ли еще, на что тот ответил, что у него их достаточно, чтобы воткнуть во все задницы экипажа (Коля тоже был зол за случившееся, т. к. сам все не проверил, доверившись другим). Тогда пациент, попросив Светлану приподнять его на подушках и суровым капитанским голосом изрек: «Судовой врач! Капитан прикован к постели. Не хватало, чтобы вышел из строя еще и НЭ, посему приказываю сделать ему тройную дозу этой самой умиротворяющей!» Док со Светкой прыснули, я выскочил с матюгами и мигом, влетел на мостик, где Ильич готовился к сдаче своей «собачьей» вахты. Он оторвался от журнала, ошалело посмотрел на меня, сначала никак не мог понять, что я изрекаю, потом врубился, бросил скороговоркой сменщику: «айн-момент», и кубарем (так только он умел) скатился по трапу вниз… Что там было?!?.. Старпом, стройненький, щупленький, с взъерошенным хохолком, напоминая чем-то А. В. Суворова, вертелся среди громадных, по сравнению с ним, боцмана, плотника, дневальной и высказывал на великолепном портово-Санкт-Петербургском сленге все, что он думает о происшедшем, выдавая очень яркие и образные характеристики каждому, на что те, понурив свои буйные головушки, только молча кивали, соглашаясь со всем абсолютно. Аудитория, амфитеатром собравшаяся невдалеке, дико гоготала. Да! — это был настоящий Театр — Театр Великого Шекспира!

…Капитан шел быстро на поправку. Первое время руководил из каюты. Откуда-то нашлись полосатые пижамные брюки, но в них на мостике, естественно, показываться было не солидно. Тогда наши умельцы нашли темно-синий сатин и под руководством Светланы сварганили Георгию Васильевичу великолепные штаны на резинке и… даже с гульфиком.

Curriculum Vitae Пижона (Жизнеописание Пижона)

«Да, вряд ли хоть один пес поверит Пижону, когда в старости он будет трепаться о своих морских приключениях»

В. Конецкий, «Морские сны».

Далее в моем повествовании Пижон будет часто фигурировать, т. к. он, как только появился на борту «Неве-ля», стал полноправным членом команды. К нему неравнодушны были даже откровенные нелюбители «братьев младших», ну а абсолютное большинство экспедиции и экипажа в нем просто души не чаяло. Когда один из моих недоброжелателей из экипажа как-то после принятия излишней дозы «тропического» изволил пошутить в узком кругу: а что будет с Начальником, если Пижона выбросить за борт…Как рассказывали, договорить он не успел, его закадычный друган врезал ему мощный апперкот. Компашка сначала ничего не могла понять (не слышали они этой фразы), стали растаскивать. Растащили, но, когда узнали суть инцидента, каждый добавил от души.

В мае от Жеки получил РДО: «Готовь ящик. Надо срочно встретится, т. к. уходим в другой район». Стояли мы в сутках трос хода друг от друга. Договорились идти на сближение. Встретились, спустили бот. Поднимаюсь на борт «Моржа», ведут к маме-Терезе, около каюты на страже лежит Дик, порыкивает, задолбали его экскурсанты. На прекрасном ложе, сделанном судовыми умельцами возлежала мать-Тереза, кормящая шестерых прелестных псинок. Один чернявенький очень шустрил, отталкивая других, меняя сиськи. Спросил: «Он, она»? Жека ответил: «Кобелек, кобелек, так и знал, что его выберешь, хотя на него многие глаз положили, но уговор есть уговор, ты первый, все знают».

Прием-передачу произвели в каюте капитана В. Я. Радченко. Привез к себе, он запищал, жрать хочет. Л он еще полуслепой. Взял напалечник. Не получается. Тогда налил в блюдце молока, опустил туда палец, ткнул его мордахой, палец сунул ему в рот — зачмокал. Вот потом спустя много лег, когда при родах у нас умерла маленькая собачка Зося, оставив нам сиротку Риту, мои девчата догадались ее кормить из пипетки, т. к. сначала ни одна соска не лезла в рот. А ни я, ни Док, ни многоопытные мариманы до этого не додумались, пытаясь даже для кормления приспособить презерватив.

Ну а о дальнейшей жизни этой псины вы узнаете в процессе чтения этого повествования. Когда я его привез на борт с соответствующими документами, его встречая «Почетный караул», но кличку, присвоенную ему на «Моржовце», не восприняли, а кто-то сразу окрестил его Пижоном за его раскрас. Так и добавилась наша команда еще одним мариманом — Пижоном.

Выдержки из материалов к отчету по рекогносценировке на острове Кергелен

Выдержки из «Лоции Антарктики» (вып.2), Управление Гидрографической Службы ВМФ

Архипелаг Кергелен расположен между параллелями 48°25′ и 50°00′ ю. ш. и меридианами 68°30′ и 70°35′ в. д. Он представляет собой обширный шхерный архипелаг, насчитывающий свыше 300 островов и островков, самым большим из которых является о. Кергелен, берега его изрезаны многочисленными фордами с крутыми скалистыми берегами. Архипелаг в течение многих лет был базой для промысловых судов, добывающих здесь китов и тюленей, в результате чего эти животные здесь были почти полностью истреблены. С 1928 года большинство районов архипелага объявлены заповедником, охота и лов в этих местах запрещены.

В районе архипелага довольно часты штормы от северо-западного до юго-западного направлений. Наиболее сильными всегда бывают северо-западные штормы.

На берегу вершины бухты Орар-Остраль, вдающейся в северный берег залива Морбиан, расположено селение Пор-о-Франс, которое является французской резиденцией на острове Кергелен. Селение Пор-Жанна-д-Арк расположено в трех милях к югу от северо-западной оконечности острова Иль-Лонг. В настоящее время селение покинуто и постройки его полуразрушены. При подходе к селению хорошо приметна красноватая гора Ле-Дон-Руж, находящаяся примерно в двух милях к западу от него. У берега, в районе селения находится полуразрушенный пирс длиной 61 метр, к оконечности которого можно швартоваться кормой, заводя швартовы на берег. На якорь можно стать против селения, однако грунт якоря держит плохо, поэтому в случае ухудшения погоды нужно быть готовым сняться с якоря.

Из служебной записки капитана НИС «Невель» Семенова Г. В.

Были в районе архипелага трижды: в июне, сентябре и октябре. Первый раз в июне подходили к архипелагу в районе острова Ра-де-Ву, далее прошли на восток, оставив архипелаг южнее, и с востока подошли к заливу Морбиан, где и легли в дрейф. Второй и третий раз подходили к архипелагу курсом «S» по меридиану 70°З0’ в. д. Подход с северо-востока безопаснее. Располагая курсы для дрейфа в норд-остовой четверти, дрейфовали на норд-ост вдоль полуострова Курбе, никогда не приближаясь к нему ближе пяти миль. От этого района до точки работы 50° ю. ш. и 70° в. д. было 35 миль и при благоприятных метеоусловиях это расстояние можно было пройти за три часа курсом «SW». Однако, нам пришлось выходить в точку работы при ветре силой 10 баллов. Шли полным ходом и прошли это расстояние за 8 часов.

В бухту Орар-Остраль, где расположено селение Пор-о-Франс, залива Морбиан заходили дважды: в июне и в октябре. В первый раз высадку на берег сделать не удалось — поднялся сильный ветер, нас начало дрейфовать, якорь не держал. Пришлось выбрать якорь и уйти из залива Морбиан. В октябре рекогносцировочная группа во главе с НЭ Самойловым Б. А. и Старпомом Лянным О. И. успешно высадилась в селении Порт-о-Франс. Однако, во второй половине дня погода ухудшилась и, дождавшись возвращения группы на борт, вынуждены были сняться с якоря и уйти из залива Морбиан. При последующих заходах в залив Морбиан следует учитывать: заход в залив Морбиан с навигационной точки зрения трудностей не представляет, но шквалы, идущие друг за другом с небольшими промежутками (25–30 минут), несут с собой с собой сильные снежные заряды и уменьшение видимости до «нуля», что обязывает судоводителя быть очень бдительным. Поэтому заходить в проход Пас-Руайань и далее в залив Морбиан рекомендуется только с надежно работающей РЛС.

При заходах на якорь вставали примерно в двух милях от мыса Моллой на глубинах 21 метр. И хотя грунт якоря держит плохо, все же якорная стоянка на этой банке безопасна, т. к. имеется достаточное водное пространство с хорошими глубинами для маневрирования. В случае усиления ветра и обнаружения дрейфа всегда можно успеть сняться с якоря и уйти из залива, что мы и делали дважды.

Краткая характеристика научной станции в селении Пор-о-Франс.

В селении для причаливания мотоботов, самоходных барж и небольших судов построен причал, глубина около которого не более трех метров. Рядом с причалом построен спускоподъемник этих судов, представляющий собой платформу, передвигающуюся по узкоколейной железной дороге. Рядом с причалом построен гараж на 20 автомашин.

На территории станции расположены:

— жилой городок;

— лабораторный городок;

— передающий и приемный центры;

— антенное поле;

— комплекс для запуска метеоракет.

Из дневника

…Нас встретили довольно приветливо, даже сделали наш флаг СССР, правда серп и молот в зеркальном отображении. Показали все свое хозяйство, подробно рассказав обо всем, что нас интересовало. Мы тоже не скрывали цели своего визита. Перед возвращением устроили небольшое застолье. Мы пригласили их к себе, как утихнет погода. Чуть позже они визит нанесли, привезя даже записи на английском языке, которые нам очень помогли при составлении отчета.

Всем нам понравился их жилой городок, да, в таких условиях можно зимовать.

Из отчета

…Жилой городок состоит из домиков барачного типа для личного состава, небольших коттеджей для инженерно-командного состава, столовой и бара для личного состава, столовой и бара для комсостава, помещения для служебных занятий, бани и складских помещений для хранения продуктов питания.

Жилые здания первой постройки деревянные насыпные, новые сделаны из дюралюминия. Домики для личного состава сделаны по образцу общежития с коридорной системой. Домики для командного состава рассчитаны на три человека и имеют три спальные комнаты, общий холл с небольшим баром, комнату для занятий, ванную и туалет…

Завоз на станцию продовольствия и всех необходимых технических материалов осуществляется вместе со сменой экспедиций в январе месяце. На станции построено небольшое парниковое хозяйство…

Станция на острове Кергелен относится к серии научных станций по изучению Антарктики. На станции 76 человек, из них 50 научных работников и 26 человек обслуживающего персонала (30%). В состав обслуживающего персонала входят и строители-монтажники, ведущие строительство новых объектов.

Во главе станции стоит начальник, инженер по образованию, имеющий опыт работы в условиях Антарктиды. У него два заместителя: по научным вопросам и хозяйственной части. Отдельные исследовательские направления возглавляют инженеры по направлениям: метеорология, биология, зондирование верхних слоев атмосферы, связь (осуществляется военными).

P. S. Подробно все технические и эксплуатационные характеристики были приведены в Отчете. Эти данные нам были представлены Начальником станции о. Кергелен во время их ответного визита на наш борт.

Из дневника

25.07.69 г.

Идем на родной Маврикий. Поддает, но настроение у всех приподнятое: впереди Порт-Луи, теплынь, возможность поболтаться по улочкам города, попить пивка, да, и, не афишируя, рома, вдоволь покупаться, пополнить коллекции даров моря…

Пижон тоже чувствует, что все неприятное позади, в свою щель-убежище забирается только, когда меня нет в каюте, ночью спит у кровати, правда, просится разделить со мной ложе, когда начинает поддавать: дюже не любит эту стихию.

Когда идем в южном направлении, он приближение шторма чувствует где-то за сутки: нос становится сухим, начинает опробовать свою щель-убежище. Обычно при приближении к 30-ой параллели, когда за бортом за бортом еще тишь и гладь, барометр еще спокоен, а симптоматика Пижона уже начеку. Проверив «датчики» Пижона Ильич отдаст команду: проверить крепления по-штормовому, матросы бурчат, куда спешить мол, но Чиф неумолим — своему корешу Пижону он верит неукоснительно.

Выдержки из перевода статьи в газете «Л’Ораже»:

«Русские благодарны за Маврикийское гостеприимство, вежливость и доброту».

Воскресенье 28 июля — День Моряков был отмечен с большой помпой во всей России. По этому случаю суда были красиво украшены, моряки обменивались поздравлениями между собой, с друзьями и родственниками. Правительство послало официальное поздравление всем своим морякам. Эго день воспоминаний, радости и счастья.

Моряки двух советских судов, стоящих в гавани Порт-Луи не могли пропустить этот счастливый случай, чтобы не отпраздновать его как следует. У них возникла идея пригласить к себе группу жителей острова Маврикий. Приглашение было сделано через Общество Дружбы «Маврикий — СССР», председателем которого является мистер Р. Гамлал. Несколько членов этого общества и несколько журналистов были тепло встречены на борту «Невеля», советского специального судна по исследованию Космоса, его Начальником экспедиции мистером Борисом А. Самойловым и его коллегами мистерами Сергеем А. Прусаковым, Николаем А. Виноградовым, Олегом И. Лянным. Два члена экспедиции теплохода «Боровичи» мистеры Герман Ф. Самохин и Владимир Г. Бонах сочли своим долгом также приветствовать гостей с острова Маврикий.

Команда «Невеля» состоит из 26 членов экспедиции и 56 членов экипажа, включая несколько девушек. Семь месяцев тому назад судно покинуло родной порт Ленинград и продолжает путешествовать по миру. Кто может представить себе чувство одиночества этих парней и особенно девушек. Для нас было большим сюрпризом узнать, что все в экспедиции очень молодые — даже начальнику только 32 года. Но их одиночество и тяжелая работа несколько скрашивается оборудованием судна. Кроме радио, на судне имеется кинозал с большим количеством фильмов, волейбольная площадка, бассейн, несколько музыкальных инструментов, библиотека и т. д.

После обеда мистер Самойлов провозгласил тост за дружбу между Маврикием и СССР, сказав, что он и его друзья были поражены гостеприимством, вежливостью и добротой, проявленной маврикийцами по отношению к ним. они будут всегда благодарны за это. Он сказал, что приятно для его соотечественников установить контакт с новой нацией. Он подчеркнул, что маврикийцы своим собственным развитием могут сыграть большую роль в установлении мира во всем мире, в котором мир очень нуждается. За Дружбу!

Мистер Селесте, редактор газеты «Л’Ораже» сказал: «…была бы большая польза, если бы все больше и больше русских людей могли знакомиться с нашей культурой, нашей жизнью, с проблемами, стоящими перед нами, и путями их разрешения. Было бы очень интересно изучить великий технический прогресс СССР и достижения советского народа в некоторых сферах жизни — искусстве, литературе, науке и технике».

Мистер Рамлалах (представитель вновь созданного правительства, очевидно — прим. авт.) поделился счастливыми воспоминаниями о трех неделях, проведенных им в СССР в 1959 году. Он сказал: «Мы маленькая и бедная нация, мы ничего не можем предложить России кроме дружбы и хорошего отношения. Мы встаем только на ноги, поэтому ждем от великих и процветающих стран технической помощи в подъеме жизненного уровня нашего парода. Мы будем приветствовать помощь любой страны, гарантирующей независимость от нее. Как маленькая изолированная нация мы хотим следовать нейтральным курсом и не хотели бы впутываться в политику силы великих наций. Он закончил словами, что маврикийским журналистам, как и министрам будет предоставлена возможность самим увидеть прогресс, который достиг СССР за 50 лет.

Мистер Рамлал, председатель общества Дружбы «Маврикий — СССР» говорил о достижениях в СССР, тепло вспоминал годы учебы в университете в Москве, поэтому он готов опровергнуть любую лживую пропаганду против этой великой страны. Он подчеркнул, что Русские — это храбрый и много работающий народ, который не беспокоит цвет кожи, национальность, религиозные убеждения. За Дружбу!

Потом был концерт, на котором оркестр «Невеля» исполнил несколько теплых песен — русских, английских, итальянских и испанских. Одна из девушек спела популярную русскую песню, а другая зажигательно исполнила цыганский танец. Судовой врач мистер Николай, обладающий сильным голосом, блестяще исполнил две арии из популярных русских опер. Ему долго аплодировали.

В прошлый понедельник оркестр «Невеля» дал концерт в Народной школе. Конечно, «цыганская танцовщица» и доктор пользовались наибольшей популярностью. Студентка колледжа Лизеби Камаль Бондон продекламировала на французском языке поэму «Ма Приер» болгарского поэта-героя Кристо Петера.

В среду на стадионе «Камп-ди-Марс» состоялись футбольный и волейбольный матчи между командами «Невель» и Народной школы.

Вчера на борту «Невеля» был дан концерт учениками и выпускниками Народной школы. Состоялся также волейбольный матч.

15.08.68 г.

Снова идем в «родные» 40–50-е широты. Еще на подходе к 30-й параллели Пижон дал штормовое предупреждение: нос его стал сухим, а он сам стал забиваться в пространство между койкой и переборкой, хотя барометр был еще спокоен. Старпом верит ему и отдал команду: все крепить по-штормовому.

Да, этот заход на Маврикий был насыщенным и интересным. Были интересные встречи, экскурсии, выходы на коралловые рифы и т. д. Трудно будет забыть посещение деревенского религиозного праздника, на котором «посвященные» ходили по раскаленным углям. Мне после публикаций об устроенном нами приеме дали кликуху «Мистер Борода», хотя на наших судах бородатых было достаточно.

Возможно, это от ассоциации с созвучным «Мистер Борис», как писали в газетах. Хотя нет, в одной из заметок, по-моему, в газете «Л’Ораже» это переименование меня было.

Некоторые воспоминания о Маврикии.

30 лет спустя. 1999 год

Маврикий вспоминаю часто. Сейчас о нем много пишут, предлагая хороший отдых на великолепных пляжах. Да, съездить бы, но… Об этом можно только мечтать и вспоминать.

Маврикий был для нас великолепной отдушиной после длительного болтания под Кергеленом, когда ночи были каторгой, т. к., если твой лежак располагался поперек судна, то тебя все время ставило с ног на голову, если вдоль, то выкидывало из кровати. Наш Пижон нашел оптимальное решение, расклинивался. Старпом первый использовал эту рацуху, перейдя спать на диван, приподняв его си-душку и подставив под нее раскладной стульчик.

Маврикий нам стал, как дом родной, каждый из нас обходил город-порт Порт-Луи вдоль и поперек. У каждого была своя любимая улица или улочка, у кого китайская, у кого индийская. Наш капитан Семенов Георгий Васильевич был большой любитель экзотики, я любил с ним вдвоем побродить по городу. Именно вдвоем. Он был великолепный рассказчик, к тому же о любой стране пребывания он знал мною, много порой и таких пикантных подробностей, что я просто порой диву давался. У него было очень много крылатых фраз и выражений, безусловно, некоторые он где-то и почерпнул, но так удачно и к месту их применял. Например, он считал и всегда повторял, что страну лучше всею познаешь через желудок, т. е. через кухню. Боже мой, чего мы только не попробовали с ним на Маврикии, который представлял собой конгломерат наций и народностей, нечто вроде Ноева ковчега. Я порой брезговал, иногда меня просто от одного упоминания названия, из чего приготовлено блюдо, начинало подташнивать, а он поучительно внушал: «Боря, запомни, все, что растет и шевелится, съедобно. Китайцы червей едят? Едят. Не умирают? Не умирают. А мы чем хуже их? Давай попробуем. Да не боись. я уже пробовал и видишь жив — здоров и элегантен как рояль.»

В одну из наших таких совместных вылазок я, как считаю сейчас, действительно опозорился. «Опозорил Русский Флот» — подначивал еще долго Георгий Васильевич. «Но зато — отвечал я — не нарушил Моральный Кодекс Строителя Коммунизма». А дело было так.

После празднования Дня Флота, устроенного официального приема, публикаций в местных газетах мы стали на острове и в городе уважаемыми и узнаваемыми людьми. Где-то в начале августа, через несколько дней после тех событий, после обеда и адмиральского часа, Г.В. изрек, зайдя ко мне в каюту: «Ну что сидим со ста пудами дыма на челе? А не прошвырнуться ли нам по злачным местам, и не откушать ли каких-нибудь червячков-паучков, а то судовая преснятина что-то приелась? Что? Не слышу аплодисментов! Ах, согласны? Тогда прошу в шлюпку, Сэр.»… В Порт-Луи рейдовая стоянка на бочках.

Не спеша шествуем по одной из центральных улиц, вдруг слышим: «Мистер Борода! Мистер Борис!» (ударение на первом слоге). Оглядываемся, на встречу нам спешит сухощавый креол, что-то быстро тараторя. Оказалось, что это редактор и хозяин газеты (название уже не помню) мистер… (тоже не помню), был у нас на приеме, в восторге от встречи, потом публиковал материалы о нас. Газета у него небольшая, он только начинает дело, сам он уроженец острова, но долго жил во Франции, сюда он вернулся незадолго перед провозглашением независимости. Капитан тогда на приеме не был, прихватил его «любимый» радикулит. Я представил их друг другу. Сразу договорились обходиться без мистеров. Он — Жак, Капитан — Жорж,

я — Борис. Жак сразу заявил, узнав, что мы особо никуда не спешим: «Вы мои гости! Предлагаю такую программу: сначала знакомимся с редакцией, типографией и офисом затем обедаем в ресторане, какую кухню выберем, разберемся в процессе, кофе у меня дома, моя племянница его великолепно готовит. Устраивает?» Дали добро.

Его «хозяйство» ничего особого не представляло: два этажа в двухэтажном доме с отдельным входом. На первом этаже сама типография с допотопным оборудованием, напоминающим нечто, что нам показывали в кинофильмах о революционерах-подпольщиках. Два неопределенного возраста мужичка-паренька, один креол, другой из азиатов, выпускали на «полуавтомате» очередной номер газеты. Жак пояснил, что газета пока выходит два раза в неделю, тираж небольшой, но он думает расширяться, уже заказал оборудование во Франции. Надо заметить, что на острове вообще сильно французское начало, т. к. Маврикий под Великобританией был гораздо меньше, чем под Францией — это нам пояснил наш темпераментный гид. На второй этаж вела лесенка, где располагались редакция-офис и кабинетик Жака, отгороженный от общего зальца редакции стеклянной перегородкой. За столами сидели две дамы: одна, молоденькая — технический секретарь, вторая неопределенного возраста — литературный редактор. Жак без умолку трещал, перескакивая с английского на французский. Я ни черта не понимал, но после перевода Г.В. одобрительно кивал и с умным видом изрекал «о’кей» и «ол-райт».

Дальше было поинтересней и поприятней. Капитану было легче: у него радикулит, и он вчера не был на «Боровичах», а меня прилично донимал сушняк.

Выбрали испанский ресторанчик, Жоре я категорически заявил: «К черту экзотику, я после вчерашнего могу се и не воспринять, лучше бы для начала пивка для рывка, как ты любишь говорить.» Он переговорил с Жаком, тот сделал заказ, сразу принесли два запотевших огромных бокала пива — мне и Жаку, судя по всему у него тоже был сушняк. Жоре — бокал светлого вина, он вообще был не любитель пива. а. надо заметить пиво на Маврикии было отменное, особенно разливное. Потом были неплохие коньяки и вино под великолепные салаты из лангустов, всевозможная зелень, отлично приготовленная рыба, вкуснейшее жаркое, множество приправ и соусов. Обед прошел на высшем уровне. Прогулялись до пустынного берега, эго левее порта, полюбовались на рейд, я, конечно, хотел искупаться, но Жора посоветовал этикет не нарушать, а так хотелось. Пошли реализовывать третий номер нашей программы. Дом, редакция, и ресторанчик располагались кучно, недалеко от залива и порта.

Квартира Жака находилась в двухэтажном доме со своим подъездом с улицы и выходом с обратной стороны в небольшой уютный дворик с небольшим газончиком и несколькими какими-то цветущими экзотическими кустарниками. Очень милый дворик! Квартира, даже по моим сегодняшним понятиям, очень даже ничего. На втором этаже три спальные комнаты, ванная, туалет. На первом: кухня с небольшой столовой, туалет, не очень большой холл-гостинная, из которой одна дверь ведет в кабинет, другая — в библиотеку. Из кабинета и библиотеки выход во дворик. Окна холла, кухни и столовой выходят на улочку.

Нас встретило юное создание с изящной фигуркой и белозубо-коралловой улыбкой на смугло-матовой очаровательной мордахе. Это удивительное явление природы Жак представил каким-то мудреным именем, отдаленно напоминающим Марию-Марину-Марианну. Она прощебетала, что лучше просто Мари. Ей 19 лет, она уроженка острова, собственно эта квартира принадлежит ей, а у дяди дом за городом, учится она в колледже под Парижем, после окончания будет работать у дяди, ее родители погибли в автокатастрофе, дядя заменил ей родителей, он сам соломенный вдовец, жена-француженка ехать сюда отказалась. Девица упорхнула на кухню и оттуда выкатила уже сервированный столик, на котором стояли чашечки для кофе, рюмки и бокалы, несколько бутылок, разные сладости и орешки. Выпили за дружбу и знакомство, за моряков, за Мари и раскованность пропала, Жак с Жорой (ровесники, старше меня на 10 лет) после некоторого восприятия алкоголя переключились на проблемы острова и политику. Мари вертелась, вертелась, потом что-то быстро защебетала по — французски, Жак перевел Жоре на английский, тот продублировал мне: Мари все это не интересно и она приглашает меня осмотреть дворик и послушать музыку в библиотеке. Естественно я галантно согласился.

Осмотрели дворик. Мари что-то быстро-быстро лопотала по французски, спохватываясь и переходя на ломанный английский, жестами указывая то на цветы, то на кустарник, то на газон. Я, конечно, ни бум-бум, но с умным видом кивал. Перешли в библиотеку, она включила проигрыватель с новейшими записями звезды того времени Тома Джонсона. Выпили, пошли танцевать и я понял, что дело это рискованное, Мари танцевала великолепно, но… чувствую: «сразу кровь ударила в головушку» и… и еще куда-то. Я этак пытаюсь отстраниться и так, а она, сверкая насмешливо своими глазищами, мягко но настойчиво делает наоборот. Благо пластинка закончилась, надо перевернуть. Я плюхнулся в кресло и, пока Мари переставляла пластинку, разлил вино, предложив выпить. Она не возражала, но потом снова потащила танцевать, а поставила какое-то аргентинское танго. Ну вы знаете, как надо танцевать такие штуки? Вот-вот, теперь можете представить мое состояние…

Между мелодиями она показывает на лестницу, ведущую на второй этаж и предлагает подняться и продолжить экскурсию. Ну думаю амба, если соглашусь, то не выдержу, а так хочется-спасу нет, в башке сплошное тук-тук, брюки готовы лопнуть по швам (хорошо, уходя надел плавки, думал по пути искупаться). А она, стервоза, нежно прижимается ко мне и тащит-тащит на верх. Ну, ребята-демократы, тут и Высоцкий с его «мадьярками» вспомнился и дурацкие инструктажи о бдительности и… В общем еле-еле смылся в холл, где измождено плюхнулся в кресло, налил себе приличную дозу виски и, не разбавляя, шандарахнул залпом. Жак с Жорой удивленно посмел рели на меня, я вздохнул и сказал, что девушка затанцевала меня, Жора перевел, после чего Жак очень довольный расхохотался. В это время в холл торжественно вплыла Мари с проигрывателем и пластинками в руках. На вопрос дяди ответила, что танцевать будем все, т. к. Борису без тренировок, очевидно, сказывается длительное пребывание в море, трудно одному (ехидно посмотрела на меня и подмигнула, зараза), а ей хочется потанцевать. После этого поставила какую-то лихую румбу, затащила всех в круг, и все закружилось и завертелось. Потом еще посидели, Жора произнес тост за радушных хозяев, сказав, что мы долго будем вспоминать этот день и вечер, особенно, наверно, мой молодой друг и коллега, которого, он это видит, задели за душу чары молодой миссис. Лучше бы он не говорил этих торжественно-напыщенных слов. Мари опять ехидно посмотрела на меня и этак невинно спросила у Жоры: «Почему же тогда Ваш друг, который мне очень понравился, даже не поцеловал меня? Мне показалось, что я не в его вкусе. Разве не так?» Жак перевел Жоре, Жора мне, все уставились на меня, что я отвечу. Жора с издевочкой, подмигнув при этом, бросил мне: «Ну, начальничек, выкручивайся, выкручивайся, не посрамив при этом чести Флота Российского». Выкручивался я, конечно, отвратно. Я ответил, как мне казалось в то время, с достоинством: «Поцелуй — это святое! А я женат.» В ответ раздался такой неподдельный смех: «Поцелуй!? А разве я сказала или подумала его разводить с женой? Хотя почему бы и нет! Он мне так симпатичен! А с женой всегда можно остаться добрыми друзьями!». В ответ я не додумался ни до чего умного, как изречь (по-французски, единственное, что я знал: се-ля-ви», чем вызвал вообще гомерический гогот этой чертовки: «Совьетика, совьетика!!!» — это еще долго громыхало в моих ушах, к тому же, пока мы возвращались, Жора мне ехидно напевал доморощенно-занудный шлягер тех лет: «Облико морале. О’ Руссо Маринеро!».

Перед подходом к причалу, к шлюпке, Жора мне задумчиво сказал: «Боря, какие же мы идиоты! Вот всегда думаю, почему у нас все через…? Не думаю, что это нормально, не думаю! Но ты не боись, все останется между нами, ведь мне тоже еще капитанить. Он, будучи в кайфе, дома, при своей жене, кстати секретаре Кировского райкома г. Ленинграда, этот случай очень красочно рассказал, на что его жена, отхохотавшись, воскликнула: «Жалеешь?». Я только развел руками. Правда, она добавила: «А что ваш брат вытворяет, когда вы перед Питером заходите в Ригу, Таллин и т. д.?». Жора очень серьезно ответил: «Так это же, мой партай-геноссе, совьетика!». И знаете, что она ответила? — не догадаетесь: «Мужики-Моряки! Тост за вас!».

У В. Конецкого все в том же «знаменитом произведении» есть такие слова: «На самой корме стоит и смотрит в кильватерный след мастер. Он всегда один, даже когда общается с кем-нибудь. Так мне продолжает казаться». А у нас с Мастером было правило: ежедневно после обеда и ужина совершать обязательный «променад» в 30–40 минут по верхней палубе, несмотря ни на какую погоду, даже в районах 40-ых. Сколько мы переговорили за это время! Он мне рассказал всю свою блокадную Одиссею, которую он пережил пацаном.

Конец рейса. Из дневника

7.01.69 г.

Гвинейский залив. Дрейфуем. Днем очень жарко и душно. Вечером приходит облегчение — тропики. Здесь очень много акул. Ловим по несколько десятков в день, придумывая изысканные казни. Пижон их очень боится, а особенно прилипал, т. к. ему кто-то из «юмористов» пытался ее прицепить к его носопыре. Теперь он от них как черт от ладана шарахается.

Проводили сегодня аттестационную проверку телеметристов. Польза есть. В следующих рейсах надо ввести ежемесячный техминимум. Конечно, лучшие знания показали Перепелица, Сычев, Бобков, Тусеев. Много занимался Тамарин, вырос здорово парень, хотя ему трудно дастся, но упорство колоссальное. Молодец Алейников, освоил всю станцию. После предыдущей проверки пришлось крупно поговорить с Лысенко. После этого Миша много занимался, в этом ему здорово помог В. С. Жегалкин. Надо погонять Юрку Струнина — сачок!

Экипаж на сегодняшнем открытом судовом партсобрании решил, что, если до 15-го не дадут добро идти домой, то категорически потребовать от Пароходства ясности???.. Вообще, конечно, свинство, что такая «резина» идет. Мне самому стыдно людям в глаза смотреть, хотя при чем тут я.

8.01.69 г.

Все так же дрейфуем в осточертевшем Гвинейском заливе. Из БМП мастер получил от Юницина две РДО:

1. Нужна ли замена стармеху.

2. Необходимо ли докование по приходу в феврале.

И то и другое необходимо. Февраль? А наши Деятели молчат. Что же получается? Юницин с бухты-барахты докование на февраль бы не запросил — док работает в жесточайшем графике. А на все мои запросы — гробовое молчание. А каком уж тут авторитете НЭ говорить.

9.01.69 г.

Двинулись на точку 12°18′ ю. ш., 02°48′ в. д. До этого болтались северовосточнее. Дали программу работы. К работе все подготовили. Зуд ожидания — после работы обещано возвращение домой.

10.01.69 г.

Идем в точку работы. Утром провели совещание, уточнили функциональное распределение по боевому расписанию. Проверили все посты. Вроде бы все готово… Очевидно, при работе лучше всего лечь курсом 300° перпендикулярно трассе.

11.01.69 г.

Дрейф в точке работы. Ждем. Хуже всего ждать и догонять: в башку лезут всякие, не относящиеся к делу, мысли и мыслишки. Вот все чаще и чаще задумываюсь о том, что в системе нашего комплекса бардак, впрочем «системы» как лаковой и нет. Почти все пущено на самотек. Действует закон инерции: как десять лет назад смотрели на эти суда, как на явление временное, так практически продолжается и сейчас. Но раньше были два допотопных судна: «Краснодар» и «Ильичевск» (сначала он назывался «Ворошилов») и новый «Долинск», но с морально устаревшей измерительной аппаратурой. А теперь… теперь все изменилось: совершенно другого класса суда, современная аппаратура, большой диапазон задач. Однако, общий подход к делу прежний: на наш комплекс смотрят, как на бедных родственников: штат не соответствует объему решаемых задач и количеству аппаратуры, категории и оклады до смешного занижены. Ответственность НЭ большая, но его категория и оклад приравнены к инженеру в управлении, у которого в подчинении никого, и отвечает он только за ручку и рабочий чемодан.

Что по-моему надо? Драться за самостоятельность, за объединение всех подразделений, связанных с эксплуатацией и применением судов, под одним началом, под началом Командира нашего комплекса! Л советчиков много, пенки снимают все, а шишки только нам, в основном В Г.

14.01.69 г.

Сегодня пошел «Союз–4» с Шаталовым В. А. Кто следующий?

Получил РДО, что после работы по этому объекту пойдем на «Зонд», лететь придется на всех парусах. Так что в Питере в лучшем случае будем не раньше 15 февраля. А устали все здорово.

Трудно объяснить в двух словах усталость длительного рейса. Усталость длительного ожидания и неопределенность вызывают духовное преступление. Трудно человеку заставить себя заняться чем-то конкретным, если это не подстегивается завтрашним днем. Это видно на всех: и на старых и на молодых. В общем-то все закономерно… На Земле человек запросто находит смену занятий, обстановки и возможность встряхнуться. В океане — в длительном рейсе это все сложней, причем все проблемы видятся в увеличенном виде. Ограниченное пространство, ограниченный круг лиц, невозможность не встретиться с неприятным для тебя человеком, повторяющиеся байки, однообразие пейзажа за бортом… Безусловно, рейс больше шести месяцев — это уже не нормально, для среднего человека это уже сверхтяжело. И главное — неопределенность и извечный изматывающий вопрос: сколько, сколько еще! Нам, экспедиции, по сравнению с экипажем легче: это наша работа, это ради нашей работы рейс, и успех, в первую очередь, зависит от нас. Ответственность? Да! Чем она выше, тем выше человек. Но ответственность — это не нечто, налагаемое только производственными обязанностями. Все гораздо глубже. У Экзюпери есть такие слова: «Быть человеком — это чувствовать свою ответственность. Гордиться каждой победой, одержанной товарищами. Сознавать, что кладя свой кирпич, и ты помогаешь строить мир…». Да!.. Еще пара месяцев и можно переквалифицироваться в…

философы. Сказывается, сказывается длительность рейса, недаром к году подбираемся.

15.01.69 г. Ночь — 3 часа.

Эту ночь спать не придется, так теперь уж, наверное, до 18-го. Дали готовность на 16 виток. Целеуказания дали открытым текстом (без предупреждения), не понятно, что за время — скорей всего это на 17 виток. Похоже на то. На всякий случай пересчитал, наметил курс судна (115 градусов). Через 15 минут должна пройти готовность 2 часа. Парней не бужу. Не спят два Сереги: Прусаков и Титов. Дуются в поддавки в 6-ом Посту, «Бамбуки» включены. Они же (два Сергея) подготавливали телеграммы ОТИ.

19.01.69 г.

Ну вот и отработали по «Союзам». 17-го посадили «Союз–4». Садился на нашем, 48 витке. 18.01 — «Союз–5», работал «Моржовец». Нашу работу оценили на «хорошо». Был казус — основную команду мы задержали, т. к. два дешифровщика дали разнос время прохождения. Оперативно разобрались: Сычев выдал правильно, ошибся Тусеев. Но время было упущено. 18.01 по «Союз–5» борт у нас работал, но виток не стал посадочным.

Сейчас идем полным ходом в точку 12°20′ ю. ш., 07°00′ з. д., успеваем только-только, завтра работа. Целеуказания плохие: максимальный угол места 5,4°, минимальная дальность (на параметре) — 1100 км.

Эти дни спал урывками, работали ночами, похудел, под глазами мешки (после поддачи такого не было), болят почки. Ну ничего, еще день-два.

После рейса. Из дневника

9.05.69 г.

Так ведь тогда и не дописал. А теперь на Земле времени гораздо меньше и еще: суета, суета, суета.

Уже три месяца, как на земле, а кажется уже вечность прошла и море, вроде бы, забыто.

Прошли бурные встречи и все прочес, связанное с приходом. Опять наехала уйма встречающих — кому надо и кому не надо. Сколько было в этот раз? Десять человек только официально — комиссия, а сколько приходило — ухолило.

Выпито: ящик рома, ящик «Шивальера», пол ящика «Наполеона», плюс спиртяга. Людка опять бедолага только сидела в спальне, благо Пижон ее быстро признал, а выхолила, чтобы убрать посуду и вывезти мусор. А что бы было, если бы не было ее? Бр-бр!!! Пижон после швартовки был в шоке: столько незнакомых людей. Я его закрыл в ванной на период работы комиссии КПП и таможни, т. к. был он незаконнорожденный, да к тому же на него, естественно, никаких документов не было, ибо он рожден был в море. Цапнул за штанину таможенника, когда тот пошел помыть руки, прежде чем выпить-закусить. Потом негостеприимно встретил Людмилу, не хотел се пускать в спальную, еле уговорил познакомиться. Потом он за ней бегал хвостиком, особенно, когда подвалила толпа. Через три дня после прихода попрощался с ним — Татьяна (цыганка «Невельская») списывалась на берег и приютила его у себя.

Сейчас готовлю «Невель» к рейсу. Начальником идет новенький, мужик в годах, Жарков Н. С., друг Масенкова по ИП-у. Должность-то теперь у нас подполковничья, так что он уже получил подполковника. Характеристика Леоныча: «Технику, которая стоит на судах, конечно, не знает, но организатор хороший…». Да-а-а… организаторов у нас много и своих, но мы почему-то из своих все-таки двигаем тех, кто знает и технику. А чем Володька Бонах хуже? По части техники, конечно, слабей некоторых своих однокашников, но как организатор… К тому же уже отмолотил два рейса, единственный из того набора «академиков» прошел школу ходовых испытаний, а это ой как немало.

…Итак в рейс идет «Невель». Заместителем НЭ удалось протолкнуть Щегла. Ну в отношении техники Анатоль не слабак, так что в этом смысле «Невель» должен потянуть неплохо. Насколько я понял, Жарков, где не надо, упрям, упрям по мелочам. Но, думаю, Анатоль поставит себя правильно.

Третьим офицером идет Е. Г. Агапов. Парень не глупый, очень не глупый… но… Прошел школу Алика, однако Алик, в силу сложившейся в 1-м рейсе на «Морже» обстановки не захотел из Женьки выбить его выпирающей самонадеянности, снисходительного отношения к своим сокурсникам, его умения в разговоре ввернуть этак мило не очень лестную характеристику даже своему сотоварищу… Как бы Толяна он не сломал. Правда, при разговоре тет-а-тет (нас было трос), я об этом Женьку предупредил, на что Щегол залихватски ответил: «Ну, Боб, это чересчур, мы же свои.» Я ответил: «Дай Бог!».

Мастером идет Георгий Васильевич. Конечно, очень жаль расставаться со своим коллективом, каптаном, с которым работалось не только легко, но и приятно, но…

…Кручусь здесь, как белка в колесе. Влетел на партийную орбиту — стал заместителем секретаря парткома. Илья Поздняков — секретарь, но он то в командировке, то в отпуске, так что крутиться приходится мне. Илюха сказал: «зачтется. Работа не благодарная. Но, как сказали мне опытные люди, на этой работе покрутиться полезно, т. к. эту кухню очень даже полезно познать.» Ну раз надо, тем более полезно, тогда…

Завтра иду в Московский Радиотехнический техникум отбирать выпускников, дают десять человек. 28 мая надо быть в Рязани. Когда 7–9 мая ездил на 10-летие выпуска декан ФТА обещал 4–5 человек из выпуска дать.

Свой «кергеленский вариант» работы антенн оформил рацухой. Ученые мужи сказали, что на заявку не тянет, хотел и их подключить, т. к. сам в этом деле (оформлении) не волоку. (Но потом узнал, что «ученые мужи» из Болшево оформили заявку, использовав наш рейсовый отчет, где Жегалкин В. С. очень подробно изложил этот материал).

Вместе с С. Прусаковым, поскольку мы на перекуре, готовим к выходу в рейс «Невель» и «Моржовец». 3 июня собираем экспедиции в Москве, на 5 июня наметили отъезд в Ленинград, отход судов назначен на 10 июня. Забот в связи с этим, конечно, много, но с Серегой в тандеме работать легко — одна школа, тем более он не комплексует, что меня назначили старшим, хотя он уже тоже НЭ.

Побыл здесь, на Земле, и в отношении многого «интима» стал в курсе дела.

Оказывается, когда на «Селенах» должность НЭ сделали подполковничьей, Виталий не очень был настроен утверждать в этой должности меня, — довод: еще молодой, капитан, а другие перехаживают. Хотел перекинуть в штат «Долинска», но работать, конечно, на «Селенах». Алексей Семенович Гнидкин, якобы, стал в упор (?!?!). Об этом мне поведал Алик, потом, хотя и жался сначала (откуда я знаю), раскололся Петя Савкин.

Алик не очень в фаворе. Безусловно, он авторитетен, но начальство его не очень жалует. Ну с этим в общем-то понятно: в 32103 любят раболепствующих. Но почему его недолюбливает А.С.? Это неоднократно проскальзывало у него в беседах со мной, особенно в приватных, когда он возглавлял Инспекцию судов в океане. Алик полагает, что из-за Балтийска. Но ведь я ему (А.С.) тогда подробно, в деталях поведал о тех событиях, даже показал дневник. Не понятно!?

Находясь на перекуре, поближе узнал людей. Я ведь человек пришлый, хотя и прошел ПТК, но здесь к этому периоду жизни судов почему-то относятся пренебрежительно, как будто его и не было, а жизнь кораблей началась только в 1963 году. Когда я завожу речь об опыте и традициях НТК, это вызывает какую-то — непонятную реакцию даже раздражение. Почему???

(P. S. Даже сейчас почему-то период ПТК некоторыми нашими ветеранами ОМКИК отторгается.)

Итак о людях, с которыми я здесь вплотную столкнулся. О «селеновцах» не пишу, я их достаточно хорошо узнал в непосредственной работе в море. Все «академики», пришедшие в 1967 году, на уровне. Большинство пришедших с ИП-ов — впечатление такое, что их отбирали по принципу: «на тебе Боже, что нам не гоже». (Прошу учесть читающих эти строки, что это я писал 30 лет назад, по свежим впечатлениям, не пропустив все через призму опыта. О многом сейчас и я думаю по другому, и оценки другие. Но, чтобы представить то время, такой субъективизм, по-моему, нужен. Так что, если кого-то покоробят мои строки, заранее прошу простить).

С Вадиком Пономаревым я плотно сталкивался в океане. Мне он симпатичен. Может быть излишне прямолинеен, но, безусловно, порядочен. Энергия так и прет из него. Сумел сработаться с таким капитаном, как Лев Шумилин — это не каждому дано, если он не начальник комплекса.

Никифоров Володя — мало с ним сталкивался и здесь, поэтому четко представить его не могу. А.С. его ценит (возможно из-за бабушки, старой большевички — так по крайней мере «сарафанное радио» вещает). Командир, у меня сложилось такое впечатление, относится к нему несколько пренебрежительно, вполне возможно здесь руку приложил Лев, а они с В.Г добротно дружат.

Шумилин Лев Александрович (Светлая память тебе. Лева. Помню тебя только по-доброму, Кэп, ну а что здесь написано, нисколько не унижает тебя, ни как Человека, ни как Морячилу — кстати это твое выражение — ни как Капитана — Высокого Профессионального уровня).

Рейс на «Долинске» (1963 г.) вспоминается ярко. Отличные ребята в экспедиции и экипаже. Жили дружно. Портило все — вечные схватки нашего НЭ с Мастером. В большей мере, конечно, был виноват наш шэф. Он и внутри экспедиции умело и садистски создавал периодически нервозную обстановку. Я еще тогда, будучи ЗНЭ, для себя решил, что, если когда-нибудь придется идти в рейс в роли НЭ, никогда не должен делать того, что выделывал он, даже в этом случае я буду не плохим начальником. Однако, у Льва тоже характер был не подарок! Пожалуй с ним в рейсе многим было нелегко. У него чрезмерно развито «Я», везде он должен быть первым. Помню, устроили соревнования по стрельбе. Я отказался, т. к. стрелял лучше своего шефа, а он был крайне самолюбив, и Вовка Заболоцкий с Валеркой Романовым — начальником радиостанции (наша компашка) посоветовали мне не высовываться — от греха подальше, т. к. Вася проигрыша не переживет, а потом всю злость сорвет на экспедиции — придумает какую-нибудь техучебу в кунгах в трюме, а проводить заставит меня, сам же будет наведываться для контроля. Он стрелял неплохо и, судя по тренировкам, должен был всех обставить. (Лева — хитрован на пристрелке, как потом оказалось, подставился). Зачет в соревнованиях шел личный и командный, команда из пяти человек (в экспедиции 9 человек). Отказ я мотивировал тем, что эти дни пришлось сидеть плотно с шифрблокнотами (действительно было много шифровок в связи с предстоящей после прихода передачей судна из НИИ–4), поэтому болят глаза. Командный зачет мы выиграли, но в личном Лев обшлепал Васю. Лев ликовал, чуть не выпрыгивая из трюма, Вася же был чернее тучи. Реванш надо было брать, но как — он не знал. Потом ему в башку пришла бешенная идея, хотя она для него, наверное, стоила большой внутренней борьбы, но для меня была очень неожиданной. Он заявил примерно следующее: «Я — коллективист по натуре, меня больше радует наша командная победа. Я поздравляю с победой капитана (именно так, а не по имени-отчеству, как было принято), но все-таки, чтобы выявить действительно сильнейшего, я предлагаю сделать супер — турнир между победителем и моим замом, который не участвовал, т. к. перетрудил глаза, но сегодня ночью у него работы было не очень много, так что он вполне способен посоревноваться, если, конечно, победитель не возражает и не боится потерять лавры победителя». Лев не возражал. Я стал отнекиваться, тогда Вася: «А я приказываю!». Ух, гад, думаю: назло подставлюсь, тем более со Львом у меня были всегда нормальные отношения, так что эта победа мне до лампочки… Так бы оно и было, наверное, если бы не Лев, не его пренебрежительная фразочка примерно такого содержания: «В общем-то я смысла особого не вижу в этом турнире, Боря все равно продует, а зачем экспедиции еще и это, да и Бориса я понимаю…». Что-то было еще с подначкой, что Лева умел великолепно делать. Ну я взвился и дал согласие. Развесили мишени. Мне дали три пристрелочных выстрела. Лев настоял, чтобы стрелять, параллельно, но он, как победитель, имеет право выбора очередности. Я стрелял первым, выстрелов 10. Шли очко в очко, финиш-счет разный. Я предложил ничью,

Лев категорически заартачился. Теперь я стрелял вторым. Пять выстрелов шли в притык, потом я слегка обходил его, но Лев последнюю пулю всадил в десятку, а уже покачивало, девяток-то у нас было мало, а мне для победы нужна была девятка. Мандраж, все орут, несколько раз прицеливался… и стрельнул… побежали к мишеням — девятка есть! Лев побагровел, усы встали торчком — первые признаки гнева, но потом взял себя в руки, пожал мне руку, обнял и шепнул: «Сегодня обмоем проигрыш этого з…», а громко, для всех: «молодец!». Вот такие дела — в этом эпизоде весь Лев. А вообще он был грамотнейший судоводитель, начитанный человек, очень любил музыку, сам неплохо играл на аккордеоне, но… вот матом крыл на швартовках… Песня!!!

Боцмана Лева недолюбливал. Идет швартовка. Какой-то затык. Лева: «Боцман, что у тебя мыши в руках е… я?». Тот в ответ что-то оправдательное бормочет. Кэп: «Боцман, чтоб у тебя х… на лбу вырос!» и т. д. и т. п. Как-то, после швартовки в Кейптауне, а мы заходили туда несколько раз, я сказал Льву, мол, что ты лаешься как сапожник, ведь на причале и русские бывают, когда заходят советские суда (не очень часто), на что он очень удивился (что он лается): «Да не может быть!». Действительно, в повседневной жизни для его лексики ненормативность была не характерна. И вот при очередной швартовке я решил его записать на магнитофон, что и проделал, хотя с техническими средствами того времени это было сделать незаметно не так просто. Протянутые еще до подхода через мостик провода я объяснил элементарно: записываю музычку с приемника радиорубки на свой маг в каюте, т. к. Валеркин не чисто пишет, а свое верчение на мостике тем, что что-то не контачит, а на самом деле мне нужно было регулировать постоянно направление микрофона на Леву, который при швартовке мотался с крыла на крыло по мостику.

После захода, после ухода властей мы традиционно собрались у него в каюте (он, старпом, помполит, стармех, ШРМ, НЭ и я). После первой-второй рюмах Лев спросил: «Ну что, что-нибудь новенькое записал?» Ответил утвердительно и пошел в свою каюту за магом. Никто из присутствующих, кроме Валерки — моем ассистенте, конечно, о моей «подлянке» не знал. В начале пленки шли действительно приличные блюзы, которые Лев очень обожая. Лева восторженно показал мне большой палец, бросил Валерке: перепиши, потом всем: «под эту музычку не грех по-единой», и стал разливать. Но тут пошли «перлы», рука его и он сам замерли, Лев удивленно уставился на маг, потом на меня, резко спросил: «Что это?». Помпа, наш милый Гросс-фатер, этак ехидно: «Не что, а кто. Ты это, ты, Левушка!» Все грохнули, Лев сначала побагровел (я на всякий случай стал сползать под стол), а потом Лева заржал, аки жеребец, сквозь приступы ржанья изрек: «стервец», дал не очень слегка мне по шее, потом приобнял, похлопал по… и сказал: «Давайте выпьем за этого гаденыша». (Конечно, и в книге Памяти, и в Истории, если мы ее осилим, Капитан Шумилин должен занять достойное место. Ну а далее я продолжаю свои выдержки из моего дневника за 1969 год.)

Валентин Феоктистов. С ним я встречался в морс. Моряк по образованию и призванию. Коллектив у него всегда дружный. Все ребята отзываются о нем только в превосходных тонах. Немногословен. Не суетится по мелочам, в этом я убедился, когда еще в 63-м передавал ему КП.

С Дулиным Ю. я познакомился еще при передаче судов в Одессе. Вее бы ничего, но эта привычка его «надувать щеки», нудно поучать. Не очень-то коммуникабелен. А так — мужик, как мужик.

В Петю Савкина не влюбиться просто нельзя. Работяга, но безалаберен до невозможности. Симпатяга! Начальство к нему относится пренебрежительно снисходительно, а воз-то он тянет ого-го какой при нашем-то бардаке (!!!). К его задерганности: собирается Петя в ЦК вести бумаги на продление виз, смотрю сверху лежит анкета на какого-то Самойлова Б. А., а фото незнакомого мужика. Спрашиваю: «Петя, у меня что тезка появился?». Петя чертыхнулся: «То-то вот смотрю и никак не пойму, что-то не то, а что?»

23.06.69 г.

6 июня приехали с Сергеем в Ленинград. Первым ушел в ночь с 10 на 11 июня «Моржовец». Выход «Невеля» несколько откладывается.

Экспедиция «Невеля» в сборе. Не идут в рейс Перепелица, Сычев, Бобков, Тамарин, Струнин. Дали перерыв, пойдут на «Ристне» и «Кегострове».

Потрясающая встреча была с Пижоном. Татьяна, которая взяла его с собой, тоже уходит в рейс с Пижоном, но теперь он идет законно, официально оформленный с паспортом. Пришел на судно, узнал, что Пижон уже на борту, позвал его, потом свистнул. Откуда он вылетел, не заметил, здоровый стал, чуть не свалил меня, скулит, облизывает меня, покусывает, ворчит: «Где ты был?»

«Невель» отошел от причала 15 июня в 15 часов 50 минут, дав Ленинграду и остающимся на пирсе прощальные гудки. Грустно! «Невель» уходит, а я остаюсь. Ушел костяк экспедиции, все такие родные, к которым я прирос. В 67ом они пришли сосунками, а сейчас это солидные парни.

Когда «Невель» отходил от причала, все столпились на правом борту у экспедиционной надстройки, Пижон рвался за борт, скулил, но Татьяна крепко держала его за ошейник, а то и сиганул бы на причал.

Наши парни кучно стояли у моей каюты, руки приветственно подняты, потом… дружное скандирование: «Са-мой-лов, Са-мой-лов». Этого я не ожидал. Сергей потом сказал, что я побледнел. Не знаю, так или нет, но расплакаться я был готов. Ночью, в «Стреле», возвращаясь в Москву, мы с Сергеем долго не спали, вспоминали наш «Невель».

Очевидно, я долго буду помнить «Невель». Сам пошел НЭ впервые. Пришли молодые солдатики-пацаны. Офицеры тоже не нюхали моря, кроме Ивана. Многого я сам не знал, все делалось на ощупь, было много ошибок. С пацанами порой было легче, чем с офицерами-академиками. Трудно было изжить пренебрежительное отношение к экспедиции со стороны экипажа. Много было стычек. Всегда буду помнить добрым словом старпома Олега Лянного, который мне, экспедиции здорово помог. Однажды, довольно г…й, электромеханик бросил Олегу: «Чиф, складывается впечатление, что Вы по — совместительству являетесь атташе при экспедиции…». Олег отреагировал, как всегда мгновенно: «Во-первых, ты м…к, во-вторых, запомни раз и па всегда: мы не зафрахтованное торговое судно, а судно, взятое в аренду для совершения экспедиционных рейсов, для каких целей ты знаешь, а это не игрушки. То, что ребята пока, как кутята, но ты и сам еще салага, ты еще поспорь с НЭ, он тебе опять нос утрет, как утер на ходовых, когда ты пытался ему лапшу на уши вешать насчет скачков напряжения, не забыл? Ну то-то. Я об этом разговоре забыл, но, если не прекратишь гундосить…». Спасибо, Олег.

…Сергея утверждают на «Ристну». Прежнего НЭ Козлова сняли за развал работы. На Парткоме, где разбирали его «подвиги», Илья правильно сказал: «Козлов, вы так ничего и не поняли; вы так и остались на уровне начальника станции». С Сергеем идут невельцы Сычев, Тамарин и Струнин.

…Почему-то мне врезалась одна фраза Толика Масленикова, сказанная им торжественно жене перед уходом в рейс: «Роза Ивановна! (Он всегда ее так зовет) ты знаешь куда я иду: прославить Родину и рассчитаться с долгами. А ты должна крепить Оборону!». Р.И. отреагировала мгновенно: «Что, Толик, еще одного пацана тебе к приходу родить?». В ответ он поперхнулся и судорожно замахал руками. (Из рассказа Щеглова).

24.06.69 г.

Иду в отпуск с 30 июня, в ночь с 28 на 29 с Катериной выезжаем в родную Новомихайловку под Туапсе, Люда выедет 10 июля.

Володька Бонах идет замом на «Долинске» с Колей Ремневым. Начальником он на «Ристну» не прорвался, сам виноват, я ему дураку сколько раз говорил: «Изучай матчасть.»

13.08.69 г.

Вчера вернулся из отпуска. Вначале были в Новомихайловке и Туапсе, потом махнули в Одессу. Галку не застали дома, оставили записку и уехали к Романычу (Тамарину). Встретили нас очень мило. Потом за ламп приехала Галка (Земцова Галина Александровна). Ее мама Ефимовна нас обкормила, Галка задолбала культурной программой: театры, музеи, кино, экскурсии. Я сачковал, проводя больше времени с Ефимовной, которая чем только меня не потчивала, в результате я со скрипом стал влезать в брюки. А сколько воспоминаний о «Краснодаре»!!! Галка отмолотила три первых рейса на «Краснодаре».

29.08.69 г.

Вот и разлетаются мои «Невельцы». 1 сентября уходит на «Ристне» Серега, с ним уходят Сычев, Бобков, Струнин, Тамарин. Мог бы пацанов придержать для себя, но Серж идет НЭ первый раз — ему надо. Так что ему будет маленько полегче — все-таки костяк свой. Остался Серега Перепелица — упертый хохол, захотел идти только со мной.

Меня планируют на «Кег», М. Власов по плану перемещения идет начальником отдела на «Большие». К тому же решили, что пора «Кег» выводить из загона, А.С. считает, что мне это по плечу. Пора подбирать команду. Уже есть Журин, Перепелица, надо отвоевать В. Заболоцкого, есть еще В. Дубков — его тоже надо хапнуть.

1.09.69 г.

Катерина пошла в 3-й класс. Во жизнь!.. Первый раз свою дочь 1 сентября провожаю в школу. Для меня все необычно: торжественное построение, их класс в пионерской форме, но без галстуков, т. к. их еще будут принимать в пионеры, поэтому пока с октябрятскими значками.

Завтра на службу. Сразу надо вплотную запяться подготовкой к рейсу. В первую очередь надо поиметь всю информацию по «Кегу», изучить кадры, постараться не дать всунуть некоторых (слушок идет по поводу Деришева и Матюшина) и, самое главное, не закрутиться в текучке и мелочевке.

10.11.69 г.

Много воды утекло за это время. 27 октября был приказ о присвоении мне майора. Это известие в Питер, где я был на «Кеге» по вопросу ремонтных работ, привез мне. Олег Бурдейный. Конечно, недурственно обмыли, при сем присутствовали еще Вадим Шамшин, еще мужики с Балтсудопроекта, Вась. Вась., кто-то из приемки.

Олег с В.В. приехали на спуск «Гагарина». 30 октября на Балтийском заводе состоялся тожественный спуск. В.В. включил меня в состав официальной делегации. Бандура солидная! Да… Наш Флот растет!

…5 ноября хорошо посидели в «Хрустальном» по случаю моего майорского звания. Илья опять затеял разговор о переходе к нему замом на «АСК». Пустой разговор, тем более я полным ходом готовлюсь идти на «Кеге». Это мне ближе.

Кроме перечисленных выше, из знакомых идет Валя Ильинский, мой собрат еще по «Краснодару». Мишина перекидывают на «Бежицу» начальником, т. к. В. Феоктистов уходит замом по связи на «АСК». Идут двое новеньких выпускников: Демин из Дзержинки и Голованенко из Можайки. Вопрос с замом будет решаться завтра. Просил Леоныча, чтобы он помог протолкнуть Журима.

18.12.69 г.

С 27 ноября по 10 декабря сидел в Питере: ремонт связных средств и облет МА–9 МК. Вот и застрял из-за облета.

5 декабря начали летать — никакого эффекта. I Привезли вечером борт, а он оказался не исправен. Возились, возились, а в итоге поставили им свой «свисток» вместо их антенны. Ио с 6 по 8 декабря не было погоды из-за низкой облачности. 9-го отработали, 10-го написали акты, вечером выехал домой.

…Окончательно испортил отношения с руководством и некоторыми членами лаборатории — СКЛ. На нашем отчетном партсобрании, (кажется, 25.11) в своем выступлении сказал, что все эти отделы, лаборатории, которые курируют нас, практически никакой ответственности не несут. И сейчас эта многоступенчатость является мощным тормозом при решении вопросов нормальной эксплуатации судов. Уже сейчас аппаратура наших кораблей работает на износ, и мы можем оказаться в плачевном положении «тихоокеанцев». Все, что связано с эксплуатацией, должно быть сконцентрировано в одном подразделении, в одной службе, которая должна подчиняться нашему командованию.

Лаборатория страшно обиделась, меня занесли в «черный список», т. е. меня следует наказать… Облет в Ленинграде от СКЛ организовывал В. Бердников. Вдруг заявляет, что Журавлев В. (начальник СКЛ) приказал ему провести на «Кегострове» проверку хранения аппаратуры и состояния, учета и хранения ЗИП. Я ответил: «Странно: «Кегостров» по приходу проверялся, «Моржовец» нет, но проверить почему-то решили «Кегостров», это почему же? Разрешить проверку я не имею права, т. к. официально «Кегостров» я еще не принимал.» Позвонил в Москву, Леоныч сказал, что добро на эту проверку не дает, перед ними этот вопрос не ставился. Бердников тоже стал звонить в Москву. Журавлев заявил, что он лично будет проверять «Кегостров» по приходу из рейса. (Объявление войны?). И почти сразу приходит телеграмма за подписью НШ Афанасьева: «Самойлову. Допустить Бердникова проверке хранения аппаратуры и состояния учета ЗИП». Володя закрутился, работа-то большая, а я ему сказал, что допущу под расписку о приемке всех помещений на ответственное хранение, но дальше все делай сам, как знаешь и как можешь, а я сразу после облета убываю в Москву. Позвонил в Москву, Виталий приказал не допускать, т. к. эта телеграмма с ним не согласована… Эти страсти дошли до Сербина. По моему приезду в обеденный перерыв в столовой Сева заявил, что я мальчишка т. д. Затем спросил: «И меня бы не допустил?» Ответил: «Конечно, бы не допустил.» Сева: «Я бы поставил тебя по стойке смирно.» Ответил: «Тогда я бы просто приказал не допускать Вас на борт.» Повернулся и ушел. Бердников все это прокомментировал так: «У нас (у кого это?) все НЭ как люди, а вот Москалец и Самойлов выпендриваются, им больше всех надо».

…6 января уезжаем в Питер, 14–15-го намечен выход в рейс. Замом идет Журин. В экспедиции 28 человек — еле выцарапал.

Об этом, IV экспедиционном рейсе НИС «Кегостров» не пишу. Во-первых, пока нет времени, да ничего необычного, с моей точки зрения, в нем не было. Рейс, как рейс, с обычными радостями и печалями. Ярким пятном этого рейса были заходы в Дакар. Конечно, к его хронике впоследствии надо бы вернуться. По это потом.

Трагический полет

НИС «Кегостров». V Экспедиционный рейс. 1971 год.

Почему я включил в свои эти первые записки именно этот рейс? Он был почти самый короткий, но он был насыщен такими событиями, которыми не может похвастаться и II — самый длительный мой рейс.

Из дневника

18 февраля вышли в рейс. В 15.00 Комиссия КПП на борту, в 17.30 отдали концы и двинулись на рейд Балтийска, куда прибыли 21 февраля в 04.00. В 17.00 прибыла Комиссия КПП — открыли границу. А на кой черт закрывали? Сняли с борта техника Быкова В, который о своем нежелании продолжать рейс заявил только Иванкину Б. Г. и только 20 февраля. Причина — семейные неурядицы(?!?). Этот вопрос, очевидно, можно было решить загодя, и мы бы не оказались недоукомплектованными, а то и так народу только-только.

В Балтийске должны пройти контрольно-измерительные работы по СБР. Тянут, обещают только на 24.02. Безобразие! — каждый раз эти затяжки, а потом рвешь в точку, задрав штаны, скомкав заход в порт, с первых дней взвинтив команду, особенно экипаж. Нет, надо ставить вопрос о проведении этих работ до выхода в рейс на Ждановском заводе.

В экипаже идет много старых, т. е. тех, кто ходил в прошлый рейс: старпом, ас эфира — начальник радиостанции Василевский Михаил Михайлович («Мишаня»), специалисты экстра-класса, неразлучные друзья с Мореходки моторист Гена Васильев и электрик Валера Михличенко, да и много других неплохих мужиков идет в экипаже, — а это очень здорово. Капитаном идет Фечин Фридрих Федорович («три Ф»), 1934 года рождения, капитан с 1969 года, «Кегостров» — это его первое закрепленное за ним судно. С ним работать легко. Те вопросы, которые в прошлом рейсе решались со скрипом, с тягомотиной, то сейчас гораздо проще. Тогда причина всех неурядиц была именно в капитане Вениамине Семеновиче, который во всем искал некий подтекст и ущемление своих капитанских прав. Совершенно другим стал 1-й помощник капитана Василий Иванович Петров. Ожил мужик.

19 апреля проведен запуск орбитальной научной станции «Салют». 23 апреля в 2 часа 54 минуты стартовал КК «Союз–10» с космонавтами на борту: Шаталов В. А., Елисеев А. С. и Рукавишников Н. Н. с целью (из Сообщения ТАСС):

— проведения совместных экспериментов со станцией «Салют»;

— комплексной проверки усовершенствованных бортовых систем корабля;

— дальнейшей отработки ручной и автоматической систем управления, ориентации и стабилизации корабля в различных режимах полета; —

— проведения медико-биологических исследований по изучению влияния факторов космического полета на человеческий организм.

Рассчитывали, что дней двадцать будем болтаться в ожидании посадки, ведь «Союз–9» летал более 17 суток. С точки, конечно, не отпустят, зато вот уж нарыбачимся, но…

Из Сообщения ТАСС

…«24.04 в 4 часа 47 минут «Союз–10» был состыкован со станцией «Салют»…Полет космической системы «станция-корабль» в состыкованном состоянии продолжался 5 часов 30 минут…После выполнения намеченных экспериментов (?) экипаж произвел расстыковку и отвод корабля «Союз–10» от станции…После выполнения намеченной программы экспериментов были проведены операции по подготовке спуска корабля «Союз–10» на Землю».

Вот и нарыбачились. Что-то быстро ребята выполнили Программу! Что-то непонятно! 24.04 дали из Центра готовиться к работе по посадке на основном витке. 25.04 в 01 час 59 минут нормально отработали, выдали ОТЛ, оценка нашей работы «Отлично». А что дальше?

В период подготовки к работе произошел «большой эпилептический припадок» у Галкина. Было уже после

23.00, ребята 7-й и 8-й связных лабораторий отрабатывали БПЧ, к ним зашел Галкин и грохнулся. Ребята не растерялись, прижали его к палубе, разжали рот, вставили между зубов ручку отвертки, вызвали доктора и меня. Все обошлось, но всю ночь проваландались. Потом выяснили, что этим заболеванием он страдает давно, нашли кучу препаратов против этой бяки у него в загашнике, которыми его снабдила подруга его матери — врач Боткинской клиники (рядом с Бегами), где он сюит на учете и где, кстати, он проходил медкомиссию. Его мать работает машинисткой где-то в наших «верхних» структурах. Прочитал по этому поводу БСЭ. Да-а-а!!! Сообщил в Центр, но от этого не легче. Поставили за ним негласный надзор, т. к. он хроник, и с ним такой припадок может случиться в любой момент и в самом неподходящем месте.

Отпраздновали 1 Мая. Праздничный стол накрыли на верхней палубе экспедиционной надстройки, выдали по бутылке сухого вина, был неплохой концерт. Все прошло нормально…А ночью ЧП, неприятное, такого в нашей практике не слышал: одного из наших техников наши парни застукали в его постельке с поваренком. Ребята подняли хай, с техником истерика, заявления, что ничего не было. Всю ночь, весь день разбирались. Б. Г. Иванкин бразды расследования взял в свои руки. Определяем «кадра» в изолятор. Его и Галкина надо списывать, отправлять в Союз, сообщаю в Центр. Дают заход в Пуэнт-Нуар, потом переигрывают, следует команда идти на встречу с «Моржовцом», забрать там больного начлаба X. и следовать в Средиземное море к «Ристне», сдать им всех больных.

9 мая встречаемся с «Моржовцом», забираем клиента: он «чокнулся», пытался покончить с собой, резал горло. Помещаем его в изолятор под усиленную круглосуточную охрану (один командир и один техник). Своего «техника» перевожу в каюту, но опять-таки с негласной охраной по настоянию Иванкина. Галкина тоже надо отслеживать, и он меня больше беспокоит. По мнению доктора «технику» лучше работать, быть на людях, чем сидеть в изоляции. Работы полно, а у меня треть экспедиции на охране. Принимаю решение: допустить «техника» к работе, охрану снять, в результате визг и проклятия Иванкина. Долго с этим «техником» беседовал. При прохождении Гибралтара Б. Г. опять настаивал на его изоляции, но я не пошел на это. (Потом уже, спустя годы, получал от этого парня письма, в которых он благодарил меня, все у него в жизни нормально: любимая и любящая жена, двое детей и т. д.).

С «Ристной» встречу отменили, дали команду следовать в Одессу. 24 мая ночью встали на рейд Одессы. Вечером на подходе звонил домой, трубку взяла Катерина и в обычной своей лаконичной манере ответила: «Да все нормально, что ты там волнуешься, мама пошла гулять». А Людмила вот-вот должна родить. Утром, уже 24-го, перед тем как закрыть связь, Мишаня просит девчат с «Москва-Радио» связаться с моей квартирой, те успокоили: телефон не отвечает, наверное, ушла гулять. Соединили с нашей доброй знакомой Зоей Павловной, она ответила: «Да все нормально, вечером виделись, рожать пока не собирается». Не прошло и нескольких минут, работаем только на прием, приходит шифровка, в абзаце которой Начальник КП Жека Агапов поздравляет меня с рождением дочери. Мишаня обнахалился, выдал РДО мне домой с поздравлениями. Мишаня такой, его знают в эфире все за его суперскую работу, а потому мелкие грешки прощают.

25 мая сдали начлаба с «Моржа», «техника» с поваренком и Галкина. Приезжал Вадим Пономарев, с ним наш новый Док — Кузнецов Игорь Васильевич.

В Одессе топлива не дали, получил команду следовать в Варну для проведения необходимого ремонта, пополнения запасов топлива, воды и продовольствия и отдыха команды, после чего следовать в Атлантику.

Теперь пора пояснить, почему рассказу об этом рейсе я дал такое название. На это меня натолкнула статья в газете «Калининградская правда» (г. Королев), № 162 (15254) от 13 октября 1998 года, написанная Пацаевой Верой Александровной и озаглавленная ею «Трагический полет».

Из предисловия к этой статье

В истории отечественной космонавтики есть драматичные и загадочные страницы. В частности, все что связано с созданием первой орбитальной станции «Салют», несостоявшейся стыковкой корабля «Союз–10» (Прим. авт. А ведь в то время сообщали, что корабль и станция были в состыкованном состоянии 5 часов 30 минут?), внезапной заменой основного экипажа «Союза–11», причины гибели космонавтов Г. Добровольского, В. Волкова и В. Пацаева 30 июня 1971 года — все это долгие годы было окружено тайной и молчанием. Лишь в начале 90-х годов был снят гриф секретности со многих материалов об этой катастрофе. Их изучением занялась и вдова погибшего космонавта Вера Александровна Пацаева. В результате был собран уникальный материал, который может составить целую книгу».

Вот и у меня все эти годы не все укладывалось в голове: как случилось, что в тот момент «Кегостров» оказался единственны судном на три посадочных витка.

Далее снова буду приводить выдержки из дневника, в который я тогда занес все радиограммы — указания из Центра и мои ответы Центру, которые (беспрецедентно для того времени) шли открытым текстом.

Из Сообщений ТАСС того периода

«…В соответствии с Программой… 6 июня 1971 года стартовал «Союз–11» п составе Добровольского Г. Т., Волкова В. Н. и Пацаева В. И…7 июня в 10.45 ИСК «Союз–11» успешно состыковался с научной станцией «Салют», экипаж «Союз–11» перешел в помещение научной станции…»

Из дневника

Все, вроде бы, идет нормально, ребята на «Салюте». По 27 июня получаю шифровку — указание срочно следовать на Север к островам Зеленого Мыса для работы по «Союз–11» при посадке на основном витке. «Бежица» за сутки до этого ушла в Лас-Пальмас.

Срочно дали полный ход.

Далее привожу радиограммы, которые сыпались на нас открытым текстом за подписью Кораблева (так фигурировал В. Г. Безбородов в открытой переписке), а Агаджанов вбухал указание, даже не прячась под псевдоним. Что-то там не то творилось в Центре, коли нас гоняли по Океану как гончих псов. Поэтому всю переписку привожу в первозданном виде, ничего не меняя ни в содержании, ни в хронологии.

27.06, 21.33 мск.

«Срочно следовать в точку с координатами 22° З.Д., 14 °C. Ш. Исх. 1142 — Кораблев».

Через 25 минут приходит шифровка.

27.06, 21.58 мск.

«Быть в указанной точке 30.06 в 00 часов 00 минут.

НР–88 — Безбородов».

Так что все-таки посадка? Но мы же не успеваем. У них что, крыша поехала? Сами считать не умеют?

27.06, 22.08 мск. (Через 10 минут после шифровки).

«Срочно доложите, когда полагаете прибыть в точку?

Исх. 1144 — Кораблев».

Ответ: «Указанную точку прибудем 10.07 в 10.00 мск. Самойлов».

28.06, 06.22 мск.

«Срочно сообщите, в какую точку сможете прибыть указанному времени?

НР. 1 — Кораблев».

Ответ: «30.06 к 00.00 мск. сможем прибыть в точку 08°10′ С.Ш., 17°43′ З. Д. Самойлов».

28.06, 09.32 мск.

«Координаты выдавать через 6 часов. НР. 3 — Кораблев».

28.06, 11.07 мск.

«Свои координаты сообщайте нам каждый час. НР.4 — Кораблев».

28.06, 13.22 мск.

«Срочно сообщите свою скорость. Посадка должна быть 30.06 в 01 час 38 минут. Эта точка основная. НР. 5 — Кораблев».

С капитаном произвели пересчет.

Ответ: «К 01 часу 38 мин. сможем быть в точке 08°43′ С.Ш. 18°09′ З. Д. Самойлов, Фечин».

Мы понимали, что происходит что-то сверхнештатное, но почему мы оказались одни? Вопросы, вопросы, вопросы!

Вынужден снова обратится к рассказу В. А. Пацаевой.

«Для меня очень важно понять причины аварии корабля «Союз–11» в ночь с 29 на 30 июня 1971 года. Официальная версия «разгерметизация во время спуска» ни о чем не говорит, позволяет каждому выдвигать свои версии и даже обвинять космонавтов в некомпетентности, неумении собраться и пр. Именно так недавно сказал бывший Главный конструктор корабля «Союз» академик В. П. Мишин в ТВ передаче «Старая квартира — 1971 год».

Помимо того, что грех обвинять людей, которые не в состоянии ответить на обвинение, это еще и попытка свалить всю ответственность на экипаж, тогда как причиной трагедии стало сочетание множества неблагоприятных обстоятельств. И в первую очередь — конструкции корабля. Испытателям это понятно, но их мнения почему-то не слышно. «Экипаж был обречен» — говорят они.

Так был ли у космонавтов шанс спастись? На этот вопрос я и пыталась ответить, собирая материал для книги.

Несколько лет я записывала воспоминания участников наземных работ с «Салютом», космонавтов, испытателей бортовых систем. Я работала в архиве с документами Госкомиссии, расследовавшей причину аварии. Беседовала с операторами, врачами, методистами. О плохой подготовке не было сказано ни слова! Экипаж был подготовлен не хуже (а может быть, и лучше) тех двух экипажей, что до него должны быть побывать на станции. (Прим. авт. Так все-таки экипаж «Союз–10» был на «Салюте»? В первоначальном варианте на «Союзе–11» должны были лететь А. Леонов, В. Кубасов и П. Колодин.) А вот по поводу неудачной конструкции системы жизнеобеспечения спускаемого аппарата, качества клапанов, плохой организации работ наземной службы управления и других неполадках — написано очень много в документах из архива».

(Р. S. Написано в архивах, а что опубликовано? Поэтому считаю себя просто обязанным хоть так опубликовать свои дневниковые записи).

Вернемся снова к дневниковым записям.

29.06, 10.20 мск.

«Сообщаю: Т вкл. ПР5 – 00 час. 25 мин.; СКДУ вкл — 01 час, 35 мин., 24 сек. НР–184 — Кораблев».

29.06–18.25 мск.

«Время 1-ой точки на виток 1161 – 00 час. 02 мин. Посадка на витке 1162. Так как у вас видимости нет, прошу выставить все антенны по «кергеленскому варианту», поиск вести по азимуту и по высоте, постарайтесь принять. НР–89. Кораблев».

Вот это да, вот это дела!

Вынужден снова вернуться к В. А. Пацаевой, т. к. то поганое настроение, которое было у нас тогда, без этого просто не понять.

«Двадцать семь лет — целая жизнь. Дети выросли. Внук старше, чем был сын, когда погиб Виктор.

Но почему же не забываются события той ночи? Ночи, когда на Землю должен был вернуться экипаж космонавтов — первых испытателей первой орбитальной станции «Салют»… Я пришла к началу ТВ сеанса связи с «Союз–11» в подмосковном КВЦ… Я записывала переговоры космонавтов с Землей, стараясь не пропустить ни одною слова.

Чувствовалось, что ребята очень устали. Трудно было закрыть люк в спускаемый аппарат… Руководители полета нервничали. Когда космонавты предложили еще на сутки продлить полет, они категорически отказались».

29.06–19.06 мск.

«Даю технологию на «Сигнал–3»: 1-й передатчик — f=20.008 мГц; 2-й передатчик — f=18,060 мГц. Режим ОТМ, регистрация на магнитофон и ондулятор. НР — 90. Кораблев».

Уля-ля! Видно дела плохи, коли хватаются за «Сигнал–3». (Ведь я тогда путем не знал, что мы одни)… Ондулятора у нас нет, по МАГу не привяжешься, да и ничего не увидишь. Журину с Саковичем приходит идея: попробовать записать на шлейфовый осциллограф лаборатории № 6 (СЕВ), тогда может получиться и привязка ко времени информации ОТИ. Сделали ведь! Ну и ХЛОПЧИКИ на «КЕГЕ»!!! Сообщил в Центр свой вариант, ответили: все что угодно, но примите и выдайте.

Далее началась игра на нервах. Не могу не привести выдержки из все той же статьи «Трагический полет».

«Под самый конец связи узнаю голос Виктора — «Янтаря-З»: «У меня в иллюминаторе появилась Земля. Ноль часов тридцать одна минута. Все идет нормально… До скорой встречи на Земле.

Умолкли голоса «Янтарей». Круглые настенные часы в нашей комнате показывали московское время — тридцать четыре минуты после полуночи. В час сорок семь очнется спуск кабины корабля с орбиты. До катастрофы оставалось немногим более часа.»

Ночь с 29 на 30 июня. Работа по витку 1161.

Объявил ГОТОВНОСТИ: 2 часа — 22.02 мск; 1 час — 23.02; 15 минут — 23.47; 05 минут — 23.57 мск Курс корабля — 125 градусов; локатор выключить, всем радиосредствам на передачу работа запрещена, на мачте сигнал «Не управляюсь».

Протяжка: 00 часов 00 минут 30 секунд; 1-я минутная метка — 00 часов 01 минута; 1-я точка целеуказания — 00 часов 02 минуты. Целеуказания отработали, сигнала нет.

Из лаборатории № 7 сообщили, что по каналу «Сигнал–3» на f=20,008 мГц с 00 часов 12 минут работает неизвестная станция в режиме, похожем на быстродействие ТЛГ, но только не на нами ожидаемый сигнал.

После отработки по витку 1161 в 00 часов 20 минут даю капитану команду следовать полным ходом в точку 8°43′СШ, 18°09′ЗД. В 00 часов 43 минуты объявляю Готовность 1 час по витку 1162.

В 01 час 23 минуты МСК ложимся на курс Кк=20°, ход малый, находимся в точке 08° 40,3’СШ, 18° 06,09’ЗД. Антенны «Зари» выставляем: азимут 304°±10°; угол места 05°± 10°. С 01 часа 23 минут ведем поиск по азимуту и углу места. Телеметрические антенны выставили по азимутам: левый борт — 335°, правый — 324°. Операторам было дано задание вести поиск в своем секторе, а в 01 час 34 минуты перейти на азимут 304°. В случае обнаружения сигнала одной из станций перейти на управление от этой станции. Поиск по телеметрии и «Заре» осуществляли до 01 часа 40 минут, прием отсутствовал, дал отбой. В 01 час 41 минуту поступило сообщение из лаборатории № 7. Снова дал команду на поиск по азимуту 304°. Прием на МА–9 и «Заре» отсутствовал.

Прием по «Сигналу–3» шел в шумах, сигнал записали на магнитофон «Звук», потом его переписали на шлейфовый осциллограф. Привязка ко времени приблизительная, т. к. «Звук» не позволяет производить одновременную запись сигнала и меток СЕВ. Прием по «Сигнал–3» шел так:

01 час 39 минут 50 секунд — начало неустойчивого приема;

41 минута 30 секунда — прием устойчивый;

42 минуты 00 секунд — ухудшение приема;

44 минуты 05 секунд — сигнал плохой;

45 минут 10 секунд — улучшение сигнала;

47 минут 13 секунд — сигнал пропал в шумах.

РДО из Центра. 30.06, 06 часов 25 минут.

«Прошу срочно сообщить информацию в % по ОТМ каналов 4, 6, 7, 8, 12, 14. Особенно с времени 01 час 47 минут 26 секунд. НР–94. Агаджанов».

Запросили инструкцию по дешифровке. Ответ пришел только через 9 часов (Нр–98 в 17 часов 19 минут МСК), где дали только инструкцию по выдаче ОТМ. Ответ выдали в темпе. Получили «Спасибо» и указание все материалы передать в первом советском порту захода, что и было сделано в Риге, где на борт поднялась комиссия КПП, наша комиссия и неких два «товарища», кому и были под расписку переданы все материалы.

Снова возвращаюсь к В.А Пацаевой.

«Было ли предчувствие беды? Ни у кого из тех, кого я видела в Центре, его не было…Я помню, как успокаивая меня К. П. Феоктистов: «Не надо волноваться. Система спуска проверена много раз. Все будет хорошо»… И вот снова все замерли. На радиосвязь с экипажем выходит оператор группы поиска в районе посадки…Странно, что операторы не отвечают Земле… «Янтари», я — «Заря», ответьте!» — повторяет и повторяет оператор. Потом он сообщает, что кабина корабля коснулась Земли. Корабль на Земле! Группа поиска спешит к нему…И тут связь внезапно прервалась. Умолк передатчик. Один за другим из комнаты стали уходить люди… Помню, как крутила ручку пластмассового ящика репродуктора… Про себя непрерывно твердила: «Ты жив, жив, жив!» Мне казалось, что можно заговорить Судьбу, можно своей любовью отвести смерть. «Ты жив, жив, жив!..» Но чудес не бывает. На часах было пять утра, когда открылась дверь и в комнату вошли люди. Я узнала только Валентину Терешкову. Она произнесла страшные слова. Надежды нет. Экипаж погиб.»

Сообщение ТАСС о гибели экипажа космического корабля «Союз–11»

«…Полет спускаемого аппарата завершился плавным приземлением его в заданном районе. Приземлившаяся одновременно с кораблем на вертолете группа поиска после вскрытия люка обнаружила экипаж корабля «Союз–11»… на своих рабочих местах без признаков жизни. Причины гибели экипажа выясняются.»

«…ЦК КПСС, Президиум ВС СССР, СМ СССР вместе с партией и всем советским народом глубоко скорбят в связи с утратой замечательных сынов нашей Родины и выражают искреннее соболезнование их семьям.»

Заканчиваю свое повествование словами нашего замечательного поэта Роберта Рождественского, потому что он очень верно выразил чувства всех, кто был причастен к этому «Трагическому полету».

В. А. Пацаева в своей статье пишет: «Почему я снова и снова в мыслях своих возвращаюсь к той ночи? Почему чувство вины и какого-то неисполненного долга все эти годы не покидает меня?»

А вот нам всем: готовящим корабль к полету, обеспечивающим полет, стоит о многом подумать, многое помнить.

Наш ИНС «Кегостров», наши ребята постарались сделать все, что могли, и даже больше, но… Но вот это чувство «неисполненного долга (Вы очень точно выразили мысль) все эти годы, почти 40 лет не проходит.

С уважением к Вам Команда НИС «Кегостров».

О «СОЮЗЕ–11»: Земля и космос