Когда наступит вчера

Глава 6 Сказ о чистосердечной помощи следствию

Раненые и сраженные головной болью разбойники уже отдыхали на сеновале, нуждаясь в уходе, вернее, в приходе врача, а Оринка со своим отважным спутником все еще находились на прежнем месте во флагманской телеге. Наконец на высоком крыльце донжона показался некто в балахоне, торчащем из-под кирасы. Его округлая голова, покрытая несуразным колпаком, вся его нескладная нелепая фигура выглядела скорее шутовской, чем устрашающей.

– Этих тащите наверх! – прокричал он, стараясь придать голосу мощное звучание. Прямо сказать, получалось не слишком удачно.

– Фуцик, – негромко бросил я Вадиму, узнавая слышанный недавно голос.

– Это я просек, – кивнул Злой Бодун Ратников, спрыгивая с телеги. – Сходим типа подсобим.

Возница и его помощник, восседавший на козлах первого, вероятно, самого комфортабельного возка, засуетились, стараясь аккуратно поднять израненного стременного. Не говоря ни слова, могутный витязь Злой Бодун Ратников подошел к повозке и протянул руки к Оринке.

– Куда прешься, Трифон? – беззлобно, но с явным неудовольствием прикрикнул возница.

– Ишь, охальник! – осуждающе покачал головой его помощник. – К девке руки потянул! Ужо погоди – все Глафире порасскажу.

– Так надо, – не разжимая зубов, процедил Вадюня, кладя свою немалую пятерню на плечо возчика и запуская большой палец в шею чуть выше ключицы. Глаза у бедолаги распахнулись неестественно широко, рот от боли и ужаса открылся и тотчас захлопнулся.

– Слово вякнешь – удавлю!

– Мы поможем, немного поможем, – стараясь улыбаться как можно благодушнее, произнес я, отодвигая возницу и перекидывая руку гридня через свое плечо.

– А-а-а, насчет оплаты?

Незамутненная крестьянская душа мобилизованного возчика безропотно могла стерпеть службу бандитам, прямое неприкрытое насилие над собой, но оплата – дело святое! Ибо сказал Бог Нычка: «За все воздам!»

– Не боись, перетрем в лучшем виде, – обернулся Вадим, легко поднимая на руки тоненькую, словно утренний лучик, девушку.

Что и говорить, я видел разбойников, пострадавших от ее чар. Это были крепкие мужчины, по всему видать, не склонные к дамским мигреням.

Возможно, в первый раз в жизни голова у них болела не с перепою, а так, вдруг, ни с того ни с сего. Сейчас все они лежали в полубессознательном состоянии, с холодной испариной на лбу и закатившимися от боли глазами. Но, кажется, юной кудеснице было еще хуже, чем им.

– Следуйте за мной! – гордо изрек Фуцик, поворачиваясь к нам спиной.

– Как прикажете, – подобострастно затараторил я, удобнее перехватывая раненого пленника и помогая ему ступить на лестницу. – Не извольте беспокоиться.

– Оришенька! – тихо, склоняясь к самому уху, шептал Вадим. – Ты, чисто, как? Это в натуре я, Злой Бодун. Слышишь меня?

– Фляга, – одними губами прошептала внучка деда Пихто.

– Клин, слышь, она какую-то флягу спрашивает.

– О чем вы там переговариваетесь? – недовольно кинул боевой маг, налегке поднимавшийся впереди нас по винтовой лестнице.

– Да тут девка пить спрашивает, – поспешил ответить я и добавил, но уже значительно тише: – Что за фляга?

– Клин, а я, чисто, почем знаю?

– Молоко из одуванчиков, – делая над собою немалое усилие, пробормотал стременной. – За кушаком.

Ну да, конечно, теперь все стало на свои места. Еще утром Делли говорила, что нейтрализовать действие болиголова может молоко, добытое из цветов одуванчика. То самое, которое образуется на сломе зеленого стебля майской порой. Интересно, сколько же цветов нужно изломать, чтобы набрать целую флягу этого белесого сока?

Я остановился и начал старательно ощупывать кушак, опоясывающий крепкий стан гридня. Сплетенный из бересты флакон, который мне удалось там обнаружить, язык не поворачивался назвать флягой, но, судя по виду жидкости, в ней находившейся, мои поиски увенчались успехом. Вероятно, перед началом схватки Оринка успела передать этот сосуд воинственному спутнику, чтобы головная боль не сразила и его. А вот вернуть антидот1 обратно стременной, вероятнее всего, не успел.

– Ну! Куда вы там подевались? – раздался сверху недовольный окрик Фуцика. – Ишь, увальни неживые!

– Так тяжело ж поди тащить! – жалобно посетовал я, передавая противоядие Вадиму.

– Давайте-давайте! Нечего баклуши бить! – радуясь случаю покомандовать, прокричал маг-недоучка. – Не то сейчас враз в земляных червей превращу!

– Помилосердствуйте! – истошно взвыл я, с умилением глядя, как Вадюня подносит к губам девушки заветную флягу.

– Давай, Ориша, пей! Выздоравливай скорей.

– Идем-идем, – поспешил я успокоить «грозного чародея», заждавшегося нас в конечной точке маршрута следования. – Эк у вас тут темно! И ступеней-то не разглядеть.

– Превращу! – еще раз пообещал войсковой колдун.

Пожалуй, как следовало из собственных признаний Фуцика, превратить человека во что бы то ни было ему не по силам. Но ведь в данный момент я числился темным селянином, а не одинцом-следознавцем. А стало быть, подобная осведомленность была мне совсем не к лицу. Потому, убедившись, что взгляд Оринки принимает осмысленное выражение, я удовлетворенно кивнул и запричитал, старательно изображая ужас.

– Ох, горюшко-то! Ох, напасть!

Темная винтовая лестница вела на верх донжона. В ржавых железных кольцах, вмурованных в стену через каждые пару метров, за время подъема я насчитал лишь четыре факела, и те больше коптили низкий сводчатый потолок, чем освещали потрескавшиеся от сырости выщербленные ступени. Не нужно быть сыщиком, чтобы с уверенностью сказать – лесное убежище последние десятилетия не использовалось в качестве жилища.

Винтовая лестница, не прибиравшаяся, должно быть, с момента сдачи замка, в смысле, сдачи в эксплуатацию, наконец завершилась круглой залой, перегороженной не так давно кирпичной стенкой. Грубо сколоченная дверь отделяла почти не меблированную приемную от личных покоев местного криминального авторитета. У входа в апартаменты на сундуке, покрытом рваной попоной, положив на колени боевой топор, сидел мрачного вида хмырь с человеческим лицом. Следы интеллекта никогда не искажали его угрюмые черты, но, должно быть, столь невыносимых усилий от караульного и не требовалось. Он молча смерил нас недружелюбным взглядом, зыркнул на ждущего у дверей Фуцика и, кивнув головой, вернулся к прерванному занятию – зашивать дратвой порванный сапог.

– Пошевеливайтесь, бездельники! – недовольно прикрикнул чернокнижник, потрясая кулачишком перед лицом Ратникова. – Хозяин заждался, а он ждать не любит!

– Это мы еще посмотрим, кто тут бездельник! – пробормотал Вадюня, недобрым глазом смеривая коротышку-чародея и не в меру хозяйственного стражника.

– Что ты там язык распустил? – не унимался маг, должно быть, не расслышавший таившейся в речах моего напарника угрозы, но вполне ощутивший ее направление.

– Дверку-то, мил-человек, отворите, – не давая скандалу и мордобою разгореться раньше времени, вмешался я.

– Вот они, батька Соловей! – Фуцик склонился в поклоне, демонстрируя нам задний фасад. – Прибыли.

– Пусть войдут, – скомандовал разбойничий вожак, и согбенная фигура мага распрямилась в повороте, заметно увеличиваясь в размерах.

– Сюда заносите!

Кабинет, или, вернее, парадные апартаменты чащобной «малины», нельзя было отнести к помещениям плохо обставленным, но и жильем это место назвать было трудновато. Оно больше походило на склад, заставленный в художественном беспорядке разнокалиберной мебелью, загруженный домашней утварью, заваленный коврами, кое-где развернутыми, а кое-где прислоненными к резным шкафам унылыми пыльными бревнами. Посреди всего этого великолепия за идеально чистым, без единой бумажечки столом восседал лохматый седеющий бородач с обвисшим овалом лица, которое, пожалуй, влезло бы не во всякий жбан.

– Туда вон, – скомандовал он, указывая кивком головы на скамью, криво поставленную у стены.

Мы поспешили исполнить его приказ, успев лишь шепнуть Оринке, чтобы она готовилась принять деятельное участие в веселье, как только оно начнется. Боюсь, подобное напутствие немного сказало едва пришедшей в себя кудеснице, но ни времени, ни способа поведать ей о наших планах, увы, не было. Поудобнее пристроив раненых на лавке, мы с Вадимом замерли в ожидании последующих команд, старательно разглядывая комнату, которая могла вскоре оказаться импровизированным полем боя.

– Ну что торчите тут столбами? – рявкнул атаман, поднимаясь из-за стола и демонстрируя обтянутое бархатным камзолом чрево, способное вызвать счастливую улыбку на лицах пивоваров и производителей сосисок. – Вон пошли!

– А-а-а, – потупив глаза, начал я, лихорадочно соображая, чем можно оправдать наше присутствие здесь, – деньги-то за провоз?

Спасибо возчику – надоумил!

– Я что, когда-то вас обманывал?! – громогласно напустился на меня громила, в негодовании потрясая лопатообразной бородой. – За нос водил? Обжуливал?

– Так…

– То-то же, что так! Ходи за дверь, печальник1, да там жди! С делами управлюсь, затем и о монетах речь пойдет. У, гужеед скаредный!

– Идем, идем! – едва ли не волоком потащил меня Вадюня.

– Ну что такое? – недовольно буркнул я, когда мы с Ратниковым оказались в приемной. Даже не в самой приемной, а на лестнице.

– Клин, ты просек, как этого волосатого бегемота зовут?

– Ну, погоняло у него «Соловей», а как звать? – Я пожал плечами. – Да какая, к черту, разница? У меня по делу проходил один авторитет, у того и вовсе кликуха Жаба была.

– Ну и что, повязал? – с какой-то нехорошей ухмылкой поинтересовался Вадим.

– Не-а. Он в народные депутаты подался.

– То-то и оно. По жизни выходит – зря гоношился. Вот и сейчас я тебе конкретно говорю – не суетись!

– Да в чем дело-то?

– Вникай сюда. Погремуха у дедугана – Соловей. А по сути он кто? – хитро прищурился Ратников.

– Ну, бандит с большой дороги, налетчик. Что это ты вдруг загадками заговорил?

– Клин, не тупи. Шурупай мозгами! Он не просто соловей. Он по жизни Соловей-разбойник! Вникаешь?

– Да ну, ты скажешь! – усомнился я в правильности диагноза.

– Ну-ну, ободья гну! Ты перед тем как стрем попер, свист в ушах слышал?

– Слышал, – с неохотой вспомнил я. – Отменный свист! Чуть из сапог не выскочил!

– То-то же! Тут на фу-фу не возьмешь. К нему чисто подход нужен.

– Предложение замечательное. Но, если честно, я, кроме как с размаху пудовой булавой, никаких других подходов к подобным тварям в первоисточниках не встречал. Может, тебе доводилось?

– Я тоже не припомню, – сознался Злой Бодун.

– Ладно. – Я махнул рукой. – Бог даст, на месте разберемся. А сейчас самое время связаться с Делли и начать массовые увеселения для паразитирующей части здешнего общества.

Мы с Вадимом спустились еще на пару витков лестницы, чтобы не привлекать беседой внимание сапожничающего караульщика. Изображение в зеркале – волшебном средстве мобильной связи – пошло волнами и наконец стабилизировалось, давая мне возможность наблюдать ту самую, увешанную колокольцами тропу, по которой еще полчаса назад тащились повозки с ранеными. В тени одного из деревьев, прислоняясь к бурому, покрытому глубокими бороздами стволу, как ни в чем не бывало стояла фея, чуть поодаль виднелись наши верные транспортные средства. Как ни хитроумна была задумка разбойников с бесперебойной системой оповещения, тягаться с магическими способностями прирожденной феи им было не по чину.

– У тебя все готово?

– Да, почитай, что все. Дело за малым.

– Вот и славно, – улыбнулся я. – Тогда мы ждем от тебя сигнала и тоже начинаем.

– Заметано, – с Вадюниной интонацией проговорила фея. И добавила: – Перышко вам в донышко.

В ожидании обещанного сигнала мы замерли, стараясь полностью слиться с каменной стеной на случай, если кому-нибудь вздумается пройтись этим путем. Однако желающих, похоже, не было. Из арки выходящих на лестницу дверей второго этажа доносились приглушенные звуки буйного веселья. Уж и не знаю, чему, собственно говоря, радовались вернувшиеся из рейда разбойники. Может быть, тому, что большинству удалось сохранить головы на плечах, но, так или иначе, желания сбегать за атаманом явно не выказывал никто. Убедившись, что все спокойно, я достал из-за пазухи наушник и начал прислушиваться к беседе разбойничьего вожака с пленными.

– …Вот любуюсь я, паря, твоей девкой, да сам себя и спрашиваю: «Какого рожна ты ей без головы сдался»? Оно, вестимо, ей всякие травы да наговоры ведомы, может статься, что и петушиное слово знает, со всякой тварью говорить может, да только ж смекни, коли тебе шелом не на чем носить будет, так ведь и целоваться с тобою не всласть. Как почитаешь, матрешка?

Вряд ли термин «матрешка» подходил для такой хрупкой девушки, как Ориша. Но, памятуя о том, что словечко это происходит от горделивого «матрона», то есть госпожа, почему бы и нет?!

– Да уж с головой, пожалуй, что и лучше, – согласилась кудесница. – А только на что мы вам сдались? Шли своим путем, никому поперек слова не молвили, зла не чинили.

– На что сдались, то мне решать! Захочу – в жены тебя возьму, захочу – парням отдам. А коли по нраву мне придетесь, могу и с дарами отпустить. Тут надо мной короля нет, тут я сам всему государь.

Разглагольствования батьки Соловья вызвали у меня невольную улыбку. Казалось, что во всех мирах, во все времена мелкотравчатая шантрапа в один голос вдохновенно исполняла эту песнь о собственной непомерной крутости. Как, однако, менялся их репертуар на первом же допросе!

– Коли жить хотите, не артачьтесь. Что повелю, то и делайте! Стало быть, ты, кудесница, коль моих храбрецов заколдовала – так ныне расколдовывать пойдешь. И тех, кого дружок твой хладным железом ранил, тоже выходишь. И помни: коли что не так – не погляжу, что девица. А с тобою, сокол сизый, разговор и вовсе особый.

– Да-да, особый разговор будет! – вслед за атаманским рыком донесся дребезжащий голос Фуцика.

О чем планировали вести беседу скрытые от наших глаз ораторы, в общих чертах было ясно, и в интересах дальнейшей разработки возможных источников информации я бы, пожалуй, дал выговориться пресловутому батьке Соловью. Когда под седалищем печет, много чего сдуру начирикать можно.

Но действительность не всегда согласуется с нашими желаниями. Звон ведерного колокола тревожным набатом разнесся над разбойничьим гнездом, проникая даже сквозь каменную толщу донжона. Колокол звонил, не умолкая, как это бывает с электрическими звонками, когда вдруг западает кнопка. Переполошенный стражник, едва не натолкнувшийся в потемках на нас, хекая, взбежал по крутому подъему, спеша доложить переполошенному главарю суть происходящего.

– Какого беса вы тут околачиваетесь, недоумки?! – увидав перед собой притаившихся возниц, рявкнул караульный.

– А… это… – со слезой в голосе начал я.

– Хвостней бы, – угрюмо растолковал суть нашего стояния Вадюня.

– Вон пошли! Не до того! – послышалось уже с верхней площадки.

Ну, не до того, так не до того – кто бы настаивал!

– Батька! – Добежавший до отца-командира разбойник затараторил прямо с порога. – Там внизу такое деется!

– Не томи, малый, толком говори! – встревоженно прогромыхал атаман. – Что еще за перезвон? Кто озоровать удумал?

– Осмелюсь доложить, батька – грифоний детеныш.

– Грифоний? – Здесь криминальный авторитет решил, вероятно, усиленно почесать затылок. – Велик ли?

– Не то чтобы, – бойко отрапортовал очевидец. – Пожалуй, что до году.

– Так отгоните к лешачьей бабке!

– Никак. – Разбойник, должно быть, развел руками. – К колокольному языку заместо веревки какой-то упырь волчью плеть привесил.

– Клянусь потрохами Симона Неньки, чтоб тебя его кишками удавили – сам плетей захотел?! Ай да молодцы, ай да хваты! Грифеныша убоялись! Тварь неразумная поперек дороги стала! – громыхал кулачищами об стол Соловей-разбойник. – Отогнать не могете – стрелами да копьями язвите!

Я хмуро взглянул на Ратникова. Уж не знаю, что там фея прицепила к колоколу и почему теперь нашедшегося Проглота нельзя отогнать, но идея расстрелять его из луков нас вовсе не радовала.

– Так… Это ж… – робея под грозным натиском, лепетал перепуганный бандит. – Там же ж два здоровенных грифона! Не иначе как он детеныш ихний. Ежели мы того мальца пораним – тварюки крепость-то по камешку раскатают! Они ж быков как семечки лузгают!

– Фуцик! – взревел Соловей, в этот момент больше напоминая усевшегося на улей медведя.

– Я! – предчувствуя, чем пахнет дело, пискнул маг.

– Бери всех, кто стоит на ногах, и как хотите, отгоните прочь этих клятых тварей!

– Так ить…

– Ма-алчать! Я велю отогнать! Не то щас ка-ак свистану! Да шевелитесь, идолово семя, у меня от перезвона вот-вот башка треснет!

Ясно различимый хлопок закрываемой двери утвердил меня в мысли, что приказ командира здесь выполняется точно так же беспрекословно и четко, как и в нашем мире.

– Клин, – задумчиво проговорил Вадюня. – А в натуре, откуда грифоны?

– Из лесу, вестимо. Может, Проглот оттого и скрылся, что родичей нашел? – предположил я.

– Прикольно, – хмыкнул Ратников. – Может, чисто Делли позвоним, узнаем?

– Ага. Самое время.

Грохот ног на лестнице возвестил о приближении Фуцика и уже знакомого нам стражника. Мы с Вадимом по возможности максимально вжались в стены.

– Пошли прочь отседова! – пробегая мимо, брякнул недоделанный чародей, не слишком, впрочем, заботясь о выполнении своего приказа.

– Щас! – вслед ему глумливо проговорил Злой Бодун Ратников. – Шнурки поглажу! Ну что, Клин, как-то мы тут в натуре застоялись! Погребли, что ли, с паханом дружить?

Человекообразный цербер в одном сапоге продолжал тыкать длинной иглой в кожаное голенище, невзирая на оглушительный трезвон, действительно грозивший свести с ума всякого, имеющего этот самый ум.

– Ну? И чего? – хмуро взглянув на нас исподлобья и едва двигая губами, надменно кинул он.

– Господин хороший! – делая изрядный шаг в сторону немногословного секретаря местного председателя разбойкома, проговорил Вадюня. – Типа, гражданин начальник, тут ваш шеф насчет баблонов грозился.

– Чего? – Караульный даже оторвался от сапога.

– Баблонов. – Между пальцев Злого Бодуна мелькнула золотая монета с профилем грусского короля Базилея. – Типа этого.

Золотой кругляш описал дугу в воздухе и плюхнулся на пол в полушаге от хмурого невежды. Чуть левее его, то есть в стороне, противоположной правому кулаку Вадима Ратникова. Поэтому охранник был лишен возможности наблюдать стремительное движение этой кувалды к своему лицу. А вслед за этим и возможности наблюдать вообще что бы то ни было. Золотой блеск надолго померк в очах местного сотрудника частной охранной структуры.

– Нокаут, – сухо констатировал я, даже не открывая счета. – Ну что, на три входим. Раз, два, три!!!

Грубо сколоченная дверь слетела с петель, вернее сказать, влетела в атаманские покои вместе с петлями.

– Руки за голову! Лицом к стене! Не двигаться, предъявить документы! – во всю мочь своей луженой глотки орал могутный витязь, высматривая, где же притаился головной недруг. – Это ОМОН!

Мой друг явно насмотрелся дурацких сериалов, иначе вряд ли бы стал давать столь противоречивых указаний. Да и кому?! Оринка с гриднем, заткнув уши, сидели там же у стены, а Соловей-разбойник… Отчаянный лиходейский атаман раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками и судорожно глотая спертый воздух.

– Твоя работа? – Я повернулся к Оринке.

– Не-а, – замотала головой она. – Это его от звону колокольного точно демона скрутило.

Тут только я осознал, что, пожалуй, для одного сигнального колокола гул и перезвон действительно нереально сильны.

– Сдаюсь, – нащупывая ворвавшихся бессмысленным взглядом, хрипло взвыл атаман. – Нычки ради, прекратите эту бесовскую панихиду!

Вадюня, морщась от лавины невыносимых звуков, поглядел на меня удивленно, даже обиженно, и прокричал, едва не срывая голос:

– Клин, я в натуре не врубился! Что – и все? И никакого махача?!