– Ты знаешь, что такое шифр Цезаря? – спросил Орест. Я пожала плечами, и он продолжил: – Если этот шифр использовался при кодировании сообщения, то мы его декодируем. Но нам понадобится компьютер. Пошли к тебе! У вас ведь есть дома комп?
Есть ли у нас комп? Я даже не нашлась, что ответить.
Короче: моя мама – гений. Если вам показалось, что меня впечатлили познания Ореста в математике, то забудьте об этом. По сравнению с моей мамой он – полный ноль. Правда. Потому что она офигенно умная. Извините, но другого слова я просто не могу подобрать.
И – да, у мамы есть компы. У нее очень много компьютеров! В подвале у нее целая комната, заставленная ими, в которой она сидит и работает, когда не успевает поехать в свой офис в городе – или когда просто не может удержаться.
Мама до того обожает компьютеры, что долгое время дарила мне на день рождения очередную новую модель. Так продолжалось до позапрошлого года, когда мне всё надоело и я начала орать, что ненавижу компьютеры и хочу виолончель, потому что та, которую мне дали напрокат в музыкальной школе, ужасно скрипит на басах. С этого началась Война за виолончель. Я тогда выиграла. Теперь у меня есть собственный инструмент с чудесным теплым звуком, который я обожаю.
По окончании Войны за виолончель я некоторое время пользовалась одним из старых компьютеров, но после Инцидента с интернетом мама запирает их в своей комнате в подвале, а мне разрешает выходить в Сеть, только если она сидит рядом и смотрит, что я делаю. Об Инциденте с интернетом я совсем не хотела рассказывать Оресту. Да и никому другому тоже.
Поэтому я просто спросила:
– А у тебя что, нет компьютера?
– Шутишь? – спросил Орест. – Мне мама даже калькулятором пользоваться не разрешает. Считает, что они посылают опасные волны.
Орест вздохнул.
– Тогда нам придется разгадать шифр каким-то другим способом, – не скрывая разочарования, проговорил он. – Но здесь просто невозможно думать! Ненавижу эти звуки!
За закрытой дверью Ореста раздавался монотонный гул, который во время нашего разговора становился всё громче – и теперь от него буквально тряслись стены в комнате. Затрясся и сам Орест.
– Мы можем пойти к тебе? – спросил он.
Я кивнула. У нас дома в такое время всё равно никого нет.
В коридоре за дверью Ореста звук стал еще громче, так что у меня в голове всё завибрировало. Маленькая светловолосая девочка, вся облепленная перьями, бегала вокруг, таская за собой разорванную подушку, из которой сыпался белый пух.
– Электра, что ты делаешь? – воскликнул Орест и взял девочку на руки. – Мама! – сердито крикнул он. – Мама!
Мама Ореста и маленькой девочки сидела по-турецки на одном из цветастых ковров. Рядом с ней стоял старомодный проигрыватель с перекрученным проводом – оттуда и доносилось гудение. Глаза у нее были закрыты. Казалось, она спит, хотя и сидит прямо. Орест застонал. Отобрав у Электры подушку, он немного почистил ее платьице, так что перья закружились по комнате. Затем он решительно посадил сестренку маме на колени. Та открыла глаза, словно только что проснувшись, и выключила проигрыватель. Возникла странная тишина.
– Возьми ее, – сказал Орест. – Я ухожу.
Мама кивнула с отсутствующим видом. Она достала пару перышек из волос Электры.
– Послушай, – сказала она девочке, – ты не хочешь со мной помедитировать?
Орест быстро шел впереди меня по длинному спуску, ведущему вниз на улицу. Его спина казалась такой высокомерной и меня так раздражала необходимость смотреть на нее, что я нарочно замедлила шаги. Проходя мимо кустов, где сидел в ту холодную зимнюю ночь незнакомец в меховой шапке, поджидая меня, я заметила, что там выросло целое поле голубых незабудок. Прекрасные сияющие цветы. Именно на их месте он и стоял чуть больше ста дней назад.
Орест поджидал меня у лестницы нашего дома. Я отперла дверь и до смерти перепугалась, увидев, что в прихожей кто-то стоит. Мой папа. Я и забыла, что он уже вернулся домой.
На нем топорщился плащ-дождевик.
– Ты уже дома? – спросил он и кашлянул, пытаясь улыбнуться. – Вернее, вы… – добавил он, увидев Ореста. – Я как раз собирался на прогулку. Посмотрим, осилю ли я кружочек.
– Давай, попробуй, – быстро сказала я. Папа вышел, а мы с Орестом зашли.
Дом у нас самый обычный. Обычная мебель, не старая и не новая. Обычные вещи, небольшой беспорядок. Единственное необычное – это мамина компьютерная комната в подвале. Но ее я точно не собираюсь показывать Оресту.
И комната у меня тоже самая обыкновенная. Хотя не у всех тринадцатилетних подростков есть собственная виолончель, лежащая на полу у балконной двери, как у меня. Или такой письменный стол – настолько старый, что ящики едва открываются, ведь он принадлежал еще дедушке моего дедушки; поэтому я его берегу.
Орест пристально огляделся вокруг. Мне стало неудобно. Мог бы, по крайней мере, не показывать своего любопытства! Я быстро сложила книги, валявшиеся на полу, в подобие стопки. Взгляд Ореста остановился на фотографии над письменным столом. Снимок из поездки в США, на котором мы с папой сняты на горке в аквапарке. Я еще маленькая и сижу у папы на коленях, и мы хохочем во всё горло. Фотография вставлена в дурацкую синюю рамку с рыбками и надписью «Fun In Sunny California»[3] – именно так, с четырьмя большими буквами. С тех пор мы с мамой и папой никуда больше не ездили, и я вдруг испугалась, что Орест спросит про фотографию. Но он не сказал ни слова. Казалось, вернулся прежний неразговорчивый Орест.
Я села на кровать, подумав, что он тогда расположится за столом. Так и случилось.
– Ну, и что будем делать? – спросила я. – С тем шифром?
– Давай посмотрим, действительно ли это шифр Цезаря. Эта система кодировки, оставшаяся со времен Цезаря, – способ посылать секретные сообщения войскам во время войны.
Он достал из кармана копию письма.
– Это самый простой способ шифровки, – продолжил он, разворачивая письмо. – Нужно просто перенести буквы в алфавите. Например, на один шаг. В таком случае «а» меняется на «б», «б» на «в», «в» на «г» и каждая буква на следующую. Или можно отступить на два шага. Тогда «а» превратится в «в», «б» в «г»… А можно еще на большее расстояние. Короче, ты поняла.
Ну вот! Почему он не выдал всё это с самого начала, вместо того чтобы вешать мне на уши лапшу про Цезаря? Это знает каждый ребенок! Самый распространенный тайный язык в мире.
– Но так я уже попробовала, – ответила я. – В разных комбинациях. Не работает.
Орест надолго замолчал.
– Странно, что в тексте нет знаков препинания, – продолжила я. – И заглавных букв.
– На самом деле существует огромное количество кодов и шифров, – отозвался Орест. – Возможно, тут что-то похитрее.
– Может быть, написать слова друг под другом, в столбик? – предложила я.
Казалось, Орест меня не слушает.
– В интернете об этом хоть что-нибудь да есть, – пробормотал он. – Разве мы не можем посмотреть?
Я покачала головой.
– У тебя что, нет планшета? И роутера? – спросил Орест.
Но у меня и вправду не было ни того ни другого. Как я уже объясняла, это результат Инцидента с интернетом, из-за которого мама так сильно встревожилась осенью. Я полностью без связи. Офлайн. Вместо смартфона мама выдала мне мобильник каменного века, с гигантскими кнопками и маленьким экранчиком, и то только для того, чтобы иметь возможность звонить мне и отслеживать мои передвижения, когда я еду на урок музыки.
У меня не было ни малейшего желания объяснять всё это Оресту, так что я сказала, что телефон у меня сломался, а это временная замена. И роутер неисправен. К сожалению. В нем какая-то неизвестная, редкая поломка.
Орест вздохнул. Тут грохнула входная дверь. Это вернулся папа. Орест поспешно поднялся.
– Мне пора домой, – пробормотал он.
– Но… – попыталась возразить я. Однако Орест уже вылетел из моей комнаты. Кивнув в прихожей папе, он исчез.
После ухода Ореста я обнаружила, что письмо пропало. Он забрал его с собой! Я опустилась на стул у письменного стола. Теперь я выполнила задание, и избранный лозоходец получил письмо, как того и желал незнакомец в меховой шапке. Но сама-то я ничегошеньки не получила!
– Надо же, как он заторопился, – произнес за ужином папа.
– Кто? – с любопытством спросила мама.
Папа не ответил, ожидая, что я что-нибудь скажу.
– Кто это был? Кто к нам приходил? – спросила мама. В ее голосе слышалась ТРЕВОГА. – Чем вы занимались?
– Это был Орест, – быстро ответила я. И тут же успокаивающе добавила: – Мы с ним в одном классе. Он живет в бывшем доме Росенов. Мы делали уроки.
– Его что, правда зовут Орест? – переспросила мама, посыпая свой блинчик ровным слоем сахара.
Я безумно сочувствую всем, кого зовут Орест, Беовульф, Аладдин, Брунгильда и Галадриэль. Вашим родителям наверняка нравятся эти имена – возможно, и вам самим тоже, но при встрече с такими людьми, как моя мама, вам всегда будет немного трудно!
Моей маме можно было бы указать на то, что имя Малин для дочери – необычный выбор. Нет, оно не редкое, просто давно вышло из моды. В школе такое имя ношу только я и четыре престарелые учительницы. Но маме бессмысленно об этом говорить.
– А что он за человек? – спросила мама, свернув блинчик рулетом и разрезая его на идеально равные части.
– Он… он отлично разбирается в математике. Просто математический гений, – ответила я. – Тебе бы он точно понравился.
И это правда. Орест – ребенок мечты для моей мамы. Потому что у нее за всю жизнь не родилось в голове ни одной нелогичной мысли – и у Ореста наверняка тоже.
Логика – учение о взаимосвязи вещей. Что происходит сначала и что потом – и только потому, что произошло первое. Это называется причина и следствие. Когда мыслишь логично, надо думать только прямо и четко, не совершая в мыслях никаких непродуманных скачков.
Мама часто говорит, что мир так несовершенен, потому что большинству людей не под силу мыслить логически.
Об Оресте она больше не спрашивала. Зато молчала необычно долго. Сама я была полностью поглощена поеданием блинчиков и успела съесть больше всех, когда мама вдруг откашлялась и заявила:
– Малин, мы с папой хотим кое о чём с тобой поговорить.
Я тут же прекратила жевать. Когда родители так говорят, это Плохое предзнаменование.
Так и оказалось. Мама покосилась на папу и продолжила:
– Папе сейчас лучше, так что он будет больше времени находиться дома. Мы с папой поговорили и пришли к выводу, что я могла бы больше работать. У нас сейчас идет очень интересный проект, и… в общем, я хотела бы в нем поучаствовать. Но это означает, что мне придется чаще бывать в офисе в городе и оставаться дольше. Возможно, иногда я буду ездить в командировки. В новом проекте мне придется начинать работу очень рано. В нем участвует рабочая группа из Японии – и, чтобы мы с ними могли работать вместе, я буду уезжать из дома, пока ты еще спишь. По крайней мере иногда.
Мама собирается больше работать? Ездить в командировки? Ее не будет дома по утрам? Казалось, передо мной разверзлась гигантская черная дыра.
Мама всегда дома. А когда ее всё-таки нет, дом кажется таким пустым и огромным, что мне приходится запираться в своей комнате. То, что папа здесь, не поможет. С ним всё наоборот: я так привыкла к его отсутствию, что даже странно, что он дома. Но сказать я об этом не могла – не хотелось его огорчать. Так что я промолчала, только хмыкнула без всякого интереса. У меня здорово получилось изобразить полное отсутствие интереса. Возможно, я даже немного перестаралась.
– В общем, мама говорит, что будет работать немного больше, – произнес папа и подмигнул мне, глядя на маму. – Но ты ведь знаешь, какая наша мама, когда она за что-нибудь возьмется. Боюсь, в результате она будет работать намного больше.
Мама поджала губы и сердито взглянула на папу. Он сделал вид, что не заметил ее взгляда, – и продолжал смотреть на меня, словно у нас с ним какой-то тайный сговор.
Внезапно я почувствовала, что есть мне совершенно не хочется, и вышла из-за стола.
Сегодня у меня был день «плюс один минус два».
Плюс:
+ приятно: Орест наконец получил письмо. Всё это время я опасалась, что снова появится незнакомец в меховой шапке и наорет на меня за то, что я прочитала письмо сама и не вручила его избранному ребенку в течение ста дней.
Минусы:
– Орест тоже не смог прочитать, что написано в письме! Он тоже начал переставлять буквы, как я уже проделала до этого раз сто (ну ладно, двадцать девять!);
– мама будет работать больше, меньше бывать дома – и тогда у нее останется меньше времени на меня!