Княгиня Ольга

Кто она, княгиня Ольга?

Основная трудность, с которой сталкиваются историки Древней Руси, — крайне малое число источников. «Повесть временных лет», из которой мы черпаем основные сведения по истории тех времен, упоминает Ольгу всего в девяти погодных статьях. Не следует забывать и о другой сложности, подстерегающей исследователя: все данные о киевской княгине, жившей в X веке, дошли до нас в летописи, составленной в начале XII века. При этом ее сохранившиеся списки датируются XIV (Лаврентьевский) и XV (Ипатьевский) столетиями.

Но и это еще не все. Как установил академик А. А. Шахматов, «Повесть временных лет» многослойна и имеет несколько стадий формирования. Сравнивая ее текст по Лаврентьевскому и Ипатьевскому спискам, исследователь обнаружил логические нестыковки, вставки, разрывающие связное изложение. Это, по мысли ученого, является свидетельством существования гипотетической первой русской летописи, составленной в 1039 году при Киевской митрополичьей кафедре. Ее он назвал «Древнейшим сводом». В 1070-х годах его продолжил и дополнил монах Никон, один из основателей Киево-Печерского монастыря. В свою очередь летописный свод Никона, дополненный описанием событий до 1093 года включительно, лег в основу «Начального свода», составленного, по предположению А. А. Шахматова, в 1093–1095 годах игуменом Киево-Печерского монастыря Иоанном. А уже Нестором в той же обители в 1110–1113 годах была составлена первая — несохранившаяся — редакция «Повести временных лет». Затем, согласно исследователю, «Повесть временных лет» была переработана игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром, в результате чего возникает ее вторая редакция, отразившаяся в Лаврентьевской летописи, и чуть позже, по поручению новгородского князя Мстислава Владимировича, была составлена третья редакция, сохранившаяся в тексте Ипатьевской летописи.

Несомненно, что каждый из редакторов и переписчиков что-то добавлял к трудам своих предшественников, и в итоге летописные сведения об Ольге настолько украшены легендами, что порой в них трудно указать границу, где кончается вымысел и начинается историческая правда. Если же к этому добавить труды историков, то получится, что о жизни княгини мы узнаем из пятых — шестых рук.

Тем не менее попробуем разобраться. Первый раз Начальная летопись называет ее имя под 903 годом, когда правивший в то время на Руси князь Олег привел сыну Рюрика Игорю жену, именем Ольга: «В лето 6411. Игореви же възрастъшю, и хожаше по Олзе и слушаша его, и приведоша ему жену от Пьскова, именем Олгу»[1]. Новгородский летописец сообщает об этом чуть подробнее: «Приведе себе жену от Плескова, именемъ Олгу, и бе мудра и смыслена, от нея же родися сын Святославъ»[2].

Сколько лет было Ольге в момент замужества? Составленная в XVI веке. Степенная книга утверждала, что Ольга скончалась в возрасте около 80 лет (в супружестве с Игорем 42 года и во вдовстве 25 лет)[3], что относит дату ее рождения к концу IX века. Не противоречит этому показание позднего «Архангелогородского летописца», уточняющего, что на момент брака Ольге было 10 лет («Оженижеся во Пскове, понят за себя Ольгу 10-ти лет, бе бо красна велми и мудра»[4]). На основании этого Н. М. Карамзин высчитал, что она родилась в 893 году.

^{Древняя Русь конца IX–X в. Карта д. и. н. С. Н. Темушева (Беларусь, Минск, Белорусский государственный университет)}

Но верна ли эта дата? Ипатьевский список Начальной летописи сообщает, что сын Ольги Святослав родился в 942 году («в се же лето родися Святослав оу Игоря»[5]). Исходя из того, что Ольге в момент рождения сына должно было исполниться 49 лет, это просто невозможно.

Поскольку в более раннем Лаврентьевском списке дата рождения Святослава не указана, историки решили «сделать» сына Ольги более взрослым. Дело в том, что после гибели Игоря формальным главой Древней Руси стал Святослав. И хотя он был слишком мал, древняя традиция требовала личного участия правителя в бою. В соответствии с ней, когда в 946 году Ольга пошла войной на древлян, ее сын, сидя на коне, должен был бросить в противника копьем. Оно пролетело между ушей коня и ударило того по ногам. Тем не менее воевода Свенельд, увидев это, произнес: «Князь уже почалъ; потягнете, дружина, по князе»[6]. На основании данного известия исследователи предположили, что Святославу на тот момент исполнилось уже шесть — восемь лет. Правда, эта попытка особо увеличить возраст юного княжича не помогла, так как на момент рождения сына Ольге должно было бы быть не менее 45 лет.

Неудивительно, что в энциклопедиях можно наблюдать разнобой в датах рождения Ольги. Самый авторитетный из дореволюционных «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона обходит этот вопрос, указывая лишь на упоминание летописью, что в 903 году Олег привел Игорю жену, именем Ольга[7]. «Большая российская энциклопедия» не признает летописную дату брака Ольги (903) «сколько-нибудь вероятной, ни даже правдоподобной» и сдвигает ее «ближе к 930–940-м гг.»[8]. Изданная чуть позже «Православная энциклопедия» говорит о рождении Ольги около 920 года, а брак с Игорем относит к 30-м годам X века, «скорее всего, ближе к концу десятилетия»[9].

^{Киев X в. Карта д. и. н. С. Н. Темушева (Беларусь, Минск, Белорусский государственный университет)}

Попытаемся выдвинуть свою версию появления 903 года в летописи. При уже первом знакомстве с «Повестью временных лет» в глаза бросается, что целый ряд календарных дат летописец оставляет пустыми, указывая только год. Отсюда выскажем предположение, что первоначальная основа Начальной летописи не имела хронологической сетки, а представляла собой рассказ без расстановки дат. Косвенно это подтверждается тем, что Новгородская первая летопись младшего извода, которая, как считается, содержит в наиболее неизменном виде сведения из «Начального свода» конца XI века, оставляет сообщение о женитьбе Игоря на Ольге недатированным.

Разбивка первоначального текста летописи на годовые статьи, судя по всему, произошла в тот момент, когда Нестор попытался соотнести русскую историю с византийскими хрониками. Об этом он сам говорит под 852 годом: «наченшю Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля. О семъ бо уведахомъ, яко при семъ цари приходиша Русь на Царьгородъ, яко же пишется в летописаньи гречестемъ. Тем же отселе почнем и числа положимъ». Но эти подсчеты оказались не слишком удачными, что видно из последующего текста: «от Христова рождества до Коньстянтина лет 318; от Констянтина же до Михаила сего лет 542. А от перваго лета Михаилова до перваго лета Олгова, рускаго князя лет 29»[10]. Несложный подсчет (318 + 542 + 29) показывает, что Олег начал княжить в 889 году, тогда как по Начальной летописи это произошло в 879 году[11]. Тем самым оказывается, что подсчеты Нестора отстают от действительных дат на 10 лет. Если это так, то брак Ольги и Игоря следует отнести к 913 году (903 + 10). Учитывая же 10-летний возраст невесты, приходим к выводу, что 903 год — дата рождения Ольги.

^{Неизвестный гравер. Княгиня Ольга. Конец XIX в.}

С учетом этого возникает вариант с рождением Святослава, когда Ольге исполнилось 39 лет. Историки, рассуждая о возрасте Ольги в момент появления сына, как-то забывали уточнить, что до его рождения у княгини могли быть другие дети, скончавшиеся в младенчестве. Подобные примеры известны. Так, у Софьи Витовтовны, жены великого московского князя Василия I, последовательно рождались сыновья Юрий, Иван, Даниил и Семен в ее возрасте соответственно 24, 26, 30 и 34 года, но рано скончавшиеся. И только в 44 года она родила мужу наследника — будущего великого князя Василия II Темного. Судя по всему, у Ольги могла быть подобная ситуация, а имена ее умерших в младенчестве детей в Начальную летопись просто не попали.

Такая же путаница обнаруживается при определении возраста мужа Ольги — Игоря. Согласно обычаю, на Руси мужчину считали окончательно взрослым, когда он женился. В Древней Руси брачный возраст юношей обычно наступал с 15 лет, а девушек — с 12. Точная дата рождения Игоря неизвестна, но если предположить, что он появился на свет за год до смерти в 879 году своего отца Рюрика, то на момент женитьбы ему должно было быть не менее 25 лет, что, по тогдашним меркам, крайне поздно. Если же наше предположение об «отставании» Начальной летописи от действительной хронологии верно, то Игорю на момент женитьбы было 15 лет.

Как уже говорилось, новгородский летописец отметил, что Ольга происходила из Пскова. Сомневаться в этом нет причин, хотя, ради справедливости, укажем, что выдвигались и иные версии. В Ипатьевском списке Начальной летописи под 903 годом вместо Пскова указан «Плесков» («приведоша ему жену от Плескова именем Ольгу»[12]). Это дало основание выдвинуть версию о болгарском происхождении Ольги. Поводом для нее стало обнаружение в конце XIX века архимандритом Леонидом при разборе архива графа А. С. Уварова рукописного сборника второй половины XV века, получившего название «Нового Владимирского летописца» и представляющего поздний список «Повести временных лет». В нем говорится, что Олег женил Игоря в Болгарии: «Игоря же ожени [Ѻльгъ] въ Българехъ, поятъ же за него княжну Ѻлгу». При такой трактовке в летописном топониме Плесков опознается не Псков, а Плиска — болгарская столица того времени. Названия обоих городов в древнеславянской транскрипции действительно совпадают, что могло стать причиной ошибки автора «Нового Владимирского летописца», поскольку в его время написание Плесков для обозначения Пскова давно вышло из употребления, а сам он пытался понять отношение сына Ольги Святослава к Болгарии, говорившего матери и своим боярам: «Не любо ми есть в Киеве быти, хочю жити в Переяславци на Дунаи, яко то есть середа земли моей»[13].

«Новое» слово в происхождении Ольги встречается в современной украинской историографии, пытающейся отрицать любую связь Древней Руси с современной Россией. В этом плане показательны утверждения львовского историка И. Мицько, что Ольга родилась якобы в Плеснеске на Волыни[14]. Оставляем их без комментариев.

Гораздо более сложным является вопрос о происхождении Ольги. В ее житии, написанном в середине XVI века духовником Ивана Грозного протопопом Сильвестром, утверждалось, что она якобы являлась поселянкой из села Выбуты, расположенного на реке Великой в 12 км выше Пскова, и была простой перевозчицей на реке, где и познакомилась с Игорем.

Другие, наоборот, утверждали, что она происходила из рода прежних славянских князей и была дочерью (а чаще правнучкой) Гостомысла. Судя по не дошедшей до нас Иоакимовской летописи (в пересказе историка XVIII века В. Н. Татищева), славянское ее имя было Прекраса, и лишь после брака Ольги с Игорем Олег назвал ее привычным нам именем[15].

Поскольку имя Ольга есть славянизированная форма скандинавского имени Хельга, это дало основание третьим утверждать, что родители Ольги, имена которых не сохранились, были «языка варяжского».

Общие правила источниковедения советуют при разногласиях источников опираться на сведения более ранних из них. Типографская летопись конца XV века после известия о женитьбе передает, что Ольга была дочерью Олега: «Нецыи же глаголютъ, яко Олгова дчи бе Олга». Это также было повторено Пискаревским летописцем XVII века[16].

Но кем тогда являлся Олег? Начальная летопись сообщает, что Рюрик, умирая в 879 году, «предасть княжение свое Олгови, от рода ему суща, въдавъ ему сынъ свой на руце, Игоря, бе бо детескъ вельми»[17]. В. Н. Татищев, со ссылкой на Иоакимовскую летопись, полагал Олега шурином — братом жены Рюрика, которую называл Ефандой[18]. При этом Новгородская первая летопись именует Олега не князем, а воеводой Игоря[19].

Целый ряд исследователей, не в силах разобраться в этом клубке противоречий, признавая за Олегом княжеский титул, полагал, что прямые родственные связи Рюрика и Игоря — историографическая легенда. В частности, по мнению О. В. Творогова (1928–2015), регентство Олега представляется безусловным историческим мифом, а в действительности на Руси правили последовательно три «вполне самостоятельных князя»: Рюрик, Олег и Игорь[20].

Между тем разгадка вопроса о статусе Олега оказывается чрезвычайно простой. Для этого следует вспомнить о том, что русское право вплоть до эпохи Петра I содержало понятие о родовых земельных владениях.

Родовые земли («вотчина», «дедина») представляли собой древнейшую форму землевладения, которая была свойственна не только Древней Руси, но и другим странам на начальном этапе их истории. Главной ее чертой являлось осознание принадлежности земли всем членам проживавшего на ней рода, а не только его главе. При этом последний не имел права свободного распоряжения родовыми владениями, доставшимися ему вместе с родичами от предков, в отличие от благоприобретенных, то есть полученных владельцем единолично, которыми тот мог распоряжаться самостоятельно.

Подробное рассмотрение юридического статуса родовых владений увело бы нас далеко в сторону. Укажем здесь на самое главное. На протяжении столетий он менялся. Первоначально отчуждение родового имущества полностью запрещалось, затем допускалось в случае крайней нужды, с согласия всех родичей, имеющих право наследования, и, наконец, дозволялось, но с правом родового выкупа.

«Сказание о призвании варягов», помещенное в «Повести временных лет», рассказывает о призвании на Русь (имеется в виду Северная Русь) трех братьев: Рюрика, Синеуса и Трувора, подтверждает факт того, что полученные ими земли являлись именно родовой собственностью, когда указывает, что «изъбрашася 3 братья с роды своими»[21].

Данной ситуации полностью соответствовал древнейший «лествичный» порядок наследования, хорошо известный и многократно описанный историками. Он заключался в том, что княжеские владения составляли общее достояние княжеского рода, и держался на очереди старшинства, когда они переходили по наследству не по привычной для нас прямой линии, а по ломаной — от старшего брата к младшему, от младшего дяди к старшему племяннику и т. д. Как отмечал в своем «Курсе русской истории» (лекция XIX) В. О. Ключевский, «князь не мог передавать своей волости по личному распоряжению даже своему сыну, если она не следовала ему по очереди старшинства»[22].

После смерти Рюрика и его братьев единственным наследником их владений становился Игорь. Но поскольку он был малолетним, требовался регент, связанный с ним если не прямым родством, то отношениями свойства. Именно таковым являлся Олег — по В. Н. Татищеву, брат жены Рюрика и соответственно матери Игоря. Подобные примеры известны. Великий московский князь Василий I в 1417 году, когда его сыну Василию (будущему Темному) еще не исполнилось трех лет, в качестве регента в своем завещании называл отца своей жены великого литовского князя Витовта: «А приказываю сына своего, князя Василья, и свою княгиню, и свои дети своему брату и тъстю великому князю Витовту». При этом данная формулировка полностью была повторена им в 1423 году в новом завещании[23].

Традиция составления завещаний, идущая из глубокой древности, требовала обязательного выделения доли наследства вдове (так называемой «опричнины»). Можно полагать, что так поступил и Рюрик, отдавший своей жене часть владений. В этой связи надо по-новому взглянуть на замечание В. Н. Татищева, что «Олег же приведе Игорю жену от Изборска»[24]. Отсюда можно предположить не случайным упоминание Изборска, когда-то принадлежавшего брату Рюрика Синеусу, а затем, очевидно, доставшегося вдове Рюрика. Вполне вероятно, что здесь прошли детские годы Ольги.

Олег, будучи опекуном Игоря, мог не опасаться за устойчивость своего положения. Однако время играло не в его пользу. Княжич подрастал, на повестке дня рано или поздно должен был появиться вопрос о его женитьбе, автоматически выдвигавшей на первые роли родичей со стороны будущей жены. К тому же, женившись и став совершеннолетним, Игорь получал все права на владения Рюрика, которыми управлял его опекун.

Чтобы сохранить свою роль и в дальнейшем, Олег разработал довольно хитрую комбинацию: в 882 году (по хронологии Начальной летописи), собрав «воя многи, варяги, чюдь, словени, мерю, весь, кривичи», захватил Киев, сделав его столицей своих личных владений[25], а позднее выдал замуж свою дочь за Игоря.

Судя по Начальной летописи, план удался и Игорь продолжал подчиняться Олегу и после того, как женился. И только через десять лет, под 913 годом, уже после кончины Олега, «Повесть временных лет» отметила: «Поча княжити Игорь по Олзе»[26].

При этом укажем на одну странность. Если киевский автор «Повести временных лет» полагал, что Игорь продолжал подчиняться Олегу до смерти последнего, то Новгородская первая летопись, наоборот, считала, что Игорь был вполне самостоятельным правителем уже с момента захвата Киева в 882 году: «И седе Игорь, княжа, в Кыеве… Сеи же Игорь нача грады ставити, и дани устави… И пакы приведе себе жену от Плескова, именемъ Олгу»[27]. Позднейшая Никоновская летопись попыталась совместить показания Нестора и новгородского летописания. Процитировав из «Повести временных лет» известие о женитьбе Игоря, она под этим годом сообщила о сборе Игорем и Олегом войска и кораблей[28].

Историки сломали массу копий, пытаясь объяснить приведенные выше факты, но так и не пришли к какому-то одному выводу. Разгадку дает написанное между 948 и 952 годами (то есть при жизни Ольги) сочинение византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей», в котором кроме Руси он упоминает еще и Внешнюю Русь[29].

Если под первой следует понимать Киев и завоеванные Олегом владения (косвенно это подтверждает Начальная летопись: «И седе Олегъ княжа въ Киеве, и рече Олегъ: „Се буди мати градомъ русьскимъ“. И беша у него варязи и словени и прочи, прозвашася русью»[30]), то под последней следует понимать северные владения, принадлежавшие Рюрику и затем его сыну Игорю. Понятно, что киевский летописец подчеркивал первенство Олега, а новгородский — Игоря.

Древняя Русь этого времени представляла собой конгломерат отдельных земель, связанных между собой личными отношениями Олега, названного в договоре 912 года с греками «великим князем руским» и остальных «иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояръ», и обязанностью последних платить Олегу дань[31]. Из Начальной летописи известен размер дани, выплачиваемой Новгородом: «гривенъ 300 на лето»[32].

При этом данные связи были крайне неустойчивыми. В этом плане характерен пример с древлянами, которые сразу после смерти Олега отказались выплачивать дань Киеву: «И деревляне затворишася от Игоря по Олгове смерти», следствием чего стал поход Игоря: «Иде Игорь на деревляны, и победивъ а, и возложи на ня дань болши Олговы»[33].

Дань обычно собиралась во время полюдья, представлявшего объезд подвластных владений, во время которого нередко возникала вероятность различного рода злоупотреблений: избыточного требования припасов для собиравших доходы, излишнего усердия при выколачивании недоимок или просто грабежа того, что плохо лежит. Именно это вызвало гибель Игоря во время полюдья в Древлянской земле, когда он решил взять силой дань сверх установленных размеров.

Считается, что, будучи женой Игоря, Ольга ничем себя не проявила и полностью заслонена фигурой мужа. Но это далеко не так. Для заключения нового договора с греками в Константинополь в 945 году прибыли послы из Руси: сначала назван посол от «великаго князя рускаго» Игоря, затем от его сына Святослава, а на третьем месте значится посол «Ольги княгини»[34].

После смерти Игоря «Повесть временных лет» помещает обширный рассказ о мести Ольги древлянам[35]. Подробности роднят сказания об Ольге с норвежскими сагами, и сейчас трудно разобраться, где в этом повествовании правда, а где преувеличения, свойственные устным рассказам. Единственное, что абсолютно достоверно, — то, что смерть Игоря не прошла даром для его жены. Понимая, что будущие подобные восстания можно предупредить только четким установлением размеров собираемой дани, она прошла по всей Древлянской земле, «уставляющи уставы и уроки». Отправившись на следующий год к Новгороду, она и здесь «устави по Мьсте погосты и дани и по Лузе оброки и дани»[36].

Историки за этими мерами прочно закрепили название «реформ княгини Ольги». Правда, при этом их суть не вполне выяснена. Как указывал один из исследователей, распространенное представление, что Ольга, упразднив полюдье, организовала сеть погостов — пунктов, куда свозились дани, весьма уязвимо, так как этимология термина «погост» (место, связанное с «гощением») показывает, что он возник именно из практики полюдья (то есть собственно «гощения»)[37].

^{Древняя Русь. Месть княгини Ольги древлянам. Оригинальный рисунок Н. Д. Дмитриева-Оренбургского. Гравировал В. Зейпель. Журнал «Всемирная иллюстрация». 1892}

Ответ дает археология. «Повесть временных лет» под 862 годом называет первые русские города: Новгород, Ростов, Белоозеро, Муром и т. д.[38] Именно эта дата считается временем их первого упоминания. Но каково же было удивление археологов, когда они, несмотря на тщательные и систематические поиски, не смогли обнаружить в указанных городах культурных слоев IX века. К примеру, Новгород начинает заселяться лишь с середины X века, а по данным дендрохронологии, древнейшая из новгородских построек, исследованная археологами, датируется 953 годом. Ту же картину видим и в Ростове: город со свойственными ему особенностями начинает складываться не ранее середины X века, а наиболее ранняя из имеющихся дендрохронологических дат — 963 год. Именно в этом году срублено дерево, из которого была сделана обнаруженная колода. Тем самым перед исследователями встала необъяснимая загадка: хотя эти города упоминаются летописцем уже в IX веке, физических следов их существования так и не было найдено.

Объяснений по этому поводу выдвигалась масса, вплоть до объявления Рюрика и его братьев легендарными фигурами и плодом вымысла автора Начальной летописи. Разгадка этого парадокса оказалась связанной с полюдьем. Применительно к IX–X векам подобные объезды осуществлялись, как правило, по рекам. Константин Багрянородный оставил описание такого полюдья киевских князей, продолжавшегося всю зиму (с ноября по апрель), — его он назвал «кружением»[39]. Места остановок во время полюдья располагались в зависимости от дальнейшего следования княжеской дружины. Понятно, что, когда дружинники князя находились всего несколько дней в году на подобных стоянках, археологам найти следы их кратковременного пребывания зачастую не представляется возможным.

Если до Ольги полюдье представляло собой по сути полувоенный ежегодный набег киевских князей, от которого жители вынуждены были откупаться данью, то в результате ее реформ на местах появляется княжеская администрация, осуществлявшая не только сбор дани, но и функции управления — суда, решения местных нужд и т. д. Понятно, что княжескому наместнику надо было где-то жить, и следы его пребывания фиксируются археологами.

При этом погосты становятся центрами близлежащей округи: вместе с наместником сюда приезжают купцы — «гости», снабжавшие жителей необходимыми припасами. Сбор дани начинает проводиться более регулярно, два-три раза в год — за неделю и после больших церковных праздников (Рождество, Пасха, Петров день). С принятием христианства здесь возникают церкви и при них кладбища (не случайно в современном русском языке одно из значений слова «погост» — «кладбище»).

«Повесть временных лет» оставляет незаполненными последующие несколько лет правления Ольги. Но нет сомнений, что на эти годы приходится активная деятельность княгини по обустройству страны. Так, по некоторым источникам известно, что благодаря усилиям Ольги была в значительной мере укреплена псковская крепость.

Но одним из важнейших событий в эти годы стало для Ольги принятие христианства, к которому она пришла, вероятно, под влиянием проповеди киевских христиан, которых было немало уже при Игоре. «Повесть временных лет» сообщает, что Ольга была крещена в Константинополе под именем Елены патриархом, а ее крестным отцом стал византийский император Константин Багрянородный. При этом русский летописец добавляет любопытную подробность. Император, увидев Ольгу, подивился ее красоте и предложил взять ее в жены. Но княгиня напомнила ему, что он сам крестил ее и назвал дочерью. И тогда, по образному выражению летописца, царь вынужден был сказать: «Переклюкала мя еси, Ольга», то есть перехитрила. Дав ей дары многие, он отпустил ее в Киев[40].

Но все же, несмотря на этот рассказ, место крещения Ольги в точности не известно. Русский летописец относит это событие к 955 году, но многие историки обыкновенно исправляют этот год на 957-й. Именно под ним император Константин Багрянородный подробно рассказывает о пребывании киевской княгини в Константинополе, но вовсе не упоминает о ее крещении там[41]. Вероятно, все же Ольга крестилась раньше своей поездки в Константинополь, в Киеве, где уже тогда было много христиан.

Несомненно, что поездка Ольги в Константинополь преследовала не только религиозные цели. Главной проблемой Русского государства в это время становилось сопротивление хазарам, и поэтому Ольга в лице греков старалась приобрести сильного союзника. Но в свою очередь и греки были заинтересованы в союзе с киевской княгиней. Византийская империя X века была уже далеко не таким могущественным государством, как несколько столетий назад. На южных и восточных рубежах она сталкивалась с не менее, если не более, сильным Арабским халифатом, чьи владения раскинулись на половине всего Средиземноморья. Ей нужны были союзники, и империя находила их в лице киевских князей. Еще при Игоре русские корабли ходили в 935 году вместе с греками на Италию. В 949 году Ольга отправила 600 русских воинов в Византию, и те участвовали в освобождении Крита от арабов. В 962 году византийский император снова просил ее о помощи воинами, которые были отправлены в Сирию воевать с арабами.

^{Неизвестный художник. Святая княгиня Ольга убеждает Святослава принять христианскую веру. Конец XIX — начало XX в.}

Но прочному союзу с Византией препятствовали постоянные дворцовые перевороты, когда за несколько дней на престоле могли смениться несколько правителей. В Киеве внимательно следили за обстановкой в Константинополе и действовали в соответствии с изменявшейся ситуацией. Очевидно, к одному из таких периодов политической неясности в Византии относится известие Начальной летописи под 955 годом, когда император просил немедленно прислать войска, но Ольга, одарив послов и отпустив их с честью, по преданию, предлагала сначала постоять императору у нее на Почайне (небольшой речке близ Киева), как она у него в Суде (пригород Царьграда), и тогда даст их[42]. Во многом это было сказано из-за того, что сын Ольги Святослав, все более входивший в возраст, не любил греков, а также потому, что в подобные смутные времена далеко за Царьград дружины посылать опасались.

И все же киевская княгиня в своей внешней политике стремилась опираться не только на Византию. По западным известиям, в 959 году Ольга отправила посольство к германскому императору Оттону I с просьбой прислать епископа и священников. Это было исполнено через несколько лет, но в итоге присланный на Русь епископ Адальберт Магдебургский был изгнан из Киева и должен был возвратиться ни с чем[43]. Возможно, это объясняется тем, что попытки Ольги обратить в христианство своего сына Святослава оказались безуспешными. Летописец добавляет, что на призывы княгини креститься ее сын обычно говорил: «Како азъ хочю инъ законъ приятии единъ? А дружина моя смеятися начнутъ». И хотя Ольга в ответ говорила: «Аще ты крестишися, вси имуть тоже створити», ее призывы оставались без внимания ее взрослого сына[44].

К 964 году Начальная летопись относит начало самостоятельного княжения Святослава. Ольга к тому времени, хотя формально уже отошла от дел, все же продолжала управлять Киевом во время отлучек сына в его многочисленные походы. Уже находясь в глубокой старости, она в 968 году руководила обороной Киева от печенегов. Княгиня скончалась в следующем, 969 году, завещав похоронить себя по христианскому обряду и запретив совершать по себе тризну[45].

Место погребения Ольги не известно. При ее внуке Владимире ее мощи были перенесены в Десятинную церковь Киева и положены в каменную раку. Но во время нашествия монголо-татар храм был разрушен и простоял в таком виде несколько столетий, а мощи Ольги скрылись под его обломками. Сравнительно рано Ольга была канонизирована, а память ее празднуется церковью 11 июля (по старому стилю), в день, когда она, по преданию, умерла.