Кочевники неба

Глава 1 Почему я?

Говорят, каждому подростку иногда хочется сбежать из дома. Разумеется, чтобы туда вскоре вернуться – когда они всё осознают, всё поймут. В случае с Варэком Непоседой из народа круштанов дела обстояли куда сложней. С мыслей о побеге он начинал каждое утро. Всё по той же причине – не любят, не ценят, не понимают. И сомнений, что истинная ценность одного шестнадцатилетнего юноши мгновенно перестанет быть тайной для его родных, у него не было – не так-то уж он плох, хотя и слышит последнюю пару лет про себя всякое, а родители не такие уж и чудовища, какими иногда кажутся.

Вот только скорым возвращение домой, когда твой дом передвигается со скоростью две мили в час, и только Птице Судьбы известно, где и куда он свернёт, – не бывает.

Нет, если, конечно, дать родному крушту фору в час-полтора, можно спокойно его догнать на своих двоих. Но поди докажи потом, что не свалился абсолютно случайно, словно какой-нибудь несмышлёный малыш. Или, того хуже, «равнинная невеста».

Эх, равнинные невесты! В разговорах и, конечно, многочисленных анекдотах, до самой старости «невесты», хотя большинство замужем не первый год.

Мягко говоря, не все круштаны понимают, почему в общине нет места для людей нижнего мира, но молодые девушки могут рассчитывать на поблажки. Как говаривал один его друг, кстати, во всех других ситуациях ревностный сторонник традиций, «и приходит же каким-то молодым балбесам в голову вернуться из Миртару не одному, словно на зимовье красивых круштанок мало».

– Нет, правда, раз так нравятся девушки из нижнего мира, так и оставайтесь там! – распинался не любитель равнинных невест одним вечером

– Умные парни так и поступают, – отвечал Варэк, имевший совсем другое мнение по этому вопросу, шёпотом, чтобы не задеть друга.

И даже если бы друг слышал, то вряд ли бы догадался, что Непоседа намекает на Авэка, который, несомненно, если жив, то уже давно женился – такие женихи на пороге не валяются.

Вспомнив об Авэке, Варэк ещё больше загрустил – как же тоскливо без тебя, мой пропавший без вести старший брат! Без вести пропавший, и точка! И не умнее младенца все, кто верят, будто бы он погиб.

Варэк оглянулся на всякий случай, нет ли рядом Пайру Пытливого – главы семьи. В последнее время ему начинало казаться, что это не слухи, будто его дедушка умеет читать мысли.

Но нет, никого. Только суровый дядя Гларб следит за тем, чтобы Варэк прилежно исполнял своё послушание: чистить панцирь Короля Небес (на редкость пафосное имя для крушта с населением всего-то в сто двадцать три человека!) от паразитов.

Подросток усмехнулся, вспомнив, как побелел Мудрейший, когда он сказал, что, по сути, они таким способом лишь избавляются от конкурентов.

– Кто мы, как не паразиты? Живём на круште, кормимся с него, греемся его теплом.

Всё-таки в том, чтобы быть несовершеннолетним, есть свои преимущества. Будь Варэк взрослым, его бы ждало суровейшее наказание за кощунство. А так только послушаний вне очереди прибавилось и родительской брани. Да наставлений Мудрейшего, когда он успокоился.

– Сколько раз говорить, Варэк. Паразиты забирают всё, ничего не давая взамен. Тут другое. И мы нужны крушту, и крушт нужен нам.

– А как же крушты существовали без нас? И как мы стали жить на круштах, кем мы были до этого?

– Что так было всегда, что первый круштан родился из панциря первого крушта, ты не поверишь?

– Перестал верить ещё с того зимовья, когда у меня выпали молочные зубы.

– Тогда скажу тебе правду. Никто не знает.

– Даже Мудрейший Пурпурного Крушта?

– Увы.

– А Мудрейший Чёрного Крушта?

– Странный ты мальчик, Варэк. В священные тексты верить перестал, а в страшные сказки про Чёрного Крушта – нет.

– Просто если Чёрный Крушт всё-таки существует… получается, его Мудрейший знает эту тайну. Ведь мёртвые знают больше живых.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что там больше народа, чем здесь. Целые поколения. Всех языков. Всех народов. Мудрейший Чёрного Крушта мог прямо спросить первого круштана, как всё произошло.

– А ты смышленый малый, Варэк. Печально, что ты приобрёл славу недалёкого парня, бузотёра и драчуна. У которого сила есть, а ума ему и за золотой лук не надо. Даже если колчан со стрелами прибавить.

После этого разговор закончился. Мудрейший, хотел этого или нет, задел парня за живое. Варэк и сам не считал себя неисправимым драчуном, но когда главное развлечение общины в сотню с небольшим человек – обсуждение друг друга, тут уж легче соответствовать случайно сложившемуся стереотипу, чем доказывать обратное.

И никакой надежды скрыться от этих пересудов – триста футов вперёд-назад, да сотня футов вверх-вниз, да и то, если считать от гребня панциря до брюха, в других местах крушт намного ниже. Вот и весь твой мир – не набегаешься.

Хотя нет, надежда есть. Миртару. Благословенный Миртару. Долгожданный Миртару.

Но до него ещё полгода минимум. Хотя нет, в его случае полтора – подросток скрипнул зубами: и угораздило же так неудачно родиться!

Теоретически снега могли растаять и позже. Но, скорее всего, ему придётся с тоской провожать всех, кому вовремя исполнилось семнадцать, в великое путешествие, а самому изнывать в этой хитиновой тюрьме, с перерывом на зимовку в Спящей Долине, ещё год.

А ведь это несправедливо. Он лучше всех готов к Миртару. Все случаи, когда он мальчишкой с молочными зубами падал «за борт», не были случайностью. Могли бы и догадаться: чтоб десять раз подряд не сломать себе шею, тут надо специально выбирать равнину со стогами сена и прочими возможностями смягчить падение.

Нет, он наслаждался теми минутами свободы, пока его не хватятся и не спустят на землю Сына Антилопы – парня с железными лёгкими и самыми быстрыми ногами. Такие есть на каждом круште для поиска пропавших за то короткое время, пока крушт ещё можно догнать. Конечно, проще его остановить, как поступают на круштах Братства Свободы. Но Варэк никогда не был уверен, что Братство Свободы, которому запрещён вход в Сонную Долину, и правда существует, а не является легендой, как Чёрный Крушт из царства мёртвых.

Ну, а если и существует? Его-то родные не братья Свободы. Они все из порядочных круштанов, а, значит, свято следуют завету: крушт движется куда хочет и останавливается когда хочет, круштаны обязаны подчиняться его воле, ибо его воля – это воля Судьбы.

Варэк на секунду вгляделся в такую волнующую степь, медленно проплывавшую под круштом.

Дождаться, когда все заснут, и бежать. Навсегда. Нестись со всех ног, сломя голову, чтобы никакой Сын Антилопы не догнал.

Но Варэк знал, что не поступит так. Он хотел иначе.

Ах, если б можно было на сутки исчезнуть, заставить родных поволноваться, а потом неожиданно появиться им на глаза! Пожить немного вместе, а затем с лёгким сердцем, зная, что на тебя не держат зла, уйти навсегда в нижний мир. Якобы для обряда Миртару, но на самом деле присоединиться к нормальным людям. Тем, которые вольны сами выбирать себе дорогу в жизни, а не подчиняют своё существование слепым инстинктам гигантского жука. Ой да, не жука – моллюска. Хотя какая, к Чёрному Крушту, разница? Летающая улитка или обыкновенный жук-переросток – и так и так нелепо.

Если брать ситуацию не по каждому отдельному крушту, а считать все триста общин, то примерно пятая часть мальчиков не возвращаются из Миртару. По умолчанию по причине гибели – нижний мир полон опасностей. Но насчёт своего старшего брата Варэк был уверен: он выбрал волю. Непоседа слишком хорошо знал Авэка, чтобы поверить в басню Гриру, отправлявшегося вместе с ним, а вернувшегося без него, что Авэк стал жертвой разбойников. Авэк был самым сильным парнем на Короле Небес. Он бы не дал себя убить каким-то жалким бандитам.

Когда Варэку надоело враньё Гриру, он избил его. Несмотря на то, что Гриру был на четыре года старше. Несмотря на то, что Гриру уже считался взрослым после Миртару. И стал навсегда для родной общины опасным, неуравновешенным. Ну и пусть, всё равно ему здесь недолго осталось.

Варэк мечтательно улыбнулся, представив, как отыщет брата в нижнем мире. Как обнимет его. Как они славно заживут под одной крышей. Мёртвые для родного крушта, но живые для большинства людей.

Улыбка слетела с лица, когда Варэк вспомнил поминальный обряд по Авэку и всем, кто не вернулся из Миртару. В тот год их было чудовищно много для такого небольшого крушта – целых шесть человек. Настоящий траур, особенно если вспомнить, что единственным выжившим оказался подлец Гриру.

Даже если бы не было свидетеля той грандиозной схватки с разбойниками, где каким-то чудом спасся один слабак, но пали все его товарищи, это ничего бы не поменяло. Как и велят священные тексты, община «хоронила» даже тех парней, о которых никто не знал: мертвы они или живы, но предпочли иную жизнь, или просто банально не успели исполнить Миртару. Неважно. Один неполный год есть у тебя, чтобы завершить путешествие. С поправками на капризы погоды – зимовье никогда не начинается и не заканчивается в одни и те же дни. С поправкой на характер крушта – каждый раз только примерно знаешь, когда он возвестит о начале великого испытания юношей.

А дальше – всё. Даже если сердце твоё рвётся в родную общину, никогда твоим ногам больше не ощутить вместо твёрдой земли покатую поверхность хитинового панциря. Значит, Птица Судьбы, чей крик не слышен никому, кроме крушта, но управляет всеми мирами, сделала выбор за тебя. Значит, нижний мир держит тебя. Значит, он тебе дороже, пусть ты и сам этого не осознаёшь.

– Забери тебя Чёрный Крушт, Непоседа! Чего уставился в степь? Что ты там увидел? Могилу своего непутёвого брата? Ты будешь сегодня работать, бездельник?!

Варэк сжал до боли в пальцах скребок – так сильно ему захотелось исполосовать им лицо сварливого дяди. Но сдержался. Потому что появился тот самый, почтительный ко всем традициям, кроме привода равнинных невест, паренёк. Лилле Молчун – единственный человек на всём круште от рога до хвоста, чьим мнением мальчик по прозвищу Непоседа дорожил, и показать себя с дурной стороны перед которым боялся.

Признаться честно, Лилле раздражал Варэка. Нет, не слепой верой в путь небесного кочевника, наоборот, Варэку было интересно иметь в друзьях человека иных взглядов. А своей неразговорчивостью, своей привычкой о чём-то мечтать, прикрыв надолго глаза, но главное – своей красотой, точнее, тем, что он совсем не умел этим даром Птицы Судьбы пользоваться, словно тот нерадивый слуга, который зарыл серебро хозяина в землю – слышал как-то притчу от одной женщины с равнины.

И девочки родной общины, хотя браки в пределах родного крушта и не одобряются, уже давно краснели, стоило оказаться рядом этому темноволосому высокому мальчику с голубыми глазами и тонкими чертами лица, а уж сколько слабого пола сохло по нему каждое зимовье! Но девчонки – они такие. Даже если кто-то тебе аж до дрожи в коленках нравится, нипочём не сделают первый шаг, будут только намекать, подталкивать, словно не замечая, что этот кто-то только и умеет, что смущаться. Немного наглости бы такой красоте – берегите, мамаши, дочек! Но Птица Судьбы скупа на дары, редко вручает две добродетели сразу.

Варэк знал про себя, что не из уродов. Благодаря постоянному притоку свежей крови через «равнинных невест» у круштанов не наблюдалось единого облика, как у многих других народов. Рядом с голубоглазым и темноволосым Лилле спокойно жил пепельный блондин с серыми глазами – такую внешность имел Варэк, а она имела своих поклонниц. Плюс красивая мускулистая фигура – плод яростных гонок по Гребню крушта и упражнений на ремнях: боль в мышцах помогала бороться с душевной болью.

Однако рядом с субтильным, но таким изящным (и в кого только? Папа-то у него неказистый и хромой) другом юный атлет переставал вызывать всякий интерес у девушек. Стоило Варэку прийти с Лилле (а как без него? – не по-товарищески), тут же заходил разговор о заветах, которые запрещают отношения с парнями, не прошедшими Миртару. Хотя, по взглядам девиц легко было понять, что приди Лилле один, они не были бы столь радикальны. А Лилле, и без того молчаливый, с девчонками совсем терял дар речи. В результате ничего не перепадало ни одному парню, ни другому.

Да, Лилле раздражал Варэка. Но только он на всём круште не осуждал его, хоть и не одобрял. И одному ему можно было доверить любую тайну.

Лишний год ожидания Миртару казался тем ужасней, что Варэку предстояло провести его без Лилле. Молчун родился вовремя, и с таянием снегов его ждало великое путешествие, главное приключение в жизни любого круштана мужского пола.

«Почему я родился поздней весной, а не он? – вновь и вновь вопрошал себя мысленно Непоседа. – Почему именно я, а не он? Это Птица Судьбы так пошутила, или мои родители не нашли лучшего времени, чтобы завести второго ребёнка? Ещё одна причина их не любить».

– А ты никогда не мечтал повстречать Птицу Судьбы? А, Лилле?

Молчун не ответил. Он делал то, зачем пришёл, – помогать другу в послушании, а не болтать с ним. Для разговоров по душам есть своё время.

Но когда Варэк переспросил, Лилле всё-таки ответил.

– Не знаю, – сказал он.

И вновь обратил долгий задумчивый взгляд на степные просторы.

Глава 2 Почему не я?

Как же красива степь, пока смотришь на неё с крушта!..

Словно бесконечное море, меняющее окраску, от сочной зелени весной до умиротворённой желтизны осенью, отзывающееся бесшумными волнами на каждый порыв ветра, и то тут, то там островки цветов самых разнообразных оттенков.

И куда девается очарование, когда всё это великолепие не колыхается вдали, а оказывается у тебя под носом?

Всего раз Лилле встретился с нижним миром. И запомнил эту встречу на всю жизнь.

Любовью к созерцанию он отличался с раннего детства. Ляпнуть в его присутствии, что лучший вид с крушта открывается, когда занимаешь верхнюю точку на самом гребне панциря, было всё равно, что сладкоежке открыть тайну, где самый вкусный мёд.

Презрев запреты, Лилле, как только оказался без присмотра, полез на Гребень. Обычно там всегда дежурил кто-то из взрослых или мальчиков постарше, но Лилле улучил момент, когда там никого не было.

В итоге его ждали несколько минут восторга, несколько секунд ужаса, полчаса ненависти и три дня стыда.

Вид оказался действительно потрясающий. От восхищения Лилле только присвистнул. Но, не обладая должной сноровкой, чтобы удержаться на гребне, когда дует ветер, первый же его порыв мальчик встретил диким криком – и упал.

Хитиновый панцирь кажется, особенно в солнечный день, гладким, как валун, на самом деле его поверхность полна шероховатостей и неровностей, словно бы у летающей скалы. Невидные глазу, они открываются пальцам круштанов, но не сразу. Сотня занятий, а то и больше пройдёт, прежде чем наставник торжественно срежет страховочную верёвку. Лилле не успел пройти и половины этого курса ловкости и цепкости.

Специально для таких случаев (а вовсе не для рискованных игр, как думают безответственные мальчишки) примерно посередине панциря располагается линия коротких шестов, прозванная Щетиной. Но Лилле не успел зацепиться ни за один шест, ни за один ремешок для безопасного передвижения по самым покатым участкам, настолько быстро всё произошло.

Чаще всего подобные скатывания заканчиваются на Подкове – площадке шириной в четыре фута, охватывающей весь панцирь крушта, кроме головы и короткого хвоста, над самым брюхом. А для тех, кто пролетел мимо, есть ещё и Ободок – сетка безопасности шириной в три фута, за бортиками Подковы. Сюда, пожалуй, скатиться лучше, тогда даже синяков не будет. Но Лилле упал прямо в траву.

Он должен был разбиться, но крушт спас его. Усики крушта, собирающие насекомых и червей, и высасывающие воду из каждого подходящего источника, редко когда в своих хаотичных движениях вылезают за Ободок, но тут Король Небес словно почувствовал, что нужна его помощь. Разумеется, тонкий усик лопнул, когда на нём повис мальчик, но сделал своё дело – задержал падение.

Лилле даже не представлял, как ужасна вблизи та степь, которой он восхищался с высоты.

Никакого буйства красок – один противный затхлый зеленовато-бурый цвет. Куда не ткнёшься взглядом, везде какие-то гибкие палки, словно не только крушт тянется усиками к земле, но и земля тянется к крушту. Правда, усики крушта тоненькие и гладкие, а стебли (Лилле помнил с уроков Мудрейшего, что эти палки называются стеблями), жёсткие и острые. И такие высокие, что оставляют тебе, даже когда ты стоишь в полный рост, лишь крохотный уголочек неба над головой. С трудом верилось, что и эти противные отростки и та нежная мурава, не выше детского колена, которая росла в Сонной Долине, относятся к травам.

А потом под одежду полезли противные насекомые, которые словно мстили за ту полосу, свободную от них, которую оставил крушт. А ноздри забил удушливый запах, напоминающий дух лежанки, но только усиленный стократ, и от этого потерявший всю свою милоту и уютность.

Лилле попробовал поскорей догнать родной крушт и обнаружил, что стебли, кроме всего прочего, ещё и колются и режутся. А ещё смыкаются сразу же за твоей спиной и не дают возможности отыскать дорогу назад. Идти через степь оказалось так утомительно, особенно после девяти лет жизни в мире круштанов, где единственное возможное препятствие на пути – другой круштан, да и тот всегда уступит, если попросить, дорогу.

Когда Лилле нашёлся, он лежал ничком и тяжело дышал. Сын Антилопы первым делом влил в рот мальчика немного бодрящего напитка, и лишь потом посадил к себе на плечи.

Через два года Лилле узнал, как правильно сидеть на гребне крушта, чтобы тебе был не страшен никакой ветер. И уже мог без опаски любоваться степью. Он не возненавидел её после того страшного приключения. Просто то была другая степь. «Степь вблизи», как он её называл. Злой брат-близнец «Степи вдали».

Теперь весь мир для Лилле разделился на «вблизи» и «вдали». Мальчик удивлялся, как он раньше не замечал этого раздвоения.

«Мама вдали» была неприятной женщиной, которая любит браниться с соседями. «Мама вблизи» была доброй и кроткой, она словно менялась, когда оказывалась в тесной, но такой уютной квартире, наедине с близкими.

«Папа вдали» был нескладным мужчиной со смешной походкой. Но стоило ему сесть в своё любимое плетёное кресло, несовершенство фигуры куда-то пропадало. Он казался красивым, как те каменные люди в вымершем городе, над которым однажды пролетел крушт. Город Тысячи Статуй, так он вроде бы назывался.

Далеко не всегда «вблизи» было лучше, чем «вдали», здесь не существовало никакой системы.

Например, «Гриру вдали» был примерным юношей, почтительным к старшим и снисходительным к младшим. Но стоило оказаться с ним наедине в коридоре Квартириуса – пустотах в самой толстой части панциря, где круштаны ели, отдыхали, спали и проводили время с близкими – вот тогда Гриру показывал свою вторую натуру. Без свидетелей он мог ни за что отвесить подзатыльник встречному малышу просто так, пожелать вслух зла даже самому Мудрейшему. И бесполезно жаловаться. Тебя всё равно не пустят на взрослый совет. Ты будешь стоять и смотреть с некоторого расстояния, как «Гриру вдали» лебезит и изворачивается, и делает это так умело, что взрослые ему верят.

Даже про самого себя Лилле понял, что он есть вдали и вблизи. «Лилле вдали» слыл нелюдимом, чудаком себе на уме, одним словом – Молчун. «Лилле вблизи» был намного общительней. Вот только так приблизиться к себе Лилле не позволял даже маме. Непоседа – единственный, кто знал Молчуна не молчуном, а любителем поговорить. Но только так, чтобы никто кроме Непоседы не слышал.

Обладатель этого прозвища был единственным другом Лилле. И единственным человеком, который не участвовал в великом раздвоении мира, не имел злого близнеца «вдали» или «вблизи». Он был одинаков в общении со старшими и с младшими, не кривил душой хоть на Подкове, хоть на Гребне, хоть на ремнях, хоть в Квартириусе, хоть на верхних площадках. И пусть только одному человеку он доверил свои потайные чаяния бежать в нижний мир, но зато не лгал другим, что мечтает всегда жить на круште.

Да уже одного избиения подлого Гриру хватило бы, чтобы искать товарищества Варэка, как не ищут благосклонности любимой. Даже если забыть про массу других достоинств, которыми Лилле восхищался ещё до того, как начал с ним дружить.

А, главное, с Варэком не надо было искать себя «среднего». Этот мучительный процесс был частью сосуществования Лилле со всем остальным человечеством, но лишь после открытия «раздвоенного мира» он понял его суть.

Общество не устраивал «Лилле вдали». А Лилле было неуютно показывать всем «Лилле вблизи». Он вынужден был изобрести себя среднего, чтобы не так сильно отдаляться от людей и не казаться им равнодушным эгоистом, а себе – одиноким и заброшенным, и чтобы не слишком приближать, иначе испытаешь дискомфорт.

Искать середину всегда тяжело. Вот возьми круг. Ткнул пальцем – вроде середина. Замерял – нет, не середина. И так повторяй хоть сто раз, присматривайся, щурь глаза. Всё равно хоть на немножко, да мимо центра промахнёшься.

Поэтому, видимо, Птица Судьбы и послала Лилле Варэка, которого можно подпустить к самому сердцу, ничего не опасаясь.

Сильнее Варэка Лилле любил только девушек, причём всех сразу – каждая ему стала казаться, стоило отпраздновать тринадцатую весну, красивой и желанной, но с ними было так тяжело искать себя среднего, что мальчик предпочитал им показывать только «Лилле вдали».

С «Лилле вдали» было тоскливо даже самому Лилле. Но зато никакой паники, когда понимаешь, что не тому человеку показал «Лилле вблизи», и лишь родной крушт тебе спасение.

Лилле удивлялся, когда Варэк жаловался, что крушт слишком тесен для него, что «здесь ты всегда на виду». Сколько раз он объяснял другу, что крушт как раз и хорош тем, что позволяет моментально найти компанию, если загрустил, и готов предоставить тихий уголок, если хочешь побыть наедине с собой.

Всегда можно договориться с дежурным на Гребне и подменить его. Если крушт подлетает к воде, то все, кроме стариков, высыплют на Подкову – ловить брызги, а остальной панцирь в полном распоряжении отшельника. А ночью, наоборот, все, кто не спит, не дежурит и не в послушании, на верхних площадках любуются звёздами, гуляй по Подкове хоть до утра – никого не встретишь. А если хочется совсем-совсем одному, то или залезай в Рог Миртару – главное не делать этого весной, чтобы не вылететь с потоком воздуха. Или ступай внутрь крушта, но помни, что у спящих тело стынет, и крушт может принять тебя за мертвеца. Тогда всё – он перемелет тебя мышцами и всосёт, ты станешь частью его плоти.

– Но мы с тобой уже большие мальчики, – говорил Лилле, пытаясь своей улыбкой взбодрить насупившегося Варэка. – Мы знаем, как не заснуть внутри крушта.

Каждый раз, во время подобных разговоров, он словно мысленно совершал Круштару – так называлось самое тесное взаимодействие с круштом у круштан.

Ты выходишь в коридор и аккуратно подлезаешь под тонкую перегородку, отделяющую его от плоти крушта. На одно мгновение тебе кажется, что здесь нечем дышать, но тут мышцы крушта раздвигаются и образуют выемку.

Ты словно оказываешься в небольшой комнате, нет, в каморке, нет, в капсуле. Здесь едва можно пошевелиться, но ты не задохнёшься: крушт, почувствовав в себе человека, всегда обеспечивает его воздухом.

И пол, и стены, и потолок не часть панциря, как в квартире, а часть плоти крушта, поэтому здесь очень тепло. Пульсирующая плоть – никакая самая мягкая лежанка не даст таких ощущений.

Здесь вовсе не темно: кровь крушта – ты видишь, как она бежит по венам, – светится, но мышцы не дают свету разгуляться, поэтому вокруг уютный полумрак. И, конечно, запах: крушт пахнет не как человек, а намного приятней.

Как здорово здесь мечтать. Как чудесно подремать. В этой дрёме ты словно слышишь голоса своих умерших родственников и видишь их лица – неудивительно, ведь именно в круште они похоронены.

Мама малыша Малле как-то сказала, что это просто видения, которые вызывает запах крушта. Но Лилле ей не поверил, хотя и жаловаться на кощунство Мудрейшему не стал. Какой спрос с «равнинной невесты»? Большинство уже через пять-семь лет становятся истинными круштанками. Но некоторые так до седых волос и живут ложными знаниями нижнего мира. Что остаётся этой женщине, кроме как выдумывать небылицы о Круштару, если она так и не нашла в себе смелость его совершить? Смешно – живёт на круште, но ни разу не дремала в объятиях его плоти.

А когда дрёма начнёт перерастать в сон, сработает будильное кольцо. Ты наматываешь его на кулак, во сне он непроизвольно разжимается и спасительный звонок помогает тебе не уйти прежде времени к мёртвым родственникам.

Они здесь – в круште. Стали частью его. Увы, не все. Например, бабушке Лилле стало плохо, когда она любовалось озером, и никто не успел её подхватить. «Её тело приняли воды» – так говорили на поминках. Но все дети знают, что любой круштан, кто не скончался на круште или в Сонной Долине, попадает на Чёрный Крушт, только взрослые делают вид, что не верят в него, чтобы лишний раз не пугать юную поросль.

Туда же, на Чёрный Крушт, попадают те, кого изгнали со своего крушта за нарушение его законов. Туда же уходят кочевать все мертвецы нижнего мира. Они предпочли неправильную жизнь истинной. Они смеялись над небесными кочевниками, презирали и ненавидели их, но после смерти всё равно оказались на круште. Вот только кочевье это вечное и не будет им отдыха в Сонной Долине. Кочевье это мучительное – Чёрный Крушт ненавидит своих обитателей и делает всё, чтобы они проклинали его и хотели сбежать. Но нет обратного пути с Чёрного Крушта.

Обычно Непоседа лишь упрямо встряхивал чёлкой, слыша такие разговоры. Но однажды взбесился.

– Тебе так уютно спится в круште, потому что ты вспоминаешь, как лежал в утробе матери! – кричал он, тряся Лилле за плечи. – Эти воспоминания живут с тобой, но ты их просто не осознаёшь! И запомни, мой брат не на Чёрном Круште! Его чучело скормили родному крушту и тем спасли от Чёрного Крушта! Те, кто не вернулся из Миртару, мертвы для родных, но, когда они по-настоящему умрут, они всё равно не попадут на Чёрный Крушт.

Всё это произошло так внезапно, что Лилле даже не успел обидеться. Буквально через секунду Варэк обнимал его и просил прощения.

– Дружище, я просто не такой, как ты! В этом вся причина: я не такой, как ты! Я не могу больше здесь! Мне здесь плохо! От головы до хвоста крушта нет для меня места! Моё место – там. Там, где горы и степи, реки и леса. Лес! Птица Судьбы, как же я хочу оказаться в настоящем лесу, а не среди куцых рощиц Сонной Долины!

Лилле тоже любил лес. Если степь напоминала с высоты море, то лес – бугристую шкуру гигантского зелёного зверя.

Но, золотой лук и пару колчанов лучших стрел на кон, «лес вблизи» – такой же кошмар, как «степь вблизи».

Только Варэк, славный упрямый Варэк никогда не разочаровывает, хотя и не всегда нравится. Да ещё Сонная Долина, где ничего не меняется годами и хвала за это Птице Судьбы!

И, конечно же, крушт. Его крушт. Родной крушт.

Цель Миртару – дать мальчику на пороге юношества узнать нижний мир, познать другую жизнь, понять самого себя. Выбрать путь небесного кочевника самому, а не по долгу рождения в семье круштана.

Но зачем это испытание тому, кто и так знает про себя всё? Кому не нужен нижний мир. Кому и даром не сдалась другая жизнь. Кто предан душой и телом праведному пути.

Пустая трата времени. Год, прожитый впустую.

– Почему не я? – с тоской прошептал Лилле, поглядев на Варэка. – Почему не я родился на исходе весны? Я заслужил лишний год до Миртару больше, чем он.

– Никто так и не видел малыша Малле?! – громкий окрик отца потерявшегося ребёнка заставил и послушников, и того, кто следил за послушанием, повернуть к нему головы.

– А разве Сын Антилопы ещё не доставил его? – удивился Гларб. – По времени уж должен был явиться.

Отец пропавшего малыша молчал. Гларб постарался придать своему голосу участливость:

– Так иногда бывает. Крепись! Да, Сын Антилопы чаще возвращается с живым мальцом, но иногда только с его телом. Твоя жена ещё не так стара! Она родит тебе нового сына!

Гларб выдавал желаемое за действительное. Да, Рами была ещё молода, но за десять лет в браке это был её первый малыш, который не умер в младенчестве. Бывают такие женщины, которым Птица Судьбы просто не определила быть многодетными матерями.

Впрочем, кроме потери будущего общинника были ещё неприятные новости для общины в этот день.

– Сын Антилопы совсем не вернулся, – мрачно сказал несчастный отец. – Ни с малышом, ни без малыша.

Гларб вытер мгновенно проступивший пот с лица. Впервые в истории крушта Сын Антилопы не возвращался в срок.

А его собеседник обратился к послушникам:

– Мальчишки, вы не знаете, где он может быть? Что, если он… просто играет в прятки? Тем более, дежурный всё ещё клянётся, что не видел, как он упал. Где вы, детишки, любите прятаться?

Мужчина и сам понимал, что несёт чушь, но не мог не спросить. Он в панике искал хоть какой-то повод для надежды.

– Быть может, он ушёл в Круштару? – предположил Лилле, больше для того, чтобы поддержать безутешного отца.

Он прекрасно знал, что крушт не пускает в Круштару таких маленьких детей.

– Забери меня Чёрный Крушт! – пробормотал мужчина. – Как мне сообщить Рами эту страшную новость?

– Как, ты разве не сказал жене? – удивился кто-то.

– Нет, я надеялся, что всё обойдётся. Я просто заглянул в квартиру, чтобы проверить, с ней ли малыш, но она спала одна… я даже не осмелился разбудить её. Вы же знаете Рами! Каждый раз, когда крушт пролетает близь её родной страны, она полдня не встаёт с кровати. Ей и так плохо, а тут ещё я не смог уследить за нашим сыном… Клянусь Рогом Миртару, я отошёл буквально на минуту… И прикрепил малыша ремнями, как положено… но я вернулся… ремень пустой… малыша нет.

И словно мало было тревог отцу Малле, именно в этот момент панцирь под ногами затрясло.

Крушт поворачивал. Менял путь, отнимая окончательно надежду увидеть когда-нибудь маленького Малле и отправившегося за ним Сына Антилопы.

– Нет, нет! Не делай этого! – взмолился убитый горем мужчина, прижавшись щекой к панцирю.

Но равнодушный к его слезам крушт завершил манёвр.

Глава 3 А что я теряю?

Дурная весть очень быстро разлетелась от Гребня до Подковы, но лишь по застывшему в скорбной позе мужчине можно было понять, что случилось несчастье, да и то, пока его, обессиленного, дядя Гларб не отвёл к Мудрейшему, чтобы тот дал ему каких-то бодрящих трав. Остальные быстро вернулись к своим делам. В общине чуть больше ста двадцати человек не бывает чужих детей, но никто не лил слёзы по малышу Малле. Оставить его в нижнем мире решил крушт, а значит, решила судьба. Что случилось с Сыном Антилопы, беспокоило всех намного сильнее, но просто никто не знал, что говорить в таких случаях, – никогда Король Небес не дозволял потеряться своему любимцу ранее. Поэтому люди предпочитали до того, как выскажет своё мнение Мудрейший, делать вид, что ничего не произошло. За исключением двух подростков.

– Не будь дураком, Варэк! – последний раз пытался удержать Лилле друга от опасного геройства. – Если сам Сын Антилопы не смог, с чего решил ты, что у тебя получится?

– У меня самые быстрые и сильные ноги после него! – напомнил Варэк.

– Поздно, крушт повернул!

– Но ведь я, в отличие от Сына Антилопы, знаю куда!

– А если он повернёт ещё?

– Ты видел когда-нибудь раньше, чтобы крушт поворачивал чаще, чем два раза в день, если только не обходя какое-то препятствие? То-то же!

– Просто Птице Судьбе до этого так было угодно. А если именно сегодня Птица Судьбы решит иначе?

Варэк засмеялся и сказал такое кощунство, что у Лилле даже уши покраснели от стыда за друга. Хотя в предположении, что передвижения крушта вовсе не так случайны, как мнится большинству круштанов, имелось здравое зерно.

– Положим, крушт действительно движется к Блестящему Озеру: ты прав, он давно не пил. Но даже если ты пойдёшь под углом, а не прямо, ты не успеешь его догнать.

– Успею, если пойду не своими ногами, а воспользуюсь речным течением.

– То есть?

– Как все потоки севера несут свои воды в великую Орту, так и все здешние реки и ручьи впадают в Блестящее Озеро.

– Почему только севера? У Орты есть истоки и намного ниже, вплоть до…

– Лилле, чтоб тебя!.. Ты всерьёз считаешь, что сейчас самое время для экзамена по географии?

Разумеется, Лилле так не считал. Просто пытался перевести дискуссию в другое русло.

– И всё равно у тебя очень мало шансов, – сказал он после короткой паузы.

– А что я теряю, если ошибаюсь?

Лилле сжал губы вместо ответа. Варэк скрестил руки и, горько усмехнувшись, напомнил, что всё равно связывает свою жизнь с нижним миром, а не с верхним. Что родители его не любят и не понимают, а община совсем не ценит. Что ему, в отличие от Лилле, тесен панцирь Короля Небес.

– Так что я теряю? – повторил свой вопрос Варэк.

– Меня, – наконец нашёлся что ответить Лилле. – Меня, Непоседа, своего единственного друга.

Несколько секунд они смотрели один другому в глаза, а потом Варэк обнял друга и проникновенно сказал, что будет очень скучать по нему в нижнем мире, но отправляться туда презренным беглецом он не хочет.

– Только героем. Хотя бы ради тебя, чтобы ты не носил клеймо друга предателя всю оставшуюся жизнь. Поэтому сегодня я точно вернусь на крушт, будь уверен.

И, ободряюще похлопав Лилле по плечу, посмотрев по сторонам и убедившись, что никто за ними не следит, Непоседа юркой змейкой заскользил по панцирю, перебирая ремни, пока не оказался на Подкове, потом на Ободке, свесился с него, словно обезьяна, а затем, гася силу падения акробатическим вращением, спрыгнул в траву.

– Ну, здравствуй, нижний мир! – сказал он, убедившись, что приземление прошло благополучно. – Давненько не встречались!

– Будь ты проклят, нижний мир, век бы тебя не видел! – раздался стон сзади.

Это был Лилле, к счастью, не сломавший себе ничего, но получивший сильные ушибы.

– Прыгай скорей обратно! – крикнул Непоседа и прикусил язык: обладая тренированным телом и соответствующими знаниями, можно спрыгнуть с высоты пятнадцать футов в пятифутовую траву и ничего себе не сломать, но запрыгнуть обратно не под силу даже Сыну Антилопы – нужно звать дежурных, чтобы скинули верёвки.

– Нижний мир полон опасностей! – объяснил свой поступок Лилле. – Особенно обитаемый нижний мир. Тебе нельзя сюда одному, в этой степи живут люди.

Как бы Варэк не восхищался твёрдой землёй, он понимал, что она носит не только хороших людей. Даже торговцы, благодаря которым у не знающих большинства земных ремёсел небесных кочевников есть оружие, стальные орудия труда и одежда из ткани, а не звериных шкур, стараются лишний раз не общаться с ними, просто заполняют корзины, которые им спускают с крушта, товаром. А круштаны в предчувствии зимовья в Сонной Долине, где не нужно заботиться о пропитании, сбрасывают в обмен все лишние запасы рыбы и птицы, и, конечно, хитин. Если бы круштаны регулярно не срезали с панциря крушта лишние наросты, крушт стал бы таким тяжёлым, что не смог летать.

От равнинных невест и гостей Сонной Долины – учителей, готовивших за этот же хитин мальчиков к Миртару, Непоседа знал, что он представляет для жителей нижнего мира особую ценность, что один фунт панциря крушта стоит, как четыре фунта слоновой кости, что изделия из этого материала стоят в самых богатых домах.

Золотой мечтой многих плохих людей было убить крушта. Мёртвый крушт значил огромный запас хитина – несметное богатство, ради которого злодеи объединялись в настоящие банды. Немало историй слышал Варэк на зимовье о том, как только благодаря мастерству лучников удавалось спасти чей-то крушт. А где-то враги успевали взять крушт на абордаж, и доходило до рукопашной – как парни, выжившие в ней, гордились своими шрамами!

С Королём Небес ни разу таких стычек не случалось: как относительно молодой крушт, он обладал отменной реакцией и успевал каждый раз сам, без помощи своих защитников, спастись. В минуту опасности крушт развивает скорость до сорока миль в час и взмывает на двести футов вверх. Хотя после каждого такого полёта жаждавшему подвигов и приключений Варэку было немного горестно, что Король Небес – не старый крушт с притупившимися рефлексами. Уж как ему хотелось испытать себя в схватке! Правда, слишком старый крушт – тоже не добыча, ибо разрастается до огромных размеров. Попробуй, например, даже с сотней разбойников взять на абордаж Синий Крушт, ставший домом для двух тысяч круштан. А что уж говорить о Пурпурном, где живёт втрое больше.

Кроме злодеев, мечтающих о хитине, круштанам угрожали и суеверия, заставляющие видеть опасность во всём странном и непонятном. Нельзя было не заметить, как после появления крушта, уничтожающего вредителей, рыхлящего землю лучше всякой бороны и щедро посыпающего её удобрениями, урожай идёт вверх, но всё равно крестьяне недолюбливали круштанов, считали их колдунами.

Но Варэк предпочитал быть оптимистом.

– Земля не распахана, значит, крестьян поблизости нет. А разбойники, если и есть, то их цель – крушт, а не круштаны.

Но уже через несколько миль нижний мир подтвердил им свою дурную репутацию: они наткнулись на труп Сына Антилопы. И убил его не зверь, а человек – клыками невозможно так ровно вспороть горло.

Глава 4 Я тоже боец

– Раз сам Сын Антилопы не выстоял в схватке, то малыша Малле тем более нет в живых. Вернёмся скорее.

– Не спеши, Лилле. Дай мне во всём разобраться.

Услышав дальнейшие рассуждения Непоседы, многим, кто считал его тупым силачом и несдержанным драчуном, стало бы стыдно.

Непоседа легко определил, что враг был один, иначе бы следов схватки было больше. И бояться его им не стоит, потому что он отменный трус.

– С чего ты так решил?

– С того, что он привык бить исподтишка. Такие раны… их не получают в равной схватке. Так убивают спящих. Или… не ожидающих нападения.

Лилле с тоской посмотрел назад, туда, где ещё виднелся его крушт.

– Мы не мстители.

– Нет, Лилле, будь это кто другой… но за Сына Антилопы я обязан поквитаться.

– Почему? Ты же совсем не чувствуешь себя частью крушта. Все круштаны, кроме меня, для тебя чужие люди.

– Прости, дружище, но тебе не понять. Сын Антилопы не только единственная связь крушта с нижним миром, но и, по традиции, его первый боец. Помнишь, многие думали, что я встану ему на замену? Если сейчас отпустим одну мерзкую крысу, скольких ещё славных воинов она погубит подлыми ударами?

– Но как ты думаешь найти убийцу в этой голой степи?

– Трава примята.

– Это я и без тебя заметил. Но посмотри – там, дальше, она уже успела выпрямиться!

– Кто из нас раньше на год отправляется в Миртару? Чем ты слушал учителей?

И Варэк объяснил Лилле, как передвигается человек вне ориентиров, на незнакомой местности. Что каждый его шаг всегда короче предыдущего, поэтому он начинает кружить, вместо того, чтобы идти прямо. Примерно поняв, какой будет круг, можно пойти наперерез.

– А с чего ты решил, что убийца плохо знает местность?

– С того, что он не побежал к Блестящему Озеру, а рванул туда, где скоро помрёт от жажды.

– Ничего не понимаю. Тогда как он здесь оказался, каким ветром его сюда занесло?

– Хотелось бы мне и самому знать.

Держа наготове луки, друзья двинулись наперерез убийце. Несколько раз Варэк предлагал Лилле вернуться, заверял, что справится один, но Лилле лишь упрямо сжимал губы.

– Зачем тебе это? – сделал Непоседа последнюю попытку, почувствовав, что встреча с убийцей совсем близка. – Ты же не боец! И нам обоим прекрасно это известно.

– Не боец – слабо сказано! – наконец заговорил Молчун. – Но я не хочу рисковать единственным человеком, с которым можно не стесняться быть робким и несмелым, не казаться лучше, чем ты есть. Поэтому пусть мои стрелы прикрывают тебя. На всякий случай. Ты, конечно, очень силён и ловок, спору нет. Но сам же признал, что убийца – редкостный подлец. А от подлецов всего можно ждать.

Если в силе и ловкости Непоседа уверенно обходил Лилле, то в плане органов чувств мальчик-созерцатель дал бы ему сто очков форы. Именно его уши первыми разобрали подозрительные шорохи, его глаза увидели шевеление в траве.

Лилле вцепился в плечо товарища, уберегая его от засады, и показал пальцем туда, где, по его мнению, затаился враг.

В отместку за подлое убийство мальчики имели полное право пустить без предупреждения стрелы. Но Варэк в последний момент передумал. Покойный Сын Антилопы не одобрил бы подобного поступка.

– Кто бы ты ни был, ты уже на прицеле! Мы знаем, что ты здесь! Бросай оружие и выходи с поднятыми руками!

От волнения Варэк выпалил все фразы на круштанском, которого таинственный убийца не мог знать. И, тем не менее, был услышан.

Трава зашуршала, и показался прятавшийся в ней человек. Оба юноши вскрикнули, когда увидели, что это была женщина. Причём очень хорошо им знакомая. Обеими руками она прижимала к груди двухгодовалого ребёнка, видимо, очень испуганного, раз он даже не плакал.

– Рами! Так ты уже знала, что Малле пропал, и отправилась его искать сама, никому ничего не сказав? Глупо, здесь полно опасностей! Где-то рядом бродит убийца!

Варэк бросился к соплеменнице, чтобы поскорей увести её из опасного места, но Лилле встал у него на пути.

– Так же нелепо погиб и Сын Антилопы.

– Не понимаю тебя, Лилле!

– Её нож в крови.

Женщина, положив ребёнка в траву, выхватила из-за пояса окровавленный нож и воскликнула:

– Я предупреждала его! Говорила: «Оставь мне сына!». Он сам виноват! Не поверил, что я на это способна!

Ошарашенные подростки не знали, что предпринять. А из Рами лился и лился поток слов. Она рассказывала, как жалеет о своём выборе стать круштанкой, как проклинает день, когда в поиске романтики впервые ступила на панцирь крушта. Как она ненавидит непрекращающуюся качку, как её тошнит от ежедневно меняющихся пейзажей. Как тосковала все эти годы по нормальному миру и нормальным людям. Как презирала каждого человека на круште, за исключением буквально нескольких, за их глупые обычаи и странные законы, за слепую и ничем не обоснованную веру в то, что воля крушта – воля Судьбы.

– И что тебе мешало просто сойти на землю? – тихо спросил Варэк, когда Рами выдохлась. – Ты не была рабыней.

– Вы бы ни за что не отпустили меня с сыном! Мой муж глуп – держу пари, он до сих пор не понял, что вместо меня под одеялом лежат два мешка, – но упрям. Он не отдал бы мне моего Малле, и законы вашего проклятого моллюска были бы на его стороне!

– А какой закон дал тебе право убивать?

Вместо прямого ответа Рами запричитала, что она не хотела, что это вышло случайно.

– Отпустите меня, пожалуйста! – взмолилась Рами, немного успокоившись. – Хоть вы и круштаны, мальчики, я к вам очень хорошо отношусь, особенно к тебе, Непоседа. Ты должен меня понять. Я слышала твои разговоры с Лилле. Ты тоже ненавидишь свой крушт! Тоже мечтаешь покинуть навсегда эту летучую темницу!

– Мечтаю, – признался Варэк. – Но героем, а не убийцей, как ты.

– И что ты будешь делать? Убьёшь меня? Покараешь убийцу?

– Нет.

– Отпустишь меня?

– Да. Но… без сына.

– Какое у тебя право разлучать его с родной матерью?!

– Право справедливости. И без того небольшая община лишилась из-за тебя одного человека. Причём самого ценного для неё. Твой сын заменит его.

Женщина замотала головой, словно силясь отогнать наваждение. И, убедившись по глазам Варэка, что он не отступит от своего решения, обратила своё красноречие на Лилле.

– Не отмалчивайся, Молчун! Твой друг туп и недалёк, но ты – нет. Твоя душа тонкая и чувствительная. В небе твоя участь жалка – быть самым бесполезным членом общины, но на земле ты бы стал поэтом или художником, которого бы привечали короли! Неужели твоя душа не чувствует, что вы совершаете подлость, большую, чем я? Я убила вашу ищейку в панике, в порыве сильных чувств, а вы разлучаете сына с матерью расчётливо и обдумано!

Но ни слова не сказал Лилле в ответ на её упрёки, лишь опустил глаза. И тогда Варэк поднял лук и натянул тетиву.

– Всё, что я обещаю тебе, – добрую память. Никто не узнает, как умер Сын Антилопы. Но только если ты пойдёшь на мои условия.

Женщина медленно положила малыша в траву, потом сделала несколько шагов назад, и вдруг её лицо исказила дикая злоба, и голосом, напоминавшим карканье вороны, она прокляла обоих мальчиков и заверила, что по крайней мере один не уйдёт от расплаты.

– Скоро, скоро твой Миртару, Лилле! Почти год в нижнем мире! Достаточно большой срок, чтобы найти тебя, тем более мне, что знает все страны, через которые летают крушты. Ты даже не догадываешься, кем я была на земле, пока не прельстилась ложной романтикой неба! Какие люди встанут на мою защиту! Они тебе придумают такую жуткую кару, что все муки Чёрного Крушта из ваших сказок покажутся детским наказанием! А рядом буду стоять я и на каждый твой стон, на каждую слезу вспоминать, как ты отмолчался там, где надо было сказать слово в защиту притесняемой матери!

– Ничего не выйдет, потому что рядом с ним буду стоять я! – сурово сказал Варэк. – И я скорее сам умру, чем дам его в обиду!

– Ты не всегда будешь с ним рядом, глупый! – захохотала Рами. – Твой Миртару на год позже! Нет, умрёт он, а тебе предстоит жить, зная, что не смог его защитить! Ха-ха-ха!

Этот хохот долго стоял в ушах обоих мальчиков. Особенно переживал подросток, носивший в груди сердце поэта. И не из-за угроз отчаявшейся женщины, а из-за их причины.

Рами была права: да, Лилле больше, чем Варэк, уважал закон крушта, но – парадокс! – в отличие от него, уверенного, что они поступают правильно, имел на этот счёт большие сомнения.

Всё дальнейшее, от постройки плота до сплава по широкому ручью, прошло для него как в тумане. Лишь снова почувствовав под ногами вместо земли хитиновый панцирь, он пришёл в себя.

Глава 5 Я тоже так люблю

Любое озеро блестит при ярком солнце или полной луне. Но Блестящим зовут не каждое. То озеро, которое облюбовал для водопоя и кормёжки Король Небес, блестело при любой погоде и в любое время ночи или дня.

Кормёжка. Только зимний сон, каменистая поверхность или спешка могут заставить крушта отказаться от неё. Крушт постоянно ест, потому что никогда не прекращает двигаться. Ночью порой он кажется застывшим в воздухе, но стоит присмотреться к подвижным пластинам, которые называются «сопла», можно увидеть, как они, пусть редко, но открываются, и струя, которая вырывается из них, уже не такая горячая, чтобы испечь на ней пищу, но всё-таки теплее ночной прохлады. Значит, крушт продолжает лететь, пусть очень медленно, но лететь. А свесив голову за Ободок, увидишь, что усики ищут насекомых и высасывают из земли червей даже более интенсивно, чем днём. А значит, крушт не спит на ходу. Впрочем, умный человек об этом бы догадался и так – ведь если бы крушт заснул, то упал бы, ведь спящие тела остывают, а с ними и воздух, которым заполнены пустоты в верхней части панциря. Именно он позволяет крушту вечно парить, а сопла лишь двигают эту массу вперёд, вбок или вверх, в зависимости от ситуации и желаний крушта.

С больших озёр или морских побережий крушт не уходит раньше, чем через неделю. Больше воды, причём солёной или нет – неважно, крушту интересны те, кто в ней живёт, но не рыбы, не раки и не крабы. Мудрейший заверял, что каждая пинта воды кишит духами, невидимыми для людей, но могущих служить пищей крушту, а также многим обитателям глубин. Это очень злые духи, поэтому любую воду надо или кипятить или дать ей отстояться, иначе станешь их жертвой. Но крушту они нипочём.

– Сама природа даёт нам через крушта уроки жизни, – любил рассуждать Мудрейший. – Чтобы стать большим и сильным, необязательно отращивать хищные клыки. А второй урок особенно актуален для вас, дети. Молодёжь тщеславна и кичлива, но истинное величие состоит из малых дел. Можно гоняться за громкими подвигами, а можно строить свою добрую славу, как строит своё большое тело крушт, из незаметного, на первый взгляд, как пища крушта, ежедневного послушания. Кто мечтает о громкой славе, вряд ли вернётся из своего Миртару. Истинный путь небесного кочевника – это просто жить, заботясь о своих близких. Лишь повзрослев, кто-то из вас поймёт, что в простой жизни обыкновенного общинника, без крикливых подвигов, но и без постыдных поступков, намного больше смысла.

– Лучше уж на всю жизнь остаться ребёнком, чем обрести такую мудрость! – ворчал себе под нос каждый раз Варэк после подобных нравоучений.

И, стоило Мудрейшему отвернуться, злобно пинал панцирь опостылевшего крушта.

Только когда Король Небес пролетал над большим водоёмом, Варэк забывал, что ненавидит его.

Уже пятый час он, вместе со всеми членами общины старше двенадцати лет, стоял на сетях. Работа была тяжёлой (дары озера так и норовили выскользнуть из рук), неприятной (рыбный дух стоял такой, что самого большого рыбоеда начало бы подташнивать), и монотонной (забросил сеть, вытащил сеть, а дальше – оглушай рыбину, да бросай раздельщику). И только такого эстета, как Лилле, могла радовать в такие моменты красота Блестящего Озера – духи этой воды презрели обычай быть невидимками, они заставили ярко гореть всю поверхность озера и чешую каждой рыбы.

И только мысль о том, что последует дальше, помогала пережить все тяготы. Крестьянин в засуху так не ждёт дождя, как Варэк – часа, когда крушт начнёт покачиваться, давая тем сигнал к прекращению рыбной ловли.

Пока одни общинники убирали сети и последнюю разделанную рыбу, другие проверяли, надёжно ли задраены двери Квартириуса, где недовольная малышня тщетно требовала принять участие в намечающемся веселье.

И вот он – долгожданный момент. Крушт раскачивается всё сильней и сильней, а потом происходит то, что способно примирить на один вечер даже такого парня, как Варэк Непоседа, с дорогой небесного кочевника.

Сколько ни готовься к нырку, всё равно в рот да попадёт немного воды. Сколько ни настраивайся, всё равно погружение застанет врасплох. Сколько ни вспоминай предыдущие купания с круштом, как тебе было тогда хорошо, холодные брызги заставят вжаться в панцирь, вцепиться в ремни и пожелать, чтобы ничего не происходило. А потом, греясь с другом возле сопл, лениво считая звёзды и болтая ни о чём, лишь смеёшься внутри над этим сиюминутным желанием. И не знаешь, что было лучше: оглушающий всплеск или подводная тишь; ужас и восторг, слившиеся воедино в первую секунду смены стихий, или блаженство, растекающееся по мышцам в последующие, когда тело теряет вес, а кожа словно перестаёт существовать.

А может, вся соль во внезапно подступающем страхе, что сейчас воздух в лёгких закончится, и облегчении, когда крушт успевает вынырнуть? Не в погружении в чужую стихию, а в радости освобождения из неё? Не окунуться в воду с головой, а, вцепившись до боли в ремни, с радостным визгом подставлять тело её потокам, стекающим с хитинового панциря – не это ли истинное блаженство?

Варэк не знал ответа, но был точно уверен, что самостоятельное купание в горячих источниках Сонной Долины никогда не сравнится с той серией нырков и выныриваний, которой крушт завершает день на озере. И почему Молчуну было бы не помолчать этой чудесной ночью?

– Как ты думаешь, почему Рами бежала днём?

Варэк предпринял отчаянную попытку сделать вид, что не услышал вопроса. Но Лилле был неугомонен:

– Она не коренная круштанка. Она не обладает нашей ловкостью. Ей было легче спуститься ночью по верёвке, когда крушт едва идёт. Тем более, с ребёнком на спине. Да и улизнуть от спящего мужа намного проще, чем от бодрствующего.

– Лилле, отстань! Я здесь как бы отдыхаю, не заметил?

Лилле послушно умолк. Но своё дело паршивец сделал. Как бы Варзк не поворачивался к соплу то одним, то другим боком, прежней неги как не бывало.

– Извини меня, – тихо сказал Лилле, почувствовав, что натворил.

– Подавись своими извинениями! – прошипел Варэк. – Словно не знаешь, как я люблю купания крушта!

– Что? – Лилле даже приподнялся на локте от удивления.

– И ты тоже? Я думал, ты притворяешься, думал, тебе всё на круште противно.

– Вот тебе и лучший друг! – обиделся Варэк. – Да, да, да! Кричать с каждым нырком и визжать с каждым выныриванием – не один ты так любишь. Я тоже так люблю. Это единственное, что заставит меня скучать по крушту.

Он хотел добавить ещё и «кроме тебя, конечно», но потом из мести решил промолчать. Но Лилле был так озабочен Рами, что не заметил, как ему пытается досадить друг.

– Так всё-таки, Варэк? Что ты думаешь по этому поводу?

– Думаю, она надеялась, что ночью крушт повернёт в сторону её страны. Но крушт прошёл мимо. И её силам настал предел.

Варэк выпрямился и посмотрел сперва на звёзды, а потом на поверхность озера, блестящую от света его миниатюрных обитателей, и задумчиво сказал:

– Мне кажется, она бы утопилась, если бы не сбежала.

Настала долгая пауза, после которой Лилле поинтересовался, известно ли Варэку, кем была Рами в нижнем мире.

– Да мне-то почём знать?.. Её муж никогда об этом не говорил, а сейчас, сам понимаешь, спрашивать неудобно.

Разговор был неприятен Варэку. Он не понимал, как парень, которого Рами назвала человеком с тонкой душой, не чувствует, что после неприятного происшествия это озеро – подарок судьбы. Вместе с водой с кожи будто стекли все тревоги и заботы. Если днём только и разговоров было, что о таинственной пропаже Сына Антилопы и Рами и чудесном спасении малыша Малле, то к ночи если что и обсуждали, то улов. Даже муж Рами забыл о пропавшей жене, радуясь тому, что вместе с ней не потерял и сына.

– А ты помнишь, как она была одета, когда впервые взошла на крушт?

– Откуда? Я совсем маленьким был.

– Я тоже был маленьким. Но помню. Её одежда была украшена блестящими камнями. В нижнем мире блестящие камни – признак влиятельных людей. Там всё по-другому. Там живут не общиной, где все равны. Там есть те, кто ниже, и те, кто выше. Я не о росте, я о положении в обществе. Одни всегда живут хорошо, а другие – всегда плохо. Неужели тебе хочется туда?

– Да, хочется!

– Почему ты так уверен, что окажешься в итоге среди тех, кто живёт хорошо, а не плохо?

– Потому что достоин этого!

Лилле закрыл глаза и сжал губы. Варэк приготовился услышать самое главное. Но Лилле даже после паузы продолжал идти окольными путями:

– Влиятельные люди – это знатные люди. С таким количеством блестящих камней на платье она, наверное, была знатной женщиной. Некоторые знатные люди имеют собственные армии в нижнем мире.

– Лилле, ты переживаешь, что она и вправду сможет найти тебя и отомстить?

Лилле тяжело вздохнул и спросил, зачем Варэк дружит с таким трусом.

– Потому что все остальные ещё хуже со всей своей храбростью! – отшутился Непоседа.

К нему вернулось хорошее настроение, но лежать больше не хотелось – деятельная натура брала своё.

Сладко потянувшись, он спрыгнул с нароста возле сопла на дорожку из ремней, с немыслимой для большинства родной общины скоростью добрался до Щетины, где не стал пугать Лилле, скачками с шеста на шест, а всего лишь сделал несколько выходов силой и подъёмов переворотом, но потом не удержался и всё-таки заставил друга поволноваться: повиснув на одном шесте вниз головой, раскачался и бросил своё тело в направлении другого. Переход с виса ногами на вис руками и наоборот умели делать многие молодые круштаны, но на памяти Лилле только Варэк, его без вести пропавший брат Авэк, да покойный Сын Антилопы могли исполнять этот трюк подряд много раз, проходя так порой всю Щетину и обратно. Вот и сейчас страх за Варэка через несколько минут уступил место восхищению.

– Неудачный год для Миртару, – продолжил делиться своими опасениями Лилле, когда Варэк вернулся к соплам. – Изо всей общины я один – мальчик нужного возраста. Тяжело идти в Миртару одному. Вот бы пойти с тобой вместе!

– И что ты мне предлагаешь? – засмеялся Варэк. – Родиться заново, поближе к таянию снегов?

Когда Лилле рассказал свой план, улыбка моментально исчезла с лица его друга.

– Нет, я не позволю тебе сломать себе жизнь!

– Не жизнь, а всего лишь ногу.

– А если кто узнает?

– Что страшного? Я же не отказался от Миртару, я сжульничал, чтобы всего лишь отложить его на год.

– Этого мало для суда по законам крушта, но более чем достаточно для позорных слухов. Ни одна семья не захочет породниться с тобой, а равнинную невесту, даже если ты изменишь отношение к ним, притащить из Миртару тебе не по силам с твоей-то робостью. Ты умрёшь одиноким.

Чувствуя, как расстроен друг, Варэк решил немного подбодрить его:

– И поверь тому, кто уже застревал в Сонной Долине. Этот год был худшим в моей жизни. А уж каким он был бы для тебя, кто так любит кочевье с круштом…

И, так как спать совсем не хотелось, Варэк пустился в долгие воспоминания.

Глава 6 Я не ты

– Подождите! Подождите меня! Мне уже лучше!

Но напрасно мальчик бежал за покидающим зимовье стадом круштов. Он опоздал буквально на несколько часов выйти из продолжительного сна, вызванного болезнью.

– Впрочем, чего ждать от парня, который даже родился не вовремя! – прокомментировал кто-то тонким до отвращения голосом.

Покраснев от гнева, Варэк обернулся на стоявшего в двадцати шагах позади сверстника. Зачем только он поделился с ним своими тайными мечтами и переживаниями! Неужели непонятно, что среди всех круштанских мальчиков, можно доверять только Лилле?

– У тебя ещё хватает наглости издеваться? Ведь это же всё из-за тебя, гад!

– Вот только не перекладывай с больной головы на здоровую. Да, я выбросил твоё драгоценное кольцо, но не заставлял ползать три дня по сугробам в его поисках.

Обезумев от ярости, Варэк погнался за подлецом, но где ему долгие гонки после такой изматывающей болезни. Рухнув на траву через пару минут, он застонал:

– Неделя-две – и тебе несдобровать, подлый Келчи! Долина не такая большая, ты не сможешь бегать от меня вечно!

– А я и не собираюсь!

Келчи подошёл к Варэку и второй раз заставил пожалеть об откровенности, напомнил, что у него уже появилась слава необузданного драчуна на родном круште, – стоит ли её распространять за его пределы?

– И уж тут ты будешь форменным подлецом! Ты же знал, что я остался в Сонной Долине с благородной целью – выхаживать больного родича! И осмелился ударить такого добродетельного мальчика. Ну, давай, врежь мне, врежь, усугуби своё положение!

Келчи картинно подставился под удар. Его бледное, слегка женственное лицо исказила гримаса торжества – он знал, что Варэк этого не сделает.

Так и случилось.

– Иди ты к Чёрному Крушту! – сказал Варэк вместо того, чтобы ударить, поднялся и пошёл назад.

– Куда ты? Жаловаться развалюхам?

Развалюхами Келчи называл стариков, слишком немощных для кочевий. Они вынуждены были доживать свои дни в Сонной Долине.

– Я – не ты, я никогда не жалуюсь.

Через несколько минут, убедившись, что Келчи следует за ним, Варэк спросил, что ему ещё надо.

– Просто интересно, чего ты так привязался к тому кольцу?

– Скажу, если признаешься, почему так сделал.

– Неужели непонятно? Потому что я ужасный человек, наслаждающийся чужими страданиями!

Варэк махнул рукой и продолжил путь. Келчи не отставал.

– Ладно, это был мой план остаться в Сонной Долине. Кто знал, что Келли так удачно навернётся в гонках новорожденных круштов? Я рассчитывал, что заболеешь ты, а я сумею навязаться к тебе в сиделки.

Варэк остановился и посмотрел на Келчи со смесью изумления и презрения.

– Ну, а кого ещё Мудрейшим, кроме меня, оставить, не твоего же немого друга? – развёл руками Келчи. – Он и за себя не в силах ответить, не то что за тебя.

– Зачем?

– Не «зачем», а «почему»? Эта спокойная жизнь как раз по мне. Ну, оглянись по сторонам, разве не прелесть?

Варэк, как и просил сверстник, огляделся, и поразился, как неприятно изменился ландшафт с уходом круштов – только ненормальный мог восхищаться этой унылой картиной вместе с Келчи.

Благодаря горячим источникам, вся Долина, кроме нескольких участков, где Варэк и набегал себе простудную болезнь, оставалась зимой такой же, как летом. Вот только Варэк привык видеть эти зелёные луга в ожерелье из тысяч костров, вокруг которых, словно мошкара, вьются круштаны, чтобы рассказать новости своего крушта и узнать, что происходило за год на других, повстречать старых друзей и завести новые знакомства, – последнее было особенно актуально для незамужних девушек и неженатых юношей. Его оглушала тишина Сонной Долины после гомона и смеха, музыки и танцев; пожалуй, только сейчас она оправдывала своё название. Есть да спать – всё, на что годилась теперь эта местность.

Центр долины занимала Матерь Круштов. В отличие от своих сыновей, она не умела не то что летать, а даже ходить. Возраст её не поддавался исчислению. Её громадный панцирь диаметром в три мили поднимался из земли на полторы сотни футов, и никто не знал, как далеко уходит вглубь. Именно внутри этого панциря спали крушты всю зиму, именно из него появлялись новые.

Новорождённые крушты до сих пор продолжали вояжи вдоль ободка материнского панциря, но сейчас их передвижения казались бессмысленными и глупыми, в отличие от зимних дней, когда обыкновением маленьких круштов кружиться вокруг матери пользовались дети круштанов.

– Ну, и когда прозвучат слова благодарности за хотя бы одно в твоей жизни беззаботное лето?

– Никогда, Келчи. Я – не ты. Больше, чем несвобода, меня злит только отсутствие приключений. А ты даже не знаю, как переживёшь Миртару.

С мстительным удовольствием Варэк заметил, что, наконец, и ему получилось задеть Келчи за живое.

– Ты, видимо, не впервые находишь способ отлынивать от кочевья, – продолжил добивать противника Непоседа. – Мой друг, которого ты прозвал немым, – самый слабый мальчик общины. Но против тебя он великий силач. Ты разнежился за годы безделья. И, помяни моё слово, каждое лето в Сонной Долине тебе отзовётся в твоём Миртару. Нижний мир жесток к слабакам. Лучше бы тебе отказаться заранее от права стать мужчиной. Остаться до седых волос ущемлённым в правах ребёнком. Зато живым.

И, довольный эффектом, который произвела его речь, Варэк оставил растерявшего весь свой гонор мальчика, чтобы навестить товарища по несчастью.

Их познакомил танцевальный костёр. Пока одни юноши флиртовали с девушками, их менее удачливые товарищи отыгрывались на мальчиках, не прошедших Миртару. Ни одна дуэнья так не следит за честью своей подопечной, как эти ревнители обычаев круштанов за тем, чтобы дальше невинных танцев дело у детей не пошло, даже если дети обзавелись первым пушком над губой. Варэк же, хоть и успел прославиться дракой с взрослым юношей, ещё находился в том возрасте, когда тесные танцы с девочкой – предел мечтаний мальчика, поэтому не особо роптал на такой присмотр.

В этот раз он пришёл к танцевальному костру один, без покоряющего девчачьи сердца одним взглядом Лилле, поэтому, наконец-то, получил должное внимание. Но надо же было, чтобы вокруг той единственной девчонки, которая ему самому понравилась, вился невысокий мальчик, судя по лицу, младший брат Келчи, с которым Варэк недавно познакомился и пока был о нём только хорошего мнения. Они были так похожи, что Варэк понял, что это не Келчи, только по росту и волосам, которые были такого же ярко-золотого цвета, но не короткие, а отпущенные ниже плеч.

Увы, брат Келчи оказался редкостным грубияном. На вежливую просьбу уступить партнёршу для танца лишь мерзко улыбнулся и сказал, что они с кузиной не виделись целый год. Пришлось пригласить наглеца поговорить за дерево.

– Слушай, малыш, – решил сразу морально задавить «лохматика» Варэк, когда они остались одни. – А не пора ли тебе к мамочке? Время уже позднее.

Мальчик действительно был на год, а то и два младше Варэка и смотрелся немного странно у танцевальных костров.

– А если я тебя не послушаю, случится что-то страшное?

Варэк не хотел бить без нужды родственника Келчи и поэтому стал на словах ему расписывать, что он с ним сделает. Кулак в «солнышко» стал для него полной неожиданностью.

– Хочешь болтать – болтай, хочешь драться – бей первым, – сопроводил малец свой удар унизительным нравоучением.

Отдышавшись, рассвирепевший Варэк без труда сгрёб уступавшего в росте и весе противника, но вынужден был отпустить с болевого залома, потому что появился Келчи.

– Ты что, Варэк, с ума сошёл?!

– Клянусь, твой брат первым начал!

– Что ты несёшь? У меня никогда не было брата!

Варэк осторожно посмотрел ещё раз на дерзкого мальца, и тут только заметил, что его жилет и штаны застёгнуты на женскую сторону.

– Будь прокляты наши идиотские обычаи! Почему только у круштан и мужчины и женщины носят одинаковую одежду?!

Впрочем, он и так знал ответ. Потому что в юбках и платьях, в каких приводят равнинных невест на крушт, не побегаешь по его панцирю.

– Да какая к Чёрному Крушту одежда! – продолжал переживать за сестру Келчи. – Волосы тебе что, ничего не сказали? Ты хоть раз видел парней с такими длинными волосами?

– Полно! Среди вольных всадников Агароссы! А ваш крушт разве не летал через Агароссу?

– Варэк, опомнись. Мы не в Агароссе.

– А… а… а ничего, что она танцевала с девочкой?

За Келчи ответила сестра:

– Не зря мама мне говорила, что вы, парни, буквально помешаны на этом! А вот у девочек танец… это просто танец. Как я ещё должна была выразить радость от встречи с кузиной?

Варэк понял, что чем дальше, тем более смешным выглядит в этом разговоре. Он счёл за лучшее просто извиниться и вернулся к танцевальному костру.

На следующий день Варэк узнал, что сестру Келчи зовут Келли, и за остаток зимовья пересёкся с ней ещё дюжину раз. Каждая встреча оставляла противоречивые чувства.

Келли была хороша уже тем, что осталась полностью равнодушна к красоте Лилле, когда он их познакомил. Сказала, что ей неинтересны мальчики, которые и двух слов связать не могут в присутствии девочки.

У самой Келли язык был подвешен основательно. И с ней было интересно поговорить. Но только до той поры, пока разговор не касался всяких круштанских навыков. Потому что всё кончалось состязанием, где привыкший побеждать паренёк частенько проигрывал девчонке.

Она намного метче стреляла из лука и метала топор-крюк. Быстрее карабкалась по Гранитному Крушту (одинокой скале на западе Долины) и взбиралась по верёвке. Варэк превосходил её только в скорости бега и борцовской схватке, но Келли умела неплохо обесценить его достижения, напомнив, как велика у них разница в длине ног, а про борьбу и говорить нечего – он выигрывает за счёт веса, а не приёмов.

К началу весны Варэк совершенно перестал себя понимать. Воспоминания о встречах с Келли больно жгли самолюбие, но его всё равно тянуло к ней. А потом Варэк серьёзно простудился, а Келли сломала ногу.

– Как дела? – спросил Варэк, первый раз навестив девочку в их с братом хижине.

– А сам не видишь? – злобно сказала Келли, показав ногу в лубках, но, заметив, что Варэк всерьёз переживает, смягчила тон: – Крушты уже улетели?

– Все до единого.

На лице Келли появилось так понятное Варэку разочарование.

– Поверить не могу, что осталась торчать здесь!

– И не говори!

– Целое лето среди инвалидов и стариков!

– Лето без опасностей и приключений!

– Меня уже душит тоска!

– А ведь это ещё только первый день, Келли, страшно подумать, первый день!

Им обоим становилось легче от этих взаимных жалоб. И надо же было Варэку самому всё испортить, вспомнить свой разговор с её братом.

– Вот что, Непоседа! Запомни одно: никогда не смей при мне плохо отзываться о моём брате. Да, Келчи не идеал. Но и не такой комок навоза, каким ты его видишь. Я никому не дам его в обиду.

– Сними розовые стёкла! Твой брат записной подонок!

– Он просто не такой, как ты, и не такой, как я.

– «Подонок» звучит намного короче. И намного лучше объясняет его суть.

– «Лицемер». Тоже коротко и хорошо объясняет твою суть! Не ты ли половину зимы называл его прекрасным человеком и отличным другом?

– Я был слеп!

– Извини, забыла о твоих проблемах со зрением – ты ведь даже девочку от мальчика отличить не можешь!

Чувствуя, что ещё одна такая острота, и он сорвётся и нагрубит, Варэк сухо попрощался и в дверях чуть не сбил с ног Келчи.

– Э-э-э… а ты же мне так и не сказал, почему ты так дорожишь этим кольцом?

Варэк уже приготовился рассказать, как один парень, которого уже нет в живых, вручил ему это кольцо как самому внимательному слушателю историй о Миртару, и посоветовал надевать в нижнем мире только в самых крайних случаях, когда его жизни угрожает смертельная опасность, – но вспомнил, как немилосердно поступил Келчи с другими его тайнами, и промолчал.

– Эй, Непоседа! Ты обещал!

– Ну, привыкай к тому, что не ты один не выполняешь обещания.

Глава 7 Я тоже хочу

Даже если бы Король Небес не потерял своего Сына Антилопы, никто бы не выпустил детей за стены Квартириуса: в последние дни перед зимовьем в крушта словно бес вселяется. Поднявшись на тридцать футов выше, чем обычно, он буквально несётся над землей, словно находится в большой опасности. Немалая доля правды в этом сравнении есть: холода смертельно опасны для моллюсков, даже летающих.

Донельзя гордые правом не отсиживаться в Квартириусе вместе с мальчиками помладше, два подростка наблюдали бегство родного крушта от зимы из самой опасной точки: прямиком с Гребня. Но риск разбиться стоил того – вид отсюда был потрясающий. Впрочем, не каждый день.

Сперва крушт пролетал мимо скошенных полей и пожухлых, но не растерявших своего величия степей, на второй день замелькали леса, словно залитые расплавленным золотом пополам с рыжей медью. На третий день пейзаж стал вселять уныние даже в такую поэтичную натуру, как Лилле Молчун.

Чем дальше уходил на север Король Небес, тем мрачнее становились облака и холоднее воздух, и свист ветра уже не казался таким приятным. Парни плотнее заворачивались в выданные им по этому такому случаю медвежьи шкуры, поднимали воротники полушубков, чтобы воздушные потоки не резали лицо, и протирали ежеминутно огромные очки, защищавшие глаза – в одной восточной стране целый посёлок ремесленников работал над подобными заказами для небесных кочевников. Флаги торговцев давали неплохую возможность пополнить запасы и этого товара, и многих других, но Мудрейший приказал не замечать их: всё равно на такой скорости никакой товарообмен невозможен. Он ждал с Гребня информации совсем о других флагах.

– Флаг Миртару! Флаг Миртару!!! – чуть не сорвал голос Варэк, когда Король Небес наконец встретил первых возвращенцев из нижнего мира.

С обеих сторон панциря полетели верёвки с узлами. Не всякий воздушный гимнаст из нижнего мира рискнул бы взбираться по ним на крушт, несущийся на такой скорости, но для коренных круштан они были надёжней каменных мостов. Трое парней легко успели зацепиться за верёвки, а один умудрился это сделать даже с девушкой на спине. Жениха сразу стали подтягивать, а его товарищи взбирались самостоятельно, виртуозно держа баланс на ветру, – им даже хватало сил подначивать новую равнинную невесту, визжащую от страха.

В прошлую весну на Короле Небес ни один мальчик не достиг возраста мужчины, поэтому Варэк и Лилле с самого начала знали, что подбирать будут парней из другой общины. Впрочем, так почти всегда и бывает. Очень редко получается завершить Миртару на родном круште, чаще всего ты встречаешься со своими уже в зимовье.

Если Лилле напросился на дежурство на Гребне только ради пейзажей, то Варэк мечтал первым расспросить гостей. Какие они страны встретили в своём Миртару, в каких передрягах побывали. Увы, жених был занят только своей невестой, которая кляла его за авантюру, напоминала, что он обещал дождаться Пурпурного Крушта, который всегда тащится последним по причине своей старости, и взобраться на которого относительно легко. А товарищи жениха все как нарочно изображали таинственность, многозначительно перемигивались и снисходительно шептали: «Подрастёшь – сам всё узнаешь».

К счастью, через пару часов им повезло подобрать ещё одного юного путешественника. Глубокий шрам на его щеке смотрелся многообещающе, и рассказчик не подвёл ожидания слушателей. За его сагой о жаркой схватке с разбойниками Варэк чуть не пропустил ещё один флаг Миртару. Впрочем, тех, кто его поставил, успел подобрать другой крушт.

Куда бы ни посмотрел Варэк, теперь он всюду видел крушты, с каждого Гребня ему махали руками дежурные, и он отвечал им тем же жестом. А уж как был рад оказаться в центре стада круштов Лилле!

Уже давно ни деревца, ни травинки не мелькало под брюхом Короля Небес – только море камней с островками снега. Через час снега стало больше, дело пахло настоящей метелью, но впереди уже маячили неприступные скалы, охранявшие Сонную Долину.

Крушты выжимали из себя все силы, чтобы разогреть свою кровь, мчались, открыв все сопла, сквозь всё-таки начавшуюся метель. Нечего было и думать, чтобы подбирать на такой скорости и при такой погоде пассажиров. Даже чемпион в круштанских добродетелях рисковал бы разбиться. Поэтому, когда Варэк подал сигнал, что впереди флаг Учителя, то Мудрейший поначалу решил, что мальчишка шутит. Но нет, кто-то действительно ждал, что его подберут как гостя Сонной Долины.

– Он что, сумасшедший? – спросил сам себя Мудрейший Короля Небес и сам себе ответил: – Безумен он или нет, шансов выжить в предгорьях зимой у него ещё меньше, чем взобраться на несущийся крушт.

Но Птица Судьбы, видимо, имела особые планы на этого человека. Он схватился за едва различимую в метель верёвку со сноровкой, которой позавидовали бы многие коренные круштаны. И, не дожидаясь, когда его начнут втаскивать, стал ловчее обезьяны карабкаться вверх.

– Кто ты такой, забери тебя Чёрный Крушт! – воскликнул Мудрейший, когда новый гость оказался на Подкове.

– Разве мой флаг не ответил за меня? – улыбнулся новоприбывший.

На вид ему было не больше двадцати пяти, и даже широкая, порядком заиндевевшая борода не придавала ему зрелости. Но голос выдавал в нём мужчину далеко за тридцать. Зимняя одежда не могла скрыть его атлетичности. Задорный прищур, совсем не вязавшийся с такой фигурой, казалось, навечно въелся в его левый глаз. Дополняли внешность гостя целых три шрама: на губе, над бровью и на щеке.

– Почему ты поставил свой флаг перед самыми скалами? – продолжал допрос Мудрейший. – Обычно мы подбираем учителей до того, как набираем скорость.

– Откуда мне знать? – развёл руками гость. – Я впервые нанимаюсь к воздушным кочевникам.

– Что тебя подвигло?

– Хитин. Надоело бедствовать. Я тоже хочу дом с садом. Я тоже хочу собственных слуг. Я тоже хочу дорогой камзол и счёт в банке.

Циничность мужчины не понравилась Мудрейшему. Он поинтересовался, откуда у того шрамы.

– Поработай с моё в цирке, где коронный номер – хищники, и не таким красавцем заделаешься.

– А мне кажется, эти следы оставило оружие людей, а не звериные клыки и когти.

– Да говорю тебе, я циркач! Бартоломео Ловкий, в королевстве Малькирика меня каждый знает. Десять лет арене отдал.

И в подтверждение своих слов Бартоломео сделал стойку на руках, растянув ноги в шпагате.

– И зачем ты нам? Любой круштан шутя превзойдёт в трюках под куполом цирка любых профессиональных гимнастов.

– Так я отдал арене десять лет, но не всю жизнь.

Настала напряжённая пауза. Чувствуя, что разговор свернул не туда, Бартоломео примирительно поднял руки.

– Слушай, старик! Оплата по факту. Если я сумею научить чему-то полезному в нижнем мире вашу молодёжь, то какие вопросы? А не сумею, так не платите мне ничего.

– Хорошо, – сказал Мудрейший. – Оплата по факту. А пока… пока… сходи в гостевую и приберись там как следует.

Прибираться было бессмысленно: после того, как крушт пройдёт скалы, всё равно всё будет вверх дном, но Мудрейшему было важно объяснить нагловатому гостю немедленно, кто на этом круште хозяин.

– Нет проблем, старик! – не полез на рожон Бартоломео.

– Метлу выдашь?

– Он врёт! – подал голос спустившийся с Гребня Варэк.

– Никакой он не циркач. Соэк с Зелёного Крушта год назад мне первым рассказал о своём Миртару. Он работал в цирке. У циркачей есть примета – никогда не мести метлой.

– Хм, считаешь себя умнее старших? – даже бровью не повёл на разоблачение Бартоломео и издевательски подмигнул Мудрейшему. – Я гляжу, тебя здесь уважают.

– Ты работал в цирке гимнастом или клоуном? – не выдержал старик. – Гостевая ещё грязная.

Бартоломео ушёл, насвистывая, а Варэку пришлось услышать суровую нотацию об уважении к старшим. Но и она не охладила пыл горячего юноши.

– А если он и вправду не тот, за кого себя выдаёт? – не унимался Варэк.

– В Сонной Долине это очень скоро выяснится и без твоих наглых замечаний! – сорвался на крик Мудрейший, но тут же взял себя в руки. – Ну, сам подумай, сотни юношей вернулись из Миртару со всех концов света…

– Но не из королевства Малькирика! – перебил подросток старика. – Это на самом краю континента! Сам Валлон не кажется далёким, если сравнивать с Малькирикой. Дальше только Южные Острова, а потом всё – океан. Туда даже крушты не летают, тем более, чтобы ходили пешком круштаны!..

– Спасибо за урок географии, – за фасадом сарказма Мудрейший прятал сильнейшее раздражение. – У тебя всё?

– Не всё. Он говорит, что из Малькирики, но сам не из Малькирики. В Малькирике не бывает снега, а на нём зимняя одежда сидит как влитая, он привычен к ней. А ещё не поклонился вам ни разу. На Малькирике все кланяются при встрече, у них такой обычай.

– Откуда ты знаешь, если сам там ни разу не был?

– От Герре с Небесного Рыцаря. Он в свой Миртару был пиратом на корабле с капитаном из Малькирики.

Мудрейший закатил глаза. Лилле, понимая, к чему всё идёт, попытался увести друга, но Варэк грубо оттолкнул его. Зря. То, что он услышал от Мудрейшего, очень больно ранило.

– Милый мальчик, если бы всё в рассказах о Миртару было правдой, то по всему континенту стояли бы памятники нашим парням. Кого ни возьми, любого юношу, он в своём Миртару только и делал, что сражался бок о бок с великими пиратами и знаменитыми рыцарями, покорял принцесс и побеждал чудовищ. Может, потому тебе и кажется таким романтичным нижний мир, что ты принимаешь на веру каждый рассказ о нём.

Варэк хотел ответить по привычке что-то дерзкое, но дыхание перехватило, словно он кулаком под дых получил. А Мудрейший не останавливался:

– Думаешь, почему ты никогда не слышишь историй о Миртару от людей в возрасте? Почему отмахивается от твоих расспросов о своей жизни в нижнем мире даже родной отец? Неужели Миртару так быстро забывается? Подумай на досуге. Ответ лежит на поверхности.

Варзк опустил голову и безропотно дал другу увести себя в дежурную квартиру.

– Я просто заботился о безопасности Сонной Долины, – вдруг нарушил молчание Варэк. – Я её ненавижу, но впервые позаботился о её безопасности.

– Природа позаботилась об этом раньше, – напомнил Лилле, проверяя ремни безопасности на его груди. – Больше ничего не говори, а то язык прикусишь. Сейчас начнётся!

Лилле едва успел влезть в свои ремни и застегнуть их, как стены затрясло, а затем потолок и пол поменялись местами, и мебель попадала бы, если бы не была закреплена.

Король Небес начал полёт по туннелям, которые вели в Сонную Долину. Каждый был высотой в сто пятьдесят футов, что позволяло пройти крушту любого возраста – ведь крушт, начиная со второго века, растёт только в длину.

Эти ходы прогрызли скальные жуки – гигантские чудовища, которые засыпали в то время, когда крушты бодрствовали, и наоборот. Только крушты со своим чутьём могли ориентироваться в этой веренице коридоров, но даже если бы и нашёлся человек, который отыскал выход из лабиринта до того, как проснутся его жестокие создатели, то в финале его ждало бы непреодолимое препятствие – подземное озеро. Нырнув в него, крушты выныривали уже в Долине.

Лилле был прав: ни один обитатель этого чудесного места не позаботился бы лучше о нём, чем матушка Природа.

Стоило последнему крушту, с, казалось, бесконечным панцирем пурпурного цвета, расколоть на миллиард брызг поверхность озера, по его дну побежали большие зловещие тени – скальные жуки выползали на охоту после долгой спячки.

А крушты спешили, наоборот, в спячку впасть, один за другим ввинчиваясь в необъятное тело Матери Круштов. Но прежде позволив своим обитателям сойти на землю.

– Долина! Наконец-то, Долина! – Лилле, никого не смущаясь, со счастливым смехом катался по траве.

Впрочем, не он один. Многие не могли сдержать своих чувств от встречи с долгожданным зимовьем.

Лишь возле одного крушта не было веселья. Матерь Круштов отказывалась принять в своё тело умирающего.

Кроме размеров, возраст крушта можно определить по панцирю – только у очень старых круштов они цветные. Самым старым считался Пурпурный – легенды говорили, что это первенец Матери Круштов, вечный, как она. Остальные восемь цветных круштов были возрастом от тысячи до полутора тысяч лет, и служили пристанищем для общин в тысячу-две кочевников. Увы, большая часть круштов редко переживает пять веков, поэтому двести человек – среднее число общинников.

Но и цветным круштам иногда приходит конец. И нынешней зимой Мёртвой горе на севере долины предстояло стать выше ещё на один пустой панцирь, в этот раз ярко-зелёного цвета.

Под заунывную тысячеголосую песнь крушт сделал прощальный круг по периметру материнского панциря и отправился умирать туда, где веками умирали его старшие братья.

Никакая скорбь людей нижнего мира не сравнится с той, с которой провожают в последний путь свой живой дом небесные кочевники. И постепенно их настроение передавалось всем остальным обитателям Долины.

Только новорождённые крушты всё так же весело носились возле матери, словно предчувствуя, что уже этой весной каждому из них предстоит стать началом новой общины.

Но даже самых скудных познаний в математике хватило бы, чтобы понять: новорождённых круштов не хватит на всех бездомных.

Глава 8 Я тебе не верю!

Казалось, что должно было случиться, чтобы мальчик, который уже несколько лет грезит Миртару, обрадовался, что оно состоится позже, чем у сверстников? Ничего, всего лишь близкое соседство с одним из них.

«Ну почему именно наш крушт?!» – в который раз за это зимовье мысленно восклицал Варэк.

Согласно традиции, всех бездомных, кому не достались новорождённые крушты, распределили по остальным. Стала богаче на пять человек и община Небесного Короля. Один был очень полезным приобретением – Сын Антилопы. Вполне ничего была и супружеская пара. Но вот уж их дети…

– Бедный Лилле! – не стесняясь, жалел друга Непоседа.

– Лучше бы ты шёл в Миртару один, чем с Келчи.

– Неужели он прямо так ужасен, как ты рассказывал? – не верил Лилле.

– Сам убедишься, – мрачно отвечал Варэк. – Впрочем, одному из нас повезло чуть меньше: мне целый год жить в одной общине с Келли!

А вот тут Варэк слукавил. Келли по-прежнему была несносна для девчонки, но будь она мальчиком, они бы даже дружили. Она изменилась только в лучшую сторону и особенно выгодно смотрелась на фоне брата, который, наоборот, стал ещё неприятней.

Теперь они были одинакового роста, но, чтобы отличить сестру от брата, не надо было присматриваться к застёжкам. И дело было не в бахроме, бисере, блёстках и прочих украшениях, которыми девочки метят свою одежду с определённого возраста, а в фигуре, которой она предназначена. Женского в телосложении Келли было ещё мало, и оно полностью исчезало, когда ребятня облачалась в зимнее для походов в сугробистую часть Долины, но в летней рубахе и лёгких штанах она была чудо как хороша.

А Келчи, растратив отрочество на праздность в Сонной Долине, стал ещё немощней, но, в отличие от, например, Лилле, тоже совсем не атлета, его худоба смотрелась жалостливо, видимо, из-за плохой осанки.

Если раньше Келчи прятал свою натуру при первом знакомстве, чтобы произвести впечатление, то тут, наверное, из-за переживаний о неизбежном Миртару, совсем прекратил сдерживаться – в первые же дни умудрился настроить против себя едва ли не всю новую общину.

А Келли, наоборот, прекратила настаивать, что лучше мальчишек во многих доблестях. Хотя всё равно любой разговор именно этим и кончался.

Девчонки если и посещали уроки Миртару, то лишь из любопытства и то пару раз, а она неизменно сопровождала брата. Особенно Келли и Келчи полюбились занятия у Бартоломео – впрочем, не только им. Он пользовался таким спросом, что порой ему внимали одновременно больше сотни подростков.

Пока другие учителя рассказывали о географии нижнего мира и его социальном устройстве, учили обращаться с его оружием и готовить целебные напитки из его трав, Бартоломео демонстрировал, как обойтись без всего этого.

– Извини, обознался, бывает! – сказал мужчина, отстранившись от добровольца, которого только что обнимал.

– И к чему этот цирк? – спросили из толпы.

Разумеется, это был Варэк. В отличие от большинства, он ненавидел уроки Бартоломео, но был их самым рьяным посетителем, чтобы не упускать подозрительного субъекта из виду.

– Цирк начнётся, когда он проверит свои карманы! – засмеялся Бартоломео.

Никто не успел заметить, как учитель Миртару провернул этот трюк, но из карманов добровольца пропало буквально всё.

– Так вы в самый чёрный день сможете прокормить себя, – возвращая украденное, промолвил Бартоломео. – Но сия наука требует особой ловкости и долгой практики. Порой проще выставить чей-то сундук. Тут главное, чтобы хозяев не было дома, а уж вскрывать замки я научу любую бестолочь.

– А как жить с одной рукой, ты их потом научишь? – спросил Варэк и пояснил всем, кто плохо знал законы нижнего мира, что за воровство там рубят руки.

– Так и знал, что здесь какой-то подвох! – уныло заметил Келчи.

Но Бартоломео ни капли не смутили замечания Варэка.

– Это если поймают, – уточнил он. – Но для таких робких мальчиков, как Непоседа, тоже есть способы выбраться из нужды! Нищенство, мошенничество…

– Я вовсе не робкий мальчик! – взъярился Варэк. – И уж поверь, найду способ добыть пропитание, не опозорив родной крушт!

– Ты что-то путаешь, дружочек, – участливо произнёс Бартоломео. – Никто в нижнем мире не должен знать, что вы с крушта, иначе вы там долго не протянете. Ни оружием, ни одеждой, ни привычками вы не должны выдавать в себе воздушных кочевников.

– А откуда такое недоверие нижних людей именно к нашим мальчикам? – поинтересовалась Келли. – Они просто хотят стать мужчинами, разве это преступление? Говорят, те, кто не вернулся из Миртару, порой очень неплохо живут. И не особо прячут прошлое на панцире крушта. А вот тех, кто только с него спустился, учат всячески скрывать свою личность.

Это была неслыханная дерзость для девчонки – не только явиться на уроки Миртару, но и задавать там вопросы, но Бартоломео не проявил недовольства. Он похвалил Келли за любознательность и сказал, что если недоверие простых людей ещё можно преодолеть, то подозрительность политиков – никогда.

– И в чём таком подозревают мальчиков Миртару ваши правители?

– Ой, милая девочка, неужели не догадываешься? В том же, в чём вам стоило бы подозревать таких людей, как я, кабы не изолированность Сонной Долины. В разведке, сборе сведений о другом мире – с целью его завоевать.

– Это чушь! Нам не нужен нижний мир, у нас свой путь!

– Откуда это знать правителям нижнего мира? Они судят вас по себе. Возможно, вы просто копите силы. С отказом от возвращения на крушт мальчик больше не вызывает интерес у королевской контрразведки. А пока пребывает в Миртару, он потенциальный шпион.

Новый урок Бартоломео сильно взбудоражил Варэка. Он потребовал, чтобы Келчи рассказал Мудрейшим обо всём, что сегодня говорил сомнительный преподаватель.

– С чего это я, почему не ты?

– Ну… я же не жалуюсь!

– Язык перед старшими отсыхает, как у твоего Лилле перед девочками?

– Нет, просто правильные парни… они никогда не жалуются.

– А я, значит, по-твоему, неправильный парень?

– Ну, чего ты начинаешь? Просто сходи и нажалуйся, делов-то!

Келчи ничего не ответил, а просто сделал вид, что Варэка рядом нет. Непоседа понял, что придётся рассчитывать только на себя.

На следующем уроке Варэк открыто посягнул на авторитет Бартоломео – попробовал уничтожить его в диспуте. Но был разбит в пух и прах. Финал этой дискуссии он запомнил на всю жизнь.

– Только не смотри на меня с такой ненавистью, – добросердечным тоном сказал Бартоломео охрипшему от спора парню. – Не я твой враг со своей грязной правдой, а юные мифотворцы со своим стерильным обманом. Не в заботе о мальчиках Миртару юноши Миртару травят эти байки, а только в угоду своему тщеславию. Ты мечтаешь, как минимум, спасти мир в своём путешествии, но героические подростки, спасающие мир, живут только в историях, сочинённых этими же подростками.

У Варэка сильно болело горло и закончились аргументы, поэтому всё, что ему оставалось, прохрипеть жалкое: «Я не верю тебе».

– На самом деле ты просто не хочешь мне верить. Доказательств нет ни у меня, ни у юношей Миртару. Но почему тогда ни один из них не посетил мои занятия, чтобы бросить мне обвинение, что я лжец? Если я лгу, то оскорбляю всех мужчин общины, так почему ни один не явился спросить с меня за оскорбление? Отцы семейств слишком заняты бытовыми вопросами, Мудрейшие – глобальными. А молодёжь? Пригласи любого юношу Миртару на диспут со мной – он откажется под любым предлогом. Потому что знает: когда я начну его ловить на оговорках и мелких ошибках, в прах обратятся все легенды о великих воинах и охотниках, а на свет божий выползут истории о полотёрах и банщиках, уборщиках и посудомойках, воришках и попрошайках.

С того дня Варэк прекратил посещать уроки Бартоломео, но зато пристальней стал следить за тем, что тот делает в свободное время. Но уже через два дня этой слежке настал конец.

Бартоломео намеревался побродить по берегам озера, уходившего под скалу, один, но за ним увязался профессор Марти. Учёный уже тридцать лет подрабатывал учителем Миртару у круштанов в мечте изучить круштов.

– А ведь вы не так просты, как кажетесь, господин Бартоломео! – говорил Марти, азартно щёлкая пальцами. – Вы позиционируете себя как обычного человека приземлённых интересов, но я отмечаю в вас скрытую страсть к исследованиям. Зачем вы кидали деревянные чучела с привязанными камнями в озеро? Явно не подразнить скальных жуков! Кстати, моя версия – это не жуки, а такие же моллюски, как крушты. Возможно, скальным жуком становится любой крушт без круштана, когда его панцирь становится таким тяжёлым, что он не может летать.

– Я всего лишь заговаривал духов воды, – морщась от назойливости Марти, сказал Бартоломео. – На моей родине все так делают. Не забывайте, профессор, нам весной опять погружаться в это озеро.

– Бросьте, маска деревенщины вам совсем не к лицу! – замахал руками Марти. – Я думаю, вы пытались понять, так ли свирепы скальные жуки, как о них говорят. Нападают ли они на человека, считают ли его за добычу.

– Клянусь, профессор, вы мне льстите! – скрипнув зубами, заверил его Бартоломео.

– Значит, и на Мёртвую гору вы ходили не с научной целью?

– Абсолютно. Просто собирался поглазеть на бесхозный хитин.

– Бросьте, Бартоломео! Неужели вы не знаете, почему Мёртвая гора священна?

– Откуда? Я же не круштан.

– Ну как же! На тех пластинах панциря, которые не подвержены наростам, круштаны ведут летопись своего крушта! Эта гора – история их народа, их родовая память, их библиотека! Я не верю, чтобы такой образованный человек, как вы…

– Да с какого перепоя вы решили, что я образованный?!

– Э-э-э… я случайно услышал одну вашу лекцию. Вы дословно процитировали «Учение о неправде». Этот труд признан еретическим, и его запрещено переписывать, а оригинального издания осталось не больше двадцати экземпляров. Абы кому не выдают такие книги. Да абы кто и не понимает таких сложных книг.

Бартоломео слегка наклонил голову и с плотоядной улыбкой попросил профессора сказать спасибо мальчику.

– Какому мальчику?

– Который притаился в полусотне шагов, за камнем, похожим на перевернутую галеру.

– Э-э-э… и за что же мне его благодарить?

– Если бы не он, я бы немедля проверил агрессивность скальных жуков по отношению к человеку намного более точным способом.

Бартоломео всё так же улыбался, но от этого его угрозы становились ещё страшнее. Бормоча извинения, профессор попятился, а потом припустил наутёк.

– А ты, Непоседа, не забудь сказать спасибо своему другу, если, конечно, он просто немой, а не глухой вдобавок.

– Лилле не немой! – воскликнул Варэк, выходя из-за камня. – Он просто не любит болтовни.

– Зато очень любит тебя, раз не отпускает одного в опасную слежку! – сказал Бартоломео, тыча куда-то за спину парню.

– Лилле, если ты здесь, подай голос! – крикнул Варэк, не спуская с Бартоломео глаз и на всякий случай вытащив из-за пояса топор-крюк.

– Думаешь, это уловка, чтобы ты повернулся ко мне спиной?

– засмеялся Бартоломео. – Завязывай ты со своими мечтами о подвигах! Поймать шпиона – это слишком хорошо звучит, чтобы оказаться правдой. Да, я не циркач, но и не злодей-детоубийца, как ты вообразил.

Бартоломео внезапно прекратил смеяться, и даже характерный задорный прищур на несколько секунд разгладился. Взгляд мужчины выражал, казалось, искреннее сочувствие, а голос стал тихим и грустным:

– Когда вы поймёте, бедные мальчики Миртару, что я здесь единственный, кто вам не враг? И что хуже старших братьев, запудривших вам мозги сказками о нижнем мире, только ваши отцы и деды, швыряющие вас туда. Они превратили ваше взросление в муку, в испытание, которое не каждому дано пройти!

– Что ты понимаешь в Миртару?! – наконец подал голос Лилле, который действительно решил подстраховать Варэка, хотя тот ему и запретил. – Этот обычай древний, как сама Матерь Круштов! Я лично боялся Миртару и без твоих басен, но всё равно не откажусь от него! Сомневаться в Миртару – значит сомневаться в мудрости предков, а отречься от предков – значит отречься от своего рода, племени и языка.

– Ого, да ты и вправду не немой! – искренне удивился Бартоломео.

– И не слепой, чтобы промахнуться с такого расстояния!

– воскликнул Лилле, вкладывая стрелу в тетиву. – Только попробуй причинить зло Варэку!

– Захотел бы, причинил бы, – спокойно ответил Бартоломео. – И ничто бы меня не удержало.

– О да, конечно, все наши герои – липовые, а ты один ловишь стрелы и топоры на лету! – появление друга придало Варэку смелости. – А ещё больше всех понимаешь в нашем Миртару, хотя узнал о нём, наверное, только прошлой осенью!

– Я старше вас обоих вместе взятых, а значит, понимаю вдвое больше, что такое быть взрослым, – словно не услышал подначки Бартоломео. – Знаете, что такое взросление? Это разочарование. Кому-то из вас Миртару принесёт разочарование в идеалах, кому-то – в друге, кому-то – в любви, но никто не уйдёт без этого пахучего дара Птицы Судьбы. Всех тяжелей придётся тому, кто разочаруется в жизни. Во всём её многообразии. И все боги мира храни вас от этой участи!

И, не обращая внимания на требование подростков продолжить разговор, Бартоломео покинул их.

На следующий день мужчина предстал перед Советом Мудрейших. Они запретили Бартоломео давать уроки и покидать гостевой городок до весны. Бартоломео смиренно выслушал и это приказание, и новость, что ему не заплатят ничего, ибо никакой пользы его занятия молодёжи не принесли, а наоборот, развратили её.

Весь вечер Варэк, уверенный, что он обязан Келчи этим хорошим известием, угождал ему во всевозможных мелочах. Поначалу Келчи воспринимал перемену в обращении настороженно, но потом свыкся и даже попросил извинений за свои выходки в первые дни на новом месте.

– Я был сам не свой от смерти крушта. Да, я не ночевал в его панцире лет пять, всё время находил повод улизнуть от кочевья, но всё равно он что-то для меня значил.

– Да пустяки, Келчи! – сказал Варэк, пододвигая ему сладкие ягоды, которые самолично по такому случаю нарвал. – За твой подвиг я тебе простил даже то лето в Сонной Долине.

– Какой подвиг? – рука Келчи застыла вместе с ложкой, благодушная улыбка сползла с его лица.

– Не скромничай, кто ещё донёс на этого негодяя Бартоломео? Только тебе и Лилле я рассказал, как он опасен.

– И почему, интересно, ты так уверен, что это сделал не Лилле? – злобно воткнув ложку в ягоды, спросил Келчи.

– Ты меня удивляешь! Потому что он мой лучший друг, а я не дружу с доносчиками!

Лицо Келчи пошло красными пятнами, и что-то подсказывало Варэку, что это не краска смущения.

– Знаешь что, Непоседа?! – медленно отодвигая ведёрко с ягодами, произнёс он. – Знаешь что… знаешь что?!..

Но Варэк так и не понял, что он должен был знать. Проклиная Птицу Судьбы, которая из трёхсот общин круштанов определила его именно в эту, Келчи покинул хижину.

Глава 9 Я так этого ждал!

Лилле был уверен, что одинаково любит как кочевье, так и зимовье, а оказалось, только если они наступают в свой срок. Когда на календаре забрезжил апрель, а крушты так и не покинули панцирь своей Матери, Лилле обнаружил, что жареное мясо косули, которому он был так рад после восьми месяцев на птице, приготовленной на горячем пару из крушта, уже не лезет в глотку. Ручьи и озёра Долины, бедные рыбой, но богатые раками, тоже не приносили желаемой пищи. А уж как ему надоели свежие фрукты и ягоды, как захотелось сушёных в компотах! Как опротивели коренья, заменявшие каши, которые варили на круште из злаков, полученных от торговцев.

Выяснилось, что четыре месяца на твёрдой земле – это предел для его ног. Он с ужасом думал, что Миртару длиться вдвое дольше.

Никто не спрашивал причины, почему крушты не выходят из спячки. Сугробы по краям долины говорили сами за себя.

– Плохая примета, – ворчали старики. – Вначале цветной крушт скончался, а теперь и снега не тают. Дурное предзнаменование, плохой будет год. Очень плохой.

А вот Варэк так явно не считал. Он ничего не говорил, боясь спугнуть удачу, но Лилле видел, как с каждым днём в друге крепнет надежда не ждать Миртару ещё год.

Когда апрель отметил свою середину очередными морозами, а не капелью, каждая община провела священный ритуал, чтобы отпугнуть осмелевших злых духов. И только лицо Варэка от счастья сияло, словно горное озеро.

А первого мая он разбудил Лилле криком: «Всего пятнадцать дней! Осталось всего пятнадцать дней!». Но уже вечером присказка Бартоломео, что всё хорошее никогда не бывает правдой, подтвердилась.

Треск, с которым первенец Матери Круштов выбирался, в который раз уже за свою вечную жизнь, из её чрева, развеял грёзы Варэка. Через час показался другой крушт, поменьше, затем крушты полезли из раскрывшегося, как цветок, панциря, словно пчёлы из потревоженного улья.

Всё вокруг погрузилось в суету. Не больше двух дней уходит у круштов, чтобы истребить насекомых Долины, набираясь сил на стремительный рывок за её пределы. Времени на сборы совсем немного.

Вопреки дурному предзнаменованию, в коридорах скальных жуков не произошло ничего катастрофического, начало кочевья тоже не принесло никаких бед.

Вначале крушты летели вместе, потом, постепенно, не сбавляя скорости, стали расходиться в разные стороны. Через три дня Лилле даже с Гребня не видел ни единого крушта. Зато хорошо слышал их голоса: то справа, то слева гудел Рог Миртару.

– Счастливчики! – шептал Лилле. – Их Миртару начался так близко к Сонной Долине, им так легко его закончить.

А вот Король Небес словно разучился трубить в Рог. День проходил за днём, а он всё мчался и мчался, почти не меняя направления, замедляя ход лишь к вечеру и разгоняясь, словно в предчувствии опасности, с рассветом. Лишь однажды он задержался, когда встретил на пути большое озеро, почти свободное ото льда, и Лилле с Келчи уже успели приготовиться к купанию в холодной воде, а Варэк – к крушению всех надежд, но, так и не протрубив в Рог, Король Небес снова набрал скорость.

Он ушёл так далеко от Долины, что даже Мудрейший начал сомневаться, стоит ли отправлять парней в Миртару этой весной: шансы вернуться вовремя таяли вместе со снегами под брюхом крушта.

Но, видимо, потому, что рядом не было Бартоломео (его ссадили на второй день), готового её уничтожить одним едким замечанием, – мечта Варэка всё-таки сбылась.

– До его совершеннолетия ещё целый час, – раздумчиво произнёс Мудрейший, кивая на затаившего дыхание подростка.

– Рог Миртару протрубит второй раз не раньше, – заступился за внука Лаиру Пытливый.

– Хорошо, пусть собирается! – принял решение Мудрейший. – Миртару ночью – добрый знак. Когда темнота мешает увидеть родной крушт на горизонте, они меньше тоскуют по нему.

Вышла заминка, когда выяснилось, что на Варэка нет ни одежды из нижнего мира, ни оружия – никто не ожидал, что в Миртару отправятся три мальчика, а не два. И снова Лаиру Пытливый спас внука, сказав, что верит в него: он сумеет выжить на земле и в обличье кочевника неба.

В итоге Варэку всё-таки нашли обычный топор вместо топора с крюком, которым так удобно цепляться за панцирь, но который вызывает так много подозрений в нижнем мире, а равнинные невесты отыскали в остатках своего приданного плащ, чтобы скрыть одежду крушта.

Лилле и Келчи, в отличие от Варэка, подготовились основательно. Из круштанского с ними были только луки, но без стрел с верёвками они ничем не отличались от оружия нижнего мира. Простые, без многочисленных карманов, штаны, дорожные сапоги вместо ботинок с шипами, рубахи без характерных круштанских украшений, куртки из оленьей кожи и плащи, нелюбимые кочевниками неба за то, что путаются под ногами, но необходимые в походе по твёрдой земли – ни дать ни взять, два юных пилигрима.

На поясе мальчики Миртару носили мечи – из великолепной стали, но небольшой длины, ибо во многих странах иметь длинные клинки разрешено только знати, а выдавать себя за простолюдина намного проще.

В дорожной сумке лежал, как велит обычай, запас еды на один день, комок соли, сменные рубахи, мыло, бритва, огниво и куча бытовых мелочей, но ни унции драгоценного хитина. Деньги, чтобы кормить себя, мальчик должен добыть себе сам – железные условия Миртару.

Так как они шли в Миртару вдвоём, то каждый нёс на своей коже рисунок, который не смоется раньше, чем через год. Они хорошо изучили географию нижнего мира, но на всякий случай на спине Келчи изобразили карту континента. Они в совершенстве знали Странникус – язык путешественников, но на случай встречи с необразованными людьми на спине и плечах Лилле написали по двадцать самых важных фраз на двадцати самых распространенных языках.

После торжественной части проводов, с пышными речами и пафосными клятвами, настало время участливого шёпота – мальчики Миртару прощались с родичами. И тут Варэка ждало настоящее смятение. Он так убедил себя, что не нужен своей семье, что оказался совершенно не готов к морю слёз и океану объятий. Даже дядя Гларб, никогда не жалевший для племянника дурных слов, показал сентиментальную сторону своей натуры.

Только дедушка, который больше всего сделал, чтобы Миртару не обошёл Варэка стороной, проявил предельную сухость.

– Почему, дед? – спросил внук.

– Потому что давно знаю, что ты не собираешься возвращаться, – шепнул ему на ухо Лаиру Пытливый. – Только маме своей не говори. Она уже потеряла одного сына в нижнем мире. Не стоит ей так резко сообщать, что в жертву будет принесён и второй.

И на душе стало так паршиво, что хоть самому с панциря прыгай, не дожидаясь рога. А ещё и Келли осталась в Квартириусе. Хотя с братом могла бы, например, попрощаться.

Варэк не хотел анализировать, почему ему так важно напоследок увидеть Келли, её улыбку и пышные волосы, но о том, почему она не пришла, догадывался. Ей просто стыдно за то, что произошло вчера. Гриру застукал её с братом. По словам Гриру, Келчи умолял Келли перебить ему топором ногу, чтобы избежать Миртару, и плакал, как девочка, а Келли честно хотела помочь, но в последний момент рука не поднялась калечить родича.

Гриру на Короле Небес верили, в отличие от настроившего всех против себя Келчи, но Мудрейший велел всем делать вид, что ничего не произошло.

Впрочем, когда Варэк оказался внутри рога, он сразу забыл и о словах деда, и о том, что не попрощался с Келли. Задремавшие было мечты о свободе подняли голову и заставили смеяться, как он не смеялся мальцом.

Здесь, в Роге Миртару, даже проповеди Бартоломео теряли свой смысл, как теряет смысл вера в мир без воды на берегу океана.

Варэк крепко сжимал в правой руке ладонь Лилле, а в левой – Келчи, и, вперив взгляд в кусочек звёздного неба, оставленный ему Рогом, ждал не приключений и подвигов, как раньше, а неизвестности.

Неизвестность – спутник тревоги. Он никогда не думал, что ею можно наслаждаться, больше – отдасться всей душой и каждым дюймом молодого здорового тела, раствориться целиком в предчувствии неведомого. Младенец, покидающий чрево матери, испытывал меньше эмоций, чем Варэк Непоседа, когда почувствовал, что сейчас крушт выбросит его в нижний мир.

Ни один самый безумный полёт на шустрых новорожденных круштах не дал ему столько, сколько короткое путешествие во вращающемся пузыре над просторами незнакомой страны. Потом был удар о землю, и снова перед глазами всё замелькало.

– Я так этого жда-а-ал! – всё, что смог прокричать Варэк, и это было ложью: он не ждал, что будет так весело.

Когда пузырь остановился и лопнул, никто из его пассажиров не мог встать. Они так и лежали, вцепившись друг другу в руки, судорожно дыша и воздавая хвалу Птице Судьбы, что никто не предлагал прощальный ужин.

Первым нашёл в себе силы приподняться, как ни странно, Лилле. Толкнув Варэка в плечо, он произнёс первые слова этого Миртару:

– Ну, Варэк… с днём рождения тебя, что ли!

И все трое засмеялись тем счастливым беззаботным смехом, который является привилегией лишь детей и подростков и тех немногих взрослых, которые помнят себя такими.