За его спиной болтался брезентовый рюкзак, полинявший еще при военном коммунизме, на груди для противовеса -- транзисторный приемник без названия. Под мышкой находился томик Александра Солженицына и папка с загадочной надписью "Дело No23/183. Изнасилование несовершеннолетней Колесниковой".
Вместо "дела" об изнасиловании гражданки Колесниковой в папке была заключена пронумерованная заботливой рукой матери охапка поэтических изысканий Семена за последние два с половиной года. Его мятежный дух напрасно резвился на малой родине в поисках свободы самовыражения. Достоверно известно, что в том захолустье, из которого он нарисовался в столице, стихи под страхом смертной казни отказывались печатать редакторы всех без исключения изданий. Суждения о творчестве Семена при этом были самые разнообразные, начиная от лаконично-сдержанных типа: "сыровато", "не то", "вчерашний день", заканчивая грубыми и чересчур категоричными вроде: "слишком откровенно", "какое чмо написало эту гадость?", "пошел вон, ублюдок!".
Мириться с таким положением вещей Семен Борисович не собирался. Тогда он пошел и купил билет. В один конец.
Пункт назначения -- Москва, литературный институт имени А. М. Горького.
Цель: немедленное признание современников.
Дома он простился с мамой, двумя старшими сестрами, тетками Розой Константиновной и Софой Константиновной, поплакал вместе со всеми, посидел на дорожку и был таков.
Москва -- великий магнит. Каждый год с севера, юга, запада и востока, да что там, даже с северо-запада и юго-востока, из Анадыря и Чегдомына, из Ухты и Наро-Фоминска, с полуострова Таймыр и станции "41-й километр", из каждой дыры, где поезда даже не останавливаются, а только притормаживают, замедляя бег, отовсюду, где тлеет хоть какая-нибудь жизнь, Москву атакует целая армия абитуриентов. Все они мечтают об одном -- вырваться из плена своего родного захолустья, чтобы поселиться здесь навсегда, жить, произвести потомство, надорваться и умереть.
После того как университетское образование сделалось коммерческим, а распределение выпускников вузов осталось позади в истории, я не припоминаю ни одного случая, чтобы студенты возвращались обратно домой. А что прикажете дома-то делать? Работы нет никакой, а если даже есть, то не платят, а если и платят, то копейки.
И скучно ведь до тошноты.
А в Москве совсем другое дело. Тут тебе и Интернет, и мобильный телефон у каждой старшеклассницы, и казино, и "Спартак-Динамо", и рынок в Лужниках, а там такие возможности, только руки подставляй, кто попроворнее.
А можно и вообще даже не так. Можно все иметь почти бесплатно. Ну, вот если работать неохота, в смысле штаны протирать в офисе с 9.00 до 18.00, а замшевую куртку хочется, легко выйти вечером на улицу и въебать кому-нибудь по сопатке. То же самое несложно проделывать в родном Наро-Фоминске, но там на куртку не получается, только на бутылку. Масштаб мелкий и спиться недолго.
Последнее время в столицу хлынул такой сброд, что делается жутковато. Крепкие молодые люди с огоньком в глазах без энтузиазма продают в метро авторучки по три штуки за десять рублей. Им тоже хочется замшевую куртку и посмотреть на казино изнутри. Они новенькие, но они уже все это дело ненавидят. Они скоро разберутся, что к чему, поймут, что на ручках быстро не разбогатеешь и в метро состояние не сколотишь. И даже на обратный билет не хватит. А и зачем? И здесь можно жить. И учиться для этого необязательно, в смысле сопромат и все такое.
А вы говорите, чудес на свете не бывает. Уже на платформе Семен обнаружил, что в Москве время движется не так, как всюду. Иначе никак невозможно было объяснить того обстоятельства, что стрелки на башне Казанского вокзала показывали пятнадцать минут девятого, в то время как на циферблате навороченных "командирских" часов Семена была половина третьего нового дня.
Подобное невероятно трогательное знамение грядущих жизненных перемен так взволновало Семена, что тут же на площади трех вокзалов под напором охватившего его восторга он вслух прочитал одно из своих стихотворений. Некто бросил к его ногам звонкую монетку. То было второе знамение.
Сеня стоял посреди угрюмых таксистов и вдохновленно рыдал. Монету он поднял и потом хранил... пока не проглотил в пьяном забытье.
В Москве Семен быстро понял бесперспективность эпистолярного ремесла. Родине уже не требовались поэты. Родине требовались: брокеры, франчайзеры, спичрайтеры, всякие прочие педерасты, рекламные агенты, чтобы все это дело рекламировать, и охранники, чтобы их охранять.
Начался мучительный поиск места под солнцем. За четыре с половиной месяца он успел подвязаться: продавцом беляшей на рынке, сторожем на автостоянке и дамским парикмахером. Вершиной его головокружительной карьеры стала должность директора по продажам. В этом качестве он за пять рублей в час ходил вдоль фасада гостиницы "Космос", а спереди и сзади к нему крепились рекламные щиты с названием известного инвестиционного фонда. Семен Печальный с удовольствием послужил бы и охранником, но ему не позволяло хилое здоровье.
Возвратиться в свой родной город он, разумеется, никак не мог. Перспектива вечных насмехательств пугала и тревожила его чувствительную натуру.
Вся эта канитель продолжалась бы и дальше, если бы Семен не встретил своего индивидуального ангела-хранителя. Полное имя ангела -- Иван Аркадьевич Фридман.
Вот как раз история их знакомства окутана тайной и неведома никому, кроме них самих. Когда их спрашивают об этом, оба начинают хихикать.
Впервые я увидел Семена в доме профессора Комиссаржевского, где мы собрались, чтобы тесным коллективом друзей отметить двадцать третью годовщину Майи. Праздник был в самом разгаре, когда в комнату ворвался возбужденный Фридман и, дико вращая зрачками, заорал:
-- Чудо! Свершилось настоящее чудо!
-- Что? Где? Какое? -- загалдели все.
-- Я нашел клад! Я больше никогда не буду работать! Я больше не буду нуждаться!
Ваня отыскал профессора среди гостей, подошел к нему, наклонился и, понизив голос, сообщил:
-- Профессор, вы не поверите сами себе, когда увидите это!
-- Что "это"?
-- Это!
-- В чем же дело, Иван Аркадьевич? -- торопил его профессор. -Говорите скорее, не тяните резину.
-- У меня есть поэт, настоящий народный сказитель. Акын! Талантлив безобразно!
-- Опять какой-нибудь отморозок?
-- Профессор...
-- Я перефразирую: самородок.
-- Профессионал. Умудрился в четверостишье четыре раза слово "жопа" вставить. Вы просто обязаны, профессор, поучаствовать в судьбе этого гения, другого слова я не нахожу.
-- Любопытно. Что ж, покажите мне скорее это чудесное дарование. -Профессор, снисходительно улыбаясь, посмотрел на Фридмана и вокруг.
Домочадцы и гости одобрительно закивали и заблеяли.
-- Извольте пройти в залу.
Вся ватага, человек сорок, перетекла в другую комнату. Фридман под руку привел Семена.
-- Рекомендую, Семен Печальный собственной персоной, -- помпезно представил он поэта собравшимся, -- из гущи народных масс, так сказать. Привез нам правду жизни. Расскажи людям правду, Семен.
-- Простите, Печальный -- это ваш псевдоним, или как? -- осведомился у Сени кто-то из гостей.
-- Или как, -- ответил за него Фридман. -- Печальный -- это его натуральная фамилия. Это ктой-то у нас там такой грамотный? А? Я не понял!
-- Прочтите что-нибудь, -- велел профессор.
-- Из раннего? -- со знанием дела уточнил Сеня.
-- Давайте любимое.
-- Про жопу, -- шепнул ему на ухо Фридман, а вслух сказал: -Встречайте! Попрошу аплодисменты артисту!
В числе собравшихся кто-то жидко шлепнул руками.
Как следует читать стихи такой привилегированной публике, Сеня примерно представлял. Не тушуясь первого в своей жизни публичного выступления, он подошел к пианино, одной рукой облокотился об инструмент, другую руку, чуть согнутую в локте, выставил перед собой на уровне диафрагмы, обвел комнату счастливым дерзким взглядом и нараспев прочитал:
Ах ты, жопа ты моя,
Жопа толстопятая.
У меня четыре жопы,
А ты -- жопа пятая.
-- Ну, а я что говорил! -- Фридман просто светился от восторга. -Катарсис! Сокровище! Летописец! Чуете самобытность?! Какой полет мысли! Какая страсть! Взрыв! Будьте спокойны, милочки, мы вытрем нос всем этим соцреалистам, сионистам и прочим всяким пианистам. Этим Шаинским, Шуфутинским, Матусовским. Бурлеск! Сенсация! Да здесь вовсю пахнет Нобелевской премией. Принюхайтесь, дамы и господа!
Во время торжественных приемов в профессорском доме, по обыкновению, убирались все ковры. Делалось это в основном для того, чтобы гости могли оставаться в парадной обуви. И, кроме того, с гладкого пола проще убирать блевотину.
Сеня, единственный из собравшихся, стоял на полу в одних носках и распространял по комнате удушливый, затхлый запах. Как знать, может быть, именно так пахнет Нобелевская премия.
-- Да-а, --протянул профессор, поглаживая плешивую голову, -- вещь не новая, как я понимаю, но интерпретация оригинальная. Авторство вы, разумеется, приписываете себе. Но отчего же у вас, голубец вы мой, жопа-то получилась толстопятая?
-- В смысле? -- спросил Семен.
-- В смысле, как такое может быть?
-- А что?
-- А то, что она, например, может быть лохматая, ну в крайнем случае толстозадая. А у вас она толстопятая какая-то. Вы из какой деревни приехали, валенок вы мой самобытный?
Гости и родные, утратив интерес к Семену и его творчеству, отправились в другую комнату орать песни, музыкальный ряд и тексты которых, кстати сказать, тоже весьма сомнительные с точки зрения высокого искусства.
Профессор из уважения к Фридману потратил на Сеню еще минуты три, основательно его опустил, а под конец и вовсе посоветовал заняться чем-нибудь полезным, например плести макраме или скорняжничать.
Не знали тогда ни бедный профессор, ни Семен, что не за горами тот день, когда им придется породниться. Как это случилось? А так.
На голодный желудок Сеня начал быстро пьянеть. Почувствовав, что его изрядно развезло, он принялся бродить по квартире в поисках места для ночлега. Тут-то в одной из комнат его и вычислила Майя.
-- Прочтите мне свое, -- попросила она.
-- Из раннего? -- недоверчиво поинтересовался Семен, глядя, как ерзает на кушетке нетерпеливая девушка.
-- Самое первое. Или что-нибудь такое: немного о любви и немного сентиментальное.
Сеня развязал тесьму на папке, которую весь вечер носил под мышкой, послюнявил палец, вытянул мятый листок и перевел мутные глаза на Майю.
"Симпатичная, в принципе, дама", -- подумалось ему.
А за стеной, надрывая глотки, гости пели:
Раз пошли на дело
Я и Рабинович!..
Через полгода, когда у Майи окончательно и бесповоротно проявились зримые признаки грядущего материнства, Комиссаржевские кинулись искать Сеню.
Каково же было всеобщее удивление, когда однажды вечером, в самый жаркий период поисков, профессор собственными глазами увидел беспечное юное лицо Семена в телевизоре.
Тогда еще очень молодая, но с самого основания склонная к классическому мазохизму, непродуманным экспериментам и отчаянному новаторству, телекомпания ДДТ объявила конкурс на замещение вакантных должностей телеведущих. И Семен, думаю, не без помощи и вредного влияния Фридмана одержал в этом конкурсе сокрушительную победу. Руководство телекомпании доверило ему самый ответственный участок фронта: поздно вечером в конце эфира он должен был по бумажке прочитать анонс завтрашних телепередач и прогноз погоды.
В тот приснопамятный вечер, когда профессор в уюте своего домашнего кабинета, приняв традиционную рюмку коньяку и выкурив привезенную из Гаваны и бережливо припасенную сигару, готовился отойти ко сну, Семен появился в эфире первый и последний раз в своей жизни. На тот момент ревматический профессор живо интересовался погодой, поэтому телевизор не выключал.
Сеня добросовестно дочитал свой текст до середины, отложил его в сторонку и принялся разоблачаться. То ли режиссеры в тот момент утратили бдительность, то ли все мероприятие было спланировано заранее, как часть эксперимента, но зритель, не пропустивший со дня основания телекомпании ни одного эфира, наверняка помнит инцидент, когда за спиной полураздетого ведущего появился сильно нетрезвый человек с факелом и, перемежая свою маловразумительную речь с икотой и крепкими выражениями, сказал примерно следующее:
"Ку-ку. Сеня, мы в прямом эфире? Которая камера, вот эта? Бля! Мурашки по коже бегают! Господа, я раскрыл заговор! Некие, с позволения сказать, дамочки, о которых мы здесь не упоминаем по соображениям нравственного порядка, пишут в нашу редакцию письма и задают разные глупые вопросы. Например, Наташа из Москвы... фамилия неразборчиво. Вот что она пишет: "Мы встречаемся всего три месяца. Муж моей подруги постоянно твердит о сексе. Я обожаю, когда он злится, но к серьезным отношениям не готова. А он грозится, что повесится. А я его люблю. Что мне делать? Помогите!" А наша редакторша, на редкость тупая и безобразная тетка, ей отвечает: "Не готова, и не надо. Этот самец мизинца твоего не стоит. Пусть злится. И вообще, что он себе позволяет. Пусть повесится". И как вам это нравится? Вот если бы муж ее подруги был девяносто девяти лет, кололся героином и только что вышел из тюрьмы, где отсидел 20 лет за изнасилование собственной мамочки, тогда было бы понятно. А так непонятно! Что значит не готова?! Отдайся ему и получи удовольствие, дура глупая! Сегодня девку затащить в постель порой труднее, чем в средневековые времена. Раньше как: собирались вместе мужики и шли воевать, скажем, на Женеву. Каких-нибудь одиннадцать месяцев осады, вражеские стрелы, горячая смола, голод, чума, не без этого, но, наконец, ты перелезал через стену, к тебе навстречу выходил мэр и говорил: "Вот ключ от города, а вот моя дочь -- пользуйся, чудак". А что сейчас? Она сидит и хочет замуж за брунейского падишаха. Вот приедет он на лимузине и скажет: "Это я. Заждалась поди? Полезай в машину, поедем во дворец. Назначаю тебя владычицей морскою!" Нет, больше я молчать не стану! Хватит с меня! Знайте все до единого: международный женский заговор провалился, и у одного человека даже есть доказательства этому. Сеня!"
Семен расстегнул ширинку, вывалил наружу все свое хозяйство перед объективом телекамеры и скромно улыбнулся. В тот же миг с профессором Комиссаржевским случилась форменная истерика. Такого позора ему не доводилось видеть ни разу в жизни. Шланг Семена болтался где-то в районе колена, напоминая своим видом ливерную колбасу и едва помещался в телевизоре. Профессор смотрел на экран и яростно сжимал кулаки. В нем просыпался зверь.
"Обратите внимание на это чудо природы, -- говорил человек с экрана, водя указкой вокруг Сениных причиндалов. -- Вы представляете, что будет, если эта штука встанет? Зрелище, я вам скажу, незабываемое... Полундра, Сеня, идут... А теперь слушайте особенно внимательно. Мы должны напиваться и трахаться, ведь мы мужчины и женщины! Для этого мы родились, болели скарлатиной, плохо учились в школе и, наконец, выросли... Линяем, Сеня... Я сделал все, что мог, господа... Будьте начеку..."
Нужно ли говорить, что нетрезвым факелоносцем был Иван Фридман.
Комиссаржевские немедленно снарядили экспедицию на квартиру к Фридману, поскольку небезосновательно полагали, что Семена следует искать именно там. Так и случилось. Более того, их обнаружили вместе на одной кровати, где они безмятежно валялись вперемешку с тремя голыми барышнями.
Семена спеленали, принесли под конвоем к профессору в дом и бросили в ледяную ванну. Когда он очухался настолько, чтобы воспринимать звуки человеческой речи и воспроизводить хотя бы некоторые из них, между ним и профессором состоялся крепкий мужской разговор. Профессор в двух словах обрисовал ситуацию. Нажимая, в основном, на совесть и чувство гражданской ответственности, пару раз он, тем не менее, припугнул Семена кастрацией.
-- Да не волнуйтесь вы так, -- ватным языком отвечал ему Семен. -- Я в принципе не отказываюсь жениться. Конечно, ваша дочь не так красива, как мне хотелось бы, но что поделаешь. Беру. Заверните. Сдачи не надо.
-- Красота, вундеркинд вы мой жизнерадостный, это очень субъективно, -по-отечески тепло, но в то же время нравоучительно говорил будущий тесть Семена. -- Когда я впервые увидел на кафедре ассистентку Зинаиду Канцельбоген, меня чуть не стошнило.
-- А потом?
-- А потом я восемнадцать лет платил самые настоящие алименты по исполнительному листу. Вот такие, бля, пироги, голубец вы мой лучезарный.
Семен закрыл глаза и сию минуту уснул прямо на стуле. Во сне он принял запотевшую стопку водки, закусил это дело жирной малосольной селедочкой, прикинул, какая за восемнадцать лет может образоваться стопка денег, и понял, что обратной дороги у него нет.
-- Только, батенька, фамилию давайте поменяем, -- нажимал теряющий всякие остатки терпения профессор.
-- Какую на какую? -- пробудился ото сна Семен.
-- Вашу Печальный -- на нашу Комиссаржевский.
-- Ни хуя мы не поменяем. Вы что, издеваетесь, папаша, меня же никто не поймет.
-- Вы представляете себе Майю с ее-то лицом и такой фамилией? -настаивал на своем профессор, который уже за одного "папашу" готов был расплющить Семена до состояния двухкопеечной монеты. -- Она будет привлекать к себе много внимания.
Торговались долго. В результате утомительных и вялотекущих переговоров, после многочисленных препирательств остановились на среднем варианте. Теперь Майя носит двойную фамилию Комиссаржевская-Печальная и совершенно не привлекает к себе внимания. По-хитрому, правда, записывать эти изменения никуда не стали в надежде на то, что вскорости все недоразумение рассосется само по себе.
Много воды с тех пор утекло, но ничего до сих пор не рассосалось.
Картина седьмая
Жилплощадь Комиссаржевских-Печальных. Московское время 10 часов 45 минут утра (99 ч. 615 м. 075 с.). Все семейство, как видно по горам фантиков, объедков и перепачканной посуды на столе, полу и в раковине, только что завтракало. За столом в разобранном виде сидит Семен. Он пьет чай со сгущенным молоком и круассаном.
Максимовский двумя пальцами взял из тарелки рогалик, откусил и осторожно пожевал.
-- Что это такое?
-- Круассан, -- ответил Семен с набитым ртом.
-- Зачем ты, Сеня, выпендриваешься? Может, ты бутерброды не любишь отечественные, например, с "Пошехонским" сыром или "Докторской" колбасой?
-- Почему, люблю.
-- Так, с этим разобрались, -- не унимается Максимовский. -- Отлично, идем дальше, А почему на тебе надеты девчачьи трусы?
Трусы действительно немного того -- микроскопический лоскуток на жиденьких веревочках частично закрывает гениталии, и кругом -- сплошная волосня. В старину такие трусы назывались "бикини", и носили их только женщины легкого поведения. Правда, надо отдать им должное, волосню и гениталии на показ они не выставляли.
На белом фоне синими нитками на трусах прописью вышито: "СЕМЕН".
-- А что? Сейчас так модно. Я их, кстати, выписал по каталогу.
-- Да ты стиляга, Семен. Забавно, я не знал. Два желтеньких бантика, сумочка для разных мелочей и босоножки здесь были бы очень к месту. А ну снимай эту дрянь немедленно! Майя! Ты там где застряла?!
Примчалась Майя с младшей дочерью на руках. Перепачканная соплями и конфетами девочка сразу потянулась к Максимовскому, но он ее отстранил.
-- Майя, ты, что ли, дала ему свои трусы поносить? -- сурово спросил он.
Майя ловким тренированным движением перекинула дочь на другую руку и освободившейся рукой показала наверх. Там, на бельевой веревке, перетянутой между шкафов, сушатся несколько ползунков и два огромных паруса. При более детальном и внимательном изучении паруса оказались обычными женскими трусами. Или необычными. Кому как больше нравится. Посвятив обсуждению этого животрепещущего вопроса следующие десять минут, мы пришли к заключению, что трусы слишком велики и заслуживают самой жестокой критики.
-- Матерь Божья! Это же уму непостижимо!
-- Максимовский, не заставляй меня краснеть, -- ущипнула его Майя. -Давайте переменим тему, господа. Покушайте лучше блинчиков с мясом.
-- Майя, отстань, у нас тут такие дела завертелись, а ты пристаешь со своими блинами.
Максимовскому позволяется все в этом доме, даже материться в присутствии Майи и ее детей. Мне -- никогда.
-- Ой, мальчики, какие-то вы чудные, -- сказала Майя извиняющимся тоном. -- А я все равно заверну вам на дорогу, вдруг пригодятся.
-- Наверное, пригодятся, если ты в них мышьяка вместо мяса напихаешь. Постой, на какую дорогу? Что я опять пропустил?
Я тоже ни черта не понял. Пятнадцать минут назад, когда мы позвонили Семену, казалось, что вопрос уже решен. Сеня обещал выделить столько средств, сколько будет необходимо. 21 000 $? Пустяки. До обеда? Нет вопросов. Фридман в опасности? Спасем. В лепешку расшибемся, а Фридмана в беде не бросим. Всех шапками закидаем!
-- Где деньги, идиот?
-- Денег нет.
-- ???
Как всегда, по местам все расставила премудрая Майя. Она рассказала подробную и довольно эмоциональную историю о том, как плохо у Семена последнее время шли дела на работе...
-- А Ваню убьют, как вы думаете?
-- Обязательно убьют, -- подтвердил Максимовский.
...Чтобы хоть немного поправить положение, решили избавиться от Сениной кибитки...
"Jaguar XJ-12 6.0, V 12, 99 г. в., нашпигованный всякой всячиной, белый, в салоне дерево, белая кожа, все остальное тоже правильное, ориентировочная стоимость 100 000 $".
-- ...а в милицию нельзя?
-- Нельзя.
-- А почему?
-- По кочану. Потому, что милиция первая его убьет.
-- Батюшки, а за что?
-- За все.
...На автомобиль уже давным-давно положил глаз один клиент -латифундист, рабовладелец и просто хороший старикан из Подмосковья. Дело остается за малым: отвезти ему машину, взять деньги и вернуться обратно. Конечно, желательно целыми и невредимыми, а по возможности даже живыми.
-- Ну и денек. -- Максимовский по-хозяйски налил себе и мне крепкого чаю. -- Да, Семен, с тобой не соскучишься. Кажется, сегодня нас ждет настоящее приключение. Что ж, одевайся, сладкоежка. Майя, дружок, сооруди-ка нам банкетик на две персоны и червячка заморить.
-- Может, не надо?
-- Надо. Для поднятия боевого духа.
-- Мне тоже, -- сказал Семен, но, получив подзатыльник от жены, сразу успокоился.
-- Вам покрепче или как?
-- Нам главное до обеда дотянуть.
Майя уверена, что Максимовский всегда все сделает правильно. На чем основывается эта уверенность, до конца не ясно. Она принесла бутылку клюквенной водки, наполнила до краев два стакана, вытерла подолом свежий огурец, разломила пополам, протянула мне и Максимовскому со словами:
-- Мальчики, приглядывайте там за этим долбоебом.
Нет. Майя сказала не так. Она сказала "лоботрясом".
-- Не беспокойся, -- ответил Максимовский.
-- В натуре, -- добавил я. -- За базаром следи!
Пока мы с Максимовским хрустели огурцом и допивали клюкву, Майя большими небрежными штрихами нарисовала приблизительный портрет нашего контрагента.
МАХНО
Нестор Захарович Костромской -- закадычный приятель профессора Комиссаржевского. Их знакомство приключилось на Нижнетагильской каторжной пересылке в семьдесят четвертом году, куда профессор, тогда еще молодой отважный аспирант, совершенно неожиданно угодил за нарушение валютного законодательства. На полном пансионе у государства Нестор Костромской, наоборот, оказался за изготовление и сбыт крепких спиртных напитков домашней выработки.
В основу их долгосрочного взаимопонимания легли общие взгляды на Социалистические! методы управления народным хозяйством, пренебрежительное отношение государства к предпринимательской способности населения и подавление частной инициативы граждан.
Долгими вьюжными ночами в ожидании этапа на Сахалин Нестор Костромской и профессор Комиссаржевский посвящали друг друга в тонкости своих противозаконных увлечений.
Самогоноварением Нестор занимался столько, сколько себя помнил. Досконально изучив процесс брожения, он мог изготавливать спиртные напитки из твердых, жидких и даже газообразных материалов. Кстати, клюквенная водка, которую мы с таким удовольствием хлещем, приготовлена по технологии самого Нестора, разработанной и преподнесенной лично в дар профессору в ознаменование десятилетия их исторической встречи на нарах пересыльной тюрьмы.
За свою предпринимательскую деятельность Нестор по приговору народного суда схлопотал три года с конфискацией имущества.
Однажды в дверь его скромной избушки негромко постучали. Нестор распахнул дверь и увидел на крыльце пугливого участкового лейтенанта в сопровождении двух добрых молодцев в штатском одеянии. Никаких двусмысленных толкований относительно того, кто эти люди и какова причина их визита, у него не возникло. Но спрятаться за дверью Нестор не успел. Визитеры раскрыли и сунули ему под нос маленькие красненькие удостовереньица.
-- Вы нам, дедушка, сами покажете самогонный аппарат, или будем искать? -- спросили они.
-- Искать? Кто ж вас в дом пустит?
-- А у нас, дедушка, есть ордер.
-- Орден? А ну, покаж. Интересно, за что таким козлам ордена раздают?
Товарищи в штатском переглянулись, пожали крепкими плечами и со словами: "Хорош пиздеть" бесцеремонно втолкнули Нестора в избу.
-- А разве понятые не полагаются? -- застенчиво поинтересовался Нестор.
-- Полагаются, -- ответил один из товарищей и строго взглянул на участкового. -- Товарищ младший лейтенант нам сейчас организует.
Пока товарищ младший лейтенант, высунув язык, по всей деревне гонялся за понятыми, Нестор поломал в доме все сидячие места, начав с табуреток и закончив лавкой, которая служила ему не только кроватью, но также и обеденным столом. Сидеть теперь можно было только на полу, но на пол Нестор "случайно" уронил бутыль с подсолнечным маслом...
Невозмутимые товарищи приблизительно до обеда терпели разнообразные дедушкины выкрутасы, наконец, замучились, стукнули его головой об печку, застегнули на запястьях наручники и увезли в районный следственный изолятор, где уже на другой день он все осознал и чистосердечно раскаялся. Следователь его раскаяние оформил и запротоколировал на восьмидесяти четырех страницах.
Скуратов, я не стану утомлять тебя подробностями уголовного делопроизводства, ты сам прекрасно с ними знаком.
На суде Нестор, правда, отказался от большей части обвинений, а именно: от организации покушения на Леонида Ильича Брежнева, сотрудничества с турецкой разведкой в пользу иранской разведки, призывов к насильственному свержению советского строя и пары-другой менее экстравагантных деяний, заявив, что в камере у него было временное помутнение рассудка, а теперь он с трудом может вспомнить хотя бы один из этих эпизодов. Прокурор настаивать не стал, поэтому суд, ослепленный правительственными наградами подсудимого, учел прошлые заслуги Нестора перед отечеством и влупил ему "трешник" только за самогон.
С каторги Нестор вернулся в ультрамариновой нейлоновой рубашке, загоревший, отдохнувший и помолодевший лет на пять-шесть. С собой он привез здоровенного рыжего петуха по кличке Жизнь, для которого сразу же в глубине двора принялся строить отдельный дом.
Когда с домом для Жизни было покончено, Нестор приступил к возведению оборонительных заграждений. Вначале это был обыкновенный частокол из вкопанных в землю по периметру участка бревен. Позднее Нестор заменил частокол на настоящий кирпичный забор и пустил по нему электрический ток.
Спустя некоторое время односельчане стали слышать из-за забора странные хлопки, по мнению знатоков, сильно напоминающие звуки выстрела из гладкоствольного охотничьего ружья. Каждый Божий день ровно один хлопок ровно в шесть часов утра. Это Нестор выводил петуха по имени Жизнь на задний двор, ставил у забора и расстреливал.
В соответствии с процедурой, установленной самим Нестором, стрелять в Жизнь полагалось только один раз в день. Заведенный распорядок петуху, видимо, пришелся по душе, потому что очень скоро, не дожидаясь особого приглашения, он повадился являться на расстрел самостоятельно.
Утром Нестор продирал глаза, выпивал стакан самогона, заряжал охотничью двустволку одним-единственным патроном и выходил на двор, где у посеченной дробью стены его уже ждал огненно-рыжий петух, напряженно роющий мощной лапой землю под собой.
Нестор торжественно зачитывал петуху официальный текст приговора, который заканчивался одинаковыми фатальными словами: "приговаривается к смертной казни в виде расстрела моя жизнь. Приговор привести в исполнение немедленно! Огонь!", прицеливался и нажимал на курок спускового механизма.
Всегда безошибочно определяя траекторию свинцового заряда, Жизнь успевал за мгновение до выстрела увернуться и спастись. Он прыгал в сторону, стремительно разворачивался, глядел Нестору прямо в глаза и с чувством собственного достоинства уходил к себе в дом, где на женской половине с тревожным похотливым нетерпением дожидались его возвращения двадцать две возбужденные супруги и большое корыто с отборной пшеницей.
Со временем колхозники к звуку выстрела настолько привыкли, что научились просыпаться по нему и топать на работу. Это было очень удобно, тем более что, по странному совпадению, с тех пор как Нестор вернулся с отсидки, в деревне перестали горланить все петухи до единого.
Так проходили дни, месяцы и годы.
Гром грянул, как и полагается, внезапно.
Аккурат во время уборочной страды, когда на счету у колхозников буквально каждая минута, случилось страшное -- несчастных земледельцев никто не разбудил. Последствия этого были катастрофическими и едва не привели к развалу всего хозяйства.
Во дворах рычали недоеные коровы, в избах рыдали некормленные младенцы. Полусонные, злые мужики бегали в исподнем между тракторов, посылая на голову Нестора витиеватые проклятья. Но самое веселье было впереди и началось, когда загорелся клуб и пристроенный к нему совсем некстати склад горюче-смазочных материалов.
Совместными усилиями возгорание к полудню удалось ликвидировать, но драгоценное время было упущено. Сразу после обеда на колхозные поля обрушился катаклизм.
Ровно в 12 часов 44 минуты 15 секунд местного времени весь урожай спаржи, ананасов или арбузов (никто точно не знает, что эти темные крестьяне на своих наделах выращивают) был загублен на корню градом. Сразу следом за этим ударил сорокаградусный мороз, который, немного погодя, сменился проливным дождем и в конце концов закончился самым настоящим торнадо. Все это буйство природы сопровождалось ураганным ветром и обильными снегопадами. Таких чудес не видали даже старожилы. Колхозники искренне не понимали, за что на их плечи легли настолько тяжелые испытания.
Вечером того же дня все мужское население деревни, способное стоять на ногах без подпорок, собралось на поляне у Несторовских ворот. Вызвали хозяина на улицу, прочитали ему политинформацию и потребовали, наконец, объяснений.
-- Захарыч, -- сказали мужики, -- ты че? Ты это, уебитвоюмать! Ты давай. Бля. И ваще. Мы это. Тут. Хватит на хуй. Уже. Ну?
После того как высказались наиболее эмоциональные мастера художественного слова, вперед выступил председатель сельсовета и, важно шевеля усами, сказал:
-- Ты нас очень подвел, Нестор. Это никуда не годится. Что ты хотел нам доказать? Взгляни на нас, взгляни на эти ужасные разрушения. Мужики верно говорят. Зачем ты так? Или мы? Или я? Вот они. В общем, ты. Ты знаешь, что делать.
-- Не знаю, -- честно признался Нестор.
-- Ебаныйврот! Мне уже звонили из райкома партии. У нас отнимут переходящее красное знамя. Это позор по всем показателям. Твое поведение, Нестор, лично я расцениваю как персонифицированное зло. Еще не знаю, что об этой провокации скажут товарищи наверху, но, думаю, проходить будет как контрреволюция. Но это мы не будем афишировать. Завтра наш любимый сельсовет подарит тебе нового петуха. Так что оправдай доверие! Ура, товарищи!
-- Хорошо, -- согласился Нестор, -- и похороны за счет колхоза.
-- Какие похороны? -- не въехал председатель. -- У тебя кто-то умер?
-- Жизнь, -- сухо и коротко ответил Нестор.
Жизнь похоронили на склоне живописного холма между колхозным амбаром и старой водокачкой.
Председатель обещал организовать лафет, почетный караул и пригласить расширенный состав оркестра из городской филармонии, но не было ни того, ни другого, ни третьего. Вместо оркестра на холме тоскливо стонала одинокая гармошка, терзаемая неумелыми руками вечно упитого вусмерть механизатора второго звена Чередниченко.
Стоя над гробом, Нестор обвел скорбным взглядом притихших односельчан и произнес негромкие, но глубокомысленные слова.
-- Удивительно устроение мира! -- сказал он. -- Здесь, в этой пустой холодной яме мы и похороним Жизнь. Ибо сказано: против природы не попрешь. Но жизнь никуда не делась от нас. Она есть. Вот она среди вас. С одной стороны -- это нонсенс, а с другой -- может, даже парадокс. Чудны дела твои, Господи!
До сих пор никто не может с уверенностью сказать: умер петух естественной биологической смертью или пал от руки Нестора.
После такой наглядной демонстрации своего могущества Нестор приобрел статус самого авторитетного и уважаемого человека в деревне. Если раньше бедные крестьяне только подозревали его в связях с нечистой силой, то теперь они наверняка были уверены в том, что душа Нестора находится в ломбарде у самого черта.
Поскольку деревенскую церковь взорвали динамитом еще в двадцать четвертом году, а родная партия защиты от грядущих напастей совсем не гарантировала, практичные крестьяне постепенно усвоили мысль, что покровительство Нестора и стихий, которыми он, без сомнения, повелевает, -самая надежная страховка от неприятностей.
Нестор по-прежнему одиноко жил в своей неприступной крепости на краю деревни, но теперь колхозники не обходили его дом стороной, как это бывало прежде. Вместо сгоревшего дотла клуба дом Нестора постепенно сделался очагом культурно-общественной жизни деревни и центром притяжения для духовно неприкаянных односельчан.
Мужики ходили к нему вправлять вывихнутые в драках суставы, дети вытаскивать занозы, а старухи вставлять зубные протезы. Ни одна баба не хотела рожать ребенка, пока рядом не было Нестора. То же и с коровами, и со всеми остальными тварями.
Без его благословения мужики не начинали сенокос, не закладывали новый дом, не назначали свадьбу любимых чад, а уж о покупке мотоцикла речи не могло идти без потребления огненной воды и ритуального мордобития на веранде у Нестора.
Сведения об этом скоро докатились до партийного руководства района. Сама мысль о том, что какой-то полуграмотный беспартийный выскочка сам себя назначил атаманом и, находясь всего в трех верстах от Советской! Власти! взял на себя наглость обслуживать духовные потребности Советских! хлеборобов, партийному руководству была неприятна.
Руководство поступило как порядочное. Честно и не один раз оно предупредило Нестора о возможных и неотвратимых последствиях его идеологической работы. Но корм, как говорят в народе, в коня не пошел. Народу большевистские премудрости были не по душе. Народ боялся Нестора, его гнева и чего-то еще такого мистического больше, чем партийного руководства.
Тогда партийное руководство рассудило так. Если сам человек не в состоянии понять, что работа с народонаселением -- дело тонкое, кропотливое и находится в исключительной компетенции государства, значит, его надо как следует поправить.
Надо так надо. Специалисты по внутренним делам в спешном порядке Нестора поправили и снова командировали в исправительно-оздоровительную экспедицию на лесоповал.
Нестор все понимал и на государство не сердился, а к злоключениям своим относился философски, даже немного с иронией. За это государство поощрило его амнистией и ровно через год и два месяца отпустило на свободу.
На свободе Нестор нашел свое хозяйство разрушенным, а дом разграбленным.
Он стоял на развалинах дома, беззвучно шевелил обветренными губами и силился не думать о том, какими, в сущности, скотами являются люди и что теперь, на старости лет, все придется начинать сначала. Жизнь снова умыла его, только на этот раз что-то в нем надломилось.
Нестор пешком через лес прошагал семь километров до железной дороги, запрыгнул на ходу в товарный состав и со справкой об освобождении вместо гражданского паспорта укатил до следующего лета в кругосветный вояж.
Кругосветное путешествие Нестора, состоявшееся по большей части на Черноморском побережье Кавказа и в Минеральных Водах, закончилось в родной Константиновке.
Колхоз сделался совхозом и получил от государства кредиты на строительство беспрецедентного свинарника. Председатель сельсовета стал директором совхоза, а Нестор -- вахтером у западных ворот испытательного полигона.
"Ты пойми, -- внушал новоиспеченный директор Нестору, -- вахтер по штатному расписанию не полагается вовсе. Помнят еще в райцентре твои художества, к деревне на пушечный выстрел велели не подпускать как неблагонадежного. А я просил за тебя. Мужики всей ордой просили. Побудешь месяцев шесть вахтером, а потом на пенсию тебя проводим чин-чинарем, и живи себе спокойно. Ты просто сиди у ворот и книжки читай. Авось утрамбуется как-нибудь само. А?"
"Хуй на! Утрамбуется, -- сомневался Нестор, -- как же. У вас и человек утрамбуется за пять минут".
Выдали ему валенки сорок девятого размера, плащ-палатку и трофейный американский противогаз в качестве спецодежды, а вместо оружия -- списанную ракетницу и пластмассовую свистульку. И сидел он на скамейке у западных ворот, и вдумчиво читал "Преступление и наказание" да "Братьев Карамазовых", взятых в библиотеке под расписку, потому что жить в родной деревне ему хотелось, а без должности было нельзя.
А мимо несла свои бесшумные потоки река времени. На правом ее берегу со свистком на шее сидел скучный и начитанный Нестор, на левом -- суетилось все остальное человечество.
Случилось так, что отбросил копыта один Генеральный Секретарь ЦК КПСС, за ним еще один, и еще. Поводья управления народным хозяйством родины упали в руки человека доброго, совестливого, но легонько пришибленного диалектическим материализмом и со слабым пониманием экономических законов.
И тогда случился большой барабум.
Случился сухой закон.
Случились тоска и томление народа.
И даже прожектор перестройки случился.
А потом вообще пришел Ельцин и все это дело разогнал к такой-то матери.
Но это было потом.
А пока.
А пока рафинированные горожане давили друг дружку в очередях за сахаром и пили в подворотнях ацетон, жизнь в совхозе шла своим чередом. Нестор уволился из ВОХРы, заново отстроил дом, купил себе нового петуха и принялся за старое -- гнать самогон, лечить односельчан да шмалять на рассвете по петуху из охотничьей двустволки.
Опухшие малоподвижные крестьяне занимались исключительно собственным здоровьем. С раннего утра до поздней ночи они, не просыхая ни на минуту, пили самогон и совсем перестали обращать внимание на свиней, кроме тех редких случаев, когда иссякала закуска.
Чем-то вечно недовольные племенные свиньи, сбиваясь в стаи, бродили кругами по лугам и редколесью в поисках пропитания, то и дело оглашая воздух раскатистым жалобным рыком.
В результате такого изнурительного "естественного" отбора смертью храбрых пало два десятка в сущности бессмертных свиней.
Партийное руководство района сдержанно, без лишней помпы, благодарило бывшего председателя сельсовета за вклад в развитие агропромышленного комплекса, за дружбу между народами и за всякую прочую дребедень, вручало ему роскошную грамоту, путевку в номенклатурный санаторий и... от всей души отпускало на все четыре стороны. Но потрясенный председатель никуда не поехал, а заперся дома в чулане, поставил перед собой грамоту, долго и внимательно ее изучал, а потом основательно запил. Через три месяца он умер от ипохондрии и цирроза.
На смену ему прислали молодого и невероятно талантливого комсомольского организатора из райцентра, который, мгновенно освоившись в должности директора, начал энергично и беспардонно воровать породистых, но всегда печальных свиней. Почему вот так вот энергично и беспардонно, спросит кто-то? Да потому что ускорение, потому что новая экономическая политика, мать ее так.
Но лиха беда -- начало. Новая экономическая политика закончилась, началась приватизация -- эпоха самоотверженных добровольцев, эра решительных деяний и пора предпринимательской самодеятельности. В общем, поголовье редчайшей породы племенных свиней оказалось на грани полного исчезновения.
В один из погожих дней директор плотно позавтракал остатками молочного поросенка, уселся в служебный автомобиль и, подняв облако пыли, поехал в город по делам. В городе он пообщался с нужными людьми, надавил на правильные педали, справил кое-какие бумаги, а когда вернулся обратно, крестьяне с удовольствием узнали, что отныне они не обыкновенные сельские алкоголики, а самые настоящие частные собственники, держатели акций и в некотором смысле даже рантье. Ну, разумеется, все свои акции они передали в доверительное управление бывшему директору, а ныне, в соответствии с уставными документами, председателю акционерного общества закрытого типа "Племсовхоз Константиново". В едином, так сказать, порыве передали. Ну, типа чтобы он распорядился ими по уму.
С практической стороны для крестьян это означало что? Что больше не надо до седьмого пота горбатиться на постороннее государство. Краем уха они слышали, что собственник -- это вообще такой человек, которому и делать ничего не надо. Разве только раз в году явиться на общее собрание и получить свою долю прибыли.
Аттракцион неслыханной щедрости. Это было даже лучше, чем коммунизм. Это все равно как золотой дождь. Как поллюция или даже революция. Рай на земле. Сон наяву. Беда только в том, что длился он одно мгновение.
Председатель, продав последнюю свинью, уехал на постоянное место жительства в Филадельфию вместе с молодой женой и полными карманами денег.
И опять пришел к Нестору весь деревенский истеблишмент, постучался, потом долго кряхтел у ворот, собираясь с мыслями, а перед тем как уходить, не удержался и сказал:
-- Захарыч, мы тут это. Тут у нас. Такое положение вещей. Е-мое. Словом, сильно заебало. Как бы все мы. Ну и тоже. Сомнения. Понимать ведь нужно. Что да как. А ты. Ты вон чего. А мы нет. Нам многова знать не полагается. Так что давай. Командуй теперь ты.
-- И что вы говорите? -- ответил Нестор истеблишменту. -- Что бы вы без меня делали?
-- Ты это! Ты давай, елки-палки, не выебывайся.
-- Ладно, уговорили. Идите по домам и ждите, а мне надо подумать, -сказал и величественно удалился.
-- Что ж, надо так надо. Бля! Только думай быстрее. У нас трубы горят.
Вскоре после этого в деревне появились гости с юга. За какие-нибудь две недели на пустующем свинарнике горячие парни наладили и запустили в производство две линии "Распутинской" водки и линию молдавского вина.
Каждое утро четыре крытых грузовика увозили в направлении Москвы партию пойла и каждый вечер возвращались обратно пустыми. Нестор, безо всяких угрызений совести присвоивший себе деньги за аренду свинарника за год вперед, все их перемещения аккуратно заносил в бухгалтерскую книгу и что-то подсчитывал. У него зрел план...
И вот однажды на свиноферму, как снег на голову, свалились борцы с экономической преступностью из областного управления, и все как один -- в масках и с автоматами. Первопроходцев большого и успешного начинания они повязали и увезли перевоспитывать к себе, а оборудование впопыхах "забыли".
Не пропадать же такому добру.
Нестор собрал мужиков на свинарнике, дал им немного денег в виде аванса, объяснил каждому, что нужно делать, и работа опять закипела.
Кипела она ровно два дня. Пока Нестор переналаживал и переоснащал оборудование, помощников было хоть отбавляй. Но как только первая капля зелья показалась из змеевика, все кипение сошло на нет. К середине третьего дня все занятые на производстве мужики ушли в такую глубокую нирвану, что Марианская впадина по сравнению с ней показалась бы мелкой канавой.
Работники, нанятые со стороны, спивались еще быстрее, и Махно понадобилось немало времени, прежде чем запустить конвейер на полную мощность.
Все изменилось в одночасье, когда в деревню прибыли первые "сыновья" Нестора из Воркуты, Магадана или чего-то такого же, не менее одиозного. Сразу появилась дисциплина, строгий учет и контроль за качеством выпускаемой продукции. Дело сдвинулось с мертвой точки и вскоре начало приносить свои плоды.
Праздник жизни омрачали только родственники незадачливых цеховиков, наезжавшие раза два, забрать оборудование. И оба раза несолоно хлебавших детей гор увозили на допрос люди в масках, только теперь уже из управления по борьбе с организованной преступностью. О чем их допрашивали и как -тайна за семью печатями, но скоро материальные претензии со стороны кого бы то ни было прекратились и...
Пошло-поехало!
С тех пор всем было счастье.
Начальнику УБЭП достроили дом, начальнику УБОП купили новый полноприводной автомобиль для поездок на рыбалку, а начальнику комитета содействия малому и среднему предпринимательству отгрохали серебряную свадьбу, да такую, что земля ходила ходуном.
По непроверенным данным, губернатор лично приезжал хвалить инициативного старика и теперь летает по области на новеньком вертолете. Хотя могу поклясться чем угодно -- это всего лишь совпадение.
Мужики сутки напролет паслись вокруг свинарника, деловито выражая озабоченность перспективами расширения производства и освоения новых рынков сбыта. Где они нахватались таких слов, Нестор не вникал, но милая сердцу крестьянина тарабарщина односельчан отвлекала от работы и собственных размышлений, потому что сам Нестор только об освоении новых рынков сбыта и думал.
Часть II
МАНЕВРЫ
Картина восьмая
Московское время 11 часов 30 минут (520 ч. 330 м. 12404 с.). Кабинет министра внутренних дел. Тихо. Идет совещание. Кругом -- начальники управлений, не ниже генерал-лейтенанта. Глядит на них Решайло и диву дается: этот делает не то, этот не так, этот не слушает приказов, этому надо по сто раз повторять. Как эти ублюдки умудрились не то что дослужиться до генеральских погон, а вообще дожить до своих лет?
"Присвоить, что ли, Худабердыеву полковника?" -- думает министр, а в это время противно звонит секретный телефон. Решайло снимает трубку и со знанием дела говорит в нее: "Алле".
Жена Бухайлы (с места в карьер):
-- Володя, когда у меня будет приличная машина, как у всех остальных людей?!
Решайло:
-- Это ты. Ты уже проснулась?
Жена:
-- Ты мне зубы не заговаривай!
Решайло (прикасаясь к виску):
-- Не сейчас, у меня совещание.
Жена:
-- Нет сейчас. Сейчас! Дома тебя не видать, а на работу как не позвонишь, вечно совещания. Чего вы там совещаетесь? И главное, с кем? Я все поняла! Ты завел любовницу! Отвечай! Вова, ты завел себе любовницу? Я ее знаю? Я ее порву...
Решайло:
-- Что ты городишь?
Жена:
-- Не порву, так поцарапаю. Ты гляди, допрыгаешься. Ты видел, что со Скуратовым сделали? Такую карьеру коту под хвост. Они и до тебя доберутся...
Решайло:
-- Хорошо, хорошо, какую ты хочешь машину?
Жена:
-- Я тебе уже говорила.
Решайло:
-- Я не помню.
Жена:
-- Конечно, где тебе помнить о такой ерунде, ты никогда меня не слушаешь. Я ведь всего лишь твоя жена!
Решайло:
-- Помилуй, у тебя семь пятниц на неделе, разве я могу упомнить все, что ты просишь.
Жена:
-- Тебе плевать на жену! Тебе плевать на жену?! Скажи, я даже не обижусь, я ко всему привыкшая. Признайся, наконец, что никого на свете ты не любишь. Только себя одного. Ты ведь ждешь, небось, не дождешься, когда со мной что-нибудь случится. А ты не жди, ты возьми и сам организуй. У тебя вон какая работа интересная.
Решайло:
-- Какая муха тебя укусила? Давай вернемся к этому разговору потом, я занят.
Жена:
-- Когда потом? Когда потом? Опять потом. Вова, ты меня не зли и не бросай трубку. Я ведь сейчас соберусь и сама к тебе приеду. Ты будешь иметь бледный вид!
Решайло (у которого и без того вид бледный):
-- Хорошо, давай сделаем так: ты диктуй, а я буду записывать.
Жена:
-- Что ты там буровишь? Вова, ты пьян?
Решайло:
- Нет, с чего ты взяла?
Жена:
-- Я тебя знаю. Гляди, а то враз приеду. Заодно на любовницу твою взгляну. Она молодая? Конечно молодая, могла бы и не спрашивать...
Решайло (а желваки так и ползают по морде):
-- Диктуй, я записываю. Какая, какая?!
Жена:
-- Вова, почему ты замолчал?
Решайло:
-- Ты же знаешь, какая у меня зарплата.
Жена:
-- Не муми. Ты что меня, за дурочку держишь? В этой стране каждая собака знает, какая у тебя зарплата. При чем здесь зарплата, я тебя спрашиваю?
Решайло:
-- Какой цвет? Все записал. Целую.
Жена (мягче):
-- Володя? Вова, мама из деревни прислала горилки настоящей для тебя и сала. А я тебе борщ наварю с вермишелью, как ты любишь. Мур-мур-мур, мой Кузя. Вова, я сказала мур-мур-мур!
Решайло (тихо):
-- Мур-мур-мур.
Жена:
-- Не слышу! Я кому сказала мур-мур-мур?!
Решайло (громче):
-- Мур-мур-мур!
Жена:
-- Вот теперь целую. Крепко.
Решайло кладет трубку и с ненавистью смотрит поверх генералов. Генералы опытные, проверенные кадры, с большим стажем уважения к командирам, делают вид, будто ничего не слышали.
Министр зовет адъютанта, протягивает ему листок. Есть в Москве такая машина? Сейчас уточним, товарищ генерал. Есть!!! Представьте себе, есть!!! Одна-одинешенька на всю Москву. Но. Находится в частном владении. Как написано: белый "Ягуар". Будем оформлять?
Решайло:
-- Найдите мне владельца. Отправьте пару человек к нему домой, на работу, если нужно, объявить "Перехват" по всему городу. Из-под земли достаньте. Все.
Худабердыев щелкает каблуками и растворяется в воздухе.
Дорога пошла в гору, затем опять покатилась под уклон, и за вторым или третьим поворотом показался ровный край деревни.
Село скорее напоминало стоянку Золотой Орды на привале, чем ту патриархальную деревеньку, с которой я знаком по русским народным сказкам. Всюду, куда падал взгляд, была грязь. Грязь была на снегу, на крышах и окнах домов. Грязь была во дворах и за их пределами. Грязь торчала из щелей и почти витала в воздухе. Грязь была везде и повсеместно. Но больше всего грязи было на вершине холма с южной стороны деревни. Там ее было просто завались. Что творилось за холмом, страшно даже представить.
-- Бьюсь об заклад, -- пришел к заключению Максимовский. -- что они не только водку самопальную делают. Здесь, брат, дела посерьезнее. Может быть, даже нефть.
Мы проехали деревню насквозь и уткнулись в стену колючей проволоки. За стеной, как по мановению волшебной палочки, грязь закончилась.
-- Тут есть над чем поработать ученым, -- сделал вывод Максимовский.
Вправо уходила только что вычищенная от снега дорога. Мы поехали прямо по ней, пока она не вывела нас к стенам монолитного железобетонного ограждения, раза в два выше человеческого роста.
На полстены чьей-то уверенной рукой было написано:
IN PATRIA NATUS NON EST PROPHETA VOCATUS
И ниже еще одна, не менее таинственная, надпись:
ОСТОРОЖНО! ЯДОВИТЫЙ ПЕТУХ!
-- Это здесь. -- Максимовский остановил машину у ворот и посигналил. -Смотри, сейчас появятся деревенские девки в пестрых сарафанах с хлебом и солью.
-- Какие, в жопу, девки? -- усомнился я. -- По-моему, у них сейчас посевная в самом разгаре, и все девки в поле.
-- Что же они, по-твоему, сеют?
-- Известно, что -- озимые.
-- Отчего ты не агроном?
Так, слово за слово, безвозвратно сгинули еще десять минут жизни, а девок в пестрых сарафанах не было видно даже на горизонте. Максимовский погудел еще раз. Наконец ворота раздвинулись, но не широко, а ровно настолько, чтобы в проем мог протиснуться только один человек. Сначала показалась голова, потом и все остальные принадлежности.
-- Красные верблюды идут на восток! -- бодро выкрикнул Максимовский какой-то старый пароль. -- Я тебя сразу узнал. Ты Махно?
Человек выплюнул на снег зубочистку.
-- А в чем, собственно, дело?
-- Я первый спросил, -- помахал ему пальцем Максимовский.
Если этот расфуфыренный чудак и есть тот самый Дон Корлеоне, о котором с такой страстью и таким воодушевлением говорила Майя, то я, в худшем случае, принц Уэльский. По моему глубокому убеждению такие авторитетные и влиятельные люди, как Нестор, должны выглядеть несколько иначе.
Я думал, сейчас приедем, нас встретит получеловек-полубог в забрызганном кровью фартуке. Ноги у него как сваи, а вместо рук -- кувалды, и в правой его руке -- громы и молнии, а в левой -- трезубец самого Посейдона. Его глаза как окна. Рот словно пещера. Каждый его выдох вызывает отливы в мировом океане, а каждый поворот головы или наклон туловища -гравитационные бури. Голос гремит, как Иерихонская труба, а когда он откроет рот, чтобы заговорить с нами, мы от страха навалим в штаны и потеряем ориентацию в пространстве.
Ничего подобного. Махно был невысокого роста и среднего телосложения. Из расстегнутой до пупа рубахи торчал куст белых волос, а на мозолистом потемневшем от времени кулаке сверкал огромный рубин. Пердимонокль, сафьяновые сапоги, расшитые стеклярусом, и кривая турецкая сабля на боку окончательно рассеивали предыдущий образ, но ничего нового о своем обладателе не говорили. Казалось, что старик, как две капли воды похожий на спившегося опереточного флибустьера, просто выскочил за пределы съемочной площадки прямо в гриме и, переговорив с нами, незамедлительно вернется обратно.
Мы с Максимовским изучали разодетого по последней деревенской моде старика, а он изучал нас. Вставив в зубы свежую зубочистку, он спокойно снял пердимонокль, сощурился и принялся сверлить глазами по очереди то меня, то Максимовского. На меня его взгляд никак не подействовал, думаю, что на Максимовского и подавно.
-- Может, хватит меня гипнотизировать? -- Максимовский повысил голос. -- Язык, что ли, проглотил? Я тебя последний раз спрашиваю: ты Нестор Костромской или нет, и на хера у тебя во всю стену по латыни написано "Нет пророка в своем отечестве"? Ты что, пророк?
-- Дальше-то что? -- эхом отозвался дед.
Я совсем забыл, что Максимовский учился латыни в своем медицинском институте. Дискуссия тем временем продолжалась.
-- Блядь, заманал ты меня, огрызок старый. Семен у тебя?
-- У меня, -- совершенно невозмутимо подтвердил дед, после чего сразу же оглушительно пернул, вспугнув стаю ворон на дереве.
-- Тогда принимай гостей. -- Максимовский взял пальто, подошел к старику и, отодвинув его в сторону, полез через ворота во двор. -- Блин, дед, а ты мутный...
-- Это ты мутный. Почем я знаю, кто вы такие.
Нестор покрутил пальцем у виска и вопросительно кивнул. Я ответил тем же.
-- ...Ни хера ты не хлебосольный...
Старик нырнул за Максимовским, следом за ним во двор вошел я.
-- ...Кто так гостей встречает?
Мы поднялись на крыльцо и зашли в дом. Снаружи ничего примечательного, дом как дом. Сейчас вокруг Москвы таких домов много понатыкано. Подумаешь, колоннада из мрамора в дорическом стиле. Что я, мрамора никогда не видел? А вот внутри. Боюсь, что Фридман на фоне деда выглядит очень бледно со своим антиквариатом. Всюду шик, блеск и позолота.
В глубине большой комнаты с готическим сводом, окнами до самого пола и камином размером с футбольные ворота, я разглядел Семена с пирогом в руке.
-- Кого я вижу! -- вскинул руки Максимовский. -- Семен, дружище, ты ли это?! Вот так встреча! -- Он сложил ладони трубочкой и склонился над Нестором. -- Пациент, этого человека я знаю, гоните его в шею, пока он все тут не пожрал.
-- Где вас черти носят? -- Сколько я помню Семена, он всегда что-то жует, при этом не поправился ни на грамм и только немного подрос.
-- Семен, ты здесь пироги трескаешь, а мы тебя, между прочим, везде ищем!
-- Спокойно, я сейчас все объясню... познакомьтесь, Нестор Захарович, это -- мои друзья...
-- Это и так видно, что друзья. -- Нестор, кажется, успокоился. Он вразвалочку обогнул стол, уселся, стукнув саблей об пол и спросил: -- А вы кто будете, студенты или нет?
-- Мы хуже, -- внес ясность Максимовский, -- мы престидижитаторы!
-- Престижитаторы? Был у нас один престижитатор. По фамилии Шухерман. С высшим экономическим образованием! Я, говорит, рулить желаю денежными потоками. На макроэкономическом, говорит, уровне. Так я его на тракторе без руля прокатил по оврагу. С тех пор его и не видели.
-- Престидижитатор, -- вразумил невежественного старика Максимовский, -- это вроде как выездная торговля. Продаем товары первой необходимости в полевых условиях...
-- Это коммивояжер, -- поправил я.
-- Как?
-- Коммивояжер продает товары. Престидижитатор -- это из другой оперы.
-- Коммивояжеры, престидижитаторы, все это сейчас не важно! Мы продаем редкие автомобили, Нестор Захарович. Хотите "Ягуар"?
-- Хочу, -- просто и без лишнего кокетства признался Нестор Захарович.
-- Тогда милости просим к столу. -- Максимовский накинул пальто на высокую спинку стула, стул передвинул ближе к камину, а сам тоже сел за стол напротив хозяина. -- Где наши бокалы?
Нестор принес четыре хрустальных стакана и поставил на скатерть в шахматном порядке.
-- Что пить будем: коньяк, виски или, может, водочку?
-- Наливай что хочешь, только всем из одной бутылки.
Нестор ухмыльнулся.
-- Тогда виски. -- Он вынул из шкафа две бутылки "Белой лошади", зачем-то встряхнул и обе протянул Максимовскому. -- Выбирай.
-- Вот эту.
-- Если вам все равно, -- сказал Семен, -- я бы выпил шампанского.
Нашлось в доме и шампанское.
-- Ну, -- отогнул мизинец Нестор, когда стаканы, наконец, наполнились, -- как говорится, "абузус нон толлит узум", что в переводе означает: злоупотребление не исключает правильного употребления. За новые впечатления и взаимопонимание.
-- С наступающим, -- добавил Максимовский.
Никакой специальной закуски не потребовалось. На столе и так было все, что нужно: пироги с грибами и капустой, три вида варенья, сортов пять сыра, моченые яблоки, буженина, лоханка красной икры, соленые опята, птичье молоко и остальное по мелочи.
-- Коммивояжеры, говорите? -- вытерся рукавом Нестор, покончив со вторым стаканом. -- Продавцы "Ягуаров"? А большой нынче спрос на "Ягуары"?
-- На "Ягуары" всегда хороший спрос. Другое дело, что не у всех есть деньги.
-- Не в деньгах счастье, -- тонко заметил старик.
-- Вот именно. Давай, дед, гони бабки, извините за каламбур, а я тебе пока выпишу ордер на заселение автомобиля.
-- Придется ждать до вечера, -- Нестор сунул в рот полную ложку икры, -- когда дети вернутся. Сейчас детей нет -- все в городе на работе. Вечером соберутся, привезут деньги.
-- Нет, нам до вечера нельзя. Нам сейчас надо. Наливай.
-- А сейчас -- никак. Совсем другое дело вечером, когда дети приедут.
-- За Царя! А дети вдруг не приедут? -- встревожился Максимовский.
-- Приедут, куда они денутся.
-- Но вечером?
-- Вечером.
-- В таком случае, пациент, я вас больше не задерживаю. -- Максимовский встал. -- Увидимся в следующей жизни.
-- А на посошок?
-- Наливай!
-- Что за гость пошел неусидчивый? -- Старик разлил по стаканам виски. -- Куда вы все торопитесь? Я вот за это Москву и не люблю: у вас в Москве все такие...
-- Давайте, пациент, не будем отклоняться от темы.
-- Я же говорю, дети с работы вернутся, принесут деньги, -- Нестор уже запьянел, язык его развязался. -- Каждый день одно и то же. Не было случая, чтоб не приносили. Тащут и тащут. И ведь помногу тащут, сорванцы.
Накатили.
-- А кем ваши сорванцы работают, дедушка? -- спросил я.
-- А кто их разберет? Чего-то там по коммерческой части, за одно и деньги заколачивают. Престижитаторы, вроде вас.
-- А как они выглядят?
-- Дык, все по-разному, у меня же их шесть штук.
В комнату, скрипя половицами, ввалился громадный петух, кашлянул и остановился в дверях.
-- Здоровый, лось! -- У Максимовского отвисла челюсть.
Петух скорее напоминал разъяренного быка. Он встряхнул мясистым гребнем, склонил голову набок и исподлобья оглядел всю нашу компанию, не удостоив внимания только хозяина.
-- Сидеть, Армагеддон! -- одернул рьяного петуха Нестор, -- место. Ты же видишь, все свои.
Петух снова кашлянул, сделал два шага назад и посмотрел на хозяина с недоверием.
-- Я два раза не повторяю. -- Нестор подался вперед.
Петух отступил еще на полшага.
Дед и петух были чем-то похожи. Я пригляделся повнимательнее. Тот же орлиный профиль, та же грудь колесом, те же повадки. Мне почему-то вспомнилась собака Баскервилей, и я подумал, что эта самоуверенная парочка могла бы натворить немало бед, если бы только захотела.
-- Чем ты его кормишь? -- спросил Максимовский. -- Анаболиками или сырым мясом?
-- Чем бог пошлет, -- поскромничал Нестор. -- Но, ваша правда, прожорлив, стервец, как акула. Может за один заход батон сырокопченой колбасы сожрать и выпить два ведра воды.
Максимовский взял из корзинки на столе посыпанный маком бублик и кинул в Армагеддона. Петух расценил этот жест доброй воли по-своему. Он наступил на бублик своей крючковатой лапой, от чего тот моментально раскрошился, присел и приготовился к нападению.
-- Субъект, дай по петуху разок стрельнуть. -- Максимовский выглядел абсолютно счастливым человеком.
Но Махно идея, видно, не понравилась. Он быстро и пронзительно взглянул на Максимовского, усмехнулся и разрешил:
-- А чего ж, стреляй, коли хороший человек. Но только если промахнешься...
-- А если промахнусь, я выстрелю тебе прямо в голову, -- Максимовский наклонился через стол, -- вот сюда.
Армагеддон молча поменял дислокацию.
-- Ты, старый хрен, свои дешевые трюки деревенским девкам на базаре по выходным показывай. Посади петуха на цепь, пока я ему голову не открутил!
-- Норовистый паренек. -- Старик едва заметно шевельнул кистью руки. Армагеддон разбежался, оттолкнулся от пола и послушно взгромоздился на шкаф.
-- А с вами так и надо -- оборзели, блядь, совсем!
Настроение Нестора менялось с каждой рюмкой, сказывался все-таки возраст -- организм уже не тот.
-- Вот вы, молодые, не знаете ничего, не помните. Живете как у Христа за пазухой. Страху в вас не осталось. А при советской власти в людях был страх. Порядок был и конституция.
А Максимовский набирал темп.
-- За Императора! Ты, тупой садист, будешь мне рассказывать, что такое конституция?
-- Чего вы знаете об жизни-то? -- пошел молотить Нестор старческую ерунду. -- Пороху не нюхали! А у меня орденов только пять штук! За Сталинград -- раз. За Киев -- два. Я Героя за переправу Днепра получил от самого товарища Сталина! Я до самого Берлина дошел! У меня пять ранений и девять осколков в голове!
-- И тра-та-та-та-та-та. Ты только не обижайся, старик, но мне сейчас не до мемуаров. Я тебя в другой раз послушаю.
-- А я не обижаюсь. Ты хоть и необходительный со стариками, но человек, сразу видно, самостоятельный.
-- Зубы на полку! То есть деньги на бочку!
-- Нет денег. Сказано ведь: сорванцы вечером приедут, будут вам деньги. Каждый вечер денег видимо-невидимо. Не было случая, чтоб кто-то без денег вернулся. На износ работают ребята.
-- А ты знаешь, кем его дети работают? -- озарило Максимовского. -- Я сразу тему просек, ждал, когда ты сам догадаешься.
-- Я тоже сразу просек и ждал, когда ты догадаешься.
-- Значит, мы оба молодцы.
-- Железяка.
В пользу того обстоятельства, что между двумя головорезами, которые отправили нас за деньгами, и Нестором существует прямая связь, говорило хотя бы то, что в комнате на стене, чуть левее иконостаса и прямо под надписью: "Внимание, разыскиваются особо опасные рецидивисты!" среди прочих, висели роскошные черно-белые фотографии наших старых знакомых.
Нестор перехватил мой взгляд и улыбнулся в стакан.
-- Никто не святой.
-- Тогда сыграем в карты, -- предложил Максимовский, -- в дурака. "Ягуар" против твоего петуха и ятагана.
Махно вынул саблю из ножен, вытер клинок краем скатерти и положил рядом с собой, острием к Максимовскому и рукояткой к себе.
-- Давай сначала на щелбаны.
-- Э, нет, так дело не пойдет. На щелбаны ты вон с Семеном играй в Чапаева, а мы давай по-взрослому. Наливай!
Договорились играть десять партий в подкидного, не тасуя колоду, а при равном счете -- до первой победы.
Максимовский вынул из кармана запечатанную колоду и кинул через стол.
-- Проверяй.
-- Не надо, я и так везучий.
-- Тогда наливай. Сеня, распечатай колоду, проверь и сдавай. Послушай, субъект, -- Максимовский снял пиджак, отпустил галстук и закатал рукава, -скажи, пожалуйста, зачем тебе белый "Ягуар" в такой дыре?
-- Подарю.
-- Кому?
-- Младшему сыну на Новый год. Он такой вот, как ты, только стрижется покороче и пошире в плечах. Такой молчун, слова лишнего не вытянешь.
Игра в дурака только на первый взгляд -- легкая затея, особенно -- для нетрезвого человека. Гроссмейстеры путали масть, забывали козыри и, в конце концов, сошлись на том, что для начала из колоды следует вынуть джокеров и всю мелочь ниже шестерки.
После двух ничьих играть стали сразу на вылет. После пятой ничьей выпили еще по полстакана забугорного самогона и решили, что дальше играть бестолку.
-- Ладно, -- подытожил Максимовский, вставая, -- видимо, не любишь ты, Нестор, своего младшего сына. Из чего следует, что не видать ему на Новый год "Ягуара". Мы поехали домой.
-- Стойте! -- Нестор вылетел из-за стола, опрокинув пустую бутылку. -Вспомнил! Как же я сразу-то не вспомнил! Склероз! Деньги нужны? У меня есть деньги, я вспомнил. Выпил немного и сразу вспомнил. На, бери!
На столе появилась зеленовато-коричневое изделие из глины, по форме напоминающее коровью лепешку. Если я правильно разбираюсь в коровьих лепешках, то это -- именно она, только надо отрезать глаза и руки.
-- Это же Брумгильда! -- воскликнул Максимовский.
-- Она самая. Посмертный слепок. Наш гончар делал.
-- Дай-ка я на тебя полюбуюсь! Если это -- свинья, значит, это -копилка! А если это -- копилка, значит, в ней есть деньги! -- Максимовский поднес лепешку к уху. -- Как вы думаете, сколько здесь?
-- Мульен! -- заржал Нестор.
-- Придется разбить. Не жалко?
-- Бей -- это копия!
По замыслу гончара копилка оказалась двухкамерной. Во второе нижнее отделение он замуровал три пятака, которые, очевидно, своим грохотом должны были отпугивать злых духов, поскольку добрых духов внешним видом отпугивала сама Брумгильда. Несколько купюр были изорваны настолько, что едва походили на деньги.
-- Это от того, -- объяснил Нестор, -- что я их ножом утрамбовывал. Через щель.
Таким образом, он утрамбовал всего-навсего семь тысяч долларов. Семен пересчитал дважды.
-- Шесть тысяч восемьсот тридцать два доллара, семьдесят немецких марок и немного меди.
-- Не густо, -- огорчился Максимовский. -- А другой копилки у тебя нет?
-- Другая, большая, в лесу закопана, но ее раньше весны не взять.
-- Это если стараться не взять. Нестор, скажи честно: у тебя есть динамит?
-- Есть зенитная установка, -- Махно вошел в раж, -- но у нее в позапрошлом годе затвор перекосоебило, когда салют давали на день Победы. Да и земля промерзла, зениткой все одно не взять. Миной возьмем. Мина есть противопехотная в сарае. И два фугаса...
-- Не надо фугаса, ограничимся миной.
-- Одной мины мало, -- со знанием дела заметил Нестор, -- нужен еще пехотинец.
Все дружно обернулись на Семена.
-- Я пас. -- Сеня хлебнул шампанского. -- Что угодно, только не мина.
-- Проворные вы ребята! -- Нестор попал в родную стихию, и теперь душа его пела на все лады. -- Понравились вы мне, особенно вот этот, хитрожопый. Оставайтесь жить в деревне. У нас охота, рыбалка, свежий воздух. Девки -клубника в сметане, все ядреные, как на подбор. В хозяйстве рук не хватает. Опять же Армагеддону веселее.
Дремавший на шкафу петух презрительно кашлянул и отвернулся, не открывая глаз.
-- В следующей жизни обязательно. -- Максимовский сунул в карман деньги и ключи от "Ягуара". -- А сейчас, извини, Нестор, не могу. Дело есть.
-- А ключики?
-- Ну, дед, тебе не угодишь. Ключики получишь сразу, как только заплатишь по счету.
-- Вечером?
-- Вечером, вечером. Ведешь себя, как маленький. Давай на посошок. С наступающим!
-- Вечером. А будьте моими сынами! -- смахнув слезу, предложил вдруг Нестор, уже на пороге.
-- Ты своих сыновей нанимаешь, что ли?
-- Почему, нанимаю? Зову...
-- Понятно. Вечером, Нестор, вечером. Семен, на этот раз ты поедешь за нами!
-- За вами, так за вами, -- согласился Семен равнодушно. -- Мне все равно.
Но это было уже после того, как мы бегали по всему лесу в поисках елочки для Фридмана, нашли ее, срубили саблей под корень и сожрали всю икру.
Картина десятая
Московское время приблизительно 14 часов 30 минут (940 ч. 0 м. 0 с.). Пикет ДПС ГИБДД РФ на Можайском шоссе. Все движение стоит. Дорога, кроме одной полосы в каждую сторону, перегорожена. Гибэдэдэшники, наслаждаясь эффектным зрелищем, напряженно вглядываются в бескрайний поток автомобилей. Потом они видят нас, снимают автоматы с предохранителей и довольные бегут навстречу.
-- Нам конец! -- крикнул Максимовский. -- Наверное, мы срубили не ту елку! Я не виноват! Это он меня заставил! Что ты сидишь?! Ты же мужчина, придумай что-нибудь!
-- Хули тут думать, все давно придумано: подпустим их поближе -- сказал я, -- и в рукопашную.
Вызывая своим странным поведением чувство облегчения, перемешанного с разочарованием, наряд пробежал мимо.
-- Они нас не заметили! -- обрадовался Максимовский.
Но радоваться было рано. У белого "Ягуара" наряд рассыпался и, окружив его с четырех сторон, взял Семена на прицел. Потом Сеню вытряхнули из машины, заковали ему руки и в таком виде потащили в пикет.
-- Вот это Семен! -- воскликнул Максимовский. -- В тихом омуте!.. От кого, от кого, но от Семена я такого не ожидал!.. Что-то тут не то. Надо проверить.
Мы оставили свою машину на обочине подальше от пикета и вернулись обратно пешком.
-- С наступающим! -- празднично сказал Максимовский.
-- И вас также, -- передразнил его капитан. -- С чем пожаловали?
-- Кто здесь дежурный?
-- Я дежурный. Чего надо?
-- Поговорить.
-- Хотите поговорить? Давайте поговорим. О чем?
-- Вы только что задержали человека...
-- Понял. Мы только что задержали человека, а вы хотите об этом поговорить. Мне все ясно. А документы у вас есть?
-- Мы пешеходы, а пешеходам документов иметь не полагается.
-- Пешеходы. Двух слов связать не можете, а уже пешеходы.
-- Ты на себя-то посмотри. Тоже мне, Цицерон нашелся.
-- Значит, документов нет. Оружие при себе имеете? -- Капитан взял в руку переговорное устройство. -- Але, але, Фролов?.. Здорова, Фролов! Ага... угу... слушай меня... направляю к тебе двух пешеходов... пешеходов, говорю, к тебе... пьяны, понимаешь, хамят... ага... имей в виду, одно пальто мое... оба черные... разберемся... давай Фролов, давай... бди!
-- Товарищ капитан, -- выступил какой-то инициативный добродетель, -может, завести этих клоунов за пикет и в расход?
-- Жалко патронов, -- капитан насторожился, как цепной пес. -Слышите?!
Приблизительно в 14 часов 45 минут по кольцевой дороге с юга примчалась кавалькада надраенных до блеска лимузинов. Через минуту потустороннее сияние хромированных решеток зажало нас в тесное кольцо.
Дежурный капитан от страха чуть не проглотил свою полосатую палку.
-- О, Господи! -- прохрипел он, стиснув зубы, и сразу сделался в два раза ниже ростом. -- За что?!
-- А вот и твой пиздец, -- злорадно сказал Максимовский. -- Так тебе и надо! Дать тебе веревку, красавец, или ты застрелишься?
-- За что? -- повторил капитан беспомощно.
Он рванулся было к одной машине, затем к другой, но, не в силах принять правильное решение, встал между ними, как вкопанный, и замер.
Наконец, из первой по счету машины на свет появился подполковник в распахнутой шинели, потянул носом воздух и озадачил капитана медленным вопросом:
-- Фамилия?
-- Дежурный капитан Кадочников! -- прорычал инспектор, метнувшись подполковнику под ноги, и взял под козырек.
-- Кадочников говоришь? -- уничижительная интонация подполковника сменилась неуставной нежностью. -- Родственник?
-- Никак нет, -- отрапортовал капитан, заикаясь от восторга, -однофамилец!
-- Однофамилец, говоришь? -- подполковник похлопал его по плечу. -Молодец, Кадочников. От слова кадочка? Молодец. Сегодня твой день, капитан. Дырку приготовил? Готовь дырку.
Щека капитана дернулась.
-- За что?!
-- За понимание исторического момента.
-- Я, я ничего не понимаю, я ничего не знаю, -- залепетал вконец растерявшийся капитан, -- меня здесь не было. Я. Обедал. Я. Я не я. Спросите у кого угодно. Это не я.
-- А кто? -- раздался тихий, но уверенный голос из-за спины подполковника.
Худабердыев-оглы шагнул влево, и перед глазами одеревеневшего от страха капитана, как мираж посреди пустыни, возник министр внутренних дел.
-- Что же вы молчите? -- Генерал стоял с непокрытой головой, заложив руки за спину.
Что с капитаном творилось дальше, описать словами невозможно. Он побелел как снег, разинул рот, да так и стоял, пока все не разъехались, с открытым ртом, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Кто знает, может быть, он и до сих пор там стоит.
Решайло (обращаясь к нам):
-- Вы меня знаете?
Максимовский:
-- Кто же вас не знает. Вы Березовский.
Решайло:
-- Очень остроумно. К счастью, я не Березовский, но все равно мне приятно. Чья это машина?
Максимовский:
-- Которая?
Решайло:
-- Которая белая.
Максимовский:
-- Моя.
Решайло:
-- Продайте ее мне.
Семен:
-- Эта машина не продается.
Максимовский (заглядывая Рушайле в глаза):
-- Ваше превосходительство, пройдемте сюда за пикет. Эта машина ничья и продается с самого утра.
Оба исчезают за желто-голубой постройкой.
Семен:
-- Я недоволен!
Худабердыев-оглы:
-- Стой, раз-два! Как фамилия?
Семен:
-- Семен Борисович Комиссаржевский-Печальный.
Худабердыев-оглы (наливаясь кровью):
-- Я серьезно спрашиваю!
Семен:
-- А я серьезно отвечаю: моя фамилия -- Комиссаржевский-Печальный. Вас что-то не устраивает?
Худабердыев-оглы:
-- Меня? Меня все не устраивает. А вас?
Семен:
-- Меня тоже.
Худабердыев-оглы:
-- Ну вот и все. Чего ты орешь? Стой спокойно, Семен Борисович, а не то башка отвалится. Надо же...
Через три минуты, поддерживая друг друга на скользком утоптанном снегу, из-за пикета появляются Максимовский с министром.
Решайло (протягивает Максимовскому визитку):
-- Вот мой прямой номер, я очень хочу, чтобы до наступления темноты все решилось, как мы с вами договорились. Повторяю, я очень этого хочу.
Максимовский:
-- Не извольте беспокоиться, господин воевода. Ваше желание -- закон.
Решайло:
-- Я не ставлю никаких условий, однако не советую злоупотреблять моим доверием.
Максимовский:
-- Мы народ темный, ваше сиятельство, но неужто мы не понимаем.
Решайло:
-- Честь имею.
Максимовский:
-- Кланяйтесь от меня супруге.
Решайло:
-- Непременно. И... Я не воевода.
Они бьют по рукам, отвешивают церемониальные поклоны, после чего генерал, ни на кого не глядя, направляется к своей машине.
-- Бывает же такое, -- никак не может успокоиться подполковник. -Комиссаржевский, да еще и печальный. Строго говоря, вас бы всех надо засадить лет на пять строгого режима, чтоб другим неповадно было. Ни хера себе: печальный Комиссаржевский. Кому скажешь, не поверят.
Адъютант хлопает дверью, вся процессия в ту же минуту срывается с места и под завывание сирен уносится прочь, в направлении центра города.
-- Вот так, Семен, -- сообщил Максимовский, провожая вереницу машин глазами, -- я только что загнал твой "Ягуар" министру внутренних дел. Я знаю, что поступил плохо, но худа без добра не бывает. Генерал был настолько любезен, что подкинул немного деньжат. Теперь в нашем распоряжении двадцать тысяч долларов наличными, два с половиной часа времени и все шансы играть в финале.
-- Майя меня убьет. -- Семен тяжко вздохнул и поскреб темя ключницей. -- Напоит и навалится ночью с подушкой. Или приклеит меня к полу и заморит голодом...
-- И хуй бы с ней. Вали все на меня. Не об этом сейчас надо думать.
-- Зато будет что на старости лет вспомнить! -- прикинув так и этак, все-таки решил Семен.
-- Слова не мальчика, но мужа! Семен, ты только что получил взрослый разряд! Поздравляю!
Я отвел Максимовского в сторону и сказал:
-- Друг мой ситный, у тебя голова есть на плечах?
-- Что такое?
-- Ничего такого. Но! Поправь меня, если я ошибусь. Ты только что продал машину министру внутренних дел. И получил с него задаток. Чужую машину. Я напомню, что часом раньше ты продал ее одному старому мошеннику, у которого заклепки в голове, и тоже получил задаток. Мы делаем большие глупости, Максимовский, и плохо кончим.
-- Чувак, ты читаешь мысли на расстоянии?!
-- Тебе не кажется, что ты заигрался?
-- Телепат!
-- Это не смешно.
-- Не смешно. -- Максимовский был бледен и действительно не шутил. Я видел его таким всего два раза в жизни: первый, когда он похоронил отца, и второй, когда мы, за каким-то лешим, полезли на смотровую площадку в Останкино.
Картина тринадцатая
Московское время приблизительно 17 часов 00 минут (36 ч. 0 м. 0 с.). Апартаменты Фридмана. Присутствуют те же: Фридман в нирване, полуживая Катя, два робин гуда и Епифан под кроватью.
-- Удачно съездили? -- угрожающе спросил худосочный у Максимовского.
-- Удачно! -- ответил тот. -- Но у меня две новости.
-- Надеюсь, что новости хорошие.
-- Плохая только одна, а другая, разумеется, хорошая!
Худосочный встал.
-- Начало мне уже не нравится.
-- Вынужден с вами не согласиться, начало действительно немного банальное, но наберитесь терпения, вас ждет настоящий сюрприз.
-- Ближе к делу.
-- Да будет вам известно, -- я совершенно уверен, что Максимовский пошел кратчайшей дорогой, -- что в школе, а потом и в институте у меня был первый разряд по стрельбе. Я все первые места выигрывал. Если не верите, спросите у моего друга.
Если бы это было и не так, я бы обязательно соврал, но в данном случае в этом не было никакой необходимости. Не существует на свете такого вида спорта, по которому у Максимовского не было бы первого разряда. Он и бегал, он и прыгал, и стрелял, и плавал, и на чем только не ездил: и верхом на лошадях, и зимой на лыжах, и даже выпускал стенгазету, за которую ему постоянно полоскали мозги в комитете комсомола.
Худосочный подошел к Максимовскому:
-- Где мои деньги, чудак?
-- Я же сказал, спроси у моего друга!..
Дальнейшее происходило так стремительно, что многие детали остались просто незамеченными. Помню только, как Максимовский выхватил из-за спины пистолет, помню сам выстрел, как потом всю комнату заволокло едким дымом, и что-то до крови оцарапало мне лицо.
-- Руки! Оружие на пол и всем на выход! -- крикнул Максимовский, переводя грозное орудие с потолка в самый центр лица нашего маленького и удивленного кредитора. -- Отличная мишень! Ты слышал, что я сказал?!
-- Да. Вы сказали: "Отличная мишень", -- амбал на заднем фоне скукожился.
-- Я сказал, спроси у моего товарища, говорю ли я правду, когда утверждаю, что имею первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия!
В доказательство своей безусловной правоты вторым выстрелом Максимовский, почти не целясь отстрелил худосочному половину уха.
-- Скажите, -- пролепетал худосочный, обращаясь непосредственно ко мне, -- правду ли говорит ваш друг...
Максимовский:
-- Когда утверждает...
Худосочный:
-- Когда утверждает...
Максимовский:
-- что имеет первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия?
Худосочный:
-- что имеет первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия?
Я (в сторону):
-- Ни хуя себе поворот!
-- Да, провалиться мне на этом месте! -- ответил я. -- А еще его взгляд оказывает на женщин омолаживающее воздействие, и на этом можно неплохо зарабатывать...
-- Не сейчас, -- остановил меня Максимовский. -- Хочешь, я тебе расскажу про свою первую жену?
-- Умираю от любопытства, -- процедил худосочный, разглядывая окровавленную руку.
-- Вот как было дело. Я познакомился с ней прямо на дороге. И даже не выходя из автомобиля. Мы поравнялись на светофоре, и она так стремительно вручила мне свой телефон, что я сразу приуныл. Что при подобных обстоятельствах первым делом приходит на ум такому знатному и храброму кабальеро, как я?.. Не слышу!
-- Что?
-- Что девушка одинока и несчастна. Второе, что она нимфоманка. Третье -- идиотка. Потом выясняется, что ей срочно нужны деньги. Предпочтительно, чтобы сразу пять мешков. Осенний гардероб уже составлен, а дополнить его следует часиками "Картье" с желтыми бриллиантами. Последний крик моды. Поэтому не упускаются никакие шансы. Это были ее слова. Я ей не поверил. Понимаешь, братан, мне безумно хотелось, чтобы эта эмансипистка втрескалась в меня по самые бакенбарды. В такого, какой я есть. Чтобы, обливаясь слезами, она ползала у моих ног и умоляла о любви. А я бы стоял, такой нарядный, и гневно говорил: "Ну, уж нет, барышня. Пардон. Максимум, что я могу для вас сделать, -- это позволить вам меня, как это по-русски лучше сказать, отбарабанить. А потом я, разумеется, уйду, вытерев о вас свои красивые ноги". Нет, мне совсем не нужно было видеть ее унижение. Я достаточно видел и так. Я видел, что она одинока и несчастлива, хотя никому в этом не собиралась признаваться. Вполне респектабельная маска. Такая успешная суфражетка. Знает, чего хочет. Знает, как это получить. Знает, как манипулировать мужчинами. Естественно, сильными и успешными мужчинами. Неудачников и художников не любит, поскольку и у тех, и у других скромно с денежным довольствием. Ими даже манипулировать не интересно. А, главное, незачем. Все самые отвратительные качества, которые я наблюдал в женщинах, в ней присутствовали и были выставлены на витрине. Чем эта алчная, напичканная литературным хламом сука меня отравила? Давно не испытывал ничего подобного. Бывает у тебя такое?
-- Не припоминаю.
-- Такая, знаешь, эмоциональная сумятица и произвол собственного мозга. Моя голова не служила мне больше. Я влюбился. Тоска навалилась на меня! Чудовищная тоска размером с Индийский океан. И тогда я сказал себе...
-- Можно мы пойдем? -- В голосе худосочного слышалось отчетливое уважение к стихийной риторике Максимовского и его ораторскому мастерству.
-- Что? Ну да. Конечно. Уебывайте отсюда! Чтобы я ваши морды больше никогда не видел! Я вас провожу.
-- У меня тоже две новости, -- сообщил я, когда Максимовский вернулся в спальню. -- Одна хорошая, а другая плохая.
-- Я знал, что ты это скажешь.
-- Начну с плохой: наши документы остались на руках у этого одноухого питекантропа.
-- А теперь я хочу услышать хорошую.
-- А хорошая новость заключается в том, что теперь мы вооружены до зубов и можем ограбить банк! Мать твою, где ты раздобыл такой вонючий пистолет?!
-- Не кричи. Это звучит неубедительно, но я нашел его в собственной машине.
-- Как он там оказался?!
-- Откуда я знаю?
-- Наверное, он всегда там лежал, просто раньше ты его не замечал!
-- Что ты орешь?!
-- Удержаться не могу!
-- Почему сегодня все на меня орут?!
-- Все, брат, -- сказал я примирительно, -- больше никто ни на кого не орет. Давай спокойно, без рывков все выясним. Кто тебе дал пистолет? Николай Филимонович?
-- Не помню.
-- Ну, конечно, Николай Филимонович, кто же еще?
-- Сказано тебе, в машине нашел. Николай Филимонович мог выронить. Доволен? Благодаря тебе истина торжествует. Чего ты плачешь?
-- Я не плачу, -- ответила Катя, хлюпая носом.
-- Нет, ты плачешь! Рассказывай, что тут было?
Катя рассказала, что все сидели тихо, вслушивались в сердцебиение Ивана Аркадиевича... Когда Иван Аркадиевич издал неприличный звук, Катя в сопровождении амбала сходила на кухню за провизией. И... кратковременная схватка с бригадой врачей. Где бригада? На кухне, привязанная к батарее.
-- Ты мне должен сто рублей, -- Максимовский протянул руку. -- Давай сюда.
-- С какой стати?
-- Мы утром поспорили, забыл?
Провал в памяти.
-- У меня задница онемела! -- закричал врач "скорой помощи", как только рот его расстался с кляпом. -- Вы за это ответите!..
-- Напугал ежа голой жопой. -- Максимовский спокойно разрезал ножом веревку, стянувшую вместе всю бригаду.
-- Что вы себе позволяете?! Кто вы такие?!
-- Добрые феи. И не надо нас благодарить.
-- А я и не собирался!
-- Вот и хорошо. Это истерика, доктор, она сейчас пройдет. Понюхайте вот это, берите свои вещи и ступайте по моим следам. -- Максимовский провел доктора по лабиринтам квартиры и остановился перед кроватью. -- Человека, который распластался перед вашими глазами, зовут Иван Аркадиевич Фридман. Он не приходил в себя с самого утра. Случай сам по себе уникальный, если учесть, что у него ровное дыхание и пульс замедлен в пределах нормы. Он спит. Его просто нужно разбудить. Я думаю, вы с этим справитесь.
-- А от чего он так подозрительно спит?
-- От кокаина.
-- Вряд ли.
-- Об этом я вам битый час толкую.
-- Я могу дать ему две таблетки парацетамола, -- врач, получивший свободу благодаря стараниям Максимовского, все еще приходил в себя после пережитого, -- больше у меня ничего нет.
Максимовский с пониманием посмотрел на своего коллегу:
-- А если хорошенько поискать?
-- Если поискать, возможно, я найду пару капель налорфина, но для такого слона -- это все равно что комариный укус.
-- Колите все, что есть, доктор. Я вам помогу!
Врач наполнил шприц какой-то жидкостью, нащупал на руке у Фридмана вену и движением, доведенным до автоматизма, сделал инъекцию. Никакого результата.
-- Совсем мертвый, -- доктор вздохнул. -- Зря стараемся. Его надо в больницу. И чем быстрее, тем лучше.
-- Коллега, вы ебете мне мозг.
Максимовский принес из кухни ведро холодной воды и на глазах у изумленной публики окатил Фридмана. Иван Аркадиевич замычал, глотнул воздуха, сел на кровати и неуверенно сказал:
-- Это переходит всякие границы!
-- Приветствую тебя, человек-амфибия, -- вскинул руку Максимовский.
Мокрый Фридман тупо оглядел все собрание, ни слова не говоря, подобрал с пола тюбетейку, нацепил ее на голову и снова завалился на боковую.
-- Не спать! -- Максимовский сдернул с него одеяло. -- И так все самое интересное проспал. До свидания, доктор. Вот возьмите. -- Он протянул врачу деньги. -- Думаю, что это скромное вознаграждение отчасти компенсирует ваше временное неудобство.
-- Засуньте их себе, знаете куда? -- с достоинством посоветовал врач, подхватил свой чемодан и удалился, гордо подняв голову.
"ПРАГА"
Картина четырнадцатая
Московское время приблизительно 18 часов 00 минут (125 ч. 550 м. 0 с.). Вестибюль ресторана "Прага". Настоящее вавилонское столпотворение, непонятно, по какому поводу. Стены вестибюля увешаны шарами и приветственными транспарантами. За точность формулировок не ручаюсь, но что-то вроде: "Да здравствует сексуальное неравновесие в природе!" и "Мужики -- не главное в этой жизни. Они такое же говно, как мы, а может быть, даже еще хуже. Надерем им задницу!". Мимо, шелестя вечерними туалетами и демонстративно целуясь, снуют решительные дамы. Вспыхивают бриллианты и зажигалки.
Если здесь и встречались мужчины, то это были мы с Максимовским. Как два козла в огороде, честное слово.
Я выбрал удобную позицию напротив туалета и устроил там засаду. Во-первых, я четыре дня не трахался, а больше десяти минут, не считая перерывов на еду и сон, я без этого дела прожить не могу. Во-вторых, мне негде было ночевать. А в-третьих, нужно было только протянуть руку и выдернуть из этой клумбы растение посвежей.
Из мужской уборной вывалилась тетка с огромными буферами и давай крутить жопой у зеркала. Ее лицо мне сразу показалось очень подозрительным, и, как назло, мои опасения были ненапрасными. Я очень постарался и вспомнил, что раньше встречался с ней, кажется, в Доме кино или на какой-то конференции. Я даже вспомнил, что ее зовут то ли Надя Бабкина, то ли Маша Арбатова. Одна из них тупая-претупая, как Богдан Титомир, другая поумней, а которая какая, не помню, хоть ты тресни.
Она заметила меня и повернула голову. Ну что ты будешь делать, не везет, так не везет. Да она же махровая феминистка, чтоб ей провалиться. Наверняка она тут всем и заправляет. Я подумал, что лучшая защита -- это нападение, и сделал два шага навстречу.
-- Стой, женщинка! -- сказал я повелительно. -- Замри и слушай! Я прилетел с другой планеты, и у меня для тебя две новости: хорошая и плохая.
Она с сомнением поглядела на меня.
-- У меня разыгралось либидо. Я могу трахаться когда угодно, где угодно и сколько угодно! Но вот беда: мне никто не дает! А мне обязательно нужно снять напряжение.
-- Это хорошая новость или плохая?
-- Плохая.
-- А хорошая?
-- Скучать тебе сегодня не придется. Наша с тобой задача -- найти подходящий объект, установить с ним контакт и, не дожидаясь, пока я состарюсь и умру, чего-нибудь такое отчебучить, чтоб перед людями стыдно не было. Дело государственной важности! Поняла или нет хоть чего-нибудь?
-- Ничего не поняла.
-- С самого начала?
-- С самого начала.
-- Бляха-муха, я инопланетянин. Все дети у нас клонированные. На моей прекрасной родине есть все, что угодно, даже то, чего не может быть в принципе. Нет только женщин. А мне сегодня до потери пульса нужна веселая компания. Дошло, наконец?
-- Да, кажется, наконец, дошло!
-- Слава богу. Иди сюда. -- Я взял ее под локоть. -- Ты, я вижу, тетка современная, без этих бабских выкрутасов, и внутренний голос мне подсказал, что в этом шалмане тебя каждая собака знает.
-- Не все, но многие знают.
-- Значит, тебе и карты в руки! Не в службу, а в дружбу, познакомь меня с кем-нибудь посимпатичней. Тем более что у вас тут красивого бабья до жопы.
-- А вам непременно красивую подавай.
-- А как же! Красивая - это первым делом. Чтоб королева красоты! И еще обязательно, чтобы мультимиллионерша была и без детей. Матери-одиночки -- не мое амплуа. Я предпочитаю женщин свободных, независимых и, желательно, очень богатых.
-- У вас, однако, запросики.
-- Нет, если ты сама напрашиваешься... пойдем, сестра... можно прямо за этой занавеской... только не укуси...
-- Сгораю от нетерпения. Я с утра сама не своя, все из рук валится, хожу и думаю, вот бы, блядь, сегодня попробовать за занавеской! Для полного-то счастья!
Я давно уже понял всю тщетность своих усилий, но покинуть сражение не позволяла гордость, и, вообще, спасаться бегством -- не в моих правилах.
-- Дорогая моя, -- сказал я как можно более естественно, -- если ты хочешь со мной перепихнуться, так и скажи, не надо ходить вокруг да около.
-- Хамло! Скотина! А как вы вообще сюда попали?
Известно как: сунули денег на входе. Пришлось мне целых полчаса прятаться от нее в клозете.
Ладно, решил я, кажется, она, один черт, пьяная, завтра ничего не вспомнит.
В конце вестибюля я разглядел знакомую парочку. Максимовский сильно жестикулировал и мотал головой, а Марина строила ему рожи, обмахиваясь журнальчиком. Разговор шел на повышенных тонах и, судя по всему, в правильном направлении. Рассекая грудью воздух, я кинулся к ним через весь зал.
-- Максимовский, -- долетел издалека пронзительный голос Марины, -- я не пойму, у вас что, шило в жопе?! Я думала, хотя бы здесь вы оставите меня в покое.
-- Марина, не дразни коня за яйца, -- отвечал ей Максимовский задушевным баритоном, -- не то папа будет злиться! Ты сама во всем виновата, незачем было врать, что беременна! Давай начистоту. Мы с тобой деловые люди. Все дело в деньгах, верно? Мы же не будем любить друг друга просто так. Только потому, что нам это нравится! Звон металла нас возбуждает!..
-- На кой черт, мне, по-вашему, сдалась эта высокопарная казуистика?! Приберегите ее для сопливых идиоток!
-- Жизнь -- это процесс, Марина, и в процессе надо участвовать, а не искать смысл!..
Молодец Максимовский, как всегда на высоте!
-- ...Короче говоря, дай денег, сколько есть.
Марина обнаружила мое приближение и сделалась лицом сама не своя.
-- Батюшки, и этот с тобой!
-- Кто?
-- Конь в пальто. Твой хвост.
Кажется, разговор зашел обо мне.
-- Цыц! -- прервал я дискуссию, поднимая палец. -- Дело государственной важности!
-- О, тоже нажрался?
Что за женщина, хоть ты ей кол на голове теши, но не закрывается у нее рот, и все тут. Не баба, ураган. Я посчитал себя оскорбленным, повернулся лицом к Марине и сказал то, что давно собирался сказать:
-- Прикуси язык, корова тупорылая, а то я, пожалуй, дам тебе в морду, уши, блядь, отвалятся. Никакой самоделкин потом не соберет.
БРАВО, БРАВО, БРАВО!
БУРНЫЕ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНЫЕ АПЛОДИСМЕНТЫ, ПЕРЕХОДЯЩИЕ В ОВАЦИЮ.
Я -- КРУПНЫМ ПЛАНОМ. ФУРОР!
БЛЯДЬ, ДА ЗА ТАКИЕ ПОДВИГИ
О ЛЮДЯХ СНИМАЮТ ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ КИНО,
А В НЕКОТОРЫХ СТРАНАХ ЕЩЕ И "ОСКАРОВ" ДАЮТ!
В отличие от Максимовского, я запросто могу дать девке в морду, будь она хоть сама столбовая дворянка, и все это прекрасно понимают.
Мне подумалось, что сейчас Марина закатит бенефис и в ультимативной форме станет требовать от Максимовского окончательного и бесповоротного разрыва со мной, арбуз посреди зимы, звезду с небес и бриллианты в придачу. Но Марина просто уронила, как бы невзначай:
-- Кстати, с ним я тоже спала.
И пока я соображал, что бы это значило, кто-то подошел сзади, тронул меня и сказал знакомым голосом:
-- Можно вас на одну минуту.
-- За минуту я не успею даже штаны расстегнуть...
Это была она. Арина Сосновская. Моя заскорузлая любовь, мой каменный цветок, рытвина в сердце и добрая, но непостоянная фея.
Сколько лет, сколько зим! Десять? Больше. Глазам своим не верю! Я похудел? Ты гонишь, в натуре. Вовсе нет. Это свойство моего лица: всем, кто меня давно не видел, кажется, что я похудел. В общем, неплохо выгляжу? Ну, спасибо дорогая. Ты тоже ничего... Что я здесь делаю? Ты-то, что ты здесь делаешь? Тут же ни одного приличного мужика. Любимая подруга Маши Арбатовой или Нади Бабкиной? Елки-моталки. А пойдем перепихнемся...
-- Погодите, -- остановила меня Арина, -- за мной наблюдают, поэтому долго я с вами не могу. Я сейчас напишу вам записку. Прочтите ее потом.
-- Потом будет суп с котом, -- вспомнил я очень смешную и невинную, на первый взгляд, шутку.
-- Да уж. Во всяком случае, фингал под глазом с двухнедельной гарантией будет точно. Если вам не трудно, не крутите головой по сторонам.
Она быстро черкнула несколько строк в блокнотике, выдрала страничку и упорхнула, сунув исписанный листок в мой кулак.
-- Не понял, мы будем сегодня трахаться или не будем?! -- крикнул я, но ее и след простыл.
Я развернул записку и прочитал довольно сумбурный текст:
"Я искренне вас любила. Я даже собиралась за вас замуж. Представьте, у нас уже могли бы подрастать ребятишки: два мальчика и девочка, как мы хотели. У меня есть дети, но они, увы, не от вас, и тяготят меня. Если бы моя глупая мамаша все не испортила!
Да, я изменила вам с погонщиком верблюдов. И не раз. Ну и что? Это была моя ошибка, я целиком ее признаю. Если бы вы только знали, что мне довелось пережить, когда я проснулась одна на этих голимых Сейшельских островах без копейки денег. Где была моя гордость? Куда вы стоптались? Куда я смотрела?
Последние три года я жила не в России. От второго мужа у меня остался домик в Праге и небольшой счет. Сейчас я состою в тайном браке с Романом Абрамовичем *. На булавки хватает.
* Я знаю одного Романа Абрамовича. Он торгует народной нефтью и по совместительству -- губернатор Чукотского автономного округа. Не знаю только, Абрамович -- это фамилия или отчество? Чего не знаю, того не знаю. Врать не буду. Я же не утверждаю, что у премьер-министра сынок голубой. Потому что я этого не знаю.
Прощайте и будьте здоровы, мой милый пьяница.
P.S. Надеюсь, ты помучаешься, скотина"
Ошибаешься, красавица!*
Картина пятнадцатая
Московское время приблизительно 20 часов 00 минут (127 ч. 0 м. 0 с.). Дом на пересечении Сретенского бульвара и Милютинского переулка. Квартира Фридмана. Через входную дверь, снятую с петель, туда-сюда шныряют люди с озабоченными лицами.
-- Так, у меня еще трое, -- крикнул какой-то крендель в сером костюмчике, столкнувшись с нами в коридоре. -- Пивоваров, примите и занесите в протокол осмотра! Где Пивоваров?! Все сам, все сам. Дайте мне три пары наручников и свежий платок!
Максимовский его молча выслушал и громко возмутился:
-- Наручники для нас?! Ущипните меня. Мужик, ты кто, вообще, такой?
-- Так, мордой на пол, руки на затылок! -- скомандовал человек в сером костюме. -- В случае чего, стреляю без предупреждения! И откройте окна пошире! У них тут веселящий газ, что ли!
-- Товарищ капитан, мы нашли целое ведро конопли! -- крикнул кто-то невидимый со стороны столовой. -- Что с ним делать?
-- Раздайте детям! -- приказал товарищ капитан и застегнул наручники у меня на руках. -- Что за глупые вопросы! Занесите в протокол! Чему вас только учат в ваших академиях? Где Пивоваров?! Где криминалисты?! Куда все подевались?..
Картина шестнадцатая
Московское время приблизительно 22 часа 00 минут (четыреста часов китайского народного времени). Тюрьма. У таких мест, как это, обычно более благозвучные названия, что-то типа: "изолятор временного содержания", но суть от этого не меняется. Тюрьма, она и есть тюрьма.
Меня развезло в тепле. Мне стало жарко, мне сделалось душно. Хочется выйти в окно и упасть в сугроб. Но на окнах ржавая решетка. Где-то за окном на улице хлопают петарды, публика веселится.
Мне надоело играть в молчанку, я прокашлялся и потребовал:
-- Откройте форточку, у вас душно, дышать нечем.
-- Душно? Так скоро в камеру пойдем, там прохладно.
Майор, похожий на автослесаря, вынул из стола мятый листок бумаги, разгладил его своими могучими лапами и подвинул ко мне.
-- Хочешь Новый год дома встретить, пиши признание.
-- В чем признаваться?
-- Во всем. Пиши, что явился на квартиру, потому что забыл там орудие преступления.
-- Да вы бредите! -- я поднялся.
-- Сидеть! Далеко собрался?
Нет, нет, все это не со мной. Он видит, что я пьяный и давит. Пьянству -- бой. Сегодня последний день, завтра перехожу на марихуану. Что же случилось? Почему я здесь? Кстати, Максимовский и Катя тоже должны быть где-то рядом. Нас всех везли на одной машине. За что? У Фридмана нашли ведро травы. При чем здесь мы? Ни при чем. Я нахамил Маше Арбатовой в "Праге"! Не поднимать же столько шума из-за ерунды. Очевидно, все дело в Марине. Точно! Вот что значит логическое мышление! Марина пожаловалась папе, тот набрал какой-то хитрый номер и натравил на нас всю московскую милицию. Дело осложнялось тем, что у нас не было документов.
-- Объяснитесь, -- сказал я, -- меня здесь в чем-то подозревают? Я за всю свою жизнь мухи пальцем не обидел и признавать ничего не буду.
-- Не в ваших интересах. В соседнем кабинете ваши подельники, Серафимович и Максимовский, дают признательные показания. Они уже встали на путь исправления и скоро пойдут домой. А вы -- нет. Потому что с вами, я чувствую, придется изрядно повозиться.
-- Я, конечно, сильно извиняюсь, но кто такой Серафимович?
-- Девица. Пьяная в сраку девица. Утверждает, что ваша незаконнорожденная дочь.
-- Надо же!
Стакан сухого вина в Катю почти насильно влил Максимовский, чтобы ликвидировать последствия стресса. Но нельзя же так нажираться с одного стакана.
-- Надо же! -- повторил я удивленно. -- Интересно.
-- Интересно? Интересно другое. Она также утверждает, что вы апостол.
-- Не может быть! А знаете, майор, у вас тут очень интересно.
-- Мы старались как могли. Я вас потом Шкавароткину покажу, он у нас большой кудесник по части организации досуга постояльцев. С ним в два раза интересней.
-- Буду вам крайне признателен, майор.
-- Будете. Будете.
На потолке прямо над моей головой, посреди огромного пятна плесени, словно гигантский паук в центре паутины, расположилась пятиконечная тусклая люстра, четыре светильника из пяти которой вышли из строя, вероятно, в результате чрезмерно интенсивной эксплуатации по ночам. Выкрашенные бурой краской стены поглощают свет, источаемый единственным уцелевшим плафоном. На стене отделанный мухами профиль Дзержинского. По соседству с ним -- почти новый Путин. В углу из-за тумбочки выглядывает плакатик: "Банду Ельцина под суд!". Чем они, в самом деле, красят стены? Может, кровью? Мрачное место. Мрачное и опасное.
-- А в чем они признаются?
-- Во всем. -- Майор щелкнул выключателем настольной лампы, долго целился пучком света в мое лицо, потом откинулся назад, скрестил руки на груди и сощурился, прямо как Путин. -- Хотелось бы и вас тоже послушать.
-- Боюсь вас разочаровать, но ничего интересного сообщить не могу. Могу правду изложить. Так сказать, описать бытие.
-- Правильно, опиши бытие и скорей во всем сознавайся. Мне домой пора.
Задолбал меня этот следопыт своим идиотизмом. Может, я что-то упускаю, не могу вспомнить? Нельзя так много пить.
-- Майор, задолбали вы меня своим идиотизмом. Даже если я чего-то и натворил, так это еще надо доказывать. Вы учтите.
-- Учту. Но и вы учтите, молодой человек, у нас есть апробированные, хорошо себя зарекомендовавшие методы.
-- Например?
-- Например, неопровержимые доказательства, скажем, надежные свидетели. Или по старинке, по-дедовски, так сказать.
-- Это как?
-- Палкой по балде, а потом трое суток не давать спать и жрать. Учтите это и сделайте правильные выводы. Чаю хотите?
-- Лучше водки.
Минуту майор размышлял.
-- Почему бы и нет? -- Он подошел к сейфу и извлек оттуда полбутылки водки. -- Признание будем делать?
-- Будем. Смотря что вы имеете в виду. Распятие?
-- Какое распятие? -- застрял майор на полдороги.
-- Тогда что, кокаин?
-- Какой кокаин? -- Лицо его вытянулось.
-- Тогда мы зря теряем время. Я вас совсем не понимаю. Чего вы хотите? Вы хотите, чтобы я признался в измене родине?
-- Не валяйте дурака. Речь идет о скоропостижной кончине Фридмана Ивана Аркадиевича. Сейчас он в морге, делается вскрытие, устанавливается причина смерти. Когда патологоанатомы закончат, все вы будете строго, но справедливо наказаны.
Да, все-таки укатали Сивку крутые горки. Был человек, и нет его. Представляю, какие жирные черти будут плясать на его могиле. Надеюсь, что он не мучался.
-- Я вам, майор, и так без всякого вскрытия скажу, что он умер от передоза.
-- Так, подробно, садись, пиши.
-- А мы давно перешли на "ты"?
-- Я с опасностью всегда на "ты".
Мне даже нравится этот мужлан. При всей его прямолинейной уверенности в том, что все вокруг мерзавцы и негодяи, он не лишен обаяния. Хотя авторитарен.
-- Успокойтесь майор, я не опасен.
-- Потенциально опасны. Ведь вы пьяны как сапожник. На ногах ведь не держитесь... Или... или вы того?..
Майор вскочил и с блуждающим взглядом принялся вышагивать по комнате. Затем он сел на место, выключил, наконец-то, эту сраную лампу на столе, засопел, задвигал ушами и негромко сказал:
-- Я всегда хотел узнать... что вы чувствуете?.. Ну, когда?..
-- Не надо целку из себя строить, товарищ милиционер, спрашивайте открытым текстом.
-- Что вы чувствуете?.. Без протокола...
-- Что я чувствую без протокола? Сейчас уже ничего, кроме легкого головокружения. Я действительно пьян. А утром... Знаете, такое ощущение, как будто у вас во лбу третий глаз. Но он закрыт, а вы не умеете им воспользоваться, в смысле, открыть и взглянуть на мир. С этим так же трудно справиться, как с дрожанием век, когда вы не спите, но точно знаете, что за вами кто-то наблюдает... Дайте воды.
Майор взял в руку стакан, сильно в него дунул, плеснул воды и поставил на край стола.
-- Спасибо. -- Я сделал глоток. -- ...Казалось бы, чего уж проще: открыть глаза и сказать: "Не спал я, не спал, пошли все на хер, чего уставились!", но сделать это не так-то просто... Такое со мной впервые...
-- Зачем притворяться спящим?
Я помолчал, соображая, что именно этот мудила имеет в виду.
-- Вы никогда не притворялись спящим? -- спросил я наконец.
-- Никогда. А зачем?
Разговор ушел далеко в сторону от первоначальной темы, и это меня вполне устраивало. А ведь он прав, подумал я, зачем ему притворяться спящим. И перед кем?
-- Так часто делают дети, -- объяснил я. -- Чтобы их не наказывали.
-- Значит, получается, что ребенок -- это вы, а некто за вами наблюдает и ждет? Он строго-настрого велел вам спать и теперь следит, чтобы вы не открывали глаза? Иначе последует экзекуция?
Майор вдруг обнаружил склонность к психоанализу. Еще не хватало, чтобы он был ясновидящим.
-- Майор, браво! -- Я встал и поклонился.
-- Я вспомнил. Это как в пионерском лагере: все вокруг честно спят, а тебе неймется.
-- Браво, прямо в яблочко!
-- А чего тебе неймется, спрашивается?! Отключайся и спи, как все!
Вот это да! Майор попался философ.
-- Так отключатель не работает, -- терпеливо объяснил я. -- Люди, майор, все по-разному устроены: у одних он есть, а у других его нет. И пока одни спят, другие...
-- Грабят народ на улице!
Нет, майор не философ. Слишком примитивен и груб. Я зевнул.
-- Хватит вам...
-- Молчать! Встать! -- Майор стукнул тяжелой лапой по столу так неожиданно и громко, что Путин на стене закачался. -- Встать! Встать, гадина!
-- Прошу прощения, -- произнес я учтиво, но безапелляционно. -- Я разговаривать в таком тоне не люблю!
-- Растопчу! -- Он снова включил настольную лампу, и резкий свет на время ослепил меня.
-- Вы стреляете холостыми, майор. Я вас не боюсь. Вы можете забить меня до смерти, но правды не найдете.
-- Тьфу, блядь, молодежь. Зла на вас не хватает. Нажрутся вечно всякого говна, потом ходят торкнутые. У меня сын тоже. Где его, дурака, третьи сутки носит? Хуй знает, где! Заявится, глаза пустые, сжирает кастрюлю супа, уходит к себе и до утра торчит в Интернете. И это вы называете красивой жизнью? Вы и дальше так жить собираетесь?
-- Да, так и собираюсь. Мне моя жизнь нравится.
За стеной раздался шум падающей мебели и звон стекла. Кто-то хлопнул дверью и с криком побежал по коридору.
-- Супостаты! Изуверы! Всех в бараний рог! На рудники! На галеры! Ты, дефективный, верни телефон, мне надо позвонить министру!
Максимовский качает права в своей обычной манере. Этот голос я узнал бы из тысячи. Что за человечище, каждое слово -- на вес золота.
Мой майор прислушался и вздохнул:
-- Министру хочет звонить. Не иначе Решайле. Ну все, пиши пропало.
-- Вы зря иронизируете, милиционер. Там за стеной бушует министерский зять. Вам здорово влетит.
-- Как влетит?
-- Как следует! В натуре, вы с кем боретесь, я вас спрашиваю. Вы мне сидите, второй час мозги здесь конопатите, а по улицам в это время преступники бегают. Вы что думаете, покричали здесь немножко и все?..
-- А вы думаете, что это легко? У меня зарплата была вчера, а денег осталось на две пачки сигарет. А на такое пальто, как у вас, мне надо бесплатно пятилетку отпахать.
-- И что с того? Я, что ли, в этом виноват? Совесть тоже надо иметь. Дайте сюда ваш протокол, я писать буду. Вас как по имени-отчеству?
-- Владимир Ильич.
-- Больше вопросов нет.
Я взял чистый бланк и написал: "Дорогой Владимир Ильич! Довожу до вашего сведения, что Ивана Аркадиевича Фридмана последний раз я видел приблизительно в 16.00, он был жив и здоров. Этому есть свидетели: заместитель министра финансов Розенкранц и атташе по культуре посольства ФРГ Гильденстерн. Поздравляю вас с наступающим Новым годом".
Майор, слеповато щурясь, перечитал мои каракули дважды.
-- Какой заместитель, какой посол? -- Он выглядел растерянно и глупо, -- почему про наркотики ни слова?
-- Какие наркотики, начальник? -- Я решил борзеть до конца и с майором больше не церемониться.
-- Это кривая дорога, сынок, -- устало выдавил из себя следователь, присев на край стула, -- и ведет она в тюрьму.
Через полчаса Шкавароткин перевоплотился в абсолютно другого человека. Обувь его сверкала, на плечах булавками были пристегнуты сержантские погоны. Сам он широко и законопослушно улыбался.
-- Прошу следовать за мной, -- произнес он виновато. -- Прошу сюда. Пожалуйста. Ой. Это ваш ремень? Возьмите, пожалуйста.
"Расстреляют, -- подумал я и загрустил, -- как пить дать, расстреляют".
-- Ой, зажим для галстука чуть не забыл. И запонки -- это тоже ваше, возьмите. Спасибо. Извините.
"Блядь, теперь точно расстреляют".
В коридоре встретил Максимовского. Его вели под руки два лейтенанта. Вернее не они его вели, а он сам на них облокотился. Торжественно ступая в сопровождении двух живых костылей, Максимовский светился как медный самовар.
-- Осторожно, -- говорил человеческим голосом один костыль, -- здесь перекладина, оп ля, слава богу.
-- Да ладно тебе, -- миролюбиво отвечал ему Максимовский.
Заметив меня, Максимовский засветился пуще прежнего.
-- Смотри, какие приятные люди работают в нашей милиции. А ты говорил. Коньяк, правда, здесь паршивый. А так ничего.
-- Что случилось? -- спросил я, все еще не понимая причины такой удивительной идиллии.
-- Потом расскажу. Несите меня к выходу, залетные!
Я толкнул дверь кабинета. Майор выглядел серьезным и уставшим. Тяжелое лицо, неподвижные оловянные глаза человека, привыкшего к своей дотошной работе.
-- Мне кажется, майор, что вы со Шкавароткиным друг друга не понимаете.
-- Что он опять натворил?
-- Неорганизованный он у вас какой-то.
-- Что с него взять, -- махнул рукой майор. -- Сын полка.
-- Скорее, беспризорник. Вы совсем не занимаетесь повышением его культурного уровня.
-- Не забивайте себе голову. Он хоть и сволочь, но сотрудник полезный.
-- Так ведь и вы тоже сволочь, майор. Он с вас пример и берет.
-- Оставьте свои нравоучения при себе. Я гораздо старше вас и кое-что об этой жизни тоже знаю.
-- Значит, плохо знаете.
-- Не вам судить. Были и мы рысаками.
Вся его жестокость была такой же фальшивой глупостью, как Путин на стене.
-- Послушайте, Пинкертон, шли бы вы домой. Выпейте водки с малиной, поставьте горчичники на ноги. Вы очень нервный, а это плохо при вашей работе.
-- Все может быть.
Когда я был уже на пороге, майор окликнул:
-- Твой Фридман умер вовсе не от передоза.
Я остановился.
-- От чего же он, по-вашему, умер?
-- У него случилось кровопускание.
Хорошая акустика в этих старых кабинетах -- все слышно, но я переспросил:
-- Что у него случилось?
-- Проткнул кто-то, -- негромко объяснил майор. -- Не забудьте пропуск.
КАТЯ
Максимовский и Катя дожидались меня на улице. Оба молчали.
-- Слышал я, -- Максимовский вытряхнул крошки из кармана, -- вроде Фридман преставился.
-- Вроде того.
-- Пойдем отметим.
-- Помянем.
-- Что в лоб, что по лбу.
-- И то верно.
-- Хватит! -- прорвало Катю. -- Хватит паясничать! Как вы можете! Как у вас язык поворачивается говорить такие гадости! Ваш друг умер! Вы -распущенные люди! Ничего святого у вас нет! С жиру вы беситесь!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги