Когда ты стал знаменитостью

Действие первое

***: Не может быть! Да ты никак с ума сошла! Что ты наделала?

Верочча (Вся огонь и возбужденная). Постой, а теперь надо будет состричь немного отсюда!

*** (Взрывается не на шутку). Что ты говоришь?! А ну, убери прочь свои ножницы!

Верочча (Как выше), Нет, нет! Давай, сострижем еще!

***: Верочча, хватит, я прошу тебя, ты только полюбуйся: ты мне вырезала здесь целый клок волос!

Верочча: А теперь надо будет сделать то же самое и с другой стороны! Позволь мне сделать это!

Наташа (Встает с дивана, чтобы взглянуть на то, что там происходит). Что это у вас там?! О, боже, она состригла с его головы кучу волос!

Пьетро (Встает в свою очередь, чтобы посмотреть на происходящее). Молодец, Верочча! Браво! Срежь-ка ты их ему еще!

*** (По-прежнему находится за перегородкой). Нет! Не надо! Хватит! Баста!

Пьетро: Извини меня, но не можешь же ты теперь оставаться таким, каким ты есть! А ну, опусти немного руки и покажись мне, как следует!

***: И надобно же этому случиться именно сейчас, когда должны прийти ко мне… — ты отдаешь себе отчет в том, что ты наделала?!

Верочча: Я нарочно решила изменить тебя до неузнаваемости! Именно из-за этой публики, которая должна прийти за тобой!

Наташа (Кричит, с чувством сожаления за то, что здесь случилось). О, боже, Верочча! А ну, прекращай с этими ножницами! Эти шутки до хорошего не доведут!

Пьетро: Нет, нет! А ну, покажи-ка ему, Верочча, как следует! Срежь-ка ему всю его шевелюру!

Верочча: Теперь, волей-неволей, нужно будет подстричь его и с этой стороны!

***: Я это знаю! И пусть это будет, хоть кто, но только не ты! Позволь это сделать мне самому!

Верочча (Топает решительно ножкой). Нет! Это сделаю тебе я! Я!

Наташа (Направляется за перегородку и силой уводит сопротивляющуюся Вероччу за собой). Послушай, Верочча, хватит! Оставь его в покое! Уходи отсюда!

Верочча (Ей никак не дашь более двадцати лет. У нее волосы красного цвета, прямой, аккуратный носик, сверкающие глаза. Она находится в крайне возбужденном состоянии и, уволакиваемая Наташей, появляется на сцене, по-прежнему держа ножницы в руках). Я собираюсь не только отрезать ему волосы, ты можешь это, наконец, понять? Я хочу его, наконец, вырвать из той среды, в которой он обитает, и сделать все, чтобы он меньше всего зависел в этой жизни от этой своей головы —

Пьетро — уже давно ставшей предметом общественного достояния! Такой драгоценной. (Указывает на портрет).

Наташа: Вот-вот должна подойти его жена! Да, вы никак с ума сошли! Ведете себя совсем, как дети…

Верочча: Именно поэтому! Именно поэтому! Нужно сделать все, что в наших силах, чтобы помешать им увести его отсюда!

*** (За перегородкой, взволнованный). Пьетро, пожалуйста, принеси мне ножницы!

Пьетро: Верочча, дай мне ножницы! Прошу тебя!

Верочча: И не подумаю! Он может воспользоваться ими и тут же привести себя в порядок! Эту работу я должна выполнить собственноручно!

***: Теперь уже сам бог велел, чтобы ты мне их подправила! Ты, что, и в самом деле хочешь, чтобы я предстал перед ними в таком виде?! Здесь нет даже зеркала!

Верочча: Я этому страшна рада! (Взбирается на стул, чтобы посмотреть, чем занимается за перегородкой ***). Ха-ха! (Смеется). Он пытается разглядеть свое отражение в стеклах шкафов.

Наташа: Пьетро, отнеси ему какое-нибудь зеркало! Ты же, Верочча, верни нам немедленно ножницы!

Верочча (Спрыгивает со стула и обращается к Пьетро, который направляется к Наташе, чтобы поцеловать ее, перед тем как исполнить ее приказ). И не подумаю! А тебе, Пьетро, советую не рисковать! Браво! Браво! Лучше поцелуй лишний раз Наташу! (После чего снова принимает спокойное состояние, хотя по-прежнему и не расстается с ножницами). Не бойся, позволь это сделать мне: я тебе их подправлю мигом!

***: Нет! Только не ты!

Верочча: Сразу вздохнешь свободно! Заработают мозги! Да и шее станет легче! (Исчезает за перегородкой).

***: Только аккуратно, прошу тебя, бога ради!

Верочча: А я прошу тебя бога ради только об одном: помочь мне изменить тебя так, чтобы они тебя больше не узнали! До каких еще пор Делаго будет скрываться под твоим лицом! У меня просто больше нет сил! — Так — Не двигайся — Сейчас подправим над этим ухом!

***: Осторожней!

Верочча: Можно и осторожнее, — подожди немного — еще чуть-чуть — готово. — Петро, взгляни, пожалуйста, разве не похож он теперь на совершенно другого человека!?

Пьетро: Чтобы быть похожим на Делаго, он должен выглядеть, как минимум, на двадцать пять лет моложе!

Верочча: Это не правда! И так тоже годится!

*** (Тоном страстно влюбленного мужчины). Ответь мне, пожалуйста: почему богу было угодно сотворить тебя такой красивой?!

Верочча (Рассерженно). А ну, тут же прекрати пожирать меня своим глазами подобным образом, или я их тебе мигом выцарапаю! (Топает гневно ножкой). И прекрати улыбаться мне этой глупой улыбкой!

Наташа: Верочча, хватит! Ты его совсем замучила!

Верочча (Бросает на пол ножницы). Я могу ему только посочувствовать! Только посочувствовать!

Пьетро: Схожу ему за зеркалом! (Прежде чем удалиться, наклоняется и целует Наташу).

Верочча (Появляется из-за перегородки и захватывает Пьетро врасплох). Вам еще не надоело целоваться по каждому поводу! — Что я должна сделать такого, чтобы расшевелить его, очистить его тело от этого жуткого нароста?! Он чем-то напоминает мне нашего пса Боба, Боба, который тут же начинает прятаться под кроватью, как только увидит, что его собираются стричь.

***: О. если бы я только мог куда-нибудь скрыться, на самом деле, и, чтобы меня больше никто никогда не смог увидеть!

Пьетро (Возвращается с зеркалом в руках и направляется за перегородку). Вот зеркало: держи и погляди на себя!

***: О, боже, какой ужас! — Обкромсать так! Как такое можно было сделать! А, ну, дай-ка мне сюда тотчас же ножницы!

Верочча (Обращаясь к Наташе). Ты слышала, он хотел бы куда-нибудь скрыться?! Как бы не так! Ничего у него не получится! Пьетро, подбери немного волос с пола и посмотри, как можно будет их ему приделать на висках! Смешно пенять на волосы, когда тебе не хватает элементарного мужества!

***: Смешно! Вот именно — смешно! Так обкорнать меня! (Обращается к Пьетро). В таком виде я больше не смогу показаться на людях!

Пьетро: Это вовсе не так, подожди немного: надо будет только их чуть-чуть подрезать сзади. Ясно, что, так, как ты выглядишь сейчас, показываться на людях — абсолютно исключено!

Наташа: Пьетро, тебе лучше позвать Карло. Сам ты с этим не справишься.

Пьетро: Верно! Мы спасены: Карло работал в свое время парикмахером! Позвони, позвони в колокольчик, Наташа! (Наташа звонит в колокольчик).

Верочча (Обращается к Пьетро). Это еще зачем?! Не лучше ли было бы просто сбегать к парикмахеру в город с клочком волос и иллюстрированной открыткой этого выдающегося человека! Может быть, он смог бы ему срочно изготовить парик, еще до того, как прибудет сюда его жена с детьми, и вся эта свита —

Слышится стук в дверь.

Наташа: Войдите.

Верочча: — для того, чтобы вознести его на трон!

Входит Карло.

Карло: Вы звонили?

Пьетро (За перегородкой). Карло, иди сюда! Ты нам нужен!

Верочча: Наташа, у меня появилась одна идея! О, если бы ее только можно было осуществить!

Наташа: Что еще там тебе влетело в голову? Прекращай!

Верочча: Нет, нет! Выслушай меня! Прошу тебя!

*** (Кричит за перегородкой). Нет, только не это! Зачем тут еще бритва понадобилась?! Зачем?!

Карло: Простите, но взгляните сюда; у вас здесь выстрижен целый клок волос… Почти до самых корней. Бритва нужна, чтобы подровнять…

***: Но, кто тебе сказал, что их надо обязательно подравнивать! Достаточно будет их только подправить… Причем, чуть-чуть… Немного сзади и здесь, с этой стороны…

Верочча (Полностью охваченная своей идеей, словно она видит ее наяву). Берется парик, восковая маска — восковые руки — и делается из всего этого кукла — после чего её наряжают — и сверху на парик натягивается его роскошная шляпа, сшитая на манер мушкетерской. И вот ОН уже готов — чучело, набитое соломой. Им остается только прийти сюда и увести его отсюда! — Тем более, что им от него больше ничего и не нужно, учитывая то, до какого состояния они его довели!

*** (За перегородкой, резко реагирует на слова, сказанные Вероччей). Ты думаешь, я об этом ничего не знаю?

Карло: Ради бога, не двигайтесь! Если вы и дальше будите крутиться подобным образом!..

***: Всё! Хватит! Вы мне уже подрезали немного сзади?

Карло: Да! Только подождите еще немножко, пожалуйста!

***: Не имеет значения! Хватит и так! Вот увидите, как только они придут за мной, все волосы сами тут же поднимутся у меня на голове, в том числе вместе с теми волосами, что сейчас так красиво уложены за моими ушами. (Выходит из-за перегородки. Ему где-то под пятьдесят лет. Но с подстриженной головой и в летней майке, он выглядит энергичным и экстравагантным и производит впечатление почти молодого человека, подвижного и свободного от каких-либо предрассудков.) Я согласен с тем, что я самое настоящее чучело! Я тоже уже об этом думал, Верочча!

Верочча (Торжествующая). Нет, ты только взгляни на него! Взгляни на него, Наташа! Разве, он не стал совершенно другим? Совсем помолодевшим! — Так, так, я хочу, чтобы твои глаза наполнились смехом!

Карло: Я вам больше не нужен?

***: Нет, спасибо.

Пьетро: Да это же Делаго, вылитый! Просто не нахожу слов: Делаго!

***: Как же, как же! Вот только почему-то у этого Делаго на спине волосы совсем другого…

Наташа: Такое ощущение, что он помолодел сразу на двадцать лет!

***: Я — да, но не Делаго! (Обращается к Верочче). Ну, ладно, коль ты хочешь так: то перед тобой — Делаго… — (Продолжает свою речь). Именно он, Верочча. Но, если бы ты только знала, сколько раз, ночами, в моем кабинете — находясь в гнетущем состоянии — я ощущал себя всего лишь марионеткой. Усаженной за письменный стол, освещаемый настольной лампой. В парике. С восковым лицом и руками. Со стеклянными глазами. Без единого движения. И я не находил больше слов, словно вылупившийся на свет из этой неживой плоти. И, как мне хотелось сбежать оттуда и примчаться сюда бегом к тебе, а затем убежать — убежать, куда глаза глядят — кануть в вечность!

Пьетро: Да, да — уехать нам всем, вчетвером — это было бы здорово!

Верочча (Хлопает в ладоши). Так уедем же! Уедем!

Пьетро: Я уже сыт по горло этой авантюрой!

Наташа: Да! Да! Вернемся все в Америку, вместе с ним!

Верочча: А лепить-то я умею! Восковую маску и руки тебе я сделаю лично. Уже представляю себе, как ты будешь выглядеть у меня!

Пьетро: Боюсь, что потом я смогу даже перепутать тебя, мой дорогой дядя, с твоим братом!

Верочча: Прошу не отклоняться от темы, Пьетро!

Пьетро: Нет, ты посмотри, Наташа, разве он не похож на моего отца!

Наташа: Похож. На самом деле!

Пьетро: Ни дать, ни взять, та же самая голова — я неожиданно это открыл для себя, после того, как у него исчезли здесь волоса (показывает на виски). (Обращается к Верочче). А тебе тоже это не кажется?

Верочча: С чего ты взял, что он похож на Андреа? Совсем наоборот!

***: Ха-ха, ты его зовешь Андреа?

Пьетро: Да, да, Андреа, Андреа. И его тоже она зовет подобным образом. Это у нее уже вошло в привычку. Всех стариков она зовет по имени, словно каких-нибудь ребят.

Верочча: Но, простите, о каких стариках вы ведете речь! Нет, никаких стариков! Просто, некоторые думают, что они старики! Мы все как наша матушка земля — молоды и полны всяких капризов.

***: Все выглядим на восемнадцать лет… (Проводит рукой по волосам). Его голова…всего на два года моложе моей… Как только он настаивал на том, чтобы я ехал вместе с ним! Это было тогда с его стороны вполне осознанным бегством…

Верочча: О твоем же нынешнем бегстве можно сказать, что ты, если и предпримешь его, то всего лишь так, ради забавы! Я это вижу! Ты не тянешь на героя! Не тянешь!

***: Мне просто тогда было жалко наших стариков, которые бы в таком случае остались совершенно одни…

Верочча: Вот, пожалуйста! Уже тогда тебе нельзя было отказать в величии и сострадании! Но сейчас, знаешь, хватит! Ты доставишь мне огромное удовольствие, если ты набьешь этими достоинствами свое чучело; но Делаго не нуждается в такой начинке и должен быть безжалостным!

***: Если бы я тогда уехал с ним…

Пьетро: Ты бы тоже стал богатым!

***: О, нет, я не это имел в виду…

Пьетро: Стал бы компаньоном моего отца — и не менее богатым, чем я!

***: И одновременно НИКЕМ — ты это понимаешь? — никем — одним из толпы — без того особого внимания со стороны людей, которое не дает тебе больше жить!

Верочча: Хватит прибедняться, как будто вам, великим людям, всего этого не достает!

***: Чего?

Пьетро: Всеобщего внимания и обожания!

***: Спасибо! Ты говоришь так, как будто мне после всего этого и жить-то больше не надо! Попробуй-ка сам стать знаменитостью и пожить, при этом, еще, хоть немного!

Пьетро: Могу тебя заверить, что если бы я стал знаменитым…

***: Хотел бы я видеть тебя в этой роли! Со всеми этими фотообъективами, направленными на тебя со всех сторон. А сколько глаз одновременно устремлено на тебя! Как можно упустить такой случай — ведь проходит великий человек! Все не спускают с тебя глаз — буквально застыв на своих местах — и ты под их взглядами, в свою очередь, застываешь на месте — прекрасно осознавая то, что ты для них никто иной, как «знаменитость» — СТАТУЯ. Ты меня понимаешь? И это происходит в тот момент, когда ты думаешь совершенно об ином и хочешь предаться хотя бы на миг своим мыслям и чувствам! Тебе бы измениться в лице — скорчиться от боли, если кошки скребут на сердце. Черт подери, неужели ты не вправе чувствовать себя, по крайней мере, в тот момент, всего лишь простым смертным?! Нет — тебе отказано в таком праве! — ты не можешь быть просто простым смертным — ты великий человек. И ты приказываешь себе: «Держись, не расслабляйся, не позволяй своему лицу жить эмоциями! И не забывай, что на тебя все глядят!» — А знаешь, что приключилось со мной месяц тому назад, несколькими днями раньше того, как вы пригласили меня к себе на виллу, отдохнуть немного — (нет, ты послушай, послушай эту историю!) — Я вышел из дому весь разгневанный и пробродил весь день, черт знает где, за городом. Вечером, проголодавшись, я зашел перекусить в первую попавшуюся на моем пути остерию. Но, будучи поглощенным своими проблемами, я совершенно забыл — могу тебе поклясться в этом — кем «я» являюсь. Настолько, что в какой-то момент, я потерял над собою контроль, поскольку меня раздражало то, что, при каждом поднятии моей головы над тарелкой, я постоянно встречался с глазами двух молодых людей, которые все время смотрели в мою сторону и смеялись. Я вскочил на ноги и принялся кричать что, если они тотчас же не прекратят вести подобным образом, я запущу в них бутылкой. И, на самом деле, я схватил бутылку со стола и замахнулся ею в их сторону.

Пьетро (Смеется). Ну, и ну! Надо же случиться такому! И, что они?!

***: Тебе смешно? — Я же увидел, как они тут же ретировались за стол. А на следующее утро они мне написали мне письмо, в котором приносили мне свои извинения. Они так уставились на меня своими глазами, лишь только потому что никак не могли понять, каким это образом я мог очутиться в их захудалой остерии. И узнав меня, они созерцали меня без должного на то почтения.

Пьетро: Разве тебе мало этого!?

***: Как же, как же! Особенно, если занести мне в актив, то особое внимание, каким меня одарила та пара дурней, и то удовлетворение, которое я теперь могу испытывать оттого, что я больше не могу спрятаться от посторонних глаз даже в обычной остерии! Но, какое все это имеет значение, если ты страдаешь — страдаешь — от своей известности! От своей славы!

Верочча (Решительно, почти гневно). И отчего страдаешь ты?

***: Вот как?! Ты спрашиваешь меня, отчего я страдаю? Меня удивляет, что это спрашиваешь именно ты? Если я лишен возможности, без того, чтобы не вызвать вселенского скандала, сделать то, что все другие могут сделать просто так — чтобы жить — чтобы жить — чтобы дышать!

Наташа (безмятежная и по-прежнему занятая вышивкой). Все говорит за то, что ты на такой скандал обязательно нарвешься!

Пьетро: Точно! Он наверняка нарвется на скандал! — Тем более, что здесь все становится скандалом! — Верочча тебя любит? — Это уже скандал! — Ты также должен знать, что ни я, ни Наташа, мы никогда не приехали бы сюда из Америки, если бы у нас не было этой цели познакомиться с моим известнейшим дядюшкой!

***: Верно! Из которого мы теперь все вместе собираемся сделать чучело. С тем, чтобы его можно было поместить в моем кабинете к услугам тех, кто в ней нуждается — за письменным столом — Это так, Верочча?

Верочча (Выглядит так, словно ее неожиданно озарила одна идея). Я думаю сейчас над одной проблемой, которую нам следует решить каким-то образом. Надо сделать это чучело говорящим.

***: Нет ничего проще, дорогая! Не беспокойся! Достаточно будет только вспороть его сзади и вставить ему в живот граммофон.

Верочча: Точно, превосходно! Именно так — с комплектом граммофонных пластинок, чтобы можно было менять их!

***: С уже готовыми записями для посетителей –

Пьетро: — и для интервьюеров –

***: Все это — уже запрограммировано — мне только остается повторять определенный набор слов всю оставшуюся жизнь. И не потому, что это сказал я; а потому, что это меня заставили сделать другие! Мне приходится говорить такое, что самому никогда и не пришло бы в голову.

Пьетро: У тебя этих пластинок, наверно, уже пруд не пруди…

***: Да, хватает. И, как я уже тебе сказал, все уже запрограммировано. Поэтому я теперь не должен думать о чем-то другом — представлять себе что-то другое — или слышать. — Каково, а?! Что я думал — то думал (по их мнению) и баста! Запрещается представлять меня в ином ракурсе. — Я выразил то, что чувствовал — и точка — должен довольствоваться тем чего достиг — не могу уже быть другим — горе мне, если я попытаюсь их ослушаться, — они тут же перестанут меня признавать — Мне четко предписано — не отклоняться ни при каких обстоятельствах в сторону от уготовленной мне роли. Находиться там — в застывшем состоянии, до конца дней своих!

Пьетро: То есть мертвым!

***: Если бы только мертвым! Злая шутка заключается в том, что физически я по-прежнему живой! Подобное, разве что, можно проделывать только с мертвыми — Но этого нельзя делать даже с мертвыми! Даже с мертвыми! Поскольку даже те, кто уже давно ушли из жизни — встретились — надо сказать — счастливчики! — разок-другой с историей и затем остаток жизни доживали свободными, в забвении! — От них сейчас требуется только откликнуться на зов и представиться пунктуально к какой-либо дате, чтобы засвидетельствовать авторство вполне определенного события. Например, 12 апреля 1426 года — или 15 октября 1571 года — При этом, о них известно только, откуда они родом — чем они занимались до этой даты. Что было с ними потом, если при свершении этого события они не умерли — никто об этом ничего не знает! Но даже, если они и умерли в тот памятный день — может в один прекрасный день появиться такой человек, который прольет дополнительный свет на их деятельность, обнаружив, какой-нибудь, неизвестный до этого документ — даст новую интерпретацию их роли в истории — предоставит возможность взглянуть на них под иным углом зрения; скажет — о них новое слово — вернет к ним интерес в обществе, раскрыв новые грани их творчества.

Пьетро: (Возбужденно, с жаром). Но, позволь! Извини меня! Но, разве, я не проделал то же самое с тобой! Да, ты, я вижу, неблагодарный!

***: Ха! Ты считаешь, что ты это сделал? Только потому, что тебе пришла идея издать мои стихи под именем Делаго!

Пьетро: Прости меня, но разве и тебе тоже не пришла та же самая идея?! (Показывает на красочно иллюстрированный плакат). Вот, полюбуйся собою — стал совершенно другим — стал Делаго — причем, никто об этом даже не догадывается — Делаго; новый идол, символ на знамени всей нашей нынешней молодежи!

***: Верно, Делаго, верно — Стал Делаго… — Но, ни этот Делаго, ни ты и никто иной не в состоянии поменять меня. Я, слава богу, ещё жив и продолжаю мыслить и чувствовать! (Подходит к Верочче и обхватывает ее личико руками). Да, да! Это потому что с самого первого момента, когда эти дерзкие глаза встретились с моими; такие провоцирующие и чарующие — у тебя, и такие потухшие, едва тлеющие, у меня — (дует губами пффф… словно пытаясь разжечь потухший огонь) — я прочел в них: «Ты — стар? Кого ты собираешься обманывать? Да ты — сам огонь!» — И, как смеялись в тот миг эти губы — только я один это мог видеть! — Тебе хватило мгновенья — чуть-чуть заглянуть мне в глаза — чтобы понять, что я еще живой. Скажи мне, что это не так! И, если ты смогла пробудить меня от спячки, это значит, что во мне еще были — живы, живы — мысли, чувства, которые я тут же начал выражать по-новому. Находясь, словно в каком-то сне, в который верилось с трудом, и в который я не поверил бы ни за что на свете, если бы не было на свете этой твоей веры в меня — ты поверила в мои мысли и чувства — и теперь именно они составляют весь смысл моей жизни!

Слышится стук в дверь.

Пьетро: Кто там? Войдите! (Входит Карло).

Карло: К нам пожаловали два синьора и синьорина.

Верочча: Не может быть! Ведь у нас сегодня воскресенье, верно?!

Наташа: К тому же мы уже ждем сегодня утром…

Верочча: Нам лучше было бы побыть без посторонних глаз, коль мы решили обсудить совместный план действий…

Пьетро: Кто они? И, где они сейчас?

Карло: Они там. (Показывает рукой назад, в направлении двери).

***: Я предпочитаю удалиться. (Собирается вернуться за стеклянную перегородку). Таким образом, я….

Пьетро: Нет, подожди!

В начале просовывает свою голову за дверь, после чего пропускает вперед Шельци, за которым следуют Диана и Сарколи. Все трое — молоды. Шельци является авторитетнейшим критиком современной литературы. Он пузат, головастый, со лбом в форме баула, косоглазый. Поэтому глядит на людей как-то сбоку, поворачивая в их сторону лицо синюшного цвета. Отличается острым и проницательным умом, однако, чтобы напрячься и понять собеседника, это ему стоит огромных сил и физических страданий.

Диана — молодая писательница, авантюрного плана, сотрудничающая в данный момент с Сарколи, являющимся одновременно художником, литератором и карикатуристом.

Шельци: Будет вам! Какие синьоры!? Это я, Пьетро. С Дианой и с Сарколи!

Пьетро: А, это вы… Проходите, Шельци, проходите! Вы — друзья Делаго, а это значит и мои друзья!

Шельци (Выглядит удивленным и расстроенным, заметив присутствие ***). О! Вы тоже здесь, Маэстро! (Смотрит на своих друзей). Стало быть…

Пьетро: Что значит — стало быть?! Он — мой дядя! Разве ты этого не знаешь?! И отдыхает он здесь у нас, вот уже дней двадцать.

Шельци: Да, но… (Снова смотрит на своих друзей). Стало быть, это неправда.

Сарколи: Я бы, со своей стороны, сказал, что это неправдоподобно.

Пьетро: Что?

Шельци (Обращается к Сарколи). У тебя с собой сегодняшний номер газеты?

Сарколи (Протягивает газету Шельци) Да, вот он.

Шельци: Надо же нам было прийти именно сюда…

При этих словах Диана буквально прыскает со смеху, не в силах больше сдерживать себя при виде столь экстравагантного, одетого по-летнему Маэстро.

Сарколи: Не заводись, Диана! Прекращай!

Диана (Продолжает смеяться, показывая на Маэстро больше жестами, чем, оперируя словами). Нет, вы только посмотрите на него,… только посмотрите…

Сарколи: Ну, и что? Мы его прекрасно видим…

Пьетро: Что тут смешного?

Диана: Я это не нарочно… Маэстро, простите, я смеюсь над ними… Как только они здорово просчитались… Собирались увидеть одно… а, наоборот, увидели вас… Извините меня, ради бога, да еще в таком виде… (Смотрит немного на Маэстро и снова прыскает со смеху). Ох-ох-ох… ах-ах-ах!

Пьетро (Задетый за живое такой реакцией со стороны Дианы, вскакивает). Все, баста!

Верочча (Возмущенно) К тому же, это уже слишком!

Наташа (Шокированная). Что все это значит?

Шельци (Разгневанный, нападает на Диану). Прекращай немедленно! Смотри мне. А то я заткну тебе рот кляпом!

Диана (Умерив свой пыл). Да, да, баста, баста… Понятно… Но видеть это юношеское перевоплощение… здесь, на отдыхе…

Шельци: Что за глупый комментарий, какое еще юношеское перевоплощение! Я — человек серьезный!

Сарколи: Простите, но на самом деле, видеть его в столь необычном для него виде… — Не умаляя, при этом, всех заслуг нашего Маэстро…

Пьетро: Короче, могу ли я узнать, что вас занесло сюда ко мне?

Верочча: Просто невероятно, как вы могли очутиться здесь?!

Шельци: Ничего особенного! Просто, мы хотели удостовериться кое в чем! Меня заверили, что я смогу застать здесь врасплох Делаго, которого ты якобы укрываешь у себя!

Пьетро (Вскакивает на ноги и инстинктивно смотрит на ***). Делаго?

Верочча (С изумлением). Хорошенькое, однако же, дело!..

Сарколи: Вот, полюбуйся на сообщение, которое дается под заголовком «Retuor d'Amerique» (Возвращение из Америки). Оно напечатано в этой газете!

Шельци (Протягивает Пьетро газету). Держи! Можешь сам прочитать: здесь черным по белому написано, что он, то есть Делаго, сошел на берег в Генуе. (Показывает пальцем на сообщение в газете). Смотри эту новость, среди сообщений о судах, прибывших в Италию из Америки.

Пьетро (Берет газету и начинает просматривать сообщение). На корабле «Рома»? Что за чушь! Я об этом и слухом не слыхивал! Кто мог дать подобную новость!

Наташа (Продолжает бесстрастно вышивать). На «Роме»? Но ты, как раз сегодня утром, получил его письмо, отправленное из Америки, и, доставленное в Италию, кстати, именно на судне «Рома».

Пьетро (С раскрасневшимся лицом, с блаженным видом, полный удивления и восхищения, приглашает Вероччу и дядю взглянуть на Наташу, которая так просто нашла выход из создавшейся ситуации). Пожалуй, она тут благоразумнее нас всех! Нет, вы только посмотрите на нее! Как она рассудительна! (Наклоняется к Наташе и целует ее). Именно сегодня утром, я получил от него письмо. А теперь подумайте, мог ли он приехать сюда!? Да еще на «Роме», именно на «Роме»!

Наташа (Как выше). Почтовый штемпель был пробит на конверте… печатными буквами…

Сарколи (Обращается к Пьетро). Но в газете есть также заметка. Вот, взгляни: «Поэт Делаго в Италии». В которой говорится, что он был замечен, что его узнали…

Наташа (Как выше). Но в таком случае он должен быть здесь, ищите его!

Пьетро: Как же! Прячется где-то, а я даже ничего не знаю об этом!

Верочча (Смотрит на ***). Прямо как в детских сканвордах! «Найдите Делаго!»

Сарколи: Вы, наверно, шутите?

Пьетро: А, чтобы вы хотели услышать от меня, если вам так хочется разыскать его любой ценой и именно здесь!

Шельци: И потом! Достаточно только взглянуть на самодовольную улыбку Маэстро…

***: Чтобы понять, что Делаго здесь просто не может быть. Кроме того, я хотел бы знать, почему «самодовольную»?

Сарколи: Вас интересует ответ? Но, разве, вам понравилось бы встретить здесь Делаго, среди молодежи, в кругу его почитателей, да к тому же принятого со всеми почестями?!

Верочча: Еще как! Более чем понравилось бы, это доставило бы ему огромную радость! Уж поверьте нам — мы это знаем лучше других! Как если бы все эти знаки внимания предназначались ему самому!

Диана: Очень любезно с вашей стороны!

Пьетро: Любезно? Вполне закономерно: поскольку заслуга в публикации стихов Делаго принадлежит полностью ему!

***: Нет, нет — это твоя заслуга…

Пьетро: То, что запустил его я — я согласен. Но совет издать его именно здесь, а не в Америке, исходил от тебя, и здесь мне просто нечего добавить.

***: Но это естественно…

Наташа (Как выше). Это сущая правда.

Пьетро: Я привез из Америки и показал ему вещи, о ценности которых не имел ни малейшего представления…

Верочча (Показывая на ***) Это его заслуга!

Пьетро: … стихи неизвестного, молодого поэта, наших кровей, который сумел сохранить там, за океаном, любовь к нашему языку. Он посоветовал мне опубликовать их, и сумел убедить меня в том, что их публикация в Америке не произвела бы такого сильного резонанса, как их публикация здесь, в Италии.

Сарколи (Обращается к ***). Стало быть, вы предвидели, что эта публикация зажжет в нас, молодых…

***: … это пламя? Подобного эффекта, возможно, нет…

Сарколи: Вот именно! Вы не могли этого предвидеть, что мы — молодые — услышим в его стихах, наконец-то, наш голос. Только не подумайте, что я этим хочу сказать, что знай, вы наперед все, как получится на самом деле, вы, может быть, ему этого и не посоветовали! В конце концов, это вполне человечно, что вы не смогли этого предвидеть. И, тем не менее, знаете? Тот факт, что этот голос он, Делаго, нашел для нас там, у себя в Америке, в этом столкновении новых сил, имеет для всех нас глубокий смысл!

Пьетро (Сидит, обхватив одной рукой Вероччу за талию, и, положив другую на плечи Наташи). И ты это чувствуешь — даже ни разу до этого не побывав в Америке, а? Тебе достаточно для этого всего лишь нашей компании, состоящей из каких-нибудь трех человек!

Сарколи: Безусловно. Россия, Америка — сейчас все человечество просыпается от спячки! — Но теперь, однако, мало того, чтобы Делаго был достоянием одной только Америки. Надо сделать все возможное, чтобы он очутился среди нас! И именно ты должен привезти его сюда, чего бы это ни стоило!

Шельци: Точно! Я думаю, что теперь тебе надо будет убедить Делаго в необходимости такой поездки!

Диана: Нет! Заставить! Заставить его приехать в Италию!

Сарколи: Он больше не должен оставаться вдали от нас! Не имеет на это никакого права! Черт подери, должен же он увидеть собственными глазами тот пожар, который он вызвал в наших сердцах.

Диана: Мы его ждем, словно Мессию!

Пьетро: К сожалению, в этом году он…

Верочча: Не сможет приехать! Никак!? Зато к нему мы можем поехать сами! Пошлем все наши дела к чертям и отправимся все вместе к нему за океан! (Произносит эту фразу и вдевает свою руку под руку ***).

Шельци: И вы тоже, Маэстро?

***: Честно говоря, я не собираюсь отправляться ни к кому…

Шельци: Простите, но как вас надо понимать? Я не столь экзальтирован его личностью, как другие, но то, что Делаго опередил всех, я в этом совершенно убежден. Он настолько ушел далеко вперед, что его теперь никому не догнать из старой гвардии. Это настолько очевидно, что к этому вопросу можно больше и не возвращаться. Поверьте мне! — Во многом я могу не соглашаться с Делаго — я этого и не скрываю: даже — наоборот! — но не сомневаюсь, что он своим талантом превзошел все то, что делалось до него. Достаточно только обратить внимание на «строй» его стихов — Это вам не шуточное дело! Я говорю о «строе», в музыкальном смысле этого слова. Этот его «строй» — и, следовательно, вся его поэзия — совершенно новое явление, созвучное ритму нового дыхания. (Если бы это было не так, то откуда бы так биться жизни ключом в его стихах!) Не в пример вашему дыханию, уже сбившемуся с ритма и несозвучного эпохе! По-видимому, и вы сами почувствовали, что в его стихах бьется совершенно другая жизнь!?

***: Да, я почувствовал, что эта — эта — жизнь…

Шельци: … со «своим» оригинальным голосом, который превосходит и заставляет смолкнуть любой другой голос. Так что здесь уже все ясно! И с этим уже надо смириться. (Обращается к Пьетро). Как и мы, должны сейчас смириться с тем, что совершили сегодня явно бесполезное путешествие. Должен тебе заметить, что, ты живешь тут ни ближний свет! Сразу видно, что ты прибыл из другого мира.

Верочча: И мы вернемся туда! Обязательно вернемся туда, откуда прибыли!

Шельци: Сколько высокопарных слов! Лучше бы вы убедили Делаго, оставить на время его дела и приехать к нам сюда –

Сарколи: — сказали бы ему, что мы теперь больше не можем жить без него! Ведь, ты нам это обещал! Поэтому-то мы и поверили так легко сообщению о его приезде.

Шельци: И тут же бросились сюда — я — чтобы взять у него интервью; а он — чтобы сделать с него зарисовку.

Диана: А я — чтобы впиться в него своими глазами!

Сарколи: Вот мы и примчались сюда первыми. Вот, увидишь, сколько сюда набежит народу еще, кроме нас!

Пьетро: Только не это, помилуйте! Я вас попрошу сразу же опровергнуть это сообщение!

Сарколи: Не поможет! Столпотворение продлится до завтрашнего дня!

Диана: Все бросятся сюда со всех ног!

Пьетро: Я тут же распоряжусь повесить объявление у входа на виллу!

Шельци: Никто этому не поверит!

Сарколи: Разве что, если ты добавишь в объявлении, что принимаешь сейчас у себя в качестве гостя нашего Маэстро…

***: Точно, тогда все эти молодые люди…

Сарколи: Извините, Маэстро, я не это имел в виду. Я это сказал, потому что мы уже попались на ваш крючок…

***: …ведь, яснее ясного, что его не может быть на вилле, если здесь уже нахожусь я.

Шельци (Прощается со всеми). Синьора… Синьорина… Мое почтение, Маэстро… Пьетро, прощай…

Прощаются также и остальные. После чего Шельци, Сарколи и Диана удаляются.

Пьетро, Верочча и Наташа некоторое время переглядываются между собой. Чувствуется, что они хорошенько позабавились только что прошедшей встречей.

Пьетро: Хорошенькая история! Интересно, кого это могли принять там, в Генуе, за Делаго?

***: Никак появился ещё один самозванец!

Наташа (Обращаясь к Пьетро). А это объявление, случайно, не твоих рук дело?

Пьетро: Моих?! Никак нет! (Обращаясь к ***, и, пожимая плечами). Самозванец… Извини, но в этой атмосфере не представляет труда распространить слух о том, что Делаго собирается приехать из Америки, и, тем более, придумать такое…

***: …Ещё бы! Насколько мне кажется, вы этим умеете великолепно пользоваться. С особым размахом! Только попрошу вас не слишком манипулировать мною!

Верочча: Мы?! Тобою?!

***: Да — тем, что я в создавшейся ситуации не могу даже протестовать —

Пьетро: Протестовать! Ты что хочешь, чтобы все раскрылось? Разве до сих пор мы все не выступали единым фронтом…

Верочча (Взрывается гневом). Может, ты этот упрек адресуешь и мне — что я пользуюсь тем, что ты не можешь раскрыть свое истинное имя?

***: Нет! Но я попросил бы вас не шутить столь рьяно в моем присутствии!

Верочча: Чтобы я шутила? Да я уже почти сняла покров с твоей тайны!

***: Вот именно! Вас так и разбирает от удовольствия, которое вы при этом испытываете, и вы даже не замечаете, как подставляете меня под удар. Поскольку вы совершенно уверены, что никому и не придет в голову, что именно я и являюсь Делаго –

Пьетро: — Надо же сказать такое: вас так и разбирает… -

***: — Да, да, и разбирает до неприличия — я бы сказал даже, что вам лишь бы потешить себя — ваша беспроигрышная позиция делает вас счастливыми от одной только мысли, что вы можете предать меня на моих же глазах, лишить меня моей жизни и дать эту жизнь другому персонажу!

Верочча: Но, что я могу поделать с собой, если я хочу, чтобы ты был, да, был Делаго, не только для меня, но и для всех! Но это невозможно сделать! Ты это прекрасно знаешь. Поскольку ты хочешь держать все это в тайне! И теперь, когда ты чувствуешь, как это сложно делать, ты начинаешь бурно протестовать!

Пьетро: Тебе следовало бы также добавить: Как будто тот другой не есть он сам!

***: Нет, это не правда! Ты это говоришь обо мне? Разве ты не видел? «Я» не могу быть им! «Я» не должен быть им!

Верочча: Это почему ты не должен? Кто тебе мешает прокричать во всеуслышание, что Делаго — это ты!

***: Вот как? Ты что, хочешь, чтобы я это сделал на самом деле? Но ты, разве, ты не понимаешь, что я, таким образом, убью его!

Верочча: Убьешь кого?

***: Делаго!

Верочча: Это еще почему?

***: Да потому что я ни есть какой-нибудь Синьор Никто — я — ЗНАМЕНИТОСТЬ. Я тебе уже сказал, кто я есть для всех, и не могу ни при каких обстоятельствах уже быть другим! Если я раскроюсь, прощай вся эта история с Делаго! Он станет всего лишь моей маской, разве ты этого не понимаешь? Маской моей юности, в которую вы вырядили меня ради шутки! — (Со злостью, страстно). Он не должен быть моей кровинкой, частью моей жизни. Ничто не должно приписываться мне из того, что является моим новым увлечением. И в первую очередь никто не должен знать, что у меня есть ты, Верочча, жизнь моя, молодость моя! Ни в коем случае! Ты должна принадлежать только Делаго! Только ему, а не мне! Ты теперь меня понимаешь? (Обращается к остальным). Поэтому я попрошу вас умерить свой пыл и не напоминать мне, при каждом удобном случае, о его существовании, чтобы не вызывать во мне ревность! — Да, да, ревность! Да, еще какую! — Вы отдаете себе отчет в том, что вы проделываете надо мной? Неужели, вы не видите, до чего я дошел? Кончится все тем, что я его возненавижу! Уже достаточно одного того, что мои злопыхатели, противопоставили мне все его творчество! Нас свели лицом к лицу! Он же — сама жизнь! И он убьет меня! Вы, что? Никак сговорились с ними? Это самое мало, что меня может ожидать в ближайшем будущем. На мне теперь можно поставить большой крест. — Меня они погребли заживо! Точно, погребли заживо! Это он теперь стал обладателем нового голоса — и вынудил меня замолкнуть! Но я просто так не сдамся! И верну себе утраченные позиции! Все до одной! Позвольте только заняться мне этим самому, и вы увидите, если я уже вскоре не восстановлю себя в моих правах! (Бросает взгляд на присутствующих). Вы сейчас на меня смотрите такими глазами, словно вы их только что обожгли на солнце и ничего не понимаете… Но я вам не скажу, как я это собираюсь сделать. Более того, я вам вообще больше ничего не скажу. Позвольте заняться этим мне одному!

В этот момент раздаются фанфары, похожие на звуки трубы. Заслышав их, *** сразу же бледнеет. Остальные удивленно смотрят друг на друга.

А вот и они. Они приехали, чтобы забрать меня отсюда.

Верочча: Это что, звуки автомобиля? Ну, и звук!

Пьетро: Странно! Мне показалось, что раздался звук трубы.

*** (С горькой иронией, неподвижный, с застывшими глазами). Могу поспорить с вами. Это пожаловала к нам сюда сама слава. Как еще ей можно заявить о себе?! Она парит на крыльях над грудью моей жены, и в качестве фанфар признает только звуки трубы.

Пьетро: Ну, и дела! По-видимому, это к нам явились очередные сумасшедшие, приветствующие звуками трубы Делаго. Верочча, выгляни, пожалуйста, из окна и посмотри, кто это может быть. (Показывает рукой перед собой).

Верочча находится в глубине сцены и направляется в зону просцениума, откуда Пьетро показывает на окно. По мере того, как она продвигается вперед, сверху на сцену опускается фасад виллы с двумя рядами окон. При этом, жест Пьетро и направление, в котором движется Верочча, не совпадают с той точкой, в которой окно кабинета Пьетро в действительности находится на фасаде.

Если на фасаде нарисовано четыре окна, два свержу и два снизу, Верочча высунется из второго окна верхнего этажа, находящегося справа, поскольку, если смотреть на виллу снаружи, кабинет Пьетро размещается именно в этом месте.

Верочча (высовывается из окна и смотрит сверху вниз). Да, да, это именно они! (Отвечает жестом — нет, на вопрос Пьетро, кого она подразумевает под словом они, не журналистов ли, случайно?). Нет, нет! Это прибыли его родственники.

Продолжает смотреть из окна, комментируя увиденное.

Они там не одни. Всего их пятеро. Впереди идет Тито. Сейчас из машины выходит издатель. Как его зовут? Вспомнила — Модони. За ним следует человек, которого я не знаю. В прочем, минутку… Да это он! Его Превосходительство Джаффреди… А вот и Валентина. И, наконец, последней спускается тетушка.

Смотрит наверх, прикрыв глаза руками, и некоторое время любуется небом, после чего тяжело вздыхает.

Как только жаль! Надо же всему этому случиться именно в такой прекрасный солнечный день! (Исчезает в окне).

Джаффреди: Как здесь здорово, просто не нахожу слов!

Джованна: Еще бы, друг мой! Но я не вижу в этом их особой заслуги. При их-то деньгах…

Модони: Он что, баснословно богат, а?!

Валентина: Кажется…

Тито: Разве рекламная компания, развернутая им в поддержку «Дедало», не служит для вас лучшим свидетельством того, как он умеет сорить деньгами.

Модони: Что, верно, то, верно… Он проделал это мастерски… Ничего не скажешь!

Джованна: Чтобы это значило, что никто не спускается к нам? Не пора ли нам снова протрубить в фанфары?

Джаффреди: Он, на самом деле, приходится ему племянником?

Джованна: А как же еще, если он — сын его родного брата!

Тито: Неслыханное дело! У него та же самая фамилия…

Джаффреди: Почему неслыханное?

Тито: Да потому что он — носит нашу фамилию — а стал издателем этого выскочки «Дедало»!

Валентина: Делаго, Тито.

Тито (Поправляя себя). Делаго! Делаго!

Валентина (Рассерженная). Следи, пожалуйста, за собой! Постоянно говоришь «Дедало»!

Тито: Может, я это делаю нарочно!

Джованна: Уважаемые синьоры, мы все еще находимся одни посредине этой комнаты; и никто не появляется, чтобы сказать нам «располагайтесь, пожалуйста»… Возможно, было бы правильным нам тотчас же покинуть эти стены, но я думаю, что пока еще не настал для этого подходящий момент. Однако, нам также не зачем и терять наше драгоценное время. Модони, вам выпадает миссия подняться наверх. А, где рукопись?

Модони: Она при мне, вот она!

Джованна: Хорошенькая история! Ничего не скажешь! Но я никогда ничему не верю, пока сама не увижу все собственными глазами! Идите же! Идите!

Обращается к Джаффреди.

И то, что я не буду присутствовать при этом разговоре, даже лучше, друг мой. А то я могу наговорить такого!

Обращается к Модони.

И, пожалуйста, не делайте ему никаких уступок или поблажек. Нет, нет и нет!

Модони: Вы не считаете, что будет лучше, если со мной поднимется наверх также и Его Превосходительство?

Джованна: У вас, Модони, власти по контракту — хоть отбавляй. Так употребите же ее и точка!

Джаффреди: Если это диктуется необходимостью, то и я тоже могу подняться наверх; и поговорить с ним лично. Или же пусть он спустится сюда… Кстати, почему бы ему не спуститься к нам самому?

Модони (С большой рукописью в руке, держит ее словно дорогую реликвию). Вы это прекрасно понимаете, Ваше Превосходительство. В свете того, что здесь готовится, для меня отказаться от моих планов, равносильно… Клянусь честью, мое сердце обливается кровью! Но довольно! Я никогда не гнался за личной выгодой. Надеюсь, что он это поймет. (Поднимается по лестнице).

Джаффреди: Только не уступайте ему, ни в коем случае! Не уступайте! И не забывайте, в случае чего, я тут же буду подле вас!

Джованна: Бедняжка, не нахожу других слов: он был так счастлив… Новый труд, которого он ждал словно манну небесную…

Джаффреди: И вдруг это предательство! Просто невероятно!

Тито: Невероятно!

Джаффреди: Простите, Джованна… (Отводит Джованну немного в сторону). Нет, я только хочу сказать то, что если он так богат и … доводится ему родственником, племянником… то нельзя ли нам попытаться… подействовать на него таким образом, чтобы он позабыл о своем издательском доме и этом Делаго…

Джованна: Да. Но как?!

Джаффреди: Видите ли,… мне пришла идея,… не мог бы он, например, составить подходящую пару нашей Валентине?

Джованна: Что вы, дорогой мой друг, помилуй бог! Он приехал сюда из Америки с двумя молодыми русскими бандитками, которых он там неизвестно где выловил…

Джаффреди: Это ничего не значит,… если бы только было можно…

Джованна: Как это ничего не значит?! Тем более, что на одной из них он уже женат!

Джаффреди: Вот как, он уже женат на одной из них…

Джованна: К тому же, после того, что он выкинул… вам разве этого мало?! Пожаловал сюда прямо из Америки — Тито, а, что ты на это скажешь?

Тито (Приближается к Джованне). Я, Мама?!

Джованна: Его Превосходительство говорил о Пьетро, (тихим голосом) относительно Валентины…

Тито: Но, если он уже женат!

Джаффреди: Я этого не знал. Но смею заметить, что браки в Америке это только так…

Тито: Вы имеете в виду развод? Это невозможно! Он страстно влюблен в свою жену! Их невозможно оторвать друг от друга… К тому же у нее есть сестричка… Одним словом, что можно сказать о них — трое сумасшедших…

Джованна: Кстати, я уже ему сказала, что, если к тому же принять во внимание то, что он тут выкинул…

Тито: …да, действительно. Едет сюда сугубо, чтобы познакомиться с нашим отцом, но вдруг неожиданно возникает, словно гриб на ровном месте, в качестве издателя молодых поэтов. Чисто американский трюк! Пим! Пам! И вот уже запущен Делаго! Делаго — против папы!

Джаффреди: Но кто он, этот Делаго? Я хотел бы это знать!

Тито: Один из тамошних поэтов! Его друг! И что самое интересно, ваше Превосходительство, этого Делаго при этом сталкивают с моим папой. Хотя я могу доказать! Да, да, доказать! Что он наверняка читал моего папу! Что он копирует моего папу!

В этот момент по лестнице спускается Пьетро в веселом расположении духа.

Пьетро: О, да здесь также и Тито, утверждающий, что «он копирует папу!»

Тито: Да, он его копирует! Копирует! И я готов доказать это и показать, где именно, и сколько раз, пункт за пунктом!

Валентина: Тито сумел заставить себя прочитать всего Делаго— причем, совершенно беспристрастно.

Джованна (Словно Тито совершил какой-то подвиг). На самом деле? Это правда?

Тито: Да, да. И я нашел в его стихах явные следы плагиата! Более пяти случаев!

Джованна (Обращаясь к Джаффреди). Вот, пожалуйста! Вы слышали? Сейчас, наверняка, мы увидим тут такое!

Пьетро: Как бы не так! Хорошенькое дело! Я только что это узнал наверху! Что, как раз, наоборот, это он сейчас подражает Делаго, в своей новой книге! Модони просто в шоке! Это триумф! Самый настоящий триумф для Делаго и для меня!

Джованна: Нет, нет, дорогой! Рано еще говорить о триумфе! Мы находимся здесь и явились сюда как раз именно по этой причине. Эта его новая книга не будет опубликована!

Пьетро: Но, если ее не опубликует Модони, то это сделаю я! Я опубликую ее лично!

Джаффреди (Решительно вклинивается в разговор с авторитетным видом). Это еще как сказать! Вы ничего не опубликуете!

Пьетро: Простите, но, кто вы есть, являетесь тут в мой дом!

Джаффреди: Можете выкинуть эту затею из своей головы, навсегда!

Джованна: Это Его Превосходительство Лючиано Джаффреди, Государственный Министр!

Пьетро: Уважаемый Министр. Но я, не забывайте этого, родился в Америке.

Джаффреди: Это и видно, что в Америке.

Пьетро: При этом я вырос итальянцем. До такой степени, что заставил мою жену и мою кузину, которые, к тому же, иностранки, выучить наш язык и говорить на нем. Что они делают даже лучше меня.

Джаффреди: Они у вас русские?

Пьетро: Да, синьор, русские. Но они не интересуются политикой, так что в этом смысле все в порядке. Я вам уже сказал, что я родился в Америке, чтобы вы поняли, что для меня может означать Государственный Министр…

Джаффреди: Вы, очевидно, меня плохо знаете. Мне нет нужды прибегать к той власти, которую мне обеспечивает мой пост, чтобы быть защитником, сегодня, здесь, в этом месте, вместе с его семьей и всей Страной, той славы, которая стала святой для всего нашего поколения. И, этой славе никому не позволено наносить оскорбления, в том числе и ему самому. (Показывает рукой наверх). Да еще в тот момент, когда вся Нация, по моему предложению, готовится чествовать его, и торжественно отметить его пятидесятилетие.

Пьетро: Я, как племянник, этому особенно рад; но никто, да будет это вам сказано, также не имеет права запретить ему, по этой причине, публиковать его новую книгу!

Джаффреди: Это мы запретим ему публиковать ее, и на законном основании, засвидетельствовав, таким образом, уважение, которое мы питаем к нему и к его имени.

Пьетро: Сказать такое! Хорошенькое же уважение вы питаете к нему!

Джаффреди: Потому что Он просто не имеет никакого права терять голову в тот самый ответственный момент, когда намечается его коронация.

Пьетро: Коронация? Какая такая коронация? Его что, собираются короновать…?

Джаффреди: Да! И знаете, ни каким-нибудь, рассчитанным на внешний эффект, лавровым венком, как это делают в провинциях в отношении певцов, и, которые все еще любят возлагать к монументам. Нет! А настоящей аристократической короной, которую Страна вручит ему в знак признания его национальной славы. Короной графа!

Джованна: Которая к тому же будет наследственной!

Пьетро (Воспринимает это сообщение прохладно). … Вот как… (Затем смотрит на Тито). Таким образом, затем графский титул перейдет к тебе…

Тито: Могу тебя заверить, что я не ударю грязью…

Пьетро: Не сомневаюсь! Ничуть! А вы станете — Графиней. (Отвешивает поклон Джованне). А ты — молодой графиней. (Отвешивает поклон Валентине). При условии, что он сдастся и согласится не публиковать свою новую книгу.

Показывает рукой наверх, давая понять, что речь идет о рукописи, с которой только что поднялся наверх Модони.

Мне все понятно.

Джаффреди: Эта его новая книга — я хочу, чтобы вы это знали — была уже прочитана и скрупулезно изучена, слово за словом, всеми друзьями и поклонниками его таланта, которых у него тьма тьмущая — и у всех у них на ее счет одно и тоже мнение —

Пьетро: — что она в значительной степени оказалась под влиянием юношеских новаций Делаго — и тогда вы решили наложить на ее запрет — defendu — Все как надо, Окей! Окей! Оллрайт! (Делает пируэт, вращаясь на каблуке).

Джаффреди: Он не должен больше совершать опрометчивых ходов, имея в виду его нынешний возраст!

Джованна: … и выставлять себя в дурном свете, пав так низко, что начал даже имитировать…

Тито: … голос своего противника, сделавшись его эхом! — это просто недостойно его!

Джаффреди: Он должен снова стать самим собой! Монолитным в своей славе, уже установившейся, с вполне очерченными контурами. Если же он пожелает еще сказать что-нибудь, после того, что он уже сказал, то он это должен будет сделать лапидарным стилем. Исключительно лапидарным.

На лестницу выбегает Верочча, вся в гневе. Начинает звать Пьетро, ухватившись руками за перила лестницы.

Верочча: Пьетро! Пьетро! Поднимись, пожалуйста, наверх!

Джованна (Смотрит в направлении Вероччи). Что здесь происходит? Где мы находимся?!

Верочча: Это же самый настоящий произвол! Поднимись сюда! Поднимись!

Пьетро: А вот и я! А вот и я!

Бросается вприпрыжку по лестнице, по которой спускается Наташа, как всегда спокойная и уравновешенная.

Джованна: В таком случае, я тоже поднимусь наверх! Это уже чем-то смахивает на заговор!

Джаффреди: Нет, позвольте! Позвольте это сделать мне, Джованна! Туда поднимусь я!

Джованна: Они его держат за пленника! Разве вы этого не видите?! Он у них там, наверно, тронулся умом!

Джаффреди: Успокойтесь, успокойтесь, я его быстро приведу в чувства! (Направляется наверх).

Джованна: И обязательно спустите его вниз, прошу вас. Нам надо тут же покинуть эти места! Меня уже тошнит от одного только пребывания здесь!

Поднимается по лестнице вслед за Джаффреди и перед тем, как исчезнуть из виду, обращается к детям:

Не перестаю удивляться, как он мог вручить себя в руки этих сумасшедших, к тому же наших заклятых врагов!

Наташа (Абсолютно не реагируя на слова, сказанные Джованной). Вы должны были бы поблагодарить нас за то гостеприимство и заботу, которые мы проявили по отношению к нему. Если вы это хотите знать — он очень болен.

Джованна (Пожимая плечами). Болен… болен… Это был для вас только предлог, чтобы заманить его сюда и выставить его на посмешище!

Наташа: Никакого предлога. Он болен на самом деле.

Джованна (Не очень обеспокоенная состоянием здоровья мужа). Это верно, у него немного пошаливает сердце…

Тито (Наоборот, очень обеспокоенный). Может, ему сейчас плохо, там, наверху…?!

Наташа: Нет, нет. Если речь идет о сердце, то нет. У него иная болезнь — ужасная — которая приходит к людям, достигшим определенного возраста.

Валентина (Напуганная). И, что это за болезнь?

Наташа (Само спокойствие). Он переживает вторую молодость, кузина!

Валентина: Это ваша работа, что он заболел этой болезнью!

Наташа (Как выше). Возможно, что и наша.

Джованна (Удивленно смотрит на Наташу). Как вы смеете говорить такое!

Наташа: Но, видимо, в нем уже были признаки этой болезни еще до того, как он приехал к нам. Я это говорю, поскольку это чистейшая правда. Более того, я скажу всем вам — считающими нас его врагами — что, наоборот, это вы его самые настоящие враги.

Джованна: Мы? Вот как!? И вы имеете наглость утверждать это передо мной?!

Наташа: Не наглость, а мужество, потому что это сущая правда. Вы, в данный момент совершаете над ним насилие; живете за его счет и не даете ему даже нормально дышать!

Джованна: Все, хватит! Баста!

Тито: Это неслыханно!

Валентина: Нам надо тут же покинуть этот дом!

Джованна (Обращается к Тито). Немедленно поднимись наверх и скажи ему, что меня здесь вот-вот хватит удар, и, что, если он тотчас же не спустится, я оставлю этот дом! (Наверх поднимается также Тито).

Наташа (По-прежнему спокойная). При всем вашем желании, он не сможет спуститься сюда сразу. Ему нужно время, чтобы он сменил свою нынешнюю одежду на одежду старца. Он как раз этим и занимался — но к нему поднялся синьор Монтони…

Валентина при слове «Монтони» прыскает со смеху от злости.

Джованна: Модони! Модони! Он — его издатель и, к вашему сведению, является самым известным издателем в Италии!

Наташа: Мне, иностранке, позволительно не знать этих вещей.

Джованна: А нам тогда позволительно дать вам от ворот поворот, если вы — иностранцы — будете вмешиваться в наши дела!

В этот момент начинают спускаться по лестнице, громко разговаривая друг с другом, и, будучи вне себя от гнева, Модони и Пьетро. За ними следуют Джаффреди и Тито.

Модони: Э, нет! Э, нет! Этому никогда не бывать! И, если все обстоит именно так, то я беру ее обратно! (Выхватывает из рук Пьетро рукопись).

Пьетро (Вцепляется в рукопись). Вы действуете силой? Я вам этого не позволю, черт подери! Вы должны мне ее немедленно вернуть!

Модони: И не подумаю! И не подумаю, если вы осмеливаетесь вести себя подобным образом…

Пьетро: Вы мне ее должны вернуть, так как он мне ее дал сам!

Джаффреди: Будет вам, Модони, верните ее ему! Всего равно, он ничего не сможет сделать с этой рукописью!

Тито: Он даже не может ее опубликовать!

Пьетро: Не могу, это верно! Но только потому, что этого не хочет он сам…

Модони: Нет! Вы это не можете сделать, потому что у меня с ним имеется эксклюзивный контракт и мне принадлежат все права на его творчество. Вам это понятно?! На все его труды в прошлом, настоящем и будущем!

Пьетро: Вы что, будете утверждать, что вы можете запретить ему публикацию книги у другого издателя? Книги, от которой вы отказались? Э, нет, таким правом, дорогой синьор, вы не можете обладать!

Модони: Но я отказываю ему в этом вовсе не ради собственной прихоти, как это вы мне приписываете! Я ему отказываю в этом ради его же самого! В его же интересах! Мне же было выгоднее опубликовать его труд! Именно его друзья, собравшиеся здесь, Его Превосходительство, его семья, все без исключения, потребовали от меня отказаться от ее публикации, чтобы не вызвать скандала, который для меня, наоборот, явился бы божьим подарком. И вы это, как американец, должны прекрасно понимать! Черт подери, здесь жертвой являюсь именно я, а меня же хотят выдать за какого-то гонителя свобод! Вот вам рукопись, можете ее забрать!

Швыряет рукопись в руки Пьетро.

Джованна: Но в чем дело? Что здесь происходит?

Джаффреди: Ничего, Джованна; я сейчас вам все расскажу!

Тито (Тихим голосом пытается успокоить мать). Будь спокойна! Мы добились- таки того, чего хотели!

Джаффреди (Обращается к Модони, выговаривая ему). Извините меня, Модони, но вы были первым, кто забил тревогу и сообщил нам эту тревожную весть…

Модони: Да, это так, я этого и не отрицаю, поскольку лично испытал сильнейшее смятение, читая эту рукопись — признаюсь вам в этом, как на исповеди — и, поскольку я отношусь с крайним почтением к моему любимейшему автору, я посчитал своим долгом предупредить об этом его семью, друзей… Но все это, черт подери, идет в разрез с моими собственными интересами! Теперь, я надеюсь, вы меня сможете понять, почему я не могу допустить того, чтобы этой рукописью мог бы воспользоваться кто-то другой!

Джованна: Стало быть, мы всё еще…

Джаффреди: Нет!

Тито (Одновременно с Джаффреди). Нет!

Джаффреди: Будьте спокойны, Модони, никто не воспользуется ею! Тем более, что теперь он сам сдался. Так что — баста! И это он сделал не только ради нас, но и ради всей своей Страны, которая любит его и сможет продемонстрировать ему свою любовь в очередной раз, уже в самом ближайшем времени!

Джованна: Но тогда, как быть с этой рукописью?

Пьетро (Гордо). Она останется здесь, у меня! На сохранении!

Джованна (Сильно удивленная). Как это! Это еще почему?!

Джаффреди: Не волнуйтесь! Он так захотел, чтобы они могли ее читать здесь…

Мы не можем отказать ему в этом удовольствии. Все равно это уже не имеет значения. Они с ней теперь ничего не смогут сделать…

Джованна: Но они могут попытаться показывать эту рукопись всем ярым поклонникам нового автора, и продемонстрировать тем самым, насколько пал его авторитет…

Наташа: Вам не стоит об этом волноваться, синьора, поскольку, с нашей точки зрения, его авторитету уже ничто не может угрожать…

Пьетро: Молодец, Наташа!

Джаффреди: Что до нас, то, наоборот, эта книга является наглядным симптомом его очевидной духовной ломки, вызванной временным истощением его творческих сил. Он страдает от этого, и этого нельзя отрицать. К тому же, он заметно ослаб. Когда я положил руку на его плечо в конце нашего разговора, чтобы поблагодарить его за то, что он уступил нам, я почувствовал — клянусь вам — как он весь начал куда-то проваливаться под моими пальцами. (Дорогая моя, подруга моя, ему обязательно надо будет обследовать свое сердце).

Тито: А вот и он, спускается по лестнице!

*** появляется на лестнице, но уже не таким, каким он был в начале сцены, а в своем более привычном виде. В том виде, в котором все присутствующие хотели бы его видеть, после всего того, что разворачивалось на сцене с момента прибытия на виллу его родственников, издателя и друга его дома. То есть он появляется перед публикой в своем, уже традиционном виде, известном абсолютно всем, в том самом, что запечатлен на огромном портрете, висящем в его кабинете. Актер, играющий ***, тем временем, наденет на себя парик. Но было бы неплохо, если с самого начала, когда он начнет спускаться по лестнице, его длинные пряди волос были бы спрятаны вовнутрь его знаменитой шляпы с широкими полями. Это делается по причине, которая станет ясной несколько позднее. Все начинают перемещаться вглубь сцены, молча и словно в подвешенном состоянии, в то время как *** принимается медленно спускаться по лестнице, бледный и словно окаменевший.

Когда он спустится полностью с лестницы, наверху появится Верочча, с заплаканными и покрасневшими от слез глазами. Она крепко ухватится руками о перила лестницы, словно пытаясь удержаться на ногах, и, чтобы справиться с нахлынувшими на нее чувствами.

Выход с виллы — воображаемый, как это уже говорилось ранее, находится со стороны просцениума.

Джованна (Продвигаясь вперед). Ты все еще переживаешь?

Джаффреди: Да нет же, нет! Уже все прошло, все вопросы решены. Пойдемте.

Джованна: Подождите, пожалуйста. О, боже, дорогой мой, что ты наделал со своими волосами?!

Снимает с головы *** шляпу и проводит рукой по его волосам, в начале — с правой стороны, а затем — с левой. И тут же всем начинает казаться, что под ее руками начинают подниматься пряди его волос. Джованна и присутствующие не сводят глаз с ***.

Вот, теперь твоя голова в порядке.

После чего все, *** — впереди и остальные — за ним, следуют чинно, как на похоронах, в направлении просцениума. В этот момент наверху лестницы неожиданно, словно взрыв, раздается бешеный крик Вероччи:

Верочча: Да здравствует Делаго! Да здравствует Делаго!

*** застывает на мгновенье, словно от удара в спину, и складывает с неимоверным усилием свои мертвенно бледные губы в улыбку, в которой можно разгадать одновременно и острую боль, и радость.

Джованна: Что за наглость!

Джаффреди: Неслыханная дерзость!

Верочча (Как выше). Да здравствует Делаго! Да здравствует Делаго!

Джаффреди (Обращается к Пьетро, который смеется, сияя от счастья). Заставьте ее замолчать, каким-либо образом?!

Джованна: Пойдемте! Пойдемте! И чтобы твоей ноги никогда больше не было в этом доме!

*** продолжает, не ускоряя шага, двигаться в направлении просцениума; остальные следуют за ним. Между тем, Верочча продолжает кричать, словно корчась в конвульсиях, все бешенее и бешенее: Да здравствует Делаго! Да здравствует Делаго!