Когда Англия вторглась в Советскую Россию

Часть V

Теперь Янг оказался в ситуации, в какую он раньше никогда не попадал. Он не только потерял источник существования (800 фунтов стерлингов в год плюс пособие), но также и возможность получить пенсию. Кроме того, он чувствовал моральную ответственность за свою русскую жену и ее горничную, которых привез в Англию в 1918 году. Его теща недавно умерла, а значительная земельная собственность, которая перешла бы к г-же Янг до революции, была потеряна, как и сбережения Янга в русских облигациях. Сбережения, Имевшиеся в английских банках, быстро таяли, и ему пришлось против воли принять великодушную помощь от своего отца. Он делал все возможное, чтобы заработать на жизнь: писал статьи и очерки о России, читал лекции, выполнял работу для Красного Креста, даже разводил кур в своем маленьком хозяйстве в деревне. О некоторых из его трудностей дает представление переписка Янга с редактором журнала одной общественной организации — Союза в поддержку Лиги наций[155]. Редактор этою журнала обратился к нему в октябре 1919 года с просьбой написать статью о возможности приема России в Лигу и о позиции, которую следует занять в отношении белогвардейских лидеров — Колчака и Деникина, если им не удастся свергнуть Советское правительство или, наоборот, если ИМ это удастся. Янг написал статью, в которой объяснил, почему Лига наций должна сделать противоположное тому, что союзники делают в России вот уже пятнадцать месяцев. Редактор уведомил Янга о получении статьи, но затем решил не публиковать ее. Он посоветовался с Полковником Джоном Уордом, в прошлом профсоюзным деятелем, и решил, что не будет брать на себя ответственность за статью, в которой изложены политические взгляды Янга. Он решил ее оставить как материал для будущего справочника Союза. Янг уговаривал его опубликовать статью, указывая, что полковник Уорд был в составе британских вооруженных сил в Сибири, где сблизился с другом адмирала Колчака и, следовательно, не годился в судьи. Он (Янг) согласен, если нужно, поставить свое имя под статьей. Но редактор отказался. Этот случай наглядно отражает настроения некоторых слоев Англии в 1919 году, когда речь заходила о России.

В общем, как только возникала какая-то перспектива получить работу или хотя бы опубликовать статью в любом издании общего характера, она тут же исчезала, когда становился известным «послужной список» Янга в министерстве иностранных дел. И все же он не прекращал вести свою кампанию против интервенции, а в последующие годы и против ее «антисоветского наследия».

Между прочим, в мае 1922 года он все еще надеялся на возможность получить по конкурсу место в одном университете, несмотря на то что сам лорд Керзон был его почетным членом. Конечно, из этого ничего не вышло. Министерство иностранных дел продолжало относиться к Янгу враждебно. Об одном из характерных примеров такого отношения можно узнать из сохранившейся записи в его бумагах. «Нью лидер», орган лейбористской партии, опубликовал в конце декабря 1923 года статью Янга о русско-британской торговле, явившуюся ответом на необоснованное утверждение коммерческого приложения к газете «Таймс», будто препятствием для торговли являлась государственная монополия на внешнюю торговлю в СССР, а не отсутствие дипломатических отношений между странами, установить которые призывали лейбористы. Янг отметил в статье, что есть все возможности для развития торговли и что именно «необдуманная интервенция» союзников усугубила экономические трудности, возникшие после революции, и на время сильно подорвала платежеспособность страны. Он настаивал на том, чтобы правительство Британии прекратило «официальную ссору с Советским правительством». В архивах министерства иностранных дел осталась копия статьи Янга. К ней было сделано примечание, из которого следовало, что, хотя утверждение Янга «правильно», тем не менее его «весьма ограниченный и пристрастный взгляд на положение вещей» хорошо известен министерству[156].

Для морального состояния Янга в эти тяжелые для него годы было важно сознание собственной правоты в оценке событий в Архангельске, а также поддержка со стороны многих здравомыслящих людей в Англии. Вискеманн писал ему 10 декабря 1918 года: «Я не буду особенно распространяться о местных делах. По-видимому, кому-то у вас не нравятся мои представления, или, вернее, наши, цо известному вопросу, которые, к несчастью, противоположны представлениям правительства Его Величества. Твоя лебединая песня, конечно, вполне оправданна, но никто не обратит на нее внимания. Тошнотворна — вот слово, характеризующее нашу британскую печать». 14 декабря Вискеманн пишет, что среди русских войск, сформированных союзниками, произошел мятеж, который, по его мнению, был неизбежен, и 13 человек расстреляли. Даже когда союзники благодаря усиленному снабжению оружием, продуктами питания и одеждой сумели весной сколотить какое-то подобие русской армии, Вискеманн 7 мая 1919 года писал: «Я не сомневаюсь в том, что вся затея рухнет, словно карточный домик, как только мы смотаемся отсюда. Для многих письма в „Таймс“ звучат как откровение — во всяком случае, большинство отзывается о них с одобрением». Вискеманн и Коул пытались как-то примириться с совершившимся фактом интервенции, с которым Янг в свое время примириться никак не мог. Теперь, когда союзники сформировали новые русские батальоны, оба придерживались линии «идти дальше до самого конца». Они, по-видимому, не сомневались в том, что вскоре войска союзников соединятся с Колчаком. Но этого, как известно, не произошло, потому что некоторые из этих вновь образованных батальонов перебили своих и английских офицеров и перешли ка сторону Красной Армии. Примерно 29 июля 1919 года Вискеманн писал, что «ситуация оставляет желать лучшего, и бог знает, к чему все это приведет». Он предвидел свой «вынужденный и внезапный отъезд». Тем временем действия властей приняли «форму белого террора». 14 августа Вискеманн писал о странных денежных знаках, усеянных царскими эмблемами, о которых он упоминал в письмах ранее. Некоторые эмблемы были вытравлены механическим способом, но не все. «После кропотливой работы весной по введению наших мерзких денежных знаков в обращение… теперь мы трудимся как проклятые. чтобы изъять их из обращения и как-то уничтожить». Десять человек трудились над этим «незаконным детищем казначейства». А последнее письмо Коула Янгу от 17 августа 1919 года содержало признание: «Твои худщие опасения относительно этого предприятия (интервенции) оправдались». Вскоре войска союзников начали унизительную эвакуацию из Архангельска.

В архивах министерства иностранных дел хранится примечательный документ, который наглядно иллюстрирует точку зрения и Вискеманна, и Янга на поведение союзников в Архангельске. Он не датирован, но, очевидно, относится к самому началу 1919 года. Текст, написанный на почтовой бумаге Ассоциации молодых христиан[157], гласит, что англичане «непопулярны в этом краю» (имеется в виду Архангельск). Причиной этому является «надменная и повелительная» манера поведения. «Мы не должны чувствовать себя здесь как завоеватели и должны помнить, что было бы с Англией, если бы не жертвы русских в первые два года войны. Мы должны проявлять к их женщинам максимум уважения и учтивости. Русские пытались искоренить пьянство. Должны ли мы примером своей невоздержанности отбросить их к отправной точке их усилий? Мы не должны злоупотреблять гостеприимством. Один русский господин в Архангельске спросил, почему английские офицеры, которых он приглашает отобедать, всякий раз предлагают ему виски и сигареты по весьма высоким ценам? Лица, ведущие пропагандистскую работу, по большей части являются „коммерсантами с довоенным опытом“. Их кругозор узок, поэтому не следует привлекать таких людей к пропагандистской работе. Нам следует прекратить рассуждения о большевизме».

Этот документ подписан Ф. Комлоши. Его преподобие Френсис Комлоши, кавалер ордена Военного креста, капеллан вооруженных сил 1916–1918 годов, а затем главный капеллан 29-й дивизии, посетил Архангельск и записал свои впечатления. Он учился в той же школе, что и пишущий эти строки, и был посвящен в духовный сан в 1904 году, как свидетельствует церковный справочник за 1920 год, т. е. был священником с большим опытом.

Еще одним документом, интересным для нас, является письмо из Архангельска начальнику военной разведки в Лондоне, датированное 27 апреля 1919 года. В нем говорится о том, что листовки, подписанные руководителем Союза британских моряков Хавелоком Вильсоном, сыграют «весьма полезную роль среди рабочих, мобилизованных и сражающихся на стороне большевиков». Теперешнее поколение может не знать, каков был политический облик г-на Хавелока Вильсона. Он стоял настолько правее тред-юнионистского движения в Англии, что находился в постоянном конфликте даже с самыми умеренными коллегами, возглавлявшими другие тред-юнионы. Нелепое предположение военной разведки в Архангельске, возможно, свидетельствует о политической «мудрости» военщины.

Оба документа, очевидно, были переданы на рассмотрение г-ну Линдлею 3 мая 1919 года. Он докладывал министру иностранных дел Бальфуру: «Надлежащей сферой для приложения сил военных является деятельность, которой они могут принести значительно больше пользы делу пропаганды, чем гражданские лица своими речами и листовками. Пока что, насколько я знаю, наши офицеры и солдаты не проявляли грубости к населению. Однако достойно сожаления распространение пьянства и организованной эксплуатации населения как нашими офицерами, так и солдатами, которые продают по непомерным ценам продукты, ввезенные правительством Его Величества для нужд вооруженных сил и для питания населения губернии». Командующий группой войск решительно закрывал глаза на подобную практику. Однако Линдлей боялся, что представители других союзнических сил в Архангельске окажутся «более щепетильными в этом отношении»[158].

Как бы то ни было, все, что доходило из Архангельска до Янга и подтверждало правильность его точки зрения, мало его утешало в свалившихся на него несчастьях. Гораздо большей для него поддержкой служили благожелательные письма, которые он получал в Великобритании.

Ниже приводятся выдержки из некоторых писем, полученных им после публикации статьи в «Геральд» и первого письма в «Таймс». Д. А. Руффман, бывший русский подданный, член королевского географического общества, 19 декабря 1918 года писал о «большом интересе и удовлетворении», которые испытал, прочтя «Геральд» и «Таймс». Хотя он сам пострадал от большевиков, тем не менее он должен признать, что союзники ведут неправильную политику в России. «Многие британские должностные лица, вернувшиеся из России и знающие, возможно, больше того, о чем Вы написали, не осмелились выступить в печати, как это сделали Вы». 22 декабря он получил письмо от Дж. Прилукера, автора популярных книг о царской России, в котором говорилось: «Я с глубоким интересом и сочувствием прочитал Ваше мужественное и откровенное заявление, касающееся действий союзников в Северной России. Я могу лишь надеяться, что у общественности откроются наконец глаза на действительное положение вещей… и она потребует нового политического курса». Д. М. Стивенсон, активный деятель рабочего движения, в письме из Глазго от 24 декабря поздравлял Янга и надеялся на то, что «поведение нашего правительства в России… если оно будет полностью осознано, вызовет осуждение большинства народа». Еще одно письмо пришло в апреле 1919 года, от молодого врача Джорджа X. Пирсона, который ходил в форменной одежде Красного Креста и был арестован в Архангельске в июле 1918 года по подозрению в шпионаже: «Я, наверно, никогда не забуду, с каким тактом и вниманием Вы вели себя как по отношению ко мне, так и к тем, кто меня „захватил“ и чье отношение ко мне, учитывая обстоятельства, не могло быть лучшим. Я всем сердцем разделяю Вашу точку зрения».

Янг стал, как уже упоминалось выше, членом «Клуба 1917», где он встретился с видными лейбористскими деятелями, такими, как лидеры независимой лейбористской партии Филип Сноуден и Дж. Рамсей Макдональд, г-н К. Р. Эттли, полковник Дж. Веджвуд, Гарольд Ласки, К. М. Джод, актриса Эльза Ланчестер, Г. Дж. Уэллс и другие, с большим сочувствием воспринявшими историю Янга. В конце августа 1920 года Конгресс тред-юнионов и лейбористская партия выступили совместно под лозунгом всеобщей забастовки, чтобы заставить правительство Ллойд Джорджа отказаться от своего намерения начать новую войну против России. Янг послал экземпляр написанного им очерка об Архангельске P. JT. Оутвейту, члену парламента, в прошлом известному деятелю либеральной партии. После войны он перешел в лейбористскую партию. Оутвейт писал: «Я прочел рукопись с величайшим интересом. То, о чем вы пишете, отвратительно и постыдно. Если бы я осмелился высказать критическое замечание, то сказал бы, что хочу видеть эту контратаку доведенной до конца». Вскоре после этого известный либерал профессор Джильберт Мэррей писал, что очерк Янга, «кажется, подтверждает некоторые наихудшие подозрения. Ваше собственное положение должно было быть исключительно мучительным, практически почти невыносимым».

Янг поддерживал тесные отношения с Е. Д. Морелем, ведающим в руководстве лейбористской партии иностранными делами. Он был непримиримым противником союзнической политики в отношении Советской России. 9 мая Янг послал ему меморандум об интервенции, угроза которой внезапно возникла вновь в связи с пресловутым «ультиматумом Керзона»[159]. Когда лейбористская партия всерьез занялась рассмотрением вопроса об урегулировании отношений между Великобританией и СССР, Янг 27 декабря 1923 года направил Морелю еще один меморандум о займе Советскому правительству. Особенное внимание он уделил советским контрпретензиям, которые противопоставлялись. аннулированным займам царской России, напомнив, как русская армия в 1914–1915 годах ценой огромных жертв спасла Париж и порты пролива, вторгшись в Восточную Пруссию[160]. Двумя днями позже, отвечая на ряд дополнительных вопросов Мореля относительно пропаганды, ведущейся Ассоциацией британских кредиторов России, Янг отметил, что в финансовых вопросах «большевики заслуживают большего доверия, чем их предшественники». Он настаивал на том, чтобы лейбористское правительство назначило «комиссию по расследованию причин, приведших к открытому разрыву с Советским Союзом в 1918 году». В частности, он просил, чтобы Макдональд заполучил реестр всех входящих и исходящих иисем министерства иностранных дел, где все письма нумеруются и подшиваются, поскольку боялся «исчезновения» всех обличающих документов.

С приходом к власти первого лейбористского правительства Янг получил большую свободу для публичного выражения своих взглядов ввиду явно растущих симпатий к его доводам о пересмотре враждебной политики консервативного правительства к Советскому Союзу и об установлении нормальных дипломатических отношений между двумя странами. Обещания установить эти отношения содержались в предвыборном манифесте лейбористской партии. В феврале 1924 года Макдональд был вынужден их выполнить под прямым нажимом со стороны профсоюзов и лейбористов — членов парламента.

18 февраля 1924.года Янг направил в газету «Манчестер гардиан» письмо, в котором возражал против того, что она отвергла идею советской контрпретензии на компенсацию за уничтоженное во время вторжения союзников имущество и настаивала на компенсации за имущество, конфискованное (советскими властями. — Ред.) после начала интервенции. Этот либеральный орган, дотоле находившийся в оппозиции к политике тори в отношении СССР, как отметил Янг, «попросту уведомил о получении письма».

В конце марта в Глазго Янг прочитал две лекции о русско-британских отношениях, в которых он вскрыл экономические и политические причины интервенции и ее последствия и обосновал необходимость полного пересмотра политики в отношении СССР. Многие из тех, с кем автор этих строк беседовал в последующие годы, вспоминали, что вторжение в Архангельск Янг назвал «третьесортным военно-морским рейдом». Продуманный во всех деталях план этого «рейда», к которому приложил руку г-н Джозеф Чемберлен[161], был так же тщательно упрятан в архивах, как и все материалы о приготовлениях к интервенции в Архангельске.

Янг составил текст лекций по географии и этнографии России, которые сопровождались показом 70 диапозитивов по волшебному фонарю. Задуманные как неполитические, они часто приводили к оживленным политическим дискуссиям, которые произошли и в «школе по иностранным делам» в Глазго, и в Союзе лондонских водителей автобусов в Вестминстере 28 апреля 1924 года.

В мае лекция о Финляндии вылилась в острую дискуссию о необходимости установления дружественных отношений с СССР. Примеров подобных дискуссий можно было бы привести много.

В это время все громче стали раздаваться требования восстановить Янга в должности.

2 марта 1924 года Лэнгдон Дэвис обратился с письмом к новому заместителю министра иностранных дел в лейбористском правительстве, Артуру Понсонби, в котором напоминал ему о деле Янга. Он написал о том, как Янг в нарушение установленных правил опубликовал статью, в которой изложил то, что он считал правдой о происходивших в России событиях и которая была осуждена министерством иностранных дел. «Он был поддержан всеми нами в Союзе демократического контроля и всем оппозиционным лагерем того времени, но был, конечно, уволен министерством. Теперь, когда лейбористы находятся у власти, следует вспомнить о прошлых фактах. На карту поставлена не только репутация такого прекрасного и способного человека, как Дуглас Янг, но и всего лейбористского движения». Будет ли лейбористское правительство попросту продолжать политику тех британских руководителей, которых оно порицало в течение стольких лет, или же оценит по достоинству тех, кто искренне разделял ее принципы. Оценит ли оно, в частности, «героические усилия Янга». Ведь тогда «мы все его хвалили и говорили, что он поступил как честный человек». Обладая разносторонними познаниями о России, он мог бы сослужить добрую службу для министерства иностранных дел.

Четыре дня спустя Понсонби ответил, что «был не прав, когда не уделял внимания делу Янга», но что теперь он им займется. К 17 марта он смог добавить к этому, что он, кажется, «успешно разрешил вопрос о Янге», однако для улаживания формальностей «потребуется некоторое время». Должностной статус Янга также «неизбежно потребует урегулирования». К 31 марта Понсонби обнаружил, что «путь становится весьма ухабистым». Письменное указание Макдональда на сей счет, которое он представил соответствующим отделам, вызвало большое смятение. Понсонби ругали не за Янга, а потому, что «восстановление в должности представляет собой исключительное и щекотливое дело». Тем не менее Понсонби считал, что им не следует уступать. Подобно большинству лейбористских членов парламента того времени, Понсонби, возможно, недооценивал того трепета, который испытывал Макдональд перед чиновниками министерства иностранных дел.

В действительности по прошествии двух месяцев так ничего и не изменилось. Маргарет Уинтрингэм, член парламента от либералов, написала об этом в начале мая Понсонби и получила 12 мая заверение в том, что этим вопросом «занимаются». Лично он «высокого мнения о его (Янга) способностях». И все же 6 июня он мог сообщить Янгу только то, что он понимает его обеспокоенность задержкой дела, но что «восстановление представляет собой исключительно трудный и сложный вопрос». Сейчас Понсонби не может сообщить ничего определенного, «но дело находится у самого премьер-министра, и поэтому Янг не должен бояться, что оно будет „отложено“». Ответ Понсонби прозвучал весьма уклончиво, и Янгу следовало готовиться если не к получению полного отказа, то, во всяком случае, к очень скромным результатам.

Наконец 2 июля 1924 года министерство иностранных дел по указанию Рамсея Макдональда сообщило Янгу, что он может вернуться на консульскую службу, но на жалованье, «не превышающее размер вашего постоянного жалованья, исключая любые временные надбавки в момент вашего увольнения». В переводе на обычный язык это означало, что Янг, формально числившийся в Архангельске вице-консулом и лишь исполнявший обязанности консула, вернется к тому статусу, какой он имел в 1915 году, в начале его службы в Архангельске! Кроме того, «в соответствии с обычными правилами, — говорилось далее, — ваша предыдущая служба не будет учитываться при исчислении пенсии». Другими словами, отменяя решение лорда Керзона об увольнении Янга, Макдональд и подчиненные ему чиновники министерства иностранных дел оставляли в силе наказание, наложенное на Янга Керзоном. Та самая ситуация, которую Лэнгдон Дэвис так убедительно изложил в письме Понсонби в марте, возникла в июле. Макдональд предпочел политику тори.

Это был не единственный случай, когда Макдональд в 1924 году сделал подобное отступление к консервативным традициям. Нет оснований сомневаться и в том, что именно потому, что вопрос касался отношений с Советской Россией, премьер-министр и министр иностранных дел Макдональд принял участие в затянувшемся и отвратительном акте мелочного издевательства над Янгом.

Однако Янгу было трудно продолжать борьбу в его положении. Как он писал своему старому другу по министерству иностранных дел в январе 1943 года, «мои небольшие сбережения таяли день ото дня. На меня легла тяжелая обязанность обеспечить куском хлеба мою русскую жену, тестя и горничную, потерявших родину и все, что у них было. Я вынужден был поступиться своими принципами, и Понсонби взял меня обратно».

Итак, 7 июля 1924 года он ответил министерству иностранных дел, что принимает предложение на указанных условиях «с должной признательностью». Последовала еще двухмесячная задержка, пока 28 августа не завершились последние формальности, и только после того, как Янг напомнил о себе, ему наконец сообщили, что хотя первоначально предполагалось направить его на работу в Россию, но, поскольку пока еще преждевременно посылать туда британских консулов, его отправят в Софию исполнять обязанности вице-консула.

24 октября Янг выехал из Лондона в Болгарию. Это было всего за пять дней до всеобщих выборов, на которых лейбористы потерпели поражение, и консервативное правительство вернулось к власти. Таким образом, восстановление Янга на службе, даже с потерей одиннадцати лет стажа, с 1907 по 1918 год, произошло вовремя, поскольку новый министр иностранных дел, несомненно, решил бы дело Янга исходя из отношения к нему Керзона.