Колесница времени

Послушайте–ка, сестры! Что творится!

Чуть свет, когда еще и птицы спали,

Умылась я в пруду у храма Кали

И поспешила колесницу встретить.

Но жду я битый час,

А колесницы времени все нет.

И грохота колес еще не слышно.

Нет ни души. Весь мир как будто вымер.

Что будет с нами? На сердце — тревога.

Торговый люд притих и озабочен.

Закрыты лавки. Толпы у обочин

Все ждут и ждут,

Когда же наконец

Появится святая колесница.

Сегодня шествием пройти должны

Все жители страны:

И брахманы–жрецы с учениками,

И махараджа во главе полков,

Наставник, а за ним его питомцы

С божественными книгами в руках,

И матери, несущие младенцев, —

Младенцы выйти в путь должны впервые,

Но почему же не идет никто?

Глядите–ка, — молитву шепчет жрец,

В отчаянии голову руками Он обхватил…

О, горе!

Грядет война, пожары вспыхнут вскоре,

Наступит мор. Беда нас ждет, беда!

Земля подпухнет, высохнет вода.

Беда? О чем ты говоришь, отец?

В храм бога Шивы мы пришли сегодня,

Сегодня праздник, выезд колесницы,

Взгляни! Ведь все богатство — у богатых.

А что в нем проку? Словно плод гнилой…

На ниве нищей созревает голод,

Кубера, бог богатств, и тот голодный.

Корзина драная в руках у Лакшми.

Взгляни! Иссяк поток ее даров,

Лежит земля бесплодная вокруг.

Увы, отец.

Вас давят неоплатные долги.

Чем будете расплачиваться? Нечем.

Растратили вы все богатства века, —

И времени недвижна колесница.

Безжизненно лежат в пыли постромки.

Увы, отец. Я вся дрожу от страха.

Веревка эта схожа

С раздувшеюся, сытою змеей.

Веревка эта тянет колесницу,

Пока в движении — несет свободу,

Недвижная же — превратится в путы.

Мне кажется: упрямится веревка

Лишь потому, что мы не чтим ее.

Склонимся ж пред богинею–веревкой.

Сестра, ведь мы пока что не готовы

К подобному обряду.

Об этом не было и речи даже, —

Ведь ярмарка — для купли и продажи,

Мы собирались поглядеть жонглеров

И пляски обезьян.

Пойдем скорей, пока еще не поздно,

И подготовим для обряда всё.

Глядите–ка, валяются постромки

От колесницы времени. Когда–то

За них держались разные державы.

Теперь же бечева лежит в пыли,

Черным–черна.

Не лучше ли уйти?

Вот–вот она взовьется, пасть ощерит

И бросится на нас.

Глядите. Шевельнулась. Я уйду.

Молчи! Еще накликаешь беду.

Коль оживет она — нам всем конец.

Нарушатся все связи бытия,

Когда бразды мы выпустим из рук,

Ведь если сами двинутся колеса,

Раздавит время нас.

Гляди–ка, брат, как брахман побледнел,

Уселся в стороне и шепчет мантры.

Напрасный труд. Давно прошла пора,

Когда жрецам повиновалось время.

А ведь они и наш открыли век.

Я видел сам: он взялся за веревку.

Но потянул назад, а не вперед.

А может, это — древний, верный путь,

Но сбилось время с верного пути.

И где ты этой мудрости набрался?

У мудрецов. Они ведь утверждают,

Что время не вперед идет — назад.

Вперед его насильно тащат люди.

Иначе бы оно вернулось вспять

И скрылось в довременной бездне мрака.

Гляжу я на веревку — жуть берет.

Она — как жила: бьется в ней, дрожит

Горячечный, безумный пульс веков.

Беда, беда!

Я слышу грозный гул.

То в недрах родилось землетрясенье,

Из щелей рвутся языки огня,

Пылает небозем вокруг меня.

Огонь кровавит небо.

Неужто нет у нас в стране святого,

Который бы дерзнул поднять постромки?

Столетие придется нам потратить,

Чтоб одного святого отыскать.

Что ж будет с грешниками? Их не счесть,

До них ли богу? — сам ты посуди,

Ну что ты мелешь?! В мире все грешны.

Без грешников исчезнет царство божье.

Святой приходит редко и случайно

И прячется от нас в лесах, в пещерах,

Постойте! Осторожнее! Глядите,

Веревка эта будто посинела.

В морскую раковину протрубите.

Пока стоит на месте колесница,

Замрет весь мир,

Очаг остынет, птицы рис склюют.

Мой средний сын работу потерял,

Больна невестка. Нет конца напастям.

Что здесь вам нужно, женщины? Скажите,

При чем здесь вы? Не ваше это дело.

Домой бы лучше шли вы, к очагу.

Зачем? Молиться ведь и я могу.

Не будь нас, брахманы бы отощали.

Тебя мы молим, смилуйся, веревка!

Мы жертву принесли. Эй, лейте масло

И молоко. А где вода из Ганги?

Здесь надобно кропить святой водою.

Зажгите пять светильников. Веревка!

Богиня! Если ты пошевелишься,

Клянусь, отрежу косы в дар тебе.

Я риса тридцать дней не буду есть.

Сестрицы, воздадим богине честь.

Вот глупые! Уж лучше б честь воздали

Вы богу времени, а не веревке.

Где он — твой бог? Ведь мы его не видим,

А госпожа веревка — тут как тут.

О, счастье! Вот она — черна, толста.

Подобие священного хвоста,

Которым Хануман, царь обезьяний,

Испепелил оплот ракшасов — Ланку.

Пусть труп мой вымоют водой, в которой

Веревку постирают!

Пусть все мои браслеты перельют,

Чтоб сделать наконечник для веревки.

О, как прекрасна госпожа веревка!

Прекрасна, как Джамуна!

Как шелковые косы девы–нага!

Гибка, как хобот мудрого Ганеши!

От счастья даже слезы на глазах.

Отец, хотим веревке помолиться,

Но жрец молчит. Кто прочитает мантры?

Что могут мантры?!

Для времени стал путь непроходим,

Весь в рытвинах, в ухабах, в ямах, в кочках.

Не выровняем путь — нас ждет беда.

Такого отроду я не слыхала!

Всегда подчинены верхам низы,

И колесница по мосту всегда

Катилась снизу вверх.

Все глубже пропасть, трещина все шире,

Устои сгнили, беспорядок в мире,

Толчок — и рухнет мост.

Помолимся же божеству дороги

И богу трещин жертву принесем.

А вдруг прогневаются эти боги?

Ведь пропастей немало на пути.

Богиня милосердная, прости!

Не нас — так наших деток пожалей.

Веревка все лежит на прежнем месте,

Растрепана, как ведьмина коса.

Какой позор! Сам махараджа брал

Веревку в руки. Помогали мы.

А оси и не скрипнули. Позор!

Но разве это наше дело, братья?

Мы кшатрии — не буйволы, не шудры.

Всегда стояли мы на колеснице,

А чернь презренная ее везла.

Мы прокляты, мы время оскорбили.

О чем болтает этот человек?!

Когда–то шудры вздумали сравняться

С жрецами, брахманами. Наглецы!

Такие же в то время были смуты,

И время стало. Замерли минуты.

Но Рама шудре голову отсек,

И снова воцарился мир в стране.

Все эти шудры — стали грамотеи.

Попробуй книги отобрать — кричат:

Что мы — не люди?!

Еще не то придется слышать нам!

Однажды скажет чернь: пустите в храм!

Иль скажет: с воинами и жрецами

Хотим купаться вместе.

Раз так — то неподвижность колесницы

На благо нам,

Приди она в движенье — мир погибнет

Под тяжким колесом.

Читает шудра книги! О безумье!

А завтра брахман будет сеять рис.

Ворвемся в их лачуги и докажем,

Кто человек, а кто не человек.

Один мудрец сказал однажды радже:

В наш век бессильны и мечи и шастры,

Вся сила — в золоте. И царь призвал купца,

Коль сдвинут колесницу торгаши,

Я утоплюсь во всем вооруженье.

Зря кипятишься, брат, теперь иные

Настали времена.

Не бог любви — стрелу торговец пустит,

И тетива протяжно запоет,

А если стрел не заострит купец,

Им не достигнуть никогда сердец.

Ты прав. В наш век над всем стоит правитель,

За ним — купец. Царит полукупец —

Полувладыка.

Отец, послушай! Почему не в силах

Мы сдвинуть колесницу?

У вас в руках веревка обветшала.

Все ваши стрелы ранили ее.

Она едва жива, вот–вот порвется,

А вы ее разите вновь и вновь.

Кичитесь силой, оскорбляя время,

Тиранством ослабляете его,

Уйдите прочь с дороги!

Проклятье! Обо что я зацепился?

Да это же постромки колесницы.

Страшна веревка, словно змей Васуки.

Кто эти люди?

У них на пальцах золотые перстни,

Блеск бриллиантов так и бьет в глаза.

Да это ж богатеи.

Призвал властитель одного из нас.

И все надеялись: он сдвинет колесницу.

Кто это — все? О ком ты говоришь?

Кто и на что надеялся, скажи?

Все люди знают, что движенье мира

Всегда подчинено рукам богатых.

Но так ли это? Показать могу я,

Как меч мой движется в моих руках.

Скажи, а кто твоей рукою движет?

Молчать, наглец!

Ты нам велишь молчать?!

Но всюду слышен голос только наш.

Ты думаешь, клинок мой не звенит?

Звенит, послушный нашему приказу,

В любой стране, на суше и на море.

С богатыми не стоит в спор вступать.

Ты говоришь: не стоит?

Но звон оружья — лучший довод в споре,

Оружье можно, как и все, купить,

А это значит: золото — главнее.

Вы слышали? — отшельника призвали,

Чтоб шел на помощь с берегов Нарбады.

Слыхали. Говорят, посланец раджи

Пришел в пещеру, смотрит, а подвижник

Лежит недвижно, ноги подогнул,

Хоть звук трубы нарушил созерцанье,

Колени старца одеревенели.

К чему же нам винить святые ноги?

Не двигался он шестьдесят пять лет.

Так что же он сказал?

Сказал? Ему претила болтовня,

И он давно отрезал свой язык.

А что потом?

Его до колесницы нес десяток

Отборных силачей. Едва он взялся

За бечеву — ушли колеса в землю.

Хотел он колесницу подавить,

Как собственную душу.

День голодать — и то не держат ноги,

Да, видно, тяжки шестьдесят пять лет.

Зачем вы нас призвали, господин?

В годину бед надежда вся на вас.

Коль дело все в деньгах, берусь помочь.

Необходимо сдвинуть колесницу.

Во все века мы смазывали ось,

Тянуть нам колесницу не пристало.

Попробуйте–ка силу ваших рук,

Другие силы нынче бесполезны.

Попробуем, но я предупреждаю,

Что б ни было, я умываю руки.

Ну что же, пожелайте нам удачи.

Да будет вам во всем успех и счастье!

А ну, счастливые, взялись! Тяните!

Мне даже не поднять веревку эту.

А ну, берись, конторщик, за веревку

И покажи–ка всем свою сноровку.

Удачи пожелайте нам, удачи.

О господин министр! У нас у всех

Окаменели руки как на грех,

Какой позор!

Добро ж, мы сохранили нашу честь!

И выстояла вера в испытаньях!

Случись в иное время это дело, —

Здесь не одна бы голова слетела!

Вам только б людям головы рубить;

А нет, чтоб поработать головою…

О чем вы так задумались, министр?

Я вижу, тщетны все старанья наши,

Не знаю, что и делать.

А это уж не ваше горе: время

Само себе дорогу изберет.

На клич его толпою соберутся

Все, кто сегодня неприметен глазу, —

Они–то и потянут колесницу.

Припрячь–ка, счетовод, свои тетради;

Запри сундук, приказчик, бога ради.

Мы встали рано — до сих пор не ели.

А колесница–то на прежнем месте:

Все оттого, что скудно благочестье.

Зато у вас его — хоть пруд пруди.

Испробуйте же силу вашей веры!

Помилуй нас,

Богиня милосердная — Веревка!

Помилуй нас!

Мне говорили: если в полдень дева,

Дочь брахмана, восславит имя бога

И, омовенье совершив в пруду,

На расстоянье трех локтей от гхата,

Достанет три пучка патпшалы,

Потом в сырые волосы вплетет

И подожжет, — вот, говорят, тогда–то

Богиня и воспрянет ото сна.

Готово все к обряду, но сначала

Чело богини смажьте краской алой.

Не бойтесь! Оскорбить ее не может

Касание того, кто предан ей.

Сама и крась. Зачем просить других?

А у меня племянник захворал:

Не ровен час, бедняге станет худо.

Патшиала уже вовсю дымится,

Веревка же никак не оживает.

О, смилостивься, добрая богиня!

Свое великодушие яви.

Браслет тебе подарим в знак любви —

В нем унций сорок золота, не меньше.

Исполнит наш заказ чеканщик Бени.

Три года прослужу твоей рабыней

И стану приносить тебе дары

Три раза в день…

Возьми–ка в руки опахало, Бини, —

Богиня умирает от жары…

Кувшин воды из Ганги принесите

И глиной мне намажьте лоб, сестрицы.

А вот и наша Кхеди. Рис несет.

Давно пора — богиня голодна.

Помилуй нас, богиня из богинь!

Ты, грешных, нас вовеки не покинь!

Что ж ты не машешь опахалом, Бини?

Что с нами будет? И подумать жутко!

Богиня рассердилась не на шутку.

Ведь у меня три сына на чужбине,

А вдруг не возвратятся сыновья?

Ну, женщины, вы кончили свое?

Теперь ступайте по домам — молитесь;

А остальное предоставьте нам.

Так мы уходим, господин министр.

Смотрите, чтобы не погасло пламя

В патшиале, чтоб листья не опали.

Я весть принес, что взбунтовались шудры.

Что? Что?

Они бегут сюда и говорят,

Что могут сдвинуть эту колесницу.

Они не смеют в руки брать постромок.

Что их удержит! Меч ваш слишком лом

Чем вы встревожены, мой господин?

Я опасаюсь не прихода их —

Боюсь, что улыбнется им удача.

Тому не быть. Как топору не плавать,

Когда низы становятся верхами,

Об этом «смена власти» — говорят»

Сменяются века,

Когда выходит скрытое наружу.

Скажи, что делать; мы не знаем страха!

Напрасно, друг. Не укротят поводья

Бушующую ярость половодья!

Каков же ваш приказ?

Пустите их.

Преграду смяв, себя познает сила —

Тогда ее ничем не одолеть.

Вот и они.

Спокойней! Не теряйте головы!

Явились мы, чтоб сдвинуть колесницу,

А вы всегда и двигали ее.

Да. И всегда, простертые в пыли,

Лежали под колесами ее,

А ныне бог не принял этой жертвы.

Понятно. Пред колесами всегда

Лежали вы, не поднимая глаз,

Дабы случайно бога не узреть.

Колеса же, казалось, были сыты,

Конечно, было им не до еды,

Когда кругом — безбожия плоды.

И вот воззвал всевышний к нам:

«Впрягайтесь!»

Но как узнали вы, что это божий глас?

Узнали, а откуда — неизвестно.

Сегодня, пробудившись в ранний час,

Сказали мы: «Бог призывает нас!»

Деревню облетела эта весть

И, пронесясь через поля и реки,

Достигла дальних гор:

«Бог призывает нас!»

Быть может, он возжаждал вашей крови?

Нет, мы нужны как тягловая сила.

Бразды — для тех, кто правит этим миром.

И кто же правит миром? Уж не ты ли?

Не смей дерзить! Бог проклянет тебя!

Не вы ли миром правите, министр?

Не надо так шутить.

Мир — это вы.

Он движется, послушен вашей воле.

А то, что правим мы, — обман, не боле.

Мы сеем рис, а вы его едите;

Мы ткем — вы прикрываете свой срам.

Мерзавцы! До сих пор они смиренно

Твердили: «Все, что мы имеем, ваше».

Теперь взгордились. Надо гнать их взашей!

Молчи!

Вы, шудры, на себе несете время,

Как Гаруда — божественное бремя.

Впрягайтесь же, беритесь за работу!

А мы продолжим начатое вами.

Тяните, братья, что есть сил тяните!

Мой друг, следи за колесницей строго —

Пусть движется накатанной дорогой.

Не то она еще раздавит нас.

А мы не знаем, где она, дорога.

Ходить по ней — не разрешали нам;

Пусть смотрит за дорогою возничий.

Смотрите–ка, над нами

Затрепетало знамя!

То бога знак. Прочь страх! Глядите, братья,

Веревка ожила!

Так в высохшее русло мчатся волны.

Презренные! Они ее коснулись.

Не трогайте, не трогайте веревки.

Вы на душу берете тяжкий грех.

Сейчас начнется светопреставленье:

И муж, и дети, и сестра, и брат —

Погибнут, без разбора, все подряд.

Уйдем отсюда. Грех смотреть на это,

Глаза закройте все! Глаза закройте!

Испепелитесь вы, когда пред всеми

Грозновеликое предстанет время.

Что слышу я: скрипенье колеса,

Иль это застонали небеса?

Не может быть! В моих священных книгах

На этот счет

Нет указанья свыше.

Задвигалась! Задвигалась! Пошла!

Земля своим разгневанным дыханьем

Всклубила пыль! О, преступленье, грех!

О, страшный грех!

Да будет славен бог великий — Время,

О, горе! До чего пришлось дожить!

Вели — и мы задержим колесницу,

На старости совсем сдурело время!

Нет, я не дам такого повеленья.

Коль бог возвысить низких пожелал,

Ты лучше помолчал бы, Ронджулал.

Пусть сам себя всевышний покарает.

Чтоб смыть подобный грех,

Сдается мне, воды не хватит в Ганге.

Зачем вода? Как крышки у кувшинов,

Мы снимем головы низкорожденных

И бога щедро окропим их кровью.

Куда вы направляетесь, министр?

Возьмусь–ка за бразды со всеми вместе.

Какой позор, бесчестье!

На них распространилась милость божья -

И это так, сомнений больше нет.

Мы, помогая им, себя спасаем.

Мы лучше колесницу остановим,

Чем встанем в ряд с презренным их

сословьем.

Ну что ж, тогда ложитесь под колеса.

Они покрыты были грязной кровью —

Пусть чистая теперь омоет их.

Министр, скажите, что за- наважденье?

Несется колесница по дороге.

И мир не гибнет — в страхе и тревоге.

Качается она, пьяным–пьяна.

Где свалится она?

Вы слышите отчаянные крики?

О помощи взывают богачи:

Богатства их раздавит колесница.

Бежим же их спасать.

Министр

Подумай лучше о своем спасенье:

Опасность угрожает оружейной.

Каков же ваш совет?

Берись за вожжи —

И направляй туда, где мы спасемся.

Не время размышлять.

А ты что посоветуешь, отец?

Сперва открой намеренья свои.

Никто не даст хорошего совета,

И я в недоуменье:

За вожжи взяться — или за мечи.

Отец, скажи, что делать! Не молчи!

И сам я не решу: за вожжи браться,

Моления ли богу возносить?

Конец всему! Какой ужасный гуд!

Они ли колесницу волокут

Или она толкает их, не знаю.

Казалось, будто дремлет колесница;

Плелась, как вол, медлительно она.

Но вот проснулась! Ну и сила в ней!

Свернула с прежнего пути — и ломит

Нехоженой тропою,

Как дикий бык, несущий всем погибель,

А вот идет поэт. Его спросите.

Пусть растолкует все.

Безумцы вы! Ему ль зажечь светильни!

Там, где бессильны мы, поэт еще бессильней.

Он выдумщик, священных книг не знает.

Поэт, что это значит, почему

Ни праведник, ни раджа

Не сдвинули святую колесницу?

Они смотрели, головы задрав,

На самый верх ее.

И не смотрели вниз,

Пренебрегая

Веревкою, связующей людей.

И вот она хвостом забила в злости

И раздробит им кости.

У шудр твоих — ума избыток явный.

Им, видите ли, ведомы законы,

Которым покоряется веревка.

Быть может, и неведомы пока.

Отсутствие возничего заметив,

Они поймут, что могут править сами.

С ликующими кликами тогда:

«Да славятся орудия труда!»

Они вольются в войско к Балараме —

И в опьяненье он всколеблет мир!

Что, если снова станет колесница?

Тебя на помощь призовут опять.

Ты дунешь — и она помчится вспять.

Довольно шуток!

Меня не раз на помощь призывали,

Но до сих пор не мог я протесниться

Сквозь толпы сильных мира — к колеснице,

Как можете вы сдвинуть колесницу,

Вы, виршеписцы?

Не силой наших рук, а силой ритма.

Сломай его — и этой силы нет.

Уродство однобокое для всех

Губительно. Оно, как Кумбхакарна,

Прожорливо — и так же безобразно.

Все тяжестью своею подавляет.

Мы за прекрасное, а вы за мощь —

За мощь оружия и книг священных.

Вы верите в насилие извне —

Не в ритм, что возникает изнутри.

Поэт, ты все болтаешь языком, —

А там пожар, смотри!

Пожар — извечный спутник перемен.

Пусть то, что тленно, превратится в тлен.

Потом начнется новая эпоха.

И в чем, поэт, твое предназначенье?

Слагать я буду песни в новом ритме.

Зачем они?

Пускай все те, кто тянет колесницу,

Идут, шагая в ногу, словно в марше.

Ведь для людей, сбивающихся с ритма,

И ровная дорога неровна. Шатаются они, как от вина.

Отец, что происходит в этом мире!

Как верить поучениям твоим?

Напрасной оказалась наша вера.

Даров не принял бог — он шудр признал.

О, стыд и срам!

И где же те дары?

Да вот они. Всевышнему в угоду

Мы лили масло, молоко и воду.

Дорога не подсохла до сих пор;

Нога скользит, ступая по цветам.

Все втоптано во прах: и вера ваша,

И ваши приношенья.

Веревка не потерпит поношенья:

Она людей между собой связует;

Лишь преступленье обрывает связь.

А как же те, чье имя грех и молвить?

Бог повернулся к ним.

Ведь был нарушен ритм. Одни высоко

Вознесены, другие пали низко.

Бог потянул. Низверг великих он —

И выровнял свой трон.

Первая женщина

Так что же будет дальше?

Придет другое время — колесница

Свершит, быть может, новый поворот,

Тогда опять столкнутся верх и низ.

Отныне вы следите за веревкой.

Из рук не выпускайте, ближе к сердцу

Ее держите;

И вашей верой не грязните путь!

Пусть грянет общий хор:

«Проснитесь вы, что спали до сих пор!

Кто спину гнул столетья — распрямитесь!»

Да славится великий новый век!