Колизей. «Идущие на смерть»

«Курицы» для ланисты

– Куда прешь, сын раба? – раздался над ухом лани сты Гая Федрины грубый мужской голос, и тот вздрогнул, приходя в себя. Великий Юпитер! Он чуть не налетел на самого претора Марка Валерия Максима и его сына – префекта претория, шедших навстречу в сопровождении ликторов почетной охраны. И что за манера у знати лезть в самую толчею римских улиц, вместо того чтобы передвигаться по городу в носилках, как подобает членам одного из самых богатых семейств Рима?

Стараясь не выдать крамольных мыслей, ланиста изобразил на лице сладчайшую из улыбок, весьма резво для своих габаритов скользнул в сторону и, рассыпавшись в извинениях, согнулся в поклоне. Еще не хватало быть побитым за непочтительность на глазах у десятков римлян, образующих бурную реку человеческих тел, текущую по улице во всех направлениях. Каждое мгновение то тут, то там возникали маленькие буруны у цирюлен, таверен или бродячих жрецов незнамо каких богов, наводнивших город. Свою долю в общую сумятицу вносили всадники и носилки, которые тащили дюжие рабы всевозможных оттенков кожи – от золотистой до иссиня-черной.

Дождавшись, пока важные персоны пройдут мимо, Федрина тяжело вздохнул и сердито зыркнул на сопровождавшего его раба – не скалит ли тот зубы, но хитрая бестия склонился в поклоне еще ниже своего господина, и ланиста при всем желании не мог рассмотреть выражение его лица. Отвесив на всякий случай рабу затрещину, тучный хозяин «Звериной школы», побрел дальше, проклиная в душе всех и вся.

Сегодня явно не лучший день в его жизни. Мало того, что гнусная шавка, обожаемая ненавистной супругой, нагадила в его новые башмаки, так его еще вызвал Гней Рутилий, организовывавший гладиаторские игры еще при Веспасиане – отце нынешнего императора Тита, да продлят боги его жизнь! – и сообщил потрясающую новость. В связи с грядущим завершением строительства восьмого чуда света – амфитеатра Флавиев – Цезарь собирается устроить потрясающий воображение праздник, рассчитанный на сто дней. Сто дней!

От восторга Федрина чуть не взвизгнул, но потом снова погрустнел.

Конечно, это шанс, которого иные ждут всю жизнь: его, владельца небольшой школы венаторов, пригласили принять участие в грандиозном событии, о котором вся Империя будет вспоминать на протяжении десятилетий! Какая реклама!! Какие перспективы!!! Случай показать мастерство охотников «Звериной школы»; лазейка, через которую он пролезет в круг избранных! Пусть у него не гладиаторы, а венаторы, которых выпускают сражаться днем, оставляя вечер для любимцев публики, но и его парни тоже кое-чего стоят! Недаром владельцы амфитеатров в Арле и Помпеях купили у него недавно сорок шесть лучших охотников! Еще вчера он буквально раздувался от гордости за такую сделку – и на тебе! – тут же оказался наказан богами: кого теперь ему выставить на венацио? Ох, лучше не думать…

А тут еще негодяй Рутилий, который (из достоверных источников точно известно!) презирает бои с животными, с ухмылкой заявил, что принцепс ждет доселе невиданного зрелища! Ну что он может показать такого, чего еще не было на арене?

Ланиста даже застонал от досады. Со львами его венаторы дрались, с дикими кабанами дрались, даже носорога один раз привезли, хоть он и передавил по дороге кучу рабов. Чтобы покрыть убытки, понесенные торговцами, поставляющими зверей для римских арен, тогдашнему эдитору пришлось выплатить обществу «Таврески» немалую премию, которую он до сих пор припоминает Федрине.

Так, что дальше? Леопарды из Африки были, медведи были, страусы были. Быков на арене вообще как на дворняге блох. Бегемотов и крокодилов еще Марк Эмилий Скавр выставлял больше сотни лет назад. Сейчас, вон, по случаю привезли два десятка невероятного размера псов откуда-то с севера, то ли из Британии, то ли еще откуда подальше…

Ну и что он с этими исчадиями ада может эдакого придумать? Может, его парней безоружными против них выпустить? Нет, не пойдет – псы их в момент загрызут. Шутка ли – кобели размером с теленка! А может натравить волкодавов на медведей или львов? Тоже не славно – недавно на торжествах, посвященных вступлению Домициана – младшего брата принцепса – в консульскую должность уже было подобное. Да Тит его за это в каменоломнях сгноит! Далеко пойдет венценосный выскочка: еще недавно его папашу, до того как тот стал божественным Веспасианом, «ослятником» дразнили, а теперь благодаря Фортуне и преданным легионам ишь как вознесся! Цезарь, принцепс, император, Великий Понтифик, Отец Отечества! Язык сломаешь, храни его боги от всякой напасти!

Углубившись в размышления о политике, ланиста так разволновался, что начал что-то бурчать себе под нос, размахивая руками, словно обуянный Манией, и не обратил внимания, как над головой распахнулось окно одного из доходных домов, изуродовавших в последнее время городской пейзаж. Раздался предостерегающий крик раба – но было уже поздно, и на голову Федрине с третьего этажа обрушился поток помоев, выплеснутых прямо на мостовую нерадивой кухаркой, не желавшей дожидаться ночи.

Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения ланисты, тем более что стоящие рядом горожане залились дружным смехом, тыкая пальцами в тучного господина, мгновение назад вызывавшего осторожное почтение нарядной одеждой и странными манерами, а теперь похожего на деревенского дурачка, возомнившего себя Церерой. Смахнув с парадной тоги ошметки капусты, свеклы и прочей дряни, превратившей его платье в грязную тряпку, ланиста воздел руки к небу и разразился такой замысловатой руганью, что стоящие у дома напротив нищие мальчишки восторженно затихли, разинув рты.

А ланиста продолжал изрыгать проклятия, смысл которых сводился к тому, чтобы нерадивую бабу пожрали все чудовища, как известные в Римской империи, так и живущие далеко за ее пределами. Федрина как раз описывал, что будет с проклятой кухаркой, если она попадет в зубы трехглавому Церберу, как вдруг его озарила мысль, осветившая закоулки темной души лучом надежды. Оборвав на середине описание кровавых подробностей, он подхватил край измазанной тоги и, резво сорвавшись с места, помчался в сторону невольничьего рынка со всей возможной для его почтенного возраста скоростью. Не ожидавший такой прыти от своего тучного господина, раб замешкался, и теперь, пробираясь вслед за хозяином через толпу зевак, делал нечеловеческие усилия, чтобы не потерять из виду мелькавшую впереди знакомую спину.

Вихрем ворвавшись на форум, где свил гнездо невольничий рынок, и растолкав зевак, лениво рассматривавших выставленных на продажу людей, задыхавшийся от непривычного бега Федрина жадно впился глазами в испуганные лица стоявших тесной кучкой рабынь. Слава Юпитеру, после окончания иудейской войны юных дев было в избытке, и цены на них радовали даже самое скупое сердце. Но сегодня ему понадобились не нежные черноокие красавицы, а крепкие и рослые германские девицы, лучше всего маркоманки, хаттки или тенктерки.

Так, что он имеет?

Ланиста принял чинный вид и обошел вокруг выставленных на продажу несчастных. Хм, три десятка бедняг, в основном женщины и дети. Увидев, что хорошо одетый господин (ошметки ботвы на плече не в счет) явно заинтересовался живым товаром, к ланисте подскочил торговец и начал на все лады расписывать достоинства каждого мужчины, стоявшего на помосте.

– Посмотрите, господин, – заливался он соловьем, – какие у меня отличные рабы! Вот этот умеет играть на флейте. А этот искусен в уходе за виноградником!

Федрина недовольно поморщился, и ушлый торгаш, решив, что клиент – владелец лупанария, тут же переключился на девушек, особо подчеркивая их искушенность в ласках и невинность, причем явный антагонизм этих характеристик его совершенно не смущал. Ланиста еще больше скривился и попытался конкретизировать задачу: нужны молодые здоровые девицы, не боящиеся животных. Торговец еще секунду подумал и начал навязывать капризному покупателю здоровенную беззубую тетку, умеющую виртуозно доить самых норовистых коров.

Короче, к концу торга Федрина был красен не столько от жары и пробежки, сколько от раздражения на тупого и жадного работорговца, который отказался дать скидку за такую большую партию, а ведь ланиста купил у него почти всех рабынь! В какой-то момент он уже решил плюнуть на свою затею и уйти, но тут старому сластолюбцу сделали предложение, от которого отказался бы только евнух. Вдобавок к восьми молодым женщинам – кто ж поверит, что военные трофеи остались невинными! – из Германии и Иудеи, он заполучил довольно злобную, но потрясающе сложенную нубийку и белокурое неземное создание с глазами оленя откуда-то из Галлии.

Федрина чуть не замурлыкал от удовольствия, когда осматривал свое приобретение. Разумеется, изящная блондиночка не для арены. Будет прислуживать ему за столом, а там посмотрим… Уже не торгуясь, повеселевший ланиста согласился выплатить требуемую сумму и, приказав доставить вечером товар в «Звериную школу», не спеша отправился домой.

Федрине было от чего прийти в хорошее расположение духа. Во-первых, он придумал нечто такое, чего еще не было ни в одном амфитеатре Римской империи. Во-вторых, белокурая милашка очень даже ничего. И в-третьих, он еще устроит пренеприятный сюрприз своему старшему тренеру, известному женоненавистнику Фламму. Придется негодяю, выигравшему у него сто сестерциев в кости, полгода возиться с красотками, чтобы сделать из них приличных охотниц, которых не стыдно выпустить на арену. Гы! И пусть только попробует опозорить его заведение! Пожалеет сын раба, что родился на свет!

Вечером к воротам «Звериной школы», противно скрипя колесами, подкатила крытая повозка торговца живым товаром. Ей навстречу высыпала предупрежденная заранее охрана. Бородатый возница отпер дверцу, и на мощенную камнем дорогу одна за другой стали спрыгивать перепуганные девицы, нервно оглядывавшиеся по сторонам. Их тут же построили в подобие колонны и завели в просторный внутренний двор, представлявший собой прямоугольник, окруженный двухэтажным зданием с открытыми галереями. Наверху угадывались хозяйские покои и жилища тренеров. Нижний этаж был отдан под казарму, в которой обитали венаторы и их помощники – бестиарии. Рядом с жилыми комнатами располагались просторная столовая, кухня и школьный госпиталь. В противоположном углу виднелись оружейная и карцер. Там же было нечто, похожее на небольшой зверинец с загоном и несколькими клетками, куда привозили зверей, необходимых для подготовки охотников. Сейчас оттуда доносилось мычание быков и ржание лошадей, недовольных малоприятным соседством.

Убедившись, что товар попал по назначению в целости и сохранности, работорговец отправился получать плату, а девушек построили в шеренгу, отделив от их стайки блондиночку, предназначенную для хозяйских забав. Глупая девица визжала и упиралась, хватаясь за короткую тунику негритянки, которая, в свою очередь, накинулась на одного из охранников точно пантера. Четверым дюжим парням едва удалось справиться с черной фурией, так что, когда рыдания блондинки затихли наверху, а нубийка, получив пару увесистых тумаков, заняла свое место в шеренге, стража выглядела так, будто побывала в настоящем бою.

Пока длилась эта кутерьма, вдоль строя, кусая от злости губы и рыча проклятия всем богам, метался старший тренер школы, только что переругавшийся со своим патроном. Вне себя от ярости, он мечтал растерзать старого жирного борова, который только и умеет, что попрекать его по каждому поводу! Да чтобы он возился с этими безмозглыми дурами! Да их даже против дохлых кошек выставлять – себя позорить, а Федрина хочет невозможного – чтобы эта толпа дрожащих от страха мокриц дралась на освящении Амфитеатра с британскими волкодавами! Чистейший бред пьяного осла! Он высказал ланисте все, что мог себе позволить, а тот и ухом не повел. Вот и работай в такой обстановке!

За истерикой начальника с каменными лицами наблюдали трое его помощников, невозмутимо уступавших дорогу шефу, когда тот в очередной раз проносился мимо точно разъяренный носорог. Они от всей души сочувствовали старшему тренеру, но благоразумно оставляли мысли при себе.

Наконец, устав от собственной злости, старший тренер остановился и всмотрелся в сырой материал, глядевший ему в лицо с плохо скрытым ужасом. Нет, лучше броситься на меч, чем опозорить себя возней с трусливыми «курицами»! Впрочем, три штуки из них еще туда-сюда: парочка рослых русоволосых дев и чернокожая возмутительница спокойствия, смотревшая на него исподлобья с выражением такого презрения и холодной злобы, что Фламму стало не по себе.

– Что вылупилась? – рявкнул он и отвесил девице крепкую оплеуху, так что та едва удержалась на ногах, но не опустила ресницы долу, а уже с вызовом взглянула в его перекошенное от ярости лицо. Хм-м-м… Если она будет такой на арене, то, возможно, из нее что-то и получится.

– Та-а-ак, – начал он с угрозой в голосе, – меня зовут Фламм. Я ваш…

В это время со стороны хозяйских покоев раздались истошные вопли – это жена ланисты, увидев приобретение своего благоверного, встала на защиту крепкой римской семьи. Пронзительный голос матроны разносился далеко окрест, собирая у ворот толпу ценителей хорошего скандала. Тренеры и их подопечные тоже как по команде подняли головы вверх.

Вот голосистая баба, ухмыльнулся про себя Фламм, ничего не скажешь! Ей бы в армию на командирскую должность, а то в условиях боя, да еще со шлемом на голове, вообще ничего не слышно. Он сам в свое время так попал в плен – вождь приказал отступить, а он не разобрал. Эту же иерихонскую трубу слышно за два квартала. Вон как голосит! Видно, блондиночка пришлась не ко двору.

Скандал в доме разгорался с каждой минутой, и старший тренер с удовлетворением отметил, что если Цецилия поорет еще немного, то Федрина, как всегда, не выдержит и сделает все, что потребует его матрона, то есть, мечтая в душе о смерти дражайшей спутницы жизни, отправит девицу к ее подругам. Не одному ж ему, дважды рудиарию, страдать. Пусть этот жирный боров тоже локти покусает.

Хорошо знавший своего хозяина, Фламм не ошибся: через несколько минут двери хозяйских апартаментов распахнулись, так, что штыри чуть не повыскакивали из гнезд, и рыдающая красотка была спихнута с лестницы домашними рабами под злорадное хихиканье своих менее удачливых товарок.

Немного успокоившийся старший тренер вновь почувствовал, как в его душе разгорается злоба. Марс Мститель, чем он провинился? Ему только плакс не хватало! Привыкший к жесткой дисциплине, Фламм так рявкнул на отвергнутую блондинку, что бедняжка присела от страха, и уже занес руку, чтобы в воспитательных целях отвесить ей оплеуху, как между ним и его жертвой возникла темнокожая дочь Африки.

– Остановись, Фламм, обещаю, что завтра она будет готова выполнить любое твое приказание.

Юпитер Всеблагой! И что делать в таком случае? Будь она мужчиной – давно бы валялась на земле, получив хорошую зуботычину, а с девицей что делать? Хозяйский товар портить – занятие неблагодарное, но и оставлять безнаказанной нахалку тоже нельзя, потому как дурной пример заразителен. Ларвы ее заберите! Мало того, что теперь ему придется дни и ночи следить, чтобы его парни не лазили на женскую половину, мало того, что эти дуры меч поднять не смогут, так с ними еще и сюсюкаться надо! В бешенстве ветеран гладиаторских боев топнул ногой.

– Ужин «курицам» не давать! – гаркнул он, обращаясь к своим не менее расстроенным помощникам. – Жрать будут, когда научатся подчиняться!

Выругавшись непотребными словами, до которых был большой мастер, он повернулся и, размашисто шагая, понесся прочь, пиная ногами все, что попадалось по дороге.

Сопровождавшая его троица тоскливо переглянулась.

– Идите за мной, – приказал пленницам один из помощников Фламма – мрачный верзила с глазами усталого убийцы. – Я покажу вам ваши комнаты. Без разрешения из них не выходить, по школе не болтаться, громко не разговаривать, не ворожить и не петь. Завтра пойдете отмываться в термы, после чего получите подушки и одеяла. Сегодня поспите на досках, не помрете. Если обнаружу на ком-нибудь вшей или блох – отправлю в карцер. И последнее: первую из вас, которую увижу с кем-нибудь из наших парней, утоплю в Тибре в зашитом мешке как отцеубийцу. Ясно?

– Да, – проблеял нестройный хор чуть живых от усталости и нервной встряски молодых женщин, только сейчас понявших, куда завела их коварная Фортуна.

– Тогда идите за мной. Живо!

Спотыкаясь на каждом шагу, вереница деморализованных амазонок, как стадо овец, потянулась за вожаком, а тех, кто отставал, подгоняли тычками в спину вооруженные рабы из школьной охраны.

Свами, так звали нубийку, была уверена, что их запрут в вонючем подвале, но страхи оказались напрасными. Девушек разместили по четыре человека в маленьких, но чистых, недавно оштукатуренных комнатах, убранство которых состояло из двухэтажных нар, стола, пары табуреток, небольшого медного таза со стоящим в нем кувшином с водой и четырех глиняных кубков.

Ее (о счастье!) поселили вместе с Корнелией – той самой изгнанной из хозяйских покоев блондинкой, с которой она подружилась еще у прежнего хозяина. Поскольку их было только двое, а постелей четыре, можно было не спеша выбрать место получше.

Что ж, по сравнению с грязным каменным мешком, где торговец живым товаром держал своих узниц, это почти императорский дворец. Завтра, когда перестанет ломить все тело и предательски слипаться глаза, можно будет хорошенько осмотреться.

Выбрав левую нижнюю койку, нубийка рухнула на жесткие доски и смежила усталые веки. Перед ее внутренним взором замелькали события прошедшего дня от многочасового стояния посреди форума до тяжелого недоброго взгляда, брошенного на нее крепкой русоволосой девицей, мощной, как Афина Паллада.

– Похоже, Корнелия, нам здесь скучать не придется! – невнятно пробормотала она, быстро погружаясь в сон, словно лежала в удобной постели, а не на плохо оструганных досках.

– Ты что-то сказала? – переспросила блондинка, расчесывая найденным на полочке гребнем роскошные волосы, спадавшие крупными кольцами ниже тонкой талии.

Но ей никто не ответил, и девушка поспешила последовать примеру своей темнокожей приятельницы.

За стеной раздавались громкие вопли и ругань – там делили постели. Это были последние звуки, услышанные будущими венатриссами, прежде чем они заснули.

А в это время в расположенной по соседству таверне «Мечта центуриона» тренеры «Звериной школы» заливали горе неразбавленным вином.

– Ну и что мне с ними делать? – угрюмо тосковал Фламм, уставившись остекленевшими глазами в противоположную стену, на которой красовалась фреска, изображающая бой Ахилла с Гектором. – Они же ни на что не годны. Ни на что! Что скажешь, Нарцисс?

Его подручный, только что распределивший девиц по отведенным им комнатам и теперь страдавший от дурных предчувствий не меньше шефа, понимающе вздохнул и промолчал.

– А что, если мы добавим в этот пресный суп немного перца? – поинтересовался доселе молчавший третий помощник Фламма – молодой гладиатор, полгода назад отпущенный из нероновской школы как рудиарий, то есть человек, получивший на арене символ свободы – деревянный меч. Проболтавшись пару месяцев по окрестностям Рима в поисках лучшей доли, он вернулся назад в знакомый мир боев и осел у Федрины, занимаясь натаскиванием новичков.

– Что ты хочешь сказать, Фракиец? – отрешенно поинтересовался Фламм, не отрывая взгляда от конца меча, стиснутого могучей рукой Ахилла, которую прихоть художника вывернула так, что бедняге оставалось только посочувствовать.

– Мне кажется, что если в эту разношерстную толпу добавить пару приличных бойцов, то остальные потянутся за лидерами. Это как табун лошадей, в котором появится вожак.

– И где я возьму такую амазонку? – сделав усилие, Фламм оторвался от созерцания фрески и потянулся за кувшином с темно-красным, как кровь, вином. – Можно подумать, что наши матроны только тем занимаются, что размахивают мечами от скуки. Что-то я не видел у ворот школы очереди из желающих примкнуть к нашему «курятнику». А, Нарцисс, может, я чего недоглядел?

Его помощник, чей вид меньше всего соответствовал полученной кличке, хмыкнул и почесал за ухом, словно массаж мог прояснить замутненный алкоголем разум. Молодой парень совсем смутился, но идея, пришедшая ему в голову, сулила успех, и он не хотел отступать.

– Да нет, я о другом. Как вы помните, месяц назад я по поручению Федрины ездил к своим «нероновцам». В это время в Капуе выступала труппа бродячих гладиаторов. Там среди парней была одна девица, которая неплохо управлялась с рудисом…

– Жонглерка, что ли?

– Сначала я тоже так подумал, потому что эта девка выступала на разогреве перед началом боев, но ошибся… Кстати, видели бы вы, какие номера она выделывает на лошади! Ничего, красотка! Чуть помельче этих коров, – он мотнул головой в направлении школы, – но шустрая!.. Ну вот, а потом, под конец выступлений, она вызвала на бой любого из зрителей и очень неплохо отделала парня, который решил с ней потягаться. Думаю, что он вряд ли еще раз полезет на арену.

– Гы! – Нарцисс чуть не поперхнулся вином. – Чтобы баба уделала мужика?! Тебе, наверно, приснилось или пьян был не в меру!

– Ни за что, – пробормотал сквозь сон последний представитель достойной компании, уже давно похрапывавший, уткнувшись головой в скрещенные руки, лежавшие на столе.

– Подожди-подожди! – от услышанного предложения Фламм даже протрезвел. – Ты хочешь сказать, что…

– Вот именно! Это будет тот самый перец в супе!

– А что, неплохая мысль! И ты думаешь, эта труппа еще в Капуе?

– Насколько я знаю, они собирались перебраться в Путеолы, потому что наши ребята их здорово отделали. Не знаю, зачем они вообще притащились в Капую, где полно своих школ. Поговаривали, что их ланиста по уши в долгах. Так что, если Федрина не будет скуп, мы сможем купить девчонку.

– Я поговорю с ним об этом завтра с утра! Или нет, пойду прямо сейчас! Если правда то, что ты здесь рассказал, девка будет очень кстати! А ты молодец! Хитер, как лисица! Учись, Нарцисс! Возможно, благодаря этому парню мы еще поживем на свете!

Фламм радостно хлопнул по столу ладонью, отчего подскочила вся стоящая на нем посуда, и залился таким раскатистым смехом, что было слышно, наверно, даже на Марсовом поле.

Не медля ни минуты, он выскочил на свежий воздух, плеснул себе в лицо водой из ближайшего фонтана и с решительным видом направился к школе, насвистывая фривольную солдатскую песню, начинавшуюся словами «Галлов Цезарь покоряет, Никомед же Цезаря…». Взбежав на второй этаж, он немного задержался около охраняемой рабом двери, поскольку верный слуга не желал пускать кого бы то ни было к хозяину в неурочный час, но некоторое непонимание было мгновенно разрешено ударом кулака в лицо, отчего бедняга лишился пары передних зубов, а Фламм, довольно хохотнув, с видом победителя переступил хозяйский порог.

Неизвестно, чем застращал или соблазнил Фламм своего господина, но не успели первые лучи солнца возвестить приход нового дня, как Федрина, охая и проклиная свою жизнь, выкатился из дома, влез в поджидавшую его повозку и дал команду трогаться. Экипаж окружили вооруженные рабы – предосторожность, совершенно необходимая во времена, когда на дорогах бесчинствовали разбойники. Во главе процессии на гнедом муле встал старший тренер, и достойная компания направилась к Капенским воротам, а оттуда на юг по Аппиевой дороге.

В Путеолах стояло то чудесное время, когда еще светит теплое солнце, но высший свет Римской империи уже отрешился от курортной неги и на чал сборы в дорогу, торопясь услышать столичные новости и окунуться в насыщенную событиями жизнь. Местная знать и столичная аристократия наносили друг другу прощальные визиты. По городу сновали рабы, делая последние покупки или торопясь с записочками к друзьям своих хозяев.

Среди этой кутерьмы только роскошная вилла Валериев Максимов, стоявшая над обрывом, с которого открывался великолепный вид на Нижнее море, сохраняла видимость ленивой дремы.

Начальник преторианской гвардии и одновременно сын хозяина дома Марк Валерий Максим Север, с трудом оторвавшись от созерцания белесой дали, где сливались воедино небо и море, задумчиво поинтересовался:

– Как ты думаешь, отец, если я попрошу у императора какой-нибудь легион вместо дурацкой должности префекта претория, не покажется ли это ему слишком большой непочтительностью?

Претор поднял тяжелую голову с чеканным профилем и внимательно посмотрел на сына, но против солнца увидел только контур на фоне заходящего солнца. Вырос мальчишка, давно уже мужчиной стал, на волю рвется из-под его руки. Претор уже охрип, доказывая строптивому отпрыску, что пора остепениться, выгодно жениться и обзавестись, наконец, наследниками, тем более что первые красавицы валяются у его ног, а он связался с такими же беспутными холостяками и вечно где-то болтается, вместо того чтобы позаботиться о своем будущем. Вон, на что уж легкомысленный его дружок Каризиан из рода Корнелиев Лентулов, и тот задумался о карьере, а Северу только приключения подавай…

Претору казалось, что он все предусмотрел, когда отправил сына с покойным Веспасианом за славой на иудейскую войну. Получилось даже лучше, чем ожидалось. Не каждому удается спасти жизнь будущему властителю Рима, а Север спас Тита при осаде Гамалы! Когда под старшим сыном императора убили коня, то отдал ему своего, за что получил дубовый венок, и по возвращении домой сделал быструю карьеру, приведшую к должности командира преторианской гвардии. Отличный старт! Главное: не дать маху, и можно жить припеваючи сколько богами отведено. Так нет, тянет парня куда-то за горизонт в царство Гипербореев, как любят выражаться поклонники греческих богов, коих, наравне с адептами Изиды, Митры и Христа, с каждым годом становится все больше и больше. Можно, конечно, цыкнуть, пригрозить отцовской карой, но… Он однажды уже сделал это и теперь не перестает сожалеть о содеянном. Нет, надо действовать осмотрительнее.

– Тебе виднее, Север, ты же ходишь в его друзьях, а не я. Но мне кажется, что божественный Тит сейчас как никогда нуждается в надежных помощниках именно здесь, в Риме, а не где-то в туманной Британии или Тингитанской Мавритании. Его брат Домициан…

Гримаса досады промелькнула на красивом лице префекта претория, и, повернувшись спиной к отцу, он стал наблюдать за осторожно заходившим в порт кораблем, тяжело груженным египетским зерном. Винно-красные паруса торговца напоминали крылья экзотической бабочки, да и сам корабль отсюда казался детской игрушкой, а высыпавшие на палубу матросы – муравьями, суетящимися вокруг толстой гусеницы.

Север пожалел, что начал разговор: отец всегда считал блажью его стремление покинуть Рим, полагая, что близость к императорской семье даст сыну какие-то невероятные преимущества. А он уже сыт по горло бесконечными кознями, которые строит Домициан против старшего брата! Ну не силен он в придворных интригах! Единственное, чему прямой по характеру префект научился во дворце, так это осторожности в словах, которой так не хватает его отцу, приверженцу давно вышедших из моды республиканских взглядов.

Легкий ветерок запутался в листве апельсиновых и гранатовых деревьев, окружавших ротонду. Север тряхнул коротко остриженными волосами и печально посмотрел на отца.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, но это только ревность младшего к старшему, которому благоволит Фортуна. По большому счету, Тит в юности был таким же. Вспомни его разгульный образ жизни и торговлю правосудием…

– Ну, если уж ты начал перечислять все «подвиги» любимого императора, то не забудь несчастного консуляра Цецину, которого Тит приказал задушить только за то, что стал подозревать несчастного в оскорблении своей жены.

Префект претория еще выше поднял и без того гордо посаженную голову.

– Я помню это. Но ты должен признать, что, став правителем Рима, Тит отослал домой Беренику, разогнал евнухов и стал образцовым правителем. Вся империя молится его гению. Может быть, унаследовав со временем Рим, Домициан станет таким же выдающимся принцепсом, как и его старший брат?

Претор внимательно оглядел из-под нависших бровей окружающие их кусты и, махнув рукой рабам, чтобы те отошли подальше, шепотом поинтересовался:

– А тебе не кажется, что его руки уже сейчас тянутся к императорской диадеме брата? Нельзя недооценивать жажду власти и роскоши младшего Флавия. Выскочки всегда опасны, потому что жадны до того, что не могли иметь в детстве.

– Тит совсем не такой, отец!

– Тит… Хочешь совет отца? Как начальник гвардии, охраняющей императора, внимательнее следи не только за своими подчиненными, но и за ближайшим окружением Цезаря.

Брови Севера сомкнулись на переносице, что свидетельствовало о накатившем на него приступе упрямства, которым славилось все семейство Валериев Максимов, но вдруг удивленно поползли вверх, а серые глаза засияли радостью. На дорожке, ведущей от дома к ротонде, где отдыхали отец и сын, показался изысканно одетый молодой мужчина в расшитом плаще. Увидев хозяев, он изящным движением откинул с головы капюшон, поднял в приветствии руку и прибавил шагу. Вежливо поздоровавшись с претором, он повернулся к его сыну, улыбаясь так, словно уже не чаял увидеть приятеля в живых:

– Север!

– Каризиан!

Они обнялись и дружески расцеловались, пренебрегая запретом Тиберия на такую форму выражения чувств. Вокруг прибывшего тут же засуетилась прислуга, обожавшая красивого и беззаботного приятеля молодого хозяина. Бегом примчались рабыни с принадлежностями для мытья рук и замерли, ожидая, когда сенатор обратит на них внимание, а управитель дома собственноручно принес и поставил на стол драгоценный хрустальный кубок для гостя.

– Располагайся, рассказывай! – Север указал приятелю на ложе, стоявшее около стола. Тот с видимым удовольствием разлегся, указав рабу пальцем на сосуд с мульсом, и протянул руки девушкам, которые тут же занялись их омовением. – Ты немного опоздал к обеду, но это ничего, голодным не останешься. Уверен, что для тебя наш повар приготовит что-нибудь особенно изысканное… Но что принесло тебя в наш глухой угол? Ты же должен был то ли искать выгодную партию в Байях, то ли сидеть у постели умирающей тетки в Капуе?

– Не говори мне про Байи! Конечно, климат там прекрасный и вместе с великолепной природой очень способствует любовным приключениям. Но! Там невозможно жить! Кругом – одни немощные, которые лезут из-под всех кустов с рассказами о своих болезнях. В коридоре шныряют массажисты с вонючими мазями, от которых у меня начинается изжога. Везде воняет серой. У меня украли полотенце. И ради чего такие муки?! Я, правда, встретил одну милашку, из-за которой стоило пожертвовать удобствами. Так и там все пошло кувырком! Вернее, сначала все было чудесно: мы катались по заливу в украшенной розами лодке. Я применил все трюки, которые советовал Овидий: вздыхал, нес всякую чепуху о ее прекрасных глазах, даже прочел пару стихов… Короче, все шло по плану. Она была уже почти моя. Но потом к нам привязалась компания подвыпивших парней, которые так хотели пообщаться с моей красавицей, что перевернули свою лодку, а потом и нашу. Хорошо, что рядом проплывала достойная чета, и они спасли меня и мою пассию. Дальше – больше. Кругом полно народа, шум стоит страшный… Подумай, как можно рассказывать девушке о своих чувствах, когда над ухом орут разносчики всякой снеди? И под конец выяснилось, что у девицы за душой нет ни сестерция, и ее родители привезли перезрелую каракатицу на курорт, чтобы она подцепила богатого мужа. Представляешь, каковы негодяи? Я еле сбежал от них. И вовремя, потому что через пару дней началось извержение Везувия. Измученный тяжелой дорогой я только успел добраться до Рима, как меня догнал гонец с извещением, что моя тетя в Капуе лежит на смертном одре, потрясенная новостью о ниспосланном богами бедствии, и мне пришлось снова собираться в путь.

– Так почему ты здесь, а не у постели умирающей тетушки? – едва выдавил из себя задыхающийся от хохота Север, живо представивший своего приятеля среди всех описанных перипетий.

– Она всех нас переживет, – лениво отмахнулся гость, принюхиваясь к только что принесенной рыбе, от которой шел божественный аромат. – У меня появилось здесь дело. Скажи, с чего это вдруг вы приехали в Путеолы в то время, когда все их покидают?

– Традиция, Каризиан, семейная традиция! Ты же знаешь, что каждый год мы устраиваем в конце сезона празднество, и вся округа ждет от нас приглашения на пир. Честно говоря, мы вообще не собирались приезжать сюда. Отец был занят судебными делами, а я весь сентябрь и часть октября провел в окрестностях вулкана, оценивая понесенный ущерб и сопровождая туда императора. Это был какой-то ужас! Обожженные дети на руках сошедших с ума матерей, засыпанные пеплом трупы людей и животных… Помпеи, Геркуланум, Ставия, Оплонт… Я видел войну, и смертью солдата не удивишь, но это было что-то ужасное… А тут новая напасть: пока Тит помогал жителям Кампании, случился пожар в Риме. Выгорел весь Капитолий с моим любимым храмом Изиды, жилой квартал, пантеон Агриппы и термы. Да ты, наверно, видел его последствия. – Он помолчал, глядя куда-то поверх голов. – Сейчас все вроде бы немного наладилось, и мы вспомнили о наших семейных делах. Собственно, только ради приема мы и притащились сюда в неурочное время, иначе Рим недосчитался бы кучи народа, который сидел здесь до Сатурналий в ожидании попойки. Послезавтра гуляем – и домой, в столицу.

Старый, но еще крепкий претор поднялся с ложа, чтобы не мешать приятелям предаваться веселью.

– Ну, вы поговорите, а я пойду почитаю письма, которые утром привез посыльный. Попадая сюда, начинаешь лениться и делать все гораздо медленнее, чем в Риме. Или здесь время течет по-другому, как вы думаете, сенатор Каризиан? Впрочем, вы, молодежь, этого пока не ощущаете.

Друзья вскочили, поклонились хозяину дома и снова устроились на ложах, продолжая прерванный разговор.

– Ну, рассказывай! – Север с любовью посмотрел на приятеля, с которым последние годы делил славу первых красавцев и сумасбродов Рима.

– Хм… Не знаю, с чего начать… Все как всегда. Получил очередной отказ от папаши Луции. Снова сижу без денег при целой толпе родственников, которые, похоже, собираются жить вечно. Тетушка стонет, плачет, но при этом, помимо полусумасшедшего мужа, завела любовника, который на пять лет моложе меня. Подозреваю, что мерзавцу достанутся все денежки этой странной семейки.

– Ну, это твои обычные проблемы! Я о них слышу столько, сколько тебя знаю.

– Боюсь, что в этом году я даже не наберу жалкий миллион сестерциев, необходимый для подтверждения сенаторского ценза. А ведь я собирался выставить свою кандидатуру в магистраты.

– Не в консулы случайно? Хочешь пойти по стопам отца?

– Шутишь?! У меня нет денег даже на квестуру!

– Но ведь для того, чтобы стать квестором, надо отбыть десятилетнюю воинскую повинность…

– …или хотя бы предъявлять себя к набору. А ты думаешь, куда уходила львиная доля получаемых мною наследств? Деньги любят все, и в этом их привлекательность. А теперь, в решительный момент, у меня нет ни сестерция на избирательную кампанию.

– Для человека, мечтающего о должности консула, это катастрофа, – сочувственно кивнул начальник преторианской гвардии. – У меня самого с деньгами не густо, но я могу попросить отца профинансировать твою бурную гражданскую деятельность, а ты потом как-нибудь с ним рассчитаешься. Сколько тебе надо?

Будущий квестор слегка запнулся.

– Тебе, как префекту, об этом лучше не знать. Скажу одно: на эти деньги можно купить не один десяток рабов.

– Чтоб я сдох! – Север даже присвистнул по армейской привычке. – Цены на должности растут из года в год.

– А как ты думал? Одни подарки чего стоят, а надо еще устроить гладиаторские игры с раздачей хлеба… Ладно, давай сменим тему. Я благодарен тебе за предложение, но попробую обойтись своими силами… Слушай, а может, мне пристукнуть тетушку? Это же позор рода Корнелиев! Если вскроются ее шалости, смеху будет на всю Империю, и можно будет проститься с политической карьерой… Ее муж мне только спасибо скажет. Я убедил старика, что прихожусь ему сыном, которого в детстве украли пираты, и он обещал переписать завещание в мою пользу.

– Фауст Корнелий Лентул Каризиан! Если вы будете продолжать в том же духе, мне придется вас арестовать!

– Зато в каталажке не надо будет ломать голову над неразрешимым вопросом, где взять деньги… Кстати, я к тебе по делу. Будучи у тетки в Капуе, я получил весточку от одного… знакомого… У тебя все готово для праздника? И гладиаторы приглашены? Или в этом году вы не собираетесь их звать?

– Честно говоря, не то чтобы не собирались, но просто некого пригласить. Появилась, правда, здесь недавно бродячая труппа, но, говорят, совсем никчемная. Я их даже не видел.

– А зря! У меня есть идея: давай пригласим их поразвлечь гостей, а? Позовем две пары гладиаторов и одну девицу…

– Ты что, уже по жонглеркам пошел? – презрительно наморщил нос первый красавец Империи. – А я думал, что в промежутках между обхаживаниями богатых невест ты все еще мечтаешь жениться на прекрасной Луции, равно как и на миллионах ее отца.

– Здесь совсем другое, – досадливо отмахнулся Каризиан, как всегда, в минуты волнения барабанивший пальцами по столу. – Меня попросили посмотреть на эту красотку, и, если правда то, что я о ней слышал, мой приятель ее купит.

– Уж не Федрина ли? Нашел с кем дружбу водить! И потом, у него же школа венаторов! Зачем ему жонглерка?!

– Да не кричи ты так, – замахал в ужасе руками беспринципный сенатор. – Если кто-нибудь узнает, что я общаюсь с ланистой, то о тетушке можно будет уже не беспокоиться. Нашему роду и так будет нанесен смертельный удар!

– Ладно, – сдерживая рвущийся смех, Север перешел на драматический шепот. – Так зачем ему жонглерка? Хочет поставить номер «Красотка, раздирающая пасть льву»?

– С тобой совершенно невозможно разговаривать серьезно!

На сей раз гость рассердился не на шутку. Надувшись, он вяло поковырял остывшую рыбу, потом в сердцах отодвинул угощение и, сунув за щеку оливку, обиженно отвернулся, подчеркнуто внимательно изучая ближайший лавровый куст.

– Ну ладно, не злись! – Север кивнул рабу, чтобы тот подлил вина гостю. – Если хочешь, мы их позовем. В конце концов, без кровопролития теперь не обходится ни один праздник. И хоть я не любитель подобных зрелищ, но готов пойти тебе навстречу. Только объясни, что ты затеваешь.

Каризиан тут же бросил показное равнодушие и, тряхнув головой, отчего растрепались тщательно уложенные волосы, азартно заговорил:

– Понятия не имею, зачем она ему нужна, но Федрина обещал заплатить. Он даже готов частично возместить твои расходы. Понимаешь, труппа, к которой принадлежит гладиатрисса, сейчас не выступает, так что увидеть ее в деле негде, кроме как у тебя. Но поскольку сам он и не мечтает быть к вам приглашенным, то он попросил меня стать его ушами и глазами.

– Ну и чем эта девица так хороша, что ты ради нее несся, как ошпаренный кот, аж из другого города?

– Федрина говорит, что всем!

– И?.. – Север игриво поднял бровь.

– Я имел в виду совсем не это! Она танцует на лошади, бросает ножи, стреляет из лука, владеет мечом и копьем – в общем, всем! Но главное – в конце представления вызывает на потешный бой любого желающего. Приз победившему зрителю – две тысячи сестерциев. Федрина сказал, что деньги обычно остаются у владельца труппы… Ну так как?

– Судя по твоему описанию, это нечто выдающееся! Интересно было бы посмотреть на нее поближе. Так ты что, хочешь, чтобы эта красотка подралась с кем-нибудь из моих гостей?! Ну подумай, зачем мне побитый гость? Он никогда не простит мне перенесенный позор, и я наживу врага.

– Зачем же подвергать опасности друзей? – чувствуя, что получит то, ради чего примчался из Капуи, Каризиан снова стал ленив, игрив и благодушен. – Выстави против нее кого-нибудь из своей охраны, хотя бы Марка. Нацепим на него костюм мирмиллона, и пусть она вокруг него попрыгает, потом он ее слегка пристукнет, и бой будет остановлен. Не обязательно убивать девчонку, чтобы понять, чего она стоит. Тем более что, если твой бугай ее прикончит или покалечит, мне не заплатят. Ну как, Север?

– Как скажешь, друг! Давай так: завтра с утра я поговорю с отцом, и затем мы уладим вопрос с хозяином труппы. Если там плохи дела, не думаю, что он много запросит за своих бойцов… А теперь пойдем в дом. Вчера я выиграл в кости парочку очаровательных парфянских танцовщиц, и мы можем неплохо провести время. Не хочешь поразвлечься?

– Север, ты искуситель, – расхохотался повеселевший сенатор, с готовностью спрыгивая с ложа.

Каризиан так и не понял, как получилось, что уже через час они были пьяны до такой степени, что без помощи своей плясуньи… как там ее звали?.. он ни за что не добрался бы до постели. В памяти остались только кубки, полные слабо разведенного вина, визг парфянок; Марк, поддерживающий Севера, которому непременно надо было показать, как он сражался на улицах Иерусалима; и испуганные рабы, гасившие лужу огня, вытекшую из сбитого разбушевавшимся префектом светильника.

Потом в памяти наступил провал, и когда он очнулся, то обнаружил себя в душной спальне, лежащим поперек постели с полуголой девицей в чем был – тунике и башмаках. С трудом оторвав голову от подсунутой кем-то подушки, он понял, что самое лучшее – это выпить воды и посидеть где-нибудь в прохладе, пока не перестанет раскалываться череп. (Мудрый Асклепий, не дай умереть во цвете лет, и я принесу тебе жертву, как только доберусь до Рима!) Самое странное, что инициатором попойки был не склонный к излишествам Север. Каризиан также с удивлением отметил, что всегда щепетильный в вопросах нравственности претор ни разу не появился в триклинии, позволив приятелям творить всякие непотребства. Неужели он все еще чувствует вину перед сыном?

Ощущая себя выброшенной на берег медузой, сенатор потянулся разбудить похрапывающую девицу, но, поняв, что умрет от малейшего шума, с трудом сполз с постели и, борясь с приступами тошноты, поковылял во внутренний дворик, где надеялся найти воду и свежий воздух. Достигнув порога, он ухватился за стоящую у двери колонну, на которой покоился бюст императора Веспасиана, и медленно распрямился, прислушиваясь к Везувию, клокотавшему в желудке. Кажется, извержения удалось избежать, но радоваться пока рано…

Проклиная невоздержанность, Каризиан выбрался под свет звезд и, отпустив спасительную подпорку, побрел к ближайшему фонтану, с трудом лавируя среди кустов, клумб и деревьев. Налетев пару раз на кадки с пальмами, он, наконец, уцепился неуверенными руками за край чаши фонтана и сунул голову под живительную струю. Полегчало.

Ища, куда можно приткнуть бренное тело, больше напоминавшее амфору с уксусом, чем крепкую фигуру следящего за собой красавца мужчины, он огляделся по сторонам и с удивлением заметил Севера, который, невзирая на ночной холод, сидел в одной тунике на краю бассейна, мечтательно глядя в звездное небо.

Икнув от неожиданности, Каризиан собрался с силами и, хватаясь за стволы деревьев и украшавшие дворик статуи, с трудом добрался до друга и плюхнулся рядом. В животе пронзительно заурчало, и будущий квестор сложился пополам, чтобы заглушить звук, диссонирующий с торжественной тишиной ночи.

Странно, но Север совершенно не удивился появлению Каризиана, словно назначил ему здесь свидание. А может, префект претория просто ждал кого-то, с кем можно поговорить по душам? Приветливо улыбнувшись, он показал Каризиану на юго-запад:

– Посмотри, вон созвездие Андромеды. А рядом с ней – Персей. Когда я был мальчишкой, то мечтал, что боги тоже вознесут меня на небо и я займу место рядом с ним.

Закинув голову, Каризиан посмотрел в черную бездну космоса, честно пытаясь разглядеть среди алмазной россыпи созвездие Персея, но все звезды были одинаковыми – холодными и далекими, – и изнеженный патриций снова икнул, теперь уже от холода.

– Т-т-ты п-п-по-ч-чем-му н-не сп-пишь? – спросил он Севера, клацая зубами и мечтая скорее добраться до теплой постели.

– Не могу, – отвел тот глаза, опустив длинные ресницы.

– Брось, пора ее забыть. Сколько лет прошло!

– Без тебя знаю. Просто все происходило в этих стенах, и мне, когда я сюда приезжаю, иногда становится очень тоскливо.

– А я-то ломаю голову, с чего это мой друг заделался пьяницей! Пойдем, ты совсем замерз, да и я скоро умру от холода. Посмотри, у меня вся туника мокрая, и волосы на голове потихонечку превращаются в льдинки. Пойдем же! Там тебя такая красоточка ждет!

– Да не нужна она мне!

– Если не нужна, отдашь мне, а то, боюсь, одна девица меня уже не отогреет. Если тебе не спится, мы можем сыграть в кости, но только в тепле. Ну пойдем, как друга прошу!

Так, уговаривая приятеля, точно малого ребенка, стремительно трезвевший Каризиан довел его до спальни и, предварительно выставив оттуда сонную танцовщицу, проследил, чтобы Север забрался в постель. Ему было жаль друга, чья сердечная рана, нанесенная когда-то отцом, все еще кровоточила. Кто бы мог подумать, что гуляка и дамский угодник может много лет страдать по рабыне, которую уже нельзя вернуть!

Дождавшись, когда Север, наконец, уснул, Каризиан, крадучись, выбрался из его комнаты во двор и только собрался вдохнуть полной грудью холодный воздух, как вдруг огромная ручища схватила его за глотку так, что бедняга едва мог дышать.

В полной уверенности, что на него напали разбойники, не отличавшийся храбростью сенатор замычал что-то неразборчивое, готовясь к худшему, но в тот момент, когда мрачный бог Танат уже приготовился исторгнуть его душу, рука убийцы разжалась, и полузадушенный гость Валериев Максимов, хватая ртом воздух, рухнул на холодный мраморный пол. Пытаясь понять, что произошло, бедняга поднял голову и, к своему величайшему удивлению, разглядел в слабом свете звезд Марка – верного телохранителя Севера, всматривавшегося в свою жертву с не меньшим удивлением.

– Ах ты убийца, – просипел Каризиан, безуспешно пытаясь понять, за что его только что душил человек, преданный префекту до кончиков ногтей.

– Простите, сенатор, – взмолился оторопевший охранник, переминаясь с ноги на ногу. – Я не узнал вас в темноте. Я, того… Хотел посмотреть, как префект себя чувствует. Прихожу – его нет. Пошел искать – не нашел. Возвращаюсь, смотрю – кто-то крадется из его комнаты. Подумал, не убийцы ли? Знаете, сейчас здесь много лихих людей развелось. Простите! Юпитером клянусь, я не виноват!

– Пошел отсюда, – замахала на него руками жертва излишней преданности. – Смотреть надо, кого душишь, дурак безмозглый!

Огорченный Марк тут же растаял в темноте, а Каризиан поплелся к себе в спальню. От пережитого потрясения голова снова начала разламываться на части, и он едва нашел в себе силы доползти до постели. Забравшись под одеяло, он обхватил теплую со сна девицу так, что та от неожиданности взвизгнула и, неправильно истолковав поведение друга хозяина, потянулась к нему с поцелуями. Но Каризиан, просипев «Отстань!», закрыл глаза и, согревшись, провалился в тяжелый сон без сновидений.

Последнее, о чем успел подумать измученный приключениями любитель покоя и комфорта, что, если гладиатрисса окажется такой, как ему описывал Федрина, то она отлупит Марка, и это самое малое из того, что тот заслужил. Полные губы сибарита растянулись в довольной усмешке, и он, наконец, заснул.