Князь Велизарий

ГЛАВА 1 Детство Велизария

Когда Велизарию было семь лет, его мать-вдова заявила, что пришло время ему покинуть отчий дом и отправиться в школу в Адрианополе, городе, расположенном в нескольких милях от их имения, где за ним будет присматривать ее брат Выдающийся Модест. Она заставила его поклясться на Евангелии, потому что мать Велизария была православной христианкой, что он не нарушит клятву, данную при крещении от его имени крестными, которые к тому времени уже умерли. Велизарий ей поклялся отречься от бренного мира, плоти и Дьявола.

Я, автор этой греческой книги, человек весьма незначительный, просто слуга в доме. Но я почти всю жизнь прислуживал Антонине, жене Велизария, и вы должны верить тому, что я написал. Позвольте мне упомянуть мнение моей госпожи Антонины по поводу клятвы, произнесенной в детстве Велизарием в Чермене. Она считает, что нельзя связывать малых детей духовными клятвами, подобными той, что дал Велизарий, в особенности, если они до этого еще не посещали школу и не имели никакого опыта общения с мужчинами, женщинами и священниками. Она сказала, что это противоречит законам Природы, и это равносильно тому, что ребенка подвергают телесным ограничениям. Ну например, заставляют мальчика постоянно таскать с собой деревянное полено, не позволяют ему поворачивать голову в стороны, а только двигать глазами или наклониться всем туловищем. Конечно, в таком положении очень неудобно двигаться, но это не идет в сравнение с торжественной клятвой — отречься от бренного мира, плоти и Дьявола, которую дает юноша благородного происхождения, готовясь к службе Его Священному Величеству Императору Восточных Римлян, правящему в Константинополе.[1] Потому что, когда мальчик вырастет, ему могут представиться соблазны и он нарушит клятву, а сердце его будет постоянно терзать угрызения совести, и тогда он потеряет уверенность в себе. А может случиться и так: клятва будет нарушена, но от этого он не станет страдать, потому что мир, плоть и Дьявол покажутся ему весьма соблазнительными, и поэтому ему будет легко нарушить любую клятву.

Но Велизарий был удивительным ребенком, он вырос и чудесным человеком, и у него не возникло в этом смысле никаких сложностей. Если бы ему пришлось, как предсказывала моя госпожа, к примеру, никогда не поворачивать голову, он держался бы так, что его осанка становилась бы все более благородной. А если бы ему пришлось постоянно таскать с собой бревно, то он доказал бы всем, что это самый обыкновенный и нужный для него предмет — оружие, или стул, или подушка, и подражая ему, молодые люди начали бы таскать с собой обрубки бревен, украшенные драгоценностями или резные. И можно сказать, что его пример не стал бы более глупым, чем обычаи и нравы молодых модников, соперничающих партий на ипподроме. И многие другие моды, которые возникали, а потом исчезли в том сложном и противоречивом веке, — мода на бороды, одежды, клятвы, игрушки, запахи, азартные игры, эротические пристрастия, правила любви телесной, религиозные споры, сладости, кинжалы и реликвии.

Велизарий так же невинно дал опасную клятву, как в свое время это сделал молодой Тезей из Афин, который поклялся перед матерью-вдовой отомстить за смерть отца ужасному Минотавру из Лабиринта, пожиравшему людей.[2]

Сохранил ли Велизарий верность клятве вы сможете судить сами, прочитав эту книгу. Но если читатель — христианин аскетического склада, то хочу заверить его, что Велизарий мыслил по-другому, его мало интересовали догмы. Став главой семейства, он запретил любые религиозные диспуты в доме, полагая, что они мало что дают для души и нарушают мир в семействе. Сначала к этому выводу пришла моя госпожа Антонина, а потом Велизарий разделил ее мнение. Он объяснял это даже епископам и аббатам, когда они появлялись у него дома.

Это была первая из трех присяг, которые принял Велизарий. Вторую он дал императору — прежнему императору Анастасию.[3] Велизарий родился в годы его правления; потом он также присягнул двум преемникам Анастасия. Третью присягу он дал моей госпоже Антонине, беря ее в жены.

Эти замечания послужат предисловием к нижеследующей работе. Я пишу воспоминания, будучи уже очень старым в Константинополе, в 571 году, после Рождества Христова, то есть в 1306 году с основания Рима.

Велизарий родился в 500 году, и его мать посчитала это плохой приметой. Она слыхала, что Дьявол будет править на земле тысячу лет, а после этого человечество наконец сможет освободиться от влияния его сил. Мать Велизария говорила, что год рождения ее единственного сына оказался в самом центре длинной черной ночи, разделяющей первый день славы от второго. Но я, Евгений-евнух, должен признаться, что считаю все это предрассудком, этому не должны верить умные люди, моя дорогая госпожа Антонина с домочадцами тоже так считает.

Юный Велизарий попрощался с матерью и слугами — их у них было двести человек рабов и свободных людей, детей и стариков. Он отправился верхом на чудесном белом пони в Адрианополь, его сопровождали Иоанн, сын управляющего, армянский мальчик — его ровесник, который был его помощником и лейтенантом небольшой армии Велизария, составленной из детей, живущих в поместье. С ними еще ехал Палеолог, учитель-грек, который научил мальчика писать, читать и считать, и два фракийских раба. Палеолог путешествовал без оружия, у рабов были мечи, а Велизарий и Иоанн были вооружены легкими луками и хорошими крепкими стрелами. Мальчики ловко управлялись с луками и умели одинаково хорошо стрелять, сидя на коне и пешими. Армяне — выносливый народ, а в Велизарии текла славянская кровь. Его имя Велизарий — означало Белый Царь. Славяне-язычники жили вдоль Дуная, они слыли хорошими лучниками и наездниками. Семейство его отца поселилось в Чермене сотню лет назад, полностью ассимилировалось и даже достигло второй ступени из трех рангов аристократии…

Они ехали по полям, а не по главной дороге из Константинополя в Адрианополь. Несколько раз Велизарий и Иоанн с позволения их наставника прерывали свой путь и охотились на дичь. Велизарию повезло, он подстрелил зайца. Они приготовили себе ужин в харчевне, где остановились на ночь. Это был небольшой заезжий двор, в нем мало кто останавливался, и старой хозяйке приходилось нелегко. Ее мужа недавно прибило огромной ветвью дерева и он умер. И их единственный раб украл лошадь и удрал. У хозяйки осталась девчонка-рабыня, которая плохо справлялась со скотом и виноградом, а сама хозяйка едва управлялась по дому. Путешественники поняли, что в харчевне их никто не накормит, даже зайца им придется готовить самим. Из двух рабов, что ехали с ними, — один сильный и храбрый человек, был носильщиком, но он мало что знал и соображал. Второй раб был совсем молодым, его звали Андреас, он выучился на банщика. Так что никто из них не умел даже разделать зайца. Палеолог послал носильщика за дровами и водой, а Андреасу приказал отчистить песком грязный засаленный стол. Наставник сам разделал и освежевал зайца, и вскоре тот тушился в горшке с лавровым листом, капустой и ячменем. Туда же Палеолог добавил немного соли. Иоанн стал помешивать похлебку ложкой из рога.

Велизарий сказал:

— У меня есть пакетик черного перца с Цейлона. Матушка послала его в подарок дяде Модесту. Мне нравится этот жгучий перец. От него горит во рту. Я перемелю несколько горошин в маленькой ручной мельнице, которая у меня с собой, и тогда мы сможем приправить нашу похлебку.

Мальчик открыл седельную сумку, достал перец и мельницу и начал измельчать горошки перца. Он был еще слишком молод и смолол сразу слишком много. Палеолог, наблюдавший за ним, воскликнул:

— Дитя мое, да никак ты для Циклопа перец готовишь.

Пока тушился заяц, Палеолог рассказал им историю с Циклопом. Это была легенда о Улиссе, попавшем в пещеру Циклопа, о том как он подпоил Циклопа, раскалил в огне огромный шест и проткнул его раскаленным концом единственный глаз Циклопа. Мальчики и рабы с интересом слушали и смеялись, потому что Палеолог, рассказывая им пьесу Еврипида, очень смешно изображал изумленного и взбешенного Циклопа.[4] Потом они накрыли стол на троих — рабы едят после хозяев — и распили вино из глиняного кувшина, который нашли в кладовой. Раб Андреас охотничьим ножом нарезал хлеба.

Наконец, еда была почти готова — зайцу осталось тушиться несколько минут. Палеолог добавил к похлебке несколько ложек вина, поперчил, опустил туда ветку розмарина и немного щавеля, который хозяйка принесла с огорода. Они постоянно пробовали похлебку. На стол поставили четыре сальные свечи, и Андреас должен был следить за тем, чтобы они не коптили. Но в этот счастливый момент у дверей раздался сильный шум, и в комнату ворвались шестеро вооруженных мужчин, азиатских греков, если судить по их разговору, и все пошло вверх дном.

Они притащили с собой прилично одетого молодого человека с приятными чертами лица, так связанного веревками, что он не мог сделать ни шага. По внешности он смахивал на ремесленника или торговца. Вожак банды, крепкий парень, тащил пленника на плече, как мешок зерна, и швырнул его в угол у огня, наверно, потому что это место было дальше всего от двери, и молодой человек не смог бы от них убежать. Он был в ужасе и приготовился к скорой смерти. Позже все узнали, что его имя Симеон, и он жил неподалеку. Симеон отправился по поручению горожан и других жителей к крупному землевладельцу по имени Иоанн из Каппадохии с тем, чтобы попытаться получить от него налог на землю или хотя бы часть долга. Этот богач уклонялся от уплаты налогов. Но их округ должен был ежегодно выплачивать много золота в императорскую сокровищницу, а хотя земли Иоанна Каппадохии были оценены гораздо ниже их настоящей стоимости, тем не менее налог на них составлял одну треть общего налога всего округа.

Жители этих мест бедствовали из-за плохих урожаев, они так и не смогли оправиться от грабительского нападения болгарских гуннов, к тому же им назначались непосильно высокие налоги на имущество и землю. Правительство передало им в собственность плохие и неплодородные земли, в основном, болота и камни, но оценило их, как прекрасную пахотную землю, так что все жители погрязли в долгах, и им грозило полное разорение, если Иоанн Каппадохия не выплатит свою долю. Но он заартачился, собрал вооруженных людей, в основном жителей собственного поместья, подобных этим шестерым, они оскорбляли и избивали кого не попадя, когда те приходили в замок за деньгами.

В моем рассказе будет встречаться множество Иоаннов, кроме Иоанна армянина и Иоанна из Каппадохии. Многие люди после крещения берут имя Иоанн, потому что оно напоминает имя Иоанна Крестителя, или Иоанна Евангелиста. Иногда это имя хозяева дают своим рабам. Оно также часто встречается среди иудеев. Кстати, пошло оно именно от иудеев. Так что нам придется различать этих Иоаннов или по стране, из которой они были родом, или по их прозвищам: Иоанн Ублюдок, Иоанн Эпикуреец и даже Кровавый Иоанн. Зато в моем рассказе фигурирует только один Велизарий, и он так же необычен, как и его имя.

Из того, что наболтали люди Иоанна Каппадохии, и из жалоб несчастного Симеона стало ясно, что он отправился с полицейскими в замок Иоанна Каппадохии, чтобы уговорить того выплатить долг или хотя бы часть. Но вооруженная дубинками и мечами охрана напала на него у ворот.

Полицейские сразу удрали, а стража забрала Симеона в плен. Потом появился сам Иоанн Каппадохия, проводивший осень в поместье, где он охотился. Он, пошатываясь, подошел к воротам и спросил сержанта охраны: «Кто этот парень?» Все отвесили Иоанну низкий поклон, — который он требовал, чтобы к нему относились с великим уважением. Сержант ему ответил:

— Какой-то странный сборщик налогов, с вашего позволения, ваша Милость.

Иоанн Каппадохия воскликнул:

— Задайте ему отменную трепку, чтобы ни один сборщик налогов больше не появлялся у меня в поместье, покажите ему, где раки зимуют!

Сержант и пять стражников связали Симеона, взвалили на коня и уехали, торопясь услужить хозяину замка.

В дороге принялись рассуждать, какую же смерть придумать для пленника. Сержант поинтересовался, что думают караульные. Один сказал:

— Давайте привяжем к нему камень и утопим в пруду!

Но Симеон начал протестовать.

— Если мой труп останется в пруду, вода будет отравлена, а это грех великий! В этой смерти нет ничего странного — так рабыни топят щенков. Придумайте что-нибудь другое!

Сержант согласился с Симоном, и они поехали дальше.

Потом кто-то предложил привязать его к дереву и пронзить стрелами. Симеон опять стал возражать:

— Как вы можете богохульствовать, предав простого сборщика налогов такой же смерти, как та, что постигла святого мученика Себастьяна Миланского?[5]

Его возражение было признано верным, и они поехали дальше. Третий солдат предложил посадить его на кол, четвертый — содрать живьем кожу, а пятому хотелось закопать Симеона живым в землю. Но каждый раз Симеон находил убедительные возражения и говорил, что их накажет хозяин, если они к нему вернуться и доложат, что смерть Симеона была самой обычной. Сержант долго думал и наконец сказал:

— Если ты нам подскажешь, какую смерть ты считаешь странной и необычной, то мы сразу выполним твое пожелание.

— Пусть ваш хозяин выплатит свой долг, и тогда я умру от удивления, это будет самая странная смерть!

Сержант за наглость дал Симеону по зубам, но никак не мог решить, как же его умертвить. Пошел дождь, и солдаты увидели, что на постоялом дворе мерцает огонек. Они оставили лошадей в конюшне и вошли внутрь, чтобы выпить вина и решить судьбу Симеона.

Палеолог услышал, как они упоминали имя своего хозяина, и вспомнил, что у него репутация сварливого и скандального человека, и он сразу решил сделать все, чтобы не разозлить его слуг, и предложил им выпить вина за его счет.

Невоспитанный сержант не удостоил его ответом, подошел к чудесно пахнувшему горшку с тушившимся зайцем, повернулся к солдатам и воскликнул:

— Парни, нам повезло! Этот старый бородач знал, что мы здесь появимся, и приготовил для нас зайца.

Палеолог попытался превратить все в шутку и обратился к сержанту:

— Почтеннейший из греков, этого горшка не хватит для десяти взрослых мужчин и двух мальчиков, один из которых благородного происхождения. Но если вы и еще кто-то один пожелаете к нам присоединиться…

Сержант быстро ему ответил:

— Наглый старик, тебе прекрасно известно, что это не твой заяц. Вы его украли у моего хозяина Иоанна. Более того, когда мы его съедим, тебе придется заплатить мне штраф за кражу зайца. Отдашь десять монет или все, что найдется у тебя в кошельке. Что касается твоего дворянчика, он нам станет прислуживать. Братцы, охраняйте дверь и разоружите этих рабов!

Палеолог понял, что лучше не сопротивляться, и приказал Андреасу и носильщику отдать оружие. Они повиновались. Армянин Иоанн и Велизарий, которому очень хотелось отведать зайчатинки, сильно разозлились, но смолчали. Велизарию вспомнилась легенда о Циклопе, и он решил напоить разбойников, чтобы когда начнется свара, у них было преимущество над солдатами.

Он начал вежливо им прислуживать, наливал чистое вино, не разбавляя его водой, и постоянно приговаривал:

— Пейте, господа. Это — хорошее вино, и вам не придется за него платить.

Суп был очень острым, люди Каппадахии выпили вина гораздо больше, чем следовало. Они пили тосты за Велизария, называя его Ганимедом и желали его поцеловать, но мальчику удавалось избежать их ласк.[6]

Потом один из солдат отправился на кухню, поймал там девушку-рабыню и начал срывать с нее платье, но она вырвалась и удрала из дома в сад, и спряталась там в кустах. Бандит вернулся на кухню.

Люди из Каппадохии начали, подвыпив, обсуждать религиозные доктрины — это была болезнь века. Думаете, что когда собираются фермеры, они обсуждают виды на урожай или своих домашних животных, а солдаты — сражения, проститутки наряды, различные мази и благовония и свои успехи у мужчин?.. Ничего подобного! Стоило собраться двум-трем человекам в таверне, казармах, борделе или где-либо еще, как они принимались обсуждать, делая вид, что во всем прекрасно разбираются, сложные аспекты христианской доктрины. На диспутах различных христианских церквей непременно рассматривали сущность Бога, самый спорный пункт богословских рассуждений. Вот и эти пьяницы начали богохульствовать, пытаясь прийти к важному выводу в отношении Святой Троицы. В особенности, в отношении Бога-Сына. Все солдаты Каппадохии были православными христианами и им очень хотелось, чтобы Палеолог принял участие в их споре. Он не стал этого делать, потому что на самом деле он поддерживал их сторону.

Но Симеон был монофизитом.[7] Монофизиты были сектой, обладавшей властью в Египте и Антиохии, и во время последних двух императоров принесшей много горя империи. Император в Константинополе должен был выбрать между Римским Папой, признанным преемником апостола Петра, и Египтом, от которого Константинополь зависел в поставках зерна — заклеймить еретическую секту или признать.

Некоторые императоры держались одного мнения, другие — иного. Кое-кто из них пытался прийти к компромиссу. Довольно часто происходили разрушительные стычки и войны, церковь раздирали скандалы по этому поводу. В то время, о котором я пишу, наметился раскол между Церковью Востока и Западной Церковью. Правящий император Анастасий склонялся в пользу монофизитов, и Симеон, чтобы позлить захвативших его слуг Иоанна Каппадохии, проявлял лояльность к императору и подчеркивал свою веру в монофизитизм.

Симеон мог переспорить любого из них, хотя они орали хором. И поэтому бандиты обратились к Палеологу, к ученому мужу, чтобы он от их имени поддержал ортодоксальную точку зрения. Он с удовольствием это сделал. Иоанн Армянин тем временем по просьбе Велизария постоянно подливал им вино, пока они внимательно прислушивались к спору.

Палеолог цитировал слова Папы Льва. Я, правда, позабыл точный смысл, но мне кажется, что он говорил, что сын не является лишь только Богом, как это утверждают ненормальные акваниты.[8] Он также не является всего лишь человеком, как считают безбожники-плотиниане.[9] Ему свойственны черты человека и Божества, если следовать тексту «Я и Мой Отец едины» и еще одной строке «Мой Отец более велик, чем я». Сын уступает отцу именно из-за человеческих черт, но в отношении Божественной Натуры Сын равен Отцу.

Люди из Каппадохии встретили одобрительными возгласами слова Палеолога. Они стучали чашами по столу, не замечая, что Велизарий под столом связывал их ноги крепкой веревкой.

Он все сделал очень хитро, связал их не слишком туго, так, чтобы они могли свободно двигать ногами, но если попытаются встать из-за стола, то все сразу попадают. Концы веревки Велизарий связал вместе.

Симеон начал смеяться над Палеологом и заявил, что отрицать разные фальшивые доктрины, это еще не значит доказать правильность защищаемой точки зрения, и что даже Папа Римский не обладает правом окончательно определять христианские законы. Он еще добавил, что Папа из политических соображений может делать и говорить опасные слова, способные навредить Богу и Императору. Симеон также сказал, что природа Сына не может разделяться на две части, как человек ударом топора разделяет полено на две половинки. Деяния и страдания Сына были смесью человеческих и Божественных черт, но, взятые вместе, принадлежали Богочеловеку. Сын шагал по водам Галилеи, это было деяние, осуществленное плотью, но преступающее законы плоти.

До сих пор мое повествование шло очень гладко, но далее начнутся противоречия. Сначала я расскажу все, что произошло потом и что я услышал от одного человека из Адрианополя спустя много лет после случившегося. Он сказал, что слышал эту историю от старшего сына Симеона.

Как рассказывал мне этот человек, Симеон закончил спор следующими словами: «Но Папа Лев заявил: „Ardescat in foco ferrum, sunt vincula wea solvenda, Mox etiam pugionibus et pipere pugnaudum est Tace!“»

— Люди Каппадохии, как вы можете так сильно грешить?

Сержант сделал вид, что понимает латынь и воскликнул:

— Благословенный Папа Лев сказал все правильно. Каждое его слово верно, и ты проспорил.

Они даже не догадывались, что Симеон попросил Велизария нагреть вертел на углях, перерезать веревки и быть готовым к битве с помощью кинжалов и перца.

Другую версию я слышал от Андреаса несколько лет назад, он сказал, что именно Велизарий произнес предложение на латыни, сделав вид, что он возражает Симеону: «Ardescitin foco berrum manibus fivis promnguum Vincula solwam. Max etaim pusiombus et pipere pugnabitur…» И как говорил Андреас, неграмотные бандиты стали восхвалять мальчика, крепкого защитника настоящей веры. Но слова Велизария были обращены к Симеону, он ему сказал, что вертел уже раскалился и что он порвет веревки, и начнется в ней драться с кинжалами и перцем.

Мне кажется, Андреас, как это обычно делают пожилые люди, преувеличил отвагу Велизария, который впоследствии прославился военными талантами. Так апостол Матфей узнал из старых рассказов, что младенец Иисус однажды оживил мертвого воробья.[10] Он записал этот рассказ и приводил еще примеры подобных преувеличений, когда будто бы младенец Иисус разговаривал, будучи в материнском чреве, даже отчитывал своего отчима Иосифа.[11] Но я знал Андреаса как верного человека и сам слушал его рассказ. Также нельзя утверждать, что мальчик не мог разговаривать на хорошей латыни — римской латыни, ибо это был родной язык его матери. Ее отец был римским сенатором, покинувшим Италию со всем семейством еще пятьдесят лет назад. Это случилось, когда король вандалов Гейзерих грабил храмы и дома богачей Рима.[12] И семейство деда Велизария отправилось спасаться от опасности в восточную часть Римской империи. Никто из членов семьи не забыл латыни. В семилетнем возрасте Велизарий мог говорить на трех языках: фракийском наречии, на латыни (на ней с ним объяснялись мать и капеллан) и на греческом, который был официальным языком в Восточной империи. Правда, он не очень свободно изъяснялся на греческом.

Не имеет значения, кто командовал во время драки, могу вам рассказать, как развертывались события. Прежде всего, Велизарий незаметно разрезал веревки, связывающие Симеона, своим кинжалом. Солдаты из Каппадохии ничего не заметили — они кончили есть, но продолжали пить, сидя за столом. Потом он знаком показал Иоанну Армянину, чтобы тот был наготове, а сам взял горсть молотого перца, подошел к столу и швырнул жгучий порошок солдатам в лицо, ослепив всех шестерых.

Симеон вскочил и с ревом начал размахивать раскаленным докрасна вертелом, а Андреас и носильщик быстро схватили отобранное у них оружие, стоявшее мирно в углу.

Бандиты из Каппадохии ревели, как разъяренные быки, от боли и бессильной злобы. Им было плохо от выпитого вина. Они были связаны веревкой и ослепли от жгучего перца, кроме того, не переставая чихали. Симеон сильно ударил двоих бандитов по головам раскаленным вертелом. Палеолог не принимал, видимо, участия в потасовке, но четверо бандитов не могли противостоять пятерым нападавшим. Из-под них вытянули табуреты, и они начали барахтаться на полу, а мальчики и рабы стояли над их головами, обнажив мечи и нацелив на них кинжалы.

Симеон принес из конюшни кожаные ремни упряжи и связал бандитов. Он изготавливал седла на продажу и умел вязать всякие сложные узлы. Связывая их, он приговаривал как бы от лица монофизитов:

— Сэр, попытайтесь освободиться от этого логического положения.

Или добавлял:

— Этот текст крепко связывает вашу совесть, не так ли?

Бандиты начали жаловаться.

— Ради Христа, добрые люди, дайте нам тряпицу и воды, иначе мы ослепнем от огненного порошка.

Но Симеон громким голосом начал петь гимн Серафимов. Он исполнял его в монофизитском стиле (нередко из-за этого происходили скандалы, драки и кровопролитие во многих христианских церквах). Когда все бандиты были крепко связаны, Симеон заявил, что Христос приказал ему простить врагов, и начал осторожно промывать им воспаленные глаза, приговаривая:

— Во имя единосущного Христа!

Бандиты его благодарили.

Узнав у Велизария, что тот заранее спланировал нападение, Симеон повернулся к Палеологу и сказал:

— Мне казалось, что произошло чудо, и меня почему-то это не очень сильно изумило. Мне кажется, я был похож на пророка Валаама, когда тот вдруг услышал, как его осел поминает Господа.[13] Потому что такие вещи иногда происходят во имя Господа нашего, и человек не должен удивляться чуду — что осел начинает разговаривать или что хлебами, которыми можно накормить лишь двенадцать человек, оказывается возможным накормить пять тысяч человек, и после остается еще много.[14] Хотя обычно ослы только орут, и люди умирают от голода, когда у них кончается хлеб.

— В одном случае Бог являет нам необычные чудеса, а в другом — природа подчиняется выбранному Богом пути и поведению для людей и животных. Но меня все равно поражают подобные чудеса, какие свершились сегодня, ведь природа действует без всякой помощи или подсказки. Если этот мальчик доживет до зрелых лет, он станет первоклассным полководцем, потому что у него есть шесть необходимых качеств военачальника: терпение, мужество, изобретательность, он умеет контролировать силы, сочетает разное оружие во время атаки и хорошо рассчитывает время решающего удара. Уж я-то в этом разбираюсь, потому что участвовал в персидских войнах и видел хороших и плохих военачальников.

Палеолог ответил ему:

— Но если к вышеперечисленным качествам не прибавится скромность, то он не станет никем.

Это было мудрое замечание относительно седьмого качества хорошего полководца.

Бандиты слопали зайца и большую часть хлеба. Но в седельных сумах оставались сухари и немного колбасы, поэтому Велизарий и его друзья утолили голод. Они решили, что оставаться на постоялом дворе опасно, потому что могут послать за помощью к Иоанну. Они привязали бандитов к лошадям, связали лошадей по две, их повели Симеон и рабы Велизария. Когда началась драка, старуха убежала из дома, а вернувшись увидела, что строптивых бандитов укротили, чему она очень обрадовалась. Она, видно, решила, что это все было сделано ради нее. Палеолог щедро заплатил ей за вино.

Велизарий ехал впереди вместе с Палеологом, а Иоанн Армянин замыкал процессию. На рассвете они отдохнули в лесу, где один из бандитов умер от раны в голове. Другие бандиты, не переставая, ругались и проклинали всех и вся, но освободиться и не пытались. Днем они доехали до Адрианополя без всяких приключений, и так Симеон передал пленных судье. Жители города были поражены, увидев живого Симеона — полицейские сообщили, что его взяли в плен.

Бандитов поместили в тюрьму и держали там до тех пор, пока Иоанн Каппадохия не выкупил их. Их нельзя было обвинить в убийстве, а только в том, что они украли тушеного зайца. Было неясно, намеревались ли они выполнить приказ Иоанна и убить Симеона. Иоанн прислал гонца с вестью, что он вполне удовлетворен тем, что Симеона, который нарушил границы частной территории, схватили и связали, ничего другого он и не собирался с ним делать.

Судья не стал ни в чем обвинять Иоанна, потому что боялся разозлить крупных землевладельцев. Он прекрасно понимал, что Иоанн никогда не позволит наказать его слуг. Но обвинение было не совсем простым, и тогда порешили слуг Иоанна освободить, а Иоанн потихоньку заплатил половину долга, в двести фунтов золота, что составляло более четырнадцати тысяч золотых монет. Таким образом, честь Иоанна была сохранена, а жители города спаслись от разорения. Иоанн Каппадохиец отличался злобным, агрессивным нравом еще в юные годы, а позже стал командиром императорской гвардии и генералом, и причинил Велизарию множество бед.

Велизарий, Иоанн Армянин, Палеолог и их рабы отправились к дому дядюшки Велизария Модеста. Дорогу указал им Симеон, знавший достопочтенного Модеста. Дом располагался за городом, возле ручья, в котором водилась форель, и вокруг росло множество деревьев. Велизарий, наконец, предстал перед дядюшкой. Он был высоким, худым и мирным человеком, любившим литературу. Мальчик отдал ему остатки перца. Модест приветствовал Велизария, Иоанна Армянина и Палеолога. Они стали разговаривать на латыни, и Модест, услышав историю сражения, заметил:

— Хорошо, племянник, молодец! Ты все обдумал заранее, как это сделал бы настоящий римлянин! Например, Марий, Метеллус и Муммиус. Но в твоей латыни проскальзывает множество варварских словечек и выражений, и ты их произносишь хрипя, как будто африканский носорог хрюкает. Эти звуки раздражают мои уши. Следует от них избавиться, научиться элегантному языку Цицерона и Цезаря. Мой друг Мальтус, в чью школу ты отправишься, к счастью, ученый муж, обладающий хорошим вкусом. Он тебе объяснит разницу между хорошей латынью благородных язычников и грубой латынью неграмотных монахов.

Если пышную речь Модеста перевести на обычный и всем понятный язык, именно так все звучало. Но Модест никогда не изъяснялся просто. Он всегда старался употреблять литературные аллюзии, парадоксы, метафоры или все это вместе. Поэтому Велизарий его с трудом понимал. Я не стану повторять литературные изыски, срывавшиеся с его губ, потому что смысл его слов от этого не менялся. Дело в том, что греческий язык очень гибок, и на нем легко употреблять метафоры, и он хорошо передает юмор, но что касается латыни, то здесь следует быть более осторожным. Как говорится в одной пословице: «Звучит фальцет мужчины, подражающего женщинам».

Школа Мальтуса располагалась в центре Адрианополя. Она не напоминала монашескую школу, где давалось ограниченное образование и учеников держали на хлебе и воде Святого Писания. Хлеб очень хорош, тоже самое можно сказать о воде. Но недостаток питания, к которому привычен заключенный или бедный крестьянин, может породить духовный голод учеников. Они легко прослеживают генеалогическое древо еврейского царя Давида до Потопа, а потом и дальше до самого Адама, не сделав ни одной ошибки, и могут повторить целые главы Апостольских Посланий святого Павла и воспроизводить их свободно, будто это поэмы. Но в некоторых аспектах они совершенно необразованны.

Когда я был со своей госпожой Антониной в Равенне в Италии, я встретил епископа, который хлопал ушами при упоминании Энея, героя Трои, и того, как он предал королеву Дидону из Карфагена.[15] Бог меня простит, потому что я не считаю себя ученым человеком. Я — просто слуга, и мое образование состояло в том, что я прислушивался к разговорам ученых людей. Но мне стало неудобно, когда невежество епископа было обнаружено явно. Он вообще не понял, о чем говорила моя госпожа.

— Эней? — повторил он. — Эней? Я очень хорошо знаю все тексты Апостолов, но могу вас уверить, сестра во Христе, что там вы не найдете об этом упоминания и даже в подробных комментариях не говорится о том, что благочестивый Эней из Лидды, кого апостол Петр излечил от паралича, хотя он пролежал в постели восемь лет, потом посещал королеву Дидону в Карфагене и к тому же еще и предал ее.[16]

Школа Мальтуса находилась под императорским надзором и там, конечно, изучали Святое Писание. Но это делалось в рамках обычной программы — ведь хлеб и воду дают даже на изысканных пирах. Но главным образом там обращали внимание на латинскую и греческую литературу и выбирали для изучения хороших авторов. Их тексты учили точно и красиво выражать свои мысли. Кроме того, они давали обширные знания истории, географии и иностранных обычаев. Я слышал мнение, что солдатам образование ни к чему. Так считали потому, что самые энергичные варварские народы — франки, где почти все мужчины воины вообще презирают учение. Но поговорка «Учение портит солдат», по моему мнению, относится к простым солдатам, а не к офицерам. Насколько мне известно, ни у одного народа нет способного и умелого, но неграмотного полководца. Когда командующему не хватает знаний, он об этом сильно сожалеет.

Велизарий позже рассказывал своим друзьям, что книга, где содержались сведения о долгой войне между Афинами и Спартой, и описание сражений в Персии, сделанное Ксенофонтом (эти обе книги изучались в школе Мальтуса), научило его принципам войны, дали ему больше, чем то, что он получил в военной академии в Константинополе.[17] В военной академии его обучали тактике и строю, использованию осадных машин, военной точности и пунктуальности, и обязанностям командиров. Но там обращали мало внимания на ведение войны как на искусство. Юноши изучали там стратегию и использование политики для достижения военных целей. Велизарий весьма отличался умением вызывать к себе уважение, любовь и беспрекословное подчинение солдат, и умением делать хороших воинов из самых обычных и даже неподходящих для воинской службы людей. Велизарий с уважением относился к стратегии, а потому и к географии, в зрелости тратил огромные деньги на покупку точных карт. У него в армии был профессиональный картограф, египтянин, с которым он не расставался.

Велизарий нередко говорил, что обучение в школе Мальтуса риторике и математике и также гражданским законам ему в жизни очень пригодилось. Правительственные чиновники, которые разбираются в данных предметах, охотно смеются над малограмотными командирами, чьими единственными достоинствами являются храбрость, умение сидеть в седле и искусство владеть мечом, луком или копьем. Велизарий доказал, что не является варваром, невзирая на его подвиги в сражениях. Иногда ему самому приходилось сражаться с оружием в руках, потому что, бывало, солдаты проявляли малодушие, или у него оказывалось слишком мало бойцов. Он часто сам проверял ведение бухгалтерии, и если в записях встречались неточности и разночтения, Велизарий сурово взыскивал за них. Что касается знания законов и судебных процедур, а также прав различных классов граждан, его было нелегко провести и профессиональным юристам. Он также владел риторикой, мог понятно объяснить суть дела, и его было нелегко сбить встречными вопросами и возражениями. За это он был благодарен Мальтусу, который обращал мало внимания на цветистость сравнений и метафор в речи. Он говорил, что несколько хорошо вооруженных слов, построенных в определенном порядке, всегда одержат победу над словами, стоящими в неорганизованной кучке, если даже они очень эмоциональны и полны энтузиазма.

В первый день в школе Велизарий не пришел в семь часов утра, как было положено, а явился днем во время перемены, когда мальчики завтракали в школьном дворе. Это были ученики, жившие далеко от школы, и они не могли во время перерыва сбегать поесть домой. В Адрианополе в отличие от Константинополя, Рима, Афин и крупных городов Малой Азии, мальчики не приходили в школу в сопровождении наставника и раба, несшего его книги. И поэтому остальные мальчики решили, что Велизарий избалованный сынок богатых родителей — ведь он пришел вместе с Палеологом, несколько позади шел Иоанн Армянин, а далее следовал Андреас с книгами.

Один рослый ученик, по имени Улиарис указал на Палеолога и воскликнул:

— Скажите мне, парни, это дед привел в школу внуков, чтобы они учили здесь «а», «бе», «ве» или все наоборот?

Ребята окружили Велизария, не переставая жевать хлеб, фрукты и яйца, сваренные вкрутую, и один из стоявших позади бросил в Улиариса фигу, чтобы подразнить его. От жары фига размокла и скисла, и ее, конечно, грешно было не швырнуть в кого-либо. Но мальчик промахнулся, и плод растекся по плечу Палеолога, на котором была чистая одежда из прекрасной шерстяной ткани. Все начали громко хохотать. Велизарий прорвался сквозь плотную толпу ребят и подхватил большой округлый камень, который ребята гоняли по двору. Прежде чем мальчик, швырнувший фигу, понял в чем дело, Велизарий крепко стукнул его по голове камнем, тот упал без памяти. Велизарий, молча и не выпуская из рук камня, вернулся к наставнику.

Палеолог задрожал от испуга, что остальные мальчики решат отомстить за товарища. И действительно, ребята начали наступать, что-то выкрикивая и размахивая руками.

Велизарий не стал извиняться, а ограничился словами:

— Если кто-то из вас посмеет оскорбить этого старика, моего наставника, я изобью его.

Он проявил смелость, и мальчикам вместе с Улиарисом это понравилось. Улиарис спросил его:

— Парень, ты какого цвета фракцию поддерживаешь? Мы все — Синие. Ты ударил мальчишку Руфинуса. Он — лидер Зеленых.

Ребята ожидали, что Велизарий скажет, что он за Синих. Этого требовало чувство самосохранения и кроме того, он подходил для их партии.

Велизарий рос вдали от крупных городов, он никогда не слышал о соперничестве Синих и Зеленых в гонках колесниц.[18] Это было так же странно, как если бы он не слышал об апостолах Петре и Павле. Во всех частях Римской империи люди постоянно обсуждали обе фракции, и они существовали уже давно. О них знали со времен правления императора Тиберия, современника Иисуса Христа.[19]

Велизарий сказал Улиарису:

— Я принадлежу к Белым, а это мой лейтенант, — и он показал на Иоанна Армянина.

Велизарий дома использовал вымпел белого цвета для своего войска. Он это делал, чтобы цвет штандарта соответствовал его имени, и его войско называлось «Белая Гвардия».

Мальчики удивились и попробовали ему объяснить, что надо принадлежать либо к Синим, либо в Зеленым, иначе его будут считать перебежчиком. Правда, на ипподроме существовали сначала Красная и Белая фракции. Они представляли цвета лета и зимы, зеленый цвет означал весну, а синий — осень. Но сейчас в соревнованиях колесниц участвовали по две колесницы против двух, а не четыре против всех остальных, поэтому Красные и Белые прекратили существование как независимые фракции и присоединились к Зеленым и Синим.

Велизарий понял, что сказал глупость, но решил не отступать.

— Если в этой школе еще нет фракции Белых, то я и Иоанн Армянин положим ей начало, — продолжил Велизарий.

Синие и Зеленые, разозлившись, стали объяснять Велизарию, что по общепринятым правилам нельзя использовать для драки на школьном дворе камни, ножи или другое опасное оружие, а драться следует только руками и ногами, еще, правда, можно швырять в противника снег или грязь.

Велизарий начал над ними смеяться и заявил:

— И вы еще посмели называть меня неженкой?

Все с громкими криками стали приближаться к Велизарию и Иоанну Армянину. Но в этом момент Андреас бросил сумку с книгами и поспешил им на помощь. А Палеолог тоже отправился за помощью. Вскоре появился помощник директора и прекратил свару, заставив Руфинуса помириться с Велизарием.

Руфинус к тому времени уже очнулся и заявил, что уважает Велизария за то, что тот не позволяет обижать своего наставника. Он сказал Велизарию:

— Если ты и твой друг захотите вступить в фракцию Зеленых, мы будем вам рады.

Улиарис завопил:

— Нет, пусть они присоединяться к нам. Мы первые им предложили…

Это ни на что не было похоже: лидеры разных партий пытались привлечь на свою сторону новичка! Вступить в их партию можно было после долгих мольб и даже подкупа, новичку приходилось долго ждать, пока его соглашались принять.

Велизарий поблагодарил Руфинуса, но повторил, что он принадлежит Белым и тоже самое относится к Иоанну Армянину. Руфинус рассмеялся. Он не обиделся и сказал Велизарию:

— Если твоей огромной Белой армии понадобится помощь в борьбе с Синими, ты знаешь к кому обратиться за помощью.

Все понемногу успокоились, а когда мальчики узнали, что Велизарию и Иоанну Армянину довелось вести «перечную» борьбу против бандитов из Каппадохии, и среди тех были взрослые мужчины, они зауважали новичков. Улиарис и Руфинус стали друзьями Велизария, и иногда вместе участвовали в какой-нибудь игре, например в «снежном сражении» под командованием Велизария, когда все сражались против учеников монастырской школы, расположенной неподалеку.

Родители учеников монастырской школы предназначали своих чад к жизни в монастыре. В монастырской стене был пролом и через него тайком выходили мальчишки с дубинками в руках, как это делали египетские монахи в Синайской пустыне. Они подстерегали учеников школы Мальтуса, когда те возвращались на занятия после перерыва на завтрак. Ребята из монастырской школы жестоко избивали чужаков. Как-то в снежный день Велизарий вместе с Иоанном Армянином и Улиарисом сыграли роль приманки, заманив множество монастырских в засаду — в лесной двор, принадлежавший отцу Руфинуса. Синие и Зеленые на этот случай заключили перемирие и почти погребли монастырских парней в снегу, а потом взяли в плен двадцать учеников в заперли их в помещении для борьбы в школьном дворе. К сожалению, Улиариса взяли в плен рядом с проломом в стене.

Среди тех, кто в тот день сражался вместе с Велизарием, был небольшой отряд «союзников», состоящий из пяти слуг, которые носили книги для своих господ. Среди них были Андреас, а еще так называемые «сервиторы». Они не были школьниками, им разрешалось сидеть на задних скамейках и получать бесплатное образование. За это они должны были выполнять кое-какие дела — чистить школьные туалеты, подметать классы после занятий и разносить по классам чернила, соскребать воск с использованных дощечек для письма, а зимой разжигать печи, от которых под полом проходили трубы для отопления классных комнат. Обычные школьники посматривали на «сервиторов» сверху вниз, но Велизарий им обещал, что если они станут хорошо сражаться, то он постарается изменить их положение к лучшему.

Велизарий стал командовать «союзниками», и они бегом отправились к монастырю, к задней калитке за кухней. Именно здесь в это время собирались бедные люди всех возрастов, чтобы получить миску бесплатного супа с черствым хлебом.

Велизарий с остальными ребятами тоже последовали туда, сделав вид, что они нищие. Потом обошли кухню и прошли через монашеский огород. Никого не встретив, они дошли до школы. Там они увидели связанного по рукам и ногам Улиариса. Он сидел в сарае, и голова его была окровавлена. Мальчика никто не охранял, потому что враги собрались у пролома в стене и думали о том, как им освободить своих друзей. Улиарис предложил атаковать их с тыла, но Велизарий посчитал это предложение неразумным, потому что удирать отсюда трудно. И кроме того, мальчики могли позвать на помощь монахов и мирских братьев. Велизарий считал, что им лучше побыстрее убраться той же дорогой, какой они сюда пришли.

Они так и сделали, захватив с собой в качестве добычи яблоки, орехи, медовые булочки и кексы со специями, забрав все это из мешков, висевших в сарае. Шла масленая неделя, и мальчикам в монастырской школе разрешалось полакомиться перед Великим Постом. Ребята из отряда Велизария с победной песней вернулись к себе в школу и честно поделили добычу между всеми учениками. А мальчикам, не пожелавшим принимать участие в их экспедиции, Велизарий не позволил ничего давать. Среди этих ребят был некий Апион, самый усердный ученик в школе, он затаил обиду. Что касается двадцати пленников, то по приказу Мальтуса их отпустили, но аббат наложил на них наказание.

Когда Велизарий возмужал, у него умерла мать. К тому времени он стал сильным широкоплечим парнем. У него были благородные черты лица, черные вьющиеся и густые волосы, приятная улыбка и заразительный смех. По высоким скулам можно было понять, что в нем течет славянская кровь. Учителя им гордились, потому что он занимался с удовольствием, а соученики уважали за успехи и храбрость в борьбе и игре в мяч. Велизарий был хорошим пловцом. Кроме того, он собрал небольшой отряд из старших ребят и подарил им невысоких коренастых лошадей из собственного поместья — у них не было денег, чтобы купить себе этих выносливых лошадей. Они часто тренировались в парке его дядюшки, занимались стрельбой из лука и метанием копья, мишенью служили мешки соломы, свисавшие с ветвей дуба. Они участвовали в турнирах, используя оружие с тупым острием, и даже устраивали потешные морские бои на лодках на реке Хебрус, которая текла позади Адрианополя. Таким образом, они приобрели воинский опыт еще до того, как отправились в военную школу в Константинополе. Никто из них не хотел поступать на гражданскую службу. Некоторые из юношей, купеческие сыновья и те, кто должен был согласно существующему закону заняться ремеслом отцов, вынуждены были выкупить позволение на то, чтобы стать воинами.

ГЛАВА 2 Пир Модеста

Я уже писал кое-что о дядюшке Велизария — Модесте. Он изображал из себя истого римлянина и постоянно употреблял в разговоре разные остроты. Я видел его только раз, это было шестьдесят лет назад. Но мне кое-что рассказывал о нем Велизарий. Он обожал передразнивать дядюшку, моя госпожа Антонина хохотала над его шутками. Мне также достались поэмы Модеста и несколько писем, составленных в подражание Плинию.[20] Все это он посвящал Велизарию. Когда я был в Риме во время осады, то там видел много благородных римлян, которые говорили и вели себя так же, как он. Поэтому мне хорошо знаком подобный тип людей.

Хочу описать сцену в столовой на вилле Модеста, в которой участвовали сам Модест, Симеон-горожанин, Мальтус, директор школы, и еще трое известных местных людей. Еще были приглашены Гот Бессас — рослый и сильный офицер кавалерии, расквартированной в городе. Симмакус — профессор философии из Афин. Там были четырнадцатилетний Велизарий с Руфинусом, Иоанном Армянином, Улиарисом и наставником Палеологом. Их беседа велась в зале, выдержанном в старом римском стиле. Модест знал толк в этом. На каждый случай у него цитата из латинского автора. Гостям пришлось нелегко. Особенно Симеону. Он — верный христианин, и ему неудобно смотреть на легкомысленный фриз, расписанный по потолку. Главный герой картины Бахус, Бог вина, возвращается пьяный из Индии. В своих приглашениях Модест просил гостей, чтобы они оделись в римском стиле в длинные белые с короткими рукавами шерстяные туники. Симеон пришел в шерстяной блузе и свободных панталонах, как обычно одеваются миряне Фракии. Бессас был в льняной тунике с широкими вертикальными полосами желтого, зеленого и красного цвета. Его штаны в обтяжку были сшиты из шкур. Он был одет, как одеваются готы. На нем был коричневато-желтый военный плащ, застегнутый большой аметистовой брошью, красиво переливавшейся при свете свечей.

Они раскинулись на диванах вокруг круглого стола, изготовленного из дерева сумаха. Бессасу было неудобно полулежать, потому что он привык сидеть прямо на жестких скамьях, и он завидовал мальчикам, которым подали стулья, и они сидят рядом с огромным столом. На водяных часах Модеста четыре часа. Он ими очень гордится, хотя они не показывают точное время. Греческие слуги принесли закуски — блюда с оливками, порезанный зеленый лук и отдельно молодые луковки, тунца, креветки, порезанные колбаски, салат и разные дары моря. Мальтуса попросили заняться вином. Высокий военный ранг Бессаса определил его место во главе стола. Философ Симмакус был недоволен тем, что Бессас занимал главенствующее место, потому что тот был варваром, а Симмакусу хотелось, чтобы подобная честь была оказана ему. Но он побоялся демонстрировать свои чувства.

Мальтус должен был следить за тем, чтобы чаши у всех присутствующих оставались полными, и кроме этого, он наблюдал за количеством воды, добавляемой в вино. Мальтус часто занимался этим во время пиров у Модеста. Он обычно шептал виночерпию, чтобы тот добавил воды в вино или наоборот, чтобы в чаше было больше неразбавленного вина. Если разговор был сдержанным, то естественно, в чаши наливали почти чистое вино, но если споры разгорались и следовало немного утихомирить страсти, в чаши добавляли больше воды. Чаши разносила нанятая танцовщица из театра в Константинополе. На голове у нее красовался венок из роз, а очень короткая туника обнажала ноги. Девушка мило шутила, передавая чаши с вином.

Симеон что-то тихо сказал Палеологу, который возлежал слева от него. Он недовольно показал на фриз. Палеолог предупреждающе нахмурился, а Модест воскликнул:

— Эй, господа, разве так себя ведут на пирах? Сотни лет назад Петроний в знаменитой сатирической новелле заявил, что за праздничным столом все критические замечания должны произноситься вслух.[21] Не стесняйтесь, говорите! Что вам не нравится в моем фризе? Это — талантливая копия Горгазуса, чудесно писавшего фрески. Оригинал находился на Коринфе, но он не сохранился, и поэтому этот фриз вдвойне ценен для меня и многих поклонников искусства.

И он с гордостью продолжил:

— Взгляните на Бахуса после разгрома Индии, где факиры носят лишь набедренные повязки и могут спать, находясь в подвешенном состоянии над иссохшей и кишащей змеями землей. Посмотрите, каким мощным Бахус был даже в юности. Он мог запрягать тигров в свою колесницу, обвитую виноградом, и использовать виноградные лозы вместо упряжи! На его кудрявой голове можно различить золотые рожки, символы храбрости. Из рожек тянутся молнии. Голова Бахуса украшена также маками…

— Простите, если я перебью вашу прекрасную и подробную речь, — вмешался Мальтус. Он видел, что гости еще мало выпили, и им стало скучно во время эмоциональной, но долгой лекции. Мальтусу известен только один способ заставить Модеста помолчать. — Но эти цветы не маки, — это златоцветники. Маками украшен Морфей и Персефона, а златоцветник предназначается Бахусу.[22] Горгазус был знающим художником и не ошибался в применении цветов, — затем Мальтус быстро обратился к виночерпию: — Сейчас нальешь в чаши чистое вино!

Модесту пришлось извиниться:

— Конечно, я имел в виду златоцветник. Не знаю, почему я назвал цветок маком! Ха-ха-ха!

Но он смутился и не стал продолжать лекцию.

Симеон сказал, что полуобнаженные женщины, изображенные на фризе и прислуживающие Бахусу, не являются приличным оформлением столовой в доме христианина. Если на них смотреть, можно себе представить, что ты находишься в борделе в Тире или Сидоне или в каком-то ином месте для безбожников, продолжал он возмущаться.

— Я никогда не бывал в этих местах, — резко возразил ему Модест, — но вам, наверно, лучше знать. Позвольте мне заметить, что я считаю отношение к обнаженному телу признаком цивилизованности. Варвары ненавидят обнаженное тело. То же самое можно сказать о неграмотных и диких братствах некоторых монахов.

Никто не собирался заступаться за монахов, даже Симеон, но Бессас холодно заметил:

— Мы, готы, считаем неприличным вид голого тела, так же как вы, Модест, смеетесь над теми, кто не может написать собственное имя. Кстати, многие благородные готы не умеют это делать, а я один из них.

Модест, несмотря на свои литературные изыски, был добрым и приличным человеком и не собирался ссориться с гостями. Он начал уверять Бессаса, что крайне удивлен, что человек с таким благородным именем не может написать его на пергаменте или на бумаге.

— Для чего тогда существуют греки-секретари?! — рассмеялся Бессас, который тоже не хотел ссориться.

Потом Модест стал объяснять гостям, как он рад, что живет здесь, где когда-то жил великий музыкант Орфей, и где находится колыбель благородного культа Бахуса.

— Симеон, эти обнаженные женщины являются вашими предками. Они в свое время разорвали короля Пентея на куски, потому что он отвергал божественный дар вина.[23]

— Мои предки ходили в длинных, плотных одеждах! — возмутился Симеон, и все засмеялись.

Когда убрали со стола закуски, танцовщица красиво исполнила акробатический танец. Она прыгала, скакала, ходила на руках, а потом связала тело узлом, подняв ноги над головой и подняла яблоко с пола зубами. Она шагала на руках и успевала ими похлопывать по полу в такт песне о яблоке, которую она исполняла, и пыталась решить, кому же отдать яблоко. Но на самом деле, она давно уже решила отдать плод юному Велизарию. Он покраснел и спрятал яблоко в складках туники.

Симеон процитировал текст из Книги Бытия. Это были слова Адама:

— Женщина, которую ты мне дал, она и я ели от дерева. [24]

Модест процитировал Горация:[25]

— Галатея, шалунья, целься в меня яблоком!

Все присутствующие были поражены, как похожи тексты священной и светской литературы. Танцовщицу (а это была моя госпожа Антонина) поразил высокий красивый юноша. Он смотрел на нее с восхищением, как в свое время Адам — на Еву.

Мне кажется, что именно тогда эта приязнь начала превращаться в любовь. Мать госпожи Антонины всегда предупреждала ее опасаться подобного чувства. Танцовщица должна остерегаться увлечений, это может помешать ей в ее ремесле. Антонине в то время было почти пятнадцать лет, она была на год старше Велизария. Уже три года она вела беспорядочную жизнь — те, кто развлекает публику, не в состоянии этого избегнуть. Антонина была здоровой и живой девушкой, и ей все это нравилось. Но одно дело проводить время с мужчинами, а другое дело — любовь, она так сильно отличается от обычных развлечений! Взгляд Велизария не заставил ее раскаяться в том, какую жизнь она вела до их встречи. Нет, раскаяние — это признание прошлых ошибок, а Антонина не позволяла себе об этом думать. Она вдруг почувствовала себя скромницей, такой же как Велизарий, и почему-то стала собой гордиться.

Все это время я присутствовал в этом зале, но, конечно, держался в тени. Я должен был помогать своей хозяйке — когда она хлопала в ладоши, мне следовало ей подавать разные нужные ей предметы.

Модест не удержался и опять начал хвалить свой фриз:

— Взгляните, здесь изображен пленник веселого Бога вина — Ганг. Лицо у него зеленоватого размытого цвета, по щекам текут слезы, которые могут сильно поднять уровень воды. За ним следуют пленники с подносами, полными сокровищ, — слоновой кости, черного дерева, золота и сверкающих камней — сапфиров, бериллов, сардоникса. Эти драгоценности были сорваны с чернокожих…

Все присутствующие были благодарны Антонине, когда она начала играть на лютне.

Она пела любовную песню, сочинение сирийского поэта Мелеагра, под медленный и торжественный аккомпанемент.[26] Пока она пела, девушка не смотрела на Велизария, но пред окончанием песни, она повернулась и быстро взглянула на него, а потом так же быстро отвела взгляд. Велизарий сильно покраснел, а потом побледнел. Мне кажется, что никогда в жизни Антонина лучше не пела. Все начали стучать чашами по столу, чтобы выразить свое одобрение. Даже Симеон крикнул «Браво!», хотя ему не очень нравилась музыка безбожников. Он пытался делать вид, что его не смущают танцы девушки. Философ Симмакус поздравил Модеста и сказал:

— Вы нам доставили редкое удовольствие. Эта девушка без фальши играет и поет. Она предпочитает стихи о Мелеагре обычным уличным легкомысленным балладам и правильно произносит слова. Это так прекрасно! Даже в Афинах мне не приходилось видеть или слышать лучшего. Девушка, старый благодарный философ желает тебя обнять!

Если бы приглашение исходило от Велизария, моя госпожа одним прыжком оказалась бы у него на коленях и крепко обняла бы его за шею. Но она не желала дарить ласки тощему педанту, поэтому скромно опустила глаза долу. Пока пир продолжался, Антонина пела, танцевала и шутила, как ей и было положено. Но она не позволила фамильярничать с нею никому, даже Бессасу, хотя он был видным и сильным мужчиной, и раньше она обязательно выбрала бы его, чтобы провести с ним ночь.

Антонина старалась вести себя очень скромно, она не притворялась, потому что ею овладело необычное чувство.

На старинных серебряных блюдах принесли запеченного ягненка, жареных гусей, ветчину и пирожки с рыбой. Модест, с гордостью посматривая на гостей, начал длинную речь, в которой рекомендовал племянника Велизария Бессасу. Он говорил, что молодой человек собирается стать военным, и, как он надеется, сможет вернуть блеск римскому оружию.

— Прошло так много лет с тех пор, как настоящий римлянин вел в поход армии императора! Теперь высшие военные посты в руках наемных варваров — готов, вандалов, гепидов, арабов и гуннов. В результате старая римская военная система, которая смогла построить великую Римскую империю, в последнее время оказалась почти полностью разрушенной.

Палеолог, лежавший рядом с Бессасом, был вынужден потянуть его за полосатую тунику и шепнуть:

— Благородный человек, молю вас не обращать внимания на слова нашего хозяина. Он пьян, у него все смешалось в голове. Он мыслит по-старому, но, безусловно, он не собирался вас обижать!

Бессас засмеялся:

— Не бойся, борода. Он — мой хозяин. Вино у него хорошее, и перед нами лежит чудесный ягненок. Мы, варвары, можем позволить римлянам немного пожаловаться на наши успехи, к тому же, я плохо понимаю его жаргон. Понимаю только, что он на что-то жалуется.

Модест сразу поменял тему разговора и спросил Мальтуса — заметил ли он, как напоминает его вилла любимую виллу знаменитого Плиния.

— Зал у входа обычный, но не такой уж скромный, и он ведет к галерее в виде буквы D, с цветными окнами и свисающим карнизом, как у Плиния. Далее попадаешь во внутренний зал и в столовую с окнами и раздвижными дверями с трех сторон. На юго-востоке можно видеть поросшие лесом холмы, а на юго-западе моря не видно, как это было в доме Плиния, где в ветреную погоду волны достигали даже столовой, но по-моему, это было опасно и неприятно. А перед нами расстилается вид на долину реки Хебрус и плодородные пастбища поклонников Бога вина. Они могут бегать полуобнаженные с растрепанными ветром волосами и нести в руках обвитые плющом жезлы с кончиками из сосновых шишек. Вы только выгляните в окно, и вам все это ясно представится! Они также обожают Орфея с его лютней, а он мог заставить плясать даже камни и скалы, хотя они должны были стоять смирно, но вода при этом оставалась спокойна, хотя тоже должна была бы плясать от радости. Это были воды той самой реки Гебр, что протекает здесь.[27] Его подвиг «спокойной воды» не мог повторить ни один человек…

— А кто разделил Красное море? — возмутился Симеон. — Или кто позже прошагал, не замочив ног, через Иордан? Что касается танцующих камней, разве не писал Давид: «Почему вы прыгаете, высокие холмы?» поразившись власти собственной священной мелодии?[28]

— Фракийскую равнину, — продолжал Модест, сделав презрительную гримасу, — присоединил к Риму, не пролив ни капли крови, император, покоривший туманную Британию и присоединивший к империи Марокко. Его звали Клавдий.[29] Вы, говорящие на греческом, обитатели восточной половины нашей империи, не забывайте, что именно мы, римляне, а не греки завоевали для вас владения, где вы сейчас благоденствуете. Среди славных римлян были Муммиус, Павел, Помпей, Агриппа, Тит, Траян…

— Я уверен, что это были не самые эгоистичные люди, — вмешался горожанин Мило. Он почувствовал, что необходимо успокоить Бессаса, который негромко возмущался речью Модеста.

— Выпейте, господа, — предложил Мальтус. — Давайте выпьем за Рим, наш любимый город!

Симеон поддержал это предложение:

— Я готов. Вино наливалось во время брачного пира в Кане Галилейской, и мне кажется, что оно не уступало этому вину.[30] Что же касается пирожков с рыбой, даже удивительный дождь из рыб не смог бы…

Итак, удалось избежать еще одной стычки. Но Модест поспешил продолжить тему восхваления несгибаемой храбрости римских солдат.

— Скажите мне, мои ученые друзья, сидящие за этим концом стола, и мои милые друзья, расположившиеся на другом конце стола — в чем же заключался секрет неповторимых успехов римских солдат? Поскорее скажите мне это? Почему они завоевывали победу за победой в южных песках, в северных снегах, против раскрашенных бриттов и позолоченных персов? Почему Рим — столица мира, не нуждался в стенах и единственными укреплениями во всей империи были посты на отдаленных границах? Почему? Разрешите я вам объясню, мои ученые и храбрые друзья. Этому существуют три причины. Первая: римляне пользовались покровительством своих видимых богов, золотых Орлов их легионов. Они их охраняли, а римляне в свою очередь охраняли их. Они не верили вымышленным богам, обитающим далеко в облаках. Вторая причина: они верили в силу правой руки, которой они бросали острые копья, а не могущим подвести лукам. Они верили ударам коротких мечей — оружию храбрых цивилизованных людей, а не боевому топорику. Третья причина: римляне надеются на собственные быстрые выносливые ноги, а не доверяют лошадиным…

— Ха-ха-ха, — громко захохотал Бессас, — уважаемый хозяин, досточтимый Модест, простите мою откровенность, но должен вам сказать, что вы несете странную чушь! Пусть религиозная часть компании обсуждает власть Орла как бога, хотя мне все эти рассуждения кажутся богохульством и преувеличением. Я не знаток подобных проблем. Но по другим высказываниям я могу с вами поспорить. Прежде всего, вы не признаете лук в качестве надежного оружия…

— За мной стоит авторитет Гомера. Его благородные герои ведут битву, сойдя с колесниц, и дерутся врукопашную с помощью копья и меча. Лук во времена Трои был оружием предателя и женоподобного Париса и саламанийца Теусера, прятавшегося за щитом его брата Аякса, и ему позже не позволили вернуться домой в пахнувший фиалками город, потому что он не отомстил за смерть брата, как это должен был сделать порядочный и храбрый человек. Единственно, где упоминается лук, это в поэме бессмертного слепца Гомера, который смеется над ним. Диомед называл Париса в Одиннадцатой книге «Лучником, шутником и щеголем с красивыми кудрями, который постоянно глазеет на девиц». Лучник в поэме Гомера прячется за мечами своих товарищей, повторяю, или за пригорком, или за колонной, или за камнями, а честные бойцы возмущаются им, потому что он не помогает им во время битвы. Разве я не прав, знатоки и ученые? Мальтус, Симмакус, Палеолог, я к вам обращаюсь!

Они признали, что Модест не исказил цитату Гомера.

Бессас фыркнул и попросил их выслушать его.

— Расскажите нам о римских воинах Золотого Века. Они доверяли собственным ногам, не так ли? Может, это было потому, что они были плохими всадниками?

У Модеста загорелись глаза.

— Пешие солдаты являются признанными королями сражения. Лошади нужны только для разведки и чтобы генералы и их подчиненные могли быстро передвигаться с одного конца поля боя на другой. Кроме того, коней можно использовать для подтягивания осадных машин, тяжелых повозок и, должен с вами согласиться, для разгона засад. При пехоте может состоять небольшой отряд всадников, чтобы отбиваться от врагов с флангов. Иначе те могут помешать продвижению вперед пехоты. Старые римляне всегда плохо относились к лошадям, и если во время сражений они брали в плен людей, то сразу нагружали их физическим трудом, а сами никогда не ходили за плугом, и даже не сажали капусту. Этим занимались рабы или более отсталые племена. Разве я не прав, Мальтус, Симмакус и Палеолог?

Они согласились, что римляне использовали в сражениях лишь небольшие отряды кавалерии. Мальтус не посмел искажать историческую правду и, желая быть честным по отношению к Бессасу, добавил:

— Мне кажется, что ни один народ не станет отрекаться от того, чем он славен. Римская кавалерия никогда не была слишком искусной. В Испании она очень плохо себя проявила. По крайней мере, мы читали об этом. Греки и троянцы во времена Гомера не были сильными лучниками, если судить по сегодняшним меркам. Они могли натянуть тетиву только до уровня груди, а не до уха, как это делают гунны или персы. Кажется, пробивная сила стрелы была весьма небольшой. Могу вам сказать, что Улисс больше преуспел в этом искусстве. Но он стрелял с близкого расстояния, и его стрелы были направлены против безоружных и ничего не подозревавших людей.

Потом высказался Бессас. Он говорил медленно и с достоинством, как бывает с мужчинами, не спешащими высказаться, когда их разгорячило вино.

— Модест, наш щедрый хозяин, вы живете в давно умершем мире, который заперт в книжном шкафу. Вы не имеете никакого понятия о природе современного ведения войны. Во все времена это искусство совершенствовалось. В настоящее время мы, готы, вывели идеальную модель сражения.[31] Я не собираюсь принижать успехи римлян, ваших предков, которых они достигали в прежние времена. С этим не стоит спорить. Абсолютно ясно, что будучи неважными всадниками, они смогли компенсировать это силой и выносливостью ног. Но также ясно, что они выигрывали сражения, несмотря на недоверие к лошадям. Если бы они были хорошими всадниками и применяли смелость и здравый смысл в отношении кавалерии, то смогли бы покорить не только западный мир, но и Индию, Бактрию и даже, как мне кажется, Китай, до которого придется путешествовать по суху целый год. Но они продолжали надеяться на пехоту, и им пришлось сражаться против другого смелого народа, обладавшего хорошей кавалерией. Эти люди подчинялись вождям, это были готы, мой народ. И тут наступил конец римским легионам. Фракийские равнины, достопочтенный Модест, видели более суровые зрелища, чем пьяных женщин и танцующие скалы. Симеон, Мило и вы, юноши, будущие солдаты, я ведь прав, не так ли?

Все признали, что он прав, а землевладелец Теудас, еще один гость Модеста, добавил:

— Бессас, ты прав, тогда произошла страшная битва и погибло сорок тысяч римских солдат вместе с их офицерами и погиб даже император Валент.[32] Все произошло в принадлежащих теперь мне полях, примерно, в восьми милях к северу от города. Тридцать акров пахотной земли напичканы человеческими черепами и костями, кусками кольчуг, головками стрел и копий, обломками щитов, золотыми и серебряными монетами. Мы их выкапываем каждую весну.

Модеста сразу покинула его уверенность. Великая битва при Адрианополе была историческим фактом и ужасной бедой, и он постоянно заставлял себя забыть о ней. Но ему не удавалось надолго заглушить память об этом. И вот сейчас она пробудилась здесь, у него за столом. Он умоляюще посмотрел на гостей, вздрогнул и заговорил обычным тоном:

— Нас предали. На левом фланге фракийская легкая кавалерия поддалась первой. Ведь мы к тому времени почти выиграли сражение. Наши легионеры пробивались через баррикады вражеских повозок, и через полчаса мы бы вытеснили основную их массу с поля боя, но неожиданно эскадроны тяжелой кавалерии готов вернулись из поездки по заготовке фуража, налетели на нашу легкую кавалерию и разметали ее во все стороны. Далее готы легко прорвались сквозь пешие отряды и прижали оставшихся в живых к нашим смелым легионерам, которым нелегко приходилось в сражении у баррикад. А кавалерия, которая должна была прикрывать наш правый фланг, поспешила ретироваться, и из-за баррикад появилась масса варваров. На нас нападали спереди, сзади и с флангов, мы оказались в клещах, как в крепком и неожиданном объятии разозленного горного медведя…

Бессас с ним согласился:

— Большинство легионеров было не в состоянии поднять руку, чтобы нанести удар. Они стояли плотно плечом друг к другу, как толпа на ипподроме. Некоторых масса людей подняла в воздух, и они не стояли на ногах. Кругом слышался треск ломающихся копий, потому что копейщики не могли их вытащить и поднять над покачивающейся толпой. Множество людей погибло, натолкнувшись на острие меча своего же товарища, стоявшего сзади. Весь день до темноты мои предки, врожденные всадники, храбрые воины, которые одинаково хорошо владели копьем и мечом, только убивали, убивали и убивали. Наши пехотинцы осыпали всех дождем стрел, а пыльные поля стали скользкими от пролитой на них крови.

Модест что-то бормотал, и огромная слеза медленно скатилась у него по щеке.

— Кавалерия нас предала. Вот и все! Легионы сражались до самого конца.

Мальтус спросил:

— Дорогой Модест, разве не то же самое случилось раньше, во время войны с Карфагеном? Разве тяжелая кавалерия Ганнибала при Каннах не разбила легкую римскую кавалерию, а союзническая кавалерия на флангах не разбежалась?[33] Тогда тоже все легионеры стояли плотно друг к другу, не могли сражаться, а потом их всех перебили. Римлянам следовало сделать вывод из этого урока. Кажется все согласны, что они не родились всадниками. Они также не были мореплавателями, какими были карфагеняне. Но когда они нашли выброшенное на мель судно, они стали строить суда, подобные ему, и даже учились плавать в своих заливах, и наконец сразились с вражеским флотом у берегов Сицилии и разбили его. Им следовало выращивать крупных лошадей, чтобы заменить ими небольших пони, а потом учиться скакать на них и тренировать отряды тяжелой кавалерии. И если возникла бы в этом необходимость, даже тренироваться под прикрытием стен Рима.

Бессас пожалел Модеста, который начал рыдать, и сказал:

— Не переживайте так, досточтимый господин Модест! Именно вы, римляне, научили нас, варваров, искусству ведения войны, а потом уже мы разгромили вас при Адрианополе. Вы научили нас координировать военные маневры и доказали важность защитных кольчуг и необходимость сражаться хорошо организованными отрядами. Мы применили вашу науку в сражениях при поддержке кавалерии. И хотя нам удалось разбить вашу основную армию, мы не губили вашу империю. Наоборот, мы восхищались вашей цивилизацией, твердыми дорогами и прекрасными строениями, вкусной пищей, различными ремеслами и обширной торговлей. И в конце концов, победили именно вы. Наши знатные люди стали наемниками у вашего императора, престолонаследника того императора, которого мы погубили. Несколько лет спустя мы отправились с ним в поход, чтобы спасти Италию от восставших галлов. И мы их победили, выставив против пехоты кавалерию. Это было во времена вашего прадеда. С тех пор мы не покидали Римской империи и защищали ее от нападения других варваров, тревожащих ваши границы, и боролись против ваших соседей персов.

Но Модест продолжал грустить и вспоминать другие сражения. Легионы сражались на пустой желудок, потому что в то время был какой-то глупый христианский пост…

Велизарий попросил Бессаса позволения высказаться. Он был очень молод и должен был молчать, пока к нему не обратятся. Бессас кивком разрешил ему, и Велизарий начал, запинаясь от волнения, говорить:

— Римляне — так называются сотни тысяч людей, многие из которых не видели и не увидят великий Рим. Мне кажется, что так было и в великие дни империи. Быть римлянином это значит принадлежать не только Риму, итальянскому городу, но всему миру. Римские легионеры, погибшие вместе с Валентом, были галлами и испанцами, бриттами и далматинцами и принадлежали к еще многим народам. Настоящих римлян было среди них всего несколько сотен. Я не думаю, что готские уланы не достигли совершенства в военной тактике и вооружении. Готские уланы — очень храбрые солдаты, и сила их удара ужасна из-за веса коня и тяжелых доспехов — кирасы, щита, шлема, перчаток и поножья. Но всадники гуннов тоже весьма смелые люди, и они могут скакать галопом и осыпать врага дождем стрел. Однако кони у них слишком малы, чтобы нести на себе всадников в полных доспехах. Так что гунны тоже не идеальные воины. Благородный Бессас, разве не страх перед гуннами погнал готов через Дунай в нашу Фракию? Ваши пешие лучники не могли их одолеть, а ваши уланы не могли выстоять под потоком стрел.

Теперь вообразите, что в одном солдате сочетается готский улан и гуннский лучник, и он к тому же обладает цивилизацией римлянина и соблюдает строгую военную дисциплину. Мне кажется, что это был бы почти идеальный солдат. И он был бы римлянином по названию и по духу. Я надеюсь, что когда-нибудь стану командовать именно такими солдатами.

Велизарий говорил это с такой уверенностью и искренностью, что все начали ему аплодировать. Сердце Антонины пронзила стрела настоящей любви.

Когда подали десерт, Антонина исполнила танец с саблями в старом спартанском стиле. К этому времени споры закончились, потому что всем было ясно, что Велизарий выразил самую суть диспута и что будущие сражения предстояло вести ему и его друзьям. Модест подозвал к себе племянника и крепко его обнял:

— Когда я умру, моя вилла станет твоей и все эти блюда и чаши, столы и этот фриз. Мне не найти лучшего хозяина для моих вещей.

Так случилось, что бедняга действительно вскоре умер и оказался верен своему слову. Он оставил Велизарию большое состояние.

Пир длился еще очень долго, но мне осталось рассказать очень немного. Все, кроме Велизария и моей госпожи, были сильно пьяны, даже Мальтус. Молодой Улиарис начал бушевать и схватил кинжал, его пришлось разоружить. Модест опять начал свои бессмысленные рассуждения и так все запутал, что ему аплодировали почти столько же, сколько и моей госпоже после последнего танца. Она так извивалась, что ее ноги, казалось, стали руками и наоборот. Модест так напился, что совсем забыл, что он — христианин, и стал рассуждать о сущности Бога-Сына, что было явным богохульством. Он рассуждал о единстве, двойственности и множественности Его натуры, но не посмел ничего сказать по поводу Бога-Отца, которого сравнивал с Юпитером, высшим божеством собственного народа. Далее Модест связал падение империи с тем, что все забыли старых богов и с тем, что народ принял невоинственную философию этого галилеянина, после чего империя прогнила. И поэтому пришлось нанимать неграмотных варваров, чтобы они защищали империю и служили в армии не только солдатами, но офицерами и даже генералами.

Мне хочется привести вам пример из книги поэм Модеста, которые он сочинял на латыни. Читая эти стихи можно увидеть их слабость и одновременно силу. Слабость в том, что он постоянно пытается каламбурить, — cuneus — военная колонна или фаланга, и cuniculus — кролик, rupibus — камни и ruptus — разбит, late — широко и latet — подстерегающий. Сила стихов состоит в контрасте — триумф кроликов, иными словами — христиан, из-за их невоинственной мягкости. Мне кажется, что Хоразин — это деревня в Галилее, проклятая Иисусом, но в стихах Модеста это название используется вместо Галилеи, как часть целого.

На следующее утро моя госпожа была задумчива и молчалива, и я ее спросил, о чем она задумалась.

Она ответила мне:

— Ты обратил внимание на этого юношу Велизария? Прошлой ночью после пира он сказал, что любит меня.

— Но в этом нет ничего плохого, госпожа. Разве я не прав?

— Это были удивительные слова. Евгений, представь себе, он сказал, что женится на мне, если только я его дождусь, и что он не станет смотреть на других женщин. Представь себе, ему только четырнадцать лет! Но я не решилась над ним посмеяться.

— Что ты ему сказала?

— Я его спросила, понимает ли он кто я такая? Я же развлекаю богатых людей. Я — дочь возничего, Мегарского Сфинкса. Но он мне сказал: «Да, ты — жемчужина из грязной раковины!» Ему, наверно, неизвестно, что брак между мужчиной его положения и женщиной моей профессии запрещен законом. Я не знала, что ответить бедному юноше. Я даже не могла его поцеловать. Такое глупое положение!

— Госпожа, ты плачешь? Это совсем уж глупо!

— Евгений, иногда мне кажется, что мне лучше умереть! — воскликнула Антонина.

Но когда мы вернулись в Константинополь, ее грусть прошла.

Я хочу рассказать, как я стал прислуживать моей госпоже.

На свете жил сирийский купец из Аккры по имени Барак, он торговал христианскими реликвиями. Только по чистой случайности что-то из этих реликвий было подлинным, и я не могу припомнить, чтобы ему приходилось платить настоящую цену. Его дар состоял в том, что он умел придавать вид святыни никчемному предмету. Например, во время путешествия в Ирландию он вез с собой реликвию, которая, как Барак уверенно говорил об этом, относилась к святому Себастьяну, замученному при Диоклетиане. Это был потрепанный старый башмак военного образца. Себастьян был когда-то капитаном в армии. Барак его подобрал у дороги в предместье Александрии. Барак вытащил ржавые гвозди из каблука и заменил их золотыми, а сами башмаки зашнуровал пурпурными шелковыми шнурками. Затем он приготовил изготовленную из кедра шкатулку с алой обивкой, куда и опустил «бесценную реликвию». Он привез с собой также толстую грубую набедренную повязку святого Иоанна Крестителя в шкатулке из хрусталя и серебра.[35] Повязку изготовили не из льна, а из асбеста, то есть огнеупорного минерала, который можно разделить на волокна и из них сплести грубую и не горящую в огне ткань. Неграмотным ирландцам это казалось чудом, когда повязку предавали огню, и она не менялась в цвете. Барак вез с собой украшенную драгоценными камнями кость голени святого Стефана мученика и кусок позвоночника акулы с прикрепленными к нему золотой проволокой позвонками. Барак говорил, что это позвоночник гиганта Голиафа, которого убил Давид.[36] Еще у него был круглый кусок каменной соли в серебряной оправе и предполагалось, что это было предплечье жены Лота, и еще много тому подобных чудес.[37] То, что все эти вещи были в золоте, серебре или украшены драгоценными камнями, казалось, свидетельствовало в пользу их подлинности. Барак вез с собой пергаментные грамоты от восточных епископов, в которых они подробно описывали чудеса излечения больных с помощью этих реликвий.

Конечно, все эти грамоты были фальшивыми. Ирландские вожди платили огромные деньги, чтобы заполучить эти сокровища, и вскоре стали распространяться слухи о чудесах, которые происходили в церквах, где подобные «реликвии» находились.

Барак возвращался через Корнуолл, западный мыс Британии, и там он купил меня, шестилетнего мальчика, у капитана пиратов саксов. Меня звали Горонви, сын Герента. Отец мой был благородного происхождения. Саксы похитили меня вместе с молоденькой нянькой, когда они неожиданно высадились в устье Северна.

Мне вспоминаются серая, покрытая желтым мхом главная башня отцовского замка, и сам отец, мрачный человек с черной бородой, в пестром плаще. На шее у него висела золотая цепь с янтарем. Я помню, как играли на лютнях в зале, где пол был посыпан остро пахнущим тростником, и даже могу напеть отрывки исполнявшихся там баллад.

Барак морил меня голодом и очень жестоко относился ко мне. Он взял меня с собой в Палестину. Там он стал называть меня Евгением и кастрировал меня. С помощью заработанных в Ирландии денег Барак подкупил епископов Святых Мест и они назначили его главным попечителем памятников и главным проводником пилигримов. С их благословения он добавил множество «чудес» в местах поклонения и весьма на этом разбогател. Именно Барак поставил два глиняных горшка для воды в свадебном зале в Кане Галилейской. Они были так сконструированы, что если кто-то наливал в горлышко воду, то взамен получал вино. В каждом горшке была перегородка сразу за горлышком и вода текла по протоку в одну часть горшка и не смешивалась с вином, которое было заранее налито в другую часть горшка. Барак также на Поле Горшечников выложил подлинную железную цепь, на которой якобы повесился Иуда. Пилигримы в церкви Константина на Голгофе часто спрашивали о губке, пропитанной уксусом, которую подали Иисусу, чтобы он смочил губы во время Распятия.[38] Барак поспешил найти губку, и пилигримы могли помочить себе губы ею, если они хорошо платили за это смотрителю. В синагоге в Назарете он оставил Азбуку, по которой якобы Иисус обучался грамоте, и скамейку, которую он занимал вместе с другими детьми. Мой хозяин Барак обычно говорил пилигримам: «Эту скамейку легко могут поднять или передвинуть христиане, но ни один еврей не может ее пошевелить».

У него всегда под рукой оказывалась парочка евреев, и они доказывали правоту второй части его высказывания. Пилигримы могли сами во всем удостовериться, если они при этом не забывали платить.

Моему хозяину не пришлось что-либо добавлять к священным реликвиям Церкви Гроба Господня, потому что медная лампа, которая когда-то стояла у головы Христа, уже была там и горела день и ночь. Кроме того, там лежал камень, прикрывавший могилу Христа. Он лежал у входа и был огромным, как мельничный жернов, и к тому же был украшен золотом и драгоценными камнями. С железных прутов в стенах храма свисали браслеты, цепи, ожерелья, короны, пояса и красивые ремни для мечей. Короны жертвовали императоры, они были изготовлены из чистого золота и украшены прекрасными индийскими драгоценными камнями. Кроме того, там находилось большое количество головных украшений, пожертвованных императорами. Сама гробница была целиком покрыта серебром и напоминала победное место на Ипподроме в день Нового года, когда там висело множество призов. Алтарь находился перед гробницей под висячими золотыми лампами в виде солнца.

Барак как-то летом посетил Константинополь, а пилигримы появлялись в Палестине весной и осенью. Он решил продать реликвии тамошним монахам и приготовил документ, якобы от имени патриарха Александрии, свидетельствовавший о том, что кушетка была именно той, на которой Иисус возлежал во время Тайной Вечери. Он просил за нее десять тысяч золотых монет. Так случилось, что в тот момент в город пожаловал личный секретарь патриарха, услыхав об этом, заявил, что это — подделка. Хозяин, испугавшись, что его накажут по закону и отрубят руки, поспешил убраться из Александрии, сел на судно и много лет не показывался в восточной части империи. Против него дал показания хозяин дома, где Барак останавливался. Это был возничий на ипподроме, отец моей будущей хозяйки Антонины. Барак сильно задолжал ему, и судья позволил ему взять все, что осталось после Барака. Но Бараку удалось забрать с собой все, кроме меня. Он меня послал в лавку, и я заблудился, а когда наконец вернулся домой, было поздно и я боялся, что он меня здорово поколотит. Но оказалось, что Барака уже нет. Именно так моим хозяином стал возничий, передавший меня жене для помощи на кухне. Госпожа подарила меня дочери Антонине, и я ей преданно служил более пятидесяти лет.

ГЛАВА 3 Мегарские Сфинксы

Наверно, вас удивляет название «Мегарские Сфинксы», но так один умник назвал проституток в Константинополе. Сфинкс был страшным монстром, пожирал людей и никому не открывал своих секретов. Именно от греческого города Мегары пошли колонизаторы Константинополя. История гласит о том, что этим людям оракулы посоветовали плыть на северо-восток, пока они не приплывут к земле, расположенной напротив «города слепых людей», и там они должны были основать собственный город, который должен был стать самым прекрасным городом мира. Они плыли на северо-восток через Эгейское море и Геллеспонт пока не достигли Босфора, и там они основали город на европейском берегу — напротив Хеврона, который к тому времени уже был колонизирован. Это было подходящее место, потому что жители Хеврона построили свой город в удобном месте — берег был ненадежный, а течение очень сильно. Там было мало рыбы, и земля не приносила урожаев. Странно, что эти люди не выбрали противоположный берег с чудесным естественным заливом — Золотой Рог — значит, эти люди были слепые. Хеврон по прошествии многих веков оставался небольшим поселением, но пришлецы превратили его в город, где проживал миллион жителей, с роскошными зданиями, защищенными тройной стеной. Этот город носил множество имен. На официальном греческом он назывался Константинополь, затем Византия. Итальянцы называли его Новым Римом. Готы и другие германские варвары — Миклегарт, булгары — Кезарорда, а славяне — Царьград. Это чудо света я считаю своим домом.

Мой хозяин, отец Антонины, как я уже сказал, был возничим Зеленых колесниц в Константинополе. Его звали Дамокл, он был добр ко мне. До самой смерти он выигрывал множество соревнований для своей фракции. Он умер в молодости, мне следует подробно об этом рассказать. Он происходил из Салоник и был сыном возничего на ипподроме. Там работали очень опытные возничии, но они уступали мастерам из Константинополя. Дамокла как-то заметил богатый покровитель Зеленых, приехавший в Салонику за новыми талантами. Покровитель выплатил огромную сумму местной фракции, и Дамокла перевели в столицу. Там он управлял второй колесницей во время важных соревнований, и его задача состояла в том, чтобы задавать темп гонке и мешать вырваться вперед возничим двух колесниц Синих, чтобы первая Зеленая колесница с резвыми лошадьми могла спокойно продвигаться вперед к победе. Дамокл был очень искусным возничим, иногда ему удавалось даже самому выиграть гонку в соревновании с двумя Синими колесницами. Ему удавалось хорошо справляться с ленивыми или капризными лошадьми. Он также знал, когда и как следует применять кнут. Он мог ударом кнута убить пчелу в чашечке цветка или осу, сидящую далеко от него на стене.

У Дамокла был друг Акаций из Кипра, он к нему прекрасно относился. Одним из условий, которые он поставил при переходе во фракцию Константинополя, было то, что Акацию также дадут работу на ипподроме. Ему нужно было хорошо зарабатывать, потому что он был женат и у него было трое дочерей. Дамоклу пошли навстречу, и Акаций был назначен помощником смотрителя медведей во фракции Зеленых. Позже он стал главным смотрителем медведей. Это была ответственная и выгодная должность. Мне пора вернуться к рассказу, чтобы все стало ясно.

В 404 году, за сто лет до нашей истории, были введены два ненужных новшества. Книги пророчеств Сивиллы, по которым часто сверял свои решения Сенат, когда стране грозила беда, хранили в дворцовой библиотеке в Риме со времен правления императора Августа — эти бесценные сокровища были сожжены по религиозным соображениям неграмотным христианином — германским генералом, служившим у Гонория, императора Западной империи.[39] Эту глупость предсказали сами волшебные книги, как видно из приведенных ниже стихов.

Аркадий, император восточных римлян, исполнил предсказание в тот же год. Как-то на ипподроме в Константинополе сумасшедший монах встал между двумя вооруженными гладиаторами в самый ответственный момент битвы и громко закричал, призывая во имя Христа остановиться и прекратить убийство. Гладиаторы побоялись прикончить монаха. Это убийство стало бы для них плохой приметой, а гладиаторы — на редкость суеверный народ. Они отошли и знаками спросили императора, который выступал в роли арбитра, что же им делать. Зрители возмутились тем, что монах так бесцеремонно помешал им развлекаться, стали перелезать через заграждения с кусками цемента и камнями в руках и забили монаха до смерти. Аркадий был в гневе из-за того, что они преступили верх дозволенного, и решительно запретил на определенный период все бои гладиаторов. Этот запрет, в свою очередь, спровоцировал вооруженные выступления народа. Тогда император распустил гильдию гладиаторов и дозволил, чтобы убитый монах по имени Телемах, был объявлен мучеником и чтобы его торжественно занесли для истории на дощечки для письма — диптихи. Последствия оказались весьма печальными.

Прежде всего, как предсказывали Сивиллы, население было возмущено тем, что ему отказали в удовольствии видеть, как люди в открытую и к тому же профессионально убивают друг друга. Вскоре начались сражения на мечах прямо на улицах между молодыми юношами, принадлежащими Синей и Зеленой фракциями.

Кроме того, боев гладиаторов на ипподроме вызвало к жизни жестокие развлечения — травлю медведей. Фракции владели медведями, а мастиффы, которые сражались с медведями, не принадлежали фракциям. Их держали богатые люди. Иногда устраивались битвы между львом и тигром, и тигр всегда выигрывал сражение. Также пользовались успехом сражения между волками и быком, — всегда выигрывали волки. Сражались также бык и лев, и если бык был сильным, то шансы у ни были равные. Иногда выставляли двух диких кабанов. Но больше всего пользовались успехом битвы и травля медведей, их посещало много народа.

Набожные христиане уходили во время таких побоищ или закрывали глаза. Согласно энциклике смотрителям медведей и львов, возничим колесниц и другим служителям ипподрома не было дозволено проповедовать христианскую веру. Им было запрещено принимать евхаристию, потому что у них были «грязные» профессии, возбуждавшие других людей и отвлекавшие их от созерцания и преклонения перед Святым градом. И поэтому все эти люди были настроены враждебно к христианской религии — она презирала их профессию, служители ипподрома вовсе не стыдились своей работы. Они с удовольствием распространяли разные истории, дискредитировавшие христианство, в особенности, о ханжестве богобоязненных христиан.

Много служителей церкви тайно присылали деньги хозяевам танцовщиц Зеленой или Синей фракции с просьбой прислать танцовщицу, для развлечения на праздничном пиру. Но если они встречали этих танцовщиц на улице, то брезгливо подбирали одежды, как бы боясь, что эти женщины, своим прикосновением могут их осквернить.

Я поддерживал танцовщиц и их хозяев: пока я прислуживал Бараку, у меня было много поводов усомниться в благочестии церковников, и эти сомнения остаются у меня до сих пор, и мне трудно с ними расстаться. Конечно, среди христиан мне доводилось встречать немало достойных людей, и я ни в коем случае не собираюсь высказывать что-то против самого христианства. Мне противны только те, кто использует религию для своих корыстных нужд, демонстрируя свою святость для достижения далеко идущих целей. В любом случае люди, работавшие на ипподроме и служители театра, тесно связанные с ипподромом относились к церкви с недоверием. У них в помещениях прятались служители культа прежних богов, из тех, кому удалось выжить. Они давали убежище и египетским и сирийским волшебникам, предсказателям судьбы и персидским магам, умевшим толковать сны. Только хозяева танцовщиц, действовавшие в роли посредников между главами фракций, двором и церковью, были, как правило, христианами. Это были очень хитрые люди, которых никто не любил.

Друг Дамокла, смотритель медведей Акаций, погиб оттого, что самцы медведей очень разволновались — в соседней клетке была медведица — и перестали повиноваться командам. Один медведь порвал цепь и начал биться в дверь клетки, пытаясь прорваться к медведице.

Акаций дал ему мед, пытаясь успокоить, уговорить вернуться в клетку. Но животное было возмущено тем, что ему предложили одно лакомство, когда он нацелился совсем на другое. Он лапой хватил Акация и оторвал ему руку. Рана загноилась, и Акаций умер в тот же вечер. Все члены Зеленой фракции и, конечно, мой хозяин Дамокл очень опечалились. Кстати сказать, медведь также сильно о нем тосковал.

Помощник смотрителя медведей — Петр, был родственником Дамокла. Все работники ипподрома, связаны родством между собой или становятся родственниками, благодаря браку, так вот было решено, что ему нужно жениться на вдове Акация и обратиться к начальству, чтобы его назначили смотрителем медведей. Так и сделали, и нехорошо вышло — они сочетались браком совсем скоро после смерти Акация, но обстоятельства вынудили их сделать это, и никто из членов Зеленой фракции их не осудил.

Смотритель медведей добился больших успехов: животные стали лучше обороняться, потому что он их хорошо кормил и постоянно выгуливал, а не держал в клетках и в темноте. Руководство ипподрома решило увеличить ему жалованье. Теперь он станет получать пятьсот золотых монет в год, да еще дополнительные доходы. Эти прибавки они решили брать из денег, полученных от пари, которые заключали зрители во время травли медведей, — ведь три процента от выигрыша шли в пользу фондов фракции, а пари стали куда чаще заключать. Пять сотен в год — это немалая сумма; хозяин танцовщиц уперся и отказался платить такие деньги. Когда Иоанн из Каппадохии, который играл важную роль во фракции Зеленых, предложил тысячу монет от имени своего вассала, это предложение очень понравилось хозяину танцовщиц, и дело было слажено, потому что Иоанн Каппадохия был председателем комитета по отбору персонала. Хозяин танцовщиц заявил на собрании, что единственной кандидатурой является Петр, помощник смотрителя медведей, хотя ему не только не следовало повышать жалованье, но он, вообще, не имеет права занимать пост помощника смотрителя. Он намекнул комитету, что Петр, видимо, имел отношение к тому, что медведь вырвался из клетки и убил Акация, и таким образом поспешность, с которой Петр женился на вдове Акация, показалась всем весьма подозрительной.

Комитет не только отказал Петру, но и вообще уволил его. Когда Дамокл узнал об этом решении, он был возмущен и пожаловался своим приятелям возничим и просил их подписать петицию, направленную администрации ипподрома, являвшейся высшей инстанцией всех назначений на должности на ипподроме. Он жаловался на то, как несправедливо обошлись с вдовой смотрителя медведей и тремя детьми, и с помощником смотрителя медведей.

Друзья-возничии не стали подписывать жалобу, потому что новый смотритель медведей в открытую хвастался тем, что ему эту должность купили, хотя он не был прежде связан с ипподромом. Возничие не имели отношения к животным ипподрома, а Иоанн Каппадохия был влиятельным человеком при дворе и в самой фракции. Они также считали, что не стоит поднимать этот вопрос перед начальством, среди которого были также представители фракции Синих.

Дамокл никак не мог успокоиться и обратился к влиятельным Зеленым, пытаясь их привлечь на свою сторону, но они не стали его слушать.

Синие прознали о случившемся и тайно прислали к Дамоклу двух своих возничих, которые предложили свою помощь. Дамокл был настолько расстроен, что с горечью им ответил:

— Конечно, я приму помощь от кого угодно, даже от Синих и от проклятых христианских монахов! Лишь бы мне помогли опозорить хозяина танцовщиц и этого каппадохийца.

Возничие ему сказали:

— Предложи женщине и ее детям надеть венки на голову, взять в руки цветы и отправиться в сопровождении Петра к финишному столбу перед началом травли медведей, и тогда за нее заступятся некоторые из Зеленых, а мы обещаем, что Синие станут их поддерживать изо все сил.

Дамокл согласился с этим планом, хотя было ясно, что они намеревались дискредитировать Зеленых и им было наплевать на женщину и ее детей. Но случилось нечто странное: внезапно в тот же день скончался смотритель медведей у Синих, когда он шел по площади Августуса. Потом Томас, казначей Синих, видел пророческий сон. Ему приснился большой черный медведь с Зеленой розеткой, и на нем ехала маленькая девочка с венком на головке. И этот медведь, покачиваясь, вошел в комнату заседаний комитета Синих, сорвал розетку, растоптал ее и начал всем раздавать короны, пальмовые ветви победы и горсти новеньких монет.

На следующий день, как только просители встали у столба, как было предложено возничими Синих, Иоанн Каппадохия послал нескольких Зеленых, чтобы они увели просителей, и тогда Синие подняли страшный крик. Большинство Зеленых не знали толком, в чем тут дело, и когда бедняг стали прогонять, они начали свистеть. Дамокл был вне себя от ярости.

В тот день последняя гонка была самой важной. Праздновали день восшествия императора на престол, и он обещал щедро наградить победителей произведением искусства — колесницей с конями, которые изваяны из серебра, а сама колесница и фигурка возничего — из золота. Этот приз должны были получить управляющие победившей фракции. Все предлагали крупные ставки, и Дамокл собирался гнать лошадей так, как он никогда прежде не делал. Он также понимал, что если он сможет выиграть гонку, то вместе с лидерами фракции с гирляндой цветов и цветочным крестом в руках он упадет в ноги императору и примет из его рук приз, и ему удастся попросить за несчастную вдову. Император Анастасий был добрым человеком и старался быть справедливым в подобных случаях.

Не стану подробно описывать гонку, но мне придется описать седьмой и последний заезд. Сначала вел один цвет, потом второй, а затем опять первый. В конце пятого заезда, когда была пройдена полная миля, первая Зеленая колесница шла по внутреннему кругу центрального барьера. Вторая колесница Синих шла великолепно, и лишь немного отставала от Зеленых. Потом шла колесница Дамокла, вторая колесница Зеленых, — шла по внешней линии. За ней сразу следовала первая колесница Синих. По всему выходило, что должны были победить Зеленые, и люди на скамейках Синих были мрачны, когда гонка стала приближаться к концу. Дамокл понимал, что лошади у него измучены, и никакой кнут или яростные крики тут не помогут. Расстояние между двумя колесницами, мчавшимися по внутреннему кругу, — первой Зеленой, второй Синей, и двумя колесницами на внешней линии — первой Синей и второй Зеленой — быстро сокращалось, хотя колесницы еще не поменялись местами. Первая Синяя колесница мощно продвигалась вперед и могла украсть победу не только у Дамокла во второй Зеленой колеснице, но и у двух лидеров. И Дамокл быстро принял решение. Он слегка выдвинулся по курсу первой колесницы Синих, а потом резко натянул поводья. Он собирался сбить темп колеснице соперников, чтобы его партнер на внутренней дорожке смог выиграть. Это был вполне законный трюк. Но им редко пользовались из-за опасности для того человека, который к нему прибегал — колесница могла перевернуться и возничий мог сломать руку или ногу, или его могли насмерть затоптать лошади. Он также мог запутаться в поводьях, туго опоясывающих его на талии, и задохнуться. Но Дамокл решил рискнуть. Он был в таком напряжении, вокруг клубами неслась пыль и раздавались громкие крики, что он не заметил, что же творилось на двух внутренних дорожках. Его партнер, первый Зеленый, был оттеснен вторым Синим и свалил столб промежуточного финиша. Но ближняя лошадь второго Синего растянула сухожилие во время столкновения, и колеснице пришлось остановиться. В результате этого первой колеснице Синих удалось избежать удара колес Дамокла. Он сделал поразительный рывок и выиграл битву у Дамокла.

Зеленым не повезло, с этим согласились все судьи, но Зеленые были так разочарованы, что им хотелось найти козла отпущения. Им не стал возничий первой колесницы Зеленых — он лежал на земле без сознания среди обломков своей колесницы. Козлом отпущения стал мой господин Дамокл. После падения первой колесницы, Дамокл оставался в лидирующем положении, и ему оставалось до финиша всего сотня ярдов, а он почему-то натянул поводья. Иоанн Каппадохия нашел всему понятное объяснение и обвинил Дамокла в том, что тот продал победу Синим. Для доказательства использовали тот факт, что с ним перед гонкой разговаривали двое Синих возничих в городской винной лавке и что Дамокл был зол на лидеров фракции Зеленых за то, что те так обошлись с Петром и вдовой Акация. После гонки было сразу созвано совещание фракции и Дамокла отстранили от участия в гонках на год. Той же ночью Дамокл покончил с собой, предварительно ударом кнута выбив глаз хозяину танцовщиц.

У нас дела были очень плохи, потому что Дамокл щедро раздавал всем нуждающимся деньги и ничего не отложил на черный день. Его жена и Антонина были отвергнуты фракцией как родственники возничего, осрамившего Зеленый цвет. А меня вполне могли продать другому хозяину, но все закончилось не так плохо. На собрании комитета Синих два дня спустя казначей Томас рассказал свой сон о медведе.

Он уверял комитет, что маленькая девочка, сидевшая на спине медведя, была дочерью погибшего смотрителя медведей Зеленых. Все видели этих детей, когда они сидели в венках у финишного столба. Он уговорил членов комитета предложить вакантный пост смотрителя медведей Синих Петру, ставшему отчимом маленьких девочек. Сон был вещий, Синих ждет удача, если они так сделают.

Кое-кто начал протестовать, но Томас заметил, что Петр хорошо ухаживал за медведями Зеленых, и они в этом случае только выиграют и, кроме того, смогут посмеяться над Зелеными. Петра назначили смотрителем медведей у Синих, он очень хорошо работал, и все семейство стало членом фракции Синих. Это было редким явлением среди семей, работавших на ипподроме. В знак благодарности Дамоклу Петр приютил у себя в доме осиротевшее семейство, и они с женой поклялись богом Посейдоном, самым почитаемым работниками ипподрома, что они и впредь станут нам помогать.[40] Так мы нашли свое место, и вдове Дамокла не пришлось меня продавать. Но чтобы не быть обузой Петру, она уговорила хозяина танцовщиц Синих взять ее в театр актрисой. Она не была драматической актрисой — для этого она недостаточно училась, а стала танцевать и играть на лютне и тамбурине. Хозяйка научила дочь Антонину танцевать, жонглировать, играть на различных музыкальных инструментах, акробатике. Антонина стала предана фракции Синих, так в свое время ее отец был предан Зеленым. Антонину часто приглашали выступать на различных пирах, как это было во время пира Модеста в Андрианополе. Члены фракции Синих также часто ее приглашали — на этих пирах каждый участник вносил свой вклад в виде яств или вина.

Антонина дружила с дочками Акация. Их звали, Комито, Теодора и Анастасия. Но я буду писать, в основном, о Теодоре. Она была старше Антонины на два года и сделалась ее близкой подругой. Как только девочки подросли, они тоже стали выступать на сцене. Комито была стройной с великолепной фигурой и пользовалась огромным успехом у мужчин, хотя была весьма посредственной актрисой. Комито начала важничать перед Теодорой и Антониной: ведь они не были такими красивыми. Но девушка вскоре умерла, заболев болезнью, присущей ее профессии. Анастасия тоже заразилась и потеряла почти все зубы в драке, во время обеда с молодыми щеголями. Теодора достигла большего. Поговаривали, что она — сущий дьявол. Она была неумолима и ненасытна. Как часто в более поздние времена Антонина благодарила богов, что Теодора была ее союзником, а не врагом!

Я вспоминаю Теодору шестилетним ребенком. Она в платьице без рукавов, какое обычно носят дети рабов, и несет складной стульчик матери перед представлением. Она не пропускала мимо ни одного ребенка и обязательно говорила им что-то неприятное. Ее мать шутила, что ей следует повесить на шею табличку, которые обычно вешают на клетках медведей: «Осторожно! Злое животное!» Теодора очень озлобилась из-за того, что другие дети постоянно издевались над ней после ужасной смерти отца и второго брака матери.

Антонину также оскорбляли как дочь возничего, продавшего гонку Синим. Но она не могла драться, как это делала Теодора, которая налетала на мучителей, царапала их ногтями и сильно кусалась. Антонина мстила по-другому. Когда она подросла, то стала мстить мучителям, делая вид, что может их заколдовать. И иногда ей это удавалось. Как-то ее сильно ударил сзади Астериус, хозяин танцовщиц Зеленых. Она слепила его из жира — толстого с огромным носом и с одним глазом, и начала читать молитвы Гекате (Геката покровительствовала колдуньям), а потом выколола его единственный глаз булавкой.[41] До того как луна достигла третьей четверти, этот мошенник ослеп. Одна женщина в гневе швырнула веретено в своего мужа, но веретено попало Астериусу в единственный глаз, когда он случайно проходил мимо их двери. Теодора восхищалась Антониной за этот поступок, и они решили погубить Иоанна Каппадохию. Мне кажется, что его многочисленные молитвы в церкви помешали Гекате наказать его, и он продолжал процветать. Потом они дали клятву, что не успокоятся, пока не доведут Иоанна до нищеты, чего он, конечно, заслуживал. В конце книги вы узнаете, удалось ли им это сделать.

Мой хозяин Дамокл дарил дружбой старого сирийца и колдуна, у которого Антонина научилась магии, и тот как-то составил гороскопы для девочек. Когда он их прочитал, то был поражен и даже испуган предсказаниями звезд. Он сказал Теодоре, что она выйдет замуж за короля демонов и станет править так, как этого не удавалось ни одной женщине со времен царицы Семирамиды, и у нее будет много золота.[42] Что касается Антонины, — она выйдет замуж за патриция, единственного чудесного мужчину во всем злом мире. Он сказал, что Теодоре не повезет в начале жизни, а Антонина не будет мучиться, пока не станет совсем старой, и лишь тогда ей может стать плохо.

Теодора нахмурила брови и сказала:

— Старик, ты собираешься нам напрасно льстить? Разве тебе неизвестно, что старые законы запрещают благородным мужчинам жениться на женщинах нашей профессии? Признавайся, что ты нам солгал!

Старик задрожал, но не отрекся ни от одного слова и предложил показать гороскопы любому уважаемому астрологу. Теодора так и сделала, и второй астролог, грек из Александрии, подтвердил им слова первого.

Теодора рассмеялась и сказала Антонине:

— Дорогая, когда твой муж что-то не сможет сделать, если даже он будет хорошим человеком, то мой супруг сможет этого добиться с помощью своих демонских чар.

Мне вспоминается, как Теодора появилась в театре, на ней не было ничего, кроме обязательной набедренной повязки и огромной шляпы. Фигура ее уже полностью сформировалась, и Теодора нередко использовала такой прием: когда у нее внезапно соскакивала набедренная повязка, она шла к смотрителю фракции, рассаживавшего зрителей, и начинала жаловаться, держа повязку в руках, что какие-то наглые мужчины грубо сорвали с нее повязку. Девушка требовала, чтобы это официальное лицо проводило ее в укромный уголок и помогло снова повязать повязку, а тем временем, она скромненько прикрывала бедра шляпой. Поведение девушки, ее нарочитая скромность и настойчивость доводили смотрителя до белого каления, а тем временем зрители от души потешались над двусмысленной ситуацией.

Теодора была небольшого роста с болезненным цветом лица. Она не отличалась способностями в танцах, музыке или акробатике. Можно сказать, что у нее вообще полностью отсутствовали эти способности. Но она обладала быстрым и гибким умом и абсолютным бесстыдством. Кажется, она была весьма изобретательна в сексуальных играх. И шуточка «Я этому научилась от Теодоры» была весьма популярна среди поклонников Венеры. Ее интересовали только деньги и удовольствия, но Теодора постоянно пыталась понять Мужчину. А это было легче всего сделать, будучи Мегарским Сфинксом. Потому что перед проституткой мужчины и юноши открывают свою сущность легче, чем перед матерями, сестрами или женами.

Моя госпожа Антонина также изучала Мужчину, и они с Теодорой вскоре начали презирать своих клиентов за эгоизм и отсутствие знаний, легковерие и чванство. Девушки часто использовали эти черты для собственной выгоды. Им удавалось избежать беременности с помощью снадобий и «талисманов». Теодоре все же пришлось сделать несколько абортов, но это не имело для нее никаких дурных последствий.

У них были две подруги — Индаро и Хрисомалло. Они планировали оставить сцену через полгода после визита Антонины в Адрианополь и начать самостоятельную жизнь. Но для этого им нужно было получить позволение руководства театра и фракции.

Существовало правило, что муж любой актрисы, покинувшей сцену для вступления в брак, должен был внести огромную сумму в пользу фонда фракции. В некоторых случаях могло помочь раскаяние. Если девушка раскаялась, она уже больше не могла возвратиться к старым занятиям, иначе ее могли заключить в исправительный дом до конца жизни. Но этим четырем девушкам удалось получить позволение оставить прежнюю профессию, если только они не изменят фракции Синих. У них были кое-какие сбережения, и они наняли себе приличные покои в элегантном доме, неподалеку от статуи Венеры. Это был район борделей. Девушки открыли дом развлечений, их официально поддерживала фракция, и вскоре этот клуб стал самым модным местом отдыха в Константинополе. К этому времени умерла мать моей хозяйки Антонины, и я достался ей по наследству. Мне приходилось следить за порядком в клубе. Будучи независимыми девушками, развлекавшими мужчин, им теперь не приходилось отчислять огромные деньги хозяину танцовщиц. Они даже стали полноправными членами фракции и регулярно платили взносы. Индаро и Хрисомалло были хорошо обучены своей работе. Индаро была прекрасной акробаткой и жонглером, а Хрисомалло чудесно пела и играла на музыкальных инструментах. Моя хозяйка им в этом ничуть не уступала. Теодора стала управителем клуба и клоуном. Могу сказать, что они проводили время весело, были счастливы и полностью лишены стыда. И еще мне приятно сказать, что они остались хорошими друзьями на всю жизнь. Я их всех пережил и теперь с грустью вспоминаю те счастливые времена.

Девушки относились ко мне как к другу, а не рабу, и часто со мной советовались. Так вот, Теодора сказала, что ее пригласил составить компанию один патриций по имени Хецеболюс, собиравшийся ехать в Пентаполис, куда он получил назначение губернатором. Теодора сказала, что ей представилась хорошая возможность повидать мир, и она ею непременно воспользуется. Мы все молили Теодору, чтобы она нас не покидала, а Хрисомалло предупредила ее, что не следует доверять Хецеболюсу. Он был скользким человеком. Теодора заявила, что сможет сама за себя постоять и ее волнует только одно: как мы здесь без нее справимся. Девушка уехала, и кроме нескольких забавных записок с дороги, пока они добирались до Пентаполиса, мы долгое время не имели от нее никаких вестей. Потом в отпуск приехал один офицер из Пентаполиса и рассказал нам, что Теодора как-то потеряла терпение, потому что Хецеболюс начал ее притеснять, вылила ведро с помоями ему на голову, когда он был в нарядной тунике, готовясь к ужину, и он вышвырнул ее из своего дома. Патриций не позволил девушке даже забрать свою одежду и драгоценности. Офицер сказал нам, что Теодоре удалось уговорить капитана судна взять ее с собой в Александрию в Египте, но больше никаких новостей у него для нас не было.

Спустя много месяцев Теодора, хромая, добралась до Константинополя, но это уже не была прежняя Теодора. Все несчастья, предсказанные ей гороскопом, произошли с ней в один год. И это были для нее очень суровые испытания. Наша веселая и уверенная в себе Теодора, которая обычно с удовольствием рассказывала нам мельчайшие подробности своих приключений, на этот раз молчала о том, что с ней произошло в Египте, и о том, как она возвращалась домой через Цезарию и Антиохию. Нам пришлось долго приводить ее в норму, но даже когда она физически выздоровела, она все еще не могла начать работу в клубе.

— Я предпочитаю весь день прясть, чем снова начинать эту работу, — восклицала Теодора.

К нашему удивлению, она достала прялку и в своей комнате начала учиться работать на ней. Наши девушки над ней не смеялись, потому что она была их подругой, и было видно, что ей пришлось очень горько в своем путешествии. Теперь днем и ночью в клубе был постоянно слышен звук прялки.

Когда клиенты нас спрашивали: «Неужели эта чертова штука никогда не замолкнет?», наши девушки им обычно отвечали: «Это наша бедная Теодора учится зарабатывать деньги честным трудом».

Все думали, что они шутят. Но Теодора никогда не показывалась на людях.

Одним из наших клиентов был странный, круглолицый, улыбающийся, развратный человек по имени Юстиниан, племянник неграмотного старого варвара и офицера императорской гвардии Юстина. Юстин послал за Юстинианом, когда тот был совсем молод и жил в горной деревушке в Иллирии, где когда-то мальчишкой пас овец. Юстин дал юноше образование, потому что сам всю жизнь страдал от отсутствия оного. Имя, данное при крещении Юстиниану, было Апрауда, что значит — «стойкий», и он до сих пор разговаривал на греческом с сильным акцентом и предпочитал латынь, официальный язык своей родной провинции. Никто из девушек не мог составить определенное мнение об Юстиниане, и хотя он был вежлив, развлекал их и, казалось, что в будущем он займет важный пост, в его присутствии девушки чувствовали себя несвободно. У него отсутствуют какие-то важные человеческие черты. Девушкам не нравилось, когда приходилось приглашать Юстиниана в свои комнаты. Моей хозяйке Антонине удавалось избегать этого, и она делала это так искусно, что он не стал к ней относиться хуже.

Индаро рассказала странную историю: как-то вечером она лежала в постели с Юстинианом и вскоре заснула. Потом девушка внезапно проснулась, увидела, что находится в комнате одна, а огромная крыса вылезла из-под покрывала и выскочила через окно. Я сам наблюдал нечто еще более странное. Как-то вечером Юстиниан разговаривал с девушками, а потом сказал:

— Я слышу какой-то шум у входной двери.

Никому не хотелось вставать, чтобы посмотреть в чем там дело, а я занимался винами в буфете. Потом я заметил, что над плечами Юстиниана поднялось какое-то темное облако — это была голова фантома, отправившаяся к двери, а потом она вернулась обратно. Юстиниан сказал:

— Там ничего нет, продолжим разговор.

Девушки ничего не видели. И тут нужно отметить, что в подобных случаях такой феномен может увидеть только одно лицо, и вполне естественно, что человек начинает сомневаться и решает, что ему все почудилось, и, конечно, невозможно доказать, что это происходило на самом деле.

Юстиниан был христианином и любил участвовать в теологических дискуссиях, он не был любителем сплетни, шуточек и легкомысленных рассказов. Он постился в положенные дни. А когда заканчивался пост, Юстиниан приходил в клуб и тогда он ел, пил и никак не мог насытиться.

Иногда Юстиниан говорил, что постился в течение трех дней, и его аппетит служил этому доказательством. Юстиниан оставался розовощеким до самой глубокой старости.

Госпожа Антонина называла его Фагоном в честь известного едока, который в присутствии императора Аурелия сумел поглотить свинью, овцу, дикого кабана и сто буханок хлеба.[43]

Юстиниан тоже жаловался на визг прялки и требовал, чтобы мы ему все рассказали. Но как-то утром, когда он был у нас в клубе, Теодора вошла в комнату, чтобы отогреть руки у огня. Она никого не ожидала встретить там в это время. Увидев Юстиниана на кушетке позади двери, она повернулась и собралась было уйти, но Юстиниан схватил ее за платье и стал умолять девушку остаться. Теодора стала греть руки, а Юстиниан начал религиозную дискуссию с Хрисомалло, которой нравились подобные беседы. Юстиниану удалось победить девушку, но в этот момент в разговор вступила Теодора — она прекрасно разбиралась в теме: это была доктрина об инкарнации Христа.[44] Юстиниан с восхищением воскликнул:

— У вас поразительно необычный и неортодоксальный взгляд, — и продолжил спор с Теодорой.

Они долго спорили, даже пропустили время обеда. Юстиниан спешно нас не покинул, услышав звуки ударов деревянного молотка по доске, призывавшего всех к молитвам. Юстиниан стал христианином, несколько лет прожив в Риме. Он был заложником короля готов Теодориха.[45] Теодоре удалось его переспорить. Мы все были поражены, видно, она набралась в Александрии знаний!

Теодора и Юстиниан подружились, и он был ею очарован, как раскаявшейся Магдалиной. Разве Мария Магдалина не была проституткой? Когда Юстиниан приходил в клуб, он сразу же отправлялся наверх к Теодоре. Что между ними происходило, помимо обсуждения тайны Троицы, и о том, что случается с душами некрещеных младенцев и тому подобное, я вам сказать не могу.

Во всяком случае во время его визитов, прялка Теодоры молчала, а наши девушки радовались, что Юстиниан им не докучал и не было слышно прялки.

ГЛАВА 4 Кавалерия нового типа

Начало шестого столетия христианской эры было суровым испытанием для империи. Можно согласиться с матерью Велизария, за ее мнение, что Дьявол в это десятилетие находится в зените собственной власти. Империей правил старый император Анастасий. Его прозвали «Анастасий, Разные Глаза». Один глаз у него был карим, а другой — голубым. Такое иногда встречалось у домашних кошек, но я никогда не встречался с подобным явлением у людей. Анастасий был энергичным и умным правителем, несмотря на преклонный возраст. Нельзя сказать, что он был лично виновен в несчастьях, происходивших во время его правления. Тут следует вспомнить землетрясения, которые разрушили несколько богатейших городов в его владениях. В Босфоре в то время впервые появился кит по прозвищу Порфирий. Кроме того, из Азии к нам пришла чума. Из года в год вырастали плохие урожаи и сильнее процветало соперничество между Синими и Зелеными, которое привело к восстанию. Все это случилось, примерно, в то время, когда родился Велизарий. Кроме того, в то время шли войны с сарацинами неподалеку от Палестины и с дикими, воинственными булгарскими гуннами, нападавшими из-за Дуная. Православные христиане приписывали все несчастья состоянию религиозных дел — соперничеству двух Пап. Все говорили, что одновременное существование двух викариев Христа является богохульством. Избрание одного Папы в Константинополе случилось в тот же день, когда второй Папа был избран в Риме, произошло это из-за того, что между двумя столицами не было четкой и быстрой связи. Но получив ключи к небесам, ни один из соперников не спешил отдать связку своему сопернику: Римский Папа занимал жесткую ортодоксальную позицию в интереснейшем (для меня) диспуте относительно единосущности Бога-Сына, тогда как другой Папа, ставленник Анастасия, выступал за компромисс. Каждый из них проклинал противника и называл его анти-Папой, и мы, варвары с ипподрома, от души наслаждались подобным спектаклем и углубили конфликт, когда Зеленые стали поддерживать одного Папу, а Синие — другого.

Мало нам было этих бед, так Анастасий ввязался в войну с Кобадом, персидским правителем. Тот полностью разгромил одну из наших армий и разграбил римскую Месопотамию. Анастасию пришлось заплатить за мир восемьсот тысяч золотых, а в то время золота практически не осталось, потому что были почти полностью выбраны главные европейские и азиатские шахты. В год, когда Велизарий отправился в школу в Адрианополе, булгарские гунны снова грабили Восточную Фракию и пасли своих коней в приусадебных садиках и парках в предместье Константинополя. Анастасий приказал построить огромную защитную стену в тридцати двух милях от города. Она проходила прямо через перешеек. Нам стало жить спокойнее, хотя скоро за стеной перестали следить, и она начала разрушаться.

Что касается религиозных диспутов, то хотя Анастасий предпочитал верить теории единосущности Господа, из политических соображений решил выдвинуть Папу, склонного к компромиссу и не отрицающего двойственной природы Христа, богочеловека. Синие оставались ортодоксами из политических соображений, а Зеленые выступали за компромисс с монофизитами. Как-то начались такие волнения на ипподроме из-за религиозных распрей, что императору пришлось встать у финишного столба, точно просителю, как это сделали Теодора и ее семья девять лет назад, он сказал, что готов отказаться от трона. Синие забросали его каменьями, но Зеленые его защитили. Он им отводил лучшие места на ипподроме, как более сильной фракции. В знак благодарности император поддерживал монофизитов. Но вскоре после этого Синие растерзали нескольких нахальных монахов-монофизитов. Анастасий не посмел отомстить за их смерть, и Синие захватили власть в городе и Сенате. Виталиан, патриций фракции Зеленых, собрал армию из сорока тысяч фракийских монофизитов, возглавил их, выступив против Синих, и стал осаждать город. Анастасий испугался за свою жизнь и объявил, что соберет Общий Синод Церквей, чтобы члены Синода могли разрешить этот религиозный спор. Виталиан распустил армию, не став сражаться. Но Анастасий не сдержал слово.

Подобные события весьма тесно связаны с моим повествованием. Этот странный человек Юстиниан сыграл важную роль в переговорах между императором, Синими и Виталианом, действовавшим от имени Зеленых.

Юстиниан представлял фракцию Синих и смог уверить Виталиана, что все будет в порядке, и при этом не пострадают обе фракции, сам император и Догма. Он даже принял Евхаристию вместе с Виталианом в знак хорошего отношения к нему Синих. Он дал клятву братства на вине и хлебе.

Юстиниану был предложен пост и ранг патриция за его заслуги, но он не собирался его принимать до тех пор, пока не женится на Теодоре. Он был от нее без ума. Его тетка, жена Юстина, старая женщина из деревни, которая не говорила по-гречески, была против этого брака. Ее приводила в ужас сама мысль, что ее племянник станет жить с бывшей проституткой. Юстиниан оказался в сложном положении. Если он примет ранг патриция, то не сможет жениться на Теодоре. Но он не имел права отказываться от подобной чести, кроме того, он побаивался свою тетку.

Он решил посоветоваться с Теодорой. Она ему улыбнулась и сказала:

— Принимай этот ранг, я не стану тебе мешать.

Теодора отправилась к тетушке Юстиниана и сообщила ей свое решение. Старуха так обрадовалась, что перестала ему запрещать видеться с Теодорой. Но Теодора должна была из клуба переехать жить в другое место. Так в свое время сделала раскаявшаяся Мария Магдалина. Теодора переехала в великолепный особняк. Он был прекрасно обставлен и там прислуживало множество слуг. Этот особняк снял для нее Юстиниан. Теодора разъезжала в карете, запряженной парой белых мулов. Сам Юстиниан ездил в колеснице с серебряными колесами, в которую была запряжена четверка черных лошадей.

Вскоре после этого Велизарий отправился в Константинополь для обучения в военной академии. Моя госпожа Антонина его в то время не видела. Она и другие девушки закрыли клуб, хотя он приносил им высокие доходы. Хрисомалло вышла замуж за богатого виноторговца, а Индаро стала жить вместе с Теодорой в качестве ее компаньонки. Моя госпожа решила, что ей тоже нужно выйти замуж, и она нашла солидного средних лет сирийского купца, который хорошо к ней относился, к тому же, ему оставалось не так уж много лет жизни, а после его смерти у нее было бы немалое состояние. Она встретила этого купца случайно. Он приезжал по делам в Константинополь и нанял дом возле доков. Хозяин сдал ему дом с женой и мебелью, а сам радостно отправился пропивать полученные денежки. Но случилось так, что его жена внезапно умерла, и купец остался без подруги и даже без экономки. Моя госпожа согласились временно присмотреть за купцом. Он оказался ею так доволен, что через несколько дней они поженились. К нашей истории купец не имеет прямого отношения, потому что честно сказать, не он был отцом двух детей моей госпожи — сына Плотия и дочери Марты. Двое других детей умерли; не уверен, что купец был отцом хотя бы одного из них. Но он выполнил все, что обещал при жизни и после смерти. Моя госпожа удовлетворяла его, и он не забыл ее в завещании.

Их дом был в Антиохии, где он был казначеем Синих на местном ипподроме и президентом гильдии торговцев шелком. Мы даже не ожидали, что он был столь богат. Пусть упокоится с миром… Чтобы сделать ему приятное, моя госпожа крестилась вместе с тремя другими женщинами. Это была весьма знаменательная церемония, ее проводили молодой священник и дьякон. Женщины крестились нагими. Чтобы не возбуждать ненужного любопытства, на церемонии не присутствовал никто из мужчин, кроме священника. Я был евнухом, и меня оттуда не выгнали. Перед крещением все шутили, целовались, пили, и потом была христианская церемония. Кончилось дело тем, что мы все семеро оказались в воде.

Во второй год нашей жизни в Антиохии (этот город мне очень нравится, хотя на лето следует уезжать в летнее поместье, мы потом всегда так и делали, чтобы спрятаться от изнуряющей жары) до нас дошла весть о смерти старого императора Анастасия. Вскоре мы узнали поразительные сведения — после него на трон не сел ни один из его трех беспутных племянников, приверженцев Зеленых, а занял его Юстин, ветеран и командир императорской гвардии. Гофмейстер двора Анастасия дал Юстину колоссальные деньги для подкупа гвардии, чтобы она поддержала его кандидатуру на трон.[46] Юстин честно отдал деньги гвардейцам, но ему удалось обхитрить гофмейстера, и он надел пурпурные одежды с отделкой золотом, пурпурные чулки и башмаки алого цвета с драгоценными камнями. Поверх всего была накинута белая шелковая туника и алый шарф. На голове сверкала диадема, украшенная жемчугом. Позади диадемы свисали четыре огромные жемчужины. Гвардейцы радостно приветствовали нового императора. Юстину при крещении дали имя Исток, и он постарался, чтобы его приняли в старинное, благородное семейство Аницианс. Но его жена заявила, что эта помпа не для нее, и отказалась надеть роскошные наряды императрицы или переезжать в священные императорские покои. Она потребовала, чтобы Юстин дал ей новое имя. Так что вместо Люпчин, что значит, милая, он стала Юфемией. Весь город над ней потешался, потому что она вела себя, как старая крестьянка.

Было очень забавно наблюдать, как она раздавала воскресные подаяния бедным в кафедральной церкви святой Софии, а за ней толпились элегантные дамы двора и прислуживающие евнухи. Люпчин прекрасно осознавала силу денег, но никак не могла привыкнуть к тому, что теперь ей принадлежали золотые монеты в огромном количестве, и она торжественно раздавала по одной серебряной монетке длинной очереди бедняков. Если какая-то хитрая старуха, получив монетку, снова занимала очередь, Люпчин ее узнавала и грозилась побить старуху. Она приводила свою угрозу в исполнение — и делала это так, как в свое время била Юстиниана, когда тот пытался «умничать» или досаждал ей.

Юстин был христианином, но при этом поддерживал фракцию Синих. Ему понадобилось избавиться от парочки опасных для него Зеленых, среди которых оказался Виталиан. Юстиниан приказал убить Виталиана на пиру, где присутствовал он сам и его важный дядюшка. Он пытался оправдать нарушение клятвы, данной во время причастия какими-то странными теологическими рассуждениями, вроде того, что клятва, данная еретику, не обязательна для верующего. Юстиниан оказался ценным министром для Юстина, не умевшего писать и читать. Он подписывал все документы с помощью золотого трафарета, изображавшего буквы legi, что означало: «Прочитал и одобряю». Юстин усыновил Юстиниана, и тот получил титул консула и был назначен командующим армией на Востоке. Но Юстиниан не был солдатом и предпочитал оставаться в Константинополе с Теодорой. Зеленые стали вооружаться, чтобы отомстить за смерть Виталиана, но Юстиниану всякий раз сообщали об их заговорах. Иоанн Каппадохия и Юстиниан жестоко подавляли восстания. Можете быть уверены, что Теодора его в этом полностью поддерживала. Иоанн Каппадохия, несмотря на то, что он был Зеленым, оставался ортодоксом в своих религиозных воззрениях и смог найти себе оправдание в предательстве, прекрасно понимая, куда дует ветер. Юстиниан отблагодарил его за помощь сторицей — дал много денег и важный пост при дворе. Теодора решила не торопиться со своим планом отмщения.

Его разлад с Папой прекратился — Юстин решил доказать, что он святее Папы! Он, не стесняясь, этим хвастался, сместив всех епископов и священников монофизитов с их постов. Теодора была настолько убежденной Синей, вернее, ей так хотелось отомстить своему врагу среди Зеленых, что она была благосклонна к монофизитам, тогда как Иоанн Каппадохия, истый Зеленый, был убежденным ортодоксом. Но Теодора, как мне кажется, заняла самую разумную позицию, говоря, что если бы Божий Сын был богочеловеком, то наверняка бы Евангелисты или Апостольские Отцы упомянули бы об этом. Об этом сказал бы и сам Сын Божий, но она не слышала никогда ничего подобного. Юстиниан утверждал, что двойная натура встречается достаточно часто даже в обычном человеке — часть его бывает человеческой, а часть принадлежит демону. Теодора ему на это отвечала:

— Демонам несть числа, и одновременно семь демонов может находиться в теле человека. Но Бог вечно Один, это — теологическая аксиома, и если Иисус — Бог, то он также един.

Велизарий был ортодоксом, но не был фанатиком. Он с отличием окончил военное училище и стал прекрасным офицером гвардии. Он носил униформу — зеленую тунику с красной отделкой и золотым воротом, у него был красный щит, окаймленный синим с черными звездами.

Он не любил заниматься политикой или бесцельно проводить время, и Юстин решил, что он станет быстро продвигаться по служебной лестнице, и поэтому поручил Велизарию разработать новую систему обучения кавалерии. Еще во время пира в Адрианополе он говорил о том, что надо вооружить тяжелую кавалерию луками и пиками, чтобы они могли легко переходить в атаку. Юстин разбирался в военном искусстве, и ему нравились взгляды Велизария. Он также одобрял способность Велизария находить общий язык с близкими ему офицерами — Руфинусом, и Иоанном Армянином, и Улиарисом. Когда Юстин стал императором, он позволил им обучить новобранцев по своей системе и отправиться с ними за Дунай.

Велизарий вооружил своих солдат пиками и луками, настолько сильными, что стрела проходила через любую кольчугу. Он также приказал, чтобы у каждого всадника был небольшой и удобный щит, привязанный к руке, для защиты от острых дротиков, которые обычно метали с близкого расстояния. Их брали за оперенный конец и держали прямо, как факел, а потом делали движение вперед и вниз. Головки дротиков утяжелялись, а оперение помогало им четко попасть прямо в цель. Кроме того, у всадников были еще тяжелые мечи в ножнах у левого бедра, им нужно было много тренироваться, чтобы четко управляться со всем оружием, сидя на коне. Для стрельбы из лука требуются обе руки, и Велизарий учил всадников управлять конем без уздечки, с помощью колена или каблука. Он также ввел еще одно новшество — стальные стремена, висевшие на кожаных ремешках, прикрепленных к седлу. С помощью стремян можно было легко взобраться на крупную лошадь, легче на ней ехать. Велизарий предпочитал крупных и сильных животных. Теперь стремена использовались в армии, хотя поначалу их презирали как дамские приспособления. Позже Велизарий ввел в кавалерии широкие удобные седла, к ним спереди прикреплялись шерстяные плащи для холодной или дождливой погоды. На воинах были надеты кольчуги без рукавов длиной до бедер и высокие башмаки из грубой кожи. Обычно лук висел за спиной, а стрелы хранились в колчане. Пика располагалась справа в кожаной петле.

Рекрутов учили делать все правильно и методично, так, чтобы каждое действие становилось привычным. Их учили стрелять из лука, когда лошадь шла шагом, потом животное переводили в рысь и галоп. Правая рука касалась лука и переводила его вперед, лук опирался на правый башмак, а затем воин начинал натягивать тетиву. Левой рукой доставалась стрела из колчана и вставлялась в лук, потом левую руку переводили в центр лука, а стрелу перехватывала правая рука… И через секунду лук стрелял. Велизарий заимствовал этот метод у гуннов.

От готов он научился метать копье и прикрываться щитом. Сначала он обучал своих солдат нападать друг на друга, используя копья без острых наконечников.

Последним упражнением для тренированного конника был галоп через поле, и к нему приближалось чучело, плотно набитое соломой и подвешенное на шесте на низкой повозке. Эту повозку пускали по небольшому склону вниз, и всадник должен был выпустить три стрелы во время галопа по раскачивающейся фигуре, а потом нагонять повозку с пикой или дротиками. Солдатам присваивались звания, им платили деньги и их кормили в соответствии с проявленными успехами на поле боя.

Велизарий требовал от офицеров особого мастерства — уметь использовать ландшафт во время маневров, быстро и аккуратно делать донесения, быстро понимать тактические задачи, их сложность или преимущества. Но самое главное, они должны были уметь командовать солдатами, когда те держались вместе или были разбросаны на поле боя. Конечно, одним легче овладеть этой наукой, чем другим. Еще очень важно заслужить уважение солдат собственными успехами в бою. Велизарий поэтому требовал, чтобы каждый офицер хорошо справлялся с луком, копьем, дротиками, мечом и был прекрасным всадником.

Юстин спросил Велизария:

— Какие тебе нужны рекруты? Может, тебе нужны люди, принадлежащие к какой-то определенной расе, классу или племени?

И Велизарий отвечал ему:

— Дайте мне людей, которые могут пить плохую воду и есть падаль. Пусть среди них будут горцы, матросы, люди долин. Мне не нужны солдаты, уже служившие у других командиров.

Юстин остался доволен его ответом. Иногда во время кампаний, эпидемии косили больше солдат, чем погибало от ран. Как правило, страдали люди, не привыкшие к плохой воде и пище. Горцы были крепкими, закаленными, независимыми людьми, с прекрасным зрением и слухом, они были непревзойденными разведчиками и проводниками. Люди, ранее жившие на равнинах, хорошо справлялись с лошадьми, были отличными воинами на открытой местности.

У матросов были искусные руки, они не терялись в незнакомых местах, могли легко договориться с иностранцами. Словом, каждый из этих воинов мог почерпнуть что-то полезное от своих товарищей. Чем больше было разных людей в отряде, тем легче было блюсти там дисциплину, тем сплоченнее они выступают против врага. Когда религиозные или расовые связи объединяют людей под одним флагом, это может стать причиной восстания, недовольства и столкновения с другими отрядами. Став рекрутом, юноша вступает в незнакомый мир, где действуют абсолютно иные правила. Так считали Юстин и Велизарий. Велизарий не желал получать рабов, которых поставляли в армию владельцы поместий, отдавая их в счет выплаты налогов. Естественно, что землевладельцы предпочитали отдавать в армию самых слабых и ненужных в хозяйстве людей, но Велизарий оставлял за собой право выбора, понимая, что иногда хозяева норовили избавиться от активных и независимых по духу людей, поскольку чувствовали себя в его присутствии некомфортно. Но если с этим человеком нормально обращаться, он впоследствии может стать хорошим солдатом. Он также не желал иметь в армии ярых сторонников какой-либо фракции, потому что они постоянно вступали в свары со своими противниками. Он также был против солдат, служивших в других отрядах, они считали, что все знают лучше офицеров и сержантов, и науськивали солдат, как увиливать от исполнения обязанностей, воровать и жить за счет других.

Юстин позволил Велизарию самому выбирать рекрутов, поступивших в этом году из Иллирии, Фракии и Малой Азии, и Велизарий набрал солдат согласно своим правилам.

Летом 520 года от Рождества Христова Велизарий с хорошо подготовленными людьми пересек верховья Дуная. Он начал сражение с гепидами, воинственной германской расой, жившей в этом районе более сотни лет. Гепиды сражались верхом с помощью боевых топориков с длинными ручками. Они громко разговаривали и мазали свои светлые волосы прогорклым маслом. Гепиды жили вместе, подобно остальным германским племенам, организовав «gau», коммуны из пяти тысяч человек, и ими правили вожди. В национальную армию каждая коммуна посылала около тысячи вооруженных воинов. Эта тысяча воинов делилась на «сотни», отряды вооруженных всадников, давших клятву личной преданности своему командиру. Они все были членами одного клана или нескольких семей, которые постоянно обменивались женщинами в браке.

Велизарий был должен вступать в стычки с небольшими группами гепидов, без потерь брать их воинов в плен, чтобы дать им понять: настало время уважать имя императора. Ему удалось добиться нужных результатов. Даже командиры гепидов были почти все без кольчуг, в одних куртках из толстой кожи. На голове у них были шлемы, они прятались за обитыми кожей щитами. Только пешие, в основном рабы и крепостные, пользовались луками. Тактика Велизария была такова — он стремился оторвать кавалерию гепидов от пехоты и держать их на расстоянии выстрела из лука, не подпуская ближе, потому что гепиды ловко обращались с боевыми топорами и метко метали копья. Их следовало деморализовать после тяжелых потерь, постараться убить как можно больше коней, чтобы гепиды воевали пешими. Он не преследовал их, а ловил спешившихся людей. Во время этой летней кампании, хотя мне неизвестны географические названия, потому что они не проходили мимо крупных городов, Велизарию удалось пройти расстояние в четыреста миль. У них были ячмень и сушеная козлятина, на десять дней. Велизарий оставил судно с припасами на реке. Там же хранились запасы стрел, была мастерская. Это была его база. К концу кампании трое солдат получили ранения, один утонул в болоте. Велизарий захватил в плен сорок гепидов, они все боялись, что их продадут в рабство и просили позволения сражаться в его кавалерии. Это были первые варвары-рекруты в отряде, который Юстин назвал Дворцовым Полком под командованием Велизария, и разрешил его солдатам дать клятву лично своему командиру.

У гепидов было мало металла — железа и золота, а драгоценные камни были мелкими.

Многие офицеры, отличавшиеся позднее в четырех проведенных Велизарием военных кампаниях, прошли боевую школу именно во время этой кампании. На следующее лето он возглавил карательные экспедиции против булгарских гуннов, поселенцев низовий Дуная. Они снова начали активные действия на нашей стороне реки. Под командованием Велизария было шестьсот солдат тяжелой кавалерии. Булгары были искусными всадниками и лучниками, поэтому надо было приблизиться к ним на удобное расстояние. Тут Велизарий использовал живую приманку — небольшое количество людей на быстрых конях — и ему удалось заманить жадных булгар в засаду и полностью отрезать от своих.

Булгары, подобно гепидам, защищали свои лагеря, которые они разбивали во время остановок с помощью баррикад, возведенных из повозок. Велизарий со своими всадниками приближался к ним с подветренной стороны и зажигал повозки с помощью огненных стрел. Он нанес булгарам серьезные потери, взял большое количество пленников, но когда солдаты стали грабить их лагеря, там их ждала весьма скромная добыча.

За эти подвиги Велизария перестали величать «Известным Патрицием», а стали называть «Великим Патрицием». Юстиниан теперь носил титул командира императорской гвардии и верно служил своему названому отцу, императору Юстину, но он все равно не был солдатом и в практических военных делах его контролировал сам Юстин. С другой стороны, Юстин не имел опыта в государственных делах, эти дела вершились государственными чиновниками под присмотром Юстиниана.

Под контролем Велизария теперь велась боевая подготовка армии, он провел четыре года, переезжая из одного гарнизонного городка в другой по всей Восточной части империи. Он писал подробные доклады о состоянии дел в инспектируемых им отрядах, о возможностях управлявших ими офицеров, рекомендации по улучшению обучения и оружия. Среди старых кадровых офицеров у него появилось множество друзей, особенно, если он хвалил их работу. Он часто рекомендовал молодых офицеров для продвижения по службе. Но у него еще больше было врагов, потому что он не скрывал недостатки в работе или проблемы плохого оборудования и оружия и все знали, что его невозможно подкупить.

Он пользовался уважением при дворе, но когда настаивали, чтобы он женился на какой-либо благородной женщине, он всегда отказывался, говоря, что он — всегда в пути. Когда он сможет осесть, то непременно женится. У него не было связей с замужними или одинокими женщинами, и он избегал визитов в бордель, построенный Константином, где встречались самые модные и остроумные люди Константинополя. Его враги намекали, что он не любит женщин, а предпочитает мужчин, но это была ужасная ложь. Мне кажется, что он не женился, потому что не мог забыть мою госпожу Антонину. А в бордель он не ходил, потому что это запрещено христианской религией, которую он исповедовал. Кроме того, он был целиком в работе, а когда ему хотелось рассеяться, то уезжал на охоту. Если не находил оленя или зайцев, то пытался попасть в ястреба, парящего высоко в небе, или в змей, прятавшихся в кустарнике. Он был метким стрелком и настаивал, чтобы его офицеры постоянно тренировались. Он также всем рекомендовал охоту на кабана с копьем.

По делам своей службы он дважды побывал в Антиохии, но в первый раз моя госпожа с мужем находились у себя на вилле в Ливане, а во второй раз она с ним тоже не встретилась, хотя умирала от желания повидать Велизария. Ее муж пригласил его на обед к себе домой, но Велизарий отговорился занятостью. Он написал собственной рукой ему письмо. Мне кажется, что ему не хотелось видеть мою госпожу, пока она оставалась женой другого мужчины.

Вам может все это показаться маловероятным, но позже я услышал о такой же истории в Италии. Молодой патриций влюбился в замужнюю женщину, когда ему было всего тринадцать лет. Он не только не отвечал на любовь других женщин, но даже отправился в дикие края и уединился там в пещере. Позже он организовал секту отшельников, которых теперь называют бенедиктинцами в честь этого несчастного Бенедикта. Это было честное братство, они посвятили свою жизнь почитанию бога, чтению и физическому труду. Они не едят мяса и не вникают в политику. Мне кажется странным только одно, что, по мнению бенедиктинцев, мужчина и женщина не просто чужие друг для друга, но вечные непримиримые враги. Я побывал в их монастыре за высокими стенами на горе Кассино, что между Римом и Неаполем, и видел, что там все подчиняются строжайшей дисциплине. Потом я все рассказал моей госпоже, которая, согласно правилам, не могла посетить монастырь, и сказал ей свое мнение о Бенедикте:

— В нем пропал хороший солдат.

Велизарий, присутствовавший при нашей беседе, ответил мне, имея в виду общехристианский смысл:

— Нет, Евгений, в нем обрел себя хороший солдат.

Этот Бенедикт чуть не проиграл свою битву, потому что женщина, в которую он был влюблен, его пожалела, наняла по одной актрисе на каждого монаха и приехала с ними вечером к воротам монастыря. Они стали стучать в массивную дверь, и когда громадный гот, привратник, открыл ворота, напали на него, начали его ласкать и целовать, а потом забрали в плен. Женщины вели яростную атаку, и перед ними смогли выстоять всего два-три монаха. Они заперлись в своих кельях и выкинули ключи в окно, чтобы не поддаваться соблазну, точно так Улисс смог избавиться от соблазна сирен, приказав привязать себя к мачте. Только Бенедикт проявил стойкость. Он взял свою возлюбленную за руку и стал с ней ласково и откровенно разговаривать, и женщина устыдилась.

Если все рассказанное является правдой, то Бенедикт — такой же стойкий человек, как и Велизарий. А может, его возлюбленная за это время подурнела, потому что она была гораздо старше его. Женщины благородного происхождения в Риме любят поесть, они ленивы, и вскоре становятся жирными, как карпы в садках.

Так что ясно, что Велизарий вел праведную целомудренную жизнь. В те годы он испытал только одну неудачу. Порфирий, знаменитый кит, уже двадцать пять лет мешал судоходству в Босфоре и Черном море. Его никак не могли поймать и убить. Порфирий был единственным китом, который появился в Средиземном море. Более крупные киты, называемые кашалотами, часто встречаются в Атлантике, и один очень крупный кит как-то встречался у Кадиса. Крупные киты также были замечены в Индийском океане, когда купцы плыли на Цейлон. У этих китов добывают китовый ус, они могут достигать четырехсот футов длины. Порфирий был около пятидесяти футов длиной, но в отличие от индийских китов, весьма робких созданий, избегавших судов, он казалось, объявил разрушительную войну империи. Вопреки мнению большинства людей, киты не едят рыбу и дельфинов, морских котиков и акул. Они питаются мелкими рачками, пропуская огромное количество воды через барьер из китового уса. Порфирий постоянно курсировал по Черному морю и кормился рачками и водорослями. Иногда он не появлялся несколько месяцев кряду, но всегда возвращался и останавливался в самом узком месте Босфора или Геллеспонта, и там принимался активно поглощать пищу. Так случилось, что во время первого появления Порфирия смелый рыбак, обозленный тем, что Порфирий порвал ему сети, ранил кита копьем, и это послужило поводом для объявления войны. Порфирий до этого случая вел себя вполне миролюбиво, но после этого он погнался за лодкой и разбил ее ударом хвоста. Тогда люди поняли, что Порфирий не молодой безопасный кит. Нет, он был взрослым китом-убийцей, как называли таких китов матросы, когда встречали их во время путешествий по Индийскому океану. Они могли сражаться с другими китами и убивали их, разрывая на части, нанося им методичные удары.

Порфирий устраивал засаду в глубине вод и внезапно появлялся, выдувая водяной фонтан, и пытался напасть на лодку или судно, находящееся неподалеку. Он старался разбить его сильным ударом хвоста. Ему удалось потопить несколько достаточно крупных судов. Он внезапно выныривал из-под этих судов и обшивка разрушалась от ударов его головы. А, может, так получалось совершенно случайно.

Нападение Порфирия по-разному толковали. Православная церковь считала, что его наслали за грехи монофизитов, а монофизиты говорили, что этого не может быть, потому что Порфирий нападал на суда православных и на суда монофизитов. Некоторые люди говорили, что он ищет Иону, и ему часто приносили в жертву провинившегося матроса, вне зависимости от его вероисповедания. Епископы молились и посылали ему с волнами различные священные тексты. В них его умоляли от имени Святой Троицы вернуться в океан, откуда он появился. Порфирий был неграмотным и некрещеным, и внимания на призывы не обращал.

Велизарий вызвался поймать Порфирия. Он стал его ждать у входа в Черное море в то время, когда кит обычно возвращался к своим подводным пастбищам. Велизарий находился на крупном судне, снабженным катапультой, которую использовали при осаде городов. Катапульту зарядили крепким и тяжелым копьем. Юстиниан поставил на катапульту отряд городской стражи из Синей фракции. Обязанности охраны стен Константинополя взяли на себя Демарх Синих и Демарх Зеленых. Они очень волновались, желая заслужить славу для своей фракции, если им удастся победить Порфирия. Команда судна принадлежала к Синим, копья для катапульты тоже покрасили в синий цвет. Синего цвета были лопасти весел и паруса.

Велизарию сообщили, что Порфирия видели у северных берегов и он двигался в их направлении. Кит был настроен весьма воинственно. Велизарий приказал внимательно следить за животным. Он заставлял стражников постоянно тренироваться, чтобы они метко выстрелили из катапульты. Велизарий велел бросить за борт пустую бочку, и солдаты в нее целились, чтобы точно знать, насколько сильно следует натягивать веревки катапульты. Наконец вахтенные увидели Порфирия, пускающего фонтаны воды на расстояние полумили от судна. И вот Порфирий приблизился. Он плыл на поверхности моря, направляясь прямо к судну, словно собрался его таранить. Кит, наверно, понимал, что люди его боятся. Обычно завидя его, на судах поднимали все паруса и старались удрать по ветру, иногда сильно отклоняясь от прежнего курса. Но это судно стояло на месте.

Чудовище приближалось, и Велизарий отдал команду стрелять. Копье просвистело по воздуху и пронзило бочку, в которую целились солдаты, вместо того, чтобы целиться в кита, они его до смерти боялись. Порфирий взмахнул хвостом, и его удар сломал две дюжины весел. Потом он нырнул и исчез. Но Велизарию удалось пронзить его крепкой стрелой из мощного лука. Он целился туда, где по его расчетам находился мозг чудовища. Но у кита особое строение головы и туловища, стрела легко прошла через слой жира.

Именно тогда охотники видели Порфирия в последний раз. Они проплавали еще несколько дней и снова возвратились на то же место. Они условились всем рассказывать историю, которая не ранила бы их гордость. Вот версия: Велизарий стрелял в кита из лука, но промахнулся, и тогда они стали стрелять из катапульты. Копье прошло прямо в открытую глотку кита, но Порфирий откусил древко и помчался прочь, издавая громкий рев, а наконечник остался сидеть у него в глотке.

— Он скоро умрет от ран, — хвастались моряки. — И тогда вы узнаете наконечник нашего копья по цвету.

Зеленые отказывались верит их истории, потому что Велизарий не поддерживал версию Синих. Он говорил:

— Стражники энергично и метко стреляли из катапульты, я подал об этом официальный доклад императору. Он его обнародует со временем.

Юстин не опубликовал доклад, чтобы не позорить Синих.

А Порфирий продолжал рвать сети и мешал судоходству еще много лет. Зеленые решили, что Синие — трусы, и сами не желая срамиться, не вызывались расправиться с китом.

ГЛАВА 5 Война с Персией

Римский император и правитель Персии были врагами с древних времен, но всегда считали себя глазами мира и маяками цивилизации. Каждый из них находил утешение в существовании своего противника, таким образом между ними существовало некое братство, которое проступало в их письмах. Так было во времена войны и мира. Они приветствовали друг друга, как ветераны карточных игр, которые играют каждый день и покупают друг другу выпивку в винной лавке. Один глаз и один маяк сияет над большей частью Европы, Малой Азии и частью Африки. Второй освещает громадные территории Азии. Следует отметить, что во многих случаях власть существовала лишь номинально. Персия не могла контролировать такие отдаленные владения, как Бактрия, Согдиана и Арахозия. А римляне, о которых я пишу, уже расстались с Британией, захваченной пиктами и саксами. Галлия отошла к франкам и бургундцам, Северная Африка — к вандалам и маврам, Испания — к готам, а Италия с самим Римом — к другим племенам готов. Но тем не менее у этих правителей еще оставалась настоящая власть над большей частью мира, и сохранился номинальный контроль над другой частью мира.

К счастью для мира во всем мире, между двумя владениями — почти по всей длине их общей границы, которая тянется мимо восточных берегов Черного моря через Армению и, слегка касаясь Сирии и Палестины, идет к северным берегам Красного моря, огромные пустыни и горные массивы. В мировой истории западным армиям очень редко удавалось покорять Азию далее этих границ. А восточным армиям так же редко удавалось проникать в Европу и Африку. Даже если подобное и случалось, оккупация длилась не долго. Персидский царь Ксеркс не смог покорить Грецию, несмотря на огромное войско, которое он привел в Европу по мосту из лодок через Геллеспонт.[47] Александр Великий покорил Персию, но его сильно разросшаяся империя не сохранилась после его смерти. Часто случалось, что захватчиков громили прямо у границы, но если даже они добивались успеха, то сохранить занятые территории не пытались, а отправлялись домой, получив выкуп. Подобные конфликты почти все время происходили в Месопотамии, в районе между верховьем Евфрата и Тигра. Здесь очень удобная для сражений территория. А персам было легко добираться до запасов продовольствия и до запасных гарнизонов.

В течение нескольких столетий после Александра Македонского Персидская империя была известна под именами Парфянской, потому что правящая династия Арсасиды происходила от парфян. Но за сто лет до того, как Константин стал христианином и перевел столицу империи из Рима в Константинополь, наследник старых персидских правителей по имени Артаксеркс поднял восстание и сверг Арсасидов. Его новая династия — Сасаниды восстановила персидское имя и традиции империи и с тех пор оставалась у власти. Когда я пишу эту историю, Кобад, девятнадцатый потомок этой династии, носит царскую диадему. Сасаниды очистили и укрепили древнюю религию персов, состоящую в поклонении огню в соответствии с учением Пророка Заратустры.[48] Этой религии очень навредила греческая философия. То же самое произошло с древней римской и иудейской религиями, и это же относится к христианству. Сравните чудесный и чистый рассказ, содержащийся в четырех Евангелиях, который явно родился среди неграмотных крестьян и рыбаков, никогда не изучавших грамматику и риторику, с теологическими текстами нашего времени!

Царь Артаксеркс изгнал всех философов из своей земли. И они вернулись к нам, а вместе с ними — персидские понятия, которые накладывались на христианство. Это была новая ересь — манихейская.[49] Эти маникеи разработали абсолютно новую оригинальную теорию сути Христа, утверждая, что она двойственная, не только двойственная, но и противоречивая. Иисус — лицо историческое, был не идеальным, грешником, а Христос — его духовный противник, был Священным Проводником. В Персии маникеев ненавидели и также к ним относились в мире христиан. Я, конечно, не стану их защищать. Персы поддерживали их только в персидской Армении, стремясь ослабить религиозные связи между этой страной, исповедовавшей христианство, и римской Арменией, которая также была христианской, ортодоксальной страной.

Запретив пустые рассуждения (эта философия мне, человеку зеленому, кажется вовсе пустой) и приказав вернуться к примитивной прямоте действий, речи и мысли, Артаксеркс восстановил власть персов в гражданских и военных аспектах. Потом еще долго между последователями Артаксеркса и римскими императорами велись бесконечные войны, и в них, как правило, побеждали персы. Четырнадцатым императором по этой линии был Бахрам Охотник. Его так называли, потому что он обожал охотиться на диких ослов в пустыне. Он развязал с нами войну, ибо он так же фанатично преследовал христиан, как и мы.

Бахрам был побежден и был вынужден дать слово, что между нами сто лет будет царить мир. Его дети и внуки так боялись рассердить его дух, что были вынуждены строго поддерживать мир, до сих пор еще не закончился отведенный срок.

Но как я уже упоминал, вскоре снова разразилась война, и армия Анастасия под руководством бездарных генералов позорно ее проиграла. Это была кампания, которую наблюдал горожанин Симеон.

У столкновений было несколько причин, но самой главной была оптовая цена на шелк. (Шелк — это материал, из которого шьют одежду.) Он легок, прохладен и красив. Говорят, что его изобрела какая-то китайская королева, и многие столетия его вывозили из Китая по морю и по суше. В шелк одевались богатые и благородные люди, девушки-танцовщицы, проститутки. Из предмета роскоши шелк превратился во всеобщую мечту. Шелк очень хорошо окрашивается, в особенности в пурпурные тона. Эту краску получают из специальных морских раковин. Хлопок также импортируют с Востока. В основном из Индии.

На сухих ветвях хлопчатника раскрывается коробочка с волокнистым, вроде ваты, материалом. Потом эти волокна прядут, и из ниток получается легкая, крепкая ткань, более прохладная, чем шерсть. Кроме того, ее легко стирать. Но хлопковая одежда не выглядит такой богатой, как шелковая. Шелковые ткани бывают очень тонкими. С хлопком не было никаких тайн, а что касается шелка, то о его происхождении знали только сами китайцы. Они никому не открывали секрета, желая сохранить на него монополию. Шелк-сырец прибывал к нам в виде мотков желтоватого цвета, намотанных на стебельки трав. Каждый моток определенного веса. Ботаники считали, что это — нить гигантского китайского паука. Некоторые придерживались мнения, что это волокна из коры особой пальмы, а другие верили, что ткань изготавливается из пушистой стороны листа шелковицы. Но никто не мог доказать свою правоту, потому что все торговые отношения с Китаем осуществлялись через посредников. Кроме короткого периода четыреста лет, когда наши суда прямо приплывали в порты Южного Китая, мы имели дело с персидской колонией купцов на Цейлоне, куда мы попадали морским путем, или с самой Персией, приезжая туда по суше. Шелковые караваны из Китая достигали персидской границы через Бухару или Самарканд за сто пятьдесят дней, и потом им требовалось еще восемьдесят, чтобы приблизиться к нашей границе у Нисибиса в верхнем течении Евфрата. Отсюда нужно было еще двадцать дней везти шелк до Константинополя.

Путешествие по морю было наверно, самым безопасным, но шелк должен был пройти через абиссинских купцов на Красном море, и цена его сразу удваивалась.

Когда спрос на шелк возрос, китайские купцы повысили цену на шелк-сырец, а персам не хотелось, чтобы только китайские купцы получали огромные барыши, и они также подняли цены при перепродаже шелка. Наши купцы оказались не в состоянии получать прибыль, покупая шелк по высоким ценам, и они решили напрямую иметь дело с китайцами и попытались снова открыть старый торговый путь, проходя по северу персидских территорий за Каспийским морем. Это была длинная дорога, караваны проникали на наши земли через узкий перевал Кавказских гор к востоку от Черного моря, в окрестностях Колхиды. Люди на этих богатых землях хорошо относились к нам. Именно в Колхиду Язон отправился в компании аргонавтов, чтобы забрать оттуда Золотое руно.[50] Мне кажется, что Золотое руно — символ восточных богатств, поступавших по северному пути. Когда наши купцы решили снова открыть этот путь, они понимали, что им придется платить пошлину гуннам, потому что им предстояло проходить по их территории. Но все надеялись на то, что гунны станут с них брать меньше денег, чем персы. Самыми ближними и наиболее грозными из этих племен были белые гунны. Их так называли, потому что у них была внешность европейцев в отличие от других гуннов, которые нам казались злыми желтыми животными… Эти гунны жили между Каспийским и Черным морями и были непримиримыми врагами персов. Белым гуннам делали богатые подношения, чтобы они нападали на Персию с севера. Так случалось много раз, и тем самым мы спасали наши границы от серьезного и грозного врага.

Но план купцов провалился. Персы прознали обо всем, и им удалось убедить китайцев иметь дело только с ними. Кобад написал императору Анастасию насмешливое письмо, что белые гунны сделали его ответственным за налоги, которые им обещали римляне за использование северного пути. Если Анастасий желает покупать шелк, он должен дать персидскому правителю деньги, чтобы заплатить обиженным гуннам. Анастасий с возмущением отверг подобное предложение, а Кобад напал на римскую Армению с маленькой, но хорошо подготовленной армией. Они осадили важный город Амида в верхнем течении Тигра. Анастасий отправил армию в пятьдесят две тысячи человек, чтобы спасти город. Этой армией командовал не один бездарный генерал, как обычно, а несколько бездарных генералов. Они постоянно спорили и не могли согласиться ни по одному пункту.

Погибло очень много людей, а некоторые полки поспешили удрать, не желая связываться с врагом. Мы покрыли себя позором на Востоке, и если бы Кобада не отвлекло от нас нападение гуннов на севере, для чего Анастасию пришлось подкупить белых гуннов и заплатить им вдвое больше, то Кобад попытался бы подмять под себя всю Сирию и Малую Азию, и наверно, ему удалось бы это сделать. После долгой осады он захватил Амиду: армянские монахи должны были нести вахту в одной из башен, но они переели и перепили после длинного поста, а потом крепко заснули. Персы проникли в эту башню через старый подземный ход, о которой им удалось разузнать и перебили всех монахов. Сам Кобад проявил большое мужество и энергию во время сражения, — ведь ему было уже шестьдесят лет. Он карабкался по лестнице с мечом в руках и грозил, что убьет каждого, кто посмеет повернуть назад. Говорили, что персидские кудесники пытались его отговорить от снятия осады, как он собирался сделать, если осада чересчур затянется. На стене стояли проститутки и дразнили персов, высоко задирая юбки и крича: «Идите, давайте повеселимся!»

Кудесники посчитали это знаком того, что город вскоре откроет перед персами свои тайны. Когда персы узнали о потайном проходе, то поняли, что кудесники были правы. Кобад решил сразиться с белыми гуннами и оставил гарнизон в тысячу человек у Амиды. Этот гарнизон удержал город и согласился оставить его спустя два года после захвата при условии, что им выплатят семьдесят тысяч золотых монет.

Анастасий и Кобад заключили мир на семь лет, но он продлился гораздо дольше, потому что Анастасий был очень слаб, а Кобад был слишком занят, чтобы продолжать борьбу. Но каждая сторона совершила против противника по одному враждебному акту.

Кобад захватил Каспийские ворота — проход через Кавказ, где проводили наши караваны за шелком, а Анастасий укрепил открытый город Дарас там, где проходила дорога, соединяющая две страны.

Необходимо объяснить важность этих двух актов. Каспийские ворота имели огромную стратегическую ценность и были единственным проходом и перевалом через сложный Кавказский хребет. Он служил барьером на многие сотни миль между широкими азиатскими степями, где кочуют гунны, и нашим цивилизованным миром.[51] Александр Великий первый оценил важность этого перевала. Его длина — семь миль и начинается он с естественного прохода среди грозных скал, его может защитить даже небольшой гарнизон. Александр Великий построил там замок, за последние восемь лет которым владели разные правители.

В настоящее время его охраняет крещеный гунн, чьи пастбища с этой стороны горы, замок защищает от гуннов-язычников с другой стороны горы.

Когда комендант замка почувствовал, как к нему приближается смерть, не надеясь на смелость или здравый смысл своих сыновей, он написал Анастасию, который к немцу прекрасно относился, предложив продать ему замок и перевал за несколько тысяч золотых монет. Анастасий созвал сенаторов и спросил их мнение, а те ответили ему:

— Каспийские ворота — весьма важный пункт в коммерческом отношении для Вашего Священного Величества, если использовать северный караванный путь, чтобы вести прямую торговлю с Китаем. Но пока это не удавалось сделать из-за интриг с персами, а значит, вы не сможете получать от Каспийских ворот доходы. Ваше Величество, комендант замка и его сыновья все равно будут охранять его, чтобы всадники из диких степей не врывались на их территорию. А держать там римский гарнизон слишком опасно и дорого — Каспийские ворота расположены в двух сотнях миль от восточных берегов Черного моря и еще на более дальнем расстоянии от владений Вашего Величества на южных берегах этого моря, а между ними лежит сатрапия Иберия.[52]

Мы советуем Вашему Величеству вежливо поблагодарить этого гунна и послать ему дорогой подарок, но зря не бросаться золотыми монетами. Восточная граница и так слишком дорого стоит империи.

Анастасий, к сожалению, прислушался к их совету. Вскоре после этого умер комендант замка, а его сыновья перессорились из-за завещания. Младшего сына вообще лишили наследства, и он предложил Кобаду, чтобы сильная персидская армия захватила Ворота, а его назначили комендантом с высоким жалованьем. Кобад воспользовался его предложением, послал войска и захватил Каспийские ворота, убил всех сыновей прежнего владельца, включая младшего, и торжествовал, что его Западные доминионы теперь были защищены от нападения гуннов. Если бы Анастасий имел мужество оставить гарнизон для охраны этого прохода, он мог бы беспрепятственно направлять армии на персидскую часть Армении. Ему было бы это также легко желать, как садовнику, вытащив пробку из резервуара с водой, пускать воду в оросительные каналы.

Так мы начинаем историю о Каспийских воротах. Что касается укрепления Анастасией Дараса, то старый договор запрещал строить новые фортификации по обе стороны границы. Персам пришлись не по душе его действия, но Анастасий укрепил деревню Эрзерум в римской части Армении и деревня превратилась в хорошо укрепленный город. Персам опять же это не понравилось, так же, как его заигрывания с монахами маникиками в персидской Армении. Он даже делал вид, что втайне поддерживает ученье их секты.

Когда Анастасий умер и его место занял Юстин, Кобад начал волноваться по поводу будущего. Он понимал, что Юстин опытный солдат, и чувствовал приближение своего последнего часа. Подобно многим восточным владыкам, он ненавидел своего прямого наследника по имени Хаус и обожал младшего сына Хосру, родившегося от второй жены, которая пожертвовала собой, чтобы помочь ему сбежать из так называемого Замка Забвения. Он провел там два года, будучи заточенным туда узурпатором власти. Жена поменялась с ним одеждой, и когда выяснился обман, погибла от жестоких пыток. До того как ему удалось убежать из Замка, Кобад поклялся жене, что если он когда-нибудь снова получит трон, то ее сын станет его наследником.

Кроме Хауса у Кобада был еще один сын, Джамасп — самый умный и храбрый полководец в Персии, он пользовался непререкаемым авторитетом. Он не мог претендовать на трон, потому что потерял глаз в сражении с гуннами: в Персии на престол не мог взойти ни один человек с физическими недостатками. А персидские законы никогда не изменяются и не отменяются. Кобад много лет размышлял о том, как ему отодвинуть в сторону Хауса, которого к тому же поддерживал его брат Джамасп. Кобад так и не разрешил эту проблему. Только когда умер Анастасий и Юстин стал императором Кобад решил, что же ему делать. Он написал Юстину странное письмо и послал его вместе с чудесными драгоценными камнями и разными произведениями искусства. Я привожу здесь это письмо с небольшими несущественными сокращениями:

Вам наверно, покажется, что Юстин и Юстиниан, как его наследник, обрадовались этому письму, представлявшему счастливое разрешение всех их трудностей и даже старых споров по поводу цены на шелк, и вы в этом не ошиблись. Но они решили спросить совета у сенаторов, как Анастасий сделал по поводу Каспийских ворот. Всем прекрасно известно, что случается в подобных случаях, самое простое и явное решение отвергается, как не стоящее мудрости экспертов, какими почитали себя эти бестолковые, замшелые старики, и они начинают горячо обсуждать неясную альтернативу, а потом отвергать ее. Наконец, они подыскивают неприемлемое решение и принимают его единогласно. Так случилось и в этот раз. Приведу здесь один пример. Два умных афинских стражника преследовали вора из Фив и бежали за ним до границы города, где увидели знак: «Добро пожаловать, жители Фив». Один из преследователей сказал: «Наверно, он здесь спрятался».

«Нет, — крикнул другой. — Пусть он думает, что мы будем его искать именно здесь».

«Правильно, — ответил первый преследователь, — но он постарается нас перехватить и обязательно войдет сюда».

Они тщательно обыскали это место. А воришка из Фив читать не умел и побежал прятаться за городом.

Вот так же слишком умный Сенат обсуждал предложение Кобада. Был ли Кобад простаком, хитрецом или что-то затевал? И что будет дальше? Они рассмотрели все аспекты, и наконец гофмейстер, известный законник, выразил твердое мнение, что Кобад задумал какую-то хитрость, прикинувшись простаком, и желает, чтобы Юстин усыновил Хосрова, а потом, когда Юстин умрет тот законным образом станет претендовать на имперский трон. Любой обычный человек, если бы он там присутствовал, сразу понял бы абсурдность подобного аргумента. Во-первых, персы очень честные люди, и Великий царь не станет унижаться, использовав такой низкий трюк. Во-вторых, ни один из персов не может рассчитывать на то, что его станут воспринимать в качестве претендента на императорский трон, если даже он примет крещение, что в свою очередь отдалит его от его братьев, почитателей огня. Кобад делал искреннее и добрососедское предложение. Это был сигнал одного маяка другому маяку. Он всего лишь повторил действие Аркадия. Но мнение гофмейстера перепугало Юстиниана. Он не желал иметь никаких соперников, и даже Теодора, которая благосклонно отнеслась к письму, не смогла его убедить более разумно отнестись к предложению Кобада. Поэтому Юстин ответил Кобаду, предлагая усыновить Хосрова на военной церемонии, а не с помощью имперской хартии.

Первый способ усыновления известен среди готтов. Будущий отец представляет коня и полный набор снаряжения своему будущему сыну и говорит следующие слова: «Ты — мой прекрасный сын. Сегодня по обычаю народа и так, как это делают мужчины, я тебя породил. Пусть мои враги станут твоими врагами, а мои друзья — твоими друзьями, мои родственники — твоими родственниками». Разница между этой формулировкой и гражданским усыновлением с помощью хартии состоит в том, что не признается римским законом для передачи отцовского титула сыну, а рассматривается, лишь как контракт легальной защиты, с одной стороны, и сыновней покорности, с другой.

До созыва Совета Юстиниан лично заверил персидского посла, что император, как ему кажется, примет на себя это обязательство. Посол отправил донесение Хосрову, чтобы тот ожидал у границы, откуда его можно было бы быстро отправить в Константинополь для церемонии усыновления. Но все переменилось. Хосров считал себя жестоко обиженным, получив столь неопределенный совет, который римский посол привез его представителю на границе в Нисибисе. Он меньше разозлился бы на простой отказ, чем на положительный ответ, маскировавший отрицательный. Неужели Юстин на самом деле рассчитывал, что правитель старейшей и великой державы цивилизованного мира позволит, чтобы с его любимым сыном, которого он выбрал своим наследником и в котором текла кровь Артаксерксов, обращались как с варваром и обычным германским солдатом? Вскоре началась война, и Велизарий получил свое первое, весьма важное назначение.

До того как я расскажу о его подвигах, я должен поподробнее рассказать о жизни с нашей хозяйкой, когда мы находились в Антиохии. В год, когда разразилась новая война с Персией, 29 мая, мы сидели на крыльце, выходящем в сад, и ждали, когда нас пригласят к трапезе. Это было прохладное место, красиво выложенное плиткой, постоянно журчал фонтан. Там же находился искусственный бассейн из белого мрамора, со множеством разноцветных рыбок. Вокруг бассейна стояли цветы в горшках. Некоторые экзотические цветы привезены с Дальнего Востока. Моя госпожа держала в руках вышивку, но ее клонило в сон, и она не могла работать, потому что было невыносимо жарко. Мною также овладела слабость и я плохо соображал, а затем внезапно почувствовал дурноту. Все поплыло у меня перед глазами. Я пришел в ужас, неужели у меня начиналась холера? Тогда я умру через несколько часов. Холера буйствовала в бедных кварталах города и пожирала по пять тысяч человек ежедневно.

Недалеко от нас располагался великолепный храм в коринфском стиле, который был посвящен богине Диане (или сирийской богине Астарте). Более ста лет это место использовалось как официальный штаб фракции Синих.

Я попытался остановить взгляд на этом здании и его колоннах из желтого нумедийского мрамора. Колонны стояли стройными рядами. Но сейчас они покачивались, как пьяные, и от сильного толчка с сильным грохотом повалились.

И вдруг я понял, что здоров, а заболела матушка Земля! Мы испытываем толчки землетрясения, которое было удивительно мощным. Я схватил сына моей госпожи Фотиуса и маленькую Марту, которая играла рядом со мной, и выбежал в сад. Моя госпожа, спотыкаясь, последовала за мной. Мы едва успели: сильный толчок поверг нас всех на землю и наш прекрасный, удобный и дорогой дом с грохотом развалился на мелкие кусочки.

Что-то сильно ударило меня по голове, и я почувствовал, как пытаюсь плыть, как будто меня выбросило в море с корабля, потерпевшего крушение. Мне показалось, что меня пытаются погрести под собой огромные волны. Я тогда не знал, что тысячи моих сограждан на самом деле пытались выплыть. Это произошло потому что великая река Оронт, разбухшая от весеннего наводнения, после толчков изменила свое русло и пронеслась по нижней части города, поднявшись на высоту двадцати футов и все круша на своем пути.

Я немного пришел в себя и сразу взял свою госпожу за руку, и мы побежали к тому месту, где ранее стоял наш дом. Мы громко выкликали имена двух старших детей, имя их наставника и остальных слуг. Но все оказались погребены под пыльными руинами, кроме двух садовников и одного слуги, выбежавшего из дома, как только он почувствовал первый толчок удалось спастись лишь одной горничной, но она была тяжело ранена.

Мы пытались освободить кого-то, громко стонавшего в руинах. Мне кажется, что это была свояченица моей госпожи, но внезапно поднялся ветер, и развалины занялись огнем, и стало невозможно продолжать поиски. Мне показалось, что кричит старший сын моей госпожи, но когда я подошел ближе, то ничего не услышал. После этого последовали более слабые толчки. Через несколько часов мы подвели печальные итоги.

Антиохия был вторым городом Восточной Империи, хотя Александрия, Коринф и Иерусалим также претендовали на этот титул. Город лежал в руинах. Из выживших людей среди семисот пятидесяти тысяч населения почти все потеряли жилье, потому что пожар сжег все деревянные здания, которые землетрясение пощадило. Пострадали церкви и общественные здания. На земле появились глубокие и длинные трещины, в них проваливались целые улицы с домами. Самые ужасные повреждения случились в кварталах Острахина и Нимфеи. Но больше всего людей погибло в общественных термах, названных в честь Хабриана и Траяна. Во время первого толчка там было очень много людей.

Страшное землетрясение сопровождало обычные беды: грабежи, убийства, загрязнение питьевых источников, заразные заболевания. Холера стала буйствовать с удвоенной силой. Кроме того, разразились острые религиозные дискуссии на предмет причины катастрофы. К счастью у нас был умный губернатор, который пытался вселить уверенность среди выживших. Он организовал отряды для спасения людей из-под завалов. Другие отряды боролись с пожарами, хоронили мертвых и строили времянки. Он раздавал людям еду. Если бы не он, дела наши были бы совсем плохи.

Муж госпожи погиб в храме богини Дианы, и его труп не удалось опознать. Но мы достали золото из подвалов дома, его завещание осталось целым и невредимым в церкви, а склад, где он хранил шелка, остался целым и не сгорел в пожаре. Вилла в Ливане также не пострадала от землетрясения, и мы решили, что все могло быть гораздо хуже. Из четырех детей у госпожи выжило двое. Конечно, она оплакивала погибших детей и говорила, как сильно она их любила, говорила, что они самые красивые и талантливые. Я не мог вам сказать, было ли так на самом деле. Правда, Фотий оказался нехорошим сыном, но мне он нравился больше погибшего брата.

Юстин узнал о несчастье, которое затронуло не только Антиохию, но и большой город Эдессу по дороге в Персию. Пострадали также города Аназарба и Помпейополис, а на Западе — Дураццо и Коринф. Это были очень важные и крупные города. Император был опечален известием о несчастье. Он снял с головы диадему и надел серое одеяние в знак траура. Он приказал сделать жертвоприношения в священном месте вне стен города, не мылся и не брился целый месяц. Он закрыл специальным декретом театры и ипподром. Император пожертвовал два миллиона золотых на восстановление Антиохии, пожертвовал деньги и другим городам и приказал не взимать с них налоги в течение некоторого времени. Император лишился огромной суммы доходов от этих городов.

Что касается госпожи Антонины, она ждала два года, пока в Антиохии не наладится жизнь, чтобы продать свою землю и получить достаточную цену, а потом продала все имущество, унаследованное от мужа, и вернулась с детьми в Константинополь. Я поехал с ней. Госпожа купила небольшой домик в пригороде Блачерная, выходившем на воды Золотого Рога. Она не стала сообщать о своем приезде Теодоре или старым знакомым, а предпочитала жить в одиночестве.

Вскоре после нашего приезда Юстиниан стал императором. Теодора уже была его женой. Его тетка умерла, и Юстиниану удалось убедить Юстина отменить закон, запрещающий патрициям жениться на женщинах, ранее выступавших на сцене.

Теперь бывшая подружка моей госпожи по клубу носила корону императрицы из золота, украшенную драгоценными камнями, а по плечам свешивались ряды жемчуга. На нее была накинута пурпурная мантия, она носила красную с золотой вышивкой юбку, золотые башмаки с зелеными чулками. Госпожа решила, что будет лучше, если Теодора сама ее разыщет, если захочет. Мы не знали, может, Теодора желает позабыть или уничтожить все приметы своей прежней жизни.

Госпожа следила за событиями, развивавшимися во время войны с Персией. Она гордилась подвигами Велизария. Он и еще один молодой командир по имени Ситтас проникли в персидскую Армению и увели с собой большое количество пленных.

Это был единственный успех римлян во время войны, она разворачивалась для нас весьма плохо. Иберийские подданные Персии были христианами, и они возмущались, что Кобад пытался заставить их погребать мертвых так, как это делали персы. Христиане рыли могилы, а язычники кремировали мертвых. Персы оставляли мертвых на высоких башнях, чтобы склевывали хищные птицы-стервятники. Они считали землю и огонь священными, и их нельзя было загрязнять мертвыми телами. Из Константинополя иберийцам послали помощь. Отряды возглавлял известный генерал. Кроме того, им послали деньги и небольшой отряд гуннов, собранных на границе с Колхидой. Но этого было недостаточно для того, чтобы помешать персам снова покорить иберийцев.

Между Иберией и Колхидой существовали два перевала в горах, над которыми стояли древние форты. Мужчины из Колхиды, охранявшие эти форты, воспользовавшись войной, направили посла в Константинополь и просили, чтобы им хорошо платили за сложную и опасную службу. Они предложили императору поставить свои войска у фортов. Это было еще при жизни Юстина. Юстиниан теперь принимал все важные решения сам и он не хотел повторять ошибку Анастасия по поводу Каспийских ворот: он не стал созывать Сенат и информировал посла, что Юстин поддерживает их второе предложение. Воины Колхиды отвели свои гарнизоны и в форты были посланы императорские полки.

Но в отличие от случая с Каспийскими воротами, к которым был легкий доступ (и они были расположены в достаточно плодородном месте), эти форты располагались в дикой и бесплодной стране. Провизию невозможно было доставить даже мулами. Только люди могли тащить тюки по скалам. На многие мили вокруг не росло ничего съедобного, кроме дикого сорго. Его могли есть жители Колхиды, но наши люди считали, что сорго только пташки клюют. Колхидцы требовали за хлеб, масло и вино так дорого, что командиры вскоре потратили все отведенные им для этого деньги, а солдаты продолжали отказываться есть сорго, и войска были вынуждены спуститься на равнину. Когда персы в Иберии узнали об этом, они захватили крепость, считая что лучше платить огромные деньги за хорошую пищу. Юстиниану следовало оставить там гарнизон колхидцев и не скупиться платить им за службу.

Мы совершили еще одну ошибку, проникнув на вражескую территорию в районе Нисибиса. Этот рейд осуществил фракийский генерал, командовавший отрядами при Дарасе. Цель рейда, как говорил Велизарий, состояла в том, чтобы как можно дальше проникнуть на вражескую территорию, но обеспечить себе безопасное отступление и принести как можно больше вреда противнику, не проявляя ненужной жестокости. Удачные рейды причиняют беспокойство правительству страны, на которую нападают, они дискредитируют его в глазах мирных жителей. А испуг и дискредитация одних являются дорогой к успеху других. Кавалерия Велизария и Ситтаса во время предыдущей кампании на сотни миль углубилась в долину Арсаниуса, перейдя реку по мосту, который они потом разрушили, и медленно отошла назад по противоположному берегу. Кавалерия двигалась, и ее сопровождали грабежи. И так продолжалось, пока не подоспело крупное подразделение персов — несколько сотен хорошо подготовленных солдат. А этот фракиец проводил рейд крупным, но плохо подготовленным смешанным отрядом, состоящим из всадников и пеших воинов.

Он приказал всадникам и пехоте идти в одном ритме. В небольшом городке, куда они прибыли, были совершены акты бессмысленной жестокости. По непроверенным донесениям персы шли по дороге к Нисибису, командир приказал повернуть назад и поспешить, доставив все трофеи обратно в Дарас, откуда начался этот бесславный рейд.

Подобные глупости и трусость полностью уничтожила успехи предыдущего нападения; Велизарию и Ситтасу приказали снова идти в долину Арсаниуса и они подчинились. На этот раз персы были готовы к защите и вскоре напали на эскадрон солдат Ситтаса, изнемогавших под тяжестью награбленного и к тому же вдребезги пьяных. Велизарию пришлось вступить в тяжелое сражение и прикрывать их отступление. Ему повезло, что большая часть его сил уцелела, а персы понесли потери и были разбиты. Велизарий не смог забрать с собой захваченных коней и офицеров персидской армии. После этого сражения, Велизарий строго-настрого запретил пить во время кампании. Нарушение каралось смертью, а казнить должны были товарищи пьяного солдата.

После восшествия Юстиниана на военный трон одним из первых его актов было увольнение с военной службы Велизария и назначение губернатором Дараса вместо себя. До нас доходили слухи, сильно волновавшие мою госпожу, что Велизарий получил назначение, потому что был помолвлен с Анастасией, сестрой Теодоры, хотя у нее не было зубов и было плохое здоровье. Но это оказалось неправдой.

Жребий выпал Ситтасу.

Однажды к нам в дом прибыли два измученных монаха и судьба моей госпожи опять поменялась. Старший из них нес небольшую корзиночку. Они с трудом разыскали мою госпожу и побывали сначала в Антиохии, где думали ее найти. Они ходили по всему городу и расспрашивали о моей госпоже. Они молились, и им все же повезло. Когда мы заглянули в корзиночку, нам показалось, что там лежат только свежесорванные листья шелковицы, но среди этих листьев находилось огромное состояние. Госпожа немедленно отнесла корзинку во дворец и попросила аудиенции у императрицы Теодоры. Антонина надела скромные одежды и представилась родственницей умершего казначея Синих в Антиохии. Госпожа не стала напоминать, что она — Антонина из клуба, отказалась сказать слугам, в чем состояло ее дело, и только объяснила, что у нее очень важная государственная проблема, и добавила, что если она все расскажет, то ей не поверят. Она прекрасно знала Теодору и понимала, что та из любопытства не откажется ее принять.

ГЛАВА 6 Тайна шелка

Мою госпожу Антонину повели во внешний двор, называвшийся Бронзовым Домом. Его крыша была сделана из бронзовой черепицы, а над воротами висело изображение Христа. Там были расквартированы четыре батальона императорской гвардии, также располагались тронные и пиршественные залы, и еще была государственная тюрьма для мужчин и женщин, обвиняемых в измене.

Самая важная часть дворца — Дафна, где вершатся все значительные дела. В Сигме император и императрица отдыхают. Кроме того, во дворце есть резиденция евнухов, а еще небольшой квадратный дворец с пирамидальной крышей, построенной из мрамора с пурпурной искрой, а остальные здания сооружены из белого, желтого, красного и зеленого мрамора. В этом здании, согласно правилам, все императрицы должны рожать своих детей, о которых потом говорится, что они «рождены в пурпуре». Теодора именно там родила Юстиниану ребенка, это была девочка, но она умерла в младенчестве. Дворец с пристройками занимает примерно одну десятую часть всей площади города. Участок имеет форму треугольника между Босфором и Мраморным морем.

Мою госпожу заставили прождать несколько часов в приемной Бронзового Дома. Это было небольшое, душное помещение. Ее расспрашивали важные и не очень важные персоны, в основном евнухи, и каждый из них пытался проникнуть за стену молчания. Ей постоянно говорили, что императрица не желает видеть просителей, если они подробно не объясняют дело, по которому пожаловали. Госпожа им отвечала, что если императрица узнает, что они заставляют ждать человека, пришедшего сюда по такому важному делу, она их строго накажет. Неужели, если бы ее дело не было таким срочным, она посмела бы беспокоить императрицу?!

Наконец, ее проводили в покои, где Теодора принимала просителей. Эта комната была увешана шелками, аудиенция начиналась в два часа. Госпожа взяла с собой корзиночку, а еще детей — Фотия и Марту. Они начали плакать, потому что сильно хотели есть, ведь они ожидали приема с восьми часов утра. Госпожа узнала двух офицеров гвардии, с которыми ей приходилось иметь дело еще в клубе, но она отвернулась, чтобы они ее не узнали. Она была в трауре, а на груди у нее сверкал золотой крест. Кроме того, она сильно пополнела с тех пор, как перестала танцевать и заниматься акробатикой. Да, и постарела госпожа на целых десять лет.

Госпожа следила, как происходила подготовка к аудиенции. Теодора проводила ее в другое время, чтобы Главные государственные служащие были свободны от работы у Юстиниана и могли ей помогать в приеме людей. Прием открыл священник, прочитав короткую молитву. Все пропели несколько гимнов. В это время Теодора чистила ногти крохотным ножичком. Она выглядела очень надменной.

Затем к ее трону начали по очереди почтительно подходить служащие в отставке и важные дамы. Они целовали подол ее платья или подъем ноги. Теодора холодно относилась к высокопоставленным просителям. Потом объявили начало приема более скромных просителей. Теодора некоторых из них выслушивала очень внимательно, но иногда она проявляла нетерпение и хмурилась. Ее решения были короткими и четкими:

— Этой женщине дать золота, — или; — эту просьбу следует обращать к Милосердному императору.

Иногда она говорила:

— Выведите этого наглеца и выпорите его!

Все вокруг трепетали при виде Теодоры.

Моя госпожа решила, что Теодора мало изменилась. Наконец, Нарсес, гофмейстер и евнух, извиняясь представил мою госпожу Теодоре.

— Антонина, вдова торговца шелком, бывшего казначея Синих в Антиохии. Она обращается с личной просьбой и отказывается рассказать, в чем состоит ее просьба, но настаивает, что она очень важна для государства и для вас, Ваше Великолепие.

Моя госпожа вышла вперед и низко поклонилась.

Теодора внимательно выслушала гофмейстера, немного наклонив голову, Антонине была знакома эта ее привычка. Госпожа чуть не бросилась и не обняла императрицу. У нее показались слезы на глазах. Она любила Теодору и очень гордилась тем, что та так уверенно сидела на золотом троне и с такой границей решала разные важные государственные вопросы.

Теодора обратилась к моей госпоже:

— Какая хорошенькая девочка. Она ваша дочь?

— Да, Ваше Великолепие.

— Как ее зовут?

— Марта, Ваше Великолепие.

— Почему Марта?

— Это христианское имя, ваше Величество. Она — крещеная.

— Но почему не Мария? Или Елизавета, Дорка, Анна или Зоя?

Госпожа осмелела.

— Я назвала ее Мартой в честь сестры Лазаря, восставшего из гроба. Мне сказали, что Марта предпочитала ведению хозяйства участие в еретических религиозных дискуссиях.

Священники были возмущены, а Теодора тихонько рассмеялась и приказала мажордому:

— Быстро освободи комнату. Я желаю поговорить с этой умной и религиозной вдовой наедине.

Не успели последние просители и гвардейцы выйти из помещения, как императрица сбежала с трона к Антонине и начала, плача, обнимать ее.

— Милая моя Антонина, я думала, что ты умерла. Мне сказали, что ты погибла во время землетрясения в Антиохии! Я тебя не узнала, пока ты не заговорила. Почему ты не пришла ко мне раньше? Ты — моя лучшая подруга, дорогая Антонина!

Госпожа просила ее простить и сказала, что не была уверена, что Теодоре будет приятно видеть старых знакомых, когда она заняла такое высокое положение.

— Ты несправедлива ко мне, — заметила Теодора, не переставая обнимать мою госпожу. Она потрогала крест у нее на груди:

— Значит, ты стала христианкой? Я бы никогда так о тебе не подумала. Ты — язычница и колдунья!

Госпожа уже полностью пришла в себя.

— Я этому научилась от Теодоры, — пошутила она.

Теодора легонько ее шлепнула и притворно нахмурилась. Теперь госпожа чувствовала себя уверенно и спокойно и сказала, что дети ничего не ели с самого завтрака. Теодора призвала мажордома и приказала наказать людей, по вине которых ее гости были голодны. Она также заявила, что на сегодня прием просителей закончен, и они могут прийти завтра.

Теодора повела мою госпожу и детей в свои личные апартаменты, находившиеся за банкетным залом. Там им подали вкусную пищу на золотых блюдах, украшенных аметистами. И они спокойно и непринужденно принялись болтать, как в старые времена. Госпожа узнала о том, что Индаро удачно вышла замуж и живет теперь в Смирне, в Хрисомалло до сих пор здесь, и вскоре прибудет.

Теодора предложила моей госпоже стать ее фрейлиной, какой была Хрисомалло, перейти в ранг патрицианки и жить во дворце.

Госпожа не посмела расспрашивать Теодору о ее отношениях с Юстинианом. Но та сама ей рассказала:

— Он достаточно умный человек, но труслив, нерешителен и им можно управлять. Мне с ним трудно только в одном отношении. Он — религиозен, терзается чувством вины и боится любого намека на ересь. Мы с ним порою расходимся во мнениях по религиозным вопросам, но никогда не углубляем наши противоречия, поэтому между нами царит мир. Мы все знаем об еретиках и верующих, и вместе собираем информацию.

— Как насчет Иоанна Каппадохийского? — спросила госпожа Антонина.

— Я не отказалась от нашей клятвы…

— Довести его до полной нищеты?

— Антонина, мой дорогой друг, все еще впереди. Надейся и жди… Ты собираешься еще раз замуж?

— Почему бы и нет?

— У меня для тебя есть муж.

— Теодора, надеюсь, он мне подойдет?

— Это очень приличный и скромный человек, и он старается избежать женитьбы. Мне кажется, он боится сделать неправильный выбор. Мне хочется, чтобы вам с ним повезло.

— Он — патриций?

— Патриций. Молодой, красивый, прекрасный солдат. У нас нет второго такого командира кавалерии.

Госпожа Антонина захохотала.

— О Теодора, мы с тобой выбрали для меня одного и того же мужчину. Но что если Велизарий откажется?

— Он не откажется. Я ему прикажу от имени императора.

Госпожа была очень рада, а потом вспомнила о корзиночке.

— Теодора, — сказала она. — Это — самый счастливый день в моей жизни. Но я все равно могу сделать подарок тебе и императору. Мне кажется, что я могу отплатить вам за доброту тысячекратно.

Она вытащила листья шелковицы и показала Теодоре трех червяков, которые грызли эти листья.

— В этом заключен секрет шелка…

Императрица не верила собственным глазам. Но госпожа Антонина показала ей коконы, в которые прячутся гусеницы перед тем, как стать бабочками. Она также рассказала историю о том, как у нее оказались драгоценные гусеницы.

— Мой покойный муж был несторианин, потому что родился в Антиохии, где пошло начало подобный ереси.[55]

Госпоже не было необходимости объяснять Теодоре, что несторианство по-своему трактовало природу Сына Божьего, как мне приходится это объяснять любезным читателям. Несторианцы считают, что Сын Божий обладает двумя сущностями — человеческой и высшей, каждая из них — полная и законченная, и поэтому становится личностной. А личность — есть важная часть полной сущности и поэтому не стоит думать о том, что в нем объединены две сущности, как думают православные. Что касается святой сущности Сына, то в нем постоянно присутствует Святой Отец, так же, как Отец присутствует и в святых, хотя в них он присутствует в меньшей степени. Эта точка зрения была предана анафеме, потому что она уменьшала значимость Сына и была слишком близка к ереси Плотина, которая вообще отрицает всяческую святость в Сыне Божьем.

— Как-то к моему мужу тайно пришли два монаха и стали жаловаться, что их монастырь в Ливане был закрыт по приказу патриарха Антиохии и что они теперь остались без всего и вынуждены кое-как пробавляться в миру. Они собирались отправиться в какую-нибудь отдаленную страну — Индию, Абиссинию или Китай и там проповедовать Слово Божье. Но у них не было денег, а обувь и одежда износились. Мой муж их успокоил и дал денег, чтобы они отправились в Китай, где им предстояло много работы и где уже была основана несторианская коммуна. Монахи славили Бога и благодарили моего мужа и спросили, не могут ли они каким-то образом ему услужить? Муж пошутил:

«Молитесь за меня по утрам и вечерам, а когда вернетесь, принесите с собой секрет шелка, и тогда вы обретете религиозную свободу до конца жизни».

Эти простые люди отправились в Китай. Они испытывали множество трудностей во время дороги и оставались в Китае около года, где и проповедовали Святое Писание. Монахи обладали талантом к изучению разных языков и поэтому их почти везде понимали. Но китайский язык — слишком трудный. Он состоит из небольшого количества слов, которые меняют смысл в зависимости от интонации, с которой их произносят. Монахи только хмурились, вздыхали и указывали на небо, продолжая говорить на сирийском диалекте, пока они переходили от деревни к деревне. Местные жители им сочувствовали, некоторые над ними смеялись, а другие считали их святыми и подавали милостыню.

Однажды они проходили через неохраняемую плантацию шелковицы и увидели женщин под навесом: те разматывали шелк с коконов и наматывали его на клубки. Им удалось украсть кокон и размотать его. Они увидели внутри гусеницу, похожую на тех гусениц, которых они видели во множестве ползающими по листьям шелковицы. И тогда они поняли, в чем состоит цикл шелковичного червяка: личинка, гусеница, кокон, бабочка, яйцо и снова личинка. Они наблюдали, как появились бабочки, а потом вернулись на плантацию. Там они собрали то, что посчитали яйцами шелковичного червяка, и спрятали их в полом стебле бамбука. Существует легенда, что когда-то Прометей таким же образом спрятал огонь, украденный на небе, в стебле фенхеля. Монахи запечатали стебель воском и отправились в долгое путешествие домой. Они вернулись в Антиохию через четырнадцать месяцев после того, как спрятали яйца шелковичного червя в бамбуке. Но яички не погибли, и личинки стали питаться листьями шелковицы, которые монахи заранее для них приготовили. И теперь уже готовы даже несколько коконов.

Можете себе представить, как же радовалась Теодора, услышав рассказ госпожи Антонины! Монахи точно запомнили все, что необходимо делать, выращивая шелковичные коконы. Теодоре было ясно, что таким образом можно положить начало изготовлению шелка и постепенно мы станем независимы в этом отношении не только от Персии, но и от Китая. Во многих городах уже существовали фабрики, где ткали и красили шелк. Теодора назначила монахов аббатами христианских монастырей и написала письмо патриарху Антиохии, заявив, что эти монахи находятся под ее покровительством. Эти два монастыря стали фермами по разведению шелковичных червей. Их окружали рощи молодых шелковиц, и аббаты, хотя и не расстались с несторианскими взглядами, были слишком заняты делами, чтобы обсуждать с монахами разные догмы, только от безделья люди вступают в ссоры.

Вскоре Юстиниан сделал королю Кобаду дорогой подарок — шелковые одежды, окрашенные в пурпурный цвет. Сопровождающее подарок письмо было составлено из сирийских шелковичных червей, к тому же Юстиниан вместе с подарком прислал коконы шелковичного червя. Кобад был вне себя от гнева, он сам лишь недавно узнал секрет шелка, который открыл ему один его вассал, женатый на китайской принцессе. Когда принцесса покидала страну, она спрятала немного яиц шелковичного червя в тюрбане. Но Кобад не воспользовался своим знанием. Ему казалось, что лучше, если дела будут идти как прежде, и ему будет легче получать доходы посредника с продажи шелка Западу, чтобы покрывать свое большое потребление шелка, чем начинать самостоятельно новое производство и рисковать тем, что мы также узнаем этот секрет и начнем действовать самостоятельно. Случилось самое плохое, его монополия была подорвана, и чем больше он запрашивал за шелк, тем выгоднее это было для наших сирийских производителей шелковичных коконов. Он сообщил китайцам, что Персия и Константинополь владеют секретом производства шелка и не желают платить высокие цены за границей за то, что они и дома иметь могут. Цены немного снизились, но даже сейчас наши производители не могли нас полностью одеть без Китая и Персии, потому что выращивание шелковичных червей — это весьма сложный процесс. Юстиниан объявил изготовление и продажу шелка государственной монополией.

Спустя два дня после того, как моя госпожа появилась при дворе, она стала патрицианкой — выдающейся госпожой Антониной и фрейлиной императрицы. Ее представили Юстиниану. Он был мил, но сделал вид, что не узнал ее. Но с моей госпожой тем временем произошла одна очень неприятная вещь. Вечером после аудиенции с Теодорой, она покинула дворец и отправилась на берег Босфора, чтобы нанять там лодку и поехать домой — она жила за доками Золотого Рога. Неожиданно крепкий мужчина с черной бородой в купеческой шапочке остановил ее. Он отвел ее в сторону и спросил, не Антонина ли она, и сказал, что ему нужно с ней переговорить. Он объяснил, что служит во дворце.

Госпожа отказалась идти с ним в тот дом, куда звал ее незнакомец. Она подумала, что этот человек может захватить ее и детей и продать в рабство в Колхиду или в Крым, или в какое-либо иное дикое место. Существовал распространенный обычай продавать женщин и детей в отдаленные места Черноморского побережья. Госпожа Антонина предложила:

— Нет, идемте в церковь. Мы там поговорим.

Мужчина согласился, и госпожа сказала:

— Теперь покажите мне ваши бумаги. Как я могу быть уверена, что вы из дворца?

Он вытащил бумагу, написанную пурпурными чернилами, которые использовались только в бумагах императора. Там было написано, что сия бумага дана лояльному, верному, уважаемому патрицию… мужчина пальцем прикрыл имя. Бумага свидетельствовала о том, что он является начальником секретной полиции в городе Константинополе и что эта бумага дана повелением Его священного Величества императора Юстиниана. Моя госпожа прочитала все это в мерцающем свете длинных пахучих свечей, зажженных перед алтарем, где лежал какой-то монах-мученик. Ей показалось, что бумага была настоящей.

— Что ты от меня хочешь? — спросила она.

— Ты должна мне рассказать все, о чем говорила с императрицей.

Антонина захохотала, решив не показывать ему свой страх.

— Тебе лучше спросить об этом у императрицы. У меня плохая память на разговоры с великими людьми.

— Твою память смогут улучшить тюрьма и пытки, — начал угрожать мужчина. — Существует еще одна вещь, о которой желает узнать Его Величество император, и ты, как ее прежняя подруга…

Госпожа его прервала:

— Если императрица была настолько милостива и вспомнила некоторые услуги, оказанные ей еще до того, как она стала одеваться в пурпур, это ее дело. А я ничего не помню.

Мужчина заговорил очень тихо:

— Тебе не следует брать на себя слишком много. Правда, что у императрицы есть незаконный сын еще с тех времен, когда она выступала в театре, и она родила его от купца, промышлявшего в Красном море и часто посещавшего вас в клубе?

Госпожа начала кричать, и два монаха, которые уже давно к ним приглядывались, кинулись ей на помощь.

— Этот человек богохульствует, — сказала моя госпожа. — Он преклоняется идолам и является грязным содомитом. Я даже не могу перечислить все его грехи! Защитите меня от него, верующие монахи!

Человек показал им бумагу и сказал:

— Эта женщина лжет. Я ее допрашиваю от имени императора. Видите, я — начальник полиции. Убирайтесь, святые братья. Мне нужно докончить свой допрос. Меня ждут на улице солдаты.

Госпожа спросила монахов:

— Кто поддерживает эту церковь Святой Марии Магдалины? Его Величество император или Ее Великолепие императрица?

Они почтительно подтвердили, что им дает дары Теодора.

— Я служу императрице, — предупредила их Антонина и протянула начальнику полиции руку.

— Вы узнаете это кольцо? — на пальце было небольшое золотое кольцо с синим глазом, изготовленным из эмали. На радужной оболочке глаза была изображена крохотная золотая буква Theta. Теодора только что подарила это кольцо Антонине в знак того, что она ей доверяет.

Полицейский попытался сорвать кольцо, госпожа начала с ним драться, ударила в пах и побежала вместе с детьми к главному алтарю и он не посмел туда идти. Потом госпожа сказала служке:

— Бегите во дворец, брат во Христе, и расскажите императрице, что женщина с тутовыми листьями находится в опасности и прячется в вашей церкви.

Испуганный монах пробовал отказаться:

— Мне не дозволено покидать церковь без ведома нашего главного священника, а он сейчас служит мессу в кафедральном соборе.

Госпожа его спросила:

— Ты кого больше боишься, своего священника или императрицу? Быстрее отправляйся, и чем быстрее ты все сделаешь, тем быстрее вернешься назад!

Монах подобрал рясу и побежал. Начальник полиции хмуро покинул церковь, на прощание сказав:

— Тобой будет очень недовольно Его Величество!

На что госпожа ему ответила:

— А может, мною будет очень довольна Великолепная императрица!

Вскоре в церковь прибыл отряд гвардейцев, чтобы проводить мою госпожу во дворец. Она рассказала о случившемся Теодоре, но не все. Она решила ничего не говорит о внебрачном сыне. Теодора была очень взволнована и просила описать человека, задержавшего ее, у которого был пропуск. Госпожа могла рассказать ей только о его крепкой фигуре, черной бороде и небольшом провинциальном акценте.

— Он не обычный агент императора, — заметила Теодора. — Может, он их секретного отделения, о котором мне ничего не известно, или где-то достал эту бумагу. Но я все равно все о нем узнаю.

Императрице не удалось найти его следов, хотя она расспрашивала монахов, и они ей тоже его описали. Один из монахов сказал, что у него был сицилийский акцент, но моя госпожа не согласилась с ним.

Госпожа больше не встречалась с самозваным начальником полиции. Она понимала, что за ней постоянно следят. До того как она рассталась с домом, туда кто-то влез и взломал шкатулку с ее личными бумагами. К счастью, там не были ничего, что могло бы ее скомпрометировать.

Должен сказать, что в последнее время моя госпожа вела не совсем скромную жизнь. У нее были проблемы с законом по поводу наследства мужа, и ей пришлось покупать судебные услуги у служащего фракции Зеленых, занимавшегося этим делом. Но в остальном ее совесть была чиста. Да и в шкатулке не было никаких «лишних» бумаг. Госпожа была не из тех женщин, которые писали или сохраняли любовные послания и никогда не просила и сама не давала никаких расписок за деньги, когда действия с ними можно было поставить под вопрос. Вскоре Антонина поняла, что ей придется вести себя более осторожно, чтобы ей не смогли нанести вред тайные враги, которые пытались через нее ударить по Теодоре.

Она это почувствовала во время церковного праздника. Госпожа была утром на аудиенции Теодоры, а потом отправилась за ней, следуя, как обычно, в императорской процессии. Они отправились в кафедральный собор Святой Софии. Церковь находилась в роскошном здании, хотя его нельзя было сравнить с настоящей церковью, построенной на том же месте. Эта церковь считается святыней во всем мире. Госпожа Антонина была одета в шелка, с отделкой алым и пурпурным цветом, как было положено по ее рангу. На ней были чудесные украшения. Часть из них были подарки Теодоры, про которую говорили, что «У нее душа такая же широкая, как ее рот». На госпоже был надет завитой красивый парик рыжего цвета и кудри мило оттеняли белизну шеи. Парик надевался для того, чтобы ее собственные каштановые волосы казались гуще. Госпоже всегда нравились подобные процессии, если только в это время не шел дождь. Она с удовольствием ходила и в дальние церкви, названные в честь святых.

В подобных случаях управляющий городом приказывал подмести тротуары и дороги. Горожане прихорашивались, надевали праздничные одежды и появлялись на улицах с чистыми лицами и руками, и все бросались ниц, когда мимо шествовали император и императрица. С балконов свисали вышитые ткани, и все вокруг было украшено плющом, розмарином, туей и луговыми цветами. Кругом висели красивые гирлянды. В процессии участвовали монахи и пели торжественные гимны. В стенах города отдавался ритм барабанов, призывавших верующих к молитве.

В тот день у госпожи было хорошее настроение, когда они пришли к храму Святой Софии. Проходить пришлось через ряды кающихся грешников, которым не позволяли вкушать Святые Дары, они даже не могли к ним приближаться. Госпожа стала подниматься по лестнице и села рядом с Хрисомалло в первом ряду на галерее. Эти места отводились придворным женщинам. Она наклонилась над резными перилами и начала весело махать рукой своим знакомым мужчинам, которые находились внизу в нефе. В те времена люди могли обмениваться тайной информацией с помощью платка. Церковь Святой Софии была самой известной церковью, но к литургии прихожане относились без должного благочестия. На галерее обсуждали сплетни и наряды, а снизу из нефа доносился гул политических и религиозных разговоров. Шум стоял такой, что иногда заглушал чтение Священного Писания. Но, как правило, все с уважением слушали хор евнухов и почти все повторяли слова канона покаянного и других молитв.

Если службу вел энергичный священник, его иногда встречали аплодисментами и смехом, а то и злобным шипением.

В конце службы совершалось Святое Причастие, потом верующих благословляли, и все расходились.

— Было бы глупо возмущаться подобными цивилизованными и милыми христианскими церемониями, — обычно говорила моя хозяйка.

— Они более спокойный вариант театральных представлений.

В тот день службу вел епископ, которого мы прежде не слышали. Юстиниан говорил, что он известный богослов. Он был похож на итальянца и выглядел привлекательным мужчиной, даже щеголем… Он начал читать Первое послание апостола Павла к коринфянам. Там говорилось о том, что мужчины должны коротко стричь волосы и молиться с неприкрытыми головами. Зато женщины должны иметь длинные волосы и молиться с прикрытой головой. Епископ серьезно обсуждал стих: «Если жена не хочет покрываться, то пусть и стрижется».[56] Он этот стих рассматривал так, что женщина присутствовала на службе в церкви с непокрытой головой, ее за это следует наказать и остричь ей волосы. Присутствующие посчитали все сказанное скучной проповедью, но нервно посматривали друг на друга. У многих женщин на волосах не было ничего, кроме драгоценных украшений, а многие мужчины стригли волосы, как это делали гунны. Тогда это было модно — они срезали волосы спереди почти до висков, а сзади волосы доходили до плеч. Что будет, если император или императрица подчинятся словам этого епископа и станут наказывать всех, кто нарушает закон?

Но, как оказалось, епископ обращался не ко всем, а лишь к тем, кто носил парики. Как будто парик — это нечто недостойное!

Епископ начал проповедь весьма спокойно распевным голосом, стал вести общие рассуждения о женских волосах и даже цитировал стихи поэтов-язычников. Видимо, ему хотелось, чтобы мы его считали ученым мужем, а не неграмотным и узколобым проповедником, воспитанным в монастыре. Он цитировал Овидия и Мелигера, прославлявших красивые волосы. Эти похвалы не противоречили нравоучениям Священного Писания, заметил священник, потому что сам апостол Павел писал: «Если жена растит волосы, для нее это честь».[57] Апостол хотел похвалить длину, силу и блеск волос, потому что если волосы не будут сильными, они не смогут вырасти длинными и блестящими.

— Но, — заметил проповедник, подчеркивая это «Но», — во время религиозной церемонии и вообще в любых случаях длинные, блестящие прекрасные волосы должны быть прикрыты из уважения к ангелам.

— Что касается христианских ангелов, — продолжал объяснять священник, как будто он с ними был давно знаком, — они все евнухи и смотрят с небес на поклоняющихся им людей и видят оттуда только голову и плечи.

— Любой честный человек, который встречался с евнухами, — продолжал епископ, хитро взглянув на хор и на длинный проход, где располагались места для евнухов гражданской службы и на личных евнухов, сопровождавших важных придворных особ, вроде меня, — меня поддержит, когда скажу, что отсутствие нормальных мужских органов не освобождает, как можно было бы полагать, от похоти. Мне не встречались евнухи, которые могли бы честно признаться, что их не волнуют женские руки и глаза, ноги и волосы. В особенности, волосы! Мне известно множество богатых и ученых евнухов, которые проводят время, медленно и похотливо расчесывая волосы шлюхи у себя дома. Сестры мои, вам это может показаться смешным, но и вам известны подобные случаи. Вы можете совершить большой грех, если будете считать, что это всего лишь невинная страсть кастрированных мужчин. Ангелов также можно соблазнить, как и евнухов, и сам Дьявол тоже был ангелом, пока не согрешил. Может, это случилось, когда он любовался волосами земной девы? Из уважения к этим благословенным, но любящим красоту ангелам, которых нельзя отвлекать от религиозных обязанностей петь славу Господу Нашему, первейшая обязанность всех христианских женщин с красивыми волосами прикрывать их повязкой. Господь знает, что грешно отвлекать людей от молитвы демонстрацией роскошных женских волос, и тем самым притягивать ангелов на землю и увеличивать и без того огромное число демонов!

Священник еще долго распространялся по этому поводу, пока кто-то из женщин не начал хихикать, и тогда он стал нападать на мою госпожу и на госпожу Хрисомалло, называя их по именам, хотя он был новым человеком в городе. Тогда всем стало ясно, что кто-то из их врагов при дворе поручил священнику выступить против них. Он им угрожал тем, что подпустит их к Причастию и назвал мою госпожу бесстыжей вдовой, которая красит лицо и живет весело, как великая шлюха Вавилона, вместо того, чтобы надеть траурные одежды и оплакивать грехи, и ухаживать за бедными, как это делают праведные вдовы. Он сказал, что моя госпожа позорит прекрасную верующую императрицу, которая взяла ее к себе, и срамит Константинополь. Если в городе разразится страшная болезнь, которая пойдет от ужасного парика моей госпожи и от этих грязных рыжих кудрей, то все верующие города будут знать, кого им за это нужно благодарить.

Теодора больше не могла выносить такой наглости. Она сидела на троне рядом с Юстинианом, а тут поднялась, извинилась, поклонилась Юстиниану и пошла по нефу. Ее пажи следовали за ней, и она не стала ждать Причастия и благословения. По этикету все дамы, сидевшие на галерее, должны были следовать за ней. Епископ в этот момент требовал, чтобы голова моей госпожи и дамы Христомалло были коротко острижены, пока не станут похожи на яйца страуса. Теодора не стала отвечать ему, потому что если бы она это сделала, то оскорбила молчавшего Юстиниана. Она остановилась и обратилась к Иоанну Каппадохии, сидевшему на скамье:

— Прошу тебя, скажи своему говорливому, гладко выбритому дружку, что не стоит Бритве предавать анафеме Гребешок и наоборот.

Дамы с шумом спускались с галереи, и в церкви остались только мужчины и евнухи, чтобы дослушать церемонию до конца. В церкви поднялся гвалт, и епископ счел за лучшее прекратить проповедь. Он попытался извиниться перед Его Величеством за то, что говорил слишком резко и откровенно, и, возможно, обидел Милую, Чистую и Прелестную императрицу, о которой поэты, христианские, и язычники должны слагать стихи. И эти стихи должны были все петь как гимны. Епископ оказался в сложном положении. Он никогда не решился бы выступить в открытую против моей госпожи и дамы Хрисомалло, если бы какое-то важное лицо не уверило его, что мы не пользуемся поддержкой при дворе. Что касается Бритвы и Гребешка, то Теодора желала напомнить епископу, что он сам грешен перед церковью, потому что читал проповедь бритым. Он мог подравнять бороду только ножницами. Кроме того, он напомадил волосы, что тоже выходило за рамки дозволенного: епископ производил впечатление щеголя из Равенны. До конца дня его погрузили на небольшое торговое судно, и он вернулся в Италию. Теодора ясно дала понять Юстиниану, что она не будет предавать своих друзей, пока они остаются преданными Трону, и она также твердо держится мнения о единосущности Бога-Сына.

Эти события шумно обсуждались в Константинополе, и на базаре о моей госпоже рассказывали множество разных, не всегда правдивых, но в то же время лестных историй. Теперь о ней многие знали правду, и тот факт, что Теодора публично ее поддержала и «высекла» епископа, сильно укрепил позиции моей госпожи. Но чтобы оградить ее от неприятностей, ее теперь постоянно сопровождали два охранника. Когда Антонина отправилась к персидской границе в качестве личного эмиссара Теодоры к Велизарию, ее сопровождал целый отряд гвардейцев. В чем состояло ее поручение, я вам расскажу в следующей главе.

ГЛАВА 7 Битва при Дарасе

Мне придется вкратце описать, как обстояли дела в Персии после того, как Велизарий был назначен командующим отрядами в Дарасе. Хорошо укрепленный город Нисибис, расположенный в пятнадцати милях к востоку, был когда-то важным римским пограничным пунктом. Он выдержал три долгие осады, когда его осаждал Сапор, одиннадцатый Сасанид, и этот город был позорно отдан ему в связи с мирным договором, подписанным императором. Согласно этому договору Персии отдавались пять пограничных районов. Чтобы помочь Нисибису, Анастасий укрепил Дарас, оставшийся на римской территории. Но его следовало хорошо охранять на случай внезапного нападения. Юстиниан позволил Велизарию построить замок в Мигдоне, расположенном рядом с границей.

Велизарий внимательно изучал искусство фортификации и умно выбрал местоположение замка. Строительство двигалось быстрыми темпами, — в крепости надо было разместить гарнизон, и персы не могли помешать дальнейшей работе. Там трудилось большое число каменщиков, они быстро клали стены, держа под рукой мечи, как работали иудеи, когда строили стену Иерусалима под взглядами их соседей самаритян. До начала работы Велизарий собрал большое количество досок, облицовочного камня и извести. Стены замка, окружавшие два акра земли, вскоре стали высотой в два человеческих роста и росли все выше и выше.

Персидский командир в Нисибисе передал Велизарию протест, копию которого он послал командиру римских армий на Востоке вместе с письмом о том, что персы возражают против строительства крепости, ибо это является нарушением соглашения о запрещении строительства новых фортификаций на границе. Если строительство не прекратится, то он предпримет серьезные действия.

Этот протест сразу передали Юстиниану, который распорядился не обращать на него никакого внимания и приказал послать Велизарию дополнительные отряды пехоты и кавалерии под командованием двух молодых фракийцев благородного происхождения братьев, Кутц и Бутц, которые до этого командовали войсками в Ливане.

Нам очень не повезло, потому что битва с персами произошла перед замком Мигдона в тот день, когда Велизарий лежал тяжело больным. У него был тяжелейший приступ лихорадки, и он ничем не мог помочь войскам. В этой битве с двух сторон участвовало не более восьми тысяч человек. Во время сражения Бутц с половиной кавалерии помчался, преследуя небольшой вражеский отряд, и оголил фланг главного отряда, состоящий из пеших солдат. Персы обрушили все свои силы на кавалерию под предводительством Кутца на другом фланге и взяли множество пленных, включая самого Кутца. Пехота начала отступать, их прикрывала кавалерия Велизария под командованием Иоанна Армянина. Они старались находиться поблизости от замка. Когда наступила ночь, Бутц возвратился живым и невредимым, похваляясь награбленным. Он узнал, что случилось с братом и рассвирепел. Бутц приказал покинуть замок, считая, что оставаться там далее — плохая примета, и все римские войска — пехота и кавалерия — отступили в Дарас. Больного Велизария несли на носилках. Спустя два дня Велизарий пришел в себя, но был еще слишком слаб и не мог сидеть верхом, он приказал начать контрнаступление на персов, занявших замок, и уже начавших его разрушать. Велизарий занял свое место командующего кавалерией, состоящей из тысячи всадников, и отогнал персов от стен замка, а Бутц должен был командовать пехотой и привезти с основными силами осадные машины, но пехота отказалась ему повиноваться. Замок Мигдон пришлось оставить, персы сравняли его с землей и, гордясь победой, отошли к Нисибису.

Юстиниан прочитал доклады и решил, что командующий армией на Востоке прислал Велизарию мало и плохо обученных воинов и что Велизарий был единственным солдатом, не замаравшим собственной репутации. Юстиниан отстранил от поста командующего армией, и на его место назначил Велизария, которому в то время было двадцать восемь лет. Юстиниан послал на границу одного из своих главных министров. В его обязанности входило следить за связью и арсеналами во всей Восточной Империи и проверять работу посольств за границей. Этому министру также было поручено вновь начать переговоры о мире с персами, но вести их неспешно, и тем самым дать Велизарию возможность укрепить Дарас и всю границу. Велизарий воспользовался перемирием и внимательно проверил состояние границ, укрепил фортификации, обучил войска и собрал военные припасы. Все надеялись избежать столкновений с врагом, потому что Кобаду в то время уже было семьдесят пять лет, и он предпочитал покой, а не треволнения войны. Но, к сожалению, так не случилось.

Велизарию удалось собрать двадцатипятитысячную армию, из которой он мог твердо надеяться только на три тысячи человек. Вскоре он узнал, что против него движется хорошо обученная сорокатысячная армия под командованием персидского генералиссимуса Фироуза. Вскоре к нему прибыл персидский гонец с наглым посланием: «Фироуз, Золотая Повязка, проведет завтрашнюю ночь в городе Дарас. Приготовь для него баню».

На это Велизарий ответил, не унизив себя до перепалки: «Велизарий, Стальная Каска, уверяет персидского генералиссимуса, что его будут ждать парилка и холодный душ».

Странно, но больше всего разозлился на послание Фироуза не сам Велизарий, а смотритель бань. Это был тот самый Андреас, который в юности носил школьную сумку Велизария. Несколько лет назад в Константинополе он получил вольную и был инструктором в школе борьбы при университете, а потом отправился на Восток в Дарас, чтобы быть рядом с Велизарием.

Тактическая проблема для Велизария напоминала проблему бедного сельского хозяина таверны, который должен срочно подготовить трапезу для гостей и его об этом только что предупредили, к тому же приедут голодные гости. «Продукты» были весьма посредственными и, как это сделал бы умный хозяин, Велизарий решил красиво и продуманно украсить стол. Он храбро улыбался и сначала выставил вкусные кушанья и хорошее вино, оставив плохую пищу и вино на потом. В данном случае — это была пехота, наполовину состоявшая из недавних рекрутов. Велизарий понимал, что у него были слишком мало времени и он не сможет многому научить новобранцев, поэтому он решил сделать из них хороших лучников. Им раздали длинные тугие луки и платили деньги в соответствии с их растущими навыками в стрельбе, но, конечно, им редко удавалось точно попадать в цель. Велизарий требовал, чтобы они умели послать сорок стрел, находившихся в колчане, на расстояние не менее чем сто ярдов. В тесно наступающих вражеских рядах такой дождь стрел обязательно найдет себе цель. Велизарий приказал изготовить колоссальное количество стрел. Мастера по изготовлению наконечников трудились неустанно, а другие люди ровняли и оперяли древка стрел. Более опытные пехотинцы также должны были усвоить искусство защиты узкого моста против атак кавалерии или пехоты. Их одели в кольчуги и вооружили копьями разного размера.

Их учили действовать в составе фаланги, которую использовал Александр, и первые ряды, которой ощетинились копьями, как еж. Хуже обученная пехота училась метать копья и дротики.

Если продолжить метафору о хозяине таверны, то лучшим хлебом и вином была кавалерия. Велизарий временно поделил своих отборных кирасиров на шесть частей и послал их в шесть регулярных эскадронов, чтобы они подавали пример во время подготовки к битве. Он не стал называть их инструкторами, но так или иначе они ими стали. У Велизария было два эскадрона легкой кавалерии гуннов-массагетов из окрестностей Бухары и Самарканда, старых врагов Персии. Кроме того, были гунны-герулийцы, которые летом располагались в Крыму, искусные лучники, которые выпускали стрелы с огромной скоростью. Для ближнего боя они применяли копья и мечи с широким лезвием. Они надевали куртки из буйволиной шкуры, на которые были пришиты легкие металлические пластины. Велизарий считал, легкая кавалерия необходима для охраны и сражений на границе, но ее обязательно должна поддерживать тяжелая кавалерия, расположенная неподалеку.

В империи не хватало легкой кавалерии, и это можно понять, принимая во внимание, что герулийцы и массагеты живут в сотнях миль от римской границы.

Велизарий выступил из Дараса как раз перед полем для парадов, окруженном рвом. Он приказал вырыть перекрестную систему окопов и рвов в шесть футов глубиной и двенадцать футов шириной с узкими мостиками через каждую сотню футов.

Эта система, если на нее смотреть с башен форта, напоминала рисунок шляпы с квадратной тульей и с широкими полями. Верх тульи находился на дальнем конце поля для парадов. Персы сами выбрали для себя это поле боя, стремясь захватить и разрушить Дарас, поэтому Велизарий выждать и защищаться, ибо ему не стоило самому начинать нападение с подобным войском.

С трех сторон открытой центральной площади и входа в систему рвов, Велизарий поставил пехоту и фаланги метателей копий, защищавших мосты. Их поддерживали солдаты с дротиками, а затем следовали ряды лучников. Во рвах торчали вверх острием острые шесты, а рвы были слишком широкими, чтобы их могли перепрыгнуть кони. Далее, за первыми рвами (как бы полями шляпы) Велизарий расположил тяжелую кавалерию. Мосты через рвы здесь были несколько шире, чтобы по ним можно было быстрее двигаться. Соединяющим звеном между центром и флангами служило шестьсот гуннов-массагетов. Они готовы были начать перекрестный огонь, выпуская стрелы во врага, если те станут наступать на пехоту. Они также могли прийти на помощь кавалерии на фланге. В резерве Велизарий держал свою отборную кавалерию и гуннов-герулийцев.

Этот план действий одобрили на военном совете. Солдаты были здоровы, несмотря на ужасную июльскую жару. Обычно в Дарасе в это время начиналась вспышка дизентерии и других, вызванных жарой и грязью, болезней. На этот раз Бог миловал. Дело было в том, что Велизарий строго-настрого приказал, чтобы питьевую воду обязательно смешивали с кислым вином для дезинфекции. Он также приказал чистить уборные и содержать в чистоте кухни, закапывать мусор, чтобы не заводились мухи.

Он говорил, что Вельзевул, Повелитель мух, был главным демоном разрушения, и там где мухи, обязательно возникали болезни.[58] Все военные учения проводились рано утром, а после этого солдаты спали до полудня. Вечером он посылал их в ночные походы, чтобы они не теряли форму, или заставлял рыть рвы и траншеи. Велизарий никогда не потворствовал лени и солдаты были готовы к сражению и верили своему молодому командиру.

На следующий день после того, как прибыл гонец от Фироуза, на рассвете караульные на крепостной стене сообщили, что видят клубы пыли на дороге, ведущей от Хармодиуса, к деревушке у Мигдона, что вела на Нисибис. Вскоре показались колонны персидских воинов. Они приблизились на расстояние выстрела из лука. В центре двигалась пехота, защищенная огромными овальными щитами. Кавалерия была на флангах. Можно было прикинуть, что всего двигалось примерно сорок тысяч солдат. Велизарий сказал:

— Слишком небольшое число генералов может контролировать действия сорока тысяч солдат во время сражения. Фироузу было бы легче, если бы наши армии были равны по числу сражающихся солдат.

Персы пытались спровоцировать римлян к нападению. Они выкрикивали обидные возгласы, но римляне им не отвечали. Долгое время ничего не происходило. Римляне даже не отошли, чтобы поесть в полдень, как у них было заведено. Им раздали солонину, пшеничные лепешки и вино. Фироуз был уверен, что римляне перепугаются, увидев такое огромное войско и что перерыв на обед послужит трусливым командирам поводом для отступления.

Он не предполагал, что ему предстоит серьезная битва.

— Погодите, — сказал он. — Они всего лишь римляне и скоро им не захочется с нами сражаться.

Но ничего не происходило.

Днем отборные отряды перса по имени Питуаз, командовавшего на правом фланге, атаковали кавалерию под командованием Бутца. Бутц дал Велизарию клятву, что станет сражаться вместе с остальным войском и не будет ничего предпринимать, что не предусмотрено планом. Он слегка отошел от рва, как было решено раньше, как только конники Питуаза, все на серых конях, приблизились к нему. Он должен был заманить персов, а потом развернуться и напасть на них, пока они не успели миновать мосты. Но персы не пожелали пересекать рвы, и Бутц с солдатами вернулся на прежнее место, продолжая посылать стрелы во врагов. Персы начали отступать. У них было очень красивое оружие, щиты и в особенности, прекрасные колчаны. И на них были одеты рукавицы, за что наши солдаты смеялись над ними. Но они не носили шлемы. У них также были хлысты для верховой езды. Наши солдаты не пользовались хлыстами во время сражения.

В этой схватке погибло семь персов. Бутц послал солдат, чтобы они доставили ему их тела. Две армии стояли друг против друга и молча ждали. Фироуз заметил, что римляне четко сохраняли свои ряды, потом он решил послать за гарнизоном в Нисибис, состоящим из десяти тысяч человек; он был уверен, что их прибытие на следующий день поколеблет решимость врагов.

Молодой перс, чьего имени я не знаю, судя по одежде — аристократ — вырвался вперед на красивой лошади гнедой масти и направился в центр римских войск.

Он знал несколько слов по-гречески. Юноша внезапно натянул поводья и громко вызвал противника на битву, обещая разрезать на мелкие кусочки любого римского рыцаря, который решится с ним сразиться.

Никто не принял его вызов, потому что был издан приказ о том, что ни под каким предлогом нельзя нарушать ряды. Молодой человек продолжал кричать и размахивать копьем, все время насмешливо хохоча. Внезапно с левого фланга римлян послышался шум. Всадник низко нагнулся к лошадиной шее и резко перемахнул через мост мимо гуннов-массагетов и помчался прямо к персу. Тот увидел его слишком поздно и попытался отскочить в сторону, ударив хлыстом коня, но последовал удар копьем ему в грудь, и всадник рухнул без сознания. Римлянин быстро спешился и перерезал ему горло, как будто это было животное для заклания. Все римляне громко завопили, и такие же громкие звуки раздались из-за стен Дараса. Там столпился городской люд. Сначала все решили, что героем был Бутц, мстивший за своего брата. Но когда победитель медленно возвращался, ведя с собой коня перса и через седло был перекинут мертвый перс, все увидели храбреца — это был банщик Андреас.

У него были несложные обязанности, а по характеру Андреас был энергичным человеком. Он некоторое время втайне от Велизария по утрам проходил военную подготовку под руководством Бутца. Ранее Андреас был хорошим борцом и все вместе сделало из него хорошего солдата. Велизарий послал за ним офицера, поздравил его и подарил стальной шлем с белыми перьями и копьем с белым вымпелом. Кроме того, он ему подарил золотую цепь на шею в знак того, что он дает ему чин сержанта в отряде отборных кирасиров. Но офицер, бывший у Велизария маршалом, начал критиковать его за нарушение дисциплины, хотя ему понравился поступок Андреаса. Он послал приказ всем командирам эскадронов, запрещающий принимать вызов на поединок. Но Велизарий отменил этот приказ, его было невозможно выполнить. Человек, принявший вызов, будет считаться победителем, а значит, все будут протестовать против его наказания. Если он проиграет, то персы увезут его мертвое тело и римская порка ему уже будет нестрашна.

Вскоре последовал второй вызов, этот перс злился, что первый вызов был сделан без соблюдения всех правил вежливости. В персидской армии в данных случаях существует целый ритуал: противники должны быть благородного происхождения и равны друг другу. Второй всадник, вызывавший на поединок, желал восстановить семейную честь, а не потому, что он жаждал сражаться. Он был не так молод и держал оружие и управлял конем уверенно. Он не стал кричать, как это делал юноша, убитый Андреасом. Всадник щелкал кнутом и выкрикивал через определенное время: «Хо! Хо!» Он медленно приближался к рядам римлян, потом натянул поводья и крикнул по-персидски, призывая Велизария выехать и сразиться с ним. Этот призыв перевели Велизарию и стали уговаривать его принять вызов, чтобы закрепить успех перед армией. Велизарий ответил с презрением:

— Если он желает смерти, пусть идет и сунет голову в петлю, но зачем же для этого привлекать меня в качестве пособника?

Долгое время никто не принимал второй вызов. Всадник повернулся к армии персов и, видимо, вздохнул с облегчением, потому что выполнил долг перед семейством, не очень рискуя собственной жизнью. Но в этот момент снова началось волнение в рядах. Опять появился всадник в шлеме с белыми перьями и с копьем с белым вымпелом. Он быстро проскакал по мосту. Перс обернулся, ухватил покрепче копье, пришпорил коня и был готов встретиться с противником. Копья скользнули по полированной груди кольчуги. Но кони вместо того, чтобы разойтись, как часто случается во время подобных схваток, столкнулись головами и раздался грохот конских нагрудников. Кони встали на задние ноги. Всадники были выброшены вперед и столкнулись во время полета, а потом кучей свалились на землю.

Все наблюдали, затаив дыхание. Римлянин быстро пришел в себя. Когда перс стал на колено, он его ударил кулаком в лицо, а потом ухватил за ногу и перевернул, как это делают во время борьбы. Потом римлянин ударил противника одним ударом кинжала. Римляне завопили, как дикие звери. Все увидели, что это был Андреас в форме сержанта отборной кавалерии, он опять отстоял честь Рима! Персы отошли в лагерь, посчитав, что этот день приносит им несчастья. Римляне запели победную песнь и маршем двинули в Дарас.

Но Андреасу пришлось отказаться от чина в придворных войсках. Он совершил поразительный подвиг, и его видели семьдесят тысяч человек. Он во второй раз подтвердил, что ему не только сопутствовала удача, но что он обладает военным искусством и соответствующей выучкой. Если даже он проживет еще долго, то все равно, не сможет совершить более удивительный подвиг, о котором станут говорить, сидя у костров, в винных кабаках и даже упоминать в военных хрониках. Андреас вернулся к полотенцам, огню и губкам, и опять стал скромным банщиком, и никогда больше не надевал кольчугу, кроме единственного случая, о котором я расскажу вам позже.

На следующее утро очень рано прибыл гарнизон из Нисибиса, и войско персов увеличилось до пятидесяти тысяч человек, и оно вдвое превосходило численность солдат Велизария, который сказал, услышав эти новости:

— Очень мало генералов, которые могут контролировать войска в сорок тысяч человек, а тех, кто может справляться с войском в пятьдесят тысяч, еще меньше.

Его догадка о том, что Фироуз несколько побаивается такого огромного войска, оказалась правильной. Войска персов расположились в две одинаковые линии. Одна должна была поддерживать другую. Велизарий заметил по этому поводу:

— Такое решение мог принять обычный сержант. Ему следовало подойти к Дарасу с передовыми отрядами, а остальными отрядами ударить по моим коммуникациям.

Он и его маршал послали Фироузу письмо, предложив отвести персидскую армию к Нисибису, вместо того, чтобы начинать тщетную и бесполезную борьбу. Это письмо сочинил Велизарий, и мне хочется привести здесь одно предположение:

Маршал внес свою лепту, добавив, что мирные переговоры продолжит Юстиниан, чей посол уже двигается из Антиохии, но что сражение при Дарасе положит конец всем надеждам на мирное решение конфликта.

Фироуз ответил, что Персию так много раз обманывали мирные заявления римских послов, что ее терпение лопнуло и сейчас только война может исправить все нанесенное ей зло. Никто не станет серьезно относиться к мирному договору, ведь все помнят клятву римлян.

Велизарий и маршал отвечали, что они исчерпали все доводы и что это письмо будет прикреплено к императорскому знамени завтра, кроме того, там будут все копии их писем персам и персидский ответ, в качестве доказательства перед Богом, что римляне сделали все, что было в их силах, чтобы избежать напрасного сражения.

Фироуз снова прислал ответ:

Велизарий обратился к войскам, собравшимся за рвом в центре. Он старался говорить очень громко, медленно и четко выговаривая слова, чтобы его слышал каждый солдат, как будто он с ним разговаривал наедине. Он произносил фразу на латыни, а потом на греческом, чтобы все могли его понять.

Он объяснил, почему раньше римским армиям не всегда удавалось победить персов, которые уступали им в смелости, владении оружием и в физической подготовке. И тут во многом была виновна плохая дисциплина. Но это все можно исправить. Если каждый солдат станет подчиняться офицеру во время атаки и отступления, их никто не сможет победить! Во время сражения солдаты должны действовать как во время учений и маневров. Конечно, легче подчиняться офицерам, чем ломать ряды или действовать под влиянием импульса. Тактический контроль сражения будет оставаться в руках командира, то есть самого Велизария, он будет отдавать четкие приказы своим подчиненным офицерам о том, как вести себя во время битвы. Солдаты должны выполнять их приказы и у них не будет времени, чтобы думать о том, как проходит сражение. Они должны полностью доверять выучке и опыту офицеров. Он также пошутил по поводу пехоты врага, что, мол, только половина ее состояла из подготовленных солдат:

— Наши римские рекруты за короткое время научились хорошо выполнять одно действие — стрелять прямо и выпускать стрелу с силой. Их рекруты тоже выучили одно военное искусство — защищать себя сзади своими огромными щитами. Они просто толпы крестьян, которых набрали для количества, чтобы устрашать врагов. До конца дня их генералиссимусу станет за них стыдно. У них в руках, правда, есть копья, но они от этого не стали хорошими копейщиками, и это все равно, как если бы у них в руках были флейты и они стали бы заклинателями змей!

Вскоре со сторожевой башни поступило сообщение, что персы двинулись вперед. Тогда наши войска, выкрикивая имя Велизария, также пришли в движение. Тяжелая кавалерия поскакала на свои места на флангах, легкая кавалерия расположилась под углом у места, куда устремились персы, лучники выстроились у ближайших траншей: фаланги копейщиков располагались на мостах, а за ними были метатели дротиков. Потом Фарас, небольшого роста и кривоногий лидер гуннов-герулийцев, подскакал к Велизарию и сказал ему на ломаном греческом, на котором разговаривают эти крымские дикари:

— Я не причинять зла этим персам, немного, здесь у высоких стен. Я послать меня за этот холм слева. Я прятаться за холмом. Когда появится персы, я спешить им сзади. Я целиться, стрелять, стрелять.

Велизарий твердо посмотрел на Фараса, и тот опустил глаза. Фарас не надеялся на успех битвы и желал очутиться подальше от центра битвы и нападать на тех, кто, как ему покажется, станет проигрывать в битве. Велизарий заметил, что палец Фараса слегка кровоточит от небольшой царапины. Он быстро его схватил, потому что они сидели на конях рядом, и взяв палец в рот, высосал кровь. Потом он сказал:

— Фарас, я пил твою кровь, и ты станешь моим Андой, братом по крови. Отправляйся, дорогой Фарас, мой Анда, и делай как ты сказал. Спрячься за холмом и начинай стрелять в персов, но делай это вовремя.

Фарас начал возражать:

— Ты пил мою кровь, теперь дай мне твою, Анда!

По суеверию гуннов, если он этого не сделает, то Велизарий обретет над ним магическую власть. Но Велизарий ему ответил:

— После атаки ты сможешь отведать моей кровь. Анда, мне сейчас нельзя зря тратить кровь.

Таким образом, Фарас оказался вынужденным действовать лояльно.

Персы стояли на своих позициях все утро, пока не услышали звуки труб, доносившиеся из укреплений. Это был сигнал для фуражиров разнести провиант солдатам на боевых постах. Как только Фироуз рассчитал, что сейчас начнется раздача продовольствия, он начал атаку. Солдаты-персы привыкли есть поздно днем или даже вечером, и они не испытывали голода в это время. А римские солдаты испытывают аппетит, когда слышат звук трубы днем. Но Велизарий ожидал, что атака начнется днем и приказал, чтобы солдаты поплотнее набили животы за завтраком. Солдаты не были голодны и не стали от этого хуже сражаться.

Кавалерия персов подскакала на расстояние выстрела из лука к римской кавалерии на флангах и начала обстрел. Пешие лучники приблизились и начали массированный обстрел римской пехоты и легкой кавалерии. Персидские пешие лучники продвигались вперед параллельными шеренгами и расстояние между ними было в один шаг. Как только лучник в переднем ряду выпустил стрелу, он сделал шаг назад, а потом снова оказался в первом ряду. Таким образом тучи стрел летели не переставая. Вражеских лучников было гораздо больше, чем наших, но у них было три недостатка. Во-первых, у рекрутов Велизария были более тугие луки, и они могли посылать стрелы гораздо дальше, чем легкие луки врагов. Во-вторых, ветер дул с запада, и стрелы персов теряли скорость и падали совсем рядом. И последнее, во вражеских солдат стреляли прямо и с двух флангов. Персы шли так тесно, что даже не очень точная стрельба римлян всегда находила свою цель. Кроме того, сзади персов подталкивали свои же, и они не могли замедлить продвижение вперед. Они оказывались совсем близкой целью для римлян и несли большие потери. Провалилась и несмелая попытка копейщиков захватить два моста — наши люди с дротиками потеснили их назад. Но через пару часов обе стороны израсходовали орудия нападения и начались страшные схватки на мостах с помощью копий и дротиков. Персы также пытались перейти окопы с помощью досок. Велизарию удалось отбить одну из таких атак с помощью спешившейся кавалерии. Это был эскадрон гуннов-массагетов, стоявших справа.

Наконец атаковавшим удалось добиться небольшого преимущества над отрядом Бутца на левом фланге. Они перешли мост и закрепились на другом берегу. Здесь действовали сарацины. Они дрались, как настоящие дикари, и были хорошо вооружены. Бутц сражался очень храбро, но исход битвы был сомнительным, пока эскадрон гуннов-массагетов не прискакал ему на помощь с левого фланга. Им только что привезли много стрел, которые мальчишки из города быстро собирали на поле боя и связывали в кипы по сорок штук. Сарацинов вытеснили за ров, при этом полегло много народа. Сарацины не успели прийти в себя, как Фарас и его герулийцы неожиданно напали на них с тыла из-за холма. Говорят, что Фарас со своими силами принес врагам больше вреда, чем остальные отряды. Они яростно действовали палашами. Потом подсчитали, что от их ударов, нападения Бутца и гуннов-массагетов персидская кавалерия на этом фланге потеряла более трех тысяч человек. Оставшиеся бросились обратно к основным войскам, но Бутц не получил приказа преследовать их и дисциплинированно возвратился на прежнее место.

Велизарий отозвал гуннов-массагетов и солдат Фараса, обнял Фараса, и они заключили до конца союз братьев по крови. Фарас поцарапал Велизарию руку наконечником стрелы и выпил его кровь. Эти прекрасные солдаты теперь срочно требовались на другом фланге, куда Фироуз только что послал бессмертных, — царскую тяжелую конницу, чей отряд состоял из десяти тысяч человек. Они должны были во что бы то ни стало сломать линию обороны. Бессмертным удалось прорвать оборону двух мостов. Наша кавалерия, состоявшая большей частью из армян, медленно отошла, но в соответствии с приказом, она направилась по диагонали вправо. А слева началась активная контратака римлян. Гунны развернулись и присоединились к сражению на левом фланге. Герулийцы Фараса и отряд императорской гвардии помчались рысью, а потом перешли в галоп. И таков был темп атаки, что всадники промчались сквозь строй, разорвав его на две неравные части.

На этом фланге командовал персидский генерал одноглазый Баресман, кузен царя Кобада. Он спокойно ехал вместе со своим окружением позади, как он считал, победного преследования разбитых римлян. Но внезапно он услышал дикие крики, и на него стали наседать гунны-массагеты со своими короткими копьями и палашами.

Гуннам было за что ненавидеть Баресмана, потому что именно этот генерал лишил их пастбищ на востоке. Чтобы ему отомстить, гунны предприняли долгое, во много миль, путешествие и поступили в армию римлян. Их лидер Суникас ударил копьем знаменосца, ехавшего немного впереди Баресмана. Удар пришелся ему в подмышку, и алый флаг с вышитым на нем львом и солнцем упал. Крики ярости и тревоги, донесшиеся сзади, остановили Бессмертных. Когда они поняли, что их знамя повержено, и бросились назад, чтобы спасти его, было уже поздно.

Суникаса опьянила радость победы. Он отыскал Баресмана и убил ударом копья в бок. При этом зрелище все персы в замыкающей колонне помчались прочь. Основная масса Бессмертных была окружена армянами, которые пришли в себя и свирепо сражались. До конца дня пять тысяч славных персидских воинов полегло на поле боя.

Вскоре, прорвав незащищенный центр персов, солдаты ринулись в направлении Нисибиса, а персидские пешие рекруты подтвердили плохое мнение о них Велизария! Они побросали огромные щиты и копья, а римляне начали их преследовать. Римские рекруты, хотя еще плохо стреляли в цель, подхватили брошенные копья и начали поражать врага их собственным оружием. Ряды персов были в таком беспорядке, что даже неловкие удары копьями обратили их в бегство.

Велизарий не позволил, чтобы его солдаты преследовали врага более чем на милю. Он всегда считал, что побежденному врагу тоже нужно дать шанс. Кстати, такого же мнения придерживался Юлий Цезарь. И, таким образом, победа была полной. Впервые более чем на сотню лет, римляне решительно разбили персидскую армию. Велизарий вел сражение с врагом, значительно его превосходящим в силе. Знамя Баресмана все в крови подобрали на поле боя, и Велизарий отослал его Юстиниану вместе с радостным сообщением о победе.

Персидская армия не пришла в себя после поражения и позора в течение длительного времени. На этой границе до конца года персы решались только на мелкие засады. Велизарий, решив не рисковать, не нападал на Нисибис и не пытался снова отстроить замок Мигдон.

Что касается Фироуза, Кобад обвинил его в трусости и отнял у него Золотую Ленту, которую он носил в волосах в знак высокого положения.

Мне хочется поподробнее рассказать о гуннах. Их многочисленные племена занимают все дикие земли к северу от римской и персидской империи — от Карпатских гор до самого Китая. Есть белые гунны-массагеты, герулийские гунны, болгарские гунны, татары и многие другие. У них — общие обычаи, кроме герулийцев, которые недавно были обращены в христианство. Кожа у гуннов желтоватого цвета, глаза впалые и узкие. Они всегда красны от ветра и пыли. У них небольшие носы, толстые щеки, прямые черные волосы. Они их подстригают спереди, заплетают в косички на ушах, а сзади они висят длинными прядями. У гуннов кривые ноги и сильные руки, а ступни ног повернуты внутрь. Они путешествуют по пустыне, как моряки по морю, длинными караванами в покрытых черным войлоком кибитках. Их лошади могут проскакать галопом двадцать миль без остановки и покрывают сто миль в день. К кибиткам они привязывают огромные плетеные корзины, покрытые черным войлоком, где хранится весь их домашний скарб. Кибитки — их дом, и они переезжают с одного пастбища на другое в разное время года. За год они могут преодолевать расстояние от Константинополя до Вавилона и обратно. Каждое племя и каждый клан племени пользуется своими собственными наследственными пастбищами. Большинство войн у них возникает из-за пастбищ. Летом они двигаются на север, следуя за птицами, а зимой возвращаются на юг. Они не обрабатывают землю, а выращивают зерно или им отдают его соседи, живущие оседло. Они обычно пьют кобылье молоко, свежим или заквашенным в виде кумыса. Иногда они пьют сыворотку из-под молока, но простую воду они не привыкли потреблять. Гунны едят всевозможное мясо, но сами добывают только птицу и конину.

Они не выращивают свиней или коров, потому что эти животные не выдержат суровых ветров во время кочевья. Кочевники сушат мясо на солнце и ветру без соли. Их не признают цивилизованными людьми, потому что кочевники едят конину.

Гунны носят лисьи шапки. Для тепла зимой они надевают две шубы — одну мехом внутрь, а другую — мехов наружу. Положение человека в обществе можно определить по меху, который он носит. Простые люди носят одежду из собачьих или волчьих шкур, зато знатные носят шубы из соболей. Штаны они шьют из обработанных козьих шкур. Гунны охотятся с соколами и носят птиц на руке и, таким образом, могут иметь множество диких гусей и другой дичи. Они также занимаются борьбой, сидя на конях они весьма агрессивны. Но когда два человека сражаются, третий не имеет права их разнимать — даже отец или брат одного из противников. Убийство у них наказывается смертью, если только во время убийства убийца не был пьян.

Так же смертной казнью карали измену жены, воровство и если кто-то облегчал мочевой пузырь на костер, и, случалось даже за незначительные преступления. Гунны нечистоплотны и неаккуратны — они не моются, а намазывают лица конским жиром. Гунны поклоняются синему небу и у них свои колдуны. Они так боятся злых духов, что больного посещает только его слуга. Они боятся грома и молнии, во время бури прячутся в кибитках. Они похищают своих жен или делают вид, что похищают, и сын после смерти отца наследует всех отцовских жен, кроме своей матери, и женится на них. Как я уже говорил, их оружие составляли легкие луки со стрелами, крепкие копья и изогнутые палаши. В сражении благородные воины надевали кожаные одежды с нашитыми на груди металлическими пластинками. Сзади таких пластин не было, потому что они считали это признаком трусости. Гунны разговаривают на диковинном языке, щебечут, как птицы.

Они все время с кем-то спорят: племя с племенем, клан с кланом. Иногда среди них возникает сильный воин, объединявший вокруг себя несколько кланов, и его называют ханом. Когда появляется сильный хан, то обе империи ждали нападения на границах.

Вот и все, что я хотел рассказать о гуннах.

ГЛАВА 8 Ненужное сражение

Эта победа стала причиной путешествия госпожи Антонины в Дарас. Императрица Теодора послала ее к Велизарию с письмом, в котором она его поздравляла с победой, и с подарками. Как обычно, Юстиниан тоже послал письмо и подарки, не зная, что и Теодора послала, потому что она ему ни о чем не сказала.

Два судна отправились с поручением. Юстиниан слал церемониальный наряд, чудесно расшитый золотом и жемчугом, и молитвенник с иллюстрациями в чехле из резной слоновой кости, и весьма ценную реликвию — настоящую чашу для подаяний слепого святого Вартимея, кому, как говорил евангелист Марк, наш Спаситель вернул зрение.[59] Эта чаша попала к Юстиниану из сокровищ монастыря, который недавно распустили из-за дурного поведения монахов. Она была сделана из дерева оливы и стала серовато-серебристого цвета от старости. Она не была украшена металлом или драгоценными камнями, как это обычно было с реликвиями. Нет, она была чашей для подаяний, какими пользуются нищие у нас возле церквей или на площадях. Вокруг ободка чаши когда-то были вырезаны слова на греческом: «Бедность и Терпение».

Юстиниан собственной рукой написал письмо, где хвалил Велизария за проявленную храбрость во время сражения и его верность императору. Он писал, что его благословляет Бог, чтобы он преумножил свои славные подвиги, если вдруг персы еще раз посмеют нарушить наши границы. Но Юстиниан также говорил, что не следует разбрасываться солдатами, пока у нас не будет более крупного войска. Что касается терпения, как вырезано на священной чаше, то этот девиз следует постоянно выполнять.

Юстиниан послал с поручением гофмейстера Нарсеса. Возле Лесбоса судно, на котором он плыл, догнало судно с моей госпожой, и он пригласил ее объединиться с ним. Нарсес был очень маленького роста с отвратительной фигурой. Он происходил из персидской Армении и считался самым умным человеком в Константинополе. Он, как и я, был евнухом. Моя госпожа, чтобы как-то развлечься во время скучного путешествия, занявшего три недели, начала дразнить Нарсеса и называть его «предателем сильного пола». Я слышал, как она сказала своей служанке Македонии:

— Он не похож на евнуха — в нем нет любви к роскоши, сентиментальности, робости, любви к спорам и религиозности. Он никогда не выражает желания расчесывать мои красивые рыжие волосы или гладить мои красивые ножки и вообще не завидует моей красоте, как обычные евнухи.

Я раньше не упоминал, что госпожа часто пользовалась услугами парикмахера, маникюрши и педикюрши, и кроме того, она от природы обладала естественной красотой, и теперь Антонина считалась одной из трех самых прекрасных женщин Константинополя. Первое место занимала императрица. Нарсес со знанием дела обсуждал проблемы защиты границ, набора рекрутов и другие военные вопросы. Когда он отдавал приказы эскорту гвардейцев, то делал это четко и громко, как профессиональный военный. Госпожа при этом слегка улыбалась, и Нарсес, обидевшись, не замедлил ей сказать об этом.

Должен сказать, что евнухи являются важной отличительной чертой Восточной Римской цивилизации и играли в ней весьма значительную роль. Моя история является исключением. Большинство евнухов привозят молодыми с берегов Черного моря, из Колхиды, им дают образование в специальной дворцовой школе о правилах поведения при императорском дворе. Целый ряд невоенных обязанностей выполняется только евнухами. Всем известно еще по сведениям из персидского двора, что евнухи не могут претендовать на трон и они не в состоянии создавать опасные и сильные семейства, и поэтому безопасно доверять конфиденциальные знания придворных интриг, а еще их услугами пользуются в борьбе с узурпаторами трона сильными знатными вельможами.

Евнухи, как правило, более преданы и работоспособны, чем их «полноценные» коллеги. Конечно, они бывают мелочными в обычных делах, но это на пользу дела! В некоторых семействах среднего класса, в которых достаточно наследников мужского пола для продолжения фамилии, специально кастрируют младшего сына, и он делал удачную карьеру. Внебрачные сыны императоров или внебрачные дети их сыновей и дочерей также кастрируются, и из них выходят полезные члены общества, и они не пытаются захватить трон. Евнухам позволено стать священниками в отличие от языческих времен, когда им нельзя было стать жрецами. Старейшины города тоже часто бывают евнухами.

Хочу сравнить цены на рынке рабов. Домашний раб-евнух стоит в три раза больше, чем нормальный раб. Он стоит немного меньше, чем домашний врач или искусный ремесленник. Но евнух редко бывает счастлив, потому что его оперируют до достижения половой зрелости и ему всегда обидно, что он — неполноценный мужчина. Обычные мужчины издеваются над евнухами и клянутся, что лучше быть слепым, немым или глухим, а то и страдать сразу от трех недугов, чем не иметь возможности испытать радость любви. Конечно, евнух всегда знает, как ответить на подобную похвальбу: секс — это сумасшествие, которое не приносит никому счастья и удачи. Но должен признаться, евнух тайно завидует мужчине, который может завлечь в постель женщину и не просто обнимать ее как сестру, и скромно целовать в глазки.

Госпожа Антонина как-то мне сказала:

— Что касается меня, дорогой Евгений, если бы я не была женщиной, то предпочла бы стать евнухом, а не мужчиной, потому что мужчины, как правило, не могут найти середину в сексе между распущенностью и аскетизмом. То, что нас, женщин, с таким подозрением воспринимает церковь и обличают с церковной кафедры как разрушительниц очага и соблазнительниц, мне всегда казалось, что просто мужчины завидуют спокойствию женщин. Эта уравновешенность до определенной степени присуща евнухам, и они ей бы радовались, если бы не насмешки счастливых и несчастных — так называемых мужчин. В данном случае, Евгений, тебе следует вспомнить басню Эзопа о лисице, чей хвост оказался защемленным в западне, а потом он оторвался. Эта лиса пыталась убедить друзей, как прекрасно без хвоста. Они над ней смеялись и говорили, что лис пытается их в этом убедить, потому что у него нет хвоста. Говорят, что Эзоп также был домашним евнухом, как и ты. Надо сказать, что мораль этой басни совсем не та, о которой обычно говорят, — просто в несчастье хочется, чтобы кто-то страдал с тобой за компанию. Например, монахи, приняв строгие обеты и потеряв личную свободу, пытаются убедить своих друзей сделать то же самое. Нет, мораль на самом деле состоит в том, что невозможно разрешить логически вопрос, когда человек более счастлив — будучи полноценным в плане секса или нет. Что касается меня, мне нравится быть женщиной, и я не собираюсь принимать участие в подобных рассуждениях.

Госпожа сказала то же самое и Нарсесу. Он серьезно отнесся к ее словам и рассказал ей историю своей жизни, объясняющую, почему его не устраивает его положение. Его поймали во время сражения, когда ему было одиннадцать, и он убил человека своим небольшим мечом. Нарсес происходил из известной военной фамилии в Армении и ненавидел гражданскую службу. Он сказал, что надеется, что ему когда-нибудь удастся убедить императора назначить его военным командиром. Нарсес изучал стратегию и тактику всю свою жизнь и считал, если ему представится возможность, то когда-нибудь он получит от императора такие же великолепные подарки, как те, которые он везет Велизарию, а может, еще более роскошные!

Всем известно, что почти все люди недовольны своей профессией. Фермер предпочел бы стать императором, а император мечтает о том, чтобы сажать капусту. Поджарый капитан торгового судна завидует толстяку, владельцу таверны, а тот, в свою очередь, завидует ему, потому что ему надоела оседлая жизнь. Лучше не издеваться над людьми, когда они выливают на вас свое недовольство. Моя госпожа научилась сдерживать свои чувства и не смеяться ни над кем, еще когда работала в клубе. Она сделал вид, что извиняется перед Нарсесом за то, что приняла его за безобидного евнуха из Колхиды. Она сказала, что первой его поздравит, когда ему доверят важный военный пост, и что она желает ему успеха. До конца путешествия у них были хорошие и мирные отношения, и Нарсес стал ее близким другом.

Ссора, извинение и примирение всегда могут быть началом дружбы. Уверяю вас, она не восприняла всерьез его военные амбиции; но во время разговора с капитаном гвардейцев, которые командовали его эскортом и эскортом моей госпожи, он доказал, что теоретически Нарсес знает гораздо больше о военном искусстве, чем они. Он убил человека маленьким мечом в одиннадцать лет, с тех пор прошло сорок девять лет, и он все это время почти не выходил за пределы дворца, он работал за ткацким станком в компании дворцовых женщин.

Первую часть путешествия мы совершили по морю на военном судне, на трех скамьях сидели гребцы. Это было приятное путешествие без всяких приключений, мы проплывали мимо мирных зеленых холмов и белых городов. Когда мы наконец высадились в Селеуции и направились по дороге к Антиохии, я с радостью обнаружил, что следы землетрясения исчезли. Снова жил и процветал наш дорогой, дивный и роскошный город! Нарсес и моя госпожа Антонина были на приеме в местном Сенате и их приветствовали официальные лица Синей фракции. Они оказали всяческие знаки внимания моей госпоже. Она не оставалась перед ними в долгу. Потом мы отправились по хорошей дороге в Зегму с знаменитым понтонным мостом в ста двадцати милях от Антиохии. Потом мы проехали еще двести миль по плодородным землям, которые снабжали водой четыре основных притока Евфрата. Далее мы двинулись к Дарасу и к границе. Мы ехали в двуколках, нам было очень тяжело переносить жару, несмотря на то, что лошадки бежали очень быстро. Из Эдессы, где мы останавливались на два дня, мы послали вперед быстрых всадников, чтобы они сообщили о нашем прибытии.

И вот мы прибыли в Дарас; этикет требовал, чтобы наши письма были доставлены не напрямую к Велизарию и маршалу войск, которому выпала честь получить письмо от императора, а к их слугам. Госпожа жалела об этом, потому что ей было известно содержание письма Теодоры, которое она писала в ее присутствии, она многое бы отдала, чтобы видеть лицо Велизария, когда он станет его читать. В письме было написано:

Велизарий прислал известие, что с нетерпением ждет представителей их Величества. Он принял Нарсеса и мою госпожу в прохладной с арками зале, где он правил суд и каждый день принимал подчиненных и союзников. Нарсеса приняли первым, потому что он представлял императора. Велизарий тепло его приветствовал и прежде всего осведомился о здоровье Его Императорского Величества и его супруги. Он интересовался, как идут дела у сенаторов и каковы новости в столице и империи. Они выпили вина, и Нарсес начал расспрашивать Велизария о подробностях сражения. Велизарий отвечал ему не как обычному евнуху из дворца. Он отвечал весьма детально, взвешивая каждое слово. Нарсес пожелал узнать, почему Велизарий временно заставил спешиться гуннов-массагетов, чтобы они защищали центральный ров. Велизарий сказал, что ожидалась сильная атака, и это могло подбодрить пеших солдат или как презрительно называли «чистильщиков нужников», потому что им приходилось выполнять многие неприятные обязанности. Пехотинцы были довольны, что их товарищи всадники решили сражаться вместе с ними наравне и отдали коней слугам.

Велизарию вручили подарки императора, и он начал ими любоваться и благодарить. Вскоре Нарсес раскланялся и ушел.

Тем временем Антонина ждала в приемной, и Руфин, ставший теперь знаменосцем Велизария, старался ее занять разговором. Но она отвечала на его вежливые замечания смущенно и часто невпопад, потому что, наверно, первый раз в жизни, она была крайне смущена. Когда во дворце они все обсуждали с Теодорой, все казалось таким простым и ясным, а сейчас, когда она ждала приема, у нее пересохло во рту и дрожали колени.

Антонина остановилась на полдороге к залу и показала жестом, чтобы слуги сначала внесли три подарка Теодоры. Это был трехлеток, гнедой жеребец, высокий и с норовом. У него на лбу была белая звездочка, и четыре ноги были в белых носочках. Теодора намекала на эти отметины, когда писала, что первый подарок носит розетку его цветов. Кирасиры начали хлопать в ладоши и хвалить жеребца, они выстроились вдоль стен зала, поставив рядом с собой копья. Госпожа слышала, как Руфин, стоявший с ней рядом, тихо пробормотал: «Пожалуй, подарок императрицы перевешивает три подарка императора».

Это было действительно чудесное животное, знаменитой фракийской породы, которого поэт Вергилий упоминает в пятой книге Энеиды.[60]

Жеребца отвели в конюшню, и госпожа Антонина сделала знак, чтобы внесли второй подарок. Госпожа волновалась, боясь, что он не прибудет вовремя, хотя мы послали за ним в Антиохию, как только покинули судно, и забрали его, когда двинулись из Эдессы. Но все было в порядке — это было пятьсот кавалерийских кольчуг из известной фабрики по изготовлению доспехов в Андрианополе. Теодора знала, что Велизарий захватил множество персидских коней, и она понимала, что он завербует в свою армию три тысячи самых сильных пленных и сделает из них кирасир, но персидские кольчуги не подходили для армии Велизария, они были слишком тонкими и их было сложно использовать во время сражения. Поэтому пятьсот кольчуг было весьма подходящим подарком. Всем очень понравился и этот подарок. Императрица прекрасно разбиралась в том, какие следует дарить подарки.

Наконец госпожа, овладев собой, сказала:

— Третий подарок, почтенный Велизарий, по приказу Ее Величества, моей госпожи, я должна вам вручить наедине.

Велизарий не узнал Антонину, она была в этом уверена, потому что он ей ответил холодным и официальным тоном:

— Как пожелает моя покровительница. Прошу вас, господа, не уходите! Почтенная фрейлина, возможно, сочтет удобным поговорить со мной в приемной, где она только что была, там она сможет передать мне третий подарок, как этого желает ее Великолепная Госпожа.

Госпожа Антонина поклонилась и вошла в приемную. Вскоре туда пожаловал Велизарий и закрыл за собой дверь.

Они молча смотрели друг на друга, а потом госпожа тихо сказала:

— Это я, Антонина. Вы меня помните? Я была девочкой-танцовщицей на пиру вашего дядюшки Модеста в Андрианополе.

Велизарий не забывал ее ни на миг, а может, сразу вспомнил, потому что он ей ответил:

— А перед вами все тот же Велизарий.

Он сжал ей руки, и третий подарок был с радостью принят…

Потом Велизарий сказал:

— Передайте своей госпоже, что мне кажется, что никогда в жизни Ее Императорское Величество не вручало никому подобных великолепных подарков. Я принимаю их с любовью и восхищением и не перестаю удивляться, как она могла исполнить мои желания и мечты. Милая Антонина, передайте ей, что меня восхищает ее третий подарок, который, конечно, является самым великолепным, но я не спешу им насладиться до тех пор, пока не закончу с войной, потому что не могу нарушить клятву.

— Что это за клятва, дорогой Велизарий? — спросила его Антонина.

— Мои офицеры и солдаты поклялись на Священном Писании, и я к ним присоединился, в том, что не станут брить бороду, пить вино, жениться или брать себе наложницу до тех пор, пока они ведут войну против персов.

— Разве вы не можете обратиться к патриарху, чтобы он освободил вас от этой клятвы? — спросила его Антонина.

— Могу, но не стану, потому что другие будут по-прежнему связаны этой клятвой. Любимая Антонина, пятнадцать лет я носил в сердце твой образ, и тебе придется быть терпеливой и ждать! Я знаю, что по возвращении меня ждет великолепная награда, конечно, это ускорит мое возвращение с победой, как повелел мне император.

Госпожа Антонина не могла заставить Велизария пожертвовать своей честью, но она не собиралась скрывать разочарования:

— Велизарий, ты не придумываешь причины, чтобы тянуть время?

Это был риторический вопрос, потому что его лицо сияло восхищением и любовью.

Велизарий и госпожа Антонина вернулись в зал и снова перешли на официальный тон. Велизарий позвал Нарсеса и пригласил его, мою госпожу и офицеров их эскорта на пир вечером. Госпоже уже не удалось больше приватно побеседовать с Велизарием, и они старались ни взглядом, ни словом не выдать свою огромную любовь. Пир был весьма официальным и скромным, потому что все помнили о клятве не пить вина, и кроме того, было сложно достать изысканные угощения. На следующее утро Нарсес и моя госпожа отправились домой с письмами и выражением глубокой благодарности императору и императрице. Нарсес разгадал секрет моей госпожи и шепнул ей об этом, как только они уселись в двуколку.

— Пусть ему повезет в любви к вам, а вам — в любви к нему!

Госпожа ответила Нарсесу тоже любезно:

— А вам, уважаемый гофмейстер, пусть повезет, когда на ваши плечи будет накинут пурпурный плащ генерала и вы станете так же процветать, как в те времена, когда ходили одетый в алые шелка придворного. Когда мы вернулись в Константинополь, госпожу уже ждало два письма от Велизария, доставленные с нарочным. Письма были написаны простым и элегантным стилем и дышали любовью. Госпожа нарушила правило молчания и сама начала отвечать любимому пламенными строками. Их любовь подогревалась поддержкой императрицы. За восемнадцать месяцев разлуки они обменялись не одним десятком любовных писем.

Война все еще продолжалась, и следующей фазой было нападение персов на римскую Армению. Это вторжение было энергично подавлено Ситтасом, бывшим соратником Велизария и мужем сестры Теодоры. Римлян стали уважать еще больше, и многие армяне, ранее сражавшиеся на стороне персов, перешли в императорскую армию.

Кобад также лишился доходов от золотых шахт в Фарангиуме, городе, расположенном в чудесном, но трудно доступном каньоне на границе между двумя Армениями. Это случилось, потому что было решено, что город и шахты остаются под протекторатом римлян. Кобад был очень упрям, как это бывает со стариками, и отказывался вывести войска из окрестностей Дараса. Юстиниан послал придворных для возобновления мирных переговоров. Каждая сторона пыталась переложить моральную ответственность за конфликт на плечи противоположной стороны. Кобад сказал римскому посланнику, что персы руководствовались совестью, когда захватили Каспийские ворота, потому что император Анастасий отказался заплатить за них даже номинальную цену. И поэтому он пытался защитить римскую и персидскую империю от нашествия варваров. Содержание гарнизона стоило больших денег, и Юстиниан должен заплатить половину расходов или, если пожелает, послать отряд римлян, чтобы половина находящегося там персидского гарнизона могла покинуть крепость.

Потом король и посол обсуждали нарушение старого договора в отношении приграничных фортификаций: римские фортификации в Дapace, как отметил Кобад, делали стратегически необходимым для персов сохранять сильные пограничные войска в Нисибисе. Это ложилось новым бременем на расходы его страны, что было очередной несправедливостью, которую ему приходилось терпеть. Кобад предлагал Юстиниану выбрать одно из трех предложений: помогать защищать Каспийские ворота, разрушить фортификации в Дapace или возобновить войну. Посол понял, что король желал получить денежную компенсацию, которую, по его словам, можно будет вложить в фонд общего дела защиты против варваров, и тогда конфликт может прекратиться.

Юстиниан никак не мог решить — предлагать деньги персам, или нет. Пока он думал, Кобада посетил король сарацинов, его союзник. Он привез с собой план, как нанести сильный удар по римлянам.

Король сарацинов был тощим, высоким и энергичным стариком. Его двор располагался в Хире в пустыне. Он в течение пятидесяти лет совершал набеги на римские территории между границами Месопотамии и Египта. Его отряды внезапно появлялись из пустоты, а в отряде было несколько сотен всадников. Они грабили, жгли, убивали и забирали людей в плен. Иногда они брали с собой тысячи пленных, а потом исчезали также внезапно, как появлялись. Против них направлялись карательные отряды, но — все безуспешно. Искусством войны в пустыне владели только люди, рожденные в пустыне. Однажды он окружил и взял в плен две крупные римские колонны, посланные против него, и у него пришлось выкупать офицеров.

Король сарацинов предложил Кобаду проводить военную кампанию не как обычно на территории между Тигром и Евфратом, где у римлян много укрепленных городов, куда они могли отступить в случае нападения, а на юге, где еще не бывала персидская армия. Он двинется вдоль течения Евфрата. Там, где русло реки поворачивает с запада на север, ему придется нанести удар через сирийскую пустыню. Здесь римляне считают себя в безопасности, потому что их окружают безводные пески и скалы, и они построили небольшое количество укреплений, которые охраняют слабые отряды.

Если начать серьезную атаку, Антиохия падет без сопротивления, потому что, и он в этом уверен, Антиохия — это самый легкомысленный город на всем Востоке и ее население интересуется только четырьмя вещами — вином, сексом, ипподромом и религиозными дискуссиями. Торговля не является их главным интересом. Они вынуждены ею заниматься, чтобы иметь достаточно денег для удовлетворения своих главных слабостей. Такой великолепный город не грех разграбить! Грабители уже будут далеко со своей добычей, помощь не успеет прибыть из римской Месопотамии!

Каваду понравилась эта идея, но он продолжал сомневаться. Если раньше персидская армия не могла воспользоваться этим подходом, что изменилось теперь? Как может армия, непривычная к голоду и жажде, выдержать в пустыне?

Король сарацинов отвечал, что Великий Король до сих пор никогда не обращался за советом к опытным сарацинам. Что касается дальнейшего, то персидская конница должна состоять только из легкой кавалерии — пехота и тяжелая кавалерия не смогут принять участие в данной операции. Начать экспедицию следует весной, когда в пустыне будет трава. Нужно только будет суметь ее отыскать. Кавалерия должна идти налегке. Сарацины будут их ждать у реки на римской территории с пищей и водой для последней и самой трудной стадии путешествия.

Кавада удалось уговорить короля сарацинов, хотя сарацины являются лживой нацией. Но у него, видимо, был шанс обеспечить себе помощь персов, а у короля сарацинов было слишком мало сил, чтобы предпринять подобный маневр одному. Но Кобаду следовало не забывать о возможном предательстве во время их возвращения обратно; тем не менее он стал настаивать, чтобы два сына и два внука короля сарацинов оставались у него в качестве заложников при королевском дворе в Сузе до тех пор, пока не закончится кампания. Сарацин на это согласился, и в марте следующего года, через год после сражения при Дарасе, все было готово к кампании.

Экспедиция собралась в Ассирии. Там была пятнадцатитысячная армия под командованием умного перса по имени Азарет.

Они миновали Евфрат у города Вавилона и продолжили путь по южному берегу реки через пустынные места, а затем достигли римскую границу у Сирцезиума, где дежурило несколько таможенников. Затем армия быстро проследовала по римской дороге, следовавшей вдоль реки сотню миль, а потом повернула на юг к Пальмире и Дамаску, где к ним присоединилось войско сарацинов под командованием короля. Он сказал Азарету, что далее дорога идет через пустыню к Халсису, городу, окруженному стенами, который является единственным препятствием по пути к Антиохии, но его гарнизон состоял только из двухсот человек. Азарет не полностью доверял сарацинам, хотя они привезли обещанную провизию, и стал ждать, пока разведчики, посланные вперед под прикрытием сарацинов, вернутся и сообщат, есть ли впереди пастбища и не ждет ли их засада.

Ему следовало торопиться, потому что Велизарий недавно разработал систему связанных друг с другом караульных постов и различных дымовых сигналов в качестве защиты от нападения на пограничные заставы. Через час после того, как персы прибыли в Сирцезиум через Южную пустыню, Велизарий в Дарасе уже знал количество и состав их военных сил и пришел к решению оставить небольшой гарнизон в Дарасе и то же самое сделать в других приграничных городах, а сам он отправился быстрым маршем на помощь в Антиохию, возглавив войска, которые успел собрать за такой короткий срок. С ним шло восемь тысяч солдат, но по дороге к нему присоединилось еще восемь тысяч. Велизарий отправился по южной дороге через Карры, где в свое время Красса разгромили парфяне.[61] Велизарию удалось добраться с кавалерией до Халсиса за семь дней, покрыв расстояние в триста миль, он успел туда вовремя и укрепил посты. Они торопились, Азарет уже прошел пустыню и был всего лишь в полудне марша от Халсиса. Он проходил среди тех скал, где когда-то жили Святой Иеремия и его сумасшедшие последователи.[62] Они поклонялись Всевышнему, но в то же время отрицали все сущее. Тем же утром к Велизарию присоединилось пять тысяч арабских всадников из Северной Сирийской пустыни, где они кормили коней. Это были подданные короля Харита ибн Габала из Басры в Трансиордании. Юстиниан ежегодно платил им золотом, и этот король обещал принимать на себя удары нападений сарацинов в Сирии. Арабы не были надежными солдатами, Юстиниан подозревал, что король Харита был в сговоре с сарацинами: когда сарацины устраивали набеги, его люди всегда прибывали на пару дней позже. Велизарий тем не менее был рад подкреплению — его пехота все еще находилась в пути, а с этими всадниками его армия увеличивалась до двадцати одной тысячи.

Азарет был недоволен, когда его авангард, приближаясь к Халсису, был отброшен римской кавалерией, что огорчило Азарета, и он теперь не мог приблизиться к Антиохии, не вступив в битву с генералом и его войском, отличившимся у Дараса. Если они потерпят поражение на таком расстоянии от границы, то ни единый персидский солдат не преодолеет обратный путь по пустыне. Сарацины станут спасать собственную шкуру и разбегутся по пустыне, которую хорошо знают. Но если он победит, то все равно не сможет помешать Велизарию скрыться с остатками войска за стенами Халсиса. А продолжать путь в Антиохию опасно, если Халсис останется непокоренным — вскоре туда могут подойти римские подкрепления. Поэтому Азарет принял мудрое решение отступить, ничего не потеряв и не приобретя. У него еще была провизия, погода стояла вполне приличная. Азарет успокаивал себя тем, что если бы даже он достиг Халсиса до прибытия Велизария, отправился далее к Антиохии и ограбил бы этот город, то его силы, в особенности сарацины, были бы дезорганизованы победой, Велизарий перехватил бы его во время возвращения и снова выбирал бы поле сражения, как это случилось в Дарасе. Король сарацинов согласился, что надо отступать. Он не хотел разделять свои силы на мелкие отряды для грабежа и нападения и отправляться на юг, потому что боялся, что Азарет заявит Кобаду, что он его предал, а Кобад убьет заложников. Поэтому персы и сарацины отправились домой, а Велизарий следовал за ними по пятам, чтобы удостовериться, что они не свернут, чтобы вернуться в Сирию другой дорогой. Ни одна из армий не желала начинать враждебные действия. Велизарий следовал за Азаретом с разрывом в день и каждую ночь делал привал в том месте, которое Азарет покинул только утром. Он внимательно следил за своими флангами и тылом, чтобы не пропустить внезапной атаки сарацинов.

Было семнадцатое апреля, святая Пятница, день, когда распяли Христа. Праздник Пасхи, приходящийся на день, когда Христос восстал из мертвых, должен был состояться через два дня. Персы дошли до берега Евфрата и прошли пятьдесят миль до того места, где дорога из Дамаска и Пальмиры сворачивала к реке. Было ясно, что они продолжат путь вдоль реки домой. Велизарий в Халсисе сурово отчитывал командиров авангарда за то, что тот без приказа затеял битву с врагами и тем самым нарушил тактическую схему, с помощью которой персидская армия могла попасть в западню. Он хотел сместить этого командира, но вмешался маршал. Велизарий специально тушил боевой дух солдат, не предпринимая попыток захватить отходившую армию врага, и болтуны спешили его обвинить в трусости, но они, конечно, не решались высказать ему это в глаза.

Потом всеми овладел христианский фанатизм Пасхи, все разговелись после сорока дней поста и требовали, чтобы их вели против персов, они хотели добиться победы в пасхальное воскресенье, самый счастливый день в году! Велизарий в эту ночь вошел в небольшой городок Сура. Персы двигались медленно, не хотели возвращаться домой, и теперь часть пехоты Велизария догнала их кавалерию. Эти батальоны не пошли через Халсис, а сократили путь через Евфрат, и с их прибытием начались новые волнения. Говорили, что, имея двадцать тысяч солдат, Велизарий не имеет права упустить возможность битвы с ослабевшим врагом.

На следующее утро несколько офицеров пришли к Велизарию и сообщили ему, что его храбрость и лояльность ставятся под сомнение солдатами, которые рвутся в бой. Если он попытается их удержать от этого, в армии вспыхнет восстание.

Велизарий был поражен, стал объяснять, что должен подчиниться точному приказу Юстиниана и избегать лишних жертв. Маршал поддержал его, но их не стали слушать.

Тогда Велизарий приказал сигналом созвать войска и начал свою речь:

— Солдаты императорских и союзнических войск! Что с вами случилось и почему вы послали ко мне офицеров с подобным безумным предложением? Разве вам не понятно, что вы должны выполнять приказ? Перед нами идут персы, пришедшие, чтобы разграбить наш прекрасный город Антиохию. А теперь они спешно отступают. Им не удалось ничего награбить, и они возвращаются в Персию. «Не стоит пришпоривать послушного коня», — говорит мудрая поговорка. Кроме того, в Священном Писании говорится «Не убий!». Я знаю, что это высказывание считается применимым только к разнузданным убийцам, а мы — солдаты и служим для защиты отечества. Вам следует подумать о том, что сражение, о котором вы так мечтаете, может стать именно бессмысленным убийством. Я не вижу в нем необходимости. Самая приятная победа состоит в том, чтобы нарушить планы врага, и самому не испытывать моральных или материальных потерь. Мы уже добились подобной победы. Если мы все же начнем сражение с персами, они не уберутся отсюда раньше ни на день, если даже нам удастся одержать победу, а если нас постигнет неудача… Я должен вам напомнить, что судьба лучше относится к тем, кто попадает в опасность не по собственной воле, а не к тем, кто старается испытать судьбу. Помните, что мы не должны быть побеждены! Когда крысу загоняют в угол, она сражается до конца, а персов не сравнивать с крысами.

Сегодня пасхальная суббота и все вы, кроме арабов, поклоняющихся демонам, и гуннов-массагетов, поклоняющихся Синему Небу, постились целый день и не можете вкушать пищу еще целых двадцать четыре часа. Голодные воины плохо сражаются, особенно пехота. Я должен вам заметить, что пехота уже прошагала три сотни миль за двадцать дней. Это — великолепный, но изнурительный подвиг, и еще много батальонов находится в пути.

Они не желали слушать Велизария и вопили:

— Трус! Предатель!

К этим крикам присоединились даже некоторые офицеры.

Велизарий сказал собравшимся, что рад их смелости и уверенности, и что, если ангел подсказывает им начать сражение, то он не может ему противиться. Солдаты могут на него надеяться, и он поведет их в бой против давних врагов.

Они быстро отправились из Суры, днем догнали персов и напали с тыла. Они посылали тысячи стрел, Азарету пришлось повернуть и начать обороняться. Река располагалась слева от римлян и на противоположном берегу, немного вниз по течению, был торговый римский город Каллиникум. Между обмелевшей рекой и высокими отлогими берегами, которые заполнялись водой во время половодья, находилось пространство в несколько сотен ярдов. Там и происходила битва.

Это было кровавое побоище, началось оно с обычного обмена стрелами. Велизарий поставил пехоту слева, где их защищала река, а король Харит Арабский расположил воинов справа на возвышавшемся берегу. Велизарий занял центр своей кавалерией. Азарет противопоставил сарацинов арабам короля Харита. Персы посылали две стрелы на каждую стрелу, выпущенную римлянами. Правда, римские стрелы были более крепкими, а кольчуга у персов не выдерживала их ударов. В это время полегло вдвое больше персов, чем римлян.

Проходило время, и ни одна стрела не могла похвастаться преимуществом. Азарет внезапно повел два эскадрона специальной кавалерии по берегу против короля Харита. Арабы не стали сопротивляться, обратились в бегство, что было их обычной тактикой, и поэтому центр войск Велизария остался обнаженным. Азарет не стал преследовать арабов, а развернулся в тылу у римлян и нанес решающий удар. Гунны-массагеты и придворные кирасиры Велизария не отступили и крушили врага, но остальные войска рванулись к реке и переплыли на песчаные островки недалеко от берега. Там их никто не преследовал. Арабы не сделали попытки продолжить сражение, а быстро поскакали к кибиткам в пустыне.

Римская пехота частично состояла из новобранцев с юга Малой Азии, которых Велизарий обучил стрельбе из лука, но среди них были опытные копьеносцы. Новобранцев порубили на куски — они не умели владеть мечом и плавать. Это были именно те солдаты, которые громче всего кричали в Суре, требуя сражения. Велизарию удалось сплотить копьеносцев и построить их полукругом спиной к реке, с остатками собственного спешившегося эскадрона он отражал атаки персов до темноты.

Его отряд составлял только три тысячи человек против всей персидской армии. Им было очень плохо, потому что они страдали от голода, но передний фланг опустился на одно колено и образовал крепкую баррикаду из щитов, а за их спинами их товарищи сражались копьями и дротиками. Снова и снова происходили атаки персидской кавалерии. Велизарий приказал, чтобы солдаты стучали щитами и кричали хором — кони пугались и сбрасывали с себя всадников.

Наступила ночь, персы отошли к своему лагерю. Велизарий и его товарищи на пароме переправились к островкам, где они провели ночь. На следующий день появилось больше лодок, и остатки римской армии были переправлены в Каллиникум. Кони плыли рядом с лодками. Там они и отпраздновали Пасху, но радости было мало. Самые неграмотные и глупые христиане пытались оправдать поражение, говоря, что Бог умирает распятым каждый раз на кресте и остается мертвым весь день, пока не воскресает на Пасху, и поэтому битву следовало отложить на день — Бог был мертв и не смог им помочь. Об этом Велизарий написал моей госпоже, посмеявшись над доморощенными теологами.

Персы грабили римских и своих убитых. И тех и других было великое множество. С нашей стороны больше всего пострадали гунны-массагеты — из тысячи двухсот человек остались живыми только четыреста. И большинство из живых были серьезно ранены. Велизарий потерял половину придворной кавалерии, состоявшей из трех тысяч человек. Он подождал, пока прибудет его пехота, и вернулся в Дарас. Всего римляне потеряли шесть тысяч воинов.

Азарет возвратился в Персию и заявил, что одержал победу, но Кобад не стал его хвалить, а предложил «разобрать стрелы».

Это — такой обычай персов: перед тем как отправиться в поход, каждый солдат оставляет одну стрелу. Эти стрелы собираются в общую кучу и тщательно охраняются в казначействе. Когда заканчивается военная кампания, оставшиеся в живых разбирают свои стрелы. Сколько стрел останется, таковы потери во время сражения.

В тот раз осталось семь тысяч невостребованных стрел, и Кобад с позором разжаловал Азарета из командующих. Он также обвинял короля сарацинов за его глупый совет, и тот перестал получать от Кобада деньги.

Велизарий написал Юстиниану донесение, прося прощения за потери, и маршал послал донесение, подтверждающее слова Велизария. Он подробно объяснил, что случилось, и высказывал похвалы храбрости Велизария. Юстиниан не перестал доверять Велизарию.

Моей госпоже хотелось, чтобы наконец закончились эти бессмысленные войны, каждая из которых могла быть прекращена, если выплатить несколько тысяч золотых монет и передать несколько вежливых фраз от правителей спорящих империй. Наверно, она чересчур проявила свои волнения, потому что Теодора убедила Юстиниана отозвать Велизария, основываясь на том, что сей доблестный воин нужен был в столице в качестве защиты от возрастающих волнений Синих и Зеленых членов фракций. Вместо Велизария отправили на границу Ситтаса.

Велизарий возвратился ко двору, с ним вернулась придворная кавалерия. Он женился на моей госпоже на празднике святого Иоанна Крестителя в церкви Иоанна. Событие праздновалось торжественно и помпой. Юстиниан выполнил роль отца Антонины у алтаря, потому что у нее не осталось в живых мужчин-родственников. Теодора подарила ей дорогую собственность в городе и огромную годовую ренту. Теодора всегда считала, что женщина, которая должна обращаться к мужу за каждой копейкой, на самом деле, не многим отличается от рабыни.

Госпожа предупредила Велизария, что в будущем она станет его сопровождать на войну, как Антонина Старшая сопровождала знаменитого Германика во всех военных кампаниях на Рейне.[63] Им вдвоем было так удобно, и это принесло огромную пользу Риму.

Она не могла оставаться в Константинополе, не имея сведений о том, что происходило с ним на отдаленной границе, и слушать дикие слухи о его смерти и поражении. Это было таким мучением, что она не желала больше переносить подобные муки.

Новобрачные заняли огромные апартаменты во дворце.

ГЛАВА 9 Победные мятежи

Спустя десять лет Велизарий снова вернулся на персидскую границу. Что случилось на Востоке за время его отсутствия, в особенности, о новых несчастьях, свалившихся на нашу дорогую Антиохию, я вам расскажу, когда наступит подходящее время. А сейчас всего несколько слов. Король Кобад вскоре после отъезда Велизария умер. Ему было восемьдесят три года, но он успел отдать приказ снова организовать нападение на эти территории. Его войска были настолько сильными, что в римской Армении нашим солдатам пришлось отойти за стены городов, пока персы грабили страну. На трон Кобада в то время претендовали три наследника. Это был Хаус, законный наследник; одноглазый Джамасп, второй сын (он желал стать регентом своего маленького сына, сам не мог править из-за того, что был одноглаз) и Хосров, самый младший сын, кого Кобад назвал в своем завещании. Хосрова выбрали Великим Советом и короновали должным образом. Он вскоре уничтожил взбунтовавшихся против него братьев. Он также приказал убить их сыновей. Но все равно Хосров не чувствовал себя в безопасности на троне даже после кровавых убийств и решил помириться с Юстинианом.

Они подписали мир, который назвали Вечным. По этому Договору вся покоренная ими территория возвращалась прежним владельцам, и Юстиниан обещал выплатить Хосрову большую сумму за постоянное присутствие персидского гарнизона в Каспийских воротах — восемьсот тысяч монет. Он не стал разбирать фортификации в Дapace, но согласился отойти в Константине, которая немного дальше отстояла от границы. В это же время все языческие философы, удравшие к персидскому двору из Афин, когда четыре года до того Юстиниан закрыл там университет, в том числе бедный Симмахус, получили позволение временно возвратиться в Римскую империю, не боясь, что с ними могут расправиться и привести в порядок свои дела, собрать библиотеку языческих классиков, чтобы ими пользовался Хосров. Сам Юстиниан разрешил это. Ему казалось, что он нанес смертельный удар старым богам не только в Афинах, но и в доминионах, потому что он превратил все храмы в христианские церкви и секвестрировал все сокровища.

Так обстояли дела в Персии. Опасения, что фракции будут мутить воду, оказались не напрасными. А Юстиниан оказался прав в том, что позволил отозвать Велизария с границы, потому что иначе потерял бы трон, и что самое главное — жизнь.

Мне, наверно, не следует снова повторять сказанное выше по поводу взаимной ненависти Синих и Зеленых. Они были постоянно заняты обсуждением единосущности и многосущности Бога-Сына и пытались оправдать предсказание Священного Писания. Как писал евангелист Матфей, Иисус говорил своим двенадцати апостолам, когда посылал их проповедовать христианство:

«Не думайте, что я пришел принести мир на землю, не мир пришел Я принести, но меч. Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку домашние его».[64]

И так было во многих христианских семьях в городе. Сын и деверь могли носить розетки Синих и быть ортодоксальными верующими, а отец, мать и невестка носили Зеленые цвета и считали Бога-Сына Единосущным. Они обливали друг друга кипятком, подсыпали яд в вино, богохульствовали, считая, что участвуют в богословских дискуссиях. Если Зеленые воздвигали статую победившего возничего колесницы и писали на ней: «В честь такого-то победителя соревнований и в вящей славе Христа Единосущного», то Синие собирались ночью и зачеркивали надпись, потом лишали статую головы и закрашивали все синим цветом. Тогда Зеленые пытались им отомстить, поджигали винную лавку, где обычно собирались Синие. На улице было страшно появляться после наступления темноты. Часто можно было увидеть доктора, помочь больным, или священника, спешащего дать причастие умирающим. По улицам шастали полуночные искатели приключений, и даже самые бедные отверженные не смели задерживаться на улицах. Банды молодых пижонов убивали, грабили, запугивали или подкупали полицию, чтобы она ничего не делала. Война продолжалась даже против мертвых. По ночам просверливали дырки в могилах и через эти дыры сбрасывали письма, позорящие умерших. «Пусть тебе не спится спокойно, Синий (или Зеленый). Придет Судный день, а пока вспоминай победы Зеленых (или Синих), а когда проснешься, будешь навеки проклят!»

Зеленые были более сильной фракцией во время правления Юстиниана, он их поддерживал, и они занимали лучшие места на ипподроме. Но Теодора настояла на том, чтобы Юстиниан все переиграл. Теперь лучшие места занимали Синие, им давались всевозможные поблажки — давали деньги и назначали на дворцовые и выгодные политические должности, они пользовались официальной поддержкой. Была ликвидирована монополия Зеленых в нижних судах. Но Зеленые не собирались уступать Синим без отчаянной борьбы. Пока они обладали властью, то Синим приходилось нелегко, а теперь Синие изо всех сил пытались им отомстить, и должен признать, они вели себя более грубо и агрессивно, чем это делали в свое время Зеленые. Даже днем происходили дерзкие разбойные ограбления. Если в это время погибал Зеленый, а агрессором оказывался человек, принадлежащий к фракции Синих, то Синему достаточно было заявить в суде, что это на него напал Зеленый, и его тут же отпускали без суда и следствия. Граждане не имели права носить с собой оружие, но об этом законе все старались забыть. Стало весьма модным носить с собой короткий острый кинжал, прикрепленный к бедру. Днем его скрывали под туникой, а ночью оружием щеголяли в открытую. Как результат подобных беспорядков — стало модным носить фальшивые драгоценности: патриции больше не носили золотые пояса с драгоценными камнями, а надевали пояса из меди с украшениями из стекляшек. Тоже самое касалось и колец.

Гнев Юстиниана против Зеленых был временной мерой: он решил, что позволит им занимать равное с Синими положение и попытается сохранить баланс сил между двумя цветами. Но пока оказалось, что быть Зеленым весьма опасно! Люди в большом количестве переходили на сторону Синих, кроме того, к Синим присоединилось множество криминальных элементов, справедливо рассудивших, что розетка Синих делает их недосягаемыми для закона. Можно было наблюдать в то время поистине удивительные сцены. Молодые женщины участвовали в борьбе между разными фракциями, становились жертвами и убийцами наравне с мужчинами. Необходимо отметить, что к женщинам эта междоусобная война имела самое прямое отношение, потому что со времен язычества женщины не имели права следить за соревнованиями колесниц, если только они, как моя госпожа или императрица Теодора, не были танцовщицами, развлекавшими зрителей. Рассказывали, что жадные сыновья угрожали собственным отцам: «Если ты не дашь мне сотню золотых монет, я сегодня же явлюсь с моими убийцами-друзьями и сожгу твой склад».

Любой, кто был недоволен соседом и знал, что он не принадлежит к Синим, мог объявить его Зеленым и отомстить ему. Теперь убийства совершались не только под покровом темноты, они происходили днем. Молодые бандиты хвастались тем, что могут убить любого прохожего одним ударом кинжала как профессиональные убийцы.

Особенно опасным стало время для менял и ростовщиков. Бандиты заходили к ним в конторы от имени должников-членов фракции, грозя кинжалом, забирали у них долговые расписки.

Женщины и молоденькие мальчики даже из знатных семейств были вынуждены уступать любовным притязаниям главарей шаек и нам были известны случаи публичного насилия на улицах членом фракции, как будто это происходило в захваченном городе варваров. Юстиниан учредил охоту за еретиками среди Зеленых, и потому священники и монахи стали носить розетки синего цвета и принимали участие в политике фракции. Эта охота за еретиками использовалась в качестве причины разгрома богатых монастырей и секвестирования их богатств.

Великое множество состоятельных членов фракции Зеленых убежали из Константинополя в провинцию, где их не могла достать рука Юстиниана. Они даже пересекали границы с Персией. Мне их не было жаль, потому что мой прежний хозяин Домокл погиб от руки Зеленых, мне была симпатична императрица, которая мстила за жестокость и несправедливость, с которой Зеленые относились к семейству, когда она была маленькой Теодорой, дочерью смотрителя медведей. Иоанн Каппадохия давно распрощался с фракцией Зеленых и теперь стал лидером Синих, исполняя приказы Юстиниана, направленные против Зеленых. Хотя Иоанн Каппадохия не был солдатом, его назначили командиром гвардейцев. Он наполнил казну добром, награбленным в монастырях, и сам стал очень богат, потому что утаивал часть награбленного. Ему доставляло удовольствие наблюдать страдания еретиков. Иоанн Каппадохия постоянно говорил о своем почтении к Теодоре, а она относилась к нему с вежливым презрением.

Госпожа Антонина точно следовала ее примеру. Теодора, конечно, понимала, что Иоанн Каппадохия пытался ее оговорить перед Юстинианом.

— Я буду ждать момента отомстить ему, если даже для этого потребуется двадцать лет, как слону Севера, — говаривала она моей госпоже.[65]

Слон Севера был изображен в виде статуи, поставленной неподалеку от королевской ложи напротив главного входа на ипподром. Этот слон ждал двадцать лет, чтобы поймать одного менялу, — по его доносу хозяин слона был помещен в долговую яму, где он и умер. Как-то проходя по улице во главе процессии, слон узнал в толпе этого менялу и, схватив его хоботом, бросил на землю и затоптал до смерти. Дальнейшее расследование доказало, что меняла был жуликом и клятвопреступником, и в честь слона возвели статую, а его хозяин сидит у него на спине. Надпись на цоколе гласит: «Месть наконец свершилась». Многие люди, к кому несправедливо отнеслась судьба, не забывают эти слова.

Вам, наверно, хочется узнать побольше о том, как вел себя император Юстиниан. Этот человек был воплощением противоречий. Большинство из них можно было объяснить тем, что огромные амбиции боролись в нем с трусостью и жадностью. Юстиниан желал, чтобы о нем вспоминали как о Юстиниане великом. Его таланты вполне этому соответствовали, но он был весьма неприятным человеком. С одной стороны, он обладал удивительными знаниями и был очень трудоспособен, легко впитывал знания и многим интересовался, не был пьяницей или гулякой.

Но с другой — человеком он был удивительно нерешительным и поразительно суеверным, как старая вдова. В его присутствии многие люди чувствовали себя очень плохо, и это было не из-за его величия, нет, казалось, что рядом с вами находился Дьявол.

Он вычитал из старинных книг, что титул «Великий» присваивается правителям за четыре добродетели: защиту отечества и покорение чужих территорий, за то, что он приучил подданных уважать законы и исповедовать единую религию, за возведение общественных зданий, за личную религиозность и реформы морали, и Юстиниан решил следовать этими правилами.

Он начал пересматривать законы и должен вам признаться, что им сделано было немало. До него не существовало единого кодекса законов, и разные законы соседствовали бок о бок. Многие из них старели и противоречили один другому, законы были настолько не четко сформулированы, что ни один судья не мог прийти к твердому решению, если только ему не нужно было разрешить совсем простой случай. Приближенные Юстиниана наконец свели все законы в единый Кодекс, для чего им пришлось написать триста тысяч строк. Если бы только он сам, его судьи, адвокаты и население империи были морально готовы к подобным законом! Юстиниан стремился ввести единоверие, пытаясь выкурить еретичество из империи. Но он не смог довести это дело до конца, потому что побаивался Теодоры и, в основном, наказывал евреев и самаритян, язычников и небольшие непокорные секты. Но он не боролся с монофистами и несторианами, если только не обнаруживалось доказательств их связи с фракцией Зеленых. Они не только процветали в провинциях, но Юстиниан не противодействовал их распространению в Эфиопии и Аравии. Юстиниан строил и восстанавливал монастыри и церкви, которые не приносили доходов империи, но способствовали духовному обновлению, и их восстановление нельзя было сравнивать со строительством акведуков, дорог, пирсов и хранилищ для зерна. На эти здания он почти не обращал внимания. Его планы захвата чужих земель были тесно связаны с главным исполнителем его задумок — Велизарием, мне хотелось бы рассказать о них подробнее.

Реформы в области морали были частично подсказаны ему Теодорой, они были удивительно суровыми. Давно в империи не было такой умной и способной женщины, какой проявила себя Теодора. Конечно, ей в этом помогало положение, которое она занимала. Унизительной ролью женщины мы обязаны церкви, чьи традиции уходили в уклад и культуру Востока, где женщины считались всего лишь игрушками мужчин и были практически на положении рабынь, на Востоке всегда старались оградить женщин от участия в общественной жизни и почти не давали им образования. Во времена язычников императрица частенько правила наравне с императором и могла помешать капризам императора. Это было возможным, потому что она воспитывалась в свободной культурной атмосфере, а не должна была сидеть на женской части дома, пока не приходило ее время выйти замуж за человека, которого она до того не видела. Такое правило до сих пор сохраняется для женщин благородного происхождения. Теодора не обманывалась в отношении проповедников. Она повидала мир и понимала мужчин, разбиралась в политике — гражданской и церковной. Теодора руководила Юстинианом так же, как великая Ливия управляла Августом, первым императором римлян.[66]

Теодора решила, что настало время восстановить положение жен, которое они потеряли в последнее время, этим желанием можно объяснить законы Юстиниана, которые она поддерживала, направленные против проституции и содомизма, потому что мужьям можно было развлекаться в борделях или со своими катамитами, а их жены не могли с ними справиться. Была разогнана Ассоциация Сводников, которую раньше поддерживал император, а само сводничество стало считаться преступлением. За совершение акта содомии мужчин кастрировали, устраивали облавы на мелких проституток, которые за свою работу берут несколько мелких монеток, а их называют «пехотой». Теодора называла этих несчастных «оскорблением достоинства женщин». Она дала им три месяца, чтобы они за это время вышли замуж, но тех, кто не успел, их арестовывали и запирали в так называемом замке Покаяния на азиатских берегах Босфора. Там томилось пятьсот женщин, и множество из них погибли, выпрыгнув в море со стен замка от отчаяния и скуки. Тем, кто предпочел брак, Теодора дала приданое, и множество женщин воспользовались ее щедростью. Но Теодора не стала трогать «кавалерию», как называли дорогих проституток, наживших своим ремеслом состояние и организованных в гильдию. Она их использовала в качестве тайных агентов, и если проститутки заболевали, то она к ним посылала хороших врачей.

Наступило дурное время для мужей. Теодора четко сформулировала, что жены не обязаны вести затворническую жизнь, коли муж проводит время с проститутками, как это случалось практически со всеми, то жена имела полное право развлекаться с любовниками. И если муж начинал за это злиться на жену, жена имела право обратиться к Теодоре, обвинив его в жестокости или в том, что он не содержит семейство или в чем-то в этом роде. Теодора никогда не отказывала женщине в поддержке, будучи уверена, что она всегда права. Часто ревнивому мужу приходилось платить штраф, равный всему приданому жены, а потом эти деньги в суде передавались его жене, после вычета небольших налогов. Мужа сажали на несколько дней в тюрьму, и мужчины, боясь наказания, вели себя весьма осторожно, закрывая глаза на «шалости» жен. Кроме того, мужей могли подвергнуть наказанию с применением сплетенного из пяти полосок кожаного кнута, в конец каждой кожаной полоски был вплетен кусок металла, а палачи без жалости хлестали им по спинам провинившихся. Мне хочется привести вам пример того, как Теодора расправлялась с непослушными мужьями. Сын маршала пожелал жениться на своей кузине, а Теодора решила, что ему следует жениться на дочери госпожи Хрисомалло. Ей не нравились браки среди родственников, и, конечно, молодому человеку пришлось покориться, потому что действия Теодоры при дворе напоминали диктат старой бабушки, стоящей во главе большого семейства. Этому молодому человеку повезло, что он женился на дочери госпожи Хрисомалло, — она была хорошенькой, молодой и умницей. После свадьбы молодой человек начал жаловаться другу, что девушка «подпорчена», а на самом деле госпожа Хрисомалло лишь считалась христианкой, но хранила верность обычаям своего семейства, связанного с ипподромом и оставшимся языческим. Поэтому девушка вместо того, чтобы достаться мужу невинной, была подвергнута традиционной языческой церемонии дефлорации с помощью каменного фаллоса. Считалось, что после подобной операции женщины становятся весьма фертильны.[67] Когда жалобы жениха дошли до ушей Теодоры, она сильно разозлилась.

— Что он о себе воображает! — воскликнула она. — Мне кажется, что он никогда в жизни не имел дела с девицей! «Подпорчена»! Что за выражения!

И приказала подбрасывать его на покрывале ее слуги, как это делают с надменными мальчиками их обиженные соученики. А потом юнца еще и выпороли.

Теодора, как мне кажется, никогда не упустит случая заплатить старые долги. Первый получил по заслугам патриций Хицеболус, как в прежние времена он плохо обращался с Теодорой. Его доставили из Пентаполиса по обвинению в содомии. Теодора сама стала его судить, и его присудили к кастрации, а после операции он умер от заражения крови.

Еще расскажу в связи с этим комическую историю Хиппобата, старого сенатора, который как-то пришел к Теодоре просить помочь разрешить спор с мужем Хрисомалло, который был должен ему деньги. Этот Хиппобат однажды пришел с другом — Демархом Синих, в клуб. Ему предложили выбрать женщину, но почему-то ему было не по себе в компании женщин. Тогда вместо того, чтобы в этом прямо признаться, как подобает приличному человеку, — заявить, что он христианин, или сказать, что он — импотент, или что предпочитает иметь дело с представителями собственного пола, или вообще признаться, что у него не все в порядке, Хиппобат начал искать причины в женщине. Он сказал, что Индаро слишком высокая и у нее слишком широкие плечи, а Теодора — очень худа, а рот у нее огромный. У моей госпожи рыжие волосы, а он терпеть не может рыжих. Я забыл, какой изъян он нашел у Хрисомалло — может, ее крючковатый нос. Сам он был отвратительным старым сатиром, и все девушки были рады, что им не придется его развлекать. Но он не имел права так отзываться о женщинах, и никто из них не забыл этой обиды. Было весьма неприятно, что его им представил Демарх, потому что женщины не смели портить отношения с Демархом, иначе отомстили бы ему так, как только они на это способны!

Теодора заранее знала, что Хиппобат идет к ней, чтобы просить деньги, и поэтому она все подготовила. Он вошел в комнату с очень печальным выражением лица, поцеловал ей ногу и сделал вид, что разрыдался. Мне кажется, что он не знал, что императрица Теодора была той самой Теодорой из клуба, которую он когда-то обидел. Она ласково его спросила, в чем дело, и он стал ей объяснять, противно скуля, как профессиональный нищий:

— О Наша Великолепная, так ужасно, когда у патриция нет ни гроша. Мои кредиторы следуют за мной по пятам и стучат, не переставая, ко мне в дверь. Дома нет ни корочки хлеба. Я умоляю, наша самая прекрасная и милая императрица, пусть ваш слуга вернет мне деньги, которые он мне должен.

Теодора начала:

— О почтенный Хиппобат…

За занавеской скрывался хор евнухов. Они поделились на две группы и начали тихонько причитать:

Первая группа:

Вторая группа хора:

Все вместе:

Теодора повернулась к госпоже Антонине:

— Милая Антонина, ты ничего не слышишь?

— Нет, Ваше Великолепие.

— А ты, госпожа Хрисомалло?

— Ничего не слышу, Ваше Величество.

— Наверно, у меня звенит в ушах. Продолжайте, Хиппобат.

Хиппобат побоялся сказать, что он тоже что-то слышал, и поспешил поскорее закончить просьбу:

— Если патриций не по своей вине остается без денег, ему неудобно признаться в этом своим кредиторам. Они могут ему не поверить, а когда поймут, что он — нищий, то будет объявлен банкротом. Вам это все прекрасно известно, Ваше Очарование…

Теодора снова начала:

— О почтенный Хиппобат…

И снова стал петь невидимый хор. На этот раз он звучал гораздо громче.

Первая группа:

Вторая группа хора:

— Госпожа Хрисомалло, вы что-нибудь слышите?

— Нет, Ваше Великолепие.

— А вы, госпожа Антонина?

— Нет, ни шороха, Ваше Величество.

— Могу поклясться, что мне что-то послышалось. Продолжайте, Хиппобат!

Ему пришлось сделать вид, что он тоже ничего не слышал. Каждый раз, когда он начинал свою просьбу, хор его прерывал, и каждый раз стихи становились все более оскорбительными. В конце концов он сдался и убрался восвояси.

Дело закончилось тем, что его кредиторы, посылавшие его к императрице, стали еще настойчивее, и ему пришлось обратиться с просьбой к старому другу Демарху Синему, который поставил у его дома охрану. Потом последовала сильная драка, во время которой были убиты два кредитора-Зеленые и ранено несколько Синих. Новости о беспорядках достигли дворца и Иоанн Каппадохиец, понимая, что Хиппобат был в немилости у Теодоры, но не зная, что некоторые Синие были посланы Демархом, решил, что Юстиниан будет доволен, если он вмешается в эту склоку во имя охраны общественного порядка. Он послал большой отряд гвардейцев и они арестовали Синих и Зеленых. Быстро состоялось судилище, и четверо обвиняемых были приговорены к смерти — и им должны были отрубить голову, потому что у них нашли оружие. Три человека были присуждены к виселице, потому что их обвинили в покушении на убийство, и все отправились исполнять приговор.

Так случилось, что веревка на виселице была гнилой, и она дважды порвалась под весом Синего и одного Зеленого.

Несчастные упали на землю, и их оставили там лежать, посчитав мертвыми. Вечером к мертвецам пришел монах, понял, что двое из них живы, и отвез в больницу Святого Лаврентия, где они окончательно пришли в себя. Эта больница дала им пристанище. Но Иоанн Каппадохия снова их арестовал и нарушил право неприкосновенности, а потом поместил в тюрьму, которая вместе с полицейскими казармами составляла целое крыло Медного Дома со стороны, соседствующей с ипподромом.

Демарх Синий нашел выход из положения! Он отправился к Зеленым под флагом примирения и во время разговора с Демархом Зеленых предложил совместно выступить против полиции, которая посмела вмешаться в ссору между двумя цветами. Демарх Зеленый был только рад временному перемирию. На тринадцатое января были назначены новогодние гонки колесниц. Оба Демарха решили, что после приветствия Юстиниану, когда он появится на ипподроме, Синие и Зеленые станут просить о том, чтобы освободили заключенных, чьи жизни были спасены Божьей милостью. Кроме того, они станут просить, чтобы убрали Иоанна Каппадохию. Синие ненавидели его за предательство и завидовали его богатству. Зеленые его терпеть не могли опять же за предательство и за притеснения их. Так все и случилось, и мне кажется, что Теодора приложила руку к этому заговору. Юстиниану это вмешательство очень не понравилось, и он не подписал прошение о помиловании. Мольбы о помиловании продолжались весь день — после каждого из двадцати четырех заездов.

Тогда оба Демарха решили предпринять более решительные действия: они выбрали слово «Победа!» в качестве пароля для двух фракций. После окончания заездов они окружили государственную тюрьму и потребовали выдать двух узников, которых полиция лишила права неприкосновенности. Не получив ответа, они подожгли крыльцо факелами. Огонь сильно разгорелся, разрушил целое крыло и вместе с ним полицейские казармы. Большинство заключенных удалось спасти, но погибло множество надсмотрщиков и полицейских. Гвардейцы из чувства солидарности с восставшими не стали вмешиваться, их казармы уцелели, а пламя удалось погасить.

На следующее утро Юстиниан решил продолжить заезды, не обращая внимания на народные выступления. Но члены фракций окружили дворец, требуя отставки Иоанна Каппадохии, Трибония, главного судьи, и городского губернатора. Но ответа не получил, и их не стали разгонять ни гвардейцы, ни полиция, тогда восставшие поняли, что могут грабить и хулиганить, сколько угодно, собрали деревянные скамейки, притащив их с ипподрома, свалили их в кучи у строений, а потом подожгли. Под прикрытием дыма и суматохи они начали убивать, грабить, насиловать. Твердокаменные Синие предпочитали грабить Зеленых, а Зеленые платили им тем же. Но основной массе было все равно, кого грабить и убивать, потому что в это время между ними существовало перемирие. Паролем, как я уже сказал, у них было слово «Победа!» и действительно объединившиеся обе фракции могли праздновать победу над городом. Вскоре в центре города огонь бушевал в разных местах, а пожарные не тушили пламя, потому что сами были заняты грабежом.

Огонь быстро распространялся. К счастью, день был безветренный, иначе сгорел бы весь город.

В доках царила суматоха. Там люди предлагали лодочникам огромные деньги, чтобы те перевезли их на другой берег.

Я находился в то время в наших покоях во дворце, прислуживая госпоже Антонине, и должен сказать, что все слуги пришли в ужас, а Велизарий оставался абсолютно спокоен и даже несколько презрителен. Пришел приказ императора, что никто из нас ни под каким предлогом не имеет право покидать Дворец. Следовало действовать быстрее и энергичнее, но Теодоре не удалось растормошить Юстиниана, который в это время молился в часовне. Иоанн Каппадохия исчез, и гвардейцы не получили никакого приказа. Остальные казармы были охвачены огнем и если бы гвардейцы попытались что-то сделать, то были бы погребены под раскаленными угольями. Велизарий оставался командующим армии на Востоке, но не мог принять на себя командование в городе. Когда госпожа сказала, что он должен предложить Юстиниану свою помощь и помощь его кирасиров, которые были расквартированы неподалеку, Велизарий отказался. Он подчинялся императору и не мог являться к нему по собственной инициативе. Приказ не последовал. Юстиниан был упрямым, как мул. Он продолжал страстно молиться, уверяя Теодору, что Небеса о них побеспокоятся.

Наконец, пятнадцатого января Юстиниан попытался прекратить беспорядки. Он решил воззвать к христианским чувствам своих подданных и послал депутацию епископов и священников с хоругвями и бесценными реликвиями — небольшим кусочком настоящего креста и рогом барана патриарха Авраама, который должен звучать в Судный день, и посохом Моисея в виде змеи, который творил чудеса в Египте и Синае.

Кроме того, он послал кости невинной мученицы Зои и некоторых других мучеников. Не произошло никакого чуда и священникам пришлось отойти к дворцу Дафне. В них швыряли каменьями. Юстиниан, наблюдавший за случившимся с балкона, воскликнул:

— Быстро прикройте их! Пусть кто-то выйдет и защитит священников!

Велизарий вышел из дворца с отрядом в сорок человек. Он был рад приказанию действовать. Этот отряд отогнал нападавших и кое-кого убил. Священники с реликвиями возвратились в полном здравии.

Поступок Велизария разозлил членов фракций, которые полностью вышли из-под контроля. На следующий день Юстиниан послал герольда на площадь Августа, чтобы там объявить, что Иоанн Каппадохия отстранен и что городской губернатор и главный судья Трибоний тоже отстранены от работы. Трибоний был настолько занят приведением в порядок законов, что у него не было времени следить, как проводится правосудие. Но теперь подобная мера уже не могла восстановить мир. Кроме того, перемирие между фракциями было нарушено из-за разногласий во время дележа награбленного. Фракция Зеленых начала очень быстро набирать силу. К семнадцатому января были разграблены и сожжены церкви Святой Софии и Святой Елены, и Королевское Крыльцо, где располагалась знаменитая библиотека с полным собранием сочинений Гомера, написанных на внутренностях змеи в сорок ярдов длины. Сгорели термы Зуксиппа между Бронзовым Домом и ипподромом. Сгорели серебряная колоннада и выгорела главная улица, ведущая на площадь Константина. Были уничтожены несметные богатства. Мы следили за огнем из окон верхнего этажа и боялись ночью ложиться спать, потому что могли сгореть во сне.

Только восемнадцатого января, на пятый день разбоя, Теодоре удалось убедить Юстиниана появиться на ипподроме и обратиться к народу с просьбой прекратить беспорядки. Ипподром расположен параллельно с дворцом на склоне, сбегающем к Мраморному морю. На севере стоят две башни и конюшни. Там хранятся колесницы и имеются помещения для выступающих. А с другой стороны, на высоте, где лучше всего виден старт, находится королевская ложа, которую поддерживают позолоченные кони. До ложи можно добраться по отдельной лестнице из дворца Дафне, пройдя церковь Святого Стефана, так что Юстиниану не нужно было рисковать и ехать через кишащие народом улицы. Держа в руках Святое Писание, он появился в королевской ложе перед переполненным ипподромом и начал невнятно рассуждать о мире и гармонии и давать неопределенные обещания, которые обычно имеют свое действие после восстания, когда жар возмущения понемногу остывает, и те, кто обладает здравым рассудком, начинают подсчитывать убытки. Но сейчас к его речи никто не прислушался, потому что его рассуждения не подкреплялись демонстрацией силы. Со скамей Синих последовали слабые выкрики, но их заглушал свист Зеленых, они снова стали активны, ведь вернулись перебежчики, и фракция опять начала набирать силу. В королевскую ложу начали швырять камни, как это случилось во времена Анастасия. Юстиниан быстро ретировался, а толпа ринулась с ипподрома, преследуя его. Гвардейцы вышли из дворца, соединившись с другими отрядами у Бронзового Дома. Толпа начала жечь и грабить часть дворцовых помещений рядом с церковью Святого Стефана, где жили евнухи, состоящие на гражданской службе.

Среди самых бестолковых и бесполезных племянников Анастасия, которые надеялись получить трон до того, как он достался Юстиниану, был Гипатий. Он служил у Велизария в Дарасе и ничем не был примечателен. Его эскадрон потеснили во рву на правом крыле, когда началось нападение «Бессмертных». Можно сказать, что его амбиции были равны его способностям. Как только начались волнения, он скромно пожаловал к Юстиниану с братом Помпеем и сказал, что Зеленые делали ему предложения, предлагая трон, и что он отверг с негодованием подобное предложение и заявил, что запрещает им предпринимать какие-либо шаги от его имени. Теперь, чтобы проявить свою лояльность, он прибыл к Юстиниану. Юстиниан его благодарил, хотя никак не мог понять его откровенность, когда Гипатий заявил, что ему предлагали трон. Он расценил это признание как попытку отвести от себя подозрения и захватить власть, как только обстановка станет для этого благоприятной. После нападения на дворец Юстиниан послал приказ Гипатию и Помпею сразу же покинуть город, если они не хотят, чтобы их обвинили в предательстве.

Как только наступили сумерки, они поспешно ретировались. К сожалению, эти новости достигли ушей Зеленых. Они окружили дом Гипатия, ворвались туда и потащили Гипатия на площадь Константина. Там в центре переполненной бурлящей площади его провозгласили императором и короновали золотым воротом, потому что под рукой не оказалось диадемы. Этот ворот они утащили из дворца. Гипатий не собирался претендовать на трон, а его жена Мария, верующая и преданная христианка, начала ломать руки и вопить, что его уводят от нее к смерти. Но Зеленых нельзя было остановить.

Представители Зеленых отправились ко дворцу Сената и потребовали, чтобы была принята клятва верности Гипатию. Сенаторам не хотелось ввязываться в подобное дело, как обычно бывает в подобных случаях, большинство из них принадлежали к Синим, многие из них тайно поддерживали Зеленых и жалели «о хороших добрых временах Анастасия» и презирали выскочку Юстиниана. Они начали заниматься пустой риторикой и ни к какому решению не пришли, во дворце в это время также находились сенаторы, они все принадлежали к Синим и были очень напуганы. Сам Юстиниан трясся от страха и спрашивал подряд — мужчин, женщин и евнухов, патрициев, свободных людей и рабов, что ему делать. Быстро созвали Совет. Многие из откровенных трусов предлагали бежать под предлогом того, что не следует доверять дворцовым гвардейцам, и что Зеленые теперь распоряжаются в городе. Только Велизарий выступил за то, чтобы дать отпор мятежникам. Его поддерживал Мундус, командир армии в Иллирии. Он прибыл в город за два дня до того, чтобы инспектировать кавалерию.

Теодора пришла на Совет без приглашения. Она наводила страх своей яростью и презрением. Юстиниан и все присутствующие предпочли бы тысячу раз умереть, чем выдержать взгляд ее сверкающих глаз. Она сказала:

— Одни разговоры, разговоры, разговоры. Это возмутительно, я требую, начать действовать. Сегодня уже шестой день волнений, и каждый день мне говорят, что «все под контролем», и что «Бог нас спасет», и что «все нужные меры приняты», и так продолжается до бесконечности. Но ничего не делается, а продолжается болтовня, болтовня и болтовня! Епископов посылают с реликвиями, размахивают Священным Писанием перед мордами отвратительных отбросов. А если они начнут хрюкать, как грязные свиньи, нам придется бежать. Вы, кажется, решили, что нам необходимо бежать, не так ли, Юстиниан Великий! Очень хорошо, вы можете бежать. Но торопитесь, пока у вас еще сохранилась своя гавань, деньги, матросы и суда! Но если вы убежите, не забывайте, вы никогда не сможете вернуться во дворец, и они будут за вами охотиться и в конце концов убьют. Для вас не существуют места, где бы вы могли спрятаться. Вы даже не сможете скрыться при персидском дворе, потому что когда-то вы не послушались моего совета и смертельно обидели Хосрова, который теперь стал королем Персии.[68] Вы отказались тогда назвать своим приемным сыном! Вы можете бежать и попытать счастья в Испании, Британии или Эфиопии, но мое презрение будет вас преследовать! Что касается меня, я никогда не расстанусь с пурпуром не дожив до того дня, когда мои подданные посмеют обратиться ко мне, не называя моих полных титулов. Мне нравится старая пословица «Королевство является прекрасным саваном». Чего же вы ждете? Чудес с Небес? Нет, подберите свои одежды и бегите! Небеса вас проклинают! Я останусь здесь и встречу свою судьбу, глядя ей прямо в лицо!

Мундус и Велизарий подчинились приказаниям Теодоры, потому что все остальные точно окаменели. Юстиниан надел на себя монашескую рясу, сделав вид, что делает это из покаяния, а на самом деле, чтобы никто не узнал, если на дворец нападут. Он продолжал молиться в дворцовой часовне, прикрыв лицо грубым коричневым капюшоном. Неожиданно пришло от Гипатия послание к Теодоре.

Теодора послала Велизария, чтобы тот командовал гвардейцами, освободил Гипатия и провел его во дворец. Велизарий собрал гвардейцев, а Мундус собрал эскорт из гуннов-герулийцев. Всего собралось около четырехсот человек, потому что большая часть войск Велизария находилась во Фракии под командованием Иоанна Армянина, где пытались собрать налоги. Велизарий приказал Мундусу, чтобы тот повел гуннов по аллее под названием Улитка и вывел их к воротам Смерти на юго-востоке ипподрома. Через эти ворота вытаскивались тела мертвых гладиаторов. Мундус должен был там ждать приказов. Сам Велизарий собрался проехать с отрядом через дворцовый двор к концу главной улицы, где находился дом Сената, и повернуть налево к воротам Бронзового Дома. Снаружи не было никакой охраны, и ворота были заперты. Тогда Велизарий постучал в ворота эфесом меча и крикнул:

— Я — Велизарий, командующий армиями на Востоке. Откройте во имя Его Священного Величества императора Юстиниана!

Ему никто не ответил. Солдаты, как и Сенат, ждали развития событий. Ворота были массивные из бронзы, и их было нелегко открыть. После повторного обращения Велизарий вернулся во дворец и доложил Теодоре, что он не мог добрать гвардейцев. Теодора повторила, что он должен выполнить ее приказ, с тем числом солдат, что у него было.

Велизарий решил проехать мимо церкви Святого Стефана, которая была сожжена, а потом повернуть прямо к императорской ложе. Чтобы туда попасть, ему пришлось проехать мимо сожженной резиденции евнухов, продолжавшей дымиться. Время от времени обрушивалась стена или внезапно поднимались клубы пламени. Кони боялись дыма и огня, потому Велизарий отдал приказ спешиться и отослать коней назад. Они намочили плащи и закутали в них лица и по два-три человека стали перебегать улицу и добрались до Синей колоннады ипподрома. Синяя колоннада была украшена облицовкой из лазури. Она поднималась до самой королевской ложи. Дверь, ведущая туда, была заперта, и там стояла охрана. Было слишком опасно выламывать дверь, потому что им тогда пришлось бы сражаться в темноте на узкой лестнице, а Зеленые могли послать еще отряд и атаковать их с тыла. Велизарий отдал приказ об отходе и повел солдат к главному входу ипподрома на северной стороне между башнями.

Не могу сказать, чем занимались Зеленые все это время на ипподроме, но мне известно, что Демарх и Демократ Зеленых выступали с хвастливыми речами, а Синие их мрачно выслушивали. Всем было ясно, что Зеленые назначили императора, исходя из нужд собственной фракции. Демарх Синих горько пожалел, что заключил с Зелеными перемирие. Внезапно начались крики, и все увидели, как Велизарий с мечом идет по ипподрому во главе солдат в кольчугах. Он повернулся и крикнул, обращаясь к Гипатию, сидящему в ложе над ним:

— Почтенный Гипатий, ты занял место императора, не имея права на это. Император тебе приказывает сейчас же вернуться во дворец, полагаясь на его милость.

Все были поражены, когда Гипатий послушно поднялся и пошел к дверям ложи. Только главы фракций знали, что Гипатий не желал занимать. Демарх Зеленых сидел рядом с Гипатием и грубо усадил его опять на прежнее место. Толпа Зеленых начала грозить солдатам Велизария, и он приказал на них напасть. Все закричали и отпрянули назад в беспорядке. На ипподроме собрались бездельники, и у них было оружие, пригодное только для убийства, а не для сражений. Кроме того, ни у кого из них не было кольчуги. Таким образом, двести солдат Велизария в кольчугах и с оружием вполне могли отразить удары тысяч воров и насильников. Мундус ждал за воротами Смерти и услышал, как внутри раздались крики, тогда он понял, что солдаты Велизария вступили в сражение. Он отдал команду гуннам, и они начали хватать Зеленых, которые перепрыгивали через барьеры прямо на арену, и началось страшное побоище. Бандиты пытались найти убежище на пьедесталах статуй, расположенных вокруг центрального барьера. Там стояла статуя императора Феодосия с салфеткой в руках и три огромные сплетенные воедино змеи, привезенные из Дельфов, где они раньше поддерживали треножник жрицы, там стояли статуи знаменитых колесничих, включая статую моего хозяина Дамокла.[69] Теодора недавно приказала воздвигнуть его статую. Но трусов стягивали вниз и убивали. Потом Синие, сидевшие, как обычно, все вместе, присоединились к драке. Под предводительством двух племянников Юстиниана они рванулись к королевской ложе и после ожесточенной борьбы убили Демарха Зеленых и поколотили его людей. Они захватили в плен Гипатия и Помпея и передали их Руфину, помогавшему Велизарию. Руфин привел Гипатия и его брата во дворец по узкой лестнице и по Синей колоннаде.

Зеленые к тому времени уже пришли в себя после внезапного нападения и развязали отчаянную битву. Велизарий и Мундус начали расправу, и вот дураки в шелках с развевающимися рукавами и длинными напомаженными волосами стали в панике убегать. Велизарий перевел некоторых солдат к Северным воротам, а остальных послал охранять другие ворота. Мундус также отозвал своих гуннов. Но никто не мог остановить Синих, которые хотели полностью уничтожить Зеленых. Велизарий и Мундус решили, что им не стоит вмешиваться, они стояли и мрачно наблюдали эту братоубийственную бойню, как наблюдают за битвой между журавлями и пигмеями. Конечно, некоторая доля симпатии досталась пигмеям, которые были почти такими же странными как и журавли. Когда стало ясно, что Синие победили, Велизарий отправился во дворец за дальнейшими приказаниями. Вскоре моя госпожа пылко обнимала дорогого мужа. Велизарий был весь в крови. Но толпа Синих из предместья, где их фракция была очень сильной, прибежав с оружием, влетела на ипподром, чтобы принять участие в избиении Зеленых. Их вооружил в Арсенале Нарсес, подкупивший Демократа Синих, чтобы собрать добровольцев против узурпатора Гипатия, за ними следовали гвардейцы из Бронзового Дома, которым не терпелось проявить верность Юстиниану, избив Зеленых.

Тридцать пять тысяч Зеленых и несколько сотен Синих были убиты до конца дня и еще великое множество людей сильно ранены. Толпа проникла в конюшни Зеленых и стала убивать конюхов, перерезать подколенные сухожилия лошадям и сжигать колесницы. Потом по всему городу началась ожесточенная охота за нераскаявшимися Зелеными, и на следующее утро в городе не осталось ни одного мужчины или женщины, которые носили бы ненавистные розетки.

Когда Гипатий и Помпей предстали перед Юстинианом, он сказал Велизарию:

— Прекрасно, но вам следовало поймать этих предателей до того, как был сожжен наш город!

Потом он приговорил их к смерти, а Теодора обвинила его в том, что это был поступок труса. Но он, как всегда, не стал с ней спорить. Каким он был страшным человеком уже в те дни!

Так закончились победные мятежи, и вместе с ними прекратилась вражда между Зеленой и Синей фракциями. Зеленым пришел конец, и Юстиниан закрепил такое положение актом, в котором он запрещал соревнование колесниц. Но через несколько лет гонки возобновились, и также пришлось оживить фракцию Зеленых. Ведь не могли Синие соревноваться сами с собой. Через несколько лет люди Зеленых стали такими же, как прежде, горластыми и распущенными и собирали под прикрытие фракции всех бандитов города и тех, кто находился в оппозиции к императору и ортодоксальной вере. Как прежде, они орудовали и убивали под прикрытием темноты.

Велизарий всегда оставался нейтральным — Белым, как в школьные годы, но госпожа Антонина принадлежала к фракции Синих из-за того, что Зеленые когда-то обидели ее отца, из-за клуба и Теодоры, которая оставалась ее верной подругой.

ГЛАВА 10 Экспедиция в Карфаген

Юстиниан планировал великую экспедицию против вандалов — кочевников, чьей столицей был Карфаген в Северной Африке. Теодора настояла, чтобы командование было возложено на Велизария.

Кто же были эти вандалы, и что они делали в Африке? Я расскажу вам вкратце. Это были разные кланы германцев. Сначала они обитали на замерзших берегах Балтийского моря, это было в то время, когда Иисус жил среди евреев. Потом они стали мигрировать на юг к плодородным равнинам, окруженным Карпатским горами. Миграция происходила очень медленно. Там германцы увеличили количество людей с помощью союзов и браков с гуннами, давно занимавшими эту территорию. К тому времени, когда император Константин принял христианство в качестве государственной религии, германцам стало тесно в своем новом королевстве. Там оказалось мало для них пищи, а женщины у них были весьма фертильны. И им пришлось пересечь границы Римской империи со стороны Верхнего Дуная, где им выделили земли как своим союзникам. Они также выучили римские методы ведения войны. Спустя два поколения они снова пересекли Дунай и захватили Германию, начав жечь и грабить, а затем проследовали на север. Они подумывали о том, чтобы оккупировать Британию, которая в то время была покинута римским гарнизоном. Во французских портах было достаточно судов для транспортировки, но вандалы были слабыми моряками, и для них пересечь Ла-Манш было трудным морским путешествием. Тогда они оставили Британию на милость саксов-пиратов, вместо нее захватили Францию, а потом перешли в Испанию, где обосновались в южной части, они назвали свое королевство Андалузией. Спустя несколько лет их пригласил в Карфаген граф Бонифаций, римский губернатор Северной Африки. Бонифаций по ложному навету был обвинен в заговоре против императора, и ему были нужны союзники, чтобы спастись от позорной смерти. Ему пришлось предложить вандалам третью часть земель в окрестностях Карфагена в полную собственность, чтобы они ему помогли.

Пока вандалы находились в Испании, они научились матросскому ремеслу, хотя в Римской империи существовал закон, по которому карались смертью люди, научившие варваров искусству строить или управлять судами. Они пересекли море от одного из геркулесовых столпов, от Гибралтара в Испании, до другого, где находится Сеута в Марокко. Затем они отправились на восток по побережью. Отряд состоял из двухсот тысяч человек, но среди них было всего пятьдесят тысяч воинов, остальные были женщины, старики и дети. Почти все снялись с места и отправились в опасное путешествие. Эти вандалы считались христианами, но подобно другим германским племенам, они были еретиками и поддерживали учение ариан.[70] К сожалению, приходится рассматривать еще одну теорию сущности Бога-Сына.

Когда германцы были обращены в христианство Ульфилом, современником императора Константина, он перевел Священное Писание на готский, кроме Книги Царств. Он боялся, что эта книга может разжечь их милитаристские амбиции. Еретическое учение, арианство, было широко распространено и почти стало ортодоксальной точкой зрения церкви. Германцы приняли его, потому что оно казалась им простым и понятным. Оно стало их религией, подтверждающей их собственную концепцию святости.

Ариане считали, что Бог-Отец был гораздо выше человека и что нет связи между человеком и Богом-Отцом и даже Богом-Сыном, который знал Отца, и пока он жил на земле, был грешен, как простой человек. Ему были ведомы злоба, печаль, отчаяние, унижение. Все это было описано евангелистами. Тем не менее Бог-Сын, как считают ариане, является полубогом — не настоящим Богом, а нечто средним и не очень похожим на Бога-Отца. Бог-Отец существовал до существования мира и создал из праха человека. Германцы всегда верили в бога, обладавшего бесконечной властью и плохим характером, которого они называли Один. Он также имел своего последователя и полубога по имени Манн (на германском наречье это означает «человек»). И этот Манн проявился практически из ничего, поэтому они переменили веру, поставив одни имена вместо других, но не поменяли своих убеждений. Они согласились отказаться от жертвоприношений, потому что согласно новой вере, жертвоприношения были запрещены Богом со времен патриарха Авраама.[71] Но они продолжали вести кровопролитные войны. Так добрый Ульфилас не стал переводить Книгу Царств, но включил Книгу Иисуса, рассказывавшую о страшном побоище евреями всех язычников, которых они встречали в земле обетованной.[72]

Вандалам римская Африка казалась землей обетованной и напоминала прежний Ханаан с его виноградниками и полями пшеницы, плантациями фиговых деревьев и городами, окруженными стенами. Но когда они приблизились к Карфагену, граф Бонифаций весьма прохладно объяснил, что он ошибся: император, а иначе императрица-регент, снова ему доверяет, и ему больше не нужны вандалы-союзники. Им следует возвратиться в Андалузию, а он им заплатит за переход. Естественно, вандалы рассвирепели и отказались вернуться. Из союзников вандалы быстро превратились во врагов и разбили Бонифация во время сражения. Они заняли не одну треть земель вокруг Карфагена, а весь этот район, превратив жителей в собственных рабов.

Сам Карфаген подобно Риму, величайший город Западной империи, продержался против варваров несколько лет. Так произошло потому, что его снабжали провизией по морю, и он был основательно укреплен. Вандалы не смогли срыть его укрепления, хотя среди нападавших было много храбрецов. Защитники Карфагена были слабыми воинами, потому что многие столетия жили в мире. Кроме того, земли там были очень тучными, но зато физически людей подавляла постоянная жара. Они также были разделены учением Доната, в котором не обсуждалась суть Бога-Сына.[73] Нет, раскол выражался в разногласиях по поводу церковной дисциплины. Донатисты считали, что благословение священника, который живет неправедной жизнью или совершил такой отвратительный грех, как сожжение религиозной книги, по приказу светской власти, не было действительным, и никакой священный обряд, свершенный этим лицом, не считался действующим. Но ортодоксы придерживались мнения, что «жизненная вода, текущая из пасти мертвой собаки, как тогда выражались, все равно сможет очистить душу». Донатисты организовали отдельную секту и отделились от ортодоксальной церкви, чтобы сохранить чистоту веры. Вандалы заключили с донатистами союз, потому что им в то время было так удобно. Они говорили, что они тоже донатисты, проповедующие арианство.

Король вандалов, хромой Гейзерих, был рожден ортодоксальным христианином, но теперь стал поддерживать арианство и вскоре начал расправляться с людьми, проживавшими в Африке, и не проповедовал арианство.[74] Ему было все равно, кто они — донатисты, ортодоксы или еретики, он делал это с неистовством неофита. Наконец вся провинция Африки оказалась под его властью и, чтобы предупредить возможность восстания, он приказал срыть все укрепления во всех городах кроме Хиппо Региуса и Карфагена. Там он разместил сильные гарнизоны. Потом он увеличил флот и стал захватывать острова, среди которых оказалась Сардиния и Балеарские острова. Затем начались набеги на побережье Испании, Италии и даже Греции. Его основным «подвигом» считалось разграбление Рима. Там он оставался две недели и вывез огромные богатства — личные и государственные, включая золотые сокровища храма Соломона, которые Тит привез в Рим много столетий назад.[75] Он также забрал половину крыши храма Юпитера, изготовленной из прекрасной бронзы и покрытой золотом. Как я уже говорил, после нашествия Гейзериха дед Велизария отправился из Рима в Константинополь.

Восточные императоры в Константинополе имели в те дни в Риме единомышленников, император Запада не смог выдержать этих пиратских нападений. Из Константинополя в Карфаген была послана экспедиция с целью отомстить за нападение. Она состояла из ста тысяч человек, и ее переправили на судах. Это был весьма внушительный флот, который когда-либо плавал по Средиземному морю. Им легко удалось покорить вандалов. Гейзерих сделал вид, что полностью покорился главнокомандующему, получив от него срок в пять дней, чтобы «полностью подготовить город к сдаче», как тот изящно выразился. Гейзерих тайно собрал войска и на четвертую ночь послал суда с пушками, чтобы те поджигали императорские суда. За ними следовали вооруженные галеры.

Римлян жестоко перебили, потому что они перепугались пожара и не стали сопротивляться вооруженным вандалам. Осталось всего несколько полуразрушенных судов и несколько сотен солдат, которые вернулись в Константинополь. Это случилось за два поколения перед правлением Юстиниана.

С тех пор у Гейзериха было несколько преемников, он решил, что королевская власть будет переходить к самому старшему из его семьи. Это было сделано, чтобы предотвратить раздел королевства и ослабить центральную власть. Он хотел избежать бед, которые случаются, когда регент правит за малого государя. Таким образом, старший сын короля не мог наследовать после его смерти власть, если еще оставался в живых его дядя или даже дед. Править начинали старшие родственники. Гейзерих не подумал только об одном, что этот закон приносит больше пользы принцам-долгожителям, а не истинно умным и способным людям.

Когда началось правление Юстиниана, королем вандалов стал Хильдерих. Он подписал союзный договор с королем готов, правившим в Италии. К тому времени вся Западная часть империи — хотя номинально находилась под правлением Восточного императора в Константинополе, поскольку Рим перестал быть местопребыванием — была фактически в руках различных германских союзников. Они селились в самых урожайных районах и были все еретиками, проповедующими арианство. Хильдерих был в хороших отношениях с Восточным императором и продолжал посылать в Константинополь ежегодно дань, на которую согласился Гейдерих в соответствии с мирным договором. Он был старым человеком и почти не мог заниматься делами. Он был таким же подозрительным, как и сам Юстиниан. Вдова его предшественника еще была жива. Она была сестрой Теодориха, известного короля остготов,[76] и принесла в качестве приданого охрану, состоящую из шести тысяч готов-всадников, и земли в Лилибауме.[77] Хильдериха удалось уверить, что прежняя королева решила его убить и захватить Карфаген с готами. Он заключил ее в тюрьму, а потом удавил и расправился с шестью тысячами готов. Теодорих был в ярости и разорвал мир с вандалами, но не решился предпринять против них военную вылазку.

Юстиниан был другом Хильдериха, и они часто обменивались письмами и подарками. Хильдерих хорошо относился к Юстиниану, когда тот был в Риме, и остался незнатным заложником при дворе Теодориха. Юстиниан также ценил Хильдериха за его отношение к ортодоксальным католикам — прежние короли вандалов жестоко с ними расправлялись. Когда до Константинополя дошли вести, что Хильдериха сбросили с трона и его заточил в темницу его племянник Гейлимер, Юстиниан был вне себя. Он считал, что Гейлимеру необходимо дать урок, потому что он сам когда-то находился в положении Гейлимера, когда его дядюшка Юстин сильно постарел и в последние два года только номинально считался императором. Он правильно поступил, согласившись на титул регента, а не остался сувереном, ожидающим своего часа, а потому считал, что имеет полное право протестовать против действий Гейлимера. Гейлимеру было написано дипломатическое и сдержанное письмо. В нем говорилось, что если он освободит Хильдериха, вернет ему королевский титул, то Бог побеспокоится о нем, а Юстиниан станет его другом.

Гейлимер пытался оправдать заключение Хильдериха в тюрьму, выдвинув против него обвинение, что он тайно стал христианином и пожелал отдать свой трон Юстиниану. Он не стал отвечать на письмо, которое вручили ему послы, а лишь фыркнул. А Хильдерих был переведен в более ужасную темную камеру.

Юстиниан снова написал ему, это письмо было более жестким, обвиняя Гейлимера в том, что он силой захватил королевскую власть, и его накажет Бог, потому что насилие всегда плодит насилие. Он требовал, чтобы Хильдериха привезли в Константинополь, где бы он закончил свою жизнь в изгнании и комфорте, и угрожал в случае неповиновения объявить войну вандалам.

Гейлимер ответил, что Юстиниан не имеет права вмешиваться во внутреннюю политику африканского королевства и что Хильдерих был свергнут из-за предательства, что было одобрено Королевским Советом Вандалов в Карфагене. Прежде чем объявлять войну, Юстиниан должен вспомнить, что случилось с Восточным флотом, который в последний раз появился в Карфагене.

Юстиниан не согласился бы на такие легкие условия договора с королем Хосровом, если бы он не решил перевести часть военной силы с персидской границы, чтобы выступить против вандалов. Но когда он заговорил об этом со своими министрами, они стали возражать, убеждая его в том, что это очень опасное предприятие. Они были правы и Иоанн Каппадохиец в качестве командующего гвардейцами и начальника квартирмейстерской службы Императорских военных сил лично изложил их общее мнение. До Карфагена от Константинополя надо добираться сто сорок дней по суше. Чтобы переправить необходимые силы по морю, необходимо иметь огромное количество судов, а это может сильно подорвать государственную торговлю. Кроме того, сложно набрать войска для защиты границ на севере и востоке, император решил развязать ненужную войну на другом конце света. Даже если им удастся победить вандалов, стратегически неразумно оккупировать Северную Африку, коли не удастся контролировать Сицилию и Италию, а у Юстиниана не было шансов исправить это положение дел. Расходы на подобную экспедицию составят многих миллионов золотых монет. Иоанн Каппадохия также опасался, хотя он об этом промолчал, что Юстиниан, в поисках необходимых средств, станет внимательно проверять счета начальника квартирмейстерской службы в Военном Министерстве и найдет доказательства страшного мошенничества.

Ему думалось убедить Юстиниана отказаться от этого проекта, и все вздохнули с облегчением, в особенности чиновники из казначейства, которым в противном случае пришлось бы добывать деньги с помощью новых налогов. У генералов также стало легче на душе, потому что каждый из них побаивался, что ему придется возглавить экспедицию против вандалов.

Потом из Египта прибыл епископ и просил немедленную аудиенцию во дворце, потому что ему приснился удивительный сон. Юстиниан его ласково принял, и епископ рассказал, что сам Господь Бог присутствовал в его сне и приказал ему отправиться и отругать императора за нерешительность: «Если он предпримет войну, чтоб защитить честь моего Сына, о котором эти еретики — ариане смеют говорить, что он мне неравен, я возглавлю его войска во время сражения и сделаю его хозяином Африки».

Мне кажется, что подобные слова не были произнесены устами Божества, а были вложены в уста епископа африканскими ортодоксальными священниками, друзьями Хильдериха, которые поспешили убраться из Карфагена после того, как Гейлимер пришел к власти. Юстиниан всему поверил и заявил епископу, что он повинуется Божественному Провидению. Так ему пришлось обратиться к Велизарию, чья верность и смелость были еще раз доказаны во время мятежей. Он сказал ему в присутствии Теодоры:

— Счастливый патриций, мы доверяем вам честно захватить Карфаген!

Велизарий был предупрежден госпожой о том, что задумал Юстиниан, и ответил ему:

— Ваше величество, вы имеете в виду меня одного или еще дюжину командиров, которые обладают равно со мной полнотой власти? Если вы имеете в виду первое, то я отвечу вам верностью и благодарностью, если же второе — то всего лишь верностью и повиновением.

Юстиниан собирался было его отчитать, но в этот момент вмешалось Теодора, которая воскликнула:

— Не приставайте к императору с ненужными вопросами. Конечно, он имел в виду, что вы будете единственным командиром, разве я не права, дорогой Юстиниан? Нарсес, проследите, чтобы без проволочек был написан приказ и его подписал император.[78] В этом приказе почтенный Велизарий будет назначен вице-регентом императора. Большое расстояние между Константинополем и Карфагеном, к сожалению, не позволит императору давать полезные советы в неотложных случаях или ратифицировать высокие политические назначения и договора с необходимой для этого быстротой. Напиши, дорогой Нарсес: «Приказания Почтенного Велизария, Командующего Наших Армий на Востоке, должны во время этой экспедиции считаться нашими приказами».

Юстиниан только моргал глазами и шумно глотал, все было решено за него. Ему самому хотелось совместно командовать войсками. Конечно, ни один генерал не имел в случае единоличного командования никаких соперников и мог только себе приписать победу. Да и с военной точки зрения без единоначалия сложно управлять войсками, как это было доказано в Персии во время правления Анастасия, и Юстиниан подписал приказ.

Все это случилось осенью 532 года после Рождества Христова, спустя несколько месяцев после мятежей. Зима прошла в подготовке к походу. Госпожа радовалась, что экспедиция начнется весной будущего года, потому что она ждала дитя от Велизария к Новому году, и не собиралась оставаться дома, когда муж отправится на войну. Госпожа Антонина собиралась найти хорошую кормилицу и просить Теодору, чтобы она присматривала за ребенком. Так она и сделала, у них родилась дочь, которую они назвали Джоанинна. Император и императрица стали крестными, девочка была единственным ребенком, которого моя госпожа родила Велизарию. В конце концов, Джоанинна их сильно разочаровала.

Когда были объявлены подробности экспедиции, в Константинополе у многих стало тяжело на душе. Говорят, что городской губернатор сказал Иоанну Каппадохии во дворце:

— Боюсь, что нас ожидает несчастье, подобное тому, что пришлось вытерпеть нашим дедам от руки Гейзериха.

На что Иоанн Каппадохия весело возразил:

— Этого не может быть! В этой кампании мы потеряли не меньше ста тысяч человек, а сейчас я уговорил императора послать всего пятнадцать тысяч, и среди них почти все пехотинцы.

— Как вы считаете, у вандалов большая армия?

— Более ста тысяч, считая их союзников мавров.

Губернатор был поражен.

— Лучший из людей, как же Велизарий может рассчитывать на успех?

Иоанн Каппадохиец пожал плечами:

— Никто не мешает епископу стать Папой.

Эта фраза превратилась в пословицу.

Пехота, которая отправилась с Велизарием, была хорошо подготовлена. В основном шли изаурианские горцы. Велизарий приучил их к маршам на большие расстояния, приучил выкапывать себе укрепления, и кроме того, он учил их профессионально пользоваться оружием. Кавалерия составляла пять тысяч всадников, которые хорошо сражались в Дapace и при Евфрате. Их было шестьсот человек: к этому времени поправились тяжело раненные, среди них четыреста всадников гуннов-герулийцев, полторы тысячи кирасиров Велизария присоединились к кавалерии.

Остальные были фракийцы. Они служили вместе с Бутцем, но он остался на границе с Персией. Велизарий назначил командовать фракийцами Руфина и гунна-массагета по имени Эйган, сына Суника. Его Велизарию рекомендовал Суник, когда умирал на поле боя. Начальником командиров у Велизария был армянин-евнух Соломон. Евнухом он стал в результате несчастного случая, когда был крохотным ребенком. Он служил в армии всю жизнь.

Чтобы переправить эту армию в Карфаген, потребовался флот из пятиста транспортных судов.

Они собрали суда разного калибра, которые могли перевозить на себе от тридцати до пятиста тонн, их обслуживали тридцать тысяч матросов. В основном это были египтяне и греки из Малой Азии под командованием адмирала из Александрии. Кроме этого транспорта была еще флотилия из девяноста двух однопалубных галер, где гребцы были защищены от стрел в случае, если разгорится морское сражение. На каждой галере было двадцать гребцов из Константинополя, этим гребцам платили несколько выше обычного, потому что в случае необходимости они могли участвовать в сражении. Иоанн Каппадохия должен был собрать флот, два офицера были посланы на королевские пастбища во Фракию, чтобы собрать там три тысячи лошадей, чтобы они ждали армию в Геракле на северном побережье Мраморного моря, когда туда прибудет флот. Мы отправились в поход во время весеннего равноденствия. Велизарий и моя госпожа получили благословение от Юстиниана, Теодоры и патриарха Константинополя. Мы отплывали от императорских доков, расположенных недалеко от дворца, где Мраморное море сужается к Босфору. Там были широкие белые мраморные ступени и позолоченные государственные баржи, росли прекрасные деревья восточных пород. Неподалеку располагалась прелестная часовня, где хранились одежды Иисуса и его портрет, пожертвованный евангелистом Лукой. Над заливом стоит скульптурная группа быка в смертельной схватке со львом. Мы все почтительно поглядывали на эту группу, потому что Бык является символом римской армии, а Лев — армии Северной Африки. Госпожа Антонина сказала, усмехаясь, стоявшему рядом губернатору:

— Я могу поспорить с вами на пять тысяч к двум тысячам золотых, что Бык его победит. Лев не такой уж сильный, а Бык, хоть и небольшой, но полон желания победить.

Юстиниан для удачи поместил на наше флагманское судно молодого фракийца, которого только что крестили, а раньше он принадлежал к секте юномианов, которые отрицают, что Сын может быть Богом и оставаться вечным, потому что он когда-то был зачат и рожден девой Марией.[79] Рожденный, не может быть равен тому, кто был и есть вечно и наоборот. Произведенный на свет не станет отрицать сам акт зачатия и т. д. Поэтому в любом случае этот молодой человек был крещен, отрекся от своей ереси и стал крестным сыном Велизария и госпожи Антонины и получил новое имя Феодосия.

Он был удивительно красивым, другого такого я не видел, хотя мне довелось многих повидать на своем веку. Правда, не таким высоким и прекрасно сложенным, как Велизарий, но он был сильным и стройным с потрясающе подвижным лицом. Мне только не нравилось, что у него была слишком тонкая шея. Он был единственным человеком, с которым моя госпожа могла болтать о пустяках и смеяться над ними. Велизарий был хорошим оратором и весьма остроумным собеседником и обладал всеми качествами, которые ценились в мужчинах, не было на свете женщины, которая была бы также счастлива в семейной жизни, как моя госпожа. Он был подобен Солнцу, которое движется по Небесам и греет людей и дома. Но подобно Солнцу, его орбита не была полной — он не мог светить с севера. И это несовершенство был связано в его убеждениями, эту четверть орбиты занимали вера и незнание. Феодосий мог сиять и с севера, и свет его был легким, мне все это трудно объяснить словами.

Могу сказать только, что то, чего не хватало Велизарию, то Феодосий мог дать моей госпоже. Конечно, моя госпожа обожала Велизария и даже принимала его небольшие недостатки.

Мне кажется, что мужчина не может одновременно любить сразу двух женщин, говоря про себя: «Эту женщину я люблю сильнее». Но как вскоре поняла моя госпожа, и женщина может легко находиться в подобной ситуации — как в самой счастливой, так и в самой безутешной. В ее сердце умещалась любовь к двум мужчинам, но они не знали о существовании соперника. Лучший мужчина, моя госпожа никогда не сомневалась в том, что это Велизарий, хотя порой был не очень добр к ней, потому что он не подозревал о том, что с севера ее тоже обогревают лучи любви, и потому, что он страдал от желания замкнуть вокруг нее свой круг любви. Другой был полностью свободен от ревности или сильных и глубоких чувств, поэтому считал, что она относится к его «сопернику» так же легко, как она относится к нему самому. Его постоянный юмор, казалось, делал невозможным любые глубокие чувства абсурдными.

Легкомыслие Феодосия по контрасту с нравственностью и глубиной Велизария заставило мою госпожу Антонину соединять их вместе в своих мыслях. Мне придется рассказать подробно о том, что случилось, когда гунны-массагеты напились в Абидосе, или что произошло, когда мы приближались к Сицилии.

После того как фракийские кони оказались на борту в Перинтусе, мы продолжили путь по Мраморному морю и дошли до Геллеспонта и как-то вечером бросили якорь в Абидосе, собираясь отправиться в путь ранним утром. В тех местах много опасных течений и необходим хороший северо-восточный ветер, чтобы бороться с ними. Но на следующее утро ветра вообще не было, и нам пришлось ждать четыре дня, пока не подул нужный нам ветер. Солдатам позволили сойти на берег, и они там не знали чем заняться: в этом городе можно было только знакомиться с древностями, потом верхом проехать вдоль берега к Трое, а там спешиться и для удачи обежать вокруг гробницы Ахиллеса.

Гунны-массагеты привезли с собой что-то вроде закваски, которую они клали в кобылье молоко, чтобы там начался процесс брожения; смесь они помещали в коровий пузырь и сбивали ее плоской палочкой. В Перинтусе они купили много кобыльего молока и после соответствующей обработки оно превратилось в крепкий квас, или кумыс. Я из вежливости попробовал это пойло, мне оно не понравилось, хотя казалось, что ты отведал миндального молока. Но мне было противно, потому что молоко было кобылье. Каждому дороги только свои обычаи, как говорится — «Колючки для осла все равно, что для нас — нежнейший салат».

Велизарий никогда не слыхал о закваске и попытался принять меры предосторожности, чтобы солдаты ничего кроме кислого вина не пили, которое входило в их ежедневный рацион. Сухое вино давали солдатам, чтобы они смешивали его с водой, для очистки. Гунны устроили пьянку на берегу, во время которой один из гуннов посмел пошутить над двумя товарищами, когда те позабыли слова баллады, так они его тут же убили. Велизарий начал их судить, но солдаты ничуть не устыдились, что убили своего товарища, объясняя все тем, что были пьяны. Говорили, что выплатят деньги родственникам убитого. Велизарий считал, что убийство товарища во время войны преступление. Он спросил Эйгана, какому обидному и осмотрительному наказанию можно подвергнуть гуннов, и Эйган посоветовал ему посадить солдат на кол.

Двух гуннов посадили на кол на холмах Абидоса, их товарищи были возмущены подобной казнью. Они заявили, что были союзниками Рима, а не римлянами, и что согласно их собственным законам людей не казнили за убийство, совершенное в состоянии опьянения. Велизарий велел, чтобы они ему об этом сказали лично, и когда они это сделали, вместо того, чтобы извиниться, он сказал, что им давно пора перестать быть варварами и пересмотреть собственные законы. С его точки зрения пьянство только усугубляло вину и пока они у него служат, они должны подчиняться его законам. Он также заявил, что не собирается прощать никакие убийства, независимо от того, против кого они не совершены — солдат, пленных или гражданских лиц, если только совершившим этот акт удастся доказать, что их вынудили на подобный шаг.

— Наша армия должна вести борьбу чистыми руками.

Он забрал себе закваску, обещав вернуть, когда армия будет расквартирована в побежденном Карфагене.

Вечером во время ужина за столом царила тишина. Велизарий понимал, о чем думали солдаты. Он показал на холм и спросил:

— Скажите мне честно, что вы об этом думаете? Вы все…

Ответил Иоанн Армянин:

— Они это заслужили.

Руфин его поддержал, а Улиарий пробормотал:

— Если человек пьян, ему лучше не браться за оружие.

Феодосий спокойно сказал:

— Наверно, там был и третий?

Госпожа была единственной, кто понял его насмешку. Велизарий серьезно ему ответил:

— Нет, по свидетельству очевидцев больше никто не участвовал.

Госпожа взглянула на Феодосия и заметила:

— Если бы там был третий, твой крестный не дал бы ему глоток вина.

Феодосий открыто улыбнулся госпоже Антонине, и все промолчали. Между двумя людьми существует тесная связь, если они могут понять шутку, когда все остальные не имеют понятия, о чем речь. Феодосий имел в виду, что ему этот холм напоминал Голгофу, где распяли Христа, и что третья жертва вообще ни в чем не была виновата. Замечание госпожи Антонины по поводу вина напоминало о добром римском солдате, который протянул Иисусу на конце пики губку, чтобы тот смочил свои иссохшие губы.

Феодосий не стал слишком религиозным человеком, для него крещение было всего лишь данью общепринятой норме, так же как и для моей госпожи. Он всегда рассматривал все случившееся с практической точки зрения и немного посмеивался над многими вещами, что было свойственно вообще фракийцам, он безошибочно мог различить притворство и противоречивость даже у самых приличных людей, хотя никогда не осуждал их. Он стремился мыслить самостоятельно, не спорил в открытую с признанными авторитетами, но руководствовался лишь собственным мнением.

Теперь мне хочется рассказать вам о бутылях с водой, это случилось несколько недель спустя по дороге в Сицилию. Путешествие сильно затянулось, потому что их Абидоса нас подгонял сильный попутный ветер, который донес нас до Эгейского моря, до Лесбоса, но там он перестал дуть, и мы три недели огибали южный берег Греции. Кроме того, плыли соизмеряясь со скоростью самого медленного судна, потому что Велизарий не желал, чтобы кто-либо отставал или вырывался вперед, и прибыл в Карфаген раньше остальных судов и испортил внезапность прибытия. Он приказал покрасить главные паруса трех ведущих судов алыми полосами, чтобы все смогли их видеть днем. Ночью использовались кормовые огни. Суда по отношению к соседним судам должны были держаться на расстоянии кабельтова. Временами суда сталкивались. Раздавался хруст, проклятья и их приходилось растаскивать с помощью крючьев, но все держались вместе.

Потом ветер вообще перестал дуть, и Велизарий приказал всем высадиться в Метоне. Это был город на юго-западе Греции. Все солдаты высаживались в полном вооружении, и население города сильно перепугалось. Солдаты устали от путешествия, кони тоже устали. Но учения тем не менее проводились, пока не начал снова дуть ветер. В Метоне было очень жарко. Солдаты везли сухари из Константинополя в мешках, а они покрылись плесенью и провоняли. Велизарий стал получать свежий хлеб у местного населения согласно приказу императора, но пятьсот человек погибло от кишечных колик.

Велизарий расследовал дело с сухарями и доложил об этом Юстиниану. Сухарями снабжал армию Иоанн Каппадохия, так как он был начальником квартирмейстерской службы армии. Всем было известно, что свежий хлеб теряет в весе, после сушки двадцать процентов.

Иоанну Каппадохия платили на четверть больше денег за сухари, чем платили бы ему за свежий хлеб. Кроме того, ему также доплачивали деньги за дрова для сушки и выпечки хлеба. Но он приказал недопекать хлеб и он не становился легче на одну четвертую при сушке, а Иоанн брал все причитающееся ему деньгами. Он также прикарманивал деньги за топливо, хлеб сушили на печах, не успевших остыть после прогрева общественных бань. Юстиниан позже благодарил Велизария за его отчет и выговорил Иоанну Каппадохию, а тот, конечно, нашел козла отпущения среди подчиненных и освободился от подозрений в преднамеренном мошенничестве.

Но никого, даже Иоанна Каппадохию, было невозможно обвинить в том, что из-за жары испортилась вода, которую мы везли с собой в флягах. Из нашего последнего места стоянки — острова Занте. Наше путешествие из Занте через Адриатическое море в Сицилию продолжалось шестнадцать дней из-за штиля. Это было ужасное для нас время, потому что стояла середина июля, и погода была удушающей. Госпожа послала меня в Метоне закупить стеклянные банки, какие обычно используют для засолки оливок, и наполнить их пресной водой. Хранили мы их в трюме, закопав по горлышко в песок, я должен был их поливать для охлаждения морской водой. В результате только у нас осталась нормальная пресная вода. Велизарий был страшно этим смущен и продолжал есть одинаковую с солдатами пищу, пить ту же самую воду. Запасы сухого вина кончились, потому что путешествие затянулось, и это только усугубило беду.

Велизарий объяснил положение своим офицерам высших чинов и попросил у них совета. Он сказал, у него на судне недостаточно пресной воды, чтобы поделиться ею с экипажами остальных судов. Нельзя же делиться водой с двумя и тремя суднами, это было бы несправедливо по отношению к остальным! Наверно, самым благородным было бы последовать примеру Катона, который во время тяжелого марша в Африке отчитал солдата за то, что тот принес ему в шлеме воду, когда остальная армия страдала от жажды, и выплеснул драгоценную влагу на землю. Или взять пример царя евреев Давида, который когда-то сделал то же самое с водой, которую ему принесли из колодца Вифлеема.[80]

Офицеры Велизария были как бы сформированы по единому образцу. Они желали стать героями, были удивительно честными людьми и считали, что им не следует пользоваться услугами моей предусмотрительной госпожи, и предлагали вылить воду за борт! Госпожа Антонина сильно разгневалась. Она не собиралась пить тухлую воду, тем более они так старалась сохранить свежую воду! Кроме того, любой человек с нормальной головой мог последовать ее примеру. Феодосий вышел вперед с улыбкой и сказал:

— Крестная Антонина, если никто не решается стать первым и отведать хорошую воду, мне придется принести себя в жертву. Вот моя чаша. Могу ли я набрать вашей прекрасной воды? Я бы не стал обвинять моего крестного в отсутствии лояльности к императору, если он рискует заразиться дизентерией от дурной воды, когда успех экспедиции зависит от его отличного здоровья. Но я не желаю оставаться в обществе пяти неразумных дев, а хочу очутиться в обществе пяти мудрых дев в Святом Писании, когда пять неразумных дев забыли наполнить маслом свои светильники, не смогли услужить Полуночному Жениху, и требовали того же от мудрых дев.[81]

Воцарилась мертвая тишина, когда Феодосий наполнил чашу и выпил ее до дна. Потом он снова наполнил чашу и предложил ее Велизарию. Тот мгновение колебался, а потом сказал:

— Феодосий, ты прав. Сначала долг, а потом честь.

Он отхлебнул из чаши и передал ее Иоанну Армянину и Эйгану, которые тоже отпили из чаши. Так завязался еще один узелок между госпожой Антониной и Феодосием. Он защитил ее честь, рискуя собственной честью и спокойствием.

Мы стали на якорь в пустынном месте недалеко от вулкана Этна. Там была вода и можно было пасти коней, а у нас еще оставалось достаточно сухарей из Метоны. Их должно было нам хватить на несколько недель. Но Велизарий решил, что нам нужны свежие продукты — вино, масло и овощи. Он послал своего секретаря Прокопия из Цезарей на быстрой галере закупить все в Сиракузах и привезти продукты к нам в порт Катанию. Велизарий знал, что Юстиниан и готская королева-регентша Италии Амалазунта уже контактировали друг с другом.[82] Амалазунта была дочерью Теодориха, а ее юный сын Атальрих был в то время королем. Юстиниан и королева подписали договор, согласно которому Велизарий мог сделать закупки в Сицилии для армии, если они будут проходить по этому пути. Амалазунта с радостью подписала это соглашение, потому что ее положение было шатким, а дружба Юстиниана могла ей помочь его укрепить.

Губернатор Сиракуз выслал достаточное количество судов, чтобы помочь нам запастись провизией, и кроме того, он послал нам коней, чтобы заменить животных, погибших во время путешествия. У нас, к счастью, погибло не так много лошадей, потому что Велизарий приказал тренировать их на палубе.

Он приказал, чтобы их в стойлах приподняли веревкой за передние ноги так, чтобы они стояли на задних ногах. В этом положении кони перебирали ногами и тщетно пытались занять нормальное положение и поэтому из них выходила потом дурная жидкость. Прокопий привез из Сиракуз хорошие новости. Его друг, купец из Цезарей, торговавший в Палестине, только что получил груз из Карфагена. Он узнал, что там не подозревают о том, что к вандалам приближается враг, они недавно отослали лучшие силы под командованием Зазо, брата короля Гейлимера, подавлять волнения в Сардинии, которая принадлежала вандалам. Кроме того, были волнения против вандалов в Триполи, прибрежном районе между Карфагеном и Египтом, и туда пришлось послать флот.

Велизарий решил, что больше нельзя зря терять времени. Мы отплыли из Катании и прошли мимо небольших островов Корсика и Мальта. На Мальте апостол Павел потерпел кораблекрушение. Потом подул сильный восточный ветер и на следующее утро мы приблизились к ближайшему пункту африканского побережья. Это был пустынный выступ под названием Капудия, от которого до Карфагена было сто пятьдесят миль. Как только мы оказались на мелком месте, то сразу спустили паруса и бросили якоря. Велизарий созвал совещание офицеров на флагмане. — Что надо было решить — покинуть ли нам суда и маршировать вдоль берега, где нас станет защищать флот, или продолжать путешествие морем и высадиться на берег ближе к Карфагену.

Первым выступил египетский адмирал, потому что ему было прекрасно известно это побережье. Он заметил, что Карфаген находится в девяти днях пути вдоль побережья без единой гавани. Если флот будет двигаться параллельно пехоте и находиться вблизи к берегу, то что будет, если разразится внезапный шторм? Существовали две одинаково опасные альтернативы — или суда разобьются о берег, или же их отнесет далеко в море.

На побережье практически отсутствовала вода, и солнце испепеляло все своими лучами, и армии, в полном вооружении и неся с собой провиант, было очень трудно двигаться вперед. Египетский адмирал предложил, чтобы суда доставили армию к месту, расположенному недалеко от Карфагена, где было большое озеро — озеро Тунис, и там было удобнее всего высадиться на берег Руфин, поддержал адмирала и напомнил Велизарию, что вандалы легко могли собрать армию, превышающую наши войска в пять раз. Наша армия не может укрыться за стенами города во время остановок на ночь, потому что все укрепления были снесены, кроме Карфагена и Хиппо Региуса.

Все единогласно приняли план адмирала. Но если мы станем медленно продвигаться вдоль побережья, то наше нападение не будет внезапным. Велизарий пока не высказывался. Он опросил офицеров, правда ли, что их отряды отказались принять участие в сражении на море, в случае, если вандалы будут пытаться навязать нам подобное сражение.

Офицеры признали, что подобные разговоры велись, потому что матросы из Сиракуз на судах, которые везут продовольствие, рассказывали страшные байки о флоте вандалов. Что их суда могли перевозить полторы тысячи тонн груза, там было пять ярусов гребцов, и эти суда могли рассечь наш флот также легко, как нож проходит через сыр. Офицеры клялись, что сами они не боятся, и обещали постараться убедить солдат сражаться так же храбро на море, как и на земле.

Потом взял слово Велизарий:

— Друзья, надеюсь, что вы не станете расценивать мои слова, как приказание или фантазию, и что я решил высказаться последним, чтобы прекратить обсуждения и потребовать вашего повиновения. Нам теперь известны важнейшие проблемы, и если вы мне позволите, я их суммирую и объявлю мое решение. Но это не значит, что это будет окончательное решение. Если вы мне укажете на ошибки, я обязательно к ним внимательно прислушаюсь.

— Первое, кажется, что войска заранее нам сказали о своем нежелании сражаться с флотом вандалов, но они готовы храбро вести сражения на суше. Вам прекрасно известно, что нельзя заставить людей драться против их воли. Если они будут храбро сражаться на земле, то у нас не могут к ним быть претензии, потому что это сухопутные войска, а не моряки. Второе. Мне кажется, что эффект внезапности будет потерян, если мы высадимся здесь. Если мы пошлем вперед несколько быстрых галер, чтобы они изображали из себя египетских пиратов и чтобы захватывали все суда, которые нам встретятся, мы сможем сделать так, что на основной флот враг не обратит внимания. Также и на суше наши конные разведчики могут следовать впереди и пресекать любую информацию о том, что мы следуем к Карфагену. Замечание о том, что шторм может разбросать или вообще разрушить суда, следует также рассмотреть. Мне кажется, на случай шторма, гораздо безопаснее, если воины и кони будут в это время на берегу. Разве я не прав? С военной точки зрения хуже шторма затишье, которое даст вандалам время подготовиться. Карта показывает, чтобы достигнуть озеро Тунис, нам придется обогнуть мыс Бон, что расположен на длинном выступе с опасными скалами, а потом резко повернуть с северо-востока на юго-запад. Если бы с нами был знаменитый мешок ветров Одиссея, то мы могли бы освободить один из ветров, а затем другой. Или если бы все наши суда были галерами, то дела обстояли совершенно иначе. Но, думаю, что сейчас нам нельзя рисковать и ждать попутного ветра или наоборот затишья.

Я считаю, что нам необходимо сойти на сушу, а флот поплывет за нами не спеша до узкого места выступа, откуда всего пятьдесят миль до Карфагена сушей и сто пятьдесят миль, если следовать морем. Мы последуем до Карфагена прямо через холмы и вокруг озера, затем возьмем город в свои руки. Флоту придется быстро обогнуть выступ и присоединиться к нам, когда мы подадим соответствующий сигнал. Что касается городов, окруженных стенами, я подготовил пехоту и она может выкопать для нас окопы и траншеи. Они нас станут защищать лучше стен города. Кроме того, не будет никаких гражданских лиц в нашем лагере. Наши люди и кони должны привыкнуть к суше до начала сражения, и это они смогут сделать как раз за девять дней похода. Конечно, в каждом плане есть свои плюсы и минусы, но огромное преимущество вандалов в численности как раз предполагает положительные стороны предложенного мною плана. Не следует забывать, что римские жители Африки являются христианами, а вандалы Гейлимера считаются захватчиками, и кроме того, они исповедуют арианство. Если мы выполним все, что задумали, то на нашей стороне будет гражданское население и нам будет легко доставать воду и продовольствие.

Никто не мог спорить с планом Велизария. Мы высадились на сушу, кроме охраны из пяти лучников, оставленной на каждом судне, и команды судна.

Госпожа Антонина не захотела оставаться на флагманском судне — она была удивительно отважной женщиной.

ГЛАВА 11 Поражение вандалов

В большинстве книг настоящего времени описание одной битвы походит на другую. Вы сможете судить о моем искусстве рассказчика, если в моем повествовании описанные мною битвы Велизария будут отличаться одна от другой, но в то же самое время я не стану отягощать ваше внимание излишними военными деталями. Постараюсь, чтобы мой рассказ был похож на то, как хозяин предлагает гостю насладиться старыми винами, но ни в коем случае не пытается его подпоить. Я должен показать, что битва у Десятой мили отличается от двух битв с персами у Дараса и от сражений на берегах Евфрата, потому что там был удивительный беспорядок и было сложно сражаться из-за географических условий.

После высадки в Капудии на День Иоанна Крестителя, или же День Ивана Купалы, спустя три месяца после начала нашего путешествия, нас приветствовала прекрасная примета — солдаты рыли окопы и внезапно из земли забил сильный источник пресной воды. Солдаты отвели его в небольшие отрытые ими озерца, и мы смогли напоить коней и не трогать запасы воды в флягах. Велизарий послал вперед отряд придворных войск в Саллектум, ближайший город. Они достигли низины возле ворот города уже в сумерках и остались там на всю ночь. Ранним утром длинная процессия, состоящая из повозок с овощами и фермеров на конях, появилась на дороге. Это был базарный день в Саллектуме. По двое-трое наши кирасиры спокойно присоединились к толпе и вошли в город. На них никто не обратил внимания. Когда городской люд — римские африканцы — проснулись, им сказали, что они должны радоваться, потому что Велизарий шел, чтобы освободить их от вандалов. Священник, мэр и аристократия заявили, что готовы передать ключи от города офицерам, дать нам коней. На следующий день мы разместились в Саллектуме. Город состоял из квадратных из белого камня домиков с плоскими крышами, окруженных ухоженными садиками. Велизарий предупредил солдат, чтобы они вели себя прилично. Он даже высек солдат, укравших фрукты из сада, поэтому жители города отнеслись к нам с симпатией.

Был задержан королевский курьер вандалов, и Велизарий, всегда дававший врагу шанс самому сдаться, до начала атаки послал этого курьера в Карфаген с посланием. Он заверял магистра, что не желает вести с ним войну, а только намерен свергнуть с трона узурпатора Гейлимера и восстановить законного короля Хильдериха. От имени Юстиниана он обратился к ним за помощью. Конечно, послание подобного рода может рассматриваться как опрометчивый шаг, и даже противоречить его желанию взять город внезапно, потому что курьер, если будет скакать быстро, сможет приехать за шесть дней до нашего появления и поднять тревогу. Но Велизарий никогда не желал вести пустую войну. Кроме того, тот факт, что он в открытую объявил о своих намерениях, свидетельствовал, что он явился с огромной армией, а значит, вандалы должны были испугаться и покориться ему.

Король Гейлимер был в то время не в Карфагене, а в Булле со своей основной армией, и до Карфагена было несколько дней пути.

Его брат Амматас, кому курьер передал послание, сразу послал письмо Гейлимеру. У вандалов была очень хорошо организована почтовая система и Гейлимер смог дать ответ на следующий день. Он писал, что следует убить Хильдериха и что Амматас должен охранять дорогу, по которой будет приближаться армия Велизария — на Десятой миле от Карфагена. Там было узкое дефиле между скалами. Силы Амматаса должны прибыть туда третьего июля. Сам же Гейлимер соберет кавалерию и постарается атаковать с тыла, если только ничего не поменяется. Велизарий ничего не знал об обмене информацией.

Мы продолжали марш через Лептиминус и Хадруметум и проходили в день по двенадцать миль. Сельчане давали нам фрукты и свежий хлеб. Бедняги нас приветствовали от души. Каждую ночь мы останавливались на отдых. Чтобы строить частокол вокруг отрядов, каждый солдат нес с собой длинный заостренный шест. Флот шел параллельным с нами курсом, и ветер был благоприятным. Иоанн Армянин с придворным отрядом в триста человек образовал авангард, а гунны-массагеты защищали наш левый фланг. Велизарий следовал сзади. Наконец мы достигли того места, где мыс сужается, и должны были расстаться с флотом. Места там были великолепные, это был просто рай. Там Гейзерих построил королевский дворец и окружил его чудесным парком с прекрасными деревьями, которые могли расти только в том климате. Кругом располагались рыбные пруды и фонтаны, газоны, обвитые розами, навесы и клумбы роскошных цветов. Там был огромный сад, деревья стояли группами по пять штук, и каждое дерево было разного вида. В Африке климат более жаркий, и поэтому в июле уже были спелые фрукты, которые дома спеют только в августе.

Там были фиги, персики, виноград и еще многое другое. Войска расположились под деревьями, и им позволили есть все, что они пожелают, но с собой ничего не брать. Мы все объелись шелковицей, яблоками и фигами, но когда двинули дальше, нам казалось, что на деревьях оставалась еще уйма фруктов.

Именно в этот день мы узнали о казни Хильдериха и о том, что разведчики Гейлимера появились у нас в тылу. Велизарий двигался вперед ровным шагом. На шестой день — четвертое июля мы перешли полуостров и, пройдя озеро Тунис, оказались у камня Десятой мили. Там была небольшая деревушка и почта. Мы остановились в пяти милях оттуда. Велизарий выбрал подходящее место для лагеря, и мы, как обычно, стали рыть укрепления, и каждый солдат воткнул свою пику в частокол.

Тем временем вандалы окружили нас. Амматас вывел из Карфагена гарнизон. Племянник Гейлимера, сын Зазо, подходил к нам с фланга, а сам Гейлимер грозил нашему тылу. Вандалы, подобно готам, были прекрасными наездниками и хорошо управлялись с пиками и палашами. У пехоты были луки, и они не ожидали, что у наших всадников тоже луки, потому что их единственные враги — дикие племена мавров из пустыни, пользовались только копьями и дротиками. Это говорило в нашу пользу. Что касается их способности сражаться — эти светлокожие со светлыми волосами северяне, в третьем поколении ассимилировавшиеся в Африке. Они заключали браки с местными жителями, переняли у них привычки в еде и даже начали привыкать к африканскому солнцу, от которого у людей сильно портится характер. Они начали носить шелковые одежды, часто мыться, стали есть острую пищу, слушали оркестры и делали себе массаж, но мало занимались физическими упражнениями. Такая жизнь наложила определенные черты на племена германцев — они не умели справляться с собственными эмоциями. Но со времен Гейзериха их военные силы сильно увеличились с пятидесяти до восьмидесяти тысяч солдат, кроме своих союзников — мавров.

Иоанн Армянин вместе с авангардом продвигался вперед, и третьего июля в полдень повернул неподалеку отметки Десятой мили, и там его ждали сто хорошо вооруженных всадников вандалов, стоявших у почты. Люди Иоанна ехали колонной и не могли перестроиться из-за узкого дефиле. Они не могли воспользоваться стрелами и начали нападение с помощью копий. Вандалы быстро построились и стали защищаться. В этой битве погибло двенадцать наших солдат. Иоанн Армянин вытащил тяжелый дротик и ударил им командира вандалов, красивого юношу в позолоченной кольчуге, ударил его прямо в лоб. Тот упал с коня, и вандалы, увидев, что их командир мертв, в беспорядке начали отступление. Они удирали с криками ужаса, а их преследовали наши солдаты. Остальные вандалы, которые спокойно ехали по дороге группами по двадцать и тридцать человек, также оказались вынуждены принять участие в сражении. Как снежный ком, когда он катится вниз по склону, быстро увеличивается в размерах, так и все большее число вандалов пыталось побыстрее удрать. Кирасиры преследовали их, используя пики, дротики и луки, и убивали их быстро и методично, не позволяя врагам перестроиться, и они их вытеснили из дефиле.

Враги пытались перестроиться на равнине, но там погибло еще больше людей. Иоанн Армянин вытеснил вандалов под самые стены Карфагена. Когда все увидели множество трупов, рассеянных на равнине, можно было подумать, что там орудовала армия в двадцать тысяч человек, вместо половины эскадрона.

Силы короля Гейлимера и отряд его племянника находились вблизи отметки Десятой мили. На равнине, которая когда-то была соленым болотом, племяннику не повезло, и он внезапно наткнулся на гуннов-массагетов. Гуннов было шестьсот человек, а у него был отряд в три тысячи человек. Но все перепугались этих длинноволосых гуннов с глубоко посаженными глазами. Вы должны помнить, что они жили на расстоянии года путешествия от Карфагена, и до этого их никто и никогда не видел на африканской земле. Вандалы были перепуганы, а они были такими суеверными! Они пришли в ужас от злого колючего дождя из стрел, и они поспешили отступить, не помышляя о сопротивлении. Их почти всех убили, что касается Гейлимера, он не знал, что случилось с его племянником, и потерял из вида тыл Велизария, потому что они ехали по холмистой местности. Велизарий уже знал, что Иоанн Армянин очистил теснину от врагов. Но он больше не получал от него донесений и боялся, что на него могли неожиданно напасть и что ему может понадобиться помощь. Оставив пешие отряды за частоколом, он приказал гуннам-герулийцам под командованием своего кровного брата Фараса и эскадрону готов-фракийцев отправиться галопом вперед и узнать, в чем там дело. И поехал за ними следом вместе с основной кавалерией.

Король Гейлимер уже был недалеко от отметки Десятой мили с кавалерией, состоящей из тридцати тысяч человек. Госпожа Антонина, взяла на себя командование внутри частокола и правильно организовала защиту. Она училась военной тактике у Велизария, ее храбрость и приятная манера обращения помогали всем чувствовать себя уверенными. Но ей не пришлось на деле проверить свои военные качества. Гейлимер проехал мимо нашего лагеря и не заметил его, потому что его скрывал холм. Он также не увидел Велизария, который ехал другой дорогой.

Когда Фарас и фракийские готы добрались до почты, где произошла битва, они застали всех в необычайном волнении, убитый вандал в позолоченной кольчуге был братом Гейлимера, Амматасом.

Фарас и его герулийцы отправились на поиски Иоанна Армянина. Они не успели ничего предпринять, как увидели огромное облако пыли на юге, и караульный подал сигнал, что движутся огромные силы кавалерии вандалов. Это были солдаты короля Гейлимера. Фракийские готы постарались закрепиться на холме, который перекрывал вход в теснину. Но вандалы их оттуда вскоре вытеснили, потому что их было гораздо больше, и они галопом отправились к основным силам. Король Гейлимер со своей армией, в пять раз большей нашей армии, остался хозяином удобной для защиты теснины. Иоанн Армянин и Фарас были с одной стороны, а Велизарий — с другой. Наш флот находился далеко отсюда, и казалось, что мы проиграли битву.

В Константинополе имеется площадь, называемая площадью Братской любви. Там на высоких пьедесталах стоят прекрасные статуи; они запечатлели братскую преданность сынов императора Константина, которые потом жестоко расправились друг с другом. Среди греков и других народов, населяющих Средиземноморье, так редко встречается настоящая братская преданность, потому что с этим связаны законы наследования. И это обычное явление для простолюдинов и наследников, рожденных в пурпуре, потому, проявление братской любви необходимо было запечатлеть в мраморе. Самая старая поэма на греческом была «Труды и дни» Гесиода, ее сюжет построен на братской ссоре.[83] Но среди германских племен братская преданность является правилом, а не исключением, и роскошная жизнь, которую они вели в Африке, не ослабила подобной черты у вандалов. Король Гейлимер подъехал к почте днем у отметки Десятой мили и ему сообщили печальную новость, что его брат Амматас убит. Он был в ужасе и начал горевать, и не был в состоянии принимать тактические решения: он обдумывал речь на похоронах брата.

Велизарий собрал разбежавшихся готов-фракийцев и отправился с ними к Десятой миле, где столпились в полном беспорядке силы вандалов. Кавалерия спустилась с холма, чтобы узнать, что случилось, а все продолжали оплакивать смерть Амматаса. Гейлимер узнал о поражении и смерти племянника от рук гуннов-массагетов и продолжал рыдать, и никто не мог от него дождаться приказов.

Велизарий был поражен увиденным. Но это было ему на руку. Он разделил эскадроны надвое и послал их вверх по холмам с двух сторон теснины. Когда они оказались в нужной позиции, он отдал приказ к атаке. Залпы стрел поражали цель, а склон холма сообщал им ускорение. При первых залпах были поражены сотни врагов. Потом эскадроны немного поднялись вверх по склону и снова выпустили тучи стрел. Они повторяли этот маневр снова и снова. Через полчаса уцелевшие вандалы, кроме двух или трех эскадронов, которые оказались зажатыми в теснине, быстрым галопом отправились в соленые болота, где их догоняли и убивали гунны-массагеты. Иоанн Армянин на равнине позади Карфагена никак не мог собрать своих солдат, которые с увлечением грабили погибших.

Фарас не помог ему, его герулийцы также начали грабить, и прошло некоторое время, прежде чем ему удалось собрать воедино семьсот человек и прийти на помощь к Велизарию. После этого уже было легче добиться победы.

Велизарий сказал об этой битве:

— Я благодарен, но мне одновременно очень стыдно, как бывает у игрока в шахматы в сложной ситуации, когда темпераментный оппонент испортил игру и пожертвовал свои лучшие фигуры. Может, мне все же следовало прислушаться к совету адмирала и отправиться в Карфаген морем, потому что ущелье у Десятой мили, нам ни за что бы не пройти, если бы враг оборонялся как положено.

На следующее утро госпожа подошла с пехотой, и мы отправились в Карфаген. Мы туда прибыли днем и обнаружили, что ворота настежь открыты. Велизарий не позволил никому входить в город, не потому что боялся неожиданной засады, а от того, что опасался, что войска начнут грабить. Карфаген больше походил на римский город, а не на город вандалов, его население не стало сопротивляться. Радостные горожане зажгли свечи и лампы и выставили их в окнах, город был освещен, как во время праздника, он выглядел очень нарядным и праздничным, улицы подымались вверх анфиладами. Потом взволнованные жители приблизились к нашему лагерю с венками и подарками для солдат. Как жаль, восклицали они, что солдатам не позволили принимать участие в их чудесном празднике! Вандалы, которым не удалось скрыться, искали спасения в церквах, а по улицам шли огромные процессии, возглавляемые епископами. Они пели и славили Христа.

В тот же вечер прибыл наш флот. Начал дуть попутный ветер, когда они повернули за мыс Бон и бросили якорь на озере Тунис. Флот прибыл весь, кроме нескольких военных кораблей, отправившихся в «самоволку» грабить береговые склады. Узнав, что прибыл флот, Велизарий сказал:

— Если бы, рискуя попасть в неблагоприятный ветер и в морское сражение, я послушался совета адмирала, то сделал ошибку, теперь я понимаю. Потому что атака с моря на Карфаген была бы безумием. Мы бы не смогли проникнуть на защитные линии порта, ведь стены здесь крепкие и хорошо защищены. Если бы не паника, вызванная поражением короля Гейлимера, из-за чего гарнизон вандалов снял осаду с подходов к озеру Тунис и внешнего пирса, чтобы сами вандалы могли удрать на суднах, наш флот не смог бы туда зайти. Нам не стоило предпринимать экспедицию с такими малыми силами. Но с другой стороны, могли бы мы добиться большего успеха с большими силами?

На следующее утро Велизарий позволил морякам сойти на берег. Он отдал строгий приказ вести себя миролюбиво с местными жителями, и вся армия вошла в Карфаген. Еще прошлой ночью было спланировано расквартирование войск, и они последовали на указанные для них улицы, соблюдая порядок, словно это был Адрианополь, или Антиохия, или даже Константинополь. Госпожа Антонина отправилась с Велизарием в королевский дворец, где они расположились. Мы все расселись за огромным столом, чтобы съесть кушанья, которые Амматас приказал приготовить для короля Гейлимера, и нам прислуживали королевские слуги. После этого Велизарий расположился на королевском троне и начал говорить от имени императора. Оккупация города прошла так гладко, что особых осложнений не было. Кроме случая с ограблением морских складов, который он приказал тщательно расследовать, других преступлений не было, и местное население ни на кого не жаловалось!

В этот день отмечался праздник Святого Киприана, патрона Карфагена, хотя в действительности нужно было отмечать этот праздник через два месяца. Шторм Святого Киприана, сильный ветер с северо-востока, который обычно дует в сентябре, начал дуть именно сегодня, и весь флот находился в безопасности в гавани. Собор Святого Киприана, который вандалы несколько лет назад захватили и превратили в церковь ариан, снова перешел православной церкви, и праздник справляли с триумфом, все собравшиеся славили Бога, нашего Иисуса Христа.

Город был красивым, в нем было много разных лавок, статуй и колоннад, построенных из местного желтого мрамора. Там были бани, уличные лавчонки и большой ипподром на холме. Словом, все, что должно быть в настоящем городе. Хотя его площади были не такие большие, как в Константинополе, а улицы были гораздо уже. На лицах горожан долгое время сияла радость свободы, и каждый день казался праздником. Та легкость, с которой были разбиты вандалы, почти все время была главной темой разговора, и каждый старался рассказать свой пророческий сон или припомнить особые приметы.

Даже в детских стихах тоже обнаружили предсказание, хотя их давно знали все дети:

Этот стишок читали в местных монашеских школах, чтобы ученики могли лучше запомнить греческий алфавит. Первая буква Alpha запоминалась, как начальная буква слова «anthos» «цветка» по-гречески, a Beta служила началом слова «Balearicos» Метатель Пращи из Балеар. Буква Gamma — это callos, галльский метатель копий. Эти буквы монахи писали в школьных тетрадках, чтобы дети выучили их наизусть. Но детям казалось, что метатель пращи и метатель копий, расположенные на разных страницах тетрадей, были врагами. И в игре «Метатель Пращи и Копий» один ребенок был галлом и преследовал другого ребенка-метателя пращи, грозя ему палкой. Как только он его догонял, метатель копья начинал удирать, а метатель пращи швырял в него камешками. И стишок относился именно к этой игре. Но люди предпочитали считать, что король Гейзерих изгнал графа Бонифация, римского генерала, который пригласил его сюда из Андалузии, а теперь Велизарий победил короля Гейлимера и убил его брата и племянника. И начальные буквы совпадали почти полностью.

У Велизария не было времени заниматься самолюбованием или анализировать предсказания. Он заставил работать заключенных вандалов и всех имеющихся каменщиков и разнорабочих города, и дав им в помощь матросов и пехотинцев, которые были свободны от службы, чтобы восстановить разрушенные стены города, вырыть вокруг них ров и окружить его частоколом. Это было великое дело. Хотя город окружало море, огромное количество фортификаций — тройную линию фортификаций в семь миль длиной, проходящую через перешеек. Стены в сорок футов высотой через определенные интервалы — укрепленные бани, а еще очень крепкая пятнадцатимильная внутренняя стена, другие укрепления вдоль берега. Неподалеку располагались два укрепленные порта — внешний порт для торговых судов, а внутренний — для военных кораблей. Там могло находиться одновременно более двухсот судов. Внутренний порт был пуст, когда мы прибыли, большая часть флота вандалов отправилась с Зазо в Сардинию, другие суда были отосланы в Триполи, и гарнизон удрал в оставшихся судах.

Спустя пару дней судно вандалов подало сигнал и ему позволили войти в порт: команда не знала, что город находится в наших руках. Как только капитан сошел на берег, его арестовали, и он не мог прийти в себя после неожиданной смены власти. Он привез письмо королю Гейлимеру от его брата Зазо, где говорилось о полной победе в Сардинии и выражалась надежда, что императорский флот, который, как готовили, направлялся к Карфагену, был уничтожен. Король Гейлимер пытался сейчас собрать силы в Булле — городке в четырех днях пути на восток от Карфагена и старой столицы нумидийских королей.[84] Он уже послал письмо Зазо на галере и просил брата вернуться.

Через две недели Зазо вернулся в Африку со всем флотом — Сардиния лежит в ста пятидесяти милях к северу от Карфагена и обнимал братца Гейлимера в Булле. Они стояли обнявшись, и горько рыдали, олицетворяли статую Братской Любви, и если бы кто-то из скульпторов смог это повторить в мраморе, то составили бы себе целое состояние. Каждый солдат из отряда Зазо по примеру королей выбрал для объятий одного солдата из отряда Гейлимера, и они все стали обниматься, рыдать, заламывая руки. Это было удивительное зрелище!

Потом соединенные армии вандалов двинулись к Карфагену. Гейлимер был поражен, когда увидел, что наружная стена была окружена окопом и частоколом, а стены отремонтированы. Они не смели начать атаку, потому что за стеной располагалась хорошо стреляющая пехота, и удовлетворившись тем, что сломали в одном месте пятидесятимильный акведук, который снабжал город водой. Но Велизарий уже принял меры и приказал временно перебросить воду из бань и бассейнов в глубокие подземные резервуары. Вандалы также перекрыли снабжение фруктами и овощами, но город, казалось, ничего не заметил. Он получал продукты по морю и из собственных садов. Быть вандалом в Африке — означает жить, не платя налогов, и пользоваться привилегиями феодалов. Поэтому предместья Карфагена справа от старого города, если вы подплываете к нему с моря, состояли из великолепных зданий, каждое из них стояло в парке, и там были огромные сады и огороды. Эти поместья Велизарий забрал и разместил в них солдат. Осень принесла отличный урожай, и мы не страдали от отсутствия свежих овощей и фруктов. В городе также было запасено много зерна.

Потом король Гейлимер попытался тайно склонить к измене наших солдат, фракийских готов, которые также исповедовали арианство, и гуннов-массагетов. У них были свои обиды — когда был подписан мир с Персией, их не пустили домой в родные степи, что были на другом конце персидской империи, как им было обещано, и отправили сражаться в Африку. Готы посмеялись над предложением короля Гейлимера и сразу же сообщили о нем Велизарию. Но прошло много времени, прежде чем Велизарий, оказав особую честь гуннам, пригласил их на пир, заслужил тем самым их доверие, и они признались, что они серьезно рассматривали предложение вандалов. Велизарий знал об этом от лейтенанта Эйгана. Гунны ему объяснили, что не желали оставаться в Африке и служить там в гарнизоне, они не хотели жить и умирать так далеко от дома. Такие приманки, как шелковая одежда и хрустальные чаши для кумыса, полные животы и пухлые любвеобильные женщины, не могли перевесить тоску по дому, по бескрайним, продуваемым всеми ветрами степям, и кибиткам с родственниками. Тогда Велизарий поклялся им, что отпустит их домой после окончательной победы над вандалами. В свою очередь, они снова поклялись в верности Велизарию.

В начале декабря стена вокруг города была полностью восстановлена. И даже сильнее укреплена, по всей длине в семь миль в ней не осталось не единой трещины, и Велизарий решил отправиться в поход против вандалов. Если их победят, у него будет безопасный тыл, куда смогут отойти войска. Он сам решил командовать пехотой, которая составляла основную массу войска. Передние полки охватывали его кавалерию, кроме пятиста придворных кирасиров, которых он держал в резерве. Они обнаружили врага в Трикамароне в двадцати милях от города и сразу начали атаку, как и было решено заранее. То было необычное сражение. У вандалов было гораздо больше сил, но они перешли в наступление. Они напоминали плохо подготовленных новобранцев. Иоанн Армянин во главе тысячи придворных кирасир пытался их выманить, чтобы внезапно напасть со всех сторон. Наконец стало ясно, что они не собираются двигаться, и все поняли, что противник в панике. Тогда Иоанн Армянин начал атаку, над нашим войском развевалось императорское знамя. Гейлимер опасался чего-то, приказал своим войскам отбросить копья и сражаться только мечами. Это была огромная ошибка с его стороны.

Вскоре Улиарис убил Зазо ударом копья. Когда о его смерти узнали вандалы, их центр развалился, и все вандалы ринулись в лагерь. За центром последовали фланги, теперь уже никто не пытался сопротивляться. Сражение, решавшее судьбу огромного королевства, было удивительно бескровным, и казалось, что инициатива принадлежала войскам Велизария. Это сражение продлилось всего час — от начала до заключительной стадии. Мы потеряли пятьдесят человек, а противник — восемьсот. Наши пешие солдаты даже не успели подключиться, потому что они отставали на двенадцать часов в марше и прибыли к вечеру, они были готовы напасть на лагерь вандалов, состоящий из кольца телег с навесами, окруженного частоколом.

Когда король Гейлимер увидел, что приближается основная масса нашего войска, он подхватил своего любимого племянника, шестилетнего сына Амматаса, посадил его к себе в седло, приказал ему крепко держаться и удрал с ним. За ним поспешили его родственники и кузены. Он ничего не успел объяснить генералам. Увидев, что их суверен справил труса, генералы не стали организовывать оборону лагеря. Эскадрон за эскадроном армия рассыпалась в разных направлениях — это была неприличная прелюдия перед не менее неприличной сценой.

Без сопротивления со стороны врага мы захватили лагерь и все, что там было. Войска поломали ряды, начался жуткий грабеж.

Никогда солдаты императорской армии не получали еще подобных плодов грабежа. Они захватили золото и драгоценности, распятья из слоновой кости, шелка. Кроме того, они захватили в плен женщин и детей вандалов, которых храбрые мужчины покинули на произвол судьбы. Велизарий объявил, что согласно старым порядкам победители сражения имеют право грабить имущество побежденных, но он повесит или посадит на кол любого, кто будет виновен в насилии, ибо это — нарушение Божьих законов.

Вам уже, наверно, известно, что Велизарий обычно издавал подобные указы лишь единожды, в отличие от Юстиниана, который издавал один и тот же закон несколько раз, потому что никак не мог ввести его в действие, и без конца напоминал своим подданным о наказании за нарушение того или иного закона.

Итак, женщин никто не принуждал дарить свою любовь против их воли, они сами проявляли благосклонность к римлянам, многие из них были удивительно красивыми и ухоженными. Они не желали хранить верность мужьям, которые трусливо покинули их. Женщины не забывали о том, что им грозит рабство, и они в будущем будут лишены комфортабельной жизни в Карфагене, которую прервала эта страшная военная кампания. А если они станут женами наших солдат и офицеров, то им может повезти. Женщины не забывали о своих детях, потому что правильно рассуждали, что когда сражение будет закончено, армия оккупантов станет военной аристократией в Африке, заменив собой вандалов, и им передадут их имущество. Наши солдаты тоже в этом уверились после церемонии в соборе, которую провел епископ Карфагена. Он читал текст евангелиста Луки о том, когда сильный с оружием охраняет свой двор, тогда в безопасности его имение.[85] Но если является еще более сильный человек, он забирает у прежнего оружие и захватывает имущество. Все солдаты радовались перспективе стать богатыми и процветающими людьми в таком чудесном городе. Только гунны-массагеты отказались от подобного богатства.

Я не могу быть судьей и решать насколько это было трагично или комично, когда женщины быстро выбирали себе мужей и предлагали им себя, подкрепляя обещаниями принести в качестве приданого землю, стада и чудесные дома в Карфагене. Мужчины, за исключением фракийских готов, не понимали языка вандалов.

Если женщина была удивительно хороша и предлагала мужчине много драгоценностей, он мог на нее польститься, если нет, солдаты просто отталкивали женщин и шли искать более выгодную сделку. На каждого нашего солдата приходилось по одной женщине вандалов. Некоторые более скромные женщины пытались прятаться у меня, потому что я был евнухом. Они надеялись, что брак со мной поможет им сохранить чистоту и свободу. Множество женщин предлагали моей госпоже свои услуги в качестве горничных. Госпожа Антонина была среди первых, кто вошел в лагерь. С помощью слуг она собрала себе много драгоценностей и других полезных вещей.

Армия была полностью дезорганизована из-за богатой добычи и сексуальных искушений. Если бы небольшой отряд вандалов захотел взять лагерь два часа спустя после нашей победы, их ждал полный триумф. Наши солдаты, наполнив шлемы сладким вином, гуляли по лагерю. Они ссорились, грабили, пели похабные песни, торговали друг с другом и пытались сбыть ненужные им вещи, получали ласки женщин, а потом выходили за предел лагеря, чтобы попытаться найти спрятанное в пещерах или в камнях добро. Это безумство продолжалось всю ночь. Велизарий шагал по лагерю с шестью преданными людьми и пытался остановить насилие. Он действовал очень жестоко. Солдаты обезумели от радости, что разбогатели в одночасье, что им казалось, что они могут теперь бросить походную жизнь и жить в свое удовольствие. Кроме того, они полностью позабыли о своих воинских обязанностях. Когда настал рассвет, Велизарий взобрался на пригорок в центре лагеря, рядом с ним стояла госпожа Антонина, и он громко стал призывать всех сохранять дисциплину, предупреждая об опасности, что нас могут контратаковать. Сначала его никто не слушал. Потом раздался сигнал тревоги, и тут его кирасиры вспомнили, что если они не будут стоять в строю, их ждет тяжелое наказание. Они неохотно собрались. Кирасиры тащили с собой все награбленное с помощью новых жен. Госпожа предложила Велизарию отослать в Карфаген все награбленное, связав в узлы и погрузив в захваченные повозки. Рядом с повозкой шагали пленные под присмотром солдат.

Потом Велизарий отправил Иоанна Армянина с двумястами солдатами в погоню за королем Гейлимером, приказав доставить его живым или мертвым. Улиарис, который очень гордился тем, что убил Зазо, вызвался отправиться вместе с Иоанном Армянином. Велизарий приказал всем солдатам собраться и угрожал наказать тех, кто был сильно пьян и не повиновался. Он послал кавалерию проверить окрестности — нет ли там вандалов. Тысячи вандалов прятались в церквах. Их не стали убивать, а обезоружили и под охраной отправили в Карфаген.

Иоанн Армянин и Улиарий преследовали Гейлимера в течение пяти дней до Хиппо Региуса, процветающего порта в двухстах милях к западу от Карфагена. Они могли бы его задержать, но им не повезло. На рассвете Улиарис замерз и выпил много вина, чтобы согреться. Он был сильно голоден, сразу опьянел и начал отпускать глупые шуточки. Старый сержант сделал ему замечание:

— Благородный Улиарий, если бы вас сейчас видел Велизарий, он посадил бы вас на кол.

— Глупости! — ответил ему Улиарий. — Если человек может стрелять, он не считается пьяным!

Он прицелился в птицу с пестрыми перьями и желтой грудкой, сидевшую на ветке на ближайшем пригорке. Просвистела стрела, и Улиарий воскликнул:

— Разве так стреляет пьяный человек? Я могу сказать, что ни один пьяный человек не сможет справиться с оружием!

Все захохотали, потому что стрела полетела в другом направлении. Но они сразу замолчали, потому что раздался крик из-за пригорка — выстрел ранил человека. Оказалось, что стрела попала в Иоанна Армянина: он был ранен в шею.

Поэтому они прекратили погоню за Гейлимером. Иоанн Армянин умер через несколько минут на руках Улиария. Он был в ужасе, и боясь наказания, скрылся в деревенской часовне. Солдаты остались без командира. Велизарий очень сокрушался из-за смерти Иоанна Армянина. Он не стал громко выражать свою скорбь, как это делают вандалы.

Солдаты сообщили ему о раскаянии Улиария и о последних словах умирающего друга: «ради любви ко мне, дорогой Велизарий, не мсти за меня нашему старому товарищу…»

Поэтому Велизарий простил Улиария. Иоанн Армянин был похоронен там, где его постигла смерть, Велизарий приказал ухаживать за его могилой. Улиарис больше никогда не прикасался к вину, только во время причастия. Много лет спустя он стал монахом и служил Богу в монастыре святого Варфаломея в Блахерне, что возле Золотого Рога.

Велизарий сам отправился в погоню за королем Гейлимером, которому чуть не удалось удрать из Африки на судне с огромными богатствами: он пытался отправиться к своему союзнику, королю вестготов в Испании. Но ветер пригнал его судно обратно, и он скрывался в племени дружественных мавров на горе Паппуа недалеко от Хиппо. Судно с сокровищами попало в руки Велизария. Он не стал ждать, пока ему в руки еще свалится и корона и сам Гейлимер. После согласия местных властей в Хиппо, он стал искать подходящих солдат, чтобы устроить осаду Паппуа. Он поручил возглавить ее своему кровному брату Фарасу и тот начал осаду.

Фарас и его герулийцы остановились у подножия горы и мешали Гейлимеру удрать, а Велизарий продолжал ловить и разоружать удравших вандалов по всей провинции. Он собрал пленных в Карфагене и поставил их на работы над фортификациями.

Он также разослал отряды в отдаленные места империи вандалов, чтобы подчинить их римской когорте и увеличить собственную армию с помощью римских африканцев. Он послал одну экспедицию в Корсику и Сардинию. Дав с собой голову Зазо в качестве доказательства, что римляне не врут, говоря, что покорили Карфаген. Другую экспедицию он послал в Марокко с головой Амматаса, который прежде правил этой страной. Еще одна экспедиция отправилась в Триполи и на Балеарские острова, где было множество оливок, из которых давили оливковое масло, миндаля и фиг. Все эти острова и территории сразу подчинились Велизарию.

Они потерпели поражение только в Сицилии, где от имени Юстиниана Велизарий потребовал отдать Лилибеум в качестве части империи вандалов. Основанием было то, что эта земля отошла готской короне в качестве приданого, которое король Теодорих отдал королю Хильдериху за своей сестрой. Готы Сицилии отказались отдать это место, хотя оно было безлюдным и каменистым, и помогли небольшому гарнизону вандалов отбросить прочь солдат Велизария. Тогда Велизарий отправил жесткое письмо губернатору Сицилии, подтвердив неотъемлемое право Юстиниана на это место, и пригрозил войной в случае отказа. Он понимал, что гарнизон в Сицилии станет гарантией против возможного нашествия готов в Африку. Я рассказываю здесь об этом, потому что дальше именно в Лилибеуме произошли крупные политические осложнения.

Позвольте мне закончить эту главу рассказом о короле Гейлимере. Он с племянниками, кузенами и другими родственниками укрывался на Паппуа у диких племен мавров и ждал спасения. Наверно, не было более отчаявшегося человека, чем Гейлимер в Африке! Вандалы как никто во всем мире привыкли жить в роскоши! Зато их соседи мавры являются самыми бедными племенами. Круглый год они живут в землянках, и в зависимости от сезона, там бывает сыро или очень душно. Они спят на полу, подстелив под себя козью шкуру. Летом и зимой носят рубаху из грубой материи и бурнус с капюшоном. У них почти ничего нет, даже настоящего оружия и кольчуги. Они не употребляют вино, хлеб и масло, пьют воду, едят травы и пресные лепешки, изготовленные из дробленого зерна и испеченные на углях.

Нельзя было оставаться равнодушными к страданиям Гейлимера и его родственников! Они благодарили своих друзей-мавров за ту малость, которую те им предоставили. Фарас строго караулил все подходы к горе, и им не поступали свежие продукты. Вскоре у них стал подходить к концу ячмень. Люди не могли помыться в бане. Там не было ни коней, ни красивых женщин, ни музыки, ни развлечений. Далеко внизу они различали белые стены и башни Хиппо Региуса и овал ипподрома, суда, входящие и выходящие из порта. Среди темной зелени садов сверкали небольшие серебренные заплатки прохладных полных живой рыбой, прудов.

Фарасу надоело держать осаду, и он попытался взять штурмом гористое место, но герулийцы сильно пострадали от мавров — те зашвыряли их булыжниками. Тогда Фарас решил извести Гейлимера голодом и написал ему письмо:

Гейлимер рыдал, читая письмо. Фарас предусмотрительно прислал ему с гонцом пергамент и чернила. Гейлимер написал, что честь не позволяет ему сдаться, потому что война была не справедливой. Он молится о том, что когда-нибудь Бог за это накажет Велизария, потому что он принес много бед и несчастным вандалам. Гейлимер закончил письмо словами:

Фарас постоянно перечитывал последнее предложение, но ничего не мог понять. Ему в этом помог гонец: Гейлимер еще раз желал ощутить запах и вкус хорошего хлеба, который он так давно не ел. Губка ему была нужна, чтобы ухаживать за воспаленными глазами, потому что мавры страдали от трахомы, которая была страшно заразной, а арфа должна была обеспечить аккомпанемент элегии, в которой он описывал свои несчастья. Фарас был добрым человеком и послал все, о чем его просил Гейлимер, но он не ослабил осады.

Осада длилась уже три месяца, и король Гейлимер сидел в землянке, наблюдая за женщиной, которая делала крохотные ячменные лепешки. Она сначала раздробила в ступе зерно ячменя, потом смешала его с водой и немного помесила, а затем положила печься на угли. Двое детей, его племянник и сын этой женщины, сидели на корточках у огня. Они были страшно голодны и с нетерпением ждали, когда наконец испекутся лепешки. Молодой племянник короля страшно страдал от глистов, которыми он заразился от местных ребятишек. Эти глисты съедают все содержимое желудка, поэтому больной постоянно хочет есть. Лепешки еще не успели испечься, но племянник не мог больше ждать и выхватил обжигающую руки лепешку из огня, не отряхнул ее от золы и не дал остыть, а сразу запихнул лепешку в рот и начал жадно жевать. Ребенок мавров схватил его за волосы, ударил в висок кулаком и начал сильно бить по спине. Лепешка вылетела у малыша изо рта, и тогда мавр съел ее сам.

Гейлимер не мог больше терпеть. Он оторвал кусок козьей шкуры, взял острую палочку и, приготовив чернила из сажи и козьего молока, написал Фарасу. В письме он говорил, что сдается на предложенных ему условиях, но просит представить письменное обещание Велизария.

Так закончилась осада. Велизарий представил письменное обещание и послал эскорт, чтобы к нему доставили Гейлимера. Гейлимер покинул гору со всем семейством и через несколько дней в Карфагене он в первый раз встретился с Велизарием, выехавшим к нему.

Я присутствовал на этой встрече вместе с моей госпожой и видел, как странно себя вел король Гейлимер. Он шел к Велизарию и улыбался, потом начал истерически смеяться, а смех перешел в рыдания. В глазах Велизария тоже стояли слезы. Он взял бывшего монарха за руку и повел в дом, чтобы тот выпил воды. Гейлимера уложили в постель, и Велизарий его уговаривал и успокаивал, как женщина успокаивает больное дитя.

ГЛАВА 12 Велизарий — консул

Вандалы были полностью подавлены, но дикие мавры представляли опасность для наших войск и восьми миллионов римских африканцев провинции. Мавры, которых было примерно два миллиона человек, вели постоянную войну с вандалами и после поражения последних стали постепенно посягать на их территории. Когда Велизарий впервые высадился в Африке, все племена мавров, кроме племени, обитавшем на горе Паппуа, стали его союзниками, обещая помощь в отражении врагов. Они посылали к нему своих детей в качестве заложников. Эти мавры, в основном, живут в Марокко, расположенном напротив Испании, но также расселены вдоль всего побережья от Триполи до Атлантического океана. Мавры считают себя потомками тех самых хананеев, которых господь выгнал из Палестины.[86] Со времен императора Клавдия, вскоре после Распятия Христа, когда было покорено и аннексировано Марокко, их главным вождям не подчинялись их вассалы, если только они не представляли знаки, утвержденные самим императором. Эти знаки состояли из серебренного шеста, покрытого золотом, и шапки в виде короны из серебряной ткани с отделкой из золота, и белым фессалийским плащом с золотой брошью на правом плече. В этой броши был медальон императора. Кроме того, они надевали вышитую золотом тунику и пару позолоченных сапог. В последние сто лет вожди не очень охотно принимали эти вещи от королей вандалов, к кому перешла власть в Африке. Но их вассалы частенько ими пользовались, оправдывая свое неповиновение тем, что у них неидентичные знаки отличия. В особенности, это касалось броши. Велизарию удалось покорить этих вождей, он подарил им шесты, шапки, плащи, броши, туники и сапоги, присланные из Константинополя. Они не стали сражаться на его стороне в двух битвах, подорвавших силу вандалов, но не сражались и против него.

Если бы Велизарий мог спокойно управлять Африкой от имени Юстиниана, он совершал бы чудеса и превратил бы Африку в оплот и хранилище сокровищ для империи. Он обеспечил бы дружбу и приязнь мавров и жить им стало бы лучше. Велизарий намеревался сформировать из них постоянную кавалерию и обучить их современным методам ведения войны. Чтобы они ему повиновались, он собирался обеспечить их землей и деньгами. Римские африканцы сформированы, и он начал их обучать.

Но от всех этих проектов пришлось отказаться, потому что Велизарий страдал от зависти подчиненных и его стал подозревать Юстиниан в попытках узурпировать власть. Все вместе взятое не позволило выполнить намеченное.

Двое офицеров, тайные агенты Иоанна Каппадохийца, послали конфиденциальный отчет Юстиниану, там говорилось, что Велизарий собирается занять трон Гейлимера и оставить его своим потомкам. Они также сообщали, что после захвата лагеря вандалов, он публично оскорблял своих офицеров и солдат и проявил себя совершенным тираном, а также что у него был тайный сговор с дикими маврами, он их уговорил поддержать его тиранию. Он писал, что он снисходительно относится к пленным. Эти офицеры надеялись, что доверчивый Юстиниан пришлет приказ арестовать и казнить Велизария. Они также надеялись получить за донос значительный куш и стать губернаторами Карфагена и Хиппо. Один из них — Иоанн, — племянник Виталиана, был известен под именем Иоанн Кровавый, другой доносчик был Константин. На тот случай, если вдруг доклад потеряется, они послали Юстиниану две копии, чтобы хотя бы одна из них достигла цели. Моя госпожа не доверяла этим офицерам, и одна из копий была перехвачена, как раз перед отплытием судна, с которым были посланы обе копии.

Велизарий очень расстроился, прочитав это письмо. Он не мог отрицать, что у него существует договор с маврами, и что они снабжают его кавалерией. Как не мог отрицать, что отпустил многих старых вандалов на свободу или что он решал какие-то дела, сидя на троне Гейлимера. Он строго относился к офицерам и солдатам, но это делалось во имя дисциплины, как, например, рано утром, когда он стоял на холме в лагере при Трикамароне. Но сам вывод о его неверности был клеветническим. Велизарий решил ничего не предпринимать против Иоанна Кровавого и Константина, чтобы они не заподозрили, что ему известно об их доносе. Через несколько месяцев от Юстиниана пришло приветливое послание, где ни словом не упоминалось о письме доносчиков. Он писал, чтобы Велизарий продолжил свою политику. Велизарий мог вернуться в Константинополь с трофеями и пленными вандалами или прислать все с преданными офицерами и оставаться в Африке. Антонина сказала, что им следует сразу возвращаться, чтобы очиститься от подозрений. Ее особенно волновало, что ее подруга Теодора будет считать ее неблагодарной или предательницей. Вместе с посланием от Юстиниана прибыли подкрепления кавалерии, численностью в четыре тысячи человек под командованием опытных офицеров, включая Хильдигера, который был помолвлен с дочерью госпожи — Мартой. Велизарий теперь мог взять с собой кирасиров и гуннов-массагетов, чтобы сопровождать пленных в Константинополь.

Он назначил губернатором евнуха Соломона, в котором был уверен. Весной он передал Соломону детальные инструкции по управлению Африкой, которые последовали от Юстиниана, а Велизарий и госпожа Антонина отплыли домой.

Возвращаясь в Константинополь, мы не завидовали Соломону, которому предстояло управлять Карфагеном, потому что Юстиниан четко указал, что губернатор вновь завоеванного королевства не должен ждать от Константинополя помощи в военной силе. Он должен сам набирать войска из сметных рекрутов, постоянно приводить в порядок стены и траншеи, экономить расходы и строить погранзаставы. Восемьдесят тысяч всадников-вандалов не смогли противостоять налетам мавров, а теперь с этой задачей предстояло успешно справляться всего восьми тысячами солдат и вернуть назад захваченные маврами земли. Африка обязана пересмотреть систему выплаты налогов, и Соломон должен продолжать бороться с арианством и донатизмом, и вообще задушить ересь в зародыше. Не все кирасиры Велизария отправились с нами, потому что в последний момент в Карфаген прибыло сообщение, что в глубине страны зреет восстание мавров. Велизарий по просьбе Соломона оставил Руфиниса и Эйгана с пятьюстами солдатами, чтобы они действовали как карательные отряды. Решено было, что такого количества солдат вполне хватит.

Мы отправились в плавание мимо Триполи и Крита. Это было спокойное путешествие, и в середине лета 534 года после Рождества Христова мы снова входили в Босфор. Нас радостно приветствовали в порту, и нам был оказан по-настоящему королевский прием во дворце. Госпожа Антонина и императрица Теодора, обнявшись, прослезились. Юстиниан был настолько возбужден огромными богатствами, которые стали сгружать с судов, и на него столь сильно подействовало зрелище утомленных пленных, которых было полторы тысячи, что позабыл о подозрениях в отношении Велизария, и, назвав его «наш верный благодетель», подхватил его под руку. Но Юстиниан являлся Верховным Командующим Армией и официально поражение вандалов отнесено на его счет. В предисловии к новому кодексу законов, напечатанному в день битвы при Трикамароне, он уже называл себя «Покорителем вандалов и Африки» и употреблял эпитеты — Победитель, Счастливый и Радостный и к тому же Почитающий Бога. Он не стал называть никого, кто помогал ему ковать победу. Он описывал, как «ратный труд, голод и ночной дозор» помогли одержать подобную славную победу. Все должны были радоваться его триумфу, а не победе Велизария, ибо с тех пор, как была основана империя, более не праздновалась победа отдельного человека, дабы он не стал чересчур гордиться содеянным и не стал представлять угрозу трону. Участие императора в войне сводилось к тому, что он благословил экспедицию в порту, и потом он поздравлял эту экспедицию с успехом и счастливым возвращением через год или более. Но император всегда оставался Главнокомандующим!

Тем не менее Теодора настояла на том, чтобы Юстиниан, выполняя свою роль триумфатора в праздновании, не забывал о Велизарии, император обещал ей. В годовщину дня сдачи Карфагена Велизарий вышел из своей резиденции недалеко от Золотых ворот в Стене Феодосия и прошел во главе процессии две мили по главной улице. Он шел пешком и перед ним шествовали священники и епископы и пели торжественный гимн «Славим Тебя, Господи», размахивая кадилами. Велизарий шел пешком, а не ехал в колеснице, как требовал того старинный обычай, перед ним не шествовали трубачи. Улица была украшена цветами, из окон свисали полосы цветистого шелка, висели венки и приветственные лозунги. Толпы народа от души его приветствовали. Они проходили через огромные площади — площадь Аркадия, Бычий Базар, площадь Амастриана, площадь Братской любви, Бычью площадь, где собрались профессора и учащиеся университета и, наконец, площадь Константина — там для парада собралась городская милиция. Его приветствовали и преподносили подарки городские служащие, гремели фанфары. Позади Велизария, Иоанна Каппадохийца и других важных генералов, верхом двигались его кирасиры — гунны-массагеты, матросы и морские пехотинцы. На следующий день гунны-массагеты должны были возвратиться домой через Черное море. Затем двигались пленные вандалы в цепях, и их возглавлял Гейлимер в пурпурном плаще. Вместе с ним шествовали его брат, племянники и другие родственники. На повозках везли полученную в Африке добычу.

На это стоило посмотреть! Никогда в мире еще не добывали в войне больших богатств. Солдаты в Трикамароне хорошо пограбили лагерь, но это были мелочи по сравнению с тем, что было собрано в Карфагене, Хиппо, Булле и Грассе и в других городах, в городских сокровищницах, королевских дворцах и домах знатных вельмож.

Трофеи состояли из богатств, накопленных вандалами во время торговых походов, и были в самой Африке. Все это копилось сотни лет, кроме того, там были трофеи пиратских набегов Гейзериха. Вандалы были небольшой группой аристократов-повелителей в богатых землях. Они ленились много тратить на общественные работы и копили богатства. На повозках громоздились миллионы фунтов серебра в слитках, мешки золотых и серебренных монет, множество золота в слитках, золотые чаши, блюда и солонки, украшенные драгоценными камнями. Золотые троны и парадные золотые кареты, статуи из золота и книги Священного Писания в золотых чехлах с жемчугом, кучи золотых воротников и поясов, позолоченные кольчуги — словом, любая роскошная вещь, которую только можно себе придумать, включая бесценные старинные предметы из награбленных запасов короля Гейзериха из императорского дворца в Риме и храме Юпитера на Капитолийском холме. Там было также много священных реликвий — кости мучеников, чудодейственные иконы, личные вещи апостолов, гвозди с креста святого Петра, на котором он был распят вниз головой.

Но самыми великолепными и удивительными трофеями были священные вещи иудеев, которые были изготовлены Моисеем по приказу Гласа Вопиющего в Пустыне, позже они были установлены в Храме в Иерусалиме. Эти святые приношения описаны в двадцать пятой главе Книги Исхода: стол из дерева ситтим, обложенный чистым золотом, и к нему золотые ложки, чаши и блюда и золотой светильник — семисвечник из чеканного золота с щипцами и лотками. Кроме этого там были скиния и искусно изготовленные золотые херувимы с распростертыми крылами.[87] Все эти реликвии Гейзерих украл из Рима, куда их привез император Тит после захвата Иерусалима, Ковчег Завета исчез. Говорят, что он находится во Франции с другими трофеями из храма в руках короля франков, а другие заявляют, что он в Аксуме в Эфиопии. Еще кто-то считает, что он на дне Тибра возле Рима, а кто-то думает, что он находится на Небесах подальше от грешных рук.

Сенат встретил процессию и присоединился к ней на площади Амастриана, там же к процессии присоединились монахи и другие священнослужители. Монахи безобразно себя вели: громко радовались трофеям, особенно священным реликвиям, которые Юстиниан обещал отдать церкви.

Во времена Римской республики победивший полководец ехал с своими пленными по улицам города и в этот единственный день ему не было равного.[88] Вражеского короля или вождя при закрытии церемонии приносили в жертву. Привычки и обычаи сильно поменялись с тех героических времен! Гейлимер не шагал в цепях. Когда процессия наконец добралась до ипподрома, где ожидал ее Юстиниан, сидя в королевской ложе, туда с остальными вошел Гейлимер. Он снял пурпурный плащ и, поднявшись по ступенькам к трону, низко поклонился. Его поняли и простили. Ему передали королевский указ, согласно которому в его собственность переходили огромные поместья в Галатии. Кроме того, ему присуждался титул Почтенного патриция, но при условии, что он отречется от арианства. Победитель Велизарий приблизился к трону, также снял свой пурпурный плащ и склонился к ногам императора. Ему не пожаловали поместий и не поблагодарили, а просто заявили, что он хорошо выполнял приказы.

Вам, наверно, интересно узнать, как вел себя Гейлимер в подобном унизительном положении. Он не рыдал и не смеялся. Он грустно покачивал головой и повторял снова и снова, как заклинание, слова Екклесиаста Проповедника: «Суета сует — и всяческая суета!».

Вскоре он отправился с семейством в Галатию и там прожил до старости, продолжая проповедовать арианство. Что же касается остальных пленных вандалов, то дееспособные присоединились к отряду кавалерии и отправились защищать границу с Персией. Но прежде Велизарий выбрал из них лучших для своего эскадрона. Остальные строили церкви или стали гребцами на императорских галерах.

После этого Теодора сказала Юстиниану, что если он хочет получить титул Великий, он должен быть щедрым, воздать должное заслугам Велизария. Юстиниан назначил его консулом на будущий год и приказал выбить специальную медаль, на лицевой стороне которой изображен Юстиниан, а Велизарий в полном облачении сидел на коне на обратной стороне медали. На ней была надпись: «Слава римлян», это было самой большой почестью нашего города. Велизария назначили консулом в день Нового года. Он сидел на носилках из слоновой кости, которые несли пленные вандалы, а у в руках у него был жезл из слоновой кости. Велизария пронесли по городу из его резиденции во дворце до Сената. Пока его несли, он раздавал деньги и драгоценности толпе — золотые и серебренные монеты, чаши, пояса, броши, всего на сумму в сто тысяч золотых монет. Госпожа Антонина, проявившая свою мудрость в эпизоде со свежей водой, постаралась, чтобы Велизарий сам не остался нищим. Когда толпа стала требовать еще золота, она сказала им, что они — наглые попрошайки и готовы лишить Велизария не только того, что он захватил в Африке, но и того, что он унаследовал от родителей или что ему пожаловал император. Мне хотелось бы, чтобы вы поняли, насколько была предусмотрительна моя госпожа, пока мы были в Карфагене, она без ведома Велизария забрала большое количество монет из казны Гейлимера, выбрав недавно отчеканенные деньги, чтобы потом не возникло никаких сомнений в их происхождении, и припрятала их на черный день. Расходы в хозяйстве Велизария были огромны. Он был очень щедрым человеком, всегда помогал несчастным и нуждающимся.

Священные реликвии распределили по церквам, и каждая достаточно крупная церковь получила что-то из реликвий. Одна коммуна бедных монахов, живших на подаяния и занимавших разрушенный дом в пригороде Блачерне, ничего не получила. Их аббат отправился к Велизарию и просил его во имя Христа поделиться с ними чем-то, ибо, когда Велизарий был в Африке, монахи молились за него денно и нощно.

Велизарий ему сказал:

— Уважаемый святой отец, ваш орден состоит из бедных братьев, живущих подаяниями и не обращающих внимание на серебро и золото, я не могу вам дать то, что станет отвлекать ваши мысли от религии. Но я вам отдам уникальную реликвию — чашу для подаяний Св. Вартимея (Bartimaeus), которую сам император отдал мне после битв при Дарасе.[89] Вы поставите ее у себя, и она станет вам напоминать об обетах бедности, терпения и чистоты. Помните, что я вам даю ее только временно, потому что не могу быть неблагодарным к Его Величеству. Когда-нибудь эта чаша может мне снова понадобиться.

С тех пор монахам стали посылать продукты, потому что их община стала центром паломничества, став монастырем св. Вартимея.

Что касается скинии, золотого семисвечника, стола и других еврейских сокровищ Юстиниана, удалось уговорить епископа Иерусалима, чтобы Юстиниан возвратил их в этот город. Епископ сказал, что эти реликвии не принесли счастья римлянам, чьи земли были заняты варварами. Вандалам тоже с ними не повезло — Юстиниан разгромил их. Значит, на этих вещах лежит проклятие. Юстиниан отослал реликвии в Иерусалим в то самое здание, где они лежали тысячу лет. Это был храм Соломона, ставший христианской церковью. Как же повезло этим священникам! Иудеи жаловались, что им не вернули их священные реликвии, и предсказали, что христиане вскоре будут изгнаны из Иерусалима. В мое время этого не случилось!

Когда новости о покорении Велизарием Африки достигли персидского двора, король Хосров был поражен и раздражен. Он послал своих людей к Юстиниану и спросил, полушутя и полусерьезно, чтобы ему отдали его долю трофеев из Карфагена. Если бы не мир с Персией, считал он, Юстиниан не смог бы послать войска в Карфаген. Юстиниан сделал вид, что это всего лишь шутка, и послал Хосрову в подарок драгоценный золотой столовый сервиз. Можно сказать, что Вечный Мир все еще оставался в силе.

Наверно, не нужно подробно описывать, как проходило время моей госпожи при дворе после возращения из Карфагена. Она снова прислуживала Теодоре и проводила свободные часы в развлечениях, походах в театр и т. д. Феодосий с ней не расставался, и во дворце много болтали об их дружбе. Велизарий пытался не обращать на это внимания, ведь Феодосий был его крестником. Он хорошо относился к юноше.

Велизарий в это время узнал очень печальные новости: Руфин и Эйган и пятьсот кирасиров, которых он оставил Соломону, были уничтожены маврами. Соломон послал их в глубь страны, в город под названием Королевские источники, что в ста милях от Хадрумета. Они должны были спасти там крестьян, захваченных маврами. Кирасирам удалось выполнить это задание, и они медленно сопровождали крестьян домой, но попали в засаду в узком горном проходе, где их ожидало несколько тысяч мавров. Мавры изрубили всех на мелкие кусочки. Мавры также нападали на Западные районы провинции. Даже Соломону не хватало сил для защиты римских африканцев. Соломон послал вождям мавров протест против подобных нападений, напоминая им, что теперь они являются союзниками Юстиниана и что они в знак своей преданности послали своих детей в Карфаген. Кроме того, им не следует забывать о судьбе вандалов. Мавры посмеялись над этим письмом. В ответе они написали, что их союз с Юстинианом им ничего не дал. Мавры были полигамным племенем, поэтому не очень заботились о детях, которых у них было в избытке! Им были чужды сентиментальные семейные чувства, которые стоили Гейлимеру поражения в двух сражениях и потери королевства. Поражение вандалов было печальным предзнаменованием для римских африканцев, а не для мавров, заявили храбрые мавры и продолжали свои набеги.

Соломон решил с ними расправиться, объединив все имеющиеся у него войска. Мавры совершили ошибку, состоявшую в том, что они собрали огромную армию, а им было нужно разделить ее на отдельные карательные отряды и разорить провинцию по частям. Солдаты мавров не признавали дисциплины, у них не было кольчуг, они носили с собой неуклюжие щиты, парочку копий, иногда меч. Чем их было больше, тем хуже они сражались. Они использовали странную защитную тактику, которая когда-то удивляла вандалов при Триполи. Они строили круглый частокол у подножия холма и помещали туда женщин, стариков и детей. Окружали частокол двенадцатью рядами верблюдов, привязанных головой к хвосту, стоящего впереди. Когда появились силы Соломона, мавры забрались на спины верблюдов, чтобы метать пики. Остальные мавры скорчились под брюхом животных и готовились выскочить оттуда и пронзить врага копьем или мечом. Их кавалерия выжидала выше на холме и должна была скакать вниз, как только начнется атака на лагерь. Они были также вооружены пиками и мечами.

Соломон начал атаку. Но римские кони не были привычны к запаху верблюдов. Они вставали на задние ноги, и их невозможно было послать вперед. Мавры убили много римлян своими пиками. Соломон приказал эскадрону фракийских готов спешиться. Все солдаты были в кольчугах. Соломон сам повел их с поднятыми щитами и мечами против кольца верблюдов. Они убили двести верблюдов и прорвали кольцо. Пешие мавры отступали в полном беспорядке, а их кавалерия не стала атаковать. Соломон захватил всех женщин и верблюдов, убил десять тысяч мавров.

Спустя несколько недель мавры оправились от поражения и снова напали на хлебородные районы страны с огромной армией. Она была не только громадна, но и бесполезна, даже саморазрушительна. Соломон внезапно напал на них на рассвете, когда они расположились лагерем на склоне горы, и начал теснить их на ложе реки. Во время сражения эти дикари топтали друг друга, не помышляя о защите. Вы можете мне не поверить, но до восхода солнца погибло пятьдесят тысяч человек, а ни один римский солдат не получил ни царапины. В плен было захвачено столько женщин и детей, что здоровый мальчик мавр, чья цена в Константинополе была бы не менее десяти золотых монет, продавался здесь за две серебряные монеты — это цена жирной овцы. Так удалось отмстить за смерть Руфина и Эйгана.

Выжившие мавры прятались на высокой горе Аурес на расстоянии тринадцати дней пути в глубь страны из Карфагена на границу с Марокко. Эта гора имеет шестьдесят миль в окружности, и ее легко оборонять. Верхние склоны ее очень плодородны и там бьют ключи пресных вод. Тридцать тысяч воинов сделали эти места своим лагерем и отсюда совершали набеги.

Что касается римской Африки, то ее население страстно желало, чтобы вандалы вернулись. Это происходило не только из-за набегов мавров, но также из-за сборщиков налогов Юстиниана. Они вели себя, как голодные пиявки! Вандалы также были пиявками, но они уже напились крови! Они требовали с фермеров одну десятую и не очень усердствовали в сборах налогов. Юстиниан требовал одну треть, налоги собирались жестко и вовремя. Также в армии зрело недовольство из-за жен солдат. Казалось, было справедливым, когда победители получали плодородные земли и хорошо построенные дома тех, кого они победили. Но Юстиниан отдал приказ реквизиции этой собственности, ее продали, а деньги пошли в императорскую казну, а войскам ничего не досталось. Их послали далеко от Карфагена строить и охранять границы, культивировать тощие безводные земли. Женщины вандалов громче всех кричали о несправедливости, требуя, чтобы их новые мужья просили пересмотреть решение императора. Соломон не имел права пересматривать решение Юстиниана.

В армии были и другие причины для жалоб, и думаю, что солдаты были правы. Очередной глупостью Юстиниана, было стремление повсеместно насадить христианство. Как вам известно, в армии Соломона был эскадрон из пятисот фракийских готов, трехсот герулийцев Фараса и около двухсот других варваров из-за Дуная. Они все проповедовали арианство. Юстиниан прислал приказ об уничтожении ереси и расправе с арианскими священниками. Он запрещал верующему арианину получать Святое Причастие, пока тот не покается, требовал, чтобы они крестили своих детей. Это правило касалось оставшихся в живых вандалов — стариков и женщин, жен и пасынков солдат. Борьба с ересью велась среди храбрых солдат, которых никогда прежде так не оскорбляли.

Соломон присылал такие тревожные доклады из Африки, что Велизарий молил Юстиниана позволить, чтобы солдаты-ариане получали Святое Причастие от собственных священников, как это было заведено. Юстиниан не согласился с этим, заявив, что это святотатство и он сам тогда не сможет «спастись».

Велизарий не смел ни на чем настаивать. Он просил Юстиниана послать Соломону подмогу, потому что тому пришлось снарядить экспедицию против бандитов в Сардинии. Помощь была нужны пограничным заставам, а основные силы могли располагаться в Карфагене. Им можно было не выделять дворцы и парки, они могли довольствоваться приличными домами и землями. Юстиниан, казалось, с этим согласился и собрал двадцать тысяч человек из Фракии и с персидской границы, заменив их новыми эскадронами, набранными из вандалов. Потом он приказал Велизарию возвратиться в Карфаген и стать губернатором вместо Соломона. Но все это было хитрой уловкой, Юстиниан решил развязать еще одну войну, и войска предназначались не для Африки, а для покорения Сицилии.

Я уже упоминал о том, что Велизарий от имени Юстиниана требовал Лилибаум. Это место было отдано губернатором Сицилии королеве Амалазонте, которая была регентом Италии, Сицилии, Далматии и юго-восточной Франции при своем юном сыне Атальрихе. С ней Юстиниан заключил договор, что помогло Велизарию получить продовольствие в Сиракузах по пути в Карфаген. Королева Амалазунта официально потребовала, чтобы Лилибаум находился в ее владении. Но ей не хотелось ссориться с Юстинианом, потому что ее положение королевы готов было весьма непрочным, так как готы считали ниже собственного достоинства подчиняться королеве-женщине.

Ее отец был великим королем Теодорихом, которого сильно почитали варвары. Он был из племени остготов, одержавших крупную победу при Адрианополе, а потом стал союзником императора Восточной империи и защищал его границы. Спустя несколько лет по предложению императора почти весь народ под предводительством Теодориха в повозках мигрировал из Фракии в Италию, чтобы там начать войну против генерала варваров, сместившего императора Западной империи. В этой битве уцелело всего несколько тысяч. Король Теодорих победил, убил узурпатора и захватил Италию. Он правил справедливо, мудро и долгое время при нем Италия вновь процветала, хотя номинально он оставался вассалом императора, жившего в Константинополе, он был полностью независим. Теодорих не обладал обширными знаниями, но он поддерживал науки. Готы, подобно прочим германцам, в глубине души остаются варварами, которым чужда цивилизация. Но они не могли его обвинить в мягкости. Он прекрасно скакал верхом, был лучшим лучником в своей стране. Он чурался роскоши, как чумы. А его самой приятной чертой была религиозная терпимость. Он исповедовал арианство, но позволял полную религиозную свободу христианам, еретикам из разных сект.

Амалазунта унаследовала способности и кураж отца и, кроме того, была очень красивой. У нее было мало друзей среди благородных семей готов. Когда после смерти Теодориха корона отошла ее десятилетнему сыну Атальриху, Амалазунта стала его регентом, и знатные семьи королевства участвовали во всех делах, даже в образовании и воспитании Атальриха. Теодорих желал, чтобы внук стал образованным человеком и мог разговаривать на равных с императором, Папой или римским сенатором. Он выбрал ему серьезных наставников. Но варвары требовали, чтобы мальчик веселился со своими сверстниками, учился пить и драться, скакать верхом и размахивать мечом. Словом, делать все, что они сами делали в молодости.

В результате Атальрих вырос распущенным парнем. Он стал презирать мать, в чем его в открытую подначивали его товарищи. Он угрожал забрать из ее рук управление страной. Она относилась к нему снисходительно, но втайне готовилась оставить Италию на корабле, нагруженном сокровищами — четвертью миллионами золотых монет, и скрыться у Юстиниана в Константинополе. Она даже послала ему письмо о своих намерениях, и он ответил, что ждет ее. Королеве удалось убить трех молодых знатных людей, доставлявших ей больше всего беспокойства. Поэтому она решила пока не уезжать. Двор Амалазунты был расположен в Равенне, и оттуда был долгий путь до Константинополя. Юстиниан с нетерпением ждал дальнейших новостей и послал гонца к Амалазунте, сделав вид, что собирается вести с ней переговоры по поводу Лилибаума. На самом деле, он хотел узнать, почему она не приехала. Он послал двух епископов, чтобы переговорить с Папой по поводу сложных пунктов доктрины, а на самом деле, они должны были вести тайные переговоры с неким Теудахадом, племянником Теодориха, наследовавшим огромные угодья в Таскани, области, лежащей на побережье к северу от Рима. Амалазунта призвала Теудахада в Равенну и отругала его за то, что посмел забрать земли римских граждан, его соседей, и также за то, что он присвоил себе земли, принадлежащие короне. Она обязала его возвратить земли и принести извинение.

Епископы и гонцы вернулись с хорошими новостями — Теудахад взамен за определенное содержание и за поместья в Константинополе пожелал, чтобы насолить Амалазунте, передать Тоскану солдатам Юстиниана, когда тот пошлет оккупационную армию. Они также сообщили Юстиниану, что Амалазунта высказала тайное пожелание передать свой пост регенту Юстиниану на тех же условиях, потому что ей не удается контролировать сына. Но ее официальный ответ в отношении Лилибаума состоял в том, что у Юстиниана не было на него прав.

Затем внезапно все переменилось: молодой Атальрих сильно заболел и умер, потому что его здоровье было подорвано пьянством и гулянками. Амалазунта, которая раньше правила, потому что была его регентом, вынуждена была отказаться от должности. Она решила выбрать знатного гота и выйти за него замуж, чтобы оставаться королевой. Амалазунта решила, что самым подходящим для этого будет ее брат Теудахад. Она и не подозревала о его интригах с Юстинианом. То же самое относилось и к нему. Он уже был немолод, в отличие от других готов не был солдатом. Теудахад изучал философию, писал гекзаметром стихи на латыни. Вне всякого сомнения, он будет польщен, если ему предложат союз с самой королевой, позволит ей самой править и не будет ни во что вмешиваться. Амалазунта предложила ему брачный союз, подчеркнув преимущества того, что он будет защищен от враждебности знатных готов, которые его презирали за ученость, и от итальянцев, ненавидевших его за жадность. Она говорила, что у него есть возможность претендовать на трон, но без ее помощи он не сможет его ни захватить, ни удержать. Он согласился, сделав вид, что это для него большая честь, и вскоре его короновали и признали королем готы, потому что не было иного претендента королевской крови на трон. Но Амалазунта не все правильно просчитала. Теудахад, как только почувствовал на голове корону, сразу нарушил клятву, что не станет вмешиваться в дела. Он отказал ей в участии в совещаниях и отослал на маленький остров, принадлежавший ему на озере в Тоскане, и содержал ее там в качестве пленной.

Когда Юстиниан узнал о поступках Теудахада, он постарался не выказывать своей радости и отправил посланника в Италию, чтобы сообщить Амалазунте, что ей будет оказана помощь против врагов. У посланника были инструкции не скрывать это послание от Теудахада и от прочей знати. Юстиниан надеялся, что таким образом ввергнет всю страну в бездну раздоров.

К тому времени, как посланник прибыл в Италию, Амалазунта была мертва — родственники трех молодых людей, которых убили по ее приказу, убедили Теудахада, чтобы тот наказал ее за их смерть. Как-то летом она со своими фрейлинами купалась и подкупленные фрейлины опустили насильно ее голову и держали под водой до тех пор, пока она не захлебнулась.

И хотя Юстиниан убеждал Теодору, что любит только ее, она обрадовалась смерти королевы, потому что считала ее своей соперницей. Юстиниан знал Амалазунту еще ребенком, и она была знатного происхождения, моложе и гораздо красивее Теодоры. Иоанн Каппадохия считал, что это Теодора организовала убийство Амалазунты.

Так возникла удобная причина, чтобы начать войну — убийство невинной женщины, его союзника. Он полагал, что ему помогут в войне непопулярность и невежество короля Теудахада. Его стихи было невозможно читать и он был слабым философом. До Теудахада доходили слухи, исходящие от ревнивой Теодоры, о том, что коварный Юстиниан собирается оккупировать Италию и жениться на Амалазунте, предварительно разведясь с Теодорой. И еще он намерен расправиться с готами как с еретиками. Теудахад на свой лад изложил о случившейся трагедии двору и двор одобрил его: ведь со слов короля стало ясным, что Амалазунта вела предательские переговоры с Юстинианом.

Теудахад официально заявил посланнику Юстиниана, что убийство было совершено без его ведома и против его желания.

Так что, по-моему, всем ясно, почему Велизарию приказали возглавить армию, чтобы напасть на Сицилию. Среди населения Сицилии зрело недовольство. Сицилия снабжала Рим зерном, и некоторое время страдала от плохих урожаев из-за плохой погоды и бедной почвы, фермерам было трудно платить налоги. Осенью Велизарий отправился в плавание на этот остров. Антонина поплыла с ним, а я — с нею. С нами были ее сын Фотий и Феодосий. Под командованием Велизария было только двенадцать тысяч человек вместо двадцати. В последний момент Юстиниан забрал у него восемь тысяч и послал их Мундусу, командиру армий в Иллирии, который помогал Велизарию подавлять мятежи. Он приказал Мундусу отправляться с ними для сражения против готов в Далматию. Далматия и все северо-восточное побережье Адриатического моря находились под властью готов в то время. Юстиниан планировал нанести удар готам и в других местах. Он написал франкам, которые после крещения короля Хлодвика стали христианами, что теперь у них появился шанс захватить территории готов между Альпами и Роной, и это станет священной войной против еретиков-ариан.[90] Эту войну благословит их духовный отец, Папа.

Погода нам сопутствовала, путешествие было приятным. Мы высадились в Катании в декабре месяце. Население помнило, как мы к нему хорошо относились во время предыдущего визита, и сейчас они нас сердечно приветствовали. Все сильно жаловались на готов и просили нас остаться подольше. Никому, кроме Велизария, не было известно, что мы не станем двигаться дальше, в Карфаген, как было официально объявлено. Наконец Велизарий объявил от лица Юстиниана, что отныне является их протектором. Он приказал разослать гонцов во все крупные города и предложить покориться нам. Через несколько дней вся Сицилия ему покорилась безо всякого сопротивления, за исключением Палермо. Здесь были сконцентрированы силы готов на острове, они прятались за крепкими фортификациями, но потом вдруг сдался и Палермо. Велизарий приплыл в порт, где не было бонов. Там он обнаружил, что мачты его судов были значительно выше укреплений. Между фок-мачтой и грот-мачтой на веревках и блоках подтягивали лодку, и в ней помещали опытных лучников. План был очень простым, но до него тоже нужно было додуматься! Лучники могли стрелять вдоль улиц города, не давая никому высунуть голову из дверей. Люди могли ходить только по боковым улочкам. Велизарий объявил, если Палермо не сдастся, то начнут стрелять стрелами с горящими кусками пакли и сожгут весь город дотла. Горожане заставили готов сдаться.

Вам может показаться странным, что практически в одном абзаце можно рассказать о том, как прекрасный остров с великолепными городами, имеющий площадь семьдесят тысяч квадратных миль, был захвачен у варваров нашими императорскими войсками. Но я не могу больше припомнить ни единой детали, которая позволила бы мне дописать еще один абзац. Можно сказать, что Сицилия покорилась Велизарию, а не его войскам. Кроме того, тут помогли недальновидные ортодоксальные христиане, которые надеялись, что им будет лучше жить под началом Юстиниана, исповедовавшего ту же самую религию, чем под властью короля, исповедовавшего арианство. В конце года, когда заканчивался срок службы Велизария в должности консула, он без всякого сопротивления вошел в Сиракузы и там, как говорится, сложил свой жезл и топорик — знаки его консульской власти.

Он занял Сиракузы и стал раздавать золото и серебро гражданам из собственных запасов, захваченных у готов, сопротивлявшихся ему в Палермо. Жители его радостно приветствовали как освободителя.

Посланник Юстиниана находился в Италии и наблюдал, как расстроился король Теудахад, когда узнал, что Велизарий высадился в Катании. Кроме того, в то время прибыли новости из Далматии, что Мундус штурмовал Спалато. Король Теудахад понял, что ему грозит судьба короля Гейлимера, его родственника (у них с Гейлимером была общая тетка). Он не стал консультироваться с Советом и сделал тайное предложение посланнику Юстиниана отдать Сицилию Юстиниану, а кроме этого, послать ему помимо годовых налогов золота весом в триста фунтов. Он предложил три тысячи готов-кавалеристов с конями, чтобы послать их в Северную Африку или на персидскую границу, на усмотрение Юстиниана. Эта цифра будет постоянной и каждый год Теудахад будет присылать новых всадников с конями и снаряжением. Он также отказался от своего права приговаривать к смерти итальянских священников и патрициев или давать ранг патриция без согласия Юстиниана или его наследников. Теудахад даже согласился на то, чтобы во время приветствий фракций на ипподроме в Риме, когда он там будет выступать, на всех плакатах будут писать два имени — его и Юстиниана. К каждой его статуе будет справа приставлена статуя Юстиниана, потому что правая сторона считалась наиболее почетной. Это было признанием сюзеренитета Востока над Западом. Теудахад изложил все свои соображения письменно. Он был в панике, стремился обеспечить себе защиту в Константинополе, даже если для этого ему придется удрать из Италии.

Когда пришли вести о падении Палермо и бескровной оккупации Сицилии, сердце Теудахада не выдержало. Он решил, что его условия, которые он преложил Юстиниану, чтобы тот не захватывал Италии, недостаточно выгодные. Он обещал Сицилию Юстиниану, когда тот ее уже захватил. Может, он посчитает это оскорблением? И три тысячи солдат, годовая дань, двадцать тысяч золотых монет, и отказ от права назначать и наказывать патрициев — мизерные обещания? Он вызвал посланника, который уже собирался домой, и стал с ним откровенничать. Но прежде всего он заставил его поклясться, что все сказанное между ними останется тайной. А тайна состояла в том, если Юстиниан откажется от его предложений, Теудахад предложит ему кое-что получше: откажется от короны и передаст Юстиниану управление Италией. Он мечтает лишь о спокойной жизни где-нибудь в храме науки в Малой Азии, чтобы там было у него фригольдерное поместье с ежегодным доходом в восемьдесят тысяч золотых монет.[91] Он опять письменно изложил свои предложения и вместе с посланником Юстиниана послал собственного гонца. Он строго приказал ему незамедлительно подать второй вариант, если Юстиниан откажется от первого.

Обычно посланцев выбирают за преданность и жертвенность, чтобы они до конца отстаивали дело своего королевского повелителя. Посланец Юстиниана не стал сомневаться, кого ему поддерживать, сразу нарушил клятву Теудахаду и посоветовал Юстиниану не принимать первого предложения Теудахада, потому что у его посланника было для него второе предложение. Юстиниан, конечно, с удовольствием принял именно его. Кроме того, он еще поспорил о количестве годовой ренты, пока Теодора не начала над ним издеваться: — так ведь можно потерять всю Италию из-за нескольких тысяч монет.

Удача улыбалась Юстиниану, и он решил, что Бог к нему расположен и, конечно, придворные не стали его разубеждать. До того как посол возвратился в Италию и ратифицировал договор с Теудахадом, политическая обстановка в Италии полностью изменилась. У Теудахада появились новости, и он понял, что был дураком и переоценил возможности Юстиниана.

Первая новость касалась Мундуса. После покорения Спалато, он начал сражение с огромной армией готов и после тяжелых боев, где были громадные потери с двух сторон, ему удалось победить готов. Но он погиб, преследуя бежавших врагов. Стало известно, что императорские силы были разбиты — морально и физически после подобной несчастливой победы, они возвратились в Иллирию, не оставив гарнизона в Спалато.

Другая новость состояла в том, что в Северной Африке началось восстание и что Велизарий собирался вывести силы из Сицилии, чтобы восстановить там порядок. Я вам позже расскажу, насколько правдивым были вести из Африки. Но все это так сильно подействовало на Теудахада, что когда посланник Юстиниана возвратился, он дерзко с ним разговаривал и даже угрожал его убить, под предлогом адюльтера с его придворной дамой. Он очень сожалел о своих письмах к Юстиниану и заявил, что посланник лжет и что он подделал его подпись.

Знатные готы из Совета поверили Теудахаду. Они и мысли не допускали, что избранный король был настолько труслив и вел себя как настоящий предатель, как об этом говорилось в послании Юстиниана, в котором он согласился взять под свой суверенитет и отдать Теудахаду поместье, которое тот требовал взамен. Знать решила, что посланцы были всего лишь хитрым маневром Юстиниана, чтобы поссорить их с королем. Посланника и его сопровождение посадили под стражу, а Теудахад послал Юстиниану отказ с простым купцом, обвинив его в хитрости и предательстве. Теудахад понимал, что готы его убьют, если он не оправдает себя каким-то энергичным поступком. Он также послал армию, чтобы снова занять Спалато, потому что римляне покинули это место. Теудахад снова стал преследовать ортодоксальных священников по всей Италии и угрожал Папе смертью или смещением, если того уличат в тайных сношениях с Константинополем.

Готы мало верили в Теудахада, но поскольку он писал стихи на латыни, мог вести споры с греческими риториками и все время подчеркивал, насколько он образован, они с ним пока мирились. Для них несколько неловких германских баллад о битвах, умение прочесть «Отче Наш» и рассказать об арианстве на родном языке являлось признаком культуры. Они не дегенерировали, как вандалы, живя в постоянной роскоши, но они не приобрели в смысле культуры ничего в духовном плане, прожив шестьдесят лет в Италии. Готы уважали не столько сами знания Теудахада, сколько тот факт, что вообще обладал подобными знаниями. Так что они не старались повысить свои военные способности, почерпнув необходимые знания из книг, они вообще не изучали искусство возведения фортификаций или умение вести осаду.

ГЛАВА 13 Волнения в Африке и Сицилии

Давайте попробуем оценить события с точки зрения готов. Почему они должны были бояться двенадцать тысяч человек, большинство из которых были пехотинцами? Италия принадлежала им, и они в течение двух поколений жили мирно с местным населением. У них были огромные запасы продовольствия, флот, деньги и военные запасы. Они легко могут выставить в сражении сто тысяч всадников и столько же пеших лучников. У них было много городов, окруженных крепкими стенами. Что касается императорских войск, высадившихся в Сицилии, они считались христианами только по имени. Их не понимали местные итальянцы, потому что они объяснялись на латыни, а не на греческом. Вам должно быть понятно, что когда готам стало известно о восстании в Африке и смерти Мундуса, они перестали бояться Велизария.

Теперь настало время рассказать о восстании. Оно началось на Пасху следующего года — 536 года после Рождества Христова. Через несколько дней Соломон оказался в Сиракузах. Он плыл на обычной лодке, и его сопровождало несколько измученных попутчиков. Соломон с трудом дошел из порта к ставке Велизария в губернаторском дворце. Так случилось, что в тот день я находился в небольшом помещении с моей госпожой, Велизарием и Феодосием, куда мы отправились после завтрака. Там происходил спор: Феодосий пошутил по поводу одного из принципов веры, а моей госпоже Антонине это показалось очень смешным.

Велизарий не стал веселиться, а странно улыбаясь, спросил Феодосия, не склонился ли он к юномианизму.

— Нет, конечно, — ответил Феодосий. — Я никогда об этом не думал.

— Хорошо. Но если вы поддерживаете христианство, почему отпускаете подобные шуточки?

Антонина принялась защищать Феодосия, сказала, что посмеиваться над чем-то еще не значит, что вы от этого отказываетесь. Велизарий с ней не согласился, и она перешла от обороны к нападению. Она спросила его, почему, коли ему была так важна ортодоксальная вера, он позволил еретикам всех направлений записываться в придворные войска?

Велизарий ответил ей:

— Это совершенно иное дело. Каждый человек имеет право исповедовать любую веру, он не должен от нее отказываться под давлением силы. Но он не имеет права оскорблять окружающих и насильно навязывать им свои убеждения. Меня воспитывали в христианской вере, и я поклялся всегда ее исповедовать. Мне неприятно слушать, когда эту веру кто-то оскорбляет, потому что я сам никогда не стану хулить веру другого человека.

— А если бы ты с детства исповедовал арианство?

— Я бы остался арианином.

— Значит, все религии являются верными, если их исповедуют искренне? — продолжала настаивать госпожа Антонина.

— Я не могу с этим согласиться. Но еще раз повторяю, что следует уважать свою веру и религиозные чувства других.

Феодосию пришлось извиниться за неудачную шутку, тем более, что он оскорбил своего крестного, он сказал:

— Я не поддерживаю никакую ересь и могу вам сказать, что ортодоксальная религия может быть логически защищена от ереси, если помнить, что Папа в Риме держит в руках ключи от Небес, сменив собой святого Петра.

Велизарий сухо заметил:

— Не понимаю, какое это имеет отношение к религии.

Феодосий захохотал:

— Крестный, вы — настоящий скептик.

Велизарий стал спокойно объяснять:

— Религия — это вера, а не философия. Греки-ионийцы изобрели философию, чтобы она заняла место религии, а в результате стали трусливой и хитрой нацией.

Тут вмешалась госпожа Антонина:

— Но разве философия не нужна, чтобы обороняться от обид?! Нельзя верить тем, кто вас может обидеть.

— Лучше продолжать верить и прощать обиды. Если вы перестаете верить, то раните сами себя.

— Чем слабее вера человека, тем меньше он себя ранит, когда от нее отрекается, — заметил Феодосий.

Велизарий тихо заметил:

— Крестник, пусть это нас не коснется. Мы здесь все почтенные и честные люди.

Я перехватил быстрый взгляд между госпожой и Феодосием. Казалось, они говорили: «Милый Велизарий, ты нам льстишь. У нас не такое фанатичное чувство чести».

Я никогда не забуду этот разговор и взгляд, потому что далее я узнал об отношениях моей госпожи с Феодосием. Было абсолютно ясно, что Феодосий крестился, чтобы далее продвинуться по социальной лестнице, и был не более верным христианином, чем я или моя госпожа. Он однажды ей признался:

— Я с удовольствием прочитал одного автора по вопросам христианства, это Цельс.[92] Этот Цельс был предан анафеме, жил во времена язычников и писал о раннем христианстве остроумно и сурово. Он даже побывал в Иерусалиме, чтобы подробнее узнать о родителях Иисуса. Он писал, что обнаружил записи в военных книгах, что Он был сыном Пантеруса, греческого солдата из Самарии.

— Следует отметить, — говорил Феодосий, — что, как говорил евангелист Иоанн, Иисус не отрицал своего самаритянского происхождения, когда священники его в этом обвиняли.

Велизарий продолжал утверждать, что каждый может иметь собственную веру или свое мнение. Феодосий все скрывал от всех, кроме госпожи Антонины. Но был ли он с ней до конца честен?! Хотя я не верил тому, что болтали глупые слуги о моей госпоже и Феодосии… Будто их застали за ширмой в объятиях друг друга… Или в другой раз они вместе появились из темного чулана. У меня было предчувствие, что однажды страсть овладеет ими и принесет много горя им самим и Велизарию. Феодосий был атеистом или скептиком. Какие у него могли быть моральные сдерживающие силы?! Что касается госпожи, прежде она вела распущенную жизнь и не была верна своему первому мужу — купцу. Она считала свое тело вещью, которой она могла распоряжаться по собственному усмотрению. Конечно, она любила Велизария, но нельзя было с уверенностью сказать, сможет ли эта любовь удержать ее от страсти к Феодосию.

Когда Велизарий сказал: «Мы все здесь люди чести», — мне стало очень грустно. Я любил его как благородного героя, был ему предан, правда, чуть меньше, чем моей госпоже. Госпожа Антонина всегда прекрасно ко мне относилась.

В этот момент объявили прибытие Соломона. Он вошел в комнату, задыхаясь, и с трудом мог говорить.

Госпожа приказала мне принести чашу вина, чтобы он мог прийти в себя. Все мне доверяли, и я остался, чтобы выслушать удивительный рассказ.

Женщины вандалов заварили кашу, сказал Соломон. Они убедили новых мужей, что император забрал у них приданое — дома и земли, по праву принадлежащие им. Эти женщины подогревали возмущение населения строгими религиозными правилами Юстиниана. Всех ариан отлучили от Святого Причастия, даже не позволяли им иметь святую воду, чтобы побрызгать детей после крещения. Появилось много новорожденных ребятишек, которые могут умереть без крещения, и тогда они будут вечно прокляты. Их отцы, фракийские готы и гунны-герулийцы, очень переживали по этому поводу. Солдаты договорились начать восстание в пасхальное воскресенье, выпадавшее в тот год на двадцать третье марта. Заговорщики решили убить Соломона, когда он посетит церемонию в честь Воскрешения Христа в соборе Святого Киприана. Соломон ничего не подозревал об опасности, потому что все крепко хранили тайну. Половина солдат его личной охраны участвовала в заговоре, будучи женатыми на женщинах вандалов. Им тоже хотелось получить дома и земли.

Убить Соломона решено было в тот момент, когда Гостию[93] поднимали перед главным алтарем, чтобы подтвердить его чудесные качества. Все вокруг падут ниц и неожиданный предательский удар будет легко нанести.

Когда в церковь вошли солдаты, держа руки на рукоятках кинжалов, подбадривая друг друга, вдруг ими овладело странное чувство. Огромный и прекрасный храм, мягкие тихие звуки песнопений, запах свечей и ладана, букеты и гирлянды весенних цветов, достойные священники в праздничных одеяниях и невооруженные собравшиеся здесь люди для молитв — все произвело огромное впечатление на еретиков. Они могли совершить убийство, но не святотатство. Сомнение овладело ими и к ним тихонько подошли ризничии и церковные старосты и предложили им преклонить колена вместе с остальными. Они их дергали за рукава и подталкивали. Один за другим солдаты повиновались, так они приняли участие в литургии вместе с остальными верующими.

Когда они вышли из храма, то стали обвинять друг друга в трусости и мягкости, начали клясться, что если бы кто-то их поддержал, они довели бы дело до конца.

Они ссорились на рыночной площади, и Соломону вскоре сообщили о заговоре. Он приказал их арестовать, но его личная охрана ему не повиновалась. Потом заговорщики под предводительством офицеров покинули Карфаген и начали грабить его окрестности.

Соломон не мог бороться с проявлениями неповиновения: его собственные войска отказались выступать против заговорщиков. На пятый день он собрал общее собрание на ипподроме и обратился к солдатам, матросам и полицейским. Он собирался привлечь их на свою сторону, дав им клятву, что он их поддерживает. Люди начали вопить и швырять в него камни, а потом стали бить и убивать собственных офицеров. Они перерезали горло главнокомандующему Соломона. Фарас подтвердил свою верность кровному брату Велизарию и был смертельно ранен стрелами его же солдат. Герулийцы начали готовить кумыс, получив наконец назад закваску.

Вскоре в восстании приняли участие буквально все, и армия начала грабить лавки в центре Карфагена и склады в порту. Все напоминало Константинополь во время победных мятежей, с той разницей, что люди не надевали Синие или Зеленые розетки. Но тут не было Велизария, который мог остановить волнения. Некоторое время Соломон скрывался в женской часовне во дворце Гейлимера, но как только ему представилась возможность, удрал в порт, достал там лодку и после десяти дней пути оказался в Сиракузах.

Велизарий задал Соломону несколько вопросов, а потом заявил Антонине, что немедленно отправляется в Карфаген, ибо этого ждет от него император. Он попросил ее:

— Ты должна здесь остаться и действовать как мой заместитель.

— Какие войска ты берешь с собой?

— Сотню кирасиров.

— Сумасшедший, тебя же убьют!

— До конца месяца я вернусь живым и невредимым.

— Велизарий, я еду с тобой.

— Только тебе я могу поручить следить здесь за всеми делами.

— Я себе не доверяю и хочу отправиться с тобой. Ты мне можешь отказать в этом?

— Антонина, ты должна мне повиноваться. Я приказываю тебе от имени императора.

Так случилось, что госпожа против собственной воли осталась в Сиракузах с Феодосием. Она думала, что больше не увидит Велизария. И она нарушила свои клятвы, данные Велизарию. Она всегда отрицала это, и никто не мог ей возразить.

Моя госпожа всегда была очень осторожной женщиной. Я как историк должен сказать правду, но у меня есть ответственность и перед моей госпожой. К счастью, в данном случае, долг и правда не противоречат друг другу. Могу поклясться, что ничего точно не знаю.

В Карфагене восставшие разграбили город, захватили дома и земли, какие им приглянулись, а затем вышли из города, чтобы соединиться с другими отрядами восставших, теми, на кого Соломон возложил бесконечную осаду горы Аурес. Когда они собрались вместе, их общая численность составляла семь тысяч. Кроме того, с ним была тысяча вандалов. Четыреста человек из них составляли удравшие пленные. Они раньше направлялись к персидской границе из Константинополя, но недалеко от острова Лесбос обезоружили охрану на судах и поплыли не к Антиохии, а назад к Северной Африке, где они высадились на пустынном берегу рядом с горой Паппуа и отправились к горе Аурес. Они собирались объединиться с восставшими маврами, но вместо этого присоединились к восставшим солдатам Карфагена, которые их радостно приветствовали. Остальные вандалы были беженцами, скрывавшимися со времен падения Карфагена. Наконец они нашли единомышленников! Коней они добыли на почтовых станциях.

Восставшие выбрали командиром энергичного и умного фракийца по имени Стоцас и отправились в Карфаген, объявив всю провинцию Республикой Солдат. Они не ждали, что граждане станут им сопротивляться, прибыли к стенам Карфагена в сумерках седьмого апреля и раскинули там лагерь, собираясь продолжить путь на следующее утро. Но в тот вечер прибыл Велизарий по морю с сотней кирасиров и немедленно начал искать в разграбленном Карфагене оставшихся верными Юстиниану солдат. До утра ему удалось собрать две тысячи человек. Шестьсот были римские рекруты-кавалеристы, служившие в полиции и пятьсот — вандалы, пожилые люди, которым Велизарий позволил жить в их домах, и теперь они в знак благодарности решили ему помочь. В его войсках также были преданные ему мавры. Солдат, которые не принимали участие в восстании, осталось всего пятьсот человек. Но недаром говорили, что имя Велизария стоило пятидесяти тысяч солдат. Когда восставшие узнали о его внезапном возвращении, они решили, что против их восьми тысяч выставлено пятьдесят две тысячи солдат Велизария, покинули лагерь и быстро отправились в глубь Африки. Они направились к горе Аурес, где собирались заключить соглашение с маврами. Велизарий отправился за ними в погоню и догнал в пятидесяти милях от неукрепленного города в Мембресе, рядом с рекой Баград. Такой битвы он еще не знал — против него должны были сражаться его собственные солдаты.

Сейчас всю славу за сражение отдают святому Киприану, который, как свидетельствует легенда, появился на Пасху в храме Святого Киприана, переодетый в церковного старосту, но над головой у него сиял нимб. Тогда он разоружил убийц и заставил их пасть ниц. При Мембресе святой Киприан внезапно поднял ветер и начал сильно дуть в лица восставших, когда обе армии собирались начать сражение. Стоцас понимал, что из-за ветра стрелы его солдат потеряют скорость, и приказал половине кавалерии отправиться в спокойное место на правом фланге и начать стрелять оттуда. Этот маневр происходил медленно, кругом царила страшная неразбериха. Велизарий был во главе кавалерии и немедленно воспользовался беспорядком. В центре беспорядка находился эскадрон вандалов.

Вандалы не были лучниками и не понимали, что им делать — оставаться на месте или передвигаться. Они поддались под напором Велизария, и армия восставших была разделена на две части. Они отступили, когда колонна Велизария тоже поделилась, развернулась и на полном галопе ворвалась в отряды с тыла.

Так случилось, что многие жены вандалов сменили мужей во второй раз. Они оставались в лагере, когда восставшие разбежались по пустыне. Каждый действовал сам за себя. Их ловили солдаты Велизария, а вместе с ними забирали остатки награбленного добра. Больше всего погибло вандалов, потому что как только стало ясно, что Велизарий одержал победу, он приказал своим солдатам не нападать на восставших, которые впоследствии могли снова принести клятву верности. Действительно, тысяча сбежавших солдат мирно сдалась и их помиловали.

Велизарию следовало продолжать преследование и призвать к себе на помощь оставшийся верным гарнизон в Хиппо и войска, расквартированные в Марокко, чтобы до конца подавить восстание. Но он был обычным смертным и не мог одновременно находиться в Сицилии и Африке. От госпожи Антонины только что прибыл гонец с вестями, что начался мятеж в Сиракузах. Велизарию пришлось оставить Хилдиджера, его будущего зятя, временным командующим армии в Африке и вернуться со ста всадниками в Карфаген, а оттуда морем — в Сиракузы.

Как оказалось, солдаты не бунтовали в Сицилии. Там пехотный генерал по имени Константин отказался подчиняться приказам госпожи Антонины в качестве заместителя Велизария. Он заявил, что не собирается подчиняться женщине, кроме императрицы, которой иногда император поручал некоторые важные дела. В соответствии со старым римским законом, женщины не могли быть военачальниками.

Госпожа приказала Константина арестовать, а его друзья генералы из солидарности перестали посылать ей ежедневные доклады, а посылали их Иоанну Кровавому. После возвращения Велизарий освободил Константина из-под ареста и очень строго с ним беседовал. И с другими генералами тоже. Он им сказал, что считает их действия оскорбительными. Давным-давно было известно, что умная и решительная женщина может командовать войсками, как было в случае с его женой достопочтенной дамой Антониной во время похода в Карфаген, женщина может привести войска в победе. Разве Зенобия из Пальмиры не скакала во главе войска, одетая в кольчугу, и не помешала персам захватить Восточную империю?[94] Госпожа Антонина была официально объявлена его представителем и у нее оставалась его печать. Неповиновение генералов вынудило его возвратиться из Африки и помешало ему закончить действия против восставших. Солдат Стоцас все еще не был пойман и мог принести множество бед.

Они не возражали ему, а Константин намекнул, что Велизарию неизвестны две версии этой истории. Он не собирался оскорблять Велизария, но наоборот тем, что не повиновался его жене, которая не подчинялась общепринятым правилам, он доказывал свою преданность Велизарию. Константин больше ничего не сказал, но поверг Велизария в смятение. В тот же вечер одна из служанок, девушка Македония, тайно пожаловала к Велизарию и предупредила его, что госпожа Антонина и Феодосий были любовниками. Она сказала, что именно поэтому генерал Константин и остальные генералы отказывались подчиняться госпоже. Македония открыла глаза Велизарию из мести, потому что за два дня до этого госпожа Антонина выпорола Македонию за тяжкий грех: она вступила в любовную связь с семнадцатилетним Фотием, который был с нами в Сицилии. Македония считала несправедливым, что госпожа была замужней женщиной и могла заниматься адюльтером, а при этом наказывала служанку за обычную связь. У нее не было доказательств вины Антонины, и ей пришлось выдумать эти доказательства. Она уговорила двух маленьких пажей, королевских детей мавров, которые жили у нас как заложники, чтобы они подтвердили ее историю. Они тоже злились на госпожу, потому что считали, что она должна обращаться с ними как с принцами, но когда их отцы стали принимать участие в мятеже, госпожа заставила пажей выполнять физическую работу и даже приказывала их сечь, когда они ленились или пробовали грубить. Подростки так хорошо умели лгать или, может, Македония их так прекрасно вымуштровала, что Велизарию пришлось им поверить. Он походил на судно, у которого во время шторма лопнула якорная цепь. Македония просила Велизария не говорить жене, от кого он все узнал, и не звать ее или пажей в качестве свидетелей. У Велизария были связаны руки. Я ни о чем не подозревал, но видел, что он стал очень грустным и постоянно был раздраженным. Велизарию удавалось скрывать свои чувства от жены, говоря, что у него болит желудок и он волнуется о том, как обстоят дела в Карфагене, и что его расстраивает неподчинение генералов.

Не могу сказать, о чем он думал, но могу только догадываться. Мне кажется, что он хотел убить Феодосия за неблагодарность, предательство и, естественно, из ревности. Конечно, он был ревнив, как любой мужчина.

Потом ему хотелось убить Антонину за то, что она была ему неверна, потому что он ей полностью доверял и сам был ей верен. Ему хотелось покончить с собой от позора — Феодосий был его названым сыном, а значит, совершил инцест. Но будучи христианином, Велизарий был должен прощать врагов своих. Госпожа была лучшей из жен, и он ее страстно любил. Велизарий помнил, как она молила позволить ей сопровождать его в Карфаген, хотя ей там грозила опасность. Она ему сказала, что ей будет трудно оставаться одной в Сиракузах, и Велизарий решил, что Феодосий соблазнил ее с помощью колдовства и что она сопротивлялась.

Я не стану настаивать на том, что у Велизария были и другие соображения, весьма важные для человека в его положении. Он понимал, что госпожу поддержит Теодора, и она, не задумываясь, накажет его, если он посмеет обидеть мою госпожу за адюльтер. Его за это ждало суровое наказание.

Конечно, страх перед Теодорой не остановит его, чтобы выполнить то, что он считает важным. Мне кажется, что даже будучи настолько взволнованным, он не забывал о верности Юстиниану, приказавшему ему вести войну против готов. Если он предпримет поспешные действия, Теодора на него обрушится, и тогда Северная Африка и Сицилия снова будут потеряны для империи. Велизарий прекрасно понимал, что ни один из его подданных, какими храбрыми и умными они ни были, не обладал правильным пониманием стратегической ситуации или способностями лидера.

Вечером он послал за мной и сказал:

— Евгений, ты для нас с госпожой больше, чем слуга. Ты всегда был для нас другом. Могу ли я возложить на тебя тайную миссию? Мне кажется, что я сойду с ума, если только все не прояснится с помощью доверенного лица.

Я ему ответил:

— Конечно, мой господин, если это касается благополучия вас или госпожи Антонины.

Он заставил меня дать страшные клятвы никому ничего не рассказывать о моем поручении, а потом объяснил, что мне нужно делать: мне нужно пойти к Феодосию и сказать ему: «Вот ряса монаха и ножницы, чтобы постричь волосы так, как их носят монахи. Еще я даю тебе кошелек с деньгами, а в порту стоит судно, которое завтра на заре отправляется в Эфес. Его капитана зовут Так-то. Если ты сразу не очутишься на борту судна, ты погиб! В Эфесе ты пойдешь в монастырь и примешь клятвы вечного целомудрия».

Но мне было запрещено упоминать имя Велизария.

Мне стало страшно. Я никогда не видел Велизария таким взволнованным, даже когда был захвачен лагерь в Трикамароне. Я также боялся госпожи. Если Феодосий расскажет, от кого он узнал эти известия, она станет подозревать меня в заговоре и может убить. Я не мог все сказать Феодосию, не предупредив заранее госпожу, но я также не мог отказаться от подобного поручения. Я считал, что будет лучше, если Феодосия больше с нами не будет. Дрожа, я отправился к Феодосию и все ему сказал, подчеркнув, что выполняю это поручение против воли. Зная меня, Феодосий поверил мне и понял, что ему грозит страшная опасность. Он понял от кого было поручение и сказал:

— Скажи моему крестному, что я не знаю, почему он так на меня гневается. Наверно, меня оклеветали. У меня чистая совесть, но слишком много врагов.

Я молил его не говорить госпоже, что это именно я выполнил поручение, он обещал мне этого не делать. Должен сказать, что он не нарушил обещание. Он взял рясу, ножницы и деньги и сразу отправился в порт, ничего не сказав госпоже. Я вернулся и рассказал о словах Феодосия Велизарию.

Вы можете представить, как волновалась госпожа, когда ее дорогой Феодосий исчез, не сказав ни слова. Она боялась, что его убил Константин, и была безутешна. Она ни в чем не подозревала Велизария и просила, чтобы он немедленно начал искать крестника. Велизарий не стал отказываться. Мне было приказано узнать, когда и где его видели в последний раз. Я все знал и вскоре мог успокоить госпожу. В порту я нашел пару солдат, которые поклялись, что видели там Феодосия, потому что он не стал надевать монашескую рясу, пока не очутится на борту судна. Госпожа узнала, что он сам сел на судно. Но она не собиралась успокаиваться и решила докопаться до правды.

Госпожа знала, что Фотий ревновал Феодосия, а теперь он чему-то радовался. Это возбудило ее подозрения. Ей было легко понять, что Македония каким-то образом была связана с исчезновением Феодосия. В конце концов, госпожа пригрозила пажам жестоко их выпороть, и они ей во всем признались.

Фотий все рассказал Константину. Тот еще не пришел в себя от возмущения, как Антонина с ним обошлась. Он очень радовался унижению госпожи и Велизария. На второй день после исчезновения Феодосия, Константин встретил Велизария на площади, приветствовал его, ухмыляясь, и сказал:

— Вы правы, что выгнали этого фракийского Париса, великий Менелай, но во всем виновата Прекрасная Елена.[95]

Велизарий не нашелся, что ему ответить и повернулся к нему спиной. Это видели многие солдаты, но они не слышали слов Константина.

Госпожа Антонина откровенно поговорила с Велизарием. Я не могу сказать, что она ему говорила, но Антонина смогла его убедить, что Македония лгала и стало ясно, что Велизарий испытывал одновременно облегчение и стыд. Он послал судно, чтобы вернуть Феодосия. Македонию выпороли, заклеймили, и она была навечно сослана в монастырь. Мальчишек-заложников тоже выпороли, заклеймили и послали работать в серебряные рудники.

С моей помощью госпожа вырезала язык Македонии, разрезала его мелкие кусочки и выбросила их в море. Это много лет спустя рассказывал секретарь Прокопий, желая дискредитировать госпожу. Не могу сказать, что Македония не заслуживала такого наказания или что госпожа Антонина в гневе не грозила сделать с ней именно это.

Вскоре между госпожой и Велизарием воцарился мир. Но Феодосий не вернулся к нам, потому что посланное за ним судно не смогло его догнать. Велизарий написал ему в Эфес, предлагая вернуться. Он публично признался в своей ошибке в день, когда судили Македонию, и все болтливые языки замолчали от страха.

Велизарий ждал приказа Юстиниана об оккупации Италии. Приказа долго не было, потому что Юстиниана крайне расстроила смерть Мундуса. Велизарию было приказано не предпринимать никаких действий, но быть в полной готовности, пока он не услышит о взятии Спалато, а потом отправится в Рим.

Спалато заняла в сентябре сильная армия Иллирии. В октябре Велизарий узнал об этом и был готов начать марш.

Ему помогала госпожа Антонина, которая во время его отсутствия в Африке вела тайные переговоры с зятем короля Теудахада, который командовал силами готов в Южной Италии. Ей удалось его уговорить, чтобы он покинул армию в день, когда начнется оккупация Италии. Велизарий оставил гарнизоны в Палермо и Сиракузах, чтобы они защищали эти города, а сам пересек Мессинский пролив и отправился к городу Реджио, где находились разработки золота, а этот трус-вандал перебежал к нам с несколькими сопровождающими и оставил своих солдат без командира. Он отправился в Константинополь, где отрекся от арианства, его сделали патрицием, и он получил огромные поместья. Король Теудахад, услышав эти новости, позавидовал ему.

Оккупация Южной Италии произошла без сражений — готы разбегались при нашем приближении во всех направлениях. Пока мы двигались по побережью в сопровождении флота, нам никто не оказывал сопротивления. К началу ноября мы подошли к Неаполю. Этот великий город был хорошо укреплен, там был расквартирован гарнизон готов, который, как говорили, был почти равен численности нашей армии.

Существуют четыре варианта, как действовать против неприступной крепости. Первый — оставить ее в покое и атаковать врага в его слабом месте. Второй способ — изнурять крепость голодом. Третий — заставить ее капитулировать с помощью подкупов, угроз или обмана. Четвертый способ — взять крепость неожиданностью, но после того, как все же удалось найти у нее слабое место.

Велизарию нужно было покорить Неаполь. Если он этого не сделает, то вокруг Неаполя станут объединяться все силы готов на расстоянии многих миль. Из-под защиты этих массивных стен войска могут быть переброшены для покорения Южной Италии, потому что небольшие гарнизоны, оставленные в других городах, могут быть разгромлены. Он не сможет покорить Неаполь с помощью голода, потому что там было достаточно зерна. Внутри города располагались основные зернохранилища. Кроме того, если он задержится в Неаполе, у готов появится время собрать огромную армию против него на Севре. Также невозможно было угрозами заставить капитулировать такой город.

Сначала флот бросил якоря в проливе, подальше от катапульт на стенах города. Велизарий устроил лагерь недалеко от города, и на рассвете штурмовал стены города с помощью лестниц, а потом послал письмо отцам города и кратко информировал их, что они должны немедленно сдать ему город.

К нему пожаловал итальянский мэр под флагом перемирия и с двумя готами в качестве свидетелей. Мэр вел себя независимо и заявил Велизарию, что тот только делает вид, что у него большое войско, и что наоборот у него были небольшие силы. Мэр добавил, что считает письмо Велизария недружественным жестом.

— Солдаты гарнизона — готы, и мы не можем с ними спорить, потому что у нас нет оружия. Они не станут поддаваться подкупу и угрозам, потому что король Теудахад послал их сюда всего день назад с приказом держаться до последнего. Он забрал их жен и детей в качестве заложников и обещал убить, если солдаты сдадут город. Мне кажется, что вам не следует зря тратить время, а продолжать путь к Риму. Если вы возьмете Рим, Неаполь, конечно, тут же сдастся, а не возьмете Рим, вам и Неаполь не поможет.

Велизарий резко ответил:

— Не учите меня стратегии. Я могу вам сказать только одно. Я много лет веду разные сражения и много страшного повидал там, где люди не сдаются добровольно. Мне бы не хотелось, чтобы подобное случилось в Неаполе. Если вы сможете убедить гарнизон сдаться, все ваши привилегии останутся и даже будут увеличены. Гарнизон сможет присоединиться к императорским войскам или выйти из города, а я обещаю, что солдат не станут трогать. Но, — и тут он обратился к готам, — предупреждаю, если вы выберете сражение, вас постигнет участь короля Гейлимера и его вандалов.

Ему ответил один из готов:

— Правда, что Карфаген хорошо жил при готах, а когда он вам сдался, то его безжалостно разграбили императорские войска?

— Не императорские войска, а войска Дьявола, — ответил ему Велизарий.

— Нам все равно, — заметил гот.

На этом переговоры прервались, но мэр, по секрету, заверил Велизария, что он сделает все возможное, чтобы убедить своих сограждан открыть ворота города, несмотря на готов, которых там было полторы тысячи человек. Хорошо укрепленный город могут защищать триста человек против тридцати тысяч солдат. У Велизария войска состояли из десяти тысяч солдат, потому что ему пришлось оставить две тысячи солдат в Сицилии и Южной Италии.

Неаполю не грозили ни голод, ни жажда. Еврейские купцы, торговавшие зерном, отдали свои склады жителям и предложили помощь своих матросов и наблюдателей, которые умели владеть оружием. Если Велизарий разорит городской акведук, — в городе были большие хранилища воды для нужд горожан. Отцы города отправили послание к Теудахаду, заверяя его в собственной преданности, и просили, чтобы он им на помощь послал армию. Видимо, Неаполь можно было взять только внезапно. Но для этого следовало найти слабое место в системе защиты.

ГЛАВА 14 Осада Неаполя

Велизарий внимательно изучил укрепления Неаполя, но не нашел слабого места в стенах, чтобы использовать машины для тарана. Он попытался нанести внезапную атаку со стороны залива ночью. Велизарий послал отряд изурианских горцев, которые прекрасно умели карабкаться по стенам. Один из них добрался до верха и быстро укрепил там веревку, а остальные поднимались с помощью этой веревки. Но в тот момент их заметил еврей-караульный, который поднял своих товарищей по тревоге. Из нападавших успели забраться четверо, — а потом караульные перерезали веревку, и остальные разбились о камни, лежавшие внизу. Попытали напасть снизу, но их тоже постигла неудача. На рассвете Велизарий приказал протянуть длинную крепкую веревку через башню. Они сначала пустили стрелу с шелковой нитью, к которой была прикреплена тонкая веревка, а потом уже веревка потолще. Толстую веревку закрепили, и по ней стали перебираться воины. Но и на этот раз караульные их увидели, перерезали веревку, и все солдаты погибли.

Велизарий пытался поджечь ворота, подкатив к ним бочки со смолой и маслом, но по краям ворот стояли две укрепленные башни, и солдат отгоняли от ворот пиками и камнями, и вновь множество солдат полегли у ворот.

Осада продолжалась уже восемнадцать дней. Бывший член придворного отряда изуриец, который теперь был офицером в пехоте, подошел к Велизарию и спросил его:

— Господин, тебе действительно нужно занять Неаполь? Сколько бы ты за это заплатил?

Велизарий ему ответил с улыбкой:

— Если он мне сдастся, а мы отправимся и покорим Рим до наступления холодов, я готов отдать за это миллион золотых монет. Но если придется все отложить до весны, мне Неаполь уже не понадобится.

Офицер сказал тогда:

— Сто золотых монет для каждого солдата моего отряда, пять сотен для каждого офицера, тысячу золотых монет для меня и две тысячи для того солдата, который найдет слабое место, которое ты приказал нам отыскать.

— Я готов заплатить в два раза больше, — воскликнул Велизарий, вскакивая, — но только когда ключи от города будут у меня в руках.

— Согласен, — сказал офицер и вывел вперед солдата.

Это был грязный и неряшливый человек. Он рассказал Велизарию, что решил проползти по сухому трубопроводу акведука от места, расположенного в миле отсюда, до того места, где акведук входил в город. Солдат пытался узнать, не закрыт ли трубопровод какой-нибудь решеткой или еще чем. Ползти было несложно — он практически шагал по нему в полный рост. В кирпичном своде часто попадались вентиляционные отверстия, потом он дошел до места, где туннель сузился до отверстия в скале, там мог протиснуться только мальчик, а солдат в полном снаряжении — ни за что. Скала была не из гранита, а из мягкой вулканической породы, которую легко рубить киркой. Солдат увидел впереди на расстоянии нескольких ярдов свет, похоже, в этом месте акведук ничем не был прикрыт. Солдат нашел там несколько сваленных ветром оливок, старый головной платок и какую-то разбитую посуду. На следующий день он прошел весь этот путь сверху вдоль акведука, пытаясь найти оливковое дерево, которое склонялось бы над крышей акведука, но ничего не нашел и пришел к выводу, что скала где-то внутри города.

Велизарий выбрал двадцать солдат из отряда этого офицера, их снабдили молотками, обернутыми тряпьем, корзинами и зубилами и послали, чтобы они увеличили отверстие в туннеле. Велизарий сам все проверил. Солдаты должны были работать очень тихо. Днем они сообщили, что отверстие стало настолько большим, что через него может пройти человек в кольчуге. Далее туннель акведука становился высотой в три человеческих роста, а потом крыша акведука обрушилась. Оказалось, что корни оливкового дерева проломили кирпичную облицовку, и, когда по акведуку текла вода, они ею питались. Само дерево росла над акведуком, и одна ветвь прикрывала дыру на крыше. Солдаты принесли Велизарию помятый платок и несколько оливок. Он посмотрел на это и сказал:

— Этот хлопковый платок недавно стирали и повесили сушиться, его сюда сдуло ветром, а оливки — культурные, а не дикие. Наверно, это дерево растет в саду женщины.

Велизарий послал еще одно предупреждение отцам города: «Если город не сдастся сегодня, завтра вы его потеряете, потому что я его возьму силой. Клянусь вам честью, я подобные клятвы зря на ветер не бросаю. Советую поверить мне: когда мы начнем штурмовать стены, обязательно будут потери с двух сторон».

Отцы города ему не поверили.

Ночью Велизарий послал шестьсот солдат в кольчугах через акведук. Сначала люди сопротивлялись, говоря, что они — солдаты, а не грязные крысы. Сын госпожи, Фотий, просил разрешить ему возглавить солдат, но Велизарий не мог доверить такое сложное мероприятие юноше. Он позволил ему следовать с тыла и сообщать ему, как идут дела. Велизарий понимал, что если шестьсот человек будут спотыкаться в темном проходе, они наделают сильный шум, поэтому решился на отвлекающий маневр.

С Велизарием был его старый друг, Бессас, фракийский гот, который присутствовал на пиру Модеста, пятидесятилетний ветеран, но по-прежнему сильный и крепкий воин. Велизарий велел Бессасу отправиться с готами поближе к входу акведука и начать разговор с вражескими караульными, делая вид, что пытается их подкупит, чтобы они сдали город. Солдаты Бессаса должны были сильно шуметь и натыкаться на камни в темноте и вести себя так, будто сильно выпили.

Все вышло как по маслу. Солдаты обменивались шуточками, оскорблениями, криками и воплями, даже пели баллады готов. Бессас громко клялся в верности императору Юстиниану, а караульные — королю Тедазаду. Шестьсот солдат прошли по акведуку незамеченными. Они прихватили с собой фонари, чтобы не двигаться в кромешной темноте.

Первым шагал солдат-изуриец, который обнаружил этот ход. На нем не было кольчуги, он был вооружен кинжалом. Когда он дошел до того места, где крыша акведука обвалилась, то встал на плечи товарищей и вскарабкался наверх. Он хватался за выступавшие камни и продвигался все выше, наконец оказался наверху. Ему бросили длинную веревку, которую он прикрепил к ветви дерева, перекинул ноги через стену и огляделся.

Как и думал Велизарий, это был двор перед домом. Никого не было. Солдат подал сигнал, и четверо солдат в кольчугах вместе с офицером вскоре оказались во дворе. Они тихонько отправились в полуразрушенный дом, но в нем жили люди. Была полночь.

Когда солдат карабкался через окно, то почувствовал кислый запах бедности. Он оказался в кухне, и в лунном свете увидел единственную чашку и тарелку на колченогом столе с жалкими остатками ужина. Потом услышал слабый кашель из соседней комнаты и сбивчивый шепот. Это молилась старуха. Он не дал ей вскрикнуть и поднял кинжал, но не вонзил его. Солдат достал платок, который отдал ему Велизарий и с улыбкой протянул старой женщине. К платку он приложил кусок сыра. Старуха его понюхала и с удовольствием съела. Затем в домик вошел офицер и спросил на латыни, где располагается ее дом и кто ее соседи. Старуха объяснила, что ее окружает, и сказала, что ее соседи такие же бедняки, как и она сама, и что солдатам их не стоит бояться. Офицер подал сигнал солдатам подниматься. К счастью, двор был большим, но им пришлось стоять, тесно прижавшись друг к другу. Фотий отправился доложить Велизарию, что пока все идет по плану.

У Велизарий был готов отряд с штурмовыми лестницами, он ждал в зарослях лимонных деревьев неподалеку от акведука. Велизарий услышал звуки трубы из города и увидел свет качающихся фонарей, это на северной стороне стены закрепились люди изурийцев. Туда быстро перенесли штурмовые лестницы и начали подъем. Константин, отвечавший за лестницы, не смог точно рассчитать высоту стен, и лестницы оказались короче стен на двадцать футов. Их пришлось надставлять, и на это ушло время. Солдаты-изурийцы захватили две башни и стену между ними, и вскоре две тысячи солдат присоединились к ним, взобравшись вверх. Можно было считать, что Неаполь взят.

По-настоящему защищали город только евреи. Они понимали, что не выживут, если город будет взят. Юстиниан расправлялся с иудаистами и обвинял всех евреев в том, что их предки распяли Христа. Но защита была преодолена, ворота открылись — это сделали горожане — и в город ворвалась армия Велизария.

Неаполь грабили всю ночь. Велизарию не всегда удавалось предотвратить жестокость победителей. Особенно усердствовали двести гуннов-массагетов. Эти еретики решили не возвращаться домой, а остаться под командованием Велизария. Они врывались в церкви, грабили их и убивали священников прямо в алтаре. Велизарий был взбешен подобным святотатством — ведь это были православные церкви. Утром он объявил амнистию и приказал прекратить грабеж. Солдатам он оставил золото, серебро и драгоценности, а плененных женщин и детей отобрал. Велизарий возвратил несчастных в их семьи. Потом он объявил решение, как и в Карфагене, восьмистам захваченным готам, что их пошлют в Константинополь и там они должны сделать выбор — бесплатно заниматься физическим трудом или получать деньги за ратный труд и служить императору на персидской границе. Готы говорили, что предпочитают быть солдатами, и Велизарий одобрил их выбор.

Пока он беседовал с готами, прибыл официальный представитель итальянской гражданской службы — усталый, осунувшийся и забрызганный грязью человек. Его привели к Велизарию. Он привез с собой письмо от короля Теудахада Гонорию, губернатору Рима. Гонец не посмел вскрывать письмо, но считал, что это было очень срочное и тайное послание, потому что его подняли с постели поздней ночью, и ему пришлось ждать шесть часов, пока оно составлялось. Он был верным римлянином, ненавидел еретиков-готов, с опасностью для жизни, переодевшись, он пробрался по Аппиевой дороге и привез письмо победителю Велизарию, вице-регенту его Священного Величества Императора Юстиниана, который был регентом Всевышнего. Когда он на рассвете проезжал мимо города Террацины, его остановил офицер готов. Боясь, что его возьмут в плен, посланник ударил гота мечом в живот и оставил умирать на дороге.

Велизарий сломал печати и начал так сильно хохотать, что мы решили, что с ним не все в порядке. Наконец он пришел в себя и прочитал окружавшим его людям распевным голосом следующий документ:

Посланец был зол и возмущен таким глупым письмом, но Велизарий стал его успокаивать, хвалить его преданность и смелость, и дал ему пять фунтов золота, что равно тремстам шестидесяти золотым монетам, и назначил собственным курьером. Велизарий заявил, что письмо является более ценным, чем кажется с первого взгляда. Из письма ясно, что король Теудахад занимается пустяками вместо того, чтобы заботиться о защите королевства. Он нам сказал, что теперь может спокойно отправляться покорять Рим.

Если бы король Теудахад продолжил командовать армией готов, то перед Велизарием стояла бы не очень сложная задача. Он не предпринимал никаких действий, готовясь к войне, и уверял своих подданных, что все обстоит отлично. Его можно было сравнить с шавкой, лающей на стаю волков, которые ее вскоре сожрут. Теудахад считал, что не следует посылать помощь Неаполю, потому что этот город может выдержать осаду в два раза дольше, чем та, которой подвергалась Троя в древние времена. Он не желал слушать никакие советы.

— Пусть Велизарий обломает зубы на Неаполе. Потом мы набьем его рот грязью, — говорил он.

Когда стало известно, что Неаполь пал, знать уже больше не могла терпеть подобное легкомыслие короля. Они решили, что он продал город императору, а сам предпочел жить в богатом поместье и заниматься своей наукой, разбогатев за счет своих подданных. Знать созвала совет на озере Бегиллус недалеко от Террацины, куда не пригласили короля. Там они подняли на щитах храброго генерала Виттиха и провозгласили его королем. Виттих не был благородного происхождения, зато подарил Теодериху великую победу над гепидами на берегах Савы. Он был почти неграмотный и с трудом мог нацарапать собственное имя.

Как раз в это время король Теудахад направлялся из Тиволи в Рим, чтобы дать консультацию по поводу организации общественных библиотек. Когда он узнал новости, то помчался во дворец в Равенне, где можно было надежно спрятаться, потому что ее защищали болота и море, слишком мелкое, чтобы там могли пройти военные суда. Они не дошли бы до фортификаций. Но Виттих послал за ним в погоню. Он скакал быстрее Теудахада из страха перед новым королем. Кроме того, всаднику было за что мстить королю, приказавшему забрать у него прекрасную девушку, которая была ему обещана в жены. Он скакал день и ночь и наконец, проскакав двести миль, догнал Теудахада. Он его перехватил у ворот Равенны, схватил за шиворот, стащил с коня и перерезал ему глотку, как поросенку.

Король Виттих подошел к Риму раньше Велизария. Там он объявил о том, что его будут короновать, и собрал большой совет готов. На совете выяснилось, что дела готов были в полном беспорядке. Силы, предназначенные для обороны, были рассеяны по всей Италии, а основная армия отправилась на северо-запад через Альпы, чтобы защищать земли готов с этой стороны Роны от франков, подкупленных Юстинианом. Еще одна армия была в Далматии у Спалато. Виттих понял, что у него всего двадцать тысяч. Он не мог рассчитывать на победу над Велизарием, хотя у того было всего десять тысяч.

Виттих решил оставить в Риме гарнизон, который сможет его защищать, заключить мир с франками, отправить войска в Равенну и через несколько недель возвратиться с большим войском и вытеснить нас к морю. Римский Сенат обещал Виттиху свою поддержку. Но он для страховки забрал с собой заложников из знати. Папа Сильверий, которого Теудахад подозревал в тайной переписке с Константинополем, дал торжественную клятву верности новому королю.[96] Виттих отправился в Равенну и там женился на Матазонте, хотя и против ее желания. Матазонта была единственной дочерью Амалазунты. Король стал жить в доме Теодериха. Из Равенны он посылал послания с уверениями в дружбе Юстиниану и просил, чтобы тот отвел армии, потому что смерть Амалазунты, как он считал, была отомщена и уравновешена смертью Теудахада.

Юстиниан не отвечал ему, считая, что вскоре вся Италия станет принадлежать ему. Виттих заключил с франками мир, заплатив пятнадцать тысяч золотых монет. Эту сумму им же предлагал Теудахад. Он отдал им территории готов между Альпами и Роной и поставил условие, что они пришлют войска, чтобы помочь ему в борьбе против Велизария. Франки не желали портить с нами отношения и ничего конкретного не стали ему обещать, говорили, что со временем пришлют подкрепление.

Потом мы отправились в Рим по Латинской дороге, пролегающей по Капуа вдоль побережья на тридцать миль в глубь страны, потому что более короткую Аппиеву дорогу легче было защищать при Террацине и в нескольких других точках. Велизарий не мог задерживаться или нести потери в людях. Нас везде радостно приветствовали, в особенности священники. Солдатам было строго-настрого наказано платить за провизию и вести себя спокойно и вежливо. Нам, слугам, было интересно посмотреть на старые и новые итальянские постройки, но госпожа ни на что не обращала внимания и была полностью погружена в мрачные мысли. Наконец, пришло письмо от Феодосия, ставшего монахом в Эфесе, как и советовал ему Велизарий. В письме он благодарил Велизария, но к нам не собирался возвращаться:

Велизарий, желая угодить Антонине и вместе с тем как-то извиниться перед Феодосием за свои подозрения, отослал Фотия в Константинополь. Он повез для Юстиниана ключи от Неаполя, пленных готов и письмо, где просил о подмоге. Потом Велизарий написал Феодосию, что тот может безбоязненно возвращаться. Но Антонина не могла дождаться встречи.

Наше прибытие застало врасплох гарнизон готов в Риме. Их посты были размещены на Аппиевой дороге. Нас там не видели и все считали, что мы еще в Неаполе. Снова Велизарий проявил прозорливость. Народ в Риме был убежден, что город должен ему сдаться. Никому не хотелось испытывать судьбу неаполитанцев. Папа Сильверий нарушил клятву, присягу, данную Виттиху, на основании того, что она была принесена под нажимом и к тому же еще и еретику. Он прислал письмо Велизарию, где приглашал его войти в город без страха, потому что он убедит гарнизон готов покинуть Рим. Пока мы спускались вдоль хребта Альбано и вошли в город через Асинарийские ворота, гарнизон готов вышел через Северные ворота. Их командир отказался покинуть пост. Велизарий захватил его в плен и отослал в Константинополь вместе с ключами от города.

Должен признаться, что Рим меня разочаровал. Конечно, это был большой город, с великолепными зданиями, некоторые их которых могут превзойти дома в Константинополе. Но, по-моему, у него есть три отрицательные черты, из-за которых он уступает даже Карфагену: там нездоровый климат, город удален от моря, и там мало богатств и населения.

Римские сенаторы и священнослужители тепло нас приветствовали, предлагали отправиться в Равенну и уничтожить узурпатора Виттиха, прежде чем он сможет собрать необходимые силы. Они расстроились, когда Велизарий ответил, что собирается оставаться в городе, воспользовавшись его гостеприимством. Им стало совсем не по себе, когда он начал укреплять оборону города, ибо она находилась в ужасном состоянии.

К нашей госпоже тайно пожаловал сам Папа Сильверий и сказал ей в моем присутствии:

— Почтенная дочь, может вам удастся убедить победоносного Велизария, вашего мужа, чтобы он отказался от своего, на наш взгляд, не очень мудрого решения. Кажется, он собирается устроить осаду нашего священного города. Город благословлен Богом, но он не приспособлен к осаде и в течение двенадцати сотен лет своей истории никогда не мог выдержать долгой осады. Вы сами видели, его стены длиной в двенадцать миль, в городе не хватает продовольствия для населения, а с моря сюда нельзя доставлять провиант. Это не Неаполь. Сил у вас не так много. Почему бы не вернуться в Неаполь и не оставить нас, римлян, в покое?

Антонина отвечала ему:

— Возлюбленный во Христе, святейший и почтенный Сильверий, вам следует больше думать о Небесах, а мой муж и я станем заниматься земными делами. Позвольте мне предупредить Ваше Святейшество, что вам лучше не вмешиваться в наши дела.

Папа Сильверий отправился восвояси весьма обиженным и даже не благословил госпожу. Как вы уже догадались, это ее не очень расстроило. Между ними началась вражда, и Папе пришлось отступить и приветствовать нашу небольшую армию. Папа был убежден, что нас победят и Виттих с ним расправится за нарушение присяги.

Велизарий послал Константина и Бессаса с небольшими силами покорить Тоскану, а остальная армия начала укреплять старые башни города, очищать и углублять захламленные рвы и чинить ворота. Со времен Теодориха никто не укреплял крепостные стены. Они состояли из широкого вала насыпной земли между двумя каменными стенами, и через определенные интервалы стояли караульные башни. Велизарий приказал пристроить защитное крыло так, чтобы птицы или ангелы, если они станут смотреть сверху, видели бы сплошные ГГГГГ, как буква Gamma, написанная множество раз. Велизарий привлек к этому труду разных рабочих и каменщиков, как он это сделал в Карфагене. Он запасся зерном, привезенным из Сицилии, и скупил все зерно у крестьян на сто миль вокруг города, заплатив за него хорошую цену.

Десятого декабря мы вошли в Рим, и прошло три месяца, прежде чем король Виттих выступил против нас со своей армией. Это была сильная армия, собранная со всей Италии и даже из-за Альп. В основном, она состояла из тяжелой кавалерии. Тоскана сдалась нам, но Велизарий отозвал оттуда все гарнизоны, кроме тех, что он оставил в Перудже, Нарни и Спалето — всего тысячу человек. Он также забрал матросов с флота и всего у него было десять тысяч человек по сравнению со стапятидесятью тысячами готов. Началась осада Рима.

Виттих отправился на юг во главе армии, которая растянулась за ним по Фламиниевой дороге на сотни миль. Между дивизионами оставались небольшие интервалы. Недалеко от Рима он встретил священника, которого на носилках уносили из города. Он отправлялся в приход на севере. Виттих спросил священника:

— Какие новости, святой отец? Велизарий все еще в Риме? Как вы думаете, нам удастся его схватить, прежде чем он отправится в Неаполь?

Умный священник ответил:

— Король Виттих, не стоит торопиться. Госпожа Антонина, жена Велизария, приказала застеклить окна дворца, где они живут, и ставит новые петли на двери, покупает новую мебель и картины и перепланирует сад, сажает розовые кусты и строит новое северное крыльцо. Сам Велизарий делает то же самое с оборонительными укреплениями города. Когда вы достигните Тибра, то найдете там новый северный мост возле Мульвинского моста.

Через Тибр было переброшено множество мостов. И этот мост, о котором говорил священник, лежал в двух милях к северу от города. Велизарий построил там две крепкие каменные башни, в которых располагались сто пятьдесят кавалеристов. Он снабдил их катапультами, чтобы потопить любую лодку, с помощью которой готы попытаются пересечь реку и напасть на них с тыла. Велизарий надеялся, что Виттих не может быстро продвигаться вперед и станет или обходить его, или посылать солдат партиями в десять-двадцать человек через реку на небольших лодках. Сам Велизарий убрал оттуда все баржи и большие лодки. На чем бы не порешил Виттих, его армия была настолько огромной, что Велизарий думал, что у него есть еще в запасе двадцать дней, чтобы закончить работу по укреплению города. Кроме того за это время могли прибыть солдаты из Константинополя. Может, ему также удастся задержать переправу врага в другом месте.

Гарнизон моста Мульвия повел себя трусливо. Когда солдаты увидели, что к ним приближаются готские рыцари, а их там тысячи тысяч, и все верхом на прекрасных конях, а весеннее солнце отражается у них на шлемах, кольчугах и пиках, они между собой решили:

«Зачем нам тут оставаться и быть убитыми во славу Велизария?! Даже он не сможет справиться с противником, который превосходит его в тысячу раз».

Некоторые караульные были фракийские готы, которые вдруг поняли, что эта огромная армия состоит из их соплеменников, и они исповедуют одну и ту же религию. Зачем им ссориться?! В сумерках гарнизон разбежался, фракийские готы дезертировали к Виттиху, а остальные двинулись в направлении Кампаньи, кто боялся наказания, а кому-то было стыдно возвращаться в Рим.

На следующее утро Велизарий отправился к мосту Мульвия с тысячью солдат из придворного дивизиона, чтобы узнать о готах. К нему не пришел обычный утренний доклад от офицера, командующего гарнизоном. Велизарий ехал на Балане, гнедой строевой лошади с белой мордой, которую ему подарила Теодора после Дараса. Велизарий выехал из лесочка и вдруг увидел, что четыре-пять эскадронов готов уже переправились через реку и скачут ему навстречу через огромный луг. Он, не колеблясь, направил коня на них, приказав остальным воинам следовать за ним. Когда его солдаты с ним поравнялись, стреляя из луков во время скачки, то увидели, что Велизарий и его офицеры делали кровавую работу простых солдат. Велизарий не снижал темпа и продолжал скакать вперед.

Среди врагов были дезертиры — фракийские готы. Они узнали Велизария и начали кричать остальным:

— Цельтесь в гнедого и война сразу закончится!

Все готы подхватили клич: «Цельтесь в гнедого!»

И началось свирепое сражение. Хуже, чем с персами на берегах Евфрата. Эскадрон Велизария схватился с врагом, который в тысячи раз превосходил его количеством. Каждый воин желал прославиться, «Убив грека на беломордом гнедом скакуне», как они его называли.

Мне кажется, что такой жестокой схватки не было с начала мироздания. Рядом с Велизарием сражались его офицеры, раздавая удары копьями и отражая дротики. Сам Велизарий также бил и крушил, резал и рубил мечом, пробираясь в самую гущу врагов. Его конь Балан сражался вместе с ним. Он был приучен вставать на задние ноги и бить передними копытами, разбивая черепа напиравших врагов. Среди готов продолжались крики:

— Целься в гнедого! Убей грека на беломордом гнедом!

Велизарий приказал подать ему новый меч, потому что старый уже затупился. Умирающий адъютант подал ему новый меч. Велизарий вскоре сломал подаренный меч у эфеса, и ему дали третий меч, который забрали у мертвого знатного гота. Он пользовался им во время этой битвы и во многих последующих битвах. Сражение продолжалось более трех часов. Готы поняли, что им надо спасаться, повернулись и начали удирать. На лугу остались лишь тела убитых. У готов погибла тысяча человек. Сам Велизарий убил шестьдесят человек. Велизарий был весь в крови, которая его орошала из срубленных рук и ног врагов и их отрубленных голов, но, по счастью, на нем не было ни царапины. Когда он сражался, то не шутил и не улыбался, как это делали почти все воины. Он считал, что война — серьезное дело, и не до шуток, когда убиваешь человека, в особенности христианина. Он вообще не хвастался своими подвигами.

Раненые возвращались в Рим отдельными группами, последние привезли с собой весть, что Велизарий убит: они спутали его с погибшим адъютантом.

Мы все готовы отдать за него жизнь, особенно госпожа Антонина, которая вела себя весьма стойко. Она обошла караульных на стенах и проверила гарнизоны у ворот, подбадривая солдат и предупреждая о карах в случае предательства, а потом заняла место у моста Фламиния. Госпожу всегда уважали солдаты. Храбрость ценится. Кроме того, она могла обменяться с ними грубыми шутками и никогда не скупилась на деньги. Она хорошо скакала на коне, даже стреляла из лука.

Велизарий прижимал врагов к мосту, чтобы прогнать их за реку и помочь отряду, который изо всех сил пытался удержать башни на флангах. В это время подошло подкрепление кавалерии готов. Они приняли побежденных готов в свои ряды, сразу сомкнули их и приветствовали их градом стрел. Велизарий развернул изрядно поредевший эскадрон и захватил холм неподалеку. Оттуда он попытался разглядеть, реет ли над башнями знамя императора, но его там не было. Десять тысяч человек кавалерии готов направились против него и оттеснили. У солдат были с собой полные колчаны стрел, потому что до этого сражение шло врукопашную. Они отступали к Риму, убивая вражеских офицеров и командиров.

Велизарий прибыл к воротам Салария в сумерках, за ним следовали огромные силы врага. Они держались на расстоянии выстрела из лука.

Как я уже говорил, госпожа Антонина была у ворот Фламиния, в миле к западу от ворот Салария, которые охраняли матросы. Они слышали о смерти Велизария и не поверили, что это он требовал, чтобы его впустили. Они решили, что их дурачат.

Велизарий пересек мост и подъехал к воротам.

— Вы что, не узнаете Велизария? Открывайте сейчас же! Или я проеду через ворота Фламиния и стану пороть каждого второго!

Его нельзя было узнать под слоем крови и грязи. Некоторые караульные узнали его голос и хотели впустить его, другие боялись, что вместе с ним могут ворваться готы, и ворота оставались закрытыми. Велизарий и его эскорт толпились между двумя башнями с флангов. Готы сгрудились с другой стороны моста и подбадривали друг друга, чтобы пересечь мост. Велизарий придумал следующий ход — он вонзил шпоры в бока Балана, выкрикнул боевой клич и помчался на врагов через мост. В сумерках готы вообразили, что на них несутся свежие силы, и рассыпались в разных направлениях.

Наконец ворота открылись, и караульные стали просить, чтобы Велизарий их простил. И он простил их, а вскоре обнимал Антонину и расспрашивал ее о новостях. Госпожа рассказала ему о том, какие она предприняла меры по защите города. Когда дошли вести о его смерти, она усилила караул на стенах, раздала кирки рабочим, чтобы они тоже дежурили на башнях. Она им сказала:

— Перед вами простая задача. Не зевайте, а когда увидите, что готы карабкаются по стене, кричите: «Караульный!» Кричите погромче и сразу бейте их киркой!

Она также собрала каменщиков и кузнецов с молотами, мясников и людей, которые кололи дрова, с топорами, призвала рыбаков, у которых гарпуны. Им она сказала:

— Мне не нужно вас учить, как пользоваться этими орудиями.

Она раздала шлемы, чтобы они не забывали, что стали солдатами. Велизарий похвалил ее за инициативу.

Он был усталым и голодным, но сначала проверил все укрепления, уверился, что все солдаты находятся на постах. В Риме было четырнадцать главных ворот и еще несколько более отдаленных ворот; наступила полночь, прежде чем он закончил обход. Велизарий двигался против часовой стрелки, и когда был у ворот Тибуртина, его догнал гонец от Бессаса, который прибежал от ворот Пренестина, от которых Велизарий только что ушел. Он принес ужасные новости: Бессас слышал, что готы ворвались с другой стороны города через Джаникуланский холм и уже пробирались к Капитолию. Среди изурийцев началась паника. Они охраняли ворота Тибуртина. Велизарий начал расспрашивать гонца и вскоре начал сомневаться в услышанном, потому что Бессасу об этом рассказал священник из собора Святого Петра. Велизарий послал разведчиков, они вернулись и сообщили, что готов не увидели. Велизарий приказал офицерам не поддаваться никаким слухам и не покидать свои посты. В городе так же находилось немало людей, которые с удовольствием распространяли разные слухи. Если будет опасность, им о ней сообщит сам Велизарий. Они должны стойко держаться и знать, что их товарищи в других местах не зевают. Велизарий приказал разжечь костры вдоль всех стен, чтобы готы видели, что Рим хорошо охраняется, и граждане могут спокойно спать.

Когда Велизарий подошел к воротам Салария, он увидел, что толпа солдат и римлян слушают речь знатного гота. Он обращался к жителям на хорошей латыни, которую, конечно, не понимали матросы. Он обвинял их в том, что они пропустили греков из Константинополя в город.

— Греки, — презрительно кричал гот. — Как вы можете ждать спасения от греков? Греки, это же дешевые актеры или танцоры, исполняющие неприличные танцы, и эти трусливые и вороватые матросы!

Велизарий, улыбаясь, повернулся к матросам и сказал:

— Жаль, что вы не понимаете латынь!

— Что он говорит? — спросили его.

— Он вас грубо обзывает. Но кое-что из его слов правда.

Госпожа уговорила его съесть мясо и хлеб и выпить немного вина. Пока он ел, к нему пришли пятеро сенаторов. Они дрожали и спросили его:

— Генерал, вы сдадитесь завтра?

Велизарий захохотал:

— Мои уважаемые друзья, относитесь к готам с презрением, мы их уже победили!

Они удивленно посмотрели друг на друга. Велизарий продолжал:

— Я не шучу. Я уверен, что победа наша, если мы все выполним свой долг.

— Но уважаемый Велизарий, стрелы их пехоты отогнали вас от моста Мульвия, вас преследовали огромные силы кавалерии до самого Рима.

Велизарий вытер губы и сказал:

— Уважаемые патриции, вы правильно описали все, что случилось, а я повторяю, что готы уже разбиты.

Они начали негромко возмущаться и шептать, что он сошел с ума. Но можно было понять, что имел в виду Велизарий. Пехота готов могла только обороняться, а кавалерия была неспособна победить его, даже если их было там много и у них были быстрые кони. Они не стреляли из луков и держались на расстоянии. Нам вспомнилось, что Велизарий говорил при Дарасе — редкий генерал может управлять сорока тысячами солдат, но еще реже встречаются те, кто может командовать восьмьюдесятью тысячами человек.

Что мог сделать Виттих, который привел против нас почти вдвое больше?

Прошла первая ночь защиты Рима; на рассвете атака не началась.

ГЛАВА 15 Защита Рима

Готы построили недалеко от города укрепленные лагеря с рвом, земляным валом и частоколом. Эти военные лагеря были расположены на определенном расстоянии друг от друга вдоль северной части города. Расстояние от стен города до лагеря было от трех сотен шагов до одной мили. Далее они перекрыли все четырнадцать акведуков, сотни лет снабжавших город чистой водой, которая текла сюда издалека. В городе были колодцы, которые питались дождевой водой; западная стена прикрывала отрезок реки Тибр, поэтому нам не грозила опасность погибнуть от жажды. Но городская знать была недовольна тем, что им приходилось пить дождевую воду, а если они желали вымыться, то купались в реке, а не в собственных огромных и роскошных ваннах. Велизарий приказал заложить камнями соединения акведука. Он также приказал построить полукруглые стенки типа экрана, возле ворот изнутри с маленькой, тщательно охраняемой дверью в этих экранах, чтобы жители города не пустили врага. Лагерь готов находился настолько близко от Фламиниевых ворот, что выходить из них было совсем невозможно. Велизарий внимательно проверил все защитные укрепления снаружи и изнутри, отыскивая слабое место, особенно тщательно проверил люки городской канализации. Он обнаружил, что спускаются в Тибр, под воду, поэтому через них никто не может проникнуть в город.

К сожалению, были остановлены все общественные мельницы на холме Джаникулана, работающие от воды из Троянского акведука. В городе не было тягловых лошадей или быков, чтобы они приводили в движение жернова, и нам пришлось для этого использовать рабов. Велизарий вскоре починил мельницы и они стали вращаться с помощью воды. Вблизи моста Аурелия он протянул два крепких каната через реку, скрепил их, чтобы они удерживали две большие баржи по течению на расстоянии двух футов друг от друга. На каждую баржу он поместил мельницу для зерна, а мельничное колесо подвесил между ними, и его быстро вращала струя воды из-под арки моста. Когда Велизарий убедился, что его идея сработала, он приказал усилить канаты, сгруппировать еще сорок барж и поместить между ними мельницы для зерна. Через несколько дней от дезертиров готы узнали об этих мельницах и начали вниз по реке сплавлять стволы деревьев, которые налетали на мельницы и ломали их. Велизарий приказал протянуть через мост что-то вроде железных сетей, которые ловили плывущие бревна, а потом их вытаскивали на берег, распиливали и использовали вместо топлива в общественных пекарнях.

Римские горожане не страдали от военных условий, но Велизарий объявил им, что они не должны быть всего лишь сторонними наблюдателями, точно зрители, которые следят за игрой актеров — коли солдаты испытывают лишения, горожане также должны испытывать их. Чтобы всегда наготове были резервные войска для сражения в опасных точках, Велизарий приказал набрать в караульные свободных ремесленников и стал их обучать искусству стрельбы из лука на Марсовых полях. Других волонтеров он учил обращаться с копьем. Они неохотно занимались этим делом и оставались весьма слабыми солдатами, несмотря на то, что офицеры и сержанты тратили на их обучение много сил.

Когда Велизарий появлялся в городе, римляне обоего пола и любого социального класса смотрели на него с ненавистью. Они злились, потому что он посмел сопротивляться готам до того, как получил подкрепление от императора, поэтому им пришлось выдержать осаду, которая могла закончиться голодом и убийствами. Король Виттих получал сведения от дезертиров, что Сенат возмущен Велизарием, и он послал в город своих людей, чтобы воспользоваться этими разногласиями.

Этих готов привели в дом Сената с завязанными глазами и позволили обратиться к сенаторам в присутствии Велизария и его штаба. Они, позабыв обо всем, грубо разговаривали с роскошными и благородными патрициями, обвиняя их в том, что они изменили готской армии и позволили смешанным силам «греческих перебежчиков» заниматься укреплением города. От имени Виттиха им предлагалась всеобщая амнистия при условии, что Велизарий немедленно покинет город и ему дадут десять дней форы, прежде чем начать его преследовать. Они заявили, что это очень щедрое предложение, к тому же у него нет сил, защищать городские стены такой протяженности.

Велизарий ответил им очень кратко, что римские патриции их не предавали, а просто позволили другим патрициям войти в город вместе с императорской армией.

— Уважаемые господа готы, я уполномочен заявить от имени верных сенаторов, потому что я тут выше всех по рангу, и я говорю от имени моего императора: не готы, не другие германцы первоначально построили этот город или его стены. Вы их даже не смогли держать в надобном порядке! Значит, именно вы здесь лишние и не имеете права ни на что претендовать. Вашего короля Виттиха не признает мой господин в качестве своего вассала, поэтому я советую уважаемым готам облагоразумиться и прошу вас, постарайтесь все точно передать своим товарищам, и время идет на минуты. Я вас предупреждаю, что в противном случае, вы станете прятаться в колючих кустах, чтобы избежать наших пик и копий. А пока постарайтесь понять, что вы сможете у нас отобрать Рим, только после долгой осады и тяжелого сражения. К нашей радости, ни один гот не умеет правильно вести осаду, поэтому если даже у нас пока не так много войска, солдат хватает, чтобы защищать эти стены, построенные нашими предками, которые вы, готы, оставили без борьбы.

Королю Виттиху было интересно узнать от своих людей, что же за человек Велизарий, и они ему рассказали:

— Он походит на бородатого льва, у него полностью отсутствует страх. Говорит очень кратко. Он по физическому облику напоминает нас, но у него темные волосы, а глаза — синие, глубоко посажены в глазницах. Велизарий внушает к себе уважение. Мы также видели его жену Антонину. Она — львица той же храброй породы с рыжими кудрями. Король Виттих, нам предстоит нелегкое сражение.

Прошло две недели, и Виттих закончил приготовления к сражению. Как-то на рассвете Велизарий увидел с насыпи, в чем же состояли эти приготовления, и начал громко хохотать. Горожане не могли понять, в чем дело, и возмущенно переспрашивали друг у друга:

— Он что смеется, потому что нас скоро съедят эти звери?

Должен признаться, что я тоже не понимал причины смеха, потому что когда я взглянул, то разглядел в миле от стен какие-то деревянные сооружения на колесах. Их тащили в нашу сторону быки. Эти сооружения окружали тучи готов-копьеносцев. Эти сооружения походили на башни с внутренней лестницей и были установлены на платформах. Казалось, они были высотой с наши стены. Там также было очень много штурмовых лестниц, которые тащили пехотинцы, а за ними двигались повозки с фашинами и еще повозки с шестами и досками.[97] Стало ясно, что готы намеревались заполнить часть рва фашинами, а затем передвинуть эти странные башни по настилу или гати, которую проложат на фашины, а потом взять стены штурмом. Там двигалось также четыре более низкие сооружения, покрытые конскими шкурами, из которых выдвигался вперед штырь с железным наконечником. Я понял, что это были стенобитные орудия. Бревно раскачивали на канатах внутри сооружения. Готы собирались бить в стены, чтобы пробить в них отверстия.

Готы выбрали место для нападения неподалеку от ворот Салария. Велизарий немедленно начал укреплять соседние башни и устанавливать там всю имеющуюся артиллерию, состоящую из машин, которые метали небольшие камни, и они назывались «скорпионами». Их приводили в действие тем, что крепко закручивали, а затем внезапно отпускали пеньковые веревки. Кроме того, в действие были введены «дикие ослы» — это были «скорпионы», но только побольше. Там также были задействованы катапульты, т. е. механические луки, они действуют по тому же принципу, что и остальные машины, но только стреляют толстыми стрелами с деревянным оперением, чтобы лучше летели. Они бьют в цель с достаточной силой. У нас также имелось несколько «волков» — это машины, которые захватывают верх тарана, когда тот наносит удар, с помощью каната отводят его в сторону, и все сооружение переворачивается.

Велизарий вызвал Хорсомантиса, гунна-массагета, своего оруженосца, и сказал ему:

— Принеси мне лук для охоты и две стрелы на оленей, Хорсомантис.

Этим оружием следовало стрелять очень точно. Знатный гот, который, как оказалось, был кузеном короля Виттиха, занимался вражескими осадными машинами. На нем была надета позолоченная кольчуга и шлем с высокими пурпурными перьями. Он считал, что находится на отдалении от выстрела из лука, и в тот момент смерть поцеловала его. Велизарий тщательно прицелился и послал ему стрелу прямо в горло. Гот свалился с коня. Велизарий сделал выстрел с двухсот шагов. Готы не знали, что Велизарий может так точно стрелять, им это показалось плохим предзнаменованием. Люди на стенах начали кричать и ликовать. Готы остановились, пока труп командира уносили прочь.

Его место занял его брат, но когда он подал команду двигаться вперед, Велизарий доказал, что первое попадание было не случайным, и снова поразил цель. На этот раз стрела попала готу прямо в рот, как раз в тот момент, когда он отдавал команду. Головка стрелы с крючьями выступала у него из шеи сзади. Он тут же свалился с коня. Я стал танцевать от радости и кричать:

— Господин, какой меткий выстрел! Позвольте и мне выстрелить!

У меня, как у остальных слуг, был в руках лук.

Велизарий ответил:

— Погоди, пока не услышишь сигнал, и пусть все метятся в быков.

Прозвучал сигнал, мы натянули луки, и стрелы отправились в полет. Мы поразили более тысячи готов, несчастные быки и волы все погибли. Среди готов раздались крики страха. Я прицелился в высокого пехотинца, когда тот бежал вперед с охапкой фашин, но промахнулся, и стрела застряла в крупе коня. Он взмыл на задние ноги и сбросил всадника. Я прицелился в всадника, пока он без чувств лежал на земле. После трех попыток моя стрела поцеловала ему плечо и отлетела. Он продолжал лежать, будто он был мертв, я стал искать другие цели, но никого не нашел, потому что готы начали отступать и заняли позиции вне радиуса попадания стрел.

Готы начали повальное отступление. Мы этого не знали, им приказали атаковать зверинец рядом с воротами Пренестина в двух милях направо от нас.

Сорок тысяч врагов оставались рядом с воротами Салария, и Велизарий не мог отвести отсюда никакие силы, чтобы помочь нашим солдатам в другом месте.

Затем мы узнали, что возникла опасность у ворот Элиана через реку, где солдатами командовал Константин. На расстоянии броска камня от стен через мост Элиана, ведущего к собору Святого Петра, стоит мраморный мавзолей императора Хадриана. Это квадратное здание венчает цилиндрическое сооружение в виде барабана с колоннадой, а сверху цилиндра находится круглый свод.

При сооружении этого удивительного здания вообще не использовался известковый раствор, а только тщательно подогнанные мраморные глыбы. Вдоль колоннады на определенном расстоянии стояли конные статуи тоже из белого мрамора. Мне кажется, что они изображали генералов, служивших под командованием Хадриана во время выигранных им войн. Мавзолей использовался как одно из укреплений, потому что мост служил продолжением городской стены.

Именно здесь стояли триста человек под командой Константина с катапультой, точно стреляющими в цель лучниками и небольшим отрядом военных кузнецов с тяжелыми молотами.

Командир готов приказал начать атаку этого места, а он был осторожный и умный человек. Гот понимал, что часть главной стены была защищена рекой по обеим сторонам моста Элиана, поэтому там будет мало защитников. Командир готов приказал приготовить несколько лодок для переправы в полумиле вверх по течению. Там под стенами была грязь, но тем не менее там можно было установит штурмовые лестницы. Он планировал послать штурмовой отряд в лодках, как только начнется атака на мавзолей.

Гот правильно провел нападение на мавзолей. Его солдаты — хорошо вооруженная пехота со штурмовыми лестницами, двигались согласно приказу вдоль крытых аркад, которые шли от собора Святого Петра почти до самого мавзолея. Солдаты Константина располагались среди статуй, они видели их, но ничего не могли поделать, пока готы не появились из галерей. Они начали защищаться, но у них были только стрелы и дротики, потому что катапульты не могли стрелять под таким острым углом. Потом появились готы-лучники, расположившиеся по всем углам мавзолея. Их защищали крепкие щиты, и они открыли перекрестный огонь по колоннаде; наши защитники понесли тяжелые потери. Ситуация становилась весьма опасной. Константин узнал, что вскоре последует атака из-за моста. Он оставил двадцать человек, чтобы они отразили эту атаку, но с ними не было ни одного офицера.

Вскоре штурмовые лестницы были поставлены вдоль стен мавзолея, и по ним стали подниматься готы в полном боевом снаряжении. Они не обращали никакого внимания на стрелы и дротики, которые посылали в них защитники мавзолея. Казалось, Рим захвачен, но сержанту военных кузнецов пришла в голову блестящая идея. Он ударил молотом статую и сломал ногу коню. Его сосед схватил тяжелый кусок мрамора и швырнул его на лестницу вниз. Первый гот упал от удара, и пока он летел вниз, то увлекал за собой всех остальных карабкающихся за ним солдат. Тогда кузнец отбил еще одну конскую ногу, и статуя обрушилась на землю. Ее стали быстро разбивать на более мелкие куски и раздавали всем защитникам. Готов скинули с лестниц с помощью отбитых ног, рук и торсов античных героев и их коней. Готы с криками начали разбегаться, преследуемые градом стрел, а потом они оказались в радиусе действия катапульт. Солдаты побежали еще быстрее, услышав визг огромных стрел, которые могли пробить ствол дерева или туловище человека. Константин без труда остановил атаку около моста, а готы на западном фланге также были потрясены, потому что им не удалась атака у ворот Тибуртина и у ворот Фламиния — там стены поднимались по крутому склону, где было трудно начать атаку.

У ворот Салария основные силы готов все еще представляли опасность, но теперь они старались держаться подальше, помня о судьбе одного из своих начальников. Он стоял на ветке сосны, держась ближе к стволу, и стрелял по крепостным стенам. Госпожа Антонина была у катапульты, потому что она умела обращаться с этими машинами. Два человека закручивали веревку, пока не был подан сигнал «достаточно», потом один целился, другой помещал стрелу в углубление и отпускал защелку по сигналу. Я помогал госпоже, а двое римлян натягивали канаты. Госпожа тщательно прицелилась в гота на дереве и дала сигнал «Пускай!». Я нажал на рычаг, и стрела засвистела. Стрела пронзила стрелка и наполовину вонзилась в ствол дерева. Он был прибит к дереву, как ворону прибивают к двери амбара в качестве предупреждения остальным птицам!

Госпожа была в ранге лейтенанта. Велизарий поспешил на помощь Бессасу, который располагался у зверинца, недалеко от ворот Пренестина. Там началась сильная атака. Место, где разгорелось сражение, было треугольной формы, окруженное двумя стенками, пристроенными под углом к главной стене. Раньше это место использовали для львов во время спортивных игр в Колизее. Внешние стены не могли нас защитить, они были низкие и недостаточно толстые, их было невозможно надстроить. Виттих наверняка заметил, что главная стена, к которой они были пристроены, была в плохом состоянии и могла поддаться тарану. Готы перелезли через ров с кирками, чтобы начать разрушать внешнюю стену, которая служила защитой для солдат и закрывала их от стрел, выпущенных с главных крепостных стен. Если зверинец будет взят, готы могут надеяться на победу. Фашины и доски были готовы, то же самое касалось и штурмовых лестниц, как это было у Саларских ворот. Рядом ждали своего момента копьеносцы.

Готы сильно били кирками по стене, и вот часть стены отвалилась, а они устремились в зверинец. Велизарий послал два отряда изурийцев, чтобы они перелезли через главную стену по лестницам и переправились к внешним стенам, прыгали на толпящихся готов и закрыли ворота зверинца, а потом спокойно начали их уничтожать. У изурийцев были короткие палаши, с ними можно спокойно сражаться среди толпы, а у готов были огромные двуручные мечи и для них нужно пространство. Готы пытались помочь своим товарищам, но вдруг открылись ворота и появилась колонна кирасиров Велизария вместе с фракийскими готами. Они начали сражение с вражескими копьеносцами и отогнали их с большими потерями в лагерь готов, что в полмиле отсюда. Потом кирасиры развернулись и подожгли штурмовые лестницы и тараны. Готы пытались их спасти. По приказу госпожи подобный маневр был проделан и рядом с воротами Салария — результат был такой же: готы ударили, а машины сгорели. Наши воины начали раздевать мертвых. С позволения госпожи я отправился с ними и нашел убитого мною человека, у него была сломана шея. Я забрал его крученое золотое ожерелье и кинжал с золотым эфесом. Евнух, домашний раб, оказался героем!

К концу дня все атаки готов провалились. На нас наступало столько готов, что даже самые плохие лучники в мире могли пожать огромный урожай мертвых. У нас были великолепные лучники и великое множество стрел. Мы потом посчитали, что в тот день погубили или ранили двадцать тысяч человек. Готы мрачно возвратились в лагерь. Ночью мы слышали, как они пели псалмы и горевали, погребая погибших. Атак не было еще несколько дней. Велизарий еще раз обратился к Юстиниану с просьбой прислать тридцать тысяч воинов и молил, чтобы ему поскорее прислали хотя бы десять тысяч. Письмо еще не достигло Константинополя, когда до нас донеслись слухи, что подкрепления к нам следуют. Но оказалось, что к нам следовали только две тысячи человек и из-за плохой погоды им пришлось провести зиму в Греции, потому что они не смогли на судах пересечь Адриатическое море. Не было никаких признаков, что это был авангард большой армии. Велизарий понимал, что ему придется сидеть в стенах Рима еще три-четыре месяца. В город ночью поступала провизия через южные ворота. Но ее было мало, не прокормить шестьсот тысяч в течение длительного времени: Велизарий приказал быстро эвакуировать в Неаполь всех женщин, детей и стариков, остальных гражданских лиц, кроме священников, сенаторов и тех, кто владел оружием.

Готы в темноте оставались в лагере за частоколом, это был час, когда действовали мавры, которые не несли регулярную службу, а проводили ночи за стенами города. Они выезжали группами по три-четыре человека, одетые в темные одежды, привязывали коней в кустах или рощах, прятались в канавах или за кустами. Они нападали на солдат и перерезали им глотку, грабили и стремглав уносились прочь. Иногда собравшись вместе в более крупный отряд, они уничтожали крупные формирования готов. Они прятались в засаде рядом с уборными готов, которые были вырыты за пределами лагеря, и там ловили «свою рыбку в мутной водице». А еще пытались воровать коней с пастбища.

Готы так боялись мавров, что не смели отходить от лагеря ночью. Таким образом, длинные караваны эвакуированных людей могли без боязни продвигаться каждую ночь, и ни одного гота не попадалось у дороги.

Первый отряд эвакуированных отослали в Римский порт, где находился наш флот, откуда отправили в Неаполь. Остальным пришлось идти пешком, таща на плечах узлы или толкая перед собой ручные повозки с пожитками. Эвакуированные собирались в группы по пятьдесят тысяч и более человек. Они выходили по ночам и с трудом пробирались по Аппиевой дороге. Зрелище было ужасное! Бедные люди проливали горькие слезы у Аппиевых ворот, не меньше страдали мужчины, которым пришлось остаться в городе. Но беженцам повезло — они шли по хорошей мощеной дороге. Аппиева дорога была построена из крепкой лавы, она оставалась такой же ровной, как и в те времена, когда ее только строили. Велизарий каждую партию беженцев снабжал эскортом кавалеристов на первом этапе путешествия и выдал всем достаточно провианта, чтобы его хватило до Неаполя.

В день, когда отбыла первая партия беженцев из Римского порта, расположенного в восемнадцати милях от города, король Виттих захватил укрепления этого места. У нас не было войск, чтобы их защитить, а матросы сражаться не умеют. Поэтому конвой провианта перебросили на баржах, которые тащили по реке с помощью волов. Теперь мы были отрезаны от моря, и наш флот отошел в Неаполь. Это случилось в апреле. В мае у нас вдвое снизился рацион зерна. В июне прибыла помощь из Греции под командованием генерала Мартина. В его отряде были славяне и болгарские гунны.

У этих славян были, как ни странно, европейские черты лица, хотя они язычники. Славяне недавно в огромном количестве появились на Дунае, вытеснив гепидов. Они стреляли из луков, сидя на конях, а если их сытно кормили, они могли прекрасно сражаться. Кроме того, им было нужно хорошо платить и вести в бой под командованием умных и смелых командиров. Славяне всегда держали данное ими слово. Юстиниан снабдил их кольчугами и шлемами, потому что на них были только толстые кожаные куртки и поножья, тоже изготовленные из кожи. Он выплатил огромные деньги священникам их племени — у славян все было общее, священники, молившиеся Богу грозы — Перуну, являются к тому же хранителями казны.[98] Когда славяне узнали, что Велизарий относится к их расе и даже немного знает их язык, они сразу прониклись к нему доверием. То же самое относилось и к гуннам, когда они нашли своих соплеменников в его войсках и узнали, что служить под его командованием является большой честью.

Велизарий решил, что пора выступать против готов, хотя одна тысяча шестьсот человек — это, конечно, не десять тысяч. Он не хотел, чтобы новым воинам показалось, что их, подобно пленным, собирались держать в городе. Как только их разместили на постах и объяснили как следует нести службу, он решил им кое-что показать на практике.

Днем он послал от ворот Салария двести придворных кирасиров под командованием иллирийца по имени Траян. Он был удивительно спокойным и рассудительным солдатом. Согласно полученным приказам кавалеристы галопом обошли небольшой холм, который находился за крепостной стеной, а потом окружили его кольцом. Из ближайшего лагеря выскочили всполошенные готы, схватились за оружие, чтобы атаковать кирасиров.

За время, пока вы медленно прочтете «Отче Наш», кирасиры выпустили четыре тысячи стрел в мечущихся готов и убили или ранили восемьсот всадников, но как только начали прибывать пешие солдаты готов люди Траяна ускакали прочь, продолжая на скаку посылать в готов смертоносные стрелы. Им удалось подбить еще двести готов, а сами кирасиры вернулись в город без единой царапины. У ворот их начал прикрывать массированный огонь из катапульт. Тут следует отметить, что всадники готов был вооружены только пиками и мечами, а пешие воины имели при себе луки, но на них не было кольчуг, и они не могли никуда двигаться без сопровождения копьеносцев, на которых были надеты латы, но зато они очень медленно двигались. Поэтому нет ничего удивительно, что всадники Траяна смогли натворить столько бед.

Через несколько дней еще двести кирасиров совершили вылазку и с ними отправились несколько сотен славян, чтобы обучаться тактике подобного боя. Они и в этот раз окружили небольшой холм, перестреляли сотни готов и отступили. Прошло еще несколько дней, и другой отряд кирасиров с болгарами-гуннами проделал тот же самый трюк. Во время этих внезапных атак готы потеряли около четырех тысяч человек. Но Виттих не сделал нужных выводов. Он считал, что наши воины добиваются успеха только из-за своей храбрости. Виттих приказал пятистам королевским копьеносцам проделать подобный трюк на холме неподалеку от ворот Азинария. Велизарий послал одну тысячу фракийских всадников под командованием Бессаса, и они устроили там настоящую мясорубку. Готов перестреляли и, может, всего сотне из них удалось вернуться в лагерь. На следующий день Виттих, который назвал вернувшихся солдат трусами, послал еще один эскадрон копьеносцев. Велизарий позволил славянам и болгарам расправиться с ними, и все готы были убиты или взяты в плен.

Медленно проходило лето. Как-то ночью пришел конвой из Террацины с мешками монет для оплаты войскам. Они привезли еще одно сокровище для моей госпожи — Феодосия. Должен отметить, госпожа была ему, конечно, рада, но она была настолько занята своими военными делами, что теперь он уже не составлял самую важную часть ее жизни, у нее было мало времени, чтобы выслушивать его хитрые шуточки и разные модные словечки. Антонина, как никогда, гордилась тем, что она — жена Велизария: солдаты обожали его и почти всех его офицеров. Имя госпожи постоянно звучало рядом с именем Велизария. Феодосий оставался обычным человеком и не смог добиться значительных успехов в воинском искусстве. Он неважно стрелял из лука и средне управлял лошадью. Теперь госпожа Антонина судила о людях, руководствуясь военными стандартами, потому что очень серьезно относилась к своим обязанностям. Но она нашла применение Феодосию — он стал секретарем у Велизария. Вскоре до меня дошли слухи, что Константин снова подбросил огонь в прежний скандал и распространял сплетни о Феодосии среди офицеров. Католические священники использовали эти слухи, чтобы дискредитировать наших военачальников среди гражданского населения. Но я ничего не сказал госпоже, потому что у нас хватило бед и без того.

Тот же самый конвой привез несколько повозок с зерном. Это было последнее зерно, потому что готы плотно блокировали все дороги. В семи милях к юго-западу от города пересекались два акведука, покрывая значительное пространство своими огромными кирпичными арками. Готы заложили открытые пространства глиной и камнями и получилось укрепление, которое они потом окружили внешними стенами. Там они расположили гарнизон в семь тысяч воинов, и тем самым могли охранять Аппиеву и Латинскую дороги. Еще до прихода зимы в Рим, люди уже страдали от недостатка пищи. Оставшиеся жители, конечно, восхищались победами Велизария, но они не желали поступать в солдаты. В особенности на них подействовали наши последующие неудачи, о чем я вам и расскажу.

С помощью госпожи Антонины удалось раскрыть предательство Папы Сильверия. Велизарий доверил госпоже обязанности давать пропуска гражданским людям, чтобы они могли покидать город по делам. Госпожа сразу распознала фальшь. До того как она стала этим заниматься, огромное число римлян, которые были нам нужны для защиты, ухитрились удрать из города под различными предлогами. Как-то к ней явился Златоуст-священник и попросил позволения отсутствовать в городе две-три ночи. Он оставил нужную ему книгу в алтаре приходской церкви недалеко от моста Мульвия, и теперь она ему понадобилась. Госпожа спросила его:

— Какую книгу?

Он ответил, что это письма святого Иеронима.[99] Госпожа понимала, что ни один из священников в здравом уме не станет рисковать жизнью и пробираться через войска готов, чтобы принести эти устаревшие письма. Кроме того, в Риме копии этой книги обязательно должны были быть в любой церковной библиотеке. Она не стала ему ничего говорить и дала пропуск, священника арестовали, когда он ночью пытался пройти через Пинцианские ворота. В его рясе было зашито письмо к королю Виттиху, подписанное всеми ведущими сенаторами и самим Папой, где предлагалось открыть ворота Асинария, чтобы впустить армию готов в любую ночь, которую выберет Виттих.

Мне следует объяснить, что Велизарий желал освободиться от всей судейской работы, которая могла помешать ему выполнять обязанности командующего войсками. Поэтому он поручил Антонине разрешать все гражданские проблемы и даже наказывать гражданских лиц, а сам занимался военными проблемами и преступлениями. Госпожа вела каждый день заседания во дворце Пинциана. Когда она сказала ему имена предателей и показала письмо, Велизарий был зол, но не удивился. Он знал, что Виттих угрожал убить римских заложников, которые были у него в Равенне, если Италия ему не сдастся. Велизарию это казалось несправедливым, предатели занимали такие ответственные посты, он был должен судить их сам.

Более того, он был рад, что делом должна заниматься Антонина, потому что он был глубоко верующим и не мог судить духовного главу церкви. Мою госпожу это абсолютно не волновало, потому что в душе она оставалась язычницей.

Она сказала:

— Предатель в митре или предатель в шлеме — какая разница?

Велизарий присутствовал на разбирательстве. Он не хотел, чтобы кто-то думал, что он уклоняется от ответственности. Госпожа в тот день плохо себя чувствовала, и она возлежала на диване. Велизарий сидел у ее ног, как коадьютер.[100]

Папа Сильверий предстал перед судом в золотых, пурпурных и белых шелковых регалиях, пытаясь подавит своим блеском госпожу Антонину. На пальце у него было кольцо апостола Петра, а в руках папский посох, на голове сверкала украшенная драгоценностями тиара. За Папой следовали епископы, священники также в великолепных одеждах. Антонина приказала, чтобы они подождали в приемной.

Папа Сильверий постучал посохом по полу и спросил госпожу:

— Почему, Достопочтенная Антонина, сестра во Христе, ты собрала нас здесь, грубо прервав наши молитвы своими наглыми приказаниями? В чем дело и почему ты не пришла в наш храм, как того требует простая вежливость?

Госпожа грозно нахмурилась, как это делала Теодора, и не стала ничего ему отвечать, а прямо спросила:

— Папа Сильверий, чем мы тебе не угодили, раз ты нас предал готам?

Папа сделал вид, что страшно возмущен:

— Ты что, обвиняешь помазанного ученика святого апостола Петра в злостном обмане?

— Почему вы считаете, если по традиции в ваших руках находятся Ключи от Рая, то вы также имеете право держать в своих руках ключи от ворот Асинария?

— Кто нас в этом обвиняет?

— Ваша собственная подпись и печать.

Антонина показала ему перехваченное письмо.

— Прелюбодейка, это фальшь! — заорал он на нее.

— Выказывай уважение к суду, священник, или тебя высекут! — пригрозила ему Антонина. Потом она вызвала приходского священника, который уже во всем признался еще до пыток.

Папа Сильверий начал дрожать от стыда, но продолжал отрицать собственную вину. Против него свидетельствовали девять подписавших письмо сенаторов. Они уже просили пощады у госпожи, и все в слезах винили во всем Папу, который их сбил с пути истинного.

Госпожа огласила вердикт, посоветовавшись с Велизарием.

— Хотя согласно букве закона, предателей, совершивших преступление во время обороны города, следует изуродовать, а потом провести по городу, чтобы их видел народ, и в заключении предать позорной смерти, посадив на кол, мы слишком уважаем доброе имя церкви и не желаем строго следовать букве закона. Но пастух, кто предает свою паству волку арианства, не имеет права сохранить свой посох. Евгений, раздень этого священника и дай ему монашескую рясу. Сильверий, ты лишен сана и должен сегодня покинуть город.

Хотя сопровождавшие Папу священники были поражены подобным святотатством, когда услышали приговор, они не посмели спорить. Я подошел к Папе и взял у него пасторский посох, кольцо и тиару, положив все на стол, потом я проводил его в комнату, где уже ждал священник. Он снял с Сильверия все его одежды, пока он не остался только в рубахе. Это была не власяница, а рубаха из тончайшего шелка, вышитая цветочками, как рубашка модной женщины. Мы дали ему рясу монаха, надели ее и завязали пояс. Все происходило молча.

Затем мы снова ввели Сильверия в зал суда, и госпожа Антонина обратилась к нему:

— Брат Сильверий, проведи остаток дней твоих в раскаянии, как это делал твой предшественник — первый епископ Рима,[101] после того, как предал Господа. Он примирился с Господом, приняв мученическую смерть на ипподроме Калигулы, недалеко от дома.[102] Но мы не вправе ждать подобной жертвы от тебя.

Велизарий все время молчал, его все это мучило!

Сильверия проводили из дворца два гунна-массагета. Они поместили его в караулку у ворот Пинциана, а ночью он отправился в Неаполь и далее на Восток.

Потом следовало избрать нового Папу. Священник Вигилий был наиболее подходящим кандидатом. Он к тому же постарался подкупить электорат с помощью полутора тысяч золотых монет. Голодные клирики сейчас, как никогда, ценили блеск золота. Гражданскому населению выдавалось очень мало зерна, они добавляли в свою пищу капусту и разную траву — одуванчики и заячьи ушки. Хорошие продукты можно было купить только за золотые монеты. Летом солдаты совершали ночные набеги на поля, за линией обороны готов. Они срезали пучки колосьев и собирали их в мешки, повешенные на конях. Мешок зерна стоил в сотни раз дороже, чем в мирное время.

Когда наступила зима, запасы провианта истощились. Из мулов готовили колбасу, и она добавлялась крохотным рационам зерна, но это могли купить только очень богатые люди. В городе съели всех крыс и котов. Правда, вина хватало, потому что Велизарий забрал все вино из личных подвалов, и его раздавали по норме всем людям. Город начинал голодать, но я никогда не видел отощавшего священника.

— Да, — сухо заявила госпожа, когда я ей сказал об этом. — Их, наверно, кормят вороны, как они кормили пророка Илию.[103]

Что касается девяти сенаторов, подписавших перехваченное письмо, Антонина не могла их более сурово наказать, чем Папу. Она их разжаловала, конфисковала имущество и выслала из города вместе с братом Сильверием. Велизарий был мрачен: в этом заговоре могли участвовать и другие римляне. Он приказал кузнецам дважды в месяц менять замки в воротах, чтобы предателям было трудно подобрать к ним ключи. Он также назначил офицеров дежурить у ворот. Они не знали графика, и было сложно подкупить офицера, чтобы он заранее мог сообщить врагам, когда он откроет им ворота. Это делалось на тот случай, если вдруг в здоровое стадо затесалась паршивая овца.

Чтобы было не так тяжко дежурить у ворот, госпожа наняла музыкантов, и они давали концерты у всех ворот. Велизарий выдвинул передовые посты за рвы. Там дежурили, в основном, мавры. У них были сторожевые собаки, которые ворчали на каждый звук.

Расскажу, насколько умно госпожа Антонина использовала этих музыкантов. Если кто-то из них фальшивил, она выхватывала у него из рук инструмент и показывала ему, как следует играть, а потом начинала его дразнить.

— Несчастные римляне, вы не умеете сражаться и даже не умеете играть, не фальшивя. На что вы вообще годитесь?

На это ей как-то дерзко ответил разозленный музыкант, пытаясь поразить ее наглостью:

— Зато мы хорошо делаем детей.

Госпожа ему холодно заметила:

— Хотя бы в этом вы превзошли своих отцов.

Эту шутку передавали из уст в уста, и эта фраза госпожи Антонины стала знаменитой.

Наша кавалерия устраивала успешные атаки, а потом все это обернулось для нас бедой. Войскам не нравилось, что Велизарий постепенно подтачивал силы врага и его храбрость, они торопили в открытый бой с готами.

Велизарий боялся, что воинская храбрость его войск притупится, но он считал, что время для всеобщей битвы еще не наступило. Армии были слишком разными по размерам. Готы, хотя и несли огромные потери, сражались храбро. Велизарий пытался занять людей разовыми вылазками и небольшими сражениями с врагом. Пару раз он обнаружил, что готы уже ожидали их; дезертиры заранее их предупредили о будущей схватке. Римляне тоже начали требовать сражения или хотя бы скорейшего прекращения осады. Велизарий больше не мог откладывать сражение в долгий ящик, боясь потерять уважение солдат, и не смог бы справляться с населением города.

Самый большой лагерь готов находился в миле от мавзолея Хадриана. Это место называлось равниной Нерона. Велизарию было важно, чтобы главное направление его удара возле ворот Пинциана и Салария не было нарушено подкреплениями врага, которые поспешили бы сюда из равнины Нерона. Он приказал конным маврам сразу выступить против врага, как только он начнет основное наступление. Мавры должны были выехать из ворот Элиана под командой офицера по имени Валентин. После них будет следовать отряд пехоты и он остановится на близком расстоянии от ворот. Велизарий приказал римлянам попытаться выглядеть, как настоящие солдаты, но он не ждал, что они станут сражаться по-настоящему. Всю расправу с врагом он возлагал на кавалерию. В отрядах кавалерии у него к тому времени была одна тысяча человек. В последнее время было захвачено множество коней без всадников, и часть изурийских пехотинцев с успехом превратилась в кавалеристов, остальные изурийцы молили, чтобы им позволили принять участие в сражении. Велизарий не смог им отказать, но потребовал, чтобы часть из них оставалась на стенах и у ворот, чтобы охранять город и управлять катапультами, «скорпионами» и «дикими ослами».

Ранним осенним утром Велизарий вывел кавалерию из ворот Пинция и Салария. За ними следовали изурийцы-пехотинцы.

Виттих их ждал, потому что его, как всегда, уже предупредили дезертиры. Он собрал солдат из четырех северных военных лагерей; посредине линии фронта стояла пехота, а кавалерия располагалась на флангах. Они были в полмили от города, чтобы им было удобнее нас преследовать, когда наши отряды дрогнут.

Сражение началось в девять часов. Инициатива находилась у Велизария, готы только оборонялись. Он разделил кавалерию на две колонны, по одной на каждый фланг, и они засыпали дождем стрел тесные ряды врага. Чтобы вражеская пехота тоже была задействована, вперед выступили небольшие отряды изурийцев-копьеносцев. Они держались ближе к центру формирования врага и нападали на такие же небольшие отряды готов, и каждый раз схватка кончалась победой наших солдат. Через некоторое время вражеская кавалерия начала отступать, а за ними двигалась пехота. К середине дня наши солдаты оттеснили их к самым дальним военным лагерям. Но наконец в сражении стали принимать участие лучники готов. Они были защищены огромными щитами и метились в наших коней сверху рвов. Вскоре многие из наших всадников были ранены или остались без коней. Против наших четырех эскадронов выступили пятьдесят вражеских эскадронов. Но наши всадники не могли ускакать и бросили на произвол судьбы пеших воинов. Наконец правое крыло готов набралось храбрости и пошло в атаку. Бессас командовал кавалерией слева, пытаясь защищать пеших солдат, но они не могли сопротивляться, и началось отступление. Конечно, кавалерии было легко перестроиться, но пешие воины действовали гораздо медленнее, и они понесли огромные потери. Всего мы потеряли тысячу человек.

У нас и так было слишком мало воинов, для нас это были весьма серьезные потери. Натиск врага ослаб, когда мы приблизились к воротам, и нас стал защищать огонь из катапульт. Некоторые римляне закрыли ворота Пинциана и не желали впускать возвратившихся солдат. Но там были моя госпожа, я и верные копьеносцы. Нам пришлось убить несколько человек и снова открыть ворота.

Две другие армии долго стояли друг против друга на равнине Нерона. Там было несколько тысяч городских рекрутов, а перед ними располагалась кавалерия мавров. Готы очень боялись чернолицых мавров, и маврам было это известно. Они постоянно осуществляли внезапные набеги, метали копья и отъезжали назад с диким хохотом. Днем мавры вдруг начали наступление. Готов было в тридцать раз больше, чем мавров, но они развернулись и помчались к Ватиканскому холму, оставив без охраны лагерь.

Валентин послал вперед всю армию по равнине, собираясь захватить лагерь готов и оставить римлян охранять этот лагерь, пока он с маврами отправится на север, чтобы разбить отряды врага у моста Мульвария. Если бы удался его план, Виттиху пришлось бы оставить все северные военные лагеря, потому что их провиант прибывал по Фламиниевой дороге через этот мост. Но когда римляне начали грабить лагерь готов, маврам также не захотелось терять свою долю, и они присоединились к грабителям. Несколько вражеских разведчиков пробрались к Ватиканскому холму и увидели, что там творится. Они сообщили командирам готов и убедили товарищей попытаться отбить лагерь. Вскоре тысячи готов начали атаку, и Валентин не успел восстановить порядок в войсках. Их отогнали от лагеря, и наши войска с тяжелыми потерями отошли к стенам города. Это было последнее решительное сражение, которое провели наши войска во время длинной осады Рима.

Из Константинополя подкрепления не поступали. В то время мы ничего не знали, но именно Иоанн Каппадохия спутал нам все карты. Он заявил Юстиниану, что у него нет ни одного человека. Госпожа предлагала написать Теодоре, но Велизарий посчитал неудобным, чтобы женщина обращалась к другой женщине-императрице, ведь они обе не были связаны напрямую с военными вопросами. Но госпожа Антонина тайно написала императрице в конце ноября, в тот день, когда мы сместили Сильверия. Она сначала живо описала суд, а потом в постскриптуме упомянула о военных проблемах. Госпожа понимала, что Теодора будет рада услышать об унижении Сильверия, потому что он ее разозлил тем, что отказался ей в свое время помочь, хотя ее и не поддержал Юстиниан, когда Теодора просила снова назначить патриарха, который был энергичным и уважаемым человеком (его сместили, потому что он поддерживал монофизитов). Госпожа Антонина писала, что новый Папа кажется ей более доступным священнослужителем.

Велизарию стало сложно наводить порядок в городе, население бунтовало: теперь они ели только траву и кору. Разразилась чума и унесла с собой двенадцать тысяч жизней. Солдаты продолжали ежедневно получать зерно, вино и немного солонины, поэтому их погибло гораздо меньше.

Каждые два-три дня проводились вылазки, но стало ясно, что готы не хотели подставлять себя под стрелы наших всадников. Кому нравится, когда в него стреляют, а он не может даже ответить! Тем не менее Виттих не стал формировать отряды собственных лучников-всадников.

Я могу привести сотни примеров из разных эпизодов осады. Мне хочется рассказать несколько историй, связанных с ранами, полученными в сражениях. В день, когда Феодосий прибыл в Рим вместе с конвоем, Велизарий отвлекал внимание врага, устроив нападение на готов у других ворот. В этом столкновении всю нагрузку на себя приняли придворные кирасиры. Когда они возвратились вечером у двоих кирасиров были ужасные раны. Одному из них, Арзесу, персу, который прежде принадлежал к бессмертным, в лицо у носа глубоко воткнулась стрела. Другой пострадавший был фракиец Кутилас. Он вернулся с копьем, торчащим из головы. Когда он двигался, копье колыхалось, как страшное перо. Они не обращали внимания на эти раны и продолжали сражаться к ужасу готов, которые начали вопить.

— Это не люди, а дьяволы!

Хирург из головы Кутиласа извлек пику, но рана воспалилась, и воин умер через два дня. Арзеса осмотрел тот же самый хирург. Он нажал ему сзади на шею и спросил:

— Здесь болит?

— Да, — ответил Арзес. Хирург сделал разрез на шее Арзеса, увидел там кончик стрелы и ухватил его пинцетом. Потом у самого носа Арзеса он отпилил стрелу и стал вытягивать наконечник. Арзес потерял сознание от боли. Но у него кровь была чистая, и рана затянулась без всяких осложнений. Потом Арзес участвовал в разных схватках и выжил во время войны.

Вот еще один случай. Троян, командир отряда, о ком я уже писал, получил рану над правым глазом и около носа. Эти раны нанесла ему разветвленная головка наконечника стрелы. Стрела была присоединена не очень крепко к наконечнику и отцепилась от удара. Троян продолжал сражаться. После этого все боялись, что он может умереть в любой момент, но он продолжал жить и не страдал от боли, хотя колючий наконечник оставался в его теле. Спустя пять лет головка начала медленно появляться. Прошло двенадцать лет, и Троян вытащил ее как занозу.

Что касается раны Хорсомантиса, оруженосца Велизария, то тут произошла совсем странная история. Рана была неглубокой царапиной. Его задело копьем по ноге, но рана сильно разболелась, и ему прикладывали повязку из чистотела к ране. Он отсутствовал в важных сражениях, где отличились его товарищи. Когда он выздоровел, то поклялся отомстить готам, как он выразился за «оскорбление его голени». Его белая кобыла недавно принесла жеребенка, у него было кобылье молоко, и он готовил кумыс. Как-то выпив много кумыса, он сел на кобылу с полным вооружением и отправился к воротам Пинциана. Хорсомантис заявил караульному, что достопочтенный Велизарий приказал ему отправиться во вражеский лагерь. Всем было известно, что Велизарий ему доверял, поэтому караульный не усомнился в его словах и открыл для него ворота.

Караульные видели, как Хорсомантис ехал до переднего поста готов, где было человек двадцать. Они его увидели и решили, что это еще один дезертир. Готы двинулись ему навстречу. Каждый из них надеялся получить в награду кобылу. Хорсомантис натянул лук. Бам! Бам! Бам! И три гота свалились на землю, а остальные быстро развернулись и стали удирать, Хорсомантис застрелил еще троих, а затем медленно довернулся в направлении города, придерживая резвую кобылу. Отряд из шестидесяти готов ринулся за ним, но Хорсомантис развернулся и сделал вокруг них полукруг. Он больше никого не убил, но ранил еще двоих, потом сделал полный круг, и убил еще четверых.

Я наблюдал за ним с высоты рва и быстро побежал к госпоже Антонине, которая беседовала с офицерами охраны. Я сказал, что не стоит пропускать удивительный спектакль.

— Он сошел с ума! — воскликнул я.

Госпожа узнала кобылу:

— Нет, дорогой Евгений! Это наш Хорсомантис мстит за свою голень!

Хорсомантис оказался между двумя вражескими отрядами, пролетел через ближний к нему отряд, нанося удары копьем и мечом. Мы начали громко кричать, надеясь, что он, наконец, в безопасности. Госпожа приказала открыть сильный огонь из катапульт для его защиты, наши крики его подбодрили, и он решил продолжать битву. Хорсомантис снова развернулся и исчез из вида. Он гнал перед собой врага, но готы преследовали его. Мы долго слышали отдаленные крики — погоня продолжалась по направлению к лагерю готов.

В конце концов по радостным крикам готов, доносящимся от частокола, мы поняли, что они прикончили Хорсомантиса. Христиане начали креститься и молиться за упокой его души, моя госпожа выкрикнула языческую клятву:

— Клянусь Бахусом и Геркулесом, его слишком разозлили!

ГЛАВА 16 Отступление готов

Весной до нас дошли мрачные новости из Африки. Соломон недавно послал колонну императорских войск против Стоцаса из Нумидии, но Стоцас убедил солдат присоединиться к восстанию, несмотря на то, что его престиж был подорван поражением в схватке с Велизарием. Кроме городов Карфагена, Хиппо Региуса и Хадруметума вся провинция снова вышла из повиновения Юстиниану.

Необходимо заметить, что одно дело удачно возглавить мятеж, а другое — уметь управлять провинцией. Стоцас обнаружил, что не пользуется авторитетом среди своих товарищей. Они постоянно жаловались, что им не хватает пищи, отсутствуют условия для жизни, что им живется ненамного лучше, чем раньше. Потом нам стало известно, что Юстиниан послал своего племянника Германуса от его имени провозгласить амнистию всем дезертирам. Восставшие возликовали: им было обещано выплатить за все месяцы восстания.

Военные силы Стоцаса начали медленно таять. Наконец нам стало известно, что Германус разгромил Стоцаса и его союзников-мавров и что он удрал в Марокко в сопровождении нескольких вандалов. Везде стало тихо, хотя вся провинция стала очень бедной. Велизарий написал Германусу, прося, чтобы тот прислал нам подкрепления из герулийских и фракийских готов, принимавших участие в мятеже. В Италии не существовало законов, запрещавших людям, проповедующим арианство, принимать Святые Дары, а самому Велизарию очень пригодились бы храбрые воины.

В Риме царил настоящий голод. Горожане молили Велизария, чтобы он подготовил еще одно генеральное сражение и таким образом прекратил осаду города. Они ему говорили:

— Наши несчастья настолько велики, что мы даже перестали бояться. Мы готовы, если ты настаиваешь, взять в руки оружие и отправиться с тобой против готов. Лучше умереть сразу от удара мячом или копьем, чем медленно погибать в когтях голода.

Велизарию было стыдно слушать такие мольбы от людей, носивших гордое имя римлян.

Он отпустил этих людей, сказав, что если бы они предложили свои услуги год назад, когда их было можно научить ратному искусству, он с удовольствием их бы использовал в ратном деле, но сейчас они ему не нужны. Велизарий прекрасно понимал, что готы сами находились в сложном положении. В их лагерь пожаловала чума, где царила страшная антисанитария, и уничтожила тысячи воинов. Почти не поступал провиант с севера из-за наводнения и плохой организации доставки. Но положение Велизария было просто ужасным: если не прибудет подкрепление, мы пропали.

Велизарий предпринял смелый маневр и послал две колонны, каждая состоящая из пятиста обученных воинов и тысячи римских добровольцев, чтобы внезапно захватить укрепленные города Тиволи и Террацину. Если нам повезет, Велизарию удастся избавить Рим от трех тысяч ртов и превратить осажденных в осаждающих — Тиволи и Террацина располагались на дорогах, по которым готам шли продуктовые конвои. Он уговаривал госпожу Антонину покинуть Рим с отрядом, посланным в Террацину, и оттуда отправиться в Неаполь и поторопить прибытие подкреплений. На самом деле Велизарий волновался за ее здоровье, потому что Антонина сильно ослабла из-за плохого питания и огромной нагрузки, она часто теряла сознание. Кроме того, ей было трудно оставаться почти единственной женщиной в осажденном городе. После колебаний госпожа Антонина согласилась уехать и любыми способами помочь осажденному городу.

В последнюю ночь ноября нам удалось тихо выбраться из города через Аппиевы ворота. Я был настолько счастлив покинуть город, что даже начал петь гимн ипподрома — «Летят колесницы».

Я позабыл, что нам было приказано соблюдать тишину, и офицер грубо ударил меня по плечу мечом. Я сразу замолчал, нам удалось пройти укрепление у акведука. Готы покинули это место из-за чумы, и через несколько дней мы без труда заняли Террацину. Небольшой гарнизон готов удрал при виде нашего знамени. Нам удалось в городе плотно набить брюхо. Мы поглощали масло и сыр, свежую морскую рыбу, которых мы не видели много месяцев.

Госпожа, я и Прокопий, ее секретарь, покинули Террацину с эскортом в двадцать солдат. Но к Неаполю у нас было более пятисот солдат. По пути мы миновали лагерь кавалеристов, дезертировавших у моста Мульвия много месяцев назад. К ним присоединилось много других дезертиров. Когда Антонина обещала им помилование, они присоединились к нам. В Байе мы увидели много наших раненых солдат, которых послали на целебные воды. Теперь они поправились и могли снова принимать участие в сражении. В Неаполе, где постоянно грозно ворчал вулкан Везувий и рассыпал кругом пепел, из-за чего его виноградники приносили обильные урожаи, нас ждали счастливые новости. Наконец с Востока прибыл флот с тремя тысячами пеших изурийцев. Суда стояли на якоре в порту. Кроме того, две тысячи всадников под командованием Иоанна Кровавого высадились в Отранто и быстро продвигались в нашем направлении.

Вскоре наша армия из пяти тысячи пятисот воинов была готова отправиться на помощь Велизарию в Рим. Мы собрали много зерна, масла, колбас и вина, чтобы взять все с собой. Иоанн Кровавый собрал множество повозок, которые они забирали у населения, пока двигались через Калабрию, и мы нагрузили на эти повозки зерно.

Иоанн решил сопровождать конвой в Рим по Аппиевой дороге.

Если на него нападут готы, он сможет использовать эти повозки в качестве баррикад. Госпожа приняла на себя командование флотом изурийцев, переложив на суда оставшийся провиант. Погода была хорошая, и мы отплыли к Остии, договорившись с Иоанном о встрече за четыре дня до Рождества.

В устье реки Тибр имеется остров в две мили длиной и две мили шириной. На северной стороне находится хорошо укрепленный Римский порт, который соединяет с городом хорошая дорога, по которой во времена мира тянули баржи с помощью волов. На южной стороне расположена Остия, которая когда-то занимала важное положение в Римском порту. С тех пор она уступила свое положение в торговле и превратилась в деревню. По дороге к Риму трудно отправлять грузы в повозках. Их гораздо удобнее и дешевле доставлять в баржах по реке. Кроме того, залив Остин стал слишком мелким, так как большое количество ила заносилось туда из реки и задерживалось у искусственного острова, построенного в устье. Сейчас Римский порт держали в своих руках готы, и Остия оставалась единственным портом по соседству. Мы отправились к Остии и обнаружили, что городок никто не защищает.

Велизарию сообщили о приближении конвоя, и он решил нанести готам сокрушительный удар с севера, чтобы отвлечь их внимание от того, что происходило на реке. Рано утром Велизарий приказал тысяче воинов легкой кавалерии под командованием Трояна выехать из ворот Пинция, направиться к ближайшему лагерю готов и начать стрелять из луков через частокол, чтобы выманить их оттуда. Вскоре туда пожаловала кавалерия готов из соседних лагерей. Троян отступил по приказу, как только они помчались на него в атаку. Готы преследовали его до самых стен города. Так началось сражение. Готам было неизвестно, что наши люди всю ночь разбирали стену, которая блокировала ворота Фламиния изнутри. Из этого места вдруг появился сам Велизарий во главе придворных кирасир. Он промчался через передние ряды врагов и начал теснить их с фланга. Потом люди Трояна сделали поворот, и готы оказались в кольце. Мало кому удалось спастись.

Король Виттих пал духом. Да и его шпионы сообщали неутешительные известия из города. Перед отъездом из Рима госпоже Антонине удалось поймать пару-тройку шпионов, и Феодосий, который заменял госпожу, пригрозил им пытками и заставил продолжать посылать Виттиху дезинформацию. В письмах говорилось, что авангард огромной армии — примерно, шестьдесят тысяч человек — продвигался из Неаполя. Собственные силы Виттиха из-за болезней и боевых потерь сократились до пятидесяти тысяч. Ему срочно нудно было зерно, но два конвоя с зерном были задержаны гарнизоном Тиволи. У него появилось множество дезертиров. И король Виттих пришел к решению, что настало время заключить мир.

Он послал трех гонцов в Рим. Велизарий приказал провести их с завязанными глазами, и они передали ему послание от Виттиха в Сенате. От посланцев выступал римлянин, который был дружески настроен к готам. Он четко передал условия Виттиха. Римлянин сказал, что главным вопросом является проблема — имеют ли готы право на Италию или нет. Если они обладают этим правом и он может это доказать, тогда Юстиниан проводит неправое дело, прислав армию, хотя готы до этого не сделали ему ничего дурного. Вот голые факты. Теодерих, их бывший король, получил ранг патриция в Константинополе. Его просил император Востока, чтобы он занял Италию и забрал бразды правления из рук генералов-варваров, которые сместили императора Запада. Теодерих справился с этим заданием и во время его долгого правления не нарушал итальянской конституции. Он не стал вводить новые законы и не отменял старые. Гражданское правление всецело находилось в руках итальянцев. Он действовал как командующий армией и защищал страну от франков, гепидов, бургундцев и прочих варваров. Более того, Теодорих исповедовал арианство, но он и его последователи терпимо относились к ортодоксальным христианам и уважали их храмы. Значит, просто смешно делать вид, что настоящая оккупация является религиозной освободительной войной.

Велизарий ему ответил:

— Теодориха послали в Италию, чтобы он снова завоевал страну для императора Востока. Но он не должен был стараться прибрать страну в свои руки, так? Императору нельзя было в тот момент с ним ссориться.

Римлянин замялся:

— Нам не стоит об этом рассуждать. Умные люди не станут спорить о неясных исторических инцидентах. Я пришел, чтобы сказать вам следующее: если вы выведете армию из Италии, мой король отдаст вашему императору весь плодородный остров Сицилия.

Велизарий захохотал и насмешливо сказал:

— Весьма щедрое предложение. А мы отдадим вам плодородный остров Британию, который гораздо больше Сицилии и приносил нам множество богатств… до того, как мы его потеряли.

— А если король позволит вам удержать Неаполь и всю Кампанию?

— У меня приказ возвратить Италию ее законному владельцу. И я собираюсь выполнить этот приказ. У меня нет прав что-то менять, что может повредить моему императору. Ему нужен итальянский полуостров, целиком.

— Вы согласитесь на три месяца перемирия, пока король Виттих пошлет свои предложения в Константинополь?

— Я никогда не стану мешать врагу, который искренне пытается договориться о мире с Его Священным Величеством, моим императором.

Все согласились на перемирие и на обмен заложников. Но до ратификации Велизарий услышал о нашем прибытии в Остию морем и по суше. Он ночью выехал с сотней всадников, чтобы встретить свою Антонину. Он спокойно проехал через линию готов и ужинал с нами на следующий вечер в забаррикадированном лагере. Велизарий обещал, если мы покажемся с повозками на следующий день на дороге, в случае нужды прийти к нам на помощь. Ночью он отправился обратно в Рим и тайно проскочил мимо вражеских постов.

Мы были очень рады видеть Велизария и выслушать его рассказ о битве у ворот Фламиния и позабыли ему рассказать о наших трудностях. Я присутствовал с госпожой на военном совете на следующее утро, когда обсуждались эти трудности.

Из Остии мы ехали заброшенной и грязной проселочной дорогой, а волы так измучились во время длинного путешествия из Килабрии, что рухнули. Они не были в состоянии есть срезанную траву, лежавшую перед ними. Даже удары кнута не могли их заставить тащить снова повозки.

Госпожа Антонина предложила погрузить зерно на наши небольшие галеры, на которых были гребцы, и поставить на них широкие паруса.

Ветер постоянно дул с запада и с помощью весел на изгибах реки вполне можно будет подняться против течения до самого города. Кавалерия последует за нами по берегу и время от времени всадникам с помощью веревок придется помогать гребцам там, где даже с помощью парусов лодке сложно двигаться против течения.

План оказался удачным. В сумерках лодки добрались до Рима. Готы нас не трогали, боясь подписания перемирия. Ветер дул не переставая и лодки на следующий день вернулись в Остию за очередным грузом. Через несколько дней все зерно было перевезено в Рим, и голод отступил. Флот вернулся в Неаполь на зимовку, перемирие призывало обе стороны отказаться «от действия или демонстрации силы». Перемирие было подписано и заверено печатью. Послы Виттиха отправились в Константинополь. Велизарий послал письмо Юстиниану, умоляя его не принимать никаких вражеских условий, пока они не подтвердят свою полную капитуляцию.

Хильдигер, зять госпожи Антонины, вернулся из Карфагена на Новый год с остатками герулийцев и фракийских готов. Их было шестьсот человек, и всем им было очень стыдно, Велизарий не стал говорить об их измене. В тот же самый день гарнизон готов покинул Римский порт. Виттих не мог снабжать этот порт провизией. Порт заняли изурийцы, которых мы оставили в Остии.

Тосканский город Сивита Веккиа также был покинут гарнизоном готов по той же причине, и мы его сразу заняли. Виттих начал протестовать, говоря, что это нарушение перемирия, но Велизарий не обратил на него ни малейшего внимания — мы не использовали угроз или орудия. Он послал крупную колонну кавалерии под командой Иоанна Кровавого, чтобы они провели зиму около озера Фуцина, находящегося в семидесяти милях к востоку от Рима. Иоанн должен был тихо ожидать дальнейших приказов, а его войска — упражняться в стрельбе из луков и маневрах. Если готы нарушат перемирие, он сможет принести им много вреда.

Армия Виттиха продолжала занимать старые полевые лагеря. Но они трижды пытались неожиданно взять город. Первый раз армия попыталась использовать метод, примененный Велизарием при взятии Неаполя, — пробраться в город по акведуку. Отряд готов пробрался по пересохшему трубопроводу и дошел до каменной перегородки, которая находилась в городе недалеко от терм Агриппы.[104] Воины попытались разобрать каменную перегородку. Но акведук проходит через холм Пинциана на уровне земли, и караульный во дворце увидел свет их факелов, пробивавшийся через два отверстия в каменной кладке. Троян, проверявший караульных, спросил его, не видел ли солдат чего необычного, о чем следует доложить. Воин ему ответил:

— Да, командир, я видел ярко блеснувшие красные глаза волка в темноте.

Троян не мог понять, как волк мог пробраться в Рим через тщательно охраняемые ворота. Он подумал, что глаза волка отливают в темноте красным, только когда на них падает свет. Но караульный стоял в очень темном месте. Он продолжал настаивать, что видел, как что-то блеснуло со стороны акведука, и конечно, это могли быть только глаза волка! Троян упомянул об этом, когда он завтракал вместе с нами на следующее утро. Госпожа Антонина сказала Велизарию:

— Если бы это был волк, то собаки начали бы лаять. Они чувствуют волка на расстоянии мили. Троян, постарайся решить эту загадку!

Троян приказал, чтобы караульный точно показал ему место, где он видел волчьи глаза, там обнаружил два отверстия, — раньше длинная скоба была утоплена в каменную кладку. Внутри нашли остатки факелов готов и следы их попыток разрушить крепкую кладку. Дыры были заложены, и когда готы на следующий день появились там, чтобы продолжить работу, их встретил плакат с надписью: «Дорога перекрыта по приказу Велизария!»

Готы быстро повернули назад, опасаясь засады.

Во второй раз Виттих попробовал внезапную кавалерийскую атаку в воротах Пинция. Это случилось днем. Его воины везли с собой штурмовые лестницы и фляги с воспламеняющейся жидкостью, чтобы поджечь ворота, построенные из дерева. Но наши караульные на башнях подали сигнал о необычной активности во вражеском лагере. Хильдигер собирался пообедать в нами во дворце, и в тот момент увидел сигнал. Он сразу поднял по тревоге придворных кирасиров и выехал с ними против готов. Им удалось подавить нападение до того, как оно началось.

Третья и последняя попытка Виттиха состояла в том, чтобы преодолеть стены, омывавшиеся Тибром. Там не было защитных башен. Именно там Константин отбил атаку недалеко от мавзолея. Предполагалось провести атаку ночью, Виттих подкупил двух римских ризничих из собора Святого Петра, чтобы они подготовили для него дорогу. Они должны были подружиться с караульными на этом отдаленном участке стены, затем ночью прийти к ним с бурдюком вина и напоить, а кроме того, добавить в их чаши опиум, который даст ризничим Виттих. Когда ризничие фонарем просигналят, что путь свободен, готы пересекут реку в лодках, приставят лестницы к стенам и захватят город. Этот план мог быть выполнен, если бы один из ризничих не предал другого. Тот сразу во всем признался, как только в его доме обнаружили флакончик с опием. Велизарий, как обычно, наказал предателя — отрезал ему нос и уши и прокатил на осле по городу. Предатель сидел на животном задом наперед. Он не стал его подвергать насмешкам и возмущению толпы, как того требовал обычай. Предателя отослали в таком виде к Виттиху.

Стало ясно, что готы постоянно нарушают перемирие, и Велизарий написал Иоанну Кровавому:

Иоанн Кровавый обнаружил, что перед ним стояла легкая задача, все готы, которые могли носить оружие, были заняты в осаде Рима. А в укрепленных городах остались только небольшие гарнизоны. Он собрал огромную добычу, и не только ограбил Пиценум, но двинулся на восток по побережью вглубь на двести миль. Иоанн не стал подчиняться приказу Велизария, и за ним остались укрепленные города Урьбино и Осимо. Подчиненный имеет право не подчиняться приказам, если он их ясно понимает и считает, что они уже устарели при определенных обстоятельствах. В данном случае все было именно так. Когда гарнизон в Римини услышал о приближении Иоанна, вояки удрали в Равенну, расположенную на расстоянии дня марша.

Отцы города Римини сами открыли ворота города. Иоанн Кровавый считал, что когда Виттих узнает, что римляне взяли Римини, он снимет осаду с Рима и отправится обратно, так как испугается, что потеряет Равенну. Иоанн оказался прав. Жена Виттиха Матазонта находилась в Равенне. Она так и не примирилась с вынужденным насильственным браком и стала тайно переписываться с Иоанном Кровавым, предлагая ему помощь, чтобы побыстрее разделаться с ее мужем. Иоанн был прав, когда отправился к Римини. Если Виттих признается в поражении и отойдет от Рима, приблизится конец его правлению.

Константин не мог успокоиться, что отправили Иоанна Кровавого для данной экспедиции. Во время осады Константин храбро сражался, но жутко завидовал успехам Велизария и считал, что тому просто везет. Не следует забывать, что три года назад он тайно подписал письмо Юстиниану, в котором Велизарий обвинялся в том, что будто бы собирался узурпировать власть в северной Африке. Велизарий никогда не говорил Константину, что письмо было перехвачено, но госпожа Антонина недавно намекнула, что ей известно, что копия письма достигла императора. Константин был уверен, что Велизарий с тех пор поручал ему самые трудные и неблагодарные задания из мести. Он написал Юстиниану снова и обвинил Велизария в том, что тот подделал доказательства, с помощью которых сместил Папу, более того, в том, что Велизарий принял от Виттиха взятку, чтобы подписать перемирие на лучших условиях для готов, чем этого требовала объективная обстановка.

Константин отправился на охоту неподалеку от Римского порта и не возвращался до следующего утра. В порту он передал письмо командиру судна, отправлявшегося в Константинополь в тот же день, сказав ему, что это — личное письмо от Велизария императору. На следующий день, когда он вернулся в Рим, ему прислали повестку, чтобы он явился на военный суд во дворец. Константин решил, что его выследили, и письмо попало в руки Велизария.

Константин нахально отправился во дворец и решил, если понадобится защищаться. У него было тайное задание и охранная грамота, подписанная самим Юстинианом, — сразу докладывать о любом действии Велизария, если оно ему покажется предательским. Это задание было дано ему еще в Карфагене два года назад в ответ на его письмо. Его никто не отменял.

Как оказалось, ему нужно было присутствовать на разбирательстве, где фигурировали два кинжала с украшенными аметистами эфесами в золотых двойных ножнах, принадлежавших итальянскому жителю Равенны Президию. Президий покинул Равенну и переселился в Рим в самом начале осады. Он очень дорожил этими кинжалами. У него отобрал их личный адъютант Константина, и теперь Константин в открытую носил эти кинжалы. Во время осады Президий неоднократно просил, чтобы ему вернули кинжалы, но в ответ получал только оскорбления. Он не стал подавать на Константина в гражданский суд, потому что считал, что в такие времена простой беженец не сможет ничего доказать в деле против известного боевого командира. Но когда было подписано перемирие, Президий обратился во дворец, обвиняя Константина в воровстве. Феодосий, будучи секретарем Велизария, должен был разрешать как можно больше дел, не доводя их до суда. Он уговорил Президия не доводить дело до суда и послал записку Константину от имени Велизария с просьбой вернуть кинжалы, если они были действительно похищены у законного владельца. Константин не обратил ни малейшего внимания на эту записку, считая, что ему ничего не грозит. В ответ на вторую записку, написанную госпожой Антониной, которая была весьма резкой, он нахально написал, что ему ни о чем не известно. Феодосий показал эту записку Президию и тот рассвирепел. Это случилось в день святого Антония, в тот самый день, когда Константин отправился «охотиться» неподалеку от Римского порта. Президий ждал на Рыночной площади, когда Велизарий проезжал по ней, направляясь в храм Святого Антония. Президий выскочил из толпы и схватил Балана за уздечку, воскликнув громким голосом:

— Разве законы Его Священного Величества Юстиниана позволяют, чтобы итальянских беженцев грабили греческие солдаты и захватывали фамильные драгоценности?!

Адъютанты Велизария пытались оттеснить Президия и требовали, чтобы он убирался, но тот продолжал кричать и не отпускал уздечку. Он просил, чтобы Велизарий на следующий день сам во всем разобрался. Константин, не зная в чем дело, прибыл во дворец с этими кинжалами за поясом.

Константину зачитали обвинение. Велизарий сначала рассмотрел документы, включая письмо Константина, где тот все отрицал. Потом он заслушал показания Президия и свидетельства его друзей. Кинжалы силой отнял у Президия слуга Константина — Максентиолус. Константин постоянно носил эти кинжалы и отказывался их вернуть, говоря, что купил их у Максентиолуса, снявшего кинжалы с мертвого гота.

— Благородный Константин, правда, что вы сделали подобное заявление?

— Да, уважаемый Велизарий, и я от него не отказываюсь. Этот наглец Президий неправ, заявляя, что это кинжалы принадлежат ему.

— Президий, вы видите здесь кого-нибудь, на ком надеты ваши кинжалы?

— Это мои кинжалы, — ответил Президий. — Уважаемый Велизарий, этот генерал носит с собой мои кинжалы.

— Вы можете доказать, что это ваши кинжалы?

— Могу, имя моего отца Маркуса Президия выковано золотом на каждом из кинжалов.

— Благородный Константин, действительно это имя имеется на ваших кинжалах? — спросил его Велизарий.

Константин возмутился.

— Ну и что? Кинжалы принадлежат мне, потому что я их купил! Я лучше их выброшу в Тибр, чем отдам человеку, который публично назвал меня лжецом и вором.

— Отдайте мне эти кинжалы, благородный Константин.

— Я отказываюсь это сделать.

Велизарий хлопнул в ладоши, в зал вошло десять охранников. Они встали у дверей. Из-за высокого ранга Константина в комнате больше никого из солдат не было, кроме двух свидетелей. Там был Бессас, Хильдигер и три другие генерала в одинаковом с Константином ранге.

Константин крикнул:

— Вы меня собираетесь убить, не так ли?

Он страшно трусил из-за письма, отправленного Юстиниану.

— Нет. Но я желаю видеть, как ваш слуга возвратит украденные кинжалы этому человеку, если они действительно принадлежат ему.

Константин выхватил один из кинжалов и, громко заревев, бросился на Велизария, на котором не было кольчуги. Он распорол бы ему живот, но тот отступил в сторону и отбежал за Бессаса, бывшего в панцире. Константин в ярости оттолкнул Бессаса и второй раз ринулся на Велизария. Тогда Хильдигер и Валериан, один из генералов, схватили сзади Константина и разоружили. Его отвели в камеру.

Позже его слуга Максентиолус во время допроса рассказал госпоже Антонине, что днем раньше он видел, как Константин передавал письмо капитану судна и слышал, как тот сказал, что письмо от Велизария. Погода стояла неподходящая для отплытия, и судно все еще находилось в порту. Вскоре письмо оказалось в руках госпожи Антонины. Она его прочитала и решила, что Константин слишком опасный враг, чтобы сохранить ему жизнь. Не сказав Велизарию ни слова, она послала одного из слуг убить Константина в камере, от которой у нее был ключ.

Госпожа попыталась выдать это за самоубийство, но Велизарий, который испытал облегчение от смерти Константина и которого также волновало убийство, ничего не стал лгать. Он предпочел ответить за смерть Константина и обосновать это действие в отчете Юстиниану, заявив, что это было вызвано военной необходимостью.

Бессас, Хильдигер и Валериан также подписали его отчет, подтвердив резкие слова Константина и его бешеную атаку на Велизария. Хильдигер, по предложению госпожи Антонины, дописал, что Константин также в последнее время обсуждал единосущность Бога-Сына. Это было проявление ереси и кроме того, эти рассуждения были весьма нелогичны и, видимо, все это свидетельствовало об умственном расстройстве, которое Константина преследовало после солнечного удара в Африке. Юстиниан не стал спорить с приговором.

Велизарий был очень расстроен, когда на теле Константина нашли приказ Юстиниана, который предписывал Константину шпионить за ним. Из этого документа стало ясно, что Юстиниан ему не доверял. Велизарий был согласен с Антониной, что хотя они потеряли храброго воина, лучше, что Константина убили. Двадцать первого Виттих получил резкий ответ от Юстиниана.

Виттих снял осаду и отправился через мост Мульвия с остатками армии. Он заранее сообщил Велизарию о своих намерениях весьма своеобразным образом — поджег все навесы, осадные машины, частоколы и деревянные конструкции в военных лагерях. Велизарий не желал нападать на отходящего врага, но эти огни были зажжены, чтобы его спровоцировать, и в дивизиях готов все еще сохранялась хорошая военная дисциплина. Нельзя было позволить готам уйти, не нанеся им удара. В последнее время армия Велизария еще уменьшилась, потому что воинов отправляли в отдаленные гарнизоны или посылали в различные части Италии, поэтому Велизарий не стал рисковать и сражаться с Виттихом на равных. Он собрал все свои лучшие оставшиеся войска и стал ждать у ворот Пинциана, пока караульные на стенах не доложили, что почти половина армии готов уже пересекла мост. Велизарий быстро вывел войска и началась ожесточенная атака на готов у моста. Жертв было много с обеих сторон. Началась рукопашная битва, а затем кирасиры прорвали линию обороны готов. В этот момент перепуганные готы стремились к мосту. Люди думали только об одном — поскорее пересечь мост.

Нашим глазам предстало такое ужасное зрелище, что его просто невозможно описать. Их кавалерия давила собственных пехотинцев, если кто падал — его растаптывали. Наши лучники открыли плотный огонь по мосту, на котором горой лежали толпы. Множество людей в панцирях летели через арки моста в воду и шли ко дну под весом собственной кольчуги. В это утро на мосту Мульвия погибли десять тысяч готов.

Так закончилась осада Рима, которую предпринял Велизарий, не обращая внимания на все возражения. Мне кажется, что в истории нет примеров, когда такой крупный город выдерживал бы длительную осаду, и там был небольшой гарнизон по сравнению с вражеской армией.

Король Виттих отошел к Равенне. По пути он собрал все крупные гарнизоны, которые были оставлены для защиты Осимо, Урбино и других небольших крепостей. Велизарию не хватало Иоанна Кровавого и его двухтысячной кавалерии. Он срочно послал Хильдигера в Римини по другому маршруту и приказал покинуть город. Он считал, что Римини могут удерживать пешие отряды, которые только что высадились из Далматии в Анконе, расположенном неподалеку порту. Далматия снова принадлежала нам. Виттих перевез в Италию военные силы, осаждавшие Спалато. Но Иоанн Кровавый отказывался покинуть город.

На этот раз ему следовало подчиниться приказу. В городе скопились огромные сокровища готов, и он хотел их присвоить вместо того, чтобы поделиться с остальной армией. Хильдигер оставил в Римини пехоту, которую он привел с собой из Анконы. Он убедил восьмисот кирасиров, которых Велизарий одолжил Иоанну Кровавому, уехать вместе с ним. Король Виттих надеялся, что здесь ему повезет больше, чем в Риме, и начал осаду. Вскоре Иоанн Кровавый горько пожалел о том, что ослушался приказа, потому что в Римини было сложно с продовольствием, и Виттих вел решительные бои.

Я не собираюсь писать историю войны. Моя задача рассказать о Велизарий, поэтому я не стану подробно описывать осаду, но должен сказать, что Виттих атаковал с помощью штурмовых машин, которые управлялись вручную изнутри. Их не приводили в движение волы. Иоанн Кровавый пытался предотвратить их приближение тем, что начал срочно рыть траншеи. Виттих решил ударить его костлявой рукой голода.

Вскоре ситуация в Римини стала удачной. Велизарий не мог отправиться на помощь Иоанну, потому что отослал значительную часть армии в Северную Италию вместе с флотом, чтобы захватить Павию и Милан. Кроме того, между Велизарием и Иоанном Кровавым лежали укрепленные города Тоди и Чиузи, и сначала было необходимо захватить их. Велизарий очень волновался из-за осады Римини Виттихом, поэтому оставил римских новобранцев защищать Рим, а сам отправился на север на помощь Иоанну Кровавому.

Вскоре Тоди и Чиузи сдались от ужаса перед именем Велизария. Велизарий под охраной послал гарнизон готов в Неаполь и Сицилию и продолжал продвигаться вперед. Наши войска не достигали даже трех тысяч человек, а у короля Виттиха опять собралось стотысячное войско вместе с подкреплением из Далматии.

К счастью, письмо, адресованное госпожой Антониной к Теодоре, наконец, принесло свои плоды. Мы узнали чудесные новости, что семитысячное пополнение высадилось в Фермо на восточном побережье. Как вы думаете, кто был командиром этой армии?! Гофмейстер, евнух Нарсес.

— Господи! — заметила госпожа, хохоча, Велизарию. — Я рада, что высказывала симпатию к его военным амбициям во время нашего путешествия в Дарас. Мне кажется, несмотря на возраст он будет неплохим офицером, если только научится скромности. При дворе он подчинялся только приказам императора и императрицы, и мне придется весьма тактично относиться к нему.

Хильдигер присоединился к нам в Чиузи, и мы отправились по Италии и дошли до Адриатического моря. В Фермо, который находится в одном дне марша от Осимо, мы соединились с армией Нарсеса, которого Антонина и Велизарий приветствовали самым дружественным образом. Все потихоньку потешались над внешностью Нарсеса. Когда он шагал по коридорам дворца с обычной кипой документов в руках, никого особенно не смешили его небольшой рост и толстая задница, и то, что он косил и у него был перекошен рот. При дворе он носил алую с белым шелковую униформу с золотой цепью. Но сейчас Нарсес, которому было уже много лет, напялил на себя панцирь самого последнего фасона, на котором были выкованы рыбы и кресты и другие христианские символы, он не расставался со шлемом с высокими страусовыми перьями и вышитым пурпурным плащом. С ним была нормальной длины сабля, которая постоянно попадала ему между ног, и он каждый раз едва не падал. Должен вам сказать, что при его виде даже человек, умирающий от холеры, все равно начал бы улыбаться! Госпожа сама с трудом сдерживалась от смеха, но она нас всех предупредила, чтобы мы ни коем случае не издевались над Нарсесом. Ему очень доверял император. Он мог сильно помочь или навредить Велизарию, а дело Велизария было и нашим делом.

Вместе с Нарсесом пожаловал Юстин, сын Германуса, племянника императора.

Король Виттих прислал двадцать пять тысяч воинов, чтобы укрепить гарнизон в Осимо. Эта армия преграждала путь в Римини. Был созван срочный военный совет, на нем Велизарий попросил присутствующих офицеров высказать свои взгляды на существующее положение вещей. Валериан и Хильдигер заявили, что поскольку Иоанн Кровавый дважды не повиновался приказам, сначала у Осимо, когда он его не стал брать, а потом не покинул Римини, то ему самому придется выходить из сложного положения. Если армия последует к нам на помощь, обходя Осимо, то может оказаться в западне. Мы можем очутиться между молотом и наковальней, находясь между готами в Осимо и армией Виттиха возле Римини. Бессас поддержал двух офицеров и добавил, что непослушание Иоанна Кровавого заслуживает строгого Божьего наказания. Тут вмешался Нарсес. Он заявил, что хотя Велизарий уже согласился с этими офицерами, но неподчинение Иоанна Кровавого совсем не является причиной того, чтобы храбрые солдаты под его командованием погибли или попали в рабство.

— Если мы это сделаем, то сильно навредим себе и императору. Вы можете смеяться надо мной, как над простым военным теоретиком, но я не соглашусь с планом, который приносит Римини в жертву личной мести.

Велизарий высоко поднял брови и ответил:

— Уважаемый гофмейстер, лучше воздержаться от осуждения вины, хотя бы до тех пор, пока эта вина не будет установлена!

Велизарий только собрался высказаться о будущем плане действий, когда совещание было прервано — к нам прибыл гонец от Иоанна Кровавого, пробравшегося через заставы готов. Это был храбрец-изуриец. В послании говорилось, что Иоанн Кровавый не выдержит более недели, а потом ему придется сдаться, чтобы не погибнуть от голода.

Велизарий высказал свое решение: при Осимо должны оставаться небольшие силы, не более тысячи человек. Они встанут лагерем в двадцати милях от города. Остальная армия должна срочно двинуться вперед, чтобы спасти Иоанна Кровавого и его солдат. Единственная надежда на то, что Виттих снимет осаду, — обмануть его по поводу количества наших воинов. Поэтому нам придется поделиться на три армии и быстро пойти на Римини. Одна армия отправится по побережью под командованием генерала Мартина, а флот под командой Хильдигера должен не отставать от них. Нарсес и сам Велизарий с лучшими всадниками должны проследовать по Апеннинам. Все согласились на подобный план действий и отбыли в поход в то же самое утро. Госпожа Антонина отправилась вместе с Велизарием и Нарсесом. Я ехал позади ее носилок на муле. Это было сложное путешествие. Стояла жуткая жара, — потому что был июль. Среди скал и сосен не чувствовалось ни малейшего ветерка. Горные деревушки, через которые мы проходили, населяли несчастные полуголодные дикари. Они не только не исповедовали христианство, но даже никогда не верили в богов Олимпа и продолжали поклоняться странным местным святыням.

В долинах было множество дичи, наши разведчики могли ее вдоволь пострелять. Одному из них даже удалось подстрелить медведя, а мы думали, что они уже вымерли в Италии со времен императора Августа. На пятый день, когда мы прошли двести миль и в основном питались сухарями и солониной, нам удалось добраться до Сарацины, расположенной в дне путешествия от Осима. Наши разведчики внезапно наткнулись на отряд готских фуражиров. Врагам удалось удрать, но они понесли потери. Велизарий шел в авангарде и легко мог захватить всех в плен, но он предпочел дать им возможность убрать и распространить слухи о нашем приближении.

Беглецы сообщили королю Виттиху весьма преувеличенные сведения о количестве нашей армии. Он ожидал, что мы станем продвигаться по долине Рубикона и нанесем ему удар с северо-запада. На следующий день он увидел отблеск костров на западе. Этих костров было великое множество. Велизарий отдал приказ, чтобы каждый солдат собрал дрова, зажег свой собственный костер и поддерживал огонь всю ночь. На юго-востоке Виттих мог видеть костры еще большей армии. Это была бригада Мартина.

Когда рассвело, на море было много судов, и вооруженные галеры угрожающе направлялись в порт. В панике готы покинули лагерь. Никто не подчинялся никаким приказам. У всех в голове билась только одна мысль — первому добраться до Эмилианской дороги и бежать до самой Равенны. Иоанн Кровавый мог бы в тот момент предпринять вылазку, и результат стал бы решающим, но его солдаты ослабли от голода и с трудом могли взобраться на коней, которые превратились в мешок с костями, потому что их тоже нечем было кормить в Римини.

Хильдигер высадился с батальоном моряков и захватил лагерь врага, где находились большие сокровища и пятьсот тяжело раненных готов. Велизарий прибыл только днем. Улиарис, сопровождавший Хильдигера, сказал Иоанну Кровавому, что Велизарий был в ярости, так как Иоанн не подчинился приказам и даже грубо обратился к Нарсесу, потому что тот настаивал на немедленной помощи нашим воинам в Римини. Улиарис решил таким образом подшутить над Иоанном Кровавым, но тот принял это за чистую монету, так как исходило от старого друга Велизария. Он был вне себя от ярости.

Велизарий приветствовал Иоанна весьма сдержанно, но, увидев, каким бледным и исхудавшим был Иоанн, не стал его отчитывать. Он только сказал:

— Уважаемый Иоанн, ты в великом долгу перед Хильдигером!

Иоанн Кровавый сухо ответил:

— Нет, мне кажется, я большим обязан Нарсесу.

Иоанн отдал салют, развернулся и вышел, не сказав ни слова.

Что касается сокровищ, собранных Иоанном, которые он собрался оставить себе и держал в Римини, Велизарий поровну распределил их среди всех воинов, служивших с ним до Нарсеса. Иоанн Кровавый разозлился еще сильнее и отправился к Нарсесу, с которым был давно знаком. Он пожаловался Нарсесу, что Велизарий был к нему несправедлив. Нарсес поддержал его и они стали еще ближе. Это было началом заговора против Велизария. Нарсес считал, что неприлично для старого опытного деятеля, каким он себя считал, кто хранил тайны императора, получать приказы от человека, гораздо его моложе, простого генерала. Он считал, что заслуживает компенсации за то, что распрощался со спокойным и выгодным постом во дворце и теперь должен разделять славу кампании вместе с Велизарием. Он вознамерился делить с ним командование армиями.

Иоанн Кровавый отметил, что почти все собственные войска Велизария были расквартированы в разных городах Италии и Сицилии — двести воинов там, пятьсот — здесь, тысяча в другом месте, и что поэтому в действующей армии не хватало двух тысяч мечей. Нарсес и Иоанн Кровавый располагали в пять раз большим количеством людей.

Когда Римини был освобожден, Велизарий считал возможным атаковать Осимо, Нарсес стал возражать не только против этого, но и против каждого другого пункта плана, пытаясь заставить Велизария разделить с ним командование и вообще подать в отставку. Таким образом было потеряно ценное время. Со всех частей Италии прибывали волнующие вести, требовавшие немедленных действий. Наконец, приняв во внимание предложение госпожи Антонины, Велизарий созвал совет генералов и откровенно высказался перед ними:

— Мне очень жаль, уважаемые господа, что мы с вами никак не можем найти общий язык, как лучше вести эту войну. Мне кажется, что некоторые из вас решили, что готы уже полностью побеждены. Дела обстоят совсем не так. Король Виттих находится в Равенне. За стенами Осимо стоит еще тридцать тысяч вражеских воинов. Между Римом и этими городами имеются еще несколько сильно укрепленных городов. Виттих послал армию под командованием своего племянника Урии против нашего небольшого гарнизона в Милане. Лигурия снова принадлежит ему. Еще один пример, большая армия франков и бургундцев, которые являются союзниками франков, недавно пересекла Лигурийские Альпы, и как нам сообщили, соединили свои силы с Урией. Я неоднократно пытался вас убедить, что нам следует выступить против Осимо, как можно скорее, оставив в Равенне небольшие силы и послать крупные отряды на помощь Милану. Вы постоянно отвергали эти планы. Мне придется воспользоваться своей властью и отдать соответствующие приказы.

Ему никто не возражал. Потом заговорил Нарсес.

— Не следует нам разделять наши силы, самым разумным будет отправиться на север от Равенны, захватить все побережье Венеции и отвлечь Урию от Милана, в то же самое время блокировать Равенну с моря и суши. Не следует атаковать Осимо — это будет чревато лишними потерями, потому что Осимо падет, как только сдастся Равенна. Вы можете делать, что хотите, используя собственные силы и вести их в Милан, Осимо или на Луну, я сделаю так, как считаю нужным, со своими войсками.

Велизарий задал вопрос:

— А как насчет нашего гарнизона в Милане, уважаемый гофмейстер? Что станет с ними?

— Они должны сами выпутываться из сложного положения, как это пришлось бы делать в Римини Иоанну Кровавому, если бы не моя настойчивость.

Велизарий постарался сдержать свой гнев:

— Господин Нарсес, — тихо сказал он, — вы перестали сдерживаться и берете на себя слишком много.

Он вызвал секретаря Прокопия.

— Где документ, который недавно пришел ко мне от императора?

Прокопий нашел документ. Его подписал Юстиниан, не поставив Нарсеса об этом в известность — Юстиниана заставила это сделать Теодора. Велизарий стал зачитывать документ низким спокойным голосом.

Нарсес слушал, и его ужасное лицо становилось еще страшнее. Когда Велизарий закончил, он выхватил у него из рук письмо и еще раз перечитал его, пытаясь найти какой-то тайный смысл, который там отсутствовал. У него был острый ум, ставший еще острее после многих лет дворцовых интриг, и ему не было трудно найти ошибку в формулировке.

— Вот! — радостно воскликнул он, обращая внимание на последние слова. — Мы должны вам подчиняться, но только ради общественного блага империи Его Величества, уважаемый Велизарий, ваши военные планы являются нечеткими и ни в коей мере не служат делу общественного блага. Я не считаю возможным подчиняться вам согласно этому документу. Как насчет вас, Уважаемый Иоанн?

Иоанн Кровавый ответил.

— Я считаю, что посылать отряды в Милан и атаковать Осимо с помощью небольших сил — это очень опасный план, в особенности, если Виттих находится в Равенне.

Хильдигер был возмущен и сказал:

— Пока мы прикрываем побережье с моря, король Виттих останется пленным в Равенне. К нему единственный подход через болота и тысяча человек легко может заблокировать этот путь. Я поддерживаю господина Велизария.

Но Нарсесу удалось собрать большинство сторонников.

Госпожа Антонина не выдержала и обратилась к Нарсесу:

— Ее Великолепие императрица Теодора прикажет вас высечь по возвращении, евнух… Если вам повезет, и вы вообще возвратитесь!

ГЛАВА 17 Отказ принять диадему

Велизарий написал императору Юстиниану, кратко информировав его о «преданности» Нарсеса и о его «разумных военных планах». Он просил прислать ему другой документ, подтверждающий что он — Главнокомандующий армией в Италии. Госпожа Антонина тут же написала Теодоре. В письме она использовала менее дипломатичные термины, описывающие безобразное поведение Нарсеса. Ответ от Юстиниана не приходил очень долго.

Тем временем Велизарий проявлял такт и терпение. Ему даже удалось убедить Нарсеса присоединиться к осаде Урбино. Этот город был построен на крутом холме, и к нему можно приблизиться только с суши с севера, где были более высокие стены, чтобы компенсировать незначительное понижение холма. Гарнизон готов был уверен в крепости стен и полных зерна хранилищах, поэтому отвергал предложения о капитуляции. Велизарию пришлось бы брать город внезапной атакой или хитрой тактикой. Рядом с городом не было акведука. Внутри города был источник, откуда жители постоянно брали воду. Значит, Велизарию нужно было попытаться разрушить стены. Он приказал построить заграждение — аркаду и внимательно сам следил за работой. Заграждение состояло из навесов, соединенных друг с другом, которые могли передвигаться на колесах. Каждый навес состоял из крепкой рамы с крышей, покрытой ивовыми кольями, а поверх их были настелены невыделанные кожи. Это сооружение должно было продвигаться к северным укреплениям, и под его прикрытием должны были двигаться вперед солдаты с кирками и лопатами, которые сделают подкоп под стену. Обычно шесты прикрытия были восьми футов высоты, но Велизарий приказал сделать их на ярд выше, чтобы там поместить еще одну крышу для полной безопасности солдат. Крыша была построена под острым углом, чтобы камни легко с нее соскальзывали и не причиняли вреда. Шкуры постоянно мочили, чтобы их было невозможно поджечь. Кроме того, в этой крытой аркаде Велизарий приказал поместить полдюжины таранов.

Стены Урбино были солидными, а земля очень каменистой, поэтому там не было рва. Нарсес и Иоанн Кровавый уже начали терять терпение. Иоанн Кровавый поклялся, что это укрепление недоступно, ведь он сам пытался взять Урбино и не смог добиться успеха по дороге в Римини, правда, его обороняло всего несколько человек.

На десятую ночь осады они отошли, не доложив Велизарию, куда направляются. Нарсес отправился в Римини. Иоанн Кровавый решил совершить налеты вдоль побережья за Равенной, чтобы попытаться обогатиться. На северо-восточной территории Эмилии и Венеции не было крепких укреплений, куда могли удалиться готы со своими сокровищами.

Велизарию пришлось продолжать осаду Урбино с оставшимися воинами. Две тысячи готов гарнизона знали, что случилось, и они начали над ним издеваться. Но вскоре укрытие было доставлено по назначению. Лучшие лучники находились позади на возвышении, и их прикрывал экран. Лучники начали истреблять вражеских караульных на крепостных стенах.

Все работали усердно, но на третий день они даже не смогли добраться до фундамента, а тараны так и не повредили стены. Готам удалось сбросить вниз целиком зубец крепостной стены на стену аркады. Зубец пробил ее, но никто не пострадал, потому что лучники на помосте заранее предупредили копавших землю воинов. Велизарий подсчитал, что пройдет не менее двух месяцев, прежде чем обрушится стена. Он сообщил об этом оставшимся с ним офицерам, можно понять, как он был поражен и вместе с ним были поражены мы, когда на четвертый день, после удивительной тишины во время двух предшествующих дней, готы из этого гарнизона появились на крепостной стене с поднятыми руками, что означало, что они сдаются. К полудню были выработаны условия сдачи между Велизарием и их командиром. Урбино стал нашим городом.

Все, что случилось, можно приписать просто удаче, а Велизарию ее сильно не хватало в тот момент. Нарсес был с этим полностью согласен. Когда он узнал эти новости в Римини, то заболел от зависти, и в тот день не стал обедать за общим столом, потому что боялся, что может выдать настоящие чувства и тем самым доказать отсутствие лояльности императору. Нарсес с собой возил в позолоченной шкатулке небольшой, сделанный из стекла, образок Непорочной Девы Марии, матери Иисуса. Он всегда советовался с ней перед тем, как предпринять важный шаг, и обычно заявлял своим офицерам.

— Божья Матерь предупредила меня не соглашаться с предложенным вами планом!

Или же…

— Божья Матерь согласна, что я разработал прекрасный план.

В данном случае Божья Матерь промолчала. Ей, конечно, стоило его предупредить о том, что источник воды в крепости может пересохнуть, и тогда Нарсес не оказался бы в таком глупейшем положении.

Когда копали обычные рвы для лагеря рядом с Урбино, солдаты Нарсеса неожиданно напали на источник и по совету Иоанна Кровавого изменили течение воды, которая стала поступать в поилки для коней. Велизарий как-то сделал то же самое в Капудии. Но из-за этого в город прекратила поступать вода. Самое забавное, что Нарсес действительно оказался виновным в падении Урбино. Но он этого никогда не узнал! Когда мы вернули воду источника в обычное русло, нам удалось погасить жажду Урбино. Никто об этом не знал, кроме меня и двух наших мастеров-каменщиков. Мы отправились в покинутый лагерь Нарсеса и проделали под моим наблюдением необходимую работу: нам было приказано замаскировать источник кучей камней, потому что в будущем Велизарию может придется защищать Урбино против вражеской атаки.

Я вспомнил слова «Терпение в Бедности», написанные на чаше святого Варфоломея, которую Юстиниан подарил Велизарию, а тот в свою очередь на время отдал монахам. Наши силы еще уменьшились, потому что пришлось послать Мартина с тысячью человек на помощь в Милан. Велизарий и госпожа Антонина, которая не покидала его, начали осаду Орвието, имея у себя всего восемьсот подготовленных воинов. Кроме того, у нас были еще итальянские рекруты. Этот город находился слишком близко к Риму, и его невозможно было оставить в руках врагов.

Мартин не был героем. Когда он подошел к высоким берегам реки По, он побоялся ее пересечь, потому что впереди его ждала армия бургунцев и франков под командованием Урии. Улиарис, который вместе с Мартином командовал эскадроном кирасир, был с ним согласен, что они в неравном положении с врагом. Губернатор Милана послал весточку Мартину. Гонец, переодевшись, прошел мимо готов и переплыл реку. В этом послании губернатор молил прийти к нему на помощь. Население в Милане — триста тысяч человек, и он был красивым и процветающим городом Италии, но сейчас там людям грозил голод:

— Мы уже едим собак, крыс, мышей, соней и тому подобных грызунов. Мне докладывали о нескольких случаях каннибализма.

У Мартина не было лодок, чтобы перевезти провиант через реку. Он считал, что осаду снимут через три недели, если только жителям удастся продержаться так долго. Мартин послал гонца Велизарию в Орвието, приказав ему скакать денно и нощно. Он молил, чтобы Велизарий прислал к нему Иоанна Кровавого по суше по долине По из Эмилии.

«С помощью Иоанна, — написал Мартин, — мы, видимо, сможем спасти Милан».

Велизарий срочно отправил гонца к Иоанну Кровавому, объяснив ему ситуацию, в которой оказались миланцы, и приказав присоединиться к Мартину и взять город.

Иоанн Кровавый отказал Велизарию, написав, что он повинуется приказам только Нарсеса. И добавил:

«Значит, миланцы жрут крыс и соней? Я читал в „Естественной истории“ знаменитого Плиния, что эти крохотные существа не позволялось есть римлянам во времена Катона, потому что они считались деликатесом».[105]

Велизарий написал Нарсесу в Римини, напомнив ему, что дивизии армии подобны рукам и ногам у человека, которые контролирует одна голова.

Нарсесу понравилось, как его уговаривали, и он дал Иоанну Кровавому требуемое позволение. Но было слишком поздно. Сами посудите. Посланец Мартина проехал триста миль от реки По до Орвието. Гонец Велизария проехал триста миль до Иоанна Кровавого, который находился в Падуе. Гонцу Иоанна Кровавого также потребовалось проехать триста миль. Надо заметить, что он не слишком торопился. Затем гонец Велизария во время поездки к Нарсесу в Римини покрыл двести миль. Потом последовала еще одна задержка, потому что Иоанн Кровавый страдал от приступа малярии. К тому времени, когда он выздоровел и был готов отправиться в Милан с кавалерией и лодками, которые тянули волы на повозках, чтобы пересечь По, город уже пал. Это было начало 539 года, года хвостатой кометы.

Готы и бургундцы не пощадили жизни воинов гарнизона Велизария в Милане. По приказу Урии все мужчины города, кроме крохотных детей, были убиты. Всего погибло около ста тысяч человек. Их убивали прямо перед алтарем, где они пытались скрыться. Солдаты вольно обходились с женщинами. Часть из них, которая могла им пригодиться, забрали в рабство. В честь признания бургундцев, им дали право первого выбора. Старые, некрасивые и больные женщины остались помирать с голода. Всех детей забрали готы. Укрепления Милана были разрушены, церкви сравняли с землей. Католические церкви разрушили готы-ариане, а церкви ариан разрушили бургундцы-католики. В городе начались страшные пожары, их никто не тушил и половина города была разрушена.

Мартин и Улиарис вернулись в Орвието. Когда Велизарию стало известно о судьбе Милана, он был в таком шоке, что не пожелал их видеть. Во время этой кампании он не разговаривал с Улиарисом, а только отдавал ему необходимые приказы. Велизарий считал, что Улиарис должен был защищать честь придворных кирасиров, хотя бы попытаться нанести урон готам.

Наконец пришло послание от императора Юстиниана. Он отзывал Нарсеса к себе по той причине, что ему был срочно нужен придворный гофмейстер. Он еще раз подтвердил пост Велизария — Главнокомандующий Армией в Италии при императоре Юстиниане. Юстиниан не стал ругать Нарсеса, даже когда он узнал о резне в Милане, которую Нарсес мог бы предотвратить. Он по-прежнему относился к нему благосклонно. Нарсес забрал из Италии тысячу воинов, которых он набрал именно здесь. Его отъезд стал причиной для мятежа всадников-герулийцев, которыми он командовал. Они отказывались подчиняться приказам Велизария и отправились в Лигурию, по дороге грабя всех и вся. В Лигурии они заключили мир с Урией, продали ему рабов и лишний груз. Им пожертвовали плодородные земли для проживания неподалеку от Комо.

Но вдруг герулийцы передумали. Так бывает с варварами и с уличной толпой. Герулийцы стали раскаиваться и отправились в Константинополь через Македонию в надежде получить прощение Юстиниана с помощью Нарсеса. Нарсес их не подвел.

Таким образом, Велизарий оставался Верховным Главнокомандующим, но у него была небольшая армия. Не более шести тысяч тренированных и подготовленных солдат. Он отозвал гарнизоны из Сицилии и с юга Италии и заменил их итальянскими рекрутами. Он также стал готовить солдат из итальянских крестьян, так что у него оказалось около двадцати пяти тысяч солдат для будущих военных кампаний. Пять тысяч воинов он послал под командованием Юстина на осаду Фиезоля. Три тысячи солдат под командой Иоанна Кровавого и три тысячи под командой другого Иоанна по прозвищу Эпикуреец были посланы в долину реки По, чтобы они не позволили Урии соединиться с Виттихом в Равенне. Сам Велизарий с одиннадцатью тысячами человек остался при Осимо.

Здесь мне придется немного расширить рамки моей истории. На западе эти рамки пересекают реку Рону во Франции. На востоке — Евфрат. На севере — Дунай, а на юге — пустыни Африки. Король Виттих оставался в Равенне. Гарнизон Осимо просил помощи, но Виттих отвечал, что Бог на стороне готов. Он боялся вывести собственные войска из города, потому что передние укрепления нашей пехоты охраняли переходы через болота. Они построили там баррикады. Римини находился в наших руках. Отсюда можно было по сигналу зажженного костра вызвать кавалерию, если готы нападут на баррикады. Урий вернулся бы из Милана, но ему блокировали дорогу силы Иоанна Кровавого и Иоанна Эпикурейца. Его бургундские союзники возвратились на родину. Виттих оказался в западне.

Как-то к нему пришел старый купец из крупной колонии сирийцев в Равенне и сказал:

— Как получилось так, что император Юстиниан смог набрать военные силы для покорения Африки и многих твоих владений? Потому что он прежде всего заключил мир с персами и смог освободить Велизария, командира его восточных армий, для службы здесь на Западе. Если тебе удастся убедить великого короля, чтобы его армии пересекли Евфрат, тогда Велизария сразу отзовут на Восток, чтобы он занялся новой угрозой. У императора есть только один гениальный полководец, и он передвигает его повсюду, как челнок по пряже. Король Виттих, пошли гонца к великому королю и еще одного — к Теудеберту, королю франков. Пусть твои посланцы сообщат каждому монарху, что другой король дал согласие предпринять атаку с флангов на Римскую империю.

Виттих спросил:

— Но как готы смогут пересечь всю Восточную империю? Люди императора обязательно арестуют моих гонцов. Более того, никто из нас не говорит по-персидски.

Сириец ему ответил:

— Пошли священников, их никто не станет подозревать. Пусть они путешествуют в компании сирийцев, которые могут ездить, куда угодно, знают многие языки и имеют друзей в любой стране.

Виттиху понравилась эта идея. Нашлись и священники и сирийские проводники. Священник, отправившийся в Персию, для безопасности временно принял сан епископа.

Оба гонца отправились по морю в двух небольших суденышках. Они использовали отлив во время безлунной ночи, и им удалось избежать встречи с нашей флотилией. В окрестностях Равенны случаются приливы и отливы, как это обычно бывает на побережье океана, но больше нигде на побережье Средиземного моря подобное явление не наблюдается. Недавно было отмечено, что приливы регулируются фазами луны. Только в определенные часы судно может пройти канал через мели и войти в порт. Это явление защищает Равенну от нападения с моря.

Спустя месяц король Виттих продумал предложение сирийца и послал еще двух гонцов к маврам в Африку и к ломбардцам, расе германцев, которые недавно поселились в верховьях Дуная. Он предложил, чтобы они выступили одновременно с персами и франками. Четыре гонца достигли цели. Во всех случаях, кроме ломбардцев, ответ был одинаков:

— Да, мы согласны и вскоре выступим.

Ломбардцы ответили весьма осторожно:

— Мы не станем ничего предпринимать, пока нам не станет известно, что другие армии двинулись в путь. В данный момент мы являемся союзниками императора.

Никому из нас в голову не пришло подозревать, что король Виттих настолько хорошо разбирается в политике и станет мутить воду на отдаленных границах нашей империи. Ни один из германцев до этого никогда ничем подобным не занимался. Но Виттиху ничего больше не оставалось делать, и он принял совет даже от сирийцев, которых раньше не признавал, считая их лживыми восточными еретиками.

Минул еще один год — пятый с тех пор, как мы впервые высадились в Сицилии. Фиезол и Осимо отказывались капитулировать. Гарнизоны готов были огромными, защитные укрепления были весьма крепкими. Наша единственная надежда была на голод. Велизарий зорко следил за тем, чтобы его армии не уменьшались и не теряли боеспособность во время атаки. Также делал Виттих во время осады Рима. Велизарий все это время готовил римских рекрутов к сражениям и давал им продовольствие строго в соответствии с их стараниями. Они старались научиться управляться с оружием и другому военному искусству. Он также набрал еще несколько новых батальонов, назначив там офицеров из придворных войск. Среди воинов было много фракийцев и иллирийцев, которые разговаривали на латинском диалекте. Но новые рекруты не были хорошими солдатами. Когда-то римская земля изобиловала героями, но за столетия она истощилась. Итальянец может много хвастаться, но он плохо сражается. Велизарий жалел о том, что не может использовать пленных готов. Они были сильные, храбрые и легко усваивали военную муштру. Их приходилось посылать на Восток и в Африку, чтобы они там сражались за императора.

Мне хочется рассказать вам несколько интересных эпизодов, случившихся во время осады Осимо. Старые солдаты могут подтвердить мои слова. То, что случается в начале кампании, всегда четко откладывается в памяти, но если война долго продолжается, человек замечает все меньше и меньше, потому что его внимание не подстегивается новыми яркими впечатлениями.

На склоне холма между стенами Осимо и нашим лагерем в то лето происходили частые схватки. Готы подкрадывались в сумерки, чтобы нарвать травы для коней, а наши патрули начинали с ними сражение. Во время лунных ночей стычки бывали весьма ожесточенными. Как-то на рассвете готы спустили с холма на наш отряд множество колес, к которым были привязаны длинные кинжалы, ножи и серпы. Нам повезло и никто из наших солдат не пострадал, потому что готы плохо рассчитали направление колес, которые проскочили в лесок, где мы их и нашли. Как-то утром я катался на конях с моей госпожой и там увидел незабываемое зрелище. Готы под командой офицера при дневном свете нагло нарезали траву для своих коней. Отряд мавров спешился и осторожно отправился по склону, чтобы поймать наглых готов. Но оказалось, что это была ловушка. Когда мавры с громкими воплями пересекли ручеек, им навстречу выскочили другие готы и началась рукопашная, в которой погибло много солдат. Офицер готов был в позолоченном панцире, но у него не было шлема. Его убили ударом копья в пах. Панцирь был предназначен для верховой езды, а при пешем бое он не защищал самое уязвимое место. Победивший его мавр завопил от радости, и схватив труп за светлые волосы, потащил его в нашу сторону. Тут просвистела стрела готов и пронзила обе ноги мавра, чуть повыше пяток, как бы распяв его, и как бывает, когда связывают ноги пойманного зайца, чтобы было легче тащить его домой. Мавр не отпустил тело офицера и медленно пополз вниз по склону, как гусеница. Он ложился брюхом на траву, а потом высоко изгибал спину, продолжая тащить за собой труп. Госпожа и я видели это собственными глазами, спрятавшись за деревом. Один из трубачей протрубил, и отряд болгарских гуннов вырвался на помощь маврам. Передний гунн схватил копье вместе с мавром и забросил его себе на коня. Мавр не желал оставлять труп офицера, который тащился за ними по земле, пока они двигались в нашу сторону.

Еще мне вспоминается сражение у цистерны с водой. Этот резервуар был построен на крутом склоне к северу от Осимо неподалеку от стен. Там была чистая вода, скапливавшаяся от небольшого ручейка. Над резервуаром был навес, чтобы вода оставалась прохладной и чистой. Ночью готы жаловали туда за водой под сильной охраной. Пять изурийцев вызвались разрушить цистерну, если их снабдят зубилами, молотками и ломами и станут охранять во время работы. На следующий день Велизарий привел туда всю армию и расположил ее на определенных интервалах вокруг стены. Были наготове длинные лестницы, как будто мы готовились к штурму. Когда прозвучал сигнал наступления, и готы насторожились, пять изурийцев постарались незамеченными скользнуть в резервуар и начали его разбивать изнутри.

Враги терпеливо ждали нападения и не стреляли, ожидая, когда наши окажутся в радиусе огня. Раздался звук трубы, и наши люди начали стрелять и кричать. Но лестницы были продвинуты только в одном месте в трехстах шагах от резервуара. Туда толпой направились готы, чтобы отразить атаку. Несмотря на кутерьму, готы заметили, как изурийцы прокрались за камни и залегли внутрь цистерны. Готы поняли, что их обдурили, и попытались пробраться к ним ближе и захватить в плен. Велизарий возглавил контратаку и отбил нападение готов. Нашим воинам было трудно держаться, потому что готов было больше и кроме того они могли воспользоваться преимуществом крутого склона.

Воинами Велизария были горцы-изурийцы и такие же специалисты лазания по горам — армяне. Им нравился такой тип сражения. Как и эти люди, Велизарий сражался пешком. На нем была куртка из толстой кожи. С собой у него были две пики и палаш. Велизарий посылал воинов вперед, хотя у него были тяжелые потери. Но пяти изурийцам было нужно время, чтобы сделать задуманное. И тогда осада города вскоре закончилась.

Готы отошли примерно в полдень. Велизарий рванулся вперед, чтобы продолжить преследование. В этот момент караульный на ближайшей башне прицелился и метнул копье. Оно полетело вниз. Велизарий его не заметил, потому что солнце с юга слепило ему глаза. Жизнь Велизария спас копьеносец Унигатус, находившийся рядом. Он был ниже ростом Велизария и стоял в тени от стены и смог увидеть приближающееся копье. Он быстро прыгнул вперед и ухватил копье в воздухе. Длинный наконечник пронзил ему ладонь и перерезал все жилы и нервы пальцев, эта рука у него уже больше не работала. Унигатус сказал:

— Я бы подставил под удар свою грудь, чтобы спасти великого Велизария.

Велизарий сам спустился в цистерну: хотя изурийцы изо всех сил били молотами и применяли рычаги, чтобы сдвинуть огромные каменные блоки, им не удалось сдвинуть даже камешка. Старые мастера строили не на год или на всю жизнь, а на столетия. Камни были настолько хорошо отшлифованы, а щели между ними были залиты таким крепким цементом, что казалось, что емкости для воды были изготовлены из цельной каменной глыбы.

Ничего нельзя было сделать, пришлось прибегнуть к таким действиям, которые были отвратительны самому Велизарию: в цистерну швырнули трупы лошадей, щелочь и известняк и разные ядовитые ветви кустарников и деревьев. Готам, которым уже пришлось есть траву, теперь пришлось брать воду из единственного колодца внутри крепости или надеяться на дождевую воду.

В этом году была засуха, не выпало ни единой капли.

Фиезоль сдался в августе, и Велизарий показал пленных офицеров гарнизону в Осимо, думая, что они после этого сдадутся. И наконец они действительно сдались, потому что Велизарий предложил им прекрасные условия: он не станет превращать их в рабов, но они должны отказаться от верности королю Виттиху и поклясться в верности императору Юстиниану, а также отдать половину богатств нашим воинам, иначе их станут грабить. Готы злились на Виттиха, потому что он бросил их на произвол судьбы, хотя его армии в несколько раз превосходили армии Велизария. Они также уважали Велизария как удивительного солдата. Все готы пожелали служить в полку кирасиров. Это были действительно удивительные солдаты, и Велизарий с удовольствием их взял к себе. Так последняя из крепостей к югу от Равенны сдалась нам.

Племянник короля Виттиха Урий стоял лагерем в Павии в верхнем течении По. Дорогу ему преграждали два Иоанна, и он не мог прийти на помощь дяде в Равенне. В июне он услышал хорошие новости — гонец, посланный к королю Теудеберту, получил положительный ответ, и сто тысяч франков пересекли Альпы и двигались на помощь к Виттиху через Лигурию. Эти франки чисто формально назывались католиками, у них оставалось множество кровавых старых германских привычек. Их вероломство нельзя было сравнить ни с чем. Франки — плохие всадники, подобно готам и вандалам, хотя они находятся с ними в отдаленном родстве. Их принцев сопровождают несколько копьеносцев на конях, каждый принц тоже скачет на коне, в знак своего положения, а все воины сражаются пешими. Они — очень храбрые и недисциплинированные воины, франки вооружены палашами, щитами и страшными боевыми топориками. У этих топориков короткие ручки и двуглавые лезвия. Сила удара настолько огромна, что топор может разбить вдребезги обычный щит и убить стоящего за ним воина, все боялись этих топориков.

Вскоре воины короля Теудеберта достигли моста через По в Павии, где находился Урий. Готы радостно приветствовали союзников. Но как только первые батальоны франков пересекли мост, Урию ждал поразительный сюрприз. Франки разбежались, норовя побольше захватить женщин и детей готов. Они принесли пойманных в жертву богам, как первые плоды войны — пошвыряли их в реку.

Это был старинный обряд с языческих времен, франки пытались подвести под этот обычай религиозную базу — они считали, что это подходящее отношение к еретикам, проповедующим арианство, которые посмели отрицать, что Иисус Христос был равен Всемогущему Отцу! Готы под командованием Урии были настолько растеряны при виде подобного ужаса, что толпами помчались в лагерь. Вслед им швыряли боевые топорики, но они даже не стали защищать свой лагерь. По дорогам катилась волна солдат в направлении Равенны. Готы прорвали передовые посты Иоанна Кровавого. Их были десятки тысяч. Сотни готов погибли, когда они стремительно пробирались мимо военного лагеря Иоанна.

Иоанн Кровавый собрал свою охрану и поскакал в лагерь готов. Он считал, что там внезапно появился Велизарий, пройдя через Тоскану, и именно он погнал готов прочь. Когда Иоанн узнал о своей ошибке, франки уже заполонили дорогу и завязалась битва. Иоанну пришлось покинуть лагерь, забрав с собой награбленное за два года. Он отправился в Тоскану. Король Теудеберт завоевал всю западную часть Лигурии одним ударом.

Это был год страшной засухи. На севере Италии из-за войны люди почти не занимались сельским хозяйством. Там посеяли небольшое количество зерна, растения не успели заколоситься и посохли. Запасы в зернохранилищах и амбарах давно были реквизированы королем Виттихом для его армии и миланцами, восставшими против Виттиха. Им помогли герулийцы во время внезапных рейдов. Когда франки покончили с провизией, которую им удалось найти в двух брошенных лагерях, им пришлось питаться волами, которых они ловили в водах реки По: река в тот год сильно пересохла, и в ней плавало множество трупов. В армии пехоту всегда снабжали хуже, чем кавалерию, а франки обожали поесть. Им пришлось весьма туго. В августе их ряды начала косить дизентерия, и вскоре погибло тридцать пять человек.

Велизарий написал королю Теудеберту письмо, где он его упрекал в нарушении клятвы верности своему союзнику императору Юстиниану. Он говорил, что болезни были божественной карой за это и за жестокую расправу с женщинами и детьми готов. Теудеберт не стал с ним спорить и вскоре отправился домой. Западная Лигурия напоминала пустыню, в которой пятьдесят тысяч итальянских крестьян умерли от голода в то лето.

Мавров в Африке разбил Соломон, а ломбардцы решили, что им лучше никуда не двигаться до тех пор, пока персы не нанесут обещанный удар, и Юстиниану придется отвести все западные армии, чтобы спасти Сирию и Малую Азию от нападения. Потом на империю напали воинственные болгарские гунны, объединившиеся под командованием сильного Шама в первый раз за тридцать лет.

Они легко проследовали по низовьям Дуная. Юстиниан много лет перебрасывал с северных укреплений солдат, чтобы подпитать ими армии на Западе, и не пополнял их ряды. Все укрепления рушились: император считал, что строительство новых церквей будет более почетным, чем ремонт старых рвов и крепостных стен. Здесь я прервусь, чтобы подробно описать Парадиз, который Юстиниан, потратив сумасшедшие деньги, соорудил для себя и Теодоры на азиатском побережье Мраморного моря, недалеко от города на месте храма Геры. Летний дворец этого Парадиза, окруженный цветами, деревьями и виноградниками, считался самым роскошным личным строением во всем мире, как собор Святой Софии считался самым прекрасным культовым сооружением. Мрамор, драгоценные камни и драгоценные металлы украшали здание. Ванны и колоннады были роскошнее, чем подобные сооружения Коринфа до землетрясения. В проливе были быстрые течения, и Юстиниан приказал построить два длинных пирса — погрузив великое множество сундуков с цементом в глубокие воды, чтобы образовался отдельный залив. Я говорю об этом, потому что на строительство пошло много денег, и еще я упоминаю об этом, потому что на юге также прошел рейд гуннов.

Болгары захватили все Балканы и далеко продвинулись на юг до Коринфского перешейка, захватив тридцать две крепости. Они также покорили Фракию до самого Константинополя. Там они преодолели стены, построенные Анастасием, их остановила внутренняя стена, возведенная императором Феодосием. У этих стен храбро сражался Нарсес. Некоторые из болгар пересекли Геллеспонт от Сестоса до Абидоса и начали грабить Малую Азию. Их с трудом удалось отбросить от ворот Парадиза Юстиниана.

Двести тысяч пленных, пятьсот тысяч убитых, огромные богатства, пятьдесят разрушенных процветающих городов — такова была цена, полученная болгарами от Юстиниана за его никому не нужную экономию в отношении армий и укреплений. Болгары вернулись домой, не потерпев поражения.

Велизарий собирал силы, чтобы закончить осаду Равенны. Из Далматии к нему на помощь отправилась небольшая императорская армия. Равенну было почти невозможно взять из-за ее уникального географического положения. Великий Теодорих осаждал ее безуспешно три года. На суше ему не давали возможности продвигаться болота, а со стороны моря препятствовали движению отмели и укрепления. В конце концов, ему удалось совершить дипломатическую, а не военную победу. Казалось, что Велизарий тоже собирается ждать три года. У короля Виттиха в городе были огромные запасы вина, зерна и масла. По его просьбе Урий всегда мог прислать дополнительное продовольствие по реке По из Мантуи.

Спустя несколько недель Виттих оказался в сложном положении. Засуха настолько осушила реки, что баржи Урии с зерном сели на мель в устье реки и не смогли плыть на юг через соединенные между собой лагуны, составляющие водный путь в Равенну. Весь конвой захватил Хильдигер, который энергично действовал в этом районе. Второй удар Виттих получил в Равенне от собственной жены Матазонты. Ей удалось тайно во время грозы поджечь два самых крупных зернохранилища города. Все решили, что хранилища подожгла молния. Виттих решил, что Бог его ненавидит и посыпал себе голову пеплом.

Король франков Теудеберт послал гонцов к Виттиху в Равенну. Франки формально оставались союзниками, и поэтому Велизарий позволил гонцам пройти через посты, но с условием, что его будут сопровождать наши офицеры, и они станут слушать, что он собирается сказать Виттиху. Феодосия выбрали в качестве представителя Велизария, и он прекрасно себя проявил.

Посланцы франков предложили оборонительный и наступательный альянс с готами, говоря, что они могут послать полмиллиона воинов через Альпы и похоронить «греков» под грудой боевых топориков. Они еще заявили, что не успокоятся, пока не покорят половину Италии в качестве платы за помощь.

Феодосий отметил, что франки не являются верными союзниками, потому что они норовят получить выгоду с двух сторон и пытаются вести войну в двух направлениях. Он еще сказал, что пешие толпы не смогут выстоять перед натиском дисциплинированной кавалерии. Он считал, если отдать франкам половину буханки хлеба, это значит — отдать ему буханку целиком вместе с тарелкой и ножом для хлеба. Если король Виттих заключит мир с императором, он сможет хотя бы что-то сохранить для себя. Послы готов отправились в Константинополь во время перемирия, когда заканчивалась осада Рима. Они требовали условий мира, которые не могли гарантировать ни военная ситуация, ни чувство справедливости. Виттиху советовали броситься к ногам императора и умолять его о милости, потому что император всегда был справедлив к павшему врагу, как это было доказано с королем Гейлимером и в других подобных случаях.

Король Виттих внимательно выслушал Феодосия, отослал франков и отправил нового посла в Константинополь. Пока он ожидал ответа, альпийские гарнизоны готов покорились Велизарию, и армия Урия, двигавшаяся из Мантуи, сильно поредела после побега дезертиров. Урию ничего не оставалось, как только повернуть в Комо. Он не мог помочь дяде.

Мы остановились возле Равенны. Приближалась зима. Схваток не происходило, но Велизарий следил, чтобы воины не расслаблялись. В Равенну не пропускали ни единого мешка зерна, ни единое судно не смогло прорвать блокаду. В это время госпожа снова подружилась с Феодосием, чтобы как-то отвлечься. Феодосий обладал красивым голосом и даже вполне прилично мог сочинять музыку. Они вместе исполняли дуэты и аккомпанировали себе на лире и флейте. В одной из его песен говорилось о том, почему итальянцы любят греков, — освободительная война помогла им весело коротать время. В это время творились насилия, убийства, грабежи, людей забирали в плен, людям пришлось пережить голод и чуму и даже случаи каннибализма. Стихи были настолько красивыми, что никому и в голову не пришло, что смысл стихов был, мягко говоря, далек от лояльности. Но все время госпожа Антонина и Феодосий вели себя весьма сдержанно.

Этим летом Ситтас, родственник Теодоры, командовавший армией на Востоке, был убит во время обычной пограничной схватки в Армении. Он был очень хорошим генералом, и персы весьма радовались его смерти. Король Хосров решил нарушить Вечный Мир будущей весной. Посланцы-священники Виттиха уверили его с помощью сирийца-переводчика, что франки и мавры помогут готам воевать на Западе. Сначала Хосров ответил:

— Если мы нанесем удар на Востоке, наш божественный кузен Юстиниан перестанет стремиться к победам на Западе и против нас выступит Велизарий со своими силами. Рим находится далеко от его столицы, а Антиохия — рядом. Так что это дело выгодно готам, а не нам.

Священники не нашлись что ответить. Но переводчик оказался на высоте. Сейчас я начну вам рассказывать о том, что стало известно после того, как был раскрыт заговор сирийцев. Вам, наверно, будет интересно услышать мой рассказ. Переводчиком был не кто иной, как мой бывший хозяин Барак! У него состоялась приватная встреча с великим королем, и он на этой встрече заявил, что персам нечего бояться Велизария. Он сказал, что всем известно, что Велизарий решил остаться в Италии. В новом году он нарушит клятву верности Юстиниану, объявит себя императором Западного Мира и заключит союз с готами и франками. Северная Африка станет его владениями.

— Как только мы узнаем о том, что Велизарий объявил себя императором, сразу нападем на Сирию, — Хосров был доволен этими новостями.

Барак заявил:

— Король Королей, будет более достойным, если вы выступите до того, как станет действовать Велизарий. Тогда всем станет казаться, что он принял диадему, потому что вы заняли Сирию, а не наоборот.

На Хосрова подействовал этот аргумент: он вызвал снова посланцев Виттиха и обещал им сделать все, о чем они его просили.

По возвращении в Италию, священники пробрались в Равенну, сделав вид, что просто совершали паломничество в Святые места. Они сообщили Виттиху приятные новости. Барак отправился в Павию и там рассказал Урию в качестве шутки о той лжи, которую он «скормил» Хосрову.

У Юстиниана шпионы были повсюду, даже при персидском дворе. Он услышал эту историю еще до того, как ее сообщили Урию. Юстиниан поверил, что Велизарий собирается его предать, начал злиться и волноваться. Немедленно вызвал к себе Нарсеса, Иоанна Каппадохию и Теодору для консультации.

Теодора сказала ему:

— Это просто гнусная выдумка сирийца, более ничего. Ты предпочитаешь окружать себя лгунами, мерзкими личностями и подлецами, и поэтому ты никак не можешь понять, что могут существовать такие вещи, как честь офицера твоих армий.

Но Нарсес начал спорить:

— Я давно это подозревал, Ваше Величество, поэтому не стал подчиняться Велизарию.

Масла в огонь подбавил Иоанн Каппадохия:

— Он замышлял это многие годы. Почему он переложил ответственность на вас за отказ поддерживать условия Виттиха во время осады Рима? Чтобы побольше собрать воинов под свои знамена и дискредитировать Ваше Величество. Когда он объявит себя императором, то сможет противопоставить свою мягкость вашей строгости.

Нарсес решил продолжить:

— Еще одним доказательством его намерений являются итальянские рекруты, которых он готовит к воинской службе.

Далее подтянул Иоанн Каппадохия:

— Он планировал это шесть лет назад, когда был в Карфагене. Константин и его братья-офицеры написали вам предупреждение… — Он так долго не делал этого по причинам стратегического характера, потому что вся Сицилия и Италия были в руках готов, и тогда ему было бы нелегко удержать в своих руках Африку. Но сейчас, когда готы почти разбиты, он метит очень высоко.

Юстиниан задал им вопрос:

— Что же нам делать, друзья? Посоветуйте нам. Нам грозит страшная опасность.

Нарсес ему ответил:

— Без промедления предложите королю Виттиху легкие условия мира, чтобы он их с радостью принял. Тогда Велизарий не посмеет провозгласить себя императором, потому что вы, Ваше Величество, будете очень щедры к готам. Что касается наших офицеров в Италии, они устали от войны, и им все равно, какой договор вы подпишите с королем Виттихом.

Иоанн Каппадохия был с ним согласен:

— Позвольте королю Виттиху удержать половину его сокровищ и все его итальянские доминионы к северу от реки По.

Теодора возразила:

— Меня поражает, что, имея так много фальшивых друзей и открытых врагов на Востоке, Велизарий не сделал того, в чем его облыжно обвиняют. Бонифация давным-давно вынудили к предательству в Африке с помощью подобных обвинений при дворе императора. И таким образом мы потеряли Африку.

Юстиниан ей вкрадчиво ответил:

— Дражайшая половина, не вмешивайся в эти дела, мы тебя умоляем. Мы уже все решили.

Посланцы прибыли из Константинополя с такими условиями мира, что Виттих их с радостью принял. Велизарий проводил их до ворот Равенны и поинтересовался, каковы же эти условия.

Посланники ему ответили, что им было приказано пока не сообщать ему эти условия. Когда они вышли из города и показали Велизарию договор, подписанный Виттихом, потому что им была нужна подпись Велизария для ратификации договора. Велизарий пришел в ужас. Он решил, что императора дезинформировали и он не знал невыигрышного положения готов. Он отказался подписать договор, пока ему не придет письменное подтверждение из Константинополя с нормальными печатями.

Тогда Иоанн Кровавый и Иоанн Эпикуреец, Валериан и даже Бессас начали его критиковать за спиной, что он продлевал ненужную войну. Велизарию стало об этом известно, он собрал их на совет и попросил честно высказаться: неужели они считают нормальными условия договора?

Все полководцы ответили:

— Да, мы так считаем. Мы не можем захватить Равенну, невозможно больше держать наших солдат в болотах. В любом случае, император решил закончить войну, как можно скорее.

— Тогда я не желаю, чтобы вы меня поддерживали в тот момент, когда я отказываюсь ратифицировать договор. Это было бы нечестным по отношению к вам. Вам прекрасно известно, что согласно уставу неподчинение приказам во время войны является тягчайшим преступлением. Его Императорское Величество — мой командир. Я прошу, чтобы вы письменно выразили свою точку зрения.

Велизарий решил, если он сможет заставить Виттиха подписать более выгодный для нас договор, этот документ с подписями командиров станет свидетельством для Юстиниана о тех трудностях, которые ему пришлось преодолеть среди своих офицеров. Велизарий все еще думал, что Юстиниан ему доверял, и что он с ним заодно.

Офицеры согласились подписать документ со своей точкой зрения.

Далее случилась удивительная вещь: Урий начал раздумывать над ложью, о которой ему поведал Барак и которую последний предъявил королю Хосрову. Он решил, что это было бы прекрасным разрешением проблемы, если Велизарий в действительности объявит себя императором! На свете не существовало более способного или благородного человека. Кроме того, для Италии будет во благо, если ею станут править не из Константинополя, а из Рима или Равенны. Африка уже на себе почувствовала насколько ужасно, когда правительство теряет независимость. Если Велизарий станет императором, готы смогут оставаться доминирующей военной силой, потому что итальянцы были способны заниматься только гражданскими проблемами. Кроме того, готы выиграют, если Велизарий их станет обучать искусству побеждать!

Урий тайком передал послание в Равенну своей тетке Матазонте, которая, как ему было известно, терпеть не могла его дядю Виттиха. Он ей передал, что если знатные готы в городе станут просить Велизария, чтобы он стал их сувереном, сам Урий займется остальными готами вне пределов города. Матазонта собрала тайно Совет, на котором проголосовали за предложение Урия. За него проголосовало большинство знатных готов, которые презирали Виттиха и восхищались Велизарием. Кроме того, Равенна не могла дольше держаться из-за сгоревших зернохранилищ.

Велизарию прислали тайное послание и приглашение от имени Совета готов, где говорилось, что ему необходимо стать императором Западной империи. За этим посланцем последовал другой — от Виттиха, прослышавшего о голосовании Совета. Виттих заявил, что желает отказаться от монархии и станет верным вассалом Велизария, если тот примет на себя титул императора.

Велизарий никому не сказал о предложении, кроме госпожи Антонины. Он был возмущен:

— Почему они считают меня предателем моего императора? Что я сделал, чтобы заслужить подобное оскорбление?

Антонина засмеялась и сказала:

— Но сам император думает то же самое!

— Что ты хочешь сказать?

— Читай!

Она только что получила письмо от Теодоры и дала его прочитать Велизарию. Теодора сухо описывала встречу между Юстинианом, Нарсесом, Иоанном Каппадохийцем и самой Теодорой. Императрица была возмущена резкой отповедью Юстиниана в присутствии этих людей, и, наверно, написала письмо из мести. В нем говорилось следующее:

Велизарий, сверкая глазами, бросил письмо в огонь. Он ничего не сказал до тех пор, пока пергамент полностью не сгорел. Потом заметил:

— Честь Велизария гораздо дороже пятидесяти Италий и сотен Африк!

Велизарий созвал офицеров и объявил:

— Завтра мы мирно войдем в Равенну. Оповестите воинов.

Офицеры непонимающе уставились на него. На совете присутствовали представители Юстиниана.

— Что вам непонятно?

— Господин, но как насчет готов? Они нам сдадутся?

— А как иначе мы сможем войти в город?

Велизарий тайно поклялся готам, что ни один из граждан Равенны не будет ограблен и не станет рабом. Он поклялся в этом на Священном Писании. Но тут же добавил:

— Что касается титула императора, позвольте мне его не принимать до тех пор, пока я не окажусь в городе. Когда король Виттих принесет клятву вассала, тогда трубы смогут оповестить Марка, что я стал императором.

На следующий день мы отправились в город, который нам сдался.

Когда наши воины проходили по улицам, жены готов, стоя в воротах, плевали в лица собственных мужей, говоря:

— Этих воинов так мало, и они такого маленького роста! Но вы всегда им покоряетесь!

Мужья пытались отвечать:

— Нет, дело тут не в них. Дело в высоком красивом генерале, который возглавляет войско на беломордой гнедой лошади. Все зависит от него. Он станет нашим новым правителем. Он — самый мудрый, благородный и храбрый человек на свете, и его зовут Велизарий!

Велизарий принял сдачу города, но клятву Виттиха в вассальной преданности не принял. Хотя готы ждали, что он в любой момент провозгласит себя императором, Велизарий не подал никакого знака. Готы решили ждать, потому что он не нарушил клятву и наши воины не забирали в рабство и не грабили людей Равенны. Они забрали только королевские сокровища от имени императора. Кроме того, Велизарий приказал поставить в город несколько судов с провизией. Далее он позволил всем готам, владевшим землями к югу от По, оставить город и отправиться туда и обрабатывать эти земли. Это был правильный шаг, потому что во всех укрепленных городах на юге теперь были наши гарнизоны.

В первые дни Велизарий не разуверял готов в том, что вскоре он примет диадему, знак императорской власти. Антонина тоже на это надеялась и спросила мужа:

— Ты уже принял мудрое решение?

Велизарий ей ответил:

— Да, я не стану нарушать мою клятву. Просто я не мог не использовать возможности занять город без лишнего кровопролития.

Госпожа очень на него разозлилась за то, что он оставался верен давней клятве, данной нечестному и глупому человеку, и перестала с ним разговаривать. Феодосий тоже злился, потому что госпожа обещала ему пост губернатора Рима, когда Велизарий станет императором, и он как-то сказал Антонине.

— Если Велизарий продолжит быть верным своей клятве, Рим будет разрушен.

— Каким образом?

— Велизария отсюда отзовут и разрушение наступит после того, как на Рим обрушатся жадные сборщики налогов, несправедливые законы, глупые генералы, мятежи, восстания и оккупация города. Вот увидишь!

ГЛАВА 18 Прохладный прием дома

Равенна — это город парадоксов. Он построен на сваях в лагуне. Существует пословица о том, что лягушек в Равенне гораздо больше, чем горожан, а комаров гораздо больше, чем ангелов в раю. Море тем не менее постепенно отходит от берега, и пирс, построенный императором Августом, теперь превратился в пахотную землю. «На пирсе Равенны яблоки растут на мачтах», — это еще одна поговорка.

Под поверхностью земли на расстоянии двух ярдов всегда стоит вода, и там трудно хоронить покойников или строить стены. Но эта вода непригодна для питья, и горожане пользуются дождевой водой для питья и приготовления пищи. Они говорят:

— Мертвые у нас плавают, а живые помирают от жажды. Вода стоит, а стены падают.

В Равенне осела колония пожилых сирийских купцов. Они весьма набожны. Местные священники наоборот очень жадны и не уважают канонические законы.

— Сирийцы здесь молятся, а священники промышляют ростовщичеством, — говорят местные жители.

В окрестностях города не занимаются охотой, а в мяч играют только в банях: человек должен заниматься спортом, чтобы сохранить здоровье во влажном климате. Многие богатые горожане вступили в милицию и проводят учения на плацу и на дамбах, а офицеры гарнизона от скуки вступают в литературные клубы, чтобы стать более образованными людьми. «Здесь образованные люди играют в солдатиков, а солдаты — в образованных людей», — вот вам пословица. К этим странным парадоксам прибавился еще один: человек, который мог бы быть сувереном, не захотел этого, а мечтавший оставаться сувереном, не смог.

Такой же парадоксальной была информация о том, что мой бывший хозяин Барак, который так прекрасно разбирался в религии, в местной церкви преклонялся перед иконой святого Виталия, который, как любой знаток истории может вам объяснить, не является его святым. В этой церкви делал жертвоприношения в честь удивительного исцеления Барака от желчных камней. Что касается самого Барака, то он — воплощение парадоксов. Он прибыл в Равенну, чтобы потребовать у Велизария награды за то, что он подсказал готам предложить Велизарию стать императором Западной империи. Но Велизарий не только его не наградил, напротив, он его арестовал по моей просьбе за обвинение в подделке, совершенной тридцать три года назад, и отослал Барака под конвоем в Константинополь, где он предстал перед судом. В своем докладе по этому обвинению Велизарий не стал упоминать об участии Барака в заговоре с целью сделать Велизария императором. Ему настолько была неприятна эта тема, что он не желал лишний раз об этом говорить. В Константинополе с помощью подкупа Бараку удалось освободиться. Ему было уже семьдесят лет, но он снова стал надзирать за монументами в Святых местах. Он с удовольствием подновил кровавые отметины на колонне, где избивали виновных, и положил новый пучок иссопа в Голгофе, потому что прикосновения религиозных паломников превратили его практически в труху. Он обнаружил в Йоппе в старом сундуке, куда все было спрятано во время гонений императора Нерона, огромное количество реликвий раннего христианства, которые были в прекрасном состоянии.

К счастью, нам удалось покинуть Равенну до того, как начался сезон комаров. Иоанн Кровавый послал предупреждения Юстиниану, как только ему стало известно, что готы предложили императорскую диадему Велизарию, и Юстиниан немедленно отозвал Велизария, тепло поблагодарив его за хорошую службу и намекнув, что вскоре его ждут не менее важные свершения. Велизарий сначала хотел разобраться с армией Урии, число которой теперь составляло не более тысячи воинов, но он не мог рисковать и раздражать Юстиниана своим непослушанием. Он нам приказал собираться домой. Когда Урию в Павии стало об этом известно, он был разочарован: он надеялся, что Велизарий объявит себя императором. Урий заключил, что Велизарий, взвесив силы готов и враждебной императорской армии, решил, что это слишком рискованный шаг. Урий уговорил знатных готов избрать королем готов некоего Хильдибальда, племянника короля вестготов в Испании, надеясь что перспектива военного альянса между готами Италии и Испании заставит Велизария принять императорскую диадему. Хильдибальд отправился в Равенну и сразу решил присягнуть Велизарию в вассальной верности.

Велизарий презрительно отверг повторное предложение, и весной 540 года от Рождества Христова мы снова поплыли к Константинополю, оставив за собой сдавшуюся Павию. Юстиниан назначил одиннадцать равных друг другу генералов, включая Иоанна Кровавого, командовать армиями в Италии. Этих генералов объединяла зависть к победам Велизария, жадность и желание получить деньги и власть. Но после отплытия Велизария они не смогли действовать объединенными силами и даже не пытались взять Павию.

Иоанн Кровавый уговорил нового короля готов Хильдибальда убить Урию, а после смерти Урии отомстил самому Хильдибальду. Королем готов был избран некий Эрарих, но его вскоре тоже убили. Наконец страшная корона перешла к младшему племяннику Хильдибальда — Теуделю. Так в течение семи лет готами правили семь монархов.

Юстиниан назначил губернатором Италии Александра по прозвищу Ножницы. Ранее он был ростовщиком. На него обратили внимание власти Константинополя, ибо он весьма удачно «стриг» золотые монеты. Из каждых пятидесяти золотых монет, попадавших ему в руки, он ухитрялся сделать еще пять золотых монет, при этом сумма монет, казалось, не уменьшалась. Иоанн Каппадохия не только его за это не наказал, но нанял Александра, чтобы тот теми же методами увеличил золото в военной казне. Кроме того, они его использовали и в других бесчестных сделках. Ножницы вскоре настолько хорошо проявил себя в сборе налогов, что его посчитали способным занимать и другие, более важные посты. Он выступал в роли главного сборщика налогов при Соломоне в Африке. Юстиниану для реализации его далеко идущих планов требовалось все больше денег, потому что нападения болгар сильно ослабили страну. Ножницы использовал свои обычные методы и в Италии: сокровища, оставшиеся после войны, он ухитрился захватить для своего хозяина-императора, который позволял ему оставлять себе пять процентов от общей суммы захваченного богатства.

Никто не мог обвинять Ножницы в корысти — он одинаково стриг не только готов и итальянцев, но уменьшал выплату и рационы воинам императорской армии. Мрачное предсказание Феодосия по поводу будущего Италии соответствовало истине во всех отношениях. Но об этом я расскажу несколько позже.

Перед тем как мы отплыли, король Персии Хосров вторгся в Сирию. Конечно, для этого существовали причины, так как Юстиниан заключил тайный сговор с белыми гуннами, жившими за Каспийским морем. Он пытался их подкупить, чтобы они вторглись в Персию с севера, и вместе со старым королем сарацинов отвлекли Хосрова от сотрудничества с союзниками. Им не нравились условия, предложенные им Юстинианом, и они передали Хосрову всю корреспонденцию. Хосров решил пройти южным маршрутом еще раз, по правому берегу Евфрата — от равнин Вавилона, и свободно пересек границу.

У Хосрова была только кавалерия, ему удалось достичь Суры через шесть дней. Он хитростью захватил город во время перемирия, когда обсуждались условия капитуляции. После совещания с представителем императора, епископом города, он с почетом проводил его до главных ворот, и тут же послал отряд воинов, которые рванулись вперед с бревном и перегородили дорогу. Жители Суры не успели расчистить проход, и в город ворвался эскадрон персидской кавалерии. Они промчались по главной улице. Суру разграбили и сожгли дотла. Ее жителей забрали в рабство в Персию.

Нашим командиром в Сирии был тот самый Бутц, сражавшийся на левом фланге в Дapace. Он стоял в Хиераполисе, находившемся в шести днях похода вверх по реке. Услыхав о приближении Хосрова, Бутц приказал солдатам и жителям города защищать город до последнего. Сам собрал легкую кавалерию и изо всех сил помчался прочь из города. Хосров подошел к Хиераполису и увидел там сильные фортификации, поэтому решил не устраивать осаду города, если ему отдадут выкуп в сто тысяч золотых монет. Жители были напуганы судьбой Суры и заплатили требуемые деньги. После этого Хосров повернул на запад и подошел к Берое, где укрепления были менее крепкими, чем в Хиераполисе. Там он потребовал дань в двести тысяч золотых монет. Жители города согласились, но смогли собрать только половину денег. Сборщики налогов императора — а среди них особенно свирепствовал сын моей госпожи, Фотий — совсем недавно обобрали этот город. Знать и солдаты гарнизона боялись гнева Хосрова и удрали из Берои. Хосров стал крушить опустевший город. Потом, как он выразился, ему это надоело, и он сжег половину города. Когда он узнал, что им не заплатили деньги, потому что их просто не было, Хосров простил долг и продолжил марш в Антиохию.

Когда новости о нападении достигли Юстиниана, он немедленно послал своего племянника Германуса, который в свое время помог затушить мятеж в Африке, чтобы тот устроил инспекцию укреплений в Антиохии. Укрепления были в относительном порядке, но у них было одно слабое место — огромный утес, стоявший рядом со стенами. Так же, как мавзолей Хадриана угрожал стенам Рима, пока он не был в них включен, как дополнительное укрепление, так и эта скала под названием Орокасиас была слабым местом в системе фортификаций. Пришлось вырыть глубокий и широкий ров, чтобы отделить стену от скалы. Скала была только на пятнадцать футов ниже уровня укреплений. Кроме того, следовало увеличить высоту стен. Правители Антиохии отказались принимать в этом участие. Они заявили, что уже нет времени для подобных работ: скоро прибудет Хосров, а если он увидит незаконченные работы, ему сразу станет ясно слабое звено в защите города. Если они не смогут защитить город, то попытаются откупиться от Хосрова. Патриарх Эфраим тайно обратился к Хосрову, предлагая сто тысяч золотых монет. Юстиниан прислал письмо всем губернаторам городов, запрещая им платить выкуп под угрозой смерти. Патриарх боялся встретиться с Хосровом с пустыми руками и удрал на север в Сицилию. Его примеру последовали богатые жители. Шесть тысяч кавалеристов прибыли в Ливон на помощь гарнизону. Их командиры приказали закрыть ворота, чтобы никто не смог удрать.

Вскоре появился авангард короля Хосрова. Его гонцы подошли к стенам города и выдвинули требования персов, точно соответствовавшие предложению патриарха. За сто тысяч золотых монет он пощадит город и пройдет мимо с своей армией.

Жители Антиохии были неорганизованны, даже легкомысленны. Они неуважительно отнеслись к парламентеру, забросали его грязью и начали посылать стрелы. Они считали, что если Велизарий с армией в пять тысяч человек мог удерживать более крупный город против армии готов в течение целого года, тогда почему их армия в девять тысяч воинов не сможет удержать Антиохию против армии Хосрова, состоящей из пятидесяти тысяч персов? Более того, мирные жители Рима не помогали Велизарию, а в Антиохии фракции Синих и Зеленых сформировали что-то вроде местной милиции. Бои между фракциями происходили в более открытой и храброй манере, чем это происходило в Константинополе. И поэтому граждане Антиохии были переполнены военного энтузиазма. Десять тысяч волонтеров подпитали военные силы Антиохии. Половина воинов имели панцири и оружие. К сожалению, они не стали охранять утес. Мне кажется, если бы триста человек вскарабкались снаружи на укрепления и расположились на его крутых склонах, они могли бы отбить любую атаку. Но был принят другой план — длинные деревянные помосты перекинули на веревках между башнями, и защитники могли сражаться на двух уровнях. На верхнем уровне использовались стрелы и дротики, а на втором — копья и мечи.

После того как были отвергнуты его мирные предложения, король Хосров на следующее утро послал часть армии в долину Оронтес начать атаку сразу в разных местах на стены города, а сам поднялся на холм с отборными силами, чтобы напасть со стороны утеса Орокасиаса, там, где на веревках висели деревянные мостки. Пока лучники и метатели дротиков изо всех сил пытались удержать персов на расстоянии, им на помощь постоянно прибывали свежие силы с крепостных стен, но внезапно веревки ослабли, и доски вместе с солдатами с грохотом свалились на толпящихся на парапете под ними людей. Сотни людей погибли или были серьезно ранены. Слышались ужасные крики, а персы вторили им криками триумфа!

Люди, находившиеся на соседних башнях, не знали, что случилось, и решили что обвалилась стена и что персы начали прорываться в город. Солдаты прибежали к воротам, ведущим в пригород Дафне, и начали кричать, что видели Бутца, идущего им на помощь с армией, и надо поспешить, чтобы объединиться с ним.

Никто им не поверил, но гражданское население покинуло Антиохию, пока у них оставался для этого шанс. Ворота Дафне оставались единственными воротами, где не было персов. Вся кавалерия покинула укрепления и галопом двинулась к этим воротам. Всадники топтали людей, пытаясь перебраться через валявшихся мертвых и умирающих людей. Вскоре Антиохию покинули все войска, кроме пеших отрядом и городской милиции. Воины милиции, которым удалось уцелеть после падения подвешенных на веревках настилов, отошли от утеса, как только им стало ясно, что их больше не защищают регулярные войска. Они собрались у холма и решили защищать улицы. Персы преодолевали стены с помощью приставных штурмовых лестниц и забирались в город без всяких трудностей.

Солдаты милиции начали сражаться на улицах в лучших традициях ипподрома с помощью булыжников и рапир. Члены фракции Синих атаковали с военным кличем: «Долой Зеленых!» У Зеленых был лозунг: «Долой Синих!» Персам пришлось потесниться. Король Хосров находился во взятой им башне и сверху видел, что это была не регулярная армия. Он послал эскадрон Бессмертных, чтобы они расчистили улицы. Милиция стала разбегаться, и начались массовые убийства — погибло огромное количество народа. Антиохию разграбили, а в главном соборе Хосров нашел огромные запасы золота и серебра, которые в два раза превышали все его расходы на кампанию. В качестве наказания за уличные бои он приказал сжечь весь город, исключая собор. Хосров заявил, что у него нет претензий к патриарху. Были разрушены даже пригороды. Словом, город пострадал сильнее, чем во время землетрясения тринадцать лет назад. Пятьсот тысяч человек остались без крова над головой, к тому же еще страдали от голода. Хосров собрал сто тысяч более молодых и активных людей и заявил им:

— Я заберу вас с собой в мою страну и построю для вас новый город на берегах Евфрата, которая лучше вашей реки Оронтес. У вас будут бани, рыночная площадь, публичная библиотека и ипподром — все, что вы только пожелаете!

Затем Хосров отправился в Селецию — порт Антиохии и выкупался в море, чтобы выполнить клятву, данную Богу Солнца. Из Оронтеса он отправился в Апамею, где снова собрал церковные сокровища. Там горожане открыли для него ворота города, а он не стал его жечь и даже позволил им сохранить самую дорогую вещь — отпиленное от деревянного Креста, на котором происходило распятие Иисуса, основание. Эта реликвия фосфоресцировала и сияла в темноте, потому что была очень старой, а все считали это явление чудом. Священники держали кусок дерева в золотом сундуке, украшенном драгоценными камнями. Но Хосров забрал себе этот сундук.

А Апамее он приказал устроить гонку колесниц в собственную часть.

— Не забывайте, — заявил Хосров, — что Зеленым будет дано преимущество, потому что император Юстиниан и его императрица, как мне доложили министры, слишком долго и несправедливо поддерживают Синих.

В Персии колесницы используются только во время парадов и церемониальных процессий. Хосров не подозревал, что у нас в этот вид спорта был заложен элемент соревнования. В «бой» ринулись четыре колесницы, возничие испустили боевой клич и вскоре первая колесница Синих мчалась по внутренней дорожке. Эта колесница опережала на пятьдесят ярдов вторую колесницу Синих, а обе колесницы Зеленых сильно от них отставали. Хосров был вне себя от ярости, и, увидев на Синих колесницах эмблему императора, завопил:

— Остановите гонку! Остановите этого Цезаря! Он нагло перегнал обе мои колесницы!

Персидские солдаты выскочили на арену и образовали барьер из пик. Синие возничие натянули вожжи, потому что боялись поранить коней. Так Зеленым колесницам удалось вырваться вперед и выиграть гонку. Это была самая фальшивая гонка колесниц на ипподроме, а я гонок повидал на своем веку немало.

Зрители хохотали, как безумные, а Хосров им милостиво улыбался, не понимая причины смеха.

«Остановите этого Цезаря!» Это выражение стало расхожей шуткой на ипподромах всего мира. У Хосрова был раздражительный и взрывной темперамент. Он смеялся над несчастьями людей в городах, которые сам разрушил, делая вид, что рыдает, и говорил:

— О, бедные христиане, вас довела до этого ваша глупая преданность моему жадному и презренному кузену из Константинополя!

Но вместе с тем, он не был законченным негодяем. Из Апамеи он возвратился домой, но другим путем — через Эдессу, Карры, Константину и Дарас. У Эдессы он взял выкуп в пять тысяч золотых, хотя сначала думал разгромить город, волхвы, которые с ним следовали, заявили ему, что этого лучше не делать. Его авангард дважды терял дорогу в Эдессу, и когда они наконец нашли дорогу, Хосров начал сильно страдать от абсцесса зуба. Жители Эдессы не были удивлены тем, что им удалось так легко отделаться: они говорили, что сам Иисус Христос прислал письмо одному жителю Эдессы, пригласившего его оставить глупых галилеян на произвол судьбы и стать Учителем в Эдессе. И жители всегда верили, что Иисус написал этому человеку: «Я не могу к вам прийти, потому что в Священном Писании об этом ничего не говорится, но вам всегда в жизни будет вести, я всегда стану защищать ваш город от нападений персов».

Мне кажется, что Иисус мог в таком духе ответить горожанину Эдессы, потому что во время Иисуса персы не угрожали городу. Жители Эдессы написали этот отрывок из письма золотыми буквами на городских воротах. Только один раз эта защита не сработала.

Пока король Хосров находился неподалеку от Эдессы, туда прибыли посланники от Юстиниана и согласились на цену, предложенную для восстановления Вечного Мира — ежегодную выплату четыреста тысяч золотых монет, кроме богатств, захваченных во время кампании. В качестве жеста доброй воли Хосров предложил продать всех пленных, которых он привел из Антиохии, задешево людям Эдессы. Население Эдессы состояло из добрых сердцем людей. Они дополнительно собрали деньги в сумме еще пяти тысяч золотых монет, эта сумма была собрана в эквиваленте к золоту и состояла из серебра и мелочи. Иногда люди отдавали крупный рогатый скот и овец. Фермеры делали свои добровольные взносы. Проститутки собрались на совещание и решили пожертвовать все драгоценности, принадлежащие их гильдии, на выкуп несчастных людей. К сожалению, в это время в город прибыл Бутц и заявил, что Эдесса не повинуется императору и уже выплатила Хосрову пять тысяч золотых монет. Он запретил дальнейшую выплату денег и сообщил Хосрову, что жители Эдессы передумали совершать с ним подобную сделку. Бутц злился на Хосрова, потому что тринадцать лет назад тот назначил огромную сумму за выкуп брата Бутца, взятого в плен, и Кутц умер в тюрьме. Бутц решил, что в качестве мести он оставит себе все собранные в Эдессе деньги. А Хосров забрал с собой пленных.

Это произошло в начале июля. Королю Хосрову сообщили о том, что Велизарий возвратился в Константинополь. Он поспешил домой, удовлетворясь небольшими суммами, собранными в Константине и других городах, которые он миновал по дороге домой.

Хосров отказался от денег Карры, заявив, что этот не христианский город остался верен древним богам. В Дарасе Хосров устроил демонстрацию своей армии, потом, получив еще пять тысяч золотых монет, пересек персидскую границу. Хосров был собой весьма доволен. Для пленных он построил Новую Антиохию на Евфрате, и они были рады. Множество людей распрощались с христианством и стали снова поклоняться древним богам в храмах, построенных для них. Симмах, философ из Афин, прибыл в новый город и открыл академию для изучения неоплатонизма — это было нечто, походившее на христианство, но в нем не осуждалось происхождение Иисуса Христа и не рассматривалась Его единосущность.[106] На ипподроме Новой Антиохии король Хосров поддерживал фракцию Зеленых и их возничие получали самых лучших лошадей.

Как только Юстиниан услышал, что Хосров возвратился в Персию, он расторг новый договор.

Мы узнали об этом, когда в июле прибыли в Константинополь из Равенны. За три месяца на Хосрова Юстиниан потратил много миллионов, и он ясно продемонстрировал слабость обороны и трусость его армии. С Велизарием и госпожой Антониной возвратилось домой мало отличных офицеров и только отряды придворных кирасиров. В этот полк зачислялись готы, мавры и вандалы, и всего их было семь тысяч человек. Они были крепкими и храбрыми воинами. Если Велизарий видел среди союзников или даже врагов смелых солдат, он всегда брал их к себе и вскоре получал первоклассных воинов. Во время защиты Рима, кирасиры настолько часто подвергались атакам готов, что римляне в изумлении восклицали:

— Империю Теодориха завоевал полк под командованием великого полководца!

Вместе с нами прибыло огромное количество пленных во главе с королем Виттихом, королевой Матазонтой и детьми короля Хильдибальда. Мы также привезли сокровища Равенны. Они состояли из десяти миллионов в золотых и серебряных слитках и монетах, старинные регалии Запада, огромное количество золотых и серебряных блюд, включая сокровища, захваченные Теодорихом во время войн на территории Франции, и сокровища церкви ариан, которую Юстиниан приказал распустить. Мы привезли римские штандарты, захваченные давным-давно в битве при Адрианополе, и ту самую диадему, которую император Валент надел в тот страшный день.

Велизарий сказал о штандартах и короне, когда мы приближались к дому:

— Наконец удалось отомстить за поражение при Адрианополе. Если бы дядюшка Модест смог увидеть, что я привез с собой эти трофеи, какой банкет он устроил бы для нас!

Антонина с ним согласилась:

— Да, и какую речь он произнес бы на этом банкете!

Мне кажется, что Велизарий пытался сравнить прием, который мог бы оказать нам его дядюшка, с тем, который мог нас ожидать от Юстиниана в атмосфере наветов и подозрений, царившей при дворе… Велизарий не жаждал похвал и наград. Его больше устраивало, когда он сам понимал, что хорошо выполнил задание. У него был добрый характер и горячее сердце, и его угнетало отсутствие щедрости в других людях. Он надеялся — ради Юстиниана и ради себя самого — что все подозрения исчезнут, когда он вернется, и клеветники будут наказаны.

Если я правильно его понимал, то Велизария ждало огромное разочарование. Мне кажется, никогда в жизни верный и принесший победу генерал не получал такой холодный прием дома от своего императора. Толпы в городе чуть не сошли с ума, радуясь возвращению Велизария. Они провозгласили его защитником страны от персов. Юстиниан настолько его ревновал к славе, что даже не показал народу трофеи, захваченные у готов. Эти трофеи потихоньку были отправлены морем в императорский порт и помещены в Порфирный дворец. Их там могли видеть только члены Сената. Юстиниан не собирался давать Велизарию деньги. Мне кажется, он боялся, что тот станет разбрасывать их толпе и тем самым увеличит свою популярность среди народа.

Теодора настояла на том, чтобы Велизарию выплатили хотя бы полмиллиона на возмещение расходов на обеспечение платы солдатам и их питания, потому что воины не получали плату или рационы из общественных фондов, пока не находились на активной военной службе. Во время войны Велизарий не только дополнительно платил и выделял деньги на питание своим кирасирам и делал это из собственного кармана, но восполнял их вооружение. Так обычно не делал ни один командир. Он награждал их кольцами и почетными цепями на шею за выдающиеся военные подвиги и обеспечивал пенсией всех больных и раненых солдат, неспособных к строевой службе. К нему мог прийти любой старый воин и сказать:

— «Я потерял руку во время первой кампании против персов, а теперь нищенствую». Велизарий давал ему деньги, хотя этот человек и не находился под его прямым командованием. Юстиниану была непонятна подобная щедрость, и он все сильнее подозревал Велизария, потому что сам никогда не заботился о старых воинах.

Граждане часто говорили о Велизарий.

— Велизарий такой чудной! Никто не видел его пьяным, одевается он просто, не любит развлекаться и никогда даже не поглядел ни на одну пленную женщину, хотя среди них встречаются удивительные красавицы, женщины вандалов и готов — самые красивые, и весьма спокоен в отношении религии.

Каждый день в сопровождении госпожи Антонины и большого количества кирасиров Велизарий покидал дом на главной улице и пешком шагал к площади Августа, чтобы заниматься делами в военном министерстве. Потом он отправлялся засвидетельствовать верность своим суверенам. Толпы всегда глазели на его высокую фигуру и честное серьезное лицо и на солдат, мерно шествующих за ним. Это были темнокожие с изящными чертами лица персы, светловолосые и светлокожие вандалы, рыжеволосые крупные готы, кривоногие с косыми щелочками глаз гунны и мавры с курчавыми черными волосами, носами крючком и толстыми губами. Люди смотрели на госпожу Антонину и шептали:

— Она тоже чудная, сама погубила множество готов, целясь в них из катапульты, именно она взяла Рим.

Я слышал как ей сказал священник:

— Соломон предостерегал от блудницы в Книге Притчей: «Многих повергла она ранеными, и много сильных убиты ею: дом ее — пути в преисподнюю, нисходящие во внутренние жилища смерти».[107]

Конечно, только люди с извращенными представлениями могли расценивать естественную скромность Велизария как притворство, но Нарсес и Иоанн Каппадохия говорили Юстиниану:

— Он замышляет мятеж. Поглядите, как он культивирует обожание толпы. Его выход на улицы всегда превращается в торжественные шествия, потому сияние Вашего Великолепного Величества становится не таким ярким для простолюдинов. Он считает, что ему стоит протянуть руку к двум империям и они станут принадлежать ему. Он прибыл в Константинополь, чтобы пройтись парадом с пленными и в нужный момент попытается захватить диадему со священной головы Вашего Великолепия. Вам необходимо действовать первым.

Юстиниан был трусоват и пытался их остановить:

— У меня пока нет доказательств.

Он побаивался Теодоры, которая прекрасно относилась к Антонине. Кроме того, если Хосров в будущем году опять начнет наступление, Велизарий сможет отбить его.

Король Виттих поклялся в верности Юстиниану и даже пытался отказаться от арианства, поэтому ему присвоили ранг патриция и пожертвовали огромные поместья в Галатии, равные поместьям, пожертвованным Гейлимеру. По обоюдной просьбе брак его с Матазонтой был аннулирован. В качестве благодарности за ее заслуги — сожженные зернохранилища, Матазонте позволили выйти замуж за племянника Юстиниана — Германуса. Из других пленных готов была сформирована кавалерия, и их послали охранять дунайскую границу. Так этот вопрос был временно решен.

В Константинополе мы в первый раз увидели достроенный собор Святой Софии. Архитектором был Анфимий из Тралл. Юстиниан сказал ему:

— Не жалей денег, строй самое прекрасное здание в мире, чтобы покрыть славой имя Божье и мое!

Анфимий блестяще справился. Конечно, славить было необходимо прежде всего его. Юстиниан просто одобрил его замыслы. Следует упомянуть также Исидора из Милета, помощника Анфимия и Велизария, чьи победы над вандалами обеспечили сокровища, с помощью которых платили за строительство собора, он также поставлял строителям бесплатный рабский труд.

Собор был выше всех соседних зданий, хотя они тоже были не такими низкими. Его можно было сравнить с огромным купеческим судном, стоящим на якоре среди крохотных лодчонок в заливе. Пропорции собора были прекрасно рассчитаны. Он не подавлял все вокруг себя, наоборот, олицетворял изящное благородство, и я могу в этой связи сказать:

— Если бы Велизарий был таким же способным архитектором, каким он был полководцем, он обязательно построил бы подобный собор.

Собор Святой Софии в длину более трехсот футов, в ширину — двести футов, в высоту — сто пятьдесят футов. Его венчает огромный купол. Когда вы, стоя внутри, смотрите вверх на потолок, выложенный чистым золотом, кажется, что сейчас он на вас свалится, потому что нет перекладин или центральных контрфорсов. Каждая часть стен стремится вверх и внутрь к центральной точке купола. Обычно горожане говорят посетителям: — Дьявол под командой императора подвесил на золотой цепи с неба купол, пока не поднялись вверх стены, чтобы его поддержать.

В соборе имеются два портика, и каждый увенчан куполообразной крышей, выложенной золотом. Один предназначен для молящихся мужчин, а другой — для женщин. Нет слов описать красоту резных колонн и мозаики, украшающих здание! Все вместе напоминает весенний луг под ласковыми лучами золотого солнца. Подобно деревьям возвышались колонны из песчаника поперечного нефа. Стены и пол были из мрамора разных сортов и цветов — красный, зеленый, пурпурный в пятнышках и золотистый, молочно-сливочный и чистый белый цвет. Кругом также были вкрапления лазури. Великолепная резьба, чеканка создавали неповторимое изящество каждой детали, и множественные окна на стенах и куполах заливали нефы солнцем. Чтобы оценить это здание и поклоняться в нем богу Мудрости, которой он посвящается,[108] не обязательно быть ортодоксальным христианином. Храм открыт для всех, даже самых бедных, если только они не преступили закон и ведут себя прилично. Туда может войти нищий и чувствовать себя императором, когда он стоит посреди подобной красоты. Для него закрыты всего некоторые части этого удивительного здания — алтарь, выложенный сорокатысячью фунтами сверкающего серебра, и некоторые частные часовни. Что касается реликвий святых и мучеников, им здесь несть числа. Некоторые двери изготовлены из дерева, ранее использовавшегося для Ноевого ковчега.

Мне кажется, что во время посещения собора Святой Софии, Феодосий пришел к выводу, что жизнь его бесцельна и что ему лучше возвратиться в монастырь. Это совсем не значит, что он стал более прилежным христианином, но в Эфесе его жизнь текла в соответствии со строгими правилами, и ему даже не было нужно думать, что же делать дальше. Феодосий не был порочным человеком, и когда он укротил монастырской сдержанностью свои страсти, он мог выдерживать то, что для других мужчин оказалось непреодолимым. Феодосий также понимал, что является объектом постоянных сплетен в связи с госпожой Антониной. Его окрестили мальчиком для удовольствий. Моя госпожа, чтобы приглушить сплетни, всегда очень резко обращалась с ним на людях, хотя наедине была с ним весьма мила. Феодосию также очень надоели войны, он не желал и думать об еще одной военной кампании, в особенности, если придется двигаться на Восток, куда, видимо, вскоре был должен отправиться Велизарий. Он плохо переносил жару, у него постоянно кружилась голова. Как-то ночью он потихоньку собрал вещички, погрузился на скорое купеческое судно и отправился в Эфес, оставив короткую записку со словами извинения и прощания.

Госпожа настолько расстроилась из-за его отъезда, что не могла ничего есть и пить, выполнять свои общественные обязанности и слегла. Ей было уже сорок лет. Тяготы итальянской кампании сделали ее лицо истощенным и обострили черты, даже косметика и массаж ничего не могли с этим поделать. У нее менялся жизненный цикл, и она была постоянно раздраженной и сильно нервничала. Антонина впала в такую меланхолию, что даже Велизарий, который ее обожал и был очень терпелив, тоже ничем ей не мог помочь. Словно она решила, что отъезд Феодосия явился знаком того, что великолепная красота, шарм и остроумие навсегда ее покинули. Велизарий в данном случае опять оказался на высоте. Когда она призналась, что ей может помочь только присутствие Феодосия, он отправился к Юстиниану и нижайше просил вернуть Феодосия.

Юстиниан обещал написать аббату Эфеса, чтобы тот освободил Феодосия от обетов и прислал его обратно, но Феодосий пожелал оставаться монахом и в этом желании ни один из смертных, даже император, не мог ему отказать.

Весной король Хосров возобновил военные операции, и Велизарий быстро отправился на границу, чтобы противостоять Хосрову. Госпожа Антонина осталась в городе, заявив, что в таком подавленном состоянии она ему ничем помочь не сможет.

ГЛАВА 19 Победа при Кархемише

Моя история сейчас начинает описывать такие события, которые мне неприятны, потому что это было несчастливое время для Антонины и еще более несчастливое для Велизария. И все это могло для них затмить удивительную победу, которую он одержал над персами. Но нельзя рассказывать о приятном, забывая о неприятностях.

Госпожа Антонина, как я уже сказал, оставалась в Константинополе, пока Велизарий выступил против Хосрова поздней весной 541 года от Рождества Христова. Помимо обязанностей при дворе он тратил много времени на обучение и подготовку готов из отрядов кирасиров, чтобы они мастерски владели луком. Он испытывал на них свою проверенную систему кавалерийской тактики. Но на Востоке его ожидали другие условия сражений. По прибытии в Дарас он написал Антонине, что это место для него всегда овеяно памятью о том, что она приезжала сюда. Но он обнаружил, что императорские войска находились в печальном состоянии из-за плохой военной подготовки и дисциплины. И при одном упоминании Персии они начинали трепетать. Во время сражений Велизарий мог рассчитывать только на свои войска в семь тысяч человек. Другие регулярные отряды полностью укомплектованы и получали полностью на всех воинов плату и рационы, но в них не хватало нескольких сотен человек. Из так называемых подготовленных воинов примерно половина состояла из невооруженных рабочих, которые пробовали починить укрепления Дараса. Они действовали в соответствии с составленным самим Велизарием двенадцать лет назад планом. Но начальство только сейчас поняло, что этому плану следует подчиниться.

Король Хосров отличался от многих восточных монархов своими военными амбициями. Они желали достигнуть легких целей сами, а более сложные цели оставляли своим подчиненным. Хосров, наоборот, выбирал самые сложные цели. По предложению жителей Колхиды, которых бесстыдно обирали сборщики налогов Юстиниана, хотя их земли являлись протекторатом Рима, а не принадлежали ему, он оккупировал Колхиду, пройдя мимо Кавказских гор путем, по которому никогда прежде не следовала персидская армия, ибо он считался непроходимым. Он посылал вперед большие отряды, прокладывавшие путь через нетронутые леса и ущелья, эти дороги были широкими и твердыми и могли служить даже для продвижения слонов. Никто не подозревал о целях Хосрова, потому что Хосров объявил, что затеял поход против гуннов, грабивших персидскую Иберию. Он вышел к побережью Колхиды, захватил главную римскую крепость Петра и убил римского губернатора. Жители Колхиды объявили его освободителем. Потом Хосров захватил всю страну.

Велизарию доложили об этой экспедиции шпионы, действовавшие за границей Месопотамии, хотя еще не сообщили об окончании кампании. Велизарий решил, что единственным спасением для Колхиды станет внезапное контрнаступление. Велизарий собрал все силы из гарнизонов разных городов и резко выступил перед генералами, отчитав их за то, что они не занимались войсками под их командованием.

Он предупредил командующих, если войска не будут соответствующе вооружены и укомплектованы в течение двух месяцев, он понизит генералов в должности. Он также подчеркнул, что его ранг генералиссимуса предполагает их безоговорочное подчинение. Велизарий сказал:

— Я десять лет пробыл в Западной империи и, конечно, не могу детально знать настоящее стратегическое положение. Мне будет полезным узнать ваше честное мнение по поводу немедленного кавалерийского рейда через границу. Великий король находится от нас неподалеку. Хотя он, видимо, хорошо охраняет свои передовые позиции, все равно, нам может представиться удобная возможность отомстить за разгром Антиохии и восстановить боеспособность нашей армии. Император прислал меня сюда, чтобы мы поддержали честь римской армии.

Бутц, желая восстановить хорошее мнение о себе Велизария, согласился, что этот рейд необходим. По тем же причинам его поддержал Петр, губернатор Дараса. Но объединенные командиры фракийских войск из Ливана, те самые два командира, кто предали Антиохию и скрылись с войсками через ворота Дафне, начали спорить. Они говорили, что если отправятся с Велизарием, то ничто не помешает королю сарацинов захватить Сирию и Палестину в их отсутствие.

Велизарий ответил им:

— Как я уже сказал, я находился вдали от восточных границ в течение десяти лет, но ничего не позабыл, хотя вы на это надеетесь. Сарацины сейчас начнут поститься во время Рамадана, поклоняясь Богу Солнца, они постятся при свете дня и не вступают в сражения в течение двух месяцев.

Командиры замолчали.

Через несколько дней Велизарий повел полевую армию, состоящую из пятнадцати тысяч человек, через персидскую границу и разбил лагерь в восьми милях от Нисибиса. С ним отправилось пять тысяч арабов под командованием короля Харита ибн Габала из Бостры, дезертировавшие десять лет назад во время сражения. Юстиниан простил их предательство. Персы настолько низко оценивали наши армии, что могли выйти из-под защиты сильных укреплений и вступить в бой с Велизарием. Велизарий надеялся их разгромить, перекрыть отступление и позволить скрыться только парочке эскадронов по направлению к Нисибису и захватить город, послав туда отряд воинов в доспехах персов, чтобы они смешались с беглецами и открыли ворота для остальных. Против этого плана выступил Петр, считавший, что с персами следует расправиться по-другому. Он уговорил разбить лагерь в полуторах милях от города.

Велизарий послал ему гонца, сказав, что отдает должное его храбрости, но если он станет сражаться и победит персов, выступив с этого места, то персам придется отойди недалеко, чтобы оказаться в безопасности, и что он нарушит его приказ, если собирается занимать эту позицию.

Петр ответил Велизарию:

Велизарий снова написал ему:

Днем в тех местах бывало очень жарко. Люди Петра снимали панцири, складывали в одно место оружие и отправлялись по двое-трое воровать дыни на полях, расположенных в нескольких сотнях ярдов от Нисибиса. Кавалерия персов внезапно вылетела из трех ворот и погнались за ворами до окруженного частоколом лагеря. Охрана лагеря спешно схватила оружие и побежала на помощь товарищам, но их к ним не подпускали персы. Петру вскоре пришлось оставить лагерь, где он потерял пятьдесят солдат и полковое знамя.

К счастью, передовые части Велизария видели клубы пыли в направлении Нисибиса и сразу доложили ему об этом. Велизарий приказал обедать посменно — только треть отряда могла сразу обедать. Поэтому в течение одной минуты, когда трубач протрубил тревогу, кирасиры мчались по дороге к Нисибису на помощь Петру, во главе воинов скакал Велизарий. Его рекруты-готы скакали на тяжелых конях. Персы в это время перестраивались, быстро попытавшись разграбить лагерь солдат Петра. Воины Велизария поделились на две колонны, чтобы атаковать оба вражеских фланга. Они поскакали к врагу галопом, стреляя с седла и пытаясь поразить врага длинными пиками. Стрелы врага их не доставали, потому что, как я уже объяснял, луки у персов слишком легкие и не могут поразить тяжелую кавалерию в латах. Готы разорвали линию сопротивления персов с первой попытки и погнали их в беспорядке в Нисибис. Отряд Петра был спасен, но это выступление нарушило планы Велизария. У персов во время атаки погибло сто пятьдесят человек, и они знали, что Велизарий находится недалеко от границы и все также храбро воюет. Они боялись выступать против него из города, повесили знамя отряда Петра на одной из башен, в насмешку украсив его гирляндами кровяных колбас.

Велизарий теперь не мог внезапно взять Нисибис и решил обойти город, понимая, что обычная осада не сможет взять город и в течение года. Следующей крепостью на востоке был город Сисауранум, расположенный на расстоянии тридцати пяти миль от Нисибиса. Гарнизон города, включая милицию, состоял из четырех тысяч человек. Велизарий мог оставить Нисибис с гарнизоном в шесть тысяч человек в тылу, но он боялся оставить оба города непобежденными. Он решил начать осаду Сисауранума основными силами, оставив небольшие силы сдерживания в Нисибисе. Он решил послать короля Харита с арабами через реку Тигр в провинцию Ассирии.

Эта часть Ассирии многие столетия не подвергалась нападению римлян. Население жило в полной безопасности, и люди там были очень богатые. Король Хосров был в Колхиде, а персидские пограничные силы застряли в Нисибисе и Сисаурануме. Солдаты короля Харита могли от души грабить население, как этого им никогда в жизни не удавалось. Король Харит решил, что не стоит делиться такими богатствами с римскими армиями у него в тылу, как было заранее обговорено, и решил вернуться в Бостру другим путем.

С ним отправился эскадрон кирасиров под командой Траяна и еще эскадрон фракийцев под командой Иоанна Эпикурейца, чтобы помочь силам арабов, если возникнет подобная необходимость.

Король Харит обманул Траяна и Иоанна, приказав разведчикам сообщить, что большая армия персов отрезала экспедицию сзади с севера и ожидает их возвращения у моста Тигра, по которому они прежде проследовали.

Король объявил, что сразу возвращается домой. Иоанн Эпикуреец тоже стал жадничать. Он решил, что не стоит делиться добычей со всей армией, и последовал примеру Харита. Траян был ниже его рангом, и ему пришлось последовать его примеру. Вся экспедиция отправилась на юг вдоль реки Тигр, пока они не подошли к мосту в Ниневии, который они перешли. Иоанн Эпикуриец и Траян вернулись на римскую территорию через пустыню у Сингары и Борраса. Король Харит спокойно добрался до Бостры со всем награбленным добром. Юстиниан позже еще раз простил этого предателя и через несколько лет, когда он разгромил армию короля сарацинов, подарил ему ранг патриция и с почетом принимал его в Константинополе.

Велизарий тем временем ждал от короля вестей или хотя бы весточки от Траяна. Он хотел знать, каковы у них были успехи и какие силы персов расположены в Ассирии. Вестей он не дождался и начал волноваться. Но Велизарию удалось взять Сиссауранум, в котором скопились крестьяне-беженцы. После шести недель осады город сдался перед угрозой голода. В отличие от прифронтовых городов Дараса и Нисибиса, этот город не обеспечил себя запасами продовольствия на случай осады. Внезапность появления Велизария не дала возможности получить зерно у крестьян. Велизарий представил городу великодушные условия — прощение всех горожан-христиан римского происхождения. Сисауранум был одним из городов, переданных Персии сто пятьдесят лет назад согласно позорному договору Юпитера. Что касается восьмиста персидских всадников гарнизона — для них стоял выбор между обычным рабством и службой в армии императора Юстиниана. Они предпочли служить у Юстиниана, позже их перевели в Италию сражаться против готов. Готы же, служащие в придворном полку кирасиров, были переведены в Месопотамию, чтобы сражаться против персов. Укрепления Сисауранума были сравнены с землей.

От короля Харита все еще не было новостей, и Велизарий думал, что экспедиционные силы попали в западню и были уничтожены. Он созвал военный совет и предложил следовать через Тигр — возможно, Харит все еще отбивается в захваченном городе и ожидает их помощи. Ни один из генералов его не поддержал. Генералы из Ливана настаивали на том, чтобы возвратиться назад со своими войсками. Тем более, что Рамадан у сарацинов был закончен. Другие генералы отмечали, что их войска с трудом переносят жару, и поэтому треть воинов была не в состоянии сражаться. Они начали протестовать, требовать, чтобы их отправили обратно, и пора возвращаться!

Таким образом, из-за бравады Петра, предательства короля Харита, доверчивости Иоанна Эпикурейца, трусости других генералов, Велизарию не удалось одержать величайшую победу. Когда король Хосров узнал о рейде арабов в Ассирию и о том, что Велизарий захватил Сисауранум, он быстро отправился назад по дороге, ведущей на запад от озера Ван и вдоль восточного берега Тигра. Ему пришлось распрощаться с половиной армии из-за эпидемии холеры. Потом он потерял еще половину оставшихся людей из-за голода. Когда стало известно о страшной эпидемии холеры, его отряды с продовольствием повернули обратно в Иберию. Его задержал оползень, унесший новую дорогу в самом важном пункте пути. Ему пришлось прокладывать другую дорогу. Если бы Велизарию в тот момент удалось перебраться через Тигр, он перехватил бы Хосрова. Персы в то время находились в бедственном положении из-за голода и полного отсутствия дисциплины, и несомненно прибавили третьего схваченного короля к тем дарам, которые Велизарий уже сделал Юстиниану.

Но так не случилось — Велизарию не удалось убедить генералов выступить. Он погрузил больных солдат на повозки и отправился в Дарас.

В Константинополе в то время происходили странные вещи. Сначала в городе появился незаконный сын Теодоры. Она родила его в Египте в то несчастливое время, когда она из клуба ипподрома отправилась в Пентаполис. Это был сын недавно умершего арабского купца. Он забрал мальчика по имени Иоанн себе. Теодора поклялась Юстиниану, что у нее не было детей. Когда он ей пожаловал ранг патриция, она подписала документ, где торжественно подтверждался этот факт. Иоанн Каппадохия мог шантажировать Теодору, потому что ему было известно о существовании ее сына. Его агенты в Египте выкопали для него эту историю, но ему нехватало подробностей, чтобы ее подтвердить. Теодоре не было известно, имеются ли у него доказательства, которые он сможет представить Юстиниану. Сама Теодора никак не могла разведать, где находится ее сын. Умирающий отец рассказал обо всем Иоанну Бастарду[109] и тот явился в Константинополь из Адена, что на Красном море, где они до этого жили. Он обратился к Теодоре через госпожу Антонину. Он знал первого мужа Антонины, связанного делами с его отцом. Если Иоанн ожидал, что над ним станут проливать счастливые материнские слезы и будут его обнимать и целовать и сразу пожалуют ему важное положение при дворе, он сильно ошибался. Теодора не стала зря тратить время, объявила его сумасшедшим и поселила его в сумасшедший дом, где он вскоре и умер. Она не любила его отца, почему она должна любить сына? Кроме того, он был жадным, неграмотным и наглым парнем. Теодора заявила госпоже Антонине:

— Наконец, моя дорогая, мы сможем разделаться с Иоанном Каппадохией. Теперь мне нечего бояться.

Теодора понимала, что до тех пор, пока Феодосий не вернется из Эфеса, Антонина не будет в состоянии помогать ей отомстить Каппадохийцу. Антонина была уверена, что Феодосий никогда не покинет монастырь, но Теодора сообщила епископу Эфеса, одному из ее ставленников, что он должен ей помочь и сразу отправить Феодосия в Константинополь. Епископ приказал аббату монастыря, где были свободные нравы, наложить на Феодосия такие тяжкие епитимьи, чтобы он сам добровольно попросил освободить его от обетов.

У госпожи Антонины появилась надежда, когда она услышала эти новости, и она начала обдумывать, как же им подстроить ловушку для Иоанна Каппадохийца и погубить его. Сначала она попыталась подружиться с единственной дочерью Иоанна — Юфимией. Это была умная девушка, и отец обожал ее. Теодора выбрала для нее жениха, за которого девушка никак не желала выходить замуж. Госпожа Антонина стала играть на неприязни Юфимии к Теодоре и постепенно ей удалось завоевать ее симпатию. Как-то Юфимия спросила Антонину:

— Дорогой друг, уважаемая Антонина, почему вы так грустны и почти никогда не улыбаетесь? Вы волнуетесь за своего храброго мужа, который сейчас находится на войне?

Госпожа не собиралась говорить Юфимии, как ей тяжко без Феодосия, и коротко ответила:

— Мне не стоит волноваться о муже, пока он сражается с врагами, — потом ей в голову пришла блестящая мысль, и она продолжила: — Меня волнует, что император почему-то подозревает Велизария в неверности ему. Я больше волнуюсь за его безопасность, когда он находится в Константинополе.

Юфимия воскликнула:

— Подозревает Велизария в неверности?! Но ведь никто в империи не был предан больше императору, чем ваш муж!

Госпожа поднялась, тщательно закрыла двери и затем прошептала:

— Мне так давно хотелось с кем-нибудь поделиться, милое дитя, потому что сердце у меня разрывается от негодования — слишком несправедливо относятся при дворе к моему благородному Велизарию. Он увеличил доминионы империи на десятки тысяч квадратных миль, а сокровища империи — на десятки миллионов в золотых монетах и слитках. Он привез с собой двух пленных королей, не говоря уже о том, что он усмирил Победные Мятежи, когда император чуть не потерял трон. Но этот ужасный Юстиниан завидует Велизарию и относится к нему, как к собаке или последнему преступнику. Перед тем как уехать, Велизарий сказал мне: «Любой другой император будет лучше этого! Я чувствую себя свободным от клятв верности ему, потому что он плохо ко мне относится!»

Юфимия ответила:

— Дорогой друг, вам с Велизарием нужно винить только себя самих. Когда власть была у вас в руках, вы ею не воспользовались.

Госпожа сказала:

— Дитя мое, мы не могли устроить военный переворот, пока у нас не было поддержки влиятельных министров при дворе. Например, твой уважаемый отец к нам не очень хорошо относится. Если бы он был на нашей стороне… Между прочим, он мог бы стать императором вместо Юстиниана. У моего мужа для этого не хватает амбиций. Как тебе известно, его интересует только ратный труд.

Юфимия настолько жаждала не вступать в навязанный ей брак, что она постаралась лучшим образом все изложить отцу. Это была легкая задача, потому что тайно Иоанн Каппадохия мечтал об императорской диадеме. Более того, он был уверен, что получит ее. Старый астролог при ипподроме, может, тот самый, который все верно предсказал моей госпоже и Теодоре, много лет назад сказал Иоанну: «Сын мой, когда-нибудь тога Августа будет накинута тебе на плечи дворцовыми солдатами, и это станет днем великой радости при дворе».

Иоанн был очень доволен, когда Юфимия пересказала ему разговор. Он попросил, что дочь уверила госпожу Антонину, что она может на него полностью полагаться во всем, что поможет падению Юстиниана. Антонина начала обнимать Юфимию и поклялась Святым Духом, что ее отец может тоже полагаться на Велизария и саму Антонину так же, как на себя самого.

Еще до дальнейшего развития заговора, из Эфеса, к великой радости госпожи, возвратился Феодосий. Он не выдержал трудностей жизни в монастыре. Феодосий перестал быть монахом и вернулся к прежнему образу жизни — он носил богатые одежды, душился духами, играл на гитаре и пел, веселился, насмешничал и расточал шуточки направо и налево. Мне трудно объяснить перемену его настроения, так же как и внезапное увлечение религиозной жизнью. Существуют подобные ему характеры, особенно среди фракийцев. Мы только зря потратим время, обсуждая эти странности. Кстати, их любовь к дискуссиям, наверно, может как-то объяснить эту тайну. Больше говорить о мотивах Феодосия не станем, а ограничимся перечислением его слов и дел.

В это время сына госпожи Фотия не было в городе. Он жил вместе с нами после отъезда Велизария. До того как был разрушен город Антиохия, он влез в огромные долги из-за спекуляций. Кроме того, он заключал пари на гонках колесниц и во время травли медведей. Если он вскоре не расплатится с долгами, его объявят банкротом. Но Фотий был уверен, что мать придет ему на помощь, чтобы избежать огласки и скандала. Возможно, она так бы и сделала, если бы Феодосий не рассказал ей одну историю. Госпожа была вне себя от гнева. Феодосий сказал, что бежал в Эфес, потому что Фотий пригрозил ему убить мать и Феодосия, если последний сразу не покинет город, и поэтому Феодосий не желал возвращаться.

Разгорелся скандал. Госпожа отказалась оплачивать долги Фотия. Когда она услышала эту историю, то обратилась в полицию, чтобы они защитили ее и Феодосия. Все об этом узнали, и госпожа подробно написала обо всем Велизарию. Антонина также пригрозила Фотию, что ему придется туго, если его пожелает наказать Теодора.

Фотий спешно пересек Босфор и отправился в носилках к персидской границе, чтобы найти защиту у Велизария. Мне не известно, что именно он наговорил Велизарию, но он заявил, когда Феодосий во второй раз отправился в Эфес, что он собирался вернуться к Антонине, как только уедет Велизарий. Он сказал, что Феодосий уже вернулся, и что его мать и Феодосий, в открытую живут во грехе. Фотий начал жаловаться, что госпожа украла у него огромную сумму денег и передала любовнику, к тому же довела его до банкротства. Он сказал, что мать ему постоянно вредит, потому что он знает слишком много обо всех ее делишках.

Велизарий услышал эту ужасную ложь от Фотия в тот самый день, когда собрал военный совет по поводу Сисауранума. Наверно, это известие повлияло на его решение отступить с персидской территории, если бы только он не ставил на передний план свои воинские обязанности, а не личные амбиции и желания. Его военные товарищи прекрасно об этом знали. Но все тем не менее стали об этом говорить, причем в первую очередь это предположение шло от тех генералов, которые дрожали при мысли, что придется пересечь Тигр.

После военного совета Велизарий продолжил разговор с Фотием. Фотий поклялся Святым Духом — это самая страшная клятва, которой может поклясться христианин, а если он ее нарушает, то губит свою душу, и она будет вечно мучиться в Аду. Но Фотий поклялся, что сказал правду. Чтобы подтвердить свои слова, он привез с собой двух наших слуг и сенатора, который был одним из его главных кредиторов, и сам чуть не стал банкротом. Этим людям вместе с Фотием удалось убедить Велизария. Возможно, его разочарование в успехе кампании и плохое здоровье после того, как его в течение месяца мучила дизентерия — все взятое вместе нарушило его обычно ясный и четкий ум. Мне хочется сказать в его защиту, что отношения госпожи с Феодосием были удивительно странными.

Даже я, как уже писал раньше, никогда не мог понять, каковы же они были на самом деле. Словом, Велизарий весь кипел от ревности. Офицеры были поражены случившейся в нем перемене. Он стал нетерпимым с солдатами и стал вести себя, как остальные генералы. Единственно, что отличало его во время приступов ярости, он не богохульствовал. Настроение у него не улучшилось после того, как он получил письмо от Антонины, где она написала, что Фотий удрал из Константинополя полный к ней ненависти и грязных сплетен, и что она попытается очистить его рот от сплетен и заполнит его настоящей грязью. Она заявила мужу, что Феодосий боялся смерти от рук друзей Фотия и временно возвращается в Эфес, пока Антонина будет отсутствовать в Константинополе.

Но перед отъездом следовало закончить дела с Иоанном Каппадохийцем, иначе «дело» могло повернуться против госпожи Антонины. Госпожа послала меня к Иоанну сказать, что она отправляется в Дарас, чтобы убедить Велизария, что теперь можно действовать, свергать Юстиниана и забирать у него императорский венец. Я договорился, что Иоанн тайно встретится с госпожой в полночь на следующий день в саду поместья Велизария в Руфиниане, то было предместье Константинополя, расположенное через Босфор. Там он остановится в последний раз перед тем, как окончательно покинуть город. Госпожа не сомневалась, что Иоанн попадет в ее ловушку — она поклялась Святым Духом, когда пыталась его убедить в серьезности своих намерений и намерений Велизария.

Госпожа сообщила обо всем Теодоре, которая поделилась этими вестями с Нарсесом, а тот был в плохих отношениях с Иоанном Каппадохийцем. Она еще сообщила об этом Марселлу, командиру императорской гвардии. Нарсес и Марселл переоделись и отправились в Руфиниан вместе с отрядом солдат. В определенное время они были в саду — некоторые из них скрывались за емкостью для воды, другие разместились среди кустов и на ветвях яблонь. Они понимали, что Юстиниан о чем-то догадывается, и сообщили ему, что раскрыт заговор против трона. Он послал записку Иоанну Каппадохийцу: «Нам все известно. Прекрати или ты умрешь. Твоя сообщница Антонина вызывает наш гнев».

Но Иоанн, получив записку, подумал, что ему невозможно на нее отвечать и что безопаснее продолжить заговор. Он поверил в то, что госпожа действовала из собственных побуждений. Словом, когда Иоанн Каппадохиец вышел из города с вооруженным отрядом, чтобы встретиться с госпожой, он уже решил, что последует вместе с госпожой в Дарас.

В саду царила полная темнота. Меня пробирала нервная дрожь, когда я стоял рядом с госпожой Антониной и ждал. Я понимал, на карту многое поставлено. Госпожа и я надели под плащи кольчугу. В полночь через ворота перелетела перчатка. Я бросил ее обратно — это был наш сигнал. Иоанна впустили с его двенадцатью охранниками.

Они с госпожой пожали руки как настоящие заговорщики, и он сразу начал проклинать Юстиниана, называя его чудовищем, тираном и трусом. Госпоже оставалось только его слушать. Пока он продолжал ругаться, госпожа внезапно поняла, что таинственный полицейский, который давным-давно разговаривал с ней в церкви, когда она вышла из дворца, был переодетый Иоанн. Он сейчас, как и тогда, неправильно произнес одно редкое греческое слово.

Госпожа не сдержалась и захохотала. Иоанн остановился, и у него пробудились подозрения. Он начал оглядываться. Тут с криками выскочили из засады Нарсес и Марселл, и началось яростное сражение. Госпожа, чтобы продолжить фарс, завопила:

— Кошмар! Нас предали!!

Она сделала вид, что сражается с Нарсесом. Я убежал, Марселла сбили с ног и серьезно ранили в шею, но потом двенадцать охранников Иоанна были побеждены. Во время свалки Иоанн перелез через стену и удрал.

Если бы глупец сразу отправился во дворец и сообщил Юстиниану, что он поехал к нам в поместье по приказу Юстиниана, чтобы заманить Антонину в ловушку и заставить ее признаться в предательстве, он смог бы все повернуть себе на пользу. Но его охватила паника, и Иоанн попросил убежища в церкви Святой Ирины. Когда на рассвете Теодора и Нарсес доложили о нем Юстиниану, никто не сомневался в том, что он виновен.

Церковь Святой Ирины была сожжена дотла во время Победных Мятежей, но потом Юстиниан приказал ее восстановить. Там было прибежище для преступников, которые император не смел нарушить. Поэтому Иоанн Каппадохиец потерял от конфискации все свои поместья и, как ни странно, ему было приказано стать священником!

Иоанн Каппадохия стал священником против собственной воли, потому что законом ему было запрещено занимать какой-либо гражданский пост. Но как ни странно, старое предсказание исполнилось — дворцовые гвардейцы надели на него одежды Августа — одежды священника, который только что умер, и его имя было Август. Во дворце немало веселились по этому поводу — его ненавидели многие. Иоанна отослали из церкви Святой Ирины в церковь в Цизикусе, торговом центре на азиатском побережье Мраморного моря. Юстиниан кипел от злобы не от того, что Иоанн пытался его предать, а потому, что Теодора оказалась абсолютно права. Он ей не верил, когда жена заявляла ему, что Иоанн предатель. Чтобы ее позлить, он отдал снова большую часть состояния Иоанну, как бы из христианского милосердия. Иоанн спокойно жил в Цизикусе в течение двух или трех лет. Но Юстиниану не удалось убедить Теодору оставить в покое ее врага. Она приказала епископу Цизикуса, кому подчинялся Иоанн, чтобы новый священник не вел слишком легкую жизнь, и Иоанну пришлось соблюдать жесткий режим дня, что выводило его из себя.

Мы продолжили наш путь в Дарас по суше. Когда мы достигли крепости, там нас встречал Траян, возвратившийся вместе с войсками из Ассирии. Он провел ее в комнату, где ее ждал Велизарий. Муж, не обращая внимания на ее ласковое приветствие, сразу представил госпоже клятвенные признания Фотия в том, что мать занималась адюльтером, и эти показания подтверждались показаниями сенатора и двух наших слуг. Велизарий начал кричать на госпожу:

— Все кончено, Антонина. Ты должна была себя вести так, чтобы я никогда не мог бы попрекнуть тебя прошлым. Но сейчас я должен тебе сказать — разве ты не помнишь, какой ты была, когда я впервые встретился с тобой?!

Госпожу нельзя было запугать. Она взяла из его рук пергамент, внимательно все прочитала, разорвала пергамент пополам и спокойно швырнула обрывки на пол. Госпожа сказала, что не станет унижаться и все отрицать, но только должна ему заметить, она не чувствует боль и отчаяние, как он, видимо, считает, что она должна чувствовать. Теперь она думает о нем, как о дураке, который недостоин быть мужем такой женщины, которой она является.

Госпожа вела себя так, будто она была во всем права, и она надеялась, что и в этот раз сможет убедить Велизария, что он ошибается. Велизарий сильно злился. Он продолжал ее очень любить, но он не мог снова ей поверить так легко, как он это сделал в Сиракузах. Велизарий спросил госпожу:

— Жена, ты мне хочешь сказать, что твой сын Фотий поклялся Святым Духом, не будучи уверенным, что говорит полную правду?

Госпожа насмешливо ответила:

— Неужели ты считаешь, что все также серьезно относятся к клятве, как относишься к ней ты? В особенности, к такому неопределенному предмету, как Святой Дух! Разве твой хозяин Юстиниан не произнес подобную клятву перед Виталианом, клянясь Вином и Хлебом, а затем нарушил клятву по некоторым важным государственным причинам и еще заявил, что Виталиан был еретиком! За день до того, как я покинула Константинополь, я сама дала такую же клятву и тоже по важным государственным причинам. Я не считаю себя совершенно бесчестной женщиной.

Потом она рассказала мужу все о заговоре против Иоанна Каппадохийца. Велизарий услышав, что она, его верная жена Антонина, от его имени торжественно поклялась ради того, чтобы отомстить Иоанну, ему стало дурно, и он был вынужден присесть. Когда ему стало полегче, он спросил жену:

— Скажи мне, Антонина, неужели я так плохо служил императору, что любой может поверить в то, что я способен на предательство? Какое колдовство ты использовала на Иоанна, чтобы убедить его в подобной чуши? Какие права у тебя имеются надо мною, что ты посмела упоминать мое имя в связи с этим негодяем? Чего ты желаешь добиться? Может, тебе необходимо покровительство императрицы, чтобы покрывать инцест со своим крестником?

Вместо того чтобы оправдываться, Антонина заговорила о его самых болевых точках — о религии и мужественности.

— Мне кажется, что всем, кроме меня, идет на пользу твоя знаменитая христианская терпимость. Но как различить, что это — трусость или вера, когда ты терпишь презрительное отношение Юстиниана? Он тебя бил и оскорблял, как собаку, и как собака ты снова ползешь к нему на брюхе! Когда я в шутку сделала вид, что ты способен на мятеж, я слишком сильно польстила тебе, а ты этого не заслуживаешь!

Велизарий больше не мог терпеть. Он позвал Траяна из приемной.

— Проводи госпожу Антонину в ее покои и помести охрану у ее дверей. Впредь она станет содержаться под строгим арестом.

Траян стоял как потерянный.

Госпожа никогда не видела Велизария в такой ярости. Ее испугала глубокая трещина, разверзшаяся между ними. Она слишком много наговорила ему дерзостей. Госпожа также злилась, потому что у нее отнимали право вести себя так, как ей хочется, и это ее волновало гораздо больше, чем сомнения мужа в ее верности. Госпожа мрачно последовала за Траяном.

Я находился вместе с ней под арестом. Она постоянно мне повторяла:

— Когда меня освободит императрица, это станет дурным днем для Велизария!

Мне удалось сообщить императрице о случившемся. Через месяц, в конце сентября, Велизарий получил приказ отпустить Антонину и возвратиться в Константинополь. Нам не так плохо было под арестом, и мою госпожу никак не ущемляли в ее правах — Велизарий никогда не был мстительным человеком.

Фотий, тем временем, отправился в Эфес, чтобы там захватить Феодосия и привезти его в Дарас, чтобы его тут наказали, хотя Велизарий не давал ему подобного поручения и вообще ничего не знал о его намерениях. Фотию удалось обмануть епископа Эфеса, заявив, что он действует по приказанию Теодоры, и он забрал Феодосия из церкви Святого Иоанна Евангелиста — Феодосий пытался там найти себе приют. Фотий отвез его в пустынное горное местечко — курорт в Силиции, куда посылали выздоравливать раненых кирасиров, и там запер его в хижину, будто по приказу Велизария. Он забрал у Феодосия золото, которое он привез с собой в церковь Святого Иоанна. Эта были деньги, которые госпожа Антонина просила его положить в банк в Эфесе. Она обычно помещала деньги в различные банки в городах Азии, чтобы хранить их там на черный день.

Когда мы прибыли в Константинополь, Велизарий отправился к императрице и просил ее судить госпожу Антонину, рассказав ей все, что узнал. Но императрица накинулась на него, как тигрица, и приказала немедленно помириться с женой.

Велизарий ей ответил:

— Пока жив наш крестник Феодосий, примирение невозможно. Госпожа Антонина им околдована, и она преступно вела себя по отношению ко мне.

Теодора попыталась увещевать его:

— Неужели я поверю тебе, что ты ни разу в жизни не изменял Антонине?

— Она меня в этом не обвиняет, не так ли?

Теодора была по-своему справедливой женщиной и не стала сразу судить Велизария. Но она не смогла удержаться, чтобы не причинить ему боль, наказав его ближайших друзей. Она их обвиняла в реальных старых грехах. Эти грехи были записаны в специальную книжку, предназначенную специально для подобных случаев. Некоторые из них были изгнаны, других заключили в тюрьму. Фотия ждало суровое наказание. Теодора приказала привезти его из Сицилии и арестовать за подлог, воровство и лжесвидетельство. Фотий был консулом, но его раздели и начали пороть, пытать и мучить перед императрицей, пока он не сознался, что солгал Велизарию и не сказал, где скрывали Феодосия.

Что касается помощника Фотия, сенатора, Теодора лишила его всей собственности и приказала поместить его в темное подземное стойло, где ему предстояли страшные муки. Его привязали к яслям коротким поводком, заломив ему руки за спину. Несчастному приходилось все время стоять, как ослу. Он был не в состоянии двинуться или лечь на пол. Он ел, спал и отправлял естественные нужды, стоя. Его так мучили не только из-за госпожи Антонины. Теодора давно желала отомстить этому человеку. Он когда-то еще в клубные времена оскорбил ее и назвал двуногой ослицей. Спустя несколько месяцев таких мук, он сошел с ума и начал громко орать по-ослиному. Его освободили, но почти сразу он умер. Фотия поместили в углу того же самого стойла, но без поводка и узды. Мне следует рассказать конец этой истории.

Фотию удалось дважды с тайной помощью Юстиниана удрать из заточения. Юстиниан всегда ценил Фотия, как полезного ему агента. Оба раза он искал убежища в церкви, и дважды Теодора нарушала неприкосновенность убежища и возвращала его в стойло. В третий раз ему удалось удрать в Иерусалим, где он принял монашеские обеты и уже не боялся мести Теодоры.

Феодосия привезли из Сицилии люди Теодоры к концу ноября. Она не сразу сообщила Антонине о его прибытии, а радостно пошутила:

— Дражайшая госпожа Антонина, мне в руки попала удивительная жемчужина, мне бы хотелось выслушать твое мнение по этому поводу. Пройдем со мной, и ты мне все расскажешь.

Феодора привела госпожу в комнату, где оказался Феодосий. Он выглядел совсем неплохо и играл на кушетке с дворцовым котом. Бедная госпожа потеряла дар речи. Она не верила, что он жив в Сицилии, как говорил Фотий. Теодора оставила их наедине. Она обещала Феодосию после всех страданий и обвинений, что назначит его генералом, и пригласила жить в своем крыле дворца, чтобы ему можно было не опасаться за свою жизнь.

Вот так этот ужасный год подошел к концу. Но Велизарий и Антонина не были вместе. В начале весны следующего года, а именно, в 542 году от Рождества Христова, король Хосров опять пересек нашу границу. На этот раз ему удалось собрать огромную армию, почти в двести тысяч человек. В армии было несколько дивизионов белых гуннов, которых Юстиниан без успеха пытался подкупить, чтобы они выступили против Хосрова. Когда гунны узнали об успешном нападении на Сирию в прошлом году, они присоединились к Хосрову в надежде на богатую добычу. Хосров снова отправился южным путем по правому берегу Евфрата. Он понимал, что начисто выдоил Сирию в отношении золота и серебра и решил не тратить здесь времени даром, а сразу отправиться в Палестину. Антиохия оставалась разрушенной, и Иерусалим был самым богатым городом Востока. Святые места сверкали богатством, а пилигримы обогащали местных жителей, как христиан, так и иудеев.

После отъезда Велизария, командование на Востоке было возложено на Бутца. Бутц заперся в крепости Хиераполис с небольшой армией и боялся даже посылать разведчиков, чтобы узнать, как продвигается Хосров. Он написал Юстиниану, прося как минимум пятьдесят тысяч подкрепления, хотя ему было известно, чтобы собрать подобную армию, Юстиниану придется полностью лишить защиты провинции дома. Недавно была отправлена в Италию огромная экспедиция, собравшая все резервы регулярных войск.

Юстиниан призвал к себе Велизария и заявил:

— Наш верный и прекрасный генерал, мы позабыли все зло, которое ты причинил нам в прошлом, и помним только твои услуги. Собирай свое войско и немедленно отправляйся в Сирию, чтобы защитить священный город Иерусалим от короля-язычника. Нам сообщил генерал Бутц, что Хосров хвастался взять город до Пасхи. Если тебе удастся удержать город, мы станем тебя любить пуще прежнего!

Велизарий был настолько законопослушным, что не стал доказывать императору, что он не причинил ему никакого зла и не начал упрекать его в предательстве. Он всегда считал, что если человек остается верным своим принципам и совести, его не могут обидеть никакие оскорбления. Существует среди христиан поговорка: «Простить врага и ответить добром на зло, значит, положить себе на голову раскаленные угли». Можно сказать, что волосы на голове Юстиниана постоянно были подпалены после его злобных выпадов в отношении Велизария. Интересный парадокс: если бы Велизарий когда-нибудь проявил желание возмутиться и выказал оскорбленное самолюбие или как-то менее терпимо проявил себя, он стал бы равным с остальными генералами Юстиниана, и тогда Юстиниан мог его в чем-то простить и он стал ему более понятен и даже близок. Но Юстиниан никак не мог простить Велизарию то, что он зависел от него, что тот прибавлял ему славы и его трон от этого становился более устойчивым. В то же время Велизарий оставался благородным человеком и, кажется, никогда не совершал ошибок. Велизарий достигал недостижимых высот в военном искусстве, и Юстиниан все больше злился, потому что все больше оставался у него в долгу. Мне еще не раз придется возвращаться к этой теме.

Велизарий отправился в Хиераполис с двадцатью воинами. Он во время пути менял лошадей на почтовых станциях и проезжал восемьдесят миль в день. Он приказал, чтобы за ним следом ехали его кирасиры и во время прохождения через Силицию забрал выздоровевших раненых из Дараса, которых там скопилось полторы тысячи человек. За три дня до Велизария в Хиераполис прибыл его гонец, который обычно забирал самых быстрых коней. Он сообщил о прибытии Велизария. Когда Велизарий пересекал границу Сирии, этот гонец встретил его с письмом от Бутца, который убеждал его остаться в Хиераполисе и помочь его защищать:

Велизарий послал ему следующий ответ:

Велизарий стал лагерем у Кархемиша, и ему подали дымовой сигнал с низовий реки, что армия короля Хосрова состояла из нескольких пеших дивизионов. Велизарий сделал вывод, что Хосров не собирался идти через пустыню в Халчис, а хотел идти вдоль реки до Зеугмы, откуда к Антиохии вела свободная от укреплений дорога. До того как подойти к Зеугме, Хосрову придется миновать Хиераполис и Кархемиш. Кархемиш находился в дне пути от Зеугмы, а Хиераполис — в трех днях пути и нужно было повернуть немного к западу. Хосров не ожидал найти противостоящую армию в Кархемише, считая, что эта армия спокойно находится в Хиераполисе. В Кархемиш подошли остальные пять тысяч человек придворных кирасиров Велизария и пожаловал Бутц из Хиераполиса тоже с пятью тысячами человек, кроме того, там были еще две тысячи воинов из Карры и Зеугмы. Всего там собралось тринадцать тысяч воинов.

Король Хосров медленно продвигался со своей двухсоттысячной армией и уже приблизился к Барбалиссу, где Евфрат делает поворот направо. Он еще не решил, как дальше действовать, потому что ранее думал, что только слухи о его приближении расчистят для него дорогу. Но разведчики доложили, что большая римская армия при Кархемише под командой Велизария уже ожидает его. Он не мог двигаться в Палестину, взяв с собой только кавалерию. Тогда ему пришлось бы оставить пехоту, но без поддержки кавалерии и охраны толстых стен пехота станет легкой добычей для врага. Он мог двигаться дальше вверх по реке и начать сражение при Кархемише, но чтобы это сделать, наверно, раньше следует покорить Хиераполис, который угрожал его флангу. Велизарий никогда не проигрывал сражение, обороняясь. Ему нужно было знать, какими силами обладает Велизарий, а потом уже рисковать. Хосров послал гонца к Велизарию, как бы желая начать мирные переговоры. На самом деле, гонец должен был разведать обстановку.

Велизария предупредили, что к нему движется гонец, и он понял стоящую перед ним задачу. Он вышел за пределы Кархемиша на несколько миль вместе со своими кирасирами и поставил лагерь на холме. Он тщательно готовился к встрече гонца от Хосрова. По его приказу воины не надели панцири, шлемы, и у них не было щитов. Из вооружения у них были луки, боевые топорики и пики. Воины надели чистые белые туники и штаны.

Когда гонец последовал днем вдоль речной дороги, мимо него проскакал заяц. Его преследовали темнокожие мужчины с крючковатыми носами на конях. Заяц продолжал убегать, и первый воин поразил его копьем. Они не обращали внимания на посланца, пока он не поприветствовал их на языке персов. Они ответили ему на латыни, на которой объяснялись все воины, посланец их понял. Он узнал в них мавров, хотя сначала решил, что это ассирийцы. Эти мавры были родом из мест возле Геркулесовых столпов.

— Как вы очутились здесь, так далеко от дома! — удивился посланец.

— Велизарий покорил наших королей, — ответили они ему. — И мы стали служить в его армии, потому что он — самый великий генерал во всем мире. Он сделал нас богатыми и известными. А кто ты такой?

— Я — посланник великого короля Хосрова.

— Конечно, — вежливо подтвердили воины. — Это тот самый король, чьи армии наш господин Велизарий разбил при Дарасе и Сисаурануме. Вы, наверно, желаете поговорить с нашим полководцем? Он будет рад вас видеть. Позвольте мы вас проводим к его шатру.

Показывая ему дорогу, они проехали мимо двух отрядов всадников, которые упражнялись на равнине с пиками с затупленными наконечниками. В одном отряде были всадники со светлой кожей и волосами, а в другом отряде — всадники с рыжими волосами и нежной молочно-белой кожей. Люди были высокими и сильными, и управляли они крупными сильными конями. Посланник спросил:

— А кто это?

— Это — остготы и вандалы. Вандалы пришли с побережья Северной Африки рядом с Карфагеном, который Велизарий завоевал. Готы — из Италии. Там он тоже одержал победу. Хотите понаблюдать за этими воинами? Они недавно оказались в этой части света.

Один из мавров свистнул, и к ним подъехали готы и вандалы.

Посланец заговорил с ними:

— Значит, вы пленные, которые заставляют служить римскому императору?

Гот ответил ему:

— Мы служим в этой армии исключительно по доброй воле, с большим удовольствием служим Велизарию, потому что он нас обучает воинскому искусству. Когда мы вернемся домой, у нас будет огромный военный опыт.

Группа косоглазых и коротконогих гуннов промчалась мимо посланника с дикими воплями. Ему объяснили, что это герулийцы с Черного моря. Они также хвалили Велизария. Гонец на равнине видел разные отряды кирасиров, которые оттачивали воинское мастерство — сражались на палашах, стреляли в цель, метали копья в цель, боролись, сидя на конях, и гоняли кожаный мяч изогнутыми палками.

Внезапно трубач протрубил сигнал тревоги. Все игры прекратились. Каждый отряд собрался под своим вымпелом и отправился к своему эскадрону. Еще один сигнал трубы, и эскадроны образовали две длинные двойные линии, как бы встречая почетного гостя. Гонец проследовал по этой дороге, и, наверно, ему было не по себе. На поле собралось шесть тысяч солдат, и они казались отличными воинами, посланник их совсем не интересовал. Они явно спешили вернуться к учениям. На вершине холма располагался шатер Велизария из простой парусины. Велизарий сидел перед шатром на обрубке дерева без генеральского плаща в такой же белой форме, как и его воины. Он выглядел абсолютно беззаботным. Они с посланником поприветствовали друг друга, и Велизарий приказал, чтобы трубач протрубил «Вольно». Шесть тысяч воинов с криками поскакали на равнину.

Посланник спросил:

— Вы действительно Велизарий? Я ждал увидеть человека в позолоченной кольчуге, и вокруг него будут стоять адъютанты в алых шелковых формах.

Велизарий ответил ему:

— Если бы ваш король уведомил нас о вашем приезде, мы встретили бы вас более торжественно, а не в таком виде. Но мы — солдаты, а не придворные, и не носим золото или алые одежды.

Посланник передал ему поручение от Хосрова. Он сказал, что великий король был совсем рядом, и его армии подобны стае саранчи и что он желает обсудить условия мира.

Велизарий тихонько засмеялся:

— Я сражался во многих землях и узнал множество разных обычаев, но никогда не встречался с таким — король привел армию в двести тысяч человек и желает обсудить условия мира! Передайте вашему королю, что моя страна очень гостеприимна, но она не может принять у себя столько гостей. Когда король отошлет свою армию, я буду готов обсуждать с ним дружески мирные условия. Я даю ему перемирие на пять дней, чтобы он мог отослать армию за Евфрат, и благодарю вас за ваш визит к нам!

Посланник вернулся и доложил Хосрову:

— Великий король, я советую вам сразу уходить домой. Если основная армия похожа на авангард, мы проиграем эту битву. Я никогда не видел более дисциплинированных, искусных в бою и сильных воинов, подобных этим людям. Более того, их очень много, потому что иначе они не посмели бы остановиться у незащищенного стенами города, подобно Кархемишу, и так спокойно себя вести на равнине. Что касается генерала Велизария, мне, как посланнику и волхву, дано читать души людей, он — воплощение превосходных военных и моральных качеств, которыми обладали наши предки. Нельзя сражаться с таким человеком, слишком большой риск. Если вы допустите малейшую ошибку, ни один из наших воинов никогда больше не увидит Вавилон.

Хосров поверил посланнику и решил возвращаться, хотя это тоже было опасно — с тыла ему угрожала армия Велизария. Лучшей дорогой домой был путь через Евфрат и потом через Месопотамию. На дальнем берегу реки он видел десять или двадцать отрядов римской кавалерии, которые, казалось, подавали шумовые сигналы через равнину в Эдессу. Там, наверно, был авангард другой армии. Хосров боялся переправляться через Евфрат, потому что на него могли напасть. На самом деле, другой «армии» не существовало. Хосров видел тысячу человек из Карры, которые выдавали себя за огромную армию. Гонец ему напомнил, что Велизарий никогда не нарушал своего слова, и если король Хосров пересечет реку в момент перемирия, ему ничего не будет грозить.

Хосров срочно начал переправу, ему действительно никто не угрожал. Армии персов всегда возят с собой строительный материал — короткие бревна, которые можно соединять друг с другом.

Для них не страшны быстрые и широкие реки. Как только Хосров оказался в безопасности, он послал посланника к Велизарию, чтобы обсудить с ним условия мира, как было обещано ранее.

Велизарий пересек Евфрат у городка Зеугма со своими силами. Он послал посланника к Хосрову сказать, что если персидская армия вернется через римскую территорию и не нанесет никакого вреда, Юстиниан будет согласен на то, чтобы прежние условия договора были ратифицированы.

Хосров был этим доволен и на следующий день начал марш домой. Он боялся проходить через Месопотамию из-за страха перед «призрачной армией». Он шел по левому берегу Евфрата, у армии сильно уменьшился пищевой рацион. Велизарий постоянно следовал за ним, отставая на один день, как он это делал много лет назад с персидским генералом Азаретом. Когда он дошел до Барбалисса, он остановился. Его самого и почти всех генералов властно и срочно вызвали в Константинополь.

Оставшимся офицерам нельзя было доверить преследование врага. Хосров понял, что его уже никто не преследует. Он подошел к Каллиникуму и легко взял этот город. В это время Юстиниан приказал ремонтировать укрепления, и каменщики только что разрушили половину одной стены, чтобы на этом месте построить более крепкую стену. Гарнизон не смог прикрыть этот проход и поэтому попросту удрал. Хосрову хотелось как-то проявить себя. Он позабыл обещания, увел все население города в рабство и сравнял город с землей. Белые гунны получили трофеи, о которых они так мечтали.

К счастью, Палестину удалось спасти. Велизарий позже признался — чтобы добиться успеха при Кархемише, ему было необходимо сорок тысяч воинов для победы над армией персов, а у него было всего двенадцать тысяч. Он сказал, что Кархемиш оказался самой сладкой для него победой. Он отогнал двести тысяч персидских воинов, продемонстрировав им невооруженных кирасиров, и не потерял ни единого человека. Он также сказал:

— Персы подобны саранче, но мы их спугнули с наших полей бряцанием стали и звуками труб.

ГЛАВА 20 Бесчестье

Не стоит думать, что Велизария вызвали с Востока, потому что император желал поблагодарить его за бескровную и великую победу при Кархемише. Причины для его возвращения были весьма неприятными, и я сразу начну о них рассказывать.

В этом году сильно свирепствовала бубонная чума. Она не была такой повальной, как это случилось тысячу лет назад, когда историк Фукидид описал появление чумы в Афинах.[110] Всегда существует тесная связь между войной и болезнями. Мне кажется, что это зависит не только от последствий сражений — не погребенные тела, разрушенные акведуки и отсутствие элементарных санитарных норм — это все, конечно, помогает распространению заболеваний. Но необходимо принимать во внимание переживания и эмоции, которые во время войн ослабляют души и тела людей и помогают болезням обрушиваться на них. Чума — это заболевание, перед которым пасуют врачи. Она поражает всех, и симптомы ее ужасны.

В конце предыдущего года болезнь была завезена из Китая в кипах ковров, доставленных купцу в Египет. Он заболел, но болезнь сразу не распознали, потому что первые симптомы болезни обычно стертые и не сопровождаются лихорадкой. Он заразил других купцов и свою семью до того, как появились характерные опухоли, которые и дали название заболеванию. Вскоре в городе, где жил купец, уже насчитывались тысячи случаев заболевания. Оттуда чума начала расползаться на запад к Александрии и дальше на север к Палестине. Весной суда, перевозящие зерно, привезли чуму в Константинополь, где жили мы с моей госпожой. На судах, перевозящих зерно, всегда полно крыс, которые переносят заболевание. Эти крысы передают болезнь крысам, живущим в доках Золотого Рога. Там обитала колоссальная колония крыс. Далее заболевание подхватили крысы, обитающие в канализации и лазящие по помойкам и, таким образом, инфекция распространилась по городу. Сначала в день заболевало не более десяти человек, вскоре начали страдать сотни и тысячи людей ежедневно. В разгар лета заболевали по десять-двадцать тысяч человек в день.

Обычно сначала опухоли формировались в паху, подмышками и иногда за ушами. Во время последней стадии заболевания симптомы были самые разные. Некоторые страдальцы впадали в глубокую кому. Если у них были друзья или преданные слуги, они могли послушно пытаться есть и пить, но походили на людей, действующих во сне и никого не узнавали, оставались пассивными и не замечали, как проходило время. Другие люди метались в горячке, и их приходилось привязывать к постелям. Иначе они бегали бы по улицам и кричали бы, что в их домах поселился Дьявол или болгарские гунны. Если кому-то удавалось убежать из-под присмотра, он прибегал к гавани, бросался в воду и погибал. В некоторых случаях больные не находились в коме и не страдали от припадков невменяемости — они оставались в сознании до самого конца, пока опухоли не начинали разлагаться, и они умирали в жутких мучениях. Иногда люди вообще не испытывали боли, и смерть к ним приходила мирно и спокойно, как это бывает в старости. Часто у больных все тело было покрыто черными гнойниками размером с горошину, и люди страдали от кровавой рвоты. Но как бы не проявлялась болезнь, конец был всегда один — смерть.

Удивительно, но многие люди не поддавались заболеванию. Среди них были врачи и санитары, которые сталкивались с тысячами больных или мертвых. Пытаясь спастись от болезни, люди удирали подальше на холмы Фракии при первых признаках заболевания. Они жили там, дышали чистым воздухом и не общались с остальными, но все равно умирали. Нельзя было заранее предугадать, кого поразит страшный бич Божий. Страдания было невозможно предсказать и связать с возрастом, полом, социальным классом, профессией, верой или расой.

До апогея эпидемии, мертвых хоронили, как положено, каждое семейство достойно хоронило своих родственников. Но в дальнейшем невозможно было продолжать знакомый ритуал. Старые гробницы вскрывались по ночам, чтобы туда опустить новых жильцов. В тысячах домах, даже в очень богатых, люди умирали или удирали подальше из города, и трупы валялись и гнили не погребенные. Юстиниан приказал генералу-архивариусу взять в свои руки эти важные дела. Валявшиеся тела погребали во рвах, но вскоре для этого не стало хватать рабочих рук, для погребения стали использовать башни укреплений на другой стороне Рога.

Туда через отверстия в крыше швыряли мертвые тела, пока башни не заполнялись до самого верха. Крышу снова закрывали, но от трупного запаха было невозможно дышать в городе, в особенности, если ветер дул с севера.

В разгар эпидемии в городе умирало ежедневно более двадцати тысяч человек. В городе прекратилась торговля. Люди старались как можно меньше общаться друг с другом. Но в церквах продолжали служить службы, на них присутствовали испуганные верующие и, конечно, там люди могли заразиться друг от друга. В городе стало туго с продовольствием, потому что капитаны зерновозов боялись бросать якоря в порту, кроме того, чума распространилась и в сельской местности. Тысячи людей, не заболевших чумой, умерли от голода. Настало время «видений» и разных «знамений». Привидения шествовали по улицам при дневном свете и удивительно, но в это время наступило перемирие между фракциями Синих и Зеленых. Раскаявшиеся грешники совершали удивительно благородные деяния и проявляли доброту и любовь. После прекращения эпидемии их благородное поведение также закончилось. Феодосий как-то сказал госпоже Антонине:

— Госпожа Чума умеет всех убеждать, крестная, и делает это лучше Нашего Спасителя Иисуса.

Он всегда с насмешкой говорил о творившихся в городе ужасах. Госпоже и мне пока везло. Я не могу утверждать, что было тому причиной — может, потому что в доме все часто окуривали серой, но у нас также было мало больных слуг. В некоторых домах, которым также повезло, люди приписывали подобное везение христианской реликвии, или языческому талисману, или составу, в который они верили — лимонной воде или маринованным сливам.

Когда смертность начала слегка снижаться, по дворцу пролетел шепоток:

— Его Божественное Величество, сам император заболел. Сначала считали, что это простуда, но сегодня в паху появилась опухоль. Он находится в глубокой коме, и его нельзя заставить поесть. Врачи считают, что он не выживет.

По империи быстро распространились слухи о смерти императора. Даже в такое ужасное время, когда страдало множество людей, народ благодарил Бога, что болезнь поражала не только добрых, но и злых людей.

Они молились о том, чтобы новый император был добрее к своим подданным и выполнял свои обещания. Слухи достигли Велизария, когда он был в Кархемише, и подходило к концу пятидневное перемирие. К нему пришли офицеры и спросили его:

— Кто отдает тебе теперь приказы, уважаемый Велизарий?

Он им ответил, не желая хитрить и юлить:

— Приказы отдает Сенат. Я бы выбрал Юстина, племянника императора и его ближайшего родственника. Он выше всех рангом в семействе императора.

Он говорил не о Юстине, сыне Германуса, а о Юстине — сыне сестры Юстиниана — Виджиланты.

— Господин, но мы все поклялись Юстиниану-императору и Теодоре, его супруге, — заявили офицеры.

— Возможно. Но я поклялся только одному Юстиниану. Незаконно, чтобы женщина была императрицей без мужа. Я считаю Ее Великолепие умным и энергичным администратором, но мне кажется, что не стоит нарушить тысячелетние правила. Кроме того, готы, армяне и мавры и многие другие народы империи не согласятся, чтобы ими повелевала женщина, и пока она будет жива, они постоянно станут затевать мятежи.

Бутц с ним согласился и добавил:

— Я тоже не стану подчиняться Теодоре, которая была не меньшим чудовищем, чем император. Теперь я могу об этом сказать, когда император умирает. Но Теодора более хитрая и жестокая личность.

Многие офицеры тоже так думали, но предпочитали промолчать.

Потом пришли новости, что Юстиниан не умер. Ему уже было почти шестьдесят лет, говорят, что это — самое опасное время жизни, но ему удалось выйти из комы, и он даже начал узнавать Теодору и Нарсеса. Кроме того, опухоль в паху выросла до огромных размеров и потом постепенно начала разлагаться, и это стало признаком его выздоровления. Из опухоли потек гной, и постепенно Юстиниан начал подниматься. Правда, его речь была слегка нарушена из-за частичного паралича языка.

Во время комы его живой фантом, издававший зелено-фиолетовый свет, скользил по коридорам дворца и легко проникал через двери и стены. Иногда он пролетал вперед ногами через окна и пугал охрану и слуг. Пару раз фантом начинал разговаривать, и каждый раз люди предавали следующие слова:

— О милый Вельзевул, спаситель монархов! Не забирай меня с собой, Вельзевул, — ангел может расправить крылья!

Некоторые люди толковали его слова по-одному, другие — по-иному. Но многие считали Ангелом Велизария, чьи крылья Юстиниан так страстно всегда пытался подрезать!

Зато у Велизария теперь во дворце имелся ни один враг-император, а их было двое. Иоанн Эпикуреец и Петр, тайные враги Велизария, сразу же сообщили Теодоре извращенную версию разговора Велизария с офицерами. Они это сделали, чтобы оградить себя, потому что не высказали энтузиазма в отношении перспектив ее будущего правления. Поэтому все генералы были срочно вызваны в Константинополь.

В Константинополе чума пошла на спад, и жизнь в городе постепенно стала приходить в норму. Всех весьма интересовало будущее судебное разбирательство. Как только Велизарий и другие генералы оказались в городе, их заключили под арест и обвинили в государственной измене. Велизария временно освободили от командования на Востоке и передали пост Мартину.

Велизарий был поражен и заявил, что с чистой совестью станет отвечать на предъявленные ему обвинения. Он не сказал неправду и не сделал ничего нелояльного. Он передал послание своим офицерам и кирасирам:

— Кажется, меня несправедливо оклеветали перед Его Величеством императором, но я уверен, что вскоре стану свободным. Я прошу вас, ради любви ко мне, воздержаться от мятежа или любых незаконных действий, которые могут помешать моему освобождению. Продолжайте повиноваться офицерам императора и надейтесь на лучшее.

Суд состоялся во дворце за закрытыми дверями. Об этом заседании не было опубликовано никаких документов. Судила Велизария сама Теодора. Велизарий решил защищаться сам. После перекрестного допроса по отдельности Иоанна Эпикурейца и Петра было обнаружено, что они противоречат друг другу. Велизарий пытался доказать суду, что эти люди являются недисциплинированными, плохими, вздорными, жадными и неблагодарными офицерами. Он признал, что выступил против правления Теодоры в качестве единоличного монарха. Ему удалось представить запись совещания, которую вел его секретарь в качестве доказательства отсутствия этого умысла в своих замечаниях. Велизарий заявил, что он процитировал и защищал римскую Конституцию. Теодора не могла обвинить его в предательстве и измене. Но она желала наказать его как можно сильнее, потому что он не стал настаивать, что она является единственной наследницей Юстиниана.

Иоанна Эпикурейца и Петра похвалили за их верность трону и вознаградили подарками и новыми титулами.

Три генерала были осуждены, в том числе и Бутц, которого поместили в темное подземелье.

Один раз в день ему бросали остатки мяса и хлеба, как дикому зверю в клетку. Он провел там два года и четыре месяца. К тому времени он потерял здоровье и начал ползать на четвереньках. Локти и коленки у него были покрыты толстыми мозолями. Он облысел и потерял почти все зубы. Когда его вывели наружу, слабые глаза не вынесли яркого света, и Бутц больше не мог читать и различать различные предметы. Так были отомщены жители Антиохии, чьи деньги на выкуп Бутц украл у славных жителей Эдессы.

Велизарию удалось доказать, что он не виновен в предательстве и измене, но его обвинили в том, что он «подтвердил и далее распространял порочащие важных персон слухи». То есть он распространял слухи о смерти Юстиниана, не наказал Бутца за его вредные слова и позволил захватить Каллиникум! Его сняли с поста главнокомандующего, а вся его собственность — земли, деньги и вещи передавалась Короне.

Велизарий достойно выслушал приговор и не стал его оспаривать. Он только заметил, что без денег он не сможет платить придворным кирасирам, покупать им снаряжение и кормить, а они верно служили императору во многих войнах.

Теодора ответила:

— Они напоминают ваших собственных рабов, вам больше не надо о них заботиться. Мы их тоже забираем у вас.

Велизарий промолчал, но так сильно сжал кулаки, что у него стали белыми костяшки пальцев. Он любил воинов-кирасиров, и ему было очень горько, что их у него забирают и они станут подчиняться плохим генералам.

Теодора обратилась к Нарсесу:

— Рабов бывшего Командующего Армиями на Востоке, некоего Велизария, разделить между дворцовыми генералами и полковниками, вам первому представляется выбор. Если из них останется некоторое количество, которое не возьмет ни один генерал, пусть государственные секретари назначат для них работу.

Велизарию было тяжело узнать, что многие способные воины, которых он готовил для ратных подвигов, стали дворецкими и слугами надушенных евнухов.

Велизарий потерял всех своих кирасиров. Он снова тайно отправил им послание:

Кирасирам пришлось повиноваться этому призыву.

Городские толпы выслушали приговор Велизарию с тайной радостью — в винных лавках начали болтать:

— Будьте уверены, теперь император и императрица погубят сами себя своей неблагодарностью. Наш Велизарий не стерпит подобного отношения. Он — смелый и гордый человек! Погодите — вскоре начнут распространяться слухи о тайном мятеже придворных кирасиров и о кровавых убийства в священных апартаментах дворца.

Люди ждали этих новостей с нетерпением. Но ничего не случилось. Они начали с презрением бормотать, что их прежний идол, их великолепный герой Велизарий уступил клевете и неблагодарности власть имущих и все терпеливо сносит, как это обычно делают мирные монахи во время покаяния. Они сидят, как лягушки, в своих кельях, пока надсмотрщик ходит вокруг со своим проволочным кнутом и хлещет им спины, пока не станут кровоточить старые раны. Когда в первый раз вокруг Велизария на улице собрались горожане и начали громко возмущаться, он резко крикнул:

— Прекратите! Это недоразумение между мной и императором. Прошу вас, оставьте меня в покое, и занимайтесь своими делами.

У него теперь было всего четыре-пять молодых офицеров. Они не покидали его из верности, хотя были предупреждены Нарсесом, что император станет их подозревать в измене и они никогда не смогут продвигаться по службе. Все остальные его кирасиры старались с ним не встречаться и не разговаривать, хотя если бы он поднял знамя восстания, большинство из них сразу примкнули к нему… Велизарий нашел себе скромную квартиру неподалеку от Бычьей площади в доме, который относился к залам развлечений. Эти залы были построены вокруг центрального фонтана, их могли нанимать семьи, живущие в небольших домиках, чтобы справить там свадьбу, или провести праздник, или помянуть покойника. Велизарий зависел от своих офицеров в каждодневной жизни. Если бы не они, ему пришлось пользоваться благотворительностью, ибо Теодора не только забрала у него все богатства. Она также послала в Эдессу, где он положил в банк крупную сумму денег на военные расходы, и конфисковала все деньги. Каждый день он отправлялся с приветствиями во дворец, как он это делал и раньше. Юстиниан пытался спровоцировать его, постоянно издевался и насмехался над Велизарием. Его возмущало долготерпение Велизария. Как-то он отказался принять Велизария, заявив, что очень занят, и приказал ему ждать у ворот дворца до самого вечера. Велизарий ему повиновался и прождал у ворот весь день без крошки во рту, а зеваки толпились рядом. Они разозлились, потому что считали подобное поведение проявлением отвратительного рабства и забросали его гнилыми фруктами и грязью. Тога патриция была вся запятнана грязью. Велизарий не проронил ни единого слова и не пытался избежать отвратительных «снарядов». Он строго наказал наглого юнца, который потихоньку пробрался вдоль стены и попытался дернуть его за бороду. Велизарий схватил парня за штаны и далеко его отбросил. Говорят, что парень получил такие раны, что страдал от болей многие годы.

Наконец, в сумерках Велизария пропустили во дворец. Он просил позволения предать свою просьбу императору. Юстиниан на это согласился, в надежде, что Велизарий теперь выскажет ему в открытую свое возмущение. Но он был разочарован. Велизарий попросил у него новую одежду, чтобы на следующую встречу прийти в приличном виде.

Юстиниан надменно ответил:

— Господин Велизарий, у нас нет денег, чтобы одевать вас. Если вы не можете прилично одеваться, вас лучше вычеркнуть из списка патрициев. Тогда вы будете освобождены от всех церемониальных обязанностей.

Велизарий низко поклонился и заметил:

— В каком бы ранге или должности мне не будет позволено служить Вашему Величеству, я всегда буду преданно исполнять свои обязанности.

Его имя было вычеркнуто из списка патрициев, и он много месяцев не появлялся при дворе.

Все это время госпожа продолжала дружить с Теодорой. Она не страдала от бедности. Наоборот, стала еще богаче, потому что к ней перешла недвижимость Велизария, включая огромное поместье в Руфиниане. Она делала вид, что ее не волнуют несчастья мужа, но я понимал, что это было не так. Я ей никогда не говорил о том, как у Велизария обстоят дела, и старался держаться нейтрально вне зависимости от того, как могла повести себя моя госпожа. Я был вне себя от ярости, когда видел, что Феодосий радовался несчастью Велизария. В то время он был важной шишкой при дворе и везде появлялся в сопровождении свиты из четырехсот фракийцев из придворных кирасиров, которых отдала ему Теодора. Он постоянно секретничал с Теодорой, и его назначили ответственным за дворцовые развлечения.

О том, что случилось далее, ходило множество слухов — некоторые были просто глупостями, какие-то — выдумкой, но ни один из них не был настоящей правдой. Феодосий умер от дизентерии в день святого Стефана, на следующий после Рождества день. Никто не мог определенно сказать — случайность это или его отравили во время праздничной трапезы. Если так, то кто это сделал? Но ничего не удалось узнать. Люди, осматривавшие его тело, были уверены, что это было отравление.

Одно можно сказать абсолютно точно — Велизарий не был виновен в его смерти, и это не сделал ни один из друзей Фотия.

Возможно, это сделал кто-то из слуг госпожи, чтобы заранее предугадать ее желания. Я не стану обсуждать подобное предположение. Не стоит говорить, что подозрение никогда не падало на евнуха Евгения.

Трудно описать чувства госпожи Антонины в связи со смертью Феодосия. Она в последнее время изменила свое отношение к нему, это произошло очень резко. Она решила, что ее любимчик с помощью того же искусства придворного обольстителя, стал любовником Теодоры. Было ли это правдой или нет, никто теперь сказать не может. Он стал относиться весьма равнодушно к госпоже, что крайне ее раздражало, хотя она изо всех сил пыталась скрыть обиду.

Теодора спокойно перенесла его смерть. Ее она просто не интересовала. Но она очень сочувствовала Антонине по поводу ее потери. Казалось, что Теодора не подозревала, что до этого вызывала у Антонины жгучую ревность. Некоторые люди говорили, что Теодора вела себя так легкомысленно, чтобы Юстиниан не радовался из-за ее потери. Люди сплетничали, что сам император приказал отравить Феодосия, ибо он ревновал к нему жену, и что на самом деле, она переживала эту дорогую потерю. Но может, все на самом деле, было не так.

У госпожи началась глубокая депрессия. Она не спала и почти ничего не ела, стала худой, и выглядела на десять лет старше, чем в свои сорок два года.

Как-то я вошел в спальню, она взглянула на меня красными от слез глазами. Я раньше видел ее возмущенной, хмурой, злой или в отчаянии, но она не плакала со времен детства.

Я тихо обратился к ней:

— Госпожа, я стал твоим первым рабом и всегда был тебе верен. Я очень предан тебе и могу умереть ради тебя. Тебе это известно. Позволь мне разделить с тобой горе и расскажи мне, почему ты так грустна. Госпожа Антонина, мое сердце разрывается, когда я вижу твои слезы.

У нее снова потекли слезы, но госпожа мне ничего не ответила.

— Госпожа, милая Антонина, ты тоскуешь по Феодосию? — тихо спросил я.

Она воскликнула:

— Нет, преданный Евгений, нет! Клянусь Герой и Афродитой, нет! Я думаю не о Феодосии, а о моем муже Велизарии. Должна тебе признаться, как я делала давно, когда работала в клубе, потому что молчание убивает меня. Дорогой Евгений, я отдала бы все богатства, чтобы никогда не видеть мерзкого Феодосия. Моей настоящей любовью всегда был Велизарий, и как дура, я испортила ему жизнь. И теперь с этим ничего нельзя поделать!

Я заплакал вместе с ней.

— Вы должны быстрее помириться! — воскликнул я.

Госпожа ответила, что гордость Велизария и ее самолюбие никогда не позволят им помириться. Теодора не простила Велизария, а император ненавидел его больше всех на свете.

Я немного подумал, а потом сказал:

— Мне кажется, я нашел решение, как все исправить.

— Евгений, это невозможно.

Но меня было не остановить.

— Госпожа, мне кажется, если я отправлюсь к Велизарию и расскажу ему то, о чем он не знает, что Фотий после пытки признался, что оговорил вас, если я ему поклянусь, что вы с Феодосием никогда не были любовниками и если я добавлю, что вы поклялись Иоанну Каппадохийцу, и разве это не так, по приказу императрицы, и что вы просили Бога, чтобы он простил вас за это и за богохульство… Разве вы это не сделаете, дорогая госпожа, чтобы успокоить Велизария? Может, стоит ему сказать, что он вас обидел гораздо сильнее, чем вы обидели его…

— Мудрый Евгений, отправляйся к нему поскорее. Да, я стану просить прощения у Бога, потому что не желаю, чтобы такой пустяк помешал моей спокойной жизни. Расскажи Велизарию все, что ты мне только что сказал, и добавь, что я никого кроме него никогда не любила и я не успокоюсь, пока его не восстановят в правах, и он не будет свободен и уважаем, и мы тогда будем с ним неразлучны.

— Ты станешь просить о нем императрицу?

— Да. Я напомню ей об услугах, которые я ей оказала в связи со свержением Иоанна Каппадохийца, и о нашей старой дружбе и о дружбе между ее отцом, дрессировщиком медведей, и моим отцом, погонщиком колесниц…

Но я заметил:

— Госпожа, у меня есть еще одно предложение. Мне кажется, что я один смогу окончательно погубить Иоанна Каппадохийца. Если это будет сделано, и ты возьмешь успех этого дела на себя, тогда императрица, наверно, сделает для тебя все, что ты пожелаешь.

— Как ты сможешь это сделать? — поинтересовалась госпожа.

Я ей ответил:

— Сегодня в винной лавке я разговорился с бедным молодым человеком из Цизикуса, страдающим от чахотки. Ему осталось жить на свете слишком мало. Он и все его семейство, старики и жена с тремя детьми, лишились дома по приказу епископа Цизикуса. Молодой человек пешком добрался до Константинополя и обратился за помощью во дворец. Его оттуда выгнали, потому что епископ пользуется огромной поддержкой при дворе. Я посочувствовал бедняге и дал ему серебряную монетку, договорившись встретиться с ним завтра днем у статуи Слона Северов. Я ему не сообщил своего имени и у кого я служу, и меня никто не знает в этой винной лавке.

— Дальше…

— Госпожа, дайте мне пятьсот золотых монет, и с их помощью мы расправимся с Иоанном Каппадохией.

— Не понимаю.

— Дай мне деньги и верь, что я тебя не подведу.

— Если тебе все удастся сделать, Евгений, я дам тебе пятьдесят тысяч монет и дарую тебе свободу.

— Мне не нужны такие деньги. Мне и так хорошо живется. Что такое «свобода», если ты ко мне хорошо относишься? Нет, милая госпожа, самой большой наградой для меня станет тот миг, когда ты, господин Велизарий и императрица избавитесь, наконец, от Каппадохийца и смерть твоего отца и моего любимого хозяина Дамокла будет отомщена. И еще я буду рад, что с моей помощью императрица примирится с Велизарием.

Вечером я отправился в скромное жилище Велизария. Он был очень слаб после очередного приступа малярии, но при виде меня поднялся с постели и радостно приветствовал. Он улыбался, но я понимал, как он был взволнован.

— Ты не боишься меня навещать, дружище Евгений?

— Нет, Великолепный Велизарий. Я вам принес такие новости, что мне было бы не страшно пройти через пожар или лагерь болгарских гуннов.

Велизарий начал волноваться.

— Не упоминай о потерянных мною титулах. Что ты мне хочешь сказать?

Я начал ему рассказывать так, как мы договорились с моей госпожой. Он внимательно меня выслушал и воскликнул: «Боже!», когда я ему сказал, что жена просила прощения у Бога за ложную клятву. Потом я ему предъявил государственные бумаги, где было записано признание Фотия. Я подкупил клерка из архива, чтобы он одолжил мне эти бумаги на день. Велизарий быстро пробежал их, а потом стал очень внимательно читать, вникая во все детали. Потом он начал бить себя в грудь и воскликнул:

— Мне недаром пришлось страдать, потому что от ревности и ярости я поверил наговору. К сожалению, Евгений, теперь уже слишком поздно. Твоя госпожа никогда меня не простит за мой поступок в Дapace, если даже я приползу к ней на коленях.

Я начал его уговаривать не сдаваться — все еще может быть в порядке. Потом я ему передал слова госпожи, но Велизарий никак не мог поверить, что она просила ему их передать.

— Если госпожа Антонина прислушается к моим словам, — заметил Велизарий. — Передай ей, что я полностью признаю свою вину и еще скажи, что я ее слишком люблю и поэтому был в таком страшном состоянии.

Ночью у госпожи и Велизария было тайное свидание у него дома. Об этом никто, кроме меня, не знал. Они оба обнимали и целовали меня и говорили, что они мои большие должники.

На следующий день я встретился с молодым человеком из Цизикуса. Мы с ним уединились, и я сказал ему.

— В этом мешочке находятся пятьсот золотых монет, и ваша семья сможет прилично прожить всю жизнь на эти деньги. Но чтобы их заработать, вам придется сделать весьма сложную вещь.

— Благодетель, что я буду должен сделать?

— Ты должен убить епископа Цизикуса. Он является врагом моего хозяина, которому принадлежит это золото.

— Вы меня пугаете! — воскликнул бедняга.

— Вам осталось жить всего несколько месяцев, а подобным поступком ты сможешь сразу отомстить ему и обеспечить свое семейство!

— Кто твой хозяин? — спросил молодой человек.

— Не стану скрывать его имя от тебя. Его зовут Иоанн Каппадохия, и он является священником в соборе Цизикуса.

Я постарался его убедить, что сказал ему правду насчет золота, дал ему заранее десять золотых при условии, что он выполнит мое поручение, и ушел.

Вскоре из Цизикуса пришли новости: молодой человек выполнил обещание. Он ожидал епископа у входа в собор после службы, и когда епископ вышел, вонзил в него длинный кинжал. Его арестовали и обещали вздернуть на дыбу, если он не признается в мотивах подобного святотатства. Как я и думал, он не стал рассказывать о своих бедах, а заявил служащим, что его подкупили, дав десять золотых от имени Иоанна Каппадохийца. Всем было прекрасно известно о ненависти Иоанна к епископу. Молодого человека арестовали, стали судить и вынесли приговор, что он был виновен в соучастии в преступлении. Госпожа обратилась к Теодоре, и смертный приговор был смягчен. Позже я послал ему остальное золото, но мне не известно, сколько он еще прожил после этого.

Юстиниан не позволил казнить Иоанна Каппадохийца, ибо его вина не была полностью доказана.

Но Иоанна разжаловали, подвергли порке и заставили признаться в прежних грехах. Их было очень много, и они были настолько отвратительными, что он много раз заслуживал виселицы. Все его состояние отошло к Короне, и его поместили голым на торговое судно, направлявшееся в Египет. Кто-то из жалости накинул на него грубое покрывало. Когда судно приставало в каком-либо порту, он должен был сходить на берег и молить о куске хлеба. Таким образом он полностью получил за прежние заслуги — госпожа Антонина и Теодора в свое время поклялись наказать его не смертью, а нищетой. А душа моего хозяина Дамокла может покоиться в мире на берегах Стикса.

Теперь госпожа могла отправиться к Теодоре и молить, чтобы она вернула Велизарию свою милость. Она сказала, что простила его и собирается снова жить с ним. Она еще раз доказала верность Теодоре, а Велизарий не станет ничего делать, чтобы вызвать ее недовольство. В этом Теодора может не сомневаться, сказала она.

Теодора не отвергла эту просьбу и послала гонца императора к Велизарию со следующим письмом:

Велизарий был оправдан, потому что даже Юстиниан решил, что самолюбие Велизария было достаточно унижено. Ему вернули половину состояния, всю землю и дома. Юстиниан оставил себе остальное его состояние, четверть миллиона золотых монет, заявив, что подданному не следует иметь столько денег, когда их не хватает в императорской казне.

Чтобы укрепить тесную дружбу между семейством Антонины и Теодоры, последняя решила, что Джоанина, дочь моей госпожи от Велизария, будет помолвлена с ее ближайшим родственником — Анастасием Длинноногим, сыном генерала Ситтаса и ее сестры Анастасии. Теодора решила, что после смерти Юстиниана и ее собственной смерти именно к Анастасию перейдет венец. Кроме того, этот брак сильно укрепит положение Анастасия в городе. Так все и сладили.

Вам может показаться странным, что я никогда не упоминал о Джоанине с момента ее рождения перед экспедицией Велизария в Карфаген. Дело в том, что она не была близка ни с одним из своих родителей. Госпожа Антонина не брала ребенка с собой на войны, за ней присматривала Теодора, которая впоследствии стала к ней относиться, как к собственной дочери. Джоанина оставалась с Теодорой в Священных апартаментах дворца, даже когда ее родители возвращались в Константинополь, и мою госпожу вполне устраивало подобное положение. Она гораздо лучше относилась к Марте, жене Хильдигера, которая потом умерла от чумы. Велизарий переживал, что не был рядом с единственной дочерью и часто посылал ей письма и подарки издалека, напоминая о том, что у нее есть отец. Но когда они встречались во время его нечастых возвращений с войн, над ними постоянно нависала тень Трона. Джоанина всегда смущалась при виде его ласк. С Антониной девочка держалась проще, как с модной и доброй тетушкой.

Новости об обручении Джоанины дали всем понять, что отношения Велизария с Теодорой и моей госпожой наладились. Теодоре даже удалось убедить императора присутствовать на церемонии обмена подарками в доме Велизария. Казалось, что его присутствие стало добрым знаком для дальнейшего процветания семейной жизни Велизария. Велизарий и госпожа Антонина следовали, сопровождаемые эскортом в четыреста фракийцев, это то, что осталось от его придворных кирасиров, они перешли к моей госпоже после смерти Феодосия, а сейчас возвратились к прежнему командиру. Но Велизарию не вернули остальных шесть с половиной тысяч кирасиров.

Когда Велизария вызвали с Восточного фронта, там разразилась настоящая катастрофа. Юстиниан приказал оккупировать персидскую Армению и укрепить приграничные армии, пока в них не стало около тридцати тысяч воинов. Он разделил командование армией между пятнадцатью генералами. Каждый генерал разработал собственный план кампании. В Дубисе у реки Аракс эти разъединенные силы были разбиты персидской армией в четыре тысячи человек и в диком ужасе обратились в бегство, растеряв трофеи, знамена и оружие. Некоторые генералы так спешно удирали, что загнали лошадей, хотя враг отстал от них на тридцать миль.

Потом Госпожа Чума неожиданно стала нашим союзником, быстро распространившись по территории Персии. Там еще не было до этого вспышек чумы. От чумы погибал один человек из трех, и она свирепствовала во всех владениях великого короля. Если бы не чума, персы легко расправились с войсками Римской империи. Из тридцати тысяч воинов — десять тысяч были убиты при Дубисе, а десять тысяч были захвачены в плен со всем транспортом и награбленными трофеями.

Когда Велизарий предложил отправиться на Восток и объединить оставшиеся войска, Юстиниан надменно отказался от его предложения. Он не стал объяснять, что не желает новых успехов Велизария там, где остальные генералы провалились. Он не хотел, чтобы Велизарий чувствовал себя незаменимым. Юстиниан начал ядовито улыбаться и заявил, что госпожа Антонина должна сопровождать Велизария на войну, чтобы обеспечить его верность Трону, и что она, вероятно, не захочет ехать к персидской границе, памятуя о неприятных впечатлениях от прошлого визита.

Далее Юстиниан продолжил, если Велизарий соскучился по сражениям, ему следует вернуться в Италию, чтобы закончить то, что он не смог довести до конца.

— Плохо, Велизарий, что ты вернулся в Константинополь, не затушив полностью последних вспышек восстания готов. Угли с тех пор продолжали тлеть и наконец разгорелись в опасное пламя.

Велизарий спокойно ему ответил:

— Верните мне обратно моих кирасиров, Ваше Величество, и я сделаю все, что в моих силах.

Юстиниан продолжал насмехаться:

— Наверно, ты снова замышляешь предательство? Нет, нет, генерал, я слишком старый и опытный кролик, чтобы меня было можно заманить пожухшим листиком салата! К тому же, твои бывшие войска, кроме весьма малого количества, были разобраны моими дворцовыми офицерами и отправлены, как тебе известно, на границу с Персией. Они там нужнее. Почему ты споришь с нами, ты, недавно нищий?! Можешь набрать себе новых рекрутов в наших владениях. Но должен тебе сказать, что продолжение войны в Италии лежит на твоей совести, и поэтому ты должен сам финансировать экспедицию. У нас нет денег, а у тебя осталось достаточно. Если принимаешь это поручение, мы окажем тебе огромную честь и назначим тебя Князем Королевских Конюшен. Сообщи нам свое решение завтра.

На этом Юстиниан расстался с Велизарием.

Велизарий принял его условия — у него не было сил торговаться. Затем он поплыл в Италию с госпожой Антониной и четырьмястами фракийцами. Я сопровождал свою госпожу. Антонина очень потешалась над новым титулом и говорила:

— Мой бедный муженек, ты теперь у нас Князь Авгиевых Конюшен! Но тебе не позволено их очистить!

Геркулес совершил свой пятый подвиг и очистил Авгиевы конюшни за один день. Он это сделал, направив туда реки Алфеус и Пенеус, и вся грязь с силой была вынесена из конюшен.[111]

В это время Соломон погиб в Африке во время сражения с армией мавров. Он был очень хорошим губернатором, хотя ему было трудно действовать из-за малочисленности войск. Римские африканцы с ностальгией вспоминали счастливые денечки правления вандалов, когда мавры не смели на них нападать, а сборщики налогов из Константинополя еще не начали пожирать все их доходы. После смерти Соломона мавры убивали, жгли и разрушали все, не боясь никакого наказания, а чувство жалости у них вообще отсутствовало. Чем беднее становилась провинция, тем более тяжелыми были налоги на выживших, потому что расчеты были сделаны в годы правления Велизария и с тех пор не пересматривались. Потом на бедных людей свалилась эпидемия чумы. За годы страшных бед погибло пять миллионов, поля не обрабатывали и не орошали, и пустыня начала свое наступление. Мне казалось, что эти плодородные земли никогда не оправятся от несчастий… Или, по крайней мере, до тех пор, пока они не перестанут принадлежать империи.

ГЛАВА 21 Ссылка в Италию

Мне далее хочется вам рассказать о пяти самых неблагодарных годах военных кампаний. Наверно, ни одному опальному генералу не приходилось так туго. Разочарование ослабляет силы не только, когда ты его сам испытываешь, но когда ты об этом рассказываешь. Мне придется быть кратким. Последняя военная кампания Велизария на Западе доказала его храбрость и силы, которые не уменьшились после почти тридцати лет сражений. Он сделал все, что от него ожидали, и даже больше…

Стоит напомнить, что корона готов перешла к молодому принцу по имени Теудель. Сначала у него было не более тысячи копий и только один укрепленный город — Павия. Юноша был первым способным сувереном после смерти Теодориха. Императорские генералы были неактивными и постоянно ссорились между собой, а ему удалось за счет их разобщенности увеличить армию до пяти тысяч воинов и сделать из этих людей хорошо вооруженную армию. В год ссоры Велизария с Антониной в Дарасе Иоанн Кровавый, Бессас и остальные генералы получили инструкции от Юстиниана «разбить остатки готов». Но Юстиниан, как всегда, не хотел возложить подобную задачу на одного из генералов.

У них была армия в двенадцать тысяч человек, включая гарнизон Сисауранума, захваченного Велизарием, только что прибывший с Востока. Генералы заранее рассорились по поводу распределения будущих трофеев, и Теудель с позором разгромил их при Фаензе. Многие тысячи воинов были убиты или взяты в плен, удивительно, но факт, все знамена были оставлены врагу! Конечно, генералам удалось спастись! Храбро сражался только персидский эскадрон, и он понес самые тяжелые потери. Каждый из одиннадцати генералов вел остатки собственных полков под укрытие крепостей, и вся Италия осталась незащищенной перед армией Теуделя.

Иоанн Кровавый получил подкрепления из Равенны, но хотя у Теуделя армия была меньше, он разогнал воинов Иоанна Кровавого в сражении у Флоренции, и армия Иоанна Кровавого потеряла множество солдат убитыми и ранеными, и многие из оставшихся перешли в армию готов. Александр Ножницы довел армии в Италии до ужасного состояния, потому что постоянно крал зарплату и провиант солдат.

Ни один солдат не станет долго сражаться без денег и еды, если только он не защищает собственный дом или его ведет в бой храбрый полководец. Когда офицеры не могут договориться между собой, солдатам всегда становится об этом известно, и их вера в командиров приходит к концу. Солдаты, удравшие к готам, отдались на волю короля, который умел держать свое слово. Теудель был активным, смелым и щедрым лидером, который не желал делить главенство с соперниками.

Будущей весной, когда Велизария послали в Сирию, чтобы сражаться с королем Хосровом, Теудель оставил императорских генералов грустить в укреплениях северо-востока Италии, а сам отправился на незащищенный юг. Он легко добился победы в крепости Беневенто. Там он разрушил все фортификации. Еще Теудель одержал победу при Кумае, где обнаружил огромные богатства и вскоре осадил Неаполь.

Из Равенны Иоанн Кровавый от имени генералов написал Юстиниану и просил у него подкреплений. Как ни странно, Юстиниан очень быстро прислал сенатора Максиминуса с большим флотом и всеми войсками, которые смогли собрать в гарнизонах восточных городов и военных тренировочных лагерях. Максиминуса назначили Командующим Армий в Италии. Он был трусливым человеком и без военного опыта, зато проводил много времени в молитвах и постах. Юстиниан никогда не позволял вверять огромные армии опытным генералам, чтобы у них в голове не возникла мысль о мятеже. Казалось, Юстиниан считал, что победы можно добиться, стоя на коленях, а не сражаясь в седле.

Экспедиция закончилась полным провалом, как это и можно было ожидать. Максиминус много времени задерживался в Греции и послал вперед одного из генералов вместе с судами, которые везли продовольствие. Но у них было мало людей и хотя он пытался помочь Неаполю, но ничего не вышло. Когда команды судов высадились в Салерно, конница Теуделя напала на солдат, которые хотели запастись пресной водой и немного размяться. Почти все солдаты были захвачены в плен. Потом Максиминус сам отплыл в Сиракузы, что в Сицилии, и отсюда он послал остатки армии на оставшихся судах на помощь Неаполю. Уже стоял ноябрь, в это время море было неспокойным. Неподалеку от Неаполя начал дуть сильный северо-западный ветер и погнал суда к берегу. Так случилось, что именно в том месте король Теудель разбил лагерь. Безжалостные готы загнали обратно в бушующее море несчастных, кому ранее удалось спастись от бурных волн. Готам не нужны были пленные. Римскому генералу, командовавшему этой экспедицией, повезло — его оставили в живых. Но ему надели на шею уздечку и отправили к неаполитанцам, чтобы посоветовать им сдаться, — ведь к ним никто не придет на помощь, и они сильно страдали от голода. Теудель не искал лишних жертв.

Неаполь сдался. Когда Теудель увидел, какими истощенными были его жители, он проявил к ним человечность, что было крайне удивительно для варвара. Он приказал проследить, чтобы они с жадностью не набрасывались на пищу и тем самым не погубили себя, а постепенно увеличивали прием пищи. Теудель не стал мстить жителям Неаполя, даже позволил гарнизону достойно покинуть город, дал им вьючных животных, чтобы они могли добраться до Константинополя. Более того, в качестве примера своим солдатам и чтобы успокоить местное население, он приказал казнить солдата гота за изнасилование итальянской девушки и отдал ей в качестве приданого трофеи казненного солдата. Он разрушил все фортификации Неаполя, чтобы в будущем этот город никогда не использовали против готов, как штаб будущих операций.

Король Теудель собирался следовать к Риму, где командовал гарнизоном Иоанн Кровавый. Жители города были хорошо расположены к готам и с радостью бы их приветствовали. Но эпидемия чумы достигла Италии, на улицах Рима валялись непогребенные трупы. Теудель поспешил обойти подальше от этой чумы. Часть армии он отправил на осаду Отранто, а остальная армия осадила Осимо и Тиволи. Тиволи сдался ему из-за предательства, таким образом была прервана связь между Римом и Тосканой, из которой жители Рима получали продовольствие. Силы императора становились все меньше и менее дисциплинированными, а армия Теуделя росла как на дрожжах. Солдаты императора не получали денег, так как все зависело от доходов Италии, а готам удалось захватить почти всю сельскую местность, им хорошо платили, и они прекрасно сражались.

Когда Велизарий привез нас в Италию из Константинополя, там именно так обстояли дела. Прежде всего он дошел со своими кирасирами по Фракии. Он хотел набрать там рекрутов. В первый раз за долгие годы он посетил Чермен, свои родные места и Адрианополь, где он начал военную карьеру. Велизария везде прекрасно принимали. В каждом городе его торжественно встречали, и марш войск больше напоминал королевскую процессию. Его солдаты-фракийцы, герои кампаний с готами, персами и вандалами, великолепно выглядели в кольчугах и шлемах с белыми перьями. Они прекрасно держались на гнедых конях и говорили о Велизарий с такой любовью и восхищением, что под его знамена встали четыре тысячи рекрутов, и в Адрианополе к нему записались полторы тысячи воинов. Во Фракии его называли Счастливчик Велизарий, потому что он никогда не был ранен и потерял в бесчисленных битвах очень мало кирасиров, когда кирасиры служили под его непосредственным командованием, а кроме того, многие его солдаты разбогатели. Он надеялся здесь закупить для рекрутов кольчуг и оружие, потому что именно в Адрианополе изготавливали вооружение для императорской армии. Но ему в покупке отказали, продавцов даже не соблазнило золото. Болгарские гунны во время последнего набега забрали во Фракии всех коней, кроме императорских стад, которые заранее удалось отогнать за стены Салоники, и у Велизария не было коней для рекрутов. Без оружия, коней и кольчуги… Из рекрута можно было подготовить хорошего кирасира только за два года, да и то в том случае, если он уже мог управляться с лошадью.

Из Фракии мы отправились вдоль побережья Греции в Спалатто, где нам удалось запастись провизией и оружием. Но кольчуг для новобранцев мы так и не купили. Из Спалатто Велизарий послал на помощь в Ортанто Валентина, который командовал римской милицией на равнине Нерона во время обороны Рима. С ним отправилось две тысячи необученных воинов и был послан годовой запас зерна. Валентину удалось вовремя помочь Отранто. Из-за голода гарнизон решил через четыре дня сдаться готам. Велизарию нельзя было высаживаться неподалеку от Рима, потому что противник с захваченных судов мог контролировать весь западный берег. Мы отправились в Равенну.

В Равенне он предложил проживавшим там готам обратиться к соплеменникам, сражавшимся в отрядах Теуделя, чтобы они снова поклялись в верности Юстиниану. Но даже имя Велизария не притянуло к нам ни единого воина. Велизарий посылал солдат в Эмилию, чтобы попытаться сохранить этот район. В Эмилию отправились сто кирасиров и двести наиболее подготовленных рекрутов, для которых он добыл коней и панцири в Равенне. С ними также отправилось две тысячи пеших иллирийцев. Болонья, столица области, сдалась, но там было слишком мало продовольствия. Кроме того, иллирийцы не получали денег уже полтора года и были возмущены тем, что во время их пребывания в Италии болгарские гунны грабили их родную Иллирию, увели их жен и детей в рабство. Иллирийцы внезапно объявили, что отправляются домой, выполнили свою угрозу и оставили на произвол судьбы кирасиров. Юстиниан сначала разозлился на иллирийцев, но затем простил их. Таким образом, Эмилия отошла к врагу, за исключением крепости Пьяченца. От этой экспедиции был единственный толк, когда кирасиры под командованием фракийца Фуримута возвратились в Равенну и привезли с собой двести коней и триста кольчуг, принадлежавших готам, которых они перебили в засадах.

Велизарий послал Фуримута в Осимо, осажденного королем Теуделем. Он смог ему дать только тысячу воинов. Фуримут пробрался через вражеские войска в город, ему стало ясно, что его отряд из тысячи солдат не может сражаться с вражеским войском в тридцать тысяч человек, из которых теперь состояла армия готов. В нее вливались дезертиры из императорской армии. Да и остатки гарнизона никак не могли ему помочь. Он посоветовался с командиром, и они решили, что отряд Фуримута будет только лишней обузой, которую к тому же нужно кормить. Поэтому Фуримут вывел ночью свой отряд из Осимо. Один из дезертиров сообщил готам об этом, и они напали на Фуримута в четырех милях от города. Фуримут потерял двести человек и всех вьючных животных. С остальными солдатами он удрал в Римини.

Теудель разрушал укрепления во всех городах, которые ему удавалось завоевать. Велизарию нужна была более удобная база, чем Равенна, и он решил укрепить Песаро, Умбрийский порт между Римини и Осимо. В речной долине были пастбища для лошадей. Стены Песаро были наполовину снесены и убраны ворота. Велизарий послал разведчиков, чтобы они промерили ширину ворот. В Равенне были изготовлены новые дубовые ворота и укреплены кованым железом, требуемой ширины и длины. Фуримут отвез их на баржах в Песаро, и там их поставили на место. Горожан заставили срочно восстанавливать стены. У Фуримута было три тысячи человек. В основном, рекруты-фракийцы. Когда Теудель прибыл с армией от Осимо, успели построить вполне приличные стены. Велизарий постоянно обучал рекрутов стрельбе из луков, они показывали хорошие результаты. Теудель поразился достигнутому и спешно отступил.

Велизарий написал императору следующее письмо:

Иоанн Кровавый, передав командование в Риме Бессасу, привез письмо Юстиниану в Константинополь в надежде убедить его прийти к нам на помощь, потому что мы находились в безвыходном положении. Иоанн отправился в конце 545 года от Рождества Христова. Велизарий оставался в Равенне. Он занимался с рекрутами и использовал имеющихся в его распоряжении коней, чтобы все воины по очереди также овладевали конным искусством. Солдаты выучились управляться с луками, копьями, дротиками, мечами — пешими или сидя в седле. Велизарий иногда заставлял их скакать на деревянных конях, как детишек.

Из-за голода Осимо сдалось Теуделю. Далее шли Фермо и Асоли. Затем последовали Сполето и Ассизи в Тоскане. Держалась только Перуджа, хотя Теуделю удалось казнить Киприана, генерала, командовавшего гарнизоном.

Иоанн Кровавый не отдал письмо Юстиниану, а в общих фразах рассказал ему о существующей ситуации в Италии. Ему надоела война в Италии, и он не собирался скоро покидать удобства Константинополя. Его там хорошо привечали. Иоанн пытался выгодно вступить в брак и вскоре стал мужем дочери Германуса, сестры молодого Юстина и внучатой племянницы императора. Своим поступком он приобрел врага в лице императрицы Теодоры, как бы подчеркнув, что становится кандидатом на трон после смерти Юстиниана. Она посчитала это вызовом и наглостью.

Велизарий не получил ответа и написал еще раз, полностью повторив прежнее письмо, и сообщал о последних подвигах Теуделя. Он рассказал о том, что Рим, который удерживал Бессас с тремя тысячами человек, стоит на грани голода. Теудель базировал флот на островах Липари и перехватывал зерновозы из Сицилии. Риму осталось держаться совсем недолго. Пьяченца, последняя крепость на севере, оставшаяся верной римлянам, также сдалась под угрозой голода. Госпожа подсказала Велизарию фразу о том, что, видимо, Его Величество не волнует положение в Италии, о котором ему сообщалось в письме, посланном с Иоанном, или он не может поправить положение. Тогда Велизарий, писал он, вместе с женой и охраной отправится в Тураццо на берегу Адриатического моря. Там был приятный климат и более прочная связь с Константинополем на тот случай, если император захочет прислать ему дальнейшие приказы. В Равенне останется командовать гарнизоном внучатый племянник императора Юстин.

Письмо было весьма уважительным по форме, но Юстиниан понимал, что в нем заключается скрытый упрек. Он решил ничего не предпринимать, потому что Иоанн Кровавый отрицал, что был должен передать какое-то письмо. Госпожа послала письмо Теодоре, где написала, что Юстиниан должен решить — удерживать ему Италию или нет. Если «да», он должен выплатить долги армии и послать подкрепления, или же пусть он откажется от желания удержать страну.

Теодоре удалось убедить Юстиниана перевести несколько отрядов с персидской границы, где, казалось, пропала угроза нападения, после того, как разразилась чума. Она также настояла на том, чтобы послать Нарсеса в Крым и набрать там герулийских гуннов и перебросить их в Италию. Была глубокая осень, когда эти подкрепления во главе с Иоанном Кровавым наконец прибыли в Дураццо. Положение в Риме становилось все хуже и хуже. Велизарию удалось послать тысячу человек, половина из которых были кирасиры. Они двигались через всю Италию на помощь слабому гарнизону Римского порта. Порт следовало сохранить, потому что оттуда могла прийти помощь императорского флота. Командовал этими отрядами Валентин, ему было наказано удерживаться от любой схватки, чтобы не нести тяжелые потери. Ему удалось увернуться от готов и добраться до места назначения в полной сохранности.

Папе Вигилию, тому самому, что заменил Сильверия, было приказано перебраться из Рима в Сицилию и ждать вызова в Константинополь. Юстиниан всегда желал, чтобы его вспоминали и называли Великим за великие теологические таланты и другие прекрасные качества и подвиги. Он работал над трактатом, и ему было необходимо одобрение Папы. В этом трактате обсуждались отношения между Первой и Второй Личностью Троицы. Юстиниан решил обсудить это положение сначала с Папой, прежде чем двигаться дальше.

Цель трактата состояла в том, чтобы примирить тех, кто верил в единосущность Сына, и тех, кто считал, что он обладал двуединой натурой. Таким образом к ортодоксальной вере могло примкнуть большое количество бывших еретиков.

Я не стану здесь подробно рассматривать детали спора. Папа Вигилий, конечно, серьезно не относился к трудам императора. Там многое было смешано в одну кучу и противоречило одно другому, но он не мог себе позволить обидеть императора. Папу больше волновало сообщение об ужасном положении в Риме. Бушель зерна продавался там за пять золотых монет.[112] А вол стоил пятьдесят монет. Бедные люди давно ели траву и крапиву, как во время предыдущей осады. Папа был добрым человеком и честным христианином, несмотря на то, что ему пришлось купить свою должность, но он никогда не забывал, как Иисус трижды повторил апостолу Петру: «Паси овец моих».[113] Папа за собственные деньги нанял несколько кораблей-зерновозов, которые отправились в Римский порт, чтобы как-то помочь населению.

Папа послал флот под надзором епископа, которому удалось избежать блокирующего эскадрона готов у островов Липари — он далеко обошел их по морю и привел суда в порт. Когда он туда прибыл, у него стало легче на сердце: он увидел, что в порту на башне продолжает развеваться императорское знамя и воины размахивает плащами с укреплений. К сожалению, он не понял сигнала — это было не выражение радости, а предупреждение о засаде… Как только суда встали на якорь в заливе, тут же послышались громкие вопли варваров, и два эскадрона готов Теуделя вылетели из засады за складами. Они захватили корабли и убили всех, бывших на борту, за исключением епископа, которого отвезли Теуделю. Валентин не послушался приказа Велизария и за два дня до прибытия судов повел своих людей в атаку против готов — его убили, а вместе с ним погибли почти все воины.

Готы увидели флот епископа с холма и устроили засаду, а солдаты гарнизона слишком ослабели от голода, и не могли им помешать. Взятый в плен епископ, как ни странно, но его имя тоже было Валентин, подвергся допросу Теуделя, который надеялся получить от него важную военную информацию. Будучи хорошим римлянином, епископ старался не отвечать на вопросы, даже под угрозой пытки. Теудель пришел в ярость и приказал отрубить бедняге обе руки. Можно было только ему посочувствовать.

Из-за голода в Риме часто люди кончали жизнь самоубийством. Ветеран Бессас был раздражен тем, что Юстиниан перестал обращать внимания на положение в Италии и стал обогащаться за счет остальных горожан. Он приказал, чтобы ни один человек не покинул город, не заплатив сначала пять тысяч золотых монет за подобное разрешение. Это правило касалось простых людей. Патриций должен был заплатить сто тысяч золотых. Многие патриции считали цену грабительской и оставались в городе, хотя им здесь приходилось нелегко. Зерно было только в военных зернохранилищах. Бессас продавал зерно, и каждый раз цена становилась все выше и выше. Он добавлял туда высевки, тем самым лишал корма коней. Когда золота у людей не осталось, он стал принимать плату старинными блюдами или кувшинами из фамильных драгоценностей. Он считал их стоимость только на вес, не обращая внимания на то, что это старинные произведения искусства. Мне кажется, что он решил сдать город при условии, что ему и его солдатам, которые тоже разбогатели, продавая часть своих рационов, будет позволено с честью покинуть город и сохранить их накопленные богатства.

Как-то толпа горожан с воплями пришла к воротам дворца Пинциана, где расположился Бессас. Вид у людей был ужасный — бледные, осунувшиеся лица и раздутые от газов животы. В городе съели всех собак, мулов, ослов, котов, крыс и мышей, людям оставалось только питаться крапивой. Некоторые тайно пожирали лошадиный помет и мясо убитых детишек. Охрана пыталась отогнать бедные создания прочь, но если к ним прикасались, они падали и не могли подняться из-за слабости и дрожали, извиваясь, как черви или мухи с оторванными крыльями. Они просили только об одном:

— Ради Бога накормите нас, или позвольте нам оставить город без всякой платы, или убейте нас, чтобы нам больше не страдать.

Бессас им отвечал:

— Я не могу вас кормить, потому что зерно нужно моим солдатам и убить вас я тоже не могу — это будет называться убийством. Я не позволю вам покинуть город, потому что готы могут воспользоваться моментом и ворваться внутрь, когда мы откроем ворота. Терпение! Вскоре сюда прибудет Велизарий и привезет вам пищу.

Ему пришлось понизить плату за выход из города, и эту сумму могли оплатить граждане даже с не очень толстыми кошельками. Но плата для патрициев осталась той же. Вскоре город почти полностью опустел. Многие беглецы погибли от голода, других убили готы. Армия готов теперь увеличилась до шестидесяти тысяч человек. Лишь немногим горожанам удалось отправиться на юг. Но Рим продолжал держаться, и то же самое происходило с гарнизоном Римского порта. Велизарий шел к ним на выручку из Дураццо в Далматии, куда прибыло подкрепление.

Иоанн Кровавый хотел, чтобы вся армия, составляющая теперь двести тысяч человек, пересекла узкое море при Бриндизи, начала марш через Италию к Риму. Велизарий отмечал, что если даже им по пути не встретится серьезного сопротивления, дорога к Риму займет сорок дней, а если двигаться по морю в галерах — путь будет длиться всего пять дней, к тому же сейчас дул попутный ветер. Риму угрожал голод, был важен каждый день. Ему удалось купить в Дураццо для половины кирасиров кольчуги и коней. Велизарий погрузился с войсками на самые быстрые галеры и приказал Иоанну Кровавому быстрее следовать за ними.

Все это время госпожа Антонина нежно и заботливо относилась к мужу. Они доверяли друг другу, это помогло им перенести тяготы тяжелого времени. Кроме того, о госпоже в это время не ходило никаких сплетен. Мной они дорожили и доверяли важные секреты.

Велизарий и госпожа отправилась на флагманском корабле. Нас тревожила предстоящая военная кампания, но когда мы высадились, то были рады снова оказаться в Италии. Сильный юго-восточный ветер заставил нас приплыть в залив Отранто. Готы продолжали осаждать город. Не поняв, что мы приплыли туда случайно, они в страхе отошли в Бриндизи, город в двух днях пути к северу. На следующий день ветер переменился, и мы поплыли на юг через Мессианский залив. Готы радовались, что опасность их миновала.

Через шесть дней мы прибыли в Римский порт. Он еще держался, но пока не прибудет Иоанн Кровавый ничего нельзя было предпринимать — у нас были слишком мало силы. Мы его ждали несколько дней, но от него не было никаких новостей, и мы решили, что его суда потонули или их разбросала буря.

Наконец от Иоанна пришло сообщение. Он переслал его на торговом судне. В нем сообщил, что станет двигаться через всю Италию и ему уже повезло — он, незамеченный готами, перевез свои войска к Отранто, даже захватил большое стадо конского пополнения и перепугал готов в Бриндизи, захватил лагерь врагов и многих из них убил. Сейчас он движется на северо-запад в направлении Рима.

Велизарий возмущался:

— Почему ни один из моих генералов мне не подчиняется? Боюсь, к тому времени, когда прибудет Иоанн, Рим падет.

Он постарался передать в город послание Бессасу, где просил его держаться до последнего.

Король Теудель никогда не преуменьшал храбрости и способностей Велизария. Он понимал, что Велизарий постарается доставить провизию на лодках по Тибру, и решил заблокировать путь. В наиболее узком месте реки, в трех милях вниз по течению от Рима, он построил две крепкие деревянные башни, по одной на каждом берегу, затем соединил оба берега запрудой из толстых бревен. На башнях располагались самые лучшие его воины. У Виттиха никогда не хватило бы мозгов разработать подобную смелую схему.

Велизарий не испугался башен и запруд Теуделя и послал туда двоих самых разумных разведчиков. Им следовало изображать из себя дезертиров и постарался прикинуть размеры сооруженных башен. Разведчики завели разговор с караульными на башнях на правом берегу. Потом они сделали вид, что их не устраивают предложения готов, и вернулись к Велизарию. У него оказались точные размеры башен, и он приказал соорудить башню на двадцать футов выше башен Теуделя и установить ее на две скрепленные вместе баржи, перевозящие цемент. Наверху он приказал прикрепить к шлюпбалкам длинную лодку. У него также было двести галер с щитами высотой в шесть футов. В щитах были вырезаны амбразуры для лучников. На галеры посадили лучших воинов и погрузили на них зерно, колбасы, сушеное мясо, масло, сыр, фиги и другое продовольствие.

От Иоанна Кровавого пришло еще одно сообщение. Его принес священник, переодетый в крестьянина. Иоанн сообщал, что местное население радостно его приветствовало, когда он двинулся от Бриндизи, но, к сожалению, Теудель занял Капуа и преградил ему дорогу к Риму. Капуа было невозможно взять и Иоанну известно, что не стоит проходить мимо хорошо укрепленной крепости, как часто говаривал сам Велизарий. Иоанну пришлось повернуть назад, и он сейчас ловит рассеянные войной банды готов в Лусании.

Священник сообщил Велизарию, что гарнизон в Капуа состоял из половины эскадрона копьеносцев. Велизарию стало понятно, что Иоанну Кровавому наплевать на судьбу Рима. Кроме того, он желал отомстить Бессасу, который ему не помог, когда несколько лет назад Иоанн Кровавый оказался в осаде в Римини. Он также предпочитал грабить неоккупированную землю. Велизарий мог помочь Риму только собственными небольшими ресурсами, а там, будь что будет.

Велизарий передал командование над Римским портом армянину по имени Исаак. С ним осталась для помощи и советов госпожа Антонина. Половина эскадрона кавалерии расположилась по двум берегам реки, и их поддерживала пехота. Войскам было приказано держаться до последнего. Велизарий лично командовал галерами, и он отправил следующее послание Бессасу:

Следующий день шестого декабря был праздник епископа Николая, святого патрона детей, праздник святого Николая очень культивировал Юстиниан. Он построил в его честь церковь в Константинополе. О святом Николае рассказывают разные небылицы, и я не все их воспринимаю на веру. Как только он родился, младенец встал на ножки и пролепетал благодарность Всемогущему Богу за свое рождение. Еще будучи младенцем, он свято выполнял канонические посты по средам и пятницам и в эти дни сосал грудь своей матери. Она за него очень беспокоилась, но в то же время восхищалась сыночком. Непонятно, почему святой Николай стал наследником Бога моря Посейдона, и все храмы Посейдона теперь посвящаются святому Николаю. Это походит на то, как Непорочная Мария стала как бы наследницей богини Венеры, а Цербер, чудовищный трехглавый пес со змеиным хвостом, стал посвящаться апостолу Петру (Иисус Христос наследник Орфея, который мог укрощать свирепых зверей своими красивыми мелодиями. Каждый признанный церковью святой имеет свой особый характер и свойства. Николай стал символом детской простоты).

В данном случае солдаты-фракийцы посчитали ортодоксальную веру, а в преданиях говорилось, что Николай в знаменитой церкви в Никее настолько возбудился от религиозных чувств, что залепил по уху клирику Арию, основателю ереси арианства, которое проповедуют готы.

Ранним утром святого Николая Велизарий был готов начать путешествие по реке на веслах и парусах. По обеим сторонам реки расположили пешие войска, для которых так и не удалось достать лошадей, а эскадрон всадников служил в качестве защиты. Госпожа Антонина обняла мужа, пожелав ему скорой победы и Божьей помощи. Мы, волнуясь, остались ждать результатов на крепостных башнях.

В полдень пожаловал всадник и сообщил великолепные новости. Сначала флоту Велизария пришлось преодолеть цепи, протянутые через реку на некотором расстоянии от запруды. Идея была та же, какую сам Велизарий использовал для защиты водяных мельниц во время обороны города. Пехота тучей стрел разогнала охрану по обеим сторонам реки. Они сняли цепи и проследовали дальше. Высокую плывущую башню с лодкой, прикрепленной к ее вершине, тянули тягловые животные. Пока лучники в галерах и пехота по берегам обменивались залпами с готами, сидящими в двух стоявших друг напротив друга деревянных башнях, плавучую башню Велизария поставили против башни готов, находящейся на земле, и стали ясны намерения Велизария. Большую лодку быстро спустили с шлюпбалок, и она опустилась среди массы готов, находящихся вокруг. В лодку быстро бросили горящие факелы, лодку заранее заполнили смолой, дегтем, маслом и другими легковоспламеняющимися материалами. Через минуту башня с готами запылала. Эскадрон готов попытался атаковать нас, но при виде горящей башни заколебался и отступил назад. Готы страшно кричали в бушующем пламени. Пехота быстро отогнала всадников — готов. Велизарий начал разрушение балок и бревен, преграждавших проход галерам. Он был готов продолжить путь, как только Бессас начнет отвлекать на себя внимание готов.

Двести готов сгорели заживо в башне. Гарнизон другой башни поспешил удрать.

Когда армянин Исаак услышал эти новости, он начал кричать от радости и все мы к нему присоединились. Он решил подкрепить победу, напав на окруженный частоколом лагерь готов, расположенный на расстоянии полмили и охранявший Остию. Он собрал сотню всадников и помчался из крепости к дельте реки, по пути прокричав Антонине:

— Крепости под вашим наблюдением ничего не грозит, великолепная госпожа. Я вскоре вернусь с добычей!

Исаак не вернулся. Он ворвался в лагерь и разогнал гарнизон, но был смертельно ранен командиром лагеря. Готы поняли, что его отряд не авангард крупной армии, что это был лишь лихач с сотней любителей острых ощущений. Они возвратились в то время, когда люди Исаака грабили лагерь. Исаак погиб, из всех солдат в крепость вернулось не более десяти человек.

Один солдат увидел, что ему не прорваться, и поскакал вверх к дельте реки и крикнул через ручей сторожевым, оставленным там Велизарием:

— Товарищи, Исаака убили, а я единственный остался в живых. Меня ранили в бок. Помогите мне перебраться к вам!

И потерял сознание.

Пока солдаты переправляли воина и его коня через реку на плоту, солдат на коне галопом отправился к бечевнику, чтобы сообщить Велизарию дурные новости. Он ему сказал:

— Генерал, все кончено в Римском порту. Исаак и гарнизон перебиты готами. Остался только один человек. Ему удалось удрать, но он ранен, и мы его перевезли к себе у дельты реки.

Велизарий знал спасшегося солдата. Он был смелым и умным воином, а гонцу можно было верить, поэтому он решил, что тот сообщил ему проверенные новости. Он сразу задал важный для него вопрос.

— А как моя жена, леди Антонина?

Гонец ответил:

— Не могу сказать. Этот солдат сказал нам, что остался единственным в живых из всех людей Исаака.

Велизарий покачнулся. Из глаз у него брызнули слезы, и некоторые время он не мог вымолвить ни слова. Он перекрестился и пробормотал молитву. Но потом он взял себя в руки. Может, ему вспомнился Гейлимер, король вандалов, который проиграл битву, потому что не вовремя стал горевать о своих близких. Уже было три часа, и Бессас еще не напал на готов, хотя далеко вокруг была видна пылающая башня и было ясно, что запруда прорвана. Неужели Велизарию одному придется сражаться со всей армией готов? Это обречено, но Велизарий все равно пойдет на это, на помощь Бессаса, как только галеры приблизились к городу. Но если порт взят, а он отрезан от моря, потому что Остия в руках врага, и если его постигнет поражение — это конец. Ему следовало немедленно возвратиться и снова отвоевать порт. Велизарий приказал развернуть галеры, забрал на борт пеших воинов, сигналом труб отозвал кавалерию и отправился вниз по реке. Может, еще не поздно, и он сможет взять порт и отомстить за погибших?!

Когда мы увидели, что его лодки возвращаются, мы были поражены. Но сильнее всего удивился Велизарий, увидев, что наши часовые все еще находятся у ворот крепости.

У бедного Велизария в голове смешались чувства облегчения и возмущения. Он был рад, что сообщение было ошибочным, а возмущен тем, что так глупо отказался от удачной операции. Он горько прошептал:

— Сегодня день святого Николая, когда детям кладут в башмачки разные сладости, а старые солдаты остаются в дураках!

В ту ночь его начало снова трясти от приступа лихорадки. Плохое состояние психики усугубило приступ. Он очень сильно разболелся и вскоре стал бредить. Велизарий постоянно звал госпожу и не узнавал ее, хотя она бодрствовала у его постели. Он все время повторял слова, которые ужасом наполняли его сердце, когда он решил, что Антонина погибла.

— Зачем мне теперь жизнь? — восклицал Велизарий, — Антонина погибла!

В разгар горячки нам пришлось позвать на помощь восемь сильных мужчин, чтобы удержать его от диких поступков. Ему казалось, что он сражался с готами у стен Рима, а иногда он представлял, что действие происходит в Дарасе. Как-то он ужасным голосом выкрикнул военный призыв и сжал в руках двоих мужчин, и они чуть не задохнулись в его объятиях. Но он тут же упал, задыхаясь, на подушки.

ГЛАВА 22 Возвращение и прощение

Велизарий страдал от горячки десять дней. На одиннадцатый день король Теудель взял Рим. Его тайно впустили в город с всей армией четыре предателя солдата-изурийца через ворота Асинария. Бессас не чередовал постоянно караульных в воротах и не менял запоры, как это делал Велизарий, и солдатам удалось заранее сообщить Теуделю час, когда будут открыты ворота. Они стали предателями, чтобы отомстить капитану своего отряда, который недодавал им часть рациона зерна и продавал его патрициям.

Готы немедленно стали грабить прекрасные дома патрициев, поэтому Бессасу с солдатами удалось спокойно улизнуть из города. Теудель забрал все неправедно собранное богатство Бессаса. Казалось, что эти богатства собирал король для своей казны или удачливый пиратский адмирал. Во всем Риме, где недавно проживало население в полмиллиона, готам удалось найти не более пятиста простолюдинов и четыреста патрициев. Это были, в основном, женщины и дети, потому что мужчины-патриции удрали вместе с гарнизоном. Теудель начал сносить фортификации. Он поклялся, что раз люди позабыли благостное правление Теодориха и его последователей, сжечь город дотла, и он станет не более, чем загоном для овец.

Велизарию сообщили об этой угрозе, и он написал королю из Римского порта:

Теудель призадумался и не стал выполнять угрозы. Велизарий понимал, что для короля готов гипотетические рассуждения о будущем будут иметь больший вес, чем его собственные желания или практические советы самых мудрых советчиков. Теудель разобрал три мили укреплений и убрал все ворота, сделав из Рима открытый город. Он оставил крупные силы, чтобы не давать возможности действовать нашим отрядам в Римском порту и отправился против Иоанна Кровавого, который сейчас находился в Таранто.

Иоанн Кровавый побоялся встретиться с Теуделем и быстро отошел в Отранто. Этим действием от отдал Южную Италию в руки готов. Теудель посчитал, что брать Отранто необязательно, если Иоанн Кровавый станет там сидеть безвылазно. Он решил отправиться по Адриатическому побережью в Равенну, чьи жители не поддерживали дело империи и могли открыть для него ворота. Если Равенна окажется в его руках, он станет хозяином Италии.

Король Теудель начал марш по побережью, когда ему сообщили вести, которые вывели его из равновесия. Велизарий всегда пытался выполнить невыполнимое. Он снова занял Рим и был готов поспорить с готами по поводу владения этим прекрасным городом!

Вы можете меня спросить, как Велизарий со своими весьма скромными военными силами посмел оборонять открытый город против армии, составлявшей в то время восемьдесят тысяч человек?!

Велизарий сам мог бы ответить на этот вопрос.

— Мы должны каким-то образом искупать наши прежние неудачи.

Как только Велизарий пришел в себя и мог усидеть на коне, он постарался разведать, как дела обстоят в городе. Он отправился с тысячью всадниками, выехав ночью из Римского порта.

Он обнаружил, что город пуст, наверно, в первый раз в истории города. Им даже встретилась небольшая стая волков, бродящая по Марсову полю. Солдаты не стали в них стрелять. Встретить волков считалось хорошей приметой, потому что древние римляне преклонялись волкам, и Ромул, основатель Рима, был выкормлен волчицей. Велизарий внимательно все осмотрел, а затем сделал вывод:

— Все прекрасно, друзья.

Окружающие решили, что на него подействовала прошедшая лихорадка. Велизарий им объяснил:

— Король Теудель, варвар, но, как я и надеялся, не стал разрушать город. Он просто снял верхний слой камней в укреплениях и сбросил разрушенные камни в ров. Если постараться, мы сможем быстро все восстановить.

Оставшаяся армия готов, узнав, что Велизарий отправился на разведку, а потом возвратился в порт, четырежды нападала на него. Он каждый раз делил свои силы на три части. Половина эскадрона оборонялась, а две другие части двигались вперед на разных флангах и окружали врага, стреляя в них из луков, пока враги не начали отступать. Возвращаясь домой, Велизарий убил или ранил более тысячи человек, а сам потерял тридцать человек. Эскадроны готов состояли только из копьеносцев, и им не давали возможности подойти поближе к нашим воинам и забрасывали издали стрелами. У готов было пятнадцать тысяч человек, но они не желали покидать лагерь. Велизарий оставил пятьсот солдат охранять порт и все остальные силы отправил в Рим. У него было четыре тысячи фракийцев, из которых погибло триста человек, и две тысячи солдат Бессаса, перешедших к нему, когда был взят Рим, и пятьсот человек регулярного войска, бывших дезертиров Теуделя в Солето, которых потом убедили снова возвратиться в нашу армию. Кроме того, имелось несколько сотен крепких рабочих их соседних деревень, которые в свое время покинули город. Они с удовольствием согласились работать для Велизария, если он им обещает платить зерном, мясом и вином.

Велизарий вошел в Рим на праздник Трех Королей. Король Теудель не возвращался до первого февраля 547 года от Рождества Христова. За двадцать один день в городе свершилось чудо. Ров полностью очистили от земли и грязи, и туда забили острые копья, вырезанные из балок сожженных домов. Камни, сброшенные со стен, собрали и уложили на старые места, хотя и не скрепили их цементом и известью. Опять перед лицом врага стояли крепкие стены, правда, они укоротились на несколько футов. Но ворот до сих пор не было. У Велизария не было искусных плотников и кузнецов, и поэтому за короткое время ничего не удалось придумать. Велизарию пришлось прибегнуть к тактике древних спартанцев — он закрыл проходы человеческими телами. Его лучшие копьеносцы построились во фланги. Мы все работали сменами, по восемь часов: солдаты, слуги и жители, включая женщин и детей. Никто из нас не смел отказаться от тяжкого труда. Я, холеный евнух, переломал ухоженные ногти, перетаскивая и складывая тяжелые камни, и ссадил пухлые плечи, таская корзины с землей. Велизарий появлялся везде, как молния во время грозы.

В первые дни Велизарий послал меня к городским печам по обжигу известняка, проверить, нет ли там известняка для изготовления строительного раствора, чтобы укрепить им углы стен. Мне удалось найти всего несколько мешков извести. У президентской конторы был прибит к стене поразительный документ. Срок его действия был исчерпан, и я взял себе его на память об осаде. Мне хочется привести его вам. Этим документом Теодорих назначал президента печей обжига извести.

Когда я впервые прочитал эти благородные слова, то не знал, плакать мне или смеяться. Они казались такими ненужными в разрушенном городе, когда ты постоянно слышишь лагерный солдатский жаргон, потому что сейчас в основном население Рима составляли солдаты. Я начал рассуждать по поводу жестокостей войны, какими бы справедливыми ни были ее причины. Я постарался побыстрее отделаться от подобных дум, потому что они также не соответствовали положению вещей, как и сам документ.

Когда король Теудель приблизился к городу, он сразу напал на нас с северо-востока, послав отряды со стороны Номентанских, Тибуртинских и Пренестинских ворот. Мне кажется, он надеялся, что при звуках его военных горнов стены просто падут, как это в свое время случилось в Иерихоне.[114] Я сам видел кавалерийскую атаку у ворот Тибуртина. На меня была возложена задача, подобная той, чем я занимался десять лет назад: я подавал снаряды для катапульты, а госпожа наводила ее. На нас двигалось десять тысяч копьеносцев. Эскадрон за эскадроном, они переломали копья и пики, ограждавшие ворота. Все походило на то, как наливают вино в бутылку, у которой в горлышке застряла пробка.

Готы все же приближались к воротам, перескакивая через валы, состоящие из раненых и мертвых, они нападали на фалангу, как нападает индейский медведь на колючки дикобраза. Их огромные потери происходили не только из-за нашего прицельного огня со стен. С нашей стороны были задействованы луки, катапульты, «скорпионы» и «дикие ослы». Мы еще использовали против готов железные «ежи», которые ранее никогда не применялись. Я уже упоминал о том, что в городе не было мастеров, чтобы изготовить новые ворота. Но армейские кузнецы работали день и ночь. Они привлекали себе на помощь мастеровых, чтобы изготавливать эти железные «ежи». «Еж» — состоит из четырех крепких пик, каждая из которых в длину составляет один фут. Они присоединены к железному шару под углом так, что их наконечники находятся на равном расстоянии друг от друга. Если это устройство бросить на землю, «калтроп» твердо стоит на трех острых пиках, а четвертая направлена вверх. Некоторые называют это приспособление «Дьявольской тренога». Калтроп был семейной эмблемой Велизария и был вышит золотом на белом фамильном знамени Велизария. Госпожа сама проследила за работой швей. Лозунг гласил: «Anocunque jecerisstabit», — «Куда не бросите, он твердо встанет на ноги». Кавалерия не может миновать отрезок пути, где набросано множество «ежей». Им придется спешиться и оттаскивать «ежи» в сторону. В противном случае лошади станут натыкаться на колючки, падать и ломать себе конечности.

Пять эскадронов готов безуспешно пытались пройти этот ужасный барьер. Гора мертвых все росла, и в конце концов на каждом острие оказывался человек или конь. Так, если следовать правилам риторики, — мост стало возможно пройти именно из-за невозможности это сделать. У ворот развернулась бурная схватка, и в дело вступила пехота готов. На них с башен вниз полетели камни, полился кипяток и валились огромные балки. Наши изурийцы-копьеносцы сражались по очереди, но в каждом отряде было всего пятьдесят человек, а готы теснили их сотнями и сотнями сотен. Копьеносцы падали от усталости. Только присутствие здесь госпожи и ее обещание дать огромные награды каждому, кто переживет этот день, помогли удержать людей на своих постах. К полудню у наших катапульт закончился запас снарядов, а «дикие ослы» развалились на кусочки. Я схватил лук и понял, что не позабыл прежние навыки, хотя руки у меня стали слабыми.

На обед не было никакого перерыва, мы похватали куски хлеба с сыром, не прерывая борьбы, а рабы разнесли вокруг кувшины с кислым вином. Потом пошел сильный дождь. Он перешел в слякоть, и тетивы наших луков отсырели. Даже солдаты, которые обычно сражаются с удовольствием, начали стонать и проклинать свою судьбу. Готы пострадали больше нас. Подъезд к воротам стал скользким. Госпожа выдала нашим копьеносцам грубые куски ткани, чтобы они обмотали их вокруг ног, и тем самым у них появились преимущества перед врагом. Готы спотыкались, скользили из-за кожаных подошв.

С наступлением темноты сражение закончилось, и готов удалось удержать у всех ворот. Они на ночь отошли, и мы послали с факелами рабочих, чтобы они собрали стрелы и снаряды для катапульт. Рабочим платили за пятьдесят собранных стрел. Мы освобождали мосты от мертвых тел и очищали «ежей» от коней и всадников, застрявших в них. Кроме того, мы собирали золотые ожерелья и браслеты, кольца и кольчуги.

На рассвете король Теудель снова нас атаковал, и снова развернулась кровавая бойня. Мы пытались удержать все мосты. Второй стрелой мне удалось поразить гота. Она попала ему прямо в лицо. Готы отошли в полдень, и их преследовали два эскадрона личных кирасиров Велизария от ворот Пренестина. Всю нашу кавалерию послали на поддержку эскадронов и далее последовало серьезное сражение и снова луки и стрелы преодолели копья. За два дня погибло пятнадцать тысяч готов и еще больше были серьезно ранены. На поле битвы валялось двадцать тысяч боевых коней. Мы потеряли четыреста пятьдесят человек, двести солдат были убиты во время конной атаки.

Через несколько дней готы возвратились в третий раз, но было ясно, что они это делают абсолютно без энтузиазма. Велизарий обладал удивительным военным чутьем и понимал, когда следует перейти от защиты к нападению. Он отправился в атаку с кавалерией. Солдаты рассказывали, что с расстояния в четверть мили Велизарий прицелился из крепкого лука в знаменосца готов, который ехал впереди. Дул попутный ветер, потому что иначе невозможно было так далеко послать стрелу. Она упала с большой высоты и ударила знаменосца в пах, пришпилив его к седлу. Конь почувствовал укол стрелы, взвился и сбросил всадника. Некоторые наши всадники позавидовали Велизарию и говорили, что это была не его стрела и что ее выпустил Сисифред, тот самый караульный, который выжил после разгрома отряда Исаака. Если это было правдой, то Сисифред сделал сверхчеловеческое усилие, мне хочется верить, что стрела была выпущена Велизарием, хотя вполне возможно, что Сисифред тоже метился в знаменосца.

Знамя Теуделя упало на землю, а это было очень плохой приметой. Наши всадники попытались захватить знамя, и пока они к нему двигались, стреляли прямо с седел. Вскоре разгорелась острая битва за знамя. Два гота-копьеносца тянули знамя за один конец, а два наших кирасира — за другой. Офицер готов отрубил древко ударом меча, и нашим кирасирам достался обломок древка. Тот же самый офицер обрубил левую руку знаменосца, потому что на запястье был золотой браслет с рубинами и изумрудами, и он не желал, чтобы он достался нашим воинам. Готы начали отступать. Во время преследования они потеряли еще три тысячи человек. Когда Велизарий вернулся, с ним прибыли дополнительные кони, чтобы посадить на них остальных фракийцев. Каждый из них уже был в кольчуге. Мы потеряли во время сражения только девять человек.

Теудель снял осаду на следующий день и вернулся в Тиволи, разобрав все мосты через Тибр вверх по течению от Рима, за исключением моста Мульвия, который Велизарий уже захватил. Теуделю пришлось выслушать гневные упреки оставшихся в живых знатных воинов, которых он обманул, поверив письму Велизария, и не разрушил Рим до основания. Если бы он разрушил город, заявляла власть, война не закончилась бы так плохо для готов. Когда они прибыли в Тиволи, Теудель стал расспрашивать соратников:

— А если бы Тиволи была разрушена? Послушайте, господа, вина не в Риме, а в вас. Я поручил каждому из вас разрушить часть римских укреплений, но вы поленились и целой осталась большая часть стены. К счастью, вы сделали то же самое и в Тиволи. За работу, и пусть вас станут благословлять потомки!

Велизарию удалось найти мастеров и изготовить новые городские ворота. Работа была вскоре закончена и ворота укреплены. До конца февраля Велизарий послал ключи от города Юстиниану в Константинополь и просил, чтобы ему прислали подкрепления, и он смог двести до конца захват Италии. Он еще просил деньги, заплатить войскам. Велизарий писал Юстиниану: кто быстро откликается на просьбу, всегда выигрывает.

«Мне кажется, что я все смогу возместить, употребив на это сокровища еще одного плененного короля!»

Велизарий трижды писал Юстиниану, а госпожа Антонина написала Теодоре.

Мы не получили ответа, и подкрепления не прибыли. Когда Велизарий отправил гарнизоны в Остию и Цивиту Веккью, ему стали просто необходимы подкрепления. Кроме того, ему пришлось платить регулярным войскам, кроме собственных кирасиров, из своего кошелька. Велизарий попытался собрать небольшие налоги с бедного населения Италии, но это оказалось невозможным. У людей не было денег или ценных вещей.

Юстиниан через некоторое время написал, что уже послал большую армию в Италию под командованием Валериана, и приказал Велизарию и Иоанну Кровавому, которые не встречались три года, немедленно помириться. Они должны были соединить силы в Таранто, куда прибудет армия.

Валериан многие месяцы оставался на отделенных берегах Адриатики и выделил для службы в Италии всего лишь триста человек. В этом не было его вины — на Иллирию снова напали, и не болгары, а славяне. Их было очень много, но отряды были крайне недисциплинированны. У Валериана были приказы не оставлять Дураццо, пока не исчезнет полностью опасность.

Генерал, командовавший императорскими войсками в Иллирии, не посмел рисковать и выступать против отрядов славян. Он постоянно следовал за ними из одного места в другое. Он был таким осторожным, потому что собственные войска были настроены весьма мятежно. Солдатам не платили жалованье несколько месяцев, а вместо этого предлагали грабить уже разграбленные места, по которым они проходили. Вся провинция достигла состояния, описанного еврейским пророком Иоилем:

«Что осталось после гусениц, то съела саранча, а что осталось после саранчи, подъел плодовый червь. Если что-то оставалось после плодовых червей, добрали остальные гусеницы».[115]

Нам ничего не было известно о нападении славян или почему задержался Валериан. Мы все в хорошем настроении отплыли в Таранто. С нами плыли семьсот всадников и двести пехотинцев. Я был рад распрощаться с Римом. Мы отплыли из Римского порта в начале июня, и попутный ветерок погонял нас к Мессианскому проливу. Все мечтали о скором, победном возращении в Константинополь. Миновали Мессинский пролив, и далее нас тащили галеры, потому что мы шли против ветра вдоль «подошвы высокого сапога», как называется эта часть в Таранто, лежащий под углом к высокому каблуку сапога. Но мы были еще примерно в половине дороги, когда задул страшный северо-восточный ветер и мы были вынуждены найти приют в Кротоне, единственном безопасном месте на многие мили. Там бросили якорь. Мы казались в удивительно опасном положении — город без укреплений и совсем немного солдат, малые запасы зерна и сильный ветер с северо-востока. Велизарию удалось убедить всех работоспособных жителей города, мужчин и женщин, помогать пехоте укреплять город и устроить вокруг него высокий частокол и ров. Он послал семьсот всадников держать два узких дефиле и возле гор у подъема «сапога», чтобы защитить Кротоне. Чем больше Велизарий раздумывал над положением, тем больше оно ему нравилось. Там было много пастбищ для коней и кроме того, было много крупного рогатого скота. Он заметил офицерам, что горы являются природной крепостью, которая больше ему подходила, чем Таранто.

— Нас привел сюда счастливый ветер, — сказал Велизарий, — здесь мы соберем все армии.

Велизарий следил, как укрепляли стену и строили башни, и ждал пока переменится ветер, и в это время разразилось несчастье. Всадники едва приблизились к горным перевалам, куда он их послал, и увидели большой отряд копьеносцев короля Теуделя. Это готы собирались осадить Россано, где Иоанн Кровавый держал свои трофеи за последние три года. Там также скрывалось много итальянской знати. Всадники устроили засаду и отогнали готов, убив двести солдат. Но после победы они расслабились. Велизария не было с ними рядом, и они позабыли о своих обязанностях, не выставили караульных в перевалах и вообще отнеслись к врагу с презрением. Они проводили время, отправляясь за припасами небольшими отрядами, играли в карты или охотились. Внезапно на них напал Теудель на рассвете во главе трехтысячного войска. Он застал всех врасплох. Все сражались храбро, но это им не помогло. Готы истребили всех, кроме пятидесяти человек, которые добрались до Кротоне с плохими новостями буквально за несколько минут до того, как туда пожаловал сам Теудель.

Фортификации города были еще не закончены, потому что планировалось грандиозное строительство, и у Велизария не было выхода, как сразу выступить с двумястами пехотинцами и пятьюдесятью оставшимися в живых всадниками. Кротоне попал в руки Теуделя. Ветер все продолжал дуть и за один день доставил нас в Мессину в Сицилии, расположенной отсюда в ста милях.

Я больше не могу рассказывать о последней кампании Велизария в Италии. Он забрал две тысячи человек из гарнизонов в Сицилии и посадил их на суда, направлявшиеся в Отранто, куда мы прибыли без всяких осложнений. «Крупная армия», обещанная Юстинианом, наконец прибыла сюда из Спалато под командованием Валериана, и еще одна «крупная армия» прибыла из Константинополя. Все вместе армии едва достигли трех тысяч человек, большинство из них были неподготовленные рекруты.

Велизарий сказал Антонине:

— Дорогая, эта армия похожа на три капли воды, упавшие на язык умирающему от жажды человеку. Должен тебе признаться, что мои ресурсы подошли к концу, и я потратил все мои личные деньги на эту войну, кроме нескольких тысяч золотых монет. Я также заложил половину имущества в Константинополе и продал поместья в Чермене и Адрианополе. Мне должны много денег, но их невозможно собрать. Мне стыдно тебе признаться, но я кое-что от тебя скрывал — это мои дела с Геродианом, генералом, командовавшим при Сполето два года назад. Он на три месяца занял у меня пятьдесят тысяч золотых монет без всяких процентов. Он мне объяснил, что ему досталось большое наследство от дяди, и сейчас ему нужны деньги, чтобы платить солдатам и кормить их. Прошло полгода, я попросил, чтобы он мне отдал деньги, зная, что он уже получил наследство в Равенне, но он стал нагло грозить, что уйдет из Сполето и его займут готы, если я стану настаивать на том, чтобы он вернул мне эти деньги. Когда я отчитал его за наглость, он продал Сполето готам и стал приятелем Теуделя, а деньги остались у него, плюс его наследство и деньги за то, что он продал Сполето. У меня же ничего нет. Сам император должен мне огромные деньги за то, что вместо него я платил регулярным войскам.

Я не жалуюсь. Я посвятил всю жизнь служению императору, и мне льстит, что он мой должник. Но ни одну войну нельзя вести без денег и солдат.

Госпожа ответила ему:

— Дорогой муж, позволь мне возвратиться в Константинополь. Я попытаюсь, чтобы императрица убедила императора, что для нового покорения Италии нужна огромная армия и много денег, или мы ее отдаем готам. Любовь моя, будь уверен, я не стану тянуть с этим делом.

Госпожа поплыла в Константинополь, и я отправился вместе с ней. Уже была середина июля. Путешествие было неприятным, потому что ветер постоянно менялся. Мы плыли вдоль побережья Греции и только миновали остров Саламис, когда судно из Солоники проплывало мимо нас. Я был на палубе и крикнул матросам на латыни:

— Матросы, есть какие-нибудь хорошие новости?

Существует примета, что на море можно интересоваться только хорошими новостями.

— Действительно, хорошие новости, — ответили мне, — Чудовище мертво.

— Что за Чудовище, добрый человек?

Мне что-то крикнули в ответ, но я не мог точно разобрать слова и громко повторил.

— Что за Чудовище?

Матрос сложил руки рупором и прокричал.

— Perierunt ambo, — что означало, — оба мертвы.

Потом послышался взрыв хохота и больше ничего.

Мы правильно отгадали имя одного чудовища — кит Порфирий. Но мы много спорили по поводу другого Чудовища. Значит, Порфирий наконец-то погиб! В следующем порту нам рассказали странную историю. Нам всем было прекрасно известно, что из-за особого строения глотки, он может питаться только мельчайшими существами. Люди рассказывали о том, что он загнал стаю дельфинов в мелкие воды у устья реки Сангариус, которая впадает в Черное море в ста милях на восток от Босфора. Порфирий проглотил примерно дюжину дельфинов. Он старательно пережевывал их кости и застрял в грязи неподалеку от берега. Мне кажется, что на самом деле, Порфирий и дельфины преследовали крупную стаю мелкой рыбешки, и Порфирия заманили на мель дельфины. Соседние рыбаки подошли к нему на лодках и стали наносить ему удары топорами и абордажными крючьями. Он настолько крепко завяз в грязи, что не мог двинуть хвостом и избавиться от врагов. Казалось, их удары не наносят ему вреда, тогда люди обвязали его веревками и с помощью блоков, привязанных к огромному дереву, вытащили его на берег. Затем рыбаки вызвали солдат с близлежащего поста, они явились с длинными копьями и расправились с Порфирием. Он был длиной в сорок пять футов и пятнадцать футов в самой широкой части, и местное население многие месяцы питалось им. Они посолили и провялили его мясо. В голове чудовища люди обнаружили длинную стрелу с белыми перьями. Это была та самая стрела, которую в него давным-давно выпустил Велизарий. Но в глотке не обнаружили выкрашенную синей краской стрелу катапульты.

Госпожа решила, что матросы говорили о другом чудовище, не о животном.

Это были самые ужасные новости, какие только нам могли сообщить — умерла Теодора. У нее внезапно начался рак груди и распространился по всему телу. Она умерла через несколько недель, держась молодцом и сильно страдая от боли.

Наша печаль смешивалась с болью и странным суеверием. Нам вспомнилось, как первое появление кита в проливе совпало с тем днем, когда Теодора прибыла в город со своим отцом, а потом они с китом погибли в одно и то же время. В день, когда Велизарий и милиция Синих отправились ловить кита и поранили его, у Теодоры началась ужасная головная боль, которая время от времени повторялась. Может, Порфирий был ее духом?

Госпожа Антонина надела траур по Теодоре, позже принесла ей в жертву черного барана и прочитала языческие молитвы. Она говорила:

— Для христианского Бога станут служить множество месс, но Теодора тайно поклонялась и Старым Богам.

Мы продолжили путешествие, госпожа считала, что необходимо сделать последнюю попытку, чтобы Юстиниан, наконец, определился в отношении Италии.

Господа поняла, что император скорбит по Теодоре, он вел себя, как маленький мальчик, чья нянюшка или матушка неожиданно заболели, и он теперь может творить всяческие гадости, какие только ему придут в голову. Он начал увольнять из приходов священников-монофизитов, которых защищала Теодора. Юстиниану было уже шестьдесят пять лет, но он вдруг пустился в «разгул», как бы возместить годы приличного поведения, когда рядом была Теодора. Он оставался таким «живчиком» еще пятнадцать лет. Его агенты постоянно искали на рынках рабов красивых девушек, он приставал к дочерям многих придворных дам Теодоры. Внучке леди Хрисомалло, которая дала ему отставку, он мило заметил:

— Дорогая, ты так напоминаешь свою бабушку! Но она выполнила все, что я от нее потребовал, потому что была обязана это делать.

Юстиниан объявил себя единственным наследником Теодоры и отменил все ее посмертные подарки и завещания, включая огромное состояние, оставленное моей госпоже, и пять тысяч золотых монет, которые госпожа Теодора очень щедро оставила мне.

Сразу после прибытия Антонины, он ее принял, госпожа ему четко и ясно разъяснила, как обстоят дела в Италии. Казалось, его это взволновало. Когда же он узнал, что у Велизария осталось только сто пятьдесят воинов охраны в Отранто, сто человек на защите Россано, а остальные солдаты были убиты или остались в Риме и что Велизарий превратился в бедняка, он даже не пытался скрыть удовольствие от подобной вести. Он сказал Антонине:

— Значит, победитель Велизарий наконец признался в поражении, не так ли? Нет, мы не сможем ему отдать деньги, которые он так глупо израсходовал во время этой кампании. Как можно так трусливо вести войну?! Переезжать из одного порта в другой и прятаться в крепостях, стараясь нигде не вступать в битву? Нарсес, что ты скажешь по этому поводу? Ему нужно было последовать примеру нашего храброго Иоанна — тот ничего не боится. Мы не сможем ему больше послать денег или людей. Этот Велизарий вопит, как ненасытный, говорил царь Соломон: «У ненасытного две дочери: „Два! Два!“» Но вы должны помнить, ибо Соломон считал, что невозможно удовлетворить четыре вещи — преисподнюю, утробу бесплодную, землю, которая не насыщается водою и огонь.[116] Если бы Соломон жил в наше время, он к этому списку прибавил имя князя Велизария. Его тоже невозможно ничем удовлетворить.

Когда он закончил речь, госпожа тихо спросила:

— А как же Италия, Ваше Величество? Вы готовы потерять Италию?

Юстиниан ей ответил:

— Конечно, нет, уважаемая госпожа Антонина, и поэтому мы отзываем твоего мужа оттуда и назначаем более компетентного командира вместо него. Но нам бы не хотелось унижать милого Велизария, и поэтому мы напишем в письме, что его услуги вновь требуются в борьбе с персами, которые снова спорят с нами по поводу владения Колхидой.

Госпожа ему низко поклонилась:

— Как пожелает Ваше Величество. Пусть приказ о том, что его отзывают, будет издан сразу же. У меня нет сомнений в том, что Ваш Главный Гофмейстер, храбрый Нарсес, сможет выполнить задание, которое провалил мой Велизарий!

Юстиниан сделал вид, что не заметил иронии.

— Мы обязательно внимательно рассмотрим ваше предложение.

Юстиниан приказал, чтобы подали пергамент и чернила, и собрался было подписать приказ об отзыве Велизария из Рима, но внезапно положил гусиное перо, которое обмакнул в пурпурные чернила, и сказал:

— Не стоит торопиться. Сначала лучшая из женщин, вам придется кое-что сделать.

— Все, что только смогу сделать, Ваше Величество, я к вашим услугам.

Юстиниан сказал с гнусной улыбкой:

— Мы требуем, чтобы ты подписала документ, где говорится о разрыве помолвки между вашей дочерью Джоаниной и Анастасием, племянником покойной императрицы.

Госпожа начала раздумывать. Ей казалось, что не стоит Юстиниану в этом отказывать, потому что после смерти Теодоры, Анастасий перестал представлять из себя интерес. Может, Юстиниан желал выдать замуж девушку за одного из своих племянников или даже кое-кого из внучатых племянников? Может, даже за сына Германуса — Юстина, посчитав, что девушка может принести мужу крупное приданое?

Госпожа ему ответила:

— Мой муж и я с удовольствием покоримся Вашему Величеству во всем.

Когда госпожа подписала документ, мне кажется, что Юстин начал хихикать, а потом смешки подхватили все присутствующие. Юстиниан огляделся и начал хохотать и раскачиваться на троне. Хохот раздавался по всему залу для приемов. Госпожа не могла понять, в чем дело, и начала злиться. Она поклонилась и удалилась.

Дело было в том, что госпожу обвели вокруг пальца. Ей не было известно о том, что случилось с ее веселой дочерью Джоаниной. Девушке уже было пятнадцать лет, и она с нетерпением ждала свадьбы, которую отложили, чтобы на ней могли присутствовать ее родители. Джоанина с позволения Теодоры занимала апартаменты во дворце вместе с Анастасием Длинноногим, в кого она была влюблена. Они вели себя, как муж и жена. После смерти Теодоры обычные христианские обычаи были восстановлены при дворе, чтобы состоялся брак патриция с женщиной, потерявшей невинность, но Анастасий хотел выполнить свой долг, потому что он тоже был влюблен в девушку. Моя госпожа, ничего об этом не зная, разорвала контракт и отвергла единственный шанс Джоанины выйти замуж за человека, равного ей по положению в обществе. Госпожа была вне себя от ярости и стыда. Велизарий, когда он узнал об этом, тоже был ужасно расстроен. Джоанина клялась, что ее подбила к греху сама Теодора, но Велизарий понимал, что дело было не только в этом. Юстиниан в открытую радовался своему злобному триумфу. Джоанина не вышла замуж и клялась, потому что навлекла стыд и горе на своих родителей и на себя.

Велизарий тем временем собрал небольшую армию. К ней присоединился Иоанн Кровавый. В армии было всего тысяча всадников легкой кавалерии. Они отплыли из Отранто на помощь Россано, но ураган разбросал флот и несколько кораблей утонуло. Остальные собрались в Кротоне через несколько дней и еще раз попытались плыть в Россано. Их просто пронесло мимо этого города. Король Теудель их уже ждал и старался помешать им высадиться. Его гвардейцы стояли на узком берегу и были готовы к сражению. Он весьма удачно расставил лучников. И конечно, это было бы настоящим самоубийством — попытался высадиться именно там. На этом опасном побережье не было других мест для высадки. Велизарий очень расстроился и повернул к Кротоне и представил гарнизону выбирать между смертью и сдачей на милость врага. Среди солдат были его сто храбрых фракийцев.

Был собран военный совет и на нем решили, что Иоанн Кровавый и Валериан должны использовать кавалерию, чтобы помешать действиям воинов Теуделя, а Велизарий вернется в Рим укрепить фортификации и подбодрит местный гарнизон. Война еще не была проиграна.

Но из Константинополя пришел приказ об его отзыве. Как только новости о том, что Велизария отзывают, достигли Россано, город сразу сдался. Затем последовала сдача Перуджи. Эти новости нанесли вред и Риму — там уже зрел мятеж. Солдаты убили нового губернатора, так как он продавал военные запасы по высоким ценам гражданским лицам. Они стали немного дисциплинированнее, когда ими стал командовать Диоген, один из старых офицеров Велизария. Диоген готовился к предстоящей осаде и приказал засеять каждый имеющийся клочок земли, сады, парки зерном. Хотя король Теудель возвратился из Россано, захватил Римский порт и отрезал связь города с морем, он не смог преодолеть городские стены. Диоген оказался в осажденном Риме в третий раз и прекрасно понимал, как следует вести оборону. Но их ждал один конец, потому что солдаты гарнизона потеряли надежду на благополучный исход, когда узнали, что Велизарий уезжает.

Все личные кирасиры Велизария были расстроены и заявили, что они готовы со славой служить под командованием Велизария, но не станут служить без платы, плохо питаться и оставаться без командира в разрушенном Риме. И снова отряд изурийцев продал город Теуделю, и Рим сменил хозяев в четвертый раз. Гарнизон пытался отойти, но попал в засаду, и только около ста человек смогли отойти в Цивита Веккья. Это был последний оплот империи на Западе. Там раненый Диоген принял командование над войсками. Тем не менее несколько ветеранов-кирасиров продолжали удерживать мавзолей Хадриана, но через некоторое время они тоже капитулировали, потому что начался голод и они стали поедать конину. Они потребовали, чтобы им позволили отступить с честью, и получили это позволение.

Король Теудель оккупировал Сицилию. Наши отряды заперлись в морских портах и позволили ему разграбить весь остров. Италия практически вся была в руках готов, кроме небольших крепостей и Равенны.

Когда Велизарий вернулся в Константинополь, Юстиниан сначала его начал подло отчитывать, а затем сообщил ему о своем прощении. Это оскорбление было труднее всего выдержать. Велизарий прекрасно понимал, что сделал более чем достаточно, более того, что подданый может сделать для самого капризного и жадного монарха. Он не стал отвечать Юстиниану, а только заявил, что всегда оставался верным императору. Он не стал с ним спорить из чувства гордости и верности.

Возвращение Велизария прошло не так гладко. Во дворце зрел заговор под предводительством храброго и мстительного армянского генерала Артабана. Заговорщики желали убить императора и поместить на трон его племянника Германуса. С ним Юстиниан обращался очень плохо. Эта попытка была отложена на несколько дней, до прибытия Велизария в город. Артабан и его соучастники, включая Марселуса, командующего гвардией, не думали, что Велизарий станет им помогать. Но они знали о верности трону и решили убить и его. Его должны были ударить кинжалом, когда он проезжал через город к императору во дворец. Когда о заговоре рассказали Германусу, он сделал вид, что со всем согласен, но поспешил обо всем сообщить Юстиниану. Тот был в ужасе. Заговорщиков арестовали в тот день, когда Велизарий высадился на берег, и ему удалось невредимым добраться до дворца.

В конце концов, Юстиниан простил заговорщиков. Князь Велизарий стал бедняком и не мог нанимать солдат для своего сопровождения. Он зависел от Антонины во всем и даже в каждодневных расходах. Но он не страдал от ложной скромности, и сказал госпоже:

— Мы с тобой не только муж и жена, но старые боевые товарищи, и наши кошельки всегда будут в распоряжении друг друга.

Госпожа начала тратить спрятанные деньги и выкупила его заложенное имущество. Они тихо жили неподалеку от арки Гонория на западной стороне площади Були. К этой арке прикреплены бронзовые изображения вредных насекомых. Говорят, что Апполоний из Таяны, известный врачеватель, приказал прикрепить эти изображения в качестве предупреждения определенных болезней.

Юстиниан не послал Велизария на войну в Колхиде, а предпочел, чтобы он оставался без дела в городе. Он восстановил его прежний титул Командующего Армиями на Востоке, и Командира Императорской Гвардии. Но Велизарий не играл никакой роли в военных делах, и Юстиниан никогда не прибегал к его советам.

Теологические памфлеты Юстиниана не принесли ему славы, и совет епископов христианской церкви (их собралось более ста восьмидесяти человек), который он созвал, также принес мало славы церкви. Юстиниан угрозами заставил Совет предать анафеме некоторые работы, которые шли вразрез с учением монофизитов, с которыми он теперь заигрывал, хотя еретики в знак благодарности не вернулись в лоно христианства, а упрямо оставались в стороне. Более того, Папа Вигилий выступил против прелатов и императора в вопросах анафемы и сделал все что смог, чтобы держаться от них подальше. Он очень беспокоился за свою жизнь и стал скрываться в соборе Святого Петра в Константинополе. Папа не был из числа мучеников и после долгих переговоров и уговоров все-таки одобрил буллу Совета.

По возвращении в Италию Папа оказался лицом к лицу с религиозными разногласиями. Священники Западной церкви рассматривали доктрины, преданные анафеме, как вполне разумные. А те епископы, чьи приходы контролировали военные силы Константинополя, в основном, расположенные в Африке и Иллирии, держались в строгости и не могли спорить, иначе их отлучили бы от прихода и посадили в тюрьму. Епископы в Италии, Сицилии, Франции или Испании продолжали упорствовать.

Епископы Запада ненавидели Теодору за ее монофизитизм, а теперь пожалели о ее смерти. Они говорили:

— Если бы она была жива, она бы посмеялась над императором за его богословские амбиции, и Совет никогда не созывали бы.

ГЛАВА 23 Триста ветеранов

Я прекращаю рассказывать разные малозначительные истории и поведаю о последнем сражении Велизария, которое является настоящей легендой и «роскошной жемчужиной в его диадеме побед», как писали об этом некоторые авторы. А после этого мне предстоит написать еще одну главу, к которой я приступаю с трепетом.

Когда я пишу эту книгу в 571 году от Рождества Христова, король Хосров еще был жив. Он не стал более претендовать на римскую Месопотамию или Сирию с тех пор, как Велизарий победил его при Кархемише, хотя его союзники сарацины снова тревожили наши границы. Война в Колхиде велась попеременно с победами и поражениями и закончилась только десять лет назад, когда был подписан очередной Вечный Мир. Хосров перестал претендовать на суверенитет Колхиды, и Юстиниан согласился платить ему небольшую ежегодную плату. Сейчас, когда я пишу эту книгу, Вечный Мир опять нарушен, но в этот раз его нарушили римляне. В персидской Армении начался мятеж местных христиан и они обратились за защитой к Риму. Хосров и его потомки очень плохо относились к своим ближайшим родственникам, что было взаимно. Персидские женщины не уважали их мужчин, они не могут остановить мужчин от братоубийственных войн! Любимый сын Хосров был рожден от женщины-христианки, потом принял христианство и восстал против отца. Его поддержала большая часть армии. Хосров жестоко расправился с ним, и сын погиб.

Сначала Хосров с подозрением относился к философии греков, но, возмужав, внимательно стал изучать ее, соединив ее с верой в волхвов. Так факел Старой Религии, потушенный в Афинах Юстинианом, снова возгорелся не только в Новой Антиохии на реке Евфрат, но и в самой Персии в великом университете, основанном Хосровом Гонди Сапор неподалеку от Сузы, где переводили лучших греческих классиков на язык персов вместе с работами на латыни и санскрите. Хосров преследовал христианство, считая его религией, которая «заставляет людей пренебрегать обязанностями в этой жизни в надежде получить прощение в будущей». Обожествление иудея незнатного рода и бунтаря грозит принести бесчестье Королевскому Дому Персии. Он также преследовал коммунистическую доктрину, которую проповедовал некий Маздак, который вывел эту доктрину из ранних христианских учений, и призывал не только к обобществлению имущества, вещей и денег, но и женщин. Хосров до сих пор в полном здравии и правит страной весьма энергично. Не знаю, что оказало религиозную роль — вера в волхвов или увлечение греческой философией, но убедили его, большую роль играет щедрость, справедливость, культура и защита собственной страны и старание обеспечить хорошую жизнь подданным дома и за пределами собственной страны, чем агрессивные войны. Так полагает Хосров в настоящее время. После эпидемии чумы, которую он посчитал предупреждением с Небес, он старался помочь своему народу. Но он все равно оставался деспотом. Но он перестроил, заселил все те места, которые пострадали от римлян, арабов или нашествия гуннов. Его называют Нуширван — Щедрый, и он надолго будет известен в истории Персии. Люди станут говорить о нем: «Он покровительствовал сельскому хозяйству и науке, и это были хорошие дни». Сейчас Персия стала сильной страной. Она процветает и в ней мир. Если бы подобное можно было сказать о нашей империи, находящейся долгие годы под пятой его амбициозного современника Юстиниана!

Мне хочется рассказать о короле Теуделе. Четыре года спустя после отзыва Велизария и молчаливого согласия отдать всю Италию, кроме Равенны, готам Юстиниан решил снова развязать войну. Его не устраивало, что епископы Северной Италии не зависели от Папы Вигилия и что арианство до сих пор не подавлено. Он решил возобновить войну, но никак не мог заставить себя собрать достаточные для этого военные силы или выбрать подходящего генерала для командования войсками. Он знал только одно — он не даст возможность Велизарию снова прославиться. Мы с моей госпожой наблюдали продолжавшуюся комедию, живя в Константинополе. Юстиниан продолжал демонстрировать свои капризы, которые нам так дорого стоили, пока мы были в Италии. Велизарий ничего не обсуждал с нами. Мне кажется, он не критиковал императора, даже будучи наедине сам с собой.

Сначала Юстиниан послал Германуса с пятью тысячами человек в Сицилию. Потом он подумал, что Германуса выбрал армянский генерал Артабан и что он заодно с готами, потому что он женат на Матазонте, бывшей жене короля Виттиха, и ее сын единственный потомок мужской линии великого Теодориха. Юстиниан внезапно отозвал Германуса и передал командование Либерию, старому и безобидному патрицию, у которого полностью отсутствовал военный опыт.

Потом кто-то заявил, что взгляды Либерия, на Воплощение Бога в Христе отличаются от официально принятых взглядов, и император отозвал Либерия и назначил — кто бы мог подумать! — Артабана, которого он простил за покушение на собственную жизнь и даже повысил в ранге.

Затем император решил, что Артабан может оказаться чересчур амбициозным и попытаться стать императором Западной империи. Юстиниан снова назначил Командующим Германуса, вспомнив, что из-за его небрежности и упущения в отношении укреплений утеса Орокасиас пала Антиохия, он считал, что ему не может быть соперником человек, у которого подобный промах в биографии!

Германус внезапно умер по пути в Италию. Говорят, что его отравила Матазонта. Командовать стали его два заместителя — Иоанн Кровавый и старший сын Германуса — тезка Юстиниана. Император не желал целиком отдавать командование Иоанну Кровавому и обижать своего внучатого племянника и тезку. Но он также не желал, чтобы другой человек по имени Юстиниан добился всеобщего признания. Он отозвал обоих офицеров.

— Что же будет дальше? — постоянно спрашивали друг друга мы с госпожой Антониной. — Что случится в пятой сцене пьесы под названием «Подозрительный Жадина»?

Как-то ко мне пожаловал слуга Нарсеса и сказал:

— Друг Евгений, мне хотелось бы попросту побеседовать с вами. Не соблаговолит Ваша Уважаемая госпожа поговорить с моим хозяином наедине, если предложит ей это?

Я ответил ему:

— Если твой хозяин, уважаемый Нарсес, сообщит моей госпоже приятные новости, она с удовольствием их выслушает. Конечно, она не станет с неуважением относиться к твоему господину, как он вел себя с ней и мужем госпожи, графом Велизарием в Италии. Более того, госпожа и твой хозяин могут договориться друг с другом по некоторым проблемам, как это было, когда они устроили ловушку для Иоанна Каппадохийца. Конечно, госпожа и твой хозяин могут встретиться.

Предварительные условия были оговорены, потом о встрече официально просили, и госпожа на нее согласилась. К нам явился старый Нарсес и просил прощения у госпожи за нанесенные ей и Велизарию огорчения и обиды двенадцать лет назад! Ему хотелось знать, простит ли его Велизарий и может ли он дать ему совет в отношении государственных дел.

Госпожа Антонина никогда не забывала о могуществе Нарсеса и ее подкупили его извинения. Она предложила служить посредником между Велизарием и Нарсесом. Таким образом, была организована вторая встреча. Все происходило весьма дружелюбно, Нарсес повторил, что жалеет о том, что раньше был против приказов Велизария и подозревал его в нелояльности. Велизарий благородно принял его извинения, взял Нарсеса за правую руку и обнял его.

Нарсес начал ему задавать вопросы:

— Дорогой друг, посоветуете ли вы мне принять честь, которую император собирается мне оказать, — возглавить командование экспедиции против готов? Если «да», то на каких условиях я могу принять это предложение? Мне неизвестно точно военное положение в Италии. Я ценю только ваше мнение.

Велизарий проявил благородство характера, отвечая Нарсесу:

— Дорогой друг, соглашайтесь. Мне не известен никто иной, кроме вас, кто сможет выполнить эту задачу, а ее следует выполнить ради империи и действовать нужно немедленно, пока готы не собрали огромную армию. Вам интересно выслушать мое мнение в отношении необходимого количества и состава нашей армии, без которых любой генерал, каким энергичным он бы ни был, не сможет покорить Италию. Вот мой ответ: необходимо иметь тридцать тысяч солдат, из которых двадцать тысяч — хорошо вооруженные всадники на прекрасных конях. Мне кажется, это должны быть элитные части римской армии — эскадроны кирасиров, которых я готовил и испытывал в сражениях против готов. Кроме того, генералу потребуется много денег не только, чтобы хорошо платить воинам, но и чтобы переманить назад солдат в Италии, которые из-за того, что им перестали платить, перешли к готам.

Нарсес прекрасно разбирался в людях и понимал, что Велизарий не станет помнить старые обиды и что он действительно предан императору. Нарсес помолчал, а потом сказал:

— Благодарю вас, граф Велизарий, не только за ваш совет, но и за то, что вы простили мне прежнее мое упрямство. Если бы не это, Милан никогда не был бы разрушен.

— Нарсес, мне приятно видеть вас, я всегда стану молиться за вас, — сказал ему Велизарий.

Нарсес принял пост Главнокомандующего от Юстиниана, но настоял на своих условиях, не сказав ему о том, что их сформулировал Велизарий. Для него сразу нашлась армия и деньги! Нарсес снова навестил Велизария и униженно молил его во имя их новой дружбы дать совет, как лучше всего разбить готов.

— Пусть король Теудель ввяжется в генеральное сражение, как только вы высадитесь, не дав ему времени собрать войска из укреплений. Ни один король готов не выдержит решительного сражения, если даже у него намного больше сил, чем у его врага. Займите оборонительную позицию, как мы сделали при Дapace, выставив вперед пеших лучников по обоим флангам, заманивайте врага в западню с помощью копьеносцев в кольчугах. Король Теудель низкого мнения о пехоте императора, которая, мол, не может выдержать кавалерийской атаки, — посоветовал ему Велизарий.

Нарсес стал спорить:

— Если я последую вашему совету, не сможет ли король Теудель, проглотив наживку, потащить с собой всю ловушку?

— Существует подобная опасность, наберите копьеносцев из спешившихся конников. Они, безусловно, более храбрые и опытные воины.

— Хорошо. И наверно, мне следует расположить легкую кавалерию на флангах?

— Да. Пусть они будут впереди, но не настолько, чтобы готы сразу вступили в бой. Но от них должно исходить чувство опасности. Попридержите кирасиров вместе с тяжелой кавалерией в резерве.

— А что будет, если Теудель вначале ударит по пешим лучникам? — спросил Нарсес.

— У готов существует свой кодекс чести, они не станут этого делать. Всадник в кольчуге не должен атаковать лучника в кожаной куртке.

Так знаменитая битва при Тагине уже была разыграна в Бронзовом доме в Константинополе. Эту битву выиграл Велизарий, хотя Нарсес никогда не показал, что он перед ним в долгу. А сам Велизарий не уменьшал славу Нарсеса и не напомнил ему об этом.

Король Теудель сразу вступил в битву, она началась с того, что его копьеносцы вошли в то узкое пространство, которое Нарсес заготовил для них. Тут же в них стали лететь стрелы, выпущенные из восьми тысяч длинных луков, расположенных на отдаленных флангах. Раненые кони, скопившиеся там в огромном количестве, только создавали ужасную суматоху. Они бились и лягались, поражая солдат, множество командиров погибли или были сброшены с коней. Солдаты готов двигались медленно, потому что коням было тяжело нести на себе всадников в полном вооружении. Сначала кони мчались галопом, потом перешли на рысь, а затем на шаг. Самый подходящий момент был потерян, и кавалерия не могла победить храбрых копьеносцев. Нашим воинам удобнее всего было целиться в несчастных лошадей.

Ведущий эскадрон Теуделя не смог пробиться через линию копий, а следующие за ним эскадроны ничего не могли поделать, чтобы ему помочь. Из-за постоянных стрел, вылетающих из наших луков, были страшные потери. Теудель сам был ранен, и готы дрогнули. Римские копьеносцы расступились, и кирасиры промчались по проходу. Они выкрикивали клич «Велизарий!» и под эти крики копьеносцы готов отошли прямо на своих пехотинцев. Те стали разбегаться.

Короля Теуделя догнали и убили в нескольких милях от поля боя. Его окрашенная кровью одежда и украшенная драгоценностями шляпа были отправлены с остальными победными трофеями императору Юстиниану в Константинополь.

Готы разобрали во многих городах укрепления, и это обратилось против них. Ничто не сдерживало продвижение вперед армии Нарсеса. Его армия захватила Рим при первой же атаке. Потом к Нарсесу перешел флот готов. Спустя два месяца после последней схватки на берегах Сарно неподалеку от горы Везувий война была закончена. Уцелевшие готы были полностью морально подавлены, они соглашались покинуть Италию или покориться Юстиниану.

До этого соглашения внезапно закончилась деятельность древнего римского института. Римские сенаторы и их семьи, всего триста человек, которых Теудель держал в качестве заложников за рекой По, были убиты в качестве мести за смерть короля готов. Остальных сенаторов, поспешивших из Сицилии в Рим, когда они узнали о том, что город был захвачен нами, по дороге перехватили готы в окрестностях Везувия, и они также были немилосердно перебиты. Так погиб Сенат, и мне кажется, что он уже никогда не возродится. Единственная причина, в силу которой он существовал в течение последних нескольких столетий, объяснялась его богатствами и старинными культурными традициями. Богатства достались Юстиниану, традиции не возродились и не могли быть установлены снова. Так и закончилось существование этого института Сенаторов на Западе, так погиб король Теудель. Что касается готов — в Италии их имена уже неизвестны, хотя существуют несколько королей вестготов, правящих в Испании.

Теперь перейдем к Бессасу: он искупил потерю Рима успехом сражения в Колхиде, там ему удалось отобрать столицу Петру у персов. Он умер в почете в Константинополе вскоре после этого. Петру опять завоевали персы. Еще одно странное совпадение. Дагистей, римский командир в Петре, искупил потерю этого города успехом сражения в Италии. Именно он занял Рим, брошенный Бессасом, когда сражался под командованием Нарсеса.

Нарсес стал губернатором Италии и смог одержать собственными силами еще одну великую победу. Можно сказать, что на этот раз успех ему достался благодаря изучению военного искусства, чем он занимался всю свою жизнь. Большая армия франков прибыла в Южную Италию. Нарсес на них напал при Касилинуме в Кампанье, когда, как во времена Велизария, они потеряли половину армии из-за дизентерии. Армия франков состояла только из пехоты, вооруженной мечами, копьями и боевыми топориками. Нарсес хотел противопоставить им собственную пехоту. Франки выступили колонной, а он начал обходить их фланги эскадронами и расстрелял их с расстояния в сотню шагов. На это расстояние их топорики не долетали до воинов Нарсеса. Франки боялись двинуться вперед из-за опасности нападения с обоих флангов и не осмеливались разделить колонну и напасть на кавалерию. Их военная наука требует, чтобы они держались вместе в любом случае. Франкам также пришлось умирать всем вместе, и из тридцати тысяч удалось спастись пяти солдатам.

Нарсес, чтобы избежать обычной зависти Юстиниана, приписал успех этого сражения только чудотворному лику Непорочной Девы, чье изображение он всегда возил с собой. Он сказал, что она его всегда предупреждала о важных свершениях.

Когда Юстиниану стало известно о битве при Тагине и Касилинуме, он стал благодарить Бога и был очень счастлив:

— О, почему мы раньше не послали в Италию нашего боевого Нарсеса? — восклицал он. — Почему мы отозвали его во время предыдущей кампании, когда на него жаловался завистливый граф Велизарий? Мы могли сохранить многие жизни и сэкономить деньги, если бы мы верили в нашего Нарсеса. Мы виним себя за то, что слишком щадили чувства Велизария, трусливого и глупого офицера Но, наверно, такая щедрость простительна императору.

Юстиниан продолжал свои занятия теологией и был уверен, что Риму ничего не грозит, что король Хосров не станет задумывать никаких каверз на восточной границе и что варвары на севере могут принять взятку или их удастся подбить на сражения друг с другом. Император снова перестал следить за фортификациями в крепостях и на содержание армий.

Велизарий как Командующий Армиями на востоке и Командир Императорскими Гвардейцами обращался к Юстиниану трижды, умоляя его задуматься об опасности, грозящей империи. После третьей попытки поступил императорский приказ:

«Его Величество запрещает снова поднимать этот вопрос. Бог защитит Его народ, который верит Ему и Его мощной опеке!»

Осенью 558 года от Рождества Христова умер Иоанн Кровавый. Он погиб от несчастного случая на охоте, после того как послушно служил Нарсесу во время итальянской кампании. Шел десятый год, как мы жили в Константинополе. В это время Велизарию передали послание от капитана торгового судна, плавающего в Черном море. Послание было написано дрожащей рукой старца на грязном обрывке пергамента:

Велизарий принес письмо императору. Юстиниан спросил его:

— Что это за обрывок пергамента, воняющий досками? Как ты смеешь приносить подобную грязь своему императору?

— Ваше Величество, если грязный нищий видит клубы дыма, струящегося из верхних окон громадного дома, он может ворваться в дом с криками «Пожар!» И жильцы дома поблагодарят его за своевременное предупреждение и извинят его грязные лохмотья и грубую речь!

Юстиниан сказал:

— Уважаемый Велизарий, это, наверно, одна из твоих военных уловок, которыми ты прославился! Ты желаешь нас напугать и потому увеличить наши армии и перестроить укрепления города, прекрасно понимая, что мы тебе запретили говорить об этом в открытую. Тебе не удалось нас обмануть, и мы тебя прощаем за хитрость. Велизарий, не старайся исторгнуть неверность из своего сердца, потому что в прежние времена при дворе были генералы, которые убеждали своих императоров увеличить армии, планируя использовать их против государства. Проверь глубины собственного сердца, генерал, и если заметишь там грех, вырви его с Божьей помощью. Он даст тебе для этого силы.

На площади Августа напротив дома Сената Юстиниан водрузил свою колоссальную конную статую. Она стоит на высоком пьедестале, покрытом прекрасной светлой медью. На Юстиниане надета старинная кольчуга и шлем с удивительно длинным плюмажем. В левой руке у него держава с крестом, а правая рука поднята вверх, как бы говоря: «Сгиньте, враги!» У него нет оружия, даже кинжала, как будто этот жест и сдвинутые брови вполне достаточны, чтобы отпугнуть врага. В последние годы своего правления он относился к армиям так, словно они ему не были нужны. Юстиниан всегда мечтал о вечной славе и вел себя, как тот богач, о котором упоминал Иисус Христос.[117] Он начал строить дом, не посчитав заранее его стоимость. Затем он наделал долги и над ним стали насмехаться люди. В городе болтали, что Юстиниан был удивительно завистлив. Он тратил деньги на никому не нужные религиозные роскошные вещи и забывал о практических временных нуждах.

Все знающие люди соглашались, что он никогда не должен был пытаться оккупировать и покорять Африку и Италию, располагая недостаточными военными силами. Несмотря на поразительные успехи Велизария, двойная задача была слишком сложной, чтобы императорским силам удалось ее осуществить. Конечно, у них все еще оставался Карфаген и Равенна, но длительные военные кампании привели эти процветающие и прекрасно управляемые земли почти к полному разорению. Тем временем северные и восточные границы были ослаблены отсутствием гарнизонов, резервов и многократными нападениями готов, так что катастрофу с трудом удалось избежать. Ценой повторного покорения Западной империи стало, образно говоря, ее разрушение и также разрушение Сирии, Колхиды, римской Месопотамии, Иллирии и Фракии. Доходы из этих мест сильно снизились. Юстиниан был вынужден ввести политику сокращения военных расходов и экономии. Он стал применять подобную политику в отношении обороны империи, зато не скупился в расходах на церковь. Он строил и украшал монастыри и церкви в надежде, что силы небесные станут ему помогать, так в прежние времена он подкупал франков, славян и гуннов подарками, золотом или оружием. Он пытался оправдать свое суеверие словами Христа, обращенными к апостолу Петру, когда тот сопротивлялся охране еврейского высокого священника и даже отрезал одному из охранников ухо.

— Вложи твой меч в ножны. Кто возьмет меч, от меча и погибнет!

Юстиниан все больше увлекался пацифизмом, потому что не тревожился о своей безопасности. Он тайно обращался к предсказателям, и они его убедили, что он спокойно умрет в собственной постели в священных апартаментах дворца.

На Рождество гунны перешли замерзший Дунай. Когда новости достигли двора, император приказал служить мессы во всех главных монастырях и церквах и провел всю ночь в бдении в соборе Святой Ирины. Больше он не стал ничего предпринимать. Гунны разделились на две части. Одно войско собиралось грабить Грецию, а второе, под командованием хана Забергана, должно было захватить Константинополь. Гунны без помех промчались по Фракии. Поскольку гунны были язычниками, они не щадили церквей и монастырей, грабили и насиловали, отсылая домой полные повозки трофеев и множество пленных по зимним дорогам и далее через Дунай. Сопровождали эти процессии дикие всадники, которые с помощью хлыстов или ударами меча подгоняли пленников. Если кто-то из пленных падал и не мог сразу подняться, его убивали без пощады, если даже это была рожавшая женщина. Гунны между собой вели себя вполне прилично, но они весь христианский мир считали добычей и могли с легкостью вонзить копье в крещеного младенца, как они это делали во время охоты на дичь.

Заберган продолжал двигаться дальше. Длинные стены Анастасия, выстроенные поперек полуострова на расстоянии тридцати двух миль от города, не помешали его всадникам, потому что были во многих местах разрушены и не было солдат, которые бы охраняли эти проломы. Не было также катапульт или других военных машин, чтобы из них стрелять из башен. Во время праздника Трех Королей Заберган стал лагерем на берегах реки Афирас в двадцати милях от города. В Константинополе началась паника. На площадях города скопилось множество несчастных беженцев из окрестных деревень. У них были серые лица и скромные пожитки, и они громко кричали.

— Гунны пришли. Они похожи на разъяренное стадо диких животных! Они все разрушают на своем пути! Господи, смилуйся над нами!

Сосед спрашивал у соседа:

— Где же солдаты императорской гвардии? Где городская милиция? Неужели никто не остановит болгарских дьяволов, чтобы они не штурмовали внутренние стены, не сожгли город и уничтожили всех нас!

Множество людей нанимали лодки и переплывали через Босфор в Малую Азию. Каждый день переплывали Босфор пятьдесят тысяч человек.

Император Юстиниан большую часть времени проводил в молитвах в своей часовне. Он повторял снова и снова:

— Бог — всемогущ. Он нас защитит!

Он приказал сделать единственно разумную вещь — убрать из церквей и своих дворцов все сокровища, перевезти их в личный порт императора и там погрузить на баржи.

Наконец он послал за Велизарием и спросил его:

— Как случилось, уважаемый Велизарий, Командир наших гвардейцев, что вы не послали солдат, чтобы отогнать этих язычников?

Велизарий ему ответил:

— Ваше Священное Величество, вы дали мне эти почетные титулы, но они не несут никакой власти. Вы запретили мне упоминать о неготовности солдат и отсутствии дисциплины в войсках. После моего возвращения из Италии я трижды обращался к вам с подобным сообщением и говорил, что ваши министры продавали офицерские должности в гвардии неподготовленным штатским людям. Солдат не готовили и не давали им оружия. В ваших конюшнях нет кавалерийских лошадей. Вы мне приказали не беспокоиться о безопасности города.

— Ты лжешь, ты все лжешь! — завопил Юстиниан. — Если по милости Божьей мы выдержим испытание нашей веры, тебе придется отвечать за то, что ты не позаботился об укреплениях и о нашей армии и никакие выдуманные победы не спасут тебя от веревки.

Велизарий спросил у него:

— Ваше Величество, а что вы мне приказываете сейчас?

— Иди и умри, как храбрец, хотя ты прожил жизнь труса. Собери армию и встреться с болгарами в сражении, подобно моему храброму Нарсесу, а не прячься за стенами, как ты обычно делаешь. Только так ты сможешь искупить свою вину.

Велизарий поклонился ему и оставил дворец. Юстиниан вызвал адмирала и спросил его:

— Достаточно ли припасов на судах? Какая погода ожидается в Средиземном море, если нам придется уплыть отсюда?

Велизарий послал глашатая, чтобы он объявлял на улицах:

— Граф Велизарий по приказу Его Священного Величества императора поведет армию против захватчиков гуннов. Городская милиция должна собраться у стен Феодосия в соответствии с их цветами и иметь при себе оружие. Императорская гвардия выступает под командованием офицеров, в чьи обязанности входит проследить, чтобы у всех солдат были кони и оружие. А затем они отправляются к Золотым воротам и ожидают дальнейших приказов. Все солдаты-ветераны этого города, служившие когда-либо в кирасирах у Велизария во время войн, должны собраться на парадном плацу. Их поведет сам Велизарий, дав им коней и оружие.

Велизарий отправился к хозяевам танцовщиц Синей и Зеленой фракции и заявил им:

— От имени императора я конфискую у вас все кольчуги, копья и щиты, которыми вы пользуетесь во время спектаклей на ипподроме.

Он также пошел к ответственным за состязания колесниц Синей и Зеленой фракций и от имени императора забрал у них всех лошадей из конюшен ипподрома. Ему удалось найти много стрел и луков во дворце, и он также конфисковал коней из императорских конюшен. Таким образом ему удалось собрать коней и оружие для ветеранов.

Плац для парадов известен тем, что Александр Великий проводил там смотр войскам перед тем, как отправиться на покорение Востока. Здесь со всего города собрались ветераны Велизария. Это были люди, с кем по-разному обошлась судьба. Некоторые солдаты были хорошо одеты и весьма упитаны, другие были бледны и явились в лохмотьях. Кто-то хромал, а кого совсем согнули годы. Но в глазах каждого сияла храбрость, и они перекликались друг с другом.

— Дружище, привет! Как хорошо, когда встречаются старые друзья!

Константинополь был огромным городом, и сейчас на плацу встречались ветераны, которые не видели друг друга много лет. Вокруг слышались восклицания:

— Сисифред, старина, ты еще жив? Я думал, что ты погиб вместе с Диогеном во время отступления из Рима.

— Унигатус, привет. В последний раз я видел тебя при осаде Осамо, когда копье вонзилось тебе в руку.

— Эй приятель, ты меня не знаешь? Мы с тобой были в одном военном лагере и нежились под фруктовыми деревьями двадцать четыре года назад за несколько дней перед битвой возле отметки Десятой мили.

Я был на плацу вместе с госпожой Антониной, и нас радостно приветствовали старые ветераны. Эти приветствия грели сердце.

На встрече присутствовали старые воины незапамятных времен и военных кампаний. Пришли даже двое воинов, которые ходили в поход с Велизарием против гепидов и болгар, когда он был еще безбородым молодым офицером.

Седой Андреас явился из школы борцов в пригороде. Андреас носил за Велизарием школьную сумку, когда Велизарий учился в школе. Он перестал участвовать в сражениях после двух подвигов перед битвой в Дарасе. Андреас сказал Велизарию:

— Я все время тренировался в своей школе и до сих пор в форме, господин Велизарий, хотя мне уже исполнилось шестьдесят пять лет. Посмотрите, на мне одет шлем с белым плюмажем, который вы мне подарили в Дарасе. Я его начистил до блеска песком. Позвольте мне стать у вас знаменосцем! Когда все собрались, оказалось, что ветеранов осталось чуть больше трехсот человек. Потом мы увидели, как к нам подходит высокая худая фигура, поджарая от постоянных постов, в монашеской рясе. Человек ухватился за уздечку лошади Велизария и сказал:

— Брат мой Велизарий, я готов снять монашеские одежды, отложить в сторону плетку и снова надеть кольчугу. Я уже вымолил у Небес прощение за мои грехи и ошибки. А самое главное, за смерть нашего дорогого друга Иоанна Армянина. Но я не смогу спокойно умереть, если не получу твоего прощения, которое я потерял во время битвы при Милане.

Велизарий спешился и обнял монаха, отвечая ему:

— Улиарис, тебе придется командовать сотней ветеранов. Мне известно о твоей набожности и о том, что ты приносишь много добра бедным братьям-монахам. Мне кажется, что ты для нас Божий подарок.

Траян недавно избавился от застрявшего в теле наконечника копья, и его назначили командовать второй сотней. К нему пришла слава, когда он сражался под командованием Нарсеса в Италии. Теперь он стал хозяином таверны в доках. Фуримут, тот самый, который прекрасно себя проявил во время второй итальянской кампании, был назначен командовать третьей сотней. Ему не повезло в жизни, и он недавно освободился из тюрьмы. Мне, правда, неизвестно, за что он сидел — за мошенничество или ересь. Велизарий определил каждого солдата в отряд, казалось, что он помнит по именам всех, кто когда-то вместе с ним грыз сухари. Он распределил среди солдат коней, оружие и кольчуги. У всех солдат чувствовался боевой дух.

— Навеки с Велизарием! — кричали они. — Веди нас против врага!

Велизарий был очень растроган:

— Друзья, вспоминая победные сражения, не следует забывать, как они велись. Требуется не только военное искусство и прекрасное владение оружием, но и благоразумие!

Воины отправились колонной, и копыта коней громко стучали по главной улице. Народ приветствовал, крича:

— Бог нас не покинул! С нами Велизарий!

Госпожа ехала рядом на носилках, высоко держа гордую голову. Я следовал за ней на низкорослой лошадке. На Антонине был красивый рыжий парик, лицо у нее горело от румян и свинцовых белил. Впавшую грудь делали более полной особые прокладки. Только стоя с ней рядом, можно было определить сколько ей лет по морщинистым рукам с коричневыми пятнышками и пожелтевшим белкам глаз. Конечно, у нее уже была дряблая шея и впавшие щеки.

Мы проехали через пригород Дейтерон к Золотым воротам. Там царил хаос — кругом раздавались приказания, на которые никто не обращал внимания. У Золотых ворот собралось примерно две тысячи гвардейцев, и только у пятидесяти человек были кони. На паре офицеров была надета кольчуга, а остальные обходились без нее, и кроме того, почти ни у кого не было оружия. Нам сразу стало ясно, что среди присутствующих было мало или почти не было опытных солдат. Даже среди городской милиции собрались более опытные люди. Среди членов Синей или Зеленой фракций в праздники проводились соревнования по стрельбе из луков, а призом предлагали гуся, поросенка или кувшин вина. Многие люди из милиции по ночам сражались на мечах, чтобы разрешить ссоры между членами различных фракций.

Велизарий хотел присоединить этих лучников к своей небольшой армии, но они отказались, заявив, что они будут защищать стены города, а по уставу они не должны покидать город. Мы слышали, как с башни возле ворот Демарх Синих кричал:

— Есть среди мужчин кто-то, кто умеет стрелять из катапульты? В каждой башне есть катапульты и большой запас стрел.

Госпожа Антонина весело крикнула ему в ответ:

— Нет, мужчин нет, а есть только старая женщина в рыжем парике, ветеран двух кампаний защиты Рима!

Мне она сказала:

— Пошли, Евгений, старый солдат, давай поучим этих рекрутов, как нужно стрелять из катапульты.

Мы с госпожой подошли к башне, приказали заменить старые веревки у катапульт, которые уже прогнили, и смазать лебедки. Потом мы стали передвигаться от башни к башне и объяснять людям у катапульт и «скорпионов», как следует ремонтировать и действовать этими военными машинами и как нужно целиться. Если кто из солдат к нам не прислушивался или действовал неуклюже, госпожа обзывала его ублюдком зеленых еретиков, била по плечам хлыстом и стыдила перед товарищами.

Велизарий собрал всех гвардейцев без оружия и добавил к их рядам тысячу крепких фракийских крестьян, собранных среди беженцев. Он заявил офицерам:

— Парк императора окружен частоколом из острых пик. Веди туда людей, пусть каждый принесет оттуда по две пики. Они станут им служить вместо мечей или копий. Вместо щитов собери металлические подносы из домов горожан.

Велизарий повел своих триста ветеранов через ворота, а за ним следовал разношерстный люд. Госпожа и я провожали его с гордостью и с волнением. Госпожа Антонина тихо сказала, не обращая внимания на следовавших за нами людей:

— Как говорится в старинной песне ровно триста греков сражались при Фермопилах, и никто из них не вернулся обратно, но их имена славны до сих пор.[118]

Я улыбнулся, чтобы подбодрить госпожу.

— Несчастные, у них не было Велизария!

— Против десяти-двадцати тысяч гуннов по приказу императора выступают эти старые раненые солдаты. Евгений, ты ждешь чуда?

— Конечно, мне пришлось повидать немало чудес.

В деревне Хеттос в двух милях от Мелантиаса, где стоял лагерем хан Заберган, Велизарий приказал солдатам вырыть канаву и насыпать защитный вал. Каждый солдат воткнул по одной пике, и образовался частокол. Вторую пику солдаты оставили себе в качестве оружия. Велизарий послал ветеранов вперед, чтобы создалось впечатление, что это были одни из многих кавалерийских пикетов, а за ними следует огромная растянутая по дороге армия. За лагерем пехота ночью разожгла множество костров. Погода стояла без дождей, и днем солдаты перетаскивали с места на место кустарники вдоль дорог и отчаянно пылили.

Во вторую ночь прибыло важное послание. Его принес крестьянский мальчика. Послание опять было от Симеона. Гунны захватили его с собой в качестве проводника и толмача. Симеон сообщал, что силы Забергана состояли из семи тысяч элитной кавалерии, а остальные войска отправились в Грецию. Он сообщил, что нападение состоится через три дня, потому что в календаре говорилось, что это — счастливый день.

— Он также станет счастливым для меня! — воскликнул Велизарий. — Это день рождения моей жены Антонины!

Лагерь в Хеттос был укреплен с помощью барьера из колючего кустарника, а вместо «ежей» на дороге были разбросаны плуги и бороны. Ветераны отпускали шуточки и называли сооружения воротами Пинциана и Фламинина, а небольшой холм, расположенный на юге, — мавзолеем Хадриана.[119]

Наконец Забергану стало известно, что перед ним не стоит огромная армия, а только состарившийся Велизарий и с ним горстка храбрецов. Он решил послать две тысячи гуннов под командованием собственного брата, чтобы покорить армию императора. Они двигались через густой лес, кончавшийся узким дефиле. Здесь всегда устраивали засады бандиты и ждали свои жертвы среди густых кустов, окружавших тропинку. Именно в этом месте Велизарий устроил засаду. По одну сторону дороги он поставил отряд Траяна, а с другой стороны — Фуримута. За ними по крутым склонам дефиле стояла армия «зрителей», как он назвал пехоту с пиками.

Мне не стоит вдаваться в ненужные подробности, но гунны попали в засаду, не подумав о грозящей им опасности. По сигналу трубы Велизарий и Улиарис внезапно напали на них с оставшимися солдатами. Андреас двигался впереди со знаменем. После копий в дело пошли мечи. Велизарий сражался в передних рядах и действовал точно, как в старые времена. В какой-то момент знамя оказалось в опасности, но Андреас убил гунна, пытавшегося вырвать у него знамя. Он вонзил ему в живот кинжал. Траян и Фуримут выехали из тыла со своими отрядами. «Зрители» орали так громко, будто это были гонки колесниц. Они колотили пиками о подносы и блюда, служившие им вместо щитов. Болгары были в ужасе. Им не удалось воспользоваться луками в таком узком пространстве, и они не смогли произвести кавалерийские маневры.

На гуннах были надеты только толстые кожаные куртки, которые мало их спасали от ударов ветеранов в железных кольчугах. Гунны потеснились и поспешили назад.

Велизарий начал их преследовать, не обращая внимания на стрелы, которые выпускали, убегая, гунны. Наших коней тоже было нелегко ранить, потому что Велизарий приказал на них надеть поперсья — конские нагрудники. Наши стрелы точнее поражали гуннов. Было убито четыреста врагов, включая брата Забергана, которого Улиарис пронзил копьем в самом начале сражения.

Остальные гунны умчались к Мелантиасу с криками:

— Домой, братья, домой! За нами гонятся духи мертвых — старики со свирепыми глазами и развевающимися седыми волосами!

Гунны рвали себе лица ногтями в знак печали.

Хан Заберган собрал лагерь и отошел со всей своей армией. Велизарий стал его преследовать. Он начал битву с тремястами войнами, а когда ее закончил, у него было уже пятьсот воинов. Среди новичков были фракийские крестьяне. Их набрали среди рекрутов, они могли скакать на конях и для охоты они пользовались легкими луками, поэтому им отдали коней и оружие погибших гуннов. У Велизария погибло всего трое, хотя было много раненых. Унигатис храбро сражался с помощью одной руки, но умер от раны через несколько дней.

Велизарий послал императору донесение.

На улицах народ ликовал и хвалил Велизария: «Это самая славная его победа!»

Во дворце продолжалось злобное шушуканье и воцарилась вселенская грусть.

Юстиниан заявил адмиралу:

— Разгрузите продовольствие с судов. Мы никуда не поплывем!

Гофмейстер (не Нарсес, тот оставался в Италии) нарочито возмущенно воскликнул:

— Неужели наши жители сошли с ума и благодарят за избавление от врагов не Ваше Величество, а Велизария, из-за которого пропала Фракия, и мы чуть не потеряли столицу?

Юстиниан послал Велизарию послание:

Велизарий ему повиновался. Посланец Юстиниана последовал в лагерь Забергана.

Хан Заберган был поражен, получив подобное послание. Ему стало ясно, что Велизария отозвали. К нему возвратилась смелость, и он пробыл во Фракии все лето. Там он жег, грабил и уводил к себе пленных. Осенью Юстиниан предложил ему деньги, чтобы он только убрался. Заберган боялся, что ему могут помешать спокойно отойти, если пошлют вооруженные суда с Черного моря вверх по Дунаю, поэтому он подписал договор и убрался прочь.

Юстиниан начал спешно перестраивать длинную стену Анастасия. Но он не стал готовить оборонительные силы. Придворные повторяли:

— Посмотрите, как Отец народов посрамил своих ленивых офицеров!

Когда Велизарий с тремястами ветеранами подошли к воротам Фонтанов, гвардейцы и крестьяне, следовавшие за ними, пели победный гимн. Их встречали гирляндами цветов, пальмовыми листьями, объятьями и поцелуями радостные жители Константинополя. Из дворца последовало единственное краткое послание:

Над последней фразой хохотали во всех винных лавках. Если кто-то помогал своему соседу, а потом сосед его резко за что-то отчитывал, возмущенный благодетель восклицал: «Да, дорогой господин, и чтобы вы вернули на место все колья!»

Сражение при Хеттосе было последним сражением Велизария. Я описал здесь все точно, потому что битва происходила не далеко от дома, а на ближних рубежах, всего в одном дне пути от города с миллионным населением. Вы можете как-нибудь туда отправиться и полюбоваться дефиле и двумя лагерями — лагерем хана Забергана в Мелантиасе и лагерем Велизария в Хеттоссе — и даже вернуться домой до темноты.

ГЛАВА 24 Последняя неблагодарность

Мне очень трудно рассказывать вам о последней жестокости, потому что я не обладаю терпением Велизария или его великим сердцем, которое все выдержало! Моя история дошла до 564 года от Рождества Христова, когда Юстиниану уже минуло восемьдесят лет, и он правил в течение тридцати семи лет. Наконец в империи воцарился мир. Но он походил на мирное состояние, какое бывает у больного человека после приступа сильной лихорадки, и никто не может сказать, больной выздоровеет или умрет.

Император сильно опустился и стал невнятно говорить. Этот верный последователь ортодоксального христианства и неустанный гонитель еретиков сам теперь впал в скандальную ересь в отношении единосущности святого Сына.

Теодора всегда считала, что Иисус Христос не реагировал на телесные страсти и слабости, и что это была неподдающаяся соблазнам плоть, а следовательно, она не могла быть человеческой плотью. Она говорила, что всякая другая плоть может поддаваться соблазнам, а потом даже разлагаться, если только перед вами не мумия египетская, или же если эта плоть по случайности не вмерзла в огромный кусок льда. Согласно ортодоксальной точки зрения, Иисус до Воскрешения существовал в разрушающейся человеческой плоти и если вы это отрицаете, то поддерживаете учение монофизитов, отвлекая внимание от величия жертвы, совершенной Иисусом для человечества.

Юстиниан стал поддерживать теорию Теодоры, хотя при ее жизни он с ней спорил. Он говорил, что это его собственное открытие, потому что прекрасно помнил все высказывания Теодоры.

Он выпустил эдикт, и в нем назвал всех, кто выступал против, «поклонниками разложения». Юстиниан приказал всем патриархам и епископам поддерживать это новое вероучение. Они тщетно молили его дать им время как следует обдумать подобное новшество. Патриарх Константинопольский был осторожным ученым и очень прямым и правильным человеком. Он разорвал одежды и посыпал голову пеплом, а потом воскликнул:

— Это все гораздо хуже, чем ересь монофизитов и основано на богохульстве грязных манихиев, которые заявляют, что двойственность Бога-Сына является противоречием. Мои дорогие братья, если Иисус Христос, когда он жил на земле, не реагировал на слабости и страсть, как хочет, чтобы мы считали Его Величество, что тогда нам следует говорить о знаменитом плаче Лазаря и о жалобах Иисуса на Кресте.[120] Вспомните о мольбах, чтобы у него взяли чашу страданий. Подобные акты подтверждают Святые Евангелисты и могут расцениваться, как просто помешательство или притворные жалобы, если тело Иисуса, в действительности, было ничего не чувствующим телом Божества.

Кафедральные клирики пожаловались на патриарха и его сместили.

Велизарий никогда не высказывался по подобным проблемам. Когда Сергий, ведущий сенатор, поинтересовался его мнением, он ответил:

— Нам трудно жить согласно заветам Христа, а если вы станете задумываться о философских понятиях Его сущности, я бы предпочел заняться критическим обдумыванием личного характера императора.

Сергий внимательно взглянул на Велизария, пытаясь понять, не иронизирует ли он, и спросил:

— Лучший из людей, наверно, подобное изучение может принести огромную пользу?

Каждый день Велизарий появлялся в императорском дворце. Если объявляли перерыв в приемах, он уезжал в свои имения и отправлялся на охоту. Он вел очень скромный образ жизни и никогда не отказывал нищим и его любили друзья. Его отношения с моей любимой госпожой были воплощением любви и понимания. Госпожа стала ближе к христианству, она отказалась от языческих привычек. Хотя продолжала использовать простые талисманы от зубной и головной боли и она хотела, чтобы эти талисманы защищали ее от сглаза. Их жизнь текла спокойно и размеренно, и казалось, что они также медленно и спокойно двигались к могиле, держа друг друга за руку. Также казалось, что на этой тропе больше не будет никаких препятствий, и их не поразят никакие испытания.

Юстиниан продолжал ненавидеть Велизария. Он не желал умирать, а его противник останется обеспеченным и станет по-прежнему пользоваться уважением граждан.

— Он украл нашу славу, — постоянно повторял Юстиниан. — Наши неблагодарные подданные уважают его, а не Священную Персону Императора.

Бесчестный Прокопий, который во всех войнах был военным секретарем Велизария, провел долгие годы, составляя историю войн. Он был корыстным и желчным человеком, не поддавался лести и всегда говорил горькую правду, и почти ничего не скрывая о предательстве одного генерала или некомпетентности другого. Он отдавал должное Велизарию за его многие победы, завоеванные в неравных битвах. Прокопий в открытую не винил Юстиниана за капризы, некомпетентность, жестокость, медлительность, мелочность характера, неблагодарность, но описывал исторические факты настолько прямолинейно, что ни один умный человек, прочитавший его записи, не смог не сформировать отрицательное мнение о монархе и выразить величайшее восхищение его генералом. Эти записи, наконец, были отосланы писцам в Александрию и там книга была опубликована.

История о книге широко распространилась, пока Юстиниану не стало известно о ее существовании, это случилось за пять лет до битвы при Хеттосе.

Когда Прокопию стало известно, что император пришел в ярость, и он понял, что эта ярость может ему грозить смертью, он написал униженное извинение, где молил своего господина простить слугу и понять, если он написал что-то не так, то за это следует винить Велизария, представившего ему фальшивую информацию. Он обещал изъять все копии книги и написать историческую работу, превозносящую славные дела Юстиниана. Юстиниан его простил, дал пенсию и пожаловал ранг патриция. Прокопий старался все время отрицательно отзываться о своем прежнем патроне. Он с ним не здоровался, встретив на улице, чтобы, не дай Бог, не навредить себе. Юстиниан был крайне недоволен, когда наконец ему принесли книгу, восхвалявшую его свершения.

Прокопий писал там только о его учености и набожности, о том, как возводились церкви и строились укрепления. Император ожидал, что в его честь будет полностью переписана прежняя история страны и что он, а не его подданный Велизарий, станет прославляться за покорение Италии и Африки. Юстиниан перестал выплачивать пенсию Прокопию.

Прокопий обозлился и оклеветал не только Велизария и госпожу Антонину, но и самого императора и покойную Теодору. Иногда он в своих записках сообщал правдивые факты, но иногда искажал их, а временами просто лгал! Он не пощадил даже меня, Евгения. Например, он написал о том, что я помогал госпоже убить служанку Македонию. Он писал, что мы разрезали ее язык на мелкие кусочки и швырнули их в море. Прокопий говорил, хвастаясь друзьям:

— Я написал книгу, способную опорочить имена некоторых великих людей, обидевших меня.

Но он держал книгу в столе, желая, чтобы ее прочитали потомки.

Осенью после битвы при Хеттосе группа сенаторов задумала новое покушение на жизнь императора. Этот заговор возглавляли Сергий и Марселл, тот самый, кого простил Юстиниан за участие в старом заговоре Артабана Армянина. Заговор случайно раскрыли, а лидеров заставили выдать имена сообщников. Среди лидеров был и Херодиан, генерал, сдавший Сполето королю Теуделю, чтобы навредить Велизарию! Потом он удрал к готам. После смерти Теуделя, он сдал Кумае Нарсесу, и Юстиниан его простил. По возвращении Херодиана в Константинополь Велизарий подал на него в суд, и его заставили выплатить долг в пятьдесят тысяч золотых монет, о которых упоминалось в истории сдачи Сполето.

Херодиан, чтобы избежать смерти, попытался оправдаться, заявив, что заговор против императора был задуман Велизарием. После его показаний Государственный обвинитель Апион послал агентов в дом Прокопия, чтобы найти там документы, подтверждающие это обвинение. В доме в запертом сундуке они нашли книгу выдуманных историй Прокопия. Апион прочитал ее и пригрозил Прокопию, что его задушат за оскорбления личности императора, если только он не даст нужных показаний, с помощью которых Велизария можно будет обвинить в предательстве. Прокопий, естественно, согласился на это и ему вернули его писанину. Теперь вам ясно, почему я его назвал «бесчестным Прокопием».

Апион явился в дом Велизария ранним утром в сопровождении двух писцов и отряда солдат. Велизарий в это время играл в мяч, а затем собирался окунуться в бассейн. Я вел счет забитым мячам. Велизарий любезно приветствовал Апиона и сказал:

— Вы новый Государственный Обвинитель? Что-то рано вы пожаловали ко мне. Вы не позавтракаете со мной после того, как я окунусь в бассейне?

Апион ответил ему весьма мрачно:

— Дело Его Священного Величества не терпит промедления. И мы не станем завтракать и плавать в бассейне. Быстро одевайтесь, князь Велизарий. У меня есть ордер на ваш арест по обвинению в государственной измене. Солдаты, арестуйте слуг. Могут понадобиться их показания.

Велизарий обратился ко мне:

— Евгений, запиши счет. Мы продолжим игру в другое время. — А затем попросил госпожу Антонину спуститься вниз.

Мне не позволили позвать госпожу Антонину. Апион заявил:

— Слуги уважаемой Антонины тоже задержаны.

Велизарий оделся и пригласил Апиона и солдат зайти в теплое помещение, потому что день был прохладным. Апион прочитал приказ об аресте:

Когда Апион закончил чтение, Велизарий его спросил:

— Кто готовил этот приказ для подписи Его Величества?

— Я, — ответил ему Апион.

— Мне по вашей речи кажется, что вы — фракиец из Адрианополя. Мне также кажется, что мне знакомо ваше лицо. Разве мы не учились в одной школе у учителя Мальтуса?

Апион сильно покраснел, потому что он всегда помнил, как его презирали соученики в то время, и ответил:

— Нет, мы незнакомы.

Слуг отвели в тюрьму и начали пытать. Там были рабы и свободные граждане, начиная от юного пажа до Андреаса и меня. Нам с Андреасом уже исполнилось по семьдесят лет. Нас растягивали на дыбе и били плетьми, на концах которых были металлические наконечники. Нам крепко обвязывали лбы мокрыми скрученными кожаными веревками, они, высыхая, причиняли страшную боль. Кроме того, нам поджигали ноги в бронзовых жаровнях.

Некоторым из слуг досталось сильнее, чем другим. Меня бросили в кандалах в камеру вместе с Андреасом, а потом нас потащили на допрос и пытки. Андреас присутствовал во время ареста Велизария и был возмущен Апионом:

— Государственный Обвинитель следовал в жизни прекрасной и ровной дорогой. Пока его соученики командовали армиями императора, он командовал перьями, чернилами, пергаментом и занимался подкупами и пресмыкался перед власть имущими! Он двадцать лет проработал клерком, и стал писцом, прошло еще двадцать лет и он уже помощник главного архивариуса. Прошло пять лет и он Государственный Обвинитель, и ему прислуживают клерки-копиисты, посыльные, тюремщики, полицейские. Скромный копиист хвастается своим коллегам: «Сам уважаемый Апион удостоил меня сегодня улыбкой и вспомнил мое имя».

Теперь ему дают взятки, он перестал пресмыкаться перед вышестоящими людьми. Он заведует всеми орудиями пыток — он — господин цепей, кнутов, дыб, клещей для того, чтобы прижигать клейма на лбах преступников. И мы это все вскоре испытаем на собственной шкуре.

Андреас также добавил:

— Этот маленький ябеда Апион! Я до сих пор вижу, как он скорчился в углу классной комнаты и злится на нас, потому что не получил сладкой булочки. Он отказался вести снежный бой с послушниками. Это и стало булочкой раздора! Мне кажется, что стоит убедить мэра города снять Слона с пьедестала и вместо него поставить статую уважаемого Апиона!

Андреас не выдержал пыток и умер. Апион страшно злился: Андреас не издал ни единого крика.

Я кричал и вопил не переставая. Я понимал, что ответственный за пытки будет мною доволен или ему настолько надоедят мои вопли, что он скажет: «Сделайте перерыв и ослабьте веревки!»

Я повторял одно и тоже.

— Долгой жизни Его Милостивому Величеству! — и еще я добавлял:

— Я ничего не знаю! Не знаю!

Мне удалось выжить, я не стану вам описывать страшные шрамы, оставшиеся у меня на теле. Я не такое важное лицо. Меня спрашивали снова и снова:

— Ты слышал, как предатель Велизарий в беседе с патрицием Марселлом предлагал коварные планы? Взгляни, здесь записаны показания слуг Велизария, которые слышали как-то во время ужина с вашей госпожой, что он высказывал подобные мысли. Как ты мог их не слышать? Они поклялись, что ты там тоже присутствовал.

Я все отрицал и говорил, что Велизарий — самый лучший, добрый и самый преданный человек на свете. Но остальные слуги подтвердили все, что было необходимо, потому что они не выдержали пыток. Я не присутствовал на судилище. Оно состоялось в январе за закрытыми дверями. Рассказывали, что Велизарий отрицал все обвинения. Ему предъявили не только обвинения в предательстве. Его обвинили в содомии с приемным сыном Феодосием и в том, что он осквернил свою падчерицу, Марту. Велизарий просил провести перекрестный допрос свидетелей обвинения — Херодиана, Иоанна Эпикурейца и Прокопия. Юстиниан ему в этом отказал — и он сам судил Велизария. Юстиниан смеялся над господином Велизарием и делал вид, что ему предстоит честный суд. Он спросил Велизария:

— У вас есть честные свидетели, которых вы бы хотели вызвать на суд, чтобы они подтвердили, что вы не изменник?

Велизарий ему ответил, что у него есть четверо подобных свидетелей.

— Кто они такие? Присутствуют ли они в городе?

— Нет, ваше Величество.

— Назовите их имена.

— Гейлимер, бывший король вандалов, Ваттих, бывший король готов, Хосров, великий король Персии, Заберган, великий хан болгарских гуннов. Они точно могут сказать, что я не предатель!

Госпожу Антонину обвинили в пособничестве. Рассказывали, что когда ее привели в суд, она говорила так нетвердо и иносказательно, как будто страдала от старческого слабоумия. Она вспоминала неприятные вещи в жизни Юстиниана до того, как он стал императором. Говорят, что ее разговоры были странными и ироничными. Антонина говорила:

— У моей подруги Теодоры из клуба фракции Синих была комнатная собачонка жадная и похотливая. По ночам она рассказывала этой собачонке разную теологическую чепуху и кормила мерзкое животное кусочками сырого мяса. Это была любопытная тварь. Она лизала ноги всех важных людей в городе и обнюхивала каждый фонарный столб. Мы называли его Цезарь, но до этого у него было ужасное варварское имя готов.

Госпожа также добавила:

— Ваше Величество, когда-то мне был знаком маленький улыбающийся розовощекий человечек, которому удалось переспать с тремя поколениями женщин одного семейства. (Госпожа имела в виду госпожу Хрисомалло, ее дочь и внучку.) Он возносил молитву Вельзевулу, но не смог выучиться хорошо владеть греческим языком. Мне очень жаль, что я всегда была вежлива с этим маленьким, улыбающимся, розовощеким человечком.

Юстиниан начал злиться и постарался побыстрее ее отпустить.

— Эта благородная дама сошла с ума, ей должны помочь доктора. Мы ее отпускаем.

Но госпожа продолжала говорить.

— Все хорошенькие девушки из клуба Синих жаловались на этого Жадину. Они говорили, что он заставляет их делать отвратительные вещи, очень жаден и не желает платить за любовные услуги. Они еще говорили, что он путает духовный экстаз с плотским, поклоняется неправильным богам и воняет козлом!

— Уберите ее! Сейчас же уберите! — пронзительно закричал Юстиниан.

— Да, от него воняло смесью благовоний и козлом, он мочился в постель, а на ляжках у него были бородавки.

Затем был произнесен приговор. Наказания преступникам были назначены самые разные. Часть из обвиняемых ждала смерть — отсечение головы топором. Некоторых повесили, а некоторых виновных ждало пожизненное заключение. Но Херодиана и Иоанна Эпикурейца помиловали.

Госпожу заключили в Замок Покаяния, построенный Теодорой, а ее состояние передали церкви. Велизарию оставили жизнь, но лишили его всех заслуг и имущества, он не мог получать даже обычные пособия для нищих. Но Юстиниан страшно ему отомстил. Да, мне жутко говорить об этом, поэтому я постараюсь побыстрее сообщить вам об этом несчастье. В тот же вечер его лишили зрения и выжгли глаза раскаленными докрасна иглами.

Госпожа лежала на койке в палате для больных в Замке Покаяния. Она вызвала меня ночью и сказала:

— Евгений, ты сильно боишься императора? Сильнее, чем ты любишь меня и моего дорогого мужа?

— Что вы хотите мне приказать, госпожа? Я к вашим услугам.

— Евгений, возьми лодку и переправься через Босфор и притаись у Бронзового дома. Когда утром освободят Велизария, тебе придется стать у него поводырем. Они его освободят очень рано, когда улицы еще будут пустыми.

Я ждал Велизария на площади Августа. Мне пришлось его ждать много часов. На рассвете я увидел, что его грубо вышвырнули из ворот два пьяных солдата. Один из них крикнул:

— Старик, иди и поищи себе счастья и денег! Ты свободен, как воздух.

— Ага, — подхватил другой солдат, — без денег, без дома, слепой и без славы!

К ним подошел молодой капрал и отругал солдат:

— Вы, грязные животные. Вам не следовало поднимать ваши морды над корытом помоев. Приказываю вам, убирайтесь и ложитесь на спину в зале Бронзового дома. На потолке вы увидите нарисованные картины его подвигов. Там изображена великая победа у отметки Десятой мили и Трикамерона, и победа в Неаполе, и защита Рима и сражение у моста Мульвия. На этих картинах император получает победные трофеи — королей и королевства и все, что так ценят монархи. И кто дал ему все это? Велизарий, над которым вы сейчас издеваетесь и смеетесь над его слепотой и говорите, что у него не осталось воспоминаний о славе!

Велизарий повернул к капралу незрячее лицо и сказал:

— Потише, капрал! Раз император кого-то ненавидит, его солдаты не должны хвалить этого человека.

Капрал ему ответил:

— Мой отец сражался в Персии и в Африке в рядах ваших кирасиров. Он погиб в Риме, защищая мавзолей Хадриана. Если эти бездельники смеют вас оскорблять, они также оскорбляют память моего отца. Вот вам рукоятка от копья, уважаемый храбрец, чтобы легче было шагать. Мне все равно, если кто-то услышит мои слова: «Славу не убить раскаленной иглой!»

На улицах никого не было кроме бездомных нищих. Велизарий держал в руках посох и неуверенно шагал по главной улице по цветным мраморным плитам тротуара. Я следовал за ним поодаль. Он дошел до статуи Слона и остановился, чтобы потрогать толстые ноги животного. Я слышал, как он бормотал:

— Смотри, какое тут стоит чудовище. Он жрет траву, как вол. Его кости сильны, как полоски бронзы, как железные трубы. Он сильнее всех животных.

Потом он стал говорить более ясно:

— Слушай меня, я плачу от обиды, но меня никто не слышит. Я молю о справедливости, но ее нет. Он преградил мне путь, и я его не могу обойти, а в глазах у меня чернота. Он лишил меня славы.

Я тихо подошел к нему и сказал:

— Господин, это я — евнух Евгений. Моя дорогая госпожа Антонина прислала меня помочь вам.

Велизарий повернулся и протянул мне руку, потом он притянул меня к себе и обнял. Он взволнованно начал спрашивать меня о госпоже, и я передал ему ее слова любви. Пока мы шли, он ел белый хлеб и фрукты, которые передала ему госпожа.

Велизарий сказал, чтобы я проводил его в Благерне. Он шагал размашистыми шагами через пустые площади и улицы и, казалось, что это он меня ведет. Нам никто не встречался. Восточный ветер принес запах свежевыпеченного хлеба из городских пекарен, и Велизарий сказал мне об этом. Когда мы проходили доки в Зеугме, он принюхался и сказал:

— Я чувствую запах гвоздики, сандалового дерева и матросов. Ослепнув я стал ощущать запахи, как собака.

Наконец мы подошли к монастырю и Велизарий постучал палкой в ворота, которые открыл послушник.

Велизарий сказал, что ему нужно видеть аббата, но послушник заметил:

— Он занят, и я не стану его тревожить.

— Прошу тебя, скажи, что его желает видеть Велизарий.

Послушник посмеялся над ним. Велизарий был очень бедно одет, к тому же выглядел неопрятно после тюрьмы. Глаза его прикрывала грязная повязка.

Привратник пошутил над ним, сказав, что в таком случае, его собственное имя — апостол Петр.

Через полуоткрытую дверь я увидел монаха Улиариса, проходящего мимо, и обратился к нему.

— Брат Улиарис, помоги нам!

Улиарис поспешил к дверям. Он увидел Велизария, горько заплакал и воскликнул:

— Дорогой друг! О, дорогой друг! — он, казалось, не находил нужных слов.

— Улиарис, дорогой друг, молю тебя сходи к преподобному аббату и забери у него вещь, принадлежащую мне. Я отдал его предшественнику до тех пор, пока она мне самому не понадобится. Это деревянная чаша для подаяний. Пришел час, когда мне нужна эта чаша.

Улиарис отправился к аббату, но тот не желал отдавать чашу. Он заявил, что это священная реликвия и ее не положено отдавать в обычные руки и что чаша принесла счастье монастырю. Он также сказал, что император станет сердиться, если к Велизарию будет проявлено сочувствие.

Улиарис твердо заявил аббату:

— Бог проклянет наш дом, если мы не отдадим чашу ее законному владельцу. Он оказал нам милость, мы пользовались этой святыней в течение тридцати лет.

Аббату пришлось дать Улиарису ключ к украшенному драгоценностями сундучку, где хранилась чаша. Улиарис вышел к нам и отдал нам чашу.

Велизарий провел пальцем по вырезанной надписи и повторил изображенные там слова: «Бедность и Терпение». Улиарис был настолько расстроен всем увиденным, что даже не смог как следует попрощаться, он обнял Велизария и вернулся в монастырь.

Мы с Велизарием отправились в пригород Дейтрон неподалеку от Золотых ворот и остановились у портика церкви Непорочной Девы. Велизарий уселся на ступени и начал просить подаяния. Церковный староста его не узнал и грубо прогнал с этого места. С нами также обошлись в церкви Святой Анны, Святого Георгия, Святого Павла и Марти Зое. Все церковные старосты позволяют сидеть на ступенях профессиональным попрошайкам, которые им выплачивают деньги за подобные привилегии. Наконец Велизарий попросил, чтобы я его проводил к монастырю пророка Иоанна и там ему разрешили просить милостыню. Нищий, сидящий там, узнал Велизария, обнял его и стал плакать. Это был Фуримут, которому пришлось в жизни нелегко.

Велизарий сел и скрестил ноги. В это время на улицах уже появился народ. Чаша для подаяния была у него на коленях, и он стал выкрикивать громким голосом.

— Подайте, Христа ради! Подайте монетку Велизарию! Подайте медную монетку Велизарию, который когда-то разбрасывал на этих улицах золото! Добрые люди, подайте, Христа ради, Велизарию! Подайте, милостыню мне!

Его призывы звучали как команда, а не как жалобный крик нищего. Вокруг нас начала собираться большая толпа. Сначала все были поражены увиденным, а затем начали возмущаться, когда узнали народного героя и освободителя. Теперь перед ними сидел слепой нищий. Чашу быстро начали заполнять монетки — серебро, медь и золото. Кое-кто прикрыл лица накидками, когда бросал деньги в чашу, но многие известные люди не стали прикрывать лица. Много женщин подавало Велизарию.

К нам подошли его ветераны и образовали вокруг нас живую стену, чтобы народ не слишком напирал на слепца. Люди стали подходить к нему по одному и жертвовать деньги герою, спасшему город от гуннов. Фуримут принес мешок, и как только чаша заполнялась, он высыпал ее в мешок и опять передавал чашу Велизарию. До вечера мимо нас прошло около сорока тысяч человек и рядом стояло несколько мешков денег, но Велизарий продолжал выкрикивать:

— Добрые люди Константинополя, подайте копеечку Велизарию! Подайте, Христа ради!

Люди подавали в соответствии со своими возможностями — бедные старухи давали несколько медных монеток, дети — копеечки. Даже проститутки делились серебром после ночных заработков. Один человек принес золотую медаль и сказал:

— Посмотрите, чье тут изображение и что там написано?

Это была медаль, выбитая после покорения Африки, на ней Велизария называли «Славой римлян».

Когда Юстиниану стало известно, что случилось, он разозлился и страшно испугался. Народ стал волноваться. На улицах были слышны возмущенные выкрики, возле дворца начали собираться народные толпы. На стенах общественных зданий появились следующие фразы на латыни:

— Justinianus ab usjustitiis.[122]

Что значило — Юстиниан (справедливый), который известен своей несправедливостью.

Были такие надписи на греческом:

— Самсон, будучи слепым, погубил короля и его Двор.

Юстиниан срочно вызвал к себе гофмейстера и приказал объявить Велизарию прощение. Он его подписал, возвратив Велизарию все титулы и состояние. Слепого торжественно проводили в его собственный дом верные ему ветераны. Он разделил среди них все собранные им деньги и каждому досталось примерно по двести золотых монет, а чашу он вернул аббату.

Госпожу Антонину выпустили из Замка Покаяния. Велизарию оставалось прожить еще несколько недель, но они прошли очень спокойно. Госпожа Антонина не отходила от него, и каждый день трое или четверо ветеранов заходили к нам, чтобы вспоминать с полководцем прежние времена. Они сами решили, кому и когда к нему заходить. Велизарию не позволяли выходить из дома, потому что Юстиниан боялся толпы. Но к Велизарию народ так прекрасно относился и все спешили выразить ему свое почтение, что казалось, что он правил двором у себя дома, а не сидел дома в положении пленного.

Велизарий умер во сне тринадцатого марта в 565 году от Рождества Христова. Произошло удивительное чудо: когда его готовили к погребению, на теле исчезли шрамы от ран, полученных им во время многочисленных битв во всем мире. Госпожа Антонина старалась держать себя в руках, потому что так пожелал Велизарий. Она говорила:

— Он страдал от несправедливости собственного императора, а не от врагов!

В конце года — тринадцатого ноября — Юстиниан умер от гангрены. Пусть христиане поспорят, куда отправились души каждого из них. Но рассказывали, что Юстиниан недостойно вел себя перед концом и что когда, наконец, душа его упокоилась, по всему дворцу раздался громовой голос Сатаны, который начал пародировать Священное Писание: «Вот мой любимый сын. Он доставлял мне немало удовольствия!»

Юстиниану удалось пережить своего врага Велизария. Из четырех людей, тесно связанных в моем рассказе, — Юстиниан, Теодора, Велизарий и госпожа Антонина, дольше всего прожила моя дорогая госпожа. После смерти Велизария она жила очень тихо и вскоре я остался единственным лицом, с кем она общалась. Потом она просила меня, чтобы я отправил ее в женский монастырь, где была аббатисой ее дочь Джоанина. Они помирились и вскоре госпожа Антонина умерла. Она завещала все свои деньги монастырю, но предварительно назначила мне приличную пенсию.

Мне удалось пережить и Нарсеса. Сейчас я вам расскажу о конце его жизни. После смерти Юстиниана империей стал управлять Юстин, но не его внучатый племянник, сын Германуса, а старший кузен, сын сестры Юстиниана Виджиланты. Нарсес в то время был губернатором Италии, и ему стало известно о делегации итальянцев, которая отправилась в Константинополь к Юстину.

Нарсес хорошо управлял Италией, но страна была настолько бедной, что он не мог собирать много денег в виде налогов. Юстин желал сместить Нарсеса и написал в Италию, что ему пора уйти в отставку, потому что он слишком стар. Нарсес повиновался и передал обязанности некоему Лонгинусу, покинул дворец в Равенне и возвратился на виллу в Неаполе. Там ему передали неприятное письмо от Софии, внучки сестры Теодоры — Анастасии, ставшей теперь императрицей и женой Юстина. В письме София резко писала, что ему лучше оставить военные дела, а самому стоит заняться прежним ремеслом — прясть шерсть в обществе дворцовых мастериц. Она была очень зла на Нарсеса, потому что во времена, когда он был гофмейстером, он ее как-то оскорбил, а София его не простила.

Нарсес прочитал письмо и воскликнул:

— Я сотку для ее величества такую нить, что она ее не распутает до конца жизни!

Он занялся интригами с врагами у северной границы. Вы можете мне не поверить, но Нарсесу в то время уже исполнилось девяносто четыре года, но он был очень активным и здравомыслящим человеком, каким иногда не бывают пятидесятилетние люди. Когда ему было девяносто один год, он одержал славную победу на Севере, сражаясь с неким мятежником, князем Видинусом. Он воевал против франков и германцев, поддерживающих Видинуса.

Юстину стало известно, что жестокие ломбардцы намеревались напасть на Италию и он желал, чтобы его друг Лонгинус, новый губернатор Италии, прославился победой над ними. Нарсес хотел отомстить императрице Софии и послал письмо королю Албоину Ломбардскому, где написал:

Германцы напали на Северную Италию, перейдя через перевал Бреннера. Нарсес написал Юстину и предложил отогнать германцев, если будет на это повеление императора. Юстин ему даже не ответил. Тогда ломбардцы, которым Лонгинус не мог противостоять, захватили всю Италию к северу от реки По, они до сих пор там правят,

Нарсес вскоре умер от огорчения.

Что можно сказать о том, почему Велизарий постоянно повиновался капризам и жестокости своего императора? Некоторые считают, что это от благородства его характера. Другие думали, что это проявление слабости и даже трусости. На эту тему можно спорить до бесконечности. Для меня важнее всех бесполезных обсуждений является знание характера Велизария. Он никогда не поддерживал донатистов Африки, которые отказывались принимать Евхаристию из рук священника, который когда-либо совершал неправедные вещи в жизни, они принимали священное причастие только из рук людей, ведущих праведную жизнь. Он также не поддерживал политических донатистов, которые критиковали всех и вся, а в результате все портили непослушанием и безграмотностью. Я был у него всего лишь слугой и мне кажется то, как человек обращается со своими слугами, служит показателем его характера. В этих отношениях, как в зеркале, отражается достоинство, с которым он ведет себя с людьми выше его по рангу. Мне кажется, что о таком хозяине, как Велизарий, слугам только приходилось мечтать.

Здесь следует отметить одну вещь. Хотя Юстиниан безобразно относился к Велизарию, он ни разу не приказал ему выполнить какое-либо действие, которое шло бы вразрез с заповедями Господа. Он понимал, что Велизарий в этом ему никогда не повиновался — он почитал Бога превыше всего на свете.

Хотя Юстиниана обвиняли в сделках с Вельзевулом, он всегда поддерживал христианскую веру. Он молился, постился, строил и возвеличивал церкви, искоренял ересь и укреплял власть епископов. Он считал совершенно нормальным учение Христа о том, что если тебе ударили по левой щеке, то ты должен подставить для удара правую… Он платил деньги хану Хабергану, который разорил Фракию и дал ранг патриция Артабану, покушавшемуся на его жизнь. Он также простил предателей, чья вина была доказана. Среди них были Херодиан и Иоанн Эпикуреец. После смерти Теодоры он даже возвратил нищего Иоанна Каппадокийца из Александрии и снова стал к нему хорошо относиться. Да, император всегда прощал людей, замышлявших против него зло. Но он не понимал, как ему вести себя с честными людьми, потому что христианская доктрина, в основном, учит, как вести себя с грешниками, жестокими людьми, очернителями и предателями, но не учит, как следует вознаграждать истинные положительные черты в человеке. Считается лучше давать, чем получать; прощать, чем быть прощенным. Так Юстиниан наградил Гипатия смертью за его помощь во время Победных Мятежей. Он подозревал благородного Германуса и не доверял ему. С Велизарием он вел себя постоянно враждебно и предательски. Мне кажется, Велизарий сочувствовал Юстиниану в том, что тот стремился быть христианином, но не понимал как ему следует этого достигнуть.

Иисус Христос рассказал притчу о заблудшей овце, которую спас пастух.[123] Мораль состояла в том, что на Небесах испытывают больше радости, когда раскаивается один грешник, чем когда имеются девяносто девять праведных людей, которым не в чем каяться. Конечно, в данном случае Иисус высказался весьма иронично, имея в виду под «праведными людьми» лицемерных фарисеев. Но Юстиниан в старости пытался «подправить» притчу и решил, что пастух должен оскорблять и мучить одну овцу, которая оставалась в овчарне, а не удалиться с остальными девяносто девятью грешными душами. Он вывел мораль, что Небеса гневаются, коли любая личность, кроме самого Сына Божьего, ведет себя честно и неподкупно. Эта точка зрения весьма распространена среди видных теологов, которым известны собственные греховные наклонности.

Мой бывший хозяин Дамокл обычно говорил, несколько преувеличивая:

— При старых богах всегда ценились положительные качества, а бесчестье презирали. Крест преступника никогда не покрывали позолотой и не украшали драгоценными камнями, а человек не получал удовольствия от самоуничижения.

Пусть каждый верит в то, что ему ближе. Коли случится так, что человек уважает положительные качества, и если он не твердолобый и лживый богослов или упрямый аскет, моя история его не обидит, а утвердит в собственных принципах. Велизарий обладал такими благородными принципами и чертами, и он от них никогда не отказывался. Тем, кто считает, что рассказанное в Писании имеет историческую вероятность, могут сказать, что Велизарий вел себя во время судилища перед Юстинианом, как ранее себя вел Христос перед Понтием Пилатом, Прокуратором Иудеи, когда его несправедливо обвинили в тех же самых грехах, а именно — в предательстве Империи. Он перенес страдания с такой же выдержкой.

На этом я прощаюсь с вами.

1938 г.