Код операции - ''Тарантелла''. Из архива Внешней разведки России

А/243 спешит в Берлин

Германский офицер, заглянув в открытую дверь купе, безразлично спросил: «Герр Фишер?» Господин в элегантном сером костюме ответил: «Да». Пограничник козырнул и со словами «Битте шён. Гуте фарт» протянул паспорт. Это означало, что процедура контроля завершена и пассажиру желают доброго пути. Проводник, сопровождавший офицера, добавил, что поезд, как обычно, прибывает в Берлин точно по расписанию. Из этого следовало, что, несмотря на разразившийся кризис, германские железные дороги и в нынешнем, 1930 году работают превосходно и путешествующие господа могут не беспокоиться.

С документами австрийского гражданина Раймунда Фишера в Берлин ехал секретный сотрудник Иностранного отдела ОГПУ А/243. В германской столице ему предстояла встреча с резидентом советской разведки. Сам он бьш эмигрант с замысловатой судьбой: успел послужить и у белых, и у красных. Не так давно ему удалось перебраться в Париж, где он устроился на работу и получил вид на жительство. Но у Центра были основания полагать, что во Франции им могла интересоваться «Сюртэ женераль», и было решено из соображений безопасности оставить его на связи берлинской резидентуры.

А/243 вышел на контакт с руководителями наиболее активных белоэмигрантских объединений. Более того, ему, судя по всему, могла быть отведена какая-то роль в планах организации террористического акта против генерального секретаря ЦК ВКП(б) Сталина. Ожидалось, что на предстоящей встрече с резидентом ОГПУ будут уточнены некоторые дополнительные детали этих намерений. Но новости оказались иными.

Встретились в кафе «Мокка Эфти» на углу Фридрих-штрассе и Лейпцигерштрассе. Публика там была достаточно пестрой, атмосфера вполне демократичной. Кто-то за чашкой скверного кофе просматривал утреннюю газету, где публиковался очередной чрезвычайный декрет канцлера Брюнинга. Там же обывателя грели надеждой сообщения о лавинообразном росте популярности национал-социалистов и их фюрера Адольфа Гитлера. Уж он-то наведет порядок и свернет шею этим крикунам-либера-лам. А некоторые посетители предпочитали, тихо переговариваясь, просто посидеть за кружкой по-прежнему доброго немецкого пива.

А/243, приехавший с парижским поездом, был пунктуален и в назначенный час оказался за одним из столиков, где его уже ждали. Поздоровались, обменялись принятыми в таких случаях фразами. Почти сразу А/243 приступил к делу.

— На той неделе я получил по почте вот это письмо, — он протянул небольшой, написанный от руки листок без подписи:

«Если хотите видеть одного старого и, вероятно, интересного для Вас знакомого, то приходите в среду в 6 часов к кинозалу “Парамаунт”.

Если не будете в среду, то в четверг, в пятницу и так далее до воскресенья, так как я не уверен, что Вы вовремя получите это письмо. Есть о чем поговорить и вспомнить старое. Я не из красных, а из эмигрантов. Вы меня хорошо знаете».

— Сразу скажу, что я вышел на встречу, решил полюбопытствовать, хотя, откровенно говоря, догадывался, кто это мог быть, и не ошибся. Автором письма оказался Виктор Богомолец.

— Богомолец? Помнится, он сыграл не последнюю роль при аресте вас сигуранцей, — удивился резидент.

— Да, это так. У меня с ним свои счеты.

— И тем не менее он захотел встретиться? Почему он заинтересовался вами?

— После освобождения из румынской тюрьмы я как-то случайно встретился с ним в Бухаресте. Он сам заговорил, извинялся за донос: меня, мол, все равно прижали, а жить надо. Впрочем, я об этом в свое время докладывал.

— Расскажите о вашей недавней беседе с Богомольцем в Париже.

— Он предложил сотрудничать с ним.

— Богомолец кого-то представлял?

— Да. Он совершенно определенно сказал, что речь идет о работе на английскую разведку. Я знал, что он на английской службе. Знаете, такие нюансы быстро становятся известны в эмигрантской среде. Жизнь-то в общем собачья. Приходилось как-то устраиваться — это постоянно обсуждалось. Многие знали, что в Бухаресте Богомолец работает на Интеллидженс сервис, да он этого, кажется, особенно и не скрывал. Ясно, что румыны и англичане сотрудничают, когда речь идет о разведывательных операциях против СССР.

— Как Богомолец ставил вопрос на этот раз?

— Сказал, что облечен доверием СИС, имеет большие права, ему поручена организация серьезной агентурной работы против СССР. Всячески демонстрировал свою осведомленность об обстановке в сигуранце и румынской военной разведке. В Париже он проездом, возвращается к месту постоянной службы в Бухарест, но ненадолго. Англичане переводят его в Ригу.

— Он говорил что-нибудь о тех поручениях, которые в случае согласия вам пришлось бы выполнять?

— В самом общем плане, но, по его словам, надо выходить на информацию по Совнаркому, Политбюро и Коминтерну.

— Как вы полагаете, почему Богомолец остановил свой выбор на вас?

— Наверняка не только на мне. Но в моем конкретном случае его, возможно, привлекло то, что я человек опытный в агентурной работе.

— Следовательно, он рассчитывает на вас?

— Ну, если угодно, да. Эмиграция свою роль сыграла, теперь это уже плюсквамперфектум, как говорят немцы.

Ее контакты с людьми в СССР ослабли либо вообще прекратились. Это слова Богомольца. Решено поэтому использовать кое-кого из невозвращенцев, которые сохранили родственные и иные связи там, даже бывших членов партии. Вот так, пожалуй, он охарактеризовал суть дела.

— Еще раз вернемся к его выбору. А как вы думаете, почему он все же уверен, что вы подходите ему, а следовательно, СИС? Это очень существенный момент.

— Не исключено, что, кроме всего прочего, меня кто-то порекомендовал. Надеюсь, не буду выглядеть нескромным, если скажу, что умею работать с людьми. К тому же за одного битого двух небитых дают.

— Его, судя по всему, не смущает, что он сам же подозревал вас в свое время в связях с советской разведкой?

— Вы лучше меня знаете, что есть такие, кто ушел от вас. Он мог рассудить и так, что теперь я там, то есть ГПУ, не нужен. Думаю, что и румыны могли шепнуть англичанам, что я у них на крючке. Богомольцу нужны реальные источники в Союзе, на которые можно было бы сослаться. Остальное он, хитрый лис, доделает и додумает сам.

— Он знает о том, что вы устроены, работаете в газете?

— Естественно. Он даже сказал, что моя служба очень хорошо подходит для той работы, на которой предполагается меня использовать.

— Что вы ответили?

— Сказал, что надо подумать, но с оттенком согласия.

— Как это надо понимать?

— Сказал, что у меня свои условия, в том числе и материального плана. Упомянул, что пока, слава богу, связи дома есть. Но можно его предложение и отклонить. Все зависит от вашего решения.

— Как договорились о связи, по крайней мере о том, как вы передадите ему свой окончательный ответ?

— Переписка должна идти пока через один адрес в Румынии, позже Богомолец сообщит свои новые координаты. Думаю, он не прочь побыстрее получить соответствующий документ о моем согласии сотрудничать с Ин-теллидженс сервис и наверняка намерен послать его в Лондон.

— Вы поспешили.

— Я понимаю, что проявил в некотором роде самодеятельность. Но тянуть даже с предварительным ответом было нельзя. Это немедленно возбудило бы у Богомольца серьезные подозрения. Решение за вами. Если нужно, то я готов. Если же вы сочтете мое сотрудничество с Богомольцем нецелесообразным, то я не вижу проблемы в том, чтобы уклониться от него. Скажу, что передумал, слишком рискованно. Причин отказа может быть много. На интересную работу, как известно, трудно устроиться, а бросить ее просто.

— Хорошо, подумаем.

В тот же день телеграмма о содержании разговора легла на стол начальника Иностранного отдела ОГПУ. Он приказал доложить ему дело А/243 и материалы на Богомольца.

Белые, красные и сигуранца

Псевдонимом А/243, использовавшимся в оперативной переписке Центра и загранаппаратов разведки, обозначался Б.Ф. Лаго, он же Лаго-Колпаков.

Борис Федорович родился 27 июля 1898 года в Петербурге в семье служащего Московской железной дороги. Отец умер рано, но успел рассказать мальчику, что является потомком испанского артиста, приехавшего в Россию в начале XIX века и нашедшего здесь свое пристанище. После смерти мужа мать сошлась с офицером Генерального штаба Колпаковым, так появилась двойная фамилия. Несколько лет Борис воспитывался родственниками матери, поскольку сама она сопровождала отчима в его перемещениях как военного.

После окончания реального училища Борис приехал в Одессу, где отчим, ставший к этому времени генералом, занимал должность начальника военных сообщений Одесского округа. Юноша поступил в университет на юридический факультет, а затем перевелся на медицинский.

Летом 1917 года Лаго был зачислен вольноопределяющимся на военную службу и послан на фронт проводить анкетирование в госпиталях и лазаретах. Там принял участие в деятельности Румчерода. Эта аббревиатура, одна из тех, что заполонили тогда русский язык, означала исполком советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одессы. Вначале организация поддерживала Временное правительство, а затем признала советское. Лаго вместе с товарищами посылают в Москву для встречи с представителями центральной власти. Он попадает к Николаю Алексеевичу Скрыпнику, который после Октябрьской революции работал на Украине, а затем стал членом коллегии ВЧК и начальником отдела по борьбе с контрреволюцией. Уже позже Лаго узнает, что тот стал председателем украинского советского правительства, наркомом Госконтроля, председателем Совета Национальностей Верховного Совета, членом "исполкома Коминтерна.

Лаго подробно рассказал Скрыпнику о положении на Украине, и это заинтересовало. Скрыпник снял телефонную трубку и, назвав кого-то Варлаамом Александровичем, сказал, что у него сидит молодой человек, очень интересно рассказывающий о положении на юге и только что приехавший оттуда, поэтому хорошо бы ему поручить серьезное дело. Лаго пригласили в Кремль к Аванесову, который в ту пору был членом Президиума и секретарем ВЦИК, во время наступления Деникина стал одним из руководителей обороны Московского района, а позже членом коллегии ВЧК.

После этих бесед, в ходе которых, очевидно, молодой человек произвел хорошее впечатление, ему поручают доставку в Одессу политической литературы, выдаются деньги и пропуск для беспрепятственного проезда по стране. Таких, как он, было много. Кто-то оставался с большевиками, кто-то выбирал иной путь. Лаго вспоминал впоследствии, как тогда он впервые осознал, что такое политическая информация, узнал, что за это платят, на тебя смотрят как на героя, и это может быть связано с романтическими приключениями.

Лаго вновь на Украине. Твердых убеждений у него пока не сформировалось. Политическая круговерть бросала в разные стороны. Не знал он ответа и на вопрос, кому же служить. Приехал его двоюродный брат — офицер, и он полностью подпадает под его влияние. Тот уже имел дело с большевиками и для него не было сомнений, чью сторону занять. Он говорит брату: быдлу не место во дворцах, честь родины олицетворяют они, военные, надо спасать Россию. Лаго записывается в Сумской пехотный полк, участвует в боях с гайдамаками Петлюры, получает ранение. В лазарет, где он лежал на излечении, приехал генерал Лукомский. При обходе раненых он узнал Лаго, поскольку был хорошо знаком с его отчимом, бывал у него дома, встречал там его приемного сына-студента. Генерал вручил Борису медаль Георгиевского креста, которая всегда будет весомым доказательством приверженности Лаго белому делу.

В свой полк Лаго попал только через несколько месяцев, пробыл в нем около недели и был отправлен в Одессу, где его прикомандировали по протекции знакомого университетского профессора к агитационному отделу штаба Деникина. Он занимается разъяснением мер правительства Юга России населению занятых районов. После того как Одесса была взята красными, Лаго посылают в Феодосию, где он вновь служит по той же части, но на этот раз у Врангеля. Пишет тексты лекций, с которыми агитаторы выступают в воинских частях, объясняя, за что борется Добровольческая армия и какова ее линия во внутренних и внешних делах. Надо сказать, что писал Лаго лекции складно, читал хорошо, хотя сам, надо полагать, не очень-то верил в то, что говорил.

Вместе с армией Лаго эвакуируется в Константинополь. Настало время осмыслить свою жизнь. Кто-то возвращался в Россию, другие навсегда остались в эмиграции. Большинство эмигрантов стремилось выехать в европейские страны. Борису посчастливилось получить стипендию чехословацкого правительства и вместе с другими молодыми людьми выехать в Прагу.

Обдумав свое положение, Лаго в конце 1921 года обратился в советское полпредство в Чехословакии с просьбой предоставить ему гражданство РСФСР, учитывая постановление Совета народных комиссаров об амнистии рядовым участникам белых армий. Таких обращений было много, так что поступок Лаго не выглядел необычным. Он надеялся получить разрешение вернуться в Россию и как-то устроиться в новой жизни, но беседовавший с ним сотрудник посольства предложил доказать, что он действительно отказывается от своих прежних убеждений. Другого выхода, кроме согласия, Борис тогда не видел.

Разговаривал с ним в полпредстве оперативный работник, находившийся под консульским прикрытием. Лаго заинтересовал советскую разведку. Ему стали давать отдельные поручения по освещению деятельности эмигрантских организаций, а также попросили агитировать русских студентов возвращаться на родину. В резиденту-ре им были довольны, о Лаго доложено в Центр, откуда поступило указание строить дальнейшую работу с ним на конспиративной основе. Осенью 1922 года в Праге получила огласку работа врангелевского штаба среди молодежи, что даже повлекло за собой парламентское расследование. Полиция занялась поиском канала утечки этих сведений. Подозрение пало на Лаго, и это не было лишено оснований. Над ним нависла угроза ареста. В Центре принято решение перевести его в Берлин, однако вскоре германская полиция уличает Лаго в использовании подложных документов, и он попадает на месяц в тюрьму за нарушение паспортного режима. Работу в Германии пришлось свернуть, хотя он и успел обзавестись полезными связями в тамошних эмигрантских кругах.

В следующий раз его посылают с разведывательным заданием в Румынию. Лаго удается приобрести несколько источников информации, правда, с весьма ограниченными возможностями. Среди таковых оказался поручик авиации румынской службы эмигрант Томашевский. Тогда же о нахождении Лаго в стране не под своим именем узнает его бывший сослуживец по штабам Деникина и Врангеля Богомолец, уже сотрудничавший к этому времени с английской разведкой. Он сообщает о своих подозрениях в сигуранцу, с которой по указанию англичан поддерживает постоянный контакт. И контрразведка выходит на Лаго. С участием перевербованного ею летчика она проводит несложную комбинацию, и Лаго арестовывают, предъявив ему обвинение в шпионской деятельности. В мае 1925 года состоялся суд, Лаго был признан виновным и приговорен к пяти годам тюремного заключения.

Никаких вестей от Лаго не было вплоть до 1929 года. Что с ним происходило в годы тюремного заключения, знал пока только он сам и сигуранца.

В тюрьме с Лаго несколько раз встречались высокопоставленные сотрудники румынской контрразведки Вой-неску и Гусареску, которые склоняли его к сотрудничеству, обещая содействие и досрочное освобождение. Желая вырваться из тюрьмы и покинуть Румынию, он дал такое согласие. Его попросили подготовить сообщение о целях советского руководства в связи с созданием автономной Молдавской республики, выдали под расписку немного денег, которые он попросил отослать матери. Борис, конечно, понимал, что таким образом документируется его принадлежность к агентуре сигуранцы. А вскоре румынские контрразведчики провели с ним и более предметный разговор.

Офицер охраны заглянул в салон машины, отдал честь сидевшему на заднем сиденье, и автомобиль въехал во внутренний двор Дофтанской тюрьмы. У главного входа его уже встречал директор этого заведения господин Карой. Гость был в штатском, но по тому, как предупредительно отнеслась к нему охрана, становилось ясно, что он в немалом чине и здесь не в первый раз.

В камеру, где кроме Лаго содержалось еще несколько заключенных, вошел надзиратель и велел Борису следовать за ним. Комната, в которую ввели арестанта, предназначалась для следователей. За небольшим, свободным от бумаг и каких-либо предметов столом сидел приехавший полчаса назад господин. Лаго узнал его: это он допрашивал его вскоре после ареста. Разговор шел на румынском.

— Здравствуйте, господин Лаго. Надо ли мне представляться?

— Ну что вы, господин Гусареску, мы хорошо знаем друг друга.

— Я о вас много знаю, так, наверное, будет корректнее.

— Да, конечно.

— Хочу сообщить, что пребывание в этом малопочтенном месте может для вас скоро закончиться.

— Спасибо за такую весть. Ее может оценить только тот, кто уже давно не на свободе.

— Но это будет зависеть прежде всего от вас.

— Я, как вы, надеюсь, помните, откровенно изложил мотивы и обстоятельства своих поступков.

— Помню. Но любые признания, и тем более обязательства, требуют подтверждений.

— Я уже сообщал вам, что готов к этому.

— Ну что же, разумно. Мы не останемся в долгу. Кстати, сможете немного помочь и своей матушке. Она, помнится, проживает в восточных пределах.

— В Кишиневе.

— Мы посодействуем сокращению срока. А что вы собираетесь делать после освобождения?

— Вообще-то думал уехать в Россию, но не все в моей власти.

— Да, действительно не все.

— Пока плохо представляю себе свое будущее.

— Как вы посмотрите на то, чтобы помочь нам разобраться кое в каких вопросах?

— Я долго был оторван от привычного образа жизни.

— Это поправимо. Нам нужна ваша помощь в части информации.

— Извините, что повторяюсь, но я вдалеке от событий.

— То, чего вы не знаете сейчас, завтра можно узнать, не так ли?

— Хотел бы выслушать вас.

— Хорошо, будем формулировать конкретнее. Нас интересует все, что связано с деятельностью советской разведки и агентуры Коминтерна в Румынии. Всё: организация, прикрытия, люди.

— Наверное, что-то смогу сделать, но надо подумать, вспомнить.

— Вот и вспомните, другие тоже расскажут: ведь вы у нас не один. Вам дается неделя. Напишите, что знаете, потом поговорим. Я дам о себе знать.

Лаго был освобожден по амнистии в мае 1929 года. Гусареску уведомил его, однако, что в руководстве сигуранцы не уверены в том, что он может быть полезен, и предложил вместе с ним поехать в Бухарест. В генеральной сигуранце его приняли руководители службы Ионе-ску и Кристеску. Из беседы с ними Лаго понял, что у румын есть сомнения относительно его способности быстро наладить или оживить прежние связи. Его аналитические навыки признавались. В конце концов было сказано, что если он берется за отслеживание деятельности советской разведки, ее методов и операций, то есть о чем разговаривать дальше. Будут, конечно, и другие задания. Лаго согласился. Он сказал, что намерен поехать вначале в Вену, а затем, вероятно, в Берлин, где у него есть знакомые и возможность позондировать условия возвращения на родину. Ему дали условия связи с представителем сигуранцы в Австрии.

Именно в этот приезд в Бухарест Лаго повстречал на улице Богомольца. Его роль была уже понятна: он работал на англичан и занимался заброской агентуры в СССР через румыно-советскую границу. По тону разговора Лаго понял, что Богомолец не прочь поддерживать с ним связь. Извинялся, что давал показания в суде, сказав, что принужден был это делать, а на самом деле симпатизирует Лаго. Обменялись адресами.

Письмо в ОГПУ

Лаго выехал в Вену, посетил советское полпредство, рассказал там, кто он такой, и попросил поставить в известность о нем ОГПУ. Лаго сообщают, однако, что с ним приказано прекратить всякие отношения. Такой ответ его сильно озадачил и расстроил. Лаго оказался без работы и каких-либо определенных перспектив. Он просит переслать в Центр записку, в которой подробно изложил все, что произошло с ним после ареста, включая взаимоотношения с сигуранцей.

Через несколько дней он вновь пришел в миссию. Узнал, что из Москвы дано указание оформить ему проездное свидетельство для въезда в СССР и оплатить проезд до советской границы через Чехословакию. Ехать этим маршрутом он сразу же отказался, опасаясь ареста в Праге, где он в свое время работал, и справедливо полагая, что порядком там «наследил». Сказал, что поедет через Берлин, чем вызвал неудовольствие. Все же он поехал в Берлин и, явившись там в полпредство, вновь попытался урегулировать свои дела. Разговаривать с ним отказались, настаивая на его выезде в Советский Союз. Лаго опасался ехать в Россию, метался в поисках какой-либо опоры, перебирал старые связи.

В эти беспокойные дни с ним установил контакт представитель известного деятеля эмиграции Бурцева, с которым он в конечном счете договаривается о написании и публикации очерка, или, как он выразился, «мемуаров» о работе советской разведки в Европе. Он был в сложном положении, без средств, в Советский Союз ехать опасался, а на жизнь надо было каким-то образом зарабатывать. Бурцев проявил к нему интерес и авансом выплатил небольшую сумму, которой хватило, чтобы добраться до Парижа. Там он, владея французским, надеялся быстро устроиться. Во Франции сразу же возникли трудности из-за отсутствия у него необходимых документов, и он обратился в «Общество невозвращенцев», которое было организовано бывшим сотрудником Народного комиссариата иностранных дел и высокопоставленным дипломатом советского посольства в Париже Беседов-ским, отказавшимся по политическим мотивам возвратиться на родину. Присмотревшись к Лаго, Беседовский приглашает его на работу в свою газету «Борьба» на техническую должность, чему Лаго был несказанно рад. Это сразу снимало массу вопросов, в том числе связанных с получением временных документов. Кстати, похлопотал о них не только Беседовский как работодатель, но и старый знакомый Лаго генерал Лукомский, тот самый, который вручал ему награду во время Гражданской войны и занимавший теперь высокую должность в эмигрантской организации военных «Русский общевоинский союз» (РОВС). Он посчитал вынужденной связь Лаго, человека из генеральской семьи, с большевиками, полагая, что это временное недоразумение. А мнение Александра Сергеевича весомо. Он, генерал-лейтенант императорской армии, командовал корпусом, активный участник создания Добровольческой армии, соратник Деникина и Врангеля.

В начале лета Лаго получает известие о том, что его мать, остававшаяся в принадлежавшем тогда Румынии Кишиневе, от бедности и безысходности покончила с собой, отравившись серной кислотой. Лаго глубоко переживал это горе, будучи в подавленном состоянии, он написал письмо своему начальству в ОПТУ и направил его в берлинское полпредство для пересылки по назначению. В нем он писал:

«Уважаемые товарищи!

С чувством горечи на сердце приступаю к изложению некоторых событий. Скоро будет десять лет, как я обратился в советскую миссию с заявлением о том, что раскаиваюсь в участии в белом движении и готов своей работой в пользу Советской России искупить свои грехи. Мое предложение было принято. Я начал работу, руководствуясь исключительно идейными побуждениями. За короткое время я не только доказал свою преданность, но и полюбил то дело, которому стал служить. Товарищи, с которыми я работал, могут засвидетельствовать, что во мне они нашли неутомимого помощника, который, невзирая на все препятствия, исполнял даваемые ему поручения.

С особым рвением я принялся за дело, когда получил командировку в Румынию, где проработал более полутора лет и там же был арестован. Прошло четыре года. Я начал готовиться к выходу на свободу. Приблизительно за год до моего освобождения румынская сигуранца стала настойчиво стремиться заполучить меня на свою сторону. Этому способствовало то обстоятельство, что допрашивавшие меня во время заключения руководящие работники этого ведомства Гусареску, Ионеску, Войнес-ку и Кристеску убедились в моих способностях. Я пошел навстречу их домоганиям, думая в будущем быть полезным СССР. После моего освобождения я несколько месяцев оставался в Румынии и за это время собрал большой материал, чрезвычайно интересный для советской разведки.

В октябре я приехал в Вену, где тотчас же явился в полпредство. Здесь меня встретил не товарищ, не работник, а типичный чиновник, который с одинаковым успехом мог бы служить и в советском полпредстве, и в царском посольстве. Связались с Москвой, но ответ был однозначным: никаких отношений со мной поддерживать не следует. Я обратился через этого чинушу с длинным заявлением, в котором вновь обратил внимание на мою связь с сигуранцей, которую можно использовать в интересах советской разведки.

Через некоторое время я получил от этого же господина ответ, что мне решено дать визу на въезд в СССР по кратчайшему маршруту, в третьем классе. Деньги даются на билет до советской границы, а о пропитании я должен позаботиться сам. При этом чиновник сообщил конфиденциально, что мне вряд ли стоит ехать. Такой ответ поразил меня. Я слишком хорошо представляю себе советскую действительность, чтобы не знать, что есть много идиотов, в руки которых я мог бы попасть и которые могли поставить меня к стенке, совершенно не разбираясь в тонкостях. А до старших начальников далеко. Уехал в Берлин. Притворился больным и только через месяц заглянул в тамошнее полпредство. Дел со мною иметь не хотели. Для меня стало еще более очевидным, что ехать в Москву пока нельзя. Возмутило и то, что после стольких лет работы меня оставляют на произвол судьбы. Видно, товарищи, только тогда вы сможете меня оценить, когда снова стану вашим врагом.

Теперь нахожусь в Париже. Вы, наверное, интересуетесь, что я делаю. Удовлетворяю ваше любопытство: работаю в организации товарища Беседовского и его газете «Борьба».

Пока всего наилучшего. На прощание могу сказать лишь одно — слишком вы разбрасываетесь людским материалом и не умеете ценить людей. Этим и объясняется тот факт, что за последнее время заграничный отдел ОГПУ терпит одно поражение за другим. Надеюсь, что вы оцените хотя бы теперь мое чистосердечное обращение.

Оставляю вам на всякий случай свой адрес, если пожелаете со мной связаться: Париж 1У, а/я 127, до востребования.

19 июня 1930 г. Лаго-Колпаков»

Вначале руководство отдела посчитало, что следует во что бы то ни стало заполучить Лаго в Центр и обстоятельно во всем разобраться. Его своеволие кое у кого вызвало раздражение. Вместе с тем ситуация, складывавшаяся вокруг Лаго, оказалась в своем роде уникальной. Он успел поработать у белых, причем не где-нибудь, а при штабах Деникина и Врангеля. У красных тоже, с которыми порвал, хлопнув, как говорится, дверью. Только так со стороны и могло выглядеть его поведение. К этому добавлялись «Мемуары» о деятельности советской разведки, которые он предоставил эмигрантской прессе. Для любого было ясно, что после таких «подарков» большевикам обратной дороги к красным ему нет. «Разоблачения» Лаго прочно ставили его в белый лагерь. Изучение же самих публикаций Лаго показало, что они являются плодом литературного творчества, обобщения и комментирования тех фактов и обстоятельств, которые почерпнуты из эмигрантских газет. Некоторые образы советских представителей действительно были «списаны» автором с людей, которых он встречал в полпредствах. Каких-либо конкретных сведений, касающихся методов оперативной работы, публикации не содержали. Но все же очерк под претенциозным названием «Мемуары» так или иначе подавал работу советской разведки в Европе в отрицательном свете. Лаго, безусловно, становился ценной находкой для антисоветской эмиграции. А это обстоятельство удачно вписывалось в возможность решения тех задач по эмиграции, которые в качестве приоритетных были в тот период поставлены перед разведкой политическим руководством страны. Особенно это касалось планов и практической деятельности тех группировок, которые исповедовали радикальные методы борьбы, включая террор. Соображения государственной безопасности здесь перевешивали эмоции по случаю своевольства Лаго, которое к тому же не казалось совсем уж беспочвенным тем, кто не хуже его знал обстановку у себя дома.

Из ИНО в берлинскую резидентуру, с которой Лаго по-прежнему находился на связи, сообщается, что в отношении Лаго явно был допущен перегиб, в результате чего и последовало его «сердитое» письмо, и что он отнюдь не является таким источником, от которого нужно было бы отделаться. Необходимо предпринять шаги к его глубокой проверке, но не дергая и не раздражая его. «Ведя линию на его приезд в Центр, нужно делать это таким образом, чтобы у него ни на минуту не появлялась мысль о недоверии к нему. Мы имеем дело с уже опытным разведчиком, и с этим надо считаться. Работу его следует активизировать, очередные встречи с ним откладывать не надо. Сделайте все для того, чтобы Лаго почувствовал искреннее к нему отношение. Не следует смущаться тем, что, как считает резидентура, Лаго “водит нас за нос”. Это не опасно тогда, когда мы это допускаем и учитываем. Самое ближайшее время и работа Лаго покажут, так это или не так. Центр крайне заинтересован в разработке с помощью Лаго связей Беседовского, прочном внедрении Лаго в возглавляемую тем организацию. Следует также заняться установлением отношений Лаго с Бурцевым. Пусть обратит внимание на любые его действия по подготовке террористических актов, поскольку этот метод заявлен чуть ли не как его политическое кредо».

Резидентура в какой-то момент задает Лаго вопросы по поводу его денежных расходов, причем делает это не очень тактично, и тот немедленно реагирует: «Что за упреки о деньгах? Я работаю не из-за денег, а по убеждению. Плевал я на ваши деньги, и можете впредь мне их не посылать. Если у вас есть более крупные источники, например Беседовский, то, конечно, я знаю меньше. Но для меня он лишь трамплин, с которого я собираюсь прыгнуть в более высокие места. По ряду соображений не могу покинуть сейчас Париж, но если у вас нет терпения и вы хотите со мной порвать, то напишите просто: иди, мол, на все четыре стороны, а не делайте грошовых упреков. Здесь дворник получает больше».

Центр потребовал от загранаппарата не ставить неоправданных вопросов по поводу расходов Jlaro, поскольку они ограничиваются тем минимумом, который необходим для выполнения заданий. Было предписано вести себя с Лаго предельно уважительно. Резидентура вскоре ответила, что Лаго послано успокаивающее письмо и он отреагировал в примирительном тоне. Это, пожалуй, вся информация на тот момент, если не считать некоторых малозначительных деталей, связанных с пребыванием Лаго во Франции и подключением его к активной работе по эмиграции.

И вдруг предложение сотрудничать с Интеллидженс сервис, сделанное ему Богомольцем на встрече в Париже.

Ветры Гражданской

Виктор Васильевич Богомолец родился 8 мая 1898 года в Киеве. Дворянин. После окончания гимназии поступил на медицинский факультет университета, успел окончить два курса. Революция и начавшаяся Гражданская война поломали все семейные и личные планы. Одно время он сотрудничал в газете «Киевлянин», которую редактировал Шульгин — известный политический деятель, колоритная фигура в российской политике. Это он, будучи членом Государственной думы, 2 марта 1917 года принял в Пскове отречение Николая II от престола. Временное правительство газету закрыло, но при Деникине издание было возобновлено.

На Украине устанавливается власть Центральной рады, затем ее изгоняют, и из Харькова переезжает советское правительство. После подписания Брестского мира город оккупируют немецкие войска, к власти приходит Директория во главе с Петлюрой. Тогда же наставник Богомольца Шульгин бежит от петлюровцев в Одессу. Им, «самостийникам», совсем не нравился «государственник» с монархическими убеждениями. Первые самостоятельные политические шаги были сделаны Богомольцем именно тогда, в Одессе, где он примкнул к группе Шульгина. Когда войска Директории и французские подразделения оставили город под натиском частей Красной армии, Шульгин успел выехать за рубеж, а Богомолец с несколькими единомышленниками остался в тылу красных. Они знали, что подходит Добровольческая армия и военный флот Антанты готовится оказать ей поддержку. Не дождавшись буквально нескольких дней до высадки десанта, Богомолец и его сподвижники вынуждены были бежать. С большим трудом, на утлой лодке, им удалось добраться до французского миноносца «Туарег», стоявшего на рейде Одессы. Его знаний французского хватило, чтобы объясниться с вахтенным офицером, хотя тот, надо полагать, и так понимал, что приплыли не большевики. Несколько покоробило только то, что он небрежным жестом приказал следовать в каморку, где и запер новых пассажиров до прихода старшего офицера. Разобрались, конечно, однако неприятный осадок остался. Ну а затем — десантирование и продвижение вместе с белыми частями на север. В конце августа 1919 года Добровольческая армия генерала Деникина вошла в Киев, где оставалась до декабря, а затем снова город был взят красными. Эти три с половиной месяца, когда в Киеве размещался штаб Деникина, и предопределили во многом ориентацию Богомольца.

Его взяли на службу в Осведомительное агентство (ОСВАГ) при штабе Главнокомандующего вооруженными силами Юга России, которое выполняло агитационно-пропагандистские функции и взаимодействовало с контрразведкой. Богомолец находился в отделе, занимавшемся разъяснительной работой среди населения захваченных районов, исполняя обязанности секретаря отдела. Это позволяло ему быть в курсе многих оперативных, пропагандистских и карательных мероприятий, проводившихся командованием. Там же он приобрел навыки общения с французскими и английскими офицерами, прикомандированными к штабу. Правда, его скромное служебное положение исключало участие в принятии сколько-нибудь значимых решений, но он был в курсе событий на фронте и в тылу, чувствовал настроения офицерского корпуса, отношение союзников к белой армии. Словом, он видел ситуацию, понимал ее лучше многих других офицеров деникинской армии.

Деникин сдает командование войсками генералу Врангелю, а сам на иностранном крейсере отбывает в' Константинополь. За ним потянулись многие «штабисты», в их числе и Богомолец. Так он впервые оказался в Турции, где хозяйничали англичане. Там он и попал в поле зрения Интеллидженс сервис. Ему еще раз пришлось побывать в России, в Крыму, где Врангель предпринимал отчаянные попытки как-то организовать функционирование своей власти. Но было уже поздно, Богомолец оказался в Севастополе всего за две недели до падения Крыма под ударами красных.

Богомольцу, как и всей белой армии, пришлось пережить хаос бегства, страх перед будущим, горечь разочарований и утрат. Может быть, его положение было даже лучше, чем многих других. Во время предыдущего краткого пребывания в Константинополе он ознакомился с местной ситуацией, появились связи со своими и англичанами, что позволило ему устроиться на первых порах. Он полагал, что и его высокое начальство в чем-то посодействует, хотя, по правде говоря, таких, как он, было много. Транспорт «Кронштадт» уходил все дальше и дальше от родных берегов, унося в неизвестность и Виктора Богомольца.

Город на берегах Босфора стал пристанищем для многих эмигрантов. Некоторое время Богомолец ютился в небольшой комнатушке старого дома вместе с Шульгиным. Он, естественно, внимательно слушал своего умудренного опытом собеседника. А для последнего все было более или менее ясно. Киев — это мать городов русских, центр южной части единого народа. Когда Древняя Русь распалась, Киев более столетия находился под властью Орды, а затем почти 300 лет им владели Литва и Польша, пока рада в Переяславле не сказала: «Волим царя восточного, православного». Выступавшие с балкона дворца Кшесинской казались тогда изменниками, которые, выйдя из войны с Германией и отдав ей Украину, нарушили союзнические обязательства. Они, белые, спасают русскую честь. При всем драматизме эмигрантской судьбы было все же и у многих значимых фигур, таких как Шульгин и Деникин (у одного Богомолец работал в газете, у другого служил в штабе), некое самооправдание сотрудничества с войсками, а у чинов поменьше — и с разведками стран Антанты: верность союзническому долгу, как они его тогда понимали. Позже, кстати, и генерал, и депутат посмотрят на все это совершенно иначе. Василия Витальевича Шульгина в конце Великой Отечественной войны привезут на родину, он отсидит десять лет в тюрьме, не ожесточится, скажет много мудрого нашим людям и окончит свой жизненный путь в размышлениях о пережитом накануне своего 99-летия в древнем русском городе Владимире. Деникин, оставаясь убежденным противником советской власти, в 1939 году призовет белоэмиграцию не поддерживать фашистскую Германию в случае войны с СССР, главное для него было сберечь неприкосновенность и целостность России. Умер Антон Иванович на чужбине.

Некоторые уже тогда, сразу после окончания Гражданской войны, возвращались на родину. Богомолец потом много раз задавал себе вопрос: а возможно ли это было для него?

Нет, другого пути не было. Белый, да еще из штаба Деникина, для большевиков все равно что комиссар для Добрармейцев: попался — на пощаду не рассчитывай. По большому счету ничего из ряда вон выходящего он на своей невысокой должности не сделал. Пугал сам клич «Бей золотопогонников!», звучавший в России, хотя погоны здесь мало что значат. Когда император Александр I в 1801 году вводил эти воинские знаки различия, то едва ли можно было предполагать, что они станут когда-то ненавистным символом для революционеров. Но и здесь все неоднозначно. Скромные, с одним просветом погоны вызывают ярость толпы, а золотые с зигзагами «их превосходительств» Советы берут на службу. Впрочем, ясно: действует призыв Ленина использовать старорежимных специалистов, в том числе и военных. Надо же было кому-то учить краскомов на академическом уровне.

Вот генерал от кавалерии Брусилов, герой известного прорыва на фронте, сторонник безусловного продолжения войны, что никак не соответствовало большевистскому лозунгу «Долой войну!». Подписал приказ о введении смертной казни на фронте. Ему даже прочили, учитывая популярность в войсках, роль лидера или, как тогда говорили, возглавителя Белого движения. Отказался. А в мае 1920 года (Богомолец хорошо помнит это по разговору в их офицерском кругу) генерала назначают председателем какого-то революционного совещания при Главкоме РККА. Брусилов из генерала от кавалерии превратился в инспектора красной кавалерии. По сути, имел такой же высокий чин, как и при царе.

Размышления приводили Богомольца к старому как мир выводу: нужно жить своим умом. Но как иногда бывает трудно перебороть себя, пойти наперекор массовому психозу. И конечно, люди, совершающие крутые повороты в своей жизни, многим рискуют, часто расплачиваются этой самой жизнью. Разве мало таких, кто перешел на сторону советской власти, служил в армии или на цивильной работе, а потом не по естественным причинам уходил в мир иной! Но лучше, конечно, думать о другом.

Взять хотя бы историю с генералом Слащовым. Он, Богомолец, много раз видел его, когда служил в штабе. Боевой генерал, командовал дивизией, а это было немало в Добровольческой армии. Руководил обороной Крыма. В Екатеринославе, Николаеве, других местах Юга России им было пролито немало крови. Как-то Богомолец встретил его в штабе, куда генерал зашел, чтобы осведомиться о задержанных его офицерами подозрительных личностях, по-видимому красных лазутчиках, распространявших листовки. Похлопав его по плечу, генерал спросил: «Как служится, ротмистр?» Богомолец был в штатском, но Слащов решил, что молодой человек заслуживает именно такого чина. Он был польщен вниманием, ответив что-то в духе «рады стараться, ваше превосходительство».

А уже будучи в Турции, узнал, что Слащов поссорился с Врангелем, что-то сказал ему нелицеприятное и был разжалован в рядовые и, казалось, что все для него кончено. Но бывший генерал принял радикальное решение: уехал в Совдепию, был амнистирован советским правительством, и в газетах писали, что он обращался к своим бывшим сослуживцам с советом последовать его примеру. А он ведь уехал не один, за ним пошла целая группа офицеров. Потом появился слух, что генерал преподает красным командирам в Подмосковье на курсах усовершенствования комсостава РККА «Выстрел». Не академия, но весьма популярное в армии военно-учебное заведение с традициями, восходящими еще к царским временам.

Нет, надо обустраиваться в эмиграции, нельзя упускать такого хорошего шанса, как знакомство с офицерами разведывательных служб союзнических армий, у других и этого нет — так, наверное, думал Богомолец.

На иноземной службе

Английская разведка внимательно присматривалась к сотрудникам белых разведывательных и контрразведывательных служб, отыскивая среди них людей, которые по своим профессиональным и личным качествам могли оказать реальную помощь в развертывании разведывательной работы против Советской России. Открытая интервенция провалилась, наступало время тайных операций.

Весной 1921 года в Стамбуле с Богомольцем познакомился капитан Гарольд Гибсон из Интеллидженс сервис, который на многие годы станет его патроном и руководителем. Пока что Богомолец, естественно, на вспомогательных ролях, присматривается, постигает правила игры, усваивает понятие «британские интересы», приноравливается к стилю работы шефа. Англичанин вполне удовлетворен его отношением к делу и способностями.

Однако политическая обстановка в Турции быстро менялась. Восходила звезда Мустафы Кемаля-паши, получившего вскоре имя Ататюрк, то есть отец нации, войска которого, нанеся ряд поражений оккупировавшим страну армиям Антанты, в августе 1923 года вступили в Стамбул. Англичанам приходилось делать выводы из развития ситуации, побуждавшей искать новые центры, откуда можно было бы в более благоприятных условиях вести оперативную работу на российском направлении. Гибсон выехал в Софию, где ему предстояло разобраться в возможностях организации такой работы с территории Болгарии. Предложил Богомольцу поехать вместе с ним, и тот охотно согласился. Несколько месяцев пребывания в болгарской столице не дали обнадеживающих результатов. Конечно, приближение разведцентра к советской территории было весьма заманчиво. Кроме того, во многих болгарских городах — в Варне, Бургасе и других, не говоря уже о Софии, русская эмиграция оказалась весьма многочисленной. У многих сохранились родственные связи, велась переписка с теми, кто остался в России. Это облегчало решение многих вопросов. Относительно несложно было добывать советские паспорта и использовать чужие имена, скрывая подлинные. И главное, имелась возможность нелегально засылать людей на советскую территорию, где они растворялись в своей этнической среде. Для этого на протяжении нескольких лет прибегали к услугам контрабандистов, доставлявших своих пассажиров на моторных лодках или парусных фелюгах на подходящие участки Черноморского побережья, не спрашивая при этом у них ни имени, ни документов. А дальше все шло своим чередом.

С некоторых пор, однако, этот канал стал давать сбои. Участились провалы агентуры, заставившие предположить, что многие маршруты болгарских капитанов засечены пограничниками, да и среди них самих, очевидно, были помощники ОГПУ. Все последующие события так или иначе подтверждали эти опасения. Все же предпочтительнее непосредственная линия границы, пусть и с речной преградой. Ее более или менее беспроблемно можно преодолеть, поскольку этот путь уже детально отработан на румыно-советской и польско-советской границах. Хотя и здесь, разумеется, не обходилось без чувствительных потерь. Значит, Румыния?

Из своей штаб-квартиры в Лондоне Гибсон получил указание выехать в Бухарест для уточнения вопросов организации разведработы против Советского Союза с помощью румынских спецслужб. В качестве помощника он взял с собой и Богомольца, которому симпатизировал. Миссия оказалась в конечном счете удачной. По договоренности с румынами Богомольца определили на должность руководителя информационного бюро сигуранцы, представив как сотрудника английской разведки. Русская секция Интеллидженс сервис, функционировавшая в Стамбуле, бьша переведена в Бухарест, а возглавить ее, по сути дела, поручили Богомольцу, который таким образом приобретал относительную самостоятельность в своих действиях и в то же время создавал себе достаточно прочные позиции в сигуранце и военной разведке, с которыми постоянно контактировал.

Богомолец знал по разговорам и внутренней переписке, что румынских генштабистов особенно интересовали укрепления по Днестру. Очевидно, присоединив в 1918 году Бессарабию, румынские генералы и политики лелеяли планы еще более расширить пределы королевства. Правда, было известно, что советское правительство по дипломатическим каналам постоянно ставит вопрос о восстановлении справедливости и возвращении захваченных территорий. Но кто знает, как повернется дело. Страны бывшей Антанты вроде бы поддерживают румын. Кроме того, Румыния вместе с Польшей образовали некий политический блок, антисоветское острие которого очевидно, а значит, на картах Генштаба должны быть отражены все эвентуальные варианты. От Богомольца румыны получали кое-какую информацию, и это представляло для них определенный интерес. Часть сведений касалась военно-инженерных сооружений, полевых учений, орг-штатных вопросов, которые доставлялись агентурой, бывавшей на советской территории и имевшей там связи, в том числе и среди военных. Другие основывались на результатах визуального наблюдения и дополняли имевшуюся информацию схемами, описаниями, фотографиями. К Богомольцу попадали даже некоторые приказы штаба Киевского военного округа, правда не секретные. Не ко всем получаемым от своих источников данным Богомолец относился с доверием, интуитивно ощущая, что некоторые из агентов могут быть перевербованы или подставлены ему органами ОГПУ. Но перед хозяевами на эту тему предпочитал не распространяться.

Конспиративная квартира, на которой Богомолец принимал агентуру, прибывавшую из СССР, располагалась на четвертом этаже дома номер 28 по улице Святого Стефана. Однако иногда он встречался с людьми в уединенных местах города, подальше от посторонних глаз. Несколько раз он замечал наружное наблюдение и понял, что румыны, выдавая себя за лучших друзей, все-таки посматривают, с кем работает Богомолец.

По возвращении с заданий агентов принимал сам Богомолец или его помощник Васильев — офицер старой армии. Задавались уточняющие вопросы, затем писалось донесение, которое и представлялось в сигуранцу, а иногда в разведотдел Генштаба, если речь шла о сугубо военных делах. В СИС информация поступала либо через румын, либо докладывалась Гибсону, и тот сам направлял ее в свой центр, если считал, что она того заслуживает. В целом информация по этим и некоторым другим вопросам, в частности мобилизационного характера, которую получал Богомолец, оценивалась неплохо. Хорошо было и то, что кое-какие сообщения получали положительную оценку в Лондоне. Правда, сам он понимал, что все же эта информация не совсем та, какая в первую очередь нужна англичанам, но пользовался гостеприимством румынских властей и отрабатывал его.

На границе, в районе города Резин, ему был выделен участок, где без дополнительных согласований он мог переправлять своих агентов на советскую территорию и принимать их по возвращении с задания. Переброска осуществлялась на плоскодонках, переплывавших Днестр по сигналам с берега. Разведотдел Генштаба предпочитал даже проводить совместные операции, полагаясь на опыт Богомольца, которому нельзя было отказать в профессионально грамотной организации этого дела. Внедренный ИНО в его агентурную сеть источник сообщал, что Богомолец пользуется большим влиянием в румынских по-гранкомендатурах. Даже если агент переправлялся не в обусловленном месте, то при задержании румынскими пограничниками, которые, как правило, не особенно церемонились с пришельцами, ему достаточно было сказать, что он идет к господину Виктору, и все улаживалось. На других разведпунктах также служили бывшие офицеры старой армии, что существенно расширяло возможности Богомольца, знакомого еще прежде с некоторыми из них.

Его положение несколько осложнялось тем, что ему приходилось иметь дело и с сигуранцей, и с Генштабом. Иногда нужно было лавировать между этими двумя ведомствами. Работа преимущественно через зелено-голубую границу не очень-то удовлетворяла Богомольца. Он для себя уже сделал вывод: формы и методы разведки против СССР надо менять. Необходима более квалифицированная, лучше подготовленная агентура, которая соответствовала бы задачам, ставившимся Интеллидженс сервис.

Совещание на Лубянке

Начальнику разведки доложено о результатах оперативных мероприятий, проведенных органами госбезопасности в период более чем десятилетней работы Богомольца на службе СИС вначале в Турции, а затем в Румынии.

Из четырех связников, которых он направлял для выполнения заданий Интеллидженс сервис на советской территории еще из Стамбула, двое арестованы в Одессе, двое других были пропущены и выходили на связь с источниками, сотрудничающими с органами госбезопасности. По этим каналам в СИС продвигалась информация, в которой было заинтересовано ОГПУ.

Из десяти «групповодов», которые действовали под началом Богомольца, ведали подготовкой и засылкой связников и нередко получали задания по разработке советских граждан, четыре состояли в агентурной сети ИНО.

По поручению Богомольца связь с РОВС для технического согласования оперативных мероприятий осуществлял бывший деникинский офицер, завербованный советской разведкой. От него поступает информация, позволяющая принимать упреждающие меры по срыву операций РОВС и английской разведки, особенно связанных с вербовочной работой.

Группа Богомольца действовала с позиций развед-пунктов на румынской территории в городах Резин, Сороки и Хотин. Начальник точки в первом из них, а также переправщик в населенном пункте Рыбница на нашей стороне являются секретными сотрудниками ОГПУ.

В отдельных мероприятиях Богомолец использует сотрудника разведки 3-го армейского корпуса, а затем 8-й румынской дивизии, дислоцирующейся в Черновицах, который перевербован и работает по заданиям ОГПУ.

Органами госбезопасности контролировалась ходка связника Богомольца в Москву. По мероприятиям, связанным с этими действиями противника, заведено отдельное дело.

Богомолец дважды направлял на советскую территорию с вербовочными заданиями барона Гольца, который стал одним из его ближайших сотрудников. Барон завербован ИНО и дает ценную оперативную информацию о деятельности и планах своего руководителя. В оперативных учетах значится под псевдонимом «Флейта».

Вывод: Богомолец в значительной мере был загружен легендированными линиями ОГПУ и вырос на них. Руководством английской разведки его работе дана положительная оценка, Богомолец поощрен и назначен помощником резидента СИС в Прибалтике Гибсона. Последний уже прибыл в Ригу под прикрытием должности атташе британской дипломатической миссии в Латвии.

Имеется представление о функциях Гибсона как резидента: руководство деятельностью своих помощников, в том числе Богомольца, а также Васильева в Варшаве, Ростова — в Бухаресте, Гольца — в Берлине, связь с разведслужбами Латвии, Литвы, Эстонии и Финляндии; обобщение разведданных по Советскому Союзу, исходящих от источников в этих странах; получение сведений оперативного характера от контрольно-пропускных пунктов на границах прибалтийских стран с Советским Союзом; обработка советской печати под углом зрения интересов разведки; сбор данных о так называемых невозвращенцах и их вербовка для последующего использования в оперативных мероприятиях.

Богомолец стремится наладить тесное сотрудничество с польскими службами, как это было у него в Румынии. Кое-что в этом плане ему удалось сделать, хотя были и трудности, связанные с желанием поляков быть в курсе его дел. Во всяком случае, об оказании помощи в заброске агентуры на советскую территорию через границу Богомолец с поляками договорился.

В Риге Богомолец поселился сначала под своей фамилией и по британскому паспорту, а затем под именем Стефана и румынскому загранпаспорту. По делам службы периодически выезжает в Варшаву и Берлин. Связь с некоторыми источниками осуществляется по почте с использованием средств тайнописи. Его корреспонденция в Ригу идет на имя директора одной из местных фирм, которая служит прикрытием для английской разведки.

В территориальные органы ОГПУ направлена ориентировка о том, что обосновавшийся в Риге английский разведчик Богомолец через свою агентуру приступил к широкому поиску нужных людей в различных районах СССР, в том числе Москве, Ленинграде, Белоруссии и на Украине. Его деятельности придается самое серьезное значение, и поэтому необходимо принять энергичные меры для ее пресечения.

Контрразведывательным подразделениям поручено установить тщательный контроль за почтовыми отправлениями на известные адреса в Варшаве, Берлине и Праге, которые могут использоваться Богомольцем для получения закодированной информации из различных районов советской территории. В случае обнаружения подобного рода отправлений надлежало незамедлительно докладывать об этом в Москву.

Руководство ОГПУ, заслушав доклады начальников разведывательного и контрразведывательного отделов, дало указание представить конкретные предложения о мероприятиях по противодействию Интеллвдженс сервис. Естественно, что такого рода предложений ждали прежде всего от Иностранного отдела. Вот почему Артузов¹ решил сразу же лично ознакомиться с оперативными материалами, касавшимися интереса СИС к Лаго. Он сам склонялся к тому, чтобы попытаться начать серьезную операцию, доложил о своем замысле Менжинскому и получил принципиальное согласие. Председатель сказал, что дело будет у него на контроле, и просил докладывать о ходе работы.

Артузов, предупредив, что речь пойдет о деле Лаго — Богомолец, пригласил своих коллег и работника, который вел дела по английскому направлению. Собравшиеся ждали начала разговора. Знали, что Артузов переговорил с председателем, понимали, что если бы решение было отрицательным, то никакого обсуждения не потребовалось бы.

Артузов:

— Нам предложено все тщательно продумать. Вопросов пока больше, чем ответов. Будем исходить из факта, что контакт Лаго с Богомольцем уже установлен, причем по инициативе последнего. Внедрение А/243 в агентурную сеть английской разведки сулит оперативные выгоды. Мы получаем возможность в какой-то мере отслеживать устремления СИС, контролировать каналы связи с агентурой на советской территории, принимать превентивные меры. При благоприятном развитии событий, если нашему человеку удастся закрепить свои отношения с Богомольцем, можно будет лансировать англичанам направленную информацию и дезинформационные материалы. Но пока это самые общие представления. Прошу высказаться. Ваши соображения, товарищ Слуцкий.

Слуцкий:

— Меня беспокоит вопрос, почему Интеллидженс сервис, зная прошлое Лаго, санкционировала Богомольцу работу с ним. Не хотят ли англичане «прикрыть» какой-то свой ценный источник у нас? С этим нужно будет разбираться вместе с контрразведкой. Есть опасения, что сигуранца не оставит Лаго в покое. Надо посмотреть, как он поведет себя. Но чтобы подставить Богомольцу другую агентуру, помимо той, с которой он имел дело в Румынии, потребуется время. Наверное, надо попробовать.

Артузов обратился к Пузицкому:

— Сергей Васильевич, что скажете? У вас по англичанам было дело Сиднея Рейли. В любом случае с вашим будущим отделом предстоит работать в тесном контакте. (Пузицкий уходил из ИНО и был назначен заместителем начальника Особого отдела, поэтому его чрезвычайно заботил контрразведывательный аспект операции.)

Пузицкий:

— С учетом задач по эмиграции важно, чтобы Лаго остался на линии Беседовский — Бурцев. Это должно быть непременным условием.

— Товарищ Горб?

Горб:

— Оперативная игра с англичанами в таком широком и долговременном плане, как она, судя по всему, уже сейчас вырисовывается, дело новое, но и для противника расшифровать его будет непросто. Многое будет зависеть от качества нашей работы и, конечно, ключевой фигуры операции — А/243. Я — за.

— Товарищ Штейнберг, вы ведете дело Богомольца, знаете его в деталях. Ваше мнение в отношении замысла операции и возможности его реализации.

Штейнберг:

— Для Лаго сейчас угрозы нет. Никем из нашей заграничной агентуры мы не рискуем. С другой стороны, Богомолец, то бишь англичане, должны будут так или иначе раскрываться. Лаго человек изворотливый, изобретательный и напористый, уверен, что у него получится.

Артузов:

— Хорошо. В зависимости от результатов дальнейших встреч Лаго с Богомольцем определимся с нашими более конкретными планами. Хочу подчеркнуть, что с учетом всех обстоятельств полагаться полностью на то, что Лаго будет до конца искренен с нами, нельзя. Кстати, его давние объяснения пересмотра своих позиций не выглядят так уж убедительно. Скорее, он смотрит на сотрудничество с нами как на способ существования и реализации своих способностей. Но это, как известно, категория непостоянная. Поэтому призываю к непредвзятому анализу всех его шагов и заявлений. По-моему, необходимо попытаться имитировать создание агентурной сети Богомольца в СССР, по каналам которой можно было бы продвигать нужную нам информацию в Лондон. Кое-какие элементы такой игры у нас были в «Тресте». Но тогда речь шла больше об оперативных сведениях, теперь же, вероятно, судя по предварительному разговору Богомольца с Лаго, речь пойдет о серьезной политической и экономической информации. Будем действовать.

Поскольку мы принимаем принципиальное решение задействовать Лаго на английском направлении, надо скорректировать рекомендации резидентуре в отношении работы с ним. Подготовьте телеграмму за моей подписью о том, что мы даем санкцию на работу Лаго с Богомольцем. Напишите, что в последующем следует постараться исключить всякую самодеятельность со стороны А/243 и потребовать от него подробнейшим образом докладывать о развитии отношений с Богомольцем. Буквально обо всех деталях, в нашем деле мелочей нет. Напомните о надлежащих мерах безопасности в организации связи с ним. Да, линию на Беседовского и Бурцева оставляем, это важно для нас.

Артузов встал, прошелся по кабинету. Может быть, в нем, Артуре Фраучи, заговорила кровь предков, швейцарцев итальянского происхождения, а может быть, он вспоминал так удачно проведенные с его участием операции «Синдикат» и «Трест». Ведь и новая может получиться захватывающей. Задумчиво проговорил: «Для того чтобы мелодия была чистой, надо нажимать нужные клавиши в нужное время. Просто и невероятно сложно». Взял со стола какой-то фолиант в тяжелом с золотом переплете, который в течение всего совещания интриговал присутствовавших. Просто так книга на столе не лежала бы. Пробежав глазами строки, Артузов сказал: «Музыкальная пьеса, пишется в скором темпе, в коленном складе, первая часть в миноре, трио в мажоре». Сделал паузу и спросил с интонацией, не предполагающей возражений: «Ну как, подходит к нашему случаю? — и продолжил: — Назовем операцию “Тарантелла”». В руках у него оказался 54-й том Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона.

При ознакомлении с материалами на Лаго и Богомольца бросались в глаза некоторые совпадения. Отец Богомольца и отчим Лаго были почти из тех же классов Табели о рангах, только первый по гражданскому, а второй по военному разряду, оба в генеральских чинах.

И Богомолец, и Лаго учились на медицинских факультетах университетов. Оба служили при штабе Деникина, а затем Врангеля. Вместе с армией оказались в Турции. Через некоторое время судьба свела их в Румынии, правда уже в разных качествах, и, как говорится, развела по разные стороны баррикад.

Лаго, помыкавшись в эмигрантской среде, решил возвращаться домой, в Россию. Ему, однако, предложили послужить родине за рубежом, с чем он согласился. Судя по всему, область политической информации серьезно увлекала его, отвечала его внутренним побуждениям и склонностям. Так он начал сотрудничать с советской разведкой.

Богомолец еще раньше связал свою жизнь с английской разведкой, которая привлекала его к проведению разведывательной работы против СССР с использованием соотечественников из русских эмигрантов, невозвращенцев из СССР и, что было самым главным, советских граждан.

Насколько все это прочно и соответствовало их убеждениям, сказать пока еще трудно. Но реально сложившиеся между ними личные отношения надо бьию попытаться использовать.

Очередное сообщение из загранаппарата, касавшееся Лаго, подтверждало правомерность принятого на совещании решения. От него поступает важная оперативная информация:

«В Париже находится польская правительственная делегация, которая обсуждает вопросы займов, Данцигского коридора и вероятность вооруженного конфликта между Польшей и СССР. Французы якобы заявили о том, что Сталин, по их данным, склоняется к тому, чтобы были отложены всякие военные приготовления, дабы не вовлечь советскую сторону в какую бы то ни было военную авантюру. В этом контексте полякам с французской стороны были даны успокоительные заверения.

Один из членов польской делегации имел свидание с Беседовским. Поляки сказали, что Варшава могла бы стать базой для дальнейших действий группы Беседов-ского, причем польское правительство помогло бы и деньгами, но при одном условии: “обязательном сговоре с украинскими революционными организациями”. Бесе-довский отклонил это предложение».

А тем временем прилежная работа Лаго дает свои плоды, и его авторитет постепенно растет. Беседовский пишет Бурцеву в письме, которое прочитал один из закордонных источников ИНО, что он хорошо работает с Лаго, будет печатать его интересные заметки о работе советской разведки и ему хотелось бы устроить Лаго в Париже. Беседовский просит Бурцева помочь ему в этом под личную ответственность.

Сам Бурцев сказал Лаго, что много слышал о нем и думает, что своими разоблачениями Советов и Коминтерна он сможет нанести серьезный ущерб большевикам.

Агент ИНО Б/20 сообщил, не зная, разумеется, истинное положение, что Лаго видели несколько раз с Бурцевым, который совершенно изменил свое мнение о Лаго и уверен в его искренности.

Вскоре от Лаго поступает в Центр информация, немедленно доложенная руководству ОГПУ.

Лаго сообщает, что председатель РОВС генерал Миллер обратился к Бурцеву с предложением ответить на похищение агентами ГПУ его предшественника на этом посту генерала Кутепова осуществлением покушения на жизнь одного из видных советских деятелей, причем организовать его на советской территории. Миллер согласился выделить на это деньги из средств Русского общевоинского союза при условии, что людей для этой операции подыщет Бурцев. Бурцев выступил со статьей в газете «Общее дело», озаглавленной «Необходим центральный удар». «Удар» означает теракт, «центральный» — в отношении Сталина. Бурцева, по утверждению Лаго, пригласил директор «Сюртэ» и сказал, что громко болтать о подобных вещах не следует и что вообще господин Бурцев должен помнить: он находится на территории Франции. Бурцев выслушал, принял рекомендации к сведению и начал негласную тщательную подготовку этого акта, намереваясь привлечь к нему Лаго. Бурцев полагает, что Лаго мог бы нелегально поехать в СССР, так сказать, на рекогносцировку и для проведения подготовительной работы, о которой он позже поговорит с ним более подробно. Бурцев пообещал познакомить Лаго с руководством «Сюртэ» для улаживания вопроса о паспорте.

Центр направил в загранаппарат телеграмму, в которой говорилось, что данные А/243 о подготовке Бурцевым покушения подтверждаются сообщениями по другим надежным каналам и что этим сведениям необходимо уделить максимальное внимание. Учитывая, что некоторые сомнения в отношении Лаго окончательно не сняты, рекомендовалось в работе с ним не заострять внимания на вопросе о готовящемся террористическом акте, но постараться сделать так, чтобы он все время был в курсе этого дела. Желательно, чтобы он не терял постоянной связи с Бурцевым и подробно освещал его действия и в дальнейшем. Другого такого источника информации по этим делам у Центра пока нет.

Лаго стал обустраиваться в Париже, имея благоприятные рекомендации Бурцева, это существенно помогло ему быстро войти в нормальную жизненную и рабочую колею.

Бурцев оставался заметной фигурой в эмиграции, и хотя активность ее деятельности к этому времени падала, он был вхож в правительственные и иные кабинеты, где, несмотря на возраст (ему уже под семьдесят), на него имели определенные виды службы, работавшие на советском направлении.

Образ Бурцева складывался и под влиянием его неординарного политического прошлого. В молодости — народоволец, был в сибирской ссылке, бежал; выбравшись за границу, издавал в Лондоне и Женеве журнал «Свободная Россия». В годы первой русской революции он возвращается на родину, издает оппозиционные журналы, затем уезжает за рубеж, приобретает известность своими разоблачениями агентуры царской охранки. Потом он вновь в России, а после Февральской революции стал издавать в Петербурге газету «Общее дело». С большевиками ему сразу оказалось не по пути. Побывав под арестом уже при новой власти, он покинул свою страну — на этот раз навсегда — и поселился во Франции. В 1920 году Бурцев возобновил выпуск «Общего дела» — газеты, которая со временем стала пользоваться популярностью в эмигрантских кругах. В отношении советской власти Бурцев занимал жесткую и непримиримую линию до конца своих дней, а скончался он в начале Второй мировой войны. Выступал идеологом объединения различных течений в эмиграции и преодоления разногласий путем принятия согласованной политической платформы и образования Русского национального комитета, в который, по его представлениям, солидарно вошли бы такие известные фигуры, как Деникин, Марков, Маклаков, Милюков, Авксентьев, Керенский.

На страницах своей газеты Бурцев пропагандировал необходимость осуществления террористических актов против видных советских деятелей. Теперь он решил вовлечь в эту сферу своей деятельности Лаго, которого «пригрел», полагая, что его новый помощник, предприимчивый и энергичный человек, хотя и с некоторыми туманными моментами прошлого, возможно, сумеет реализовать кое-что из его, Бурцева, задумок. Или, по крайней мере, обозначит реальную активность в этом направлении, что было важно для Бурцева, ибо поддерживало его репутацию на Западе как непримиримого борца с Советами и, очевидно, отвечало его глубинным настроениям. К тому же, вполне вероятно, тогда будет легче найти и исполнителей его опасных проектов, а главное — деньги.

Оперативные интересы ОГПУ диктовали необходимость иметь своего человека в близком окружении Бурцева, поэтому разведкой и были приняты все возможные меры для закрепления складывавшихся у А/243 отношений с ним. ОГПУ рассчитывало выявить намерения Бурцева и его конкретные шаги, которые могли бы означать подготовку акций на советской территории, — об этом Бурцев не раз говаривал в своем окружении.

Случай у станции метро

В первой половине погожего летнего дня Беседовский и Лаго пошли к оптовику, чтобы поговорить относительно кредита для закупки газетной бумаги. Погода была превосходной, и они решили пройтись пешком. По дороге завязалась одна из тех незлых пикировок, к которым склонны некоторые мужчины в свободное от службы время. Инициатива «подзавести» собеседника неудобными вопросами принадлежала Лаго, хотя обычно он был осторожен и никаких фамильярностей себе не позволял:

— Милостивый государь, Григорий Зиновьевич, хомо сапиенс — существо крайне несовершенное и зачастую пакостное. Человек способен ради своей сомнительной выгоды сделать гадость другому, и все заповеди в этот момент он забывает. И вообще у нас на Руси зачастую некто «он» хочет стать не таким же богатым, как сосед, для чего потребны старание и труд, а желает, чтобы соседушка стал таким же бездельником и, следовательно, бедным, как он сам. Человек набит дрянью, которая ползет откуда только можно...

— Ну зачем этот натурализм и, я бы сказал, вульгарность, вот уж не ожидал от вас.

— Почему же натурализм, просто физиология. Не забывайте, что я ведь медик по образованию. Конечно, грех роптать на Всевышнего. Но человек все же конструкция не лучшая. Вон у козы, например, насморка, видно, не бывает, да к тому же она дает молоко, шерсть и мясо. Кстати, вы знаете, как готовили изысканное блюдо своим ханам монгольские воины? Набивали брюхо козленка крупной речной галькой, раскаленной на костре, и зарывали на некоторое время в землю. Не пробовал, но, полагаю, вкусно. У нас в полку служил унтер-офицер из Кяхты, он и рассказывал.

— При чем здесь какие-то козы, Азия? Мы с вами в Европе. Согласитесь, что человек — это интеллект, высшая форма организации материи и прочее.

— Хм. В физиологии все хотя бы можно так или иначе измерить, определить с помощью системы мер и весов, на худой конец диагностировать, а в вашей высшей материи как раз больше всего дурно пахнущего с самыми печальными последствиями для человечества. И диапазон проявлений этого феномена — от малых, как бы индивидуальных и частных, значений до гигантских масштабов. Вспомните хотя бы инквизицию. Заметьте при этом, что безбожник зачастую чище, чем истовый служитель культа.

— Вы передергиваете, есть совсем другие примеры.

— Ничего подобного, я только констатирую факты. А потом вы же не будете отрицать, что даже один и тот же поступок какой-то группой людей может быть оценен как приверженность истине, а другой — как предательство. При чем тут интеллект и кто судья?

— Ну хорошо, что-то рациональное в ваших размышлениях, возможно, и есть, только не надо ничего абсолютизировать. Главное, чтобы люди и человечество совершенствовали себя.

— А я этого вовсе не отрицаю, только говорю, что на планете Земля много недоброго, а хотелось бы, чтобы зла было поменьше.

Они уже подходили к станции метро «Одеон», когда Беседовский неожиданно дернул Лаго за рукав и каким-то неестественным, немного испуганным голосом произнес:

— Голубчик, Борис Федорович, что же это такое? Видите вон того мужчину в коричневом пиджаке?

Действительно, так одетый человек поднимался по лестнице, вернее, уже выходил из проема станции подземки.

— Ошибки быть не может, я знаю его. Это Карл Янссон, я много раз видел его в полпредстве, когда работал в Японии. Он был там по линии Коминтерна.

— Ну так что же такого, — Лаго еще не отошел окончательно от философско-полемического настроения. — Тогда работал в Токио, теперь здесь, в советском посольстве.

— Нет, нет. Я посольских знаю наперечет, слежу за этим. Он в Париже наверняка нелегально. Бог ты мой, надо бы позвать полицию. Когда не нужно, она на каждом шагу, а сейчас, как назло, никого нет. Прошу вас последить за ним, а я попробую дозвониться до нашего друга в «Сюртэ».

С этими словами Беседовский быстрыми шагами направился к входу в метро, очевидно, надеясь воспользоваться служебным телефоном дежурного по станции: в экстренных случаях такое допускалось.

Лаго рисковал, сильно рисковал. Правда, он уже приготовил «отходную»: скажет, что хотел заговорить с опознанным Беседовским коминтерновцем-нелегалом, чтобы выиграть время. Он последовал за человеком, которого Беседовский назвал Янссоном, а тот, слегка оглядываясь, подошел к цветочному лотку, затем повернул в другую сторону и пошел в направлении кафе «Карильон».

Лаго действовал решительно и быстро. Он вошел вслед за незнакомцем в кафе. Тот стоял совсем рядом, по-видимому, выбирая наиболее удобный столик. Лаго тихо обратился к нему, назвав по имени, и произнес всего два слова: «Будьте осторожны». И тут же вышел.

Через пару минут появился озабоченный Беседовский. Но Лаго к этому времени уже занял свою позицию наискосок от входа в кафе, контролируя выходящих.

— Нашего друга нет на месте, но его помощник сказал, что выезжает.

— Так надо было затеять какую-нибудь потасовку, и хозяин сам вызовет полицию. Это, наверное, проще.

— Я не люблю таких экстравагантных выходок. Да потом неизвестно, чем все это обернется. Генералов крадут посреди дня в центре Парижа! Впрочем, вы, наверное, правы, в экстремальных случаях нечего миндальничать. Пойдемте и потребуем, чтобы хозяин вызвал жандармов. Наверное, у господина товарища здесь встреча.

Они заглянули в кафе, но человека там не было. Беседовский недоуменно озирался. Чтобы снять с себя подозрения, что он «прохлопал» добычу, Лаго обратился к гарсону:

— Мы первый раз у вас, хотим зайти вечерком, здесь очень уютно. А как же вы завозите провиант, посуду и прочее? Подъезд весьма неудобен.

— Вообще-то мы занимаемся этим в ранние часы, а так у нас есть дверь из кухни, поэтому проблем нет и никаких неудобств посетителям мы не доставляем. Милости просим, господа.

Оказывается, Коминтерн знал даже о планировке парижских кафе-шантанов.

Беседовский сказал, что ему в любом случае придется подождать сотрудников «Сюртэ», а Лаго направился в редакцию.

Об инциденте было сообщено в Центр.

ИНО попросил члена исполкома Коминтерна Пятницкого выяснить, известен ли там сотрудник по фамилии Янссон, и если да, то имел ли с ним место случай, когда неизвестный предупредил его об опасности. Ответ пришел не сразу. Но был положительным. Очевидно, Янссон выполнял очередное задание за рубежом. Он подтвердил, что в Париже незнакомец, обратившись к нему и назвав его подлинное имя (во Франции он находился под другой фамилией), предупредил о якобы грозящей опасности. Янссон немедленно покинул кафе и недоумевает, как это могло получиться, в первый момент даже решил, что это просто провокация. Слежки за собой он не замечал, из Франции выехал тоже благополучно. Сказал, что если это сделал кто-то из доброжелателей и имел на это основание, то он до конца дней своих будет признателен тому человеку, настоящему товарищу, который спас его от ареста.

Под опекой «Сюртэ»

Главный редактор «Журналы» Эррио был одержим желанием опубликовать на страницах своей газеты эксклюзивный материал о деятельности Коминтерна в европейских странах. Пережевывание общеизвестных фактов всем уже надоело. Но как получить такую информацию? Нужны люди, те, кто каким-то образом ангажирован, знает эти дела не понаслышке, может сообщить новые факты, сослаться на документы. Словом, требовалось нечто вроде журналистского расследования. У него в редакции есть сотрудник, способный журналист Гео Лондон, которому можно было бы поручить такую работу. Он интересуется темой, бойко пишет, а увеличение тиража не помешало бы. Консультации в некоторых высоких сферах результата не дали. Там сам замысел вполне одобряли, но ввязываться в какие-то обязывающие ситуации не желали. Кто-то надоумил поговорить с коллегами из оппозиции большевистскому режиму, ибо те по долгу службы следят за такими событиями.

Эррио известно, что в Париже расположены штаб-квартиры многих российских эмигрантских организаций. Некоторые из них, как и их печатные издания, имеют вполне приличную репутацию во французских общественных кругах. Друзья Эррио назвали ему Беседовского и Бурцева. Оба весьма активны, опираются на какую-то организацию, издают газеты. Уже давно во Франции и знакомы с местными стандартами. Да и со стороны специальных ведомств, если возникнет надобность прибегнуть к их услугам, видимо, не будет возражений. Впрочем, решил Эррио, на этот счет следует все же посоветоваться.

В этих ведомствах к мысли хлестко описать всякие ко-минтерновские «штучки» отнеслись благожелательно и даже с интересом. Попросили держать их в курсе дела и обещали помочь, если это потребуется. У Эррио состоялся очень милый разговор с Беседовским, который все понял с полуслова. Порекомендовал специалиста по теме, сотрудника своей газеты Лаго, который располагает связями в Вене и Берлине и мог бы помочь месье Лондону как представителю «Журналь» найти нужных людей. А Беседовский, между прочим, и сам хотел посмотреть на Лаго в деле, ведь ему с ним еще работать и работать. Правда, могла выйти заминка в связи с тем, что у этого русского было не все в порядке с паспортом, а без надежного документа какой же он работник, но с этим обещали помочь.

Вскоре Лаго пригласили в Управление по выдаче паспортов и известили о том, что в соответствии с его просьбой, ходатайством и поручительством определенных лиц ему выдается разрешение .на жительство во Франции. После этого ему предложили пройти в кабинет к генеральному контролеру «Сюртэ женераль», большому чину в контрразведке, месье Аллеку. Лаго уже имел некоторый опыт разговора с такими господами:

— Позвольте, господин генерал, — от французского «контролер женераль» он произнес лишь второе слово. — Мне сказали, что вы вызывали меня.

— Пригласил, господин Лаго, пригласил. Как вы устроились?

— Спасибо, грех жаловаться. Работаю в газете «Лютт», это на авеню Марсо, стараюсь быть полезным для родины и ее патриотов.

— О, какие высокие слова! Мы, профессионалы, предпочитаем деловой разговор.

— Слушаю вас, господин генерал.

— Вы, как я понимаю, намереваетесь поехать в Австрию и Германию. С какой целью?

— Мой французский коллега месье Лондон попросил сопроводить его: у меня сохранились связи, которые могут оказаться полезными для выполнения его редакционного задания. Буду рад помочь журналисту и той стране, гостеприимством которой я пользуюсь.

— Вот это последнее меня радует.

— Это мое искреннее намерение.

— Полагаю, вам сказали, что мы пошли вам навстречу, имея поручительство известных у нас людей.

— Да, я это понимаю и постараюсь не разочаровать ни вас, ни их.

— Будем считать, что договорились. Попрошу вас по возвращении осведомить обо всем, что касается пребывания в Вене и Берлине. Сообщите нам, что предполагается опубликовать в «Журналы», лучше в копиях. Мы заинтересованы, чтобы все прошло с пользой для дела и без осложнений.

— Вижу свою роль в помощи французской журналистике, так как никаких собственных амбиций в данном случае у меня нет. Уверен, что все пройдет хорошо.

— Вы не так давно во Франции, но бойко говорите по-французски. Всегда предпочтительнее говорить без переводчика.

— Мне приятно это слышать. Учил язык в университете, немного общался с вашими военными в Одессе, потом занимался на курсах в Праге, ну и здесь не упускаю возможности совершенствовать свой французский.

— Похвально. Это тоже было принято во внимание при решении вопроса о ваших новых документах. Вот ваш паспорт. Желаю удачи.

От Аллека Лаго вышел с обязательством сотрудничать с «Сюртэ женераль» и новеньким удостоверением. В нем было написано: «Нансеновский паспорт. № 260. Владелец: Борис Лаго. Родители: Федор Лаго, Люси, урожденная Гартман. Национальность: русский. Местожительство: Версаль, Бюсси, 14, гостиница «Красная лошадь». Действителен для многократных поездок за границу и обратно».

Последний пункт был самым главным в истории с паспортом, так удачно завершившейся. Нансеновские паспорта в качестве удостоверения личности для лиц без гражданства — апатридов и беженцев — были учреждены Лигой Наций по инициативе известного полярного исследователя Нансена, отсюда их название. Лица, имевшие такие паспорта, могли постоянно проживать в стране, их выдавшей, и допускались на территорию других стран, признавших этот документ в соответствии с Женевскими соглашениями 1922 года.

Выйдя из здания МВД, Лаго как-то невольно вспомнил тот майский день, когда все парижские газеты вышли с экстренным сообщением о кончине Фритьофа Нансена в предместье Осло. Большую помощь оказал людям этот норвежский ученый, предложив такой паспорт.

Итак, во время своих поездок в Берлин, Вену, Варшаву Лаго, в зависимости от ситуации, мог пользоваться одним из двух имевшихся у него паспортов: нансеновским на свое имя и австрийским на имя Р. Фишера.

В Вене Лондон встретился с двумя знакомыми Лаго журналистами, специализировавшимися по коммунистическому движению, затем с секретарем румынского посольства (тот был из сигуранцы, и Лаго как бы засвидетельствовал свою лояльность), сотрудником югославской миссии, представлявшим полицейское ведомство своей страны. Ничего интересного они не рассказали, да, естественно, и не хотели откровенничать.

А может быть, обратиться прямо к самим коминтер-новцам? Хороший журналистский прием. Всё потом можно чудненько описать. Лаго эту мысль Лондона поддерживает, дорогу в советское полпредство он знает, даже интересно, как поведут себя посольские. А никак. Наших путешественников просто не приняли.

Лаго проявляет свойственную ему предприимчивость и, как следует из его отчета в ИНО, находит в Вене знакомого по прошлой работе австрийца, который за скромное вознаграждение в 100 шиллингов согласился сыграть эпизодическую роль негласного сотрудника Коминтерна. Темой, надо признать, он владеет. Рассказывает массу таких деталей, которые выглядят очень неплохо, если не быть слишком щепетильным.

В Берлине история повторилась. Там в амплуа специалистов по Коминтерну с легкой руки Лаго выступили господа Бай и Гуманский, которых даже в эмигрантской среде считают большими прохвостами. Последний был к тому же известен как автор многочисленных фальшивок, в том числе о Коминтерне. В его пухлых досье хранились копии «подлинных» документов, плодов не только буйной фантазии, но и обстоятельного знакомства автора с самим предметом. Откуда было знать об этом французскому журналисту? Словом, дело бьшо сделано.

Кстати, оба господина числились распространителями «Борьбы». Вероятно, самолюбивому редактору Беседов-скому бьшо бы неприятно узнать, что, получая для рассылки по 400 экземпляров газеты, они просто выбрасывали их. Отчитывались, однако, исправно.

Журналистская миссия складывалась вполне успешно. Специальный корреспондент «Журналь» с помощью своего сопровождающего, который, как оказалось, знаком с весьма осведомленными людьми, выполнил задание редакции, встретился с совершенно реальными информаторами, и будущая публикация должна получиться вполне добротной. Многочисленные записи, ссылки на документы и якобы закрытые решения руководящих органов Коминтерна, личные впечатления о людях, которые знают об опасных планах этой организации не понаслышке. Этого хватит не на один подвал, а начать можно будет даже с редакционной статьи, назвав ее, например, «Новые свидетельства» или как-нибудь в этом роде.

Лондон телеграфирует своему шефу в Париж, что работа завершена, в самых лестных выражениях отзывается о своем попутчике и надеется через пару дней представить подробный доклад.

Главный редактор доволен, просит не задерживаться. Хорошо бы начать публикацию серии статей еще до конца года. Он понимает, что потребуется время для обработки обширного материала, и готов создать для этого условия. Подумывает, что следовало бы устроить скромный рождественский ланч для Беседовского, который так помог в этом предприятии, удачно порекомендовав Лаго.

А может быть, посидеть где-нибудь вчетвером: он, Беседовский, Лаго, Лондон? Впрочем, надо все же вначале посмотреть, что там нацарапали эти ребята.

Лондон и Лаго уже заказали билеты на поезд.

Берлинская резидентура ОГПУ в курсе дела. Правда, загранаппарат беспокоят полученные буквально накануне приезда Лаго в Берлин от одного из источников сведения, что германская полиция по какой-то причине интересуется личностью Лаго. Ему было об этом своевременно сказано еще в Вене, но Лаго, видимо увлеченный столь кстати подвернувшейся поездкой, не придал этому значения. По его мнению, у полиции не может быть ничего серьезного против него, и он не думает, что немцы захотят что-то предпринять. Ему велено соблюдать осторожность, особенно в общении с женщинами, воздерживаться от опрометчивых связей и разговоров, что может привести к неприятностям. Это предупреждение отнюдь не было лишним и учитывало — из песни слова не выкинешь — донжуанские наклонности Лаго.

Неприятности всегда некстати

Неприятность все-таки случилась.

В Берлине одна дама из русских эмигрантов, считавшая Лаго отцом своего ребенка, потребовала от него материальной поддержки и была крайне оскорблена тем, что он уклоняется от своих, как ей казалось, безусловных обязанностей. Лучшим способом воздействия на Лаго она сочла обращение в полицию. Там покопались в своих учетах и извлекли карточку, на которой с немецкой пунктуальностью было записано, что в связи с обнаружением двух паспортов на имя их владельца восемь лет назад задерживался некто Лаго, проживавший на Линиенштрас-се, 145, в гостинице «Одесса», принадлежавшей выходцу из этого города Черномордику.

Два паспорта — не такой уж большой криминал. Известно, что многие эмигранты обзаводятся на всякий случай разными документами. Но не мешает проверить, чем занимается этот Лаго на германской земле и зачем, собственно, приехал в Берлин. Даму успокоили, заверив, что, как только интересующий ее человек появится, ей сообщат.

Еще о Лаго. Девица Менцль, будучи задержанной и допрошенной по поводу ее клиентов, показала, что жила некоторое время с герром Борисом, кажется румыном, который проговорился, что в Бухаресте сидел в тюрьме за шпионаж. Она посчитала, что ее занятие древнейшей профессией не должно мешать проявлению патриотических чувств, и поставила полицию в известность об этом господине, который может навредить фатерланду. Сопоставив некоторые моменты, в полиции справедливо подумали, что этот самый Борис и Лаго одно и то же лицо. Надо разбираться, решили там.

Теперь уже обеих дам допрашивают об обстоятельствах их знакомства с Лаго, содержании разговоров, переписке, обязывают приносить в полицию все письма, которые могут прийти от Лаго. Всплывают некоторые детали, заставляющие предположить, что Лаго может быть связан с иностранными службами. Это уже интересно и требует действий. Материалы на Лаго направляются в прокуратуру, откуда без проволочек поступает указание о конфискации почтовых отправлений на имя Лаго.

Источник берлинской резидентуры А/201 сообщил, что Лаго разрабатывается полицай-президиумом, его связи находятся под наблюдением полиции. При обращении за корреспонденцией до востребования он скорее всего будет арестован. Но было уже поздно.

Придя 2 декабря в 27-е почтовое отделение, находившееся на Магациненштрассе, и обратившись к почтовому служащему, сидевшему за стеклянной перегородкой, Лаго назвал свою фамилию и почувствовал, что сегодня все не так, как всегда. Служитель долго копался в квитанциях, потом о чем-то переговорил с соседом. Затем стал медленно перебирать пачку писем и открыток, с любопытством рассматривая каждую марку как филателист. Через некоторое время он радостно сообщил, что корреспонденция на имя герра Лаго поступила, судя по штемпелю, из Парижа. Это было письмо от Беседовского. Надлежит расписаться в получении. Наконец все формальности соблюдены.

Подошедшие в штатском просят не волноваться. По постановлению полицай-президиума господин Лаго задерживается для выяснения некоторых обстоятельств.

В тот же день сообщение об аресте А/243 поступает в ИНО. Центр немедленно реагирует:

«То, что Лаго попал в руки полицай-президиума, для нас чрезвычайно нежелательно, особенно в настоящий момент. Именно сейчас его пребывание в Париже крайне необходимо. Нужно мобилизовать все ваши возможности для того, чтобы иметь полную и ясную картину произошедшего, выяснить, как ставят вопрос немцы и что говорит им Лаго. Просим сообщить подробнейшие сведения по делу и попытаться получить досье на Лаго из полиции».

Досье с помощью агента резидентуры в германской полиции сфотографировано и направлено в Москву. В нем постановление амтсгерихта, заверенное криминаль-сек-ретарем Леманом, относительно конфискации корреспонденции Лаго, справка о его задержании, копия вида на жительство во Франции, перевод на немецкий удостоверения личности, изложение протокола допроса.

Из последнего документа следует, что Лаго рассказал о своих отношениях с упомянутыми жительницами Берлина, своем нежелании возвращаться в Советскую Россию, хотя в прошлом он некоторое время был принужден работать на советское полпредство, о своей нынешней работе в антибольшевистской газете «Борьба». В германскую столицу он приехал вместе с французским журналистом месье Лондоном с редакционным заданием. Против Германии он никогда ничего предосудительного не делал и в мыслях не имел. И вообще он желает разоблачать Коминтерн, кое-что им уже написано, и господа судьи могут легко убедиться в этом, почитав газету «Руль», выходящую в их городе.

Лаго предусмотрительно обзавелся еще одним документом, приобщенным к его досье: «Редакция газеты “Борьба” (Париж) удостоверяет, что г-н Лаго является ее сотрудником и едет в Австрию и Германию по делам вышеупомянутого издания. Беседовский, главный редактор». Кто такой Беседовский и чем он занимается, хорошо знали как в Париже, так и в Берлине, его рекомендация придавала Лаго авторитет и вес в глазах полицейских чинов.

В середине декабря резидентура сообщила в Москву, что следователь уголовного суда, который рассматривал дело Лаго, распорядился его освободить в связи с тем, что подозрения в шпионаже не подтвердились. Правда, обер-регирунгсрат Герке возражал, настаивая на том, что Лаго все же может быть связан с русскими, и требовал не выпускать его, по крайней мере, до решения фремденамта — ведомства по делам беженцев. Но уже ясно, что Лаго «выкрутился» и самое большое, что может ему грозить, это высылка из страны, да и то в последующем нансенов-ский паспорт не закрывает ему возможности бывать в Германии, разумеется с предварительным получением визы на въезд. Накануне Рождества Лаго выехал из Берлина в Париж.

Всю свою берлинскую эпопею Лаго представил окружению таким образом, что придирки к нему некоторых чинов германской полиции есть не что иное, как козни советского полпредства, которое мстит ему за отказ возвратиться в Совдепию. В газете «Журналь», которой он оказал большую услугу, появилась заметка об аресте в Берлине в результате происков Москвы некоего не названного по понятным соображениям эмигранта, порвавшего с большевиками. Все, кого это интересовало, отлично поняли, о ком идет речь.

По приезде во Францию Лаго, как ему и наказывали, отнес копии всех собранных им вместе с Лондоном материалов о тайных замыслах Коминтерна в «Сюртэ женераль», за что удостоился похвалы. А месье Аллек, как сообщил Лаго, за успехи в службе представлен к ордену Почетного легиона.

Досье Лаго из полицай-президиума, которое помогло разобраться в эпизоде с его арестом, достал надежный источник берлинской резидентуры, служивший в этом ведомстве. Это был Вильгельм Леман (псевдоним «Брай-тенбах»), позже тот самый сотрудник IV отдела Главного управления имперской безопасности, который, как теперь известно, в течение длительного времени добывал для нашей разведки ценнейшую документальную информацию о деятельности гестапо и абвера, в том числе накануне нападения гитлеровской Германии на нашу страну. В начале Великой Отечественной войны он был арестован и казнен. Этот мужественный человек оставил, как видим, свой след и в операции «Тарантелла».

Секретный вояж

В Париже Лаго с нетерпением ждал Беседовский, который все более склонялся к тому, чтобы сделать на него ставку в своих ближайших планах. А они настоятельно требовали посылки надежного человека с секретной миссией в СССР. Конечно, можно было бы найти какую-нибудь «мелкую рыбешку», но тогда и результат будет пустячный. А для реноме «Борьбы» все это слишком важно, иначе она ничем не выделится среди практически бездеятельных эмигрантских организаций, которые кроме пустопорожней болтовни ничего предъявить не могут. Лаго, о чем свидетельствуют результаты его поездки в Вену и Берлин, вполне подошел бы на такую роль. Конечно, поездка в Союз в случае его согласия связана с риском, если даже у него будет надежный паспорт. Но Лаго, кажется, готов к этому. Если же его арестуют при пересечении границы, то он должен сказать, что, мол, решил все же возвратиться, начать новую жизнь и прочее. Правда, таким аргументам чекисты вряд ли поверят, но это уже другой вопрос. Надо надеяться, что все обойдется, не безграничны же в конце концов возможности ОГПУ.

Со стороны действия и поступки Лаго выглядели вполне логичными. Один из источников ИНО, совершенно не посвященный в дела, связанные с Лаго, сообщил, что в Париже, по улице Вожирар, проживает некто

Лаго, отбывавший тюремное заключение в Румынии за революционную работу в Бессарабии. Он разочаровался в большевизме и сейчас сотрудничает с Бурцевым. Недавно известный французский журналист Гео Лондон нанял его, заплатив изрядную сумму, чтобы использовать его связи для разоблачения деятельности Коминтерна.

Вскоре Лаго предлагает нашей резидентуре воспользоваться его положением технического сотрудника редакции «Борьбы» и изъять переписку Беседовского с Бурцевым и другими деятелями эмиграции, хранящуюся в помещении редакции. Центр это предложение отклоняет из соображений безопасности источника, однако не исключается фотографирование им этих материалов при благоприятных обстоятельствах, возможно, воспользовавшись предстоящим переездом газеты в новое помещение. На этот случай Лаго сделал слепок с ключа от сейфа Беседовского и изготовил его дубликат.

В Центре, ознакомившись с отчетными документами о работе Лаго, акцентируют внимание на других вопросах. Загранаппарату рекомендуется быть в курсе планов Бурцева и проводимых им мероприятий, нацелить Лаго на установление более тесных взаимоотношений с Бурцевым. Указано на необходимость мобилизовать внимание Лаго на подготовке Беседовским — Бурцевым террористического акта, принять все возможные меры для выяснения круга лиц, которые могут быть вовлечены в это дело. Одновременно руководство ИНО обращает внимание на необходимость усиления мер безопасности в работе с Лаго.

«Хорошо, что история с арестом Лаго как будто бы окончилась благоприятно, хотя судить об этом пока преждевременно. Ввиду того что он представляет значительный интерес и дает ценную информацию, связь с ним надо наладить более конспиративно как в плане переписки с использованием средств тайнописи, так и в части периодических личных встреч». Резидентура и сама беспокоится, отмечая, что часто встречаться с Лаго нельзя: встречи происходили в Берлине, а каждый свой выезд из Парижа он вынужден согласовывать с Беседовским.

Хорошо, если его визит в Берлин совпадает со встречами с Богомольцем, иначе могут возникнуть трудности. Что касается поездки Лаго в Москву, то ее следует готовить только в том случае, если Беседовский сам будет проявлять инициативу и настойчивость.

Наконец вопрос о поездке Лаго в Москву, который ранее обсуждался лишь как предположительный и желательный, Беседовский переводит в практическую плоскость.

Лаго надлежит обзавестись паспортом на другое имя, что, как он, Беседовский, надеется, Лаго сможет сделать, используя свои связи и, разумеется, за деньги. С этой целью он предполагает командировать Лаго в Вену якобы для сбора уточняющих сведений о Коминтерне, а на самом деле для решения одной-единственной задачи: достать паспорт, который можно было бы использовать для легального въезда в СССР, например в качестве австрийского туриста.

На всякий случай, если вопрос о его выезде приобретет срочность или его патроны вдруг изменят свое решение и ему придется переходить советскую границу нелегально, Лаго даются условия связи на советской территории.

Лаго сообщает Беседовскому, что через родственников одной из своих знакомых смог обзавестись в Вене подлинным австрийским паспортом на имя Фишера. Такой паспорт у него на самом деле был, и оставалось получить соответствующие визы. С ним он и поедет в СССР. Организация поездки вступает в заключительную стадию.

Для Беседовского негласная поездка Лаго по его заданию в СССР чрезвычайно важна. Он как руководитель одной из известных эмигрантских групп сохранял репутацию человека, не утратившего возможности получения информации непосредственно из Советского Союза. Ему важно было продемонстрировать, что он по-прежнему имеет интересные связи в различных кругах советского общества. Беседовский хотел показать, что у него сохранились контакты со скрытой правой оппозицией в ВКП(б), к которой идеологически себя причислял. Все это придавало некую значимость его группе под обязывающим названием «Борьба за Россию». Да и для его взаимоотношений с некоторыми французскими службами это имело значение. Лаго, полагал Беседовский, вполне мог справиться с этой ролью.

Задание Лаго на поездку:

привлечь к сотрудничеству человека, близкого к функционерам партии, желательно сторонника правой оппозиции или сочувствующего ей;

выехать в Одессу и по опознавательным признакам встретиться с представителем группы для возобновления курьерской линии связи;

привезти фотографии Москвы и Одессы (зданий, уличных сценок, афиш и т. п.)-для использования в публикациях;

провести работу в связи с планами осуществления на советской территории «громкого дела», о чем ему будет сказано отдельно соратником Беседовского Бурцевым.

Намерения Бурцева вполне согласовывались с планами председателя РОВС генерала Миллера. Лаго получал задание, которое как бы совмещало интересы сразу нескольких эмигрантских организаций, проявивших в этом случае своеобразную солидарность.

Лаго поручалось выяснить возможность сбора более полных сведений об образе жизни Сталина, его окружении, системе личной охраны, маршрутах его передвижения по столице и других заслуживающих внимания моментах.

Он должен был установить возможность закладки взрывного устройства в помещении Бюро заграничных ячеек в здании ЦК. Ему предстояло подобрать явочные квартиры в Москве и Одессе, где могли бы остановиться люди, готовившиеся для проведения теракта.

С Бурцевым у Лаго была особая беседа, о которой он доложил во всех подробностях. Беседа началась с изложения Бурцевым фактов, предшествовавших поездке в СССР Савинкова в 1924 году. Тот, по словам Бурцева, пришел прощаться перед отъездом. Сказал, что главной целью его поездки является подготовка теракта в отношении Троцкого. Подробностями он не делился. Бурцев якобы уверял Савинкова, что дело, как он понимает, недостаточно подготовлено, но он «как старый террорист» намерение Савинкова одобряет. В последнюю минуту Савинков произнес, что едет умирать в Россию, ибо его революционное прошлое не позволяет ему ограничиться судьбою Чернова, Керенского и прочих. (Александр Федорович Керенский, как известно, покинул Россию сразу после революции, а Виктор Михайлович Чернов, не приняв большевизма, эмигрировал в 1920-м. Глядя в ретроспективе на судьбы российских политических деятелей, савинковский кивок в адрес Чернова, как его воспроизвел Бурцев в беседе с Лаю, не кажется таким уж справедливым, особенно если вспомнить, что Чернов во время Второй мировой войны принял активное участие во французском движении Сопротивления.)

Когда пришли первые известия из Москвы о деле Савинкова, к Бурцеву прибежал Рейли, негодуя по поводу неслыханной провокации ГПУ. Он, продолжал Бурцев, был тесно связан с Савинковым, очень ему доверял и на него надеялся. Бурцев же в ответ сказал Рейли, что, возвращаясь мысленно к разговору с Савинковым, он считает вполне вероятными сообщения из Москвы, то есть факт самоубийства Савинкова. Рейли послал в английские газеты письмо, где говорил о недоверии к сообщениям из СССР о гибели Савинкова. Рейли писал, что Савинков не мог так поступить. Все же через три дня Рейли сознался, по словам Бурцева, что был неправ.

По мнению Бурцева, Савинков не устоял перед перспективой десятилетнего заключения, к которому он был приговорен, и такой приговор показался ему концом всего. Психологически, подвел итог Бурцев, ГПУ выиграло борьбу с Савинковым.

Переходя к миссии Лаго, Бурцев заявил, что считает эту поездку наиболее важным событием в жизни активной эмиграции в 1931 году. Особенно же большое значение для него приобретает поездка Лаго в связи с его, Бурцева, «последним делом жизни», с «последней фразой его некролога» — организацией «центрального удара», то есть покушением на Сталина.

Одно военное объединение — какое именно, Бурцев в беседе с Лаго не сказал — обещало выделить на это дело в его распоряжение сумму в 500 тыс. франков, но только тогда, когда откроются реальные возможности осуществления теракта. Началом этой работы, заключил Бурцев, и является поездка Лаго. Он надеется на успех. Основная задача Лаго, по мнению Бурцева, — договориться хотя бы с двумя верными людьми, которые согласились бы участвовать в организации этого дела даже не исполнителями, а, как он выразился, «пособниками».

Как понял Лаго из дальнейшего разговора с Бурцевым, его план покушения на Сталина предполагал три этапа.

Вначале в Россию едет первая группа или же один человек, имея в виду, что у него будут помощники на месте, для проверки явок и выяснения всех деталей, касающихся каждодневной жизни Сталина. После этого в Москву выезжает группа разведчиков, в обязанности которой входит наблюдение за вождем. Наконец, по завершении подготовительной работы выдвигается группа непосредственных исполнителей террористического акта.

Нелегальные поездки в СССР не были в те годы чем-то из ряда вон выходящим. Даже некоторые крупные фигуры позволяли себе это, например тот же Савинков. К этому методу прибегал РОВС: его офицеры, выполняя задания организации, бывали в Советской России, и небезуспешно. Даже один из ближайших помощников Богомольца дважды ездил туда и оба раза благополучно возвращался. Так что поездка Лаго в этом смысле не выглядела чем-то из ряда вон выходящим. Была только во всех этих предприятиях одна особенность — определение точки опоры, «печки», от которой можно было бы «танцевать», оказавшись в России. К счастью, у Лаго есть старшая сестра, с которой у него, несмотря на разлуку, сохранились очень теплые отношения.

Они переписывались и хорошо понимали друг друга. Лаго уверен, что с ее помощью он все сделает как надо. Если нужно, она сходит в адресный стол, в учреждение — словом, поможет, ибо родной человек. Сестра живет сейчас одна, работает на санэпидемстанции, у нее есть квартирка на окраине Москвы, во Владыкине. Естественно, что перед ней он раскроется, скажет, что работает на патриотическую русскую эмиграцию. На женщину можно положиться. Беседовский разделяет оптимизм Лаго.

Предположительные пути выполнения поставленных задач по подбору людей тоже вырисовывались, хотя, конечно, каких-то гарантий Лаго давать не собирался: дело сложное и чрезвычайно опасное.

Беседовский сам порекомендовал человека, которого знает еще по своей работе на Украине. Он поляк по происхождению, его отец до революции был управляющим имения. Потом, в 20-е годы, работая в НКИДе, Беседовский узнал, что Вишневский приехал в Москву учиться в МВТУ. Однажды встретились на инструктивной лекции по партийной линии, так как входили в лекторскую группу горкома. Вишневский пригласил земляка зайти к нему домой, посидели, погуторили в его маленькой комнатке на Таганке. Кажется, почувствовали настрой друг друга. И вот он, Беседовский, стал невозвращенцем, думает, что и его товарищ своих взглядов не изменил, просто вынужден их скрывать. В одном он, Беседовский, может быть уверен: Вишневский никуда не побежит и «стучать» не будет.

В отношении явки в Одессе сомнений нет у самого Лаго, это он берет на себя. В Москве с явкой пока неясно, но он постарается нащупать подходящего человека на месте, не раскрывая перед ним сути дела.

Что касается вербовки человека для Богомольца, то у Лаго есть одна мысль, но опять-таки требуется на месте на все посмотреть своими глазами. У него на примете однополчанин, бывший офицер Сумского полка. Вместе с ним лежали в лазарете, тогда генерал Лукомский, так же как Лаго и другим раненым, вручил Калужскому медаль. Они с Лаго много говорили о верности общему делу. А потом, будучи в Берлине, случайно встретились на вокзале. Калужский приехал с группой специалистов принимать оборудование для металлургического завода. Встреча, хотя и мимолетная, была теплой. Резона выдавать Лаго у Калужского вроде бы нет.

Оперативная технология

Руководство ОГПУ санкционировало проведение оперативных мероприятий по подставе надежной агентуры органов госбезопасности в качестве «информаторов» для Интеллидженс сервис и эмигрантской организации «Борьба за Россию» во главе с Беседовским. Все вопросы ее включения в операцию поручено отработать Иностранному и Особому (контрразведывательному) отделам.

Вот легенда работы Лаго в Москве.

Беседовскому в соответствии с утвержденным планом подставляется Вишневский, по легенде партиец, член парткома одной из вузовских парторганизаций, рекомендован к избранию в МК ВКП(б), убежденный сторонник правой оппозиции, резко отрицательно относится к сталинской линии в партийных делах, но свои взгляды и настроения тщательно скрывает. Контакт с ним Лаго установлен по наводке самого Беседовского, на сотрудничество Вишневский пошел без колебаний, считая борьбу с существующим режимом главным для себя делом. Настаивает, естественно, на самых строгих мерах конспирации. Безусловно, способен снабжать организацию информацией о внутрипартийной жизни, настроениях в партийной массе, разногласиях в партийной верхушке, о содержании закрытых писем Центрального комитета. Это как раз те материалы, в которых заинтересован Беседов-ский для использования в пропагандистских целях, в первую очередь в печатном органе его организации — газете «Борьба».

Для исполнения указаний Бурцева Лаго подобраны явки для боевиков, которых предполагается нелегально переправить в СССР для осуществления террористического акта против Сталина. В Одессе — это Веричева, в прошлом сестра милосердия Добровольческой армии, разведенная и бывшая симпатия Лаго. Готова оказать посильное содействие русским патриотам, а в случае необходимости — приютить верных людей. К советской власти относится враждебно. В Москве — это Минников, врач, на которого Лаго вышел через родственников хорошей знакомой своей сестры. У Минникова какие-то свои счеты с большевиками. Работает в одной из поликлиник в пригороде. На активные действия, по оценке Лаго, не пойдет, но принять на пару дней постояльцев может, тем более что живет в частном доме, и это удобно. С ним, однако, требуется еще поработать.

Для Богомольца «вербуется» Калужский — сотрудник промышленного объединения «Сталь», высококвалифицированный специалист в области металлургии. Хорошо информирован о состоянии дел в тяжелой промышленности страны, привлекается к работе контрольно-инспекционных групп, выезжающих на крупные заводы отрасли, а также в экспертные группы по составлению отдельных разделов хозяйственных планов. Имеет связи в кругах экономистов и производственников, знаком с некоторыми ответственными работниками ВСНХ и наркоматов. Неравнодушен к материальной стороне дела. Оказать, в том числе и за деньги, помощь соотечественникам за рубежом согласился не без некоторых колебаний, связанных с опасениями за свою безопасность. После соответствующих разъяснений и заверений со стороны Лаго предложение о сотрудничестве принял.

Для получения «наводок», изучения, а впоследствии, возможно, и вербовки лиц, которые могут представить интерес для Богомольца, «заагентурена», как любил выражаться Лаго, переводчица Внешторга Бигорова, которая по своим данным, месту работы и образу жизни весьма подходит для такой роли. Ее готовность сотрудничать сомнений не вызывает, но будет требовать постоянного, хотя и достаточно скромного, материального обеспечения. Лаго с ней познакомился через свою сестру, имел близкие отношения, может за даму ручаться.

Лаго скажет Богомольцу, что окончательное решение о привлечении этих людей к сотрудничеству остается за ним. За сравнительно короткий срок пребывания в Союзе он сделал все, что смог. И так пришлось ходить по краю пропасти. Сестру, единственную из родственников, с кем он встречался, сразу пришлось предупредить, что он в Москве нелегально и любая болтовня с ее стороны будет стоить ему жизни. Перед остальными он выступал под другим именем как старый знакомый сестры, своего австрийского паспорта никому не показывал.

Об обстоятельствах знакомства со всеми этими людьми, местах их службы, круге обязанностей, взглядах, обстановке дома и адресах Лаго доложит Богомольцу, Бесе-довскому и Бурцеву, каждому соответственно при личной встрече. Тогда же выскажет свои предложения по включению «завербованных» им агентов в практическую работу.

Все легенды тщательно отработаны двумя отделами ОГПУ с участием непосредственных исполнителей и способны выдержать любую проверку, в том числе помимо Лаго. Разумеется, Лаго познакомили с Вишневским, Калужским и Бигоровой, а также «хозяевами» явочных квартир.

Со всеми привлеченными к «сотрудничеству на патриотической основе» оговорены условия связи. Она может поддерживаться по почте с использованием средств тайнописи или через связников. Естественно, все эти моменты еще предстоит отработать, но они люди образованные, толковые, надеющиеся, что в России наступят лучшие времена и все образуется. Об условных адресах за рубежом и порядке подготовки тайнописных сообщений им будет сообщено особо, если предложения Лаго об их использовании в интересах английской разведки будут одобрены.

По завершении работы в Москве Лаго выезжает в Ригу, где должен увидеться с Богомольцем. Задача — информировать его о своем негласном пребывании в СССР и рассказать о сделанных «приобретениях», которые, по расчетам Центра, должны заинтересовать Интеллидженс сервис.

В берлинский загранаппарат направляется указание о задачах работы с Лаго.

После анализа всех имеющихся в Центре материалов принято решение активно включить Лаго в работу с Богомольцем с целью раскрытия деятельности английской разведки против СССР. Лаго должен добиться согласия Богомольца, а следовательно, англичан, на то, чтобы его сделали помощником Богомольца, и окончательно договориться по всем вопросам сотрудничества. Жить Лаго продолжал в Париже. Группа «Борьба» остается для него плацдармом для развертывания дальнейшей работы. Надо полагать, отчет Лаго Беседовскому о результатах поездки в СССР создаст благоприятные предпосылки для их дальнейшего сотрудничества. В целях поддержания личной связи с Богомольцем Лаго будет периодически выезжать в Ригу либо в другой город по их обоюдному решению, возможно — в Берлин. В таком случае берлинской рези-дентуре проще будет встречаться с Лаго и Центр станет оперативно получать всю информацию. Имеется в виду, что обе линии работы Лаго (одна — Беседовский, другая — Богомолец) должны идти параллельно, тем более что англичан, судя по постановке вопроса Богомольцем, такая модель устраивает. И в наших интересах было сохранить активность Бурцева и «Борьбы» под контролем.

Одновременно руководство нашей разведки решает принять меры по внедрению других информаторов помимо Лаго в агентурную сеть и окружение Богомольца.

Гость отеля «Савой»

Для руководства ИНО согласие Лаго приехать в Москву имело принципиальное значение, ведь среди сотрудников Центра было немало скептиков, которые полагали, что Лаго под каким-либо предлогом уклонится от визита. Этого не случилось. Почувствовав, что к нему относятся весьма серьезно, что его ценят и на него рассчитывают, Лаго без колебаний согласился воспользоваться представившейся возможностью.

Как иностранного туриста в Москве Лаго разместили в отеле «Савой». В Центре с ним состоялись обстоятельные беседы, в ходе которых были подробно обсуждены все накопившиеся оперативные вопросы. Как уже говорилось, работу Лаго было предписано строить в двух направлениях: по группе Беседовского и Бурцева и по линии Богомольца, то есть СИС.

В рапорте руководству ИНО Лаго написал, что на Западе, «желая наладить осведомление по СССР», прибегают к помощи эмиграции. Необходимо противодействовать этому, «перевести такую работу на холостой ход», иначе говоря, «создать у противника впечатление, что агентурный аппарат работает, а на самом деле нейтрализовать его разведывательную деятельность, в том числе и путем дезинформации противника». Следует выявить его реальные возможности, дабы «в решительный момент вывести из этого необходимые предосторожности». И наконец, постараться «разведку противника перевести на разведку о противнике». Нетрадиционная терминология, но она довольно точно отражала суть дела.

Организация Беседовского сама по себе, по оценке Лаго, слабосильна, но привлекает внимание эмигрантов и весьма желанна для иностранных разведок. Поэтому для них «если бы Беседовского не было, то его нужно было бы придумать». Для него же, Лаго, принадлежность к этой эмигрантской группе означает возможность проживать в Париже и вести свою работу, фактически Беседовский уже работает во многом вхолостую.

Что касается Бурцева, то здесь главным Лаго считает проникновение в его планы покушения на жизнь Сталина и других советских руководителей. Он пишет, что «оценивая не особенно высоко его возможности, все же надо считаться с тем, что при определенных обстоятельствах иностранные службы могут пойти на организацию диверсий и террористических актов, а поэтому надо быть поближе к технике этого дела, чтобы упредить возможные последствия такого рода операций».

Это вполне соответствовало тому, чего ждали от Лаго в Центре.

Вся недолгая командировка Лаго в Москву проходила весьма своеобразно. Почти ежедневно он встречался с сотрудниками ИНО для отработки деталей операции «Тарантелла», ведь ему отводилась в ней ключевая роль. Сам Борис Федорович набирался впечатлений, о которых вскоре ему предстояло живописать тем, кто направлял его с разведывательным заданием в Советскую Россию.

Лаго сфотографировал Красную площадь, захотел было сделать снимок Кремля с Каменного моста в удачном, по его разумению, ракурсе, но незамедлительно вмешалась милиция: запрещено. В книжной лавке на Кузнецком мосту Лаго приобрел из-под полы — уж очень убедителен был человек, популярно объяснивший ему смысл наценки, — полугодовой комплект журнала «30 дней», приобщившись таким образом к первой волне читателей незабываемого творения Ильфа и Петрова «Золотой теленок». Он с интересом понаблюдал за суетой у бензоколонки на Манежной площади. От словоохотливого водителя узнал, что его грузовичок — это АМО Ф-15, что большегрузы делают в Ярославле, а в Нижнем скоро станут выпускать легковушки, говорят, наши спецы были в Америке, у Форда. Эта уличная сценка как нельзя лучше свидетельствовала о значении лозунга «Даешь автомобилизацию!», который несомненно овладевал массами.

Борис Федорович приноровился наводить глянец на своих заграничных ботинках у чистильщика на площади Свердлова, который, как оказалось, происходил от древних ассирийцев. Как-то Лаго забрел в китайскую прачечную во дворе дома по Кисельному переулку, где даже осведомился насчет стирки своих сорочек. Побывал на Центральном и Сухаревском рынках, приценялся, пару раз покупал деликатесы в гастрономе в Охотном ряду, зашел в Торгсин на Петровке, сделал кое-какие приобретения, так, по мелочи. Ему все было интересно в новой . Москве, родной и одновременно чужой.

Однажды он спешил на встречу, и хотя путь был вовсе не далекий, вознамерился взять таксомотор. Привыкший к заграничным порядкам, был немало удивлен отказом шофера везти его, пришлось нанять извозчика.

В Парке культуры и отдыха Лаго побывал на спектакле труппы театра МГСПС «Запад нервничает», в «Восток-кино» посмотрел картину «Три парада», в «Арсе» — «Две матери», а в «Колоссе» на улице Герцена — популярную у тогдашнего зрителя звуковую киноленту «Путевка в жизнь».

Состоялось знакомство и со столичным общепитом, хотя само это скучное словосочетание ему очень не понравилось. Обедал он в столовой без названия, но с номером, посетил кафе «Мостроп» на Тверской, питейно-закусочное заведение Мосссльпромторга на Рождественке и ресторан «Европа» на Неглинной.

Как иностранцу — Фишеру по паспорту — ему пришлось побывать для продления своего пребывания в столице СССР в бюро виз Управления рабоче-крестьянской милиции. Так ему посоветовали товарищи с Лубянки, чтобы и эта сторона секретного вояжа Лаго в Москву не вызывала никаких сомнений у его инициаторов.

Поручение изучить образ жизни Сталина, согласно выработанной линии, не выполняется. Лаго объясняет это тем, что в течение срока его пребывания в столице в том качестве, в каком он там был, сделать это было абсолютно нереально. Обоснованность такого утверждения Лаго вполне объяснима и логична. Кажется, закрытость личной жизни советских вождей, не говоря уже о превосходной охране Сталина, известна всему миру. Скорее могла насторожить некоторая поспешность в информации по этому вопросу.

То же можно сказать и о задании выяснить возможности организации взрыва в одном из помещений ЦК партии. Проникнуть туда без соответствующих документов невозможно, а Лаго как иностранному туристу нельзя даже обнаруживать интерес к предмету, к которому он не имеет никакого отношения. Здесь, кажется, сомнений также быть не должно.

В части информации о настроениях в СССР Лаго в Центре дана рекомендация пользоваться любыми советскими публикациями и личными впечатлениями при составлении аналитических записок. Ему посоветовали сопроводить свою информацию Беседовскому выводом о том, что пятилетний план выполняется, страна строит-ся, внешняя политика подчинена решению этих задач; шапкозакидательские лозунги следует отставить и сосредоточиться на долговременной, целенаправленной и изобретательной борьбе с советской властью силами наиболее активной части эмиграции с опорой на западных друзей.

Фотоматериалами о новой Москве и Одессе Лаго снабдили основательно, так что Беседовский будет доволен. Фотоматериалов хватит для иллюстраций в «Борьбе» на много месяцев.

С заданием Беседовского в Одессе проблем не было. Лаго пунктуально выполнил все условия по встрече с человеком Беседовского на бульваре Фельдмана, но безрезультатно: тот на встречу не вышел. Возможно, на это были какие-то причины, возможно, Беседовский блефовал, либо, что весьма вероятно, проверял Лаго. В любом случае Лаго выглядит хорошо, устраивает потом небольшой скандальчик по поводу опасности, какой он подвергался. Ведь в первый обусловленный день, когда он минут пятнадцать торчал на назначенном месте встречи, разразилась жуткая буря, затем ливень, и все добропорядочные одесситы сидели дома, а он, как дурак, прятался в подъезде. Впрочем, на другой день светило солнце, но человек Беседовского и на запасную встречу не вышел.

Из СССР Лаго, как и договаривались, послал несколько писем Беседовскому на условный адрес в Париже, причем отправлял их из разных районов Москвы и Одессы, чтобы и по почтовым штемпелям было видно, что он не сидит сиднем в отеле, а делает дело. Он тщательно «коллекционировал» билеты: железнодорожные, автобусные, трамвайные, в кинотеатры и даже на ипподром, который тоже посетил. Правда, там проиграл, надо было ставить на ту лошадку в яблоках, глядишь, и пополнил бы свой бюджет. Впрочем, деньги у него кое-какие были. Выдали свои, за номер в гостинице он не платил, да к тому же перед отъездом немного советских дензнаков подбросил Беседовский. Кстати, надо будет, пожалуй, ему устроить не маленькую, а приличную сцену: с такими крохами здесь не разбежишься. Он, Лаго, уже все исследовал, потолкался в магазинах, съездил на рынок, знает цены в ресторанах. Обо всем этом он расскажет подробно и с фотографиями в руках.

Письмо в Париж с его впечатлениями о московском быте изобиловало деталями, которые были вполне уместны для интуриста. Лаго сообщал, что собрал прекрасный фотоматериал, запечатлены наиболее интересные городские виды, памятники архитектуры, новые здания и прочее.

Продовольственный вопрос в городе, судя по всему, решен. Купить можно почти все, но по очень высоким ценам. В последнее время открыто много магазинов и ресторанов, которые почему-то называют коммерческими и где все дорого. Но есть и другие, куда ходит обычный люд. Чтобы не быть голословным, как человек практичный и умеющий считать деньги, он записал цены на некоторые продукты: фунт масла — 9 рублей, яйца — 3 рубля за десяток, батон хлеба — 75 копеек, яблоки — 2—3 рубля за килограмм, виноград — 4 рубля. В ресторане первое блюдо (без него в России не принято обходиться) можно получить за 1—2 рубля, второе — за 3—4 рубля. Что касается мануфактуры, обуви, одежды, то с этим плоховато.

Как человек, интересующийся различными сторонами городской жизни, Лаго не мог, естественно, пропустить такое важное для столицы событие, как международный матч по футболу, состоявшийся 18 августа 1931 года.

Футболистов из Турции встретили очень хорошо. Игра состоялась на недавно отстроенном красавце стадионе «Динамо», который вмещает 65 тысяч зрителей. Столпотворение могло быть ужасное, городской транспорт брали штурмом, но публика проявляла удивительную дисциплинированность и, несмотря на нешуточные эмоции, давки и драк не было.

Случился, правда, скандал совсем с неожиданной стороны, который вызвал оживленные толки. К началу матча приехал турецкий посланник на автомобиле со своим флажком, но милиция не пропустила его к полю. Дипломат был возмущен и даже хотел снять свою команду с игры. Кое-как инцидент уладили. Сама игра была весьма зрелищной, публика — эмоциональной, но дружелюбной. Счет 3 : 3.

Так писал иностранный турист своим «приятелям» в Париж.

С Лаго договорено, что, подводя итог своей поездки, он в разговоре с Беседовским и Бурцевым подчеркнет, что наиболее удобным способом является приезд в СССР в качестве иностранного туриста с паспортом одной из западных стран. Паспорт должен быть настоящим, а не липовым, и визы получать надо в советских посольствах. Заменять фотографии в паспортах он, Лаго, имеет возможность через свои венские связи. Лаго поднимет также вопрос о том, что та сумма (600 рублей), коей он был снабжен, совершенно недостаточна, и в будущем это надо учесть: он находился в довольно стесненном положении. Даже сувениры для друзей не смог приобрести. Кроме того, он требует оказания помощи завербованным им людям: они должны периодически получать хотя бы скромные суммы.

Пребывание Лаго в СССР позволило составить более полное представление о нем как о человеке. Его профессиональные и деловые качества сомнений никогда не вызывали. Своих привычек и наклонностей он, как можно было видеть, не скрывал. Вел себя так, как привык. Не стремился выдавать себя за идеологически «правоверного». За ним было установлено и наружное наблюдение, которое показало, что никаких связей, кроме бытовых, он не заводил. Все остальное укладывалось в санкционированную для него работу с людьми. Несколько раз, уведомляя оперработника, он посетил свою сестру. Подтвердилась его неодолимая тяга к представительницам слабого пола: дамы «демократического» поведения постоянно мельтешили вокруг него и пользовались его вниманием. Всем своим обликом Лаго как бы говорил: «Берите меня таким, какой я есть, со всеми человеческими слабостями и достоинствами, или не берите вовсе». Никаких поводов усомниться в его добросовестности в части оперативной работы он не давал. Никаких попыток обнаружить наблюдение или уйти от него Лаго не предпринимал. В сопровождении оперативных работников Лаго выезжает для выполнения имевшегося у него задания в Одессу. Результаты работы по каждому пункту задания тщательно обрабатываются в ИНО и будут представлены Лаго по его возвращении в Париж Беседовско-му и Богомольцу в Риге.

Подводя итоги работы с Лаго, Центр отметил, что сотрудничество с советской разведкой, очевидно, отвечает его жизненной установке, во всяком случае на данный период времени. Но за его поступками и побудительными импульсами решено было внимательно следить, чтобы не упустить возможных перемен в его настроениях и, если потребуется, вовремя вмешаться. В ходе обмена мнениями берлинская резидентура, которая, видимо, лучше других «чувствовала» натуру Лаго и его образ мышления, употребила для его характеристики нестандартный термин «честный двойник»: об интересе к нему иностранных спецслужб он исправно докладывал нам и действовал затем по указанию нашей разведки. Заключительный вывод был таков: Лаго является ценным работником, способным принести большую пользу делу, а если и когда это будет нужно, то он, несомненно, вновь приедет в Москву.

Мистер Гибсон

Приехав в Ригу, Лаго остановился в «Метрополе» и позвонил по домашнему телефону Богомольца: 30-4-17. Ответила служанка, сказала, что хозяев нет дома и следует позвонить немного позже. Второй звонок Лаго сделал уже в десятом часу. К аппарату подошла супруга Богомольца, она сказала, что муж очень ждал гостя, хотел его встретить сам, но должен был срочно уехать в Варшаву.

На следующее утро Лаго посетил квартиру на Кайзерслаутерн и познакомился с госпожой Богомолец. Как галантный кавалер Лаго преподнес ей московские духи. Он объяснил мадам, которая, как и все дамы, наверное, бредит всем парижским, что парфюм называется «Красная Москва», а делает их фирма «Новая заря». Людям постарше отлично известно, что это дореволюционный «Брокер», выпускавший самые престижные и дорогие духи в России по французским рецептам. Пусть дама все это знает, чтобы не подумала, что преподнесенная ей парфюмерия — это, как теперь говорят русские, какой-то ширпотреб. Чтобы придать еще большую пикантность своему подарку, Лаго сообщил, что звучащая почти по-французски аббревиатура ТЭЖЭ на этикетке флакона на самом деле расшифровывается довольно скучно: Трест эфирножировых эмульсий, но зато им руководит мадам Жемчужина, супруга Молотова, ближайшего сподвижника вождя. Пояснения Лаго бьши выслушаны весьма благосклонно.

Почерпнул он все эти полезные сведения от своих мимолетных московских спутниц, а теперь Лаго в который раз убеждался, что любая информация не бывает лишней и нужно только уметь ею с толком распорядиться.

Супруга Богомольца, поблагодарив господина Лаго за приятный сувенир, сказала, что близкий знакомый ее мужа, которого она оповестит, позвонит ему в отель и они договорятся о дальнейшем.

Действительно, звонок вскоре последовал, и Лаго попросили прийти в 11 часов по адресу: Алунена йела, 3, квартира 6. Когда, сориентировавшись по туристской схеме города, вывешенной в вестибюле отеля, Лаго пошел по указанному адресу, то обнаружил, что рядом, в доме 5, находилась британская миссия в Латвии.

Дверь открыл молодой человек. Он был весьма немногословен и провел Лаго во внутренние помещения к джентльмену, не нашедшему нужным представиться. Возможно, тот полагал, что Богомолец предупредил гостя о вероятности такой встречи во время пребывания Лаго в Риге. Лаго никаких вопросов не задавал, интуитивно поняв, что перед ним как раз тот английский начальник Богомольца, о котором ему говорили советские разведчики в Москве.

Он коротко рассказал об обстоятельствах своей поездки в Москву, не останавливаясь на деталях ее подготовки, зная, что собеседнику они наверняка известны от Богомольца. Лаго счел уместным пересказать сведения о внутриполитической обстановке и экономической ситуации в России, которые должен был бы сообщить Бесе-довскому и Богомольцу. Как ему показалось, англичанину понравился его доклад, и он несколько раз удовлетворенно кивнул головой. Очевидно, оценки и выводы Лаго совпали с его собственными. Лаго отметил про себя, что англичанин не только не испытывал трудностей в восприятии его информации, но и свободно изъяснялся на русском языке. Он попросил Лаго подготовить и прислать подробный доклад о его поездке, обратив внимание на бытовые условия и прочие заслуживающие внимания мелочи, с которыми столкнулся турист в СССР.

Лаго поведал, не называя фамилий, о своих приобретениях в Москве. Англичанин сказал, что все детали работы по людям он просит обсудить с Богомольцем на их ближайшей встрече. Он выразил сожаление, что Лаго не удалось подобрать человека, который мог бы освещать тему Коминтерна, но выразил надежду, что, он, Лаго, вместе с Виктором заполнят этот пробел.

Когда Лаго упомянул о даме из Внешторга, англичанин спросил, какие виды Лаго имеет на нее. Тот пояснил, что это женщина с весьма привлекательной внешностью, общительным характером, душа любой компании, музыкальна и обладает еще массой других достоинств. Мужчины понимающе переглянулись, но Лаго почувствовал, что до конца в полезности его находки он собеседника не убедил.

Лаго в вежливых, но в меру настойчивых выражениях затронул денежный вопрос, дав понять, что он беспокоится не столько за себя, сколько за тех людей, которым дал соответствующие заверения и которые ждут материальной поддержки как компенсации их риска в чрезвычайно опасном положении. Его визави посетовал на валютно-финансовые трудности Соединенного Королевства, но сказал, что и эти вопросы постепенно будут разрешены, как он надеется, к взаимной выгоде сторон. В итоге все будет зависеть от конкретного вклада каждого в общее дело.

Подтверждая свое благожелательное отношение к Лаго, джентльмен снабдил его деньгами для следования в Париж. Напомнил, что адрес для связи в Риге остается прежним. Затем, как бы разоткровенничавшись, вдруг заметил, что с переводом Богомольца в Прибалтику был допущен просчет. Рига — маленький город, и Богомольцем уже интересуются, особенно советская миссия, которая, как он полагает, установила за ним наблюдение. Расстались тепло. Англичанин выразил уверенность, что сотрудничество Лаго с Богомольцем будет очень ценным.

Так Лаго познакомился с резидентом Интеллидженс сервис в прибалтийских странах Гарольдом Гибсоном.

Лаго благополучно возвратился в Париж. Еще до обстоятельного разговора с организаторами его секретной миссии в Москву Беседовским и Бурцевым он написал письмо Богомольцу.

Лаго весьма огорчен, что не удалось встретиться с ним в Риге, но он понимает: срочные дела требовали присутствия его друга в Варшаве. От пережитых нервных волнений он немного приболел и четыре дня провел в постели. Сейчас уже принялся за работу. В ближайшие дни пошлет доклады, составленные на основании бесед во время поездки и некоторых материалов, с которыми за это время удалось ознакомиться. Они касаются внутреннего положения в СССР, экономической ситуации в стране (имеется, на его взгляд, несколько ценных сведений и наблюдений), чисто технических деталей условий поездок и возможности работы в Советском Союзе, которые, как он надеется, будут полезными для тех, кому предстоит выполнять задания на советской территории.

Планы дальнейшей работы в связи с новой информацией Лаго обсудит во время личной встречи. Надо выяснить и некоторые, так сказать, житейские вопросы, так как «пробный» период сотрудничества кончается. Переезд на известный срок в Ригу не исключается, о возможности этого был разговор с Беседовским во время их последней встречи, и шеф в принципе ничего не имеет против. Однако московские результаты вносят новый элемент во всю конструкцию сотрудничества, и, по-видимому, Париж из соображений безопасности все же предпочтительнее. Но это нужно будет обсудить с учетом мнения известного лица. Ближайшую их встречу предлагается провести в Берлине, Варшаве или Риге. Пусть Виктор Васильевич решит это сам, но только примет во внимание, что чем дальше от Парижа, тем дороже обходится поездка, и в таком случае он будет просить посылать ему деньги на дорожные расходы.

Следовало бы уже сейчас подумать о шифре или коде, ибо отсутствие подобных мер предосторожности может подвергнуть опасности все дело.

Лаго просил писать ему по адресу: Париж, V, почтовое отделение 110. До востребования.

На предложение о коде Богомолец откликнулся быстро: он придавал важное значение мерам по обеспечению безопасности работы, в том числе каналов связи. Код, установленный им для переписки с Лаго, выглядел следующим образом:

ОГПУ — Нора-радио; Политбюро — Филипс; Совнарком — Телефункен; Коминтерн — Ватеркент; ЦК ВКП(б) — Тикс-радио; ВСНХ — Оскам.

Берлин — Фокшаны; Париж — Плоешти; Варшава — Питешты; Лондон — Констанца; Бухарест — Галац; Рига — Клуж; Москва — Зулешты.

Беседовский — Захареску; Бурцев — Наста; Гусареску — Браун; Балицкий — Оскар; Ягода — Милли и т. д.

Богомолец торопит Лаго, что подтверждают его многочисленные письма к нему, которые в Центре оперативно прочитываются. Богомолец просит безотлагательно заняться подготовкой информации, затронув в сообщениях вопросы общественной, экономической и политической жизни в СССР, описать все, что тот видел и слышал. Подчеркивает, что он «поставил сотрудничество с ним на хорошую ногу и оно для них обоих может дать солидные результаты». Очень просит не откладывая засесть за работу и «развернуться в собранном материале». Ему, Богомольцу, для «успешности сотрудничества с Лаго надо получить от него максимум информации». Лаго понятно, что именно этого ждут от Богомольца в Интеллидженс сервис.

Лаго принялся за работу, то есть за оформление по условиям связи с Богомольцем информационных сообщений, содержание которых отработано на одной из конспиративных квартир ИНО во время пребывания Лаго в Центре. А направлять материалы Богомольцу следует в двойном конверте. Адрес на наружном пакете, лучше даже на каком-то фирменном, но не очень претенциозном: Виктор Франк, 20, Валну йела, Рига. На внутреннем конверте: Г. С. Белл.

Письмо попадает лично Богомольцу.

Вскоре Лаго и Богомолец увидятся и смогут обсудить те серьезные перемены в агентурной работе, которые произошли в результате напористых действий Лаго. Богомольцу это нравится.

Эмиссаром довольны

В ИНО пришел отчет А/243 о его встречах с Беседовским и Бурцевым:

«По приезде в Париж я встретился с Беседовским и отчитался о поездке. Он заявил, что очень беспокоился обо мне. Я рассказал о своем пребывании в Одессе и бесплодных попытках встретиться с указанным им человеком. На это Беседовский ответил, что уже два месяца от того лица, с которым я должен был встретиться, нет никаких известий. При этом он имел очень смущенный вид, и по всему было ясно, что такой персоны скорее всего вообще не существует, а он хотел пустить мне пыль в глаза или же, что менее вероятно, это была попытка проверить меня.

Мой доклад Беседовский выслушал с большим вниманием, и он лег в основу передовой статьи в газете. Без сомнения, он с энтузиазмом воспринял привлечение к сотрудничеству Вишневского и возможность переписки с ним. Он тотчас же написал теплое письмо агенту и дал свой обратный (условный) адрес. Открытый текст писал сам Беседовский, тайнопись исполнил я. Желательно, чтобы Вишневский ответил на это послание и вступил таким образом в переписку с Беседовским.

На явки в Москве и Одессе он обратил меньше внимания, ибо, не будучи специалистом, он в отличие от Бурцева мало учитывает их значение, а кроме того, деятельность его организации мало похожа на ту, которой потребовалось бы воспользоваться явками.

Бурцева же вопрос о явках очень заинтересовал. Он довольно долго расспрашивал об условиях работы в Москве. Интересовался также, какое впечатление произвело бы в СССР покушение на Сталина. Могло ли это вызвать общий переворот, либо только персональные изменения, или же, быть может, новый политический курс. Какие слои населения могли быть затронуты массовым террором, если бы таковой был объявлен после покушения. Задавал вопросы об образе жизни Сталина, охране Кремля, о маршрутах его передвижения, можно ли за ним следить и много ли для этого потребуется времени. Но все-таки все эти расспросы носили скорее абстрактный характер, ибо, по его же словам, денег нет и все ограничивается пока только обещаниями. Сейчас он старается найти сумму, необходимую для выпуска двух-трех номеров “Общего дела”, где снова будет пропагандировать идею “центрального удара” в еще более решительной форме, и тогда, по его мнению, он найдет 400—500 тысяч франков, необходимых для этого дела. Обещал, что тотчас же установит со мной контакт, ибо очень ценит мои способности».

В ИНО получено сообщение от Б/146, внедренного в окружение Бурцева, который пишет о своих наблюдениях за Лаго:

«Беседовский уже кое-кому сказал, что Лаго совершил успешную поездку в Москву по заданию группы “Борьба”. О ее цели он не говорит, и весь доклад о поездке Лаго сделал ему и Бурцеву строго конфиденциально. Но очень горд тем, что вырвался вперед по сравнению с другими эмигрантскими организациями и явно благоволит по этой причине к Лаго. Тот тоже надувается, говорит, что обогатился большими знаниями о советской действительности, хотя врет, наверное, так как был там на положении иностранного туриста. В своем кругу говорил об успехах в развитии промышленности в СССР, но в то же время отмечал бедность населения и вообще серость жизни.

Считает, что белая эмиграция какой-либо популярностью в России не пользуется. Был очень удивлен отсутствием религиозного чувства у большинства людей. По рассказам его собеседников, в Москве якобы даже разрушение храма Христа Спасителя, которое так волнует эмиграцию, произошло при полном равнодушии жителей. Ему возразили, что народ просто боится открыто выражать свое мнение, оттого и безмолвствует, в этом все дело, с чем рассказчик, кажется, согласился.

Он привез еще и мнение симпатизирующих белому делу людей в Москве о том, что деятельность эмиграции странным образом оказалась объективно полезной большевикам. Она превратилась в какой-то жупел для народа, который заставляют терпеть трудности перед лицом опасности реставрации старого режима и сдерживают таким образом проявления недовольства».

Так писал в своем донесении закордонный агент советской разведки, никоим образом не посвященный в работу Лаго. Здесь все вроде бы было в порядке. Но поступали и другие сообщения, которые заставляли Центр еще и еще раз обращать внимание загранаппарата на предельную осторожность в работе с Лаго и тщательное инструктирование его самого.

Пришли донесения от Б/145 и Б/149, которые были внедрены независимо от Лаго в окружение Беседовского.

Первый докладывал, что на квартире Беседовского назначено совещание, на котором будет заслушано сообщение Лаго о его поездке в СССР. Якобы по его результатам будет окончательно принято решение по вопросам организации террористической группы для отправки в Советский Союз. Имеется в виду определить и людей, которых предполагается привлечь в нее. Одним из них, возможно, будет некто Яковлев — эмигрант, сотрудничающий с польской разведкой, проживающий в 16-м округе Парижа, по улице Никколо, 3.

Второй сообщил, что Беседовский посылал в СССР своего эмиссара с болгарским паспортом. Он посетил Ленинград, Москву, Харьков, Николаев и Одессу. Человек этот недавно вернулся и теперь пишет доклад о поездке. По оценке этого посланца, делать ставку на рабочий класс или Красную армию совершенно нереально. Возможно, какой-то эффект могут дать террористические акции против видных коммунистических деятелей. Что касается Беседовского, то у него, судя по всему, людей для таких дел нет, да он, видимо, особенно их и не ищет.

В загранаппарат сообщается, что от одного из источников в окружении Беседовского поступили сведения о том, что Лаго после возвращения в Париж якобы пропагандирует террор как средство борьбы с большевиками. Если это так, надо немедленно запретить ему это занятие. У него есть указание выполнять лишь первую часть задания Беседовского — Бурцева, то есть подбирать явки. Этим и надо ограничиться.

Из бесед с Лаго выяснилось, что такая интерпретация его высказываний была слишком вольной. Указания приняты им к исполнению.

Через некоторое время поступило еще одно сообщение. В нем говорилось, что Беседовский очень доволен поездкой Лаго. Он считает, что «путешествие было вне подозрений ОГПУ», но повторение этого опыта, по-ви-димому, исключается, потому что скрыть эту поездку теперь уже невозможно. «Надо понимать, — заметил Беседовский, — что она нужна была прежде всего как реклама перед меценатами, чтобы получить денежную поддержку».

Источник ИНО доносил, что «кристаллизовались и конкретные материальные прикидки». Речь теперь идет не о мифических суммах, с помощью которых можно было бы взорвать весь Кремль. Теперь предполагаемое финансирование операции сводится к относительно скромной цифре, а цель — к устранению одного Сталина. Планируется заложить взрывное устройство в туалете того этажа здания, где находится кабинет вождя. Чертежи помещения якобы хранятся в сейфе Беседовского в его квартире на авеню Марсо, 55, где помещается и редакция «Борьбы», если они не изъяты оттуда из-за опасения налета ГПУ, возможно уже вошедшего в связь с консьержем дома, где живет господин Беседовский.

Другой источник сообщил, что присутствовал на застолье в одном из ресторанов в районе площади Бастилии, на котором были Беседовский, Боговут, Махно² и еще несколько человек, завсегдатаев редакции «Борьбы». Баламутили до ночи, ели лангусты и много выпили, языки развязались.

Махно нападал на Беседовского за его связь, по его мнению, с чуждыми организации лицами. Он имеет в виду и реакционера Бурцева, и весьма подозрительного Лаго-Колпакова. Он, Махно, считает, что Беседовский не ведет активной борьбы со сталинской диктатурой и отталкивает от себя истинных революционеров, способных в случае необходимости на самопожертвование, к каковым, очевидно, Махно причислял и себя.

Беседовский, однако, защищал Лаго, говорил, что своей нелегальной поездкой в Москву он сделал много полезного для организации. Махно настаивал на своем. Разгорячившись и вспомнив, вероятно, прошлые свои дела, он заявил, что Лаго вообще надо убрать, заманить с помощью его хлопцев в Венсенский лес и ликвидировать так, чтобы и следов не осталось. Его успокаивали.

Всю эту информацию приходилось учитывать и продолжать вести линию на еще более прочное вживание Лаго в эмигрантскую среду.

Служанку зовут Марией

Гибсон не ошибался, когда в разговоре с Лаго сетовал на то, что в Риге Богомолец оказался под плотным наблюдением советской разведки. Активная деятельность Богомольца вызывала определенное беспокойство. Записка ИНО от 25 августа 1931 года о его попытках развертывания широкой агентурной работы против СССР с территории прибалтийских стран была адресована Ягоде, Прокофьеву, другим руководителям ОГПУ. Последовали соответствующие распоряжения контрразведывательным службам.

В материале о Богомольце, подготовленном загранап-паратом, указывалось, что Богомолец вместе с супругой поселился на Аусекла, 7, телефон 30-4-17. В Риге частенько отсутствует, выезжая в Варшаву и Берлин, иногда один, иногда вместе с женой. У него возникли какие-то недоразумения с домовладельцем. Богомолец был вынужден покинуть прежнюю квартиру и переехать на новую в доме по улице Резницка. По первому адресу Богомолец был прописан как англичанин, теперь же значится приехавшим из Румынии, имеет румынский заграничный паспорт № 920596, выданный в Бухаресте. В качестве прислуги в семье работает девушка по имени Мария Бейдере, которая смотрит за квартирой и во время отсутствия хозяев. Дома у Богомольца находится сейф, доставленный туда из английской миссии.

Сейф, как известно, просто так в частную квартиру, да еще из посольства, не привозят. Возможно, конечно, что там будут храниться деньги хозяина или бриллианты его жены. Но логичнее предположить иное. В нем со временем могут оказаться интересные документы и свидетельства.

Над этим надо подумать. Центр дает указание поплотнее заняться румынскоподданным с британским паспортом.

Богомолец собирался вечерним поездом опять выехать в Варшаву, чтобы обсудить некоторые вопросы с польскими коллегами. Решил захватить с собой непритязательные, но приятные сувениры: керамические с сургучной печатью бутылочки с рижским бальзамом. Домой с покупками пошел пешком, размышляя о своих делах и о том, что в этом городе он чувствует себя менее уверенно, чем в Бухаресте. Наверное, просто привычка, скоро пройдет.

Вообще-то он однажды был в Риге, это было перед Первой мировой войной. Тогда ему, студенту, бросились в глаза довольно многочисленные мундиры русских офицеров на улицах города, и еще произвели большое впечатление открытые, казавшиеся чрезвычайно красивыми экипажи «руссо-балт». Автомобили были тогда редкостью в российской провинции. Да, в те времена это была Лифляндская губерния империи.

Теперь ему предстояло вести разведывательную работу против страны, которая была его родиной. Он четко видел плюсы и минусы обстановки в Риге. Близость к политическим центрам — Москве и Ленинграду — это преимущество. Приемлемые условия для организации связи со своими людьми на советской территории — это также неплохо. Возможность договариваться с местными службами, когда в этом будет необходимость, тоже нужно записать как положительный момент.

Все время, однако, надо думать о том, что, как и во многих других местах, где иностранные разведки использовали эмиграцию, здесь их деятельность наверняка весьма основательно «просвечивается» ОГПУ. Но выбор сделан не им, а английской разведкой. Ему надлежит исполнять, и по возможности как можно лучше, это поручение. Сможет ли он решить поставленные задачи, удастся ли избежать неприятностей, по крайней мере больших? Интеллидженс сервис нужна секретная информация об СССР, и Богомолец должен был обеспечить ее поступление.

Он подошел к Домскому собору, к которому обычно приезжающие в Ригу ходят так же, как к Бранденбургским воротам в Берлине или на Злату уличку в Праге. О табличке, которой надлежало бы быть у главной туристской достопримечательности города, власти почему-то не позаботились, но ему уже рассказали, что церковь построена немецким мастером в XIII веке. От нее, как показалось Богомольцу, веяло удивительной стабильностью, а именно ее-то ему и не хватало. Ведь до Прибалтики он побывал в Стамбуле, Софии, Бухаресте. Ясно было одно: начинать работу нужно быстро и до предела конспиративно.

В Польшу Богомолец ехал вместе с супругой, которая тоже чувствовала себя пока не очень комфортно на новом месте и не прочь была прокатиться в Варшаву вместе с мужем, благо такая возможность представилась. Ее любимые собачки останутся дома под присмотром служанки, скромной и исполнительной девушки.

Марии двадцать, она из вполне благополучной во всех отношениях семьи, но непонятная болезнь — «депрессия» и ее заставила подумать о какой-то работе. Поэтому она была очень рада получить место прислуги в семье иностранцев. Они неплохо платили, хозяйка, правда, немного привередлива. Супруги или один из них иногда подолгу отсутствовали, если уезжали вместе, то поручали Марии присматривать за квартирой. Это ее нисколько не обременяло, работа не тяжелая. Единственное, пожалуй, что заботило, — необходимость каждый день выгуливать двух маленьких хозяйских собачек. Брать их с собой хозяева не хотели: слишком много хлопот, поэтому они оставались дома на попечении Марии. Первый раз она выгуливает их утром, в половине девятого. Ведут они себя обычно послушно, да она и не отпускает их с поводка.

В тот день Мария опрометчиво вышла на прогулку в новой блузке. А тут вдруг откуда ни возьмись наползли тучки, начало даже накрапывать — Балтика. Так, пожалуй, можно и испортить вешь. Почему она не взяла накидку или хотя бы зонтик? Ведь она не может позволить себе, как ее госпожа, не беречь одежду. Надо поторопиться к дому, переждать непогоду. А вечером можно будет погулять несколько дольше обычного. Хотя это и не обязательно. По ее наблюдениям, собачки уже сделали свои дела и можно быть спокойной.

Мелкие капли дождя стали более частыми, и Мария почти бегом поспешила домой, собачки семенили за ней. Но вот они почему-то засуетились, завертелись и вконец запутали свои поводки. Компания остановилась. А причиной всему стала мохнатая гусеница, которую порывом ветра сбросило с высокого дерева. Собачки повизгивали, не зная, как реагировать на странное существо: мало ли что можно ожидать от этих козявок. Ну и дела! Пока распутаешь этих симпатяшек, блузка будет безнадежно испорчена.

В эту минуту — бывают же мгновения удачи! — оказавшийся рядом молодой человек со словами «позвольте, мадемуазель» и не дожидаясь согласия нагнулся, ловко распутал собачек и, обращаясь к Марии, произнес: «Надо поспешить». В подъезде они оказались как нельзя вовремя, дождь не на шутку разошелся, но теперь уже он был не страшен. Мария так благодарна молодому человеку, которого может сейчас рассмотреть.

У него приятная внешность, хороший костюм, подобранные в цвет рубашка и галстук, модная шляпа. Никто еще не называл ее «мадемуазель». Давно, когда она была еще девчонкой, а в Риге после русской революции стояли германские войска, к девушкам постарше обращались на немецкий манер «фройляйн». Молодой человек не болтлив, но и не стеснителен. Оказывается, он здесь недавно, работает в фирме по страхованию морского фрахта. Она не знает, что это такое, но сразу видно, что человек при хорошем деле. Теперь он, как Мария поняла, будет ходить на работу только этим маршрутом, чтобы, если понадобится, помочь собачкам и их милой хозяйке. Молодые люди смеются и расстаются в прекрасном настроении.

Потом бьшо еще несколько вроде бы случайных встреч. Выяснилось, что Эдгар — так звали молодого человека — по делам службы ездит в Данциг, Кёнигсберг и Гамбург. Он не очень-то любит кочевую жизнь. Масса неудобств с этими гостиницами. Питаться приходится кое-как, на ходу. По нынешним временам в недорогих ресторанах даже кофе настоящего не получишь. Но что делать: служба есть служба.

Мария не пропускает это мимо ушей. Сама она, увы, никуда не ездит. Но ей нравится и здесь, в ее красивом городе. Только вот с друзьями у нее что-то не очень получается. Все некогда: работа, нужно помогать родителям. Но надо думать, все со временем устроится. А Эдгара, хотя скорее всего она ему не пара, все же следует пригласить на чашку кофе.

В Центр ушло донесение, где говорилось, что за рижской квартирой Богомольца установлено постоянное наблюдение, со служанкой познакомился И/83, его задача — получить доступ в квартиру и обследовать сейф. Особых проблем со вскрытием сейфа, если это потребуется, быть не должно: имеющиеся приспособления пока не подводили. Изготовивший их в свое время местный «медвежатник», утверждавший, что знает все сейфы в городе, хорошо поработал. У загранаппарата есть уверенность, что агент с поручением справится.

Правда, пока его отношения с Марией не таковы, чтобы обо всем можно было говорить с полной уверенностью. Наш человек объясняет это тем, что Мария скромно одевается, и это сдерживает ее. Но, возможно, он несколько самонадеян. Будут приняты меры, чтобы в любом случае «закрыть» все вопросы, если не с помощью Марии, то используя другие возможности. С этой целью проводятся оперативные мероприятия в отношении домовладельца и его родственника. Уверенность в конечном успехе дела, как представляется, вполне оправданна.

На очередной, совместной прогулке молодые люди болтали о всяких пустяках. Мария пожаловалась, что замучилась с портьерой в кабинете хозяина, которая почему-то не задергивается, поэтому она даже немного опоздала на прогулку. Спутник непринужденно заметил, что если мадемуазель позволит, то он мог бы поправить, это минутное дело. Так Эдгар получил приглашение войти в дом.

Мария провела молодого человека в кабинет, а сама поспешила в кухню и сварила две чашечки кофе. Надо же отблагодарить его за внимание. Шаги девушки слышны издалека, есть время осмотреться. Сейф рядом. Он немецкой работы, фирма известна, система запорного устройства, кажется, тоже уже встречалась. Но это проверят специалисты. Самое главное, что, проходя в ванную, чтобы вымыть руки после возни со шторами, молодой человек успевает вынуть из кармана плоскую жестяную коробочку с пастой и сделать четкие слепки с ключей от входной двери. Вот здесь замок сложный, но теперь все дело техники.

Послышались шаги, и Мария пригласила «мастера», как она шутливо назвала Эдгара, полакомиться настоящим «мокко», который она иногда позволяла себе с разрешения хозяйки.

В свое время Богомолец будет буквально ошарашен осведомленностью посторонних о содержимом его сейфа. Из Центра поступило указание не производить дальнейших мероприятий по выемке документов. Получены сведения, что штаб-квартира СИС приняла решение о переводе Богомольца в Берлин.

А Эдгар исчез из жизни Марии так же неожиданно, как появился. Больше она не встретит его. Сказал, что уезжает в Данциг. Наговорил ей много комплиментов, подарил очень милый шведский зонтик, синий с голубым. Что ж, у каждого своя жизнь, а она будет ждать своего принца.

Пропали документы наркома

В Париже в редакцию «Борьбы» пришло письмо от анонимного корреспондента, который сообщал, что он эмигрант из России, прибыл в свое время во Францию нелегально на греческом пароходе из Новороссийска. Сейчас работает на фабрике зеркал в Оране. В СССР он работал в одном из наркоматов, и ему представился случай похитить ряд секретных документов высших советских ведомств, которые он перед бегством на Запад спрятал в надежном месте у своих родственников. Он предлагает вступить с ним в контакт и обсудить возможность получения этих бумаг.

Вначале вся эта история вызвала подозрения, и Беседовский, посоветовавшись с Лаго, решил на письмо не отвечать. Но однажды в редакцию пришел молодой человек по фамилии Малоштан, который заявил, что является автором упомянутого письма. Он рассказал, что в Москве служил в Наркомпросе. По ряду причин, а главное, как он заявил, потому, что открылось его непролетарское происхождение и участие в каком-то недозволенном студенческом кружке, он решил бежать. Боясь, что его могут принять за агента ОГПУ, он обзаводится вещественными доказательствами своей готовности бороться против советской власти. Будучи в близких отношениях с заведующим первым сектором Наркомпроса, куда сдаются в конце рабочего дня секретные документы, он утащил хранившийся там портфель наркома Бубнова, в котором, по его словам, находились сводки ВСНХ и стенограммы РВС. Это оказалась довольно большая пачка документов, которую Малоштан разделил на две части. Одну зарыл под сараем на даче в Кускове, где жил с семьей его брат. Другую вместе со своими личными документами перевез к отцу, на Украину, в город Ворожба.

После этого он уехал в Новороссийск, пробрался там на иностранный пароход и таким образом покинул свою родину. Малоштан договорился со своей женой, которая живет и служит в студенческом общежитии в Останкине, что если она получит письмо, написанное его рукой и содержащее выражение «как из ружья», то ей следует поехать в Ворожбу к его отцу, взять у него документы и передать их подателю письма; она также откопает документы, хранящиеся в Кускове.

На этот раз история показалась Беседовскому довольно правдоподобной и интересной. Когда Лаго спросил его, нельзя ли поручить это дело кому-либо из его людей в Москве, то Беседовский признался, что у него там сейчас никого нет. Тогда Лаго сказал, что считает вполне реальным получить документы или, по крайней мере, предпринять такую попытку. План Лаго сводится к тому, чтобы задействовать в этом мероприятии завербованного им Вишневского. Он полагает, что Малоштан мог бы написать тайнописью условное письмо своей жене, которое с соответствующими объяснениями будет послано Вишневскому. Тот проявит тайнопись, используя оставленные ему реактивы, и вручит его жене Малоштана. Она заберет документы, хранящиеся у родственников в Кускове и Ворожбе, и передаст их Вишневскому.

Возникает вопрос, как вывезти документы из СССР. Никто из людей Лаго по понятным причинам сделать это не может. Им надлежит заниматься своим делом, о чем с ними имеется договоренность. Если у Беседовского тоже нет таких людей, то, видимо, следует привлечь к этому непростому делу надежного профессионала, который наверняка ухватится за такое заманчивое предложение.

Беседовский задумался. Лаго предположил, что поскольку выбор у него невелик, то он волей-неволей остановится на Богомольце. Во-первых, Беседовский был осведомлен о том, что Богомолец в прошлом, да, по-ви-димому, и теперь, активно использовал курьеров как способ связи со своей агентурой в Советском Союзе. Во-вторых, он «завязан» на англичан, а это лучше, чем свои эмигранты, к тому же и расходов не потребуется. В-третьих, ему нужны не столько сами эти документы, сколько важно было сохранить реноме человека, который может добывать секретные документы из советских учреждений.

Эти предположения вполне оправдались, и Беседовский первым произнес имя Богомольца. Лаго посетовал на то, что придется поделиться с англичанами столь удачно подвернувшейся находкой, но Беседовский благоразумно заметил, что лучше иметь синицу в руках, чем журавля в небе. На том и порешили. Малоштан не возражал, также сообразив, что собственными силами ему документы из тайника не вызволить и на Запад не переправить.

Богомолец с большим энтузиазмом воспринял идею вывезти из СССР секретные документы ВСНХ и РВС. Он, конечно, не исключал, что их ценность в информационном плане может быть относительно небольшой, поскольку, очевидно, они устарели. Но для него немаловажно было показать Интеллидженс сервис эффективность своей работы с людьми и возможности действовать непосредственно на советской территории. Бумаги высших советских государственных органов несомненно привлекут внимание штаб-квартиры в Лондоне. Образцы такого рода документов на подлинных бланках, с принятыми в делопроизводстве соответствующих ведомств реквизитами, подписями, датами, используемой цветовой гаммой штампов и печатей — неоценимый материал для подразделений разведки, занимающихся дезинформацией. Можно изменить текст или дополнить его требуемыми позициями. Достаточно бывает просто сместить акценты, и такой документ успешно используется в работе по оказанию влияния.

Поскольку зачастую такая информация доводится до нужного адресата по закрытым каналам, то противодействовать ей крайне затруднительно. Но даже в том случае, если подделки где-нибудь всплывают, опровергнуть их тоже сложно, практически невозможно, поскольку они по форме, атрибутам и содержанию «принадлежат» именно тем инстанциям, которыми они «оформлены». Власти опровергнуть их подлинность, как правило, не в состоянии, так как тогда пришлось бы ссылаться на свои собственные секретные решения, что, во-первых, неприемлемо и, во-вторых, им все равно никто не поверил бы. В мире гуляет уже немало такого рода фальсификатов, и они делают свое дело.

Организацию поездки связника к Вишневскому с предварительным уведомлением его о схеме всей операции Богомолец взял на себя. Когда он впервые доложил Гибсону о документах наркома Бубнова, похищенных Малоштаном из секретной части его ведомства, тот сразу же заинтересовался этим. Будучи опытным разведчиком, он направлял в штаб-квартиру немало информации по различным аспектам внутреннего положения СССР и его внешней политики. Но это делали и многие другие офицеры Интеллидженс сервис. Наверное, подобные сообщения московская резидентура СИС посылала в большом количестве и постоянно. А здесь речь идет о подлинных документах ВСНХ и РВС, что гораздо важнее. Несомненно, его отметят. Конечно, заслуг в их получении у него нет, но и вывезти их из СССР дело нешуточное.

Казалось бы, чего проще: познакомить владельца документов, возможно даже с участием третьего лица, с офицером СИС, работающим в Москве, и диппочтой спокойно переслать все в Лондон. Однако, надо полагать, после пропажи папки с секретными бумагами и исчезновением Малоштана ОГПУ трясло всех его родственников. Где гарантия, что кто-либо из них не раскололся и вся эта возня не идет под колпаком советской контрразведки? А если офицера СИС с дипломатическим паспортом поймают с поличным при получении секретных правительственных документов, то крупного скандала не избежать. Вести разведку — дело тонкое, а в России особенно. За одно и то же, в зависимости от финального результата, можно получить награду или отставку. Это тот случай, когда риск не оправдан. Московскую резидентуру службы впутывать в это дело не следует. Пусть повертится Богомолец, ему, слава богу, платят за это деньги, и, надо сказать, немалые. К тому же благодаря ходатайству его, Гибсона, и отмечая многолетнее добросовестное сотрудничество с СИС, Богомольцу выправили британский паспорт, хотя он и не является подданным Великобритании.

Получить документы, размышлял Гибсон, надо. Пройдут годы, и когда-нибудь он вместе со своими коллегами на заслуженном отдыхе будет вспоминать дни минувшие. Не станешь ведь хвастать тем, что вот он тогда-то и тогда-то направлял толковую информацию в свой центр о золотом запасе России или смысле кадровых перестановок в НКИДе — русском Форин Оффис. Этим никого не удивишь ни сейчас, ни в будущем. Такой работой занимается любой резидент, исписывающий за свою карьеру тысячи страниц телеграфных и почтовых сообщений, которых с лихвой хватило бы для любой диссертации. А вот заполучить секретные документы из портфеля министра — такое удается не каждому.

При встрече с Лаго в Париже на пути из Лондона к своему месту службы в Риге Гибсон решил начать именно с этого вопроса, чтобы русский понял важность дела.

Будучи в штаб-квартире британской разведки, Гибсон зашел к аналитикам советского отдела. Они проявили интерес к содержанию портфеля Бубнова. Как человек, давно занимающийся Россией, Гибсон знал, конечно, что Бубнов со своим дореволюционным стажем был достаточно заметной фигурой в партийном руководстве. Его избрали в состав Политбюро ЦК за две недели до октябрьского выступления большевиков. Это само по себе о чем-то говорит, как, впрочем, и его последующие партийные и государственный посты в Москве и на Украине. Но, вероятно, основное то, что Бубнов почти восемь лет был начальником Главного политического управления Красной армии и членом Реввоенсовета. В таком качестве он принимал непосредственное участие в военном строительстве и решении других вопросов обороноспособности страны. Правда, два года назад, в 1929 году, Андрея Сергеевича удалили с кремлевского олимпа и перевели на относительно малозаметную должность наркома просвещения РСФСР. Но это не меняет того обстоятельства, что в распоряжении Бубнова могли быть документы, представляющие интерес для Интеллидженс сервис, и не столько в информационном плане, сколько в других аспектах.

Коллеги Гибсона, когда он обратился к ним за консультацией, покопавшись в своих «файлах», привлекли его внимание к тому, что Бубнов помимо тех высоких постов, которые он занимал в партийном и государственном аппарате, постоянно фигурировал как участник разного рода оппозиционных группировок. Оказалось, что он примыкал к так называемым левым коммунистам, потом был сторонником внутрипартийной группы «демократического централизма», а затем участником троцкистской оппозиции. Под «прикрытием» такой политической биографии можно многое сделать, тем более что среди его документов могут найтись какие-то записи личного свойства. А это вполне допустимо, ведь он если не идеолог, то по меньшей мере один из первых крупных историков партии. Выяснилось, что предусмотрительные работники штаб-квартиры уже поинтересовались в посольстве, что было написано Бубновым в последнее время. Его перу принадлежат солидные исследования по истории большевизма. Их запросили: может быть, пригодятся в случае составления нужных документов. Словом, все говорит о том, что на Богомольца следует поднажать.

Вишневский тем временем получил инструкцию, отработанную с участием Малоштана. Вишневский должен передать письмо Малоштана его жене и договориться с ней о деталях доставки ему документов. Вишневскому надо сесть в трамвай № 9 около Сухаревой башни и доехать до конечной остановки, где расположен студенческий городок. Во втором корпусе находится канцелярия. Здесь он и найдет жену Малоштана, передаст ей письмо мужа и 200 рублей. Она должна поехать в Ворожбу и привезти оттуда пакет. Надо условиться о новой встрече после ее возвращения.

Лаго известил Богомольца, что Вишневский поручение исполнил, связался с указанной персоной, передал деньги и она выехала к отцу Малоштана. Недели через три от Вишневского пришло сообщение о том, что все документы у него на руках. Лаго немедленно послал уведомление об этом Богомольцу и одновременно стал советоваться с Беседовским, как лучше организовать вывоз документов. Богомольцу он написал, что все это мероприятие не его личное дело, а в значительной степени Беседовского, который и ставит некоторые условия.

Наконец договорились, что Лаго пишет письмо Вишневскому, в котором подробно объясняет, как тому следует поступить, и сообщает о прибытии к нему в ближайшее время связника, ему-то и нужно вручить документы. О точной дате приезда связника в Москву Богомолец Лаго не сообщает. Он пока еще не привык работать с ним в таком тесном контакте. Обо всех своих переговорах с Богомольцем Лаго своевременно информирует Центр.

Неожиданно через несколько дней Лаго получает от Богомольца тревожное письмо о том, что его связник исчез после перехода границы. Богомолец уверен, что связник погиб, у него есть основания так думать, подробности сообщит при личной встрече. Контрольная явка в Минске не провалена, человек туда не пришел. Он получил известие от содержателя явочной квартиры, своего старого и надежного агента. Следовательно, и за безопасность Вишневского нет оснований беспокоиться.

Лаго получает из Центра инструкции в отношении линии поведения с Богомольцем. В личном разговоре он должен высказать ему недовольство тем, что тот сразу не сообщил о связнике, поскольку он, Лаю, очень беспокоится за безопасность Вишневского. Лаго не настаивает на том, чтобы послать второго связника, но выражает сожаление, что дело не доведено до конца. Новые кандидатуры не предлагает, потому что это может вызвать подозрение.

Следует вести дело к тому, чтобы Богомолец вновь послал своего связника. При этом если новому связнику будет поручена явка и к Вишневскому, и к Калужскому, то последний в это время должен «уехать в командировку», оставив домашним распоряжение сказать об этом тому, кто, возможно, будет его спрашивать. Таким образом, Богомолец будет вынужден еще раз послать специального курьера к Калужскому. Если же Богомолец будет настаивать, чтобы Лаго сам подобрал связника, то тот скажет, что сам он этого вопроса решить не может и должен согласовать его с Беседовским, который, собственно, и стоит у истоков всей этой комбинации. Надо полагать, такой поворот дела не вызовет восторга у Богомольца, поскольку ему, так же как самому Лаго, хорошо известно, что подходящих людей у Беседовского нет, и будет просто потеряно время. А это вызовет неудовольствие в Лондоне.

Двое в кафе «Таубе»

Пообщавшись с Гибсоном, Лаго, следуя его рекомендациям, сразу же отправился в Берлин, уведомив Богомольца телеграммой о своем приезде. Впрочем, тот и сам был как на иголках, поскольку хотел знать, какие новости шеф привез из Лондона, а его личная встреча с англичанином состоится только через несколько дней.

Место встречи в Берлине постоянное — кафе «Таубе», время тоже оговорено заранее. Первый вопрос, который Лаго задал Богомольцу, касался связника, что было вполне естественно, ибо он беспокоится о судьбе Вишневского:

— Виктор Васильевич, ради бога, что со связником, что вы знаете о его судьбе?

— У меня есть кое-какая информация. Думаю, оснований беспокоиться нет. Очевидно, несчастный случай. Расскажу. Вначале, пожалуйста, о вашей встрече с Гибсоном. Из письма я понял, что все в порядке, но хотел бы знать подробности разговора.

— Собственно, суть дела я изложил. Беседа не была долгой. По всем организационно-техническим вопросам Гибсон отослал к вам. Полагаю, что о своих оценках он скажет вам больше, чем мне. Но если коротко, то моей работой, как я понял, довольны. Калужским тоже. Информацию Вишневского находят неравноценной. Иногда — очень толковые сообщения, но нередки и всего лишь комментарии к открытой информации. Нам нужно подумать, как исправить ситуацию.

Финансировать Беседовского англичане не собираются, хотя как прикрытие для работы с интересующими СИС источниками он их устраивает. Ну и последнее, хотя и самое важное на сегодня: Гибсон сказал, что надо форсировать дело с документами Малоштана. Так что со связником?

— Это надежный человек, многократно проверенный на конкретных поручениях. Скажу, что думаю и знаю.

В этот день в районе советско-польской границы разразилась сильнейшая пурга и стоял крепкий мороз. Обычно людей доставляют к месту перехода госграницы (это примерно в 40 километрах от железнодорожной станции Столбцы) на автомобиле. Но в этот раз даже пришлось воспользоваться подводой: все дороги были заметены глубоким снегом. Как обычно, человек переоделся в будке польской пограничной стражи и ушел по известному ему маршруту. Часа два слушали, не будет ли выстрелов, почти неизбежных при задержании. Все было тихо. Связник должен был прибыть на контрольную явку в Минске, но туда не пришел.

По сообщениям польских пограничников, в этот и последующие дни было найдено много замерзших людей, в округе бродили стаи голодных волков.

— То есть вы полагаете, что связник стал жертвой этих неожиданных обстоятельств?

— Все заставляет думать так. Явка не провалена. Я получил сигнал из Минска. Ваш человек, как я понял из последнего письма, которое пришло вчера, тоже жив-здоров.

— Да, это так, но он, понятно, беспокоится, что никто не приехал, как было обещано. Значит, вы уверены в надежности вашего человека?

— Знаете, милейший, надежность — это понятие относительное. Иногда меняются жизненные ориентиры. Если попал в застенки ГПУ или сигуранцы — неважно чьи, то могут поставить перед выбором: либо — либо. Далеко не все отказываются от сотрудничества, не видя другой возможности выкарабкаться.

— А не могло так случиться и со связником?

— На все, как говорится, Божья воля. Думаю, что нет, да к тому же он всего лишь мелкая рыбешка.

— Судя по вашему подходу, полностью доверять нельзя никому.

— Да, пожалуй. Если вы, к примеру, почти полностью уверены в агенте, то это значит, что вы можете ему не доверять. Ведь неизвестно, когда он поступит иначе, чем вы надеетесь, и это как раз скрыто в словечке «почти». Разве мало примеров, когда человек служил, скажем, белым, а потом оказывался у красных?

— Если вы имеете в виду меня, то я, как известно, не навязывался. А вообще-то помимо красных я служу еще французам, румынам, китайцам, собираюсь наниматься в абвер.

— Не кипятитесь, я вовсе не вас имел в виду. Если бы я вам не доверял, то и не пригласил бы сотрудничать. Ведь когда вы садитесь в поезд или на пароход, то тоже не имеете полной гарантии безопасности. Бывают аварии, катастрофы, но это ведь не останавливает людей. Так же и в нашем случае. Риск всегда есть, но другого способа вести агентурную разведку нет. Так поступают все разведслужбы мира. Рецепт один — постоянная проверка источников, их работы, поведения, информации. А лучше всего иметь позиции в контрразведке противника.

— К вашей персоне это, конечно, не относится.

— Я же не собираюсь перебегать. Видите ли, мы избрали определенное поле деятельности и стали в нем профессионалами. У нас есть, правда, кое-какое врачебное образование, но стать медицинскими светилами нам с вами, извините за каламбур, увы, не светит. Значит, надо делать то, что умеешь, и там, где тебя принимают и ценят. Не забывайте, что мы эмигранты. А потом помните, что сказал Шекспир: «Мир это театр, а мы все актеры». Так, кажется, или что-то в этом роде. Вот и весь сказ. Так что за работу, Борис Федорович.

Для определения жертв тайной, как и других, войн существует трагическая графа «пропал без вести». Иногда она остается навсегда, иногда ее истинный смысл раскрывается через годы и десятилетия. Связник Богомольца при попытке перехода границы был задержан (по наводке агентуры ОГПУ) и начал давать показания. Он назвал сотрудников Богомольца в Варшаве (Шадрова, Ильина, Васильева) и обрисовал круг их обязанностей, рассказал о взаимоотношениях Богомольца со 2-м отделом польского Генштаба, помог установить ряд агентов, действовавших на советской территории, и указал тех, кого готовили к заброске в СССР.

ОГПУ, пользуясь информацией А/243 о местонахождении выкраденных из секретной части наркомата документов, осуществило оперативные мероприятия, которых, надо отдать ему должное, интуитивно опасался Гибсон. Они позволили, не привлекая особого внимания, изъять из «портфеля» те документы, которые было сочтено нецелесообразным «выпускать» на Запад. При решении этого вопроса имело значение сообщение Лаго о том, что у Малоштана нет перечня этих бумаг и вообще он не помнит точно, какие именно документы хранятся в тайнике.

В отношении остальных материалов был дан «зеленый свет», и их должен был взять связник Богомольца. Это будет способствовать укреплению доверия его и англичан к Лаго и успешному развитию операции «Тарантелла».

В детали подготовки нового связника к Вишневскому, или курьера, по терминологии Богомольца, он Лаго не посвящал, сказав только, что это опытный человек, профессиональный контрабандист и дело свое знает. Попросил Лаго написать собственной рукой письмо агенту, указав условия связи и уведомив о сроках приезда связника, что тот и сделал.

По этим условиям связник и Вишневский должны были встретиться на Малой Дмитровке около ворот дома номер 8 и, убедившись по опознавательным признакам, что все в порядке, вступить в контакт. Оба держат в руках журналы: связник — «Крокодил», Вишневский — «Безбожник». Агент произносит: «Гражданин, как пройти к Страстному монастырю? Я первый раз в столице». Отзыв: «Я — третий, а дорогу хорошо не знаю». После этого оба договариваются о новой встрече, на которую Вишневский приносит документы.

О выполнении задания Вишневский должен сообщить тайнописным письмом в Париж по адресу: 22, Сент-Огю-стэн, М. Френкель.

Через некоторое время, в конце января 1932 года, Лаго получает раздраженное письмо Богомольца, из которого узнает, что связник был на обусловленном месте, но Вишневский якобы не появился. Богомолец резко упрекал Лаго за то, что тот, вероятно, промедлил с письмом из-за бесконечных согласований с Беседовским, и письмо не успело вовремя дойти до адресата. Как определил в своем послании Богомолец, «это не работа, а хреновина». Его человек ждал положенное время, проделал большой путь, потратил деньги, а толку никакого нет. Он просит во всем тщательно разобраться и установить, кто же виноват. Правда, он все валит на неорганизованность Беседовского, явно не желая ссориться с Лаго, который, он уверен, «действует в их обоюдных, интересах». Возможно, в душе он допускал, что «липовал»-то связник, такое случалось. Богомолец сообщает о намерении встретиться с Лаго в ближайшие дни для обсуждения всех накопившихся вопросов и тех установок, которые привез из Лондона Гибсон.

Сам же Лаго получает от Вишневского письмо, о содержании которого, естественно, тут же оповещает Богомольца. В письме говорится, что встреча не состоялась, так как посланного человека на месте не было. Он, Вишневский, имеет большое желание все сжечь, чтобы не ставить под удар себя, если наладить связь так трудно. Это уже было сказано в адрес Богомольца и наверняка заденет его самолюбие.

А в действительности произошло следующее.

Связник, не ориентировавшийся в московском городском транспорте, на встречу опоздал. Вишневский, подождав некоторое время, ушел, поскольку нельзя было исключать, что связник уже на месте и ведет за ним наблюдение. Вишневский собирался прийти вновь через два часа, как и предусматривалось условиями связи. А когда с опозданием появился человек Богомольца, то к нему вдруг обратился гражданин, по-видимому приезжий, и спросил: «Как пройти к Мюру?» Он имел в виду магазин «Мюр и Мерил из», который при советской власти стал называться ЦУМ. Возможно, он услышал это старомосковское название от мамы, помнившей шикарные торговые ряды, а возможно, просто включил самый большой московский магазин в число тех достопримечательностей, которые надлежало посетить — это входило в моду у гостей столицы. А обратиться-то к нему агент должен был с совсем другими словами.

Связник заподозрил неладное. Ему не понравилась и обстановка на месте встречи. Действовали на нервы шустрые молодые люди, предлагавшие лотерейные билеты. Проще говоря, он испугался и через обусловленные два часа на встречу не вышел. А начальнику скажет, что не пришел москвич, пусть разбираются, своя рубашка ближе к телу. Да и места пусть выбирают получше, беда с этими благородиями, все-то их тянет в центр города, нет бы выбрать местечко поспокойнее.

Как-то Лаго спросил Богомольца, отчего работу со своими людьми он ведет через связников, которые вынуждены переходить границу нелегально, как во время войны, подвергая себя большому риску, а не пользуется легальными поездками иностранцев — специалистов, журналистов, туристов. Тот не таясь ответил, что его способ обходится намного дешевле, так как связника он снабжает только советскими рублями, покупая их за бесценок на варшавской черной бирже — по 2 злотых за 10 рублей, а «иностранного туриста» надо было бы обеспечивать валютой.

Далее. При такой поездке он не рискует компрометацией властей страны, выдавшей загранпаспорт, и вообще этот метод менее опасен, так как при получении визы необходимо было бы обращаться в консульский отдел полпредства, давать фотографии и маршрут передвижения по стране, что всегда легко проверить.

И еще. Связники вербуются обычно из числа эмигрантов, бедственное положение которых заставляет соглашаться на самое скромное вознаграждение, а в случае провала «всегда легко найти замену».

Лаго подметил, что денежный вопрос у Богомольца играет большую роль. Живет он довольно широко, по его прикидкам, не менее как на 100 фунтов в месяц (это примерно 8500 франков), за квартиру платит около 1000 франков. Жена его любит хорошо одеваться, тратит немало денег на парикмахера, парфюмерию, развлечения. Сам он довольно много разъезжает, причем всегда в спальных вагонах, останавливается в дорогих гостиницах. Так как от англичан Богомолец получает деньги на работу в целом, то старается экономить на выплатах своим агентам и связникам. Это дает ему возможность иметь более или менее приличный собственный бюджет.

В очередном письме Богомолец сообщил, что Гибсон вскоре будет в Париже и желает встретиться с Лаго. Думает, что Гибсон привезет приятные вести, в том числе и о денежном содержании. Он едет из своего центра и обо всем сообщит лично. Сам Богомолец его до этого не увидит, так что Лаго первым узнает новости.

Благополучное возвращение из Москвы второго связника, хотя и без документов, обнадеживало в том смысле, что дуэт Богомолец — Лаго работал. Как говорят русские, Гибсон хорошо знал это выражение: Бог троицу любит. Надо на этот раз основательно подготовить связника, чтобы гарантировать успех.

В середине февраля 1932 года в Центр от Лаго пришло сообщение о встрече с Гибсоном. Лаго подтвердил уже имевшиеся сведения о том, что Гибсон является резидентом английской разведки в Прибалтике и Польше, а Богомолец находится в его непосредственном подчинении. От самого Гибсона Лаго узнал, что тот до революции жил с се-мьей в России, учился в реальном училище, поэтому свободно владеет русским языком. Его жена из еврейской семьи, кажется из Одессы. Кроме родного и русского говорит на французском, немецком, румынском. Входит в состав дипломатического персонала британской миссии в Риге.

Далее Лаго сообщал, что у него с Гибсоном сложились хорошие отношения. Англичанин сказал, что ему пришлось приложить немало усилий для защиты Лаго в своей главной штаб-квартире. Там, по его словам, имелось некоторое недоверие к Лаго, не верили, например, что он был в прошлом году в СССР, считая, что все это выдумки. Но Гибсон подтвердил, что его встреча с «источником» в Риге после возвращения последнего из СССР была случайной, связанной с отсутствием Богомольца, и поездка Лаго в Союз — это факт. В конце концов в Лондоне, по словам Гибсона, изменили свою точку зрения, и он надеется, что работа Лаго получит хорошую оценку. Он уверен, что это выразится и в увеличении жалованья уже в самое ближайшее время.

К делу Малоштана в штаб-квартире проявляют большой интерес, и его желательно форсировать. Ему, Лаго, рекомендовано поскорее встретиться с Богомольцем и обсудить дальнейшие шаги. Лаго заверил, что сделает все от него зависящее. Он считает, что следовало бы предусмотреть выплату определенной суммы за документы самому Малоштану, против чего Гибсон не возражает. У всех причастных к этому мероприятию есть, таким образом, уверенность в его успешном завершении.

То, что произошел сбой, как считает сам Лаго, даже хорошо. Трудно предполагать, чтобы в таком неординарном деле все шло без сучка и задоринки. Сейчас у него в активе доверие Богомольца и англичан, поскольку связник благополучно возвратился из Москвы.

Роль А/243 как ключевой фигуры операции «Тарантелла» возрастала, а сама операция обрастала все новыми деталями.

Что скажут в Лондоне?

Лаго доложил в Центр о программе третьего похода за документами наркома Бубнова. Место встречи, время, пароль еще раз подтверждены в его письме Вишневскому. Инструктаж связника осуществлен под личным контролем Богомольца. Он уверен, что в этот раз все должно пройти нормально. Очевидно, как человек опытный, Богомолец почувствовал, что в срыве прошлой встречи с Вишневским, по поводу которого он выговаривал Лаго и Беседовскому, мог быть повинен и связник. Правда, тот клянется, что все сделал как надо, но, видимо, нервишки у него сдали. Контрабандист он удачливый, а к столичной суете не привык, везде мерещатся опасности. Но теперь пойдет человек совершенно иного склада, и на него Богомолец может вполне положиться.

В разговоре с Лаго Богомолец поделился некоторыми соображениями по реорганизации «курьерской связи», очевидно, под впечатлением имевшего место сбоя, а может быть, и по другим причинам.

Лучше всего было бы использовать канал иностранного туризма, но Интеллидженс сервис, по его словам, не берет на себя изготовление поддельных паспортов, предоставляя своим агентам самим доставать документы за деньги. Богомолец поинтересовался, не мог бы Лаго порекомендовать кого-либо на роль связника в дальнейшем. Тот назвал ему двух эмигрантов, которые вроде бы могли подойти, хотя нужно по этому поводу поговорить с ними и Беседовским. Это Бергер и Луков. Оказалось, что первого Богомолец знает и полагает, что он может быть полезен. Договорились, что если кто-либо из них потребуется Богомольцу, тот сообщит. Сам он под именем Георгия Николаевича будет выступать как представитель «Борьбы» в Варшаве, и связник, таким образом, не будет знать, что за его заданием стоит английская разведка. Имеется в виду, что в случае надобности они (или один из них) прибудут в Польшу, пройдут необходимый инструктаж, усвоят биографии-легенды, ознакомятся с техникой нелегального перехода границы и после прохождения всего этого курса будут готовы к выполнению задания.

Этим дело не ограничилось. Богомолец ставил перед Лаго все новые задачи, выказывая ему полное доверие. Он попросил Лаго через венские знакомства найти человека, который согласился бы достать себе паспорт и визу в советском полпредстве в Австрии. Он должен будет сфотографироваться обритым наголо и без усов. Паспорт надо будет передать Богомольцу, фотокарточка будет заменена, добавятся нужные штемпели, и по нему в СССР поедет один из агентов Богомольца. Ему предстоит выполнение особого задания, причем на его же плечи ляжет и установление связи с Бигоровой, которую, как оказалось, Богомолец вовсе не забыл, несмотря на первоначально скептическое отношение к ней. Лаго ответил, что в принципе это возможно, но требует известных затрат. Один паспорт будет стоить не менее 500 шиллингов. Богомолец сказал, что в зависимости от ситуации он еще вернется к этому вопросу, предложив закодировать в переписке всю эту комбинацию словами «покупка сыра».

Далее Богомолец заметил, что в последнее время довольно много советских граждан через НКИД обращаются в английское консульство в Москве с просьбой о выдаче виз на поездку в Англию, указывая цель поездки и свое должностное положение. Иногда таким путем в Великобританию попадают сотрудники ОГПУ и Коминтерна. Скотланд-Ярд, конечно, проверяет этих людей, но часто не имеет необходимых данных. Нельзя ли через возможности Лаго наводить справки о подозрительных с точки зрения англичан людях? Лаго усомнился, можно ли будет собрать такие сведения, однако не отказался подумать об этом.

Кроме того, Богомолец попросил Лаго через его старого знакомого по Берлину Бая, а возможно, и через другие контакты собрать сведения по вопросам: внутреннее положение в германской компартии, германо-советские отношения последнего времени, экономические связи между Германией и СССР.

Но за всеми этими жестами доверия маячило главное — операция с наркомовскими документами. Успешное ее завершение открывало новые горизонты для связи Лаго с Интеллидженс сервис.

Центр никак не устраивало желание Богомольца получать от Лаго наводки на связников. А/243 дают указание всячески уклоняться и вести дело к тому, чтобы Богомолец отправлял в Союз своих людей, которые могут иметь не одно задание по связи и, находясь под нашим контролем, облегчат контрразведывательным службам выявление агентуры СИС в СССР. Лаго принимает эти рекомендации к исполнению.

Через некоторое время выясняется, что один из кандидатов, поразмыслив о возможных последствиях, преодолел соблазн быстрого заработка и наотрез отказался от поездки. Бергер в принципе не отказывался, но у него возникли большие трудности. Он жил и работал на фабрике в Тулузе. Нансеновский паспорт ему выдали в Польше, срок его действия истек, а с продлением французские власти не торопились. Они не слишком церемонились с эмигрантской публикой такого уровня, пусть говорят спасибо, что не высылают из страны. Оставался один путь: нелегально приехать в Варшаву и там обновить документы. Но это не устраивало Богомольца: «хапнут» паны на обратном пути весь «багаж» — и концы в воду. Впрочем, без поляков все равно не обойтись, но все надо обставить по-другому.

Богомолец буквально засыпал Лаго раздраженными письмами, возмущался неоправданной затяжкой, негодовал, но все напрасно. Бергер обещал, что вот-вот все будет оформлено, Лаго передал эти заверения Богомольцу. А проходили уже не недели, а месяцы.

Ясно, что Богомолец не лучшим образом выглядел перед своим начальством. Упрекнуть Лаго в нерадивости он не мог. Нужно было срочно подыскивать связника самому. У него был на примете подходящий человек, которого он придерживал на крайний случай. Видимо, этот момент настал: либо провал, либо документы доставляются в Лондон.

Оказалось, что намеченного Богомольцем кандидата знает и Лаго, хотя и не очень хорошо. Тем лучше.

А/243 передал в Центр, что за документами поедет некто Поповских, эмигрант. Вскоре от закордонного агента ИНО «Вандерера» пришло сообщение, что Богомолец предложил ему совершить нелегальную ходку в Союз для выполнения ответственного задания. Информации А/243 и «Вандерера» совпали. За наркомовскими документами СИС направляла связника, являвшегося агентом советской разведки. А/243 об этом, разумеется, не знал, не мог и не должен был знать в соответствии с неумолимыми законами конспирации и безопасности.

Новый связник Богомольца Поповских покинул свою парижскую квартиру на улице Анри Монье и поспешил на вечерний поезд, отправлявшийся в Берлин. Там его встретил помощник Богомольца, которого звали Иваном Ивановичем и еще Бароном. Это был также агент ИНО «Флейта». Вдвоем они выехали в Варшаву.

Связника поселили в отеле «Континенталь», где он встретился с сотрудником Богомольца, специализировавшимся на переброске людей через границу. Несколько дней спустя Поповских, одетый на советский манер, выехал поездом на станцию Столбцы. Здесь, как ему и было указано, он нанял крестьянскую подводу и поехал в деревню Колосово. При въезде в село их остановил солдат польской пограничной стражи и повел седока на пограничный пост. Там связник пробыл двое суток, изучая карту местности и осматривая саму местность. Его снабдили белорусским паспортом и справкой, что он командируется в колхоз недалеко от границы. Ночью два солдата проводили связника к проволочному заграждению, он перевалился через него и двинулся по направлению к деревне Мезиновка, оставляя в стороне Кайданово и другие населенные пункты, а затем повернул на Минск. Туда он прибыл поздно вечером того же дня, пробыв в пути около суток. Потом благополучно сел в поезд Минск — Москва.

Не следовало удивляться, что опытный в такого рода делах Поповских, как и надеялся его шеф, все сделал профессионально. Встреча с Вишневским состоялась точно напротив дома номер 8 по Малой Дмитровке, пароль и отзыв никто не перепугал, сверток был в порядке. Границу на обратном пути связник преодолел тоже без происшествий.

Увесистая пачка — более полутысячи страниц — была вывезена таким образом из СССР и доставлена в Варшаву. Богомолец связался с Гибсоном и доложил об успешном завершении операции. Сказал, что пока лишь бегло просмотрел привезенные документы, на которых стоит гриф «секретно» и «для служебного пользования». Судя по штампам, они исходят из ВСНХ, Госплана СССР, Наркомата просвещения и других советских государственных учреждений. Ему было приказано отправить все документы с диппочтой английского посольства на оценку и экспертизу в Лондон.

Даже беглое ознакомление с документами убедило Богомольца в том, что его ожидания в полной мере не оправдались. Сам факт, что из-под носа ОГПУ «утащили» уйму секретных бумаг, его как профессионала не мог не радовать. Но хотелось бы, чтобы эти самые бумаги были соответственно оценены СИС, а это — теперь уже ясно — становилось проблематичным.

Все несколько сотен листов с грифом «секретно» содержали статистические данные пятилетки по состоянию на 1 января 1931 года, то есть были почти двухлетней давности. И зачем было наркому держать их в своей секретной папке! Конечно, поскольку англичане все время требуют цифр, таблиц, статистики, то, как они и хотели, он их предоставляет. Но ведь наверняка скажут, что документы старые, да он и сам это понимает. Столько сил положено на операцию, а результат в конечном счете может оказаться мизерным. Ну да ладно. Раньше времени себя казнить не следует: может быть, аналитики СИС что-нибудь используют для доклада британскому кабинету. Ведь и руководству службы надо показывать свою работу.

Его больше волновал другой вопрос. Где же стенограммы совещаний РВС, о которых говорил Малоштан? Их нет. Ни одной. Или этот прохвост и болтун набивал себе цену, или со страху не разобрал, что он стащил из секретной части. Теперь Богомолец припоминает, что он всегда как-то неопределенно говорил о содержании папки наркома. Может быть и такое: его благоверная решила оставить кое-что себе, чтобы потом попытаться удрать куда-нибудь в Речь Посполитую или ту же Финляндию. Ведь перспектива воссоединения с мужем каким-либо законным путем по меньшей мере сомнительна, если не сказать, зная советские порядки, безнадежна.

Думать о самом худшем Богомольцу не хотелось. Ну не может же в самом деле ОГПУ завербовать отца, жену, перевербовать Вишневского, связника и еще бог знает кого!

Документов терпеливо ждал и Беседовский. Ему, стоявшему у истоков предприятия, хотелось на нем хотя бы что-то заработать. Он несколько раз писал Богомольцу и спрашивал, нет ли известий из Лондона. Тот извинялся за задержку и просил подождать. В конце концов волноваться стали все причастные к делу: Богомолец, Лаго, Беседовский. Гибсон, вероятно, тоже, но он, используя свои каналы, уже наверняка навел справки в штаб-квартире, а посему просто хотел уйти в тень, представив все как достаточно ординарную для него операцию.

А/243 обратился к своему начальству в Москве с вопросом, действительно ли в портфеле были стенограммы РВС или они были изъяты. Ему не ответили. Все и так было предельно ясно.

Наконец из Лондона пришел ответ, суть которого сводилась к следующему: «сами документы хорошие, но устарели и по этой причине не могут быть использованы в информационных целях». Тем не менее часть из них штаб-квартира пожелала оставить у себя в оригиналах.

Беседовский, потеряв надежду сорвать куш, был согласен и на скромное вознаграждение. Он посчитал, что Богомолец должен заплатить за ознакомление со всеми документами (если нужно, сфотографировать их, но это его дело) и отдельно — более высокую цену за те, что останутся в СИС. Богомолец ответил, что это не тот случай, когда надо торговаться, сказав, что деньги переведет. Мало-штан тоже требовал своей доли, тем более что это ему было обещано. Кроме того, просил переслать ему фотографии жены, которые связник должен был привезти вместе с бумагами. Тут уж Богомолец не удержался от крепких выражений в том смысле, что если бы такое «добро» у него было, то он его сразу же отослал бы по назначению. Ответил же через Беседовского так: «Скажите Малошта-ну, что никаких стенограмм РВС не было, просто он брехун и трепач. Никаких протоколов тоже нет, а есть набор контрольных цифр, а он трепался, что документы нужны ему, чтобы беспроблемно продолжить свое образование».

Со связником тоже все пошло не так, как предполагалось. Тот стал проситься в Париж, где его ждала подруга. Это на самом деле было так, но даже эта житейская деталь вызывала у Богомольца раздражение.

Интересует оппозиция вождю

Связник привез малоприятное письмо от Вишневского. Оно было адресовано Лаго, но по большому счету — Богомольцу. Он стал еще раз медленно его перечитывать:

«Дорогой Борис Федорович!

Пришедшему я передал все, что в свое время получил. Я очень неприятно поражен тем, что Вы тянули с получением у меня этих документов так долго. Согласитесь, что хранить их столько времени более чем рискованно. При такой связи и таких темпах далеко не уедешь. Вы рекомендуете мне писать тайнописью целые послания почтой. Я на это согласиться не могу. Может быть, лучше бросить всю эту затею? Судите сами. То Вы заставляете меня сидеть на вулкане, затем присылаете человека, с которым нельзя ни о чем говорить, и хотите, чтобы я посылал Вам информацию по почте. Для меня совершенно ясно, что цензура рано или поздно ее обнаружит. Подумайте над присылкой Вашего вполне доверенного лица, с которым можно было бы говорить обо всем, или же приезжайте сами.

Последних московских событий не описываю, потому что это уже не ново. Знаете ли Вы, что на Лубянке сидят человек 50? Источником всего дела является Рыков, который явился в ЦКК после того, как у него были Зиновьев и Каменев».

Спустя некоторое время на встрече, в которой принимал участие и Беседовский, Лаго упрекнул Богомольца в том, что он ничего не ответил на письмо Вишневского. Богомолец согласился, что это неправильно. Начал жаловаться, что Вишневский сам работает вяло, мог бы писать гораздо больше. Лаго ответил, что причиной была в значительной мере история с документами наркома, до завершения которой Вишневский не считал возможным писать. Когда же все закончилось, то он написал деловое письмо, а ему даже не ответили. Вести дело только письмами, заметил Лаго, нельзя. Надо периодически посылать ответственных людей, которые давали бы рекомендации, подбадривали. Кроме того, необходимо передать Вишневскому какую-нибудь сумму денег, не будет же он работать задаром, да ведь у него есть и расходы. «Ведь мы с вами, Виктор Васильевич, получаем плату за свой труд».

Со всем этим Богомолец согласился и подтвердил, что заинтересован в дальнейшем сотрудничестве с Вишневским. Богомолец спросил мнение Беседовского. Тот ответил, что Вишневский, судя по всему, умный человек, но, наверное, с ленцой и обладает привычной для русского человека нелюбовью к писанию. Но по своему положению в партии и будучи чуть ли не кандидатом в члены Московского горкома он может стать очень интересным информатором. Особенно важно было бы, если бы он привлек к работе еще кого-нибудь, создав нечто вроде конспиративной ячейки правой оппозиции.

В результате таких разговоров Богомолец решил: Лаго следует написать Вишневскому письмо с оценкой его работы как бы от своего имени, послать ему внутренней почтой деньги, что можно сделать через одну из дипломатических миссий в Москве (Богомолец не хочет в разговоре с Лаго ссылаться на возможности московской резидентуры СИС). При удобном случае надо обсудить шансы создания ячейки правой оппозиции.

Об этой беседе с Богомольцем Лаго сразу же доложил в Центр, сопроводив сообщение пожеланием, чтобы Вишневский откликнулся на настойчивые просьбы и ожидания Богомольца и прислал политическую информацию, например о настроениях партийного «середняка» и молодежи, рассказал о некоторых совещаниях московского партийного актива, других событиях партийной жизни. Эти рекомендации были приняты.

Когда Лаго известил Богомольца о получении от Вишневского короткого послания, что задание им понято и он постарается подобрать материал, тот очень обрадовался. Наконец-то! Он вообще не понимает, как можно быть функционером ВКП(б), вращаться в партийной среде, слушать разные инструктивные лекции — и затрудняться написать об этом. Естественно, использование тайнописи сдерживает, но оно не должно превращаться в непре--одолимое препятствие. Ведь другого пути нет. Может быть, посланные деньги также подтолкнут Вишневского к большему прилежанию. Хотя, судя по всему, это не главное для него. Очевидно, следует нажимать на его самолюбие оппозиционера. Видимо, это самый верный путь повышения его активности. Но такие вещи лучше бы, конечно, решать при личной встрече.

На этот раз Богомолец ожидал информацию от Вишневского с особым нетерпением. Ведь вопрос — продолжать работу с ним или сворачивать — не снят. Наконец Лаго известил, что письмо получено и он направляет его Богомольцу. Лаго уже переписал текст, но, как и требовалось (Богомолец делал это в целях контроля), прислал книгу, на страницах которой была нанесена тайнопись. Все шло как надо.

Богомолец стал просматривать написанное. Не бог весть что, неизвестно, как отнесутся к информации в штаб-квартире. Иногда то, что кажется интересным, не проходит, а какие-то наблюдения или события вызывают интерес. Что делать, информационная кухня СИС — хозяйство сложное, продукция поставляется из многих точек, так что пробиться туда со своим товаром не так-то просто. Он большой специалист по связи и доказал это, работая с территории Румынии и Польши. Но там совсем другое дело. Немало информации собиралось методом визуальной разведки, сведения по оборонным предприятиям, воинским частям и другим объектам поступали через родственников и знакомых, от направлявшихся на советскую территорию агентов. Политическая информация представляет собой нечто совершенно иное. Он почувствовал это, будучи еще в Риге; теперь эти вопросы еще больше обострились. Гибсон и штаб-квартира ждут от него закрытых материалов по СССР. Некоторые вещи, которые удалось получить от Вишневского, как, кстати, и от Калужского, были положительно оценены, но требуется регулярность в представлении информации, а вот это как раз и не получается так, как хотелось бы. Ну наконец произошел какой-то сдвиг. Жаль только, что опять у этого Вишневского обнаружилась старая болезнь: не указывать источников. Сколько раз говорилось ему, что надо ссылаться если не на фамилии, хотя и это надо делать для придания солидности материалу, то хотя бы на должностное положение людей, от которых получены сведения. Придется еще раз напомнить ему об этом. А пока Богомолец просматривал агентурное донесение.

«Доминирующую роль в жизни страны играет общепризнанный вождь партии Сталин. Объясняется это не только его личными качествами, умением подбирать нужные ему кадры, непримиримостью к противникам, аскетизмом революционера-профессионала, коммунистическим фанатизмом, соединением в одном лице теоретика и практика партии, но и тем, что авторитет необходим для руководства массами. Политбюро великолепно это учитывает и демонстративно поддерживает его.

Слухи об оппозиционности Ворошилова не обоснованы. Если бы он вел в Красной армии антисталинскую политику, это, безусловно, стало бы известно через особые отделы ОГПУ и Политуправление, и Сталин нашел бы достаточно предлогов для снятия Ворошилова с поста наркомвоенмора. Ошибочна точка зрения о бонапартизме

Ворошилова. Он такой, же непримиримый большевик, как и сам Сталин. Едва ли можно заподозрить его в потворствовании кулаку или же в правом уклонизме. Есть беспартийные военные, отрицающие коммунизм, но и они относятся к Ворошилову с уважением. Поскольку Сталин полностью поддерживает линию на усиление обороноспособности страны, поскольку пятилетка — детище Сталина — в первую очередь необходима для создания сильной армии, едва ли у Сталина и Ворошилова возникнут серьезные разногласия по вопросам внутренней политики.

Оппозиционные настроения в низовых звеньях партии, насколько можно судить по беседам со знакомыми партийцами, весьма широко распространены. Главными причинами недовольства, охватывающего даже часть партийной массы, являются голод в стране, ошибочная политика насильственной коллективизации, недовольство крестьянства жестким администрированием на местах, тяжестью различных налогов, недостатком промтоваров, неуверенностью единоличников в завтрашнем дне, развалом многих колхозов из-за плохого хозяйствования и сопротивления части крестьянства.

Наибольшее недовольство линией ЦК наблюдается среди партийцев — крестьян по происхождению и членов партии из числа так называемой сельской интеллигенции. Недовольство среди партийцев-рабочих не носит такого острого политического характера и объясняется лишь непосильными темпами пятилетки, плохим снабжением и т. д.

Конечно, главную роль играют так называемые правооппортунистические течения. Аресты среди низовых членов партии сейчас так же обычны, как прежде аресты среди технической интеллигенции. Безусловно, большевики пишут в прессе лишь о ликвидации тех правооппортунистических группировок, которые им кажутся значительными. Все чаще слышно, как партийцы выражают недовольство линией ЦК, не стесняясь присутствия беспартийных, создается как бы не оформленный организационно блок между правыми и так называемой контрреволюцией, то есть недовольным населением.

О настроениях в комсомоле известно мало. Среди советской молодежи распространены небольшие политические кружки, в коих, по существу нелегально, можно обсуждать действия ЦК, а изредка и почитать попавшую из-за рубежа книгу или газету. Комсомольцы, так же как и большинство молодежи вообще, за советскую власть будут драться стойко. Однако если бы объявилась в столице серьезная вооруженная сила, допустим восставшая дивизия Красной армии, то ее ряды пополнились бы не одной сотней комсомольцев, считающихся сейчас правоверными. Говорят, что чрезмерная и беспросветная политучеба надоела комсомольцам, что в их среде существуют конспиративные, так называемые фокстротные и прочие кружки, что частенько молодежь интересуется историей России, с увлечением читая о былой российской славе».

«Ну вот, если дело и дальше пойдет в таком ключе, — подумал Богомолец, — да еще со ссылками на источники, то это будет гораздо лучше, именно этого ждут в штаб-квартире».

Согласно законам диалектики, человеческой натуры и мирового исторического опыта оппозиция строю, режиму, вождю есть всегда. Вопрос в том, дееспособна ли она. Если да, то насколько влиятельна, организована и готова к решительным действиям. Имеет ли признанного лидера, каково к ней отношение в обществе, есть ли у нее опора в армии и органах безопасности, пользуется ли она поддержкой извне, как изменится политический и экономический климат в регионе в случае ее прихода к власти. Перечисление вопросов можно продолжить.

Разведка должна находить на них ответы, если речь идет о стране, которая по своему геополитическому положению и другим факторам представляет значительный интерес для правительства. Если ответы будут адекватны происходящему — одно дело, если нет, то неизбежны внешнеполитические просчеты и потери, иногда трудно и долго восполнимые. СССР не исключение, какими бы прочными ни казались позиции Сталина. А если его не станет, что следует ожидать в таком случае? На вопрос «Что будет?» разведка тоже должна иметь ответ или, по крайней мере, аргументированные варианты развития политических процессов.

Интеллидженс сервис, представляя правительству Его Величества информацию по этим вопросам, выполняет свою обычную функцию. Ему, Богомольцу, выпала честь участвовать в этой серьезной работе, и он должен сделать все, чтобы добиться хороших результатов. Надо работать с Вишневским. Если он будет заполнять хотя бы некоторые белые клеточки разведывательного поля, уже хорошо. Послать человека, с которым тот мог бы, как он пишет, обсудить все вопросы, возможности нет. Жаль, естественно. С помощью писем многие вопросы решить невозможно, здесь агент совершенно прав. При личном разговоре наверняка можно было бы выявить с десяток его связей и знакомств, которые пришлись бы кстати в деле сбора интересующей СИС информации. Обговорили бы, как целесообразнее восстановить, развить или установить заново нужные контакты. Кого-то пригласить к себе, к кому-то напроситься под благовидным предлогом, с третьим организовать «случайную» встречу. Способов много. А так приходится довольствоваться желанием или нежеланием источника, его симпатиями и антипатиями, характером и темпераментом.

К сожалению, выехать за рубеж, хотя бы в Польшу или Финляндию, не говоря уже о Германии или Англии, Вишневский не может. Приглашает приехать Лаго — тот, конечно, все исполнил бы наилучшим образом, но это нереально, а другого человека, так хорошо понимающего агентурную работу, нет. Придется пока ограничиться перепиской, даже если это и не нравится Вишневскому. То, что он прислал информацию, хорошо, хотя она пока и не достигает требуемых начальством параметров. Следует быть внимательнее к его сообщениям, деликатно и, главное, конкретно указывать ему на недостатки. Если не только Лаго, что понятно, но и Беседовский считают его умным человеком, то постепенно он должен освоить особенности разведывательной информации.

Лаго прав, когда говорит, что не надо забывать о материальной поддержке. Пусть она будет скромной, но регулярной. Это всегда приятно человеку, да и вообще в таком случае можно более осязаемо чувствовать друг друга. Вероятно, следует освежить в памяти все, что требует внимания. Это поможет Вишневскому лучше ориентироваться в подборе собеседников и тем бесед. Но не надо полностью скатываться на прагматизм, лучше ненавязчиво напоминать, что Вишневский и те, с кем он связал свою судьбу, работают на идею, определяемую конечным желанием содействовать изменению режима в стране. Это лучший стимул, который в какой-то мере оправдывает громадный риск человека, ступившего на путь конспиративной деятельности, квалифицируемой и наказуемой в СССР, да и в других государствах как подрывная.

У каждого свой резон

Лаго с момента своего приезда в Париж ориентировался на тесные отношения с Беседовским, и это было вполне резонным. Беседовский хлопотал о виде на жительство, привлек к этому генералов Лукомского и Штерна, знавших Лаго по службе в Добровольческой армии. Они дали поручительство, что было положительно воспринято французскими властями. Лукомский высказал мнение, что молодой человек «отбился от своего стада», хлебнул порядком, упрекать, а тем более корить его не стоит, пусть исправляется.

Работа, которую Лаго получил в газете «Борьба», тоже была очень кстати, обеспечивая хотя и мизерный, но зато постоянный заработок. Это потом Лаго устроится хорошо, появятся кое-какие более ощутимые доходы. Сколько бедолаг-эмигрантов, таких же, каким мог стать и он, обивают пороги приемных, чтобы выклянчить что-то на жизнь!

У Лаго с Беседовским, конечно, разные «весовые категории». Один зовется «господином редактором», другой — просто «господином Лаго». Однажды по телефону спросили даже «господина советника». Удивительное дело: к генералам из РОВС — многих он, Лаго, знает по прошлой службе отчима, они уже давно нигде не служат и никем не командуют, да и ходят-то в штатском, — тем не менее обращаются «ваше превосходительство». Вот и Беседовский, бывший ранее советником посольства СССР в Париже, попал, по крайней мере внешне, в эту привилегированную и осененную венскими преимуществами касту. У большевиков и ранги-то для дипломатов отменены, а для местных он все тот же чин. По старой Табели о рангах Беседовский по меньшей мере действительный статский, а может быть, и тайный советник. Молодцы эти французы, культурные люди! Во Франции если человек проработал хотя бы неделю министром, то всю жизнь к нему будут обращаться «господин министр». Но это так, эмоции. А то, что Лаго состоит на службе у Беседовского, хорошо. Отличная крыша, она устраивает Лаго и его московских руководителей и, как оказалось, коллег из Интеллидженс сервис.

Лаго в долгу не остался. Нелегальная поездка по заданию Беседовского в СССР сильно подняла его авторитет в глазах эмиграции, утвердив за ним репутацию человека, имеющего своих людей «на той стороне». Сама-то организация, откровенно говоря, дышала на ладан, это Лаго чувствовал: все, что теперь делалось, искусственно поддерживало жизнь, но тем не менее кое-что все же делалось.

Собранного во время поездки в Москву и Одессу материала хватит на несколько солидных публикаций в «Борьбе», они уже замечены эмигрантской публикой, и не только ею. Больших дивидендов это не дает, но помогает держаться на плаву, в то время как другим эмигрантским изданиям приходится сворачивать свою деятельность.

Да и в доверии к Лаго обозначился если не перелом, то, по крайней мере, изменение к лучшему, а то ведь некоторые его в упор не хотели видеть. Теперь и раскланиваются совсем иначе. Вот и английская разведка им серьезно заинтересовалась и включает его людей в разведывательную работу. Надежные источники непосредственно в Советском Союзе ныне весьма ценятся.

А ведь накануне поездки были, он знает, сомнения, стоит ли его посвящать в столь деликатное дело, как подготовка теракта в отношении Сталина. Теперь генерал Глобачев — главный контрразведчик РОВС, стал наверняка наводить справки о нем, что, кстати, совсем несложно. Для этого не надо даже рыться в бумагах Сумского полка или штабных реестрах. Достаточно спросить у его начальника, генерала Лукомского, и тот подтвердит, что в свое время лично вручил Лаго крест за бой с гайдамаками, когда он вытащил из-под пуль нескольких офицеров и сам получил ранение. Да и генерал Шиллинг, у которого Лаго служил в Одессе и Феодосии, хорошо о нем отзывался. Но главное — успех поездки Лаго в СССР.

Сейчас ситуация складывается весьма своеобразно. СИС в лице Богомольца хочет сотрудничать с Лаго, даже заключает с ним своеобразный контракт. Англичан устраивает, что Лаго действует под прикрытием группы Беседовского, используя и информационные возможности последнего. Богомолец прямо заявил Лаго, что будет иметь дело только с ним. Лаго это устраивает, но тогда получается, что в части сотрудничества с английской разведкой Беседовский должен быть как бы на связи у него. Конечно, Лаго будет вести себя крайне деликатно, чтобы не задевать амбиции Беседовского.

По джентльменскому соглашению руководители эмигрантских организаций, которые были связаны с негласной работой, старались не открывать друг другу без особой нужды имен своих доверенных людей из соображений безопасности. Всем известно, что в эмиграции у ОГПУ много внимательных глаз. Поэтому и Лаго с лишними расспросами к Беседовскому не обращался, демонстрируя удовлетворенность возможностью выслушать самого шеф-редактора. У Беседовского, как понял Лаго, есть свои источники информации, связанные так или иначе с его прежней дипломатической деятельностью на посту советника советского полпредства в Париже. Кто-то, видимо, есть и в самом посольстве, а один из них вернулся в Москву и получил весьма солидную должность в НКИДе. Именно этот человек больше всего интересовал английскую разведку. Богомолец стал весьма настойчиво давить на Лаго, чтобы тот включил новый источник в информационную работу. Назревала необходимость обстоятельного разговора на эту тему с самим Беседовским.

Беседовский был доволен Борисом Федоровичем. Он как-то сразу пришелся ко двору, внес свежую струю в деятельность его группы. Что-то на жизненном пути их сближало. А объединяло сознание того, что и тот и другой, как ни крути, перебежчики, оба ушли от большевиков, уже находясь на советской службе. Правда, Беседовский считал себя политическим противником режима, претендовал на роль выразителя идей оппозиции, которая должна раньше или позже взять верх во внутриполитической борьбе. Вот уберут Сталина — здесь, может быть, и РОВС поможет, никакими, даже временными, союзниками гнушаться не следует, — и все пойдет по другому руслу. Не случайно англичане и французы интересуются тем, что произойдет в России в случае устранения Сталина. Тогда и ему, Беседовскому, найдется место в новом раскладе сил. Он, конечно, не Троцкий, но мест будет достаточно, — глядишь, с его опытом и послом куда-нибудь определят, может в Париж, почему бы и нет.

А пока нужно тянуть лямку, на которую тебя обрекли обстоятельства. Он сам не очень-то верит в силы правой оппозиции. Так что лучше всего поудобнее устроиться, насколько это возможно. Англичане, как видно, готовы прибегнуть к его услугам, и этим надо воспользоваться. Лаго здесь тоже к месту и будет посредником, это даже удобнее: все-таки он так или иначе зависит от него, Беседовского. Он ловко связал Богомольца с «Борьбой», чувствуется, что тот далеко не безразличен к тому, какую информацию будут давать ему люди Беседовского и он сам, естественно. Один Вишневский — спасибо Лаго — многого стоит. Партийный функционер, член пленума райкома, скоро, может быть, войдет в московский горком. Главное — Вишневский разделяет идеологические позиции Беседовского, дает интересную информацию о внутрипартийной жизни, которая неизбежно выводит на кардинальные вопросы экономики и политики. У Лаго есть на подходе и еще кое-кто. Кажется, завербованная им дама «подработала» интересного человека, так что есть, как говорится, заделы.

Но и для своего реноме, и для того, чтобы не выпускать из своих рук инициативы, надо и самому пошевеливаться. У него, Беседовского, есть то, чего нет ни у кого из нынешних эмигрантов: детальное знание советского государственного механизма в области внешней политики. Прежде чем остаться на Западе, он занимал высокие посты в полпредствах в Японии и Франции. Знает кадры НКИДа, личные и деловые тсачества руководителей наркомата, многих послов, их наклонности, увлечения, слабости. Осведомлен о порядке обсуждения вопросов на коллегии наркомата, комплектовании и функционировании посольств, делопроизводстве, в какой-то мере — о присутствии ОГПУ за рубежом. Это такая база, которая при наличии у него безусловных аналитических способностей позволяет формулировать интересные выводы и прогнозы даже при ограниченности фактов и сведений.

Жаль, конечно, что после его драматического шага — ухода на Запад — контакты со своими порвались. Но как-то надо их обозначить. А могут быть и неожиданности. Вот совсем недавно отказался возвратиться домой работник советского торгпредства во Франции. Его, правда, многие считают глупцом. Бросил теплое местечко, рассчитывая, что в эмиграции его будут носить на руках. А когда этого не случилось, то скис, жена его клянет, поедем, говорит, домой: лучше отсидеть, чем побираться здесь. Но это уже другой вопрос. А расспросить, его, беглеца, обо всех последних новостях в торгпредстве и посольстве нужно: пригодится. Словом, необходимо держать себя в форме, следить не только за советской периодикой, но и литературой. Правильно недавно кто-то из бывших, кажется царский посланник в Лондоне Саблин, сказал, что из произведений советских авторов можно узнать больше о состоянии страны и ее общества, нежели из всех вместе взятых официальных сообщений.

Связка Беседовский — Лаго весьма интересовала Богомольца. Он считал, что его успехи в информационной работе напрямую зависят от этих господ. Они могли ему нравиться или не нравиться, но это были люди дела и, главное, имели связи непосредственно в СССР, не в эмиграции, а именно там, внутри страны. А без этого агентурная разведка невозможна по определению. Правда, качество агентуры оставляет пока желать лучшего, но придется вытягивать все возможное из уже имеющегося багажа и думать о новых приобретениях. Как в первом, так и во втором случаях и Беседовский, и Лаго могут быть весьма полезными.

С Лаго он все вопросы сотрудничества отрегулировал. Это не означает, естественно, что все пойдет само собой. Нет, надо постоянно тормошить, подталкивать, добиваться своего, иногда и резко ставить вопросы. Но не переходить известную грань. Лаго ему нужен, и этим все сказано. Он жох, конечно, может за нос водить, не без этого, но все-таки человек деловой, а если «липует», то в меру и профессионально, красиво. Главное, что на той стороне у него есть реальные люди, эту простую истину можно повторять бесконечно, и это самое ценное в нем. Такого же мнения и мистер Гибсон.

Гибсон, кстати, предельно четко высказался в отношении материальной поддержки группы «Борьба». Еще во время беседы с Лаго в Риге им было лаконично заявлено, что таковой не будет. Позже последовали разъяснения, и Богомолец высказал их, но не напрямую, Беседов-скому, а Лаго, который и донес их до своего газетного шефа. И в Центр, естественно.

Со слов Богомольца выходило, что Интеллидженс сервис в принципе не финансирует русские эмигрантские организации, однако такая поддержка могла бы иметь место в виде выделения средств на техническую (проще говоря, разведывательную) работу либо в случае приобретения новых источников информации непосредственно в Советском Союзе, либо при вербовке интересующего человека в одном из советских посольств или торгпредств.

С одним предложением Лаго, полагал Богомолец, следует повременить. Его красавица из Внешторга вызывает сомнения. Уж не хочет ли он подкормить свою пассию? А вот с летчиком, племянником экс-министра Временного правительства, о чем Лаго сообщил на днях, надо, наверное, повозиться. Информация по советской авиации англичан интересует. Хорошо бы более подробно обсудить этот вопрос с Лаго при очередной встрече.

С Беседовским, несомненно, следует работать: он человек информированный, прекрасно ориентируется в проблемах международной жизни. Лучшего специалиста по вопросам внешней политики СССР не найдешь. Надо выяснять его источники, они у него должны быть, на этом, собственно, пока держится и он сам, и вся его группа. Но брать его полностью на себя нецелесообразно, пусть все идет через Лаго, так удобнее во всех отношениях. Если на этой малоестественной линии Миллер — Бурцев — Беседовский получится нечто конкретное в провозглашенном ими возмездии за утрату, царство ему небесное, генерала Кутепова и в Москве случится «хлопок», то не оберешься неприятностей. Начнут копать, и окажется, что Беседовский связан с ним, Богомольцем, а тут совсем недалеко и до Гибсона, следовательно и до дипломатического скандала, за что по головке не погладят ни его, ни шефа. А могут и сказать «адье». Правительства не любят, когда им приходится что-то говорить о своих разведслужбах, пусть даже в виде общих фраз, вроде «они выполняют свой долг», а в данном случае и такого не скажешь. Так что пусть тандем Лаго — Беседовский функционирует и дальше именно в такой конфигурации.

Сколько золота у Госбанка?

Вольнов приехал в Париж в составе делегации Внешторга на переговоры. Его пригласили как эксперта по валютно-финансовым вопросам, который давно занимался Францией, досконально знал проблематику. Поехал он в командировку, как это сделал бы любой его сослуживец, с большой радостью. Пройтись по Елисейским полям — это здорово, командировочные хотя и предельно скромны, но кое-какие вещички можно-таки приобрести. Но дело, конечно, не в этом. Дома что-то не ладится.

С женой они уже давно не живут, возраст еще не таков, чтобы отчаиваться. Может быть, это тот самый единственный шанс круто изменить свою судьбу.

И Вольнов решается. Надо уйти в последний день пребывания в Париже. У него в торгпредстве есть, скажем так, приятель, стоящий человек, опытный специалист. Здесь, в Париже, он без семьи. Вольнов пытается уговорить его бежать вместе: вдвоем было бы сподручнее устроиться в новой жизни. Но Архаров, заведовавший в торговом представительстве отделом импорта, наотрез отказался. Дома у него семья, дети, все более или менее устроены. Ломать это он не хочет. Всю жизнь потом будет терзаться, думая, что стало с родными. Ну что же, у каждого свой выбор, может быть, он, умудренный жизненным опытом человек, и прав. Хорошо, что не донес, и на том спасибо. Вольнов сказал коллеге, что решение им принято и что вот сейчас, через пять минут, он уходит и больше никогда не вернется. Архаров выслушал его тираду молча, пожелал хорошо устроиться, повторил, что это не для него. Но был явно ошарашен, о чем-то мучительно думал.

Вольнов отметил про себя перемену в настроении своего приятеля. Сказал, что не хотел бы терять совсем связь с домом, более того, хотелось бы следить за советской литературой по своей специальности. Ведь другого способа заработать себе на жизнь во Франции у него нет. Наверное, слесарю или докеру найти работу легче, но что делать, надо сообразовываться с реалиями. Попросил посылать ему по возможности книги по внешнеэкономическим и валютно-финансовым вопросам, чтобы, как он выразился, «быть в курсах». Архаров ответил, что твердо обещать ничего не может, но если будет такая оказия, то готов помочь. Будут ехать свои, на кого можно положиться, постарается прислать книги, журналы, может быть вырезки из газет. Вольнов просил отмечать в тексте, хотя бы подчеркиванием, те фразы, которые коллега считает важными для понимания проблемы. Тот сказал, что попробует. На том и расстались.

Хлебнув, как и следовало, немало, Вольнов все же как-то пристроился. Стал иногда пописывать во французских газетах, а один раз удалось опубликоваться даже на страницах специализированного журнала. Большей частью это были комментарии к торговым переговорам, финансовым и прочим делам, связанным с Советской Россией. Он, надо отдать ему должное, отлично знал свой предмет и поэтому в печатных органах его статьи брали. Этим и кормился.

Пару раз он получал обещанное от Архарова, что помогало играть роль хорошо осведомленного специалиста. Это не прошло незамеченным. Несколько раз его спрашивали об источниках информированности. Вольнов туманно намекал на свои прежние связи.

Архаров выбора своего бывшего коллеги не одобрял, сам он испытывать судьбу сомнительными шагами не собирался. Он охотно пошел на сотрудничество с органами госбезопасности, тем более что все его новые обязанности не выходили за рамки сугубо профессиональной деятельности. Его задачей стала такая подготовка посылаемых в Париж статистических и других данных, чтобы они приводили к нужным Москве выводам. Несколько раз сделал в письмах к Вольнову собственные комментарии к сухим цифрам статистики. Тому они показались весьма интересными. Удивляться не приходилось: к этой работе привлекались специалисты Наркомфинз и Госплана, которым, конечно, назначение информации не раскрывалось. Так Вольнову удавалось поддерживать свое реноме профессионала.

Когда штаб-квартира СИС в числе других информационных вопросов поставила перед Богомольцем и задачу получения закрытых данных по валютно-финансовой политике советского правительства, он решил посоветоваться с Лаго. Тот, оговорившись, что не специалист в этой области, назвал тем не менее несколько имен из числа тех эмигрантов, кто зарабатывал журналистским трудом. Богомольца это не заинтересовало. Потом он вдруг сам спросил, не знает ли Лаго некоего Вольнова. Очевидно, получил от кого-то наводку.

Лаго признался, что имя он слышал, но не стал называть его Богомольцу. Он, Лаго, сам, по существу, невозвращенец, с руки ли ему рекомендовать такого же. На это Богомолец ответил, что если так рассуждать, то и великие князья, и Керенский, и Деникин, и он сам, Богомолец, невозвращенцы. Критерий должен быть иным: квалификация и готовность сотрудничать. Может ли Лаго переговорить с Вольновым? Лаго ответил, что попробует.

Вольнов предложение Богомольца о сотрудничестве принял. Ему было обещано вознаграждение. Не стали скрывать и того, что его информационными возможностями и аналитическими способностями заинтересовались в Лондоне. Отвечая на вопросы об источниках осведомленности, Вольнов ссылался на свои старые связи в экономических структурах СССР. Откровенно сказал, что сведения оттуда он, к сожалению, получает нерегулярно. Поэтому если в его услугах нуждаются, то речь может идти об обобщенной информации, базирующейся на разнообразных данных, в том числе и открытых. Избегать этого нельзя, да и было бы неверно. Валютно-финансовая сфера никаких домыслов и импровизаций не приемлет. С ним согласились, в Лондоне понимают в этом толк.

Через некоторое время Вольнов представил аналитический доклад о золотом запасе и добыче золота в СССР, который был составлен, как можно было понять, на основе материалов, полученных от друзей в Москве. Лаго просто не решился переписывать такую уйму цифровых данных тайнописью, чтобы не напутать. Сообщил только, какой материал, или «товар», как, пользуясь кодом, любил называть информацию Богомолец, у него есть. Возьмет его с собой на личную встречу. Так и сделал.

Богомолец на досуге стал бегло просматривать насыщенный статистическими выкладками материал, но потом заинтересовался, не раз возвращался к написанному на нескольких страницах плотному машинописному тексту. Интересно. Но оценку должны дать специалисты. Сити на мякине не проведешь. Он счел нужным составить короткое резюме, выделив наиболее важные и вроде бы до сих пор неизвестные моменты. Обзор Вольнова он направил Гибсону, сопроводив его своей аннотацией следующего содержания:

«В информации анализируется динамика состояния золотого запаса страны с начала Гражданской войны, особое внимание при этом обращается на вывоз российского золота за рубеж. Сколько вообще вывезено за эти годы из СССР золота, из доклада не видно, советские источники об этом не говорят. Но вывоз был довольно значителен, это ясно из того, что только за последний год через Ригу прошло 28 экспедиций золота общим весом в 152 тонны. Очевидно, золотодобыча внутри страны так велика, что не только покрывает вывоз золота за границу, но и дает возможность постоянно увеличивать активы Госбанка в их весовом выражении».

Единственное, что позволил себе Вольной, это упоминание о тех слухах, которые ходили среди его московских коллег. Возможно, это были байки, а возможно, вовсе нет, и известная доля истины в них есть, во всяком случае велик соблазн вставить их в доклад. Пусть в Лондоне знают, что он большой знаток всех валютных тонкостей российского происхождения.

Итак, большевикам удалось найти золото, зарытое во время Гражданской войны офицерами белой армии под Казанью, поэтому его следует принимать в расчет. По негласному соглашению между представителем Наркомфи-на и людьми, знавшими местонахождение золота, клад должен был быть поделен между обеими заинтересованными сторонами. Однако дело разрешилось гораздо проще. Агенты ГПУ выведали у обладателей секрета, где находится золото, и выкопали его. В результате золотой запас Госбанка действительно самым неожиданным образом вырос на очень значительную сумму. По одним данным, было зарыто 102 ящика с золотыми слитками, 75 мешков с золотыми монетами и 120 килограммов платины. По другим сведениям, «казанский клад» представляет еще большую ценность — свыше 30 тонн золота. Белые офицеры перевезли клад на трех грузовиках.

Обнаружен был и «байкальский клад» — слитки золота, затопленные на озере Байкал в Сибири во время Русско-японской войны. Советскому правительству в 1930 году удалось их отыскать и поднять. Упорные слухи об этом ходят до сих пор, но, конечно, трудно ручаться за то, что все это правда. Во всяком случае, упомянутая история может в какой-то степени объяснить загадочный прирост золотого запаса России.

Богомолец не стал вычеркивать эти пассажи из сообщения Вольнова, в таком виде его доклад и пошел в Лондон: информация с «экзотикой» лучше запоминается, решил Виктор Васильевич. В отношении всех остальных заключений приводятся такие конкретные цифровые данные, статистические сведения и пояснения к ним, которые заслуживают внимания и оценки специалистами.

Примерно через месяц Лаго получил от Богомольца письмо, из которого следовало, что «золотой доклад» в Лондоне понравился. Штаб-квартира сообщила о желательности и в дальнейшем получать сведения по золотому запасу СССР от того же источника.

Положительная оценка информации подбодрила Вольнова. Он написал теплое письмо Архарову, в котором давал понять, что не останется в долгу и найдет способ отблагодарить его. Попросил Лаго отправить письмо адресату с советской территории, ибо международную корреспонденцию, как он слышал, ОГПУ строго контролирует. Лаго обещал просьбу выполнить.

Таким образом Вольнова через Архарова продолжали «подпитывать» нужной информацией по золоту. В какой-то момент он получил от своего друга со ссылкой на его связи в наркомате комментарий к советско-германским отношениям в валютной области. Вольнов тут же написал записку Лаго.

Газета «Журналь» (кстати, именно по ее заданию Лаго ездил в Германию) утверждает, что советское правительство, находясь в затруднительном положении, заложило всю годовую добычу золота в Рейхсбанке в счет последних векселей. ТАСС опроверг это сообщение. По имеющимся совершенно точным данным, дело выглядит иначе. В Берлине представитель Госбанка действительно вел переговоры с Рейхсбанком, но только о том, чтобы тот учел несколько векселей на сумму около 100 миллионов марок. В их обеспечение Госбанк обязуется сдать Рейхсбанку золото в слитках на сумму 40 миллионов марок. Очевидно, такой вариант немцев устроит. Эти переговоры и были причиной распространения приведенных сведений.

Лаго переправил и эту записку Богомольцу как свидетельство добросовестной работы Вольнова и сохраняющихся у него возможностей получения конфиденциальных сведений из советских источников. Это бьшо важно и для Богомольца: ему Гибсон много раз повторял, что в штаб-квартире ценится только информация из осведомленных кругов в Москве.

Абвер или гестапо

Когда Богомольца в конце 1931 года переводили в Берлин, его английские друзья сказали, что немецкая разведка осведомлена о его миссии и не станет ему мешать. Он бы так не сказал. Наверное, когда немцев информировали о том, что его сферой деятельности будет Россия, они ответили согласием. Но Богомолец чувствует, что находится под пристальным вниманием, даже чрезмерным.

Все его линии проходят через почту. Именно по почте он получает тайнописные сообщения, адресованные до востребования или на подставные адреса. В первом случае они — это можно сказать с полной уверенностью — перлюстрируются, а некоторые и проявляются (рецептура нехитрая, а случаи пропажи корреспонденции были). Во втором — скорее всего тоже прочитываются, если не все, то большая часть. И хотя содержатели почтовых ящиков клянутся, что об их негласных услугах «приличным господам» ни одна душа не знает, он этому совершенно не верит. Уже давно все донесли в полицию, иначе и быть не может: это Германия. Зачем им рисковать из-за каких-то подозрительных дел, к которым еще не известно как отнесутся власти. Лучше предупредить полицию и действовать по ее указанию. Самое неприятное то, что он ведь не может определить, кто из этих людей надежен (может быть и такое, в конце концов), а кто нет. Выходит, надо списывать всех или пренебречь фактом перлюстрации.

Вообще-то, если немцы читают его письма, то это неприятно, но, как говорится, не смертельно. Тревожит другое. Постепенно они соберут исчерпывающую информацию о его агентуре. Оправдывайся потом перед начальством. Ему, Богомольцу, очень не хочется, чтобы в один прекрасный день к нему пришли господа из абвера или того хуже — гестапо и показали свою осведомленность о его делах. Всем разведкам очень не нравятся вербовочные подходы к их работникам, Интеллидженс сервис не исключение. После этого все равно придется сворачивать работу. Во всяком случае, жить в ожидании неприятностей не хотелось бы.

Далее. Перед Богомольцем стоит задача пополнения агентурной сети. Но эмиграция в Германии десять раз просеяна. Ориентироваться на авантюристов типа Бая и Гуманского, с которыми якшается Беседовский, совершенно бесперспективно, да к тому же они наверняка уже «при деле». Несомненно, интересны немецкие специалисты, возвращающиеся после работы по контракту из Советского Союза. Из них удалось кое-что вытянуть по конкретным заводам, многие из которых интересуют СИС. Кроме того, от них можно получить дельные «наводки». В этом плане они с Гольцем кое-что предприняли.

Барона Гольца, офицера старой армии, Богомолец знал еще с Гражданской войны. Потом они вместе долго работали в Румынии. Это надежный, исполнительный человек, он ему доверяет, перетащил из Бухареста и сделал своим помощником. Теперь барон хорошо помогает ему, взял на себя работу с содержателями почтовых ящиков, готов выполнять любые поручения. А их всегда много: встретить — проводить людей, отправить — получить почту, понаблюдать за местом встречи и т.д. Гольц прекрасно владеет немецким, и это большое подспорье для Богомольца. Но та же тревога: не появится ли у немцев соблазн прибрать и его к рукам?

Дальнейшие размышления Богомольца о его житье-бытье в Германии и попытках вместе с Гольцем нащупать новые каналы получения разведывательной информации об СССР с использованием немецких специалистов привели к неутешительному выводу. Он чутьем профессионала почувствовал, что его стремление получать информацию по германо-советским отношениям в политической, военной и экономической сферах, — а на эти вопросы они неизбежно выходили, — пресекается невидимой рукой, проще говоря контрразведкой. Здесь и зарыта собака. Отношения с русскими — слишком чувствительная тема для Германии, и англичанам, по их разумению, нечего совать свой нос в эти дела. А если герр Богомолец этого не понимает, то пусть пеняет на себя. Он-то, Виктор Богомолец, уже все понял, но не распоряжался собой. Захотела штаб-квартира послать его в Прибалтику — и послала. Захотела, чтобы он работал в Берлине, он едет туда. Вообще, если говорить о сотрудничестве СИС с германскими службами, то получается какая-то странноватая картина. Немцы знают о его работе очень много, а он о них почти ничего.

У него уже появлялась однажды мысль, что поскольку каких-то определенных поручений по установлению контактов с местными службами в отличие, скажем, от его работы в Румынии и Польше он от Гибсона не получил, то не хотят ли англичане, чтобы он, Богомолец, «подставился» немцам. Внятно ему об этом никто не сказал, — может быть, ждут, как он поведет себя, если такое предложение ему поступит. Некорректная проверка? Ему лично скатываться на такую роль не хотелось бы. Надо как-то аккуратно довести до Гибсона его мнение о том, что Берлин в той политической и оперативной обстановке, которая складывалась в Германии, не очень-то подходит для организации разведывательной работы против СССР.

Оказалось, что Гибсон не так уж чужд этой мысли и сам уже, видимо, подумывает о выходе из сложившейся ситуации. Он обычно не любит заранее говорить о тех шагах, которые намеревается предпринять. Не считает нужным. Но в этом случае не стал скрывать от Богомольца, что намерен посоветоваться с Лондоном.

Если Богомольцу удастся выбраться из Берлина, то он оставит здесь Гольца. Приходится считаться с тем, что тому удается получать от немецких специалистов сведения, которые отвечают тематике долгосрочного задания СИС. Только за последние месяцы Гибсону отправлены сообщения с детальными производственными и техническими характеристиками таких советских предприятий, как «Пневматик», «Красный выборжец», «Красное Сормово», «Серп и молот», АМО, заводы Невский, Брянский, Коломенский вагоностроительный, Мытищинский тормозной, снарядный цех завода «Прометей», аэродром и полигон под Нижним Новгородом, Московский авиазавод № 1 и ряд других.

Экономические связи СССР с Германией очень интересовали англичан. Эти связи начали активно развиваться после подписания Рапалльского соглашения. Немцы оказались связанными по рукам в части развертывания своей военной промышленности ограничительными статьями Версальского договора. Советский Союз был заинтересован в технологическом сотрудничестве, поскольку Германия в сложившейся военно-политической обстановке была единственной страной в Европе, на которую можно было рассчитывать при решении задачи форсированного создания собственной современной оборонной промышленности.

Богомолец не мог, конечно, знать, что между двумя странами существовало секретное соглашение по военнотехническим вопросам, однако чувствовал, что в Лондоне этот аспект советско-германских отношений отслеживали очень внимательно, учитывая как германскую, так и советскую политику. Ведь Германия, которую приходилось принимать в расчет как потенциального противника в грядущей войне, получала реальную возможность для использования советских производственных мощностей и военных объектов в целях освоения и испытания некоторых видов вооружений. На авиабазе под Липецком обучались немецкие летчики, как оказалось впоследствии, кадры люфтваффе, на казанском танкодроме тренировались танкисты — будущие командиры танковых армий вермахта. А на авиастроительном заводе в Филях, информация по которому, как видно из полученного Богомольцем задания, так интересовала СИС, фирма «Юнкере» уже несколько лет участвовала в производстве самолетов своей конструкции.

Советский Союз, в свою очередь, привлекая немецких специалистов, решал задачу модернизации собственного военно-промышленного комплекса. Разумеется, масштабность этой проблемы не раскрывалась английской разведкой ни перед Богомольцем, ни тем более перед агентурой. Последняя получала конкретные задания по заводам, институтам, полигонам и другим объектам с указанием желаемых параметров освещения тех или иных вопросов. Сведения, которые Богомольцу удавалось получать от немецких специалистов, работавших по контрактам в СССР, бьши полезными, но недостаточными. К тому же советско-германские связи в военной и военно-технической областях к этому времени по политическим и иным соображениям, видимо, уменьшались, и самостоятельную ценность приобретала достоверная, конкретная и оперативная информация о состоянии и перспективах развития советской оборонной промышленности и обеспечивающих ее отраслей народного хозяйства страны как основы перевооружения Красной армии и оснащения ее новейшим вооружением. Поэтому штаб-квартира Интеллидженс сервис и рекомендовала задействовать на этом направлении получения разведывательной информации московскую агентуру Богомольца.

Разумеется, СИС многое было известно. Ну, например, то, что начальник управления сухопутными войсками Германии, главком рейхсвера генерал Сект командировал в Советский Союз двух специалистов своего ведомства — Нидермайера и Кестринга — для координации вопросов обучения германских офицеров в Липецке и Казани. Первый был старым знакомым сотрудников СИС еще по Ближнему Востоку, где его экспедиционный корпус действовал против англичан. О нем в свое время много сообщал известный разведчик полковник Лоуренс. В СССР Нидермайер пробыл до 1931 года.

Напомним, что оба успешно продвигались по службе. Июнь 1941 года застал генерал-майора фон Нидермайера на руководящей должности в штабе Верховного командования вермахта, а генерал-лейтенанта Кестринга — на посту германского военного атташе в Москве.

Берлинская резидентура получила от своего источника, входящего в круг лиц, с которыми по тем или иным вопросам контактирует Богомолец, его характеристику. В ней говорилось, что Богомолец в Германии находится в роли помощника резидента Интеллидженс сервис Гибсона, базирующегося постоянно в Риге. Им привлечены к сотрудничеству Гольц, Флегнер, один из руководителей эмигрантской организации «Братство русской правды» и некто Лаго. Богомолец ежемесячно ездит в Варшаву, куда ему переводят из Лондона деньги на оперативную работу. Оттуда регулярно выезжает с докладами к Гибсону. От СИС якобы получает 1500 марок, что не дает ему возможности полностью удовлетворять запросы его жены, мечтающей об авто и хороших ресторанах. Гольцу платят две марки ежедневно, Флегнеру — 130 марок в месяц, деятелю из БРП ничего не платят, тот существует на средства своей организации, Лаго получает 200 марок в месяц. Живя в Берлине, Богомолец не уверен, что его не выгонят из Германии. Очень боится ОГПУ в Берлине, полагая, что советская разведка уже разыскала его там.

Богомолец обратил внимание на появление в Берлине «Союза немцев, возвратившихся из СССР». Этот союз субсидировался правительством фон Папена и провозгласил своей целью содействие немецким специалистам в оформлении исков к советским властям в случае невыполнения ими обязательств по контрактам. По сути дела, союз служил прикрытием для германской разведки. Богомолец решил, что этих людей следует использовать, и прежде всего для получения характеристик на тех специалистов, которые продолжали работать на советских предприятиях. Вскоре один из членов этого союза предложил Богомольцу купить за определенную сумму в марках весьма интересный материал по советской промышленности. Проявив осторожность, Богомолец запросил свой лондонский центр, и, к своему удивлению, узнал, что там уже имеют эти сведения, которые получены в порядке обмена информацией от 2-го бюро французского Генштаба. Так Богомолец напоролся либо на абвер, либо на политическую полицию — гестапо. Одна из этих служб, какая именно — в данном случае неважно, имела на него виды. Самые худшие предположения подтверждались.

От ОГПУ тоже можно ждать сюрпризов, его явно выслеживают. В этом Богомолец не ошибался. Уже через месяц после его появления в Берлине ИНО доложил руководству ОГПУ, основываясь на агентурных данных, как Богомолец организует свою работу, в каких направлениях действует, как смотрит на свое будущее в Германии. Делался вывод, что Богомолец почти полностью переключает свои усилия на политическую разведку и перестраивает свою работу с прицелом на приобретение новых источников информации. Делается предложение о подборе для «подставы» Богомольцу еще одного агента ИНО, уже сообразуясь с берлинскими условиями, предположительно из числа сотрудников торгпредства.

От одного из своих закордонных агентов ИНО получены сведения, что Богомолец искал встречи с руководителем советской научной делегации, прибывшей в Берлин по приглашению германских коллег, академиком А. А. Богомольцем — его дядей. Состоялась ли эта встреча, и если да, то о чем говорили родственники, не было известно. Связались с Особым отделом, полагая, что, возможно, что-либо об этой встрече знают другие члены делегации. Была даже написана короткая служебная записка по этому поводу на имя заместителя начальника этого подразделения ОГПУ Гая.

Естественно, возникла мысль: если академик встречался с племянником в Берлине, то хорошо бы знать его мнение о настроении родственника. Но ничего нё вышло. В руководстве ОГПУ было известно, что в верхах к недавно избранному академиком Богомольцу относились хорошо, высоко ценили его как ученого и организатора медицинской науки. Для него создавался Научно-исследовательский институт, который наряду с другими направлениями медико-биологических исследований должен был заниматься проблемами долголетия. Поразмыслив, решили, что Хозяин, пожалуй, не одобрит вовлечения академика в дела госбезопасности, да еще без его ведома. К тому же и поступившая из Берлина информация слишком неопределенна. Словом, ученого не беспокоили, и он многие годы успешно работал над проблемами переливания крови и другими, принесшими ему признание уже в годы войны с фашистской Германией.

С рецептами долголетия дело, видимо, обстояло несколько сложнее. Говорят, в 1945 году, когда Сталину доложили о кончине академика Богомольца в возрасте 65 лет, он, помолчав, как бы выражая тем самым свое соболезнование, заметил все же: «Он всех нас, однако, здорово надул».

Доложено И. В. Сталину

К осени 1932 года имелось достаточно много информации, полученной из надежных источников, свидетельствовавшей о серьезной активизации деятельности английской разведки против СССР. По указанию руководства ОГПУ Иностранный отдел приступил к подготовке записки Сталину. Знали, что генсеку надо докладывать конкретные факты. Таковые имелись, так же как и оперативные результаты, говорившие, в частности, о том, что Интеллидженс сервис продолжает использовать в своей разведывательной работе этнический фактор. Офицеры СИС чаще всего прибегали к помощи сотрудничавших с нею эмигрантов, которых английская разведка нацеливала на приобретение агентуры среди советских граждан, работающих в различных государственных учреждениях, предприятиях и организациях. Именно в таком ключе действовали Богомолец, Васильев в Польше, Ростов в Румынии, а также Гольц в Германии. Система работы формировалась все более определенно. В значительной степени ее успех предопределялся тесным сотрудничеством англичан с разведывательными и контрразведывательными службами соседних с Советским Союзом государств.

Все эти выводы подтверждались и результатами проведения операции «Тарантелла». Но не только. Была и другая любопытная информация, которая заслуживала того, чтобы о ней знали наверху.

Разведкой были найдены подходы к белоказачьему генералу, который пребывал в эмиграции на территории Чехословакии, проявлял известную активность, пользовался авторитетом среди казачества, имел связи в правительственных кругах некоторых западных стран. Судя по всему, там на него даже делалась ставка на случай обострения международной ситуации. Не оставляли его своим вниманием и разведслужбы. Секретный сотрудник И НО провел в Праге несколько встреч с генералом, которые позволяли надеяться на продолжение. В случае успеха советская разведка получала хорошую возможность отслеживать шаги, предпринимаемые англичанами, поляками и отчасти французами в отношении казачества. То, что многие еще со времен Гражданской войны в России грезили об ударной роли Юга в раздувании сепаратистских настроений, было известно. Поступавшие оперативные материалы свидетельствовали, что эти идеи вовсе не умерли, наоборот, предпринимались попытки придать им новые импульсы.

Атаман был достаточно откровенен в оценке нескольких весьма примечательных встреч и бесед, которые он имел с представителями Англии, Франции и Польши, во время этих встреч как раз и звучала тема сепаратизма, а также перспектив его оживления. Рассказ военачальника был подробно записан.

Генерала посетил известный разведчик, специалист по Востоку, особенно по арабским странам, полковник Лоуренс — человек умный и весьма хитрый, по признанию атамана. Беседа продолжалась несколько часов. Лоуренс начал сразу с конкретных соображений, выступая как английский представитель. Великобритания, по его словам, разделяет идею вольной Казакии и в случае серьезных событий поддержит стремление донцов к независимости.

Территория старого Дона, расширенная на западе до Бахмута и Мариуполя, на юге — присоединением Кубани, Калмыкии, Ставрополья, Терека и Крыма, на востоке — Нижне-Волжского края, Урала и Оренбуржья с Челябинском и Златоустом составила бы новое буферное государство. Оно будет находиться в союзе с Соединенным Королевством, причем его внешняя политика в интересах обоих государств будет согласовываться с английским правительством. Впредь до его образования правительство Его Величества согласится поселить донцов в одной из колоний и разрешит им на свой страх и риск сформировать Донской корпус, снабдив его «безвозмездно» обмундированием, оружием, денежными средствами и продовольствием. Все расходы возмещаются после образования Донского государства.

Поляки вели подобные разговоры даже на уровне Пилсудского. Он сам встретился с генералом и долго уговаривал его возглавить движение за отделение Дона. Пилсудский, по мнению казачьего генерала, спит и видит под своим державным скипетром все земли по правому берегу Днепра, себя — протектором над Украиной и всеми казачьими землями от Кавказа до Урала. Пилсудский обещал атаману поддержку в борьбе за «донской престол», приглашал на работу в польский Генштаб. Взамен от генерала ожидают обязательства сформировать в Галиции Донской корпус и оживить работу внутри СССР. На вопрос «А разве она ведется?» ответ был такой: «Да, и не во имя панов, а во имя донцов». Отказ атамана от столь лестного, по мнению Пилсудского, предложения вызвал у последнего нескрываемую досаду, и он даже не подал руки генералу, когда они прощались. В общем, почти то же, что и у англичан, только с польским колером в раскрое России.

Информация была доложена руководству ОГПУ, и Ягода, замещавший на время болезни Менжинского, распорядился подготовить отдельное спецсообщение: «Это. вопрос не оперативный, а политический».

Когда начали составлять текст записки, то возникла небольшая дискуссия по поводу названия документа. Из того, что было известно, в том числе и из операции «Тарантелла», следовало, что английская разведка тесно сотрудничает в решении своих задач с польскими службами. Во всяком случае, все вопросы связи с агентурой в СССР с помощью курьеров решаются через 2-й отдел Генштаба, а непосредственная работа по переправке людей через зеленую границу — с пограничной стражей. Закодированная или тайнописная переписка корреспондентов с советской территории также ведется на ряд варшавских адресов.

Вспомнили и сообщение А/243 о том, что во время пребывания польской правительственной делегации во Франции поляки настойчиво предлагали небезызвестному Беседовскому и возглавляемой им непримиримой к власти Сталина группе «Борьба за Россию» передислоцироваться в Речь Посполитую, чтобы быть поближе к театру действий, может быть в скором времени и военных.

В конечном счете эти достаточно весомые аргументы возымели действие и докладную назвали «Об англо-польской разведывательной активности». Она была адресована лично Сталину.

В ней говорилось, что сотрудничающий с Интеллид-женс сервис белогвардеец Богомолец развернул с территории соседних с СССР стран активную разведывательную работу с целью приобретения агентуры и использования ее для получения интересующей британскую разведку информации. Докладывалось, что арестован курьер Богомольца, уже в третий раз направлявшийся на московскую явку. Он дал ряд ценных показаний о действиях Богомольца, благодаря чему удалось арестовать второго курьера, направленного в Белоруссию для создания шпионско-диверсионных националистических групп. Курьер был завербован (псевдоним «Маяк»), ему была поставлена задача войти в доверие к противнику, которую перевербованный связник выполнил. Наконец, Богомолец дал ему задание связаться в Самаре с двумя своими агентами. Были названы явки и пароли. Для передачи агентам (механику на железнодорожной станции Инза и инженеру, бывшему адъютанту штаба одной из общевойсковых армий РККА в городе Самаре) связнику вручили книгу, в которую на 20 страницах были вписаны тайнописью инструкции и задания. Тайнопись проявлена. Послание содержит подробные указания о способе связи и ряд поручений, а также разведывательное задание по самарским военным заводам 13, 15, 42 и 5, пензенскому заводу, пушечным заводам им. Молотова и «Баррикады», химическим заводам и авиации. Богомолец в письме подчеркивает: «Задаем серию вопросов, но самыми важными считаем две группы: военные заводы и авиацию». «Маяк» посетил обе явки и установил связь с агентом Богомольца, скрывавшимся под чужой фамилией.

Разведывательные материалы, которые агенты зашифруют и пошлют по почте, будут перехвачены, переделаны в дезинформационном духе и направлены по адресу.

В заключение говорилось, что ввиду наличия сведений о дальнейшей активизации разведывательной деятельности Интеллидженс сервис с установкой на охват даже глубинных районов Союза ОГПУ приняты соответствующие меры, чтобы парализовать эту работу. Записку подписал заместитель председателя ОГПУ Балицкий, который — многие это знали — уходил с этой должности и командировался на Украину. Но у руководства свои соображения.

Позже Сталину была доложена еще одна информация: задание, точнее перечень вопросов, которые штаб-квартира СИС ставила перед своими загранаппаратами и агентурой, задействованными в получении разведывательной информации по СССР. Эти сведения предполагалось вначале за подписью заместителя начальника ИНО, как обычно, направить руководителям ОГПУ, но Артузов, переговорив с председателем, дал указание подготовить документ для доклада в ЦК. На первоначальном варианте он написал своей рукой: «Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину. При этом посылаем перечень разведывательных вопросов, которые английская Интеллидженс сервис поручила выяснить своему агенту, бывшему русскому подданному Богомольцу». В приложении был дан точный текст вопросов, сформулированных английской разведкой в документе, с которым в Париже удалось познакомиться А/243:

Записка ОГПУ об англо-польской разведывательной активности (дело Богомольца)

1. Очень просим сообщить нам по возможности о положении в верхушке партии и вообще о партийных делах. Это очень важно.

2. Просим отмечать приезд в Москву из провинции ответственных работников.

3. Старайтесь держать нас в курсе американо-советских отношений. Также важна информация по всем крупным странам. Указывайте, насколько ваш источник сведений может считаться осведомленным по вопросам внешней политики СССР.

4. Очень интересно продолжать собирать сведения о «Европейском блоке» под эгидой САСШ.

5. Самое важное, конечно, дальневосточная политика СССР и абсолютно все мелочи по таковой.

6. Приготовьтесь собирать — это крайне нужно — возможно более точные сведения о предстоящем съезде партии, о настроениях там. Держите нас подробно в курсе дел. Внимательно присмотритесь, не появится ли на съезде группа тво главе с Ворошиловым, которая будет стараться провести мягкие меры и, в частности, пойти по линии облегчения в колхозном вопросе.

7. Желательно отметить отношение съезда (не по газетам) к национальному вопросу, и в частности к украинскому.

8. Узнайте, что возможно, по поводу обращения Москвы к Польше с предложением Балтийским странам подписать с СССР и Польшей совместный пакт против германской опасности. Финляндия уже отказалась. Постарайтесь выяснить, в чем тут дело.

9. Интересно было бы знать настроения в РККА.

10. Что можно узнать по мероприятиям советского руководства в китайском вопросе, в том числе по проблеме Китайского Туркестана?

11. Как в Кремле рассматривается германский вопрос?»

Формулировки тем, их подбор, акцентирование наиболее важных моментов говорили о том, что документ предназначается для постановки долговременных заданий агентуре. Надо было ожидать, что предложенные вопросы в том или ином объеме будут поставлены в первую очередь перед источниками СИС, действующими на советской территории. Естественно, что они будут индивидуализированы, исходя из положения каждого из них и возможностей освещения тех или иных конкретных проблем. Надлежало позаботиться о наполнении каналов, контролируемых ОГПУ, направленной информацией о внутриполитическом и экономическом состоянии страны и подходах политического руководства СССР к международным делам, что, собственно, и составляло главную цель операции «Тарантелла».

Конец «Летучего Голландца»

После того как Вишневский обеспечил завершение дела с вывозом секретных документов из СССР, которое находилось на контроле штаб-квартиры Интеллидженс сервис, Богомолец решил полностью перевести работу с ним на себя. Этим агенту как бы давалось понять, что за Лаго, который привлек его к сотрудничеству, стоит организация, широко и серьезно подходящая к вопросам борьбы с существующим в Москве режимом.

В Берлин, так уж сложилось, идет по подписке довольно большой поток советской литературы, в частности технической. Это удобно для поддержания связи с использованием тайнописи. В письме, отправленном по внутрисоюзной почте, Богомолец, поблагодарив Вишневского за проделанную работу, попросил держать связь с ним, поскольку, как он писал, «мы здесь оборудованы лучше, чем в Париже». Вишневскому надлежало посылать свои сообщения по адресу: инженеру Фурмелю, до востребования, Берлин, В 15.

Богомолец стал настойчиво требовать от Вишневского серьезной политической информации закрытого характера, поскольку его положение функционера ВКП(б), без сомнения, предоставляет такую возможность, а оценки внутрипартийных процессов очень интересуют его друзей и единомышленников за рубежом. Он пишет Вишневскому, что желательно получать конкретные сведения о разнообразных вопросах внутрипартийной жизни (обсуждения на партийных собраниях, инструктивные лекции, содержание закрытых писем ЦК парторганизациям, выступления ответственных партийных работников и т. п.), об оппозиционных течениях (проявления отклонений от официальной линии, отношение к таким явлениям в крупных парторганизациях, особенно в вузах, персоналии), о расстановке сил в партийном руководстве и настроениях партийной массы.

Вишневский, как говорится, не остается в долгу. Богомолец получает от него довольно резкое письмо, которое пришлось прочитать очень внимательно: ведь писал один из его самых результативных и перспективных источников.

Он, Вишневский, крайне поражен тем, что несколько месяцев тянули с получением у него документов, хранить которые столько времени более чем рискованно. Его слова, что «при такой связи и темпах далеко не уедешь», больно кольнули по самолюбию Богомольца, который считал себя как раз большим специалистом в части конспиративной связи. Рекомендации писать, как выразился агент, целые послания и отправлять их почтой Вишневский встретил в штыки, сказав, что согласиться с этим не может, опасаясь за свою безопасность. Его заставляют сидеть на вулкане. Заключил он свое послание вопросом: «Не следует ли бросить всю эту затею?»

Богомолец признался Лаго, что, по-видимому, в отношении Вишневского он был не прав. Сказал, что написал ему ободряющее письмо и пошлет некоторую сумму денег в советской валюте, устроив денежный перевод по внутренней советской почте через имеющиеся у него возможности в одной из дипломатических миссий.

Доложив обо всех этих событиях в Центр, Лаго рекомендовал, чтобы Вишневский откликнулся на такой жест Богомольца и прислал небольшую по объему, но интересную информацию по внутрипартийным делам, настаивая в то же время на присылке к нему связника как единственном, с его точки зрения, безопасном способе передачи информации. А он постарается к этому моменту подсобрать кое-какой материал на интересующую его друзей тему.

Богомолец не хочет говорить о своих трудностях Вишневскому, чтобы не будоражить его, так как он и без того всячески противится «писанию» по международной почте, справедливо указывая на то, что такая корреспонденция жестко контролируется ОГПУ и тут могут не спасти подставные адреса и прочие хитрости, в которых он, Вишневский, откровенно говоря, не разбирается. Надежный живой человек, считает он, намного лучше и безопаснее.

Посланный Богомольцем в свое время к Вишневскому курьер, как считает Виктор Васильевич, погиб на границе в сильную непогоду. А на самом деле тот, как уже говорилось, был задержан пограничниками, дал обстоятельные показания, в результате чего Центр получил сведения об агентуре Богомольца в ряде глубинных районов Советского Союза. Эти люди были взяты в оперативную разработку территориальными органами ОГПУ. Связник назвал имена и другие данные на тех, кто еще только готовился к опасной роли. Рассказал, что имел задание выйти на связь с Вишневским, а затем и с Калужским. Но Богомолец всего этого не знает.

Богомолец успокоился, узнав, что с Вишневским ничего не случилось, а в отношении пропавшего связника в разговоре с Лаго обронил: лес рубят — щепки летят.

Богомольцу волей-неволей приходилось думать о связнике, который по своим данным подходил бы к выполнению миссии по связи с Вишневским. Надо было откликнуться на просьбу агента о присылке человека, с которым он мог бы обсудить все проблемы работы, что невозможно изложить в письмах. Если пересылка почтой информации еще и допустима, хотя и это плохо, то в части существенных организационных вопросов такие вещи неприемлемы. У него есть такой человек, это его палочка-выручалочка, легенда среди ходоков, везунчик. Он уже вызвал его из Румынии.

Действия Богомольца вполне резонны. В СССР начинается подготовка к XVII съезду ВКП(б). Это благодатная ситуация для сбора разноплановой разведывательной информации о положении в стране, установках руководства в области внутренней и внешней политики, партийном, государственном и военном строительстве, состоянии и перспективах развития экономики.

Вишневский в принципе готов поработать в этом направлении. У него немало возможностей, десятки контактов с информированными членами партии. Он умеет неплохо излагать, и Богомолец уже заметил, что в штаб-квартире его аналитические записки нравятся. Если со связником все будет хорошо, то это станет новым шагом в их отношениях и успокоит Вишневского, что важно.

Богомолец доволен, делится своей положительной оценкой Вишневского с Лаго, спрашивает, что тот сам думает об этом человеке. Лаго отвечает, что ему было неудобно рекламировать завербованного им же человека. Пусть время покажет цену его работы. Во всяком случае, в сложнейшем деле вывоза секретных документов он не подвел, пошел на риск, заслуживает доверия и поощрения. Лаго, зная прижимистость Богомольца в отношении своих людей, не преминул сказать, что в случае с Вишневским, может быть, не стоит ограничиваться советскими дензнаками. Неплохо бы послать ему и чеки на Торгсин. Богомолец в конце концов соглашается. Ну, а если спрашивают его, Лаго, мнение о Вишневском, то он готов ответить. Это очень умный человек. По своему положению имеет большие информационные возможности и, главное, перспективы роста по партийной линии.

Задание для Вишневского, которое повезет связник, предполагает сбор сведений о расстановке сил в высшем политическом руководстве СССР, взаимоотношениях Сталина с его ближайшими соратниками, оппозиционных течениях и отношении к ним в партийных низах, возможных преемниках генсека ЦК ВКП(б) в случае ухода Сталина в силу каких-то обстоятельств, о сепаратистских настроениях лидеров компартий союзных республик, надежности ОГПУ и РККА в случае перемен наверху.

Наконец, Богомолец сообщает Вишневскому, что в самое ближайшее время он направит к нему связника, который заберет у него собранный материал и передаст инструкции на дальнейшее.

На эту ходку пошел один из лучших и удачливых связников Богомольца по кличке «Летучий голландец». Советскую границу ему, однако, перейти не удалось. При задержании он оказал вооруженное сопротивление и был застрелен пограничным нарядом. В его экипировке нашли книгу с тайнописью, которая поддалась проявлению по рецепту, имевшемуся у Вишневского. Хотя денег своему агенту Богомолец давал немного, стоил он ему дорого: приходилось расплачиваться жизнями соотечественников, бедствовавших в эмиграции.

Как делают ферран?

Задание, которое получил Калужский, проявив очередную тайнописную инструкцию, сильно озадачило его. Там было написано: «Важно. В СССР изобретен новый метод покрытия железного листа алюминием. Получаемое в результате этого процесса металлоизделие называется ферран. Нам крайне желательно иметь информацию о технологии его производства и небольшой образчик».

Интересно, как там, за кордоном, представляют себе его действия. Он экономист, управленец, его амплуа — это цифры, планы, отчеты, заключения, проверки и прочее. Для того чтобы узнать что-либо ценное, нужна техническая документация, а он к ней доступа не имеет, либо разговор со специалистом на профессиональном языке, чего он тоже не может себе позволить. К тому же его промышленное объединение «Сталь» не курирует завод по производству феррана. Небольшой образец, вероятно, достать под каким-нибудь предлогом можно было бы (в СССР появились так называемые несуны, оригинальное явление социализма), но для этого нужен человек с производства. Привлекать еще кого-то Калужский не готов.

Все очень быстро дойдет до слуха чекистов, они наверняка уже позаботились об охране всего, что связано со столь значимым для народного хозяйства, и особенно «оборонки», изделием. Кстати, а почему, собственно, ферран заинтересовал его идейных сподвижников на Западе? Чутьем офицера-деникинца он догадался, что об этом, видимо, попросили бывшие союзники. Надо будет намекнуть в очередном письме, что он все понимает, но некоторые вещи выше его возможностей. Вот о резко возросших заказах промышленности на ферран он напишет, возможно, что-то выудит о реальных масштабах его использования, но не более того.

Он, Калужский, будет писать о том, что знает. Им подготовлен большой отчет о выполнении плановых заданий авиационной промышленностью, в том числе по московскому авиазаводу № 39, где он был в составе бригады, разрабатывавшей предложения по совершенствованию управления производством. В таком же качестве он посетил и ряд других предприятий, так что вполне может ответить на многие вопросы. А в порядке, так сказать, компенсации за ферран сообщит данные о новом авиационном двигателе, которым оснащается советская бомбардировочная авиация.

Вопросов было поставлено уже много: данные выполнения народнохозяйственных планов ведущими отраслями советской промышленности, сведения по мощностям и качественным показателям крупных производств, формирование планов на очередную пятилетку и ряд других. В одном из писем Калужский как-то упомянул, что в его промобъединение приходили выписки из постановлений ВСНХ и СНК, касающиеся металлургической промышленности. Сразу же последовала реакция. Его попросили по возможности пересказывать содержание подобных документов секретного характера с указанием даты и номера соответствующего приказа или распоряжения, а также сообщать все, что касается сношений и дел военного ведомства с его трестом. Если у него появится возможность фотографировать такого рода бумаги, то его готовы снабдить фотоаппаратом (затруднять проявлением пленки его не будут). Как и прежде, тайнописную корреспонденцию следует направлять по адресу: ИРИС, месье Лоренц, 21 Сент-Огюстэн, Париж, И.

Невольно вспомнились былые союзники. Сейчас в отношениях с СССР каждый ведет свою линию и жаждет побольше отхватить от пирога. Что ж, у конкуренции свои жесткие правила, здесь союзники быстро превращаются в соперников. Экономика подчас сильнее идеологии. Калужский взял книгу — это была «Двойная жизнь» Новикова — и на 31-й странице симпатическими чернилами между печатных строк начал писать:

«Советское руководство заинтересовано в получении технической помощи по некоторым вопросам авиастроения. Подписано соглашение с министром авиации Франции во время его пребывания с рабочим визитом в Москве. Сюда уже прибыли несколько французских специалистов. В окружении Уншлихта говорят, что решено пригласить в качестве консультантов и американцев. Они будут работать на авиамоторных заводах, якобы специально выделенных дня этих целей на Урале и в Сибири. Стало известно, что американский посол Буллит на одном из банкетов зондировал почву о возможности предоставления США концессии на постоянную воздушную трассу Москва — Дальний Восток. Кроме того, шла речь о советских закупках в Америке многоместных пассажирских самолетов».

У Калужского уже готов и также ждет связника большой обзор о положении в советской авиапромышленности с множеством цифровых данных.

Его, между прочим, волнует и денежный вопрос, и об этом он несколько раз писал своим «благодетелям». Вроде бы ему определили ежемесячное жалованье — 150 долларов плюс тысячу рублей советскими. Но что-то деньги поступают нерегулярно, все ссылаются на какие-то трудности. Какие там у них трудности, с жиру бесятся, а вот у него сложности возникают даже с этими крохами. Присылают чеки на Торгсин, а их приходится оформлять на пожилого родственника. Калужский категорически настаивает, чтобы деньги присылали наличными и только со связником. Торгсин его не устраивает. Тем более что недавно был казус: допустили ошибку в написании фамилии. Столько хлопот из-за мелочевки по большому-то счету, что руки опускаются. Он лелеет мечту рано или поздно выбраться из Союза и уехать на Запад, в Европу, и ему нужно иметь хотя бы скромный запас валюты.

Поступил сигнал, что связник выехал. Человек пришел на квартиру к Калужскому в Лобковском переулке, жена Калужского была на даче, так что все можно было спокойно организовать. Свой браунинг приезжий отдал на хранение хозяину дома — видно, парень боевой. Но вот его внешний вид Калужскому не понравился. В такой потрепанной одежде здесь не ходят, там, в «Европах», своеобразное представление о московском быте. Он не преминет написать об этом своим друзьям. В остальном все вроде бы нормально. Привез инструкции по дальнейшей работе, деньги. Это приятно, что его настойчивые просьбы приняты во внимание.

Его спрашивают, не может ли он устроить короткую загранкомандировку, чтобы с ним встретились руководители их общего дела. Тоже свидетельство слабого знания советской действительности. Сам он напрашиваться не может. Не только не поймут, но и те, кому положено, им, несомненно, заинтересуются. Правда, не редкость, что его коллеги едут, главным образом для приема оборудования, в Англию, Францию, Германию. Может быть, дойдет и до него очередь, но нужно терпеливо ждать. Неприятно было только то, что выезд за границу он и тамошние господа понимают по-разному. Ему хочется навсегда покинуть Россию, а ему говорят, что с ним пообщаются, а потом он еще на некоторое время возвратится домой.

СИС Калужский нужен был не на Западе, а в СССР. В связи с подготовкой к партсъезду остро стоят все вопросы партийной и экономической жизни. Нужен информатор на месте, в гуще событий. Его подбодрили, сказали, что его сообщения весьма ценны, надеются на плодотворное продолжение сотрудничества, с присылкой денег в валюте проблем не будет.

За связником Богомольца было выставлено наружное наблюдение. Никого, кроме Калужского, он не посещал. Было очевидно, что Интеллидженс сервис придает вопросам безопасности своего ценного источника большое значение.

Установлено, что связник некоторое время наблюдал за Троицкими воротами Кремля и гаражом ЦИКа. По завершении своей миссии он выехал в Минск, никаких отвлечений по пути у него не было. Контроль был прекращен по выезде его из города в направлении деревни Медве-довка.

Браунинг связнику не пригодился, ему был обеспечен зеленый коридор. Репутация Калужского как надежного и полезного информатора СИС закрепилась.

Бывший советник

Еще тогда, когда Богомолец только договаривался с Лаго о работе в интересах Интеллидженс сервис, было установлено, что он использует те возможности, которые предоставляет ему эмигрантская группа Беседовского «Борьба за Россию». Уже потому Богомолец время от времени просматривал газету Беседовского: он хотел знать, в какой степени был информирован ее издатель и редактор. Вот он держит в руках сдвоенный (19—20) номер. Формат — как у «Искры». Лозунг в правом верхнем углу, естественно, свой: «Да здравствуют свободные советы!» Продублированные на русском и французском языках исходные данные. Слева адрес: Франция, 55, авеню Мар-со, Париж. Справа: «Под редакцией Г. 3. Беседовского, бывшего члена ЦИК УССР». Для престижа газеты ее владелец считал нужным указать именно это его бывшее положение в советской иерархии, хотя его последней должностью была должность советника полпредства СССР во Франции. Он ушел на Запад, чтобы вместе с эмиграцией бороться против сталинизма.

Всем своим поведением Беседовский давал понять, что связан с правой оппозицией в ВКП(б), а газета «Борьба» является чуть ли не ее заграничным органом. Он придерживался «пораженческой», как тогда говорили, позиции в отношении считавшейся неизбежной войны капиталистических стран против СССР, полагая это наиболее реальным путем к свержению власти Сталина. Правда, наиболее образованные, дальновидные и авторитетные фигуры в эмиграции, такие, скажем, как бывший посол Временного правительства во Франции Маклаков, бывший посланник в Англии Саблин — в некотором роде коллеги Беседовского по дипломатической службе — категорически отвергали иностранное вмешательство во внутренние дела их родины как угрозу расчленения России. Они, да и многие другие, полагали, что изменения должны произойти в результате внутренних процессов при сохранении независимости и территориальной целостности страны. Но у каждого свое видение и свой кругозор. До поры Беседовский не афишировал своих взглядов, чтобы не оттолкнуть своих мифических сторонников в Советском Союзе, где подобная точка зрения, как он понимал, не нашла бы поддержки.

В то же время Беседовский считал нецелесообразным слишком прочно связывать себя с белой эмиграцией, желая создать вокруг своей группы ореол новой эмиграции, которой, по его разумению, и принадлежит политическое будущее. «Борьба» оказывала разного рода помощь беглецам из Советского Союза — так называемым • невозвращенцам, главным образом консультационную, по вопросам получения разрешений на жительство во Франции, устройства на работу, оформления документов, удостоверяющих личность, и некоторым другим.

Сам Беседовский и группировавшиеся вокруг газеты люди старались поддерживать связи с родственниками и знакомыми на родине, а также при возможности с сотрудниками советских учреждений в стране пребывания, чтобы подпитываться фактическими данными, что могло бы подтверждать их хорошую осведомленность о советских делах.

Вот эта-то сторона деятельности Беседовского больше всего и интересовала Богомольца. Он продолжает знакомиться с газетой. Помещены обстоятельная статья самого Беседовского, посвященная социально-экономической политике советского режима, публикации о бедственном положении трудового люда и некомпетентности властей — все с указанием фактов с мест. Даже анекдоты явно оттуда, здесь такие не придумаешь. «О кадровых переменах в ОГПУ». По тематике как раз то, что надо. Нужно прибирать этого Беседовского к рукам.

Далее шло сообщение о том, что к его группе примкнул бывший заместитель советского торгпреда в Турции Ибрагимов, отказавшийся вернуться домой по политическим мотивам. Был, оказывается, на ответственной советской работе в Крыму, правительственным представителем при действовавших в регионе западных организациях (АРА, Католическая миссия, «Джойнт»). Вероятно, через Беседовского можно приспособить его для подготовки обзоров о состоянии национального вопроса в СССР, а может быть, и по другим проблемам. Нужно будет выяснить, сохранил ли он связи и какие со своей диаспорой.

Богомольцу от Лаго и некоторых других своих знакомых было известно, что Беседовский поддерживает тесный контакт с французскими властями, наверняка похаживает в «Сюртэ», сотрудничает под псевдонимом во влиятельной «Матэн», добивается пожертвований на свое дело в финансовых кругах, собирается с этой же целью поехать в Америку. Но все это не мешало планам Богомольца.

Как-то Лаго рассказал, что Беседовский поделился с ним интересной информацией, исходящей из советского Наркомата иностранных дел. Коротко пересказал ее суть. Богомольца она сразу заинтересовала, и прежде всего, конечно, ему было важно знать каналы ее получения. Лаго ответил, что Беседовский в этом и других случаях не раскрывает перед ним да и перед другими своих источников. Это вполне понятно и объяснимо. Но, как он понимает, речь идет о человеке из аппарата НКИДа. Об этом свидетельствует сам характер информации.

Богомолец попросил Лаго переговорить с Беседовским о возможности подготовки информационных сообщений по советской тематике, разумеется за денежное вознаграждение. Он учитывал при этом, что финансовые дела Беседовского, хотя тот и хорохорился, были не столь хороши, чтобы пренебрегать дополнительными поступлениями.

Лаго затеял такой разговор, акцентируя внимание на том, что на англичанах, для кого, собственно, и предназначается такого рода информация, можно подзаработать. Беседовский не встал в позу — здесь Богомолец оказался тонким психологом — и без лишних слов согласился. Он подготовил информационное сообщение, которое Лаго на очередной встрече вручил Богомольцу.

Источник из НКИДа сообщал, что новым в стиле работы наркомата стали еженедельные заседания, в которых участвуют сам нарком, все его заместители и заведующие отделами. Результаты обсуждения внешнеполитических вопросов на таких совещаниях докладываются затем наркомом или его заместителем Крестинским в политбюро. Таким образом исключается разнобой в оценке тех или иных проблем и формируется оптимальный подход к их решению. В каком качестве источник имеет доступ к информации, Богомольцу пока не вполне было ясно, но сама информация явно заслуживала внимания:

«Состоялись конфиденциальные переговоры Литвинова с госсекретарем САСШ Стимсоном по вопросам советско-американских отношений. В Москве серьезно обеспокоены положением на Дальнем Востоке и угрозой военного столкновения с Японией, которого советское руководство желало бы избежать. Одним из рычагов сдерживания японского «движения» там считают прогресс в отношениях СССР с САСШ. С этой целью в Вашингтоне начались переговоры, предполагающие неординарные шаги в двусторонних отношениях».

Богомолец направил информацию Гибсону, а тот — в свой центр. Через некоторое время пришла весьма положительная оценка информации с указанием на то, что сведения об американо-советских контактах подтвердились из других источников. В Лондоне заинтересованы в получении подобной информации и в дальнейшем.

Ну, это был бальзам на душу. Наконец-то удалось нащупать солидный канал получения закрытых сведений по вопросам внешней политики СССР. Немного раздражало только то обстоятельство, что господин Беседовский скрывал источник своей информации. От него не требовалось называть имя, но хотя бы должность, которую занимает в НКИДе его информатор. На этом настаивает штаб-квартира, потому что информацию такого уровня надлежит докладывать главе кабинета.

Человек из НКИДа

Богомолец все настойчивее требовал более регулярной информации от источника Беседовского в НКИДе. Он постоянно ставил этот вопрос перед Лаго, тот увертывался как мог, потому что ему неудобно было теребить своего начальника. К тому же если Беседовский не хочет раскрывать своего информатора, то это его право и с точки зрения безопасности человека в Москве такое поведение вполне объяснимо.

А Беседовский дает очередную информацию: «В Москве в части развития советско-американских отношений, оказывается, очень рассчитывали на Баруха — советника президента Рузвельта по финансовым вопросам. Его хорошо там знали, он недавно ездил в СССР, знаком с ходом выполнения пятилетнего плана и оказался заинтересованным в ряде сделок по линии Амторга. Собственно, на это, по мнению источника, и надеялись. Однако выяснилось, что в окружении президента есть человек, который будет препятствовать советской “игре” в Америке. Им оказался полковник Леман, старый знакомый большевиков. Выходец из юго-западного района России, он хотел после революции вывезти свою семью в Соединенные Штаты, но “Интуриста” еще не было, и получить разрешение на выезд было чрезвычайно сложно. Тогда он проехал в Бессарабию и с помощью контрабандистов вызволил своих родственников».

Эти сведения Богомолец попридержал, дожидаясь следующего поступления, ему хотелось иметь солидную информацию по такой серьезной проблеме, как советско-американские отношения, которая в ориентировке штаб-квартиры фигурировала как одна из приоритетных.

Лаго докладывал в Центр, что вопрос о человеке Беседовского в НКИДе становится все более неудобным для него, причем сообщения Беседовского по вопросам советско-американских отношений как раз привлекали наибольшее внимание штаб-квартиры СИС. Там особенно интересовались всем, что было связано с возобновлением переговоров о признании СССР Соединенными Штатами. Богомолец буквально «сел» на него, требуя регулярной информации от человека из НКИДа, которого сам Беседовский и с его подачи Богомолец закодировали как «Папаша», узнав, что так в кулуарах Наркомата иностранных дел звали Литвинова.

Выдержав паузу, Беседовский представил очередную информацию. Его доверенное лицо сообщало, что со времени поражения Гувера на президентских выборах 1932 года Москва стала активно интересоваться перспективой своих отношений с американцами. Избрание Рузвельта было расценено советскими внешнеполитическими экспертами как симптом грядущего обострения отношений Соединенных Штатов с Японией и даже вполне вероятного в обозримом будущем военного конфликта между ними. Именно в таком духе были разосланы ориентировки в советские полпредства за рубежом, откуда, собственно говоря, источник и знает о существе дела. По его оценке, Москва учитывает настроения влиятельных членов демократической партии, которые, как предполагается, будут иметь вес в президентской администрации.

Начались сложные переговоры о советских закупках в Америке больших партий пшеницы на условиях долгосрочного кредита. Зерно должно быть загружено на суда и доставлено в основном в советские тихоокеанские порты. Руководитель советской делегации на переговорах Межлаук дал понять, что это зерно предназначено для создания неприкосновенного запаса на случай возникновения вооруженного конфликта на Дальнем Востоке.

Американцы якобы добиваются концессии на оборудование коммерческой авиабазы на Камчатке. Русские на это не идут, указывая на то, что подобный шаг неизбежно был бы расценен японцами как вызов и означал бы военный конфликт СССР с Японией, к которому Москва не готова, ибо не имеет достаточных финансовых и продовольственных резервов. Если американцы предоставят таковые, то советская сторона сможет изменить свой тон в отношениях с Японией.

Копии этих сообщений А/243 передал при личной встрече работнику советской разведки, и они были направлены в Центр.

После этого дело с работником НКИДа заглохло, несмотря на все усилия Богомольца. Беседовский говорил, что не может понять, чем вызвано молчание его источника, хотел послать связника. Богомолец понимал, что ничего подобного он не сделает, никаких связников у него нет и надо рассчитывать на свои возможности. Он решился вопреки прежней договоренности с Лаго на личный разговор с Беседовским.

Когда Богомолец заговорил с Беседовским о «Папаше», тот подтвердил, что это его старый приятель, работающий в НКИДе. После своего разрыва с большевиками Беседовский продолжал поддерживать с ним связь, с оказией посылал ему письма, но сейчас переписка прервалась. Беседовский объясняет это тем, что его друг просто опасается за свою судьбу, да, очевидно, и не видит смысла во всем этом деле, за которое он ведь ничего не получает. Ему, надо это признать, были обещаны деньги, но их нет, и обещание, таким образом, исполнено не было. А может быть, у него есть и другие причины молчать.

На вопрос Богомольца, что надо сделать, чтобы восстановить связь с «Папашей», Беседовский ответил, что, по-видимому, надо послать к нему доверенное лицо с его, Беседовского, письмами и таким образом попытаться восстановить работу. Конечно, он не может гарантировать того, что «Папаша» не отошел от сотрудничества, по-человечески его можно понять. Ходить по краю пропасти не каждый согласится. А весьма возможно, что-то случилось. Из Москвы все время идет информация об усилении режима секретности в учреждениях, и люди откровенно испытывают страх перед организацией с названием из четырех букв, как именуют ОГПУ.

Стали перебирать, кого можно было бы послать с такой ответственной миссией в Москву, но это был фактически беспредметный разговор. У Беседовского, как и следовало ожидать, таких людей не оказалось, а раскрывать своих Богомолец все же опасался. Ему необходимо было посоветоваться с Гибсоном.

В Центре решили, что пока Беседовский ограничивается получением эпизодической информации от своего источника в НКИДе, это было приемлемо. Но теперь Богомолец, выполняя указания штаб-квартиры СИС, добивается от Беседовского регулярного, лучше еженедельного, информирования. Все это связано со слишком большими издержками, в том числе и с возможностью расшифровки СИС этого канала, к которому, так уж получилось, оказался причастным и Лаго. Придется эту линию свернуть, чтобы не ставить под удар тех, чье положение было более или менее прочным.

Беседовский, как он признался Лаго, окольными путями узнал, что его информатор ушел со службы в НКИДе и уехал по партнабору на большую должность в Сибирь. Он лично полагает, что его приятель просто не выдержал нервного напряжения и, опасаясь разоблачения своего пособничества эмигрантской организации, решил исчезнуть. Лаго рассказал об этом Богомольцу, который, естественно, встретил весть очень раздраженно, так как живо представил себе реакцию штаб-квартиры. Но ничего не поделаешь. Подозревать Беседовского в какой-то игре оснований не было.

Сам же автор неудачной комбинации стремился не потерять полезного для него во всех отношениях контакта с Богомольцем и по возможности компенсировать потерю человека из НКИДа. Он сообщил, что у него вскоре может появиться возможность получать копии секретных документов из советского полпредства в Париже. Как ни был Богомолец разочарован поворотом дела с «Папашей», но все же решил выслушать Беседовского.

Разговор состоялся в присутствии Лаго, и он подробно доложил о нем в Центр.

Беседовский рассказал, что во время службы в Наркоминделе ему часто приходилось бывать в спецотделе, который занимается обработкой секретной почты из посольств и миссий. Там он познакомился со старшей группы стенографисток, а через нее — с машинисткой этого отдела. Ее фамилию он сейчас называть не хотел бы. В полпредстве она уже около двух лет. Когда ее посылали в Париж, то обещали, что она будет старшей. Но посол не захотел расставаться с прежней работницей и добился продления ее командировки. Даме пришлось смириться с этим. По поручению пресс-атташе она иногда посещает книжный магазин Поволоцкого, где он, Беседовский, с ней случайно встретился. У нее свой взгляд на жизнь, она любит шелк, хорошие духи и тому подобное. Встречался с ней несколько раз в городе, гуляли, один раз посидели в кафе. Небольшие знаки внимания принимает охотно, считает его, видимо, состоятельным человеком. На просьбу о передаче копирок, которую объяснил желанием быть в курсе посольских дел, реагировала напряженно, но все же согласилась. Такое ощущение, что у мадам какая-то раздвоенность. Подсознательно все еще воспринимает его как сотрудника посольства. На первой переданной ею копирке был отпечаток письма о встрече в полпредстве с французскими промышленниками. Потом были письма об отпуске посла и изменении графика приезда дипкурьеров.

Богомолец спросил, как обстоит дело с поступающими в полпредство ориентировками по вопросам внешней политики и внутренней жизни страны. На это Беседовский ответил, что все партийные документы идут через парторганизацию, которая официально именуется землячеством. В эту сферу дама проникнуть не может.

Что касается информационных сводок, продолжал Беседовский, которые регулярно получает посол, то доступ к ним она может получить только в том случае, если удастся завязать связь с шифровальщиком, который заведует и диппочтой. Но для этого надо платить не менее трех тысяч франков, то есть столько, сколько она сама сейчас зарабатывает. У нее, хотя она далеко не красавица, есть ухажеры получше, чем шифровальщик, и нужна «компенсация».

Беседовский еще долго распространялся по поводу машинистки, говорил, что у шифровальщика жена, как он выразился, стерва и тот рад-радешенек задержаться на работе, что частенько и делает. Он наверняка отреагирует на доброжелательность незамужней сотрудницы, и тогда она легко получает доступ к помещению, где шифровальщик работает с диппочтой. Собеседник из всего сказанного должен был сделать вывод, что Беседовский прекрасно осведомлен о взаимоотношениях в полпредстве и вообще в курсе кадровых перемещений и назначений как в посольстве, так и в торгпредстве. Но Богомолец был достаточно опытен, чтобы, несмотря на определенную надежду, которую он возлагал на Беседовского, внутренне признать, что дело с машинисткой, по-видимому, бесперспективное. Оно интересовало его только в одном аспекте.

Поскольку, как понимал Богомолец, обсуждается вопрос о его переезде в Париж на постоянную работу, приобретение через Беседовского источника в советском полпредстве может сыграть свою роль. Он откровенно поделился этими соображениями и с Лаго. Тот ответил, что со своей стороны был бы очень рад переезду его, Богомольца, в Париж, однако, учитывая неопытность Беседовского в вербовочных делах, сильно сомневается в успехе.

Богомолец попросил Беседовского не порывать отношений с дамой, которую тут же для последующей переписки закодировал как «Дактило». Возможно, он подберет агента, который сумеет установить с ней близкие отношения, а там видно будет.

Богомолец переехал в Париж. Штаб-квартира наконец-то, к великой радости его супруги, приняла решение о его переводе. А вот с «Дактило» ничего не вышло. Кстати, обе эти истории, с «Папашей» и машинисткой, выгодно подчеркнули уровень работы Лаго. Он «предъявил» свои источники Богомольцу, при желании тот сам мог с ними связаться. Это оценили и в штаб-квартире СИС.

Барышня и военлет

Богомолец долго не верил, что Бигорова, работавшая переводчицей в Наркомате внешней торговли, «красавица», как он ее несколько иронично называл, может оказаться полезной. Но Лаго, не выказывая навязчивости, время от времени упоминал, что связь с ней не порывает. Он уверен, что при ее желании работать толк будет. Богомолец не возражал, но и не проявлял никакого интереса. Поэтому он, не пропустив мимо ушей очередное сообщение Лаго об усилиях агентессы, внешне не акцентировал на нем внимания. А Лаго сказал, что в компании Бигоровой появился военный летчик, служивший еще в авиации старой армии, — некто Княжин. Человек с прекрасным техническим образованием, эрудирован и, судя по тону письма дамы, под стать этому и его внешние данные. Все вместе плюс староофицерская галантность — цветы, комплименты, целование ручки, очевидно, тронули сердце переводчицы.

Как докладывал Лаго, у молодых людей много общего в судьбе. Посудите сами, говорил он Богомольцу:

«Она дочь известного армавирского богача, отец в эмиграции. Была замужем за офицером-контрразведчи-ком, сыном генерала, расстрелянного большевиками. Хороша собой, высокого роста, блондинка. Работает во Внешторге, проживает в Замоскворечье по Валовой улице, в доме номер 26. Познакомился с ней через свою сестру. Она охотно согласилась сотрудничать с русскими патриотами, вероятнее всего из материальных соображений. Ей обещано за труды ежемесячно 500 рублей и 50 долларов — это для покупок в Торгсине.

Княжин из дворянской семьи, в родственных отношениях с известным русским политическим деятелем, историком и публицистом Милюковым, крупной фигурой в эмиграции. Во время мировой войны после окончания школы военных летчиков Княжин начал службу в старой армии. Но обстоятельства сложились так, что в Гражданскую войну он оказался на стороне большевиков. За то, что скрыл, как тогда говорилось, свое буржуазное происхождение, уволили из Красной армии. В конце 20-х годов снова взяли на службу в ВВС РККА как высококвалифицированного летчика и специалиста по обслуживанию самолетов. Прикомандирован к Центральному аэрогид-родинамическому институту. Свои взгляды и убеждения скрывает, но от них не отказался».

Из отрывочных сообщений Бигоровой можно понять, что к ЦАГИ Княжин прикомандирован на время, у него немало знакомых среди специалистов авиапромышленности, в конструкторских бюро по авиастроению. Она плохо разбирается во всем этом, но ясно, что среди специалистов его ценят и с его мнением считаются. Это следует и из того, что у него были какие-то проблемы с советской властью. Он сам говорит об этом глухо, односложно и неохотно, и тем не менее его держат на работе, связанной, конечно, с секретами. Но она интуитивно почувствовала, что человек чем-то тяготится, одинок, ушел в себя, ему не с кем поделиться. Удалось расшевелить летчика, и стало понятно, что он скрывает свое истинное отношение к власти. Бигорова откликнулась на эти излияния, и они прекрасно поняли друг друга. Встретились не только мужчина и женщина, но и родственные души. Помогать борьбе соотечественников с большевиками — это их моральный долг и святая обязанность. Но как?

Это не проблема. Бигорова рассказала, что некоторым образом связана с определенными лицами в эмиграции, которые заинтересованы в поддержании контактов с думающими людьми в России. Не за горами большие события, и нужно быть к ним готовыми. Летчик сказал, что в общем-то он идею свержения режима разделяет, но что может для этого сделать — совершенно себе не представляет. Она ответила, что нужно будет посоветоваться со знающими и порядочными людьми там, в Париже. Так и сказала — в Париже, что вызвало на его лице еле заметную реакцию. Но женщины — народ наблюдательный. Может быть, у его высокоблагородия (так наедине она стала называть офицера) кто-то есть во Франции? Ведь Гражданская война разметала людей по всему свету, все может быть.

Да, есть. Дальний родственник Павел Николаевич Милюков, бывший министр иностранных дел во Временном правительстве.

Когда Лаго поделился с Богомольцем этими новостями, тот заинтересовался знакомым Бигоровой и попросил отреагировать на ее письмо.

Она радостно сообщила Княжину, что с такой родословной он желанный человек для русских патриотов за рубежом и они скоро дадут о себе знать. Вскоре ему было передано письмо, в котором патриоты-эмигранты спрашивают, готов ли он к посильному участию в подрыве советской власти и работе по консолидации оппозиционных режиму сил. Все было крайне расплывчато, а он хотел знать, какую организацию представляют его новые друзья. Те не преминули сообщить, что речь идет об организации «Борьба за Россию», хотя это мало что ему говорило: он в тонкостях эмигрантской жизни из своего далека не ориентировался. Убедило, когда ему намекнули, что его именитый родственник в курсе и одобряет поступок. Летчик стал настаивать на том, чтобы от Милюкова ему бьшо прислано письмо с подтверждением этого одобрения.

Богомолец не хотел преждевременно раскрывать свой явный интерес к летчику. Важно само его существование. Ему уже был дан псевдоним «Штурман». Терять такой ценный кадр тоже нельзя. Тогда Богомолец решает изготовить письмо Милюкова и переслать его «Штурману». Но тот может знать почерк родственника, в семейных архивах иногда хранится многое. А здесь ошибиться нельзя. Он просит Лаго достать образец почерка Милюкова, возможно, тот давал какую-либо рукописную статью для публикации, а если нет, то получить хотя бы записку от него. Но время шло, а подходящий случай так и не подвернулся.

По настоянию Богомольца летчику сообщили, что его родственника, вокруг которого слишком много глаз, втягивать в «дело» совершенно невозможно. Туда, в Совдепию, своим почерком такие люди, как Милюков, не пишут. Друзья заботятся о безопасности своего уважаемого соотечественника в Москве. Новый активист воспринял все это без особого восторга, но сотрудничать согласился. Просит прислать надежного человека и сообщить, что нужно подготовить к его приезду.

Выясняется при этом, что Княжин осведомлен не только в авиатехнике, но и разбирается в истории общественной мысли. Он разделяет взгляды Павла Николаевича о неискоренимой культурной отсталости России и обязательности для ее самоутверждения сильной и мудрой государственной власти. Ему близка мысль о грядущем перерождении пролетарской диктатуры, и он в меру своих сил готов способствовать этому.

Всю канитель, как выражался Лаго, знакомства Биго-ровой с летчиком он пересказал Богомольцу. Последний доложил наверх. Из штаб-квартиры получена санкция на дальнейшую работу с источником.

Следует поручить летчику то, что ему очень близко как специалисту по авиационной технике. Возможно, запросить более полные данные о состоянии советской авиации. Интерес представляют сведения о составе ВВС, уровне их оснащенности, типах самолетов, принятых на вооружение, конструкторских работах, летных кадрах. Чтобы как-то прикрыть вопросы чисто разведывательного характера, рекомендовано сообщить источнику, что в руководящих кругах эмиграции видят в красной авиации, учитывая необъятные просторы России, главное средство борьбы правящих кругов против восстания народа, на которое эмиграция очень рассчитывает.

К Княжину Богомолец направил того же связника, который вывез документы ВСНХ, то есть Поповских, он же агент ИНО «Вандерер». Богомолец очень сильно волновался и даже написал Лаго, что «молит Бога, чтобы девочка и штурман не оказались провокаторами, ибо послан очень верный и хороший человек». Выходило, что если бы курьер, на чей-то взгляд, был «не очень хорошим человеком», то на него можно махнуть рукой.

Таким образом, для получения разведывательной информации по советской авиации (конструкторские разработки, летные испытания, выпуск и эксплуатация самолетов, типы и характеристики боевых машин, стоящих на вооружении ВВС РККА) Богомолец по заданию СИС задействовал помимо Лаго военного летчика Княжина, «завербованного» Бигоровой, саму Бигорову, а также связника. Все четверо — секретные сотрудники ОГПУ. Поступавшие по этому каналу в Интеллидженс сервис сведения составлялись на Лубянке с участием компетентных ведомств и служб СССР.

В загранаппарат сообщается, что Княжин к приезду связника подготовлен: у него уже есть солидные дезинформационные материалы, а также копия «секретного» приказа по МВО, касающегося вопросов военно-технического характера. Продвижению этих материалов английской разведке в Центре придают большое значение. Теперь уже на Лубянке беспокоятся об успешном проведении всей комбинации. Резидентуре дается указание принять все возможные меры к наиболее точному выяснению места перехода связником советской границы и маршрута дальнейшего его следования, с тем чтобы избежать задержания его пограничниками. В противном случае все может сорваться, так как прохождение связника через контрольную точку строго оговорено по времени, и об этом Богомолец должен получить сигнал. Но все обошлось.

Весной 1933 года связник выполнил задание и благополучно возвратился, доставив серьезные «закрытые» материалы по советской авиации, за что тут же получил похвалу резидента СИС Гибсона.

В следующий раз на связь с летчиком пойдет другой связник, который также был в свое время перевербован ОГПУ и под псевдонимом «Маяк» фигурировал в докладной записке Сталину о деятельности английской разведки против СССР.

Богомолец, со своей стороны, призывает Лаго соблюдать в этом деле крайнюю осмотрительность для обеспечения безопасности источника. «Смотрите, — пишет он Лаго, — где у Вас хранятся записи с условиями встреч, помните, что ГПУ Вами очень интересуется». Он просит Лаго написать барышне (уже нет и следа иронии), поблагодарить за службу и сообщить, что с летчиком будут работать. Полезность и надежность ее самой сомнений не вызывают. «Надо будет послать ей некоторую сумму денег и какие-то знаки внимания, ну там парфюм, чулки, — подумайте сами», — говорит он Лаго.

Маленькие парижские сувениры через месяц она получила. Товарищ с Лубянки ее очень хвалил и позаботился о пригласительном билете для нее, любительницы театра, на генеральную репетицию балета «Пламя Парижа», который украсит репертуар Большого театра в новом сезоне.

Известие от летчика, пришедшее на условный адрес в Париже, весьма обрадовало Богомольца. Княжин сообщал, что у него есть новость, которая требует скорейшей передачи через связника. Ему предоставляется возможность сфотографировать документы военно-политического характера, а именно засекреченные стенограммы недавнего заседания Реввоенсовета. На нем с речью выступил Ворошилов, с докладами — Баранов, о плане развертывания авиапромышленности, и Алкснис, об использовании военно-воздушных сил во время войны. В общем это страниц 300 текста плюс разные схемы, так что потребуется фотоаппарат с достаточным запасом пленки.

Выполнение этой операции возможно, так как сотрудник, которому поручена работа с этими материалами, находится в отпуске, а Княжин временно замещает его. Агент подтверждал условия связи и просил дать знать о принятом решении.

Богомолец подумал, что в Лондоне будут довольны его новым приобретением. Упомянутые в тайнописном тексте лица занимали важные посты в СССР, и содержание их выступлений несомненно представляло разведывательный интерес. Баранов до последнего времени командовал военно-воздушными силами РККА, затем был назначен заместителем наркома тяжелой промышленности и одновременно руководителем авиационного главка, входил в состав ЦК ВКП(б). Алкснис сменил его на посту командующего ВВС, члена РВС страны.

Интеллидженс сервис поручила Богомольцу, учитывая ценность новых материалов от Княжина (они признаны достоверными, а источник — заслуживающим доверия), в очередной раз направить к нему связника. В поле зрения Богомольца как раз попал недавно перелетевший в Польшу на самолете Р-5 летчик одной из авиачастей ВВС РККА Кучинский. Собственно, об этом сообщили ему польские коллеги, сказав, что они пилота допросили и он им не нужен, может быть, сгодится Богомольцу. Тот поручил его одному из своих специалистов по ходокам. Доложили, что парень подходящий, но идти нелегально туда, откуда только что бежал, отказывается. Понятно, боится.

Информация об обработке людьми Богомольца Ку-чинского поступает в ОГПУ. Там были заинтересованы в возвращении беглеца как носителя сведений, составляющих военную тайну, и как человека, которого иностранные спецслужбы намеревались использовать в своих мероприятиях.

Новый приятель Кучинского, с которым он сошелся на мызе под Варшавой и которому признался, что его сватают на ходку домой, сказал, что дело стоящее. Он пойдет уже в третий раз и вот жив-здоров. «Сходишь разок, — убеждал он приятеля, — и будешь жить как у Христа за пазухой». Так Кучинский был направлен Богомольцем к его коллеге-авиатору в Москву. При переходе польско-советской границы Кучинский был убит, поскольку место его перехода установить не удалось, а пограничники действовали строго по инструкции.

Конфиденциальная информация

Решающим в операции «Тарантелла» как системе оперативных мероприятий по дезинформации английской разведки было то, что Интеллидженс сервис принимала за свою агентуру секретных сотрудников ОГПУ как за рубежом, так и в СССР. А в целом это была классическая акция по использованию каналов разведки для продвижения в высшие правительственные инстанции Великобритании направленной информации, призванной содействовать созданию более благоприятных условий для осуществления внешнеполитического курса и экономических программ Советского Союза.

Направленная информация, предназначенная для целей влияния, в большинстве случаев состоит из достоверных сведений, хотя это не исключает отдельных элементов дезинформации, которые, однако, выстраиваются таким образом, чтобы воздействовать на объект-получатель в желаемом направлении. Разумеется, чтобы быть востребованной, такая информация должна отвечать критериям, предъявляемым к разведывательным данным, как-то: их секретность, достоверность, актуальность, конкретность, своевременность. Продвигавшиеся через Богомольца в СИС сведения во многом были именно такими, потому и получали там положительную оценку.

Использование внешней разведкой агентурных позиций, созданных в ходе проведения операции «Тарантелла», соответствовало принципиальным установкам политического руководства страны об использовании закрытых каналов для проведения специальных акций влияния. Впрочем, к таковым, как показывает мировой опыт, прибегают многие государства, во всяком случае те, которые претендуют на какую-то значимую роль в международных делах.

По решению Политбюро ЦК в структуре ОГПУ было создано особое бюро, в функции которого входило продвижение в правящие круги и печать западных стран информации, содействовавшей решению задач в области внешней и внутренней политики СССР. Первым руководителем бюро был Уншлихт, придававший важное значение четкой координации и централизованному руководству этой деликатной сферой государственной деятельности.

От исполнителей работа требовала широкого кругозора, ясного видения международных проблем и перспектив их развития, трезвого понимания реалий и границ возможного, наконец, подчас и политической смелости. В этом непростом деле не обходилось без шероховатостей, были трудности, связанные с подготовкой и реализацией информации, случались накладки чисто оперативного плана, что, однако, не меняло в итоге благоприятного хода операции «Тарантелла» на протяжении нескольких лет.

В «донесениях», имевших конечным адресом Лондон, освещались вопросы положения в высшем руководстве СССР, международной деятельности советского правительства, состояния экономики и отдельных отраслей народного хозяйства страны, некоторых проблем военного строительства. Тексты информационных сообщений утверждались ответственными должностными лицами ОГПУ. Затем «добытые» агентом или составленные им самим, причем обязательно в присущей автору индивидуальной манере материалы с помощью тайнописи или непосредственно через связника (объемные и технического характера, с большим числом цифровых и иных данных) направлялись по назначению.

С точки зрения общепринятых критериев разведывательной информации продвигавшиеся в СИС по каналу Лаго — Богомолец — Гибсон и через другие контролируемые ИНО источники в рамках этой же операции сведения имели нулевую ценность, но в СИС тогда об этом не знали.

Анализ «закрытых» сведений и ряда фактов должен был, по замыслу, побуждать по меньшей мере к следующим выводам:

Внутриполитическое положение в СССР стабильно, угроза генеральной линии партии со стороны оппозиции практически снята, авторитет вождя непререкаем и даже крайние меры вряд ли что изменят в этом раскладе. Посему ставка экстремистских кругов белой эмиграции на террор бесперспективна, а их активная поддержка — это выброшенные на ветер деньги.

Народное хозяйство страны развивается устойчиво и, несмотря на имеющиеся трудности, создаются все компоненты современного промышленного производства. Отраслям, работающим на оборону, отдается приоритет, и есть уверенность, что переоснащение армии на современной основе будет осуществлено в сжатые сроки. Тем не менее СССР заинтересован в развитии экономических связей с Западом, а конкуренты англичан — Германия, Америка, Франция активно внедряются на советский рынок.

СССР перед лицом потенциальной угрозы готов занять гибкую линию, чтобы иметь Францию и Англию в своих союзниках в Европе, а САСШ — на Дальнем Востоке на случай обострения международной ситуации. Советский Союз стремится к сотрудничеству, любой эффективный механизм коллективной безопасности его бы устроил, но если пассивность англичан, как и французов, не будет преодолена, то он вынужден будет соответствующим образом строить свои отношения с Германией.

Что касается восприятия разведывательных данных, среди которых может оказаться и направленная информация, политическим руководством той или иной страны, то здесь диапазон весьма широк: от учета в своих внешнеполитических шагах до игнорирования. Все зависит от уровня профессиональной компетентности и политической воли. То, что делалось советской разведкой в ходе осуществления операции «Тарантелла», отвечая интересам СССР, по крайней мере, не противоречило задачам обеспечения безопасности Великобритании. Но естественно, в Лондоне были и силы, которые выдвигали в отношении Советского Союза совершенно иные цели.

В ноябре 1933 года были установлены дипломатические отношения между СССР и Соединенными Штатами, что создавало новую ситуацию, в том числе в определенном смысле и для Англии. Американский бизнес нацелился на советский рынок и готов потеснить европейцев. Америка ведет зондаж в части развития двусторонних отношений с Россией с учетом японского фактора. В освещении этих важных для Великобритании проблем участвует, естественно, Интеллидженс сервис, которая подключает к получению интересующих политическое руководство страны сведений свою агентуру в Москве. Ее информация в ряде случаев весьма интересна.

Сообщалось, например, что во время беседы наркома иностранных дел Литвинова с президентом Рузвельтом обсуждался вопрос об американских концессиях на Дальнем Востоке, в частности на Сахалине и Камчатке. Есть понимание интересов друг друга. Американцам нужны коммуникации, ведущие в японский тыл, советское руководство заинтересовано в американской технической помощи. Послу в Вашингтоне Трояновскому разъяснили, что Соединенные Штаты будут принимать все меры для предотвращения войны на Дальнем Востоке и поддерживать СССР в случае ее возникновения — и морально, и материально.

Еще одно сообщение. Беседуя с Ворошиловым, американский посол в Москве Буллит указал на желательность создания на восточном побережье Камчатки прикрытых береговой артиллерией баз для авиации и подводного флота. При этом он подчеркнул, что предстоящее развертывание баз на Аляске создает хорошие предпосылки для сотрудничества ВМС и ВВС Соединенных Штатов и Советского Союза в случае конфликта с Японией. Ворошилов указал на затруднительность создания баз в короткий срок из-за отсутствия должной инфраструктуры в этом регионе страны. Он предложил Буллиту другой вариант, рассчитанный на завоз морским путем из Америки необходимого оборудования. Советскому послу в Вашингтоне даны указания не придавать этим переговорам официального характера.

Далее. Американцы хотят постепенно переключить на себя торговые сделки СССР с Англией и Германией. Задачей довольно большого штата американского посольства в Москве, в который включено немало специалистов по различным отраслям промышленности, является быстрейшее изучение советского рынка и подготовка предложений для правительства Соединенных Штатов. Отношения с Америкой находятся в центре внимания партийных и советских органов. Ставится задача вовлечь американцев в широкое техническое сотрудничество.

Уже готовится соглашение о поставке авиационных двигателей, американцами поднят вопрос об организации воздушного сообщения между Аляской и Камчаткой. В Госбанк поступило правительственное распоряжение о создании специального фонда финансирования сделок с американцами.

Посол Буллит имеет хорошие контакты с советскими руководителями, к нему благоволит Сталин. Принимая посла, он много говорил о взаимовыгодном характере экономических связей между СССР и Америкой. С его разрешения Буллиту позволено иметь свой самолет для полетов в отдаленные регионы Советского Союза, он усиленно изучает русский язык, с ним занимается советская учительница.

В ходе операции «Тарантелла» советская разведка имела доступ к информации, которую Богомолец получал от других своих помощников, сотрудничавших с ОГПУ («Флейта», «Теплов», «Тамарин»), а также по каналам сотрудничества с польской и румынской службами. Некоторые из этих материалов представляли значительный интерес, так как касались осведомленности западных разведок по отдельным аспектам мобилизационной готовности СССР и его стратегических объектов, что учитывалось при проведении мероприятий по защите сведений, составляющих государственную тайну, и осуществлении оперативных действий по выявлению и перекрытию возможных каналов утечки такого рода данных. К таким сведениям можно было отнести достаточно обширные доклады (составленные, кстати, в ряде случаев с помощью иностранных специалистов, работавших в СССР) об энергетике Советского Союза с характеристиками крупных энергообъектов, путевом хозяйстве, пропускной способности, вагоно- и паровозопарках железных дорог, оборонных заводах, химических, металлургических и станкостроительных предприятиях, нефтепромыслах и по другим вопросам.

В ряде случаев разведка давала информацию военнополитического характера, касавшуюся тех стран, которые уже в середине 30-х безусловно рассматривались как несущие потенциальную угрозу безопасности СССР и развязывания против нашей страны военных действий. Речь шла о Германии и Японии. Такие сведения, учитывая их важность, в форме спецсообщений докладывались политическому руководству страны. Так, были доложены материалы о негласной подготовке германской авиационной промышленности, прежде всего ведущих самолетостроительных фирм Мессершмитта, Юнкерса, Хейнкеля, Дорнье, Фокке-Вульфа к началу массового выпуска современных типов самолетов для бомбардировочной и истребительной авиации страны. В связи с созданием в конце апреля 1933 года министерства авиации во главе с Герингом ИНО доложил добытые по этому же каналу подробные сведения о структуре, функциях и персоналиях нового германского ведомства, с выводом о том, что крупным авиастроительным фирмам поставлена задача подготовиться не только к массовому выпуску новейших типов бомбардировщиков, истребителей, военно-транспортных и других самолетов, но и к развертыванию масштабных авиаконструкторских работ по созданию машин следующего поколения.

Говорилось и о массированном переходе тяжелой промышленности к выпуску продукции прямого военного назначения. Сообщалось, что такой крупный концерн, как «Ферайнигте штальверке» получил военный заказ на 20 миллионов марок, не говоря уже о других, менее значимых предприятиях. Целый ряд заводов перешел на выпуск продукции, замаскированной под общей рубрикой «спецзаказы». На заводах «ИГ Фарбен-индустри» приступили к производству отравляющих веществ, в том числе нового ОВ «неольюизита», который по своим смертоносным качествам превосходит все, что до тех пор изобретено в этой области.

Донесения содержали сведения о серьезных оргштат-ных мероприятиях по развитию рейхсвера и вспомогательных формирований как основы для развертывания вооруженных сил Германии по нормам военного времени уже в ближайшие годы.

Докладывалось об усиленной подготовке к строительству автодорог в восточном, юго-восточном и южном направлениях, что следовало из документа, полученного английской разведкой от своего информированного источника в Германии.

В январе 1934 года ИНО представил руководству ОГПУ другой документ, добытый английской разведкой, касавшийся военно-политических планов Гитлера и перевооружения Германии. Последовало указание составить записку в два адреса: Сталину и Ворошилову, что и было исполнено.

В агентурном сообщении указывалось, что на франкогерманских переговорах в связи с вопросом о плебисците в Саарской области Гитлер выдвинул три требования:

— признание равноправия Германии в вопросах вооружений, с отменой всяких ограничительных сроков (как это было зафиксировано в Версальском мирном договоре);

— возвращение Саарской области Германии без проведения плебисцита и без выплаты французам компенсации;

— отказ Франции от какого-либо военного вмешательства, если бы Германия вступила в непосредственные переговоры с Бельгией и Польшей в отношении изменения соответствующих границ.

Как бы ни шли переговоры, подчеркивалось в документе, и каковы бы ни были результаты плебисцита, если он все же будет проведен, Германия, с точки зрения Гитлера, должна быть готова вооруженной рукой решить этот политический вопрос в свою пользу. Такой готовностью Гитлер, по расчетам немцев, будет располагать уже в 1935 году, что обеспечивается жесткими организационными мероприятиями по всей стране, отказом, по сути дела, в явочном порядке от ограничений на производство вооружений, так что мифическое различие между «запрещенными» и «дозволенными» видами оружия потеряло всякое значение. Если что-либо еще и ставит формальные рамки этой работе, то только необходимость из внешнеполитических соображений до поры до времени камуфлировать все эти военные приготовления.

В апреле 1934 года Богомолец попросил Лаго перепечатать полученный из Варшавы материал, касавшийся обстановки на Дальнем Востоке. Это было резюме доклада о «Новой тактике японского Генштаба в случае войны с СССР». Копия доклада оказалась в Центре. Документ в полном объеме был направлен Сталину. В сопроводительной записке, подписанной заместителем председателя ОГПУ Аграновым, уточнялось, что документ получен ИНО агентурным путем в Париже и находится в распоряжении английской разведки.

В документе констатировалось, что в последнее время наблюдается перемена настроений в правительственных кругах Японии и в особенности военной партии. Если еще недавно считалось, что война с СССР будет сравнительно короткой, то теперь с учетом возросшей боеспособности Красной армии допускается возможность ее затяжного характера. Далее отмечалось, что международная обстановка складывается неблагоприятно для Японии. Признание СССР Соединенными Штатами усиливает позиции Советского Союза в случае военного конфликта с Японией, которая в этих условиях вынуждена рассматривать дополнительные факторы, необходимые для завершения такого конфликта в свою пользу. Таким фактором может стать перенесение театра военных действий в тыл Советов с целью нарушения всех сложившихся коммуникаций и срыва мобилизационных планов Красной армии.

Генштаб под влиянием полковника Ито, начальника монгольского отдела, приходит к выводу о необходимости заменить прежний план кампании новым, который строится на вышеуказанных соображениях. В соответствии с ним главный театр военных действий переносится на территорию Монголии и даже Китая (Синьцзяна). Преследуется цель спутать все карты Советов, поставить под непосредственный удар Сибирь и отсечь войска Сибирского военного округа, которые должны стать резервом для группировки РККА в Приморье. Вся внешняя и военная политика Японии нацелена на то, чтобы подойти как можно ближе к границам Монголии.

Успех операции «Тарантелла» во многом определялся тем, что действия разведки имели надежное контрразведывательное обеспечение. Умело была подобрана агентура, подставленная англичанам в Москве, оперативно и грамотно строилась работа с ней, тщательно отрабатывались мероприятия по связи. Контроль, который осуществлялся через возможности внешней разведки, показал, что противник не разгадал масштабной оперативной игры.

Со связью есть проблемы

В организации работы с А/243 все настоятельнее выдвигался вопрос о целесообразности передачи его на связь из берлинской резидентуры в парижскую. Правда, регулярные поездки в германскую столицу ему удавалось объяснять Беседовскому необходимостью встреч с Богомольцем, что иногда так и было на самом деле. Но помимо этого возникали и неудобства сугубо оперативного свойства, например в случае, когда обстановка требовала безотлагательной встречи.

Так, оказалось, что по причине несогласованности или несовершенства учета для намечавшихся Бурцевым на роль террористов лиц была дана легендированная явка, которая уже фигурировала в другой операции. Выяснилось это уже после отъезда Лаго из Москвы. Естественно, срочно была подобрана другая, все новые данные сообщены Лаго, но он-то действовал оперативно по первоначальным инструкциям. Потребовалась сложная комбинация, чтобы внести коррективы в прежнюю легенду и соответствующим образом объяснить все Бурцеву. Хорошо, что это не вызвало особых вопросов, но в ином случае такой сбой мог окончиться провалом.

Поступили первые сведения о предстоящем переводе в Париж Богомольца, да он и сам признавался Лаго, что предпринимает через Гибсона все возможные меры, чтобы уехать из Германии, и чем скорее, тем лучше. Почтовая связь между ними тоже создавала определенные трудности, требовала много времени для исполнения тайнописных сообщений (их нанесения, проявления, написания защитных текстов и пр.). Однажды по невнимательности Лаго допустил досадный промах. В их с Богомольцем переписке, особенно в части фамилий, использовался код. К кодированию имен Лаго прибегал из соображений безопасности и в своих донесениях в Центр, которые передавал оперработнику на личных встречах. В коде для Богомольца Беседовский значился как Захареску, для Центра — как Солнцев. Как-то Лаго перепутал и назвал его так в письме Богомольцу. Тот в нескольких письмах допытывался, что это за Солнцев, откуда взялся. Пришлось объяснять, что в этот день в редакцию газеты «Борьба», где Лаго по-прежнему работал, пришел посетитель с такой фамилией, что по невероятной случайности почти соответствовало действительности — посетителя звали Солнцов, и ошибка случайно вкралась в его сообщение, поскольку с этим Солнцовым он долго беседовал.

Но главное, конечно, было то, что вскоре Лаго и Богомолец будут жить и работать в одном городе. Это привнесет новые моменты в их отношения, большинство вопросов будут решаться на личных встречах и пауз для совета, как это имело место, когда Лаго находился в Париже, а Богомолец — в Берлине или Варшаве, уже не будет. Значит, возникнет необходимость в более частых встречах, возможно и экстренных, с сотрудниками рези-дентуры, что предполагает жесткие требования к обеспечению безопасности с обеих сторон — загранаппарата и самого Лаго.

Еще одно обстоятельство — это интерес к Лаго со стороны «Сюртэ женераль» и лично ее генерального контролера Аллека, которому Лаго оказал уже не одну услугу. Как информатор этого ведомства он передал туда в копиях материалы, касавшиеся деятельности Коминтерна в ряде европейских стран, которые удалось собрать в Австрии и Германии. Подготовил по просьбе этого высокопоставленного чиновника обзор о методах работы Коминтерна во Франции и ее колониях. Вручил Аллеку подробный доклад о политическом и экономическом положении СССР на основе своих личных впечатлений после возвращения из «нелегальной» поездки в Москву, содержание которого было согласовано с ИНО. Дал в копиях некоторые материалы о советских авиационных заводах, которые поступили от московского военного летчика и предназначались для Богомольца. Через Лаго Аллек наводил справки о самом Богомольце. Французы, очевидно, не удовлетворялись той информацией о его миссии во Франции, которую получали от своих английских коллег, и хотели иметь собственное мнение по этому поводу.

Помимо этого Аллек постоянно давал Лаго поручения по выяснению различных вопросов деятельности эмиграции, причем французские спецслужбы прежде всего интересовались проявлениями экстремизма и возможными планами совершения террористических акций в отношении советских деятелей, в том числе и бывших, например Троцкого, на территории Франции.

Передача Лаго на связь в парижскую резидентуру, решая одни вопросы, усложняла другие, а именно обеспечение безопасности встреч с ним. Французская контрразведка, что вполне очевидно, проявляла интерес к Лаго и его деятельности. Она была осведомлена о том, что Лаго используется Интеллидженс сервис. Нетрудно было поэтому предположить, что компетентные французские службы не оставят его своим вниманием. Проблема безопасности работы с источником А/243 выходила на первый план. И хотя сам Лаго уверял, что ничего особенного вокруг себя не наблюдает и слежку за собой не отмечал, это было отнюдь не так. Даже совсем не так.

Наконец приходит известие о прибытии Богомольца в Париж на постоянную работу.

В парижскую резидентуру сообщается о решении Центра передать ей на связь Лаго для продолжения работы с ним. Составлена подробная ориентировка о наиболее важных моментах: его занятиях в группе «Борьба», привлечении Бурцевым к подготовке террористического акта в Москве, «нелегальной» поездке в Союз, сотрудничестве с «Сюртэ», работе с легендированной агентурой на советской территории, участии в операции по вывозу секретных документов из СССР, об использовании им ho заданию Богомольца информационных возможностей Беседовского, о вовлечении его Богомольцем в подбор связников, о продвижении через А/243 дезинформационных и направленных сведений в Интеллидженс сервис. Особое внимание загранаппарата обращалось на меры безопасности в работе с источником.

Из Парижа сообщается об условиях установления связи с А/243: 10, 20, 30 числа каждого месяца, время — 15-00, место — музей восковых фигур Гревен, что на бульваре Монмартр, 12, нижний этаж, у сцены «Смерть Марата». Оперработник держит в руках газету «Последние новости» (издается в Париже на русском языке). А/243 спрашивает:, «Я вижу, что вы русский, я приезжий из Берлина, не можете ли вы мне сказать, где находится другой музей восковых фигур?» Ответ: «Это недалеко, если хотите, я провожу вас».

Связь с Лаго установлена, все прошло без каких-либо затруднений. Он был в хорошем настроении. Речь сразу пошла о конкретных вопросах дальнейшей работы.

Лаго информировал о том, что Богомолец, столкнувшись с серьезными трудностями в подборе курьеров, которые были бы способны провести инструктаж агентуры, работающей в Москве (Вишневского, Калужского, Кня-жина), все более склоняется к посылке Лаго как наиболее подходящего для этих целей человека!. Лаго получает санкцию на проработку этого вопроса с Богомольцем, но он должен категорически отказаться от нелегального перехода границы, а настаивать на поездке по линии «Интуриста». Можно будет воспользоваться австрийским паспортом на то же имя, что и в прошлый раз, только прежний следует заменить на новый, чтобы в нем не было отметки о поездке в СССР. Если не представится возможным сделать это, то следует обговорить с Богомольцем вопрос приобретения нового паспорта. Нужно будет также убедить Богомольца, что поехать лучше не на неделю, а на месяц, чтобы установить новые связи в Москве. Очевидно, в приемлемой форме Лаго уже сейчас нужно подготовиться к такому повороту дела.

Лаго высказывает несколько интересных соображений по работе. По его мнению, надо сделать все возможное, чтобы поднять авторитет Богомольца перед начальством. По своей натуре он «не любит создавать близких помощников», проще говоря заместителей, опасаясь подсидок. А когда он будет возведен на известную высоту, то «срезать со скандалом» часть его работы, но так, чтобы этот провал не затронул его, Лаго. Тогда, возможно, Лаго мог бы рассчитывать выйти на прямую связь с Гибсоном, минуя Богомольца. Кроме того, необходимо давать Богомольцу помимо дезинформационных и подлинные документы. В Союзе, по его выражению, «всегда можно найти пару бумажек», передача которых ничем не повредит делу, но сыграет существенную роль в повышении доверия Богомольца к «агентуре» в СССР.

Богомолец, кстати, поделился с Лаго любопытным эпизодом, который произошел с ним во время следования из Берлина в Париж. Выйдя из купе в коридор вагона, он увидел у окна мужчину, с которым попытался заговорить, как это обычно бывает в поезде. Обратился на известных ему, Богомольцу, языках и наконец понял, что перед ним русский. Довольно долго беседовали о том о сем, потом Богомолец спросил об этом человеке у проводника, который хранил в своем служебном купе паспорта пассажиров на предмет ночного пограничного контроля, и оказалось, это вице-консул советского полпредства в Париже, едущий к месту службы.

По приезде вице-консула, естественно, встречали коллеги, и он отправился на улицу Гренель в полпредство. По каким-то только ему ведомым признакам Богомолец пришел к выводу, что это сотрудник ОГПУ. Он не посчитал случайным, что человек в поезде расспрашивал о положении дел в Восточной Галиции, которая тогда, как было известно Богомольцу, очень интересовала советское руководство. Позже Беседовский подтвердил, что в посольстве, по его сведениям, ожидают кого-то из ОГПУ, кто будет заниматься украинскими делами.

Работник резидентуры про себя улыбнулся, но Лаго ничего не сказал. Он на самом деле прибыл на замену и по удивительному стечению обстоятельств столкнулся в поезде с Богомольцем, делом которого занимался в Центре, а узнал его по имеющейся там фотографии.

С Лаго еще раз проговариваются все детали его переписки с агентурой. Копии писем будут отправляться в Центр диппочтой. Необходимо регулярно отвечать на них по обычной почте тайнописью на адрес Лаго. Имелись в виду Вишневский, Калужский, Бигорова, Княжин и новые связи, которые уже намечалась для ввода в «агентурную сеть» СИС.

Судя по всему, в ближайшее время Богомолец направит связника к летчику, так как очень заинтересован в получении материалов по советской военной авиации. А они, скорее всего, не могут быть переданы по почте.

Богомолец получил задание от Гибсона навести справки в отношении сотрудницы Профинтерна, некоей Клэр, — возможно, англичане собираются вербовать ее. Об этом сообщается в Центр для принятия мер по контрразведывательной линии.

Лаго сообщает, что абонировал почтовый ящик для получения корреспонденции из Москвы, этот адрес сообщен его московским «агентам» и контролируется службой перлюстрации ОГПУ на тот случай, если Богомолец пожелает обратиться к ним с тайнописными сообщениями помимо Лаго в проверочных целях.

Вопрос о возможной новой поездке Лаго в СССР, однако, отпадает. Штаб-квартира Интеллидженс сервис не решается санкционировать новое турне в Москву, опасаясь за его безопасность. Богомольцу поручено подыскивать другого кандидата, который подходил бы для выполнения как нынешних, так и будущих задач.

Особый-отдел ОГПУ получил задание о перлюстрации всей почтовой корреспонденции, идущей из Союза за границу по адресу: Мадам Манифак, 22, Сент-Огюстен, Париж, И. Это был установленный ИНО конспиративный адрес Богомольца, которым он пользовался для получения почтовых отправлений с советской территории.

Надо рисковать

Операция «Тарантелла» превратилась в многоуровневую систему подстав, которая контролировалась органами госбезопасности СССР и включала в себя ее разведывательное и контрразведывательное обеспечение.

Непосредственно на связи у регионального резидента английской разведки Гибсона находились его помощники: Богомолец, Васильев, Гольц, позже на прямой контакт с ним вышел Лаго. Хотя контакт этот и носил эпизодический характер, Лаго являл собой ключевую фигуру операции, Гольц также сотрудничал с ИНО. Помощники, в первую очередь Лаго, работали с агентурой непосредственно на советской территории, а также организовывали связь с ней в сотрудничестве со спецслужбами соседних с СССР стран.

Кроме того, Лаго обеспечивал использование в интересах Интеллидженс сервис некоторых деятелей эмиграции, в частности Беседовского. Гольц активно привлекал к решению задач в интересах СИС немецких специалистов, работавших на советских предприятиях, а переехав из Берлина в Прагу — и людей из радикальной эмигрантской организации «Братство русской правды». У самого Богомольца еще со времени его пребывания в Румынии сохранились неплохие контакты со многими работниками румынских спецслужб. Двое братьев, один из которых состоял в кадрах разведотдела 3-го корпуса румынской армии, дислоцировавшегося в Кишиневе, а другой сотрудничал с румынской разведкой негласно, являлись агентами ОГПУ.

В окружении влиятельных в эмиграции персон, таких, как Беседовский, Бурцев и другие, действовали независимо от Лаго несколько источников советской разведки, что позволяло контролировать события, а нередко и упреждать их нежелательное развитие.

В систему курьерской связи Богомольца с агентурой на советской территории также были внедрены агенты ОГПУ или перевербованы по наводке из-за рубежа люди, которых Богомолец считал своими.

Внутренняя агентура успешно играла свои роли, пройдя проверку со стороны английской разведки.

Тайнописная переписка с «агентурой» на советской территории, которую вели Богомолец и по его поручению Лаго, а также многие использовавшиеся английской разведкой подставные адреса в Берлине, Париже, Варшаве, Риге и других европейских столицах, контролировались ОГПУ, а посылавшаяся в эти адреса корреспонденция перлюстрировалась.

Несколько агентов, связников и эмиссаров, направленных с заданиями в СССР, были арестованы, дали показания о своей работе, а те, кто был привлечен к сотрудничеству, выполняли задания советских органов госбезопасности.

Оперативная игра была нацелена на дезорганизацию разведывательной деятельности Интеллидженс сервис против СССР, продвижение в английскую разведку направленной информации и дезинформационных материалов, что делалось уже в течение ряда лет.

Весь сложный механизм требовал больших усилий, четкой координации самых различных служб ОГПУ: разведки и ее загранаппаратов, контрразведки, оперативнотехнических подразделений, территориальных органов, пограничников. В этой непростой работе, зачастую в условиях дефицита времени не обходилось без промахов, которые могли поставить под угрозу всю операцию и безопасность задействованной в ней агентуры.

Кое-кого из закордонной агентуры местные контрразведывательные службы подозревали в связи с ОГПУ, возникли сомнения в отношении одного из источников и непредсказуемости его возможных поступков, в другом случае не очень удачным оказалось наружное наблюдение за связником Богомольца, сам А/243 допустил несколько, казалось бы, незначительных, но тем не менее не таких уж безобидных оплошностей в легендировании своих действий. А в разведке мелочей не бывает, именно они чаще всего и становятся причиной провала разведчика, агента, а то и целой операции. Пока все обходилось, но потенциал отрицательного заряда с течением времени нарастал.

Оперативные материалы, полученные в ходе операции «Тарантелла», заставили ИНО подумать о возможности ее перевода в новое качество. Разумеется, предстояло, как обычно, тщательно взвесить все «за» и «против», меру оперативного риска и вероятные варианты развития.

Утром 18 февраля 1934 года заместитель начальника ИНО Слуцкий позвонил своему начальнику Артузову, доложил, что рапорт на его имя в отношении Богомольца готов, и попросил разрешения взять с собой на доклад помощника начальника своего отдела Штейнберга, который непосредственно вел дело.

Войдя в кабинет, он поздравил Артура Христиановича с днем рождения, пожелав ему здоровья и успехов в службе. Штейнберг вставил, что, мол, они старались приготовить профессионально значимый подарок, но Арту-зов сразу же перешел на деловой тон, сказав, что действительно удачные ходы в любой операции такого масштаба всегда несут в себе риск самых неожиданных поворотов, и к ним нужно быть психологически и организационно готовыми. Со словами «посмотрим, что у вас получилось» стал внимательно читать рапорт: ему предстояло либо отвергнуть вынесенные на его рассмотрение предложения, либо их санкционировать.

Вообще-то мысль о вербовке Богомольца возникала давно. У такого шага были свои противники и сторонники, последних было больше. Первые рассуждали по пословице: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе». Другие не менее убедительно говорили, что если обозначилась возможность достижения максимального результата, то надо пойти на оправданный в данном случае риск.

Сторонники осуществления вербовочного подхода к Богомольцу заявляли, что учли и ситуацию, когда он отказывается от сделанного ему предложения и даже вообще не захочет разговаривать.

Если Богомолец не согласится на разговор, то о визите к нему сотрудника ИНО он вряд ли сообщит своим хозяевам, потому что при нынешнем положении дел это может негативно отразиться на его карьере. О такой перспективе можно будет намекнуть ему при встрече.

Если же он согласится разговаривать с нами, но не будет склонен к сотрудничеству, то в этом случае можно прямо сказать ему, что нам хорошо известны его дела, возможности и лица, с которыми он работает, пока не называя их. Сказать, что несколько лет работы в Румынии, Польше, Прибалтике ничего существенного для его карьеры и положения не дали. А это был более подходящий период для его работы против нас. Тем более в настоящее время, менее благоприятное для этого, он ничего лучшего, увы, сделать не сможет. И если мы захотим аннулировать его позиции перед хозяевами, то сделать это нам нетрудно. Какова же тогда дальнейшая перспектива? Когда его отстранят от работы, он, несмотря на то, что имеет английский паспорт, в Англии все равно будет чужим. Наоборот, если он согласится работать для нас, мы имеем реальные возможности поднять его авторитет в глазах англичан, и в результате этого он может значительно продвинуться по службе, не говоря уже о материальной стороне дела. Если случится так, что в результате работы он окажется в положении, при котором продолжать ее было бы нельзя, мы гарантируем ему возвращение на родину.

После того как Богомольцу все это будет сказано, он, если и не скажет сразу «да», то, во всяком случае, задумается. Если он ответит согласием, нужно предупредить, что какая-либо игра с нами с его стороны или неискренность не могут быть для нас неизвестными. Конечно, трудно рассчитывать на то, чтобы он сразу все выложил. Во всяком случае, у нас будет возможность проверять его через «Флейту», а отчасти через А/243 и А/250.

Большинство участников совещания склоняются к тому, что для разговора с Богомольцем следует идти прямо к нему на квартиру. Пришедший отрекомендуется представителем ОГПУ, с этого и начинать разговор.

Ближе всего Богомольца знал Лаго, его мнением поинтересовались. Он написал, что Богомолец больше всего боится потерять службу в Интеллидженс сервис, зная, что никогда не найдет ничего подобного. Он имеет приличные деньги на жизнь, снимает хорошую квартиру, может тратить энную сумму на туалеты жены, сам внешне просто, но дорого одевается. Сбережения у него имеются, но, видно, не очень большие. Он не пьет, в карты не играет, в отношениях с женщинами весьма осторожен.

Если ему будет сделано предложение о сотрудничестве с советской разведкой, то, будучи человеком достаточно опытным, он, конечно, поймет, что больших денег, во всяком случае сопоставимых с тем, что он имеет у англи-чан, ему не видать. С идеологической стороны он человек предельно прагматичный и руководствуется в своих поступках преимущественно материальными соображениями.

Даже если Богомольцу будет указано, что вся его деятельность протекала под контролем ОГПУ, он попытается, по выражению Лаго, ускользнуть. Если же станет ясно, что ему грозит разоблачение и полная дискредитация как профессионала, а следовательно, неизбежное расставание с СИС, то он может пойти на сотрудничество с нами.

Мнение Лаго, таким образом, в значительной степени совпадало с настроениями тех работников ИНО, занимавшихся операцией «Тарантелла», которые полагали необходимым предпринять попытку вербовки Богомольца.

Безусловно, приходилось считаться и с тем, что англичан серьезно беспокоили вопросы безопасности Богомольца. ИНО стало известно, что из штаб-квартиры Ин-теллидженс сервис он получил указание осуществить дополнительные меры по зашифровке проводимых им оперативных мероприятий и проверке агентуры. Очевидно, в СИС считались с тем, что советская разведка может предпринять в отношении Богомольца активные действия.

В представленном на рассмотрение начальника ИНО рапорте указывалось, что Богомолец в течение 15 лет службы в Интеллидженс сервис хорошо себя зарекомендовал и это позволило ему продвинуться с амплуа рядового агента до помощника резидента английской разведки. Его оклад составляет 50 фунтов стерлингов в месяц и 200 фунтов выделяются на оперативные расходы. Разведывательная деятельность Богомольца против СССР имеет тенденцию к расширению, хотя она и контролируется в значительной степени сделанными ему подставами, перевербовкой его агентуры и связников. Надо, однако, исходить из того, что у него могут быть еще какие-то возможности, которые нами не перекрываются. Воспрепятствование продолжению его работы вынуждает нас затрачивать все больше и больше оперативных сил и средств. Представляется целесообразным осуществить вербовочный подход к Богомольцу, с тем чтобы не только парализовать агрессию английской разведки на нашей территории, но и (в случае его согласия сотрудничать с нами) придать всей операции совершенно иное качество.

Возможности осуществления этого плана вытекают из нескольких соображений. Проводившиеся на протяжении ряда лет оперативные мероприятия дали возможность частично вскрыть работу Интеллидженс сервис в Прибалтике, Польше, Румынии, Германии и Франции, а также деятельность самого Богомольца. Эти обстоятельства имеется в виду изложить при разговоре с ним представителя советской разведки, подчеркнув, что вся его работа, по существу, фиктивна, никакой реальной пользы английской разведке не принесла, а если СИС об этом станет известно, то он будет полностью скомпрометирован в глазах службы. Эта осведомленность о его деятельности, равно как и те меры противодействия, которые были бы приняты ИНО в случае его несогласия пойти на контакт с нами, не дают ему никаких надежд на сколько-нибудь успешную работу на долгие годы. Это, безусловно, лишает его возможности продолжить службу в Интеллидженс сервис, так как ее заинтересованность в нем как работнике — и ему не хуже нас об этом известно — полностью зависит от ценности добываемых им материалов.

В заключение рапорта указывалось, что удачная вербовка Богомольца могла бы дать такой оперативный эффект, который обеспечил бы дальнейшее еще более результативное проведение операции «Тарантелла», а также разработку интересующих ОГПУ объектов под флагом английской разведки.

Руководство с доводами согласилось. Решение принято. В парижскую резидентуру дано указание провести необходимую подготовительную работу: выяснить обстановку по месту жительства Богомольца, подобрать проверочный маршрут для выхода на личный контакт с ним, организовать не менее чем в двух точках контрнаблюдение на предмет выявления возможного наружного наблюдения за оперработником, наметить пути его отхода в случае возникновения непредвиденных обстоятельств, задействовать А/243 и другие возможности загранаппарата для отслеживания поведения и действий Богомольца после его встречи с советским разведчиком. Для проведения вербовочной беседы с Богомольцем в Париж будет командирован сотрудник центрального аппарата разведки, с которым на месте надлежит тщательно отработать все вопросы проведения операции и оперативного информирования Центра о ее результатах.

Колонель Молль, 13

Ближе к полудню от особняка на улице Гренель — полпредства СССР отъехал небольшой «рено» с водителем и пассажиром. В это время посольские работники разъезжались и расходились, чтобы перекусить, кто дома, кто в одном из многочисленных парижских бистро. Вначале автомобиль остановился около магазина канцелярских товаров, где были заказаны визитные карточки, а затем по замысловатому маршруту проследовал к одному из книжных развалов на набережной Сены. Там можно было увидеть что угодно: старые французские фолианты, книги из библиотек бывших камергеров и тайных советников, облигации царских займов и ассигнации Временного правительства и даже подшивки «Нивы» за какой-нибудь дореволюционный год. Не нарушая правил поведения, здесь можно было заговорить с любителем старины. А если к этому времени обнаруживался «хвост», как в просторечии называют наружное наблюдение, то вполне нормально выглядела даже и копеечная покупка, например, деникинской купюры с девизом «Единая и неделимая», литографии с изображением императора или взятия Бастилии либо старой почтовой марки с минимальными потерями для личного бюджета.

Выйдя из машины, пассажир заинтересовался весьма оригинальным сувениром: в деревянной рамочке под стеклом был напечатан старинной вязью взятый из какого-то дипломатического документа полный титул царя. Он прочел:

«Божиею поспешествующую милостию, Мы, Александр И, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новогородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Карельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новогорода-Низовские земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский; Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский; всея северные страны Повелитель и Государь Иверской, Карталинской, Грузинской, Кабардинской земли и области армянской; Черкасских и горских князей и иных Наследный Государь и обладатель; наследник Норвежский, герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский, и прочая, и прочая, и прочая».

Прочитал, но не купил, свои могут не понять. После посещения букиниста разведчик в машину уже не вернулся. Убедившись в отсутствии наружного наблюдения, он проследовал на городском транспорте, а потом пешком в район, где проживал Богомолец. Ему предстояло войти в дом Богомольца и, вступив в разговор с хозяином, изложить в соответствии с разработанным планом аргументацию, которая, как предполагалось, могла бы убедить Богомольца согласиться на сотрудничество с советской разведкой.

Выполнение задачи поручено сотруднику ИНО Штейнбергу, к тому времени помощнику начальника этого отдела.

Матус Озарьевич Штейнберг был родом из Бессарабии, в 20-х годах уехал в Бельгию, работал там на металлургическом заводе, вступил в местную компартию и в конце концов был выслан во Францию, откуда выехал в СССР. В Иностранном отделе работал уже несколько лет. Знает обстановку во Франции, владеет французским, энергичный, беспрерывно тормошит начальство предложениями — ему, как говорится, и карты в руки. Очень важно вступить с Богомольцем в диалог, не дать ему оборвать себя с самого начала, позвать консьержа или, хуже того, позвонить в полицию. Поэтому лучше начать разговор на французском. В оперативной переписке Центра с загранаппаратом Штейнберг именовался «Максом».

Богомолец снимал квартиру в доме 13 по улице Колонель Молль. Жена отсутствовала: только позавчера уехала на Лазурный берег и пробудет там несколько дней. Подходя к подъезду, разведчик готовился объяснить консьержу необходимость незамедлительно увидеться с месье Виктором по неотложному делу, хотя тот, надо сказать, привык к тому, что время от времени квартиранта посещают господа со славянским выговором. Но все оказалось проще. Консьерж отошел купить себе сигарет, а его жена, которая в таких важных случаях всегда подменяла мужа, немного замешкалась, готовя любимый луковый суп для супруга. Старомодный ручной звонок звякнул несколько раз, и дверь приоткрылась.

Начальнику ИНО доложена телеграмма из Парижа с пометкой «вне очереди». Сообщалось о встрече «Макса» с Богомольцем:

Пришлось выйти на контакт с Богомольцем не 3 марта, как намечалось, а на следующий день по той причине, что в тот день Богомолец пригласил Лаго к себе домой, и если бы последний отказался от приглашения, то впоследствии это обстоятельство могло бы вызвать подозрение. Все остальное происходило в соответствии с утвержденным планом.

В квартиру Богомольца «Макс» позвонил в десять утра. Хозяин, вероятно, только что позавтракал, был в халате и домашних туфлях. По внешнему виду — гончаровский Обломов. Обмен фразами в передней приводится дословно.

— Месье Богомолец?

— Да.

— Необходимо переговорить с вами по срочному делу.

— По делу? Какому делу? С кем имею честь говорить?

В этот момент «Макс» переходит с французского на русский:

— Виктор Васильевич, дело касается вас и вашей работы, нам обязательно нужно переговорить.

— Ну что же, милостивый государь, дело есть дело, давайте назначим время и место для разговора. В квартире беспорядок, и я не могу, к сожалению, пригласить вас в кабинет.

«Макс» закрывает за собой входную дверь, Богомолец изумлен.

— По какому делу? Ничего не понимаю.

— По разведывательному, Виктор Васильевич.

— Как? Вы от какой разведки?

— Мы оба говорим по-русски, кажется, ясно.

— Русская, но какая?

— Идемте, Виктор Васильевич, здесь неудобно продолжать беседу. А какая разведка, вы прекрасно понимаете.

После этого Богомолец в растерянности приглашает «Макса» в кабинет.

— Моя фамилия Белан, Лев Белан, я представляю советскую внешнюю разведку, которая имеет к вам предложение. Кстати, я давно веду ваше дело, поэтому наберитесь терпения и послушайте, что мы знаем о вашей работе в Румынии, Латвии, Польше, Германии и здесь, в Париже, и что предлагаем.

Разговор был достаточно долгим, по наблюдениям оперработника, Богомолец казался деморализованным.

Он заявил, что в 1917 году сделал ошибку, пойдя против советской власти, и не из идейных соображений, а ради, как он сказал, куска хлеба. Оказался на службе Интеллидженс сервис и создал себе за 15 лет то положение, которое сейчас занимает. Эмиграцию, вернее ее верхушку, он презирает, но что-либо- изменить в своей жизни и пойти на сотрудничество с советской разведкой он не может. Ему никогда не поверят, как не поверил бы и он сам. Для него совершенно очевидно, что как разведчик он уже конченый человек, и нужно думать, как устраиваться в жизни дальше. Вообще у него есть желание уйти из такого беспокойного дела, как разведка, и жить спокойно.

«Слушайте, — заявил Богомолец, — сколько раз я вербовал людей и думал: “Дурак ты будешь, если согласишься”. Ведь вы сейчас так же думаете обо мне: скажет “да”, а сам начнет давать шифровки в Лондон, помчится к Гибсону. Поверьте, на двойную игру с вами я не пойду, ибо это невозможно: все равно узнаете через вашу агентуру. Мы противники, но мерзавцем я не хочу быть».

В заключение беседы «Макс» сказал, что сегодня говорит с Богомольцем как друг, но если он не согласится, то его «взорвут». Расстались по-доброму, Богомолец подал «Максу» руку.

Богомолец, писал «Макс», боится связи с нами, а может быть, не считает свое положение полностью безвыходным. Вначале он, видимо, не был уверен, не провоцируют ли его французы или даже англичане, а может, и РОВС, но предъявленные ему факты эти опасения сняли. Теперь возникает вопрос, хватит ли у него решимости сказать о происшедшем Гибсону и доложить в Лондон. Если да, то дело проиграно, если нет, то он может, конечно, тянуть, но «коготок увяз — всей птичке пропасть».

В пятницу 9 марта Лаго нашел Богомольца в состоянии полной прострации:

— Виктор Васильевич, почему вы не пришли на свидание, ведь мы договорились?

— Чувствовал себя скверно, совершенно не спал.

— Но могли бы позвонить, предупредить.

— Да, да, конечно. Скажите, пожалуйста, и вспомните точно, что знал Аллек о вашей связи со мной перед вашей поездкой в Москву в 1931 году?

— Аллек об этом ничего не знал, так как я ему о нашей связи ничего не говорил, да и вообще та поездка была сделана для «Борьбы» и на средства газеты «Журналь».

— Ну, счастливо вы отделались. У меня есть сведения, что ГПУ знало о вашей поездке.

— Этого не может быть, о поездке, насколько мне известно, знали только Беседовский, Боговут и Бурцев. Неужели нельзя верить Беседовскому?

— Сейчас никому нельзя верить.

— Если даже допустить, что ГПУ откуда-то знало о моей поездке, то оно не знало ни имени человека, по паспорту которого я ехал, ни маршрута.

— Это так. Мы вернемся к разговору. Извините, Борис Федорович, я должен уйти, у меня срочные дела. Увидимся завтра прямо с утра.

В субботу 10 марта встретились в кафе. Не успел Лаго поздороваться, как Богомолец заговорил:

— Борис Федорович, у меня есть неприятная новость. По моим точным сведениям, вы являетесь агентом ИНО. Вы не волнуйтесь. Это не так важно и не изменит наши отношения, но я вас прошу сказать, так это или нет.

— Вы что это, Виктор Васильевич, решили меня разыгрывать сегодня?

— Нет, нет, у меня имеются для этого серьезные основания. Вот, например, одна вещь, которая была ложной, но о которой я вам рассказал, стала известна ГПУ. Это могло стать известно только от вас.

— Да откуда вы это знаете, Виктор Васильевич?

— Видите, я сейчас не смогу сказать в чем дело. Представьте, что появился новый невозвращенец, бывший работник ГПУ, который и рассказал о вас.

— А если это так, то, значит, это очередная провокация против меня как наиболее слабого места среди ваших сотрудников.

— Нет, не вполне так, ибо удар направлен против меня. И вот я сейчас на положении игрока. Направо — проиграл, налево — хочу выиграть.

— Да, но при чем же здесь я?

— Вас я прошу сказать мне правду, и тогда я через вас буду знать, что замышляет против меня ГПУ. Вы поймите, если будет известно, что вы провалились, то вы перестанете быть интересным для ГПУ и вас, выжав, выбросят, а так мы сможем вместе работать.

— Значит, для вас было бы более выгодным, если бы я работал для ГПУ, так, что ли? Ну что же, тогда мне ничего не остается, как пойти вербоваться.

— Нет, вы меня не поняли. Мне нужно знать правду. Если вы служите в ГПУ, то мы будем сообщниками.

— А может быть, вы уже служите там и меня вербуете? Так и скажите.

— Да нет же, я понимаю, что могут быть разные обстоятельства. Вас, может быть, вынудили, используя родственников, сестру например.

— Да какие же у вас данные, что я служу в ГПУ?

— Да вот какие: все ваши линии — это «липа».

— Ну так я-то здесь при чем? Мои линии там, я их уже не видел два года. Может быть, они за это время связались с ГПУ. Что же касается сестры, то если бы она могла приехать сюда...

— Да, да, если бы она приехала.

— Ну это вы бросьте, уважаемый Виктор Васильевич. Вы уже составили себе целый план. Я, дескать, связан с ГПУ, которое держит как бы заложницей мою сестру, и вот я хочу ее вызволить и тогда расскажу об отношениях с ГПУ. Оставьте это. Я только хотел сказать, что здесь я мог бы спросить сестру, есть ли у нее отношения с ГПУ.

— Скажите мне «да», что вы работаете с ГПУ, и я продолжаю связи со всеми вашими линиями. Скажете «нет», так я рву все связи.

— Если так, то я говорю «нет».

— Да вы подумайте, в таком случае ваше жалованье можно было бы удвоить.

— Слушайте, Виктор Васильевич, не надо меня разыгрывать. Что вы повторяете сцену Порфирия Петровича с Раскольниковым и собираетесь меня убедить в том, что я служу в ГПУ! Если вам это нужно, то я готов идти аген-туриться, но не быть там и сказать, что «да», я не могу. Вы вместо того чтобы устраивать такой психологический экзамен, просто сказали бы, какие у вас имеются сведения от вашего невозвращенца, и мы бы по-приятельски поговорили, что и как делать.

— Должен вам сказать, что психологический-то экзамен вы выдержали, но все-таки я не могу вам вернуть всего доверия. Я вам доверял на все сто процентов, а теперь у меня к вам доверия на девяносто девять.

— Ну, положим, вы говорите неправду. Вы никогда не доверяли мне на все сто процентов. У вас доверия было не больше чем на пятьдесят. Иначе вы не закрывали бы письма рукой, когда писали адреса, а теперь у вас неожиданно доверие ко мне упало еще на лишних два процента. Так вот, зная, что вы человек страшно недоверчивый, я не ударю палец о палец, чтобы изменить этот процент. Пусть это сделает время. Вот присылают сюда какого-то типа, который вызубрил наизусть какие-то данные, и хотят этим подействовать на меня. Играют в патриотизм. Да и вообще, что я имел с ИНО? Ведь я против него никогда не работал.

— А как вы объясните, почему ГПУ знает все мои адреса, начиная с рижского?

— Я всех ваших адресов не знал, этим не интересовался и писал на те, что вы мне давали. Когда я был в Риге у нашего друга Гибсона, он мне сказал, что ГПУ вас там выследило и обложило «латышскими стрелками». Ему, очевидно, виднее. Странно, что вы киваете теперь на меня.

— Ну-ну, не обижайтесь, приходится прокручивать все варианты.

— Вообще-то я просил бы наконец сказать, называли ли вам мою фамилию?

— Фамилий называлось много, в том числе и ваша. Кроме того, мне сказали, что стараниями ГПУ меня выпроваживают из Парижа (этого Лаго не знал, Богомолец явно проговорился о том, что французские власти, со слов Гибсона, якобы намерены потребовать его высылки из страны и что англичане предприняли немалые усилия, чтобы уладить дело).

— Ну так вот, видите, опять несуразица. Если я служу в ГПУ, зачем вас уводить из-под моего наблюдения? Как хотите, но один процент доверия надо прибавить.

— Это правда. Но все это пустяки. В вашем деле мне странным показалось ваше запоздание на одну неделю с выездом из Москвы.

— Но ведь я же вам рассказывал, что считал визу на выезд простой формальностью и пришел ее получать в день отъезда, а оказывается, на это нужно три дня. Пришлось задержать отъезд.

— Ясно, что удар направлен против меня.

— Понятно. Хотят дезорганизовать вашу работу и вселить недоверие к вашим ближайшим сотрудникам. Несомненно, этот человек подослан ГПУ с целью провокации.

— Ну а дальше что? Думают предложить работать на них. Так у них не будет доверия ко мне, как у меня к ним. А потом ведь я не могу предавать своих людей. И как я буду смотреть в глаза Гибсону?

— Разговор разговором, но у меня на сегодня есть один маленький вопрос. Надо бы послать деньги Вишневскому.

— Нет-нет, не стоит. Потом посмотрим.

— Вот видите, уже началась дезорганизация работы.

— Ничего, это мы успеем сделать после моего возвращения. В понедельник я еду в Прагу. Заходите к моей жене. Она ничего не знает. К концу месяца я буду здесь. Подумайте обо всем, о чем мы говорили, и боже сохрани сказать хотя бы слово кому-либо. Вы сами понимаете, что об этом надо молчать. До свидания.

Богомолец выехал в Прагу, где, как он выяснил, по делам службы находился Гибсон.

Лояльность не оценили

Богомолец приехал в Прагу 11 марта 1934 года, на вокзале его встречали Гибсон с женой, а также барон Гольц. Первые слова Богомольца:

«ГПУ знает обо мне все, там известны все мои адреса в Румынии, Германии и, главное, в Риге. Знают даже, что ряд людей был взят для работы в Прибалтике и в Германии. Я уверен в своих помощниках (он имел в виду Гольца, Васильева и Лаго), а утечка сведений, судя по некоторым предположениям, произошла из румынских спецслужб, где у советской разведки, очевидно, имеется хорошая агентура».

Гибсон интересовался, почему именно к Богомольцу был сделан подход, что за этим стоит, каковы могут быть последующие действия чекистов. От ответов на эти вопросы во многом зависело его и Богомольца реноме как разведчика. Последний мог только высказать предположение, что тот объем работы, который он делал для английской разведки с неизбежными в таком большом деле неудачами (а они были), позволил собрать на него приличное досье. Он аккуратно, но все же дал понять английскому коллеге, что, видимо, его работа беспокоит большевиков, а следовательно, он имеет ценность для СИС и заслуживает полного доверия, что и доказал обращением к своему руководителю в сложившейся экстремальной ситуации.

Гибсон, разумеется, поддержал его, одобрил линию поведения. Некоторое время они еще порассуждали о тех утечках, которые имели место за многолетнюю службу Богомольца у англичан. Пришли к обоюдному согласию в том, что советские органы госбезопасности как за рубежом, так и внутри страны работают очень напористо, изобретательно и широко. Они не без успеха отслеживают деятельность организаций и лиц, ведущих антисоветскую работу, не говоря уже об активности иностранных разведок. Гибсон подчеркнул, что в вербовочной работе теперь, как никогда раньше, нужна большая осмотрительность, конспиративность, осторожность. Он даже употребил услышанную им от русских поговорку «Семь раз отмерь, один отрежь». Вроде бы это звучало неким упреком Богомольцу, хотя прямо ничего сказано не было.

Богомольцу были заданы вопросы о его помощниках, которых тот охарактеризовал с положительной стороны. Гибсон много говорил об освещении внешней и внутренней политики СССР с точки зрения британских интересов, но, как показалось Богомольцу, как-то вяло, без прежней определенности. Ясно, что после всего происшедшего он осторожничает, не желая ангажироваться. Надо ждать решения штаб-квартиры, а оно, как допускал Гибсон, может оказаться и неблагоприятным. Ему лично было бы жаль потерять такого помощника, как Богомолец, но разведка — область жесткого противостояния и потери неизбежны. Впрочем, в любом случае его протеже останется под контролем Интеллидженс сервис. Слишком много знает.

У Богомольца сложилось впечатление, что англичане не пойдут на полный отказ от с таким трудом созданной системы разведывательных операций против СССР с использованием опытных разведчиков из числа русских эмигрантов. Пока еще этот способ действий, конкретно в его случае, приносил определенные положительные результаты и, что особенно важно, обеспечивал поступление политической, экономической и военной информации непосредственно из СССР. А это в штаб-квартире разведки ценилось.

После беседы Гибсон и Богомолец немного прошлись по центру Праги, зашли в пивную, завсегдатаем которой, как говорили, был бравый солдат Швейк. Здесь можно было выпить пильзенского из кружки, которую жаловал сам солдат, большой кружки времен императора Франца Иосифа, с оловянной крышкой. Неважно, что таких кружек иногда оказывалось несколько. Ведь какой-то из них Швейк все же пользовался. Деталь, правда, состояла в том, что любимая кружка героя романа стоила в два раза дороже. Пиво, как всегда, было отменное. Гибсон заказал именно такую кружку, как бы подчеркивая свое личное расположение к Богомольцу.

Расстались хорошо. Богомолец возвращался в отель и думал о том, как иногда складывается жизнь человека. За прошедшее после окончания Гражданской войны время перед его глазами прошло немало судеб, которые заставляли задуматься о своем месте в этом мире.

Вот только что они сидели с Гибсоном в кабачке, процветание которому обеспечил помимо своей воли автор популярного произведения. А если задуматься, то какие интересные повороты бывают в жизни. Ведь Гашек служил в австро-венгерской армии, воевал на русском фронте, попал в плен, вступил в одну из чехословацких воинских частей, сформированных тогда в России. Позже они стали теми самыми белочехами, которые помогали адмиралу Колчаку, а потом сами же сдали его большевикам. Некоторое время Я. Гашек сотрудничал в газете «Чехослован», выходившей в Киеве. Богомолец занимался тогда журналистикой, писал в киевские газеты небольшие заметки, постоянно сотрудничал в шульгинском «Киевлянине». Лично Гашека он не знал, но газету, когда она попадалась в руки, просматривал. И человек с таким прошлым стал красным комиссаром, служил в Красной армии, принял революцию в России. Когда Богомолец оказался в Стамбуле, чешский писатель, совершенно случайно пришедший сегодня на ум, вернулся на родину. Написал блестящий по всем меркам роман «Похождения бравого солдата Швейка», его будут помнить долго, может быть всегда. Дома автора встретили не очень-то хорошо, но жил, работал, дышал воздухом родной земли, в ней покоится.

Видимо, вопрос, кому и как служить, будет до конца дней будоражить Богомольца, то отдаляясь, то стуча в виски.

Поразительную осведомленность ОГПУ о работе Богомольца на Интеллидженс сервис Гибсон связывал с присутствием в своем центре агента советской разведки, о чем он говорил уже давно, имея на то собственные доводы. На этом он настаивал и теперь, когда объяснялся с руководством по поводу вербовочного подхода советской разведки к Богомольцу. Сам Богомолец утверждал, что утечка идет от румын, не возражал и против версии своего шефа.

Контролировать дальнейшие события ИНО мог, располагая решением штаб-квартиры СИС в отношении Богомольца, его объяснениями, содержанием его разговоров с Гибсоном и Лаго, бесед Гибсона с Гольцем, а также перепиской последнего с Васильевым — другим помощником Гибсона. В этом квинтете у ИНО было два источника: А/243 и И/308 (Лаго и Гольц). Гибсон направил в Лондон рапорт Богомольца с изложением обстоятельств подхода к нему советской разведки, сопроводив его таким своим заключением: хотя он и считает Богомольца расконспирированным, тем не менее полагает, что следует «принять этот дерзкий вызов со стороны противника». Звучало очень дипломатично, но однозначно в пользу Богомольца.

Ответ из Лондона не заставил себя ждать и был весьма неприятен для Гибсона: «Работу с Богомольцем прекратить». Этот ответ вынуждал Гибсона просить личного свидания с руководством службы, которое ему разрешили, и он отбыл самолетом в Лондон.

А Богомолец вернулся из Праги в Париж и ждал ответа, который должен был привезти Гибсон. Он опасался вторичного визита к нему работника ИНО и попросил Лаго ежедневно приходить к нему домой с утра: «Нужно будет завести разговор, — наставлял он Лаго, — а тем временем сообщить в “Сюртэ женераль”. Это можно будет сделать только в случае, если вы будете рядом». Поэтому он и просит его быть на квартире.

С Лаго он делится своими оценками ситуации.

Из того, что по его работе в Румынии ИНО известны даже псевдонимы его сотрудников, он делает вывод, что где-то в руководстве румынской разведки есть советская агентура. О его последующей деятельности в Прибалтике и Германии знают такие подробности, которые не были известны полностью ни одному из его ближайших помощников в отдельности. Следовательно, остается предположить, что советская разведка имеет своих людей в штаб-квартире Интеллидженс сервис, и здесь он склонен согласиться с мнением Гибсона, у которого это — идея фикс.

Из Лондона Гибсон привозит неутешительный ответ. Руководство осталось при прежнем мнении.

Пока Лаго дежурил на квартире у Богомольца, у того было достаточно времени, чтобы излить душу. Дело кончено. Ответ, который привез Гибсон, показал, что ГПУ может радоваться. Ему отказали. Гибсон ужасно расстроен. Все его старания ни к чему не привели. Лорд, так Богомолец по примеру Гибсона стал называть руководителя СИС, сказал, что, как это ни печально, но Богомолец сильно скомпрометирован и работу с ним надо приостановить. Свое положение Богомолец считает ужасным. Он не может бороться с ГПУ: оно сильнее его. Ясно, что у него где-то произошел провал, но где — не знает. В своем сотруднике в Варшаве он уверен. Это офицер Дроз-довского полка, у него нет оснований работать с большевиками. Он не сомневается в Лаго и сказал об этом Гибсону. Полностью доверяет он и фон Гольцу в Праге. Остается, как ни крути, предположить наличие советской агентуры в Лондоне.

Барон тем временем пишет письмо Богомольцу, в котором сообщает, что в Праге к нему приходил Гибсон, пили кофе по-варшавски. Сами-то варшавяне этого рецепта, говорят, не знают, видно, свои же эмигранты и придумали. Чеховская героиня, как известно, желала кофею с немножечком коньяку. Здесь компоненты те же, только в обратной пропорции. Видно, поддали мужики. Говорит, Гибсон бросил фразу: «Да-да, противник страшно силен. Дошло до того, что самого Лорда поставил перед крайне неприятной ситуацией».

Богомолец стал уговаривать Лаго продолжать сотрудничество с ним. Сказал, что если отпускаемые Лаго по взаимной договоренности 1200 франков разделить на троих, то есть на Вишневского, Калужского и летчика, то такие деньги он найдет, и Лаго на этот счет беспокоиться не надо. Поговорим с поляками, у них он, Богомолец, всегда может получить место эксперта по советским делам, а значит, и деньги. Есть возможность работать с румынской военной разведкой, но это менее желательный вариант. Ничто не мешает вступить в контакт со 2-м бюро здесь, в Париже. У него, Богомольца, есть сведения, полученные, кстати, от Гибсона, что начальником русского отдела этого бюро вскоре будет назначен майор Кюри, которого он знает еще по Бухаресту. Что касается французов, то это были, пожалуй, иллюзии, а вот поляки и румыны готовы были платить, правда немного.

Очевидно, англичане решили проверить всю агентурную сеть Богомольца с помощью других разведслужб. Поляков, на которых завязаны практически все связники, совершающие ходки на советскую территорию, французов, поскольку один из его, надо сказать, наиболее результативных работников — Лаго — постоянно живет в Париже, где ОГПУ действует весьма активно.

Богомолец уезжает из Парижа, но куда именно, не говорит. Сказал Лаго, что если тот получит сообщение от Вишневского или летчика, то надо сделать копии и отдать жене, она перешлет ему. На столе Богомольца Лаго обнаружил листок с телефоном варшавского пансионата 25-6-10, из чего делает вывод, что Богомолец поехал договариваться со 2-м отделом польского Генштаба. Возможно, оттуда проследует в Бухарест для встречи с румынами, — во всяком случае, фамилии руководящих работников военной разведки и сигуранцы Мурузова и Биано упоминались в связи с возможным интересом к его информационным источникам. Называл он и Гусареску, ставшего начальником бюро политического осведомления при премьер-министре.

Богомолец раздумывает, не пойти ли в «Сюртэ» и тоже посоветоваться насчет своего будущего, но, видимо, сомневается в пользе такого шага. Насколько Лаго известно, отговаривает его и Беседовский, с которым Богомолец как-то затеял разговор на эту тему. А пока попросил пойти в контрразведку Лаго, рассказать там обо всех новостях и посмотреть на реакцию французов. Все время повторяет, что работа Интеллидженс сервис по СССР в значительной мере дезорганизована, во всяком случае до тех пор, пока не обнаружится источник осведомленности советской разведки.

Несколько интересных деталей для анализа ситуации добавляет пражская резидентура ОГПУ, у которой на связи находится «Флейта» (барон фон Гольц). Складывается впечатление, что Гибсон и Богомолец сохранят деловую связь, хотя сказать сейчас, в какую форму это может вылиться, трудно. Когда Гибсон был у барона и предлагал продолжить сотрудничество с ним, то обронил, что с Богомольцем есть на этот счет договоренность. Барон согласился, и Гибсон тут же определил ему жалованье в 85 фунтов ежемесячно, а это больше прежнего. Богомолец наверняка будет стремиться сохранить Гибсона и на будущее в качестве потребителя своей информации. Но одновременно возникает ситуация, когда сам барон может выдвинуться. Загранаппарат полагает, что вряд ли барону удастся получать копии важных сведений, но Гибсон с нашей подачи может по-прежнему, по мнению Гольца, «быть поглощателем дезинформации».

Богомолец просит барона сообщить Гибсону, что он даром времени не теряет и пытается, насколько ему доступно, выяснить причины своих несчастий. Картина, по его словам, получается мрачная. Противник — везде. Призывает Гольца к дополнительным мерам предосторожности. Какая бы трущоба ни была, но есть там прислуга, жильцы. А кроме того, предупреждает он Гольца, может быть и слежка: «Иногда хорошего хвоста и не заметишь». Если говорим по телефону, то давай только на румынском, береженого Бог бережет. Беспокоится, откуда жена Гибсона взяла, что его, Богомольца, супруга Хая на нее сердится. Что за чушь, мы будем рады видеть миссис Гибсон. Похвалил барона за то, что тот по-прежнему считает его, Богомольца, своим руководителем, подчеркивает, что Гибсону об этом известно и он ничего против не имеет. В Центре обратили внимание и на фразу в письме Богомольца к барону о том, что он будет поддерживать связь с полковником, то есть Гибсоном, и в дальнейшем.

В то же время в беседах с Лаго и письмах к Гольцу Богомолец все время повторяет, что его агентура в Москве происшедшим не затронута, он вот-вот ждет поступления информации от Вишневского, Калужского и Княжина. Сказал, что сведения, которые приходили от этих источников, штаб-квартирой СИС всегда ценились. С такой агентурой, мол, не пропадем, да и с англичанами со временем все устроится. Они умные люди и поймут, что такими возможностями не бросаются. Ну а что касается желания проверить все линии, то такова обязанность любой разведки, когда речь идет о провале. Нужно это пережить, и он надеется на солидарность своих добрых друзей, каковыми считает Лаго, Гольца, Васильева.

Лаго, наблюдающий Богомольца в Париже, пишет, что он под влиянием жены не меняет стандарта жизни, расходы четы весьма существенны: прислуга, театры, рестораны. Считает, что скоро денежные дела заставят Богомольца определиться. Он полагает, что Богомолец наводку англичан на поляков и румын понял и сейчас просто организует все это наиболее приемлемым с его точки зрения образом. Англичане же, кажется, посодействовали продлению ему вида на жительство во Франции.

Эти наблюдения подтверждаются некоторыми замечаниями Васильева в его письме барону. У Богомольца, по его словам, настроение скверное, но это и понятно. Он лично уверен, что больше всех морочит голову мужу Хая. Вот сейчас наступает для нее экзамен на звание хорошей жены, который она, конечно, не выдержит. Хотя ее благоверный утверждал, что русские жены не так хороши, никуда не годятся и только иностранки, мол, на высоте положения. Самой-то ей не приходилось еще перенести того, что испытали «плохие русские жены», всякие Галлиполи, Константинополи: жизнь без куска хлеба и гроша в кармане.

Васильев признается Гольцу, что у него в голове полный ералаш в связи со всей этой историей, уходить от активной работы нельзя, ибо это значит - играть на руку большевикам. Наоборот, своей дальнейшей работой и он, и барон должны помочь Богомольцу выяснить причину случившегося. Надо понимать, что все более или менее интересные линии созданы Богомольцем, об этом ему, Васильеву, сказал Гибсон.

Сам Васильев настроен оптимистично. Спрашивает коллегу, отчего тот не заведет себе радиоприемник. Они с женой это сделали и очень довольны. Слушают все. Правда, сейчас, после выдумки с перераспределением радиоволн, ничего не поймаешь. Скверно, что оперу из Москвы стало плохо слышно: забивает Берлин, Рим, Бухарест, но все-таки недавно довелось прослушать «Князя Игоря».

Шеф, предсказывает Васильев, постепенно выйдет из шока. Говорят, придумал какую-то беспроигрышную систему игры на скачках. Сразу же просадил 1000 франков, но уверен, что впереди большой выигрыш. Наверняка получит взбучку от жены.

Приказано возвращаться

В руководстве французской контрразведки произошли изменения. На посту генерального контролера Аллека сменил Профизье, который поручил Лаго комиссару Саниасу. Тот несколько раз интересовался занятиями Богомольца. Лаго попадал в затруднительное положение, он опасался, что игра за спиной Богомольца может плохо кончиться. У СИС свои отношения с «Сюртэ», и трудно сказать, чем могут обернуться его услуги французам. Лаго рекомендовано поставить Богомольца в известность о том, что в «Сюртэ женераль» им интересуются, тем более как-то Богомолец сказал, что хотел бы через Лаго иметь выходы на эту службу.

Получив такое сообщение, Богомолец очень заволновался и объявил Лаго, что он готов делать для «Сюртэ» все, только бы его оставили в покое. С этой стороны Лаго себя обезопасил. А ему надлежит освещать деятельность Богомольца для французской контрразведки в тех пределах, которые не мешают выполнению стоящих перед ним задач.

Лояльность Лаго оценена, у «Сюртэ» теперь есть свои возможности наблюдения за Богомольцем. Коллег из СИС нужно, конечно, выслушивать, но хорошо иметь и свою информацию.

На квартире Богомольца стоит небольшой сейф, где, вероятно, хранится текущий архив, копии информационных сообщений, переписка и прочее. Поскольку Лаго подолгу находится в квартире, то установить тип сейфа, номер и серию замка не проблема. Решено вскрыть сейф в отсутствие Богомольца и сделать выемку, хотя полной уверенности в том, что он не хранит наиболее важные документы в банке, не было. Оказалось, что сейф куплен на фирме «Ротео», ключ типа А-24, остальное — дело техники. Некоторые затруднения могут возникнуть: например, компания может в соответствии с обычной практикой предложить прислать на дом своего мастера. Но Лаго с этим справляется, и запасной ключ вскоре оказывается у него в кармане.

В Центре развитие отношений Лаго с «Сюртэ женераль» получает одобрение. Руководство ИНО полагает, что ему полезно иметь контакты с французами. Кроме всего прочего, считалось, что это укрепляет положение Лаго в стране. Но за этими контактами надо внимательно следить и быть в курсе всех нюансов. Сейчас все эти вопросы переплелись в связи с теми событиями, которые коснулись Богомольца, приведя к приостановке работы Интеллидженс сервис и с Лаго. Он в этой ситуации должен был как минимум «сохранить лицо» и дальнейших своих действий от французов не скрывать. Ведь последствия вербовочного подхода к Богомольцу были пока до конца не ясны и могли возникнуть всякие неожиданные повороты.

В письме к Гибсону Лаго сообщал, что получил уведомление от Богомольца об окончании его службы в известном учреждении с 1 апреля 1934 года. Эта неожиданная информация поразила своей внезапностью и той манерой, в какой была изложена. Ввиду того, писал Лаго, что он имеет честь быть лично знакомым с мистером Гибсоном, он хотел бы попросить у него некоторых объяснений. Он напоминает, что совместная работа продолжалась около трех лет, и за это время он исполнил ряд поручений, связанных с риском для жизни его и тех людей, которые доверились ему. За это время ему ни разу не было сказано, что его работой недовольны. И вот теперь объявляют, что он не нужен, его, по сути дела, выбрасывают, даже не соблаговолив пристойно решить денежные дела, не говоря уже о судьбе упомянутых людей, продолжающих работать на службу. Зная мистера Гибсона как старого работника и джентльмена, он, Лаго, хотел бы спросить, находит ли коллега приемлемым такой метод прекращения отношений с лояльным сотрудником. Одновременно Лаго хотел бы засвидетельствовать свое уважение господину Богомольцу, который в этот неприятный момент нашел возможным из своих средств заплатить причитающиеся ему суммы за последний месяц.

Гибсон сразу же сообщил Богомольцу о том, что получил письмо от Лаго и просил (сам он ответить не может) разъяснить Лаго, что от него, Гибсона, в данном случае ничего не зависит и прекращение сотрудничества его ведомства с ним — это решение руководства.

Лаго высказывает предположение, не лишенное некоторых оснований, что история с отставкой Богомольца разыграна штаб-квартирой СИС с целью выяснения, где же произошел провал в работе, и проверки своих сотрудников.

С санкции Центра Лаго напросился в «Сюртэ», встретился с комиссаром и, рассказав об извещении, полученном от английской секретной службы, спросил, не могли бы его источники в СССР представлять интерес для французских служб. Саниас поспешил доложить о предложении Лаго своему начальнику, и тот принял его на следующий день. Профизье сказал, что, возможно, вопрос о связях Лаго мог бы заинтересовать их 2-е бюро, ведь его отдел занимается внутренними вопросами. На слова Лаго о том, что он, конечно, понимает различие в функциях подразделений, но ему не хотелось бы идти без рекомендации, был получен ответ: он может сослаться на свое длительное сотрудничество с аппаратом генерального контролера и, кроме того, о нем предупредят. На следующий день Лаго попросился на прием.

Вскоре его посетил сотрудник «Сюртэ», который, очевидно, проверял Лаго по домашнему адресу. Спросил о том, какие вопросы он хотел поставить. Лаго коротко повторил. Ему вручено извещение. В нем говорится, что получателю сего надлежит явиться в бюро на улице Юни-верситэ, 75, предъявить повестку консьержу, который и сопроводит его к месье Даниэльсу.

Комиссар попросил изложить все сказанное Лаго в письменном виде, что тот и сделал. Он сообщил, что с 1931 по 1934 год сотрудничал с Интеллидженс сервис под руководством офицера Гарольда Гибсона, связь с которым осуществлялась через его помощника Богомольца, проживающего в Париже. За эти годы им, Лаго, были приобретены источники информации в СССР, куда он ездил нелегально, об этом «Сюртэ» хорошо известно.

Теперь у него, Лаго, возникает вопрос, что делать с его людьми в Советском Союзе. Поэтому он и спрашивает, не могут ли они заинтересовать французские службы. Согласиться с Богомольцем и работать с ним дальше он не может, так как не знает точно, кому теперь тот будет служить: сегодня это поляки или румыны, завтра японцы, а там, может быть, и гитлеровцы.

Лаго попросили присмотреться к Богомольцу. На вопрос, какие темы входили в сферу его интересов, Лаго ответил: внешняя и внутренняя политика СССР, внутриполитическое положение в стране, деятельность руководящих партийных и государственных органов, состояние экономики и отдельных отраслей промышленности, особенно выполняющих оборонные заказы, сведения о видных деятелях ВКП(б).

Было совершенно ясно, что англичане займутся проверкой всей агентурной сети Богомольца, а также и Лаго, используя имеющиеся у них возможности, и в первую очередь дружественные французские службы.

Первый тревожный сигнал поступил от одного из закордонных источников ИНО. Он сообщил, что французская контрразведка внимательно следит за неким Лаго и очень интересуется его деятельностью, подозревая его, очевидно, в связи с советской разведкой. Вполне возможно, сообщал источник, что в ближайшие дни против упомянутого Лаго будут приняты жесткие меры.

Центр дает срочное указание в резидентуру о предельной осторожности. Французы могут проверять связи Лаго, за ним наверняка установлено наружное наблюдение, и он может притащить «хвост» на встречу с нашим работником. Резидентура отметила, что сам Лаго пока ответа на свое письменное обращение не получил, но все же надеется на более или менее положительный результат. Однако эти надежды могут оказаться тщетными. Лаго предупрежден обо всех возможных мерах предосторожности. Предпринимать что-то еще в сложившейся ситуации, очевидно, не стоит и просто поздно. Остается ждать развития событий.

Короткая телеграмма из Парижа положила конец всем даже слабым надеждам: Лаго высылается из страны по решению министерства внутренних дел в недельный срок с мотивировкой «нежелательный иностранец».

К Лаго домой явился инспектор полиции и попросил пройти вместе с ним в префектуру. Там ему предъявили постановление о высылке с указанием на незаконный въезд во Францию без визы.

Уведомление о высылке Б. Ф. Лаго из страны

Лаго еще раз попытался связаться с «Сюртэ», но Профизье отказался его принять. Через секретаря он сообщил, что «Сюртэ» к высылке Лаго отношения не имеет.

Лаго сообщил о своей высылке Беседовскому и Богомольцу. Первый начал хлопотать за него. Как сказал Беседовский, хотя в его откровенности Лаго уверен не был, особых причин, мол, для высылки нет, а главное — это проверка в МИДе на предмет выявления лиц, въехавших во Францию без должного оформления документов и получивших возможность остаться на жительство. В их число вошли те, кто получил такое разрешение по представлению различных ведомств, в том числе и «Сюртэ женераль». Вместе с Беседовским они составили прошение о пересмотре решения, просил за него и месье Лондон из газеты «Журналь», которому он так помог когда-то со сбором материалов по Коминтерну. Богомолец заявил, что высылка ничего не меняет в их отношениях и он просит Лаго продолжить сотрудничество с ним.

В свое время Лаго хорошо поработал на отдел документации советской нелегальной разведки. Исходя из собственного опыта и знаний, он направил в Центр подробные сведения о порядке получения французских виз, вида на жительство, прописки и выписки, въезда и выезда, получения корреспонденции и о высылке нежелательных персон.

Последняя, как он писал, имела три вида:

По решению префектуры полиции в случае нарушения закона о контроле за иностранцами, в том числе въезде без визы и паспорта. Она может быть отменена распоряжением самой префектуры, «Сюртэ женераль» и высших инстанций. Документ пишется на голубой бумаге.

Префектурой по представлению «Сюртэ женераль» или согласованию с этой службой. Такое решение может быть отменено только министром внутренних дел, то есть в конечном счете той же «Сюртэ». Документ на зеленой бумаге.

Решением совета министров по представлению министерств: военного, иностранных и внутренних дел. Оформляется в исключительно важных случаях и может быть пересмотрено только советом министров или президентом. Печатается на белой бумаге.

Лаго получил белое уведомление.

Решение о высылке утверждено окончательно и пересмотру не подлежит. Лаго считает, что это последствия неосторожных, как он выразился, действий в отношении Богомольца. Положение у него тяжелое, так как фактически он не имеет возможности куда-либо выехать. Срок действия Нансеновского паспорта кончается через неделю, и никакое консульство не даст визы. По его австрийскому паспорту ехать весьма опасно и можно непосредственно познакомиться с французской пенитенциарной системой, проще говоря, попасть в тюрьму. Ехать через франко-бельгийскую границу нелегально после убийства в Марселе югославского короля Александра и министра иностранных дел Франции Барту рискованно, так как полиция ужесточила контроль и поголовно проверяет всех, пересекающих границу, на предмет возможной причастности к этому террористическому акту.

В отношении того, как поступить с Богомольцем, у него имеются два варианта.

Первый вариант. Окончательный «разгром» всей работы Богомольца. Все его «линии» прерываются, и он лишается таким образом всех «источников». В Париже через НКИД властям сообщается о той работе, которую ведет Богомолец. Французы, по мнению Лаго, с большой долей вероятности предложат ему покинуть страну. Далее представить во 2-е бюро польского Генштаба копии информационных сообщений и кое-что из его досье, из чего будет следовать, что Богомолец почти десять лет находится под колпаком ОГПУ. Это можно сделать или с помощью анонимного письма, или через него, Лаго, то есть тогда расшифровать его как сотрудника ОГПУ. Такой же шаг можно предпринять и в отношении румын, чтобы заблокировать возможность продолжения сотрудничества Богомольца с ними.

Второй вариант. Последний раз предложить Богомольцу сотрудничать с ИНО. Его настроение сейчас отлично от того, какое было в марте, когда его пытались вербовать. Богомолец очень надеялся, что англичане «оценят» его неподкупность. Сейчас же, по наблюдениям Лаго, он отчетливо осознает, что является всего лишь агентом иностранной державы и работает против своей страны. А когда стал ненужным, его просто выбрасывают как хлам. Внутренне он ждал второго прихода работника ИНО. Фактически его удерживает пока только страх перед арестом местной контрразведкой в случае, если он станет работать на советскую разведку.

Соображения Лаго принимаются к сведению, но оставляются без последствий, что в конкретно сложившейся ситуации вполне логично и оправданно. Расшифровывать операцию «Тарантелла», равно как и предпринимать еще один вербовочный подход к Богомольцу, признается нецелесообразным.

У самого Лаго имеются две реальные возможности.

Одна — выехать по своим старым документам в Швейцарию и продолжить сотрудничество с Богомольцем.

Другая — сжечь все мосты и ехать домой, оставляя Богомольца, а следовательно, СИС и другие иностранные разведки, с которыми он сотрудничал, в неведении. «Агентура», задействованная в операции, продолжает функционировать. Окончательные решения по всему делу будут приняты после прояснения ряда вопросов. Склоняются к этому варианту.

Центр принимает решение об отзыве Лаго в Союз. Вопрос о его дальнейшем использовании будет решен в Москве.

Из Парижа сообщается, что Лаго отбывает из Марселя, указав в качестве конечного пункта следования Стамбул. Там он без труда получит советскую визу, о чем позаботится Центр, и отбудет в Одессу. Через Германию ехать небезопасно. Отъезд из Франции организован так, чтобы Богомолец не понял, куда Лаго уехал. Лаго оставит ему записку, что французы его «настигли», он вынужден «убраться» и уезжает в Италию. С итальянской территории, для чего будет подключена резидентура в этой стране, он напишет, что местная полиция все же его «накрыла». Богомолец едва ли что-либо сможет проверить, Лаго «исчезает» и тем самым выводится из оперативной игры. Богомолец наверняка будет связываться с легендированной агентурой в СССР, и операция, таким образом, может получить продолжение уже без участия Лаго.

Выезд А/243 в СССР по предложенному варианту санкционирован. Заместитель начальника ИНО Слуцкий просит начальника погранвойск НКВД Фриновского дать распоряжение КПП Одесского порта о пропуске без досмотра австрийского гражданина Раймунда Фишера, прибывающего из Стамбула 13 декабря 1934 года на пароходе «Франц Меринг».

Уже в Москве Лаго представляет подробный отчет об особенностях паспортно-таможенного контроля и визового режима при следовании через Турцию и предпочтительности использования этого маршрута в экстренных случаях.

И еше одно весьма важное сообщение, которое, несмотря на драматизм своих собственных обстоятельств, сделал Лаго, было связано с недавним покушением хорватского террориста в Марселе на министра иностранных дел Франции Барту и югославского короля Александра. Информация настолько значима, что ее в виде спецсооб-щения незамедлительно докладывают наркому Ягоде, а затем политическому руководству страны.

В нем говорилось, что Беседовского посетил некий господин, связанный с РОВС в Югославии, предложивший ему принять участие в акции, цель которой — доказать связь организаций хорватских эмигрантов, имеющих террористические группы, с Коминтерном. Для этого Беседовский должен опубликовать в западной прессе статью, где было бы указано, что из своего опыта работы в НКИДе он якобы знает о существовании такой связи. Беседовский от участия в этом деле отказался.

Теперь, если эта фальшивка появится где-то, то для НКВД будет ясно, откуда дует ветер, и можно будет подготовить контрмероприятия, а если нужно — то и опровержение, подтверждаемое фактами.

Слуга двух господ

От представителя СИС в Париже Богомолец узнал, что англичане сообщили по своим каналам румынам и полякам, с которыми он, собственно, сотрудничал по указанию Интеллидженс сервис, что «хотя он и ушел с английской службы, но без всякой специальной вины и против него никаких возражений нет». Для Богомольца это было все же ободряющее известие, он даже подумал, что сотрудничество с такой опытной разведслужбой, как английская, при всех непредсказуемых поворотах в этой области имеет свои преимущества. Он рассудил, что как румыны, так и поляки могут вовсе и не поверить в то, что англичане отказались от сотрудничества с ним. Логика размышлений скорее всего приведет их к выводу, что англичане несколько отодвигают его в тень, чтобы задействовать затем в каких-то других операциях. Возможно, посчитали, что он слишком засветился на активной работе с территории сопредельных с СССР государств и ему лучше поработать на некотором отдалении. Перемещение во Францию вроде бы подтверждало такое предположение, тем более что он владел французским языком.

Но если англичане сказали своим польским и румынским партнерам больше, чем предполагал Богомолец, то и это не трагедия. Ведь он дал отпор вербовщику из ГПУ. Поэтому он решил, что, получив от СИС уведомление об освобождении Богомольца от обязанностей поддержания контактов с польскими и румынскими чинами спецслужб, последние наверняка прикинут, чем он может быть полезен им в будущем. И не ошибся. Сделав такие выводы, написал своим старым знакомым, с которыми в последние годы много контактировал: в Бухарест Муру-зову и в Варшаву Незжбицкому. И тот и другой представляли военные разведки генштабов своих стран.

Первым его посетил Незжбицкий, начальник восточной секции 2-го отдела польского Генштаба, который предложил сотрудничать и приехать в Варшаву для переговоров. Поскольку от Мурузова ответа пока не было, Богомолец выехал в Варшаву. Там обсуждались различные варианты использования его возможностей в интересах польской разведки. Поляки восстановили то жалованье, какое он получал от англичан, и выделили средства на оперативную работу.

Затем дал о себе знать и Мурузов, ставший начальником румынской разведки. Он также предложил сотрудничать. И это предложение Богомолец принял.

После обстоятельных разговоров с польскими и румынскими представителями Богомольцу стало ясно, что обе службы стали гораздо шире и глубже интересоваться вопросами большой европейской политики, внешней и внутренней политикой СССР, но масштабы, подходы были все же не те, что в СИС.

Когда Богомолец вместе с женой приехал в Бухарест, где жили ее родственники, произошел небольшой инцидент. Румынская сигуранца, не будучи, видимо, осведомлена о том, что он согласился сотрудничать с военной разведкой, но зная, что он «ушел» от англичан, предложила Богомольцу работать в Бухаресте по советскому полпредству. Недоразумение, однако, разъяснилось.

Вскоре Богомолец окажется вовлеченным, и довольно основательно, во внутрирумынские дела. В кругах румынских спецслужб он к этому времени был известной фигурой. В окружении монарха знали, что он обосновался в Париже, а там особенно активной стала деятельность тех, кто находился в оппозиции королю Каролю. Через посредников из сигуранцы Богомольцу было передано пожелание, чтобы он информировал двор по некоторым внешнеполитическим проблемам, но в первую очередь относительно настроений в оппозиции и деятельности наиболее заметных в ней фигур. Оказать услугу главе государства, с которым его и семью так много связывало, Богомолец счел за честь. Он создал группу осведомителей из людей невысокого общественного положения, задачей которых была слежка за оппозиционерами, в первую очередь за князем Стирбеем, бывшим министром иностранных дел Титулеску, издателем оппозиционного бюллетеня «Республиканская акция» Драгулинеску и некоторыми другими. Богомольцем были в общем-то довольны.

Но осенью 1935 года Мурузов вызвал Богомольца в Бухарест в связи с арестом румынской контрразведкой двух лиц, с которыми в свою бытность в Румынии Богомолец некоторое время работал. Теперь они подозревались в том, что действовали под контролем ОГПУ— НКВД. Соответственно тень падала и на Богомольца, которого также заподозрили в возможном сотрудничестве с советскими органами госбезопасности. Могло сыграть свою роль и то обстоятельство, что он к этому времени стал активно заниматься вопросами, так или иначе связанными с внутриполитической борьбой в стране.

Богомолец смог убедить Мурузова в бессмысленности подобного рода подозрений и возвратился в Париж. К нему практически каждый месяц стал приезжать личный секретарь Мурузова, которому Богомолец передавал информационные материалы, а тот привозил деньги — вознаграждение и на текущие оперативные расходы.

В начале 1936 года в Париж приехал руководитель сигуранцы Биано и, встретившись с Богомольцем, передал ему личное поручение короля Кароля с просьбой помочь в освещении некоторых европейских процессов.

По представлениям Богомольца, Кароль не вполне доверял некоторым сановникам, занимавшим ключевые посты в правительственных ведомствах Румынии, и хотел иметь независимый канал информации. Биано он, очевидно, доверял, поэтому и поручил ему привлечь к этой работе Богомольца. Богомолец посылал свои аналитические доклады на обусловленный адрес. Несмотря на то что все это должно было быть совершенно конфиденциально, факт каких-то его личных отношений с королем Каролем стал известен Мурузову, который предложил Богомольцу передавать ему копии посылаемых в Бухарест сообщений. Тот определенных обещаний не дал.

Параллельно с этим наладились отношения и с поляками. Польский Генштаб прислал для работы в Париже офицера, которому было поручено поддержание связи с Богомольцем. Время от времени туда наезжал и Незжбицкий. Он сетовал на то, что в отделе не очень хорошо обстоит дело с информацией по СССР, и подталкивал Богомольца к более активной работе на этом направлении. У того же сколько-нибудь значительных возможностей для решения задач, которые выдвигали поляки, не оказалось. Он отошел от практики засылки большого числа агентов различного уровня подготовки на советскую территорию, где они собирали разнообразную информацию, опираясь на свои связи, в том числе родственные, вели визуальную разведку, пользовались местной печатью. Тогда его людям удавалось отвечать на вопросы, интересовавшие 2-й отдел Генштаба. В последние же годы деятельность Богомольца шла несколько в ином направлении и приспосабливать его московскую агентуру к решению новых задач было делом непростым.

На одной из встреч польские представители поставили задачу склонить к невозвращению на родину кого-либо из советских служащих, предпочтительнее дипломата. Вышли вроде бы на подходящую кандидатуру человека, который был известен еще по работе в советском торгпредстве в Турции, а теперь работал в советской миссии в Бухаресте. Нашли и подходящего агента из числа невозвращенцев, который согласился участвовать в мероприятии. Но операция провалилась.

Старые связи ослабевали и терялись. Практически прекратилось поступление информации из Берлина. Весьма скудные сведения приходили и от организации «Крестьянская Россия», находившейся в Праге, хотя фон Гольц и прилагал старания. Богомолец попытался реанимировать свои отношения с «Братством русской правды», но и эти возможности исчезли. Кое-какую информацию он получал за счет сугубо личного знакомства с одним из влиятельных членов братства. Тот был убежденным противником Советов, но тем не менее вынужден был поспешно бежать из Берлина, ибо не проявил должной симпатии к нацизму. Богомолец приспособил его к обобщению разнокалиберной информации о Коминтерне.

В отличие от румын, которые были довольны Богомольцем, занимавшимся темами, представлявшими интерес для сигуранцы и двора, 2-й отдел польского Генштаба был, как он понимал, не очень-то удовлетворен результатами его работы. Она не восполняла тот пробел, который возник при сокращении деятельности ближнего направления, то есть непосредственно на сопредельной с СССР территории. Англичане отказались от услуг Васильева, и он, как стало известно Богомольцу, вернулся в Бухарест. Позже Васильев оказался в Вене, где, по слухам, сотрудничал с немцами. Богомолец допускал, что на этот счет была договоренность между румынами и немцами, поскольку Мурузов приблизительно в это время, по его данным, пошел на обмен информацией с германскими службами. Не исключал Богомолец и того, что Васильев действовал по английскому сценарию.

И все-таки обстановка пока складывалась для Богомольца относительно неплохо: нашел новых хозяев, платили. Нужно было оценить с этих позиций все свои возможности, приспособиться к конкретной ситуации, отличавшейся от требований СИС. Поскольку агентурной разведкой против СССР в основном занимались 2-е отделы генштабов, то и уклон развединформации должен быть соответствующим. В какой-то мере Богомолец, к своему сожалению, возвращался к тому, что он уже «проходил» много лет назад, но ничего не поделаешь. Более того, теперь и в Польше, и в Румынии он жил не постоянно, а бывал наездами, однако так больших успехов не достигнешь. Но это не главное. Приходилось скрепя сердце восстанавливать связи с источниками, которые он считал уже пройденным этапом. От увлекавшей его серьезной политической информации нужно было возвращаться к изучению возможного театра военных действий, именно так в генштабах Румынии и Польши рассматривались некоторые регионы Советского Союза. Это подтверждалось и в настроениях высокопоставленных военных этих стран, о чем Богомолец знал. В Румынии некоторые генералы стали все чаще посматривать на Германию как страну, которая поможет румынам решить их территориальные проблемы с СССР.

Занимаясь такими делами, Богомолец неизбежно вновь выходил на агентуру ОГПУ, теперь НКВД, которая долгое время освещала его разведывательную работу, вплоть до отъезда из Румынии. С этой агентурой уже работали другие люди, но под контролем румынских служб. Там не возражали, чтобы их старый хороший знакомый господин Богомолец попытался придать новый импульс увядавшей работе румын.

Агент «Тамарин», например, по-прежнему служивший в румынской военной разведке, доложил, что его пригласил к себе Мурузов, сказав, что приехал двоюродный брат «Тамарина». «Тамарин» сделал большие глаза, так как никогда не слышал о таком своем родственнике. А когда его попросили пройти в соседнюю комнату, он увидел Богомольца. Почти театральная мистификация показалась совершенно неуместной, но нормальный разговор состоялся. Богомолец сказал, что, как и раньше, убежден в честности «Тамарина», поговорили о делах. Богомолец поинтересовался, в частности, возможностью использования людей «Тамарина» в качестве связников для ходок в Москву. Тот обещал Богомольцу подумать. Естественно, что в Центре сразу же были приняты меры для установления агентом возможно более близких отношений с Богомольцем, с тем чтобы иметь возможность отслеживать его работу с территории Румынии и Польши.

Другой агент ИНО — «Консул», встреча с которым состоялась также по инициативе Богомольца, сообщил, что у него был дружеский ужин с Богомольцем, тот немного посетовал, что старые друзья, к которым он относит и его, стали забывать своего прежнего шефа. «Консул», следуя указаниям Центра, не соглашался, говоря, что по-прежнему питает к Богомольцу уважение. Богомолец горячился, явно набивая себе цену, говорил, что англичане еще не раз пожалеют, в то же время хвалился английскими паспортами — своим и жены. Очень доволен высоким мнением о нем «Консула». Потом встретились еще раз в кафе «Элита», и Богомолец прямо поставил вопрос о возобновлении сотрудничества, против чего агент не возражал. Богомольца интересует военная, экономическая и политическая информация, он готов платить. Он уверен, что еще выплывет. Богомолец призывает «Консула» быть осторожным, так как в связи с установлением между Румынией и СССР дипломатических отношений и приездом в Бухарест советской миссии «ГПУ всю братию перекупит, поэтому лучше быть подальше от той публики, которая связана с румынской разведкой». «Консул» сообщил, что незадолго до приезда сотрудников советского полпредства в Бухаресте открылось подозрительно много «русских» кафе, ресторанов, баров, например «Наш уголок», «Шехерезада», «Рай», «Урс-поляр», которые, по сути дела, являются филиалами сигуранцы и предназначены «для уловления соблазнами наивных, изголодавшихся по культуре большевиков-полпредчиков». Информация, как в таких случаях говорится, принята к сведению для учета в работе по обеспечению безопасности советских сотрудников в Румынии.

ИНО вносит коррективы в систему продвижения по контролируемым каналам дезинформационных материалов и сведений. Учитывая их характер, они составляются по согласованию с командованием военных округов, и решение об их реализации делегировано территориальным разведотделам НКВД, у которых на связи находится соответствующая агентура, а Центр координирует эту работу.

Наркому доложено, что Богомолец вновь находится на содержании румынской военной разведки, перед ним поставлена задача возобновления прежней активной работы по СССР. При этом румыны, убедившись в малой продуктивности работы через связников и в сложности ее осуществления после признания Румынией СССР, стремятся наладить получение интересующей их информации через европейские страны, используя, в частности, и возможности Богомольца. По этой же причине Богомолец стал связываться с известными ему источниками, часть которых является нашими подставами, и ищет новые информационные каналы.

Побывав в Варшаве, Богомолец договорился о посыпке связника к летчику, которого он, так же как и Вишневского, «передал» полякам. Попросил послать ему советские деньги — 5 тысяч рублей в порядке компенсации за его длительную и бесперебойную работу. Поляки, указав на то, что последние материалы агента не очень интересны, тем не менее от его услуг не отказывались. Обещали помочь послать связника за материалами и с наличными рублями. Но после немалой проволочки выяснилось, что связник по каким-то причинам не пошел, а деньги переведут по внутренней советской почте. Приходилось мириться, за музыку платил не Богомолец.

Информация, поступавшая от Вишневского, видимо, не очень интересовала 2-й отдел, хотя сведения, исходящие из НКИДа, были расценены положительно. Богомолец уже подумывает, не передать ли его румынам. При очередной поездке в Бухарест надо будет обсудить этот вопрос с Мурузовым.

Богомолец получил письмо от Калужского, тот настаивает на присылке связника за объемными материалами, которые он не в состоянии отправить почтой, и требует денег. Придется оторвать от себя и послать энную сумму.

Новые хозяева настаивают на секретной информации чисто военного плана, фактически неприкрыто шпионского характера, что совсем не согласуется с прежним ле-гендированием действий московской агентуры работой на русскую патриотическую организацию за рубежом. Ведь именно на такой основе эти источники были в свое время привлечены Лаго к сотрудничеству. Впрочем, полагает Богомолец, агенты должны быть сообразительными людьми и наверняка уже поняли что к чему.

Осенью 1937 года Богомольцу еще раз пришлось пережить неприятные минуты. Как и семь лет назад, когда в Париже исчез председатель РОВС генерал Кутепов, так и теперь среди бела дня похищен его преемник генерал Миллер. Дело раскрыли: это действовал НКВД и его люди во Франции. Ключевая роль принадлежит советскому агенту, начальнику «особой работы» (разведки) РОВС белому генералу Скоблину, а соучастницей стала его очаровательная супруга, знаменитая русская певица Плевицкая.

Шоковое состояние пришлось пережить не одному Богомольцу. Генералу-агенту удалось бежать в охваченную гражданской войной Испанию, где, как говорят, он погиб во время воздушного налета. Плевицкую приговорили к каторжным работам. Французская пресса утверждает, что Миллер был доставлен на борт советского судна. Нашлись очевидцы, которые видели, как несколько мужчин волокли тюк или ящик по пустынному берегу в Нормандии, погрузили поклажу в лодку и поплыли к стоявшему на рейде вне пределов территориальных вод пароходу. Сейчас, возможно, генерал уже доставлен в Москву. А ведь Лаго, один из прежних помощников Богомольца, в свое время выполнял задание эмигранта-радикала Бурцева по подготовке теракта в отношении Сталина, и финансировать эту затею ему якобы обещал Евгений Карлович Миллер. Что там, на Лубянке, порасскажет теперь генерал? Пожалуй, после неудачи чекистов с его вербовкой он, Богомолец, тоже может оказаться в «черном списке». Надо держаться подальше от РОВС и вообще всего, что связано с терроризмом: это не его работа.

Кстати, несмотря на все его усилия, ему так и не удалось установить, куда, как, по доброй или не своей воле исчезли из его жизни ближайшие помощники, сначала Лаго, потом Гольц. Все это тревожно, непонятно и ужасно. Над миром витает какая-то обреченность, гитлеровская военная машина работает на полных оборотах. Что-то принесет приближающийся новый год?

Агентура ИНО в окружении Богомольца сообщает, что деньги, хотя и небольшие, поляки ему платят. Богомолец, отчасти под влиянием жены, не отказывается пока от определенного комфорта, явно рассчитывая, что эти дотации в результате его активной работы возрастут. Отмечается в то же время, что Богомолец неспокоен, часто нервничает, неопределенность положения пугает его.

Оперативная и политическая мотивация работы по Богомольцу изменилась. Одно дело — продвижение выгодной СССР информации в Лондон, то есть руководству страны, существенно влияющей на европейский политический климат, другое — Румыния и Польша. Поэтому менялась и направленность оперативных мероприятий в отношении Богомольца.

В ИНО старались смотреть вперед, хотя тогда никто не знал и не мог знать, что произойдет всего через пару лет. Румыния втянется в союзнические отношения с Германией и пожнет плоды участия в гитлеровской агрессии. Польша станет первой ее жертвой, от нападения на нее фашистской Германии 1 сентября 1939 года начнется отсчет Второй мировой войны.

Так в трудах и заботах для Богомольца прошли предвоенные годы. Он не может назвать их удачливыми, но и казнить себя у него нет оснований. Англичане, видимо, удовлетворены, что он действует в русле их интересов, под контролем, а если вскоре потребуется для каких-то неожиданных целей, то всегда под рукой.

До начала мирового пожара, который изменит судьбы мира, оставалось менее двух лет.

Судьбы

По прибытии в Москву Лаго был направлен в распоряжение Дальневосточного сектора ИНО. В Маньчжурии создавалась система конспиративной связи на случай широкомасштабных военных действий в Китае. Руководителем одной из нелегальных групп назначался капитан госбезопасности Штейнберг, который рекомендовал включить в ее состав Лаго. Когда встал вопрос о прикрытии, то вспомнили, что он учился на медицинском факультете. Многое он и на самом деле помнил еще с университетских лет. Ему устроили стажировку в институте, собеседования со специалистами, практику в больнице. Так в Харбине появился доктор Езан, гражданин Австрии, бывший офицер австро-венгерской армии, родом из Буковины. Последнее обстоятельство должно было объяснить его небезупречный немецкий.

Лаго нормально устроился в Харбине, завел знакомства в австрийском землячестве, имеет клиентуру, принят в домах европейцев, проживающих в городе: австрийцев, немцев, русских. К сожалению, дает о себе знать его неразборчивость в связях с женщинами. Вдобавок ко всему Лаго, вопреки возражениям и предостережениям, затевает женитьбу на местной жительнице, дочери эмигранта из России. Путного ничего не вышло, только работу в какой-то момент это осложнило основательно.

Гораздо большая неприятность пришла с другой стороны. Австрийское правительство приняло решение о награждении памятной медалью участников войны 1914— 1918 годов. Консульство направило в Вену списки по австрийской колонии в Китае. В них значится и офицер-ветеран, военный медик доктор Езан, даже указан полк, в котором он служил.

Вдруг приходит ответ, что указанное лицо неизвестно, просят подтвердить данные на него. Начинается разбирательство по запросу военного министерства и службы безопасности австрийской провинции Бургенланд, где Езан якобы получал паспорт. Положение Лаго становится угрожающим.

Его временно переводят в Шанхай, приходится ликвидировать прикрытие и принимать решение об отзыве Лаго из командировки.

Резидент НКВД, которому поручено обеспечить его выезд в Союз, докладывает, что в «истории с медалью высветились серьезные недостатки в оформлении документов прикрытия, которые не выдержали первой же серьезной проверки по стране происхождения: ведь Лаго действовал строго по той легенде, которой его снабдили в Центре».

Лаго спешно покидает Китай. Пограничным службам НКВД дано указание о пропуске в Союз австрийского гражданина Езана, прибывающего 7 апреля 1937 года во Владивосток.

Слуцкий, ставший после реорганизации структуры НКВД начальником 7-го отдела (внешняя разведка), представляет руководству ведомства записку, в которой сообщается, что бывший врангелевский контрразведчик Лаго с 1921 по 1924 год помогал советским органам госбезопасности, был арестован по обвинению в шпионаже в пользу СССР и пять лет отсидел в тюрьме. Перед освобождением из заключения был завербован румынской сигуранцей, затем стал сотрудничать с представителем английской разведки Богомольцем. Написал очерк о советской разведке, попавший в белогвардейские газеты.

В дальнейшем он освещал жизнь эмиграции, в частности деятельность невозвращенца Беседовского. В 1935 году был послан в Китай, однако по прибытии к месту назначения, как стало известно от источника в японской жандармерии, повел себя недостойно, завязав сомнительные связи с женщинами. Ему неоднократно предлагалось прекратить эти рискованные знакомства, подыскать себе в конце концов невесту, но воздержаться пока от женитьбы. Лаго игнорировал это указание, что поставило под угрозу расшифровки конспиративную квартиру, содержателем которой он являлся.

На основании вышеизложенного испрашивалась санкция на арест Лаго, вслед за этим утверждается постановление о привлечении Лаго к уголовной ответственности по статьям 109 и 121 Уголовного кодекса. Мотивировка: будучи командирован со специальным заданием за границу, вел себя неправильно, игнорировал даваемые ему указания, расшифровал себя, поставив своими действиями под удар один из боевых участков работы. Эпизод с ненадежными документами прикрытия в этой и всех последующих бумагах по делу Лаго отсутствует.

21 апреля санкция на арест получена, и Лаго помещают во внутреннюю тюрьму НКВД, что предполагает интенсивные допросы.

Некоторое время спустя по представлению следователя утверждается новое постановление, в котором сказано, что Лаго дал согласие румынской сигуранце быть ее агентом, связался с резидентом английской разведки Богомольцем, несмотря на предоставленную возможность, выехать в СССР отказался, вступил в связь с предателем Бурцевым, которому передал разоблачительные материалы о работе ОГПУ, вошел в группу изменника Беседовского для активной антисоветской работы. На основании вышеизложенного Лаго уже инкриминируются преступления, предусмотренные статьями 58 (пункт 4) и 58 (пункт 6) УК РСФСР.

Лаго обращается с письмом на имя Слуцкого и просит учесть не только отрицательные, как они фигурирует в документах следствия, но и положительные стороны его многолетнего сотрудничества с советской разведкой. Таковые им указаны: внедрение в группу Беседовского и информирование Центра о деятельности этой и других эмигрантских организаций; раскрытие планов и практической деятельности Бурцева по организации террористического акта в отношении Сталина; изъятие по его наводке похищенных секретных документов советских государственных ведомств и использование части из них для оперативной игры с английской разведкой; предотвращение ареста работника Коминтерна во время его нелегального пребывания во Франции; участие в операции ОГПУ по противодействию Интеллидженс сервис в ее разведывательной деятельности против СССР, подставе ей агентуры советских органов госбезопасности и продвижении по этим каналам направленной информации и дезинформационных материалов; ликвидация на основе его данных связников, использовавшихся иностранными разведслужбами для агентурных мероприятий на советской территории.

Лаго утверждал, что с момента установления им контакта с советской разведкой он никаких действий двурушнического характера не совершал. Допрашивали Лаго долго, виновным в предъявленных обвинениях он себя не признавал. Лаго обращается к руководству ИНО с запиской, в которой пишет, что двурушником или шпионом никогда не был, что все годы сотрудничества с советской разведкой отдавал свои силы и способности выполнению поручавшихся ему заданий, и его работе неизменно давалась положительная оценка.

Из Бутырской тюрьмы Лаго пишет заявление начальнику 7-го отдела ГУГБ с просьбой войти с ходатайством к наркому внутренних дел Ежову о его помиловании и предоставлении возможности работать там, где будет сочтено целесообразным.

Оба обращения остаются без последствий.

А тут еще история с золотым кольцом. Лаго объяснял это так. Перед выездом в Харбин он за 80 американских долларов приобрел в одном из магазинов Торгсина в Москве золотое кольцо с бриллиантом. Сделал он это для того, чтобы на случай непредвиденных обстоятельств во время командировки в Китае иметь при себе ценную вещь. Об этом обстоятельстве, по его словам, знал его непосредственный начальник Штейнберг. При аресте, а затем обыске в тюрьме он забыл о кольце, которое было зашито в брюках. Вспомнив о нем и полагая, что его все равно рано или поздно обнаружат и может быть большая неприятность, Лаго решил избавиться от вещицы и оставил кольцо после посещения тюремной бани в раздевалке. Надзиратели действительно нашли кольцо и начались поиски владельца. Лаго не стал отпираться. В протоколе допроса этот инцидент расценен следователем как дополнительное свидетельство неискренности арестованного.

3 июня 1938 года Лаго обратился с прошением на имя начальника иностранного отдела ГУ ГБ НКВД, в котором писал:

«Прошло 14 месяцев со дня моего ареста, но до сего времени следствие по моему делу не окончено. Не теряю надежды, что правда выяснится и будет установлено, что я не являюсь врагом народа. Все это время я ни к кому не обращался, так как знал, что мое дело находится в отделе, с которым я проработал в общей сложности 16 лет. У меня есть все основания полагать, что мою работу оценят со всех сторон и будет вынесено беспристрастное и справедливое решение. Тем более что в связи с какой-либо политической группировкой раскрытых теперь врагов народа я не находился и выполнял все те политические задания, которые получал от своего начальства. Верю, что следствие примет во внимание особый характер моей работы и выполнявшихся поручений, а также и возможность совершения при этом каких-то ошибок, тем более что я сам открыто об этом заявлял. Продолжаю терпеливо ожидать конца следствия и прошу только смягчить те условия, в которых я нахожусь во время моего затянувшегося предварительного заключения. За много месяцев я весь обносился, хожу без ботинок, не могу получить ни белья, ни одеяла». Ответа Лаго не получил.

Следователь, ведущий дело Лаго, обратился к руководству с рапортом, в котором, оперируя конкретными фактами из оперативных документов, сделал вывод, что все данные личного и рабочего дел Лаго не дают оснований для привлечения его к ответственности по тем статьям обвинения, которые фигурируют в обвинительных документах. Наоборот, они свидетельствуют о том, что, работая в Европе, Лаго принес немалую пользу, освещая деятельность английской и других разведок, выявляя их агентуру и линии связи, отслеживая активность эмигрантских организаций, в том числе с террористическим уклоном. Можно допустить, что Лаго как выходец из социально чуждой среды, человек авантюрного склада мог не всегда быть до конца честным, но это ничем не доказывается. Справку о работе Лаго во время его пребывания в Париже, говорилось в рапорте, и его участии в крупной операции советской разведки соответствующий отдел дать отказался.

Поскольку на основании имеющихся в распоряжении следствия материалов дело в соответствии с предъявленными Лаго обвинениями закончить не представляется возможным, следователь просит разъяснить, как ему поступить.

Ему разъясняют. И вот уже на вопросы следствия, признает ли Лаго, что совершил тяжкие преступленйя, согласившись стать агентом сигуранцы, отказавшись вернуться после освобождения из заключения в Советский Союз, связавшись с контрреволюционной организацией врага народа Беседовского, Лаго отвечает: да, да, да.

Обвинительное заключение утверждено начальником 5-го отдела 1-го управления НКВД и Генеральным прокурором Союза ССР Вышинским. Лаго обвиняется в том, что, будучи агентом английской, румынской, польской и французской разведок, проводил активную шпионскую работу против Советского Союза; являясь участником белогвардейской террористической группы «Борьба», обсуждал вопросы террора в отношении советского руководства с Бурцевым и Беседовским, то есть совершил преступления, квалифицируемые статьями 58 (пункт 6) и 58 (пункт 8) Уголовного кодекса РСФСР, и подлежит суду Военной коллегии.

Молох репрессий был неумолим и неотвратим, понять их логику и смысл невозможно, надеяться на здравый смысл и беспристрастие бесполезно, а полагаться на благоволение судьбы безнадежно. Сами формулировки выдвинутых против Лаго обвинений, вне зависимости от выбитых из него показаний, не оставляли ему ни малейшего шанса выжить.

Документ из дела Б. Ф. Лаго

Постановлением Военной коллегии Верховного суда СССР от 20 сентября 1938 года Лаго Борис Федорович приговорен к высшей мере наказания.

Горькая участь постигла и Артура Христиановича Артузова, стоявшего у истоков операции «Тарантелла». Родился он 18 декабря 1891 года в селе Устиново Тверской губернии, его отец — итальянец, эмигрант из Швейцарии Фраучи, мать — латышка. Окончив с золотой медалью новгородскую мужскую гимназию, он поступил в Петроградский политехнический институт и получил диплом инженера-металлурга. Владел четырьмя иностранными языками.

После Октябрьской революции Артузов был сотрудником комиссии по демобилизации старой армии, входил в комиссию СНК по Северным губерниям, работал в одном из отделов штаба Московского военного округа. С мая 1919 года особоуполномоченный, затем — заместитель начальника 00 ВЧК. С 1922 года — начальник контрразведывательного отдела ВЧК/ОГПУ. Принимал участие в проведении многих операций по борьбе с терроризмом и шпионажем. Был инициатором крупных контрразведывательных операций «Синдикат-2» (1924) и «Трест» (1925), которые привели к аресту Савинкова и распаду его организации, а также к ликвидации на территории СССР английского разведчика Рейли.

Именно Артузов, будучи начальником советской внешней разведки, руководил разработкой и проведением широкомасштабной по своему замыслу и исполнению операции «Тарантелла». Он был назначен на эту должность в августе 1931 года и пробыл в ней до мая 1935-го, когда его перевели на работу в разведуправление Красной армии.

В мае 1937 года А. X. Артузов был арестован как «активный участник заговора в РККА». 21 августа того же года корпусной комиссар Артузов был приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания и расстрелян.

Оперативную работу Центра и загранаппаратов, в том числе Лаго в рамках операции «Тарантелла» и позже в Китае, курировал в качестве заместителя ставший затем начальником разведки Абрам Аронович Слуцкий. Он родился в 1898 году в Черниговской области, участвовал в революции и установлении советской власти в Средней Азии. Был членом Ферганского обкома партии, ответственным секретарем Ташкентского горкома ВКП(б), работал в органах ВЧК/ОГПУ Туркестана и Семиречья, возглавлял военный трибунал 2-го стрелкового корпуса Московского гарнизона. С июля 1929 года — уполномоченный и помощник начальника экономического управления ОГПУ, с января 1930 года — помощник начальника ИНО, секретарь парткома. С августа 1931 года — заместитель начальника ИНО, принимал участие в спецоперациях разведки в Германии, Испании, Франции. С мая 1935 года — начальник ИНО (с декабря 1935 - 7-го отдела) ГУГБ НКВД.

17 февраля 1938 года комиссар госбезопасности 2-го ранга Слуцкий внезапно скончался в кабинете заместителя наркома внутренних дел СССР Фриновского. Смерть наступила, согласно официальному сообщению, в результате острой сердечной недостаточности. Слуцкий бьш похоронен с надлежащими почестями, но в декабре того же года объявлен врагом народа.

Проводивший вербовочную беседу с Богомольцем работник ИНО Штейнберг после отзыва из Китая был переведен на нелегальную работу в Западную Европу и обосновался в Швейцарии. В октябре 1938 года по указанию руководства НКВД он был вызван в Москву, но капитан госбезопасности не подчинился этому распоряжению и отказался возвратиться в Союз. В марте 1943 года в Центре было получено сообщение от одного из агентов, которого Штейнберг знал по Дальнему Востоку, что он ищет контакта с советской разведкой. Было решено связаться с ним, выслушать и выяснить его намерения. Встречи с ним состоялись в Лозанне, где он в то время проживал, однако от дальнейших контактов он вскоре под разными предлогами уклонился.

Париж — Лиссабон

Но вернемся в предвоенную Европу.

Весной 1939 года Богомольца нашел Гибсон, проезжавший через Париж по пути в Лондон. Встреча состоялась. Никакого особого разговора по делам не было, англичанин просто уклонился от этого. Однако сам факт встречи по инициативе Гибсона говорил о том, что Богомолец продолжает находиться в поле зрения Интеллид-женс сервис. На его взгляд, это было вполне естественным, учитывая его осведомленность об операциях английской разведки против СССР. Он продолжал сотрудничать с поляками и румынами, что давало ему определенные средства для жизни и, очевидно, продолжало устраивать англичан.

Сразу после начала Второй мировой войны Богомолец счел своим долгом обратиться с письмом к Гибсону и предложить свои услуги для решения разведывательных задач в интересах союзников. Получил ответное письмо от Гибсона, который, сославшись на сомнения, существующие по какой-то причине в отношении него, рекомендовал пока ничего не предпринимать. «Советский след» в биографии Богомольца давал о себе знать. Вероятно, англичане ждали возможного развития событий с советской стороны и хотели уже после этого определиться. А пока за Богомольцем наблюдали.

В начале 1940 года Богомольца вновь несколько неожиданно посетил Гибсон. В это время в Париже находился Мурузов с целью, как он сам определил, собрать возможно более полную информацию о военно-политическом положении в Европе с прогнозом действий Германии, Англии, Франции, Италии и Испании. Перед Румынией встала проблема занять четкую позицию в своей внешнеполитической ориентации. Перед тем, как приехать во Францию, Мурузов был в Берлине и Риме. Гибсон по поручению своего руководства пригласил его в Лондон. Там прием оказался довольно сдержанным, поскольку англичане полагали, что он тесно сотрудничает с немцами и итальянцами.

Встреча самого Богомольца с Мурузовым состоялась на Лазурном берегу, в Ницце, где тогда жила семья Богомольца, и была короткой. Поставленные прежде перед Богомольцем задачи были ясны, а новых до своего доклада в Бухаресте Мурузов не выдвигал. Больше Богомолец его уже никогда не увидит.

Вскоре события приобретают драматический оборот. Богомолец покидает Париж за четыре дня до прихода немцев. Некоторое время находится в Биаррице. 14 июня 1940 года вермахт вошел во французскую столицу. Власть передана маршалу Пэтену. По Компьенскому перемирию германские войска оккупировали всю Францию, за исключением свободной зоны. Позднее и ее постигнет та же участь.

Богомолец понимает, что ситуация чрезвычайно хрупкая и оставаться во Франции ему, известному в качестве английского разведчика, просто нельзя. 18 июня он выехал в Бордо, чтобы увидеться с румынским послом, и попросил помочь оформить визы в Испанию и Португалию. Ему помогли получить испанскую визу по английскому паспорту. На следующий день он еще раз был в румынском посольстве и даже успел подбросить на своей машине до испанской границы румынского военно-морского атташе адмирала Димитреску. 31 июня Богомолец с семьей пересек испанскую границу и прибыл в Сан-Себастьян, где в португальском консульстве получил визу на въезд в Португалию. Затем направился в Мадрид, там отрекомендовался румынскому консулу и поблагодарил его за участие в своей судьбе. Обстановка в Мадриде не располагала к продолжительной остановке, надо было побыстрее устраиваться на новом месте. Богомолец на автомашине направился к испано-португальской границе и далее в Лиссабон.

Перемещение Богомольца в Португалию не выглядело случайным. СИС продолжала держать его на поводке, хотя и длинном. Возможно, как раз там он будет у дел, и немаловажных. Ведь эта страна на крайнем западе Европы становилась местом значительной активности многих разведок, и прежде всего США, Англии и Германии.

Богомолец поселился в местечке Эшторил, в 20 километрах от португальской столицы, в «Паласис отель». Прежде всего он нанес визит румынскому посланнику, которого попросил известить Бухарест о том, что он находится в Португалии. Затем послал телеграмму Гибсону, где выразил желание продолжать сотрудничество, что было особенно важно в связи с надвигавшейся на Англию германской угрозой. Он полагал, что этот его шаг будет замечен в Лондоне, последует реакция и ему найдут применение, поскольку сложная обстановка в мире предоставляла большое поле деятельности для разведывательных служб и их опытных сотрудников. Однако в Лондоне решили все же пока держать Богомольца на определенной дистанции, сохраняя с ним связь. Гибсон прислал письмо, в котором говорилось, что с включением в активную работу следует повременить, но намерение Богомольца контактировать с румынами Гибсон поддержал.

Богомолец был связан с представителями спецслужб режима Антонеску, хотя не все и не всегда здесь складывалось гладко. Так, он составил доклад для Бухареста, в котором со ссылкой на ряд источников обрисовал опасность втягивания Румынии в военные действия на стороне Германии, и попросил посланника передать доклад в Бухарест. Как он потом догадался, посланник побоялся сделать это, прекрасно зная прогерманскую ориентацию тогдашних румынских верхов. Спустя некоторое время Богомолец решает обратиться к Мурузову, с которым давно и в целом плодотворно сотрудничал, но узнает, что тот расстрелян по указанию Антонеску. Зато из Бухареста ему ответил старый знакомый Биано и предложил продолжить совместную работу.

С помощью Биано Богомольцу удалось решить очень важный вопрос, связанный с пребыванием в Португалии. Иностранцы, которые находились в стране и являлись подданными или гражданами воюющих государств, каждые две недели обязаны были продлевать свой вид на жительство. Конечно, это большое неудобство. Людям приходилось жить на чемоданах, а в случае отказа в виде на жительство и ехать-то некуда. Ни о какой нормальной работе в таких условиях не могло быть и речи. Богомолец попросил Биано написать письмо начальнику португальской полиции и похлопотать за него в интересах общего дела. Биано пошел навстречу и такое письмо с рекомендацией написал. Это возымело действие, и процедура возобновления документов была определена как ежемесячная. Тоже не сахар, но все же лучше. По крайней мере, хотя бы эта деталь выделяла его из сотен других просителей. Сработали, очевидно, помимо политических и личные мотивы: Биано был хорошо знаком с начальником португальской полиции Лоренцо, с которым неоднократно встречался на международных конгрессах руководителей полицейских служб.

С другой стороны, Богомолец нащупывает подходы к румынской оппозиции, хотя это и небезопасно. После разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом в Интеллидженс сервис начали серьезно заниматься вопросами, связанными с послевоенным устройством Европы.

В Лиссабоне появился оппозиционный правящему режиму Антонеску «Комитет румынской взаимопомощи», под эгидой которого была издана небольшая брошюра, трактовавшая политическое будущее Румынии в русле союзнических представлений. В составлении хроники международных событий, помещенной в публикации, принял участие и Богомолец. Брошюра была напечатана весной 1943 года. Ее направили в посольства ряда стран, аккредитованных в столице Португалии.

Реакция португальских властей была жесткой. Богомольца доставили в полицию, где с ним беседовал помощник директора Кателло, который сообщил, что румынское посольство требует конфискации брошюры и принятия мер против лиц, которые ее распространяют. При этом было сказано, что полицией получено такое указание лично от Салазара. Богомольца продержали в полиции несколько часов. Он сказал, что не знает, где ее печатали и кто конкретно рассылал, но полагает, что есть немало румын, которые желают победы союзникам. Что касается его участия, то оно ограничилось составлением хронологии событий последних лет, заявил Богомолец, но, кроме того, весь текст публикации совпадает с мнением британского правительства, и он как британский подданный, естественно, также согласен с ним. Тон Богомольца едва ли мог понравиться португальской полиции. Что касается британского подданства, то, к сожалению, его у Богомольца не было. Он выдавал желаемое за действительное. Все, чем он располагал, это лишь британский паспорт. Вот такая несообразность, которая вскоре серьезно осложнит ему жизнь.

К Богомольцу «подошла» германская разведка, но он от разговора с ее представителем уклонился. Прессинг в отношении него стал нарастать. Он получил письмо из Парижа от консьержа дома, где снимал квартиру, которую оставил за собой. Гестапо произвело обыск, все имущество конфисковали и отправили в Германию. Жильцов допрашивали о связях Богомольца во Франции. Было сказано, что квартирант является английским агентом, выехавшим в Португалию, и очень опасен. В германской газете «Националь цайтунг» была помещена информация лиссабонского корреспондента, в которой сообщалось, что в городке Эшторил проживает русский с английским паспортом, являющийся крупным шпионом.

Богомольца вновь вызвали в управление полиции. Ему, как и издателю брошюры Ботезе, инкриминировалось участие в несанкционированном властями печатном издании, означающее недозволенное занятие политической деятельностью.

Богомольцу было предложено покинуть Португалию. Он понимал, что брошюра — лишь повод для такого решения, тем более что с момента ее выпуска прошло уже несколько месяцев. Как раз незадолго до этого англичане известили португальцев о том, что у них в стране действует резидент германской разведки, работающий под прикрытием немецкого туристического бюро в Лиссабоне, и власти вынуждены были пойти на его высылку из страны. Выдворением Богомольца, как тому казалось, они хотели продемонстрировать свою беспристрастность, а на самом деле просто заплатили немцам за высылку их резидента.

Англичане рекомендовали Богомольца как своего опытного работника польской разведке, памятуя о том, что у него в прошлом был большой опыт сотрудничества со 2-м отделом Генштаба и МВД Польши и он будет толковым посредником. Поляки, разумеется, хорошо знали Богомольца по его работе в Варшаве, предполагалось передать его на связь представителю польской разведки, который отбывал в Стамбул. Богомольцу ничего иного не оставалось, кроме как дать согласие. Англичане оформили ему служебную визу в Египет. Надо было заказывать билеты.

Когда Богомолец вынужден был уехать в Лиссабон, то существовало одно обстоятельство, которое при всей ма-лоприятности этого путешествия и неизвестности будущего все же его радовало. Наконец-то он ушел из поля зрения НКВД, в Португалии нет даже советской миссии и не будет, пока политический климат в стране определяет большой поклонник фюрера диктатор Салазар. Но он ошибался. О его житье-бытье в португальской столице кое-что было известао на Лубянке, так же как и о решении португальских властей выслать его из страны.

Каирская история

В июле 1943 года начальнику внешней разведки НКГБ Фитину доложили информацию, из которой следовало, что известный еще по довоенным делам Богомолец, находящийся в Лиссабоне, может иметь какое-то отношение к конфиденциальным контактам западных представителей с маршалом Бадольо по поводу возможных условий выхода Италии из войны. Были приняты меры к уточнению и перепроверке этих сведений через возможности разведки в европейских странах.

В начале 1944 года поступили данные о том, что в Лиссабон приезжал бывший итальянский посланник в Португалии Фраскони, который пробыл там всего двое суток, причем единственной целью визита было обсуждение вопроса о формировании нового итальянского правительства. В каком ключе и с кем конкретно он обсуждал эту проблему, пока неясно, но известно, что в прошлом он был связан и с Богомольцем, который, в свою очередь, поддерживает тесные отношения с англичанами.

Одновременно стало известно, что Черчилль и Рузвельт обменялись телеграммами относительно условий мира, которые должны быть предъявлены Бадольо. Премьер-министр Великобритании настаивает на выдаче итальянцами союзникам всех немцев, находящихся на территории Италии, в то время как генерал Эйзенхауэр считает возможным пойти на их эвакуацию в Германию. В случае отказа Бадольо заключить перемирие союзники в августе произведут высадку десанта с целью захвата Неаполя.

Итак, фамилия Богомольца фигурировала в контексте таких важных на тот период времени военно-политических проблем, как выход Италии, а позже и Румынии из войны. Он вновь привлек к себе внимание советской разведки, тем более что у некоторых ее ветеранов он был, как говорится, на слуху еще по довоенным годам.

В Центр также оперативно сообщали, что португальские власти предложили Богомольцу покинуть страну, и он отбыл на пароходе «Ниасса» из Лиссабона в Порт-Саид. Возможно, затем он проследует в Стамбул, где по договоренности англичан с поляками будет сотрудничать с ними в работе по Балканам. Как сами поляки отнесутся к такому своеобразному внедрению человека СИС, каковым они считают Богомольца, в их дела, не вполне ясно. Но пока польское эмигрантское правительство находится в Лондоне, можно предположить, что и его разведка будет руководствоваться английским сценарием.

В связи с этой информацией Центр дает команду поднять все оперативные материалы на Богомольца. Одновременно были направлены ориентировки и задания в Каир и Стамбул с указанием на многолетнюю связь Богомольца с английской разведкой и ее резидентом Гибсоном.

Когда Богомолец узнал от своих английских друзей, что ему любезно предоставили возможность укрыться в Каире, то он хотя и беспокоился о том, как сложится там его жизнь, но и в этой в общем-то далеко не радужной перспективе находил позитивные моменты. Он полагал, что в только что получившем независимость Египте, где англичане очень долго были истинными хозяевами и, наверное, имеют отличные позиции в местных спецслужбах, НКВД не будет иметь возможности «просвечивать» его работу так, как это было в Европе, где добрались не только до него самого, но даже до содержимого его сейфов. Но и на этот раз Богомолец ошибался. Не успел он ступить на египетскую землю, как попал под плотное агентурное наблюдение советской разведки, которая отслеживала если не все, то многие его действия и связи.

Богомолец прибыл в Каир 9 февраля 1944 года. Он сразу же направился в польское посольство, где о нем уже знали. Одновременно он поставил в известность о своем прибытии в Египет старого друга Гибсона, который, как он узнал, в течение всей войны возглавлял английскую разведку в Стамбуле. В соответствии с предварительной договоренностью с польскими коллегами Богомолец попросил Гибсона посодействовать в получении визы на въезд в Турцию. Однако дело затормозилось. События в мире развивались стремительно и вносили свои коррективы в действия всех структур польского правительства в эмиграции. Выяснилось, что польским службам услуги Богомольца едва ли потребуются, несмотря на все рекомендации Гибсона. В Стамбул Богомолец так и не выехал. Возможно, и у англичан в последний момент возникли некоторые сомнения из-за связей Богомольца в прошлом с румынским королем Каролем. В это время они как раз вели переговоры с его сыном, королем Михаем, сменившим отца на румынском троне, и лидерами оппозиции экс-королю — Маниу и Стирбеем. Последний должен был приехать в Анкару, а затем в Каир. Богомольца в этих условиях, очевидно, решили пока отодвинуть в сторону. Да и вообще нужен ли он британской разведке?

В Каир приехал Гибсон, сопровождая румынского политика, известного деятеля оппозиции бывшему румынскому королю и Антонеску Стирбея, в отношении которого у англичан были свои планы, связанные с послевоенным устройством Румынии. Богомолец в такого рода комбинациях стал явно лишним, его просто нужно куда-то пристроить как носителя секретов. Гибсон нашел время встретиться со своим бывшим работником, поехал вместе с ним в польское посольство, где в разговоре с поверенным в делах сказал, что не понимает, почему польские службы ничего не предпринимают, ведь все вопросы согласованы. Поляк вежливо ответил, что еще раз запросит свое правительство.

Тогда же резидент английской разведки в Каире направил в свой центр телеграмму (№ 585 от 18 марта 1944 г.), в которой сообщалось, что 22500 (цифровой код Гибсона) встретился с Богомольцем, прибывшим из Португалии. По договоренности с разведкой польского эмигрантского правительства он должен был проследовать в Стамбул и возобновить там свою активную работу. Но, как выяснилось, поляки в Каире и в Стамбуле не в курсе дела, а Богомолец таким образом застрял с семьей в Египте. Считаем, говорилось в телеграмме, что следует уговорить поляков использовать Богомольца в оперативной работе по Балканам, исключая Румынию. Сам Гибсон, обращаясь к своему руководству, писал: «Буду вам признателен, если вы сможете переговорить по существу дела с поляками как можно скорее, так как я хотел бы урегулировать этот вопрос до моего возвращения в Стамбул».

Поясним, что текст дешифрованной телеграммы английской разведки был получен от К. Филби и сразу же поступил в Москву. Филби — высокопоставленный офицер СИС, наш человек в Лондоне, занимался контрразведывательным обеспечением операций английских спецслужб и имел доступ к шифрпереписке штаб-квартиры с загранаппаратами. Он давал документальную военно-политическую информацию громадного объема, которая, как правило, докладывалась Верховному главнокомандующему, а также сведения оперативного характера. Как видим, мимо его внимания не прошли и действия английской разведки в отношении Богомольца. Уже после отъезда Гибсона из Египта поляки вновь сообщили Богомольцу, что в отношении него получен отрицательный ответ.

22 июня Богомольца пригласили в английское консульство, попросили для перерегистрации его паспорт. Забрали да и не вернули, пятнадцать лет он жил с британским паспортом, трижды его меняли, но проблем не возникало. Богомолец попросил информировать обо всем этом Лондон, ему обещали, но паспорт он так и не получил.

Богомолец попал в весьма щекотливое положение. По сути дела, он оказался в чужой стране, не имея никакого правового статуса. Он даже готов был уехать в Алжир, который контролировался генералом де Голлем, но это не получилось. Богомолец еще дважды виделся с Гибсоном: когда тот ехал в Лондон и когда возвращался в Стамбул через Каир. На последней встрече Гибсон весьма невнятно пояснил Богомольцу, что наверху, мол, недовольны его опрометчивыми поступками в Португалии. Кроме крайнего недоумения, вызвать это у Богомольца ничего не могло, а его положение становилось все более неопределенным. Гибсон, сославшись на поручение, предложил ему выправить польский паспорт, но тот категорически отказался, настаивая на возвращении ему британского хотя бы для выезда в Париж. Волокита продолжалась. В конце концов в британском консульстве ему сказали, что Форин Оффис не может официально вернуть ему паспорт, ибо он не является британским подданным и не находится более на английской службе. Ему, правда, обещали посодействовать в получении разрешения на возвращение во Францию.

Отношение к нему англичан Богомолец, по его собственному выражению, определил как «гнусность и свинство».

Надо было как-то устраиваться, да и зарабатывать на жизнь тоже, ведь сбережения его семьи не так уж велики. Он знакомится с секретарем китайского посольства в Каире, который, по его наблюдениям, активно занимался сбором политической информации, вращаясь среди постояльцев отеля. Китайский представитель уже с первых бесед с Богомольцем оценил его осведомленность и аналитические способности и стал прибегать к его услугам, оплачивая их сравнительно небольшими суммами в египетских фунтах. Богомольца в его положении устраивала и такая работа.

Китайца, в частности, интересовали оценки внешней политики Кремля, и он даже попросил Богомольца подготовить специальное сообщение на эту тему. Богомолец неоднократно задавал себе вопрос, чем вызван этот интерес, казалось, Каир не самое удачное место для получения такого рода информации.

Собственные размышления привели его к выводу, что действия китайского дипломата имеют, возможно, свое объяснение. В Каире в конце ноября 1943 года состоялась конференция с участием президента Рузвельта, премьер-министра Черчилля и генералиссимуса Чан Кайши, на которой были обсуждены и политические вопросы, касавшиеся Китая. Были приняты решения о намерении участвующих в конференции сторон лишить Японию захваченных ею территорий в Тихом океане, а Маньчжурию и Формозу вернуть Китаю. На последовавшей затем встрече Сталина, Рузвельта и Черчилля в Тегеране, закончившейся 1 декабря, было договорено об открытии второго фронта, проведении операции «Оверлорд» и сроках вступления Советского Союза в войну с Японией. Поэтому вполне естественно, что китайскую дипломатию и разведку интересовало, не появилось ли каких-либо новых акцентов в политике союзников в отношении Китая, сохранились ли полностью каирские договоренности, не возникло ли каких-либо нюансов по комплексу вопросов послевоенного устройства в Азии.

Богомолец посчитал, что у китайского представителя есть потребность в информации и по европейским проблемам. Он рад помочь коллеге, а заодно держать себя в рабочей форме и пусть немного, но зарабатывать на жизнь. Правда, сам он чувствовал, что качество его сообщений оставляет желать лучшего, так как не располагал здесь тем кругом связей, к которому привык за долгие годы активной работы. Выручали прошлый багаж, навыки аналитического подхода к информации и несколько интересных новых контактов в дипкорпусе, среди журналистов и бизнесменов, многие из которых, он это отлично понимал, были сотрудниками разведывательных служб своих₍ стран. Их, в свою очередь, привлекало в Богомольце его реноме как давнего специалиста по советским делам.

А вообще-то он все более остро стал ощущать, что вненациональным профессионалом разведки быть невозможно, хотя немцы однажды и назвали его «интерразведчиком». Но этот термин абсолютно ирреален. Разведка содействует обеспечению национальных интересов, только идея безопасности и блага твоей страны могут служить прочной основой деятельности разведчика. А если за тобой или, как в случае с Богомольцем, даже не за, а где-то далеко чужая страна, пусть и подкормившая в горькое время, кстати совсем не бескорыстно, то так и будешь до конца дней своих искать либо самоутешения, либо покаяния и искупления.

Богомолец погрузился в воспоминания о молодости. Тогда в вихре социальных и политических потрясений в России было не до размышлений о мироощущении. Под непривычным и чужим небом думалось о родимых просторах и о великой стране, называемой Русью, которая вскоре предстанет в ореоле великой Победы.

Сегодня к тому же взволновало сообщение о его родственнике. Богомолец знал, что его родной дядя Александр Александрович стал в Советском Союзе известным человеком, видным ученым и организатором медицинской науки, директором Института гематологии и переливания крови. И вот новость. О ней он прочитал в «Правде», которую взял у знакомого польского журналиста, встретившегося в вестибюле отеля. Там была помещена статья о достижениях его дяди в области патофизиологии и эндокринологии: говорилось, что академиком разработана методика использования изобретенной им же сыворотки для ускорения процесса срастания переломов и мягких тканей, а также эффективный способ консервирования крови. Эти разработки нашли широкое применение в военных госпиталях на фронтах Великой Отечественной войны и спасли жизнь и здоровье тысячам воинов Красной армии. На первой полосе газеты публиковался Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении академику Богомольцу звания Героя Социалистического Труда.

Интересно, подумал Богомолец-племянник, а как бы могла сложиться его жизнь в России, не окажись он в пекле Гражданской войны? Ответа не было. И правильно ли он в свое время поступил, отклонив предложение советской разведки о сотрудничестве? Ответа пока тоже не было, хотя промелькнула мысль, что, может быть, и следовало согласиться на определенных условиях. Возможно ли вернуться к этому вопросу сейчас, десять лет спустя? Или все ушло безвозвратно, перемолото войной? Он остался совершенно не у дел. С поляками ничего не вышло, румынский вариант тоже отпал, контакты с китайцами отнюдь непрочны. А как жить дальше? Может быть, все же пересилить свою натуру и назваться блудным сыном? Вопросы, вопросы...

Многие дипломаты посольств, аккредитованные в Каире, жили, как и Богомолец, в отеле «Шепердес». Это было сравнительно удобно, особенно для тех, кто был без семьи, избавляя от бытовых забот. В холле и баре можно было побеседовать с людьми своего круга, немного выпить в мужской компании, неспешно поговорить за чашечкой кофе. Постояльцы, пользовавшиеся гостеприимством отеля уже длительное время, кое-что знали друг о друге и нередко коротали вечера за разговорами на самые разнообразные темы.

Как-то Богомолец разговорился с человеком, который, как оказалось, снимал достаточно дорогой номер этажом выше. Они обменялись визитными карточками. Новый знакомый представился как дипломатический работник посольства одной из арабских стран. Потом, встречаясь, они обменивались приветствиями и обычными в таких случаях малозначимыми фразами. Однажды удалось накоротке побеседовать в баре. Богомолец, сделав вывод, что собеседник располагал о нем некоторой информацией, не преминул обозначить свой интерес к продолжению знакомства. Последующие беседы с арабским дипломатом заставили Богомольца предположить* что он связан со спецслужбами своей страны, а может быть, и сам кадровый разведчик. Слово за слово — картина стала проясняться. Арабский представитель хотел бы воспользоваться квалификацией и связями Богомольца для освещения ряда интересовавших его проблем. Глубоких симпатий к своему знакомому Богомолец не испытывал, считая, что речь идет об обоюдовыгодной сделке. Ему было важно получить приличный источник доходов, а у этих шейхов денег полно. Была в их разговорах одна деталь, которая не прошла незамеченной таким опытным в подобного рода делах человеком, каким был Богомолец. Собеседник частенько вместо того чтобы отвечать «да» или «нет», брал паузу, желая подумать два-три дня. В таких случаях он его не торопил, понимая, что требуется согласование с начальством. Не желая упускать появившуюся возможность приложения своих сил и способностей, Богомолец рассказал арабу в общих чертах о своей деятельности в прошлом и сотрудничестве с англичанами. Ему показалось, что собеседник был вполне этим удовлетворен. Вероятно, он нашел подтверждение своим предположениям и наведенным в отношении Богомольца справкам.

На одной из последующих встреч дипломат сказал Богомольцу, что много слышал о нем как специалисте по советским делам. У них в министерстве есть отдел, который занимается анализом конфиденциальной информации, и его хотели бы видеть в качестве автора информационных материалов. Богомолец ответил согласием. Вскоре ему был передан достаточно обширный вопросник с просьбой указать, какими проблемами он реально может заняться. Финансовых вопросов Богомолец пока не поднимал, надеясь, что они решатся постепенно, по мере составления информационных документов. По многим проблемам Богомолец, как он считал, был в состоянии подготовить достаточно квалифицированные сообщения и сказал, что берется за работу. По просьбе работодателя, который пожелал увидеть его в деле, составил аналитический обзор «О внешней политике Советского Союза и ее политической базе», а также справку по организации своей работы в интересах заказчика на будущее. Советская разведка получила эти документы сразу же, они дополнили сведения о Богомольце.

Поступил сигнал от источника, что Богомолец сказал одному из своих приятелей о желании познакомиться с кем-либо из советских представителей, может быть журналистом или сотрудником пресс-отдела посольства, сославшись на необходимость выяснить возможность более оперативного получения московских газет.

Вот тут ему как-то сразу повезло. На очередном брифинге в МИДе Египта он знакомится с корреспондентом ТАСС, который недавно прибыл в страну. Знакомится, — вероятно, громко сказано: просто представились друг другу, поговорили на родном языке, потом при встречах стали обмениваться приветствиями. Все вежливо, естественно. Но теперь Виктор Васильевич знает, к кому можно обратиться, если вдруг он что-то надумает.

Оценив всю информацию о Богомольце, особенно его взаимоотношения с англичанами и его положение, каким оно оказалось в Каире, Центр не исключал того, что Богомолец ищет возможности установления контакта с советской разведкой.

На берегах Босфора

В майский день 1943 года по шоссе, идущему из Стамбула вдоль берега Босфора, ехал автомобиль, по номеру которого полицейский или другой сведущий в этой сфере человек мог определить, что он принадлежит английской миссии в Турции. В салоне машины были двое — мужчина и дама. Проехав некоторое расстояние, машина повернула обратно в Стамбул и, высадив пассажирку на одной из сравнительно тихих улиц, проследовала к британскому консульству. Мужчиной был Гибсон, а дамой — жена его бывшего помощника в Бухаресте, Риге и Варшаве Васильева.

...После эвакуации армии Врангеля из Крыма, в 1920 году, ротмистр Васильев вместе с другими офицерами своего авиаотряда оказался вначале в Турции, потом в Болгарии и наконец в Румынии. Там он познакомился с Богомольцем, который уже состоял на английской службе. Они подружились, Васильев иногда бывал у Богомольца дома, играли в карты, разговаривали, читали, кстати, советские газеты. Как-то Богомолец попросил ротмистра описать известные ему как профессионалу военные аэродромы в России. Тот подробно, со схемами, расписал авиабазы под Москвой, в Брянске, Витебске, Одессе, Николаеве, Севастополе, Виннице и Жмеринке. Может быть, кое-что из этих описаний требовалось Богомольцу для проверки своих людей, может быть, он хотел убедиться в способностях Васильева, прежде чем привлечь его к своим делам. По-видимому, этот небольшой экзамен Васильев выдержал.

Не далее как через несколько дней Васильев встретил знакомого полковника, такого же эмигранта, как и он сам, но, по-видимому, гораздо лучше устроившегося. Сам Васильев зарабатывал на жизнь настройкой роялей. Полковник ни с того ни с сего стал вдруг упрекать его, говоря, что стыдно, мол, заниматься настройкой фортепьяно, когда родина гибнет и нужно всеми силами работать против большевиков. Васильев узнал, что силы и средства для борьбы есть, хотя и иностранные. Но это не страшно, главное свалить большевиков, и для этого хороши все методы. Конечно, после победы чем-то придется пожертвовать, но со временем все образуется. Полковник был, видимо, неважным дипломатом, с тонким подходом к Васильеву он явно не справился и в конце концов назвал вещи своими именами, прямо, по-солдатски. Есть возможность поработать на разведку румынского Генштаба, которая ориентирована, как ему сказали, на работу против Советов. Васильев сразу не дал ответа, сказав, что посоветуется с женой. Советоваться он стал со своим приятелем Богомольцем, который горячо рекомендовал согласиться на столь заманчивое, по его мнению, предложение. Васильева познакомили с одним из руководителей румынской военной разведки Мурузовым. Разговор состоялся на его квартире в Бухаресте по адресу: пьяцца Розетта, 3 — это Васильев хорошо помнил. Беседовали, естественно, на русском. Васильеву потом рассказали, что Мурузов на самом деле — Морозов, офицер русской армии, переиначивший свою фамилию на румынский лад, прижившийся на румынской службе и пользующийся там влиянием.

Васильеву предложили возглавить разведпункт 2-го отдела Генштаба, расположенный в Черновцах. Оклад определили в размере 14 тысяч лей, а все остальное предстояло решить на месте. Когда все вопросы устройства Васильева на румынскую службу были утрясены, Богомолец сказал ему, что все это его рук дело, и попросил внимательно его выслушать. Отныне он, Васильев, является сотрудником английской разведки, внедренным в румынский аппарат. Все, что он будет получать, выполняя задания 2-го отдела и организуя разведывательную работу, он обязан в копиях передавать Богомольцу для дальнейшего препровождения куда следует. Сказал, что оплата Васильева, как и других людей, сотрудничающих с Интеллидженс сервис, производится румынами, но финансируют их англичане. Об этом знает только Генштаб, начальник его 2-го отдела Мурузов. Вскоре Васильева познакомят с резидентом СИС Гибсоном.

Потом Васильев работал вместе с Богомольцем и под руководством Гибсона в Риге и Варшаве. В Польше он оказывал Богомольцу помощь в организации переброски связников на советскую территорию. Находился на связи непосредственно у Гибсона. Тогда же от англичанина узнал, что Богомольцу удавалось получать от своей агентуры весьма ценную информацию о внешней политике Советского Союза. Ему стало известно о сотрудничестве Лаго с Богомольцем в интересах английской разведки. Васильев вначале удивился, помня историю с арестом Лаго в Румынии, к которой и сам был причастен, но рассудил, что на свете все бывает и ничему удивляться не надо. Раз дает информацию, которая хорошо оценивается в штаб-квартире СИС, то это лучшая проверка.

Позже англичане сочли целесообразным вернуть Васильева в Бухарест, а оттуда румынская разведка, с которой он продолжал сотрудничать, послала его в Вену, где он работал по советским учреждениям и левым организациям, контактируя с германскими представителями. Когда началась война, Васильев предложил немцам свои услуги. Немцы ответили положительно. Некоторое время он служил в разведывательно-диверсионном подразделении, зашифрованном как «1-с, штаб Антон», дислоцированном в окрестностях Курска. Оттуда Васильева переводят в Софию в один из разведотделов главного штаба сухопутных сил германской армии, который возглавлял полковник Беккер.

Однажды полковник пригласил Васильева и подробно расспросил о его работе с англичанами. Вполне возможно по этому каналу выйти на информацию, которая в данный момент больше всего интересовала германское верховное командование: перспективы открытия второго фронта в Европе и предполагаемое главное оперативное направление. Английская разведка активна в Турции, нет ли у Васильева там связей, которые могли бы оказаться полезными. Васильев докладывает, что есть. Это некто Забегин, он должен проходить по картотеке, так как раньше помогал немецким службам, а также его собственный брат Владимир, который, насколько он знает, знаком с некоторыми английскими представителями. Беккер заинтересовался. Самому Васильеву нельзя, конечно, появляться там — нет ли иного выхода? Есть! Он предлагает направить в Стамбул, так сказать на рекогносцировку, свою жену, которая прекрасно знает Гибсона. Беккер согласен.

Беккер принимает решение послать в Стамбул супругу Васильева с заданием установить контакт с Забегиным и выяснить, согласен ли он поработать на германскую разведку. Беккер учитывал также, что жене Васильева нетрудно будет выйти на резидента СИС, поскольку брат ее мужа до сих пор является негласным сотрудником английской разведки. Если, конечно, тот не воспротивится, но не должен: разведчик всегда остается разведчиком.

А резидентом был Гибсон, бывший начальник Васильева. Вот такой забавный клубок получился.

Итак, фрау Васильева выехала в Стамбул. Забегин, как и предполагалось, не возражал возобновить сотрудничество с германской разведкой. Увиделась она и с Басил ьевым-братом, которому рассказала, что целью ее поездки является в конечном счете работа против красных, и уговаривала его присоединиться к ней. В конце концов, неважно, с кем вместе будет продолжаться их борьба с большевиками. Но тот, выслушав энергичную даму, от каких-либо разговоров на щекотливую тему воздержался, сославшись на то, что занят сейчас работой по Италии. Возможно, это так и было: показалось, что знает ситуацию в Италии. Рассказал анекдот, популярный в Риме. Муссолини стоит перед своим портретом и вопрошает: «Что же с нами будет, что же будет?» Портрет отвечает: «То и будет — меня снимут, тебя повесят». Черный юмор, но, будучи на английской службе, он себе позволяет шутить. Может быть, союзники уже готовы к десантированию?

Заметим для полноты картины, Что это предчувствие оправдалось. 10 июля 1943 года англо-американские войска высадились на Сицилии, а затем на юге Италии. Сбылось и пророчество римских острословов: в конце войны Муссолини был захвачен партизанами и повешен.

На следующий день Васильев-брат посетил мадам и сказал, что Гибсон хотел бы встретиться с ней. Вот тогда-то и совершал свои незамысловатые маневры в стамбульском пригороде автомобиль английской миссии.

Гибсон поинтересовался впечатлениями своего долголетнего помощника о пребывании на оккупированной немцами советской территории. Она долго рассказывала о том, что слышала от мужа. Неизменно возникала тема борьбы с большевиками, вспоминали довоенные годы. Вопросов оперативного свойства Гибсон, разумеется, не задавал, для этого у него были другие каналы: некоторое время тому назад с Васильевым встречался его брат Арчибальд. Он рассказывал, что Васильев поинтересовался тогда, слышно ли что-нибудь о Богомольце. Ответ был лаконичным: Виктор приехал в Каир и работает там на поляков.

Прощаясь с приятной собеседницей, Гибсон попросил передать супругу, что он по-прежнему считает его своим большим другом и надеется, как всегда, на его помощь. Он должен знать, что общим его, Гибсона, и Васильева противником остается Советский Союз. Не желая давать повод для каких-то неприятностей, он ограничится только совсем маленьким сувениром для своего товарища: двумя блоками хороших американских сигарет. Но зато от чистого сердца и с дружеским приветом.

С тех пор как Гибсон уехал в первую командировку в качестве офицера разведки, в центральном аппарате СИС он работал мало, но, почти постоянно находясь в рези-дентурах, был в курсе информационных потребностей штаб-квартиры. Научился хорошо чувствовать складывающуюся ситуацию, анализировать факты и события, наконец — что всегда ставилось ему в заслугу — прогнозировать возможное развитие событий. На русском фронте Красная армия одержала впечатляющую победу под Сталинградом. На Тегеранской конференции Рузвельта, Сталина и Черчилля вновь остро встал вопрос об открытии второго фронта. Из полунамеков коллег в штаб-квартире (открыто о таких вещах не говорят) он понял, что штабы работают над планом операции. Судя по успехам в Северной Африке, союзники вначале высадятся в Италии, чтобы взять под контроль развитие ситуации в этой стране после ухода дуче с политической арены.

В отношении направления главного удара, как он понял, есть разногласия. Премьер-министр настаивает на Балканах, но американцы склонны к броску через Ла-Манш. Разведка во всех вариантах должна обеспечивать интересы Великобритании. Если не подумать обо всем заранее, то в спешке решать задачи будет намного сложнее. Он, Гибсон, должен опираться на мнение своего правительства, которое справедливо полагает, что только вариант открытия второго фронта на Балканах преградит путь советским армиям в Восточную Европу. А если так, то ему, много лет работавшему в странах региона, наверняка придется изрядно потрудиться. Уже сейчас надо думать о восстановлении и приобретении новых позиций в тех политических течениях, которые должны прийти на смену нынешним режимам, в частности в Румынии. Здесь очень пригодятся старые испытанные кадры, такие как Васильев. У него немалые связи, отличные в прошлом контакты со спецслужбами, владеет румынским. Надо готовить его к новой ситуации, которая наверняка возникнет, если Сталину удастся развить стратегический успех на Волге. Мог бы быть к месту и Богомолец, тем более что вплоть до своего выезда из Португалии он имел контакты с румынской оппозицией. Но он далеко, да и в штаб-квартире ему после случившегося тогда в Париже не очень доверяют. Может быть, напрасно столько лет держали человека в черном теле, так можно его разозлить, и очень сильно. А ведь Богомолец сделал много полезного для службы. Ну да посмотрим, все события еще впереди.

О результатах собеседований в турецкой столице доложено верховному командованию вермахта. Беккер получает указание из Берлина выехать в Стамбул.

В 1944 году Гибсон действительно много поработал над тем, чтобы воспрепятствовать приходу к власти в Румынии нежелательных для Великобритании сил. Результаты, правда, были не те, какие хотелось бы получить, но это от него не зависело. Политическую картину в стране во многом определяли успешные наступательные действия Красной армии.

Васильев в конце войны был арестован советской военной контрразведкой. По просьбе 1-го управления МГБ (так к этому времени стала именоваться внешняя разведка) он был допрошен и по обстоятельствам, связанным с операцией «Тарантелла». Учитывалось, что Васильев как один из ближайших и доверенных людей Богомольца может прояснить некоторые моменты этого дела, относящиеся как к 1931—1934 годам, так и к последующему периоду. Это было нужно в связи с работой по Богомольцу, а он, уже будучи в Каире, встречался там с Гибсоном.

Из показаний Васильева следовало, что Богомолец стал правой рукой Гибсона еще в 20-е годы в Стамбуле. В Бухаресте СИС поставила перед ним более широкие задачи, он добился успеха. Активно использовал возможности румынских служб, привлек к работе многих эмигрантов, в том числе и его самого. Перед перемещением в Ригу ему в знак признания заслуг перед британской разведкой был оформлен английский паспорт, а Гибсон преподнес золотой портсигар с дарственной надписью. Помощниками Богомольца стали — в Варшаве — он, Васильев, в Берлине — Гольц, в Париже — Лаго. Работа Богомольца, как полагает Васильев, была весьма продуктивна и состояла в получении разведывательной информации о внешней и внутренней политике Советского Союза. Его помощник Лаго, связанный также с Беседовским, давал Интеллидженс сервис много ценных материалов.

Из агентуры Богомольца Васильев знает только летчика Монинского гарнизона, так как он имел отношение к организации связи с ним и готовил связника.

Васильев показал, что в 1934 году Богомолец ушел с английской службы по причинам, ему непонятным, после чего стал сотрудничать с польской разведкой. В 1940 году он узнал от работника румынской военной разведки, что Богомолец успел выехать из Парижа до вступления в город немцев, а затем по своему английскому паспорту выехал в Каир. Понятно, что без разрешения английских властей, то есть без санкции Интеллидженс сервис, он сделать этого не мог, из чего можно заключить, что англичане все время продолжают его контролировать.

К «турецкому» периоду службы Гибсона относится любопытный эпизод, не имеющий прямой связи с самой операцией «Тарантелла», но заслуживающий тем не менее упоминания, коли мы взялись проследить судьбы ее участников.

14 февраля 1944 года начальнику внешней разведки НКГБ генералу Фитину доложили срочную телеграмму. В ней говорилось, что резидент Интеллидженс сервис в Турции, работавший там под дипломатическим прикрытием, сообщил официальному советскому представителю важную информацию. По словам англичанина, а это и был полковник Гибсон, в британское посольство обратился в прошлом руководящий работник германской разведки в Турции, но к тому времени порвавший со своей прежней службой — Фермерен, который сообщил сведения о деятельности абвера, СД и гестапо. Очевидно, сказал Гибсон, они могут представить интерес и для советской стороны. Он добавил, что без санкции Лондона не может рассказать о содержании полученных от Фермере-на данных, но имеет поручение сообщить, что такая информация в самое ближайшее время будет передана по официальным каналам.

Очевидно, англичане допускали возможность нашей осведомленности о переходе к ним немецкого разведчика и решили упредить события, информировав советскую сторону об этом в тех пределах, которые считали полезными для себя. Интуиция, надо сказать, их не подвела, хотя в то время они даже представить себе не могли масштабов проникновения советской разведки в британские секреты. Напомним, что к этому времени знаменитая «кембриджская пятерка» работала в полную силу; кроме того, имея своего человека в суперсекретном дешифровальном центре под Лондоном, Москва получила доступ ко всем расшифрованным немецким документам. В результате совершенно секретные материалы английской разведки ложились на стол Сталина почти одновременно с тем, как они докладывались британскому кабинету. Руководствуясь соображениями безопасности своих ценнейших источников в Лондоне, советская разведка ничем не показывала столь высокой степени своей информированности. События не форсировались, все шло своим чередом.

Вскоре от представителя английской разведки в Москве 1-м управлением НКГБ действительно были получены материалы, основанные на показаниях Фермере-на. Они касались германской агентуры в Турции, ее засылки в Кавказский регион СССР и некоторых других вопросов оперативного характера. Правда, с нашей стороны высказывалась неудовлетворенность в связи с отказом тогдашнего союзника — Великобритании дать представителям советской разведки возможность самим допросить немца. Но это уже другое дело.

Наше внимание привлекло к этим событиям то обстоятельство, что к обмену информацией между британской и советской разведками оказался причастен один из основных персонажей нашего рассказа об операции «Тарантелла» — Гибсон.

Четверть века спустя после того как Гибсон начал активную агентурную работу на советском направлении, ему в силу сложившихся к тому времени политических отношений между Великобританией и СССР, которые вместе с Соединенными Штатами образовали антигитлеровскую коалицию, впервые за всю свою многолетнюю карьеру в СИС пришлось участвовать не в получении разведывательной информации по России, а в ее передаче русским. С точки зрения послужного списка разведчика это весьма интересный психологический момент. С другой стороны, этот эпизод как нельзя лучше показывает место разведки в государственном механизме, которая призвана своими специфическими средствами содействовать решению задач политического руководства страны в области национальной безопасности.

Британская и советская разведки сотрудничали в течение 1941—1945 годов в борьбе против фашистской Германии. Столкнувшись с реальной угрозой германского вторжения, когда в британских верхах обсуждалась даже возможность эвакуации правительства из Лондона в какой-либо доминион, скорее всего в Канаду, У. Черчилль, отбросив политические и идеологические предрассудки, пошел на заключение военно-политического соглашения с Советским Союзом. Свою нишу в этом процессе заняли и разведки двух стран, подписав в сентябре 1941 года документ о взаимодействии. Однако у каждой из сторон оставались свои приоритеты и интересы. Самый показательный пример этого — вопрос о сроках и месте открытия западными союзниками второго фронта, к которому, как известно, у Сталина и Черчилля были совершенно различные подходы.

Отражалось это и на вопросах обмена разведывательной информацией, ставших даже предметом переписки между председателем СНК СССР Сталиным и премьер-министром Великобритании Черчиллем.

С нашей стороны в процессе сотрудничества с британскими разведорганами были задействованы руководящие работники внешней разведки, принимавшие решения и по делу Богомольца, которым уже по этой причине было хорошо известно имя Гибсона, а отчасти и его дела.

Таковы непредсказуемые повороты событий в истории.

Исповедь

Наконец Богомолец решился на шаг, к которому готовил себя психологически все последнее время. Он попросил тассовца передать записку в советское посольство, в которой обратился к компетентной службе с просьбой, если это возможно, вступить с ним в контакт, подчеркивая, что делает такое предложение по соображениям морального порядка.

24 мая 1945 года состоялась встреча представителя советской разведки с Богомольцем. Он заявил, что, являясь русским патриотом, испытывает желание искупить свою вину перед родиной, приносит повинную за все свои грехи перед нею и исполнит все, что ему будет приказано. Готов дать подробную информацию о своей работе на английскую, польскую и румынскую разведки в Стамбуле, Бухаресте, Риге, Париже, Лиссабоне. То обстоятельство, что англичане отобрали у него британский паспорт, прокомментировал фразой: «пользуя меня в течение 15 лет, они теперь намерены выбросить меня как ненужную ветошь или заставить работать на них в роли заурядного агента». Подчеркнул, что пришел не как провокатор, намерен доказать это конкретными делами, если, разумеется, в его услугах нуждаются.

В качестве условия любых переговоров с ним Богомольцу было предложено подробно письменно изложить все о его личной работе и известные ему данные о деятельности иностранных разведок против СССР.

Он дал на это согласие и приступил к составлению подробной записки. Ему предложили указать установочные данные, характеристики и другие сведения на известных ему сотрудников иностранных разведок и их агентуру. Вместе с тем Центр не снял полностью сомнений в отношении действий Богомольца, не исключая пока, что правдивые сведения о его прошлой работе могли быть даны им и по указанию англичан, которые, конечно, допускают, что после прихода наших войск в страны, где он работал, в наши руки могли попасть документы о деятельности Богомольца в интересах СИС.

После нескольких встреч с Богомольцем из загранаппарата в Центр пришло оперативное письмо, в котором указывалось: сведения о нем и его поведение во время бесед не свидетельствуют о том, что побудительными мотивами его намерения работать с нами является провокация. Оказавшись, по существу, за бортом, он ищет пристанища у других разведок, но, естественно, желал бы, чтобы хозяевами его стали мы, так как знает, что работать против нас ему будет крайне трудно или почти невозможно.

С того момента Богомолец стал информировать советскую разведку обо всех своих контактах в Каире, в том числе с англичанами, которые эпизодически обращались к нему с различными просьбами. С ним разговаривал сотрудник СИС, некто Шилдс, интересовавшийся его мнением о том, как лучше организовать наблюдение за советской работой на Среднем Востоке. Богомолец ограничился общими замечаниями, которые, однако, англичанину понравились. Шилдс сказал, что их работа в этом направлении поставлена слабо, надо выправлять положение, именно с этой целью из Лондона приехал полковник Дженкинс. Шилдс считает, что их осведомители, среди которых есть русские эмигранты, сколько-нибудь ощутимой пользы не приносят. На выраженное Богомольцем удивление, что такой человек, как бригадный генерал Робертс, осуществляющий, насколько ему известно, руководство секретными операциями в регионе, не может справиться с этой задачей, тем более что слывет специалистом по России, родом из Одессы, знает русский язык, Шилдс ответил, что генерал — большой профессионал, у него широкие планы, но сейчас их некому осуществлять: нет толковой агентуры. В следующий раз Шилдс пришел с написанной на бумажке фамилией корреспондента одного из советских журналов, работавшего в Каире, и спросил, что он собой представляет. Богомолец ответил, что, насколько ему известно, это египтолог, проявляет интерес к различным сферам жизни египетского общества, имеет широкий круг общения, но о его перспективности с точки зрения интересов СИС ничего определенного сказать не может. Информация была использована для предотвращения возможного вербовочного подхода английской разведки к советскому работнику.

Вид на жительство во Франции Б. Ф. Лаго

Б. Ф. Лаго

В. В. Богомолец (справа) с коллегой

Германия 30-х годов.

Бесконечные марши штурмовиков внушали В. В. Богомольцу опасения за семью

В. В. Богомолец (слева) с помощником

Б. Ф. Лаго и В. В. Богомолец с супругой

В.В.Бурцев(сидит), Г.В.Беседовский (слева)

Поручительство редакции, выданное Б. Лаго перед поездкой в Германию

Таким Лаго увидел здание ОГПУ по приезде в Москву. 1930-е годы

В.Р.Менжинский

А.Х.Артузов

Париж с высоты птичьего полета. После посещения лавки букиниста на набережной Сены работник Центра Штейнберг направился на квартиру Богомольца

Матус Озарьевич Штейнберг, помощник начальника ИНО

Нарком просвещения РСФСР А. С. Бубнов.

Это его выкраденный портфель с секретными документами стал предметом повышенного интереса штаб-квартиры СИС

Б. Ф. Лаго в Харбине

Лицензия на врачебную практику Б. Ф. Лаго в Китае

П.М.Фитин

Письмо Г.Гибсона В. В. Богомольцу

Премьер-министр Великобритании Чемберлен и румынский кронпринц Михай. Английское влияние в Румынии имело давние корни...

Король Румынии Михай I на Бессарабском участке Восточного фронта

Экс-монарх Румынии Кароль II и госпожа Лупеску в Мексике

Гарольд Гибсон в служебном кабинете

Г. Гибсон в Турции

Г. Гибсон с друзьями на отдыхе

Г. Гибсон перед выездом на встречу с информатором. Прага

Г. Гибсон среди сослуживцев

Гарольд Гибсон в обществе президента Бенеша

Одна из последних фотографий полковника Гибсона.

Тридцать лет он находился в поле зрения внешней разведки СССР

Катюша Алфимова на занятиях в балетной школе

Вилли Леман («Брайтенбах»), ценнейший источник внешней разведки в гестапо

Избранница полковника Гибсона Екатерина Алфимова

Ким Филби, высокопоставленный офицер СИС, наш человек в Лондоне

На одной из встреч Богомолец сообщил, что его посетил младший брат его бывшего руководителя в СИС Гибсона Арчибальд, которого он многие годы знал как сотрудника СИС. Англичанин сказал, что в службе якобы больше не работает и в Каире находится проездом в Турцию и Грецию по заданию нескольких английских газет. Богомолец заметил при этом, что, по слухам, англичане создают в Афинах важный центр разведывательной работы на Балканах и, возможно, Арчибальд имеет к этому отношение. Из разговора Богомолец вынес впечатление, что о нем существует прежнее мнение как об антисоветски настроенном человеке, который не пошел и не может пойти на работу с русскими. Арчибальд рассказал, что его старший брат получил назначение в Прагу на должность первого секретаря британского посольства в Чехословакии. Он остался на секретной службе и имеет важные поручения по Центральной Европе, в частности по Польше, Венгрии, Австрии и Румынии.

Перед Богомольцем был поставлен вопрос: целесообразно ли возобновление активной работы на англичан, что в его положении выглядело бы вполне естественно, если с их стороны будет такое предложение. Принципиально он с этим согласился, однако во время более детального обсуждения темы подчеркнул крайнюю опасность такой комбинации, как работа на советскую разведку под английским прикрытием. Сказал, что на англичан он всегда работал честно, а теперь должен будет выступать в роли агента-провокатора. Он профессионал и не отказывается ни от каких ролей, если считают, что он может принести больше пользы в таком амплуа, он готов выполнять и эту роль, но нужна предельная осторожность. Он считает, что без разрешения Лондона, которое сомнительно, здешний резидент его на достойную, то есть самостоятельную, работу не возьмет, а быть на побегушках ему не хотелось бы.

После отъезда Шилдса из Каира связь с Богомольцем от СИС временно осуществлял его преемник, который, судя по некоторым наблюдениям, пришел в разведку из армии и не имел опыта оперативной работы. Поэтому он стал частенько обращаться за информацией к такому «зубру», как Богомолец, которого хорошо знают как бывшего сотрудника СИС, хотя и обиженного англичанами. Богомолец оказывает офицеру кое-какие услуги. По его мнению, англичане не делают никаких попыток восстановить с ним связь в прежнем объеме. Богомольцу дано задание все же продолжать добиваться возвращения своего британского паспорта, в положительном случае можно было бы рассчитывать на то, что английская разведка вновь станет его использовать как опытного агентуриста.

Но надежды получить паспорт тают с каждым днем. Самое большое, на что Богомолец может, видимо, рассчитывать, это на получение временного документа, который позволил бы ему въехать во Францию. За последующее английские власти никаких обязательств на себя, естественно, не возьмут. В Каире у него нет даже формального вида на жительство, и он оказался в двусмысленном положении нелегально проживающего. Малейшего движения со стороны англичан достаточно для того, чтобы его юридическим статусом заинтересовались египетские власти. Правда, он считает такое маловероятным по той причине, что визы в Египет были даны ему как лицу, едущему по поручению британского правительства.

Тем не менее следовало думать и думать, что делать, коли на британском паспорте ставится крест. Прикрываться образом английского секретного агента в отличие от прошлых лет становилось немодным. Поэтому, рассуждал Богомолец, лучше сделать вид, что поссорился с англичанами и отношений с ними не имеет. Кто-то поверит, другие сочтут, что он просто замаскировался, но это уже не столь важно. Нужно создать благоприятное впечатление о себе. Пока же он всем говорит, что, как только ему позволят деловые соображения и семейные обстоятельства, он уедет в Париж.

В то же время он понимает, что в своих действиях серьезно ограничен незримым, но плотным наблюдением со стороны англичан. Да они и не скрывают, что продолжают держать его «под колпаком». Изредка интригуют многообещающими рассуждениями, но на самом деле никаких изменений в их отношениях нет, и, вероятно, со временем они вообще сойдут на нет. В его новой ситуации было бы предпочтительнее вырваться из английской зоны контроля, каковой ему представляется Египет. У него предчувствие и даже уверенность, что, как только он появится в Европе, к нему сразу же потянутся многие из его прежних коллег и осведомителей, которым, надо полагать, также приходится заново устраиваться. И главное, необходимо организовать себе надежное в правовом отношении прикрытие, что дало бы свободу рук и передвижения. А тогда, обретя какой-то определенный статус, можно поехать туда, где он более всего нужен.

Безопасности работы с советской разведкой Богомолец придает первостепенное значение. Малейший просчет в этом деле немедленно обернется крахом всей конструкции сотрудничества и его личной трагедией.

И вот, как и было договорено с Богомольцем сразу после установления им контакта с советской разведкой, он закончил и представил отчет о своей деятельности в эмиграции, который вполне можно назвать исповедью разведчика-профессионала. Передавая отчет, он сказал, что первый раз в жизни, говоря грубо, раздевается полностью и пишет откровенно то, что сам о себе думает.

Сообщение загранаппарата о документах, составленных В. В. Богомольцем

Такого раньше никогда не делал. Конечно, то, что он пишет, может кому-то показаться самохвальством, но иногда даже оно помогает человеку быть уверенным в себе, а это в наш век самое главное.

Этот документ Богомолец назвал «Докладом о моей разведывательной деятельности против СССР и работе с разведками английской, польской, румынской и другими с 1919 по 1945 год». Семьдесят четыре страницы убористого машинописного текста, фамилии, должности, звания, характеристики людей, имевших отношение к организации и проведению разведывательной работы против СССР. Операции разведывательных служб, детали взаимоотношений с руководящими и оперативными работниками спецслужб Англии, Польши, Румынии, Латвии и других стран. Приемы получения закрытой информации о внешней политике Советского Союза, состоянии его экономики, оборонной промышленности, деятельности органов государственной безопасности. Все указанные лица были сразу же поставлены на оперативный учет, а материалы на них использовались при планировании и проведении разведывательных операций за рубежом.

Ознакомившись с информацией, Центр сообщил в за-гранаппарат, что доклад Богомольца о своей работе соответствует действительности и представляет оперативную и историческую ценность. СИС много лет держала Богомольца под своим крылом уже после того, как вербовочный подход к нему советской разведки разрушил, казалось бы, всю конструкцию его сотрудничества с англичанами. Он много, очень много знал. Но если Интеллидженс сервис была заинтересована предотвратить утечку этих знаний, то точно в такой же, если не в большей, степени советской разведке желательно было их заполучить, что и произошло.

В качестве своих помощников Богомолец назвал Лаго, Гольца, Васильева, ряд других лиц из числа эмигрантов. Некоторые из них длительное время сотрудничали с советской разведкой, но рассказ о них уже выходит за рамки нашей темы. Богомолец написал, что от источников Лаго поступало много ценных информационных сообщений, которые направлялись в штаб-квартиру СИС, однако имен этих людей Богомолец не назвал. Его об этом не спрашивали, так как время раскрывать операцию «Тарантелла» тогда еще не пришло. Ограничимся констатацией факта, предоставив его толкование читателю. О Лаго сказал, что о его судьбе после высылки из Парижа ничего не знает. Гольц тоже исчез, написал, что уезжает в Латинскую Америку. Васильев, говорят, сотрудничал с немцами, он лично полагает, что по заданию англичан. О Беседовском после оккупации немцами Франции никаких известий не было.

Был ли Богомолец до конца искренен в объяснениях своего поступка или все же что-то недоговаривал и не раскрывал? Играя роль подставы, если даже такие мысли где-то и возникали, он был бы заранее обречен на полный провал. Любой шаг человека с такими знаниями и таким прошлым подвергался бы многократной проверке, а возможности для этого у советской разведки были, в том числе и непосредственно в Лондоне.

Можно допустить мысль о том, что у Богомольца возник расчет на склоне карьеры подзаработать. Он, конечно, прекрасно понимал, что от советской разведки в этом плане не получит по большому счету ничего, если не считать возмещения оперативных расходов, а должен будет рассказать все, что знает, и делать то, что ему будет велено. Для него, имевшего как-никак банковский счет в Лондоне, акции во французских промышленных компаниях, обладавшего репутацией человека удачливого, квалифицированного переводчика, знавшего несколько европейских языков, да еще со связями, устройство на работу не было такой уж неразрешимой проблемой. Сотрудничая с советской разведкой, он мог только получить моральное удовлетворение от того, что поступил по совести, как посчитал нужным, предпринял шаги сам, по доброй воле, без какого-либо давления извне.

Несмотря на его активную и длительную работу в интересах иностранных разведок, к Богомольцу со стороны органов госбезопасности СССР никогда не были применены крайние меры, которые обернулись трагическим исходом для тех деятелей белоэмиграции, кто реально занимался планированием и осуществлением диверсионнотеррористических акций. В отношении Богомольца это были классические методы разведки и контрразведки: внедрение агентуры в его окружение, получение информации о нем от источников в спецслужбах противника, подставы, перевербовка его людей, контроль переписки и ряд других.

«Антисоветчик» было привычным и расхожим определением той поры, но в отношении Богомольца оно ни разу не встретилось ни в одном документе ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ, нигде и никогда он не был назван врагом, предателем или преступником. В разведке и контрразведке на Лубянке и тогда, в 30—40-х годах работали профессионалы, которые руководствовались оперативной целесообразностью в решении задач обеспечения государственной безопасности страны и были далеки от идеологических клише. Поэтому и само дело Богомольца пришло к такому финишу.

Неловко, кажется, говорить о гуманности в таком роде занятий, как разведывательная деятельность. Но даже и в этой сфере есть некие правила игры, которые можно назвать цивилизованными, если, конечно, желать их применять на практике. Богомольцу была предоставлена возможность совершить поступок, и он ею воспользовался. Виктор Васильевич где-то читал, что когда Чингисхан покорил Бухару, то его походную юрту поставили в цветущем персиковом саду, а великий хан повелел разжечь у полога огонь из аргала. Ему хотелось горьковатого дыма Отечества. Ностальгия у каждого проявляется по-своему.

Случившееся могло произойти и много раньше, но тогда Богомолец отклонил предложение помощника начальника ИНО Штейнберга о сотрудничестве. Теперь обстоятельства привели его к такому решению, и сделал это он по собственной инициативе. Что касается восприятия этого драматического излома в своей жизни, то мы лишь воспроизвели написанное самим Богомольцем.

Штейнберг, оставшись на Западе, во время Великой Отечественной войны и после ее окончания выходил на контакты со своими бывшими сослуживцами, но всякий раз уклонялся от их продолжения. В 1951 году он пришел в консульский отдел советского посольства в Берне, даже заполнил надлежащие бумаги для оформления въезда в СССР, но передумал. В 1956 году швейцарские органы юстиции установили, что г-н Мартен находится в стране по подложным документам, предоставленным ему в свое время советской разведкой, и по этой причине подлежит высьшке из Швейцарской Конфедерации. Штейнберг обратился в посольство с просьбой о возвращении домой. После принятых в таких случаях процедур разрешение на возвращение ему было дано. 23 сентября того же года Штейнберг самолетом прибыл в Москву, где, он это знал, его ждали арест и расследование. 17 марта 1958 года Военная коллегия Верховного суда СССР, рассмотрев в закрытом заседании материалы обвинительного заключения и следствия, на основании статьи 58 (пункт 16) Уголовного кодекса РСФСР приговорила Штейнберга М. О. к десяти годам тюремного заключения. В конце 1961 года он обратился к Первому секретарю ЦК КПСС с просьбой о пересмотре его дела, однако ему сообщили, что оснований для этого найдено не было.