Кодекс Крови. Книга I

Глава 21

Нет, я понимаю, что если тщательно пройтись по трущобам, можно найти представителей всех дворянских фамилий, но чтобы даже тотем просматривался? То есть мальчик, вероятно, ещё и даром обладает, иначе просто не выжил бы после побоев. А так, видимо, сам себя неосознанно лечил.

Я смотрел на борова и не мог оставить всё, как есть. Эта тварь жену убила и измывалась над ребёнком. Сука, он даже кошку, и ту покалечил! Но для начала нужно было убрать отсюда ребёнка. Рано ему видеть, как садист оказывается на месте жертвы.

Подняв на руки мальчика вместе с Маурой, отметил, насколько он лёгкий. Разорванная одежда не скрывала синяки и ссадины, виднелись круглые шрамы, будто о него тушили окурки. Я медленно зверел. Мальчик затравленным зверьком смотрел мне в глаза, сжавшись в комок.

— Не бойся, тебя никто больше не обидит. Вы сейчас с Маурой и ещё одной пушистой малышкой подождёте в экипаже, а я скоро вернусь и отвезу тебя в красивый дом, где много еды и где тебе никто и никогда не сделает больно.

Он только кивнул и сильнее прижал к себе кошку.

— Что собираетесь делать, господин? — уточнила Маура.

— Поговорить по душам, — мысленно рыкнул, открывая дверцу экипажа и сажая внутрь ребёнка. — Присмотри за ним, я скоро вернусь, — обратился к кучеру. Тот молча кивнул, а я отправился на «беседу».

Вообще я не приверженец пыток, но как показывает практика, добрым словом и пытками можно узнать гораздо больше, чем просто добрым словом.

Опять же, не любить пытки и не уметь пытать — это разные вещи. Но именно сейчас моё человеколюбие взяло бессрочный отпуск.

Я вернулся в дом и, пока боров был в отключке, собственной кровью начертил у него на затылке очень интересную руну. Лекарями она использовалась для обездвиживания больных при ампутациях, вот только специально для этого «папаши» я внёс одно маленькое изменение: пошевелить ничем ниже шеи он не сможет, но будет всё прекрасно чувствовать.

Я даже не стал заморачиваться и усаживать эту тварь на стул. Роспись по телу я и так смогу сделать, а этому много чести. Первая же пощёчина привела жирдяя в чувства, он замычал. А вот вторая уже заставила его выругаться.

— Слышь, ты! Ты кто такой? — глаза его медленно наливались кровью, — ты вообще знаешь, на кого руку поднял?

— И на кого же? — моим оскалом можно было смертников пугать, но борова не проняло, а жаль. — На убийцу? Садиста? Живодёра? Ублюдка?

Я поигрывал тонкой иглой серьги у него перед глазами, демонстрируя родовой перстень.

— То, что вы — благородный, не даёт вам права нападать на слуг другого рода, — дал слабину жирдяй, увидев печатку, и даже на вы перешёл. — И вообще, что вам надо? Вы пришли в мой дом, похитили моего сына и сейчас распускаете руки!

— Слуга, говоришь? Сейчас проверим! Что-то я не вижу кольца на пальце, — я царапнул иглой более-менее чистую щёку, чтобы на ней выступила кровь.

Капли его крови впитывались мне в кожу на пальцах, показывая последние полчаса перед моим приходом. Кроме избиения ребёнка, было там ещё кое-что необычное.

Мужик накануне метался по дому в поисках чего-то. Обшаривал шкафы, тумбочки, залезал под кровать, даже крупы перепроверил зачем-то, а потом принялся за мальчонку. Стоило тому переступить порог дома, и на него накинулись с побоями и криками:

— Где деньги? Я тебя спрашиваю! — раздавались крики между ударами. — Куда эта сука их спрятала? — и снова град ударов. — Ты мне за всё ответишь, ублюдок!

Вопросы сменялись ударами, мальчик ещё пытался кричать, что он ничего не знает, но это не помогало. Вынырнув из воспоминаний, я взял в руку ремень, намотав на кулак один его конец.

Первый удар боров встретил визгом на такой ноте, словно передо мной действительно была свинья.

— Что ты искал, перед тем как избить мальчика? — мой голос был спокоен, хотя в душе я еле сдерживался, чтобы не убить его.

— Я не понимаю, о чём вы! Не надо! — хныкал этот трус, не привыкший находиться на месте жертвы.

— Врёшь! — следующий удар пришёлся ему по заднице.

— Я ничего не искал, не надо! — выл садист.

Следующие удары вызвали у него слёзы и хрипы. Спустя пару минут он сдался, и слова полились из него бурным потоком:

— Эта сучка была горничной молоденькой, когда её барчук оприходовал малолетний. Мне предложили жениться и присмотреть за ублюдком за хорошую плату. Я, дурак, согласился. Девка она была ладная, сиськи и задница при ней, надеялся, что уж она меня отблагодарит, что позор скрыл. А она от меня шарахалась, как от больного! А я не железный, мне баба нужна была, и так терпел ради неё, пока родит ублюдыша этого, а потом уж терпеть не стал. Я её и так, и этак отымел, а уж как отомстил за все её шараханья, — этот садист даже сквозь боль возбудился от воспоминаний. Меня чуть не стошнило. — Вот только соплю эту трогать нельзя было, иначе б денег не увидел. Эта сучка каждый месяц тайком уходила куда-то, а возвращалась с деньгами, вестимо, опять ноги перед барчуком раздвигать бегала. А как перестарался я один разок, она и померла, а деньги-то, деньги? Как получать? Я и начал бить пацана, чтоб рассказал, куда идти, у кого выплату получить.

— Врёт он всё, — раздался за спиной тоненький детский голосок. Я обернулся. Мальчишка смотрел на отчима взглядом, от которого даже у меня кровь в жилах стыла. — Он мать насиловал и избивал, она пыталась защиты добиться, да только почему-то не вышло. А деньги ей в банке выдавали по предъявлению перстня и по кровной проверке. Меня он убить решил, когда понял, что денег ему не видать.

— Врёшь, гадёныш! Не так всё было! Не так! — визжал боров, глядя с отвращением на пасынка.

Мальчик ушёл куда-то вглубь дома и вскоре вернулся с маленькой деревянной шкатулкой, не больше детского кулачка. При этом на пальце у него был серебряный детский перстень с эмблемой подорожника.

— Тварь! Ублюдок! Надо было удавить тебя в колыбели! — визжал боров, когда мальчик с абсолютно каменным лицом подошёл к садисту. Маленькая ладошка легла ему на лоб, словно пасынок решил напоследок простить отчима.

— Мама говорила, что однажды я смогу спасать людей от таких, как ты. Что во мне всегда в равновесии есть жизнь и смерть. Для мамы у меня всегда была жизнь, но я не успел её спасти, но для тебя…

Из ладошки мальчика выскользнул крохотный зелёный шарик и впитался в лоб отчиму. Тот захрипел, задёргался, глаза его налились кровью. Лицо мерзавца перекосило судорогой, в уголке рта потекла слюна, а спустя ещё пару секунд, он затих.

Я сознательно не вмешивался. Мальчику нужно было не просто перебороть свой страх, но и отомстить за годы боли, унижения и страдания. За смерть матери. Он не сломался и сделал это. А ведь ему всего девять. Из размышлений меня вырвал тоненький дрожащий голос:

— Я теперь плохой? Меня арестуют, да?

Я с удивлением смотрел на мужчину, который минуту назад убил свой самый страшный кошмар, а сейчас снова стал ребёнком. Воистину, детская психика пластична. Пора было уходить отсюда, но прежде я опустился на одно колено перед мальчиком.

— Как тебя зовут? — спросил у мальца, чтоб быть на равных.

— Андрей.

— А меня, — я замер, не зная какое имя выбрать. — А у меня два имени. Дома я Михаил Юрьевич, а здесь Гаврила Петрович.

— Как шпион? — тут же загорелись глазки у ребёнка. — Взаправдашний?

— Почти, — улыбнулся я, радуясь, что хоть какие-то эмоции у парня остались. — Запомни, ты не плохой и не хороший. Ты — это ты! — попытался я донести свою мысль. — Ты отомстил за себя и за маму. Это было правильно, этому были веские причины.

На мальчишку свалилось слишком многое: первое убийство, первое осознанное применение силы. Если сейчас начать жалеть его, дать слабину, то он может сломаться. Сейчас же я говорил с ним как со взрослым. Время погоревать ещё придёт.

— Твоя сила создана для лечения и спасения, но, если кто-то придёт в твой дом и будет делать больно тебе и твоей семье, ты можешь использовать свой дар для самозащиты, как сегодня. И это будет правильно. Не плохо и не хорошо, но правильно. Понимаешь, о чём я?

Мальчик нерешительно кивнул.

— Защищать слабых правильно. Как Маура защищала меня, — детская ладошка с перстеньком на пальце доверчиво легла мне в руку, и мы, не оборачиваясь, ушли прочь из его прошлой жизни, полной ужасов, страданий и невзгод.

Я дал команду комарихам выпить труп досуха, пока ещё есть возможность, и почувствовал благодарность от моих разведчиц.

В экипаж мы садились в молчании. У кучера глаза стали размером как блюдца, когда он нас увидел. Маура же низко опустила голову и забралась на колени к мальчику.

— Простите, я не выполнила ваш приказ, — донёсся до меня покаянный голос бенгалки. — Ему это было нужно. Очень.

— Я не сержусь, — пришлось признать очевидное, — но впредь предупреждай. Кучера тоже ты отвлекла?

Кошка покаянно кивнула. Я же принимал извинения от кучера. При взгляде на Андрея, Мауру и Имяул внутри меня крепло предчувствие, что эта троица ещё попьёт моей кровушки.

Пока мы добирались домой я успел переговорить по кровной связи с Арсением. Нужно было подготовить комнату и одежду для нового гостя, а ещё попросил отправить от моего имени записку с просьбой о встрече с главным лекарем императорской семьи и по совместительству отцом Светланы, Борисом Сергеевичем Подорожниковым. Нужно ещё будет поговорить с Тэймэй, пусть немного присмотрит за мальчонкой. С её даром иллюзий она поможет ему не мучаться ночами от кошмаров. А то, что кошмары будут, я не сомневался. Когда твоя жизнь — сплошной кошмар, сложно не спутать сон с явью.

Встречу согласовали на раннее утро. Борис Сергеевич встречал меня лично. Высокий, поджарый блондин с серыми глазами, он был предельно собран и серьёзен.

— Прошу проследовать за мной, Гаврила Петрович. Предлагаю выпить по чашечке зелёного чая, раз уж я выдернул вас из постели ни свет, ни заря.

— Если позволите, я бы предпочёл кофе, — обозначил я собственные предпочтения.

— Как лекарь не могу не сказать, что сей напиток более вреден по сравнению с чаем и оказывает менее тонизирующий эффект, — улыбнулся хозяин дома. — Профдеформация, знаете ли.

— Жить вообще, знаете ли, вредно, от этого умирают! — парировал я в ответ. — Поэтому предпочитаю жить с удовольствием.

За такой беззлобной пикировкой мы прошли в оранжерею. Ряды лекарских растений и экзотических цветов соседствовали с обычными деревцами и маленькими фонтанчиками. В глубине оранжереи, скрытая от посторонних глаз каким-то странным вьюнком с фиолетовыми листьями, располагалась беседка с парой кресел и чайным столиком.

Едва мы присели, как появился слуга с подносом и заказанными напитками. К ним предлагались на выбор выпечка, шоколад и блины с различными начинками в блюдцах.

— Ещё раз прошу простить за столь раннее время встречи, — извинился Подорожников, — но я себе не принадлежу, а потому не всегда имею возможность изменять свой график.

Его можно было понять. Быть тенью императора не просто.

Мы пили утренние напитки, неспешно обсуждая светские новости, в частности состояние Акиро Инари.

— Всё ещё в магической коме, — развёл руками Борис Сергеевич, — императорская семья Японии требует наказать виновных или хотя бы вернуть наследника одного из влиятельнейших родов.

— А Курильские острова им не подарить? — хмыкнул я в ответ на аппетиты нипонцев.

— Гаврила Петрович, раз уж у нас с вами приватный разговор выдался, скажите, чем вы его так? — сейчас в глазах лекаря зажёгся научный интерес. — Мария и Андрей своей волей запретили вас беспокоить, но мне же нужно как-то привести его в сознание.

— Я — ничем, — поспешил отвести от себя подозрения в сверхспособностях, — когда лозы пытались пробить его щит, они выделили из себя яд, попавший в них из трубок. Другими словами, Акиро Инари сейчас страдает от того, что готовил своей жертве.

Подорожников нахмурился, резко став серьёзным.

— Почему же вы не обратились за помощью? Вы же должны уже быть мертвы… Концентрация и объёмы… — лекарь недоверчиво смотрел на вполне здорового меня, разве что чуть не выспавшегося, — я решительно не понимаю.

— Я говорил уже Их Высочествам и вам скажу, это был божественный артефакт. Он выжег яд, вернув всё Акиро, — я осторожно отставил пустую чашку. Пора было переходить к насущным вопросам. — Борис Сергеевич, судьба Акиро Инари мне, бесспорно, интересна, но я просил встречи по сугубо личному вопросу.

Подорожников разом даже как-то расслабился, на губах у него заиграла отеческая улыбка.

— Конечно, Гаврила Петрович, дочь меня предупреждала, но я не думал, что её избранником станет столь известная нынче личность.

Хорошо, что кофе закончился, иначе я бы поперхнулся. Это что получается, Светлана на меня уже не только глаз положила, но ещё и отцу успела намекнуть? Нет, я, конечно, предполагал устраивать со временем свою личную жизнь, да и лекаря в род неплохо было бы получить, но чтобы вот так само в руки плыло, да ещё и на блюдечке с голубой каёмочкой?

— Борис Сергеевич, Светлана станет украшением любого рода, — разливался я соловьём, прощупывая почву, — но мы бы не хотели спешить, а потому смею просить у вас права ухаживать за ней. Всё же я рассматриваю этот союз в перспективе не как политический, а личный. Не хотелось бы, чтобы девушка жалела о поспешных решениях.

Мне показалось, или Подорожников взглянул на меня с уважением?

— Знаете, Гаврила Петрович, я рад, что ваши мысли в этом вопросе сходятся. Светлана… — он запнулся, подбирая слова, — девушка своевольная, не стану скрывать. Но я хотел бы, чтобы она была счастлива в браке.

— В этом я с вами солидарен, не хотелось бы губить столь редкий характер несчастливым браком, — я пристально рассматривал перстень на руке лекаря. Адамантовый, как и мой, он был бы простеньким, если бы не навершие из изумруда в виде искусно вырезанной фигурки покровителя рода.

— Вас смущает мой статус? — в лоб спросил лекарь, заметив мой интерес.

— Что вы, скорее вас должен смущать мой.

— Не в статусе счастье, Гаврила Петрович, мне ли не знать, — со вздохом отозвался лекарь, — я люблю своих детей больше жизни, но не смог им дать семейного тепла. Со смертью супруги… — Подорожников замолчал, задумавшись о чём-то своём.

Как-то не складывалась в моей голове головоломка. Судя по общению, Подорожников — любящий отец, с нежностью отзывающийся о дочери и даже готовый поступиться политическими амбициями ради её счастья. Как-то не верилось, что он мог отправить в трущобы своего сына или внука. Изюминку ситуации добавлял родовой перстень. Его кому попало не дают.

— Борис Сергеевич, простите за нескромный вопрос, но почему Светлана не носит кольцо принадлежности к роду? — я осторожно пытался разузнать про родовые традиции этой семьи.

— А зачем? У нас это признак магической незрелости. Детства, если можно так сказать, — Подорожников с улыбкой делился со мной семейными особенностями, желая то ли прорекламировать дочь, то ли просто похвастаться. — В роду есть серебряные перстни, которые обозначают принадлежность к главной ветви семьи и наличие лекарского дара, а есть медные — для остальных линий крови, но все они носятся до первой инициации. Обычно она происходит годам к двенадцати, но Света и тут всех обскакала, проявив дар в десять лет. После этого перстень по желанию владельца может появляться или пропадать.

Я мысленно присвистнул, прикинув силушку мальчонки у меня дома. Возможно, конечно, что инициация прошла спонтанно в состоянии аффекта, но и Света далеко не слабосилок.

— А как же тогда вышло, Борис Сергеевич, что вы проморгали в собственном роду мага, прошедшего инициацию в девять лет? — задал вопрос в лоб. Я думал, что Подорожников смутится, на крайний случай возмутится, но он лишь рассмеялся.

— Невозможно, Гаврила Петрович. В главной линии рода сейчас всего три человека: я, мой сын Вячеслав, двадцати четырёх лет от роду, и Светлана, которой едва исполнилось восемнадцать. Ещё одного ребёнка я не заделал на стороне, это могу гарантировать, а сын бы вряд ли успел бы сделать меня дедушкой в… — Подорожников прикинул возраст мага приплюсовал период беременности, —… неполных четырнадцать лет. Не находите?

Лекарь улыбался, а вот мне было не до шуток. Я, конечно, не против, забрать мальчишку себе в род, но вот потом, когда вскроется правда, лишние проблемы с будущим тестем мне не были нужны. Поэтому я решил прикинуться дурачком.

— Борис Сергеевич, действительно, вы, скорее всего, правы. Сколько, говорите, у вас должно быть серебряных перстней в сокровищнице?

— Пять, — с отеческой улыбкой отвечал лекарь.

— Тогда откуда, простите, у меня могло оказаться это? — я выложил перед Подорожниковым маленькую деревянную шкатулку с детским перстнем, который двумя часами ранее отдал мне спасённый Андрей.