В зале для совещаний, отделанном панелями мореного дуба, за длинным столом сидели приглашенные.
Старинный особняк на Софийской набережной высокими светлыми окнами смотрел прямо на Кремль.
Когда-то в особняке давали знаменитые на всю Москву балы, затем особняк взяло на свой баланс Министерство иностранных дел. И вот теперь, заново отреставрированный, сохранивший весь свой шарм стиля ампир, но снабженный современными системами контроля, охраны и комфорта, ставший собственностью государственной корпорации, особняк открывал свои двери только для избранных в особо важных случаях.
За окном – солнечный летний день, мимо Софийской набережной по Москва-реке плывет прогулочный теплоход, набережная Кремлевская на том берегу стоит в пробке.
В совещательном зале шелковые маркизы на окнах опущены, парадные хрустальные люстры под лепным потолком не горят. Мягкий свет струится из стен, освещая большой стол и людей за ним.
Место во главе стола пусто. Сбоку почти на углу (что не слишком хорошая примета) сидят двое молодых сотрудников службы контроля с планшетными компьютерами. Напротив них военные в генеральских мундирах. На другой стороне стола несколько штатских, одетых в деловые костюмы разного качества. У кого-то костюмы очень дорогие, что сразу бросается в глаза, у кого-то дешевые. Тут же сидят министр МЧС, двое академиков РАН, рядом профессор-гляциолог из Петербурга. На дальнем конце стола сидят представители административного секретариата патриархии протоиерей Антоний и иеромонах Василий.
Только что в зале для совещаний, напичканном электронной аппаратурой, гудели голоса спорящих. От людей в дорогих костюмах от Армани, сидящих напротив военных, требовали «немедленного отчета о ситуации». Тот, кто отчитывался, до сих пор еще тяжело дышит, на щеках его горят алые пятна волнения и раздражения.
Ему не дали договорить, его слова потонули в гневном гуле голосов. И вот один из академиков призвал собравшихся успокоиться, замолчать и «трезво все оценить».
Видимо, этим в наступившей напряженной тишине все и заняты.
– Мы же предлагали вам помощь, сколько раз мы предлагали вам отдать это в нашу разработку, – хрипло говорит один из военных, генерал-полковник, он полон негодования. – Так нет же. Вы твердили нам, что это сугубо гражданский проект. А сами за нашей спиной тайком…
– Мы не делали из наших исследований тайны, там работала смешанная комиссия, – ответил генералу мужчина средних лет в сером костюме.
– Вы показывали лишь то, что хотели.
– Сами лучше меня знаете, что объект для демонстрации только один, и он уникален.
– И где теперь этот ваш уникальный объект? – спросил другой военный.
– Вот именно, вы утратили контроль над ситуацией, – сказал министр МЧС. – И до сих пор даже не можете внятно объяснить нам дальнейший сценарий развития событий… возможный сценарий.
– Что у них спрашивать, они сами ни черта не знают и не могут, – вскипел некто в штатском, однако сидящий за столом на стороне военных. – Он нам тут только сейчас пытался внушить, что они вообще снимают с себя всю ответственность, потому что их корпорация обанкротилась. Какого черта вы решили транспортировать это вот так по-идиотски, без надлежащих мер предосторожности, без охраны?
– Мы приняли все меры предосторожности согласно инструкции, и охрана там имелась. Мы, наоборот, всеми силами, не привлекая ненужного внимания, пытались вывезти его с территории столичного региона, обезопасить. У нас есть научные и производственные площади за его пределами. И пока корпорация переживает трудные времена, мы просто хотели сохранить это для будущих исследований.
– Когда их ждать, этих ваших столь многообещающих будущих исследований? – спросил жестко академик РАН. – И вообще чего нам ждать в такой ситуации, когда это утрачено.
– Это не утрачено.
– Это точно не террористы? – спросил министр МЧС у человека в штатском, сидящего на стороне военных.
– Нет, по нашим данным, ни одна из известных нам террористических группировок к этому не причастна, – ответил тот. – Мы работаем в этом направлении.
– Немного легче, так, самую малость. – Министр МЧС хмурился. – Что я и мое ведомство можем в этой ситуации?
– Пока ничего. Тогда на Алтае вы участвовали в поисках, все это получило широкую огласку в печати. Но там все перекрыло собой падение космического аппарата. А сейчас… такого мощного прикрытия у нас нет. И любая огласка нежелательна.
– Но каковы последствия, если… это утрачено безвозвратно? – спросил протоиерей Антоний.
– Вам какой сценарий озвучить, святой отец, хороший или плохой? – спросил генерал-полковник.
– Я бы не шутил на вашем месте, когда речь идет о таких вещах, как тайна творения.
– Святой отец, перестаньте, говорите по-человечески.
– Я говорю, что, возможно, мы соприкасаемся с тайной творения. Для вас это военная разработка, для них вот, – протоиерей Антоний кивнул на людей в дорогих костюмах, – научно-коммерческий проект. Но я призываю вас к осторожности ваших суждений и оценок, осторожности в выборе слов, когда речь идет о тайне творения.
– Святой отец, у вас передача на телевидении христианская, вот там и упражняйтесь в этих ваших библейских словесах, – генерал-полковник откинулся на спинку стула. – Мы тут не ваша паства, и вообще в чем дело… чего выпендриваться здесь, когда речь идет о национальной безопасности?
– Я лишь пытаюсь донести до вас…
– Я не глупее вас. И мы с вами ровесники, Антоний. Оба когда-то ходили в одну нашу советскую школу. Я не верю в нынешних новоиспеченных святош в черных клобуках – в прошлом маршировавших, как и я, под пионерский барабан в пионерском лагере. Понятно?
– Перед тем как поступить в семинарию, я окончил химический факультет университета в городе Ленинграде, – ответил протоиерей Антоний. – И поскольку я химик по образованию, я осознаю, что речь сейчас идет о непознанном. Это не химия, не биология, как это себе представляет наука. Это тайна, которую пока вы лишь наблюдали и которую не в силах объяснить.
– Мы будем исследовать и объяснять, когда объект снова окажется у нас, – сказал человек в дорогом костюме.
– Боюсь, что у вас он уже не окажется никогда, – парировал собеседник тоже в гражданском, но сидящий на стороне военных. – Дело на нашем особом контроле. И после того, как мы это найдем… государственная комиссия решит, кто продолжит исследования.
– Но это наша собственность!
– Если правда то, что мы слышали о природе исследуемого объекта, говорить о праве какой-то собственности на это неэтично, аморально, – сказал протоиерей Антоний.
– Это было лишь передано вам в разработку, считайте, что вы это арендовали, – сказал академик РАН. – Мы тогда однозначно были против, чтобы бизнес вообще в этом участвовал. Но нам сказали, что государственное финансирование не потянет. А делать проект открытым, с допуском иностранных специалистов, с публикациями невозможно. Вы сами все засекретили и нашли этих болванов из корпорации, а они не только свой бизнес потеряли, но утратили теперь бесценный для науки материал… уникальный образец. Я не верю ни в каких богов, уж простите, святой отец, но я согласен с вами в одном: никто из здесь собравшихся не задает себе вопроса о том, какова истинная ценность этого научного открытия. Каково его будущее значение не только для науки, но и для мира.
– Пока ваше открытие уплыло в неизвестном направлении, – сказал один из военных. – А у нас связаны руки.
– А вы что, хотите объявить чрезвычайное положение в столичном регионе? Вы в своем уме?
– Когда кто-то слишком уж дорожит своей задницей…
– Выбирайте выражения!
– Вы бездействуете и только боитесь одного – огласки в прессе.
– В таких делах от армии никакой пользы, на Алтае от вас было слишком много шума.
– Шума и всей этой вот чертовни не случилось бы, передай вы нам тогда сразу образец. Его не сюда бы привезли, потому что вам и вашим ученым лень задницу свою с теплого столичного кресла поднять, а остался бы он в нашей лаборатории там, на военной базе, вдали от населенных мест.
– Выбирайте выражения, тут присутствуют духовные лица!
– Армия в свое распоряжение это никогда не получит, – сказал негромко мужчина средних лет в не очень дорогом костюме, сидящий сбоку рядом с секретарями. Перед ним тоже был планшетный компьютер. Он слушал перепалку молча, но больше смотрел в свой гаджет. – Я доложу президенту. Между прочим, у него скоро в его деловом расписании встреча с полярниками антарктической станции «Восток». И это как раз в прессе будет освещаться широко.
Все притихли.
– Ваши специалисты делали прогнозы? Какой наихудший из сценариев развития ситуации? – спросил человек в не очень дорогом костюме.
– Ни о тотальном заражении, ни об эпидемии речь не идет. Все в совершенно иной плоскости. К сожалению, мы до сих пор не знаем, что может послужить катализатором новых необратимых изменений. Как это произошло 24 августа в условиях лаборатории, когда космический аппарат «Прогресс»…
– Оно само, что ли, видоизменяется? Я вот тут ваши отчеты читаю. Мало ясности.
– Оно само… то есть образец и есть катализатор, – ответил премьер-министру в не очень дорогом костюме один из ученых. – То есть возможно. Мы так думаем. Это одна из гипотез. И оно… то есть он, он живой.