Книга Opeth

Предисловие

О том как подойти к 25-летию Opeth и как его отпраздновать, мы начали думать за два года до этого события. У группы было несколько идей и предложений на счёт того, как сделать этот повод особенным; предполагались живые выступления и специальные издания релизов. Но мы задумались, что могло бы более детально поведать о группе, которая существует уже двадцать пять лет?

Ответом стала, конечно, эта книга.

Одно время у меня была эта идея, и задумывал я её потому что был менеджером Opeth на протяжении тринадцати лет, но я немногое знал о первой половине их истории и подумал, что она очень насыщенная и мне хотелось о ней узнать больше.

Во время чтения историй в книге, я был очарован и рад тому, как участники группы делятся своими воспоминаниями и откровениями о жизни в дороге и работе в студии. Как и во всех книгах-биографиях подобного рода, тут имеют место быть разные точки зрения о том, что происходило и почему – и также есть вещи, которые навсегда останутся тайной… Так или иначе, это уникальная, захватывающая и очень личная история о том, как прогрессив-метал группа из Швеции добилась мировой славы и успеха.

Здесь впервые вы можете прочесть историю Opeth, начиная с самых ранних дней вплоть до позднего 2015 года, рассказанную людьми, которые принимали в этом участие и которые действительно внесли вклад во всё это. Как и предполагалось, Микаэль и Петер сделали наибольший вклад в эту книгу, однако, остальные участники группы, друзья и люди, работавшие с Opeth с 1990-го года, так же поделились воспоминаниями, мнениями и, что наиболее важно, фотографиями.

Это клише, но всё же правда, что фотография может стоить тысячи слов, и фотографии в книге-биографии Opeth невероятно важны. Они были собраны из личных архивов группы, из коллекций фанатов и из официальных источников, и они являются очень мощной и раритетной иллюстрацией первых двадцати пяти лет Opeth.

Конечно же, история ещё не окончена…

Энди Фэрроу

Пришествие

Микаэль: В музыкальном плане я вырос как и любой другой швед – с влиянием всего понемногу. Хард-рок и метал были довольно популярны в то время, но так же у нас было и Евровидение. Мы все выросли на ABBA, а в начале восьмидесятых нашей звездой была Carola. Я узнал о ней примерно в то же время, когда узнал о Judas Priest и Iron Maiden; в этом плане я был открыт для всего с ранних лет.

Конечно, в тот период сам я не был музыкантом потому что был юн и у меня не было интереса брать уроки музыки, хотя я попросил родителей отдать меня на уроки гитары, но вместо этого они записали меня на уроки блокфлейты. Это стало началом; на тех уроках я научился читать некоторые ноты в партитурах. Когда у меня возник конфликт с родителями из-за того, что вместо игры на гитаре я учусь на блокфлейте, они сказали, что мне просто же надо с чего-то начать – я не мог повлиять на такую логику, потому что они были старше и им было видней. Если ты хочешь играть на гитаре, то само собой тебе нужно учиться играть на блокфлейте!

Я не играл на гитаре где-то до середины или конца восьмидесятых, после чего от бабушки мне досталась акустическая гитара. Не сказать, что я был счастлив обладать акустической гитарой, потому что у всех групп, которые я тогда слушал, были электрогитары, разве что была пара баллад у Scorpions и Judas Priest. Но акустических песен, которые бы мне нравились и которые я хотел бы играть, просто не было. Так что у меня была эта старая акустическая гитара, на которой я нарисовал регуляторы громкости и ручки переключения тона, чтобы она по крайней мере выглядела как электрогитара!

Я начал учить несколько песен на акустике, пока я не узнал, что брат одной девочки в школе хотел продать его копию чёрного Les Paul за сумму, равную 40 фунтам стерлингов. У меня таких денег не было, но совместно с родителями, кажется, я всё таки её купил. Я основал свою первую группу Eruption со своим соседом по имени Андерс (который впоследствии играл в Opeth на первых двух альбомах). (Андерс Нордин – прим. пер.)

У Андерса была перламутрово-синяя ударная установка его старшего брата, там была одна бочка, том, рабочий и тарелка, всё это было собрано у него в подвале, так мы и начали играть вместе. Моим первым усилителем был 12-ти-ваттный Marshall, который был больше похож на будильник, потому что он был недостаточно громким. Все дома в округе, где мы жили, были одинаковыми, и Андерс жил прямо напротив меня, так что его дом был чем-то типа моего зеркала. Я ходил туда и там мы играли Smoke on the Water и просто импровизировали – я играл рифф, а он подыгрывал, что и стало началом моей жизни в группах.

На первых порах нас было двое, но затем другие ребята по соседству, которые тоже были в теме подобной музыки, начали крутиться вокруг нас – не нужно было ничего кроме длинных волос и, может, футболки Slayer, чтобы распознать единомышленников. Нас было немного и мы тусовались вместе, среди населения в 5000 человек было вполне естественно найти друг друга (Микаэль вырос в Сёрскогене, пригороде Стокгольма – прим. пер.) . Вскоре нас в группе стало пятеро – мы ни разу не репетировали и не играли вместе, но мы были группой! Чуть позже мы сократились до квартета: я на гитаре, Андерс на ударных, Ник Дёринг на гитаре и Йоке Хорни на басу, но его быстро сменил Стефан Клаесберг. Мы репетировали, но не записывали демок и не играли концертов, но именно в тот период я начал писать песни – первая называлась Abandon Life. Другие песни, которые я сочинил, были Sarcastic Reign, Obedient Souls, Condemned To Hell и Procreation Of Maledictions, некоторые из которых у меня есть на кассетах, записанных на репетициях. Репетировали мы в каком-то захолустье, приходилось тащить всё оборудование (в том числе и мониторы, которые раньше принадлежали Ebba Gron, шведской панк-группе), через лес, чтобы туда добраться. Такой была основа Eruption, позже эволюционировавшая в Opeth.

В то время Bathory, Mefisto, Obscurity, а чуть позже Treblinka и Nihilist были первыми в Стокгольме, кто играл дэт метал. Само собой, это было ещё до появления интернета, так что нельзя было выйти в сеть и узнать, что интересного происходит в Гётеборге или хотя бы в других районах Стокгольма. Андерс не жаловал метал, разве что кроме парочки групп типа Magnum и ещё нескольких – ему нравилось буги-вуги и он играл его на пианино, но его брат ставил мне послушать разные металлические альбомы. У него было порядка пятидесяти пластинок, что на тот момент мне казалось огромной коллекцией, у него были разные крутые вещи. У него был бутлег Оззи Озборна под названием Cry Wolf, он мне давал посмотреть на него, но запрещал даже прикасаться, говорил, что эта запись настолько раритетная, что её даже не существует! Примерно так он и ещё несколько ребят повзрослее в моём районе втянули меня в метал и я узнал о Metallica, Venom, Celtic Frost, Kreator и Sodom, погружаясь во всё более и более тяжёлую музыку.

Послушав Kreator и Sodom, я понял, что в группе не обязательно должен быть хороший вокалист, и для меня это было большим облечением. Всё, чем мне хотелось заниматься в то время – это играть в группе на гитаре, но я не знал никого, кто мог хотя бы просто петь, не говоря уже о том, чтобы петь хорошо. Постепенно узнавая о других экстремальных жанрах метала, я понял, что даже со своими способностями, которые были так себе, я всё равно мог создавать музыку и даже играть вместе с кем-то, кто тоже ею интересуется.

Мне казалось, что все эти группы, вроде Nihilist, были как будто с другой планеты, потому что находились от меня больше чем в 10 километрах. Удивительно, каким огромным тогда казалось расстояние. Ты был ограничен своим маленьким тесным мирком и даже не знал, что происходит снаружи.

Когда Дэвид Исберг собрал группу Opeth, мы ходили с ним в одну школу. Дэвид был на год меня младше. Мы виделись, но никогда особо не общались до того момента, пока случайно не встретили друг друга в скейт-парке, и я тогда увидел, что у него была футболка Wehrmacht. В то время я слушал всякие группы типа Deep Purple, Sabbath и Scorpions и только учился играть на гитаре. Дэвид же играл гораздо лучше меня. Он был очень амбициозным, из тех ребят, у которых всегда есть план, хоть иногда он и преувеличивал. Он всегда говорил, что знает нужных людей, что мы можем сделать и то, и другое, и третье… Это было очень впечатляюще и вдохновляющее.

Он постоянно называл меня позером за то, что я любил Deep Purple и Scorpions, а он слушал панк, хардкор, грайндкор, дэт- и блэк-метал, про которые я тогда ещё не знал. Мы подружились, и он стал давать мне слушать эти странные группы – Necrophagia, Sepultura – я пытался их полюбить и делал вид, что мне нравится, но на самом деле мне не нравилось. Зато визуально они были прям по мне. Мне очень нравились все эти мрачные рисунки, а обложка альбома “Morbid Visions” группы Sepultura выглядела так, как будто её нарисовали прям для меня. Но когда я включал запись, я слышал не только плохой звук, но и плохую игру музыкантов, и мне казалось, что я слушаю какое-то говно. Для меня это не шло ни в какое сравнение ни со Scorpions, ни с Van Halen, хотя было достаточно занятно. У меня были друзья, которые слушали Kreator и Slayer. Эти группы казались мне более профессиональными, а то, что мне включал Дэвид, - это скорее андеграунд.

Однажды он дал мне послушать демку шведской группы Mefisto, и я был очень впечатлён. У них был крутой гитарист, чем-то похожий по стилю игры на Ингви Мальмстина, которого я уважал. Этот чувак играл классические штуки, но в тяжёлой и экстремальной манере, что-то типа очень техничного дэт-метала. Эта была первая метал-группа, которую я полюбил.

Дэвид знал два магазина в Стокгольме, где можно было разжиться экстремальной музыкой: House of Kicks и Heavy Sound. Там он находил всякие редкие и интересные записи и всегда покупал новые альбомы раньше всех. Он даже некоторое время был распространителем записей группы Nihilist – продавал их демки в школе. Несмотря на то, что мы никогда не были особо близки, часто ссорились и временами ненавидели друг друга, он всё равно был очень значимой фигурой в моей жизни.

Он собрал Opeth в начале 1990 года. В то время они репетировали в элитном районе Стокгольма, который назывался Taby. Дэвид позвал меня поиграть на басу, потому что ему не нравился их басист. Он показал мне лого и пару рисунков для обложки демки, которую они собирались выпустить. На рисунках был дьявол, а лого выглядело весьма готичненько с перевёрнутым крестом, так что я ответил: «заебись!»

На первой репетиции стало понятно, что остальные ребята были не в курсе, что я пришёл на замену басисту, в том числе и сам басист, который тоже пришёл. Поэтому все стали спрашивать, кто я вообще такой. Когда я ответил, что пришёл играть на басу, началась серьёзная ссора, после которой они попросили меня выйти за дверь, чтобы обсудить всё без меня. Когда Дэвид вышел, он сообщил, что выгнал всех из группы, и что теперь в ней остались только он и я. Вот так я и начал играть в Opeth.

С тех пор я больше не видел этих ребят. Но после ухода из Opeth они собрали группу Crowley и в 1991 году выпустили демку, которая оказалась самым отвратительным говном, которое я когда-либо слышал в своей жизни. С их уходом я понял, что должен начать писать музыку, а Дэвид – тексты. С этого момента мне больше никогда не приходилось спорить и пытаться искать компромисс из-за музыки. У меня появилась возможность писать такие песни, которые нравились мне самому. Всё это началось в тот момент.

Мы сразу же позвали Андерса и Ника из Eruption и Андреаса Димео на вторую гитару. Было очевидно, что Дэвид главный в нашей группе - он принимал все решения. Но при этом я не помню ни одного раза, чтобы он отозвался негативно о моей музыке. Ему нравилось всё, что я сочинял, и он ни разу не говорил, что «это отстой» или что-то в этом духе. Пока я играл достаточно уверенно и зло, он был счастлив. Мы хотели быть похожими на Bathory, Mercyful Fate, Candlemass, Voivod, Morbid Angel… Что-то типа того.

В то время я много сочинял. Первая песня, которую я написал для Opeth была Requiem For Lost Souls, а некоторые её части потом стали частями Forest Of October. Я придумал название для Requiem For Lost Souls, но Дэвид предлагал названия типа The Final Destiny, Children of Darkness, Mark Of The Damned, Dimension Of Devastated Minds для десятиминутного трека! Пару раз мы выступили, сыграв эти песни. Самый первый концерт мы дали в начале 1991 года и отыграли Requiem For Lost Souls, Mark Of The Damned и импровизированную грайндкор-песню. На том концерте также играли Therion, Excruciate и Authorize, но мы выступили чудовищно. Мы так нервничали, что вообще не хотели играть, а чуть спустя Ник и Андерс ушли из группы.

Тогда у нас не было постоянного басиста, но появился Йохан (Йохан ДеФарфалла – прим. пер.), он играл на первых двух альбомах и сыграл с нами несколько концертов. Ещё у нас был гитарист Ким – он вместе с Йоханом до этого играл в задиристой группе Crimson Cat – они были вполне неплохими музыкантами, но не могли сочинять запоминающихся песен, чтобы остаться на плаву. Таким был наш состав для второго концерта в истории (в тот вечер с нами играли Therion, At The Gates, Desecrator, Megaslaughter и Sarcazm). Второе выступление было гораздо лучше первого, публике понравилось.

Примерно в это время я рассматривал Петера (Петер Линдгрен – прим. пер.) в группу. Моя подружка была лучшей подружкой Петера, а он тащился по Metallica, Megadeth, Maiden, Saxon и всякому такому, но он не шарил за экстремальные жанры метала. Мы стали друзьями и я начал ставить ему более экстремальные вещи, что отчасти напоминало мне историю со мной и Дэвидом, но я так и не уверен, что он полюбил дэт метал. Раз он был гитаристом, мы начали джемовать вместе и позже он присоединился к группе – непосредственно перед третьим концертом.

Петер: Майк на год младше меня, так что в школе мы никогда в общем и не пересекались, но моя подружка дружила с его подружкой, как-то так мы и сами подружились, тем более мы были с одного района Стокгольма и оба играли в группах. Вот так через подружек мы друг друга узнали и начали тусоваться вместе. Это было ещё до Opeth.

Мне больше нравился трэш, я играл в парочке групп, но друзья, с которыми я вырос, были не сказать, что хорошими музыкантами. Майк сказал, что группа, в которой я играл, была шутовской и он был прав! Мы что-то пытались делать, но мне не хватало вдохновения и попросту необходимо было сменить группу на другую. Майк поинтересовался хотел бы я стать басистом для концерта; и хоть я и не слушал дэт метал и никогда его не играл, всё это было жутко интересно и, не смотря на то, что я хотел играть на гитаре, я согласился.

Мы начали писать материал спустя некоторое время после концерта. Я был на басу и с нами был ещё этот парень Ким на гитаре – после его ухода обязанности гитариста я взял на себя, что было гораздо удобней для творческого процесса.

На тот момент Дэвид был не подарок, он ни с кем не дружил и даже не пытался. Он оскорблял людей со сцены и мы сказали ему, что считаем это неприемлемым. Он был хорошим вокалистом и для группы он был в этом смысле полезен, но нам с ним было сложно и мы подумывали без него собрать новую группу с другим названием, потому что не могли же мы выгнать Дэвида из его же группы. Примерно тогда Майк и Дэвид, которые учились в одном классе, путешествовали по Альпам, и по пути в автобусе Дэвид сказал Майку, что хочет уйти из группы, на что Майк сказал «Ладно» - вот так Дэвид покинул группу перед тем, как мы начали собирать новую.

Микаэль: В 1991 году мы с Дэвидом отправились в путешествие по Швейцарии покататься на лыжах, но естественно там всё превратилось в большую пьянку, я лично вообще не помню, чтоб мы там катались на лыжах! По пути домой в автобусе Дэвид заявил, что уходит из группы, чтобы присоединиться к Гётеборгской группе Liers In Wait, потому что у них в составе был Некролорд, гитарист Grotesque. Так я стал вокалистом в Opeth.

Перед тем как уйти, Дэвид перестал появляться на репетициях и я начал относиться ко всему гораздо серьёзнее; я становился лидером группы, в то время как Дэвид вкладывал в неё всё меньше и меньше, хотя он продолжал себя вести так, будто это его группа. Хотя его вклада уже почти не осталось. Мы записывали все репетиции и я хотел, чтобы всё было идеальным – когда Дэвид выдавал максимум, он терял чувство ритма и нам приходилось начинать играть с самого начала снова и снова. Если говорить начистоту, то с его уходом я испытал облегчение, но вместе с тем появилось осознание, что у меня нет никаких связей и контактов. У меня не было того запала работать с группой на коммерческом уровне – в общем говоря, хоть его уход и был хорошим событием с музыкальной стороны дела, но я не имел ни малейшего понятия о том, как продвигать группу.

Петер: После этого мы решили, что мы с Майком будем играть на гитарах и писать музыку вместе с Андерсом. Группа стала такой, какой мы её и хотели видеть, и так в формате трио мы просуществовали около года и репетировали шесть раз в неделю. Мы страстно хотели расти именно как музыканты. После года репетиций мы пригласили басиста Стефана и он играл с нами, пока ближе к записи альбома мы не решили, что он всё таки нам не подходит, поэтому он ушёл.

Микаэль: Мы сконцентрировались на музыке и всё время репетировали, и в конце концов добились тех очертаний звучания, которые позже сформируют первые два альбома. У нас всё ещё не было басиста, в группе были только я, Петер и Андерс, но мы сделали промо-фотографии. На самом деле мы не предполагали их кому-то показывать, просто факт промо-сетов заставлял нас почувствовать, что мы настоящая группа. Мы репетировали по пять или шесть раз на неделе и заметно прогрессировали, к тому же мы часто играли в полной темноте, чтобы лучше чувствовать инструменты.

Петер: В ту пору в Стокгольме дэт метал набирал обороты. Были такие группы как Entombed и Dismember, но они уже обгоняли нас, потому что успели выпустить первые альбомы – так что сцена уже существовала, но мы немного опоздали и не успели вскочить на этот уходящий поезд. Нас тогда вдохновляли At The Gates - они как раз выпустили запись с репетиции и она была просто охренительной. Когда мы её услышали, то решили, что нам нужно репетировать ещё усерднее.

Так же были группы типа Therion, у которых было больше пространства в музыке, в то время как Entombed были более прямолинейными, так что нам хотелось больше гармонии в нашей музыке (на нас сильно влияли Iron Maiden), но нам нечем было выгодно отличаться от Entombed и от всей сцены. Мы сознательно не играли с этими группами и не выпускали релизов, нам нужно было всё начать заново, чтобы через пару лет явить миру материал, который будет кардинально отличаться от всего остального.

Микаэль: Мы были счастливы являться частью экстремальной сцены, но я не хотел, чтобы мы играли, меряясь в скорости и громкости, я хотел, чтобы мы были хэви-метал группой, которая реально умеет играть.

Тогда зарождалась эпоха компакт-дисков, которые я не мог себе позволить, но из-за того, что народ попросту избавлялся от винила, я ходил в комиссионки и скупал классные пластинки почти задаром. Я тогда фанател от Purple, Sabbath и Zeppelin, ну и начал покупать записи групп, чьи промо-фотографии в разворотах были похожи на их фотографии. Если я открывал разворот конверта пластинки и видел там фото группы, которое было похоже на фото саббатов из альбома Paranoid, то я раскошеливался на пару фунтов, чтобы узнать как они звучат. Так в коллекции у меня появились пластинки Yes, Genesis, King Crimson, Van der Graaf Generator, Camel и всё в таком духе – не так уж и много, но мне хватило, чтобы влюбиться в это звучание. Мне нравилась длина треков, настроение, комбинации – это было как раз то, что я сам хотел делать. Тогда ещё как раз появились Dream Theater и они стали очередной группой, которую я полюбил.

Петер: Мы начали слушать Camel и всякий прогрессив 70-ых годов, потому что мы уже наслушались Sabbath и Judas Priest – и мы сразу поняли, что на одних тяжёлых риффах далеко не уедешь и нам это не подходит. Нам хотелось гармоний, акустических гитар, и так мы начали экспериментировать со смешением разных жанров. Может не в такой степени, как делают это Opeth сейчас, но тогда мы структурно добавляли кучу разных отрывков и кусков, поэтому песни были длинными. Нельзя было сделать песню на три минуты и уместить в неё все те ингредиенты, которые нам бы хотелось добавить, так что мы решили делать длинные треки и добавлять в них всё, что нам заблагорассудится. Композиционно наши песни больше походили на полноценные истории, а не на банальное куплет\припев\куплет. Если говорить сейчас, то той музыке немного не хватает целостности и, быть может, нам стоило структурировать всё иначе, но на тот момент наша музыка была глотком свежего воздуха и мы всё делали правильно.

Микаэль: Оглядываясь назад, с уходом от дэт-метала в жанре ничего нового не появилось. Да, была пара знаковых релизов, но я убеждён, что альбом «Domination» от Morbid Angel – последняя из великих пластинок в дэт-метале. Так или иначе, в этом направлении меня уже особо ничего не интересовало, поэтому я стал больше копать в прог-роке и симфо-роке. Может, прозвучит немного нахально, но я считал себя в музыкальном плане выше дэт-метала. Постоянно играть быстро и экстремально было интересно лишь недолгое время, после чего надо было двигаться вперёд.

Opeth эволюционировали параллельно моим музыкальным пристрастиям; чем бы я ни загорелся – это сразу же находило отражение в материале, который я писал. Когда мой сосед дал мне послушать Wishbone Ash, я мгновенно испытал трепет, ибо у них было море гитарных гармоний, которые они придумали ещё до мною любимых Maiden и Thin Lizzy. Я быстро решился включать все новые идеи в нашу музыку, но я всегда хотел видеть фундаментом экстремальный метал, частью которого мы были не в последнюю очередь из-за того, что мы попросту не умели петь!

Будучи открытыми к другим, неметаллическим, жанрам, это давало нам преимущество развивать наш звук, так как мы могли смешать воедино экстремальные ответвления в духе Bathory с проговым влиянием типа Van der Graaf Generator, что на выходе являло наш фирменный стиль. Шведская дэт-метал сцена в то время была пресыщена однообразно-звучащими коллективами, и за исключением пары выделяющихся групп была помойкой. Тогда никто не комбинировал дэт-метал и прогрессивный рок, кроме Дэна Сванё (которого я на тот момент ещё не знал). Они все слушали другие дэт-метал группы, ну и разве что ещё панк и смежные жанры. Я хотел быть настоящим музыкантом и найти свой звук, так что у меня бы не вышло стать частью сцены.

Петер: Мы отталкивались от концепции, что наша музыка должна говорить сама за себя. У нас никогда не было артистического образа: на нашем первом альбоме нет наших фотографий. Мы не записывали демо. Не уверен почему мы этого не делали, может потому, что денег не было, но возможно мы были достаточно хороши, чтобы сразу подписать контракт на альбом, имея в арсенале только кассету с репетиции. В итоге так всё и произошло.

Ли Барретт (владелец лейбла Candlelight Records – прим. пер.) послушал нашу репетиционную запись после того, как Самот из Emperor отправил ему копию. Ли мотал треки и когда добрался до Apostle Of Triumph, сказал: «Охтыж… это что такое?». Ли позвонил Самоту, тот позвонил Йонасу из Katatonia, который и дал ему кассету, и так мы обо всём узнали. Мы всегда считали, что надо продвигаться за счёт репетиционной записи и не прогадали, но оглядываясь назад, всё таки разумнее было бы записать демо.

Микаэль: В моём пригороде Стокгольма мы отыграли концерт с группой из севера Moahni Moahna, которые мне нравились своим звучанием в духе Rainbow, наличием органа Хаммонд и всем таким. Йонас и Андерс (Йонас Ренксе и Андерс Нистрём – прим. пер.) из Katatonia пришли на выступление и нас познакомили через общих друзей. Я никогда о них не слышал, друг поставил мне их демку и мне показалось, что они звучат примерно средне между Paradise Lost и тем, что делали мы, так что мне хотелось разузнать, что же это за парни, которые спёрли наше звучание! Ну и в довесок всего этого у них уже имелась студийная демка, так что в этой гонке они нас опережали.

Мы отыграли концерт и после сета ко мне подошли Йонас с Андерсом и сказали, что Opeth очень крутые. Йонас, что нетипично для него, попросил мой телефон; он позвонил на следующий день и предложил подружиться, на что я, разумеется, согласился. С тех пор мы самые лучшие друзья. Тогда в Стокгольме была волна блэка и он занимался продажей кассет вместе с парнями из Emperor, ну и отправил одну из наших репетиционных записей одному из их ребят. Они как раз издали свою первую EP на лейбле Candlelight Records и его владелец, Ли Барретт, спросил знает ли он какие либо неподписанные блэковые группы из Скандинавии. Из-за того как я пел на репетиционной записи и из-за того, что никто о нас ничего не знал и не знал как мы выглядим, они подумали, что мы блэк-метал группа – если бы они только знали, что мы тогда как хиппи одевались!

В общем, они записали на кассету песни неподписанных групп, отправили Ли Барретту и он услышал крохотный кусочек Apostle In Triumph, которая была последней песней на кассете, пока не кончилась плёнка. Так что Ли услышал секунд 10 нашей песни и он жутко впечатлился этим отрывком, который стал единственным, что ему вообще понравилось на всей кассете. По слухам я узнал, что Candlelight Records заинтересованы в Opeth, так что я начал искать о них информацию и выяснил, что Emperor подписаны на них, как и куча других групп, а так же то, что они являются весьма добросовестной компанией.

Однажды, выйдя из дома погулять, проходя мимо почтовых ящиков у лестницы, я увидел запечатанную посылку, на которой было написано «Opeth» и мой адрес. Моего имени на ней не было, просто адрес, Opeth и маленький логотип Candlelight, так что я пулей вернулся обратно домой и открыл письмо: Ли Барретт в нём представился и заявил, что хотел бы выпустить с Opeth небольшую EP на три-четыре трека. Естественно, я был полон энтузиазма, но вместе с тем слегка разочарован, что он не хочет сделать полноформатный альбом! Как только я закончил читать письмо, раздался телефонный звонок: это был Ли и он спросил, прочитал ли я письмо. Когда я ответил, что прочитал его, Ли сказал забыть о нём. В голове пронеслись самые ужасные мысли, якобы он передумал и больше ничего не хочет от нас, но вместо этого он сказал, что хотел бы сделать полноформатный альбом, а не EP. Я был ошарашен.

Остаток дня я провёл, названивая приятелям и спрашивая, чем они занимаются, пока я тут сижу с альбомным контрактом и планирую путешествие в Малибу! Это просто разорвало мой мозг: мне 19 лет, я живу с мамой, а у меня есть контракт на альбом, прямо как у Led Zeppelin и Scorpions! Я думал, что теперь в этой жизни мне всё по зубам, я был готов немедленно всё подписать, однако, Петер настоял на визите к юристу для разбора деталей, и я обнаружил, что в жизни мне не всё по зубам, а Малибу свершится не так скоро, как я сперва ожидал!

Петер: Майк присоединился к Opeth в 1990-ом году, а я в 1991-ом. Мы сочиняли и репетировали, и пытались найти свою фишку как группы за два года до прихода Йохана. К моменту его появления мы уже подписали контракт с Candlelight и записали альбом в марте 1994-го. В общем, мы провели три года, работая над Opeth, переделывая песни и усердно репетируя – мы были в полной готовности записывать альбом. Мы даже записали лайв-версию в студии, почти вся партия ударных осталась нетронутой обработкой. Я тогда сразу послушал запись и подумал «Ого, нихера!» - было нереально впечатляюще.

Микаэль: Помимо песни In Mist She Was Standing у нас уже был весь материал для альбома Orchid, поэтому мы забронировали две недели записи в студии Дэна Сванё Unisound вскоре после подписания контракта. Студия была всего в паре часов езды от Стокгольма, так что всё было просто: мы уехали туда и записали альбом. Весь процесс, включая сведение, занял 12 дней.

Я был немного разочарован, когда мы приехали на студию. Я ожидал, что там будут специальные кабинки для записи и всякие другие штуки как в профессиональных студиях. На деле же это оказался подвал с дешёвым пультом на 16 дорожек и катушечным магнитофоном. Дэн делал записи поверх уже записанных плёнок, вполне возможно, что он записывал нас на плёнку с последним альбомом группы Marduk! Но всё равно было классно, у нас был заключен контракт на запись, и мы записывали свой собственный альбом на настоящей студии, так что было неважно, что на деле всё не очень соответствовало моим ожиданиям. Впервые мы могли послушать наши песни в хорошем качестве, и для нас это было настоящим открытием!

Мы много репетировали и играли слаженно, поэтому записываться было легко. Часть моей партии гитар и ударных были записаны лайвом одновременно, всё остальное мы уже добавляли поверх этого, вроде ничего сложного. Мне как раз исполнилось 20, поэтому мы много тусили. Мы сняли маленькую квартирку в этой крошечной деревушке под названием Финспанг, где жил Дэн и где находилась его студия. Там мы частенько напивались и угарали, ну знаете, как это обычно бывает в 20. Ещё мы позвали Йохана в качестве сессионного басиста и классно проводили с ним время. Дэн нам очень помогал. Он был первым человеком в моей жизни, который знал о неметаллической музыке больше чем я и это меня немного задевало. Вообще он обо всём знал больше меня, был более опытным, и я многому у него научился.

Когда я думаю об альбоме Orchid, я вспоминаю всю эту мощную энергию и то, что мне было всего 19, когда я сделал эту запись. На той записи слышно, что я был жутко голодным до музыки, и это звучит вовсе не сексуально, насколько вообще применимо это слово, а скорее заставляет поморщиться. Альбом получился абсолютно искренним, мы чувствовали именно это и были именно такими в то время. Он получился очень мощным и хоть и претенциозным, но мы так и звучали. На самом деле, это больше смахивало на запись нашей репетиции, но только в хорошем качестве. Этот альбом очень хорошо показывает, что мы из себя представляли в музыкальном плане, совершенно о нём не жалею, а даже наоборот – горжусь им. Для никому не известной группы, которая никогда до этого не записывалась на студии это был отличный результат.

Тогда из-за Дэвида и пары провальных концертов у нас была довольно хреновая репутация в Стокгольме, так что с выходом нашего альбома народ от нас ничего особо не ожидал. Дэн как-то сказал мне, что группы, записывавшиеся в его студии, просто места себе не находили и заново обдумывали стоит ли им записывать свой материал после того, как он ставил им наш альбом - настолько им срывало крышу от нашего музла!

Опыт первого альбома был ни с чем не сравним. И хоть отдача от слушателей и появилась, но нас заметили только небольшие фанзины - никакой шумихи, на которую я рассчитывал, мы не вызвали. Мне пришла пара писем, но никто мне не звонил и толком ничего не происходило - так продолжался этот трёх-четырёхлетний тупик в Candlelight, когда мы постоянно думали почему ж мы не гоняем в туры, почему никто про нас не знает, почему мы не добились такого внимания как Emperor, с которыми мы вроде как на одном лейбле - вся эта тягомотина продолжалась на протяжении всего контракта с лейблом.

Я и тогда не знал, да и сейчас тоже не в курсе, насколько сложно раскручивать группу, но вроде постоянно был какой-то движ, люди распространяли наши записи по разным странам вроде Америки, Польши, Австралии и Японии, но всё равно нихрена не происходило... Не было никакой отдачи.

Так что с выходом Orchid моя жизнь не изменилась - она была в точности такой же, как и до подписания контракта.

Петер: Мы очень расстроились, что лейблу потребовалось больше года на выпуск нашего альбома, мы-то рассчитывали на более шустрые сроки. Хоть мы тогда и страшно бесились из-за этого, но зато у нас появилось время сесть за сочинение материала для Morningrise, так что когда очередь дошла до его записи, мы снова были отлично подготовлены. Мы тогда каждый раз после выхода альбома думали, что всё будет круто, но на деле всё было вовсе не так.

Мы всегда ощущали свою уникальность, своё отличие от других и свой стиль, это заметно в нашей музыке. В отличие от наших коллег по цеху, мы вдохновлялись самыми разными группами, как мне кажется.

Мы никогда не ездили в туры и не давали концертов, вместо этого мы всё время репетировали - за это мы можем винить только самих себя. Есть уйма способов расти как группа, но наш путь был другим - вместо гастролей мы оттачивали своё мастерство.

Микаэль: Что касается Morningrise, то тут мы решили больше углубиться в прогрессивную сторону: мы хотели взять реванш за провальный дебютник, песни стали длиннее. К тому времени Йохан стал полноценным членом команды, так что у нас был постоянный состав: вторым альбомом мы решили надрать задницы всем тем, кто проигнорировал нашу первую пластинку – пусть локти кусают от того, как многое они потеряли! К сожалению, со вторым альбомом этого тоже не получилось. Мы тогда были в туре с Cradle Of Filth и Morbid Angel и у нас было ощущение, что уж вот сейчас-то наконец всё попрёт, но так нихрена и не произошло.

Петер: Мы очень хотели выступать, и когда Ли устроил нам тур с Cradle of Filth, мы были в шоке. Помню, что Майк звонил спросить насчёт дат в гастролях, а я ответил «да всё охуенно!». Даже сама мысль о том, что у нас будет тур, будоражила.

Мы были наивными как дети: делали всё, что нам говорил Ли. Он сказал нам взять только гитары, хотя мы могли взять с собой усилители. Мы припозднились к началу тура и я попросил Пола Аллендера дать мне его усилитель, на что он неслабо удивился, но всё таки усилитель дал. После этого менеджер Cradle Of Filth позвонил Ли и Ли обвинил нас в рассеянности, мол, он не может с нами всё время нянчиться. Это всё происходило по факсу, который был в туровом автобусе, так что мы могли разве что позвонить Ли для обсуждения всей ситуации. Как-то так и проходил тур: ребята гоняют по гастролям, не врубаются в происходящее, но круто проводят время, да и в дороге мы ко всему прочему придумывали разные новые идеи для музыки. В том туре мы повзрослели: думаю, это было заметно и в музыке – она стала жёстче и тяжелее.

На ранних этапах у нас не было менеджера, все основные решения нам указывал лейбл. Именно лейбл организовывал нам концерты, большинство из которых были в Британии, откуда были и сами Candlelight, но вскоре они настояли на том, чтобы мы нашли себе менеджера, так как их достало решать наши проблемы!

Микаэль: Майк Эмотт из Arch Enemy говорил, что нам стоило бы завести менеджера, но я не мог понять как это так. Мы были никем, а в моём представлении менеджеры могли быть только у таких крутых чуваков как Ингви Мальмстин, но никак не у нас. Майк посоветовал мне связаться с Дэйвом Торном с Sanctuary Music, который был менеджером Arch Enemy и Spiritual Beggars. Я отправил Торну копии наших записей, прошло несколько месяцев, но он так и не ответил. Я старался мыслить позитивно и говорил себе, что может быть письмо потерялось, так как мне не хотелось верить в то, что ему могла не понравиться наша музыка. Наконец, я получил от него ответ. Он каким-то образом узнал номер моей девушки и позвонил мне, когда я был у неё. Когда мы начали говорить, я немного нервничал, так как мне звонил человек, у которого были связи с самими Iron Maiden и который отвечал мне от лица всего лейбла. Он начал с того, что музыка была классной, но потом добавил, что вокал – говно, и на этом всё. Ни слова о менеджменте!

Так что у нас не было менеджера, я расстался с девушкой, с которой у нас были серьёзные отношения, группа была на грани распада… Это было тяжёлое время для меня. К тому же Йохан словил звёздную болезнь, и мы с Петером его выгнали. Несмотря на то, что Йохан частенько портил жизнь Андерсу, Андерс был расстроен из-за его ухода и тоже решил уйти. Ну или он просто решил вернуться на Родину, в Бразилию. В любом случае, играть с ним вместе мы физически больше не могли.

Петер: После тура с Cradle of Filth Андерс поехал отдыхать домой в Бразилию, а мы с Майком стали думать, что нам делать дальше. Для нас было достижением, что Йохан присоединился к группе, потому что у него уже было громкое имя в пригороде, где мы жили. Он очень клёво играл на шестиструнном басу, но не вписывался ни в нашу музыку, ни в наш стиль. Он был одним из первых в нашем городе, у кого появился мобильный телефон, и он на концертах таскал его с собой на ремне , а мы как были бомжами, так ими и остались. Так что мы начали думать насчёт того, чтобы его выгнать, но мы не решались, так как он был классным парнем и, несмотря на то, что он тоже понимал, что не подходит нам, первый шаг нужно было делать нам. Мы с Майком решили порепетировать этот разговор на кухне, а моя девушка была в роли Йохана. Мы думали, что он разозлится и обидится на нас, потому что мы какие-то мальчишки, а он успешный музыкант. Он, видимо, думал так же, потому что, когда мы с ним поговорили, он просто сказал: «Ладно» и ушёл.

Потом Майк позвонил Андерсу и сообщил, что мы забронировали студию для записи альбома, и что мы выгнали Йохана без его согласия, так как его не было рядом. Он расстроился из-за ухода Йохана, потому что они хорошо ладили. Потом он рассказал Майку, что переезжает в Бразилию и уходит из группы. Мы были в шоке!

Итак, у нас была забронирована студия, но не было ни достаточного количества песен, ни басиста, ни барабанщика! Майк был подавлен. Они с Андерсом играли вместе целую вечность и были друзьями, а тут друг уезжает в Бразилию. Группа была на грани распада. Тур был классным, но похоже мы поняли, что это не для нас, и были уже достаточно близки к тому, чтобы покончить с группой.

Микаэль: Когда я уже собирался всё бросить, в группу влилась свежая кровь в лице Мартина Лопеса. Он был молодым и дерзким, и несмотря на то, что родился в Швеции, он двигался, ходил и говорил как будто он Тони Монтана! Он был очень дерзким, весёлым, остроумным, полным энтузиазма и пинал наши ленивые жопы, чтоб мы что-то делали. Он оживил нашу группу. Я начал думать, что мы уже не продвинемся никуда дальше, но Лопес и его отношение всё изменили. Он не собирался сдаваться и привнёс новую силу. Мы с Петером начали как-то отдаляться, а Лопес был настолько заряжен энергией и энтузиазмом, настолько голодным до музыки, прям как мы во времена Orchid, что он просто заразил нас своим настроем, и всё снова встало на свои места.

Петер: Мы начали разгребать имеющийся материал, там были только куски ударных и разные наброски, но они были весьма годными и мы решили найти барабанщика для записи в студии. Нас троих было бы достаточно для записи альбома, потому что партию баса мог сыграть один из нас. Мы развесили объявления по музыкальным магазинам Стокгольма и получили всего два или три отклика. В объявлении мы рассказали кто мы такие, что у нас два альбома, сейчас работаем над новым и только что откатали тур с Cradle Of Filth – мы ожидали повышенного интереса. С нами тогда связались всего пару раз и мы негодовали – какого чёрта вообще у нас ничего толком не получается? Кто-то оставил мне кассету в почтовом ящике, я её послушал и подумал, что чувак был очень хорош – играл он быстро и технично, Майк согласился: мы оба решили, что это то, что нужно.

Мы позвали его на репетицию и сразу поняли, что он достаточно техничный парень, сложные вещи играет с кажущейся лёгкостью. Тогда мы попросили сыграть его простенький бит и он вдруг забуксовал, но мы не отчаивались – раз уж он умеет играть техничные штуки, то и простым вещам сможем его научить. Мы завалили его тьмой всяких групп типа Camel; он слушал только дэт метал, но мы заставили его слушать тонну этих записей и начали воспитывать в нём настоящего матёрого барабанщика.

Мы тогда записывали кавер на Remember Tomorrow и Лопес выжимал из себя максимум, хотя песня была до безобразия простая. Нас это начало немного беспокоить, но мы всё же решили дать ему шанс и посмотреть, что будет дальше. Мы начали болтать о том, какого чёрта по нашему объявлению о поиске ударника было так мало откликов, и тут Лопез признался, что после того как он наткнулся на наше объявление, он специально ходил по остальным музыкальным магазинам и срывал всё, что мы расклеили, чтобы избавиться от конкурентов – настолько сильно он хотел с нами играть! Меня это изрядно повеселило и у меня больше не осталось на его счёт никаких сомнений.

Он родился в Швеции и его семья переехала в Уругвай, когда он был ребёнком. Слушал он только дэт-метал, как и его уругвайский друг Мендес. Когда Лопесу было 17, он склонил Мендеса к переезду в Швецию играть дэт-метал, и всё это посреди зимы, хотя Мендес до этого снега в глаза не видел. Во время записи My Arms, Your Hearse Лопес обмолвился, что у него есть друг-басист. Хоть мы тогда и не искали басиста, но Мендес был хорош, да и вообще мы подумали, что было бы круто иметь южно-американскую ритм-секцию! Они тогда жили вместе, это всё упрощало. Было крайне удобно: зовёшь одного, а приходят двое.

Мартин Мендес: У нас с Лопесом в Уругвае была группа, мы начали играть лет в 15. Лопес приехал из Швеции и планировал туда снова вернуться; изначально один, но потом мы подружились и я тоже решился переехать вместе с ним. Единственной причиной моего переезда была музыка, я тогда понятия не имел о Швеции, знал только их группы. Я переехал туда в семнадцатилетнем возрасте, по-английски не мог тогда и двух слов связать, так что по началу было сложно. Смена климата с уругвайского на шведский была для меня неописуемым шоком. Когда я улетал из Уругвая, было +35, когда прилетел в Швецию, было -20. Выйдя из аэропорта, я стоял как вкопанный и думал: «Что вообще за пиздец?». Вы и представить не можете, как я тогда замёрз, да я и снега-то даже ни разу не видал. В общем, такие мысли у меня проносились, пока я морозил себе жопу. Странное чувство.

Opeth была одной из шведских групп, которые я слушал ещё в Уругвае. У меня тогда была их пластинка Orchid, а по приезду в Швецию они выпустили Morningrise, так что я уже был о них в курсе. Я не был их фанатом, но их музыка мне реально нравилась.

Петер: Они воспринимались как одно целое. У них одинаковые имена и они были неделимы как инь и янь. Они постоянно торчали вместе, но стоило их немного узнать, то это были абсолютно разные люди. Мартин Лопес доминировал в этих отношениях, он хорошо умел манипулировать людьми. Они оба баловались травкой, и мне кажется, что именно Лопес втянул Мендеса в это. Мендес достаточно спокойный парень, он в этом плане больший швед, в отличие от Лопеса. Шведы - очень трудолюбивый народ, хотя может быть немного унылый. Лопес же – самый ленивый человек, которого я когда-либо видел в своей жизни, он абсолютно безответственный. Они оба хорошие парни, но они совсем не похожи на нас с Майком, мы обычные. Я вот читаю книги и готовлю каждый день, а они ничего такого не делают.

Наш состав с Лопесом и Мендесом, я думаю, можно считать классическим. Тяжёлые времена легко забываются. У нас постоянно не было денег, нам приходилось подрабатывать просто чтобы прожить ещё один день. День за днём, медленно мы пытались писать материал для альбома. Это было всё, ради чего мы жили – музыка. С Андерсом и Йоханом мы были молоды и не знали, что ещё может случиться, но с приходом Лопеса и Мендеса мы поняли, что всё уже случилось и это Opeth. Андерс и Йохан бросили музыку после ухода из группы, устроились на работу, стали учиться, но это было не для нас. Мы решили продолжать, чего бы это ни стоило, а стоило это очень дорого.

Мартин Мендес: Я впервые встретил Микаэля на фестивале в Швеции, когда они уже были знакомы с Лопесом. Лопес познакомил нас, и Микаэль попросил меня прислать ему кассету, но это было не серьёзно, хотя мы потом немного репетировали и джемовали втроём, и мне казалось, что ему нравится. Было очень приятно, что ребята дали мне играть в группе, ведь я ни черта не говорил по-английски, а на шведском знал самый минимум – но я быстро всё схватывал. Да и выбора у меня не было, я просто тусовался с этими ребятами!

Я присоединился к группе где-то за неделю до того, как они направились в студию писать My Arms, Your Hearse, так что у меня банально не было времени выучить партии, порепетировать и всё такое. Первый концерт в составе Opeth я дал в Англии в пабе The White Horse, тогда пришло человек десять – пять друзей и пять фанатов. После этого мы отыграли с Cradle Of Filth в клубе The Astoria и для меня это стало первым крупным выступлением. Толком ничего даже не помню о нём, разве что я тогда жутко волновался и нервничал.

Микаэль: Музыку к первым двум альбомам мы написали вместе с Петером, но к My Arms, Your Hearse я в сочинительстве продвинулся дальше него, так что писать вместе стало трудновато – он не удерживал планку и отошёл на второй план, но всё равно продолжал писать материал для альбома и вообще существенно помогал. Петер всегда умел фильтровать мои идеи, у него прекрасный музыкальный вкус. Постепенно я начал всё больше и больше материала писать в одиночку, иногда меня просто корёжило от предложений Петера по моим идеям, некоторые его идеи меня вовсе убивали наповал – так что он начал отходить от творческого процесса. То же настроение было и во время записи альбома – мы вроде были командой, он и я, но всё равно было чувство, что он уходит в тень, так что запись альбома была отнюдь не радостной.

Когда мы закончили альбом и я его послушал, то я сильно удивился, что это вообще наша запись – всё кардинально отличалось от прошлых работ и я не был в ней уверен. Впервые я услышал его на вечеринке у Андерса (из In Flames), он помог нам с записью альбома. Он включил альбом, когда я уже напился, ну и на мой заторможенный бухой мозг моя музыка показалась мне через чур быстрой и мне всё абсолютно не понравилось.

Из-за этого я сильно загрузился и закрылся в себе, так что пришлось позвать в студию Майка Эммота послушать альбом, на что он заявил, что запись очень крутая, а мне, мол, стоило бы передумать насчёт альбома. Я безмерно уважал Майка, он за словом в карман не лез и всегда говорил то, что думает, так что его слова для меня многое значили. Короче, я снова включил альбом, на этот раз уже не так предвзято, и понял, что он наконец начинает мне нравиться.

В Швеции в середине девяностых разве что каждая собака не использовала гармонию в гитарах. Уж если я что и терпеть не могу, так это слепо следовать моде. Пока все эти безликие группы использовали клишированные приёмы, мы понимали, что нужно двигаться дальше и искать новые музыкальные ходы. Мы хотели создать альбом, построенный на риффах в противовес всем этим фолковым мелодиям на дисторшне и гармониями гитар поверх всего этого. Мы хотели чего-то потяжелее – всё это мог дать Лопес, который был техничнее Андерса, ну и как следствие, запись стала тяжелее, экстремальнее и злее всего, что мы делали ранее. Это положило начало тому звучанию, которое впоследствии нас прославит.

Когда я сочинял Demon Of The Fall, я считал её клёвой песней, но чувствовал, что она какая-то прямолинейная, ибо в ней был всего один брэйкдаун. Вся первая часть была в одном ключе, один темп, один бит – в то время для нас это была редкость. Песня была написана в чрезвычайно короткие сроки, мы с Петером сочинили её в хостеле, пока жили в Гётеборге. Всё вышло очень быстро, но я не помню, чтобы в ней было что-то особенное – просто очередная песня. Мне всегда нравилось разнообразие, поэтому было очень круто иметь что-то, что отличается от других песен.

Вскоре после релиза My Arms, Your Hearse с нами связался Хэмми из Peaceville, которых тогда дестрибьютировали Music For Nations, так что каком-то смысле это было как подписаться на мажорный лейбл. Естественно, на такие предложения не отказывают. Тогда нас так же рассматривали Earache Records, которых я тоже сильно любил – я годами собирал их релизы из каталога MOSH, но всё же у Peaceville было побольше крутых релизов и это сыграло свою роль. Они тогда выпустили первые альбомы Darkthrone и Paradise Lost, а это были культовые релизы, но и Earache тоже выпустили очень важные для меня пластинки, как например альбомы Morbid Angel. Короче говоря, это был отнюдь не лёгкий выбор.

Я решил позвонить кому-нибудь из At The Gates, они тогда были подписаны на Deaf Records, дочерний лейбл Peaceville. После того как Peaceville подняли свои условия до уровня, который предлагали нам Earache, а так же после личной встречи с Хэмми, мы решили подписаться на Peaceville. Повлияло ещё и то, что Katatonia тоже рассматривали вариант подписаться на них, а Йонас был моим лучшим другом – мы решили, что было бы клёво стать приятелями по лейблу. Мы оба решили работать с Peaceville, так что наши группы могли бы ездить по всему миру вместе!

Мы даже подписали одинаковые контракты, но для Opeth это вышло боком. Still Life, наш первый альбом на Peaceville, стал бестселлером в Британии, но из-за условий сделки мы с него почти ничего не заработали. Но всё равно этот контракт стал первым шагом на пути к статусу профессиональной группы, так что в конце концов всё сложилось удачно, пусть и не без головной боли.

Мы тогда были взбудоражены этим контрактом и это дало нам существенный толчок к работе над Still Life. Это всё добавляло искры поверх того, что у нас в группе был Мендес, а они с Лопесом делали группу сильнее, чем когда бы то ни было. Кстати, в то время я погрузился в самокопания о том кто я такой и что я делаю. Если у меня не выйдет стать музыкантом, то мне придётся либо получать образование, либо идти на херовую работу, а я не хотел ни того, ни другого. Лучше я проживу свою жизнь в бедности, занимаясь любимым делом, даже если я буду единственным в мире, для кого будет ценно оставаться собой.

С деньгами тогда всё ещё было очень хреново, хотя у меня получилось наконец начать снимать жильё. Я спал на диване Йонаса где-то полгода или даже год, пока мне не позвонил друг, сообщив о его освободившейся квартире. Это был хороший район и недорогая аренда, так что я не мог отказаться. Я знал, что платить за квартиру будет очень трудно, но решил, что если дела совсем уж не заладятся, то попрошу помощи у своей матери. Помню, в той квартире у меня была неглубокая миска как у бомжей, и если с деньгами было более-менее, то я спускался в магазин и за 9 крон покупал тушёнку. Туда ещё добавляли холодец с укропом, так что я и сейчас эти консервы ем, потому что с ними связано слишком многое!

Всё это не имело значения, ведь я был невероятно счастлив в группе, у меня появилась новая девушка, у меня появился новый контракт с лейблом, я чувствовал, как жизнь начинает играть красками. Я был счастлив, что у меня наконец есть своя квартира и, хоть с деньгами было туго, всё ещё мог покупать новые пластинки, потому что стоили они дёшево. Я просыпался в полдень, открывал все окна, заваривал кофе, закуривал сигарету, греясь на солнышке и чувствовал, что всё в общем-то идёт хорошо – с таким настроением в этой квартире я сочинил Still Life.

Петер: Денег у нас не было. Мне приходилось занимать деньги у отца, чтобы платить за квартиру, пока я ездил в туры. Даже в 2003 году, когда мы начали без передышки гастролировать, мы были бедняками. Помню, мы отыграли в Филадельфии в Крокадеро, все билеты проданы, 1300 человек пришли, а я поймал себя на мысли, что четыре парня на сцене – единственные во всём зале, у кого не хватило бы денег на вход.

Были в этом и плюсы, мне кажется, что те трудности сплотили нас воедино. В те года, я про 1997-2001, это лучше всего определяло нас как группу – мы были очень собраны. Мы с Майком выросли в одном месте с общей историей, Лопес и Мендес выросли в другом месте с их историей, вместе мы были сильнее, чем по отдельности, мы становились нечто большим вчетвером, чем по одиночке.

Микаэль: В той квартире у меня не было никакого звукозаписывающего оборудования, так что я сочинял рифф и на листочке писал что-то типа «рифф в стиле Morbid Angel – 10 раз, аккорд F# посередине – 5 раз» ну и всё в таком духе. Если вы послушаете альбом, то он довольно сложный, так что я удивляюсь как вообще я смог столько всего запомнить.

Мы забронировали запись в Studio Fredman, но там ещё велись строительные работы, поэтому они сняли нам Maestro Music, очень уютную проговую студию в центре Гётеборга, в которой раньше был ресторан. Мы там записывали акустические гитары для My Arms, Your Hearse, так что я рад был вернуться туда, это хорошая студия. Студия превратилась в лейбл и начала издавать группы с политическим уклоном: социалистов, левых, даже коммунистов. Странно, конечно, но студия работала не только с дэт-металом, но и с хип-хопом.

Никаких сверх-усилий я не прикладывал, я считаю, что на том альбоме мой композиторский уровень существенно вырос, и только спустя время я сейчас могу сказать, насколько этот уровень был высок. Появилось много джазовых элементов, больше чистого вокала, вокальных гармоний и витиеватых партий. Лопес был просто в ударе и было чувство, особенно из-за того, что Петер был уже не так вовлечён в процесс, что на этой записи главными были только мы с Лопесом.

Перед записью альбома мы стали чётко осознавать, что идём вразрез с дэт-метал сценой. Я не хочу говорить, что мы были выше всех вокруг, но мы совершенно определённо выходили за рамки того, что делали остальные в жанре в то время. Коллеги по цеху намертво застряли в дэт-метале, тогда как мы лишь отталкивались от него, исследуя множество других жанровых пространств. Этот альбом стал тем самым скачком вперёд, когда мы решили себя ни коим образом не ограничивать – мы творили всё, чего желали, не задумываясь о последующей реакции.

В общем, мы вышли из условной зоны комфорта, избавившись от рамок чужих ожиданий. В Face Of Melinda для ударных мы использовали палочки-щётки, что тогда для дэт-метала было вновинку. Возможность экспериментировать с самыми неожиданными элементами вне жанровых рамок заставляла меня гордиться альбомом Still Life, что в большей степени, в отличие от остальных записей, делает его самой важной пластинкой Opeth.

С подписанием на Peaceville мы возлагали много надежд на этот альбом, но снова ничего не произошло, мы почувствовали, будто нас отбросило назад. Мы дали два или три концерта в Польше и один концерт в Америке, который стал для нас личным прорывом – мы тогда отыграли на фестивале Milwaukee Metal Fest. Мы играли не на главной сцене, а в зале на 2000 человек; он был набит битком, людей на входе аж разворачивать приходилось – мы тогда были в приятном шоке. Впервые у нас была такая мощная отдача, и неважно, что сыграли мы тогда паршивенько – у нас даже своего аппарата не было. Толпа взревела когда мы просто вышли на сцену, не сыграв ни ноты. На нас это произвело огромное впечатление и мы решили, что если в Европе у нас не заладится, то мы вернёмся в Америку и сыграем больше концертов здесь – настолько тёплым был приём.

Помимо этих выступлений, мы больше не дали ни одного концерта для раскрутки альбома, это безумие и провал – иметь в арсенале такой альбом и не получать никаких предложений. Мы чувствовали как в который раз вязнем в болоте, это с нами продолжалось в общей сложности аж десять лет. Хоть наша популярность и потихоньку росла, но было ощущение, что Still Life никто вообще не услышал, будто его релиза попросту не было.

Петер: My Arms, Your Hearse для нас был реально большим шагом вперёд, как в плане группы, так и в плане звука, в то время как Still Life стал ещё большим шагом во многом благодаря большей музыкальности в сравнении с My Arms, Your Hearse, который в общем-то является металлическим альбомом. Still Life был сбалансирован и вылизан, что отличало его от всего, что мы делали до этого. Когда мы записали альбом и вдруг оказались на Peaceville, мы ожидали что вокруг всё завертится, но ничего не происходило. От альбома мы ожидали эффекта разорвавшейся бомбы или типа того, но ничего подобного не было, но мы упускали из вида, что в то время мы медленно, но верно выстраивали вокруг себя фанатскую аудиторию. К моменту европейского тура в поддержку Blackwater Park с Katatonia мы думали, что у нас фанатов кот наплакал. Но в 2000-ом году мы сыграли в Милуоки и нас просто снесло толпой фанатов, мы тогда понятия не имели, что у нас они были!

Мартин Мендес: Это был потрясающий опыт поработать в настоящей студии. Мы особо не гастролировали в то время. Однажды мы поехали в американский тур в поддержку Still Life и отдача была потрясающей. Мы не знали чего ожидать, а люди реально хотели видеть нас там, в общем это было дико круто.

Я всегда знал, что хотел быть музыкантом. Не то чтоб я хотел стать рок-звездой, но совершенно точно не ожидал ничего такого, я просто хотел классно проводить время, и оно таким и было при записи Still Life. Я наивно полагал, что альбом сходу перевернёт с ног на голову жизнь группы.

Микаэль: Хотя я и чувствовал, будто бы ничего не произошло, люди в индустрии начали обращать внимание - потому что альбом был хорош и потому что он вышел на Peaceville. Одним из таких людей, обративших внимание, был Энди Блэк, менеджер лейбла Music For Nations, в то время он также был основным дистрибьютором Peaceville. Однажды Хэмми позвонил мне, чуть не плача, и сказал, что несмотря на все его усилия, нас собираются отпустить с лейбла. Оказалось, что Music For Nations заявили о своих правах на нас, типа мы их группа, а не Peaceville, и если Хэмми не отдаст им Opeth, тогда они перестанут заниматься распространением продукции Peaceville. Это положило бы конец компании Хэмми, поэтому он согласился отдать им Opeth. Целиком и полностью доверяя Хэмми, я был вне себя от ярости - это же самая настоящая коррупция! Я чувствовал, что меня просто одурачили. Сперва я отказался связываться с Music For Nations, но Хэмми сказал, что это плохо скажется на его бизнесе. Вот так мы неохотно подписались на Music For Nations.

Когда мы приехали в их офис на Latimer Road, нас представили 15-20 сотрудникам - пиарщики, дистрибьюторы, рекламщики, дизайнеры – все, о ком вы могли подумать. Нам сказали, что все мы работаем над одной целью - сделать всё, чтобы Opeth выстрелил. В центре всех этих людей стоял "большой босс" Энди Блэк, похожий на Голлума из Властелина Колец, только с черными волосами, черными глазами и в чёрном костюме – словом, соответствовал своему имени. Энди слабо пожал мне руку и, не моргая, пристально смотрел на меня. Он был суров и выглядел очень устрашающе, но в то же время производил впечатление весьма умного и влиятельного человека; он определенно был боссом.

Первые его слова были о том, что теперь после подписания на Music For Nations всё будет немного по-другому, что нам определённо будет нужен менеджер. Вскоре он предложил нам Энди Ферроу, который ранее работал с Paradise Lost.

Энди Фэрроу: Одной из групп, менеджером которых я являлся, были Paradise Lost на лейбле Music For Nations. Они были тогда самой продаваемой группой лейбла. Энди Блэк сказал тогда мне: "У нас есть 6 групп, которым нужен менеджмент". И одной из тех групп были Opeth.

Таким образом, я послушал их музыку и нашел некоторую схожесть с ранними Paradise Lost. Им возможно не понравятся мои слова, но они признают это. И я подумал, что я гляну эту группу. Им случилось играть в Bradford Rio, и я поехал туда посмотреть на них, и затем я познакомился с ними в гастрольном автобусе, и как бы с этого всё началось. Blackwater Park на тот момент уже вышел, так что я предложил группе сделать что-то типа переиздания с дополнительными треками, одним из которых насколько я помню, был Harvest. И я заметил одну очевидную вещь – группа почти не гастролировала. Первым делом после переиздания Blackwater Park я связался с Arch Enemy, чтобы они выступили в качестве суппорта для Opeth. Когда Arch Enemy сказали, что у них нет денег, я сказал, что "посажу" их на автобус, потому что очевидно, что имея хороший лайнап, у нас будет порядок с продажей билетов. Это было моей первой задачей - вторичная маркетинговая кампания для Blackwater Park. Затем была Америка, и после полно других турне.

Петер: Я думаю, Blackwater Park был лучшим нашим альбомом на тот момент. Песни были хороши и удачно выстроены вместе. И я думаю, что вовлечение Стивена Уилсона и его студийного волшебства сыграло большое значение. Он был в студии всего две недели, но он сумел выстроить звуковой пласт, которого ни у кого не было в дэт металле в то время. Наличие тех хороших песен и данный звуковой пласт сделали из альбома цельное творение.

На тот момент мы уже долгое время были вместе и начали больше гастролировать, зарабатывать имя. Мы поехали в США и начали играть там, и, я думаю, это было ещё одной причиной, почему людям так сильно нравится Blackwater Park, потому что после прослушивания группы в течение пяти лет, но неимения возможности видеть ее живьем, они наконец-то эту возможность получили.

Думаю, если бы мы выпустили Ghost Reveries, а затем Blackwater Park, то люди бы сказали, что именно Ghost Reveries является их любимым альбомом вместо Blackwater Park, но в то же время Ghost Reveries не звучал бы так, как он звучит сейчас, если бы мы не записали Blackwater Park!

Blackwater Park – веха для нас, так как Стивен Уилсон открыл нам глаза на возможности того, чего можно добиться в студии, и это изменило наш подход. Думаю, что для Майка работа со Стивом имела большое значение, и мы были большими поклонниками Porcupine Tree, и поэтому он для нас был идолом. Забавно, но мне кажется, что мы тоже на него повлияли. Следующий его альбом сразу после работы с нами был In Absentia, и он был абсолютно точно был самым тяжелым его альбомом на тот момент. Так что я думаю, что влияние было взаимным и это хорошо.

Стивен Уилсон: Я почувствовал мгновенную артистическую связь с Микаэлем. Во многом он был моим абсолютным двойником, если говорить о наших ролях в Opeth и Porcupine Tree, и без лишнего драматизма это роль одиночки. Когда ты главный парень в группе, то ты находишься в довольно изолированном положении, в котором ты вынужден быть боссом и иногда принимать непопулярные решения. Так же постоянно приходится мириться с обидами остальных участников группы из-за того, что всё внимание получаешь именно ты. В то же время ты являешься человеком, на которого остальные участники возлагают надежды и ответственность за развитие группы, так что выходит ты оказываешься в странном положении: тащишь группу и делаешь всю работу, не получая никаких благодарностей от группы взамен. Микаэль тоже был в таком положении и наконец он смог распознать такую же личность в ком-то другом: честно сказать, для меня это была одна из самых интересных вещей за последние лет 15. Мы сразу нашли общий язык как музыкально, так и личностно, и именно эта связь стала определяющей.

В чём мы ещё абсолютно сходились, так это в чувстве невероятной трудности творческого процесса из-за боязни разочароваться в самоповторах: чувстве страха, давления, боязни «чистого листа». Приходится садиться и создавать что-то из воздуха, и притом необходимо, чтобы это не вызывало ощущения самоповтора, плюс чтобы это вызывало интерес. Я всегда придерживался мнения, что лучший способ сохранить творческую свежесть в том, чтобы слушать самую разную музыку – не просто группы, которые ты слушал в 16 лет, а постоянно и страстно искать новую музыку, которая сорвёт тебе крышу. Это и был один из секретов Майка – он был одержим музыкой, в том числе всякой странной музыкой, разными экспериментальными вещами. Думаю, многим фанатам будет в новинку узнать, что вдохновляется он классической музыкой, андеграундом, авангардным джазом и кучей других подобных вещей.

Когда я был ребёнком, я любил новую волну британского хэви метала - Saxon, Diamond Head, Iron Maiden – я их просто обожал. Когда я стал чуть постарше, я открыл для себя прогрессивную сцену и электронику, после чего я утратил интерес к металлу на долгие, долгие годы. Не то, чтобы я сжёг мосты, но я был уверен, что такую музыку я навсегда оставил в юности. Затем, однажды, много лет спустя один журналист брал у меня интервью и меня тогда удивил интерес металлистов к Porcupine Tree. Я ему это озвучил и он сказал мне, что есть парочка групп, которые я просто обязан заценить: настоящий прогрессив в полном смысле этого слова; и хоть я и был очень скептически настроен, всё же решил послушать. Он посоветовал мне Meshuggah и Opeth, и так случилось, что он брал интервью у Микаэля парой недель ранее и Микаэль сказал, что он мой большой фанат и просил передать мне их диск. Особо ничего не ожидая, так как мне постоянно присылают всякие демки, я забрал диск и просто кинул его в тачку на заднее сидение.

Где-то неделю спустя на саудчеке в Риме я достал диск и поставил его через мониторы. Это был альбом Still Life и его музыкальность меня просто снесла к чертям. Это не было примитивно, это не было прямолинейно по типу всего метала - это было изощрённо, музыкально, сложно, но вместе с тем не заумно. Это была группа с абсолютным чувством композиторского вкуса и именно это меня просто ошеломило.

Я написал Микаэлю по электронной почте пару дней спустя о том, что я послушал альбом, он меня нереально впечатлил и я считаю его фантастическим – вот таким образом было перевёрнуто моё мнение об экстремальном металле. Он очень быстро мне ответил и сказал, что очень польщён моим ответом; они собирались через пару недель в студию и он спросил не хотел бы я спродюсировать их альбом.

Микаэль: Мне в квартиру наконец-то провели интернет, я завёл почту и как-то раз я пришёл домой и увидел, что мне Стивен Уилсон отправил письмо. Я был большим фанатом Porcupine Tree – в то время когда я впервые их услышал, я с головой был погружен в Camel, но вдруг я услышал, что кто-то делает музыку, которая мне нравится, но это была современная группа, а НЕ старая группа по типу Camel и подобных прог групп. Помню как я поставил Porcupine Tree ребятам из группы и сказал, что они даже круче Camel, на что они мне возразили, что они не просто круче, а ГОРАЗДО круче, чем Camel. Стивен Уилсон казался неуловимым и мистическим, я видел только фотографии его силуэта и вообще не был уверен существует ли такой человек на самом деле, так что получить от него письмо многое значило. В его емэйле он написал, что ему очень понравился Still Life ну и я попросил его спродюсировать наш следующий альбом, если ему это интересно.

Стивен: Сперва я был обеспокоен перспективой продюсирования метал-группы, понятия не имея о том, чего я смогу сделать, не разбираясь в метале. Должно быть, я сказал об этом Микаэлю, когда он объяснял, почему я им нужен. Они хотели чего-то, что не звучало бы как обычная металлическая запись. И вот спустя несколько недель мы встретились в Камдене и хорошо поладили, вот и всё.

Микаэль: Я спросил Энди Блэка, может ли Стивен стать продюсером альбома, и, конечно же, Энди ничего о нём не слышал. Он сказал, что если мы хотим нанять продюсера, то мы должны сами всё оплатить. Я неохотно с этим согласился. Бюджет был невелик и это стало главной причиной, почему Стивена не было на протяжении всей записи. До того, как Стив появился в студии, мы уже записали основные структуры песен – ритм гитары, ударные, бас и большую часть акустических гитар – оставалось только записать соло и вокал. Приехал Стивен, одетый как ниндзя-гик, и остался с нами на 2 недели, в течение которых он ел только сырные чипсы и запивал их молоком. Почему-то он был просто помешан на шведском молоке.

Уилсон: Я не эксперт по части метала, но я уверен, что Blackwater Park изменил мнение людей о том, как можно записывать метал. Это пластинка, на которой действительно заметно продюсирование. На ней много нежного, утонченного, многослойного. Всё это больше ассоциируется с арт-роком или прогрессив роком, но явно не с напористым, прямолинейным металом. Мне кажется, на этом альбоме мы создали новый язык для прогрессив-метала, потому что тут есть весь результат процесса и манипуляции со звуком, текстурами и слоями, с музыкальным разнообразием Opeth и талантом Майка – и, хоть я тогда этого и не осознавал, мне кажется, мы тогда создали что-то поистине уникальное, что создало резонанс во всём метале.

Петер: После выхода Blackwater Park, мы отыграли 10 концертов в Штатах с шестинедельным туром с Nevermore, так что мы были в Америке 7 недель и объездили всю страну и даже немного Канады. Мы разогревали Nevermore, но публика там была ради нас. Nevermore отличные парни, я помню как Уоррел пришёл к нам и попросил нас, чтобы мы сказали фанатам остаться на их сет после наших выступлений! После стольких лет ожидания фанаты с ума сходили, увидев нас. Затем у нас был американский тур с Katatonia и мы уже были хэдлайнерами.

Вспоминая те дни, мы думали, что мировое турне – это объездить америку и европу, так что вскоре мы занялись написанием нового материала для следующего альбома. Во время того европейского тура мы подписали Энди Фэрроу в качестве нашего менеджера. Его идея состояла в том, что для раскрутки группы нужно было усердно гастролировать; для нас это было единственное, что мы могли сделать. Ну или вместо этого урезать песни до трёх минут! Нам хотелось зарабатывать на жизнь и платить за жильё, так что нам только и оставалось изматывающе гастролировать. На момент выхода Deliverance, мы были в туре 18 месяцев – это стало нашим подходом к работе после выхода каждого альбома – и группа до сих пор так работает. Это сложно, но всё получается!

Микаэль: Энди пришёл познакомиться с нами во время европейских концертов в поддержку Blackwater Park – он увидел как мы играем и поставил нужные подписи. Он сказал, что знает как нужно работать в плане концертов, плюс ко всему он знает как работает бизнес, так что он и Opeth – идеальное сочетание. И он оказался абсолютно прав. Основная причина почему мы стали с ним работать, что после всей волны с Paradise Lost их популярность стала потихоньку спадать и Энди просто застрял с ними, так что для нас многое значили его лояльность и доверие. Мы подписали Энди и он стал не только нашим партнёром, но и очень хорошим другом.

Мартин Мендес: Во времена Blackwater Park всё зашевелилось: мы подписались на новый лейбл, стали больше выступать – наконец появилось ощущение, что мы выходим на новый уровень. Мы были очень довольны песнями и вообще чувствовали, что проделали огромную работу на этом альбоме. Мы всегда были группой, которую в первую очередь заботит музыка, мы не садимся и не трепемся о том, каким великими мы можем стать, но тогда мы выпустили реально крутой альбом, всё вокруг завертелось и были мысли, что из этого выйдет что-то крупное.

После Blackwater Park жизнь изменилась. Мы начали зарабатывать – до этого мне приходилось совмещать работу и группу – так что теперь мы могли сконцентрироваться только на музыке. Мы были молоды и ездили по всему миру – это мечта любой молодой команды; осуществить эту мечту было незабываемым ощущением. Встречать группы, с которыми и подумать не мог выступить вместе – ещё одна крутая вещь. Твой образ жизни меняется и ты становишься более уверенным в себе музыкантом потому что играешь кучу концертов. Могу сказать только хорошее про то время – оно было замечательным.

Петер: Хоть мы и были уверены в своей музыке, мы начали думать, что наша фишка как группы была ограниченной. У нас было несколько безумных фанатов, не так уж и много, и мы стали подумывать что наша музыка не для всех. Мы стали сомневаться, что музыка сможет нас прокормить, покрывать аренду жилья и всё такое.

Затем мы выпустили Blackwater Park и дела пошли в гору, для нас будто будильник прозвенел. Мы никогда не были зазнайками или высокомерными, мы всегда были очень скромными в плане всего вокруг, но вместе с тем мы считали себя лучше многих групп!

Всегда были мы и ребята типа Cradle of Filth – они были с нами в одной колее, мгновенно вспыхивали и угасали. Затем были In Flames, которые взорвали сцену, а затем упали с небес на землю – все те группы промелькали мимо нас.

Микаэль: До встречи с Энди Фэрроу мы не были профессиональными музыкантами. Мы ни копейки не зарабатывали, так что мы не были профессионалами в настоящем понимании этого слова. Он направил нас в бизнес-русло, он направил нас туда, где мы и должны были быть всё это время. Мы постоянно гастролировали и имели регулярный отклик, а Энди всё время следил, чтобы мы давали интервью и делали всё то, что полагалось настоящей группе.

Шаг вперёд дался очень легко, ибо мы простаивали на обочине целых 10 лет. Мы страстно жаждали стать настоящей группой, ибо, хоть мы и были группой, но этого не ощущалось из-за того, что мы не трудились в этом направлении. Всё, что мы делали – просто записывали альбомы и всё. Отправиться в тур - всё, что нам было нужно, и нас приняли с распростёртыми объятиями, хоть нам было и трудновато выступать. У нас не было выходных – ты играешь 20 концертов подряд без перерывов, и никаких отелей и душа. Мы, наверное, в каждой дыре на планете сыграли, а играли мы как заведённые - и нам это нравилось.

Энди Фэрроу: Вся суть заключалась в том, чтобы наконец вытащить их в турне, что мы и сделали. Я тогда не был близок с Майком и группой как сейчас, и в начале пути у нас была пара концертов, когда возникали проблемы и между нами были конфликты. Я очень прямолинейный человек и у меня были споры с Микаэлем несколько раз. Когда они играли на фестивале 'Dynamo', я нанял одного парня отвезти их туда и он курил косячок за рулём, из-за чего Микаэль просто взбесился : после этого я получил от него пару емэйлов с темой «Голова на тарелке: Часть 1», а потом получил часть 2 и часть 3. В тот время я думал о Микаэле, какого чёрта вообще о себе возомнил этот парень? Но у него был убедительный аргумент ― во время тура никто из менеджмента не должен курить траву за рулём. Но к счастью этот конфликт в целом не повлиял на наши отношения, ибо успех нарастал, имя группы становилось прочнее. Ещё одна вещь, которую я всегда делаю, это сажусь с музыкантами и мы вместе обсуждаем коммерческую сторону. Так что как только я подписался с Opeth, я начал платить им зарплаты, так как до этого они выступали ни с чем.

Микаэль: Никто не был женат, ни у кого не было детей. Мы были путешественниками налегке и могли делать всё, что захотим. Мы прыгнули с места в карьер, с головой окунувшись в среду настоящей группы и нам это нравилось. Мы откатали в турах год или два к ряду и было здорово, но потом я немного подустал. Было реально классно всё время быть занятым, потому что это заставляло меня чувствовать себя личностью, чувствовать себя кем-то. Звучит странно, но если ты ничего не делаешь ― то ты никто. Многие люди лелеят мечту о том, чтобы стать профессиональным музыкантом, рок-звездой или типа того, но очень многие из них, наконец придя к этому, понимают, что это не то, чего они хотели ― поэтому некоторые заканчивают саморазрушением.

Я музыкант и мне, как и тем кто меня знает, сложно представить, чтобы я занимался чем-то другим. Да, есть много недостатков в турах и в работе в группе. Куча дерьма происходит, чего уж тут, но всё хорошее с лихвой это перевешивает. Турить легко в одном плане: подъём, лёгкий завтрак (если он есть, конечно), а потом просто сидишь и ждёшь весь день выхода на сцену, после чего наконец можно пойти бухнуть.

Совсем другая, тяжёлая сторона тура, наступает с новыми уровнями ответственности, такими как дети, ну и с оплатой счетов. Когда мы начали гастроли в поддержку Blackwater Park, то на жизнь нам не хватало. Было немного денег, но этого не хватало даже на то, чтобы нормально поесть и так далее. Большинство людей хотели бы видеть свою группу в качестве основной работы, типа как работы на заправке, на почте или типа того. И затем, если это возможно, отправляются в тур ― но мы этого не делали. Оба Мартина были жуткими лодырями без гроша. Они оба жили у матери Лопеса, так что у них реально ничего не было. У меня тоже ничего не было, Петер учился, так что, мне кажется, поэтому нас ничего кроме этого не парило. В любом случае, деньги, которые начали появлятся, были куда больше, чем мы когда либо имели, так что выбор группы в качестве основной работы был очевидным.

После Blackwater Park следующий шаг был для меня очень странным и из-за чего я начал переживать. Я не хотел записывать просто очередной альбом, я хотел чего-то нового. После тура в поддержку «парка» я знал, что мы стали популярными. Мне кажется, это прибавляло мне уверенности в себе и в группе, так что я был очень-очень взволнован.

Быть может, я принял пару не самых верных решений из-за того, что не хотел выпускать альбом для галочки, но я действительно хотел сделать что-то особенное. Я хотел получить очень тяжёлую запись, но вместе с тем я писал много акустического материала. Я всё больше и больше уходил в прог, в фолк по типу Ника Дрэйка и даже в джаз. Я писал очень много спокойной музыки, но тем не менее планировал записать тяжёлый альбом. Я хотел чего-то быстрого и агрессивного. Не знаю почему, но хотелось именно этого, я много размышлял над тем, насколько тяжёлым должен быть следующий альбом, однако, продолжал писать акустические наброски, так что идея не клеилась и я не знал как мне быть.

Я поговорил с Йонасом из Katatonia и он предложил мне просто сделать двойной альбом ― что стало идеальным решением. И почему я сам до этого не додумался? Меня взбудоражила эта идея. Может, так и должно было быть: всё встало на свои места.

Я поделился своими мыслями на этот счёт с Энди Блэком и он отказал мне, сославшись на то, что запись двойного альбома обойдётся слишком дорого. Это меня сильно разозлило ― когда речь заходит о творчестве, никто не смеет мне указывать, что стоит делать, а что нет. Это невозможно, чтобы кто-то решал за меня что стоит делать. Если кто-то принимает решения в ущерб моей креативности, это меня выбешивает. Я отказался от предложения записать только один альбом, но и Энди весьма настойчивый человек, так что мне пришлось как-то выкрутиться из этой ситуации, на что я предложил записать на Music for Nations два альбома по цене записи одного; в контракте это будет прописано как один альбом, соответственно и денег мы заработаем как с одного альбома, а не с двух, но зато у них будет сразу два альбома, которые они смогут отдельно продавать. Так что для них это была просто прекрасная сделка, но не для нас ― но это был хороший творческий компромисс для меня и группы. Это показывало, насколько мы честная группа. Когда люди нудят, что мы продались, охота им рожу разбить, ведь ради креативности нам приходилось принимать хреновые с точки зрения бизнеса решения. Я горжусь этим шагом, хоть он и был весьма так себе в плане бизнеса.

Энди Блэк, конечно же, согласился , и как только мы подписали сделку, мне пришлось думать как же осуществить задуманную идею. Времени в студии у нас было забронировано под запись всего лишь одного альбома, в то время как нам надо было записать два. Ну и плюс ко всему, у меня не было готово ни одной песни, только лишь разные фрагменты, которые мы вместе даже не репетировали. Отказ от репетиций тоже был плохим решением ― я тогда считал, что это лучше скажется на творческом подходе, ибо группа будет более вовлечена в сочинение и станет предлагать больше идей. Понятия не имею, откуда у меня были такие странные идеи, но на тот момент мне казалось абсолютно правильным идти в студию без единой песни, без репетиций, без демо-записей.

Энди Фэрроу: Damnation и Deliverance стали тем этапом развития группы, когда мы увидели абсолютно новую их сторону. Лэйбл очень беспокоился когда группа захотела издать Damnation, так как музыкально это был слишком сильный уход в сторону от их корней. У нас всегда был подход, что Opeth делают музыку, а я занимаюсь раскруткой и продвижением, собираю команду, создаю стратегию и прочее ― но они не всегда создают простые условия, так что очевидно, что заявить лейблу о выходе полу-акустического альбома было очень непросто. Так что пришлось дать им выпустить два альбома, которые были прописаны в контракте с лэйблом как один альбом.

Петер: Майк писал музыку к новому альбому, но у него было настолько много мягкого акустического материала, что он попросту не знал, что с ним делать. Идея Йонаса сделать двойной альбом пришлась как нельзя кстати. Мы продлили забронированное в студии время, чтобы записать больше, но было очень много материала, который пришлось перезаписывать и это было проблематичо. Мы на самом деле не знали, что делаем.

Но раз уж мы решили записываться без каких либо репетиций, то время в студии было крайне интенсивным. Я знаю, что сейчас они записываются быстрее и что они хорошо готовятся к записи в течении четырёх-пяти недель, но тогда мы потратили в студии 7 недель ― в принципе это нормальные рамки если записываться в обычном графике, но так как нам нужно было почти с нуля записать два альбома, мы вкалывали на студии круглосуточно. Мы с Майком всё время были в студии. Мне нужно было отлучиться домой на день или два, но я всё равно остался в студии. Лопес ушёл в отгул когда закончил всю запись ударных, точно так же как и Мендес, когда тот закончил писать весь бас.

Мне кажется над Майком висело это давление, ибо ему приходилось писать новые песни прямо в студии. Творческий процесс так же изменился: если раньше мы с Майком сочиняли вместе, то теперь он делал всё сам. Мы так же ощущали давление от Стивена Уилсона, который был с нами в студии. Стив до сих пор был нашим идолом и мы хотели произвести на него максимальное впечатление нашей музыкой, так что на нас был двойной груз ответственности. Мы крайне переживали, вдруг альбом выйдет не таким классным, каким мы его задумывали, но всё вышло хорошо. Я считаю, что Damnation это прекрасный альбом, но оглядываясь назад, думаю стоило прислушаться к лэйблу и записать эти два альбома отдельно.

Микаэль: Мы пришли в студию и сразу начали запись ударных для тяжёлых композиций, ни одна из которых не была готова, были только разные кусочки и идеи. Мы записывали песню Deliverance, для которой у меня был двух-трёхминутный черновик. Мы записали ударные к этим трём минутам, сели, перекурили, решили взять перерыв и пошли в паб, а затем вернулись и я сел продолжать писать. Так что ночью я писал все новые песни, которые днём мы записывали в студии. Я с гитарой заходил в комнату записи ударных, играл музыку с Лопесом и показывал ему новые песни, к которым он предлагал разные партии и сбивки, либо наоборот у меня была идея для рисунка ударных, к которой я затем пытался адаптировать свои наброски. Именно таким образом, в крайне спонтанных условиях, целиком и полностью был записан Deliverance.

Когда мы приступили к записи Deliverance, я был менее заинтересован в его записи, чем в записи Damnation. Damnation был чем-то, чего мы до этого никогда не делали: полный альбом прогрессивных песен. Это было то, что я тогда и слушал, мягкая прогрессивная музыка, так что мне гораздо интереснее было выразить себя в этом направлении. Я дождаться не мог, когда мы уже закончим Deliverance, чтобы наконец приступить к записи Damnation.

Мы заново отстроили микрофоны для ударной установки, которая была поменьше, чтобы добиться «олдскульного» звучания, в то время как Deliverance была продвинутой в техническом плане записью, хоть может сейчас она так и не звучит. На самом деле план был хорош, ибо с Deliverance я мог полностью высвободить всю ту яростную сторону, на которой я изначально фокусировался, чтобы затем погрузиться в более чувственный Damnation.

Стивен Уилсон: Я присутствовал на записи Damnation и Deliverance в течении пары недель ― и Майк позже сказал, что это было единственное время за всю студийную сессию, которое ему понравилось. Помню, мне нравилось работать с ними, правда когда я только приехал, Майк сказал, что пока что всё идёт дерьмово. Их раздражал звук ударных в студии и студийное оборудование было вовсе не таким, какое они ожидали. Для него это была полная катастрофа, но я послушал записанный на тот момент материал и в принципе да, это была не идеальная запись, но с ней вполне возможно было работать. Так что мы начали наводить лоск на альбомы, добавлять всяческие текстуры и слои, и дело пошло в гору.

Взяться сразу за два альбома было крайне амбициозной идеей. Deliverance звучит далеко от идеала ― там есть хорошие моменты, но в целом звук там не фонтан. Damnation же был был тем важным рубежом, который показал нам истиную суть Opeth: способность переходить от экстремальной брутальности к невероятной красоте. Альбом был прекрасно записан и мне кажется именно это дало Майку уверенность для того, что он делает с Opeth сейчас.

Я сыграл на меллотроне в этой записи и помню как Майк раззадоривал меня сыграть ещё и ещё больше меллотрона! В конце концов, именно на этой записи он учился не только всё время делать металлические альбомы, но и прислушиваться к себе и играть то, что ему самому хочется ― мне кажется именно всё это делает альбом настолько эмоционально важным.

К моменту моего приезда Майк почти ничего не сочинил, к большинству песен не было написано текстов, так что он попросил меня помочь написать тексты, а в итоге вышло, что я помог на этом альбоме со всем, чем только можно: с гитарными соло, клавишами, вокалом, текстами; и мне кажется, что всё так сложилось из-за полной эмоциональной истощённости Микаэля, которому просто необходима была помощь со стороны.

Микаэль: В группе дела шли крайне скверно и я чуствовал себя абсолютно одиноким, взваливая на себя гору задач, которая была мне не по силам. Я уже даже стал надеяться, что мы распадёмся, ибо было чудовищно много вещей, которые шли против меня. Я уже хотел, чтобы плёнку зажевало, студийное время истекло: что угодно, лишь бы этот кошмар кончился.

Затем приехал Стив и всё снова пошло как надо.Мы начали подбивать материал к финальному виду, это было интересно. Мы сделали много интересных звуковых слоёв и вокальных партий, так что мы снова получали удовольствие от записи. В общем последние две недели записи обоих альбомов были действительно классные, работать со Стивом всегда жутко приятно из-за его позитивного настроя. Он чувствует музыку и у него так же есть достаточный авторитет дожать людей там, где я этого сделать не могу. Между мной и Петером, да и между мной и ребятами, но особенно между мной и Петером была очень натянутая тонкая связь в плане того, что я боялся его попросить сыграть какой нибудь дубль ещё раз. Если я ему говорил, что какую-то партию он сыграл не очень, то его уверенность куда-то мигом улетучивалась, Стивен же действовал куда более чувствительно и аккуратно, ему удалось взять в свои руки его уверенность, когда я же этого сделать не мог, так что он выжал максимум из Петера и из меня ― и мы были этим нереально довольны, это было классное время. Короче говоря, не выразить словами как Стив помог нам с этой записью. С Damnation не было особых проблем, но Deliverance Стив попросту спас.

Мартин Мендес: В период записи Deliverance и Damnation для меня в личном плане было тяжёлое время. И для группы это тоже был тяжёлый период, мы понимали, что надо либо продолжать, либо разойтись. Было очень трудно, но вместе с тем здорово, что мы решились записать эти два альбома в такое непростое время. Мы несколько раз меняли студию и это особенно тяжело давалось Микаэлю, которому приходилось всё время быть с холодной головой.

Когда Микаэль поделился идеей Damnation, я очень обрадовался. Я довольно поздно въехал в метал, другие же ребята в группе начали его слушать когда им было лет по восемь или около того, я же его не слушал лет до тринадцати. Так что я начал играть на басу ещё до того как стал слушать метал, но и тогда я слушал большое разнообразие жанров и стилей. В общем, идея Damnation меня по-настоящему воодушевила, так как это давало бы мне пространство исследовать разные музыкальные стили. Думаю, мы всегда хотели с каждым альбомом открывать что-то новое.

Сыграть на Shepherd's Bush Empire для концертного DVD Lamentations было потрясающе. Мы отрепетировали всего два раза и сильно нервничали, но в итоге мы отыграли классное шоу, особенно учитывая всё то, что с нами в то время происходило. Мы росли с каждым альбомом, и пусть тогда мы были не так хороши как сегодня, но мы всё равно довольны.

Энди Фэрроу: Забавно, что в Америке Damnation продавался лучше, чем Deliverance, что в конечном счёте подтолкнуло меня к идее съёмки Lamentations, который стал знаковым выступлением в карьере группы. Плюс к этому, я организовал выступления в Mean Fiddler и аналогичных по размерам площадках, где раскупили все билеты, но существенным шагом стало выступление на Shepherd's Bush Empire, что возможно, заложило основу и шаблон для проведения всех эксклюзивных концертов группы в будущем. Lamentations получил золотую премию в Канаде, что в плане продаж не особо крупное достижение, но этой премией мы гордимся. Но что мы так и не поняли, так это во время американского тура со Slipknot они посмотрели первую часть живого сета, которой была Damnation, и заявили, что Opeth для них слишком мягкая группа!

Микаэль: Перед туром в поддержку Deliverance и Damnation, ну и ещё потому, что на Damnation имеются клавишные, я по дружбе пригласил в группу Пера Виберга. Мы хотели создать новый проект и как-то подружились, начали тусоваться и немного играть, а затем начали писать музыку. Мы планировали сделать новый проект, я и он, потому что я до этого никогда не работал с клавишниками и в каком-то смысле он стал для меня наставником, во многом потому, что он вышел не из металлической среды. Он был весьма приземлённым классным парнем и ему нравилось хэви- и блюзовое музло, и у него был опыт игры всех видов музыки.

Итак, Пер стал вспышкой вдохновения, и я попросил его присоединиться к нам в турне на клавиши, (которые мы добавили на Damnation и которые сыграл Стивен Уилсон в студии), и он согласился. Он откатал с нами тур и тут же стал частью группы, так что мы стали квинтетом, ездили и тусовались вместе, он всем нравился.

К тому же, он нас оживил: когда в группе появляется кто-то новый, все тоже чувствуют эту искру, так что он стал новой важной частью нашей группы. Я понял, что стал счастливее с его приходом и мог прикидывать направления развития группы, имея в рядах такого музыканта. Была мысль развиться в сторону добавления клавишных в тяжёлые песни, что мы и сделали на следующем альбоме.

Запись Ghost Reveries была интересным опытом, записывать те песни было одно удовольствие. Мы начали вне обычной колеи, так как у меня уже сложились композиторские рамки. Я выбрался за эти рамки, перенастроив гитару в альтернативный строй ― мне пришлось забыть всё, что я знал о гитаре и начать с нуля. Если я брал обычный аккорд в таком строе, то он звучал кардинально иначе, чем в обычном строе. Я снова начал учиться играть, осваивая новый строй, это было реально увлекательно, и таким способом я написал кучу классных риффов. Как только я решился на смену строя, сочинение материала пошло очень быстро. Единственной песней, которую я не успел закончить к студии, была Beneath the Mire - её в итоге пришлось немного урезать.

Контракт с Music For Nations подходил к концу, так что Петер, Энди и я отправились в поиски нового лэйбла, ведя переговоры по всему миру. Мы ехали на встречу с Steamhammer/SPV, а так же с Inside Out Music в Германии. Мы встречались с Робертом Кампфом из Century Media в Лос Анджелесе и парой других лэйблов. У нас было предложение от EMI, но оно было настолько дрянным, что было видно, что они просто ищут группу по хорошим условиям. У нас было крупное предложение от Century Media, шедшее вровень с предложением Роберта Кампфа, так что на какое-то время они шли ноздря в ноздрю, но затем появилось предложение от Roadrunner. Переход с Music For Nations на Roadrunner стал для меня важной вехой в развитии группы, я рассчитывал, что для нас это станет переходом в высшую лигу, потому не смотря на то, что Century Media были крупным лэйблом, выпускающим кучу групп, они всё равно оставались дэт-метал лэйблом.

Энди Фэрроу: Music For Nations были проданы BMG. У меня была встреча в BMG, где глава развития артистов заявил, что у британских групп не идут продажи в Америке, на что я возразил, что на самом деле они из Швеции, но они всё равно всех распустили, это было абсурдно. На тот момент мне поступило 29 предложений для Opeth, 4 из которых были от Roadrunner. Их адвокат Рональд Школер звонил мне и спрашивал о моём мнении, на что я ему ответил, что их предложение больше на шутку смахивает и они ходят по кругу. В общем, мы облетели весь мир, переговорив с разными компаниями. SPV предложили огромную сделку, которая была на голову выше всех остальных предложений: огромная база, поддержка туров, необлагаемые гонорары с фестиваля Ozzfest, неприлично высокие роялти и, к сожалению, ошибка в адресате, сделку предлагали группе Otep, но лэйбл всё равно вскоре обанкротился. Nuclear Blast так же предложили очень хорошую сделку, но в конце концов всё отошло к Century Media и Roadrunner. Совладелец Century Media Роберт Кампф обладал хорошим чутьём, которое так нужно группам, и прислал мне письмо, в котором говорил, что выходит за нас бороться, как кровоточащий боксёр на ринг. Но тем не менее у нас была интересная встреча с Roadrunner в Нью Йорке, на которую владелец компании Сис Вэссель пришёл босиком, но внутри компании мы увидели всю их мощную инфраструктуру. И хоть сделка была на 100 000 фунтов, что меньше самой крупной из предлагаемых нам сделок, мы всё равно выбрали Roadrunner, так как я знал, что они смогут продать больше альбомов чем любой другой лэйбл, в плюс ко всему будет бОльшая отдача в плане промо, туров и мерча.

Микаэль: Roadrunner знали своё дело, у них были офисы по всему миру как и у Music For Nations, только больше: практически в любой стране, где была сильная музыкальная сцена. Мы это знали и это дало толчок к известности в странах, где раньше о нас и не знали. Мы так же знали, что у нас большой потенциал в Америке, так что подписаться на Roadrunner было хорошим решением, поэтому мы до сих пор с ними. После подписания на этот лэйбл мы забронировали студию Fascinated Street с Йенсом Боргеном, которого я тогда абсолютно не знал. В его студии вначале писали музыку для Евровидения в 70-х, но затем он сменил вектор на рок-записи. Katatonia была одной из первых тяжёлых групп, с которой он работал, так что от них мне и пришла рекоммендация посотрудничать с Йенсом. Он феноменально талантливый инженер и все его навыки идеально вписывались к Ghost Reveries. У него были технические знания о том как абсолютно любой инструмент заставить звучать круто, и вместе с тем у него было то важное бережное чувство такта к музыке, которого попросту нет у большинства звукоинженеров-металлистов.

Мартин Мендес: Ghost Reveries стал ещё одной пластинкой, над которой было тяжеловато работать. Лопес тогда был не в форме, да и Петер, как мне казалось, тоже, играли они не на своём уровне. Как группа, всегда чувствуется что что-то идёт не так и атмосфера в студии была не из лучших, но снова повторюсь, я считаю что мы проделали хорошую работу. С нами тогда впервые работал Йенс Богрен и его подход к записи заставлял нас очень много трудиться, это было вновинку для нас и мне кажется, что именно его вовлечённость в запись и фокусировка на материале добавила изюминки альбому. Я был очень доволен своей игрой на басу на этом альбоме, что нечасто бывает.

Микаэль: Оборачиваясь назад, мне всё же кажется, что звук на том альбоме был через чур идеальным. Он слишком вылизан, но тем не менее он очень чувственный, тяжёлый там где это нужно, а в песнях вроде Isolation звук вписался эталонно. Композиции были хорошо сбитыми, очень цельными в композиторском плане. У Йенса, как и у Петера, не было никаких нареканий к моим музыкальным идеям, так что в плане сочинительства им не пришлось прикладывать никаких усилий на этой записи. Петер полностью растерял себя как композитора к этому альбому, так что это стало его последней пластинкой в группе. Но он всё ещё был очень хорош и сейчас мне кажется, что без него у меня был не получилось бы сделать этот альбом таким, какой он вышел. Мы были командой, он и я, но образно говоря, он боялся вставить свои пять копеек, когда это было нужно. Йенс был очень строгим и дисциплинированным инженером, который за словом в карман не лез. Он не был занозой в заднице, большинство его идей были потрясающими, он волшебник звука. Он как и я был перфекционистом, что для меня иногда оборачивалось всякими раздражающими моментами, ведь при записи я сам знаю, чего хочу, но он заставлял меня переписывать дубли гитары снова и снова, десятки раз. Но в итоге не могу не сказать, что альбом идеальный, потому что он такой и есть. Идеальный и вызывающе вылизанный!

Я даже не имею в виду, что он был идеально сыгран, я имею в виду, что когда я включил запись, то в колонках я услышал то, что хотел услышать. Но опять же, Йенс был перфекционистом, он смотрел на музыку через призму его опыта, и если в колонках всё звучало круто, то стоило ему взглянуть на какие нибудь частотные спектры на компьютере, то он мог зацепиться за слишком выпирающий барабан, что его нехило раздражало и после чего он просил нас переписать дубль.

Так или иначе, запись была сделана без единого изъяна, учитывая какой на тот момент противоречивый барабанщик у нас был. Осталась небольшая видеосъёмка к бонусному DVD на Ghost Reveries, где он играет на ударных, пытаясь нащупать что-то интересное в стиле, в каком он всегда хорошо играл, но у него ничего не выходило. Его уверенность, в том числе в композиторском плане, всегда выражалась в его сочных сбивках и витиеватых качающих битах, вот в этом вот всём. Да, это всё было при нём на записи, но исполнение оставляло желать лучшего. Нам постоянно приходилось пинать его, потому что у него полностью пропала былая выносливость.

Петер: Мы отправились в тур в 2004 году, прямо перед релизом Ghost Reveries, и к тому моменту у Лопеса были личные проблемы и ему становилось хуже. Он уже не мог хорошо играть, а группа хороша настолько, насколько хорош её барабанщик. Мы очень гордимся тем, что нам при обработке никогда не выравнивали ударные под клик, мы никогда не хитрили таким способом, так что Лопес задавал нам планку. Но потом он начал играть или сверхбыстро, или же мертвецки медленно и мы не знали, что с этим делать и как быть. Всё это было во время тура в поддержку Deliverance/Damnation, поверх всего у него развилась фобия перелётов. В рамках этого тура нам надо было лететь из Германию в Америку, но из-за сильного тумана перелёт перенесли в Кёльн. Когда мы туда добрались на автобусе и заселились в отель, он сказал нам, что ему нужно отправиться домой, так как он чудовищно боится лететь. И вот мы отправились в Америку, первое шоу пришлось отменить из-за нашего слишком позднего прилёта по причине всех неурядиц в Германии ― и два концерта мы отыграли с нашим техником по настройке ударных, чтобы хоть как-то выйти из положения и не оставлять фанатов ни с чем. Затем в Ванкувере мы отыграли с Дэвином Таунсендом и попросили его барабанщика Джина Хоглана помочь нам доиграть наш тур. Он согласился, так что мы сразу взялись за репетицию, на которой мы сыграли песню и он сделал нам замечание: оказывается, всё это время одну песню мы годами играли неправильно и действительно, стоило нам послушать запись, как он и самом деле оказался прав!

Мартин Мендес: В туре Лопес провёл вне дома чуть меньше недели. Он был в настолько плохой форме, что не мог играть, и это всех очень расстраивало. Мы прошли весь путь до Америки, и у нас не было барабанщика, и мы не знали что делать. К счастью, появился Джин Хоглан, который с радостью сыграл с нами, и из этой плохой ситуации вышел хороший опыт. Когда мы предложили ему сыграть, это был день гига, и он успел послушать всего час песен, подыгрывая на подушке - когда же он играл на сцене вечером, он был великолепен. Он играл песни лучше нас!

Энди Фэрроу: Тяжело тогда было. Я был дома и вдруг в 4 утра звонок: Майк сказал, что Лопес не сел на самолёт. После выхода Damnation у группы появилась возможность играть самые разноплановые концерты, и одним из таких примеров был шанс сыграть в Джордане, в университете Аммен. К сожалению, из-за проблем с Лопесом ничего не получилось, к тому же кто-то разболтал всем мой мобильный номер: я получал кучу сообщений, ведь 6000 билетов было распродано, и люди приехали даже из Сирии. Так что вся эта ситуация с Лопесом, с туром Sounds of Underground и экстренным привлечением Джина Хоглана была крайне ресурсозатратной и максимально стрессовой.

Микаэль: Когда Лопес ушел и весь тур с нами доиграл Джин, нам нужно было найти нового драммера, поэтому я спросил у Йонаса из Katatonia, есть ли у него кто на примете. В то время Йонас только что выпустил новый альбом с Bloodbath, на ударных у которых был Мартин Аксенрот. Я встречал Акса на Sweden Rock Festival, я был немного пьян и начал расспрашивать его о барабанщиках. Когда я спросил его, кто его любимый барабанщик он сходу назвал Йена Пэйса. Это было то, что нужно. Он не назвал никаких дэт-метал барабанщиков - не в обиду дэт метал барабанщикам, конечно - но мы хотели кого-то, кто умеет играть 4/4, а многие дэт-метал барабанщики не умеют и этого, если честно. И когда он назвал Йена Пэйса, я сразу понял, что мы сработаемся

Мартин Аксенрот: Насколько я помню, Opeth ехали домой из тура Sounds of the Underground и Микаэль звонил мне из Америки, но у меня пожар в квартире случился и я не мог тогда разговаривать. Я перезвонил позже, к тому моменту Джин Хоглан уже заменил Лопеса в американском туре и они уже возвращались домой. Джин Хоглан - легенда!

Когда они вернулись, Микаэль предложил мне отрепетировать с ними несколько песен и я согласился. Мой первый гиг был в августе 2005-го на довольно крупном фестивале, и я на самом деле знатно нервничал, ведь мы вместе репетировали всего час. Сет был на 90 минут длиннее того, что мы успели отрепетировать, так что дыры мы забивали всякими джемами, из-за чего я, конечно, нехило парился. Мы джемовали перед 10000 народу или около того, но в итоге всё прошло нормально. После этого шоу был длинный тур, я в жизни никогда так долго не гастролировал, мне кажется мы тогда два года к ряду были в дороге. Девять, десять, одиннадцать концертов подряд и один выходной; и затем всё по новой, и снова один выходной ― но всё равно было клёво.

Энди Фэрроу: Ghost Reveries выстрелил, получив отличные продажи, к тому же группа целиком исполнила этот альбом на концертах в честь 25-летия. Blackwater Park был ключевым рубежом, Damnation иллюстрировал рост и гибкость коллектива, Ghost Reveries же был металлическим альбомом, и даже когда смотришь на промо-фотографии, сразу ясно, что это металлическая группа. Всё это стимулировало их развитие, к тому же там были весьма выделяющиеся на фоне всей пластинки композиции, так что мне кажется все эти факты вытащили Opeth из андеграунда и они добрались до широкой металлической аудитории. Когда я только начал работать с группой, их аудитория была сплошь из 15-летних подростков в чёрных футболках, так что теперь разница бросалась в глаза. Я вовсе не чувствую себя старым на их концертах, ведь теперь их фанаты - это бородатые мужики, лысые дядьки, самые разные люди; и что ещё я заметил с выходом Ghost Reveries, так это заметно увеличевшаяся доля девушек в зале ― так что этот альбом наконец-то раскрыл глаза на группу самой широкой аудитории и группа долгожданно выбралась из ниши, в которой пребывала долгие годы.

Микаэль: После Ghost Reveries мне кажется Петер планировал, ну или как минимум подумывал о том, чтобы уйти, потому что от него уже не было отдачи в записи, единственное, что он предложил было соло к Beneath The Mire. Его уверенность в себе как в музыканте была ниже чем когда бы то ни было, на что, быть может, повлиял и я сам, потому что если в группе что-то идёт не так, то я становлюсь жёстким и иду напролом к цели. Он не был вовлечён в рабочий процесс, я давал отмашку, а он просто делал то, что я скажу. Звучит грубовато, но ощущения у меня вот такие были тогда. Не то, чтобы я был каким-то тираном, просто всё вокруг разваливалось, так что волей-неволей пришлось держать в уме тот факт, что если уж кто и должен был быть ответственным за сохраность нашего судна в этом плавании, то это должен быть я. Альбом должен выйти и я понимал, что мы рано или поздно разойдёмся, я не мог пустить всё на самотёк, даже если бы это ранило чьи-то чувства. Положа руку на сердце, думаю ребята со мной в этом согласятся. Альбома бы не было, не будь у меня заряда, и Петер к счастью это понимал и был на моей стороне. Он был нужен мне, даже если возможно я заставлял чувствовать его себя бесполезным. Я сожалею об этом, но вместе с тем другой вариант развития событий был бы таким же хреновым.

Во время тура Ghost Reveries ситуация с Петером совсем осложнилась. Были и драки, и хлопанья дверьми, и крики. Он покинул наш туровый автобус и ездил с другими группами; всё стало совсем уж плохо, и недолго спустя наше сотрудничество подошло к концу.

Петер: Спустя годы мы с Майком всё равно очень хорошие друзья. У нас одна история на двоих, так что мы частенько общаемся и вспоминаем всякое, типа «А помнишь, как тогда?..». Уйти из Opeth было самым тяжёлым решением всей моей жизни, потому что столько труда вложено в группу, которая главенствовала в моей жизни на протяжении 15 лет: я абсолютно всё вложил в музыку.

Возможно всё дошло до пика во время тура. Я уже был женат и мы планировали завести детей, но я всё время был в разъездах и почти не появлялся дома, плюс к этому я продолжал обучение и планировал с этим что-то делать. В этом плане я всегда вспоминаю группу Saxon, и смотря на Биффа Байфорда я понимал, что я не хочу быть старым и кататься в турах не потому, что хочется, а потому что приходится. Не уверен, конечно, в его мотивах, но вы поняли о чём я.

Я получал огромное удовольствие от выступлений с группой, но я не хотел выступать настолько много, и я поймал себя на мысли, что мне это уже не так нравится, как раньше. Всё превратилось из страсти и одержимости музыкой в работу. Концерты проходили великолепно, но вот шоу кончается и ты остаёшься в городе, в котором не хочешь быть, ты торчишь в целый день в автобусе, скучаешь по дому. Я жил этой мечтой, но у неё была обратная сторона медали, которая убила во мне любовь к музыке. Уже долгое время мы не репетировали с группой чисто ради удовольствия, всё превратилось в оттачивание рабочих моментов, так что всё превратилось в работу и ничего более.

Большим шагом для меня, как только я решил уйти, было понять - уходить ли мне сразу, или подождать до следующего альбома и очередного тура, что означало лишние года три. Так что я решил уйти сразу, на момент пока всё ещё хоть чуть-чуть получал удовольствие от этого, не дожидаясь когда всё совсем уж скатится в рутину. Я никогда не жалел об этом решении, но оно было самым трудным и тяжёлым в жизни. Это был конец чего-то. Мы с Майком тогда, да и сейчас, были друзьями, но он не появляется в городе и я его толком не вижу. С кучей своих друзей из других групп не получалось увидиться где либо кроме туров, уже нельзя было отправиться в дорогу по всему миру и тусоваться с ними: приходилось ждать их в Стокгольме. Было очень много тяжёлых вещей, с которыми приходилось бы смириться из-за ухода, но сейчас у меня двое детей, жена, с которой мы до сих пор вместе и всё это стоило того решения. Не то, чтобы я скучаю по той жизни, но я бы с радостью откатал небольшой тур или время от времени помогал бы с записью альбома! В жизни есть взлёты и падения, а у группы эти взлёты были очень существенными: можно было сыграть в Нью-Йорке перед десятитысячной толпой.

Последний концерт с Opeth я сыграл во время европейского тура, мы играли в Италии с группой Amplifier в декабре 2006-го. Я тогда ещё не принял решение, это случилось парой месяцев спустя, так что на тот момент я ещё не знал, что это мой последний концерт. Я просто решил прикинуть эту мысль о том, что это может стать моим последним концертом, но никому ничего об этом не сказал, такие дела.

Было жутко странно смотреть как группа продолжает существовать после моего ухода с Фредриком на моём месте, да много всяких странных ощущений было. Никогда не приходилось смотреть на Opeth со стороны, и должен признать, что Микаэль прекрасный артист, в группе превосходные музыканты, во время концертов отличное световое шоу, ну и тут уж я не могу быть объективным, - песни у них тоже классные! Когда ты выступаешь в группе, тебе приходится концентрироваться на игре, но уйдя из группы, со стороны я могу оценить всё, что они делают. Я видел их живьём раз пять, ибо опять же, они не так часто выступают в Стокгольме, но каждый раз их концерты проходят просто отлично. Фредрик просто бог гитары ― настоящий профессионал, играет куда лучше меня!

Фредрик: Я послушал Orchid как только он вышел, но особого внимания ему не уделил. Чуть позже друг дал мне послушать Still Life и Blackwater Park и я стал их фанатом, скупив их альбомы. Они меня тогда реально впечатлили, начал их слушать по второму разу. Когда я в первый раз их услышал, они мне понравились, но именно потом они произвели на меня впечатление музыкантов с другой планеты. Я видел фотографии Микаэля и подумал, что он, должно быть, интересный чувак, и было бы круто однажды сыграть с ним, что в итоге и случилось! Довольно забавное ощущение.

Впервые я с ним познакомился когда играл в стокгольмском пабе. Я тогда играл всякие каверы на Judas Priest, King Diamond и Iron Maiden, после чего он подошёл ко мне и сказал, что я круто играю. Он предложил мне поджемовать вместе и дать ему пару уроков игры на гитаре, чему я удивился и сказал, что уж ему-то никакие уроки не нужны! Arch Enemy тогда катались с Opeth в рамках Gigantour в 2006 году, тогда с нами ещё были Megadeth, Lamb Of God и Overkill и было реально круто. Я тусовался с Мартином Мендесом, Микаэлем и Аксом и мне кажется они тогда приметили, что я выдерживаю изнурительные турне, играя каждый вечер ― видимо это и стало финальным аргументом нанять меня в группу.

Я расстроился когда я хотел уйти из Arch Enemy, потому что Крис Амотт вернулся, но Opeth были для меня новой вершиной с их драйвовым материалом и длинными сетами. В музыке Opeth не в пример больше глубины, она охватывает куда больше пространства. Я не хочу сказать, что мне не нравилось в Arch Enemy, как раз наоборот ― там мне было очень здорово, но так уж сошлись карты. Пару месяцев спустя я покинул стан Arch Enemy и Opeth попросили меня к ним присоединиться, ну а так как мы уже были хорошо знакомы, всё случилось само собой, мы с самого начала отлично поладили.

Микаэль: Оба Мартина и Фредрик со своим приходом подняли группу на новый уровень, всё стало гораздо проще и мы уже не оборачивались назад, наконец настал идеальный баланс.

Мартин Мендес: Уход Петера стал для меня полной неожиданностью. Хотя и ещё за пару альбомов до этого было видно, что что-то не так. Когда мы откатали Gigantour, Фред играл в Arch Enemy, он тусовался со мной и Микаэлем целый месяц в этом туре и у нас наладились прекрасные отношения. Так что когда Петер ушёл, Фред стал единственным кандидатом, ведь он был феноменальным гитаристом и просто классным парнем. Фред с самого начала быть очень честным ― он никогда не скромничал. Я вот очень скромный ― на записи первого альбома я тихо себе сидел в сторонке пока меня не попросят что-то сделать, а Фред же сходу включился в процесс. Перед записью он постоянно перебирает бесконечное множество звучаний гитары в поисках нужного, и это, чёрт возьми, здорово, потому что мы вот в этом плане полные лодыри!

Фред привнёс новую энергию в группу, так же как и Акс, особенно это касается живых выступлений. Он сконцентрирован, притом чрезвычайно, и мы ощутили огромную разницу. После ухода Лопеса Микаэль слышал об Аксе, о котором говорили, что он лучший ударник в Швеции, так что Микаэль позвонил ему с просьбой присоединиться и он согласился. Мы же о нём ничего не слышали и просто играли с ним. Как только он начал играть с нами, я просто обалдел от его уровня, он моментально вызубрил 40-50 песен ― что было очень впечатляюще.

Фредрик: Перед тем как приступить к работе над Watershed, я сыграл с Opeth всего один раз на финском фестивале в 2007 году. Выучить весь сет и отыграть шоу мне помогло быстрее влиться в волну и впитать настроение группы. Затем мы начали писать новый материал и мой приход ускорил темпы работы группы, чему я очень радовался, особенно из-за возможности включаться в работу.

Я не особо люблю озвучивать какие-то свои идеи, но тем не менее я всегда держу руку на пульсе процесса. Обычно всё проходит в норме, но я гитарный задрот и помешан контролировать всё вокруг, так что перед записью я обязательно должен удостовериться, что мы выложимся на максимум и покажем всё, что можем. Когда мы работали над Waterched, я хотел показать всё, на что способен: я ни на минуту не покидал студию, пока мы не закончили всю работу. И хоть я и не все партии на альбоме сыграл, всё равно я хочу знать как они все играются, потому что идите нафиг, вот почему!