Харчевня представляла собой всего лишь шатер из вощеной парусины, покосившийся в южную сторону под порывами горного ветра. За грубо сколоченной стойкой стояла женщина с тонкими прозрачными усиками в форме заостренных крылышек. Тии записывали историю ее рода, а на улице спорили мамонтовые дозорные.
– Ты случайно не состоишь в родстве с семьей Дун из Баолиня? – спросили Тии. – В голодные годы они отправили несколько своих детей на запад, и у них в семье есть такое же предание об охоте властителя Кана, как то, что ты мне рассказала.
Женщина по имени Дун Чинь нахмурилась, покачала головой, потом пожала плечами.
– Может, и так, – ответила она, – тогда, стало быть, это мои родичи с отцовской стороны, только ведь их чуть не всех сожрало проклятие бродячего пса.
– Постой, а что за?..
Прежде чем Тии успели спросить, а Чинь – ответить, полотнище, заменявшее в шатре дверь, откинулось и вошли двое дозорных. Старший, Хацзюнь, мужчина с глубокими хмурыми морщинами на лице, по северным меркам был рослым и худым. Младшая, Сыюй, была ниже ростом, почти квадратного сложения, с гладким, как прибрежная галька, лицом и блестящими, словно полированное медное зеркало, глазами. На обоих были долгополые овчинные тулупы, меховые унты и мешковатые кожаные штаны, подбитые шелком, – одежда, которую в здешних краях носили практически все. От местных обоих отличали лишь нашитые на плечи спирали из заплетенных рыжих волос.
– Ладно, – сказал старший дозорный, – вопреки всем доводам моего рассудка, а еще потому, что в отличие от большинства южан тебе хватило ума одеться как следует, я решил позволить моей племяннице отвезти тебя через перевал.
– Пожертвование семян дурмана еще никому не вредило, – жизнерадостно заметила Сыюй, и Тии понимающе протянули бумажный пакет, набитый мелкими черными семенами. На юге они встречались часто, как гашиш, но выше границы снегов достать их было непросто.
Хацзюнь принял семена, сунул за пазуху и кивнул Сыюй:
– Ладно, чтоб до завтра обернулась туда и обратно, и не болтайся по дороге на стоянках, поняла? Нам надо снова выехать в дозор, и чем раньше, тем лучше, тем более что приближается метель.
Сыюй скорчила гримасу вслед удаляющемуся дяде, подхватила пику и повернулась к Тии.
– Ну что, служитель, готовы в путь?
В тот момент на служителя Тии ничуть не походили. Туго свернутые одеяния темно-синего цвета лежали на дне их единственной сумы. Под капюшоном с ворсистой шерстяной подкладкой обычно бритая голова покрылась короткой и колкой темной порослью. В Поющих Холмах предписания насчет одежды и прочие ограничения были не столь строгими, как у других орденов, но перед возвращением домой Тии понадобится заглянуть в цирюльню.
– Полностью. Скоро выезжаем?
– Раз готовы, тогда прямо сейчас. И если повезет, успеем до темноты добраться до стоянки.
Вслед за Сыюй Тии вышли на сухой жгучий холод и невольно поежились. Ветер вгрызался в кости, вызывал непривычное ощущение болезненности и сонливости, и они поплотнее запахнули свой тулуп.
– А разве вы не должны иметь при себе запоминающую птичку? – спросила Сыюй.
Они шагали по единственной улице поселка между шатких строений. Такие поселки были рассыпаны вдоль всей границы – крошечные, захудалые, выросшие как грибы после дождя пять лет назад, когда здесь обнаружили золото. За три года золотоносная жила иссякла, и теперь все окрестности имели призрачный и запустелый вид.
– Да, у меня есть нэйсинь по имени Почти-Блистательная, – вздохнули Тии. – Сейчас она высиживает кладку, и в любом случае такой холод она бы не вынесла.
Мысленно они вознесли Тысячерукой краткую молитву, прося даровать Почти-Блистательной покой и защиту. В нынешних странствиях Тии мучительно недоставало необычайной памяти нэйсиня, но дело было не только в ней. Без колких замечаний и добрых советов Почти-Блистательной путешествие в большом мире казалось прямо-таки неестественным.
– Надеюсь, когда ее птенцы вырастут, она снова пожелает сопровождать меня. Мы с ней не разлучались с тех самых пор, как мне вручили мое первое предписание.
– Да будет на то воля Повелителя Небес, – откликнулась Сыюй. – Я всегда мечтала увидеть нэйсиня.
Они подошли к загону – грубо сколоченному из дерева, с виду неспособному сдержать даже напор небольшого стада равнодушных валунов. А за тонкими жердями…
Тии и прежде видели их издалека, а благодаря истории северных стран, долгой и богатой событиями, описывать этих существ для обители не было нужды. Однако Тии, разумеется, все равно это сделают.
Мамонты в промерзшем загоне были мелкой породы – ниже ростом, с более тонкими ногами и короткими хоботами, чем их благородная родня. Этот табун принадлежал в основном заводчику, разводившему их на востоке, на одном из тамошних форпостов, и мамонты в нем были большей частью рыжие, и лишь некоторые – с белыми ногами и белым крапом на хохолке шерсти над бровями.
Тии показалось, что на ограду мамонты взирают с добродушной снисходительностью. Даже самый мелкий из них мог бы разметать жерди в два счета, если бы захотел. Однако они предпочитали вести себя послушно и прилично, дремать стоя и время от времени забрасывать в рот корм, загребая его хоботами из корыт, стоящих под навесом.
Благородные мамонты глубокого ржаво-рыжего окраса, размерами вдвое крупнее этих более пятидесяти лет назад обратили в бегство воинов Аньской империи, но именно малые мамонты завершили начатое их сородичами: они устремились в атаку по заснеженному полю боя, поставив маленькие уши торчком и яростно трубя.
– Не спешите дивиться этими, – последнее слово Сыюй выговорила с презрением. – Приберегите восхищение для Пылук.
Она дважды свистнула, и мамонт размером чуть меньше остальных, напористо растолкав маленький табун, направился к Сыюй, ждущей его с распростертыми объятиями. Пылук, как отметили Тии, была темнее остальных, без единого белого пятнышка, с почти черными кончиками длинных шерстинок.
– Вот она, моя крошка. Ведет свой род от сестры великой Хо-шу, – объяснила Сыюй, и подвижный тяжелый хобот Пылук дружески обвился вокруг ее плеч, словно в знак согласия.
– По дороге объяснишь, что это означает, – усмехнулись Тии. – Она красавица.
– Т-с-с, не хвалите ее при остальных. Они заревнуют и тогда наотрез откажутся слушаться, пока не похвалишь всех. Хвалить мамонта можно, только когда вы с ним наедине и вас никто не слышит.
– Я внесу это в свои записи, а когда вернусь в обитель, эти слова будут переписаны дважды во всех фолиантах, которые хранятся в Поющих Холмах. Так что будь как можно осторожнее в том, что говоришь мне, а не то войдешь в историю как лгунья, – шутливо предупредили Тии.