Книжная лавка

Глава вторая

Тот дом, который вознамерилась приобрести Флоренс, свое название – Старый Дом – получил не просто так. Впрочем, в Хардборо вряд ли хоть один из домов можно было бы назвать новым – если, конечно, не считать того района на северо-западе, который уже наполовину был застроен муниципальными домами. Многие городские здания были возведены еще в девятнадцатом, а то и в восемнадцатом веке, однако ни одно из них не могло идти ни в какое сравнение со Старым Домом; старше был только Холт-хаус, тот дом, в котором обитал мистер Брандиш. Старый Дом был построен пять веков назад из смеси глины, соломы и веток, но с прочными дубовыми балками; своей способностью пережить любое наводнение он был обязан глубокому, постоянно затопляемому подвалу, куда вела основательная каменная лестница со множеством ступенек. В памятном 1953 году, например, этот подвал оказался на семь футов залит морской водой, и уровень ее стал снижаться лишь после того, как стихла последняя атака наводнения. Впрочем, определенное количество воды так в подвале и осталось.

В передней части дома размещалась просторная гостиная, а в задней – кухня; единственная спальня была наверху под «ломаным» потолком. Сарай для разведения устриц, продававшийся вместе с домом, к самому дому не примыкал, а находился от него на расстоянии двух улиц, на берегу; этот сарай Флоренс надеялась впоследствии использовать под книжный склад. Но, как оказалось, штукатурку на стенах сарая удобства ради замешивали на песке, взятом прямо на пляже, а морской песок, как известно, никогда до конца не просыхает. Так что любые книги, оставленные в этом помещении, уже через несколько дней покоробились бы и покрылись плесенью от избыточной влаги. Впрочем, то, что Флоренс была несколько разочарована своим приобретением, вызвало по отношению к ней небывалый прилив теплых чувств со стороны других владельцев магазинов. Ведь они заранее знали, что так и будет, и, конечно, могли бы ее предупредить – но только в том случае, если бы она сама обратилась к ним за советом. Теперь же, чувствуя, что в моральном и интеллектуальном отношении перевес явно на их стороне, они дружно принялись желать Флоренс удачи.

Мало того, практически всем, кто достаточно долго прожил в Хардборо, было известно, что в Старом Доме, который Флоренс приобрела в «свободное владение», водятся привидения. Тема привидений вообще была в городе одной из излюбленных. Например, на старом причале в сумерках не раз видели фигуру некой женщины, которая стояла там и ждала возвращения сына, утонувшего более ста лет назад. Однако Старый Дом посещали не столь трогательные призраки. Он был явно заражен полтергейстом, и это в сочетании с повышенной влажностью и нерешенным дренажным вопросом как раз и служило причиной того, что эту собственность всегда было так трудно продать. Закон никоим образом не обязывал агентов по продаже недвижимости упоминать о наличии в Старом Доме полтергейста, но они порой все же намекали потенциальным покупателям на нечто подобное, роняя фразы типа «иногда в доме царит несколько необычная атмосфера».

Полтергейсты в Хардборо обычно называли «постукачами»[3]. Такой «постукач» мог годами изводить хозяев шумом и безобразными выходками, а потом вдруг надолго затихнуть. Однако любой человек, когда-либо слышавший подобные звуки, – у Флоренс они каждый раз вызывали одно и то же ощущение: словно некое существо отчаянно пытается выбраться наружу, но никак не может этого сделать, – всегда безошибочно их узнавал. «Ваш «постукач» сегодня снова в моих гаечных ключах копался», – без малейшего упрека сообщал Флоренс водопроводчик, когда она приходила посмотреть, как продвигаются ремонтные работы. И ящик со слесарными инструментами действительно был перевернут, все его содержимое разбросано, а бледно-голубые кафельные плитки для ванной с симпатичным рисунком в виде водяных лилий приходилось потом собирать не только на лестнице, но и в верхнем коридоре. Да и у самой ванной комнаты с частично разобранными и не присоединенными водопроводными трубами вид был какой-то встревоженный, словно она невольно стала свидетельницей чего-то в высшей степени необычного. Когда водопроводчик, крайне благожелательно к Флоренс относившийся, пошел пить чай, она сперва захлопнула дверь ванной, затем выждала несколько мгновений и, резко распахнув дверь, снова туда заглянула. «Господи, – подумала она, – если бы кто-нибудь увидел меня сейчас, то наверняка решил бы, что я спятила!» Впрочем, слово «спятила» в Хардборо было не в ходу, там чаще говорили «была не в себе», а, например, выражение «он серьезно болен» заменяли фразой «он неважно себя чувствует». «Пожалуй, и я в итоге «буду не в себе», если так будет продолжаться», – сказала Флоренс водопроводчику. Но водопроводчик, мистер Уилкинс, считал, что она это испытание вполне выдержит.

В таких случаях Флоренс особенно не хватало добрых друзей ее юности, с которыми она когда-то работала в книжном магазине Мюллера. Когда она, явившись на работу, стянула с руки замшевую перчатку и продемонстрировала коллегам новенькое обручальное кольцо с крошечным бриллиантиком, то в списке желающих участвовать в покупке свадебного подарка для нее оказалось прямо-таки умилительное количество подписей; почти столь же длинным был и список добровольных жертвователей, когда в самом начале войны ее муж Чарли умер от пневмонии в импровизированном приемном пункте для размещения беженцев. Но теперь она давно уже утратила связь почти со всеми девушками, некогда работавшими в бухгалтерии, в отделе рассылки и за прилавком; но, когда ей наконец удалось отыскать их адреса, она вдруг поняла: ей не хочется даже думать о том, что и они теперь такие же старые, как она.

Это, однако, вовсе не означало, что в Хардборо у Флоренс было мало знакомых. Ее, например, всегда очень привечали в ателье «Рода». Однако ее доверчивость особого уважения не вызывала. А потому хозяйка ателье «Рода» – то есть Джесси Уэлфорд, – которую Флоренс попросила сшить ей новое платье, недолго колебалась, прежде чем начать болтать об этом направо и налево, высказывая свое мнение и даже показывая всем принесенную Флоренс ткань.

– Это будет платье для приема в Имении у Генерала и миссис Гамар. По правде сказать, сама-то я вряд ли выбрала бы что-то красное. У них ведь там будут гости даже из Лондона.

Флоренс никак не ожидала, что ее пригласят в Имение. У нее с миссис Гамар было лишь шапочное знакомство – они, правда, всегда приветливо кивали друг другу и улыбались, встречаясь на том или ином благотворительном мероприятии, – и приглашение на прием Флоренс приписала проявлению уважения к ее будущим книгам, хотя из Лондона не прибыло еще даже малой части заказанного ею товара.

Как только Сэм Уилкинс наладил работу водопровода и укрепил ванну настолько, что и сам остался доволен проделанной работой, а на крыше заменили всю разбитую черепицу, Флоренс Грин храбро покинула прежнюю квартиру и, прихватив немногочисленные пожитки, переселилась в Старый Дом. Но даже после того, как кафельная плитка с рисунком в виде водяных лилий вновь вернулась на стены ванной, дом по-прежнему производил впечатление места, где спокойно жить попросту невозможно. По ночам продолжали раздаваться странные звуки, более всего напоминавшие полтергейст, хотя все ранее неисправные водопроводные трубы теперь замолкли. Но для чего, скажите, нужны смелость и терпение, если их никогда не подвергать испытаниям? Флоренс надеялась только, что «постукач» не станет ей мешать во время примерки нового платья, которое должна была принести Джесси Уэлфорд. Однако ордалия так и не состоялась: Флоренс получила от Джесси записку с просьбой прийти на примерку к ней в ателье, находившееся в соседнем доме.

– По-моему, это все-таки не мой цвет, – растерянно повторяла Флоренс, вертясь перед зеркалом. – Как вы его назвали? Рубиновый? – Ей было приятно слушать, как Джесси называет этот оттенок «скорее гранатовым или даже темно-терракотовым». И все же что-то не удовлетворяло Флоренс в том отражении, которое – пусть даже в платье цвета терракоты или граната – мелькало в зеркале. – И сзади, по-моему, сидит не очень хорошо… Хотя, может, если я попытаюсь большую часть времени простоять, подпирая спиной стену…

– Платье отлично сядет, как только вы его немного поносите, – твердо возразила портниха. – И потом, любое платье следует украшать аксессуарами, дабы основное внимание сосредоточилось именно на них.

– Вы уверены? – спросила Флоренс. Примерка нового платья становилась, похоже, чем-то вроде тайного заговора, нацеленного на то, чтобы никто самого платья даже не заметил.

– Осмелюсь утверждать, что у меня, так или иначе, куда больше опыта в подобных вещах, чем у вас. Уж я-то знаю, как следует одеваться для вечернего выхода в свет, – сказала мисс Уэлфорд. – Я ведь, знаете ли, люблю играть в бридж, но здесь у нас играть, собственно, не с кем, а потому я дважды в неделю езжу во Флинтмаркет. Ставка по утрам, конечно, маленькая, но по вечерам она удваивается. К тому же вечером, разумеется, необходимо вечернее платье.

Джесси отошла на пару шагов, заслонив собой зеркало, затем вернулась на прежнее место и снова стала что-то перекалывать и подправлять. Но Флоренс отлично понимала: никакими поправками ничего не изменишь – она так и останется невзрачной, да и росту ей это не прибавит.

– Лучше бы мне вовсе на этот прием не ходить! – вырвалось у нее.

– Ну что вы! Я бы, например, с удовольствием на вашем месте оказалась и ни за что отказываться бы не стала. Жаль только, что миссис Гамар предпочитает еду заказывать из Лондона, а впрочем, все наверняка будет организовано как полагается – во всяком случае, не нужно будет стоять и пересчитывать сэндвичи. А вы, когда там окажетесь, даже не думайте беспокоиться о том, как выглядите. Да к вам никто и не станет так уж приглядываться; и потом, вы в любом случае вскоре поймете, что знаете почти всех присутствующих.

Но Флоренс чувствовала, даже совершенно точно знала, что все будет совсем не так. И эти опасения полностью оправдались. Во-первых, в Имении не оказалось прихожей – такой, где обычно оставляют пальто и шляпы, по которым можно сразу догадаться, кто уже пришел, прежде чем решиться самой войти в гостиную. Там был настоящий холл со стенами, отделанными панелями из полированного вяза, и уже в холле чувствовалось теплое дыхание дома, который понятия не имел, что такое холод. Флоренс мельком глянула на себя в зеркало, куда более роскошное, чем в ателье «Рода», и подумала, что лучше бы она это красное платье все-таки не надевала.

Прямо перед собой она увидела дверь, ведущую в очень красивую комнату с бледно-зелеными стенами – этот цвет был по-прежнему весьма рекомендован в георгианском обществе, – и из этой комнаты доносились незнакомые голоса. Флоренс обратила внимание на множество фотографий в серебряных рамках, которые стояли и на рояле, и на многочисленных маленьких столиках; по этим фотографиям можно было отчасти представить себе те весьма разветвленные семейные связи, благодаря которым Вайолет Гамар имела доступ к столь могущественным персонам, какие обитателям Хардборо даже не снились. Муж Вайолет, которого все называли исключительно Генералом, бродил из комнаты в комнату, открывая всевозможные дверцы и ящики с таким видом, словно никак не мог найти то, что оправдывало бы эти его шатания. В 1950-е годы на лондонской сцене шло множество пьес, в которых отдельные персонажи только и делали, что входили или выходили из разных дверей, потом исчезали и появлялись лишь в заключительном акте часа три спустя. Генерал отлично вписался бы в такую пьесу. Он кружил, изображая радостное оживление и на всякий случай улыбаясь, среди столов с закусками и, видимо, не терял надежды, что вскоре его услуги, хотя бы на несколько минут, все же понадобятся, ведь в любом случае открывать шампанское – дело совсем не женское.

Среди гостей Флоренс не заметила ни управляющего местным банком, ни викария, ни даже своего адвоката, мистера Торнтона, ни второго городского адвоката, мистера Друэри, услугами которого она никогда не пользовалась. Она, правда, узнала спину «благочинного» – старшего священника нескольких соседствующих приходов, – но все остальные были ей совершенно не знакомы. Этот прием был устроен для знати графства и для особо важных гостей из Лондона. И, как справедливо догадывалась Флоренс, ей лишь со временем удастся узнать, почему же и она оказалась в числе приглашенных.

Генерал явно испытал облегчение, заметив эту маленькую женщину, не имевшую никакого отношения ни к родственникам его жены, ни к высокопоставленным гостям из Лондона, наводившим на него страх, и тут же принес Флоренс большой бокал шампанского, с удовольствием наполнив его из только что откупоренной бутылки, – впрочем, он уже успел откупорить не менее дюжины таких бутылок. Генерал полагал, что если эта особа не имеет никакого отношения к его жене, то, подойдя к ней, он вряд ли совершит грубый просчет. Ему так и не удалось догадаться, кто же она такая, хотя он был почти уверен, что где-то видел ее раньше. Флоренс, словно читая его мысли, – что было вовсе не трудно, поскольку беседу Генерал вел, то и дело спотыкаясь, будто осторожно преодолевал одно затруднение за другим, – сама в итоге сообщила ему, что она и есть тот самый человек, который собирается открыть в Хардборо книжный магазин.

– Ах, вот в чем дело! Ну, теперь мне наконец все стало ясно! Значит, вы подумываете об открытии книжного магазина. Вайолет это очень заинтересовало. Она намекала, что хочет переговорить с вами и высказать кое-какие собственные идеи. Думаю, чуть позже она непременно изыщет такую возможность и подойдет к вам.

Флоренс казалось, что «изыскать такую возможность» миссис Гамар могла бы в любой момент, поскольку она здесь хозяйка. Впрочем, она и не думала обманывать себя насчет собственной значимости. Она, собственно, решила вообще ни о чем не думать и с удовольствием сделала несколько глотков шампанского, после чего мелкие тревоги этого суматошного дня сразу куда-то незаметно улетели, словно подхваченные золотистыми, слегка покалывавшими язык пузырьками вина.

Она ожидала, что Генерал, сочтя свой долг хозяина выполненным, отойдет от нее, но он почему-то медлил.

– Какого типа книги вы намерены продавать у себя в магазине? – спросил он.

Флоренс растерялась, не зная, что ему ответить.

– Сейчас ведь в книжных магазинах редко встретишь поэтические сборники, не так ли? – продолжал Генерал. – Мне, во всяком случае, они там почти не попадаются.

– Поэзия в каком-то количестве у меня, безусловно, представлена будет, – сказала Флоренс. – Хотя она продается не так хорошо, как некоторые другие книги. Впрочем, мне нужно время, чтобы окончательно разобраться, какие именно книги мне следует заказать.

На лице Генерала было написано явное удивление. Ему даже в звании младшего офицера не требовалось много времени, чтобы запомнить всех людей «своего войска».

– «Легко стать мертвым. Скажите лишь: они мертвы». Вы знаете, кто написал эти строки?

Флоренс ужасно хотелось бы сказать «да, знаю», но, увы, она не могла. Глаза Генерала, в которых мерцал огонь ожидания, погасли. Он явно и раньше не раз пытался получить ответ на этот вопрос, но тщетно. И он сам назвал ей имя автора, но столь тихим голосом, что ей лишь с трудом удалось его расслышать в волнах того шума, который с шипением и стуком накатывался на них со всех сторон.

– Чарлз Сорли…[4]

Флоренс сразу поняла, что этот Сорли, должно быть, погиб, и спросила:

– Сколько ему было лет?

– Сорли? Двадцать. Он служил в Девонширском полку – его еще называют Swedebashers[5], он, как известно, в основном из жителей Саффолка состоял, – 9-й батальон, рота В. И погиб в сражении под Лусом в 1915-м. Останься он жив, ему сейчас было бы шестьдесят четыре. Как мне. Вот почему я все время вспоминаю беднягу Сорли.

Наконец Генерал, шаркая ногами, удалился, и его тут же поглотила толпа гостей, становившаяся все более шумной и оживленной. А Флоренс опять осталась одна. Вокруг нее были люди, наверняка хорошо знавшие друг друга и общавшиеся по-свойски, как родственники; кое-кто из них был даже запечатлен на тех фотографиях в серебряных рамках. Кто же все они такие? Флоренс, собственно, ничего против них не имела, прекрасно понимая, что и эти люди тоже, наверное, растерялись бы, если бы, например, случайно попали в отдел рассылки огромного книжного магазина Мюллера. И тут вдруг у нее за спиной раздался бархатный голос какого-то, явно молодого мужчины, который произнес: «А я знаю, кто вы такая. Вы, вероятно, и есть миссис Грин».

Ему бы не следовало так говорить, подумала Флоренс, пока он не удостоверился, что его тоже узнали; впрочем, она его, конечно же, узнала сразу. Да любой житель Хардборо тут же с гордостью мог сообщить, кто этот человек такой, поскольку все знали, что он работает в Лондоне, ездит туда на автомобиле и имеет самое непосредственное отношение к телевидению. Это был Майлоу Норт из Нельсон-коттеджа, что на углу Бэк-лейн. Каковы были его функции на телевидении, никто толком не знал, но в Хардборо привыкли к тому, что никогда нельзя с точностью сказать, чем именно люди занимаются в Лондоне.

Майлоу Норт был высок ростом и шел по жизни легко, не совершая особых усилий для своего продвижения. Впрочем, чтобы произнести: «Я знаю, кто вы такая. Вы, вероятно, и есть миссис Грин», ему все же потребовалось определенное усилие, а он не привык к бессмысленным тратам даже столь малого количества энергии. То, что представлялось в нем особой изысканностью и утонченностью, было на самом деле всего лишь умением ловко избегать любых сложностей и неприятностей; а то, что многие воспринимали как сочувствие или симпатию, было всего лишь инстинктивным стремлением предотвратить любые сложности и неприятности еще до того, как они возникнут. Трудно было даже представить себе, как подобный человек воспримет неизбежный процесс старения. Его эмоции, практически невостребованные и не имеющие возможности как-то себя проявить, успели атрофироваться. Но, как он недавно обнаружил, природное умение приспособиться и любопытство служили ему ничуть не хуже эмоций.

– Ну и я, разумеется, знаю, кто вы такой, мистер Норт, – сказала Флоренс, – хотя никогда раньше и не получала приглашений в Имение. А вот вы, полагаю, бываете здесь достаточно часто.

– Да, меня часто сюда приглашают, – подтвердил Майлоу и тут же принес ей еще бокал шампанского. Флоренс почувствовала, что благодарна ему: ведь она была уверена, что теперь, после ухода Генерала, так и будет торчать тут одна в полной неопределенности.

– Спасибо, вы очень добры.

– Не очень, – возразил Майлоу, редко говоривший что-либо кроме правды. Обходительность – это и впрямь отнюдь не доброта. Текучая натура Майлоу осторожно пробовала и отыскивала в людях их слабые места, а потом, украдкой проникнув к ним в душу и почувствовав, что вполне устроилась, начинала действовать в своих интересах. – Вы ведь живете одна, не так ли? И недавно совершенно самостоятельно переехали в Старый Дом? А вы никогда не задумывались о том, чтобы снова выйти замуж?

Флоренс смутилась. У нее было такое ощущение, словно она, подобно некоему судну, заштилена тихим голосом этого молодого человека в далекой заводи, где почти не слышны громкие голоса гостей, оставшихся далеко за спиной. Там, в этой шумной толпе, даже время, казалось, двигалось быстрее. Да и блюда с сэндвичами, украшенными петрушкой, которые были полны, когда она вошла в зал, теперь уже опустели, и на них виднелись лишь жалкие крошки.

– Раз уж вы спросили, – сказала она, – я вам отвечу так: в замужестве я была очень счастлива. Сперва мы с мужем работали вместе, но потом он перешел в Управление торговли – это было еще до того, как оно стало министерством, – и вечером, вернувшись домой, он часто рассказывал мне о своей работе.

– И вы были счастливы?

– Да. Я очень его любила. И старалась понять, в чем заключается его работа. Меня порой просто поражает, до чего некоторые супруги друг другу не подходят. Ведь должно же у них быть что-то общее, какие-то интересы.

Майлоу посмотрел на нее внимательнее.

– А вы уверены, что вам дали добрый совет, предложив самостоятельно заняться бизнесом? – спросил он.

– Я никогда ранее не была с вами знакома, мистер Норт, но мне всегда казалось, что вы с вашей профессией должны были бы приветствовать появление в Хардборо книжного магазина. Вы ведь, наверное, работаете в редакции Би-би-си и с писателями общаетесь, и с философами, и с другими интересными людьми. Вот я и надеюсь, что когда-нибудь все эти люди и к нам в Хардборо заглянут – с вами повидаться и свежим воздухом подышать.

– Если бы они вдруг и впрямь сюда заглянули, я бы просто не знал, что мне с ними делать. Писатели, впрочем, готовы ехать куда угодно, а вот насчет философов я не уверен. Хотя Кэтти отлично сумела бы о них позаботиться.

Кэтти – это наверняка та темноволосая девушка, что носит красные чулки (или, может, колготки, ведь теперь, говорят, колготки легко купить в Лоустофте и Флинтмаркете, хотя в Хардборо их до сих пор не сыскать) и живет с Майлоу Нортом. Они, собственно, единственная в городе пара, не состоящая в браке, но открыто живущая вместе. Впрочем, Кэтти – всем в Хардборо было известно, что она тоже работает на Би-би-си, – приезжала сюда только три раза в неделю, по понедельникам, средам и пятницам, что, по мнению здешних жителей, делало ее поведение чуть более пристойным.

– Жаль, что Кэтти не смогла сюда прийти, – сказал Майлоу.

– Но ведь сегодня среда! – не удержавшись, воскликнула миссис Грин.

– А я и не сказал, что ее нет дома. Я сказал всего лишь, что она, к сожалению, не смогла присутствовать на этом приеме. А не смогла она потому, что я ее с собой не взял. Мне показалось, что ее появление может вызвать совершенно излишние неприятности.

Миссис Грин подумала, что этому молодому человеку следовало бы иметь больше мужества и до конца отстаивать свои убеждения. Она считала, что они с Кэтти в известной степени бросают вызов устоям старого мира. И, будучи гораздо старше их, имела полное право за них беспокоиться.

– В любом случае вы непременно должны заглянуть ко мне в магазин, – сказала она. – Я буду на вас рассчитывать.

– Ни в коем случае, – откликнулся Майлоу.

Потом нежно взял ее за локотки, слегка встряхнул и задушевным тоном спросил:

– А почему вы сегодня вечером надели красное платье?

– Оно не красное! Это цвет граната или темной терракоты!

И тут к ним подошла миссис Вайолет Гамар, постоянная «патронесса» всех общественных мероприятий в Хардборо. Несмотря на то что до этого она стояла к ним спиной, она все же ухитрилась заметить, как Майлоу встряхнул Флоренс, однако решила, что это просто проявление свойственной художественным натурам вольности и, стало быть, не является столь уж неуместным в ее гостиной. Кстати, у нее как раз выдалась минутка, чтобы сказать миссис Грин пару слов. Она объяснила, что весь вечер пытается это сделать, но ее, увы, все время кто-то перехватывает, поскольку ее дом, похоже, посетило «просто невероятное количество гостей». Впрочем, прибавила она, с большинством она может повидаться и в любое другое время. А вот миссис Грин она хотела непременно сегодня же сказать, что все жители Хардборо наверняка очень благодарны ей за это новое и весьма рискованное начинание, за умение предвидеть будущие потребности общества и за предприимчивость.

Миссис Гамар рассыпала похвалы с некой щедрой настойчивостью, не сводя с Флоренс своих ярких блестящих глаз, которые, казалось, некий внутренний механизм постоянно держит распахнутыми до предела.

– Бруно! Вас представили моему мужу? Бруно, поди сюда и скажи миссис… миссис… как все мы рады с ней познакомиться!

И Флоренс испытала какую-то странную готовность немедленно и охотно посвятить всю свою жизнь служению миссис Гамар.

– Бруно!

Генерал тем временем пытался привлечь к себе внимание гостей, демонстрируя всем царапину на руке, возникшую в результате его борьбы с проволокой, которой была перекручена пробка на очередной бутылке шампанского, что ему пришлось откупорить. Он каждому показывал свою «рану» и, надеясь вызвать улыбку, называл себя «тяжелораненым», утверждая, что «едва держится на ногах из-за потери крови».

– Не правда ли, Бруно, мы все просто Бога молили, чтобы у нас в Хардборо наконец появился хороший книжный магазин?

Бруно, чуть покачиваясь, подошел к ней: он был счастлив, что его подозвали.

– Разумеется, дорогая. Молиться вообще никогда не вредно. И, пожалуй, было бы замечательно, если бы все мы почаще это делали.

– Мне бы хотелось прояснить только один момент, миссис Грин… впрочем, это сущая ерунда, вы ведь еще по-настоящему не переехали в Старый Дом, не так ли?

– Переехала. Я уже больше недели там живу.

– О! Но ведь в этом доме даже воды нет!

– Есть. Мне Сэм Уилкинс весь водопровод в порядок привел.

– Не забывай, Вайолет, – с легким беспокойством заметил Генерал, – что ты почти все последнее время находилась в Лондоне и вряд ли могла оттуда уследить за всем, что тут у нас происходит.

– А почему бы мне, собственно, туда и не переехать? – Этот провокационный вопрос Флоренс задала самым легким тоном, на какой только была способна.

– Не смейтесь, но у меня, к счастью, есть некий дар – а может, просто инстинкт, – дающий мне возможность определять, соответствует тот или иной человек выбранному им месту жительства или не соответствует. Вот, например, совсем недавно… хотя, боюсь, вы не сумеете ощутить глубокий смысл этого предчувствия, поскольку вряд ли знаете, о каких именно двух домах пойдет речь…

– Дорогая, а не могла бы ты и мне напомнить, какие дома ты имеешь в виду? – попросил жену Генерал. – Ну а потом я смог бы не спеша все объяснить миссис Грин.

– Это не важно. Вернемся лучше к вопросу о Старом Доме. Ведь это тот самый случай, где мой дар мог бы пригодиться. Я уверена, что сумела бы избавить вас не только от серьезных разочарований, но и, возможно, от излишних расходов. Я ведь действительно хочу вам помочь – собственно, это и служит мне извинением за все только что сказанное.

– Но никаких извинений, безусловно, и не требуется, – сказала Флоренс.

– Понимаете, в Хардборо имеется немало других домов с прилегающими пристройками и неплохим участком, которые во всех отношениях куда лучше подошли бы для книжного магазина. Вам, например, известно, что Дибн собирается закрывать свою лавку?

Разумеется, Флоренс знала, что Дибн, торгующий свежей рыбой, вот-вот свой магазин закроет. В Хардборо всегда и всем сразу становилось известно, где вскоре освободится дом, кто испытывает финансовые трудности, кому через девять месяцев может понадобиться более просторное жилье, а кто готовится к смерти.

– Боюсь, мы слишком привыкли, что Старый Дом из года в год стоит пустым, а потому и откладывали реализацию своей давней задумки… вы, миссис Грин, заставили нас просто устыдиться собственной нерасторопности – ведь сами вы с такой быстротой оформили эту сделку… но теперь мы, пожалуй, даже огорчены столь внезапным превращением нашего Старого Дома в какой-то магазин… ведь столь многие из нас лелеяли мысль о превращении этого старинного здания в центр притяжения для жителей Хардборо – я имею в виду, разумеется, центр культуры и искусств…

Генерал, с напряженным вниманием слушавший ее речь, вставил:

– Знаешь, Вайолет, за это и я бы с удовольствием помолился!

– …И там, – продолжала Вайолет, – летом можно было бы слушать камерную музыку – нельзя же допустить, чтобы музыку слушали исключительно в Олдборо[6], – а зимой лекции…

– Лекции у нас уже читают, – заметила Флоренс. – Наш викарий каждые три года повторяет курс лекций на тему «Живописный Саффолк». – Это, кстати сказать, были довольно приятные вечера – можно было слушать не слишком внимательно, любуясь бесконечной чередой мелькающих перед глазами и навевающих сон цветных слайдов, подобранных без какой бы то ни было системы и абсолютно не подвластных монотонному рассказу викария.

– Нам бы следовало проявить большее честолюбие в подобных вопросах – ведь летом в Хардборо приезжает так много гостей, и некоторые из них вынуждены преодолевать для этого весьма значительные расстояния. И потом, у нас в городе просто нет второго столь же старого дома, который давал бы правильное представление об истории этой местности. Вы ведь подумаете над моими словами, не так ли?

– Видите ли, – сказала Флоренс, – я ведь более полугода вела переговоры о покупке этого дома и никогда не поверю, чтобы об этом не было известно хотя бы кому-то из жителей Хардборо. Вообще-то я абсолютно уверена, что об этом знали все. – Она глянула на Генерала, как бы ожидая подтверждения, но тот на нее не смотрел; он не сводил глаз с пустых блюд, с которых уже исчезли все сэндвичи.

– И к тому же, – с еще большим напором продолжала миссис Гамар, словно не слыша Флоренс, – у нас теперь есть существенное преимущество, которое просто несправедливо было бы сбросить со счетов, а заключается оно в том, что нашлась просто великолепная кандидатура на пост руководителя подобного культурного центра. И этот человек, как мне представляется, мог бы взять на себя не только руководство самим центром, но и правильно ориентировать его посетителей в отношении литературы, живописи и музыки; он также мог бы послужить для нас вдохновляющим началом и во многих других прогрессивных тенденциях – например, в расчистке городской территории…

И миссис Гамар одарила миссис Грин такой сияющей улыбкой, в значении которой усомниться было просто невозможно. Однако сразу же после этого, не успев еще закончить фразу о «прогрессивных тенденциях», миссис Гамар ободряюще кивнула Флоренс и пошла от нее прочь, мгновенно растворившись в шумной толпе гостей. А на Флоренс вновь обрушилось ощущение неприятной заброшенности и абсолютной ненужности.

Оставшись в полном одиночестве, она, впрочем, медлить не стала и, пройдя через холл в маленькую гардеробную, принялась искать свое пальто. Методично роясь в грудах чужой одежды, Флоренс размышляла о том, что, в конце концов, она не так уж и стара, чтобы не справиться с двумя работами, а для книжного магазина можно нанять помощника, чтобы самой иметь возможность заниматься самообразованием; ей ведь наверняка придется прослушать несколько курсов – и по истории изобразительного искусства, и по истории музыки; впрочем, музыку она всегда очень любила и неплохо в ней разбиралась, а вот познакомиться, хотя бы поверхностно, с историей искусств нужно будет обязательно, и это, по всей видимости, будет связано с регулярными поездками в Кембридж.

Выйдя из дома, Флоренс увидела над головой чистое ночное небо; где-то далеко за болотами на реке Лейз мелькали необыкновенно яркие в прозрачном воздухе огоньки рыболовных судов, поджидавших отлива. Но было холодно, лицо пощипывал морозец.

«Как это мило с их стороны предложить мне такое, – думала Флоренс. – Только я, наверное, показалась им несколько неловкой, вот они и не захотели долго со мной беседовать».

Как только она ушла, группки гостей тут же перестроились – в точности как те коровы на лугу, когда Рэвен отвел в сторону старого мерина. Теперь все здесь были одного поля ягоды, все смотрели в одну сторону и паслись вместе. Промеж себя эти люди могли решить очень многие проблемы, хотя зачастую принятые ими решения и возникали совершенно случайно. А потому, когда гости уже начинали понимать, что пора бы и честь знать, миссис Гамар по-прежнему их не отпускала: она была несколько раздражена и встревожена тем неожиданным препятствием, которое возникло на пути воплощения в жизнь ее планов относительно Старого Дома. Эта миссис Грин, хоть и держалась довольно скромно, так ни на что из предложенного ей согласия по-настоящему не дала. Впрочем, особого значения ее согласие и не имело. Несколько глотков шампанского, бокал которого ей принес все тот же Майлоу, взбодрили Вайолет Гамар, и она мысленно взлетела на поистине головокружительную высоту – в те круги, к которым принадлежали и второй муж ее кузины, имевший определенное отношение к Совету по искусствам[7]; и еще один, еще более дальний ее родственник, который вскоре должен был занять высокий пост в Министерстве планирования; и ее родной племянник, блестящий молодой человек, член парламента от оппозиции, выступавший за отделение Западного Саффолка и успевший приобрести известность в качестве весьма настырного секретаря Общества по обеспечению публичного доступа в места, представляющие интерес и художественную ценность; а также лорд Госфилд, который на этот раз все же решился выбраться к Вайолет на прием из своего замшелого замка на Болотах[8], понимая, что, если снова разразится эпидемия ящура, он в течение нескольких долгих месяцев вообще никуда выехать не сможет, – и вновь подняла тему создания в Хардборо музыкально-художественного центра. И все перечисленные выше представители высших кругов – и молодой племянник Вайолет, и ее кузен, и прочие – уже начинали понимать, что им в любом случае придется что-то сделать, иначе Вайолет ни за что от них не отстанет. Пробрало даже лорда Госфилда, хотя он за весь вечер не сказал практически ни слова и проехал, сам сидя за рулем автомобиля, сто с лишним миль исключительно ради того, чтобы помолчать в компании своего старого друга Бруно. Впрочем, все эти люди старались относиться к гостеприимной хозяйке дома по-доброму, ибо подобное отношение к ней значительно облегчало им жизнь.

Однако пришла пора расходиться по домам. Но большинство гостей, не уверенные в том, что помнят, куда они или их жены сунули ключи от машин, так и толклись в дверях, дружно утверждая, что не следует напускать в дом холоду, а старый пес Генерала, пребывавший во власти одной лишь мечты о прогулке и с нетерпением ожидавший, когда же наконец дверь окончательно распахнется, тихонько постукивал хвостом по сверкающему паркетному полу. Когда ключи были найдены, автомобили, разумеется, завестись не пожелали, и возникла реальная перспектива того, что некоторые из гостей попросту вернутся в дом и останутся ночевать; однако с последней попытки двигатели все же завелись, и автомобили с ревом помчались прочь, а гости все еще что-то кричали и махали руками, высунувшись из окон, но потом наконец наступила тишина, и в этой тишине опять стал отчетливо слышен вой ветра, дувшего со стороны болот.