Книга о природе вещей

От переводчика

Традицию сочинений о природе вообще можно возвести еще к досократикам — традицию, согласно которой в одном труде объединялись и изложение натурфилософских принципов («учение о началах»), и общие описания космоса, или мироздания, и наиболее важные астрономические, метеорологические, географические, климатические, биологические пооробности. В зависимости от склонности автора одни темы могли вытесняться другими. Так, сочинение «О природе» Платона, известное также под названием «Тимей», трактует преимущественно о первопринципах всего сущего, об астрономии и антропологии (вплоть до медицины) несколько в ущерб метеорологии и географии; Аристотель предпочитает более подробное изложение и издает по каждой теме отдельные сочинения; наконец, в эпоху эллинизма складывается более или менее окончательная форма такого сочинения «о природе вообще» — мы обычно называем их «доксографическими трактатами». Это сборники, в которых приводятся мнения всех заслуживающих внимания греческих философов по всем заслуживающим внимания вопросам касательно «природы вообще»[1].

В Риме греческое название «О природе» (ΠΕΡΙΦΝΣΕΩΣ) было переведено в I в. до н. э. Лукрецием как «О природе вещей». Это название не добавляло к греческому ничего нового; просто латинское отглагольное слово «natura» — «рождение» «происхождение», «природа, или сущность чего-то» еще не получила достаточно прочного самостоятельного значения; это всегда была природа «чего-то», где смысл выражался именно этим «чем-то». Поэтому De rerum natura — о природе-свойстве, или устройстве «вещей», или всего «реально (от лат. «res») существующего».

В самом начале западноевропейского средневековья, в VII и VIII вв., которые часто назьсвают «темными», появляются два латинских трактата, составленные примерно по тому же плану, что и эллинистические доксографические сборники, и озаглавленные, как и поэма Лукреция, «О природе вещей». Автор первого — Севильский епископ Исидор (570 — 637), сочинивший знаменитые в средние века «Этимологии, или Начала» — универсальную энциклопедию, поэтически и риторически украшенный справочник по всем наукам. По просьбе Сизебута, тогдашнего короля вестготов, Исидор составляет лично для него небольшой трактат «О природе вещей», прочитав который «варварский» король отвечает епискому астрономической поэмой в очень правильных латинских гекзаметрах и с довольно сложными подробностями. О популярности трактата Исидора свидетельствует скорость распространения его копий (вместе в ответом короля, разумеется): еще до 615 г. он разошелся не меньше чем в двух десятках списков по Испании, к 650 г. был уже известен в Галлии и Италии, а к 700 г. его рукописи имеются в Германии и на Британских островах. Альдхельм, епископ Шернборнский, соотечественник и старший современник Беды Достопочтенного, уже прекрасно знаком с этим сочинением[2].

Через 100 лет после Исидора сочинение «О природе вещей» пишется в Британии не просто под влиянием Исидорова трактата, а как прямое его переложение. Составитель — монах Беда — не претендует на авторство; он сохраняет практически без изменений план (выпустив только всю первую часть — «Гемерологию», которой он посвятил несколько самостоятельных трудов); приводит дословно многие отрывки Исидорова текста. Однако, сохранив структуру трактата, Беда существенно изменил самый его характер. В курсах истории европейского естествознания или космологии различие трактатов Исидора и Беды буоет выражаться в лучшем случае одной фразой: Беда переложил сочинение севильского епископа, использовав при этом некоторые незнакомые Исидору источники, например «Альмагест» Птолемея, «Естественную историю» Плиния и, вероятно, собственные наблюдения (что особенно заметно в главе, посвященной приливам)[3].

Другие наиболее существенные различия сводятся к следующему: у Исидора Севильского очень много места (примерно треть текста) занимают символические толкования описываемых явлений: неба, солнца, ветров, дождей и т. д., причем одно и то же явление может толковаться по-разному. Видимо, Исидор приводит все известные ему толкования, не заботясь о приведении их в какую бы то ни было систему (хотя способ систематизации символических толкований путем деления их на исторические, аллегорические, моральные и анагогические был ему прекрасно известен из «Моралий» папы Григория Великого). Точно так же не заботится Исидор и о систематизации сообщаемых им сведений и их объяснений — он и здесь, видимо, приводит все, что ему известно, нимало не смущаясь вопиющими противоречиями. Авторитет латинских поэтов (Вергилия, Лукреция, Лукана) для него часто выше авторитета Аристотеля или Птолемея, причем именно в вопросах чисто астрономических (мнение их по различным вопросам он часто излагает так, что можно заподозрить его в полном непонимании сути аргументации). Иными словами, Исидора Севильского по-настоящему увлекает риторика, всякое словесное искусство, в котором он сам был виртуозом. Он с наслаждением демонстрирует свою необыкновенную начитанность и надеется сохранить для потомков часть мудрости столь почитаемых им «древних», однако смысл приводимых им выдержек из естественнонаучных сочинений занимает его крайне мало. Основные изменения, которьсе вносит в трактат «О природе вещей» Беда Достопочтенный (а он совсем отказывается от символических толкований, устраняет все противоречия и иногда подкрепляет извлечения из книг собственными наблюдениями), позволяют предположить, что он ставил перед собой несколько иную, чем Исидор, задачу. Упрощенно говоря, его значительно меньше интересовал вопрос, что любопытного писали о мироздании древние, и значительно больше — как оно устроено на самом деле.

Для нынешних историков и читателей Беда Достопочтенный знаменит прежде всего как автор объемистой и едва ли не первой «Истории англов». Для своих современников и ближайших потомков он был более известен и почитаем как автор «пасхалий»: в VI — VIII вв. проблема правильного вычисления пасхального цикла была одной из главных задач, стоявших перед прикладной наукой. Именно благодаря ей во многих монастырях и Западной и Восточной Евроссы необычайно возрос интерес к астрономии, арифметике и геометрии; именно поэтому самая подробная и самая точная часть трактата Беды (почти независимая от Исидора) — астрономическая. Кролсе того, на разницу интересов двух авторов трактатов «О природе вещей» могла оказать некоторое влияние разница их жизненных условий и общественного положения.

Так, Исидор Севильский происходит из знатного римского рода, с детства предназначается к исправленшо высоких, если не высочайших, должностей в государстве вестготов, которое было в то время одним из самых цивилизованных, культурных и процветающих в «одичавшей» Европе. Он получает блсстящее образование, отличается исключительным природным умом и в довольно молодые годы становится первым духовным лицом королевства (и одновременно одним из первых светских властителей — Севильская епархия была обширна и богата), ближайшим другом короля — его наставником и наперсником в овладении античной культурой, к которой так стремились в эти «темные века» завоеватели-варвары. Напротив, Беда, впоследствии прозванный Достопочтенным, — рядовой монах, сын ничем не примечательных родителей, до конца жизни не ставший даже аббатом своей небольшой обители, затерянной в глухой, Богом забытой стране, да еще вдобавок на острове, ни разу в жизни не только за пределы острова, но даже за пределы монастыря не выезжавший. Сохранилось жизнеописание Беды, написанное его учеником Кутбертом. Вот отрывки из него: «Родился Достопочтенный и возлюбленный Богом пресвитер Беда в провинции Нортанимбров (совр. Нортумберленд. — Т. Б.), на территории монастыря св. апостолов Петра и Павла, что в Гирве (совр. Durham), недалеко от Вирамуты (совр. Monk Wearmouth), в год от воплощения Господня 677-й... Попечением родных на седьмом году жизни он был отдан в этот монастырь на воспитание к достойнейшему аббату Бенедикту, а затем к Кеольфриду... Еще во младенчестве он подавал большие надежды и прилежно занимался чтением божественных и светских сочинений; ведь ему предстояло стать орудием Святого Духа и, раскрывая душу навстречу Его лучам, составить множество томов объяснений Нового и Ветхого Завета, укрепляя этим твердыню вселенской церкви. Получив латинское образование, он затем и в греческом языке приобрел познания весьма обширные, ибо занимался он науками в вышеназванном монастыре как раз в то время, когда там находились архиепископ Теодор и аббат Адриан, оба мужи чрезвычайно образованные и начитанные как в священных писаниях, так и в светских. Пройдя через всю Британию, они собрали вокруг себя толпу учеников и ежедневно изливали в их томившиеся жаждой сердца целительные потоки науки, преподнося им... также и основы искусства метрики, астрономии и арифметики». (Сам Беда пишет в «Истории англов» об этих своих учителях: «Доказательством их великой учености может служить то, что до сегодняшнего дня живы еще многие их ученики, владеющие латинским и греческим языками не хуже, чем своим собственным»[4].) «Так вот, — продолжает Кутберт, — при жизни наш Беда оставался незаметным, будучи скрыт в отдаленнейшем уголке земли, зато после смерти стал знаменит по всему миру, продолжая жить в своих книгах… О каких бы землях и дальних областях ни заводил он речь в своих трудах, он описывал мельчайшие особенности их природы так, как будто видел их все собственными глазами. На самом же деле он провел всю свою жизнь в том самом монастыре, где был вскормлен с детства, несмотря на то, что его не раз приглашали в Рим; здесь же встретил он и день своего призвания (т. е. на небо — 59 лет от роду, по данным другого жития. — Т. Б.)»[5].

Т. Ю. Бородай