Колдун. Сквозь века

7 глава

Мне все еще было больно.

Казалось, что вместо волос к моей головеприбили парик, сотней мелких гвоздиков, каждый из которых жег и зудел, отчего я поморщилась, в первую секунду притихнув и задержав дыхание, чтобы понять, где брат и рядом ли Черный. Не важно в каком из своих обличий.

Но окружающие меня звуки и запахи были далеки от той реальности, в которой еще оставалась моя душа.

Особенно запахи!

Вокруг не витал приглушенный аромат сухого дерева и воска, а стоял удушливый и едкий запах медикаментов, который перебивал все прочие, словно кусая мозг в желании скинуть с него пелену страшного, болезненного сна, где я все еще была Марьяной.

Я так и не знала проснулась ли, тихо застонав от боли во всем теле, и слыша, как рядом кто-то поспешно зашевелился, касаясь моего лица теплыми руками:

— Все хорошо, моя малышка!

Папа был рядом, и глаза наполнились слезами, отчего ресницы тут же стали мокрыми, когда я выдохнула, едва слыша сама себя и переживая за ту, кто защищала меня ценой собственной жизни:

— …где невестка?

— Ты уже не невеста, не бойся больше, милая! — быстро отозвался отец, гладя меня по волосам и лицу, возвращая в иной мир, где рядом не было Черного, и заставляя вспомнить все то, что происходило в комнате.

Сначала мозг сопротивлялся, цепляясь за остатки убегающего сна, словно из двух зол пытался выбрать наименьшее, где, по крайней мере, все были, кажется, живы.

— Я все сказал родителям Дэна, малышка моя. Больше нет никакой помолвки, теперь ты свободна.

Воспоминание ослепило вспышкой яркого света, который и стал началом конца, когда я дрогнула всем телом, лишь сейчас отчетливо понимая, что я не дома, а в больнице, рядом с папой, пока перед глазами появился последний кадр, прежде чем я отключилась — бездушное тело Дэна в углу комнаты с раскинутыми руками.

— Дэн?.. — прохрипела я, распахивая глаза и тяжело выдохнув, когда, наконец, судорожно пробежав в первую секунду, по безликой одиночной палате, мои глаза остановились на лице папы, которое осунулось и словно похудело, забрав с него все краски и оставив лишь печать тревоги темными кругами под глазами.

— Успокойся, милая! Он жив!

Но почему мне казалось, что это еще не все, и папа отвел взгляд, чтобы я не увидела в нем тревогу?

— Что случилось в комнате?

Я нахмурилась, пытаясь восстановить события последнего дня, вернее вечера, который закончился трагедией, но перед глазами была только яркая вспышка и отчаянные попытки Дэна до этого узнать, кто стал причиной нашего разлада.

Яростные, болезненные попытки, которые раскрыли в Дэне нечто темное, не виданное мной до этого дня, словно надлом в его душе выпустил кого-то совершенно другого.

Папа быстро пожал плечами, явно пытаясь сделать вид, что якобы не произошло ничего страшного, но по его скованным движениям и напряженному выражению лица, несмотря на приклеенную улыбку, я уже сейчас понимала, что от меня будут пытаться скрыть все до тех пор, пока не убедятся, что я в порядке.

— Пап!

Он вздрогнул и чуть поморщился, поджимая губы и явно пытаясь придумать, чем можно меня отвлечь на данном этапе, что лично мне кричало о еще большей беде, чем я могла себе предположить, когда я зашевелилась на кровати, пытаясь выдернуть из вены иголку, к которой тянулась капельница, упрямо и твердо заявив:

— Хорошо! Тогда я пойду, и сама найду того, кто расскажет мне все! И Дэна! Он ведь где-то рядом, да? В этой же больнице?

Отец тут же засуетился, пытаясь уложить меня обратно, и быстро выдыхая с видом полного поражения:

— Сказали, что это была молния!

Я осела на кровати, быстро заморгав и пытаясь проникнуть своим разумом в суть услышанного, хрипло выдыхая:

— …что?

— Была полиция, скорая, служба спасения, они вызывали еще кого-то, чтобы установить все обстоятельства произошедшего, но в итоге специалисты всех служб согласились с этим. Когда началась гроза, вы как раз поднялись в спальню и стояли оба у окна. Молния попала в Дэна. Прямо в обручальное кольцо.

Ошарашено выдохнув, я еще долго не могла заставить себя моргать, чувствуя, как по коже пробежал озноб.

— В кольцо?..

— Да. Оно практически расславилось на нем.

Я прикрыла ресницы, не в состоянии сразу выдохнуть, но понимая отчетливо только одно — молния не была случайностью.

— Самое главное, что ты не пострадала, моя малышка. А Дэн…рано или поздно он поправится.

Папа сжал мои руки теплыми ладонями, целуя их, когда я выдохнула:

— Это ведь не все, да? Ты не все рассказал мне?

Он никогда не умел скрывать что-то, потому что все читалось на лице и в глазах, которые отец всегда старательно отводил, словно боялся, что правду можно увидеть в них. И боялся не зря.

Я слишком хорошо знала его, чтобы поверить в то, что все на самом деле хорошо, и поэтому не отводила глаза, глядя на него настойчиво, пока он не выдохнул тяжело и протяжно, на секунду пряча лицо в свободной ладони, но второй продолжая держать мои руки, которые стали холодными в предчувствии беды.

— Удар молнии пришелся в руку…повреждения были слишком сильными и… ее пришлось ампутировать.

Сердце сбилось с привычного ритма, шокировано замерев, а затем забившись еще сильнее от боли и разъедающего чувства вины, такой огромной, что казалось я просто утону в ней, захлебнувшись.

И это было не самым плохим концом, учитывая все, что произошло.

Ведь это все было из-за меня!

Черный не позволил коснуться меня чужой руке и тем более причинить вред, но какой ценой!

Шок и вина были настолько сильными, что из глаз не выкатилось ни одной слезинки, но я едва могла дышать, с ужасом понимая, что своим отказом просто сломала жизнь прекрасному человеку. Дважды! Я убила его морально и сломала физически, так сильно, что едва ли он сможет оправиться!

— Я могу увидеть его? — прошептала я, чувствуя, как папа гладит меня по волосам и молчит, просто не зная, что сказать и каким образом поддержать в эту минуту. Но едва ли смогли бы помочь какие-то слова в этой страшной несправедливой ситуации.

— Не думаю, что это хорошая идея. Дэн в реанимации под круглосуточным присмотром. Без сознания. К нему не пускают никого, даже родителей.

Я тяжело сглотнула, боясь даже представить себе, что могли чувствовать его родители, в один день узнав о том, что я предала Дэна и их доверие, и едва не лишившись своего сына.

— Это слишком жестоко, — прошептала я, качая головой и пряча лицо в ладонях, но обращаясь в этот момент не к папе, а к тому, кто мог сотворить подобное, находясь даже на расстоянии. — Так не должно было случиться!

— Такое бывает, милая, — ответил папа, снова думая о том, что я обращалась к нему и прикасаясь нежно к моим рукам на лице. — Не вини себя! Как бы ты могла помешать самой природе? Чудо, что ты осталась невредимой!

Не видя моей нервной и грустной ухмылки от его слов, он продолжил:

— Я разговаривал с парнями из службы спасения «911», они приехали раньше всех и оказывали первую неотложную помощь до приезда врачей. Они сказали, что хоть у нас такое случается крайне редко, но все равно бывает.

Я тяжело выдохнула, не зная, что и думать, но зная заранее, что гнетущее чувство вины внутри меня никуда не денется и не пройдет.

— А мама?

— Осталась дома с твоей сестрой. Она очень напугана, плачет уже третий день. И потом он удара молнии в доме перегорела вся проводка, мы вызвали ремонтную бригаду, чтобы они…

— Сколько дней мы здесь? — ошарашено выдохнула я, не веря, что могла провести без сознания и видеть сон настолько долго.

— Третий.

Голова шла кругом, оттого что реальный мир постепенно ускользал из моих рук, оставаясь в голове лишь снами, которые с каждым разом я воспринимала все более ярко и правдиво, зачастую не понимая утром в каком из миров я существую на самом деле и какой из двух ошибочный.

Папа не выпускал меня из палаты, несмотря на уверения, что со мной уже все в порядке, что подтвердил и врач, который явился незамедлительно по первому зову, проведя тщательный осмотр и задав некоторые вопросы.

Вслед за ним появились полицейские, которые уточнили все, что я могла вспомнить о произошедшем, пожелали скорейшего выздоровления и пожали плечами на мой вопрос о каком-либо деле в отношении этого случая, пока моя душа леденела от паники и страха потерять Черного, даже если я понимала, что едва ли кто-то из простых смертных может подумать о том, что в этом всем мог быть замешан человек.

Вернее колдун. И волколак.

— Это всего лишь несчастный случай. Ни о каком деле не может быть и речи, — сдержано отозвался один из полицейских. — Если только вы не хотите заявить на вашего друга о нападении. Ваш отец утверждает, что он кричал, разнес все в комнате и угрожал вам расправой.

— Нет-нет! — быстро покачала я головой. — Я не хочу делать никаких заявлений!

— Ну вот и отлично.

К счастью, папа не мог быть рядом со мной круглосуточно, и я незамедлительно воспользовалась его отсутствием, чтобы выбраться из палаты в поисках Дэна…и Черного.

Моя душа ныла и болела, пока тело не покрывалось мурашками от его близости, ощущая теперь кричащую пустоту и полную потерянность.

Как бы я не злилась на то, что он натворил с Дэном, но, когда Блэкстоуна не было рядом, я была словно брошенный и позабытый всеми ребенок, который мог только свернуться калачиком на холодной постели и мечтать о тепле объятий.

Самой себе я казалась уязвимой и ранимой настолько, что хотелось сесть в темноте вдали от глаз всех вокруг и просто разрыдаться.

Каждую секунду я прислушивалась к себе, пытаясь ощутить его присутствие рядом, но безуспешно.

И от этого становилось больно просто физически.

Найти реанимационное отделение не составило труда.

Оно находилось парой этажей выше и представляло собой длинный коридор, но не с палатами, а с полупрозрачными боксами, в каждом из которых можно было увидеть людей, подключенных к разной аппаратуре, которая пикала и каждую секунду показывала состояние человека.

Каждый такой бокс был подписан, но я без труда нашла Дэна, не читая табличек, задохнувшись от ужаса и боли в груди, потому что из красивого дышащего силой и оптимизмом молодого мужчины, он превратился в практически бескровного призрака, чье лицо осунулось и стало бесцветным от боли, даже несмотря на то, что он был без сознания.

Ампутированная рука была перевязана плотной повязкой и пусть не было следов крови, моя душа разрывалась от его вида, когда я прижала ладони к стонущему сердцу, тихо всхлипнув.

— Пошла вон от моего сына!!!

Холодные руки, обладающие такой силой, что я упала на колени, толкнули меня с ненавистью и жаждой сделать так же больно, как сейчас было Дэну.

Не нужно было даже убирать пряди спутанных волос с лица, чтобы узнать в разъяренной женщине маму Дэна.

— Стелла, ради бога!

Ее муж пытался оттащить женщину от меня, когда та, склонилась, словно для удара и я вся сжалась, но не посмела закрываться, принимая ее боль и отчаянье, как свои собственные, потому что чувствовала то же.

— Еще хватает наглости приходить сюда и делать вид, что ей не все равно!!!

— …мне не все равно, — прошептала я, и женщина услышала, взревев надо мной буквально раненным зверем, который был готов растерзать всех на своем пути.

— Молчи, проклятая!!! Не смей даже говорить!!! И приходить сюда не смей!!! Если увижу тебя рядом с моим мальчиком еще раз, то растерзаю!!! Это все ты! ТЫ!!!

— Милая, успокойся!

— Отпусти меня!!!

Послышались звуки борьбы, когда отец Дэна пытался не пустить свою супругу ко мне, а я продолжала сидеть на полу, тихо плача и понимая, что заслуживаю каждое слово и проклятье в свой адрес, потому что она была права, даже не подозревая настолько верными были ее слова.

Это действительно все сделала я.

— Я сразу говорила ему, что ты не подходишь!!! Мое сердце чувствовало, что рядом с тобой он не найдет своего счастья! А ты угробила его!!! Посмотри, что стало с моим красивым мальчиком!!!

Женщина все кричала и кричала, пока муж волок ее по коридору, а я сидела, прижавшись щекой к холодному стеклу блока, за которым спал Дэн, пребывая в блаженном неведении о том, что его жизнь изменится. Дважды.

Его мама была права в том, что никогда не любила меня особо.

Она и не пыталась этого скрывать, если в редкие моменты наших прошлых отношений, мы приходили в их дом. Улыбалась мне, но глаза всегда оставались мрачными, колкими и подозрительными. Я надеялась, что это пройдет, когда женщина увидит, что у нас все серьезно и изменит свое мнение, но то, что случилось сейчас даже в голову не пришло бы…

Тихо плача и терзая себя в душе, я вздрогнула, когда на мои плечи опустились осторожно руки, заставляя подняться на ноги, скованно опуская глаза и закусывая губы, чтобы не разрыдаться в голос, потому что папа Дэна вернулся, чтобы усадить меня на одно из кресел, что стояли у стены в ряд.

Он не обвинял меня, не кричал и не ругался, но видя, как милый и симпатичный мужчина постарел за эти дни и оброс щетиной, мне хотелось разрыдаться, умоляя его о прощении.

— Прошу, не слушай мою жену, Маришка, — тихо обратился он ко мне, глядя печально, но так по-доброму. — Стелла без ума любит детей, а иногда подобная любовь не благословление божье, а порок.

Мужчина тяжело вздохнул, переводя взгляд за стекло. Туда, где лежал его младший сын.

— Ты не должна винить себя, девочка. Все что случилось, было написано в судьбе моего сына, а ты не в ответе за нее. Никто не в ответе. Мы поговорили с врачами — прогнозы хорошие. Его состояние стабильное и через пару дней он придет в себя. Мозговая деятельность в норме, как и весь опорно-двигательный аппарат. И после небольшого курса реабилитации он вернется к нам прежним…

Вытирая слезы, я смущенно смотрела на мужчину, не ожидая от него ничего подобного, но его слова на самом деле помогали поверить в то, что не все еще потеряно и у Дэна на самом деле все будет хорошо.

— А рука…знаешь, сейчас восстанавливают военных, которые возвращаются после боевых действий с отсутствием конечностей. Протезы очень качественные и подбираются индивидуально каждому. Мы уже нашли такой центр и связались с ними. Рука мало чем отличается от настоящей по виду, — мужчина даже попытался улыбнуться. — Можно даже в майке ходить, не вызывая никаких подозрений. Все будет хорошо.

А я не могла даже кивнуть ему в ответ, прошептав:

— …я чувствую себя самым мерзким предателем.

— И напрасно, — тут же отозвался мужчина, неожиданно положив прохладную мягкую ладонь на мои сжатые дрожащие руки, чуть похлопав. — Ты очень смелая и отважная девочка, Маришка! А честность — это высшая добродетель. Нужно уметь быть честной, с собой и окружающими, чтобы… — он тяжело выдохнул, глядя печально куда-то, словно в невидимую моему глазу даль, — …чтобы не прожить бесполезную серую жизнь, рядом с чужим для тебя человеком.

Затаив дыхание я смотрела на отца Дэна, в эту минуту понимая, что он говорит о себе и собственной жизни, которая, очевидно, не была радостной рядом с его супругой, несмотря на все то благополучие, стабильность и деньги, которые окружали эту семью.

— Я знаю, что каждый из вас переживет этот этап достойно, и построит свою жизнь правильно, а главное с тем человеком, который будет по душе.

— Вы не злитесь на меня?

— За что мне злиться? Ты была честной по отношению к моему сыну, и я ценю это, Маришка! Честность и чистота души в нашем мире встречаются очень редко, поверь.

Мужчина улыбнулся мне, в последний раз похлопав по ладони в легком поддерживающем жесте, и поднялся на ноги, чтобы уйти, бросив последний мягкий взгляд на своего сына.

Когда он ушел, я продолжала сидеть в кресле, прислушиваясь к тому, как пикает аппаратура в такт сердцебиению Дэна. Так размеренно и спокойно.

Этот звук успокаивал меня, но я напряженно застыла, вдруг ощутив волну мурашек по телу.

Знак того, что Черный был где-то рядом.

Но только в этот раз меня бросило в панику…

Странную, необъяснимую, когда каждая клеточка тела задрожала, но не от восторга, а от страха.

Я судорожно осмотрелась по сторонам, понимая, что здесь даже спрятаться негде, когда заметила темный силуэт в конце коридора.

Это был не Черный.

Но кто-то такой же высокий и статный.

С королевской осанкой и широкими плечами.

Он неторопливо рассматривал меня, вдруг двинувшись вперед размеренно и грациозно, словно танцор, явно не пытаясь испугать своим приближением, но мое сердце отчего-то заколотилось, даже если по мере приближения этого мужчины я увидела белый врачебный халат.

— Прошу прощения.

Я напряженно вытянулась, услышав его голос — низкий, с легкой хрипотцой, неторопливый и основательный.

Таким голосом может обладать только очень сильный духом человек, который слов на ветер не бросает и знает цену каждой произнесенной букве.

Таким голосом можно вводить в гипноз, внушая то, что было нужно ему.

— Я стал невольным свидетелем вашего общения, полагаю, что с родителями молодого человека в данном боксе.

Мужчина остановился возле меня, глядя сверху вниз и позволяя рассмотреть себя.

Свои необычайно правильные черты лица, широкие скулы, прямой нос, карие глаза цвета горячего терпкого кофе и необычные губы, которые были «уточкой», словно он слегка надувал их, даже если я понимала, что это очень необычное строение и не больше.

Он смотрел спокойно, я бы даже сказала — тепло, но настолько пронзительно и понимающе, словно одного его взгляда хватило, чтобы увидеть мою душу до самого последнего темного уголка.

Такой взгляд бывает у людей с огромным жизненным опытом — слегка лукавый, словно они могут понять и подсказать многое, но предпочитают молчать и дать возможность самому принять решение. Пусть даже оно будет не в вашу пользу.

Понимая, что проходят минуты, а я продолжаю смотреть на него, ощущая внутри себя все те же странные мурашки, которые возникали только рядом с Черным, я с трудом заморгала, смутившись, оттого, как мужчина чуть улыбнулся кончиком своих необычных губ, на мое растерянное бормотание:

— …кажется, мы вели себя не очень культурно, и очень громко.

— Это не ваша вина, — отозвался мужчина весьма многозначительно, стало совершенно не ясно, говорил ли он о ситуации в целом, или конкретно о том, что мама Дэна вела себя громче положенного в таких заведениях, как больница.

Он смотрел на меня не моргая, и словно проникая в мозг, отчего я смутилась еще сильнее, скованно поднимаясь со своего места и неловко прошагав до бокса, где лежал Дэн, продолжая спать все так же безмятежно.

Его торс был обнажен и прикрыт до груди легким белым покрывалом, отчего на теле был виден причудливый след в виде ветвистого дерева, словно под кожей проступили и окрасились все даже самые тонкие венки, став системой синяков.

— Фигуры Лихтенберга, — проговорил мужчина, стоя рядом со мной и наблюдая хоть и ненавязчиво, но весьма заметно, к чести, не приближаясь слишком близко и не пытаясь встать за моей спиной, отчего я бы напряглась и явно почувствовала себя в ловушке между его стройным большим телом и этим стеклом.

— Прошу прощения?..

— То, что вы видите на теле молодого человека. Эти линии еще называют «цветы молнии». Они появляются на теле человека спустя несколько часов. Такие повреждениявызваны разрывом кровеносных сосудов под кожей.

— Они останутся навсегда?

— Это зависит от степени внутренних повреждений.

Стоя даже вполоборота к мужчине, я ощущала, как он рассматривает мой профиль.

Пусть легко и ненавязчиво, но не отводя своих глаз, и вызывая смущение вместе с попыткой оказаться как можно дальше, чтобы он не успел понять все то, что я скрывала внутри себя.

— Вы — доктор?

Мужчина улыбнулся, чуть склоняя голову в почтительном элегантном жесте:

— Руководитель службы психологической помощи при этом медицинском центре.

Несмотря на то, что весь его облик был пропитан элегантностью и утонченностью, не свойственной обычно мужчинам, от него веяло той силой и твердостью духа, которую до этой секунды я ощущала лишь в одном человеке — в Блэкстоуне.

— Так вот почему ваш взгляд кажется таким умиротворенным и понимающим, — попыталась я улыбнуться, на что мужчина приглушенно рассмеялся, и в его насыщенных карих глазах промелькнуло что-то необычное, словно он понял теперь то, что не мог сделать до этого. — Выходит, что вы психолог?

— Психиатр. Психотерапевт.

— Спасаете заблудшие души?

— Пытаюсь показать им свет в конце тоннеля.

— Думаете, что моя душа тоже заблудилась? — тихо обратилась я к нему, пытаясь улыбнуться, но понимая, что улыбка получилась горькая и печальная, замечая, как мужчина снова улыбнулся чему-то своему, глядя в глаза так, словно мог читать по строчкам мои мысли:

— Думаю, она слишком чувствительна и излишне склонна принимать на себя чужую боль.

— Это не хорошо?

— Не для вас.

Посмотрев в эти карие глаза, которые словно обволакивали и затягивали в воронку, чтобы изучить меня со всех сторон и разложить по полочкам, я снова отвернулась к стеклу, глядя на Дэна, но почему-то делясь тем, что терзало мою душу, словно верила в то, что если смогу признаться в этом вслух, то возможно мне станет немного легче:

— …я предала его. Разорвала нашу помолвку и попросила прекратить все отношения в тот день, когда его ударила молния.

— Это случилось до удара или после?

— До.

— Это не предательство, а честность. Никто не застрахован от несчастных случаев, и никто не знает, что произойдет дальше. И потом, не обязательно быть в каком-то официальном статусе, чтобы помогать человеку. Вы здесь, а значит ваши чувства искренние. Просто это не любовь. И всего лишь.

Я молчала какое-то время, впитывая его слова и стараясь понять их.

— …он будет раздавлен, когда очнется.

— Каждый человек испытывает стресс, когда течение его жизни меняется. Это нормальная реакция. Но она делает в конце концов только сильнее и выносливее. Каждый раз, когда закрывается одна глава жизни, то новую можно написать с чистого листа, с совершенно новыми возможностями. Только от самого человека зависит то, что он напишет в новой главе. У каждого из вас своя книга жизни. И вам нужно сосредоточится на своей.

Я вздрогнула, когда в тишине коридора послышались шаги и чей-то голос приглушенно проговорил, оставляя в тени самого человека:

— Доктор Элерт! Нам нужна ваша помощь!

— Уже иду, — тут же обернулся мужчина, кивая тому, кто снова поспешно ушел, но оборачиваясь ко мне, чтобы заглянуть своими необычными глазами, проговорив. — Обида, злость, неприятие — это выбор другого человека, не ваш. Ему решать, будет ли он обижен, зол, или примет все как есть. Главное в том, что у вас не было намерения причинить ему боль. Вы честны и открыты, а значит безвинны. Не стоит зацикливаться на том, что чувствуют другие люди, ибо их суждения ограничены лишь их видением мира. Сосредоточьтесь на себе.

Мужчина чуть выгнул брови, заглянув в мои глаза настойчиво и пронзительно, прежде чем манерно склонил голову в знак прощения, тут же зашагав по коридору, где скрылся в тени, оставляя меня наедине со своими словами, о которых я думала еще очень долго.

Папа конечно же был расстроен и испуган, когда не нашел меня в палате по возвращении, кинувшись на поиски, но, к счастью, не успев поднять на уши весь медицинский персонал, потому что я вернулась сама.

Про встречу с родителями Дэна я не стала рассказывать, хотя не скрывала, что была в реанимации и нашла его.

После разговора с доктором Элертом мне заметно полегчало, но даже если боль и вина не прошли окончательно, к ним добавилась тоска.

Огромная, словно кит.

Она заглатывала меня, словно пушинку, каждый раз, когда я думала о Блэкстоуне.

А думала я о нем постоянно…

Стояла у окна, смотря, как на город опускаются сумерки, и пыталась отыскать его высокую стройную фигуру в темноте. Его синие глаза, от которых я не могла отвести взгляда, всегда видя в черных зрачках полную луну и собственное отражение, заколдованная им и его словами.

Если прошло уже три дня с того момента, как случилась трагедия, почему его до сих пор не было рядом?..

Это терзало и мучило меня с каждой минутой все сильнее, когда я забралась в свою больничную постель, посмотрев на папу, который читал газету:

— Пап, мы можем вернуться домой?

— Боюсь, что не в ближайшие дни, малышка. Врачи еще хотят понаблюдать за твоим состоянием, и мне спокойнее, если они будут в непосредственной близости, даже если тебе кажется, что ты чувствуешь себя хорошо.

Я тяжело выдохнула, но послушно устроилась под тонким одеялом, пробормотав:

— Тогда спокойной ночи, пап.

От меня не укрылось, что папа удивленно покосился на часы, потому что еще не было и восьми вечера, но тут же поспешно закивал, улыбаясь:

— Спокойной ночи, моя девочка. Я дочитаю и тоже лягу.

— Хорошо.

Я просто хотела скорее уснуть, погрузившись в другую жизнь, где Черный будет рядом.

Не важно, волколаком или человеком.

Я не хотела ничего сильнее, чем просто прижаться к нему, ощущая, как его сильные руки обхватят в ответ, закрывая от всех невзгод и боли, даря тот покой, который я могла найти только рядом с ним, блаженно прикрывая ресницы в ожидании, когда тьма укутает в свой долгожданный плотный кокон.

Даже при свете дня эта часть леса вызывала дрожь.

Не зря лес назывался черным. Но даже если теперь я знала наверняка, что он называется так благодаря своему хозяину, а за моей спиной светило полуденное солнце, сложно было подавить в себе желание убежать.

И я бы ни за что не пошла сюда вновь, если бы пропажа брата не давала мне покоя

…и, если бы не хотелось так отчаянно увидеть Черного, ощутив, как его аромат пробирается под кожу, отправляя по всему телу сотни мурашек и отбирая дыхание.

Я старательно выбирала время, чтобы никто не мог уследить, куда именно я направилась, когда всех согнали в новую церковь, ради того, чтобы в очередной раз слушать эти басни про единого нового бога, который любит всех нас.

А я видела то, что сотворили старые боги! Ощутила силу и могущество их создания! Поэтому и лгать новому богу было не совестно.

Сказала, что заболела и пойду вместе со всеми, если только никто не боится заразиться.

Боялись. Еще как боялись.

После нападения стаи волков на деревню, хоть и остались все живы, по крайней мере, из людей, а на меня стали коситься.

Невестка клялась, что никому не рассказала про волколака и что я касалась его, не боясь, что он разорвет меня в клочья, а я ей верила, и знала, что от людей ничего не скрыть, и рано или поздно все заговорят о Черном снова.

Когда под утро в деревне прекратилась паника и все стали расходиться по домам, продрогшие до костей и вздрагивающие даже от скрипа снега под собственными ногами, мы с невесткой кое как прислонили вырванную с корнем дверь, чтобы сохранить остатки тепла, и забрались на печку, кутаясь в шкуры и обнимаясь, чтобы согреться.

В доме не осталось ни одной целой вещи, а мы были настолько измучены этой сумасшедшей ночью, что не было сил выбросить обломки на улицу, не считая той части, которой растопили посильнее печь.

Даже говорить сил не было, но и уснуть не могли, прислушиваясь к тому, как глава деревни считал, сколько скотины загрызли или уволокли с собой волки, и как мужчины собираются теперь выставлять на ночь дозор, чтобы больше подобного не повторилось, а еще построить вокруг деревни забор.

Все постепенно приходили в себя.

Только брата так и не было…

— …ты не знала, что он ТАКОЙ? — тихо прошептала невестка, лежа за моей спиной и обнимая рукой, на которой теперь выступило еще больше синяков и царапин по вине брата.

И я конечно же знала, о ком она говорит, но не могла придумать, что ей ответить, покрывшись испариной, ведь она поняла. Все поняла.

И мне стало стыдно и боязно, оттого, что Черный может быть в опасности, даже если отчетливо понимала, что его сила гораздо больше человеческой и за спиной стоит целое серое войско.

Потому сконфуженно молчала, глядя в стену и считая удары собственного сердца, которое заколотилось от одной только мысли о нем.

Я не видела Черного с тех пор, как теленок получил свое второе рождение. И скучала по нему…

— Когда я была маленькая, бабушка мне рассказывала о таких, как он, — продолжила все так же тихо невестка, не дождавшись от меня ни слова в ответ. — Называла их детьми Велеса и говорила, что они мудры, как люди, но сильны, словно звери. А еще очень страстные.

Женщина чуть улыбнулась, убирая осторожными пальцами пряди спутанных волос с моей шеи, чтобы еще раз увидеть отметины на моем теле, которые теперь смешались с побоями брата, выдыхая мне в затылок:

— Действительно страстные. Но страсть их жуткая, губительная.

— Почему? — прошептала я, чувствуя странное волнение, в желании узнать о Черном как можно больше того, что сам он едва ли расскажет мне.

— Бабушка говорила, что раньше в лесах находили растерзанных девушек. Практически все они были обнаженные и познавшие мужскую ласку, от которой и погибли. Помню, что многие уходили в лес сами, соблазнившись видом этих мужчин, но не понимали, что их страсть и похоть настолько сильна, что они не способны сдерживать ее, причиняя боль, и даже убивая этим. Бабушка говорила, что их нельзя бояться и нельзя бежать.

Я нервно улыбнулась кончиком губ, подумав, что это две самые невозможные вещи, которые можно сделать, оказавшись рядом!

Не бояться и не бежать!

Невестка замолчала, касаясь осторожно пальцами тех отметин, которые теперь находила на моей шее и плечах, а я притихла, погрузившись в эти слова и понимая, что они не врут, но начиная думать, что возможно по этой самой причине Черный приходил ко мне только во снах, боясь касаться в реальности, чтобы не причинить вреда?

— Чудо, что ты осталась жива, когда он был рядом, Марьяна.

Я прикусила губу, чтобы только не признаться в том, что в реальной жизни видела его всего дважды, и все эти следы от его ласк оставались на мне после снов. Снов горячих и яростных.

— Одно хорошо, если он на самом деле привязался к тебе настолько, что вышел из леса в облике зверя, услышав твой плач и крики, то теперь тебе бояться нечего. Кроме него самого.

Эти слова не выходили из моей головы все те дни, пока я вынашивала план, как смогу сбежать, не привлекая внимания, и увидеть его лицом к лицу, даже если после рассказа невестки становилось жутко.

А еще, потому что шли дни и морозные ночи, а брат не возвращался домой, словно сгинул в снегах, и я боялась, что живым мы его уже не найдем. По вине Черного.

Остановившись у кромки леса, я выдохнула, прислушиваясь, но понимая, что, как и в прошлый раз в лесу стояла абсолютная тишина — ни завывания ветра, ни щебета птиц, словно сам лес замер, в ужасе оттого, что я посмела прийти сюда.

Не было никакой черты, разделяющей заснеженное поле и черный лес, но, когда я сделала первый шаг вперед, пересекающий невидимую границу, внутри что-то ёкнуло.

И пусть снег здесь был такой же белоснежный и чистый, а хвойные деревья зелеными и величественными, по телу словно прошел озноб, отчего я на секунду задохнулась, прислушиваясь еще сильнее, и цепко глядя вокруг, в желании увидеть знакомые синие глаза.

Сложно было объяснить почему, но я нутром чувствовала, что Черный знает о моем появлении. Ощущает каждый мой шаг по его земле, куда не посмел бы сунуться ни один человек.

Только почему-то не выходил из своего укрытия и не показывался.

Сделав еще пару шагов вглубь леса, я замерла, когда мне навстречу вышел волк.

Самый настоящий!

Его желто-зеленые глаза смотрели в душу, когда зверь словно читал, для чего я пришла на их землю.

Страха не было. Я искренне восхищалась этим созданием. И пусть я знала, что передо мной стоит один из самых свирепых и опасных хищников, его глаза были настолько разумными и проникновенными, а взгляд прямым и смелым, что казалось, если я заговорю с ним сейчас, то он поймет.

Мы просто смотрели в глаза друг другу, когда волк издал приглушенное и протяжное: «Урррррр!», не похожее на вой, поворачиваясь и зашагав размеренно вперед, но оглядываясь на меня после нескольких шагов, словно приглашая следовать за ним.

Едва ли я могла бы сойти с ума еще сильнее, чем до этого, встретив в черном лесу самого колдуна, а затем узнав, что ко всему прочему он еще и волколак, поэтому идти по следам волка, вставая на дорожку, проторенную им, было не так уж и глупо.

В прошлый, и единственный раз, когда я была здесь, ночь скрывала от меня лес, делая его мрачным, устрашающим черным пятном, из которого невозможно было выбраться, как из омута.

Теперь же я с удивлением отмечала, что несмотря на жуткую ауру, царившую здесь, лес был прекрасен. Стройные мощные стволы деревьев были полны сил и здоровья, раскидываясь высоко над головой своими зелеными кронами. И не было никаких страшных скрученных и засохших деревьев, пораженных черной чумой, как любили рассказывать те, кто только нагонял жути вокруг леса, но, очевидно, сам здесь никогда не был.

В темноте я не могла ориентироваться, но теперь мне казалось, что я знаю, куда идти.

Я нашла бы это место даже без помощи волка, когда спустя какое-то время ощутила знакомый аромат Черного вперемешку с запахом костра, и увидела над собой капище с древними символами на столбах, которые венчали вырезанные на дереве лица.

— Зачем ты снова пришла сюда, глупая?

Стоило только услышать этот голос, пробирающий до костей своей силой, словно ледяная стужа, от которой перехватывает дыхание и путаются мысли, как я забыла обо всем на свете.

Черный стоял за одним из деревянных столпов, невероятно высокий и полуобнаженный, совершенно не обращая внимания на зиму вокруг и мои распахнутые глаза, а под моей одеждой стало невыносимо жарко.

Я не видела его в таком виде, и теперь отчетливо могла рассмотреть все замысловатые пугающие рисунки на его теле, которые переплетались черными завитками в какие-то знаки и символы.

Не спрятанное за синей рубашкой и тяжелой черной накидкой, его тело выглядело еще более мощным и впечатляющим, настолько, что я не могла оторвать взгляда от широких плеч и сильных рук, в эту секунду покраснев от смущения и внутреннего трепета, потому что в голове взрывались раскаленной лавой каждый из снов, в которых эти руки обвивали меня и с силой обнимали, так горячо и несдержанно.

Он обернулся, поворачиваясь и возвышаясь надо мной в полный рост, опаляя жаром своего тела, который я ощущала слишком остро, его синие хищные глаза прищурились, не скрывая своего нечеловеческого зрачка, и колдун повторил:

— Так зачем ты пришла, девочка?

Тяжело сглотнув, я насильно заставляла себя отвести глаза от него, чтобы не скользить так жадно и любовно по мощному телу.

Заставляла прийти в себя и начать думать, вот только получалось это с большим трудом, особенно когда мужчина направился ко мне, словно зверь, который подкрадывался к добыче, не отводя глаз, которые завораживали и гипнотизировали своим синим омутом.

Его варварская хищная красота сбивала с мыслей, пока эти иссиня-черные локоны ниспадали на плечи, и аромат мощного тела окутывал, заключая в плен, но я старалась бороться и выдохнула:

— Чтобы ты рассказал мне про брата!

Его тонкие, на вид такие жестокие губы усмехнулись, один их кончик приподнялся выше другого и глаза полыхнули темной жаждой, отчего мужчина почти проурчал:

— И только для этого?

Терпкое дыхание касалось моего лица, оттого что он стоял слишком близко, чтобы я успела сбежать от него и спасти собственную душу.

Не бояться и не бежать.

Я расправила плечи и вытянула позвоночник буквально до ломоты, замечая, как взгляд Черного загорелся искорками лукавства и веселья, словно он находил эту ситуацию забавной.

Вот только его удушливая темная страсть никуда не ушла, напротив, словно разрослась еще больше, паря над нами невидимыми черными крыльями, укрывая от всего мира, даже несмотря на мороз и холод вокруг, мне казалось, что воздух вокруг скоро начнет взрываться синими вспышками.

И ведь я совсем не это хотела спросить, но вопрос вырвался хриплым дыханием, потому что рядом с ним я не могла думать о другом:

— …а правда, что твоя страсть способна убить меня?..

Он мог не отвечать.

В том, как резко он приблизился, опаляя жаром, настолько сильным, что я ощутила его даже через свою тонкую дубленку, в том, как подался вперед, впиваясь сильными длинными пальцами в мои скулы, чтобы приподнять голову вверх, заставляя смотреть в глаза, и была правда, которую он прорычал в мои губы:

— Правда!

______________________________________

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ