Когда умолкнет тишина

ХI

Сашку нашли, когда она спала, и ее глубокий, полный странных видений сон был так явственен, что, проснувшись, она никак не могла понять, где она. Только что она с радостными воплями бегала по дороге с Валькой и Костиком, запуская на небывалую высоту цветастого воздушного змея, как вдруг перед ней возникла заросшая рыжей щетиной рожа парня в пыльной пилотке. Она бездумно смотрела в его физиономию и продолжала сидеть, облокотившись о теплую стену, хотя смутно понимала, что перед ней враг, в то время как он махал дверцей от буфета куда-то вниз и возбужденно орал, указывая на нее свободной рукой. Наоравшись, и получив ответ снизу, парень подцепил вялую Сашку за шиворот и передал в руки стоявшему внизу солдату, который опять же за шкирку притащил ее к группе солдат, расположившейся у костра, сложенного из остатков мебели.

Солдаты с любопытством разглядывали Сашку, потешаясь над ее затравленным видом и строя предположения относительно того, как она оказалась в разбомбленном доме. Сашка слушала их чужую, но понятную для нее речь, и вдруг совершенно неожиданно для себя негромко произнесла:

— Töten Sie mich nicht.[1]

Наступила тишина. В этой тишине солдаты изумленно вытаращились на нее, и только тут Сашка осознала, что она сказала. Обезумев от досады и бессильной злобы на себя, она закусила губу и засунула руки глубоко в карманы, словно укрепляя этим свою решимость не произнести больше ни слова. Это надо же! Еще недавно она мечтала о смерти, но едва замаячила реальная угроза ее жизни…

Солдаты загалдели, наперебой задавая ей вопросы. Но Сашка упорно молчала, уставившись в землю. Тогда один из них побежал к группе машин, расположившихся неподалеку, и вскоре вернулся в сопровождении высокого худощавого офицера.

Офицер с недоверием и досадой оглядел Сашку и спросил:

— Wohin kommst du? Wie heißt du?[2]

Увидев офицера, Сашка, несмотря на свою решимость, испугалась.

— Sascha, — после некоторого замешательства ответила она. — Ich bin aus…[3] — она указала рукой назад, туда, где ей казалось был ее дом.

— Wo ist daine Familie?[4] — спросил офицер.

— Sie sind… Ihr seid mehr nicht.[5]

Сашка была уверена, что ей будет трудно произнести эти слова, тем более впервые, но оказалось, это не так. Она проговорила их громко и четко, при этом упершись прямым взглядом в глаза офицера. Офицер секунду помедлил, после чего все также требовательно поинтересовался:

— Woher weißt du deutsch?[6] — краткость его вопросов походила на допрос.

— Meine Mutter ist Deutsche.[7]

— Wie lange bist du hier?[8] — офицер кивнул на руины, где нашли Сашку.

— Ich weiß nicht.[9]

Сашка вдруг вспомнила свой сон, и ее вновь поразила мысль, что она теперь совсем одна. И к чему все эти разговоры? Чего они от нее хотят? На какие еще вопросы потребуют ответа? И зачем?..

Однако больше вопросов не последовало. Офицер повернулся к солдатам, коротко скомандовал:

— Ernählen![10] — и зашагал прочь.

Через минуту Сашке вручили теплую миску, кусок хлеба. Однако даже не заглянув в миску, Сашка рассеянно опустила ее на землю и уставилась в угасающий костер, сжимая в руке хлеб. Поначалу солдаты о чем-то спрашивали ее, но убедившись, что от нее ничего не добиться, оставили в покое. Из их вопросов Сашка успела понять, что ее приняли за мальчика. Но ее это не волновало, потому что в переливающихся углях костра было что-то очень важное, от чего Сашка не могла оторваться ни взглядом, ни мыслями. Ей казалось, что вот-вот она уловит что-то значительное, что наконец принесет ей желанное облегчение. Но оно вновь и вновь ускользало от нее, как колышущиеся тени на закате.

Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Сашка поняла, что немцы уходят. Бурлящий суетой двор опустел, обнажив кривые обломки стен и кучки дымящихся углей. За углом загудели моторы, и колонна тронулась. И тут, не соображая что делает, Сашка вскочила и опрометью бросилась следом, подхлестываемая неудержимым ужасом — она не могла остаться здесь одна. Ее не волновало то, что солдаты, подталкивая друг друга локтями, принялись весело хохотать над ней. Ее не волновало то, что она бежит за врагами, чей снаряд попал в их дом и которых она должна ненавидеть. Ее не волновало и то, что как бы она ни старалась, ей не догнать грузовиков, которые один за другим с громыханием исчезали в клубах пыли. Она бежала от своего жуткого, пронзительного и пугающего своей безысходностью одиночества, спотыкаясь, подпрыгивая и глотая пыль, бежала до тех пор, пока один из грузовиков не остановился.