Князь лжи

Глава четвертая

Снаружи Бэрверский Холм не казался особенно зловещим местом. Земля еще была скрыта льдом, поверх которого, где-то по колено, где-то по щиколотку стояла вода. Было прохладно, дул свежий весенний ветер.

На вершине холма располагались четыре каменные плиты, образовавшие четырехугольник. Пятая, находившаяся в середине, была отодвинута, оставляя открытой каменную лестницу, уводившую вниз. В солнечном свете, падавшем на ступеньки, медленно кружились частицы пыли.

Я постоял над лестницей. По ней спускались, причем в последний раз – не так уж давно. Насколько позволяли судить следы, наверх из тех, кто спустился, не вернулся никто.

Я хорошо помню эту минуту сомнения. Мог ведь тогда повернуть назад! Еще мог!.. Но лестница приглашала спуститься вниз – и поворачивать обратно, когда я стоял на пороге разгадки, совсем не хотелось.

Я поставил ногу на первую ступеньку. Проверил – держится. Следующий шаг… По мере погружения вниз становилось ясно, что некогда это место было полностью засыпано, потом его наспех расчистили – но не до конца. Временами, чтобы протиснуться дальше, приходилось проявлять чудеса ловкости. С потолка свисали нити плесени и корни деревьев, которых на поверхности не было. Это могло бы стать первым предупреждением, но я ему не внял. Я к этому времени уже основательно перемазался землей, кашлял от пыли и клял все на свете, всеми нехорошими словами, которые только знал.

Наконец лестница кончилась. Факел я не захватил, да он мне был и не нужен. Измененными глазами змеи я видел гораздо лучше.

Подземелье оказалось довольно обширным, и я долго бродил по нему, гадая, что это: подвалы какого-то древнего замка?.. а может быть, улицы давно забытого города?.. Время шло, и я постепенно убеждался в правоте последнего предположения. Настораживало то, что слишком уж много лестниц уводило наверх. Я попробовал подняться по одной, но не преуспел в этом: в верхней части лестница оказалась основательно засыпана землей и обломками камней. И все же я был уверен в том, что даже свободный от песка участок, пройденный мною, насчитывал, как минимум, вдвое больше ступенек, чем та лестница, по которой я сюда спустился. А наверху, между прочим, была равнина с одним-единственным холмом. Меня обеспокоило то, что перехода в соседнюю реальность, в одну из ближних к земле Сфер я не почувствовал совершенно. Неужели путь из одного мира в другой здесь был стабильным, постоянным?.. Если так, то это действительно очень странное место. А может быть, все проще и только я околдован?..

Волны странной силы, выплескивающейся на поверхность земли в виде смертей и болезней, пронизывали все подземелье. Будто разлитая в воздухе призрачная радуга – расширяющаяся, выталкиваемая из глубин наружу… по крайней мере, так видели эту силу Глаза Змеи, через которые я смотрел. Если бы не песчаное колдовство, радуги убили бы меня очень быстро. Но я понимал, или мне казалось, что я понимал эту магию. Вага как-то раз демонстрировал нечто подобное…

Идя против течения, я постепенно приближался к источнику отравленных радуг. Трупы моих предшественников служили как бы указателями, свидетельствующими, что я продвигаюсь в верном направлении. Судя по положению тел, некоторые из них пытались бежать. От чего? Не сумели справиться с токами эфирного яда, пропитавшими подземелье?.. Да, похоже на то. Ран на мумифицированных телах я не обнаружил, одежда и кости сохранились в целости. Скорее всего (подумалось мне), они сунулись сюда, не представляя толком, с чем им придется столкнуться и пытались, не понимая природы господствующей здесь силы, закрыться от ее действия с помощью привычной им, традиционной волшбы. Я обнаружил массу бесполезных уже вещиц, на которые их прежние обладатели, видимо, возлагали большие надежды. Амулеты, обереги, браслеты, кольца, кулоны… Волны разлитой в воздухе силы давно смыли с них всю прежнюю магию.

Я строил свою защиту совсем по другому принципу. С помощью приемов, освоенных в Хеплитской пустыне я сумел подобрать заклинательный ключ к ядовитым радугам. Я не закрывался от них, а перенаправляя энергетические токи, заставлял радужные волны проходить стороной, мимо меня. Если проводить аналогию с рукопашным боем, то можно сказать, что я не ставил жесткий блок на пути сокрушительного удара противника, а мягко отводил его кулак в сторону.

Еще больше покойников оказалось в зале, куда в конце концов вывел меня коридор. Я был уже морально подготовлен к тому, что увижу, а потому не испытал особого удивления. Скелеты, скелеты, скелеты… Не знаю, когда именно они скончались, но одежда и вещи у некоторых сохранились в полном порядке до сих пор. Я решил, что, выполнив работу, обязательно почту молитвами и делами демона Гишту, покровителя мародеров.

Ближе к центру зала мертвые тела выгибались так, как будто кто-то сознательно выложил их по кругу. Или поднялся вихрь, закрутил лежащие тела в безумном хороводе, а затем внезапно пропал, но мертвые, попадав на землю, все-таки сохранили какое-то подобие порядка в своем положении. Там, в центре зала, тела подверглись деформации куда сильнее, чем в других частях подземелья. Чем дальше, тем меньше было целых костей, а плоть целиком превратилась в пыль и прах. Самый центр не был виден – его закрывало свечение, от которого исходили те самые призрачные волны, что губили людей на поверхности земли. Большой и тусклый сгусток света был окружен огнями поменьше, находившимися на расстоянии шести-семи шагов от него. Я насчитал восемь рыжевато-белых огней, но так и не смог понять, что же поддерживало их горение. В какой-то миг огни показались мне цветками, произрастающими из мертвых тел, и я удивился: неужели Шэ, жизненная сила умерших, сохраняется здесь так долго, что даже спустя годы и десятилетия после разложения тел оказывается способна питать собой это странное волшебство? Куда естественнее было предположить, что топливом для огня служит не Шэ, а Тэннак, магическая сущность, но ничего, похожего на пойманную душу я не мог обнаружить. Тэннак колдуна ярок, его невозможно не заметить, он всегда имеет ту или иную форму, иногда – настолько четкую и определенную, что ее трудно отличить от материального тела. Тэннак – это магический облик, продолжение колдуна на другом плане реальности; он несет в себе заряд совершенно особой силы и часто продолжает существовать и после смерти физической оболочки. Тэннак может расти в течении всей жизни, если, конечно, колдун прилагает усилия к тому, чтобы развивать его, в то время как Шэ истощается с годами и окончательно умирает лишь немногим позже Холока, самой плотной из человеческих душ – той души, которая видима для глаз и чаще всего называется просто «телом».

Отложив изучение огней на потом, я попытался – уже посредством обычного, немагического зрения – разглядеть что-нибудь внутри центрального свечения… Ничего. Похоже, там вообще не было пола.

Я подошел, стараясь не наступать на кости.

За куполообразной мембраной света – обрыв. В черноте провала – крохотные светлячки. Я словно смотрел в ночное небо. Но поскольку небу у меня под ногами взяться было неоткуда, напрашивалось более прозаическое объяснение: демоны жгут огни глубоко в преисподней.

В некотором недоумении я обошел провал. Возникло впечатление, что темнота не отступает под светом огней, расположенных вокруг колодца, а, собираясь над ним, висит под светящимся куполом плотным, непроницаемым сгустком, почти невидимым из-за скрывающего ее света. Да, именно так. Этот свет не рассеивал темноту, а каким-то образом прятал ее.

Я попытался прощупать сияющий купол и зерно тьмы, скрытое под ним, всеми колдовскими способами, которыми располагал, но мало чего добился… Полагаю, Тень начала бы действовать и без моих попыток изучить ее. Не понимаю, почему она так долго выжидала… Собирала силы?.. Пробуждалась от сна?.. Или попросту развлекалась, наблюдая, как какой-то смертный пытается «изучить» ее?..

В ходе предварительных исследований я пришел к выводу, что растущие из мертвых тел цветки огней питали своим светом сияющую мембрану, а та, в свою очередь, преобразовывая еще и некий, пока невидимый для меня, ток энергии, поднимавшийся по колодцу из Нижних Миров. Свет создавал своего рода призму, искажающую, усиливающую и распространяющую вовне это подземное течение. Если погасить огни, призма исчезнет, и болезни, терзающие княжество, прекратятся. Поднимающийся из глубин ток будет накапливаться здесь в своем чистом, неискаженном виде. Вряд ли он вызовет к жизни что-либо доброе, но это зло будет локальным, смертельным лишь для того, кто по своей глупости решит спуститься в подземелье. А скорее всего здесь со временем образуется Источник Силы, связанный с Нижними Мирами – штука, опасная для неумехи и очень полезная для опытного мага. Так я видел ситуацию в тот момент, и уже прикидывал, как бы половчее погасить призрачные огни, когда спрятанный под мембраной сгусток черноты внезапно расширился, выпустил Ночную Тень – словно вывернулся наизнанку – и исчез в ней же.

Я ожидал нападения. Собственно, я сражался с этим местом с того момента, как оказался в подземелье. Призрачные радуги убили бы незащищенного. Убили бы какой-нибудь быстротекущей заразой, ибо содержали в себе тысячи болезней. Мои предшественники защищали себя амулетами. Я сумел воспользоваться ядовитой аурой этого места, направляя ее воздействие на себя саму, заставляя болезни бороться друг с другом, словно бешенных зверей. Я самоуверенно полагал, что контролирую ситуацию, но в первые же секунды столкновения Тень продемонстрировала мне, что все совсем не так. Когда она собрала свет всех восьми светильников и направила их на меня, структура призрачных радуг изменилась, их внутренняя сложность, изощренность возросли на порядок. Колдовские ключи, которыми я до сих пор сдерживал напор отравленной силы, вырвались из моих рук. Одни – стали бесполезны, другие – обратились против меня же. Я ничего не успевал, да и не мог сделать. Радуги, управляемые Тенью, влились в меня, мир помутился… Затем… Что-то начало происходить с моим телом. Оно словно… становилось каким-то вязким, текучим. Я сгнивал заживо. Сознание еще тлело. Из ниоткуда пришло озарение: Тень намеренно удерживает сознание в теле, готовясь присоединить к остальным, захваченным ранее.

Захватив Келат, разумную душу, Тень получит контроль и над двумя другими – Тэннаком и Шэ. Последнее сохранит связь с уже мертвым телом, агония распадающегося Шэ растянется на годы, давая энергию, необходимую для поддержания восьми огней. Их горение, в свою очередь, будет давать силу призрачной линзе над колодцем, а та – насыщать призрачную радугу. Для чего все это нужно самой Тени?.. В моем нынешнем состоянии причины ее поступков интересовали меня меньше всего, но знание вливалось в меня, не смотря на то, что я не желал его и не задавал никаких вопросов. Границы между «я» и «не-я» распадались, разрушалась целостность Келата, целостность моей личности. Тень медленно переваривала меня, соединяя с соборным сознанием моих предшественников. А ответ на вопрос… Тень что-то получала от массовых эпидемий, вызванных призрачным свечением. Какая-то совершенно особая форма энергии умирающих переходила к ней в момент смерти.

Я сопротивлялся – если можно назвать «сопротивлением» тот самоубийственный шаг, что был предпринят. Я погибал, но отчаянно не хотел вливаться в сообщество мертвых волшебников, которые, несмотря на весь кошмар своего положения, все еще осознавали собственное бытие. Последним заклятьем, уже не обладая никакой магией, кроме той зловонной отравы, которую вливала в меня Тень, я исказил свой Тэннак и Шэ, превратив их в яд для той соборной сущности, к которой меня пытались присоединить. Возьми меня – и потеряешь всех.

Я ощутил эхо восторга, объявшего моих предшественников. Они ничем не могли помочь мне, они сами стали, если так можно выразиться – тенями Тени, но и теперь, не имея никаких сил для собственных действий, ничего они не желали больше, чем вырваться из сферы влияния поработившей их демонической твари. Пусть даже освобождение означало бы их окончательную гибель.

Именно тогда, в момент частичного, еще незавершенного слияния и пришло это имя – «Ночная Тень». Кто-то из моих предшественников назвал так свою будущую госпожу вскоре после того, как впервые увидел ее – и незадолго до того, как она его поглотила. Собственного имени Тень не имела. Или же не хотела раскрывать его своим рабам. Поглощенные были открыты для нее, но она открыта для них лишь в той мере, в какой желала сама.

Кажется, своим последним заклятьем мне все-таки удалось ранить ее. Я ощутил ее бешенство, когда собираемые веками Келат колдунов стали распадаться – не только как сообщество, но и как индивидуальности – до полного разложения Келат и торжества безумия.

Потом я потерял сознание.

Когда я очнулся, то плохо понимал происходящее, но, самое главное, я остался собой… По крайней мере, какой-то частью.

Тень возвращалась в сгусток черного свечения, унося что-то, ранее принадлежавшее мне. Что-то, похожее на сверкающий драгоценный камень.

Тень засмеялась:

– Уходи, если хочешь. Ты все равно мой.

Я бежал. Тень забрала почти все, что ей было нужно. А то, что осталось, достанется ей после моей смерти. Счет шел на месяцы и на дни. Изменения, которые я произвел в своем естестве для того, чтобы стать «невкусной едой», необратимы. Шэ и Тэннак распадались, тело выгнивало изнутри, и лишь заклятья могли заморозить, приостановить неизбежный распад. Но эта отсрочка была такой ничтожной, а кошмар слияния с соборной сущностью мертвых колдунов – столь ясным и неизбежным, что я совсем потерял голову. Даже имел глупость явиться к правителю Яртальского Княжества, который нанял меня на эту работу и рассказать о своей неудаче. Я надеялся, что он захочет помочь мне, разошлет гонцов с тем, чтобы пригласить других колдунов, более могущественных и мудрых, которые каким-то чудом сумеют исцелить меня и победить Тень. Я был дураком. Столь вопиющая глупость граничит с безумием, а уж в последнем-то нет ничего удивительного. Я полагал в те дни, что извращены, отравлены только мои Шэ и Тэннак – жизнь и волшебство – а личность не повреждена, сохранена еще в своей целостности. Все было совсем не так. Келат распадался, и даже быстрее, чем другие части моего естества, но в те, самые первые дни своей «послежизни» я еще не понимал этого простого факта. Болезнь развивалась во мне, но пока еще не прорвалась наружу.

Итак, я вернулся в Яртальское Княжество, забыв о том, что людям не свойственно быть благодарными, а неудачников и вовсе никто не любит. Война с Яалом, едва не поглотившая все Алмазные Княжества, когда-то прославила меня, и яртальский князь знал об этом – но теперь предпочел забыть: так было проще. Прошлые заслуги – в прошлом, сказал он мне, а настоящее положение дел – в настоящем. Ты умираешь, ты бесполезен и слаб. Ты говоришь, Тень отравила тебя чем-то или ты сам отравил себя – не важно; важно то, что ты не смог выполнить взятых на себя обязательств и более того – сам стал источником чумы, с которой отправился бороться… Да, так или примерно так сказал князь – только другими, более обтекаемыми словами, используя целый каскад иносказаний и поэтических выражений, как требовали того придворные обычаи Алмазных Княжеств. Меня схватили и бросили за решетку. Я не мог поверить, что все это происходит со мной, вел себя как душевнобольной, кричал и вырывался из рук стражников, порывался что-то доказывать. Мир мутился, все распадалось на части, и в этом состоянии я был принужден объяснять, что же произошло в Бэрверском холме. Неудивительно, что я не справился с этой задачей…

Первые дни в клетке слились в размытое пятно…

Тюрьмы в наших Княжествах по обыкновению не имеют отдельных камер… Камеры – это северная придумка, глупость полнейшая, по моему мнению. За стенами тюремщику не видно, чем занимается заключенный, как же он будет следить за ним?.. У нас – не так: большое помещение разделяется железной решеткой на отдельные части, куда и помещают людишек. Само собой, в клетки засовывают самых важных персон, прочих, как и везде – в общую яму. Из ямы не сбежишь…

Я, Нельбрис Лакри Ламкор, ученик некроманта, знаю об устройстве тюрем не понаслышке. Мой отец был тюремщиком в Херпеле, прежде – свободном городе на границе трех княжеств, а теперь…

Вон отсюда!..

Вон… Знай свое место.

Пролез все-таки. Так, спокойно. Взять себя в руки. Обуздать гнев. Я – Льюис Телмарид. Не какой-то вшивый Нельбрис, ученик некроманта, неумеха, не сумевший даже добраться до зала с огнями и выпитый Ночной Тенью в полглотка. Льюис Телмарид. Тот, кто ходил путями жизни и смерти, учился у друидов и бессмертного скайфера ваги, кто командовал тысячей всадников на Сепкразском поле, в той битве, где была сокрушена военная мощь Яала… Я, Я, Я. Не Нельбрис… не все остальные. Их память – моя, но они – не я. Нельзя забывать об этом.

Никогда нельзя забывать.

Поэтому – пусть сидят на своем месте и помалкивают, пока их не спросят.

Я продолжаю…

Первые дни в клетке слились в размытое пятно. Какое-то безвременье: слова, движения, чьи-то крики… кажется, меня били… или пытались кормить?.. События слепились в один ком, и теперь уже не разобрать, что же происходило.

Потом…

Потом наступило прояснение. Я осознал – пока еще очень смутно, интуитивно – что со мной твориться что-то нехорошее, неправильное. Умирает не только тело, разлагается не только жизненная сущность, искажается не только волшебство. Поврежден и разум, быть может – необратимо. Какая-то часть еще может думать, осознавать себя, но другие… Хм. Другие тоже осознают себя. Каждая из частей по отдельности.

Там, в тюрьме, пока дни текли как песок между пальцев, я пытался обуздать собственное безумие. Та часть моего разума, которая и была «настоящим мной», потихоньку оправлялась от шока, вызванного незавершенным слиянием с Ночной Тенью. Хозяин проснулся в собственном доме… и увидел, что дом заполнен сумасшедшими и калеками.

В Бервэрском Холме я потерял часть себя, но успел набраться осколков чужих «я». Часть соборной сущности, волевой «осью» которой являлась сама Тень, была разрушена моим последним самоубийственным заклятьем. Но поскольку я и сам в этот момент вливался в объединенное сознание, часть разрушенной сущности прилепилась ко мне, другая – осталась в сфере ментального притяжения Ночной Тени.

И теперь осколки чужих Келат жили во мне, неполные, поврежденные, полубезумные. И каждый из осколков желал занять центральное место, утвердить свое «я». Призраки желали сбежать от собственного небытия.

Я не мог просто подавить их, вышвырнуть вон – мы слишком тесно слились друг с другом. Не трудно смешать разные краски – но попробуйте затем разделить их!.. Пытаясь обуздать своих новых «жильцов», я понял, что все эти попытки обречены: они все равно останутся жить во мне, и более того – постоянная борьба с ними парализует мое собственное «я», займет все силы разумной души и, в конечном итоге, закроет от меня окружающую действительность. Жить мне оставалось совсем недолго, и что же – убить последние недели на эту бесплодную борьбу?..

Я решил, что это не выход. Я хотел жить и совершенно не желал присоединяться к Тени. Но чтобы изыскать средства противодействовать ей, мне требовалось вернуть себе утраченную способность здраво рассуждать… хотя бы в какой-то степени.

Я пошел на сделку с призраками, рвавшими на части мой разум. Я дал им долю в себе, навсегда отказавшись от того себя, каким я себя знал уже несколько десятков лет. Я попытался собрать разрозненную мозаику чужих сознаний в единое целое. Я притягивал осколки, включал их в себя и менялся сам. Процесс объединения увенчался успехом лишь отчасти, и не закончен до сих пор. Они все еще живут во мне, и часто рвутся к узлу воли, желая занять главное место. Но уже не так яростно, как раньше. По крайней мере, мне удалось освободить какую-то часть разума для повседневных нужд. За пределами этого маленького очага сознания – хаос и мрак, отчаянье и смерть. Я чувствую их, словно голодных зверей, раздраженно кружащихся у моего порога. Я не мог сразу приручить их всех, и не могу до сих пор. Но я пытаюсь. Иногда пряником, иногда – плетью.

Я собираю человека (забавно говорить о себе в третьем лице, но выглядит это именно так) не жившего никогда прежде, но обладающего неполной памятью двух десятков самых разных людей. Я обнаружил, что в мозаике не хватает нескольких деталей, принадлежавших когда-то Льюису Телмариду. Некоторые события из моего прошлого – белые пятна. Куда делись эти воспоминания?.. Не знаю. Возможно, утеряны в ходе «сборки» нового человека. Возможно, я утратил их еще раньше, в момент духовного контакта с Тенью. Часть того колдовского яда, в который я себя превратил, могла разъесть и мой собственный Келат, так же, как была разъедена и соборная сущность мертвых колдунов, подвластных демонической бестии. Если верно последнее, то этими, недоступными мне воспоминаниями, сейчас может владеть Тень… Нет, не хочу думать об этом. Эта мысль отчего-то пугает меня, она как-то особенно омерзительна…

Надо смотреть в будущее, а не думать о том, что потерял в прошлом.

Я умер, и не один раз, а много. Умер – и вот теперь рождаюсь заново – но как же мучительно и ненавистно мне это рождение!

Более-менее разобравшись с самим собой, следовало разобраться со своим окружением. Для начала – покинуть тюрьму.

Тут обнаружились новые трудности. Вся или почти вся магия, которой я владел прежде, теперь мне отказала. Тэннак был истощен, колдовские способности – повреждены, сама их основа – извращена. Чудовищная порция яда, влитая в меня Тенью и еще боле усиленная моим собственным заклятьем, не только сократила мою жизнь до считанных недель, но и раздавила, практически уничтожила Тэннак. Я метался по клетке, как пойманный зверь. Я не мог ждать и не мог вырваться отсюда. И вот тогда-то у меня и обнаружилась одна очень странная способность…

Хоть вага и научил меня красть жизненную силу, я никогда прежде не пользовался этим умением. Друидское воспитание надежно ограждало от подобных поступков – да и необходимости в них не возникало. Теперь необходимость появилась, а многое из того, что прежде определяло поведение Льюиса Телмарида в «новом» Льюисе сошло на нет. Тень исковеркала меня. Есть ли что-либо на свете, чего я не сделаю для того, чтобы не присоединиться к соборной душе, собранной Тенью, и оставаться под ее властью, питая собой источник смертельных болезней столь долгое время, которое живет душа? Не знаю. Не уверен. Наверное, нет.

Моим соседом, сидевшим в соседней клетке, был придворный сановник, осужденный князем за воровство и растрату. Я был плохим собеседником и больше молчал (иногда – с ревом и воем метался по клетке) в ответ на его попытки завязать разговор. Потом враждующие друг с другом обломки душ начали приходить в какое-то, еще очень неустойчивое равновесие, и наступавшее просветление достигало временами такой степени, при которой я уже мог отвечать нечто однообразно-утвердительное в ответ на реплики моего соседа. Или хотя бы кивать головой. Если у меня вообще возникало желание общаться, а такое случалось нечасто, поскольку в периоды перманентно наступающей ясности я мало интересовался окружающим миром, больше сосредотачиваясь на собственных проблемах. Тем не менее, мой плавный переход из разряда «буйнопомешанных» в разряд «тихопомешанных», а также редкие ответы и кивки немного приободрили соседа, и он стал часами беседовать со мной. Тема была неважна, он мог обсуждать что угодно, начиная от качества еды, которой нас потчевали тюремщики, и заканчивая подробнейшим изложением собственной биографии. Кроме меня, поговорить ему больше было не с кем, а сидел он тут уже довольно давно. Его бесконечное тарахтение поначалу воспринималось мною просто как шум, затем, по мере того, как разум оправлялся от шока, не слушать этого полудурка становилось все труднее и труднее. Против воли я принужден был узнавать сообщения относительно прошлой жизни моего соседа, его привычек, пристрастий, его мнений по поводу мнений других сановников князя, его воззрений относительно политики и общественной жизни. Меня утомляли эти бесконечные многоглаголанья, но я не мог – не понимаю, почему – приказать ему заткнуться, или, протянув руки через решетку, просто придушить его. Последнее не составило бы труда: до встречи с Тенью я был не только колдуном, но и воином, и не самым худшим, этот же придворный взяточник и женолюб вряд ли когда-либо держал в своих руках оружие тяжелее кошелька или кисточки для письма. Тем не менее я его не убил. Что-то заставляло меня внимать всему этому бреду, не давая толком сосредоточиться на собственных мыслях… В один из дней (хотя там, в тюрьме, сложно было отличить день от ночи), когда этот полудурок – в который раз! – рассказывал мне о своих женщинах, это самое «что-то» проявило себя чуть более определенно. Сосед говорил о женщинах, с которыми имел близость; особенно он выделял одну из них, роскошную придворную даму. Если и было в этом слизняке нечто, отдаленно похожее на подлинные чувства и страсти – те, которое выворачивают наши души наизнанку, ради которых мы совершаем немыслимое, не жалеем и самой жизни, принося ее на алтарь ненависти или любви – то оно, это «нечто», относилось именно к этой женщине. Нет, не настоящее чувство, а именно тень его, что-то отдаленно (очень отдаленно) похожее. Что-то живое проскальзывало в нем, когда он говорил о своей Майгре Хеклек Сайпегра. Она была женой одного из дальних родственников князя, но жила раздельно с мужем и часто меняла любовников. Мой сосед был в их числе, но его Майгра, кажется, выделяла особо, потому как, даже получив формальную отставку, он не перестал быть частым гостем в ее доме, а иногда – и тем, кто в промежутках между смазливыми юнцами по-прежнему делил с Майгрой ложе.

И вот тут «что-то» и проснулось во мне. Я ощутил странную связь с этим человеком, будто бы коснулся чего-то, что, пока еще, не мог взять. Я не понимал, что происходит, но в тот момент я и не стал подвергать логическому анализу происходящее. Я ценю Келат, разумное начало в человеке, но никогда бы не смог стать колдуном, если бы не научился останавливать мышление, отодвигать Келат в сторону в тот момент, когда во мне начинает действовать Тэннак, начало интуитивное, внеразумное, колдовское. Я был поражен уже и тем, что магическая часть моего естества вообще оказалась способной на какое-то трепыхание после того, что с ней сотворили, чтобы еще и теперь, при первом намеке на оживление, тут же рассекать ее мечом логического анализа.

Не осознавая еще, зачем и для чего я так поступаю, я повернул голову к своему соседу и произнес:

– Завтра меня выпускают.

Он удивился:

– Откуда ты знаешь?

– Князь посадил меня сюда до тех, пока не оправлюсь, – я постучал себя по виску. – Теперь, кажется, все в порядке, но лучше подождать еще день или два. Это старое проклятье, оно порабощает меня на неделю или больше, всегда в одно и тоже время года.

Мой сосед изумился настолько, что даже открыл рот. За последнюю минуту я произнес больше слов, чем за весь предыдущий период пребывания в клетке.

– Кто ты? – Пораженно спросил он.

Я честно представился, не забыв упомянуть Яальскую войну, и собственную – отнюдь не последнюю – роль в ней.

Он уважительно качнул головой. Меня он не знал, но почувствовал, что я говорю правду. Я же говорил ему правду только для того, что скрыть ложь. Надо было брать его, пока он не оправился от изумления. Я сказал:

– Могу замолвить и за тебя словечко.

У него отвисла челюсть. Дернулся кадык. Даже глазки влажно заблестели. Он уже похоронил себя – а тут…

– Конечно, не за просто так, – продолжал я все тем же сухим, спокойным голосом человека, не привыкшего разбрасываться словами, но и не нарушающего данных обещаний.

– Что угодно… – поспешил он заверить меня.

– Отдай мне Майгру Хеклек Сайпегру, – произнес я, посмотрев ему в глаза без тени смущения или сомнения.

Он не понял. Вымученно улыбнулся:

– Что?..

Я повторил. Он снова ничего не понял – мое предложение представлялось ему полным вздором. Да и как он мог отдать Майгру, если запретить или разрешить ей что-либо не мог никто, даже ее законный муж?..

Сосед попросил меня объясниться. Я и не подумал это сделать. Я сказал:

– Отдашь – я распоряжусь, чтобы тебя выпустили.

«Я распоряжусь»!.. Как будто я не сидел в клетке по соседству с ним. Но надо было слышать, как это прозвучало. Сосед поверил сразу же. Да что там – в этот момент поверили бы и тюремщики, если бы только могли меня слышать…

– Но я не могу…

– Как хочешь.

Я пожал плечами и отвернулся. Никаких обсуждений, переговоров, объяснений. Предложение сделано – предложение отвергнуто. Более ты мне не интересен.

Он заволновался. Подполз к решетке, что-то еще пытался спрашивать, предлагать, просить – я не отвечал. Да я и не вслушивался в этот словесный шум.

А потом он выдавил, натянуто смеясь:

– Да забирай, если хочешь…

Он думал, что его согласие ничего не значит. Ну как, в самом деле, я могу забрать Майгру? Куда забрать?.. Если я настолько могущественен, что могу распоряжаться в Яртальском княжестве наравне с князем (а учинить насилие над столь влиятельной придворной дамой мог разве что сам правитель), что изменит согласие или несогласие низложенного, заключенного в тюрьму сановника? Так он рассуждал, и, полагая, что его личное согласие ничего не значит, «отдал» мне Майгру. С таким же успехом он мог бы подарить Луну или Солнце. Да забирай, если хочешь. Мне не жалко.

Улыбаясь, я повернулся к нему и отнял у него душу.

Мне не нужна была придворная дама Майгра Хеклек Сайпегра. Да и что бы я стал делать с этой заносчивой шлюхой? Мне нужна была Майгра, которая жила в его душе, потому что и сама его душа жила Майгрой. Говоря о различных душах, или действующих началах в человеке (я, по примеру древних авторов, склонен разделять их на Холок, Шэ, Тэннак, Келат и иные, более высшие начала) никогда нельзя забывать об их внутреннем единстве, совмещении – но без окончательного слияния. Любовь может жить во всех душах человека, она и живет во всех, но во всех – по разному. Любовь есть стремление, тяготение к чему-либо, и в этом смысле все живое в семисоставном естестве человека есть любовь. В этом смысле и ненависть, и желание вкуснее пожрать, и скупость, и прочее – все это любовь, лишь обращенная к разным предметам. В отношении к Майгре проходил один из «жизненных нервов» моего соседа, потому что в этом чувстве заключалось то немногое настоящее, нефальшивое, что он еще не успел утратить. Почти во всем остальном он был мертв, хотя и не подозревал этого – как, впрочем, не подозревает о своей смерти и множество других людей. Его жизнь состояла из привычек и бестолковых перемещений – ведь, в самом деле, никак нельзя назвать «действиями» или «поступками» жизнь моего соседа и до заключения в клетку, и после. Он жил по инерции, как и большинство людей, купался в теплом супчике телесных удовольствий, хотел устроиться поудобнее и жить поприятнее – и тем был доволен. К сорока годам все, что еще оставалось в нем настоящего заключалось в отношении к Майгре, да и то, было размыто, распылено всем остальным бесцельным, пустым существованием. В остальном он был куклой, устроенной так, чтобы совершать определенные действия, произносить те или иные слова – и только.

Конечно, он не осознавал этого. Он полагал, что у него все в порядке, вот только в тюрьме он оказался совершенно напрасно, по собственной глупости и княжескому жестокосердному произволу. Ему не нравилась обстановка, но в себе самом его, в общем и целом, устраивало все, что есть. Да и как мертвеца может что-то в себе не устраивать?.. Полностью мертвым он еще не был, но уже почти.

И уж конечно, он не понимал, что я ему предлагаю. Я собирался забрать у него все, а он полагал, что ничего не теряет, произнося несколько ничего не значащих слов. Объяснять своей жертве правила Игры я не собирался. Впрочем, я и сам их тогда толком еще не понимал.

Я зацепил его через Келат, потому что именно там, в разумном, упорядочивающем начале человеческого естества, и возможно создать идеальное пространство для Игры, и провести на игровом поле одну из тех блестящих, молниеносных комбинаций, после которых поставленное на кон неизбежно переходит в мои руки. Зацепив, я могу взять все, но все мне не надо: к примеру, к чему мне Холок этого болвана? Его ущербный Келат с бесполезными воспоминаниями и жиденькими эмоциями также не особенно нужен. Тэннака у него и вовсе не обнаружилось, чего, в общем-то, и следовало ожидать: зачаток магической души давно иссох, так ни во что и не развившись, ибо не разу за всю жизнь моего соседа не был им востребован. Человеческие души развиваются от действия; даже и самая плотная из них, Холок, растет и крепнет от того, что мы каждый день едим и двигаемся. Без еды и движения Холок не будет жить, и тоже самое относится к другим, незримым частям человеческого естества. Келат моего соседа я назвал «ущербным» в самом точном смысле: он мало пользовался этой душой в течении сорока лет, да и кормил ее чем попало. Представьте, во что может превратиться ребенок, если запереть его в тесном ящике и изредка подкармливать через трубку какими-нибудь помоями. Если и выживет, вряд ли можно будет назвать его «нормальным». Таковым был Келат моего соседа, но вот зато Шэ, даже при некоторой ослабленности и недоразвитости, у него имелось, и даже вполне себе сочное, и я вытянул ее всю, до капли.

Практическим следствием единства человеческого естества – при всей разности составляющих его начал – является возможность перевода энергии одного типа в другой, более высокий или низкий. К примеру, испытывая злость, можно с особенной силой ударить кого-либо, в обычном же расположении духа нанести такой удар невозможно. Так же и наоборот: укрепляя упражнениями и здоровой пищей свое тело, укрепляешь и дух. Все это общеизвестно, я упоминаю об этом лишь для того, чтобы объяснить (усиленно воображая при том, будто рассказываю историю жизни не самому себе, а стороннему слушателю) каким образом, отняв жизненную силу у своей первой жертвы, я оказался способен повернуть вспять разложение своего тела, и, перелив часть приобретенной энергии в Тэннак, реанимировать – к сожалению, только временно – часть своих прежних колдовских способностей…

Освоившись с полученной порцией силы, я подошел к решетке, просунул руки через прутья, и, установив кисти напротив замка, прошептал короткий заговор. Услышав щелчок, я толкнул дверь и вышел из клетки.

Стражники, скучавшие за столиком у дверей большого помещения, услышали скрип петель и бросились мне навстречу по коридору, образованному двумя рядами клеток. Очевидно, они полагали, что легко справятся с помешанным заключенным даже без применения оружия, поскольку ни первый, ни второй коротких мечей из ножен не извлекли. Похоже, бедняг забыли проинформировать о том, кого им поручено охранять. Первый солдат был массивнее меня в полтора раза; наверное, он очень удивился, когда кулак, направленный мне в лицо, ушел в сторону, в то время как его собственный кадык столь же неожиданно оказался раздроблен костяшками моих пальцев. Увалень рухнул не сразу: несколько секунд он еще пытался дышать, вцепившись руками в горло и выпучив глаза. Я взялся за рукоять его меча и отступил назад, тем самым вытягивая клинок из ножен. Под руку первому сунулся второй, увидел блеск стали и тут же отпрыгнул назад, зовя на помощь и извлекая из ножен собственное оружие. Я догнал его и после короткого обмена ударами прикончил.

Можно было не сомневаться, что сейчас сюда набегут остальные. Они натасканы не лучше, чем положено обыкновенному солдату, и я без труда отправлю на тот свет еще двух-трех-четырех. Но что дальше?.. Можно начать резню, но рано или поздно меня сомнут массой.

Шэ, позаимствованной у моего соседа, оставалось немного, но небольшой запас еще был, и я полностью истратил его на то, чтобы выбраться из тюрьмы. Интересно, о чем думал князь, бросая за решетку чародея?.. С другой стороны, он не мог знать, что я вообще был в Бэрверском холме. С его точки зрения события могли выглядеть так, что я, заключив договор, вернулся через пару недель слегка помешанным и начал предъявлять двору в целом и князю лично какие-то невнятные требования. При этом от меня, вероятно, еще и воняло, как от помойки – результат замедленного, но не остановленного разложения плоти – однако я в тот момент запаха не ощущал. Только теперь, полакомившись чужим Шэ и восстановив часть телесных функций, я начал понимать, как же от меня смердит.

Я отвел глаза тюремщикам и солдатам, выбрался за ворота с группкой женщин, приходивших навестить заключенных, на первой улице стащил с седла какого-то всадника и занял его место. Бывший владелец лошади был недоволен и даже пытался напасть на меня, поэтому пришлось раскроить ему череп. Я выбрался из города чуть раньше, чем до стражников, охранявших ворота, донеслась весть о побеге. Как водится, началось преследование, оповещение соседей и прочее в том же духе – все в точности так, как в юности. Только на этот раз я не был перепуганным мальчишкой, в ужасе удирающем от загонщиков. Местные власти, так невовремя ополчившиеся на меня, воспринимались, скорее, как досадная помеха, еще одна головная боль – в довершении ко всем прочим. Первой по значимости, конечно, оставалась Ночная Тень, второй – множественность обитающих во мне «я», постоянно нарушавших условия перемирия, третьей – невозможность помыться и привести себя в порядок, пока на плечах висела погоня. Вскоре я выпил жизненную силу крестьянина, которому не повезло со мной повстречаться – и оказался способен сотворить еще несколько фокусов, поставивших в тупик яртальских солдат. Крестьянин слишком многого боялся, я напугал его и тем подобрал к нему ключ. Уже позже, анализируя и испытывая на деле свою новую способность, я понял, что могу забрать душу далеко не всегда и не сразу. Наличие посторонних также осложняло Игру, заставляя моего «партнера» (а точнее – жертву) отвлекаться от собственно игрового процесса на всякие несущественные мелочи.

Естественно, я не мог не задуматься о том, как такая способность вообще могла у меня появиться. Самым параноидальным (и потому, в определенном смысле – самым привлекательным) было предположение о том, что во мне каким-то образом поселилась Тень, и теперь через меня действует в мире. Покойники – имею в виду мертвых колдунов, чья память потихоньку становилась «нашей общей» – пришли в ужас от этой идеи. Их паника едва не разорвала мой разум, и пришлось приложить уйму усилий, чтобы хоть немного их утихомирить.

Нет, это не Ночная Тень. Я помню ужасающий миг слияния наших Келат в Бэрверском холме и ясно осознаю, что теперь этой связи нет, она разорвана. Я дорого заплатил за разрыв, но взять мою душу там, в Бэрверском холме, Тень не смогла, и отложила эту процедуру «немножечко на потом». Сумей она заполучить меня еще при нашей первой встречи, она бы так и сделала. Она искалечила меня, но то, что происходит теперь – не ее работа. Это нечто иное. Тень вряд ли бы обрадовалась, узнав, какую способность я приобрел: ведь пользуясь ею, я все дальше и дальше откладывал час нашего окончательного соединения.

Покидая Яртальское княжество, я четко осознавал открывающиеся передо мной перспективы. Бесконечно убегать от Тени я не мог. Но я буду бежать, буду красть души до тех пор, пока не изыщу способа вернуть обратно то, что у меня отняли. Без новоприобретенной способности я не протяну долго; пользуясь же ею, я буду копить заимствованную силу, чтобы преобразовать себя и освободиться от влияния демоницы, а возможно, и вовсе уничтожить ее.

Так откуда же взялась эта странная способность?.. Прежде я мог красть души так, как меня учил вага, но для этого требовались инструменты и длительные колдовские процедуры. Игра занимала некоторое время, но в ее ходе я не творил заклинаний и не нуждался ни в каких инструментах. Полагаю, что приобретенный еще в пустыне навык сильнейшим образом исказился в тот момент, когда и мой Тэннак погибал под воздействием смертельного заклятья. Все остальное в Тэннаке омертвело, но эта часть – алчущая, хищная – наоборот, усилилась. В Тэннаке погибло все, кроме того, что в нем, хотя бы отчасти, не было родственно самой Тени. И именно таковой оказалась вампирская способность, которой некогда обучил меня вага.

Это предположение выглядело очень убедительно, и я принял его за неимением лучшего. А что, если я ошибаюсь?.. Тогда все равно уже ничего не изменить. Но мне противна сама мысль о том, что все предрешено и отчаянная борьба, которую я веду за свою жизнь, обречена изначально. Нет, нет… Я буду сражаться и с Тенью, и с собственными страхами, и с роем призрачных голосов в голове, и с теми, кто осмелиться встать на моем пути до тех пор, пока не отвоюю свою свободу или не погибну на этом пути.

Искупавшись в лесном озере, я задумался о том, куда двигаться дальше. Было сильное искушение обратиться к кому-нибудь за помощью, но мысль о том, какой «помощи» я дождался от своего нанимателя, быстро меня отрезвила. Можно ли рассчитывать на лучший прием у друидов? Трезво оценив свои шансы, я пришел к выводу, что в Хальстальфаре мне ничего не светит. Не знаю, хватит ли друидам сил для того, чтобы уничтожить Ночную Тень, но меня они точно убьют. Мне придется выбирать, рассказывать ли им о том, каким я стал, или пытаться скрыть это. Последнее вряд ли удастся, но даже если и повезет – зачем тогда вообще обращаться к друидам?.. Если же они узнают, меня не пощадят.

Может быть, снова вернуться в пустыню? Попросить о помощи вагу?.. Нет, тут тоже не стоило обманывать себя. Вага – скайфер, а скайферы не любят слабых. Никто из этого народа не станет помогать мне. Да, я был принят в один из скайферских кланов, но потом что-то произошло – что именно, как ни стараюсь, я не могу вспомнить – и я ушел от них. Меня изгнали?.. Может быть, я убил одного из них?.. Неверно повел себя во время набега на поселок людей, отказался убивать своих соплеменников?.. Могло быть что угодно, но ясно одно: я лишь короткое время был «своим» обитателям пустыни. Это время давно прошло.

Я мог рассчитывать только на самого себя. И тогда я обратился к чужим, а ныне принадлежавшим мне, воспоминаниям. Они были еще более отрывочны, чем память Льюиса Телмарида, но я искал, искал…

Ни один из моих предшественников не знал, кем или чем является Ночная Тень на самом деле. Про город им было известно – про адский город Морфъёгульд, превращенный в руины в Войне Остывших Светил, когда Князья Света, нынешние боги – и Князья Тьмы сражались за власть над миром.

Первая волна эпидемий пронеслась над страной более четырех столетий тому назад, и тогда же волшебником Яртальского Княжества был вскрыт прежде запертый вход в адский город. Тот волшебник стал первой жертвой Тени. Сначала эпидемии были редки, но чем дальше, тем меньшими становились промежутки между ними. Тень набирала силу.

Продвигаясь по сумбурным и почти всегда бесполезным воспоминаниям моих предшественников, я наткнулся на сведения о странном месте под названием Слепая Гора, вход на которую из определенных мест земной поверхности мог быть открыт, при соблюдении некоего ритуала, ночью, от заката до рассвета. Входящий на рассвете, в ту половину года, когда Солнце возрастает и день увеличивается, идет путем людей, входящий на закате, в полугодие, когда увеличивается ночь и Солнце теряет силу, идет путем демонов. Сумевший миновать Игольчатый Мост за время, пока появившееся Солнце покидает горизонт (либо, наоборот, опускается за него) меняет свое естество. Человек становится демоном, демон навсегда остается в той плоти, в которой закончил прохождение Моста.

Я понял, что это мой шанс.

Как человек, я почти мертв. Воровство душ – лишь отсрочка приговора, но даже если мне удастся бегать от смерти вечно, я не хочу вечно жить как вампир.

Если изменить естество, можно начать все заново. Земля перестанет быть моим домом, но один из Нижних Миров примет меня, и в нем я смогу продолжить свой жизненный путь. Преображение закроет для меня возможности, доступные только людям, упростит сферу чувств – но и подарит способности и силы, присущие только демонам. А когда-нибудь, возможно, я обрету бессмертие и границы между демонами и людьми потеряют свое значение.

К сожалению, из памяти колдуна я смог извлечь только самую общую информацию. Как и где проводить ритуал перехода – неизвестно. Возможно, при жизни он знал больше, однако эта часть воспоминаний полностью отсутствовала. Все, что удалось «выжать» из моего альтер-эго – тусклое воспоминание о том, где он сам получил сведения о Слепой горе. Это случилось на западе Речного Королевства, в Рендексе. Существовала какая-то книга, в которой было записано все необходимое.

Неизвестно, сохранилась ли она, и если да, совсем не факт, что я сумею ее найти. Но я, по крайней мере, попытаюсь это сделать.

По пути я крал души людей – те, которыми мог завладеть быстро. Проститутки, нищие, стражники, торговцы… Детей я не трогал. Их души еще не успели омертветь, мышление и восприятие мира не механизированы. Пришлось приложить бы слишком много усилий, чтобы уловить их в Игре.

Одна из сложностей заключалась в том, что я не мог длительное время сохранять силу, выкачанную из чужих Шэ. Я мог поглощать, но не мог сохранить почти ничего из приобретенного. «Почти ничего» – потому что какие-то крупицы все-таки удавалось откладывать, переводя их в особые формы энергии, которыми оперирует Тэннак. К сожалению, очень мало. Большую часть похищенной силы я терял либо в процессе перевода, но если я оставлял ее у себя в изначальном состоянии, через короткое время чужая Шэ разлагалась и испарялась полностью, оставляя меня ни с чем.

Помимо колдовских проблем, приходилось решать и житейские. У меня не было ни денег, ни снаряжения. Приходилось заимствовать и то, и другое у тех, кому ни деньги, ни снаряжение теперь все равно уже не понадобятся. У оруженосца, соблазнившего супругу своего господина и удиравшего из Речного Королевство на юг, я забрал одежду и дорогие ножны для меча. У курьера с двумя сумками писем позаимствовал лошадь: ту, которую «приобрел» еще в Яртальском Княжестве, я к этому времени уже совсем загнал. Торговец снабдил меня деньгами, свою лепту внесла и уличная танцовщица, душу которой я похитил в Миррабате – первом из городов Речного Королевства, гостеприимно распахнувшим для меня городские ворота.