Глава 4

Во всяком случае, церемониться я с ним не собирался.

Из глубокой предутренней синевы за окном только-только начали еще проступать черные ветки и зубчатый верх забора, а я уже вошел в малую комнату и включил свет.

– Подъем! – скомандовал я в полный голос, и Гриша сел на койке. Рывком.

Секунду он сидел напружиненный, с широко открытыми невидящими глазами, словно ждал чего-то страшного. Не дождавшись, расслабился и с легким стоном взялся за голову.

– Трещит? – не без злорадства спросил я.

С огромным удивлением Гриша оглядел комнату: вязаный половичок возле кровати, настенный матерчатый коврик с избушкой и оленями, две гераньки в горшочках на узком подоконнике.

Потом он заметил лежащий на столе рядом со стопкой мелочи целлофановый пакет и беспокойно завертел головой.

– Нет твоего тряпья, – сказал я. – Выкинул я его, понял? Наденешь вот это.

И бросил ему на колени свой старый коричневый костюм. Ну как – старый? Новый еще костюм, хороший, просто не ношу я его.

Гриша отшатнулся и уставился на костюм, как на кобру.


* * *

Светало быстро, завтракали мы уже без электричества. Несмотря на мои понукания, Гриша ел, как цыпленок, стеснялся, молчал.

– Опытом бы поделился, что ли… – буркнул я наконец. – Куда ты ее потом дел?

– Кого? – испугался он.

– Я тебе сейчас дам «кого»! Бутылку вчера в «Витязь» пронес?

– Нет, – быстро сказал он.

– Как это нет? Ты же лыка вчера не вязал, Гриша! До других планет доболтался!

– До других планет? – в ужасе переспросил он.

Гриша отложил вилку. На лбу его блестела испарина.

– Но ведь ты же сам заставил меня пить этот… коктейль… – жалобно проговорил он.

За дурака меня считает, не иначе.

– Гриша, – сказал я. – Коктейль был безалкогольный. В «Витязе» с самого Указа вообще ничего спиртного не подают.

Гриша обмяк.

– Но ты же сам тогда сказал: алкоголь…

– Ага… И поэтому ты окосел?

– Да!

«На шестой пресс! – подумал я. – И чем скорее, тем лучше! Сегодня же подойду к Валерке, пусть что хочет, то и делает, но чтобы Гриши этого в бригаде не было!..»

– Ладно, – бросил я. – Давай посуду вымоем и вперед. Пора…


* * *

Переодевшись в рабочее, я вышел из бытовки и сразу был остановлен Люськой.

– Говорят, ты новичка у себя поселил? – спросила она.

– А кто говорит?

– Ну кто… Аркашка, конечно.

– Ты ему как-нибудь крюк на каску опусти – может, болтать поменьше будет, – посоветовал я и хотел идти, но Люська опять меня задержала.

– Неужели правда? Аркашка говорит: приютил, в свое одел…

– Ну, приютил! – раздраженно бросил я. – На груди пригрел! Тебе-то что?

– Ничего… – Она отстранилась и с интересом оглядела меня исподлобья. – Просто спросить хотела… Ты его из соски кормить будешь или как?

Вот язва, а? Язвой была – язвой осталась. С детства.

– Ну забери – у себя поселишь.

– Дурак! – вспыхнув, сказала она. Повернулась и гордо удалилась.

Интересно, под кого ты, Люсенька, клинья подбить решила: под меня или под Гришу? Если под меня, то предупреждаю заранее: бесполезно, я не Бехтерь, я тебя, лапушка, насквозь вижу. Тебе ведь нос чуток выпрямить – и лицо у тебя станет совершенно Наташкино. И словечки у тебя Наташкины то и дело проскакивают. И предательница ты, наверно, такая же… Вообще чертовщина с этими лицами. Взять хоть Ирину из универмага – мордашку ей слегка вытянуть, и опять получается Наташка. Как сговорились.

С такими вот интересными мыслями я подошел к прессу. Только-только принял оборудование у третьей смены, как Сталевар зычно оповестил:

– Бугор на горизонте! Эх, а веселый-то, веселый!..

Я посмотpел. Действительно, на каменной физиономии пpиближавшегося к нам Валерки Чернопятова оттиснуто было что-то вpоде удовлетвоpенности. Он коротко кивнул бригаде и, приподняв тяжелый подбородок, остановился перед Гришей.

– Пошли, Григорий, – как бы с сожалением сказал он. – Переводят тебя от нас на шестой пресс.

Гриша беспомощно оглянулся на меня. Я отвернулся к прессу и, нахмурясь, принялся осматривать новые, недавно поставленные ножи. Потом не выдержал и, бросив ветошку, подошел к нашим.

– В чем дело? – спросил я Валерку.

– Все в порядке, – заверил он, не оборачиваясь. – На резку еще одного новичка направляют. Его мы берем себе, а Гришу отдаем шестому прессу.

– И сменный мастер знает?

– А как же! – бодро отозвался он. – Все согласовано.

– А со мной? – закипая помаленьку, проговорил я. – Со мной ты это согласовал?..


* * *

С Валеркой мы не разговаривали до конца апреля. И это еще не все…

Вечером я вспомнил наконец, что хорошо бы забежать в универмаг к Ирине – объяснить, почему исчез.

Забежал, объяснил…

Домой я вернулся с твердым намерением как можно быстрее обеспечить Гришу общежитием.

Никого не обнаружив в комнатах, я сунулся в кухню и увидел там такую картину: Гриша сидел в уголке на табуретке и неумело чистил картошку, внимательно, с почтением слушая сетования матери.

– Все с нее началось, с Наташки, – жаловалась она. – Поломала, дуреха, жизнь и ему, и себе. А у Миньки-то характер – сам знаешь какой! В ступе пестом не утолчешь! Из армии пришел – грозился: мол, в две недели себе жену найду, получше Наташки… И вот до сих пор ищет…

Я вошел в кухню и прервал эту интересную беседу.

– Ты картошку когда-нибудь чистил? – хмуро спросил я Гришу. – Кто так нож держит? Дай сюда…

Показав, как надо чистить картошку, я перенес низенькую, еще отцом сколоченную скамейку к печке, сел и, открыв дверцу, закурил.

– Ну и как там твоя Ирина? – осторожно спросила мать.

Печь исправно глотала табачный дым черной холодной пастью. Зверская тяга у агрегата. Дядя Коля, сосед наш, делал…

– Какая Ирина? – нехотя отозвался я. – Не знаю я никакой Ирины.

Мать покивала, скорбно поджав губы. Ничего другого она от меня и не ждала.

– В общем так, Гриша, – сказал я. – Насчет общежития идем завтра… А что ты на меня так смотришь? Что случилось?

– Картошка кончилась, – виновато ответил Гриша.

– Всю почистил? – обрадовалась мать. – Вот спасибо, Гришенька. Не сочти за труд – сходи во двор, ведро вынеси…

Гриша с готовностью подхватил ведро с кожурой и побежал выполнять распоряжение.

– Знаешь, Минька… – помолчав, сказала мать. – Не надо вам завтра никуда идти. Подумала я, подумала… Возьму я Гришу квартирантом. Все равно комната пустует.

Я уронил окурок, неудачно поднял его, обжегся и, повертев в пальцах, бросил в печку. Нет, такого поворота я не ожидал.

– Вежливый, уважительный… – задумчиво продолжала мать. Потом очнулась и посмотрела на меня строго. – Дать бы тебе по затылку, – сказала она, – чтобы голову матери не морочил! Какая его жена из дому выгнала? Он и не женат вовсе. Тоже вроде тебя.

Загрузка...