Колдун из Салема

Книга вторая Тиран, таящийся на глубине

Ветер отклонял дождевые капли с такой силой, что они летели над поверхностью воды почти горизонтально. За ночь с моря набежали тучи — сплошная черная, клубящаяся масса, поглотившая и без того бледный свет луны и обрушившая на землю ледяной дождь. Холодный шквальный ветер, казалось, сделал все, чтобы жители этого клочка побережья забыли, что по календарю, в общем-то, разгар лета и ночи должны быть теплыми.

Даже равномерное шлепанье весел, опускавшихся в воду, звучало приглушенно, поглощаемое шумом дождя, которому не было видно ни конца ни края.

Стив Крэнтон с усталым вздохом отпустил весла, выпрямился и вытянул руки в стороны. Его спина болела. Они непрерывно гребли, кружа по маленькому озеру уже битый час, да и лодка отяжелела от дождя. Его ноги, обутые в черные резиновые сапоги, по щиколотку были погружены в ледяную воду, и холод настойчиво проникал и сквозь сапоги, и сквозь шерстяные носки, в результате чего ноги занемели аж до колен.

— Устал? — тихо спросил О'Бэнион. — Если тебя нужно сменить…

Крэнтон отрицательно покачал головой и снова положил руки на весла, но грести не стал. Лодка тихонько покачивалась на воде. Словно в ответ на слова О'Бэниона, ветер обрушил на них новые потоки дождя. Крэнтон задрожал всем телом, когда вода проникла под его дождевой плащ и полилась ледяной струйкой по спине.

— Нет, — ответил он с некоторым опозданием. — Мне только кажется, что это какая-то дурость: плавать здесь туда-сюда и мокнуть под дождем. Надо это дело прекратить.

О'Бэнион тихо засмеялся.

— Ты боишься! — заявил он.

Крэнтон гневно уставился на своего спутника. Хотя они сидели друг от друга метрах в трех, не больше, лицо О'Бэниона казалось темным расплывчатым пятном на еще более темном фоне озера Тучи шли сплошной стеной, не пропуская ни лучика света.

— Ничего подобного! — сердито выпалил Крэнтон. — Мне про сто не хочется опозориться. А то они, наверное, как раз сейчас сидят все вместе в пивнушке в Голдспи и от души смеются над нами.

— Ты боишься, — сказал О'Бэнион еще раз, словно не слышал последних слов своего спутника. — Но теперь, дорогуша, уже слишком поздно.

Он вздохнул, пошарил под своим дождевиком и вскоре достал табачный кисет и трубку. Крэнтон, нахмурившись, смотрел, как он, не обращая внимания на дождь, набил трубку и, прикрыв ее от дождевых потоков руками, зажег спичку. Табак задымил, но он был сырой и поэтому тлел слишком слабо. О'Бэнион что-то буркнул, выбил содержимое трубки за борт и спрятал ее. Затем он достал из кармана часы, зажег вторую спичку и попытался при мерцающем свете слабого огонька увидеть положение часовых стрелок.

— Так или иначе, уже пора, — сказал он. — Через несколько секунд — полночь.

— И тогда оно явится? — Крэнтон старался, чтобы его голос звучал как можно более иронично, но оттенок страха, все же присутствовавший в его словах, все испортил. — Чудовище из озера Лох Шин — как тут не засмеяться! Такими бреднями они пугают своих детей, когда те не хотят спать. Или дурачат наивных простачков из города.

— Ты имеешь в виду — таких простачков, как я? — О'Бэнион покачал головой. Крэнтон хотел возразить, но О'Бэнион быстрым жестом прервал его и снова покачал головой. — Я на тебя за это не обижаюсь, дорогуша. Если бы я был на твоем месте, наверное, думал бы то же самое. Но ты не слышал того, что слышал я.

— Бред сумасшедшего, — буркнул Крэнтон. — Ну и что из этого?

— Но ведь он же дал ему четкое описание! — упорствовал О'Бэнион. — Такое четкое, какое мне и не снилось. Выдумать все это тот человек не смог бы, Стив. Я…

Где-то совсем недалеко от лодки с двумя мужчинами по поверхности воды что-то шлепнуло. О'Бэнион замолк на полуслове, выпрямился и уставился во все глаза в темень, накрывавшую озеро, словно пуховое одеяло.

— Что это было?

— Твое чудовище, — съязвил Крэнтон, но его голос дрожал еще больше, чем раньше.

О'Бэнион не обратил на его слова никакого внимания.

— Там что-то есть, — пробормотал он. — Я это отчетливо чувствую…

Еще секунду посверлив взглядом черную поверхность воды, он вдруг резко обернулся и начал что-то искать вокруг себя руками.

— Фонарь! — крикнул он. — Быстро, Стив. И фотоаппарат!

Вдруг они почувствовали легкий толчок в дно лодки. Стив, потеряв на секунду равновесие, повалился на узкое сиденье и испуганно вцепился руками в борт лодки. Их легкое суденышко дрожало. Было такое ощущение, что его касается нечто мягкое, податливое и вместе с тем необычайно сильное. Снова раздался всплеск, как будто что-то сильно ударило по воде. На лодку накатила волна, обдав мужчин ледяными брызгами.

Крэнтон чертыхнулся, наклонился вперед и окоченелыми пальцами попытался раскрыть водонепроницаемый мешок.

— Побыстрее, Стив, — нетерпеливо сказал О'Бэнион. — Там что-то есть. Я в этом не сомневаюсь…

Вдруг озеро наполнилось шумом. На лодку одна за другой начали набегать волны, все чаще и чаще, а где-то слева от них, не очень далеко, в воде зашевелилось что-то темное и массивное.

— Давай карбидную лампу! — потребовал О'Бэнион, теряя терпение. — Сколько можно возиться?!

Крэнтон выпрямился и, сердито буркнув, протянул О'Бэниону маленькую лампу необычной формы, затем, чувствуя, как колотится его сердце, впился взглядом в темноту. Теперь и ему казалось, что он что-то видит, — он и сам не мог бы сказать, что.

Но что бы это ни было, оно казалось огромным.

— Черт возьми, Джефф, надо сваливать отсюда, — пробормотал он. — Не нравится мне все это.

О'Бэнион, немного приподняв дрожащими руками стеклянную колбу лампы, попытался разжечь ее спичкой, но ветер потушил огонек еще до того, как он коснулся лампы. О'Бэнион то и дело бросал взгляд на озеро, на то место, где в темноте виднелось черное нечто. Лодка, раскачиваемая волнами, начала разворачиваться. К завыванию ветра присоединился жуткий звук, какого никто из этих двоих никогда в своей жизни еще не слышал: это было словно глухое, невыносимо тяжкое дыхание, но такое мощное, что обоих мужчин в лодке начала пробирать дрожь.

— Надо сваливать отсюда, — повторил Крэнтон. — Джефф! Пожалуйста!

Ничего не отвечая, О'Бэнион чиркнул второй спичкой и, защищая пламя ладонью, все-таки умудрился разжечь лампу.

Пространство вокруг лодки осветилось белым, мучительно ярким сиянием карбидной лампы. Ослепленный светом, Крэнтон закрыл глаза. О'Бэнион, прищурившись, поднял лампу левой рукой на уровень головы, а правой рукой начал настраивать сложную систему зеркалец, которые должны были сфокусировать свет лампы и направить его вдаль. Мерцающий треугольный луч яркого белого света заскользил над поверхностью озера. О'Бэнион ругнулся, поднял лампу немного выше и поменял положение зеркальца. Треугольный поток света трансформировался в тонкий сфокусированный луч, протянувшийся над озером более чем на пятьдесят метров. Там, где он рассеивался, в воде что-то шевелилось — что-то бесформенное, черное, гигантское. Как раз в тот момент, когда луч света, на мгновение осветив какие-то причудливые контуры, пошел блуждать дальше, раздался раздраженный, невероятно зычный рев.

— Прекрати, Джефф, прошу тебя! — запротестовал Крэнтон, с трудом выговаривая слова.

— Вот оно! — пробормотал О'Бэнион. — Я был прав, Стив, Трумэн не лгал, — он обернулся, схватил Крэнтона свободной рукой за шиворот и указал лампой на озеро. — Посмотри на него, Стив! Трумэн — вовсе не сумасшедший! Он был прав! Оно и правда существует! Оно настоящее и…

Крэнтон оттолкнул его руку.

— Я ничего не хочу об этом знать! — закричал он. — Я хочу убраться отсюда, больше ничего! Черт тебя побери, Джефф, неужели ты не понимаешь? Это чудище убьет нас!

О'Бэнион в растерянности хлопал ресницами. Ему, похоже, и в голову не приходило, что они подвергают себя опасности.

Еще одна, на этот раз очень большая волна ударила в лодку — ударила так сильно, что и О'Бэнион, и Крэнтон потеряли равновесие и повалились на дно.

Чертыхаясь, они поднялись. Лодку сильно раскачивало, но лампа, как ни странно, не потухла. Белоснежный луч света простирался, словно длинный белый палец, над озером, вонзался в небо и исчезал там.

— Ради бога, Джефф, хватит!

Крик Крэнтона потонул в чудовищном, раскатистом реве. Тень, маячившая где-то на пределе досягаемости луча лампы, вдруг стала увеличиваться в размерах, превращаясь во что-то чудовищное, затем вдруг вздыбилась, словно огромная волна черноты и блестящих чешуек, и решительно устремилась к лодке.

Лодка сильно накренилась. Еще одна волна ударилась в нее, снеся одно весло и так шибанув другое, что оно, описав круг, словно бита после мощного замаха, стукнуло Крэнтона по затылку. Вскрикнув, он повалился вперед. О'Бэнион в ужасе закричал и, потеряв равновесие, выронил лампу. Белоснежный луч света чиркнул еще разок по озеру, затем лампа, ударившись о борт и отскочив от него, упала в воду и, шипя, погасла.

Но еще перед тем, как луч света был поглощен темнотой ночи, он высветил мощные, ужасные контуры какого-то существа…

Что происходило дальше, и в какой последовательности, О'Бэнион уже не осознавал. Что-то ударило по лодке, разнеся ее вдребезги, словно игрушку. О'Бэнион вскрикнул, услышал, как рядом заорал Крэнтон, затем, свалившись от сильного удара в озеро и уйдя под воду, хлебнул воды. Инстинктивно он задержал воздух в легких и сильными размашистыми гребками попытался отплыть подальше от того места, где затонула лодка. Его сердце колотилось, а грудь будто сжимал железный обруч, давление которого все усиливалось. Вконец перепугавшись, он рванул вверх, вынырнул на поверхность и жадно вдохнул воздух.

Озеро вокруг него бушевало. Казалось, невидимый режиссер, стоя за кулисами, решил получше осветить сцену, на которой происходили эти ужасные события, и слегка раздвинул завесу туч. В просвете, образовавшемся в некогда сплошной массе облаков, появилась луна, хорошо осветившая серебряным сиянием все озеро.

О'Бэнион успел проплыть несколько метров в сторону берега, как его снова с головой накрыла волна. Поневоле хлебнув при этом воды, он опять вынырнул на поверхность и посмотрел назад.

Лодка исчезла. Буквально только что абсолютно спокойное и ровное, как огромное зеркало, озеро теперь представляло собой настоящий хаос, в котором смешалось кипение пенящихся волн и движения беснующегося чудовища. Однако не было видно ни Крэнтона, ни того существа, которое напало ни них и потопило их лодку.

О'Бэнион сделал глубокий вдох, развернулся и сильными гребками поплыл к берегу. Вода была ледяной, и он чувствовал, что его силы убывают с каждой секундой. Когда он в конце концов достиг поросшего травой берегового откоса, ему едва хватило сил, чтобы выбраться из воды.

Седовласый ирландец полежал несколько секунд на земле, чувствуя, как дрожит его тело и колотится сердце. Мысли его путались, он чуть было не потерял сознание, а в левой ноге появилась пульсирующая боль, становившаяся все сильнее. Наконец он приподнялся на локтях и коленях, отполз немного от воды и снова повалился на землю. Хрипло и прерывисто дыша, он перевернулся на спину и снова посмотрел на озеро.

Луна все еще освещала Лох Шин своим бледным, зловещим сиянием. Поверхность озера опять была спокойной, лишь кое-где виднелись обломки дерева и части оснащения их лодки, а в центре озера, как раз в том месте, где вынырнуло это существо, на поверхность с постоянной частотой всплывали и лопались поблескивающие пузыри.

О'Бэнион приподнялся, сильно потер лицо ладонями, затем встал на ноги. Его взгляд блуждал по озеру. Вода казалась маслянистой, и на какой-то миг О'Бэниону почудилось, что он может различить под поверхностью воды огромный темный контур. Но это, наверное, была лишь тень, возникшая из-за игры лунного света на тучах.

— Стив? — крикнул О'Бэнион.

Его голос дрожал. В ответ раздалось лишь очередное завывание ветра, похожее на сатанинский хохот.

Но это было все, что он услышал.

О'Бэнион растерянно огляделся по сторонам. Внутренний голос буквально кричал ему, что нужно как можно быстрее делать отсюда ноги, бежать подальше от этого жуткого места. Однако Стив Крэнтон не просто работал на него — он был его другом. И О'Бэнион не мог бросить его на произвол судьбы.

На дрожащих ногах О'Бэнион пошел обратно по пути, который он с такими мучениями только что проделал. Остановившись в нескольких сантиметрах от воды, он сложил руки рупором у рта.

— Стив! — крикнул он. — Отзовись! Где ты?

Но опять единственным ответом было завывание ветра. О'Бэнион подошел, пошатываясь, еще ближе к воде, пока его ноги не погрузились по щиколотку в прибрежную пену, со все растущим отчаянием огляделся по сторонам и снова стал кричать, зовя Стива.

Что-то коснулось его ступни. О'Бэнион вздрогнул, отпрыгнул на шаг назад и нервно улыбнулся. Это был всего лишь сапог, прибитый к берегу волнами, который теперь колыхался у самой кромки берега.

Только один сапог?..

О'Бэнион с ужасом осознал, что это был сапог Крэнтона. Секунд десять-пятнадцать он смотрел на этот черный резиновый сапог широко раскрытыми от ужаса глазами, затем присел на корточки, наклонился и схватил его дрожащими пальцами.

Он сразу заметил: что-то было не так. Сапог оказался слишком тяжелым, из него текла темная жидкость, скорее всего кровь.

И тут О'Бэнион пронзительно вскрикнул: до него дошло, что сапог — не пустой…

Повозка резко остановилась. Меня тряхнуло так, что я вывалился из своего кое-как сооруженного соломенного ложа на одного из матросов Баннерманна, и нам с ним понадобилось несколько секунд, чтобы разобраться, где чьи ноги и руки. Только после этого мне удалось привстать. Хотя я был все еще заспанным и безумно измученным, я с интересом посмотрел по сторонам.

Солнце уже взошло. Мы, стало быть, ехали всю ночь. Последнее, о чем я помнил, были вечерние сумерки. Сумерки, и еще холод, который, несмотря на теплое время года, казалось, приполз со стороны моря. Я проспал, должно быть, не менее десяти часов. Несмотря на это я чувствовал себя усталым и разбитым, как будто отдых длился лишь несколько минут.

— Ну вот мы и приехали, — ворвался в мои мысли чей-то глухой голос.

Я растерянно поднял глаза и несколько секунд смотрел на Баннерманна, ответившего на мой беспомощный взгляд добродушной ухмылкой. Затем я посмотрел вперед. Наш возница, закутанный штук в шесть одеял, сидел на низких узких козлах и зыркал по сторонам. Его лицо при этом выражало одновременно и нетерпение, и плохо скрываемую насмешку. Впрочем, мы, по-видимому, представляли собой — все как один оборванные и измученные — действительно комичное зрелище.

— Мы приехали, — повторил возница.

В этот раз он подкрепил свои слова жестом, указав рукой вперед. В нескольких ярдах от нас дорога разветвлялась. Уходя влево, она продолжала петлять по скудной холмистой местности, по которой мы и ехали все это время, а правое ее ответвление постепенно спускалось на равнину, на востоке которой, далеко отсюда, виднелась тонкая голубая линия.

— Дальше вам придется идти пешком, — продолжал он. — Но это недалеко. Миль шесть или семь. Если поднатужитесь, через три часа будете в Голдспи, — он ухмыльнулся, показав желтые, покрытые темными пятнами зубы. — Я охотно отвез бы вас к себе домой, но это вам не по пути.

Я хотел было что-то ответить, но Баннерманн не дал мне промолвить и слова. Впрочем, так было и лучше. Мое сознание все еще оставалось слишком затуманенным, чтобы я мог сформулировать какую-либо мысль четко. Когда я поднимался ранним утром, мне всегда было как-то не по себе.

— Мы благодарны вам уже за то, что вы довезли нас досюда, мистер Мулдон, — поспешно сказал Баннерманн. — Оставшиеся мили мы как-нибудь одолеем.

Он достал свой бумажник, открыл его и хотел было дать Мулдону банкноту, но тот отрицательно покачал головой, засунув в рот свою потухшую трубку. Еще вчера вечером, когда мы его встретили, она уже была потухшей, и, думаю, он не зажигал ее все это время.

Баннерманн смотрел на него некоторое время, затем молча пожал плечами и спрятал бумажник. Не говоря больше ни слова, он поднялся, спрыгнул на дорогу и начал стряхивать солому со своей одежды. Другие последовали его примеру, в конце концов слез с повозки и я, правда, менее элегантно и не так по-молодецки, как Баннерманн и его матросы. Мулдон смотрел на меня, качая головой, но ничего не говорил. Лишь на его губах играла легкая улыбка.

— Вы только будьте осторожны, — сказал он на прощанье. — Держитесь дороги. Здесь есть опасные топи. Ну, желаю удачи…

Он кивнул, постучал — в знак добрых пожеланий — указательным пальцем по воображаемому краю воображаемой шляпы, повернулся и щелкнул кнутом. Дряхлая от старости повозка со скрипами и стонами тронулась с места и продолжила свой путь.

— Странный парень, — пробормотал Баннерманн, качая головой, когда повозка отъехала на такое расстояние, что возница уже не мог его слышать. — Я полночи просидел рядом с ним на козлах, но он и трех слов не сказал за все это время. Только я один и говорил.

— Как… — испугавшись, я резко повернулся и впился в него взглядом. — Что вы ему рассказали?

— Рассказал? — Баннерманн улыбнулся. — Ничего особенного, мистер Крэйвен. Только то, о чем мы договорились. Он думает, что наша яхта потерпела крушение у берега, — его лицо омрачилось. — Нам нужно еще раз обговорить всю эту историю, мистер Крэйвен. Она мне не кажется убедительной. Вряд ли нам кто-нибудь поверит.

Его люди одобрительно зашептались. Лишь в последний момент мне удалось подавить тяжкий вздох. Уже не в первый раз мы говорили на эту тему. За последние двадцать четыре часа — не считая того времени, когда мы тряслись в повозке по шотландским взгорьям — мы ни о чем другом не говорили. Конечно же, выдуманная нами история не выдержит обстоятельной проверки. Чиновники очень быстро выяснят, что яхты, на которой мы якобы потерпели крушение в тридцати милях к югу от Дернесса, вообще не существует. Да и в Лондоне очень скоро заметят, что судно «Владычица тумана» не прибыло в пункт назначения в положенный срок. Тем не менее, выдуманная история про яхту позволит нам выиграть время, достаточное для того, чтобы добраться до Лондона и найти Говарда.

Кем бы на самом деле ни был этот Говард.

— Да, мы поговорим об этом, — сказал я вполголоса. — Но здесь, Баннерманн. И не сейчас. Давайте доберемся до Голдспи и поищем там какую-нибудь гостиницу. Тогда и поговорим.

— Гостиницу? — Баннерманн засмеялся, но как-то невесело. — А чем вы собираетесь платить за проживание, мистер Крэйвен? У меня всего лишь два жалких доллара, а у моих людей вообще нет ни пенса. Нам придется обратиться к местным властям, чтобы…

— Должен же в Голдспи быть какой-нибудь банк, — перебил я его.

Упрямство Баннерманна постепенно начинало действовать мне на нервы. Человек, стоящий сейчас передо мной, казалось, был уже совсем не тем Баннерманном, с которым я некогда познакомился на борту «Владычицы тумана».

Хотя, конечно, не следовало забывать, что он потерял свое судно и большую часть судовой команды. Причем при таких обстоятельствах, которые восьмерых человек из десяти довели бы до сумасшествия.

— Я попытаюсь получить деньги по аккредитиву, который дал мне… Монтегю, — сказал я.

Он, по-видимому, заметил, что я запнулся, но не подал виду. Будет, конечно же, лучше, если мы не будем больше упоминать имя «Андара».

— Если из этого ничего не выйдет, тогда мы направимся прямехонько в ближайший полицейский участок, — пообещал я.

Баннерманн все еще колебался, но его упрямство потихоньку таяло. Так бывало и раньше. Странно, но мне не раз уже казалось, что для того, чтобы навязать кому-либо мою волю, мне нужно лишь в упор посмотреть ему в глаза…

Я отогнал эти мысли, повернулся и зашагал по дороге. Позади меня Баннерманн перекинулся парой слов со своими матросами, и вскоре после этого они последовали за мной. Я шел медленно, чтобы им не пришлось бежать, догоняя меня.

Мы шли молча. Я попытался прикинуть по солнцу, сколько сейчас времени, но, не имея в таких делах достаточного опыта, вскоре решил отказаться от этой затеи. Было утро — второе утро после нашего трагического прибытия в Англию. Через несколько часов мы уже будем спать во вполне приличных кроватях, на безопасном расстоянии от каких-то там доисторических чудовищ и мстительных колдунов…

Баннерманн ускорил шаг, догнал меня и пошел рядом со мной, не говоря при этом ни слова. Мы просто молча шагали бок о бок.

Местность, по которой мы передвигались, была удивительно скудной. Когда я покидал Нью-Йорк, у меня не сложилось каких-либо четких представлений о том, что собой представляет Англия. Сейчас же эта бедная, словно наполненная невыразимой пустотой, местность, над которой гулял никогда не ослабевающий ветер, приводила меня в смятение. Эта Англия оказалось совсем не такой, какой мне ее описывал отец.

Впрочем, конечной целью нашего путешествия было не северное шотландское взгорье, а Лондон. Тем более что чудом был уже сам факт того, что мы достигли берега.

Прошел час, за ним второй. Тропинка бесконечно долго петляла, спускаясь на равнину, но синеватая полоска побережья прорисовывалась все отчетливее. Однако чем ближе мы подходили к городу, тем подавленнее я себя чувствовал. Быть может, опасения Баннерманна были не такими уж беспочвенными, как я пытался себе это представить. Нам, безусловно, зададут вопрос, почему мы не направились в Дернесс, расположенный в каких-нибудь пяти милях от того места, где потерпело крушение наше судно, а вместо этого пересекли всю северную часть Британии (впрочем, ее протяженность здесь была не более сорока миль) и выбрались на противоположное побережье острова. Что я отвечу, когда мне зададут этот вопрос? Что нашим единственным желанием было как можно быстрее и как можно дальше уйти от того берега, от моря и от чудовища, поджидающего нас в его глубинах? Вряд ли ответ может быть таким.

Баннерманн коснулся моей руки, тем самым оторвав меня от этих мыслей. Я вопросительно взглянул на него, но он смотрел мимо меня, в южном направлении. Я проследил за его взглядом.

Как раз напротив того места, где мы остановились, на расстояние менее полумили от дороги находилось маленькое круглое озеро. В ярком свете утреннего солнца оно блестело, как гигантская серебряная монета, которую неосторожный великан обронил среди холмов. Украшенное бархатным зеленым обрамлением из кустарников и прочей растительности, озеро резко контрастировало со скудностью окружающей местности.

— Озеро, — сказал Баннерманн, хотя это и без него было очевидно. — А что если мы спустимся к нему и там немного отдохнем?

Я хотел было возразить, но лишь один взгляд на лица людей, сопровождавших меня, заставил меня смолкнуть. До сих пор мне казалось, что среди них я — единственный, кто чувствует себя усталым и разбитым, но это было явно не так. У всех нас силы были на исходе. Тем более, что не было никакой разницы, прибудем ли мы в Голдспи часом раньше или часом позже. Поэтому я лишь молча кивнул.

Баннерманн, также молча, глазами указал своим людям на озеро. Мы сошли с дороги и в перпендикулярном к ней направлении двинулись к водоему. Ходьба по пересеченной местности оказалось не такой затруднительной, как я думал, и через каких-нибудь десять минут мы были уже у озера.

Меня поразило то, какая здесь стояла тишина. По дороге нас, помимо монотонного звучания ветра, сопровождало то щебетание какой-нибудь птички, то мимолетное шуршание в кустах. Сейчас же, казалось, мы вступили в царство абсолютного безмолвия. Даже шум ветра, по мере того как мы приближались к озеру, становился все более тихим, нереально тихим…

Я отогнал эти мысли и постарался сконцентрировать все свое внимание на окружающей местности, успокаивая себя тем, что я просто стал слишком нервным и раздражительным — только и всего.

Вместе с Баннерманном я подошел к озеру, балансируя широко расставленными руками постоял у самой кромки не очень высокого, но отвесного берега, и затем, сойдя с откоса, опустился на землю у самой воды. Я вдруг почувствовал страшную усталость.

— Это, должно быть, озеро Лох Шин, — пробормотал Баннерманн вполголоса. — Я думал, что оно больше…

— Лох… что? — спросил я.

Баннерманн слегка улыбнулся.

— Лох Шин, — повторил он. — Местные жители называют такие вот маленькие озера «лох» — «глубокая дыра».

Он помолчал некоторое время, и, судя по тому, что его губы расползались в ухмылке, выражение моего лица становилось, по-видимому, все более изумленным.

— Это название не такое уж неподходящее, как вы, наверное, думаете, Крэйвен, — сказал он. — Опустите руку в воду.

Я на мгновение замер в нерешительности, затем, пожав плечами, опустил кисть левой руки в неподвижную воду озера, но тут же вытащил ее обратно. Вода оказалась не просто холодной. Она была ледяной.

Ухмылка Баннерманна стала еще шире.

— Это и правда дырища, — пояснил он. — Оно по крайней мере раз в пять больше в глубину, чем в ширину.

— А вы, похоже, немало знаете об этой местности, да? — спросил я.

Баннерманн кивнул и откинулся на спину, положив ладони под голову.

— Я здесь родился, — ответил он. — Точнее, не именно здесь, в Голдспи, а в Шотландии. В Абердине. Вам знакомо это название?

Я отрицательно покачал головой. Баннерманн, помолчав некоторое время, продолжал:

— Портовый город, за сотню миль отсюда. Не все про него знают.

Он улыбнулся. Его улыбка была на этот раз какой-то странной, непонятно что означающей.

— Быть может, — добавил он, — если человек про него никогда ничего не слышал, то это для человека даже и хорошо.

— Наверное, вы потому и стали моряком, — предположил я, — что выросли в портовом городе.

— Ерунда, — возразил Баннерманн. — Вы что, обязательно станете лошадью, если родитесь на Диком Западе? Я никогда не хотел быть моряком, — он приподнялся на локтях и как-то странно посмотрел на меня. — Открыть вам тайну, Крэйвен? Я ненавижу море. Я возненавидел его с раннего детства, и за все эти годы мое отношение к нему не изменилось. Оно убило моего отца, оно поглотило одного из моих братьев, а теперь оно забрало мое судно и многих моих людей. Я что, должен любить его за это?

— Дело не в море, Баннерманн, — сказал я тихо. — Это был Йог-Сотхотх и…

— Неважно, — перебил он меня. Его голос дрожал. — Этого не произошло бы, если бы мы не находились в море.

— Или если бы Андара и я не сели бы на борт вашего судна, — добавил я. — Говорите уж начистоту, Баннерманн. Тем более что не мне на вас обижаться.

Баннерманн громко вздохнул, но так ничего и не ответил. Вдруг с противоположной стороны пригорка раздался пронзительный крик, затем послышались возбужденные голоса и быстрые шаги нескольких человек.

Баннерманн и я одновременно вскочили. Большей частью на руках и коленях мы вскарабкались вверх по склону и, выпрямившись, застыли в изумлении.

Трое из матросов Баннерманна изо всех сил старались повалить какого-то бешено защищавшегося мужчину, в то время как четвертый матрос склонился над еще одним членом нашего маленького отряда. Форд сидел на корточках на земле и сжимал руками свой окровавленный череп.

— Форд! — крикнул Баннерманн. — Что с вами?

Форд ничего не ответил, однако матрос, находившийся возле него, поднял голову:

— Он в порядке, капитан. Всего лишь царапина…

— Что произошло? — рявкнул Баннерманн. Он снова стал таким, каким я знал его раньше.

— Да я и сам не знаю, — ответил матрос. — Этот тип… — он кивком указал на незнакомца, все еще изо всех сил дерущегося с тремя матросами, и, как было видно, имеющего шансы на победу. — Он вдруг выскочил из кустов и как шандарахнет Форда по черепу. Непонятно, почему.

Баннерманн нахмурился и, постояв еще секунду, направился к дерущимся. Лишь вчетвером им кое-как удалось скрутить незнакомца.

— Разверните его! — выкрикнул Баннерманн, тяжело дыша. — По моей команде. Раз… два… Давайте!

Резким движением матросы одновременно перевернули бешено сопротивляющегося мужчину на живот и изо всех сил прижали его к земле.

— Крэйвен! — слова Баннерманна звучали как приказ. — Свяжите ему руки, быстро!

Двое матросов с усилием заломили незнакомцу руки за спину, а сам Баннерманн и еще один матрос, сидя на корточках, пытались прижать его руки одну к другой. Для этого им требовались все их силы.

— Черт побери, Крэйвен, что вы стоите, разинув рот? Делайте, что я вам говорю! — рявкнул Баннерманн.

Я наконец-то очнулся от оцепенения и поспешил им на помощь. Поскольку веревки не было, мне пришлось снять свой ремень и связать им запястья незнакомца. Затем я стал оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь, чем я мог бы связать его ноги. Баннерманн снял свой шарф и протянул его мне. Я схватил шарф, связал ноги незнакомца возле щиколоток так крепко, как только мог, и одним прыжком отскочил от него на безопасное расстояние, увидев, что Баннерманн и трое матросов слезли с незнакомца.

Он лютовал вовсю. Его тело сжалось, словно стальная пружина, затем, совершив какой-то невероятный переворот, оторвалось от земли и снова с силой шлепнулось на берег.

— Черт возьми, этот дядя что, совсем рехнулся? — сказал, еле переводя дыхание, Баннерманн. — Что с ним такое?

Незнакомец начал что-то говорить, но его слова были неразборчивыми, в основном он мычал, тяжело вздыхал и лишь иногда из его уст вырывались звуки, похожие на человеческую речь. На его губах выступила пена, а глаза, казалось, пылали диким огнем.

— Думаю, он на самом деле сумасшедший, — пробормотал я. — Посмотрите на его глаза, Баннерманн. Это глаза ненормального.

Баннерманн кивнул, но как-то уныло. На его лице опять появилось выражение страха, и, когда он огляделся по сторонам, у него был взгляд загнанного зверя, ожидающего, что вот-вот появится охотник.

Я нерешительно прошел мимо Баннерманна и приблизился к связанному незнакомцу, держась, однако, на почтительном расстоянии от него, потому что, хотя он и был связан, мне совсем не хотелось получить удар ногами. Расхожее мнение о том, что сумасшедшие обладают нечеловеческой физической силой, очевидно, было справедливым, что он нам только что и подтвердил.

На расстоянии двух шагов от него я присел на корточки.

— Вы понимаете, что я говорю? — спросил я.

В его взгляде, казалось, появилось что-то осознанное. Он повернул голову и на полсекунды прекратил бесноваться и издавать нечленораздельные звуки. Его взор просветлел. Но уже через мгновение он снова начал биться о землю и извиваться, как червяк.

— Вы понимаете, что я говорю? — снова спросил я.

На этот раз он никак не отреагировал, но я, тем не менее, был уверен, что он понял мои слова.

— Послушайте, — сказал я очень медленно и очень четко, так, чтобы он разобрал каждое слово. — Мы не знаем, кто вы такой, не знаем также, почему вы напали на нашего человека. Но мы вам не враги. Мы в этих местах впервые, и единственное, что нам нужно, — это чья-нибудь помощь.

— Убийцы, — произнес, тяжело дыша, незнакомец. — Вы… проклятая шайка убийц… Вы все. Все. Все из Голдспи.

Баннерманн испуганно вздрогнул и хотел что-то сказать, но я резким движением остановил его.

— Мы не из Голдспи, — сказал я. — Мы впервые в этих краях, поверьте мне.

— Вы… убийцы, — упорствовал незнакомец. Пена в уголках его рта покраснела. Он, должно быть, в своем неистовстве прикусил язык. — Вы это знали! Да, знали. Вы… хотели, чтобы оно нас убивало. Вы этого хотели. Вы во всем виноваты.

— Чего мы хотели? — настойчиво спросил я.

В ответ раздался пронзительный вопль.

— Чудище! — рявкнул незнакомец, тяжело дыша. — Вы… вы это знали. Вы знали, что оно… придет. Придет в полночь. Вы это знали, но нас не предупредили. Вы виноваты в смерти Стива! Чудище…

Он начал заикаться, затем кричать что-то бессвязное и в конце концов снова стал издавать нечленораздельные звуки. Баннерманн тронул меня за плечо.

— В этом больше нет смысла, Крэйвен, — сказал он. — Этот тип несет всякую чушь, разве не ясно?

Посмотрев еще несколько секунд на нашего пленника, я огорченно вздохнул, встал и отступил на шаг от незнакомца.

— Вы уверены?

Баннерманн широко открыл глаза от изумления.

— А вы нет? — спросил он. — Что же это тогда за чудище, бесчинствующее здесь?

Он попытался засмеяться, но это ему не удалось.

— Не знаю, — пробормотал я нерешительно. Я чувствовал себя таким растерянным и беспомощным, как никогда в жизни. — Я знаю только, что…

— Что вы знаете? — недоверчиво спросил Баннерманн, когда я запнулся.

— Я же вам рассказывал, что я всегда точно знаю, говорит человек правду или же лжет, — ответил я.

Баннерманн молча кивнул.

— Хотя, возможно, мой дар на сумасшедших не распространяется, — пробормотал я. — Но я могу вам сказать с абсолютной уверенностью, что этот человек не лжет, Баннерманн.

— А я с этим и не спорю, — невозмутимо ответил Баннерманн. — Он верит в то, о чем говорит. Он сказал вам как раз то, что он считает правдой. Этот человек сумасшедший.

— Это верно, капитан, но…

Я замолк на полуслове, увидев, что глаза Баннерманна расширились от ужаса, резко обернулся и посмотрел туда, куда смотрел он.

Наш пленник уже перестал орать, но продолжал крутиться в своих путах, перекатываясь и изо всех сил швыряя свое тело то в одном, то в другом направлении.

Из его кармана высунулось что-то завернутое в белый носовой платок, а со следующим резким движением незнакомца сверток выскочил и развязался.

В первый момент я просто не поверил своим глазам, увидев кровавое содержимое свертка.

Но лишь в первый момент. В конце концов, невозможно просто закрыть глаза на свершившийся факт.

Предмет, выскользнувший у незнакомца из кармана, был кистью руки.

Человеческой руки.

— Он жив! — прогремел голос.

Он раздался в маленькой комнате совсем неожиданно, так же неожиданно и так же мощно, как разряд грома во время летней грозы. Стаканы, стоявшие на полке в темно-коричневом шкафу, задрожали, и даже пламя в камине, казалось, испуганно отпрянуло.

Человек, сидящий у окна на коричневом, обитом кожей стуле с высокой спинкой, вздрогнул, как от удара хлыста. Он знал, что раздастся этот голос. Он знал это заранее. Но он все равно невольно вздрогнул от испуга.

— Он жив, — повторил голос. — Он жив, и он все знает. Ты не справился!

— Но он… ему никто не поверит, — пролепетал человек, заикаясь.

Его губы были сухими, потрескавшимися от волнения, а его руки так сильно вцепились в кожаные подлокотники стула, что пальцы у основания ногтей начали кровоточить. Его взгляд был прикован к окну. Ставни на окне были закрыты, а шторы задернуты, чтобы в комнату не проникал солнечный свет. Тем не менее, комната словно была наполнена переливающимся сиянием.

Зеленоватым сиянием.

Оно исходило не от пламени, потрескивавшего в камине, и не от стоявшей на столе керосиновой лампы, принесенной находящимся в комнате человеком. Это было какое-то неестественное зеленое сияние, сопровождавшее звучание голоса.

Он как-то раз уже пытался детально рассмотреть это сияние, лет десять-двенадцать тому назад. Это закончилось тем, что он ослеп на несколько недель и, после того, как зрение восстановилось, он уже больше никогда не пытался проникнуть в тайну этого сияния и этого голоса. Ему хватило и одного предупреждения.

— Никто ему не поверит, — повторил он. — Они сочтут его сумасшедшим и упрячут в сумасшедший дом, так же как и того, другого.

— Глупец! — прошептал голос. — Как ты думаешь, зачем я наделил тебя властью над людьми в этом городе? Зачем я дал тебе власть над чудовищем?

У человека подступил ком к горлу. В звучании голоса появился новый, агрессивный оттенок, какого никогда до этого не было. Оттенок, внушающий страх.

— Я… всегда верно тебе служил, — сказал он, запинаясь. — И я…

— И хорошо на этом нагрел руки, не так ли? — прервал его голос. — Уже четырнадцать лет, как ты получаешь выгоду от нашего союза. Теперь пришло время и тебе выполнить свое обязательство по договору. Это касается и смерти О'Бэниона.

— Я должен его… убить? — спросил человек, тяжело дыша.

Одну или две минуты голос молчал. Затем он снова зазвучал:

— Да. Но не только его. Он уже не один. С ним какие-то незнакомцы.

Человек испугался:

— Незнакомцы?

— Семь человек, прибывшие из-за океана. Уничтожь и их.

— Всех? Я должен… — человек замолк, глубоко вдохнул и заговорил снова лишь после длительной паузы. — Ты не можешь требовать, чтобы я убил целых семь человек. Даже восемь, если считать вместе с О'Бэнионом. Я же не убийца.

Голос засмеялся, и зеленое сияние усилилось. Послышался тихий, но отчетливый шорох.

— Ты не убийца? А скольких невинных людей ты принес в жертву чудовищу за последние четырнадцать лет?

— Это не одно и то же. Мне приходилось так поступать, потому что это предусмотрено договором.

— Договором также предусмотрено, что ты должен мне повиноваться, глупец. Зачем, по-твоему, я наделил тебя такой властью? Чтобы ты мог использовать ее в своих целях и при этом ничего не делать, когда мне вдруг понадобится твоя помощь?

Человек молчал. Этот вопрос он задавал себе уже бесчисленное количество раз, но так и не нашел на него ответа. Так же как не нашел ответа и на вопрос, не просчитался ли он в конечном счете, ввязавшись во все это.

Быть может, как раз сейчас ему предъявляют счет.

— Ты должен их убить, — снова сказал голос.

В этот раз человек ничего не возразил, а лишь послушно склонил голову…

Мы добрались до поселка после полудня, и не успели мы сдать нашего пленника в полицию и ответить занимающемуся такими делами констеблю на все вопросы, которые на данный момент пришли ему в голову, как часы пробили уже три. Констебль не очень-то поверил всему тому, что я ему рассказал, и не надо быть сыном колдуна, чтобы об этом догадаться. Но в целом констебль Донхилл оказался обходительным человеком, хотя, к сожалению, довольно недалеким. И как это частенько бывает с людьми, которых Господь Бог не одарил большим интеллектом, его обходительность заканчивалась тогда, когда он переставал понимать, чего от него хотят. Надо сказать, что эта черта была одной из главных в характере констебля Донхилла.

Когда мы с Баннерманном покидали полицейский участок, я чувствовал себя изможденным. О'Бэниона — так звали нашего пленника — поместили в единственную имеющуюся в распоряжении констебля Донхилла камеру. Ему надели наручники и на руки, и на ноги и, кроме того, привязали к прикрепленной к стене камеры лавке, чтобы он опять не начал бесноваться и сам себя при этом не поранил. О нашем встреченном волею судьбы спутнике мы так ничего и не узнали, кроме его имени. Констебль Донхилл по всей видимости прекрасно знал, кто такой этот О'Бэнион и что занесло его на озеро, но он об этом молчал, как рыба. Мне что-то подсказывало, что не стоит задавать ему слишком много вопросов. Донхилл казался добродушным человеком, но я почувствовал, что его добродушие — всего лишь маска, под которой скрывалось глубокое недоверие ко всем малознакомым людям.

Выйдя с Баннерманном из полицейского участка и пройдя по широкой, но не мощеной главной улице два квартала в южном направлении, я остановился. Море отсюда не было видно, но его близость чувствовалась. Теплым летним днем в воздухе явно ощущался влажный солоноватый привкус моря, а если внимательно прислушаться, то можно было различить шуршание прибоя. Голдспи располагался на берегу узенькой речки, название которой мне не запомнилось, и при этом находился в низине, из-за чего не было видно моря.

— Ну, что там с вами? — спросил Баннерманн, когда я остановился.

Его матросы ушли вперед и уже, наверное, разместились в номерах единственной в поселке гостиницы. После всего того, что с нами приключилось, и самому Баннерманну было вполне естественно мечтать о горячем обеде и чистой постели.

— Идите дальше сами, капитан, — сказал я, указывая рукой вперед. — Я приду через несколько минут.

Баннерманн посмотрел на меня нахмурившись, и я поспешно добавил:

— Я хочу сходить в банк, пока он не закрылся. Будет нехорошо, если мы не сможем заплатить в гостинице за ужин, правда же?

В действительности это было лишь отговоркой. Я хотел остаться один. Мне нужно было время, буквально каких-нибудь несколько минут, чтобы собраться с мыслями и успокоиться. Еще у озера мне стало как-то не по себе, теперь же, после нашего разговора с Донхиллом, я чувствовал себя растерянным, как никогда раньше. Иногда дар, который я унаследовал от своего отца, казался мне настоящим проклятием.

— Может, мне пойти с вами? — предложил Баннерманн. — Я знаю обычаи местных жителей лучше, чем вы.

Я улыбнулся:

— Думаю, что я и сам смогу получить деньги по аккредитиву, капитан. Идите в гостиницу. И выпейте хорошего хереса за мое здоровье…

Баннерманн посмотрел на меня так, что я понял: он разгадал истинные причины моего поведения. Тем не менее, он кивнул и пошел быстрым шагом по пыльной улице.

Я смотрел ему вслед до тех пор, пока он не исчез за входной дверью гостиницы. Затем я повернулся и пошел — намного медленнее, чем Баннерманн — в противоположном направлении. Банк находился в самом конце улицы, до него было менее двухсот шагов, но я не особенно торопился туда попасть.

В этом городе было что-то не так.

Я не мог сказать, что именно натолкнуло меня на эту мысль. Я просто чувствовал, что Голдспи — не обычный полусонный рыбацкий городишко, каким он поначалу казался. Мужчины и женщины, попадавшиеся мне навстречу, были вроде бы абсолютно нормальными, а причиной удивленных, в какой-то степени даже недоброжелательных взглядов, которые они на меня бросали, была скорее моя разорванная, испачканная одежда, а не я сам.

И все-таки… Этот город скрывал какую-то тайну. Каким-то образом — я еще не мог даже предположить, каким — эта тайна была связана с О'Бэнионом и его погибшим товарищем.

Я вошел в банк и, пройдя в операционный зал, с любопытством огляделся по сторонам. Я был единственным посетителем, и, судя по испуганному взгляду кассира, выглядывавшего из окошка кассы, в это время он никак не рассчитывал на приход посетителя. Пока я подходил к окошку, испуг на его лице сменился сначала изумлением, затем пренебрежением, затем сомнением и, наконец, его лицо стало выражать смесь вышеперечисленных чувств. Когда я остановился перед ним, он невольно отпрянул, и я еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Казалось, он вообразил, будто я стану просить у него милостыню или же попытаюсь ограбить банк, и сейчас кассир лихорадочно размышлял, как ему лучше выкрутиться из этой ситуации, — неважно, на каком варианте я остановлюсь.

Впрочем, его чувства были вполне объяснимы, если принять во внимание мою внешность. По моему костюму, хотя он и полностью высох за последние сутки, все равно было видно, что в нем падали в воду, ударялись разок-другой о скалистые рифы и напоследок ползли несколько десятков шагов по песочному пляжу. К тому же мое лицо и волосы срочно нуждались в мытье.

Я посмотрел на кассира с внушительным видом, затем подчеркнуто медленным движением положил перед собой на прилавок черную папку — единственное, что смог спасти Андара из имевшихся у него на судне вещей — и открыл защелку папки. Кассир побледнел еще больше. Его взгляд был прикован к папке. Быть может, он терялся в догадках, какое же оружие я там скрываю.

— Чем… могу служить, сэр? — спросил он, запинаясь. Эти слова были произнесены хриплым шепотом. На шее у него пульсировала артерия.

— Мне нужны деньги, — ответил я, улыбаясь.

Бедный парень, казалось, стал еще бледнее и начал оглядываться по сторонам, явно пытаясь определить путь к спасению. Но он, очевидно, был не в состоянии сдвинуться с места хотя бы на сантиметр.

Я медленно открыл папку, достал пачку хранившихся в ней аккредитивов в водонепроницаемой обертке и нашел среди них три выписанных на мое имя. Два из них были на пять тысяч фунтов каждый, а третий — на пятьсот. Мой отец, должно быть, предвидел вероятность того, что мне придется обратиться в банк, который просто не сможет выплатить сумму в пять тысяч фунтов стерлингов.

Я положил перед кассиром аккредитив на пятьсот фунтов, заново тщательно упаковал остальные и закрыл папку. Кассир дрожащими пальцами схватил бланк, бросил на него беглый взгляд и затем уставился на меня. Выражение его лица было таким неописуемым, что я буквально пришел в восторг.

— Это… э…

— Там что-то не так? — спросил я подчеркнуто любезно. — У меня есть документы, удостоверяющие мою личность, если загвоздка в этом.

— Ко… конечно нет, сэр, — ответил кассир. — Просто…

— Я знаю, что я не похож на тех, кто обычно носит с собой аккредитивы, — вздохнул я. — Но, пожалуй, их у меня уже давно не было бы, если бы я транжирил деньги на свою внешность.

Я достал портмоне, вытащил из него и протянул кассиру свой паспорт и подождал, пока он сверяет данные паспорта и аккредитива.

— В каком виде… вы хотели бы получить деньги, сэр? — спросил он, все еще запинаясь от неуверенности, но уже, очевидно, по другой причине.

— Мелкими купюрами, — ответил я. — Мне тут надо кое-что купить. Новый костюм, например. Вы можете порекомендовать мне хорошего портного, живущего где-нибудь поблизости?

Отрицательно покачав головой, кассир начал отсчитывать одно- и пятифунтовые купюры и складывать их в аккуратные стопки передо мной.

— Боюсь, портного в Голдспи не найти, сэр, — сказал кассир. — Впрочем, вы можете обратиться к Лейману.

— К Лейману?

— Его лавка на противоположной стороне улицы. Это лучший магазин в поселке, — заверил кассир. Немного поколебавшись, он добавил: — И единственный.

Позади меня послышались шаги, хотя я был уверен, что дверь никто не открывал.

— Я точно знаю, что вы подберете у него что-нибудь подходящее, сэр, — продолжал кассир, вдруг ставший чрезвычайно словоохотливым. — У него большой выбор костюмов и прочей одежды. Кстати, почти все он получает прямо из Лондона.

Шаги приближались. Это была тяжелая, неуклюжая поступь, мало похожая на походку обычного человека. Точнее говоря, совсем непохожая… Я еле сдерживал в себе желание оглянуться. Если позади меня кто-то находился (если там действительно кто-то находился, то вряд ли у него были дружелюбные намерения), то, обернувшись, я спровоцировал бы нападение с его стороны.

— Мне еще нужно отправить телеграмму, — сказал я с наигранным равнодушием, при этом украдкой бросив взгляд на стену позади кассира.

Солнечный свет проникал в помещение через окно за моей спиной, и две тени — моя и кассира — отчетливо вырисовывались на белой штукатурке.

Но только наши тени! Третьей не было.

— Это можно сделать на почте, сэр. Однако боюсь, что сегодня уже слишком поздно. Почта закрывается здесь в полдень. Голдспи — маленький поселок, вы же понимаете.

Шаги слышались совсем рядом. Мне вдруг показалось, что я чувствую слабый приторный запах. Он был похож на легкое зловоние, издаваемое чем-то подгнившим, к нему примешивался запах соленой воды, водорослей и еще чего-то непонятного. На меня повеяло холодом. Немного быстрее, чем хотел, я сгреб свои деньги, положил большую часть из них в папку, а остальные рассовал по карманам.

Затем я ни с того ни с сего упал на пол — просто взял и упал, ни с того ни с сего, и глазом перед этим не моргнув, подавая знак, что чувствую какую-то опасность. Упав на плечо, я перекатился по полу и одним мощным прыжком снова вскочил на ноги. Затем я молниеносно сделал несколько шагов назад, ретировавшись в безопасный, как мне казалось, угол, и встал там, слегка наклонившись вперед и расставив ноги. Выставив левой рукой свою папку, словно щит, другой рукой я схватился за рукоятку моей трости. Скрытая в ней рапира будто сама впрыгнула мне в руку. Острый как бритва, отполированный до блеска стальной клинок замер перед моим лицом сверкающим смертоносным барьером.

Но моей рапире не от чего было меня защищать.

Операционный зал, как и прежде, был пуст. В нем находилось лишь двое — я да кассир. Кассир смотрел на меня широко раскрытыми от изумления глазами и не знал, что и сказать. Он лишь переводил взгляд с меня на то место, где я только что стоял, и снова на меня.

— Сэр, — неуверенно сказал он, — если позволите спросить…

Я, не обращая на него никакого внимания, сделав глубокий вдох, напряженно прислушался. Шаги утихли как раз в тот момент, когда я бросился в сторону. Странный запах все еще ощущался, но гораздо слабее, чем раньше. Мы снова были в помещении вдвоем с кассиром. Что бы там ко мне ни подкрадывалось — оно исчезло.

— Мне показалось, что я… слышу шаги, — сказал я уклончиво. — Позади меня.

— Шаги? Здесь?

Выражение лица кассира снова изменилось. Теперь он, по-видимому, считал меня сумасшедшим. Но жизненный опыт подсказывал мне, что самая лучшая ложь — это та, которая максимально близка к правде.

— Видите ли, человеку всегда нужно быть осторожным, — сказал я, улыбаясь. — У меня все-таки с собой куча денег.

Я медленно опустил рапиру, засунул ее внутрь трости и тщательно закрутил рукоятку. Мой отец носил эту тросточку на поясе, и я тоже стал носить ее с собой — скорее в память о нем, чем из каких-либо практических соображений. Конструкция этого оружия была неудачной. В случае необходимости рапира вытаскивалась буквально молниеносно, но вернуть ее на место было уже не так-то просто. На это я потратил минуты три, причем порезал большой палец, сломал ноготь и, вполне вероятно, упал в глазах кассира до уровня полного придурка.

Наконец я спрятал свое оружие под накидку. Кассир смотрел на меня с каменным лицом, но было нетрудно догадаться, что он думал. Я как можно быстрее собрал деньги, выпавшие у меня из кармана при прыжке, поставил свою подпись на квитанции и поспешно вышел из банка.

Лишь оказавшись на улице, я ощутил, что в банке действительно спертый и затхлый воздух. Я сделал несколько глубоких вдохов, отошел на несколько шагов от низкого деревянного строения банка и обернулся. Буквально на миг мне показалось, что я заметил какое-то движение за окном. Но это видение тут же улетучилось, и все, что я теперь видел в высоком, частично закрашенном оконном стекле, — это мое собственное искаженное отражение.

Я покачал головой, потер тыльной стороной ладони глаза и отвернулся. Правда, я сделал это почему-то быстрее, чем намеревался.

Я шел по улице, с любопытством глядя по сторонам, и через дорогу увидел лавку, о которой мне говорил служащий банка. Она оказалась удивительно большой. В ее окнах были выставлены всевозможные товары, а над дверью красовалась симпатичная вывеска с надписью: «Лейман — колониальные товары всех видов».

Я колебался. Внутренний голос советовал мне немедленно отправиться в гостиницу, к Баннерманну. Но, с другой стороны, мне нужна была новая одежда. Я вряд ли мог рассчитывать на нормальное к себе отношение любого встреченного мной человека, если бы продолжал носить одежду бродяги, и при этом вести себя, как сумасшедший.

Крепко держа папку в левой руке, я зашел в лавку, осторожно закрыл за собой дверь и огляделся. Несмотря на высокие окна-витрины, занимавшие две из четырех стен, помещение освещалось слабо. Окна были почти полностью заставлены товарами, к тому же стекла покрывал слой грязи. Так же как и в банке, в лавке посетителей не было. Возможно, в это время дня люди не очень-то стремились делать покупки. Тем не менее, учитывая размеры лавки и тот факт, что она была единственным магазином в поселке, все же было странно, что в ней вообще никого не оказалось.

Я ждал. Через некоторое время на втором этаже, прямо надо мной, послышались шаги, затем кто-то стал шумно спускаться по лестнице. Несколько секунд спустя узкая дверь в задней части лавки распахнулась, и появился Лейман. Во всяком случае, я подумал, что, по-видимому, это он и есть.

Приблизившись, он остановился за два шага до меня и, не особо смущаясь, несколько секунд разглядывал мою персону. Затем на его толстом лице появилась сдержанная улыбка.

— Чем могу быть вам полезен, сэр? — спросил он.

— Мне… нужен новый костюм, — ответил я. — Да и новая накидка тоже.

Лейман снова посмотрел на меня, при этом он, казалось, одновременно оценивает и параметры моего тела, и размеры моей платежеспособности. Ни то, ни другое, похоже, ему не понравилось.

— Хотя я рискую обидеть вас, сэр, — начал он осторожно, — но все ж таки скажу, что вам необходимо полностью обновить свой гардероб. Однако сделать это будет совсем недешево.

Я кивнул, засунул подчеркнуто небрежным жестом руку в карман, достал оттуда пригоршню помятых пятифунтовых банкнот и положил их перед ним на прилавок.

— Этого хватит?

Выражение лица Леймана мгновенно изменилось.

— Ну конечно, сэр, — поспешно сказал он. — Какую именно одежду…

— Что-нибудь практичное, — перебил я его. — Я завтра уезжаю, и рассчитываю приобрести что-нибудь приличное уже в Лондоне.

— Я понял. Вам нужна какая-нибудь прочная одежда для путешествия, — Лейман кивнул уже не так доброжелательно. Он был несколько уязвлен моими словами. — Думаю, у меня есть кое-что для вас.

Он подошел к одной из своих полок и, что-то бурча себе под нос, начал перебирать лежащие там вещи. Наконец он вернулся с целым ворохом рубашек, брюк и нижнего белья.

— Куртки и плащи у меня наверху, сэр, — пояснил он, без лишних церемоний впихнув мне ворох одежды. — Дело в том, что спрос на них небольшой. Вы можете не торопясь примерить все эти вещи, пока я схожу на склад. Примерочная — вон там, сзади… — он хотел было повернуться, но вдруг задержался и движением головы указал на мой большой палец левой руки. — Простите, сэр… Вы поранили себе палец.

Я посмотрел туда, куда смотрел он, кивнул и поспешно отдернул руку, чтобы не запачкать чистую одежду кровью. Порез, который я сделал сам себе еще в банке, до сих пор кровоточил, хотя уже не очень сильно.

— Я к тому, чтобы вы эти вещи… — Лейман умолк и смущенно улыбнулся. — Ну, вы понимаете.

— Ну конечно, — ответил я и засунул палец в рот.

Лишь теперь, когда я обратил внимание на порез, я почувствовал боль. Довольно мучительную боль. Рана, вероятно, была глубокой.

— Не сердитесь, пожалуйста, сэр, — нервно сказал Лейман. — Дело в том, что кровяные пятна очень трудно вывести.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и ушел.

В тот самый момент, когда дверь за ним закрылась, я почувствовал запах гниения.

Это был очень слабый запах, еле различимый, но мои натянутые нервы реагировали на него, как на жуткое зловоние.

Обернувшись, я выронил часть одежды и автоматически потянулся за моим оружием.

Но я так и не закончил это движение.

Лавка была пуста. Хотя в ней и размещалось большое количество полок и выставочных стендов, здесь не нашлось бы достаточных размеров укромного местечка, где мог бы спрятаться человек. Я был один.

И тем не менее я чувствовал, что на меня кто-то смотрит. Это было не то мимолетное ощущение чьего-то присутствия, какое иногда испытываешь, если в комнате действительно кто-то находится, но ты этого изначально не знаешь. Я абсолютно достоверно знал, что я не один. Кроме меня в комнате был кто-то еще — кто-то или же что-то, и это что-то подкрадывалось ко мне все ближе и ближе.

Я прислушался, но единственное, что я услышал, — это удары собственного сердца и шаги Леймана, раздававшиеся в комнате надо мной. Однако запах усилился.

Рыбный запах. Теперь я его узнал. Это был запах гниющей рыбы, бьющий мне в нос и заставляющий меня практически не дышать.

Я пару раз сглотнул и, стараясь не обращать внимания на внезапно появившийся у меня на языке неприятный привкус, огляделся с деланным безразличием. Я уже один раз выставил себя полным дураком, когда мне показалось, что я что-то слышу. Хватит с меня и одного раза. Быть может, я просто переутомился. В конце концов, Голдспи — рыбацкий поселок, а чем же должно пахнуть в рыбацком поселке, как не рыбой?

Я заставил себя успокоиться, поднял оброненную одежду и намеренно спокойным шагом направился к примерочной.

Она оказалась очень маленькой. Переодеваясь, поневоле пришлось бы ударяться о ее стены. Вход в примерочную закрывала лишь тонкая, уже совсем дряхлая штора, а на противоположной входу стене висело высокое, до потолка, зеркало, от старости потемневшее во многих местах и покрытое пятнами. Я осторожно положил на пол одежду, которую мне дал Лейман, и прислонил папку и трость со скрытой в ней рапирой к стене, так, чтобы трость можно было быстро схватить.

Когда я посмотрел на себя в зеркало, поведение кассира и Леймана стало мне гораздо понятнее. Дело было не только в том, что моя одежда сильно испачкалась и порвалась во многих местах. Ужаснее всего было мое лицо. Мои щеки, которые и раньше не отличались пухлостью, ввалились, в результате чего вместо них на лице образовались два серых пятна, а под красными воспаленными глазами, в данный момент таращившимися на свое зеркальное отражение, лежали темные, словно нарисованные кисточкой круги.

К тому же над моим правым глазом виднелась широкая, по форме напоминающая молнию, прядь волос, цвет которой был значительно светлее, чем остальная шевелюра.

На этом изменения не закончились. Лицо в зеркале, казалось, принадлежало человеку значительно старше меня, словно я за минуту проживал год. Оно потемнело, стало аскетичным, прядь белых волос над правой бровью стала шире и одновременно посветлела.

На меня из зеркала смотрело уже не мое лицо — это было лицо моего отца!

Его взгляд подействовал на меня, как удар.

— Отец! — пролепетал я. — Ты…

Человек в зеркале быстро поднял руку и поспешным жестом показал мне, чтобы я замолчал.

— Не надо! — сказал он.

Когда он говорил, его губы не шевелились, а, как это уже несколько раз бывало, голос отца, казалось, раздавался прямо у меня в голове.

— Послушай меня внимательно, Роберт! Мне остается не так уж много времени. Ты в опасности! Уезжай из этого поселка как можно быстрее! Тебя хотят убить!

— Отец! — произнес я растерянно.

Я еле слышал то, что он мне говорил. Мой взгляд был прикован к его лицу, и на какой-то момент я даже перестал дышать.

— Но ты… я думал, что ты мертв! — сказал я, запинаясь. — Где ты?

— Смерть — это совсем не то, чем ее считают люди, — таинственно ответил отец. — Быть может, когда-нибудь у меня появится возможность все тебе объяснить. Но сейчас ты должен идти. Ты в опасности, и я не могу тебе помочь. Мои силы уже иссякают.

Его голос и на самом деле становился все тише, а сквозь истончавшиеся черты его лица в зеркале уже проглядывали мои собственные.

Вскрикнув, я бросился к зеркалу, прижался ладонями к холодному стеклу и несколько раз окликнул отца.

Но все было напрасно. Его облик стал совсем бледным, а голос звучал все тише и тише.

— Беги, Роберт, — слабо крикнул он. — Уезжай из этого поселка еще до захода солнца, иначе ты умрешь!

Тут он исчез, и на меня снова смотрело из зеркала мое собственное отражение.

Но это длилось лишь секунду. Штора за моей спиной зашевелилась. За ее тонкой тканью, раздувшейся, словно от порыва ветра, вырисовались контуры мощного чудовищного тела, которое было намного больше, чем человеческое. Массивнее. Со множеством рук.

С пронзительным криком, который тут же застыл у меня на губах, я обернулся как раз в тот момент, когда штора оказалась полностью сорванной и отброшенной в сторону могучей силой.

Но у входа в примерочную никого не было!

Несколько секунду я растерянно смотрел на пустой проход. Я только что сквозь штору отчетливо видел контуры этого существа, к тому же запах гниения снова буквально забил мне ноздри. Тем не менее, я был здесь один.

И вдруг события начали развиваться весьма стремительно. Раздался глубокий, удивительно глубокий, мощный звук. У меня было ощущение, будто на меня накинулся невидимый бык и с ужасной силой отшвырнул меня в сторону. Я так ударился о стену примерочной, что небольшое помещение заходило ходуном, при этом я услышал звонкий металлический звук. Настенное зеркало содрогнулось, словно под ударом кулака, но не разбилось.

В один миг я понял все с поразительной ясностью. Там, где я коснулся кровоточащим пальцем зеркала, осталось пятнышко крови. И как раз это пятнышко и стало целью невидимого существа!

Я увидел, как пятно крови сморщилось и тут же начало кипеть. Все это длилось лишь мгновение, а затем там, где была кровь, вдруг появилось черное обугленное пятно, в центре которого поверхность зеркала оплавилась.

— Роберт! Беги!

На этот раз я даже и не пытался разобраться, откуда раздался голос. С криком ужаса я вскочил на ноги, схватил свою трость и вылетел из примерочной. Сделанная из тонкой фанеры, она вдребезги разлетелась позади меня, словно от невидимого взрыва. Запах гниения стал нестерпимым, и хотя вокруг все еще не было ни одной живой души, мне показалось, что из развалившейся примерочной метнулось что-то темное.

Но меня оно не настигло. Большой палец на руке все еще кровоточил, и я оставлял за собой на полу след из капелек крови. То, что творилось с ними, было не так четко видно, как на зеркале, но, несомненно, происходило то же самое: кровь сморщивалась, набухала, затем начинала вскипать и в конце концов исчезала совсем. Вместо нее на досках пола оставалось обугленное пятно размером с монету.

Невидимое существо быстро приближалось. Хотя оно не бросилось напрямик ко мне, а, словно легавая, шло зигзагами по оставляемому мной кровавому следу, передвигалось оно гораздо быстрее, чем человек.

Сбросив оцепенение, я обернулся, перепрыгнул через низкий прилавок и изо всех сил помчался к выходу. Позади меня вспыхивали бесчисленные огоньки пламени, — там, где под огненным дыханием невидимого существа дерево начинало тлеть, а затем загоралось.

— Стоять, Крэйвен!

Голос прозвучал так резко, так повелительно, что я замер с поднятой ногой.

Я вообще-то не заметил, когда Лейман вернулся. Он стоял перед выходом, широко расставив ноги, и держал в руках двустволку, целясь мне прямо в сердце.

— Вы что, черт возьми, не видите, что здесь происходит? — выпалил я, тяжело дыша.

Не решаясь оглянуться, я все же чувствовал, что невидимое существо приближается — приближается очень быстро.

— Ну конечно вижу, — сказал Лейман. На его губах появилась легкая злорадная улыбка. — Я вижу, мистер Крэйвен.

— Тогда уберите свое ружье, остолоп! — резко сказал я. Сделав еще один шаг в его сторону, я снова остановился, увидев, что он поднял ствол охотничьего ружья чуть выше и положил указательный палец на спусковой крючок. — Этот монстр убьет нас обоих!

Губы Леймана еще больше расплылись в улыбке.

— Вряд ли, мистер Крэйвен. Оно убьет лишь вас. Оно это сделает, даже если я вас отпущу. Дело в том, что оно взяло ваш след.

— Мой… след?

— Я имею в виду вашу кровь. Если краал хоть раз попробует чью-нибудь кровь, он не успокоится, пока не заполучит этого человека. А я не могу допустить, чтобы вы подняли излишний шум, Крэйвен. Но не бойтесь: все произойдет очень быстро. Мы безжалостные, но отнюдь не жестокие.

Существо было уже прямо за мной. Я ощутил мимолетное горячее дуновение, чиркнувшее меня по ноге, как будто возле моей ступни древесина вспыхнула огнем. Затем я почувствовал зловонное дыхание монстра, и что-то невероятно сильное коснулось меня.

В тот же самый момент я бросился на пол и откатился в сторону. Лейман гневно вскрикнул и нажал на спусковой крючок. Заряд дроби ударил в пол совсем рядом со мной, а отдельные дробинки даже больно ужалили меня в бок. Я мгновенно перевернулся, сгруппировался и бросился на Леймана с расставленными руками.

Его реакция запоздала буквально на полсекунды. Когда мое тело врезалось в него, ружье выпало из его рук, и второй заряд дроби ушел в потолок, не причинив никому вреда. Позади нас в комнате пылали уже десятки маленьких желтых огоньков.

Не давая Лейману перехватить инициативу, я ударил его по ребрам рукояткой трости, вышибив воздух из легких. Он судорожно глотнул, попытался защититься, но, получив от меня кулаком в челюсть, повалился навзничь.

Не дожидаясь, пока он придет в себя, я молниеносным движением перескочил через него, подбежал к двери и, не долго думая, с размаху ударил в нее плечом. С вихрем осколков стекла и щепок я выскочил на улицу и, потеряв равновесие, упал. Тут же вскочив на ноги, я побежал дальше, но при этом успел бросить взгляд назад, на лавку.

Лейман, уже оправившись от моего удара, почти поднялся на ноги, но даже не пытался выйти из лавки. Его глаза были неестественно выпучены, и еще до того, как я обернулся и бросился прочь, он закричал.

Быть может потому, что магазин вокруг него все больше охватывало пламя.

А может потому, что он почувствовал у себя на щеке кровь.

Мою кровь.

Озеро было абсолютно гладким и блестело на солнце как огромное зеркало. Хотя ветер усилился, на поверхности воды не было ни малейшего волнения. Тишина, которая и без того ощущалась здесь всегда сильнее, чем в близлежащих окрестностях, казалось, стала еще более глубокой, а солнечный свет над озером, прямо над поверхностью воды, был слабее, чем над сушей, как будто этот водоем — озеро Лох Шин — покрывал невидимый купол, снижавший силу и шума, и света.

Шаги человека, приближающегося к озеру с востока, тоже звучали приглушенно. Он шел шатаясь. Время от времени он останавливался, чтобы передохнуть, и было видно, что он вот-вот рухнет на землю. Он прибежал сюда напрямик через поля, по кратчайшему пути, не обращая никакого внимания на свой внешний вид. Его черная полицейская форма была испачкана и разорвана, а на ладонях и лице виднелись десятки маленьких кровоточащих царапин, появившихся, когда он продирался сквозь колючие кусты и другую растительность. Он быстро и тяжело дышал. Его глаза горели.

Наконец он достиг озера, спустился, чуть не падая, по береговому склону и рухнул у самой кромки берега, коснувшись коленями воды. Его взгляд скользил по гладкой поверхности озера, словно пытался что-то найти.

Прошло некоторое время. Несколько минут или несколько часов — этого Донхилл уже не мог определить. Он утратил чувство времени еще до того, как пришел сюда. Из всех чувств, которые он мог испытывать, осталось только одно — это был страх.

Наконец в глубине, под неподвижной поверхностью озера, зашевелилась какая-то тень. Сначала она была похожа на плавучий призрак, затем трансформировалась в нечто с мощными, выпирающими контурами, и — наконец — превратилась в туловище гигантского, похожего на кита существа. Оно было огромным, чудовищно огромным и внушающим страх, хотя все еще находилось глубоко под поверхностью воды. Донхиллу показалось, что он разглядел мощную голову, тонкую, невероятно длинную змееподобную шею, короткие, похожие на плавники ножки.

Но он не был уверен в том, что действительно что-то видит. Это существо находилось на пределе видимости, и рассмотреть его детально было практически невозможно.

— Появись! — прошептал Донхилл.

Его голос дрожал, но он знал, что у него нет другого выхода. Лейман вполне вразумительно объяснил ему, что с ними произойдет, если они не справятся.

— Появись, — сказал он еще раз. — Я хочу тебя увидеть! Я тебе приказываю!

Тень в озере еще больше зашевелилась, начала беспокойно крутиться, поворачиваясь то туда, то сюда, но все-таки оставаясь на глубине.

Вместо этого произошло совсем иное.

Над озером, как раз над его центром, появилось легкое зеленое сияние. Донхилл растерянно заморгал, попытался было встать, но тут же замер, увидев, что сияние усилилось, превратилось в пылающий, сверкающий шар, излучающий все более сильный свет. В центре шара появилось что-то темное, похожее на лицо. Однако излучаемый шаром свет стал таким сильным, что Донхиллу пришлось потупить взор еще до того, как он смог рассмотреть лик в центре шара. Глаза Донхилла слезились. Его охватил страх, почти что паника. Внутренний голос подсказывал ему, что нужно бежать отсюда со всех ног, но при этом он чувствовал себя словно парализованным, не способным пошевелить и пальцем.

— Чего ты хочешь?

При звуке этого голоса Донхилл вздрогнул, как от удара кнута. Он слышал его раньше, но лишь однажды, более четырнадцати лет тому назад, и он уже забыл, каким мощным и злобным был этот голос. Уже от самого его звучания Донхиллу стало не по себе.

— Мне… нужна помощь, — пробормотал он. — Незнакомцы…

— Вы не справились, — перебил его голос. В нем слышался не гнев — скорее, ледяное спокойствие. — У вас была возможность убить незнакомцев, но вы не справились.

— Это неправда! — захныкал Донхилл. — Этот Крэйвен убил Леймана и…

— Лейман был таким же глупцом, как и ты. Он убил себя сам, — перебил его голос. — Он знал, насколько опасен краал, а насчет Крэйвена я его предупреждал.

— Но ведь у того вампира всегда все получалось! — запротестовал Донхилл.

Теперь ему показалось, что он слышит что-то, похожее на тихий смех.

— Ты, Донхилл, такой же глупец, как и Лейман, — сказал голос. — Вы все трое — глупцы. Вы считаете себя волшебниками, и все лишь потому, что я позволил вам немножко попользоваться властью, которой я же вас и наделил! Но вы ошибаетесь. Вы — ничтожество, Донхилл, пустое место! Крэйвен — не такой безмозглый простофиля, как те, кто был до него. Тех вы смогли убить, но Крэйвен — колдун, и его колдовская сила равняется вашей, а может, и превосходит ее.

— Он… колдун? — вырвалось у изумленного Донхилла. — Этот… юноша?

— Он сам этого еще не знает, но уже начинает чувствовать силу, данную ему. Колдовская сила не имеет никакого отношения к возрасту, Донхилл. Уже весьма скоро он обнаружит все заложенные в нем способности и разовьет их. Он может представлять угрозу для всех нас. Этого нельзя допустить. Ты должен его убить.

— Но как? — пролепетал Донхилл. — Если даже краал не справился…

— Он справится. Он взял след и непременно его убьет. Твоей единственной задачей будет задержать Крэйвена. Надеюсь, хоть это ты сможешь сделать.

Донхилл почувствовал скрытую в этих словах угрозу, но не подал виду. Пример Леймана наглядно продемонстрировал, как мало ценят человеческую жизнь те силы, с которыми они связались.

— А… чудовище? — спросил он, запинаясь.

Голос снова засмеялся, но на этот раз в смехе чувствовался явный цинизм.

— Ты позвал его, Донхилл, и оно явится. Если Крэйвен и его спутники к полуночи будут все еще живы, то тогда оно явится. Однако не знаю, хватит ли ему этих семерых, если оно почувствует вкус крови. Тебе понятно?

У Донхилла к горлу подступил ком. Он понял.

Как тут не понять?!

Как я тогда добрался до гостиницы, потом я уже не мог вспомнить. Лавку колониальных товаров Леймана за моей спиной охватило пламя, распространявшееся раз в десять быстрее, чем это обычно бывает. Огонь, извергнутый кровожадным монстром, должно быть, легко пожирал битком набитые товарами полки и стенды, и когда я добрался до гостиницы (она была расположена на другом конце этой же улицы), из лопнувших от жара окон лавки уже поднимались тяжелые черные клубы дыма, сквозь которые пробивались острые языки пламени. Если Лейман все еще находился в этом пекле, то ему уже наверняка пришел конец.

Это же ждет и меня, если я задержусь здесь хоть ненадолго…

Я с усилием оторвался от этого одновременно и пугающего, и зачаровывающего зрелища, вбежал в гостиницу и бросился вверх по широкой лестнице, расположенной в глубине вестибюля. Портье попытался меня удержать, но не тут-то было. Однако на середине лестницы мне пришло в голову, что я не знаю, в каких именно номерах остановились Баннерманн и его люди. Я быстро развернулся и, прыгая через три-четыре ступеньки, побежал вниз по лестнице, обратно к портье, изумленно хлопающему глазами.

— Баннерманн! — выпалил я. — Капитан Баннерманн и его люди — где они?

Портье в упор смотрел на меня, но не произносил ни слова. Я гневно поднял руку, чтобы схватить его за шиворот и вытрясти из него ответ, но, передумав, вместо этого открыл журнал регистрации постояльцев и начал водить пальцем по странице.

— Но сэр! — запротестовал портье. — Так… так не положено!

Дрожащими пальцами он попытался выхватить у меня журнал, но я просто-напросто отбил его руку в сторону, продолжая искать нужные мне записи.

— Вот видите, все положено.

Я уже нашел то, что искал. Баннерманн и пять его матросов занимали три номера на втором этаже, расположенные один возле другого. Четвертый номер был забронирован на мое имя.

Я захлопнул журнал, положил на него сверху пятифунтовую банкноту и подвинул журнал к портье.

— Снимите бронирование с номера, — поспешно сказал я. — Мы уезжаем.

— Но сэр! Так ведь не положено! — взвизгнул портье.

Похоже, это было его любимой фразой. Я сдержался и не бросил ему в лицо уже вертевшиеся у меня на языке грубые слова, повернулся и снова побежал вверх по лестнице.

Ну хоть на этот раз мне повезло! Баннерманн оказался в первом же номере, в который я заглянул. Он лежал на одной из двух имеющихся в комнате кроватей, развалившись на спине, полностью одетый. Почувствовав, что кто-то вошел, он сразу же открыл глаза, но его взгляд был каким-то отсутствующим, и мне поначалу даже показалось, он не узнает меня.

— Баннерманн! — выпалил я. — Очнитесь! Быстренько!

Он заморгал, потер себе глаза ладонями и хотел было зевнуть, но, хотя и с трудом, сдержался.

— Что случилось? — пробормотал он чуть слышно.

— Это я объясню вам позже. А сейчас нам нужно уходить, и как можно быстрее.

— Уходить? — Баннерманн все еще окончательно не проснулся, но он, по крайней мере, понимал, что я говорю. — Уходить из гостиницы?

— Из города, — сказал я. — Этот захолустный городишко — самая настоящая западня, капитан. Они нас убьют, если мы не уберемся отсюда.

Я уже хотел силой стащить его с кровати, но вместо этого он сам схватил меня за руку и притянул к себе.

— Ну а теперь давайте по порядку, юноша, — сказал он. — Несколько минут все равно ничего не решат. Итак, что все-таки произошло? И кто говорит, что этот городишко — западня?

— На меня напали, — нетерпеливо ответил я.

При этом я хотел было высвободить свою руку, но Баннерманн удерживал ее так крепко, что мои усилия оказались тщетными. Я сдался. Быть может, Баннерманн был прав: будет лучше, если он узнает, в чем, собственно, дело, прежде, чем мы покинем гостиницу.

— Слышите колокол? — спросил я.

Баннерманн наклонил голову к плечу, прислушался, затем кивнул.

— Ну и что?

— Это не церковный колокол, Баннерманн. В конце улицы горит дом. И еще несколько минут назад я был там, внутри.

С сомнением посмотрев на меня, Баннерманн отпустил мою руку и быстрыми шагами подошел к окну. Почти целую минуту он разглядывал улицу, затем обернулся и снова посмотрел на меня с серьезным и проницательным видом.

— Я вижу горящий дом, — сказал он. — И больше ничего.

— Это была западня, — заявил я.

— Для вас?

— Для меня, для вас, для ваших людей — для любого, кто первый туда зайдет.

Я вскочил, схватил его за плечи и взволнованно толкнул к окну. Лавка горела, как огромный костер.

— Черт вас побери, Баннерманн, неужели вы не понимаете? Те силы, которые погубили ваше судно, на этом не успокоились. И они не успокоятся, пока мы все — до последнего человека — не будем убиты.

Взгляд Баннерманна стал суровым. Гневным движением он отстранил мои руки и чуть отступил назад.

— Если это так, то нет никакого смысла отсюда бежать, не правда ли?

Я растерянно молчал, подыскивая нужные слова. Когда я наконец был готов ему ответить, он, перебив меня, сам начал говорить.

— Черт возьми, Крэйвен, с меня, пожалуй, хватит! Вам мало того, что я потерял свое судно и большинство своих людей? Вам мало того, что, по всей видимости, мое свидетельство о присвоении квалификации капитана будет аннулировано и я больше уже никогда не смогу командовать судном? Вам что, мало того, что целых пятьдесят человек утонули на тех чертовых рифах? — он вдруг начал кричать. — Черт возьми, Крэйвен, я сыт по горло вами и вашим так называемым колдовством! Меня абсолютно не интересует, навлек на себя ваш дедушка или кто-нибудь еще, какое-то проклятие или нет! Это ваша проблема, Крэйвен, а не моя, вот вы ею и занимайтесь, а меня оставьте в покое! С меня, в конце концов, хватит!

Я смотрел на него в упор. От спокойного, неизменно сдержанного и рассудительного человека, каким я его раньше знал, ничего не осталось. Баннерманн дрожал. Его лицо стало белым, как стена, перед которой он стоял, а в глазах мерцали грозные, вот-вот готовые вспыхнуть ярким пламенем огоньки. Его руки были приподняты и слегка разведены в стороны, как будто он намеревался меня схватить. Однако его гнев исчез так же быстро, как и возник.

Он в нерешительности посмотрел на меня, несколько раз сглотнул, протер ладонями лицо и отвернулся.

— Извините, — сказал он. — Я… потерял самообладание.

— Ничего страшного, — ответил я. — Я вас понимаю, Баннерманн.

Он вдруг резко поднял голову, и я уже испугался, что сейчас последует новая вспышка гнева. Однако он заговорил совершенно спокойным голосом:

— Так вы говорите, что нам нужно уходить отсюда?

Я кивнул. Из-за неожиданного поведения Баннерманна я уже почти забыл, зачем, собственно, сюда пришел.

— Причем немедленно, — сказал я. — Созовите своих людей, Баннерманн. Этот поселок — западня. Я пока что не могу вам все объяснить, но мне только что еле-еле удалось избежать смерти. И на этом они не остановятся.

Баннерманн огляделся по сторонам, как будто проснувшись от глубокого, полного кошмаров сна.

— Хорошо, — пробормотал он. — Зайдите в соседний номер и разбудите Форда и Биллингса. А я… созову остальных.

Я вышел в коридор и зашел без стука в один из соседних номеров. Оба матроса, полностью одетые, лежали на кроватях и спали. Мне пришлось трясти их изо всех сил и кричать, заставляя их проснуться. И даже проснувшись, они, казалось, толком не понимали, что я им говорил.

Выйдя втроем в коридор, мы услышали, что звон пожарного колокола стал громче. С улицы доносились взволнованные голоса множества людей Казалось, для того, чтобы потушить горящую лавку, весь городишко был поднят на ноги. Баннерманн и трое остальных матросов уже были в коридоре. Без лишних слов я повернулся, бросился мимо Баннерманна к лестнице и тут же вернулся назад.

Мы были уже не одни!

И без запаха гниения и звука шагов я почувствовал, что кроме нас на лестничной клетке был еще кто-то — или что-то…

— Крэйвен! Что случилось?

Баннерманн потряс меня за плечо. Я посмотрел на него, хотел было что-то сказать, но вместо этого лишь беспомощно застонал. Глаза Баннерманна сузились. Он смотрел мимо меня на лестницу.

— Что это? — пробормотал он.

— Вы… Вы это тоже чувствуете? — спросил я.

Баннерманн судорожно кивнул. Его руки нервно теребили куртку.

— Что это? — снова спросил он. — Этот запах и… шаги.

Невидимое существо приближалось. Его запах надвигался на нас, как туча. Внимательно прислушавшись, можно было уловить скрип ступенек под его тяжестью. Матросы Баннерманна тоже, казалось, почувствовали приближение этого жуткого существа. Никто из них не проронил ни слова, но я видел, что их лица становились все более напряженными.

— Назад! — скомандовал Баннерманн. — Нам нужно найти другой путь. Уходим отсюда!

Матросы молча повиновались. Я тоже без каких-либо возражений последовал его указаниям. Я даже был рад, что рядом оказался кто-то, кто за меня решал, что я должен делать в этой ситуации.

Шаг за шагом мы отступали, пока не дошли до конца коридора. Невидимое существо следовало за нами, но медленно и на значительном расстоянии от нас, как будто его пугало присутствие такого количества людей. Вдруг мне стало казаться, что к шуму шагов добавился шум тяжелого, прерывистого дыхания, словно дышала охотничья собака, идущая по следу, правда, какая-то уж очень большая собака.

— Это… это западня, — пролепетал один из матросов. — Живыми нам отсюда не выбраться.

— Биллингс! — резко сказал Баннерманн. — Возьмите себя в руки.

Биллингс сглотнул. Его взгляд блуждал по коридору, а руки суетливо, испуганно двигались, но он сам, казалось, этого даже не замечал.

— Мы умрем! — прошептал он. — Мы… мы все умрем, капитан. Как и те, кто остался на «Владычице тумана»! Это… это чудовище доберется и до нас, до нас всех.

Баннерманн повернулся, без лишних разговоров схватил его за ворот и с размаху ударил ладонью по щеке.

— А теперь хватит, Биллингс, — сказал Баннерманн резко. — Вы возьмете себя в руки, вы, чертов остолоп, или я мозги вам вышибу!

Сказав это, Баннерманн поднял руку, как будто хотел выполнить свою угрозу. Биллингс издал тонкий жалобный звук, поднял, защищаясь, руки над головой и прижался к стене. Баннерманн фыркнул и опустил кулак.

— Ну ладно, — сказал он громко. — Каждый может дать слабину, но сейчас все постарайтесь взять себя в руки. Нам нужно как-то отсюда выбраться. В крайнем случае, спустимся через окно. В общем…

То, что произошло в следующий момент, случилось так быстро, что никто из нас и пальцем не успел пошевелить. Биллингс молниеносно отскочил от стены, проскочил мимо Баннерманна и бросился к лестнице, вопя во всю глотку и беснуясь, как сумасшедший.

Но он не успел сделать и пяти шагов. Что-то невидимое и удивительно сильное, казалось, перехватило его на полпути и с силой отшвырнуло. Он вскрикнул, в отчаянии поднял руки и снова заорал, получив второй, еще более сильный удар. Матрос зашатался, повалился на стену и, крича от боли, опустился на колени. Над его левой бровью появилась кровавая ссадина в палец длиной.

Далее события начали развиваться еще быстрее. Буквально на долю секунды в коридоре появилась тень: какое-то искаженное изображение чего-то мощного, отдаленно похожего на человека, более двух метров ростом, с дюжиной мускулистых змееобразных конечностей, покрытое блестящей зеленой чешуей. Это был жуткий монстр, одного взгляда на которого было достаточно, чтобы у человека кровь застыла в жилах от ужаса. Но это видение исчезло так же быстро, как и появилось.

Биллингс начал орать во всю глотку. Его тело развернулось, согнулось, словно в смертельной судороге, и вдруг начало иссыхать с поразительной быстротой.

А кровь на его лбу начала кипеть…

Я не стал ждать, что произойдет дальше. Биллингса уже невозможно было спасти, но его смерть могла поспособствовать спасению жизни остальных. С хриплым воплем я бросился прочь, не обращая внимания на испуганные окрики Баннерманна, и пронесся с опущенной головой мимо Биллингса и невидимого существа. В тот самый момент, когда я пробегал мимо незадачливого матроса, мне в ноздри ударил удушающий смрад, и на какой-то миг мне показалось, что я снова вижу облик этого кровожадного чудовища — уродливого жуткого молоха, жадно склонившегося над умирающим и вонзившего в его тело свои ужасные щупальца.

Проскочив мимо них, я подбежал к лестнице.

Еле держась на ногах от напряжения, я схватился левой рукою за поручень и, опираясь на него, начал спускаться по ступенькам. Бросив быстрый взгляд через плечо назад, я увидел, что Баннерманн и остальные четверо матросов очнулись от оцепенения и тоже бросились бежать.

Баннерманн нагнал меня уже в конце лестницы. Он быстро и неровно дышал, а на его лице застыло выражение глубокого, непреодолимого ужаса.

— Крэйвен! — пробормотал он. — Что… что это было? Что…

Он, смолк на полуслове, услышав, как входная дверь распахнулась с такой силой, что громко ударилась о стену, и дверное стекло треснуло.

В проеме двери появилась фигура в черной униформе.

Не прошло и часа с тех пор, как я сидел напротив констебля Донхилла. Но теперь я его едва узнал. Его лицо было искажено ненавистью, а в руках он крепко сжимал дробовик.

Секунду он постоял у двери не двигаясь, а затем стал медленно приближаться к нам, держа свое ружье так, чтобы и я, и Баннерманн, и матросы были в секторе обстрела.

— Не вздумайте двинуться с места, Крэйвен, — прошептал он. Его голос дрожал. — Я… я предупреждаю вас. Поднимите… руки вверх.

Я повиновался. Баннерманн и матросы, стоявшие справа и слева от меня, медленно подняли руки. Портье, стоявший за стойкой администратора, бесследно исчез. Возможно, чутье, чаще всего имеющееся у людей такой профессии, позволило ему осознать надвигающуюся опасность, и он предпочел ретироваться заранее.

— Вы совершаете ошибку, Донхилл, — сказал я. — Мы…

— Заткнитесь! — Донхилл подкрепил свое требование резким взмахом ружья, сделал шаг в сторону и дал кому-то знак левой рукой.

Лишь теперь я заметил, что он пришел не один. Перед распахнутой дверью гостиницы стояли человек десять мужчин и женщин. У меня внутри все оборвалось. Уж очень это напоминало суд Линча…

— Донхилл, — сказал я в отчаянии, — вас ввели в заблуждение. Мы — в опасности. Там, наверху…

— Соизвольте закрыть рот, Крэйвен! — прошипел Донхилл.

Он сделал шаг в мою сторону и поднял ружье, как будто намеревался меня ударить. Я отскочил назад, заметив при этом краем глаза, как напрягся стоявший возле меня Баннерманн.

— Заходите сюда, Геллик, — громко позвал Донхилл. — Не бойтесь, они не смогут причинить вам вреда.

Позади него появился узкоплечий седоволосый человек. Я не сразу его узнал: вне своей конторки кассира там, в банке, без кожаных нарукавников, он выглядел совсем по-другому.

— Это он? — спросил Донхилл.

Геллик осмотрел меня с головы до ног. Его глаза бегали, и по нему было видно, что он с удовольствием оказался бы сейчас где-нибудь подальше отсюда. Наконец он кивнул.

— Да, констебль, — пробормотал он. — Это… это именно тот человек.

Также кивнув, Донхилл повернулся ко мне и воинственно поднял подбородок.

— Роберт Крэйвен, — сказал он, отчетливо выговаривая слова. — Вы арестованы по подозрению в убийстве.

— Убийстве… — у Баннерманна от потрясения даже дыхание перехватило. — Вы сказали «по подозрению в убийстве», констебль?

Донхилл бросил на него ледяной взгляд:

— Не вмешивайтесь, капитан. Вами я займусь позже. И поднимите руки вверх!

Баннерманн, который уже почти опустил руки, быстро снова поднял их на высоту плеч, при этом от изумления качая головой.

— Вы спятили, Донхилл, — сказал он. — Еще несколько секунд назад кто-то пытался убить нас. Наверху в коридоре лежит один из моих матросов, констебль. Он мертв! Почему бы вам не заняться им, вместо того, чтобы выдвигать нелепые обвинения?

Донхилл в удивлении нахмурил лоб, посмотрел мимо меня и Баннерманна на лестницу и нервно облизал языком губы.

Эти его действия говорили о том, что он удивлен. Это явно чувствовалось.

— Вы были последним, кто видел Леймана в живых, Крэйвен, — сурово сказал он. — Вы пробыли в его магазине каких-нибудь пять минут, и здание загорелось. Лейман мертв, и лишь по какой-то счастливой случайности пожар не охватил весь город, — он указал ружьем в сторону двери. — В общем, следуйте за мной, и чтобы без глупостей. Если вы действительно невиновны, Крэйвен, то у вас будет возможность это доказать. И вы тоже, капитан.

Баннерманн удивленно хмыкнул:

— Я? Но что мы…

— Ничего, — сказал я тихо. — Мы ведь нездешние, Баннерманн, а этого вполне достаточно. Не так ли, Донхилл?

Все это время я не спускал глаз с констебля, и не нужно было быть особенно проницательным, чтобы заметить, что мое предположение оказалось верным.

— Да, достаточно! — гневно сказал Донхилл. — Еще одно слово — и получите по зубам, Крэйвен. Возможность выгораживать себя вам будет предоставлена позже.

Он говорил громко, я бы сказал — нарочито громко. Эти его слова предназначались не столько нам, сколько людям, стоявшим перед гостиницей и наблюдавшим за Донхиллом и за нами. Я чувствовал, как они были взбудоражены. Если мы выйдем отсюда, вряд ли кто-нибудь из нас живым доберется до камеры.

— Вы правы, — сказал я. — Этого достаточно.

Донхилл нахмурил лоб и вопросительно посмотрел на меня. Его палец лег на спусковой крючок дробовика. В глазах констебля появилось выражение недоверия.

Но я так и не дал ему поразмышлять над скрытым смыслом моих слов. Я вдруг схватил руку стоящего рядом с ним кассира, дернул его на себя и резким движением вывернул ему руку за спину.

Испуганный крик кассира сменился хрипением: это я, повернув его к себе спиной, обвил рукой его шею, сдавив ее, и теперь крепко держал перед собой трепыхающегося кассира, как живой щит.

— Бросьте оружие, Донхилл! — резко сказал я.

Донхилл, хмыкнув, сделал шаг в мою сторону, но тут же остановился, увидев, что я еще сильнее сдавил шею Геллика. На самом деле у меня и в мыслях не было убивать беднягу, я лишь стремился причинить ему боль. Но Донхилл, естественно, не знал, что у меня на уме.

Во всяком случае, я на это надеялся.

— Этот номер у вас не пройдет! — сказал Донхилл. — Вы…

Вместо ответа я еще сильнее вывернул руку Геллика и, подождав, пока он инстинктивно начнет тянуться в противоположную сторону, резко толкнул его вперед, в результате чего он с размаху врезался в Донхилла, и они оба упали на пол.

Донхилл даже вскрикнуть не успел. С гневным рыком Баннерманн бросился к нему, выхватил у него ружье и врезал ему прикладом по затылку. Донхилл, судорожно вздрогнув, закатил глаза и распластался, как тряпичная кукла.

— Бежим отсюда! — рявкнул Баннерманн. — Через черный ход!

Говоря это, он повернул ружье в сторону двери и нажал на спусковой крючок.

Глухой звук, с которым заряд дроби вылетел из ружья, утонул в криках ужаса, вырвавшихся из десятка глоток. Собранные Донхиллом горе-линчеватели бросились врассыпную, как только бухнул выстрел. Малюсенькие дробинки с такого расстояния не убили бы никого, даже не смогли бы поранить сколько-нибудь серьезно стоящих за дверью людей. Но дробь все-таки при попадании делала маленькие болезненные ранки, и потому стрельба такими зарядами, пожалуй, могла бы сдерживать толпу даже лучше, чем выстрелы пулями. Закрашенные с одной стороны дверные стекла разлетелись вдребезги и окатили людей на улице градом мелких острых осколков.

Баннерманн зычно рассмеялся, повернулся и так меня толкнул, что я отлетел аж за его людей, в глубину вестибюля. Я растерялся от неожиданности, и не знал, что и думать. Баннерманн, схватив меня за руку, потащил за собой, как ребенка, втолкнул в какой-то коридор и захлопнул за нами дверь.

— Вон туда!

В конце короткого коридора было окно. Баннерманн бросился к нему и без долгих проволочек просто вышиб его. Звон, с которым разлетелось стекло, эхом отозвался в коридоре, как пушечный выстрел. Его, наверное, было слышно и на другом конце городка.

Баннерманн, пропустив вперед своих людей и подгоняя их нетерпеливыми жестами, сам пролез в оконный проем и, обернувшись, протянул мне руку. Когда я пролазил сквозь окно, дверь позади меня содрогнулась от первого мощного удара.

— А они не теряют времени, — буркнул Баннерманн. — Пойдемте!

Тяжело дыша, я огляделся по сторонам. Мы находились на узенькой, примыкающей к безоконной тыльной стене гостиницы улице. Слева раздавались возбужденные крики и возгласы, а справа виднелась узкая синеватая полоска моря. Улочка, похоже, выходила прямо на морской берег.

— Прекрасно, — сказал Баннерманн. — Слушайте сюда! Мы разделимся — шестерых человек труднее поймать поодиночке, чем всю группу целиком. Встречаемся с наступлением темноты внизу, у моря. А теперь разбежались кто куда!

Пригибаясь, мы побежали прочь. Трое из матросов Баннерманна без лишних слов нырнули в узкую боковую улицу и исчезли из виду, четвертый же еще оставался с нами. Это был Форд, тот самый матрос, который был ранен у озера.

Мы добежали до конца улицы и остановились. Перед нами лежала полукруглая площадь, ярдов двадцать, максимум двадцать пять, в диаметре, и на ней не было за что спрятаться. Если кто-нибудь вдруг выглянет из окна, когда мы будем ее пересекать, — мы пропали. Баннерманн осторожно высунулся из-за угла дома и затем решительно кивнул. Его руки еще крепче сжали ружье.

— Никого, — прошептал он. — Вперед!

Я мысленно досчитал до трех, собирая в себе остатки храбрости, и бросился вслед за капитаном через площадь. Когда нам оставалось каких-нибудь пять шагов до противоположной границы площади, раздался выстрел. Это был звонкий хлесткий звук, почти непохожий на звук выстрела. Форд на бегу зашатался, схватил себя за грудь и упал ничком.

Споткнувшись, я попытался взять вправо и от резкого изменения направления движения потерял равновесие. Беспомощно размахивая руками, я упал на землю.

Баннерманн отреагировал мгновенно, совсем не так, как этого можно было ожидать от степенного капитана парусника, каким я его знал когда-то. Даже не оглянувшись, он на всей скорости бросился в сторону, перекатился через плечо, затем ловким и невероятно быстрым движением вскочил на колени. Прогремел второй выстрел, и буквально на расстоянии ладони от Баннерманна от земли отскочили искры и поднялся фонтанчик пыли.

Но Баннерманн, казалось, не обратил на это никакого внимания. Дробовик в его руках издал глухой треск выстрела, и на другой стороне площади кто-то вскрикнул.

Обернувшись, я увидел, что один из людей, выскочивших из боковой улицы, опустился на колени, тогда как другие в панике разбежались.

Баннерманн отбросил теперь уже бесполезное ружье, вскочил и грубым движением поднял на ноги и меня.

— Бежим отсюда! — быстро сказал он. — Эти ребятки очень быстро оправятся от испуга!

Мы побежали прочь. Сзади раздались громкие крики, и через несколько секунд мне послышалось за нашими спинами частое топанье сапог, но у меня не хватило духу посмотреть назад.

Баннерманн, бежавший впереди меня, свернул наугад в первую попавшуюся улочку — и вдруг так внезапно остановился, что я на всей скорости врезался в него и неминуемо упал бы, если бы он молниеносно не схватил меня и не удержал на ногах.

— Спасибо, — автоматически вырвалось у меня. — Я…

Остаток фразы буквально застрял у меня в горле, когда я взглянул мимо Баннерманна в глубину улицы.

За нашими спинами все ближе и ближе раздавались голоса и шаги наших преследователей, но Баннерманн уже не пытался куда-то бежать.

Да и бежать-то, собственно, было уже некуда.

Улица, в начале которой мы стояли, тянулась еще шагов на пятьдесят и упиралась в высокую кирпичную стену. Иными словами, в конце ее был тупик!

Камера была шага три в длину и столько же в ширину, кроме привинченных к стене покрытых соломой нар, в ней ничего не было. Свет проникал через узкое зарешеченное окно под самым потолком. Стены были влажными, и в воздухе чувствовался легкий запах гнили. Даже на покрытой черным лаком металлической двери камеры блестела влага, а в щелях пола виднелась плесень.

Человек на нарах шевелился во сне. Он так ни разу и не проснулся с тех пор, как несколько часов назад его сюда закинули, но его глаза под закрытыми веками все время двигались, как будто ему снились кошмары, а его лицо было неестественно бледным, хотя лоб буквально горел от жара. От его правого запястья тянулась тонкая железная цепь, прикованная к ржавому железному кольцу, вделанному в стену.

Человек еще раз пошевелился. Его глаза слегка приоткрылись, веки при этом задрожали. С тихим шуршащим звуком он стал царапать ногтями грубые доски, на которых лежал. В какой-то миг пелена перед его глазами растаяла. Его взгляд пробежал по голой стене, переместился на окно и, задержавшись на мгновение на освещенном солнцем прямоугольнике окна, заскользил дальше, дошел до закрытой двери и остановился на блестящем черном металле. Глаза человека широко открылись от изумления.

Дверь вдруг преобразилась. Черный лак на железе начал переливаться, как полированный, а в центральной части прямоугольной, высотой в человеческий рост двери стали прорисовываться расплывчатые контуры.

О'Бэнион издал удивленный возглас, резко приподнялся, но тут же снова опустился на нары, почувствовав, как больно впилась цепь ему в запястье. Но он почти не обратил внимания на боль. Его взор был прикован к вытянутому темному контуру, появившемуся на блестящей поверхности двери…

— О Господи… — пролепетал он. — Боже праведный, что… что это такое?

Тень начала сгущаться, становясь темнее и отчетливее. На мгновение О'Бэниону даже показалось, что он различает мерцающий овал величиной с человека. Затем тень еще больше сгустилась, появились руки, ноги, голова. Тень превратилось в искаженное изображение человека… О'Бэнион хотел было закричать, но ужас сдавил ему горло. С его губ слетел лишь едва слышный стон.

Поразительные метаморфозы продолжались. Вместо темного пятна на двери уже виднелось черное плоское изображение человека.

— Не бойтесь, О'Бэнион, — раздался голос. — Я здесь не для того, чтобы причинить вам какой-нибудь вред.

О'Бэнион почти не разобрал сказанных слов. Его рот был разинут от изумления, а ногти с силой впились в ладони. Но он этого не замечал.

— Сатана! — забормотал О'Бэнион. — Ты… ты пришел за мной!

В ответ раздался ироничный приглушенный смех. Тень на стене уже полностью превратилась в изображение человека двухметрового роста. Это была объемная фигура стройного мужчины в старомодной, но изящной одежде. Его узкое лицо обрамляла ухоженная бородка, такая, с какой изображают короля Артура. Над правым глазом виднелась изогнутая, как застывшая молния, прядь белоснежных волос шириной где-то в три пальца, тянувшаяся почти до затылка.

И тут изображение сделало шаг вперед от двери в камеру…

О'Бэнион взвизгнул, подскочил и изо всей силы вжался в стену. Его глаза безумно блестели.

— Нет! — пролепетал он. — Уходи! Уходи прочь! Не трогай меня!

Он согнулся, наклонил голову к груди и, словно защищаясь, выставил руки в сторону видения. Из его рта доносились нечленораздельные всхлипывающие звуки.

Незнакомец на секунду замер, затем покачал головой и слегка коснулся рукой плеча О'Бэниона.

О'Бэнион перестал скулить. Медленно и все еще дрожа, как осиновый лист, но уже наполовину овладев собой, он выпрямился и посмотрел на видение. Его губы тряслись, а глаза были неестественно выпучены.

Незнакомец улыбнулся.

— Теперь получше? — спросил он.

Его голос звучал приглушенно и как-то странно, как будто доносился издалека. Однако какой-либо враждебности в интонациях голоса не ощущалось.

— Кто вы? — прошептал О'Бэнион. — И как… как вы сюда попали?

— Меня зовут Андара, — ответил незнакомец.

Он снова улыбнулся, медленно прошагал к нарам и присел на них в ногах у О'Бэниона. Когда он пересекал падающие из окна лучи света, О'Бэнион увидел, что свет проходит сквозь тело незнакомца, как будто он — бестелесный призрак.

— Что касается того, как я сюда попал, — продолжал Андара, — то это длинная история, и у меня, боюсь, нет времени, чтобы ее рассказывать. Но я вам не враг, О'Бэнион.

О'Бэнион судорожно сглотнул.

— Вы… Вы знаете меня?

Андара кивнул:

— Да. Вас и вашего друга.

— Стива? — О'Бэнион резко выпрямился, но тут же, охнув, дернулся назад, почувствовав запястьем впивающуюся цепь. Андара наклонился и коснулся ее двумя пальцами. На долю секунды металл вдруг стал ослепительно красным, как будто горел каким-то внутренним огнем. Затем цепь исчезла.

О'Бэнион растерянно уставился на свое запястье.

— Боже мой! — воскликнул он. — Как… как вы это сделали?

— И на эти объяснения сейчас нет времени, — сказал Андара. — Просто поверьте мне, что я ваш друг и желаю вам только хорошего, О'Бэнион. Я освобожу вас из заключения.

О'Бэнион впился взглядом в пришельца, тщетно пытаясь найти какие-нибудь подходящие ситуации слова, затем огляделся по сторонам, как будто лишь только что осознал, где он находится. На его лице появилось выражение страха, граничащего с ужасом.

— Стив, — пробормотал он. — Это… это чудовище. Оно… оно его убило.

Андара с серьезным видом кивнул:

— Боюсь, что да.

О'Бэнион на некоторое время замолк. Когда он снова заговорил, чувствовалось, что он подавлен, но в его взоре появились безумные огоньки.

— Значит… значит, это все произошло на самом деле? — пробормотал он. — И я вовсе не сошел с ума? Я…

Андара улыбнулся.

— Нет, О'Бэнион, конечно же, нет. Донхилл и его приспешники попытались вам это внушить, в действительности же все эти события произошли на самом деле.

— Тогда Стив и в самом деле мертв, — пробормотал О'Бэнион.

— Да. Но вы не виноваты в том, что он погиб, О'Бэнион, — произнес Андара. — Просто это все было специально подстроено, чтобы уничтожить вас и вашего друга. Донхилл и его сотоварищи знали, что чудовище будет ждать вас там, на озере. Ваш друг был убит. И вас тоже ожидает смерть.

О'Бэнион шумно вздохнул. Его руки дрожали.

— Но почему… вы рассказываете мне все это? — спросил он вполголоса. — Почему вы помогаете мне, Андара?

— Потому что мне нужна ваша помощь, О'Бэнион, — ответил Андара серьезно. — Донхилл и его приятели — преступники, бессовестные убийцы, для которых человеческая жизнь не значит ничего. Вы тоже погибли бы, если бы остались здесь. Донхилл и его компания убили бы вас.

— Вам нужна моя помощь?

Андара кивнул.

— Послушайте, О'Бэнион. Я… у меня сейчас нет возможности объяснить вам, по какой причине я не могу здесь долго оставаться. Сам факт моего пребывания в этом месте нарушает законы, которые я должен соблюдать.

— Вы — не человек, — пробормотал О'Бэнион. Его голос зазвучал с легким истерическим оттенком.

— Не живой человек, если вы это имеете в виду, — подтвердил Андара. — Послушайте, О'Бэнион. Я вытащу вас отсюда, но хочу попросить вас об одном одолжении. Мой сын находится в этом городишке. Он — тот самый человек, который приволок вас сюда. Его зовут Крэйвен, Роберт Крэйвен. Можете это запомнить?

О'Бэнион кивнул.

— Роберт Крэйвен, — повторил он.

— Да. Ступайте к нему, О'Бэнион. Ступайте к нему и предупредите его. Скажите ему, что…

— Пойти к нему? — переспросил О'Бэнион. — Но я не могу этого сделать, Андара! Они же меня немедленно схватят, если я…

— Никто вас не узнает, О'Бэнион, — сказал Андара спокойно. — Даже не переживайте по этому поводу. У меня еще есть кое-какая волшебная сила — маленькая частичка той силы, какой я некогда обладал, но ее будет вполне достаточно, чтобы защитить вас, пусть и на короткое время. А теперь слушайте внимательно. Ступайте к нему. Найдите его и скажите, что вас прислал я. Есть кое-что, что он должен знать. Скажите ему, что этот городок — западня. Западня, которую устроили мне, а теперь она предназначается ему, если он не убежит отсюда. Донхилл и Лейман — маги, и чудовище в озере — не более чем орудие, подчиняющееся их приказам.

— Они маги? — недоверчиво переспросил О'Бэнион.

Андара нетерпеливо кивнул:

— Просто скажите ему все, что я говорю вам. Скажите, что ему нужно бежать. Он уже кое о чем догадывается, но есть еще кое-что, о чем он не знает. Скажите ему, что их всегда бывает трое. В поселке есть третий колдун. И его нужно опасаться.

— Но кто же это? Почему…

— Я не знаю, кто третий, — печально сказал Андара. — Он — очень могущественный колдун, намного могущественнее меня. И я не могу определить, кто же он. Но он где-то здесь, и он уничтожит Роберта, если тот не убежит. А теперь идите, О'Бэнион. Времени мало.

— Но почему бы вам не пойти самому? — поспешно спросил О'Бэнион. — Почему бы вам самому не предупредить его об опасности?

Лицо Андары вдруг стало расплываться.

— Потому что я не могу этого сделать, — сказал он. Его голос стал еле слышным. Это был уже скорее не голос, а слабое дыхание, и разобрать смысл произносимых слов стало очень трудно. — У меня нет возможности к нему приблизиться. Этому препятствует третий маг. Он знает, что я здесь. Мне он не может причинить никакого вреда, однако он в состоянии препятствовать моему приближению к Роберту. А теперь идите, О'Бэнион, прошу вас. Предупредите моего сына. Скажите ему, что где-то есть третий маг!

Его голос становился все тише и тише, и в тот самый момент, когда прозвучало последнее слово, человек-призрак, сидевший в ногах О'Бэниона, исчез, как будто его там никогда и не было.

О'Бэнион еще некоторое время пристально смотрел на то место, где только что находилось видение. Затем он свесил ноги с постели, встал и медленно пошел к выходу.

Металлическая дверь бесшумно открылась перед ним, как только он к ней приблизился.

Шаги преследователей раздавались все ближе и ближе. Улица за нашей спиной заполнилась топотом многочисленных ног и возбужденными криками десятков человек. Послышался выстрел.

Этот резкий звук вывел меня из оцепенения. После того, что сделал Баннерманн, толпа уж наверняка даст волю эмоциям. Эти люди разорвут Баннерманна и меня, как только мы попадем к ним в руки.

Я побежал изо всех сил, перед этим схватив Баннерманна за руку и таща его за собой. Мой взор отчаянно скользил по фасадам домов, стоявших по обеим сторонам улицы. Я видел много окон, даже одну дверь, но все они без исключения были закрыты, а времени на то, чтобы их выламывать, не было.

Мы добежали до конца улочки и остановились. Я отпустил руку Баннерманна, посмотрел в отчаянии по сторонам и — решительно вцепился в шероховатый камень стены, преграждавшей нам выход.

— Что вы хотите делать? — испуганно спросил Баннерманн и посмотрел назад, на другой конец улицы. Наших преследователей еще не было видно, но они могли появиться в любой момент.

— Карабкаться вверх! — сдержанно ответил я, цепляясь пальцами за выступы на стене и пытаясь лезть вверх. — Сейчас это вопрос жизни или смерти!

— Но ведь это бессмысленно! — возразил Баннерманн. — Они нас здесь постреляют, как зайцев, Крэйвен.

— Ну и оставайтесь! — вспылил я. — Я все ж таки попытаюсь. Я…

Баннерманн, не говоря больше ни слова, схватил меня за руку, резким движением стащил на землю и довольно бесцеремонно развернул влево, несмотря на мои протесты.

В каких-нибудь пяти метрах от нас в одной из стен открылась узкая дверь. Из дверного проема высунулся человек невысокого роста, одетый в темно-коричневый плащ с капюшоном, и жестом поманил нас. Его лица не было видно.

Я не стал долго раздумывать. Вполне возможно, что это была ловушка и что за дверью меня и Баннерманна встретит десяток взведенных ружей. Но нам, так или иначе, терять уже было нечего.

Я бросился к двери, заскочил внутрь здания, по инерции пробежал вперед еще несколько шагов и, тяжело дыша, остановился прямо за Баннерманном. Дверь позади нас захлопнулась с глухим стуком, отгородив нас от голосов преследователей, как, впрочем, и от дневного света. Стало почти совсем темно. Все погрузилось в полумрак, так что были видны лишь контуры окружающих предметов.

Чья-то рука коснулась моего плеча и довольно грубо толкнула меня вперед, в сторону коридора.

— Быстро, — раздался чей-то голос. — Лестница наверх. Они скоро будут здесь!

Мы бросились вперед. Наш таинственный спаситель провел нас по узкой лестнице без перил на верхний этаж здания, а затем мы пошли по длинному, уже хорошо освещенному коридору. Я бросил взгляд на лицо незнакомца, но коричневый капюшон не позволял его рассмотреть. Все, что я заметил, — это то, что, как мне показалось, он был совсем юным.

В конце коридора я увидел низкую дверь без замка. Наш проводник прошел, наклонив голову, в дверной проем, подождал, пока Баннерманн и я последуем за ним, и затем нетерпеливо захлопнул за собой дверь.

Комната, в которой мы оказались, насчитывала шагов пять в длину и столько же в ширину и была очень скромно обставлена. В воздухе пахло пылью и остывшей едой. Наш спаситель, обойдя меня, подошел к громоздкому трехдверному шкафу, составлявшему вместе с кроватью и шатким столом всю обстановку комнаты, открыл правую дверцу и нетерпеливо отодвинул в сторону висящую там одежду.

— Быстро! — сказал он. — Залезайте сюда!

Мы с Баннерманном обменялись удивленными взглядами, но все ж таки повиновались. Шкаф внутри оказался просторнее, чем казался снаружи, но, тем не менее, в нем едва хватило места Баннерманну, мне и нашему спасителю. Незнакомец проворно закрыл дверь шкафа изнутри и стал копошиться в темноте.

Что-то щелкнуло. Часть задней стенки отошла вглубь и затем широко распахнулась. Меня тут же ослепил яркий солнечный свет.

Я сощурился, прикрыл глаза ладонями и выкарабкался из шкафа, тем более что наш новый друг уже начал меня подталкивать.

— Быстрее! — шептал он. — И чтобы тихо, иначе мы все погибли!

Я полез вперед, ударился головой о низкую балку и упал на колени, чертыхаясь себе под нос. Рядом со мной, покачивая головой, на пол плюхнулся потрясенный Баннерманн.

Я хотел было задать вопрос, но стена шкафа уже закрывалась за нашими спинами, и еще через секунду мы с Баннерманном остались одни.

Я в растерянности осмотрелся по сторонам. Мы находились в низкой, но удивительно просторной мансардной комнате, которая была обставлена гораздо более щедро и с большим вкусом, чем комната по ту сторону шкафа. Свет падал сверху через два люка: черепицу, покрывавшую крышу, в этих местах сняли, а в образовавшиеся отверстия были вставлены вырезанные точно по размерам отверстий стекла. Комната была такой низкой, что Баннерманн не смог бы полностью выпрямиться, чтобы при этом не упереться головой в потолочную балку, однако здесь было полно уютных кресел, один старомодный шезлонг и широкая кровать со свежими постельными принадлежностями, поэтому не было необходимости стоять. На одной из стен даже висело несколько картин, а на круглом столе в центре комнаты стояла ваза со свежесрезанными цветами.

Я хотел было встать, но Баннерманн поспешно схватил меня рукой за предплечье, покачал отрицательно головой и приложил палец к губам.

Я прислушался. Поначалу я не услышал ничего, кроме бешеного биения своего сердца и глухого шума крови в ушах, но затем я различил приглушенные звуки шагов и голоса, доносившиеся из-за стены.

— Где они? — спросил кто-то резким неприятным голосом.

— Кто? — прозвучал ответный вопрос. Похоже, это был голос нашего спасителя.

— Два незнакомца. Они скрылись в этом доме. Не попадались ли они тебе?

— Нет. Если они и были здесь, в этом доме, то они, наверное, на другую сторону…

Что-то щелкнуло, и говоривший смолк, но прежде вскрикнул, словно от боли.

— Говори правду! — снова раздался первый голос. — Эти двое — преступники, При! Они убили Леймана, а один из них выстрелил в Бена и тяжело его ранил. Если ты их прячешь…

— Да не попадался мне никто! Вы… вы и сами можете проверить, прячу ли я здесь кого-нибудь!

Говоривший первым злобно рассмеялся:

— Да уж можем! А ну, ребята, переверните здесь все вверх дном.

Баннерманн испуганно вздрогнул и глубоко вдохнул, но так ничего и не сказал. Некоторое время за тонкой стенкой раздавался грохот, к которому примешивались звуки тяжелых шагов и гневная ругань. Мое сердце сжалось, когда я услышал, как распахнулась дверца шкафа, как сорвали с вешалок одежду. Затем задняя стенка шкафа задрожала от ударов прикладом.

— Их здесь и вправду нет, — услышал я еще чей-то голос. — Они, наверное, выбежали наружу. Или побежали по крышам. Но мы все равно до них доберемся.

Снова послышалось топанье, кто-то хлопнул дверью, причем так сильно, что задребезжали стекла.

— Если увидишь их, немедленно сообщи нам, понятно? — я снова услышал первый голос.

Наш спаситель что-то ответил, я не расслышал что, затем дверь с треском захлопнулась и стало слышно, как тяжелые шаги застучали по ступеням лестницы.

Баннерманн облегченно вздохнул.

— Мы были на волоске от гибели, — прошептал он. — Еще полминуты, и…

Он больше ничего не сказал, но все было понятно и так. В этот раз нам не просто повезло. Наше спасение казалось каким-то чудом.

Я поднял глаза, услышав, что дверь шкафа снова открылась и раздались чьи-то легкие шаги. Задняя стенка шкафа сдвинулась, и из него высунулась узкоплечая, просто одетая фигура человека.

И тут я на секунду лишился дара речи.

Наш спаситель уже снял плащ, и его лицо, освещаемое солнечным светом, стало отчетливо видно. Это была девушка.

Поначалу мне показалось, что ей лет восемнадцать, может быть девятнадцать, но когда она задвинула за собой дверь и обернулась ко мне и Баннерманну, я увидел, что она, скорее всего, значительно моложе.

Впрочем, я мог и ошибаться. На мгновение наши взгляды встретились, ее темные глаза смотрели на меня очень серьезно, и я подумал, что, пожалуй, правильным было мое первое предположение о ее возрасте.

Вдруг она улыбнулась, и это было как…

Представьте себе, что после затянувшегося на неделю дождя через тучи вдруг пробился первый луч солнца, или же после долгой и холодной зимы первый раз на рассвете послышалось птичье пение.

Точно так же воспринималась и ее улыбка. Девушка не произнесла ни слова, просто улыбнулась мне и Баннерманну, но это была улыбка, способная буквально за секунду свести с ума.

Почти минуту мы с Баннерманном, как дураки, молча смотрели на нее, и, наверное, так продолжалось бы еще дольше, если бы она сама в конце концов не нарушила молчание.

— Ну, теперь все в порядке, — сказала она. — Вы в безопасности. Они больше не придут.

Я сглотнул, беспомощно взглянул на Баннерманна, попытался было встать, но лишь стукнулся головой о балку.

— Я… — сказал я, запинаясь. — Я имею в виду, мы…

— Почему бы вам не присесть? — перебила она меня, все еще мило улыбаясь, но в ее словах слышалась ирония. — Опасность позади. И у нас есть время поговорить.

Она сопроводила свои слова приглашающим жестом, подошла легкими шагами к шезлонгу и уселась в него. Мы с Баннерманном тоже присели, но как-то нерешительно, стараясь при этом держаться от нее на почтительном расстоянии.

— А почему вы это сделали, мисс? — нерешительно спросил Баннерманн. — У вас… у вас ведь могут быть большие неприятности, если вдруг выяснится, что вы нам помогали.

— Перестаньте называть меня этим дурацким словом «мисс», — сказала девушка. — Мое имя — Присцилла, для друзей — просто При. У меня не будет никаких неприятностей, если шайка Донхилла узнает, что я вас спрятала, капитан Баннерманн. Они просто убьют меня.

— Убь… — я запнулся и посмотрел на нее с испугом, тщетно подбирая нужное слово.

Присцилла небрежно махнула рукой:

— Не беспокойтесь, мистер Крэйвен.

— Роберт.

— Хорошо, пусть будет Роберт, — улыбнулась Присцилла. — Здесь вы в безопасности. Человека, построившего эту потайную комнату, уже нет в живых. Кроме меня никто больше не знает о ней. Это правда, что вы убили Леймана, Роберт?

Ее вопрос буквально обескуражил меня.

— Я… нет, — сказал я растерянно. — Он мертв, но…

— Жаль, — спокойно сказала Присцилла. — Этот негодяй вполне того заслужил.

— Вы это серьезно? — спросил Баннерманн, как будто он не слышал ее последних фраз. — Они могут вас убить?

Присцилла кивнула.

— Да. Вы не знаете Донхилла. Это не человек, это чудовище.

— Но почему? — озадаченно спросил Баннерманн. — Я имею в виду… мы с Робертом не сделали ему ничего плохого.

Присцилла засмеялась, но в ее смехе чувствовалась горечь.

— Вы — чужаки, капитан, этого вполне достаточно. Донхилл уже отправил на тот свет десятки мужчин и женщин.

— Донхилл? Но ведь он…

— Полицейский? — Присцилла произнесла это слово так, как будто это было оскорбление. — Ну да, капитан, он — полицейский. Человек, обеспечивающий порядок в Голдспи, ведь так? Ну, и как вы находите наш городишко? Чудесный, не так ли?

Баннерманн ничего не ответил, тем более, что вопрос Присциллы относился к тем вопросам, на которые не ждут ответа.

— Голдспи, — пробормотала она. — Чудесный город на побережье, да? Весь этот городишко — просто одна большая могильная яма, капитан.

Она выпрямилась, затем наклонилась немного вперед И посмотрела каким-то странным взглядом сначала на Баннерманна, а затем на меня.

— Вы спрашивали меня, капитан, почему я вас спасла? Могу ответить. Я хочу выбраться отсюда. Я хочу уехать из этого ада, причем как можно дальше. Но для этого мне нужна ваша помощь.

Мало-помалу я начинал понимать.

— Вы… хотите покинуть Голдспи?

Присцилла кивнула.

— Да. Я… уже несколько раз пыталась отсюда убежать, но они каждый раз меня ловили. Донхилл — сущий дьявол, Роберт. И у него длинные руки. Одной мне убежать не удастся.

— И вы думаете, что вместе с нами у вас это получится? — я вздохнул. — Боюсь, что вы нашли себе плохих союзников, Присцилла. Вы ведь даже не знаете, каким ветром нас сюда занесло.

— Я вам помогу, — сказала Присцилла так быстро, как будто ожидала услышать эти слова. — Как только зайдет солнце, я выведу вас отсюда. Но вы должны взять меня с собой.

Воцарилось молчание. Присцилла взглянула на меня, и мне опять показалось, что в ее глазах затаилась какая-то необъяснимая боль.

— Вы рискуете своей жизнью, дитя, — сказал Баннерманн через некоторое время. — Вы хоть понимаете это? Если Донхилл действительно преступник, каким вы его считаете…

— Он не преступник, — резко перебила его Присцилла. — Он — настоящий дьявол, Баннерманн, я говорю это серьезно. Он и его шайка связались с сатаной, и платят по его счетам жизнями невинных людей.

Баннерманн нахмурил лоб и уже намеревался что-то сказать, но я быстрым жестом остановил его.

— Что вы имеете в виду? — поспешно спросил я.

— Именно то, что я сказала, — ответили Присцилла. — Слово в слово. Вы — нездешние и, возможно, не знаете, что рассказывают про Голдспи, но…

— Вы имеете в виду чудовище?

Присцилла удивленно заморгала:

— Вы… знаете об этом?

— Мы сегодня утром встретили одного человека, — кивнул я. — Там, у озера. Он рассказывал про какое-то чудовище. Но я не знаю, что из этого правда, а что нет. Он, похоже… сумасшедший.

— Каждое его слово — правда, — сказала Присцилла. — Чудовище озера Лох Шин действительно существует, Роберт, и требует жертвоприношений.

На мгновение мне показалось, что меня коснулась невидимая ледяная рука.

— Вы имеете в виду, что это чудовище — не просто легенда?

— Я не знаю, что оно такое, — ответила Присцилла. — Никто этого не знает, разве что Донхилл и Лейман. Оно живет там, в озере, но раз в месяц, в полнолуние, оно выныривает на поверхность и требует новых жертв. Человеческих жертв, Роберт.

Она вздохнула, покачала несколько раз головой, заламывая в отчаянии руки. У нее были очень тоненькие руки. Быть может, она была все-таки моложе, чем я думал.

— Никто толком не знает, что представляет собой это чудовище, — продолжила она через некоторое время. Ее голос теперь звучал совсем по-другому, как будто она разговаривала не с нами, а сама с собой. — Это… какое-то существо, наполовину рыба, наполовину ящерица. Я видела его лишь один раз, но это было… ужасно. Все началось лет десять или двенадцать назад, а может, и еще раньше. До этого Голдспи был вполне нормальным городком с вполне нормальными жителями. Но затем здесь появились Донхилл и Лейман, и все изменилось. Думаю, чудовище было в озере задолго до этого, но с тех самых пор, как здесь появился Донхилл и вся его чертова шатия-братия, чудовище стало требовать жертвоприношений. Они… они убивают заезжих людей, Роберт. Они арестовывают их и запирают в камере для задержанных — той, что находится в распоряжении Донхилла, — и ждут полнолуния. Тогда они приносят их в жертву чудовищу.

— Но почему же люди в Голдспи не запретят все это? — недоверчиво спросил Баннерманн.

— Они пытались, Баннерманн, — ответила Присцилла серьезно. — Пытались с самого начала. Но Донхилл и Лейман — необычные люди. Они — сущие дьяволы, поверьте мне. Много людей погибло, а часть городка чудовище просто уничтожило. С тех пор уже никто не осмеливается противиться им.

— Лейман мертв, — сказал Баннерманн решительно. — Быть может, теперь все переменится.

— Нет, ничего не переменится, — возразила Присцилла. — Лейман никогда не был заводилой. Думаю, он, наоборот, все это время пытался сдерживать Донхилла. Теперь, когда его уже больше нет, Донхилл превратится в настоящего монстра. В поселке нет никого, кто отважился бы ему противостоять.

— Не думаю, что этого вашего мистера Донхилла не берут пули, — гневно сказал Баннерманн. — Если он и впрямь сущий дьявол, как вы его описываете, мисс, то…

Присцилла прервала его тихим безрадостным смехом.

— Неужели вы думаете, что никому в голову еще не приходила эта мысль, капитан? — спросила она. — Донхилла нельзя убить. После смерти Леймана он — единственный, кто еще может как-то сдерживать чудовище. Если он умрет, оно уничтожит весь городок. Поэтому все в Голдспи будут защищать его жизнь, даже если они всей душой его ненавидят.

— А вы? — спросил я тихо.

Присцилла бросила на меня серьезный взгляд.

— Я? — она вздохнула. — Я местным людям ничем не обязана. Вы сами видели, как они со мной обращаются.

— Кто-то из них вас ударил!

Присцилла фыркнула:

— Если бы только это. Я живу здесь уже четырнадцать лет, и последние четыре года были просто адом.

Она встала и обвела жестом всю комнату.

— Знаете, кто построил эту тайную комнату? — спросила она. — Лейман. А знаете, для чего?

— Нет.

Присцилла злорадно рассмеялась:

— Угадайте, Крэйвен.

— Понятия не имею, — сказал я, хотя это была неправда.

Я уже догадался, на что намекала Присцилла. Но подобное предположение меня просто поразило.

— Я была его любовницей, — сказала она. — Не по собственной воле, но это его мало волновало. Последние четыре года он приходил сюда почти каждую ночь. Он… он убил бы меня, если бы я не подчинилась.

Баннерманн кашлянул.

— Он вас…

— Он сделал меня шлюхой — именно так, капитан, — произнесла Присцилла ожесточенно. — Да. Целых четыре года он использовал меня так, как ему хотелось. Он был настоящим животным, капитан. Грязное, грубое животное. Вы меня, теперь, наверное, презираете, но…

— Никто вас не презирает, Присцилла, — вмешался я. — Но Лейман уже мертв, не забывайте этого.

— Что это меняет? — Присцилла вскочила. — Донхилл и впредь будет убивать, и теперь, когда Леймана уже нет, он попытается занять его место. Он давно уже на меня глаз положил. Ничего не изменится. Наоборот, все станет еще хуже.

Мы с Баннерманном некоторое время молчали. Наконец Баннерманн спросил:

— Так у вас нет никого, кто мог бы о вас позаботиться?

Присцилла отрицательно покачала головой.

— Моя мать умерла, когда мне был всего год от роду, — сказала она. — А моего отца они убили четыре года назад.

— Донхилл?

— Нет, Лейман, — ответила Присцилла. — Он ему мешал, и однажды, в полнолуние, когда чисто случайно в городе не оказалось ни одного приезжего, моего отца принесли в жертву чудовищу. Нет, капитан, я абсолютно ничем не обязана этому городишке, да и людям, которые в нем живут. Я хочу уехать отсюда. Вы возьмете меня с собой?

— Ну конечно же! — поспешно ответил Баннерманн. — И обещаю вам, что мы покончим со всем этим кошмаром.

Присцилла, по-видимому, предпочла ничего на это не отвечать. Она лишь улыбнулась, подошла к стоявшему в комнате сундуку и достала из него кувшин и три простеньких глиняных кружки.

— Выпейте, — сказала она. — Ничего не могу предложить вам поесть, но, быть может, хороший херес поможет вам восстановить силы.

Я с благодарностью взял кружку, которую она мне протянула, отпил из нее и откинулся на спинку кресла.

— А куда вы направитесь, когда мы выберемся отсюда?

Присцилла пожала плечами.

— Куда-нибудь, — сказала она. — Быть может, в Лондон. У меня есть немного денег, их должно хватить на то время, пока я буду искать работу. Как бы все не обернулось, все равно там мне будет лучше, чем здесь.

— А как быть… с моими матросами? — спросил Баннерманн. — Мы договорились с наступлением темноты встретиться на берегу моря.

Присцилла решительно покачала головой:

— Из этого ничего не выйдет, капитан. Именно там нас и будут искать в первую очередь.

— Надеюсь, вы не думаете, что я покину это место, бросив своих людей? — спросил Баннерманн резко. — Я несу за них ответственность, мое милое дитя.

— Они ведь взрослые мужики, да? — спокойно возразила Присцилла. — Если вы пойдете к морю, капитан, вы погибнете еще до восхода солнца. Донхилл не успокоится, пока всех не поймает. Он не может позволить улизнуть даже одному свидетелю.

Баннерманн смотрел на нее в упор, но ничего не говорил. Он, похоже, осознавал, что Присцилла права. Но ему все равно было не по себе.

— Мы вернемся сюда так скоро, как только сможем, — сказал я. — С сотней полицейских, капитан. Не переживайте.

— И что мы здесь обнаружим? Три трупа?

— До полнолуния еще двадцать дней, капитан, — сказала Присцилла. — А Донхилл…

— Тихо!

Баннерманн прервал ее резким движением, выпрямился и уставился на стенку шкафа. Присцилла, замолчав, нахмурилась и чуть привстала, но вдруг застыла, не закончив движение.

Через тонкую стенку были слышны шаги — тяжелые, шаркающие шаги, сопровождаемые неприятными царапающими звуками, как будто по полу чиркали твердые когти. Мы замерли.

Послышалось чье-то дыхание — нечеловеческое дыхание.

— О господи! — пробормотал Баннерманн. — Опять это чудовище!

Присцилла побледнела, посмотрела сначала на Баннерманна, потом на меня, затем снова на стенку шкафа. В воздухе почувствовался слабый приторный запах.

— О чем… вы говорите, капитан? — спросила Присцилла растерянно.

— О монстре, — пробормотал Баннерманн. — О том самом… существе, которое убило Биллингса.

Его руки так сильно сжали кружку, что глиняная посудина, издав легкий щелчок, треснула, и херес пролился на его брюки. Но он этого даже не заметил.

— Нам нужно выбраться отсюда! — сказал я. — Здесь есть второй выход?

Присцилла отрицательно покачала головой. Ее лицо стало совсем бледным.

— Тогда через крышу. Помогите мне!

Я вскочил, крепко ухватился левой рукой за одну их балок и привстал на цыпочки, чтобы дотянуться другой рукой до черепицы крыши.

Присцилла и Баннерманн сидели, словно окаменевшие.

— Черт побери, да помогите же мне! Нам нужно выбраться отсюда! — вспылил я.

На мгновение я почувствовал, что меня охватывает паника, но мне удалось взять себя в руки и хоть как-то привести в порядок свои мысли. В отчаянии я сжал кулак и изо всей силы стукнул по черепице. Она затрещала, но даже не сдвинулась с места, лишь мое запястье пронзила острая боль.

Ударить второй раз я так и не успел. Запах гниения вдруг стал очень сильным. Глухой удар сотряс стенку шкафа. Казалось, зашаталась вся комната. Присцилла испуганно вскрикнула, вскочила и отбежала в дальний угол.

Последовал второй, еще более сильный удар. На гладкой деревянной поверхности появилась длинная ломаная трещина. После третьего мощного удара древесина развалилась и в комнату ворвалось что-то гигантское и темное.

Баннерманн вскрикнул, схватил кресло, на котором только что сидел, и изо всей силы швырнул его в незваного гостя.

Далее события развивались с молниеносной быстротой. Краал проявился лишь как густая тень, однако он все же не был абсолютно невидимым, как раньше.

И, похоже, он оказался не таким уж неуязвимым. Кресло, брошенное Баннерманном, врезалось в него с силой пушечного ядра и отбросило его назад. Само кресло развалилось на части, но при этом чудовище отлетело к стенке и свалилось на пол. Темная тень — конечность монстра — попыталась ухватиться за остатки шкафа, от чего тот окончательно развалился.

Баннерманн торжествующе вскрикнул, поднял второе кресло и тоже швырнул его в монстра. Не было видно, попал он или нет, но чудовище издало хриплый гневный вопль, а затем послышался треск разламываемого в щепки дерева.

Оказанное сопротивление, однако, дало нам лишь краткую передышку. Уже через несколько секунд колышущаяся тень снова появилась в проеме. Темные дергающиеся щупальца, похожие на змей, потянулись к нам, извиваясь в воздухе с ужасным шумом, и заставили меня и Баннерманна отступить. Решительное сопротивление, только что оказанное Баннерманном, скорее обескуражило чудовище, чем причинило ему вред.

— Назад! — крикнул Баннерманн срывающимся голосом.

Темное щупальце-тень с ужасной силой ударило его в плечо и сбило с ног. Баннерманн упал, тут же инстинктивно попытался было снова встать на ноги, но с пронзительным криком отшатнулся назад, увидев, как чудовище-тень наклонилось над ним. Извивающееся щупальце легло ему на плечо. Крики Баннерманна стали еще пронзительнее.

И тут со мной произошло что-то непонятное.

Я не знаю, что это было. Даже потом, позднее, я так никогда и не смог выразить словами чувство, охватившее меня в тот момент. Что-то непонятное, казалось, овладело мной и так парализовало мою волю, как сильный порыв ветра задувает свечу.

С громким криком я прыгнул вперед, встал, широко расставив ноги, над Баннерманном и вытянул руки в сторону чудовища, словно защищаясь и одновременно заклиная его.

Это была не моя колдовская сила. Я уже как-то раз испытывал нечто подобное, но сейчас то, что действовало посредством меня, было намного сильнее. Я в этот момент являлся лишь орудием, подчинявшимся другой, могущественной воле. В моем теле пульсировала невероятная, непреодолимая мощь. Мой взгляд начал затуманиваться. Я увидел, словно сквозь переливающуюся завесу, что чудовище-тень отскочило назад, как будто натолкнувшись на незримую стену. Что-то мощное, невидимое (хотя моему внутреннему взору оно представлялось маленькими голубыми огоньками, оставляющими за собой светящийся след) начало излучаться из кончиков моих пальцев, оттесняя чудовище назад.

Чудовище завопило. Его крик был пронзительным и яростным, одновременно полным и боли, и гнева. Маленькие голубые огоньки пробежали по его телу, обрисовав его контуры, как электрический разряд.

Однако кровожадное чудище не собиралось отступать. Мое внезапное нападение, по-видимому, застало его врасплох, а голубые огоньки, бегающие по его телу, причиняли ему, должно быть, невыносимую боль. Тем не менее, оно снова бросилось в наступление.

В мою сторону метнулась какая-то тень. Я инстинктивно отшатнулся, затем сделал шаг назад, но недостаточно быстро. Возникло ощущение, будто меня коснулся раскаленный железный прут. Мои ноги подкосились, и я рухнул с размаху на спину, ничего не видя перед собой от боли и страха, выставив руки перед лицом. Надо мной наклонилась мощная тень: это было зеленое слизистое существо, состоявшее, казалось, только лишь из щупальцев со смертоносными пастями. Боль в моем плече усилилась, став почти нестерпимой. Чудовище снова атаковало меня: одна из его конечностей схватила меня за плечо и начала вырывать мою руку.

Роберт! Защищайся! ДАЙ ЕМУ ОТПОР!

Я не знал, откуда доносился этот голос. Он звучал прямо в моей голове. И это был незнакомый голос.

Но я повиновался…

Где-то внутри меня еще ощущалась чужеродная пульсирующая мощь, нечто, не принадлежавшее мне, но, тем не менее, являвшееся словно частью меня, погруженное в пучину моей боли, моих страданий. И тут я предпринял отчаянную попытку мобилизовать это нечто на борьбу с чудовищем.

Сквозь мои закрытые веки в сторону чудища сверкнула молния, и я сразу же почувствовал, что захват на моем плече ослаб. Кровожадный монстр, ревя, отступил. Его охватило яркое пламя: огоньки, бегавшие по нему до этого, ярко вспыхнули и стали пожирать его.

Это было поразительное зрелище. Тело чудовища начало бледнеть, превращаясь в призрак. Через несколько секунд его уже совсем не было видно.

Однако огоньки продолжали гореть.

Я не чувствовал даже малейшего тепла, хотя чудовище все еще находилось на расстоянии вытянутой руки от меня. Его тело исчезло, а на его месте передо мной бушевал беззвучный, огненно-белый адский огонь, при этом языки пламени обрисовывали контуры тела чудовища, словно огненное перо. Я увидел, что оно пошатнулось, тяжело опустилось на колени и затем стало извиваться на полу. Его щупальца дергались над полом, как тонкие огненные змеи, — и исчезали.

Все это было похоже на обугливание сухого листа. Чудовище съежилось, превратилось в крошечную кучку пепла и, в конце концов, исчезло.

Все, что от него осталось, — это вытянутое, отдаленно напоминающее фигуру человека горелое пятно на дощатом полу.

Я с трудом приподнялся. Комната вокруг меня начала вращаться, а все звуки, казалось, раздавались откуда-то издалека. Я застонал, потер ладонями лицо и, сделав над собой усилие, открыл глаза. Возле меня на полу корчился Баннерманн. Его одежда в том месте, где ее коснулась рука-тень чудовища, обуглилась и разорвалась, а плечо под ней было красным, покрытым волдырями от ожога.

Я испуганно наклонился над ним:

— Баннерманн! С вами все в порядке?

Капитан мучительно сглотнул, как-то судорожно кивнул мне и попытался было приподняться, но тут же со стоном повалился на пол, как будто его раненое плечо не выдержало вес его тела.

— Я… в порядке, — еле выдавил он из себя. — Думаю, что я… не очень серьезно ранен.

Он вздохнул, поднял голову и тут же в изумлении вытаращил глаза.

— Боже мой, Крэйвен! — ахнул он. — Ваши руки! Что случилось с вашими руками?

Я, ничего не понимая, оторопело смотрел на него пару секунд, затем бросил взгляд на свои руки — и лишь в последний миг сумел сдержать крик ужаса.

Мои руки сильно обгорели.

Кончики пальцев были черными, как будто я хватал ими горящие угли, а сами пальцы до суставов стали ярко красными и от ожогов покрылись пузырями. Во многих местах кожа отсутствовала.

Только теперь, увидев, как сильно я пострадал, я начал чувствовать острую боль.

— Это… ничего, — сказал я, но тут же сжал челюсти, чтобы не застонать от боли. — Ничего… страшного.

Баннерманн посмотрел на меня с выражением одновременно и озабоченности, и страха, приподнялся — на этот раз намного осторожнее — и бросил взгляд на обугленное пятно, единственное свидетельство битвы с кровожадным чудищем.

— Что это было? — пробормотал он.

— Краал, — ответил я. — Небольшой сюрприз, приготовленный для нас нашим другом Лейманом. То самое чудовище, которое убило в гостинице Биллингса.

Пораженный Баннерманн покачал головой.

— Я не это имею в виду, — сказал он.

Его голос вдруг зазвучал совсем не так, как раньше. В нем чувствовался гнев, но еще и нечто иное.

— Я имею в виду вас, — продолжал он. — Как вы это сделали?

Я ответил не сразу, хотя и знал, что мне зададут этот вопрос.

Выпрямившись, я посмотрел на свои обожженные руки и попытался пошевелить пальцем. Он двигался, но это причиняло мне адскую боль.

— Это был не я, — ответил я.

— Это были?.. — Баннерманн замолк на полуслове, впился в меня взглядом и, поднявшись на ноги, недоверчиво переспросил: — Это были не вы? Что означают ваши слова: это был не я?

— Это… не моя сила уничтожила краала, — произнес я, запинаясь.

Я с трудом сдерживался, чтобы не разразиться истерическим смехом. Сказанное мною звучало абсолютно нелепо. Но я не мог дать других объяснений.

— Это был Андара, мой отец, — сказал я.

Баннерманн фыркнул:

— Ваш отец мертв, юноша. Я участвовал в его похоронах.

— Я знаю, — ответил я. Мне было трудно говорить. — И тем не менее, это так. Он… не мертв. Точнее, не так мертв, как мы полагали.

— Вот как? — сказал Баннерманн. — Не знал, что можно быть по-разному мертвым.

— Прошу вас, Баннерманн, — сказал я вполголоса. — Я понимаю, что это звучит странно, но это так. То, что здесь недавно произошло, было совершено не мной. Мой отец жив, не знаю, каким образом это случилось, и не знаю, где он сейчас. Я… сегодня уже разговаривал с ним.

— Разговаривали? — переспросил Баннерманн. — Вы? С вашим мертвым отцом?

Во мне постепенно нарастал гнев.

— Черт возьми, Баннерманн, вы можете считать меня сумасшедшим, но я говорю правду! Что еще должно произойти, чтобы до вас наконец дошло, что…

— …между Землей и Небом существует еще и то, о чем наше школьное образование умалчивает, — перебил меня Баннерманн. — Да-да, Крэйвен, я знаю это изречение.

Он покачал головой, опустился на кушетку и закрыл лицо руками.

— Простите, — сказал он через некоторое время. — Я… просто это для меня уже слишком.

Я кивнул. В подобных обстоятельствах Баннерманн держался еще молодцом. Другие на его месте не выдержали бы такой нагрузки.

— Ну хорошо, — пробормотал я и хотел было полностью подняться, но тут же ударился головой о балку и побрел к Баннерманну на полусогнутых ногах. И лишь теперь я вспомнил о Присцилле. Из-за всех этих треволнений и ужасов я о ней совсем забыл.

Она все еще стояла, до смерти перепуганная, у стены, к которой она отскочила, когда появилось чудовище. Ее лицо было совсем бледным, руки дрожали, а в глазах застыло такое выражение ужаса, какого я в своей жизни еще не видел.

— Присцилла, — пробормотал я. — Я…

— Что это было, Роберт? — еле слышно спросила она. Ее голос был слабым, как у дряхлой старушки. — О господи, Роберт, что…

Я немного помолчал, затем подошел к ней и поднял было руку, чтобы обнять ее за плечи, но не сделал этого.

— Все уже позади, — сказал я как можно мягче. — Ты была права, когда говорила, что Лейман связался с самим сатаной. Быть может, ты сама даже и не догадываешься, насколько ты права.

Она посмотрела мимо меня на то место, где в последний момент стоял краал. На почерневшем полу отчетливо виднелись очертания его тела. Пожалуй, чудом было то, что не загорелся весь дом, как это случилось с лавкой Леймана.

— Все уже позади? — прошептала она и подняла глаза. В них вдруг заблестели слезы.

— Позади, — подтвердил я. — Чудовище мертво, и Лейман никогда уже не сможет вызвать заклинаниями что-нибудь подобное.

— Но как… — она запнулась, шумно сглотнула и внезапно бросилась ко мне. Она так сильно вцепилась в меня, что мне стало трудно дышать.

— Увези меня отсюда, Роберт, — взмолилась она. — Пожалуйста, увези меня отсюда. Я… сойду с ума, если останусь здесь.

Она начала тихонько плакать и еще сильнее прижалась ко мне. Теперь она была похожа на перепуганного одинокого ребенка.

Не обращая внимания на боль в ладонях, я нежно коснулся ее волос, погладил ее плечи. Я почувствовал, как она задрожала от моего прикосновения.

— Хорошо, малышка, я увезу тебя, — прошептал я. — Обещаю.

Ночь опустилась на городок, окутав его тьмой, словно одеялом. Немногочисленные звезды, появившиеся на небе с наступлением вечера, постепенно исчезли за завесой черных дождевых туч, и даже свет луны, прилепившейся к небосводу своим почти идеально круглым диском, лишь периодически пробивался в разрывы между тучами. В воздухе пахло дождем, да еще ветер приносил от находившегося неподалеку моря запах соленой воды. Иногда слышался одинокий крик чайки.

— Держитесь сразу за мной, — прошептала Присцилла.

Ее голос из-под коричневого, натянутого на лоб капюшона плаща звучал приглушенно, но при этом его было хорошо слышно, потому что вокруг стало тихо, неестественно тихо. Городок словно вымер. На узкой, тянущейся в южном направлении улице не было ни души, и если бы у нас за спиной не виднелись слабые красноватые отблески огня, то можно было бы действительно подумать, что Голдспи превратился в мертвый город.

Но это было не так. С тех пор как мы покинули дом, мы никого не видели, однако слышали голоса и шаги десятков людей, поэтому первые три-четыре сотни ярдов нам приходилось перемещаться перебежками, как под обстрелом. Присцилла вела нас по боковым улочкам и задним дворам такими окольными путями, что нездешний человек не отыскал бы их и за сотню лет. Мы крались от одного потаенного места к другому, словно преступники; затаив дыхание, прятались за углами домов и в проемах ворот. В результате мы передвигались так медленно, что на первые полмили нам потребовался почти целый час. Мое сердце бешено колотилось, и, хотя непосредственно угрожавшая нам опасность была уже позади, — а может быть, наоборот, как раз потому, что она была позади, — мои руки тряслись.

В городишке что-то происходило. Судя по доносившимся до нас звукам, все население Голдспи было на ногах и дружно топало на рыночную площадь в центре города, хотя приближалась полночь.

Но все это происходило уже позади нас, поэтому я испытывал некоторое облегчение. Чем ближе мы приближались к окраине городка, тем меньше были слышны шаги и голоса людей. Улицы теперь стали такими пустыми, что мы уже могли позволить себе идти посвободнее, прямо по тротуару, хотя и старались держаться в тени домов. Присцилла дала нам с Баннерманном темные плащи, такие же, как у нее самой, и мы накинули их поверх своей одежды, хотя ни я, ни Баннерманн не питали особых иллюзий относительно того, что подобная маскировка нам сможет чем-то помочь. Уже то, что мы направлялись не в центр города, выглядело подозрительным. Если бы мы натолкнулись на кого-нибудь, нам была бы крышка.

Вдруг Присцилла остановилась, подняла руку и, закрыв глаза, прислушалась.

— В чем дело? — озабоченно спросил Банн.

Присцилла жестом заставила его замолчать, постояла с закрытыми глазами две-три секунды, прислушиваясь, и вдруг резко повернулась.

— Кто-то идет! — сказала она. — Быстро уходим отсюда!

Она указала на какую-то подворотню, мимо которой мы только что прошли, и, кинув быстрый взгляд через плечо, бросилась туда. Мы с Баннерманном последовали за ней. Наши шаги отдавались гулким эхом, и мне казалось, что их, наверное, слышно даже на другом конце города. Но, к счастью, подворотня находилась недалеко, там было темно и достаточно места, чтобы укрыть всех нас. Мы проворно нырнули вслед за Присциллой в тень под сводом ворот.

Через некоторое время послышались чьи-то торопливые шаги. Я напряг зрение, стараясь увидеть что-нибудь в серовато-голубоватых сумерках, но так и не смог ничего разглядеть, разве что несколько быстро перемещающихся теней, промелькнувших по другой стороне улицы.

Затаив дыхание, я ждал, пока они не пройдут мимо и звук их шагов не поглотит ночь.

С другой стороны городка до нас донесся глухой одинокий удар барабана.

— Что это было? — прошептал Баннерманн.

Посмотрев на меня, Присцилла резко помотала головой и сделала шаг в сторону.

— Ничего, — сказала она. — Ничего особенного.

Баннерманн хмыкнул, молниеносным движением руки схватил ее за руку и дернул к себе.

— Один момент, девчушка, — пробормотал он. — Прежде чем мы пойдем дальше, я хочу, чтобы ты мне кое-что объяснила.

Присцилла попыталась вырваться, но Баннерманн безжалостно вцепился в ее руку. Это, по-видимому, причиняло ей боль, и я на какой-то миг почувствовал, что во мне стал закипать гнев. Присцилла посмотрела на меня, словно прося защиты.

— Вы причиняете ей боль, Баннерманн, — сказал я, быть может, немного громче, чем следовало бы в нашей ситуации.

Баннерманн буркнул что-то нечленораздельное, ослабил свою хватку, но так и не отпустил запястье Присциллы. Я больше ничего не говорил. Все, чего я сейчас хотел, — это как можно быстрее исчезнуть из Голдспи. Но и Баннерманна тоже можно было понять. С той поры, как мы покинули дом, мы практически друг с другом не разговаривали. И он, так же как и я, чувствовал, что в этом городке происходит что-то странное.

— Да отпустите же меня, капитан, — взмолилась Присцилла. — У нас совсем нет времени. Такой возможности, как эта, у нас уже не будет.

— Возможности? — резко переспросил Баннерманн. — Какой возможности?

По лицу Присциллы пробежала тень. Она стала похожа на человека, который сболтнул лишнее, а теперь жалеет об этом.

— Убежать отсюда, — ответила она уклончиво. — Они все заняты. Если нам повезет, они лишь с восходом солнца заметят, что нас здесь уже нет.

— Заняты? — не унимался Баннерманн. — Чем же они заняты?

Тишину ночи нарушил еще один, более громкий, удар барабана, и мне даже показалось, что я слышу пронзительный звук трубы, доносящийся откуда-то издалека. Словно в ответ на удар барабана…

Присцилла шумно вздохнула и снова попыталась высвободить свою руку. Ее взгляд был умоляющим, и я почувствовал, как в моей груди что-то легонько, но мучительно кольнуло. Все это было странно: я знаком с этой девушкой лишь несколько часов, но она стала для меня такой близкой, как будто я знал ее уже многие годы. Мне было больно видеть, что кто-то причиняет ей боль. Однако я лишь отвел взгляд и опустил голову.

— Они собираются все вместе, — сказал Баннерманн. — Не так ли? Они все идут на рыночную площадь, ведь так?

Он имел в виду, что все жители городка шли в направлении, противоположном тому, куда двигались мы. Над крышами в центре Голдспи виднелись отблески огня. Там, должно быть, пылали костры. Много костров.

Присцилла отрешенно кивнула:

— Да.

— А зачем? — спросил Баннерманн. — И к чему этот барабан? И эти костры? Для чего они?

— Я… я этого не знаю, — пролепетала Присцилла.

— Лжешь! — Баннерманн вывернул ей руку, правда, лишь чуть-чуть, чтобы причинить ей небольшую боль и тем самым показать, что ей не удастся отделаться от него обычными отговорками. Я вздрогнул. Еще немного — и я бросился бы на него с кулаками.

— Я… я точно не знаю, — пробормотала Присцилла. — Это… этим… этим барабаном они вызывают… чудовище. Но это же сейчас… невозможно. Сейчас нет полнолуния и…

— Но у них, может быть, есть для него новые жертвы, — рявкнул Баннерманн. — Ведь так? Они вызывают чудовище, чтобы совершить жертвоприношение. Или жертв несколько?

Присцилла больше ничего не отвечала и лишь изо всех сил пыталась высвободиться. Баннерманн еще крепче вцепился в нее, но тут же отпустил, когда я повернулся к нему и грубо дернул его за плечо.

— Отпустите ее, Баннерманн! — прошептал я. — От того, что вы причиняете ей боль, все равно нет никакого толку.

Баннерманн, отпустив запястье Присциллы, оттолкнул мою руку и впился в меня взглядом.

— Что-что? — резко сказал он. — Нет никакого толку? Вы что, Крэйвен, ослепли или ослабли умом от страха?

— Что… к чему вы клоните? — удивленно спросил я.

Присцилла сделала несколько шагов назад и в страхе прижалась к стене. Она смотрела то на меня, то на Баннерманна.

— К чему я клоню? — переспросил Баннерманн. Он уже и не пытался говорить тихо, наоборот, почти кричал. — К тому, о чем я уже давно догадываюсь, вы, недотепа! Почему, по-вашему, мы смогли так легко улизнуть, если этот городишко — одна большая западня?

— Потому что… потому что они…

— Потому что они заняты, — перебил меня Баннерманн. — Именно так. А сказать вам, чем? Они приносят в жертву людей. Они делают чудовищу жертвоприношения. Именно поэтому никто не обращает на нас внимания, Крэйвен. Потому что мы им в данный момент не нужны.

— Это неправда! — вырвалось у меня. — Это…

— И я скажу вам, кого они приносят в жертву, — продолжал Баннерманн. Его голос дрожал от возбуждения. — Моих матросов. Именно поэтому она и не хотела, чтобы мы пошли на берег и разыскивали их там, Крэйвен. Потому что она точно знала, что будет происходить. По крайней мере, она на это надеялась. Она предполагала, что они принесут в жертву моих матросов, а мы тем временем сможем скрыться!

— Это неправда, — сказал я. — Это…

— Тогда сами спросите эту маленькую вертихвостку! — вскипел Баннерманн.

И тут я его ударил. Я не знаю, кого это больше удивило — его или меня самого. Казалось, моя рука сама по себе сжалась в кулак и ударила его по лицу. Баннерманн отлетел назад, ударился о стену и сжал кулаки. Но он не нанес мне ответный удар, а лишь презрительно посмотрел на меня.

— Ну, теперь полегчало? — спокойно спросил он.

— Я… простите меня, — сказал я, запинаясь. — Я не хотел этого делать.

Баннерманн холодно улыбнулся:

— Да ладно. Мне не следовало так говорить. Но, тем не менее, я прав. Что скажешь?

Последняя фраза была адресована Присцилле. Девушка посмотрела на Баннерманна, несколько раз судорожно сглотнула и отвернулась, чтобы не смотреть ему в глаза. Ее губы дрожали.

Я шагнул к ней, взял ее пальцами за подбородок и заставил посмотреть мне в глаза.

— Это правда? — спросил я.

В ее глазах, смотревших на меня, заблестели слезы.

— Да, — прошептала она. — Они вызывают чудовище только тогда, когда… у них есть для него жертва.

— Но ведь ты же говорила мне, что они делают это только в полнолуние, — недоверчиво сказал я.

Баннерманн фыркнул.

— Так сейчас как раз полнолуние, Крэйвен, или почти полнолуние. Кроме того, Донхилл не может упустить такую превосходную возможность преподнести чудовищу дополнительную жертву.

— Это неправда, — пробормотал я. — Скажи же ему, Присцилла, что все это неправда.

Присцилла всхлипнула. Ее пальцы нервно скользнули по моей груди и плечам, она взяла меня за руки. Я вздрогнул от боли. Мои обгоревшие пальцы все еще болели, а удар кулаком по лицу Баннерманна снова разбередил раны. С моих пальцев капала кровь, оставляя темные пятна на ее одежде.

— Это правда, — прошептала она.

— И ты это знала?

Она кивнула.

— Да. Я… подслушала разговор двух помощников Донхилла, когда выходила из дома, чтобы… найти плащи для вас, — сказала она, запинаясь. — Но это был мой единственный шанс, Роберт, пойми меня.

— Шанс? — гневно спросил Баннерманн. — Для кого? Ты хотела заплатить жизнями моих матросов за свою собственную свободу?

— И за нашу свободу, Баннерманн, — грубо сказал я. — Помолчите же вы, в конце-то концов!

— Он прав, — тихо сказала Присцилла. Ее голос начал дрожать, и она заплакала. — Я… я должна выбраться отсюда, Роберт. У меня была только вот эта, единственная возможность. Когда горит жертвенный огонь, все жители собираются там, у речки. Даже охранники. Мы не смогли бы уйти так далеко, если бы они все не были так заняты.

— А мы дальше и не пойдем, — гневно сказал Баннерманн.

Я отпустил плечо Присциллы, обернулся и задумчиво посмотрел на него:

— Вы намереваетесь вернуться?

— А вы нет?

— Но ведь это же самоубийство! — воскликнула Присцилла. — Вы ведь ничего не сможете сделать! Там собрались все жители поселка. Они убьют и вас, и Роберта.

— Я не оставлю своих матросов в беде, — гневно сказал Баннерманн. — И я не буду сидеть сложа руки и ждать, пока их принесут в жертву какому-то там чудовищу. Вы оба можете спасаться бегством, а я возвращаюсь.

Он повернулся и хотел немедленно бежать в центр городка, но я ухватился за его одежду и удержал его.

— Отпустите меня, Крэйвен! — сказал он сердито. — Вам не нужно идти со мной.

— Да нет, я пойду с вами, — тихо ответил я. — Но мы не можем бежать туда, сломя голову. По крайней мере в одном Присцилла права, капитан: они убьют нас еще быстрее, чем мы можем предположить, если мы попремся напролом.

Баннерманн сердито сжал губы, но все-таки умерил свой пыл и согласно кивнул, а затем спросил:

— А какой у вас план?

Я немного помолчал, затем обернулся и посмотрел на Присциллу.

— Расскажи нам, как это все обычно происходит, — обратился я к ней. — У нас есть возможность подойти к площади незамеченными?

Присцилла испуганно покачала головой.

— Ты не можешь вернуться! — сказала она, волнуясь. — Они тебя убьют, Роберт.

— Возможно, — серьезно ответил я. — Но Баннерманн прав: мы не бросим матросов в беде.

— Но что мы можем предпринять? У Донхилла в подчинении десятки людей. У нас нет никаких шансов спасти матросов.

— Я говорю не о нас, — сказал я, четко выговаривая слова. — Мы с Баннерманном пойдем туда без тебя. А ты иди дальше. Если поторопишься, то еще до рассвета выйдешь к большой дороге. А там, может, попадется попутная повозка.

— Я одна не пойду, — сказала Присцилла. — Они снова меня поймают, как это уже не раз бывало.

Она вдруг бросилась мне на грудь и отчаянно обвила мою шею руками, так крепко, что я еле мог дышать.

— Не ходи туда, Роберт! — взмолилась она. — Они тебя убьют! Другие люди уже пытались противостоять чудовищу, но все оказалось напрасно.

Я осторожно разнял ее руки, отстранил ее от себя на некоторое расстояние и попытался улыбнуться.

— У тех, других, наверное, не было таких возможностей, какие есть у меня, — сказал я тихо. — Ты ведь видела, что случилось, когда на нас напало невидимое чудовище. Я знаю, каким способом я смогу защитить нас, кроме того, у меня есть такие средства, о которых Донхилл и не подозревает.

— Но это было нечто совсем другое! — сказала Присцилла в отчаянии. — Ты сам говорил, что то существо было побеждено не твоими собственными силами. Откуда ты знаешь, что они тебе опять помогут?

— Я не знаю этого, — признался я. — Я могу только надеяться, что мой отец поможет мне и на этот раз.

— А если нет?

— Тогда, — сказал я после небольшой паузы, — тогда мы все погибнем, Присцилла.

Пока мы шли к центру города, становилось все темнее и темнее. Тучи висели над Голдспи сплошной завесой и полностью поглощали свет луны и звезд. Однако полукруглая площадь в самом центре городка была освещена почти так же ярко, как днем. По периметру этой немощеной площади были сложены костры в человеческий рост. Яркое пламя уносилось высоко в небо. Кроме того, большая часть людей, находившихся на площади, держали в руках чадящие факелы, которые давали мерцающий красноватый свет.

Это было странное зрелище. На площади собралось человек триста, если не четыреста, то есть намного больше, чем, по моим предположениям, в Голдспи могло быть жителей. Здесь стояли мужчины, женщины и даже дети. Все они были как-то странно одеты — в одинаковые простенькие коричневые плащи, такие же, как на мне, Присцилле и Баннерманне. Их лиц под натянутыми на голову капюшонами не было видно. И еще я почувствовал, что над площадью висело невидимое, но обволакивающее всех и вся облако — облако страха. Все эти люди пришли сюда не по своей воле: их сюда пригнали.

— Вот ведь звери, — простонал Баннерманн.

Я бросил на него быстрый тревожный взгляд, положил руку ему на предплечье и отрицательно покачал головой. Впрочем, я его хорошо понимал, даже очень хорошо. Жители Голдспи были на площади не одни: в центре образованного людьми в коричневых капюшонах круга находились три дощатых постамента высотой до колена. На них были установлены козлы, изготовленные из бревен в руку толщиной.

К ним были привязаны люди.

— Все здесь, — пробормотал Баннерманн. — Эти свиньи поймали всех троих. Эти проклятые…

Он замолчал.

— Успокойтесь, Баннерманн, — прошептал я. — Нам нельзя давать волю чувствам. Одна ошибка — и мы будем стоять вон там, рядом с ними.

Баннерманн посмотрел на меня. Его глаза сверкнули, но он ничего не сказал, а лишь резко отвернулся от меня и снова уставился на площадь.

Присцилла привела нас сюда окольными путями. Мы обошли рыночную площадь по широкой дуге и приблизились к ней с противоположной стороны, то есть со стороны речки, и остановились где-то шагов за тридцать от края толпы. Мы стояли в тени одного из домов, и нас почти не было видно.

Но большого толку от нашего тайного присутствия не было. Даже если бы нас было не двое, а гораздо больше, и мы оказались бы вооружены, мы все равно не смогли бы спасти несчастных матросов. Уже сам вид этой молчаливой, одетой в странную одежду массы людей разогнал во мне последние сомнения относительно правдоподобности того, о чем рассказала Присцилла. Донхилл, похоже, и в самом деле безраздельно хозяйничал в городке.

— Мне нужно какое-нибудь оружие, — пробормотал Баннерманн. — Например, винтовка.

Он обернулся к Присцилле и требовательно посмотрел на нее:

— Ты можешь достать какую-нибудь винтовку?

Присцилла с отчаянием покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Но даже если бы и могла…

— …то это все равно было бы бесполезно, — перебил я ее. — Да будьте же вы благоразумны, Баннерманн. Винтовка здесь не поможет.

— Как же тогда быть?

— Не знаю, — признался я. — Я могу разве что попытаться сдержать чудовище. Может быть, мой отец поможет мне еще разок, — я повернулся к Присцилле. — Как долго все это будет продолжаться?

— Не очень долго, — сказала она, немного подумав. — Они уже перестали бить в барабаны.

Глухой ритмичный шум, похожий на биение гигантского сердца, звучал все то время, пока мы шли сюда, но теперь он и правда стих, а я почему-то не придал этому никакого значения. Кивнув Присцилле, я повернулся в сторону площади и попытался понять, что же там происходит.

— Что-то я нигде не вижу Донхилла.

— Он появится в самый последний момент, — прошептала Присцилла. — Он сам вызовет чудовище, хотя оно уже и так направляется сюда. Я его даже чувствую.

— А откуда оно явится?

Движением головы Присцилла указала в сторону речки. На ее противоположном берегу виднелся ряд горящих факелов, мерцающий свет которых отражался в воде, из-за чего казалось, что речка наполнена кровью.

— Чудовище живет в озере Лох Шин, — пояснила Присцилла. — Но озеро соединено подземным ходом с речкой. Когда чудище слышит барабаны, оно является сюда. Это… продлится недолго.

Она сделала судорожный вдох и, запинаясь, спросила:

— Ты… ты и вправду думаешь, что сможешь его одолеть?

Я молча пожал плечами. Я так же, как и она, ничего не знал наверняка, и моя прежняя самоуверенность таяла с каждой минутой. Как только мы подошли к площади, я несколько раз попытался установить духовный контакт с моим отцом, но мои призывы остались без ответа. Да я никогда и не знал, действительно ли я смогу мысленно связаться с ним. Как, собственно, нужно вызывать дух умершего?!

Если быть честным и откровенным, я и сам не был на сто процентов уверен, что действительно видел тогда моего отца. Быть может, то была игра моего воображения, вызванная перенапряжением нервной системы.

Если это действительно так, то из-за иллюзии я теперь могу лишиться жизни…

Я отогнал эти мысли, сделал шаг назад, укрывшись поглубже в тень, и посмотрел в сторону речки. Вода была неподвижной, но мне показалось, что я уже различаю на поверхности появляющиеся волны. Мое сердце застучало быстрее.

— Я надеюсь на это, — ответил я Присцилле, хотя и с большой задержкой. — Но тебе лучше уйти отсюда, Присцилла. Независимо от того, сумею я остановить чудовище или нет, все равно находиться здесь очень опасно. Еще есть время уйти. Я прошу тебя, уходи!

— Нет, я останусь, — твердо сказала она. — Если ты остаешься, Роберт, то и я останусь.

— Очень глупо с твоей стороны, деточка, так поступать, — раздался голос позади нас. — Хотя и весьма трогательно, не так ли?

Присцилла вскрикнула от неожиданности, обернулась — и в ужасе отшатнулась.

Все произошло так быстро, что никто из нас уже ничего не смог бы сделать. Темнота вокруг нас вдруг мгновенно рассеялась от ярко пылающих факелов: прямо перед нами, словно свалившись с неба, неожиданно появилось человек десять здоровенных мужиков в темных плащах с капюшонами.

Я обернулся, но и позади нас уже стояли люди. Мы были окружены. Но я почему-то не то что не чувствовал ужаса, я даже не испугался. Еще идя сюда, я подсознательно понимал, что нас, скорее всего, здесь ждет западня. Уж больно легко мы смогли добраться до площади.

Баннерманн гневно вскрикнул, сжал кулаки и сделал было шаг вперед, но тут же остановился: один из мужчин молниеносным движением вытащил из-под плаща винтовку и нацелил ее в голову Баннерманна.

— Я на вашем месте не делал бы этого, капитан Баннерманн, — послышался спокойный голос Донхилла. — А то мне, чего доброго, еще придется вас пристрелить.

Он злобно рассмеялся, сделал шаг в нашу сторону и, остановившись, резким движением отбросил капюшон на спину. Он переводил взгляд с меня на Присциллу, а с нее на Баннерманна.

— Как чудесно, что мы снова встретились, причем так скоро, — сказал он, улыбаясь.

— Ты, проклятый убийца! — выкрикнул Баннерманн, еле сдерживаясь, чтобы не броситься на Донхилла. — Ты…

— Можете оскорблять меня, если вам от этого становится легче, капитан, — невозмутимо заявил Донхилл. — Но это ничего не изменит, можете мне поверить, — он вздохнул. — Вам следовало бы побыстрей бежать отсюда, когда была такая возможность, — послушавшись совета Присциллы. Теперь, боюсь, уже слишком поздно.

— Присцилла? — Баннерманн резко повернулся к ней. Его руки дрожали. — Так ты нас предала, ты…

— Вовсе нет, капитан, — перебил его Донхилл. — Она тут ни при чем, — он посмотрел на Присциллу и, когда обратился к ней, его голос стал строгим. — А с тобой, милочка, мы побеседуем чуть попозже. — Он опять повернулся к Баннерманну: — Она вас не предавала, капитан. Но в этом городке не происходит ничего, о чем бы я не знал. И, поверьте мне на слово, даже если бы вам все-таки удалось выбраться из Голдспи, это бы вам не помогло. У меня, знаете ли, очень длинные руки.

Лицо Баннерманна исказилось от ненависти, и лишь винтовка, нацеленная на него, сдержала его желание вцепиться в Донхилла.

— Впрочем, — продолжал, выдержав паузу, Донхилл, — нет смысла расстраиваться по поводу упущенных возможностей, не так ли? Раз уж вы снова здесь, давайте этим воспользуемся на все сто.

— Да прекратите вы, Донхилл, — тихо сказал я. — Можете нас убить, если вам так уж этого хочется, но нечего издеваться над нами.

Донхилл, нахмурив лоб, уставился на меня, как будто только что меня увидел.

— А, ну да, мистер Крэйвен! — сказал он. — Человек чести, так ведь? — он хихикнул. — А вот с умишком у вас, боюсь, плоховато. Вы что, и в самом деле думали, что сможете вдвоем противостоять мне и моим людям?

Я выдержал его взгляд, но не сказал ни слова. Донхилл злорадно улыбнулся, сделал шаг назад и махнул рукой в сторону площади, словно приглашая нас туда.

— Итак, вы явились сюда, чтобы посмотреть на троих своих друзей, — сказал он со злостью. — Что ж, не будем тянуть время, не возражаете?

Один из его людей грубо толкнул меня, посчитав, видимо, что я слишком медленно реагирую на «приглашение» Донхилла пройти на площадь. Я пошатнулся, но сумел удержаться на ногах и пошел рядом с Баннерманном вслед за Донхиллом.

Ряды стоящих на площади людей в плащах с капюшонами расступались перед нами. Хотя здесь собралась уйма народу, над толпой висела гробовая тишина. На ее фоне даже звуки наших шагов казались грохотом.

Донхилл провел нас через середину площади к трем постаментам, на которых находились матросы Баннерманна. Баннерманн застонал, увидев, как грубо были связаны его люди. Веревки буквально врезались в их кожу, оставляя кровавые рубцы. Матросы были раздеты до пояса, и на их спинах виднелись кровоподтеки: их, по-видимому, жестоко избили перед тем, как привести сюда. Один из них был без сознания.

— Ах ты, проклятый изверг! — вырвалось у Баннерманна. — Убить тебя мало за это.

Мужчина, идущий вслед за ним, поднял руку и с размаха ударил Баннерманна кулаком по затылку. Баннерманн упал на колени, лишь в последний момент успев выставить вперед руки, чтобы не шлепнуться с размаху на землю ничком, и застонал от боли.

— Не будьте смешным, — спокойно сказал Донхилл. — Это вам предстоит умереть, капитан. Но сначала вы увидите, как умирают ваши люди, — он тихонько засмеялся. — Надеюсь, вы осознаете, что вы получили редкостный шанс, капитан. Ну кому еще выпадала возможность увидеть свою смерть заранее?

— Да замолчите вы, Донхилл, в конце-то концов! — возмущенно воскликнул я.

Донхилл обернулся и посмотрел на меня. Его взгляд был полон ненависти. Но, как ни странно, никакой вспышки гнева с его стороны не последовало.

— Вы правы, Крэйвен, — сказал он. — Времени и так мало.

Он еще раз улыбнулся, комически изобразил поклон и повернулся к речке. Его руки начали медленно подниматься, ладони складывались, как для молитвы.

Но он так и не закончил это движение.

За нашей спиной раздался звонкий звук выстрела. Донхилл пошатнулся, сделал маленький неуверенный шаг в сторону, затем медленно опустился на колени. С его губ сорвался звук, похожий на стон. Он снова зашатался, медленно опустил руки и прижал их к груди. На его лице застыло выражение изумления и растерянности.

— Вы… вы остолопы, — еле выдавил он из себя. У него изо рта тоненькой блестящей струйкой потекла кровь. — Вы… проклятые… остолопы. Чудовище… уничтожит… всех вас.

Он хотел еще что-то сказать, но уже не смог. Его взор погас. Он повалился на землю уже мертвым.

Раздался второй выстрел, за ним послышался крик, словно от сильной боли. Я обернулся и увидел, что один из одетых в коричневые плащи людей как-то неестественно прямо держа спину, вышел из толпы.

Снова раздался выстрел. Человека встряхнуло, словно от удара невидимого кулака. Он упал на колени, затем снова попытался подняться. Винтовка, которую он держал в руках, выскользнула и упала на землю.

— Крэйвен! Бегите! Бегите отсюда!

Третий выстрел окончательно сбил его с ног. Он упал на спину, попытался было еще раз подняться, но уже не смог. Вдруг прогремел целый залп ружейных выстрелов. Я увидел, как с земли, слева и справа от этого человека, взвились фонтанчики пыли от ударов пуль.

Тут я очнулся от оцепенения. Одновременно с Баннерманном мы резко обернулись, я одним прыжком оказался рядом с людьми, охранявшими нас, и сбил одного из них с ног ударом кулака. Второй попытался вскинуть винтовку и прицелиться в меня, но я выбил винтовку у него из рук, саданул ему локтем в живот и, пока он падал, схватил его винтовку. Рядом со мной Баннерманн с грозным криком сбил с ног двух охранников, а у третьего выхватил винтовку и врезал ему прикладом по черепу.

Кто-то выстрелил. Пуля ударила в землю совсем рядом с моей ступней, но стрелявший так и не успел выстрелить второй раз. Баннерманн вскинул винтовку к плечу и нажал на спусковой крючок, практически не целясь. Один из людей, стоявших на другой стороне площади, вскрикнул и упал на землю.

Толпу охватила паника. Снова раздались выстрелы, но это была уже беспорядочная пальба куда попало, не представляющая для нас серьезной угрозы. Баннерманн также сделал несколько выстрелов, но я заметил, что он стрелял поверх толпы.

Площадь, казалось, захлестнул какой-то дикий хаос. Вся масса людей, которая еще минуту назад представляла собой решительно настроенное организованное войско, в считанные секунды превратилась в неуправляемое стадо. Мужчины и женщины с воплями бросились врассыпную, давя и толкая друг друга. Несколько сторонников Донхилла, попытавшихся сдержать толпу, были опрокинуты и затоптаны бегущими людьми.

Я быстро огляделся по сторонам. Те из наших охранников, до которых мы с Баннерманном еще не добрались, сами бросились наутек. Казалось, про нас совершенно забыли. Никто не обращал на нас никакого внимания.

— Баннерманн! Займитесь своими матросами! — крикнул я. — Встретимся на берегу моря!

Не дожидаясь ответа, я бросился вперед, для острастки несколько раз выстрелив на бегу. Звуки выстрелов потонули в воплях толпы, но, тем не менее, вокруг меня мгновенно образовалось свободное пространство: люди в коричневых плащах отшатнулись, испугавшись выстрелов. Никто даже и не думал оказывать мне какое-либо сопротивление.

Я подбежал к человеку, стрелявшему в Донхилла. Он был еще жив, хотя в него попало по крайней мере с десяток пуль. Его плащ стал красным от крови, но глаза были открыты, и он, похоже, узнал меня. С его губ сорвался тихий мучительный стон.

— О'Бэнион! — воскликнул я, не веря своим глазам. — Это вы?

— Я… с ним поквитался, — прошептал он. Его рука поднялась, он схватил меня за плащ, но тут же бессильно отпустил его. — Он… мертв?

— Донхилл? — спросил я. — Да. Он мертв.

Его лицо исказилось от боли, но на губах появилась довольная улыбка.

— Вот и… хорошо, — прошептал он. — Он виноват… в смерти Стива. Он… его убил.

— Не разговаривайте, О'Бэнион, — сказал я. — Вам нельзя сейчас разговаривать. Я приведу к вам врача.

— В этом… нет больше смысла, — ответил умирающий.

Его взор затуманился, а тело обмякло. Но жизнь еще теплилась в нем.

— Послушайте… меня, Крэйвен, — прошептал он. — Я должен вам… кое-что… сообщить.

— Сообщить?

— Где-то есть еще… третий маг, — пробормотал он. Его голоса уже почти не было слышно. — Вам нужно… бежать отсюда. Опасность… еще не… миновала. Где-то есть… третий маг…

— Что вы имеете в виду? — спросил я. — О чем вы говорите, О'Бэнион? Какой еще маг? Кто вам это сказал?

Но О'Бэнион уже ничего не мог ответить. Он был мертв. Несколько секунд я молча смотрел на его осунувшееся лицо. Затем я присел, протянул руку и осторожно закрыл ему глаза.

— Он мертв?

Узнав голос Присциллы, я повернулся и взглянул на нее. Я даже не заметил, как она подошла. Ее лицо было удивительно спокойным, но во взоре горел какой-то странный огонь. Быть может, она просто слегка ошалела от пережитого.

— Да, — ответил я. — Он мертв.

— Донхилл тоже, — сказала она тихо. — Я… сама в этом убедилась.

И вдруг ее самообладание изменило ей. Она пронзительно вскрикнула, упала возле меня на колени и порывисто прильнула к моей груди.

— Увези меня отсюда, Роберт! — взмолилась она. — Пожалуйста, ну пожалуйста, увези меня отсюда!

Я осторожно обнял Присциллу, погладил ее волосы и нежно поцеловал в лоб.

— Тебе больше не нужно ничего бояться, При, — прошептал я.

Вдруг на меня нахлынула волна такой всепоглощающей нежности, какой я не испытывал еще никогда в жизни.

Хотя, может быть, причиной всему был просто страх, и я прижимался к ней из-за такого же ощущения беспомощности, какое испытывала и она. Но теперь я осознавал, что люблю эту девушку. И хотя это было как-то странно, даже неправдоподобно, но, тем не менее, именно в этот момент, когда все вокруг нас погрузилось в хаос, я понял совершенно точно, что я ее люблю.

А она любит меня.

Через некоторое время Присцилла высвободилась из моих рук, вытерла рукавом слезы на своем лице и посмотрела на меня.

— Что он имел в виду? — спросила она.

— О'Бэнион?

Она кивнула:

— Он сказал: где-то есть еще третий маг.

Я помолчал, затем беспомощно пожал плечами и снова прижал ее к себе.

— Не знаю, — сказал я. — Я знаю только то, что впредь тебе уже ничего не придется бояться, любимая. Никогда. Все ужасы уже позади. Наконец-то.

Но это было неправдой.

Я осознал это в тот самый момент, когда произносил эти слова. Ужасы не закончились. И еще долго не закончатся.

Они только начинаются.