Книга 1

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В АФРИКЕ

В желтой жаркой Африке,

В центральной ее части,

Как-то вдруг, вне графика,

Случилося несчастье.

Слон сказал, не разобрав:

— Видно быть потопу.

В общем так: один жираф

Влюбился в антилопу.

Тут поднялся галдеж и лай,

И только старый попугай

Громко крикнул из ветвей:

— Жираф большой, ему видней.

Что же, что рога у ней, —

Кричал жираф любовно, —

Нынче в нашей фауне

Равны все поголовно. если

Вся моя родня

Будет ей не рада,

Не пеняйте на меня,

Я уйду из стада.

Тут поднялся галдеж и лай,

И только старый попугай

Громко крикнул из ветвей:

— Жираф большой, ему видней.

Папе антилопьему

Зачем такого сына?

Все равно, — что в лоб ему,

Что по лбу, — все едино.

И жирафа мать брюзжит, —

Видали остолопа?

И ушли к бизонам жить

С жирафом антилопа.

Тут поднялся галдеж и лай,

И только старый попугай

Громко крикнул из ветвей:

— Жираф большой, ему видней.

В желтой жаркой Африке

Не видать идиллий.

Льют жираф с жирафихой

Слезы крокодильи.

Только горю не помочь,

Нет теперь закона…

У жирафов вышла

Дочь замуж за бизона.

Пусть жираф был неправ,

Но виновен не жираф,

А тот, кто крикнул из ветвей:

— Жираф большой, ему видней.

ПЕСНЯ ПРО МАНГУСТОВ

Змеи, змеи кругом, будь им пусто!

Человек в иступленьи кричал

И позвал на подмогу мангуста,

Чтобы, значит, мангуст выручал.

И мангусты взялись за работу,

Не щадя ни себя, ни родных,

Выходили они на работу

Без отгулов и выходных.

И в пустынях, степях и в пампасах

Даже дали наказ патрулям

Игнорировать змей безопасных

И сводить ядовитых к нулям.

Приготовьтесь, сейчас будет грустно:

Человек появился тайком

И поставил силки на мангуста,

Объявив его вредным зверьком.

Он наутро пришел, с ним собака,

И мангуста упрятал в мешок,

А мангуст отбивался и плакал,

И кричал: «Я полезный зверек»

Но мангустов в порезах и ранах,

Все швыряли в мешок, как грибы,

Одуревших от боли в капканах,

Ну и от поворота судьбы.

И гадали они: «В чем же дело?

Почему нас несут на убой?»

И сказал им мангуст престарелый

С перебитой передней ногой:

«Козы в Бельгии съели капусту,

Воробьи — рис в Китае с полей,

А в Австралии злые мангусты

Истребили полезнейших змей.»

Это вовсе не дивное диво:

Раньше были полезны, и вдруг

Оказалось, что слишком ретиво

Истребляли мангусты гадюк.

Вот за это им вышла награда

От расчетливых наших людей.

Видно люди не могут без яда,

Ну, а значит, не могут без змей.

И снова змеи кругом… будь им пусто!

БАЛЛАДА О КОРОТКОМ СЧАСТЬЕ

Трубят рога: скорей, скорей!

И копошится свита.

Душа у ловчих без затей,

Из жил воловьих свита.

Ну и забава у людей:

Убить двух белых лебедей!

И соколы помчались,

У лучников наметан глаз.

А эти лебеди как раз

Сегодня повстречались.

Она жила под солнцем там,

Где синих звезд без счета,

Куда под силу лебедям

Высокого полета.

Вспари, едва крыла раскинь,

В пустую трепетную синь.

Скользи по божьим склонам

В такую высь, куда и впредь

Возможно будет залететь

Лишь ангелам и стонам.

Но он и там ее настиг,

И счастлив миг единый.

Но только был тот яркий миг

Их песней лебединой.

Крылатым ангелам сродни

К земле направились они,

Опасная повадка,

Из-за кустов, как из-за стен,

Следят охотники за тем,

Чтоб счастье было кратко.

Вот отирают пот со лба

Виновники поверья:

Сбылась последняя мольба

Остановись, мгновенье!

Так пелся этот вечный стих.

В той лебединой песне их,

Счастливцев одночасье.

Они упали вниз вдвоем,

Так и оставшись на седьмом,

На высшем небе счастья.

* * *

Мы древние, испытанные кони.

Победоносцы ездили на нас,

И не один великий богомаз

Нам золотил копыта на иконе.

И рыцарь-пес и рыцарь благородный

Хребты нам гнули тяжестию лат.

Один из наших, самый сумасбродный,

Однажды ввез Калигулу в сенат.

БАЛЛАДА ОБ ИНОХОДЦЕ

Я скачу, но я скачу иначе

По полям, по лужам, по росе…

Говорят: он иноходью скачет.

Это значит иначе, чем все.

Но наездник мой всегда на мне,

Стременами лупит мне под дых.

Я согласен бегать в табуне,

Но не под седлом и без узды!

Если не свободен нож от ножен,

Он опасен меньше, чем игла.

Вот и я — оседлан и стреножен.

Рот мой раздирают удила.

Мне набили раны на спине,

Я дрожу боками у воды.

Я согласен бегать в табуне,

Но не под седлом и без узды!

Пляшут, пляшут скакуны не старте,

Друг на друга злобу затая.

В исступленье, в бешенстве, в азарте,

И роняют пену, как и я,

Мой наездник у трибун в цене,

Крупный мастер верховой езды.

Ох, как я бы бегал в табуне,

Но не под седлом и без узды!

Нет, не будут золотыми горы,

Я последним цель пересеку,

Я ему припомню эти шпоры,

Запою, отстану на скаку!

Колокол, жокей мой на коне,

Он смеется в предвкушении мзды.

Ох, как я бы бегал в табуне,

Но не под седлом и без узды!

Что со мной, что делаю, как смею?

Потакаю своему врагу.

Я собою просто не владею,

Я придти не первым не могу!

Что же делать остается мне?

Вышвырнуть жокея моего

И скакать, как будто в табуне,

Под седлом, в узде, но без него!

Я пришел, а он в хвосте плетется

По камням, по лужам, по росе.

Я впервые не был иноходцем,

Я стремился выиграть, как все!

ОХОТА НА ВОЛКОВ

Рвусь из сил, и из всех сухожилий,

Но сегодня опять, как вчера,

Обложили меня, обложили,

Гонят весело на номера.

Из-за елей хлопочут двустволки,

Там охотники прячутся в тень.

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень.

Идет охота на волков,

Идет охота.

На серых хищников

Матерых и щенков.

Кричат загонщики,

И лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками

Егеря, но не дрогнет рука.

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка!

Волк не может нарушить традиций.

Видно, в детстве, слепые щенки,

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали: нельзя за флажки!

Наши ноги и челюсти быстры.

Почему же, вожак, дай ответ,

Мы затравленно рвемся на выстрел

И не пробуем через запрет?

Волк не должен, не может иначе!

Вот кончается время мое:

Тот, которому я предназначен,

Улыбнулся и поднял ружье.

Рвусь из сил, и из всех сухожилий,

Но сегодня не так, как вчера.

Обложили меня, обложили,

Но остались ни с чем егеря!

Идет охота на волков,

Идет охота.

На серых хищников

Матерых и щенков,

Кричат загонщики,

И лают псы до рвоты,

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

БАЛЛАДА О ВОЛЧЬЕЙ ГИБЕЛИ

Словно бритва, рассвет полоснул по глазам.

Отворились курки, как волшебный сезам.

Появились стрелки, на помине легки.

И взлетели стрекозы с протухшей реки

И потеха пошла в две руки.

Полегли на живот и убрали клыки.

Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,

Чуял волчие ямы подушками лап,

Тот, кого даже пуля догнать не могла б,

Тоже в страхе взопрел, и прилег, и ослаб.

Чтобы жизнь улыбалась волкам — не слыхал.

Зря мы любим ее, однолюбы.

Вот у смерти — красивый широкий оскал

И здоровые, крепкие зубы.

Улыбнемся же волчьей улыбкой врагу,

Псам еще не намылены холки.

Но — на татуированном кровью снегу

Наша роспись: мы больше не волки!

Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,

К небесам удивленные морды задрав:

Либо с неба возмездье на нас пролилось,

Либо света конец и в мозгах перекос…

Только били нас в рост из железных стрекоз.

Кровью вымокли мы под свинцовым дождем

И смирились, решив: все равно не умрем!

Животами горячими плавили снег.

Эту бойню затеял — не бог — человек!

Улетающих — влет, убегающих — в бег…

Свора псов, ты за стаей моей не вяжись

В равной сваре за нами удача.

Волки мы! Хороша наша волчья жизнь.

Вы — собаки, и смерть вам — собачья.

Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу,

Чтобы в корне пресечь кривотолки.

Но — на татуированном кровью снегу

Наша роспись: мы больше не волки!

К лесу! Там хоть немногих из вас сберегу,

К лесу, волки! Труднее убить на бегу!

Уносите же ноги! Спасайте щенков!

Я мечусь на глазах полупьяных стрелков

И скликаю заблудшие души волков.

Те, кто жив, — затаились на том берегу.

Что могу я один? Ничего не могу.

Отказали глаза. притупилось чутье.

Где вы, волки, былое лесное зверье?

Где же ты, желтоглазое племя мое?!

Я живу. Но теперь окружают меня

Звери, волчьих не знавшие кличей.

Эти псы — отдаленная наша родня,

Мы их раньше считали добычей.

Улыбаюсь я волчьей улыбкой врагу,

Обнажаю гнилые осколки.

Но — на татуированном кровью снегу

Тает роспись: мы больше не волки!

* * *

Прошла пора вступлений и прелюдий,

Все хорошо, не вру, без дураков!

Меня к себе зовут большие люди,

Чтоб я им пел охоту на волков.

Быть может, запись слышал из окон,

А может быть, с детьми ухи не сваришь,

Как знать, но приобрел магнитофон

Какой-нибудь ответственный товарищ.

И, предаваясь будничной беседе

В кругу семьи, где свет торшера тускл,

Тихонько, чтоб не слышали соседи,

Он взял, да и нажал на кнопку «пуск».

И там, не разобрав последних слов

(Прескверный дубль достали на работе),

Услышал он охоту на волков

И кое-что еще на обороте.

И все прослушав до последней ноты,

И разозлясь, что слов последних нет,

Он поднял трубку: автора «Охоты…»

Ко мне пришлите завтра в кабинет.

Я не хлебнул для храбрости винца,

И подавляя частую икоту,

С порога, от начала до конца

Я проорал ту самую охоту.

Его просили дети, безусловно,

Чтобы была улыбка на лице,

Но он меня прослушал благосклонно

И даже аплодировал в конце.

И об стакан бутылкою звеня,

Которую извлек из книжной полки,

Он выпалил: да это ж про меня!

Про всех про нас, какие, к черту волки?!

Ну все, теперь, конечно что-то будет:

Уже три года в день по пять звонков.

Меня к себе зовут большие люди,

Чтоб я им пел охоту на волков.

ОХОТА НА КАБАНОВ

Грязь сегодня еще непролазней,

Сверху мразь, словно бог без штанов,

К черту дождь, у охотников праздник,

Нам сегодня стрелять кабанов.

Били в ведра и гнали к болоту,

Вытирая промокшие лбы,

Презирали лесов позолоту,

Поклонялись азарту пальбы.

Вы егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках.

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

И неважно, рычанье ли, плач ли,

Дух охотников неистребим,

Третий номер сегодня удачлив,

Три подранка лежат перед ним.

Кабанов не тревожила дума,

Почему и за что, как в плену.

Кабаны убегали от шума,

Чтоб навек обрести тишину.

Вылетали из ружей жаканы,

Без разбору разя наугад,

Будто радостно бил в барабаны

Боевой пионерский отряд.

Вы егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках.

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

Шум, костер и тушенка из банок,

И охотничья водка на стол.

Только полз присмиревший подранок,

Завороженно глядя на ствол.

А потом спирт плескался в канистре,

Спал азарт, будто выигран бой.

Снес подранку полчерепа выстрел,

И рога протрубили отбой.

Вы егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках.

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

Мне сказали они про охоту

Над угольями тушу вертя:

«Стосковались мы, видно, по фронту,

По атакам, да и по смертям».

Это вроде мы снова в пехоте,

Это вроде мы снова в штыки,

Это душу отводят в охоте

Уцелевшие фронтовики.

Вы егерей за кровожадность не пинайте,

Вы охотников носите на руках.

Любим мы кабанье мясо в карбонате,

Обожаем кабанов в окороках.

КОНИ ПРИВЕРЕДЛИВЫЕ

Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому краю

Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю.

Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю,

Чую, с гибельным восторгом, пропадаю.

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее,

Вы тугую не слушайте плеть!

Но что-то кони мне попались привередливые,

И дожить не успел, мне допеть не успеть!

Я коней напою, я куплет допою,

Хоть немного еще постою на краю.

Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони,

И в санях меня галопом повлекут по снегу утром.

Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,

Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее,

Не указчики вам кнут и плеть.

Но что-то кони мне попались привередливые,

И дожить не успел, мне допеть не успеть.

Я коней напою, я куплет допою,

Хоть немного еще постою на краю.

Мы успели. в гости к богу не бывает опозданий,

Так, что ж там ангелы поют такими злыми голосами?

Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,

Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани!

Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее,

Умоляю вас, вскачь не лететь!

Но что-то кони мне достались привередливые.

Коль дожить не успел, так хотя бы допеть!

Я коней напою, я куплет допою,

Хоть немного еще постою на краю.

УКРОТИТЕЛЬ

У домашних и диких зверей

Есть человечий вкус и запах.

А целый век ходить на задних лапах

Это грустная участь людей.

Сегодня зрители, сегодня зрители

Не желают больше видеть укротителя.

А если хочется поукрощать,

Работай в органах, там благодать.

У немногих приличных людей

Есть человеческий вкус и запах.

А каждый день ходить на задних лапах

Это грустная участь зверей.

Сегодня жители, сегодня жители

Не желают больше видеть укротителя.

А если хочется поукрощать,

Работай в цирке, там благодать.

ПЕСНЯ ПРО БЕЛОГО СЛОНА

Жили были в Индии с древней старины

Дикие огромные серые слоны.

Слоны слонялись в джунглях без маршрута.

Один из них был белый почему-то.

Добрым глазом, тихим нравом отличался он,

И имел он масти благородной.

Средь своих собратьев белый слон

Был, конечно, белою вороной.

И владыка Индии, были времена,

Мне из уважения подарил слона.

«Зачем мне слон?», — спросил я иноверца,

А он сказал: «в слоне большое сердце».

Слон мне делал реверанс, а я ему поклон,

Речь моя была не злой и тихой,

Потому что этот самый белый слон

Был к тому жу белою слонихой.

Я прекрасно выглядел, сидя на слоне,

Ездил я по Индии, сказочной стране,

Ах, где мы только вместе не скитались

И в тесноте отлично уживались.

И бывало шли мы в ночь под чей-нибудь балкон,

Дамы так и прыгали из спален.

Надо вам сказать, что этот белый слон

Был необычайно музыкален.

Карту мира видели вы наверняка,

Знаете, что в Индии тоже есть река.

Мой слон и я питались соком манго

И как-то потерялись в дебрях Ганга.

Я метался по реке, забыв покой и сон,

Безвозвратно потерял здоровье.

А потом сказали мне: «Твой белый слон

Встретил стадо белое слоновье».

Долго был в обиде я, только вот те на:

Мне владыка Индии вновь прислал слона.

Он в виде украшения на трости,

Белый слон, но из слоновой кости.

Говорят, что семь слонов иметь — хороший тон,

На шкафу, как средство от напасти.

Пусть гуляет лучше в белом стаде белый слон,

Пусть он лучше не приносит счастья.

ДАЙТЕ СОБАКАМ МЯСО

Дайте собакам мясо,

Может они подерутся.

Дайте похмельным кваса,

Авось перебьются.

Чтоб не жалеть, воронам

Ставьте побольше пугал.

А чтоб любить, влюбленным

Дайте укромный угол.

В землю бросайте зерна.

Может появятся всходы.

Ладно, я буду покорным,

Дайте же мне свободу.

Псам мясные ошметки

Дали, а псы не подрались,

Дали пьяницам водки,

А они отказались.

Люди ворон пугают,

Но воронье не боится.

Пары соединяют,

А им бы разъединиться.

Лили на землю воду,

Нету колосьев, чудо.

Мне вчера дали свободу,

Что я с ней делать буду.

ПЕСНЯ ПРО КОЗЛА ОТПУЩЕНИЯ

В заповеднике, вот в каком забыл,

Жил да был козел, роги длинные,

Хоть с волками жил — не по-волчьи выл,

Блеял песенки, да все козлиные.

И пощипывал он травку, и нагуливал бока,

Не услышать от него худого слова.

Толку было с него, правда, как с козла молока,

Но вреда, однако, тоже никакого.

Жил на выпасе, возле озерка,

Не вторгаясь в чужие владения.

Но заметили скромного козлика

И избрали в козла отпущения.

Например, медведь, баламут и плут,

Обхамил кого-нибудь по-медвежьему,

Враз козла найдут, приведут и бьют,

По рогам ему, и промеж ему…

Не противился он, серенький,

Насилию со злом,

А сносил побои весело и гордо,

Сам медведь сказал: «Ребята, я горжусь козлом,

Героическая личность, козья морда!»

Берегли козла, как наследника.

Вышло даже в лесу запрещение

С территории заповедника

Отпускать козла отпущения.

А козел себе все скакал козлом,

Но пошаливать он стал втихимолочку,

Он как-то бороду завязал узлом,

Из кустов назвал волка сволочью.

А когда очередное отпущенье получал,

Все за то, что волки лишку откусили,

Он, как будто бы случайно, по-медвежьи зарычал,

Но внимания тогда не обратили…

Пока хищники меж собой дрались,

В заповеднике крепло мнение,

Что дороже всех медведей и лис

Дорогой козел отпущения.

Услыхал козел, да и стал таков:

Эй, вы, бурые, — кричит, — светлопегие.

Отниму у вас рацион волков

И медвежие привилегии.

Покажу вам козью морду

Настоящую в лесу,

Распишу туда-сюда по трафарету.

Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу,

И ославлю по всему по белу свету.

Не один из вас будет землю жрать,

Все подохнете без прощения.

Отпускать грехи кому — уж это мне решать

Это я, козел отпущения.

В заповеднике, вот в каком забыл,

Правит бал козел не по-прежнему,

Он с волками жил и по-волчьи выл,

И орет теперь по-медвежьему.

А козлятушки-ребятки засучили рукава

И пошли шерстить волчишек в пух и клочья.

А чего теперь стесняться, если их глава

От лесного льва имеет полномочья.

Ощутил он вдруг остроту рогов

И козлиное вдохновение.

Россомах и лис, медведей, волков

Превратил в козлов отпущения.

* * *

Бегают по лесу стаи зверей

Не за добычей, не на водопой.

Денно и нощно они егерей

Ищут веселой толпой.

Звери забыв вековечные страхи,

С твердою верой, что все по плечу,

Шкуры рванув на груди, как рубахи,

Падают навзничь: бери — не хочу.

Сколько их в кущах,

Сколько их в чащах,

Ревом ревущих.

Рыбы пошли косяком против воды,

Черпай руками, иди по ним вброд.

Столько желающих прямо на стол,

Прямо на блюдо и в рот.

Рыба — мясо, она хладнокровней,

В Сеть норовит, на крючок, в невода.

Рыбы погреться хотят на жаровне,

Море — не жабры, вода — не вода.

Сколько их в дебрях,

Сколько их в чащах,

Сколько ползущих,

Сколько летящих.

Птица на дробь устремляет полет,

Птица на выдумки стала хитра.

Чтобы им яблоки сунуть в живот,

Гуси не ели с утра.

Сильная птица сама на охоте

Слабым собратьям кричит: «Сторонись!»,

Жизнь прекращает в зените на взлете,

Даже без выстрела падает вниз.

Сколько их в рощах,

Сколько их в чащах,

Ревом ревущих,

Рыком рычащих,

Сколько ползущих,

Сколько бегущих,

Сколько летящих,

И сколько плывущих.

Шкуры не хочет пушнина носить,

Так и стремится в капкан и в загон,

Чтобы людей приодеть,

Утеплить, рвется из кожи вон.

В ваши силки, призадумайтесь, люди,

Прут добровольно в отменных мехах

Тысячи сот в иностранной валюте,

Тысячи тысяч в советских рублях.

В рощах и чащах,

В дебрях и кущах

Сколько рычащих,

Сколько ревущих,

Сколько пасущихся,

Сколько кишащих,

Мечущих, рвущихся, живородящих,

Серых и хищных,

В перьях нарядных,

Шерстью линяющих,

Шкуру меняющих,

Блеющих, лающих, млекопитающих,

Сколько летящих,

Бегущих, ползущих,

Сколько непьющих

В рощах и кущах,

И некурящих

В дебрях и чащах.

И пресмыкающихся,

И парящих,

И подчиненных,

И руководящих,

Вещих и вящих,

Рвущих, не врущих,

В дебрях и чащах,

В рощах и кущах.

Шкуры не порчены, рыбы живьем,

Мясо без дроби — зубов не сломать,

Ловко, продумано, просто, с умом,

Мирно, зачем же стрелять?

Каждому егерю — белый передник,

В руки таблички: «Не бей! Не губи!»

Все это вместе зовут „заповедник“,

Заповедь только одна: „Не убий!“

Но сколько в дебрях,

Рощах и кущах

И сторожащих, и стерегущих,

И загоняющих, в меру азартных,

Плохо стреляющих и прединфарктных,

Травящих, лающих,

Конных и пеших,

И отдыхающих с внешностью леших.

Сколько их, знающих и искушенных,

Не попадающих в цель, разозленных,

Сколько бегущих, ползущих, орущих

В дебрях и чащах, рощах и кущах.

Сколько дрожащих, портящих шкуры,

Сколько ловящих на самодуры,

Сколько типичных,

Сколько всеядных,

Сколько и хищных, и травоядных,

И пресмыкающихся, и парящих

В рощах и кущах, в дебрях и чащах.