Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица

Глава 5 Тайная экспедиция: Ларион Гусев. Октябрь, 1762 года.

1

Москва.

Тайная экспедиция12.

Октябрь, 1762 года.

Ларион Данилович Гусев.

Размещалось небольшое отделение Тайной экспедиции в городе Москве за кремлевской стеной у Константиновской башни и там находились известные всей Москве страшные пыточные застенки «чёрной палаты», где производились допросы с пристрастием.

Дело в том, что император Петр Третий13 после смерти тетки своей императрицы Елизаветы Петровны14 манифестом от 1762 года упразднил печально известную Тайную канцелярию. И запретил «Слово и дело»15. Но как стране обходится без политического сыска? И возникла на месте Тайной канцелярии Тайная экспедиция.

Простой народ именовал сие место просто – Разбойный приказ, хотя самого приказа не существовало уже больше 70 лет. А начальника московского отделения Тайной экспедиции именовали дьяком разбойного приказа. Должность сию занимал господин Гусев

Соколов и Цицианов прибыли на место. На тюремном дворе, где содержались арестованные преступники, они увидел лежавшее во дворе тело, накрытое рогожей. Рядом стоял высокий детина-стражник с алебардой в руках.

– Где господин Гусев? – спросил Соколов.

– В приказе, а где ж ему быть? – ответил стражник, назвав контору «приказом». – Дьяк приказал тело убиенного вынести и покрыть рогожей до приезда начальства. Ты што ли смотреть его станешь?

Соколов сорвал рогожу с тела и увидел перед собой незнакомое тело.

– Это не Иванцов! – вскричал он.

– Чего? – переспросил стражник.

– Где труп коллежского регистратора Иванцова? – спросил Цицианов, подошедший к ним.

– Дак я почем знаю? Мне велено стоять у этого тела и все тут. А кто, и где чего мне неведомо.

В этот момент выскочил из конторы сам Гусев, немолодой полноватый мужчина с бородкой и длинными усами.

– Доброго здоровья, ваше благородие. Имею честь видеть господина Соколова?

– Ты Ларион Данилыл аль не признал меня?

– Признал, Степан Елисеевич. Прости бога для.

– Со мной чиновник из Петербурга надворный советник князь Цицианов.

– Ларион Гусев, ваше сиятельство.

– Князь Цицианов. Дмитрий Владимирович, – сухо представился князь.

– Вы, князь, представляете Сенат? – спросил Гусев.

– Точно так.

– Тайная экспедиция починена Сенату, сударь. Стало быть, вы мое начальство, князь.

– Не имею полномочий вмешательства в дела местной Тайной экспедиции.

– Однако содействие вашей группе я оказать должен? Так я и понял.

Соколов спросил:

– Скажи мне, Ларион Данилович, где труп коллежского регистратора Иванцова?

– Труп? Иванцова? Да он не мертвый.

В подтверждение словам Гусева на пороге показался сам Иванцов. Его камзол был просто накинут на плечи. Рубаха на груди была в крови.

– Иван Иванович!Что с тобой?

– Ранен, Степан Елисеевич. Но не тяжело. Пуля попала мне в грудь, и был бы я уже покойником, если бы не медальон.

Иванцов распахнул рубаху и на перевязанной груди болтался прогнутый медальон. Пуля ударила прямо в него и срикошетила, оцарапав коллежскому регистратору бок.

– А нам с князем сообщили, что ты убит!

–Это моя вина, Степан Елисеевич, – произнес Гусев. – Не разобрался я и подумал, что твой человек убит. Вот и послал к тебе гонца сообщить о беде. Но он лежал словно мертвый. Я подумал конец его пришел.

– Но кто стрелял в тебя, Иван Иванович? – спросил Цицианов.

– И кто этот мертвый человек? – задал еще один вопрос Соколов.

– Дак поймали мы того, кто Мишку нашего укокошил, Степан Елисеевич. И я уже приказал было его раздеть до пояса и подвесить к бревну. Но он выхватил два пистолета и одним выстрелом уложил одного стражника, а вторым попал мне в грудь.

– Где этот человек? – вскричал Цицианов.

– Убит, князь. Сторожа его палашами порубили. В каморе он лежит. Тело так искромсано, что смотреть страшно.

– Убили? Зачем? Почему не захватили живым?

–Дак он словно бешенный защищался и еще троих бы легко положил. Вот ребята и перестарались. Все произошло так неожиданно.

–И сказать он ничего, конечно, не успел, – констатировал факт Соколов.

–Если бы с ним по-хорошему делали, то, может быть, и не было бы ничего, – с горечью произнес Гусев. – А то чего человеку сразу дыбой грозить. Вот он и не сдержался.

– Но он убил человека, которого было вселено охранять! – вскричал Иванцов. – Что еще оставалось делать? Он был подкуплен кем-то! Это ясно!

– Ладно, разберемся. Иван Иванович, князь отвезет тебя к врачу.

– Но я не опасно ранен…

– Без возражений! К врачу. Пусть осмотрит рану. Князь, сделай милость.

– О чем разговор, Степан Елисеевич.

– А после того, съезди в архив и такоже посмотри там дела прошлые. Может и тебе Фортуна улыбнется.

Когда князь с Иванцовым уехали, Гусев подошел к Соколову и шепнул ему на ухо:

– Степан Елисеевич, пойдем ко мне. Есть разговор.

– Идем, Ларион Данилыч.

В просторной горнице они уселись за большим столом, сплошь заваленным бумагами. Это были опросные листы.

– Тебе дали произвести следствие по делу Салтычихи, Степан Елисеевич?

– Да, Ларион Данилович. Дали мне и тем двоим это дело. Повеление расследовать его пришло из самого Петербурга.

– Слыхал о том. Ваш начальник канцелярии тебе специально сие дело мерзопакостное сунул. И как начало пошло?

–Да хуже некуда, – с горечью произнес Соколов. – Чем далее его расследую, тем больше в нем загадок. Вот и Мишку прикончили, и Иванцова едва не укокошили.

–А этот Мишка был тебе нужен?

–Еще как. Он кое-что знал. И теперь, Ларион Данилыч, эту нить оборвали. Твой стражник оборвал. Кому он мог продаться?

– Чего? Ты в своем уме, Степан Елисеевич? Ромка ни в жизнь никому бы не продался. Это ты врешь!

– Но тогда почему он убил Мишку?

– Дак в зернь они сели играть и твой Мишка шельмовать стал. А у Ромки-то рука тяжелая. Вот он и вдарил твого вора по темечку. Словно кувалдой хватил. Это я точно вызнал, старик-ключарь мне о том поведал.

– Ключарь?

– Есть у меня старик, что с ключами сидит. Он Ромку-стражника в камору-то Мишкину и пустил.

– По какой надобности? – спросил Соколов.

– Скушно так торчать, а Мишка твой посулил сыграть и рупь на кон поставил. Хвалился что ему де скоро много рубликов перепадет. Вот Ромка-стражник и принял его предложение. А старик двери-то и отпер ему.

– Так ты думаешь, Ларион Данилыч, что Мишка убит был случайно? – задумался Волков.

– Оно так и выходит. Я это и твоему Иванцову хотел пояснить. Но он молодой и горячий. И слушать не стал. Кричал что де все это заговор. Имя царицы приплел. Дескать по именному повелению действует! Я ему дураку говорил, что Ромка, человек с норовом. Нельзя ему на дыбу сразу. Добром надо было.

– Эх! – Соколов ударил кулаком по столу. – Самому нужно было это сделать, а не посылать Иванцова! Он молодой и с него спрос невелик! Моя в том вина.

– Молодой говоришь? Но твой Иванцов совсем не дурак, Степан Елисеевич. Хоть и молодой, да ранний. Веришь ли ему?

– Он кажется мне человеком честным. И за дело взялся рьяно. Сразу видно желает до правды докопаться. Я таким же был в его годы.

– Хорошо если так.

– А чего ты против него имеешь, Ларион Данилович?

– Я-то? Я ничего не имею. Я токмо присматриваюсь. Не люблю шибко резвых людишек. Они у меня всегда подозрение вызывают. Я много лет в разбойном, и много чего повидал. Но, что у тебя, зацепок разве нет по салтычихину делу, кроме этого Мишки убиенного?

– Пока не могу ничего доказать. Куда не ткнусь – всюду шиш. А мне нужно отстранить Салтыкову от управления имениями для начала. Тогда дело пойдет. Тогда сумею узнать правду, виновна она, али нет. В этом помощник-то мой князь Цицианов прав.

Гусев хохотнул:

– Эка, ты загнул, Степан Елисеевич! Эка, загнул! Отстранить Салтыкову? Это дело непростое и не в один месяц сделается. Сама-то она не признается. А вот если применить пытку, то может и выйдет чего путного. Это бы сразу дело с мертвой точки сдвинуло.

–А ты про Уложение от лета 1742-го не забыл ли? – спросил Соколов дьяка. – В нем про пытки сказано, что де пора ограничить их применение в процессе следственных дел. Во как! Чиновников первых восьми рангов пытать и вовсе не вселено, а тако же баб брюхатых, да отроков до 15 годов, да лиц дворянского звания.

–Но это Уложение так принято и не было, Степан Елисеевич. И сии ограничения не введены в действие. Я вот здесь при сыске уж много лет сижу, а в последние два года все поменялось и без принятия Уложения. При императоре Петре Федоровиче, царствие ему небесное, несколько тайных циркуляров мы получили. Пытать не можно при полном доказательстве вины заарестованного. А такоже не можно пытать более чем положено по тяжести преступления. И поступил такоже совет их столицы, что при предварительном следствии и вовсе никого лучше пытке не подвергать.

–Я же пытками никогда не увлекался. До всего своим умом доходил.

–Оно и видно. А новая-то государыня в этом вопросе со своим супругом покойным во всем согласие имеет. Так что про пытку Салтычихи и думать не моги. Не дадут тебе такого разрешения. Я хоть в столице то и не бывал, но знаю, что новая императрица с филозофами в переписке дружеской состоит. И просвещенный монархизм нам готовит.

– Просвещенный говоришь? Сколь еще дикости в нашем народе и необузданности. Но да бог с ними со всеми. Мне дело делать надобно. Дело многотрудное. Ну, а ты не смог бы мне в этом деле помощь оказать, Ларион Данилыч?

– Я-то? Я человек не шибко великий, и мне против салтыковской родни идти, что против ветра плевать. Прокурор Хвощинский за неё голову снимет. Он убийство крепостного и за преступление не почитает. Он и сам батогами своих холопов чересчур часто потчует.

– Прижать бы его чем, – пробормотал Соколов. – Ведь не безгрешен прокурор-то?

– Кто богу не грешен, кто бабке не внук? Много на нем дел висит таких, что прижать его можно. Донос кляузный на него написать нетрудно. Но как доказать? Вот вопрос. Хвощинский мастер хоронить концы в воду. Но один ход я тебе к нему дам.

– Какой? – Соколов ухватился за соломинку. Он знал – Гусев плохого совета не даст.

– Эк, тебя разбирает, Степан Елисеевич. Чего лично тебе Салтыкова плохого сделала? Поясни мне старому дураку?

– Убивать никто прав не имеет без суда. А тем более убивать и человеков мучить себе на утеху.

– Правду желаешь сыскать?

– Желаю. Не все у нас по кривде делается. Не все, – решительно заявил Соколов.

– Эх, Степан. Жаль мне тебя. Хороший ты человек. И не вьюнош уже, а все витаешь в облаках. Неужто, жизни нашей не понял до сих пор? Ты вот сколь годков прожил, а знаешь ли где правда кривду одолела?

– Да ты, Ларион Данилыч, дело говори. Что за подход к Хвощинскому есть?

–Холопишек, что померли в салтыковких имениях ворошить – дело гиблое. А вод дело Тютчева капитана помнишь ли?

– Еще бы не помнить. Я уже и визитацию сделал к нему.

– Так вот. Мне известно, что Хвощинский его жалобе ходу не дал. А жалоба капитана Тютчева это не жалоба холопа. И здесь вина Салтыковой бесспорна. Она из ревности хотела капитана порешить. А он тогда по службе ехал. И дело можно как угодно повернуть.

– Но Тютчев не станет сотрудничать со следствием.

– Станет! Только ключик к нему нужно подобрать. Он весьма честолюбив. А дело это по повелению государыни ведется. Так?

– Так.

– Вот соблазняй его именем государыни…

2

В архиве сыскной канцелярии.

Цицианов отвез Иванцова к врачу и тот, осмотрев рану, признал её лёгкой, но посоветовал полежать пару дней. И князь завез Ивана Ивановича к нему на квартиру, где передал его в руки заботливой служанки.

Она была уже немолода и к Иванцову относилась как к сыну, ибо знала его с малолетства. Её к коллежскому секретарю приставил сам купец первой гильдии Иванцов-старший.

– Чуть дитя жизни не лишили! – запричитала она.

– Сергеевна! – строго сказал Иванцов. – Я не дитя, но офицер. Не позорь меня пред князем.

Цицианов усмехнулся:

– Я оставляю вас, Иван Иванович, в надежных руках.

– Про то не беспокойся, барин, – сказала Сергеевна.

– Желаю здравствовать, Иван Иванович.

– Благодарю, ваше сиятельство. Я скоро вернусь к исполнению обязанностей…

***

Князь отправился изучать жалобы, что поступали за последнее время на Салтыкову. Ибо отчет Иванцова был весьма поверхностным. Сразу было видно, что молодой человек не любил с бумагами работать. Его кипучая натура жаждала действий иного рода. Но Цицианов хорошо понимал значение именно бумажной работы.

В архиве сыскной канцелярии его приняли, но сказали, что с документами по салтыковскому делу уже работает надводный советник Лев Григорьевич Вельяминов-Зернов.

Цицианов был удивлен.

– Я князь Цицианов, надворный советник16, и чиновник сенатского комитета из Петербурга. Приставлен к расследованию дела…

– Знаю, знаю, князь. Я также надворный советник Лев Вельяминов-Зернов. И работаю здесь по приказу начальника полицмейстерской канцелярии действительного статского советника Молчанова.

– Но сим делом занимается коллежский секретарь из канцелярии юстиц-коллегии Соколов. Такоже я веду следствие со стороны Сената. И все следственные действия поручены нам.

– В ведении ведомства полицмейстера состоят все уголовные дела, князь. Или вы против того чтобы господин Молчанов выполнял свои прямые обязанности по обеспечению порядка?

– А при чем здесь порядок? Я говорю о деле помещицы Дарьи Салтыковой.

– А это дело особо касается полицмейстерской канцелярии. Ибо мы освободили почтенную Дарью Николаевну от домашнего ареста и всяких прочих докук.

– Но что вы здесь делаете?

– Мною изъяты из архива некоторые дела по приказанию действительного статского советника17 Молчанова! Что-то имеете возразить, князь? Так обращайтесь к самому начальнику канцелярии полицмейстера.

– И вы уже изъяли сии дела?

– Это до вас не касаемо, князь. Я не могу отчитываться перед вами, и не обязан этого делать. Ежели хотите узнать о том, что мне поручено, обратитесь к своему начальству и пусть они обратятся к господину Молчанову, и тот все вам пояснит, ежели будет такой приказ. А пока у вас его нет. За сим, прощайте, князь. Ибо мне здесь делать более нечего.

– Мешаешь исполнению приказа государыни? – вскипел Цицианов. – Хула на бога! Хула на государыню!

– Успокойтесь, князь! Не стоит кричать. Здесь нижние чины.

– Да я…

– Вы как дворянин должны вести себя пристойно. И вы, и я на государственной службе. Прошу вас меня пропустить.

– Но вы и ваш начальник мешаете нам работать. А если мы работаем по воле императрицы, значит, вы мешаете исполнять волю императрицы.

– Вы, князь, меня напрасно берете на испуг. Я тоже столбовой дворянин и всегда готов ответить за свои слова и за свои действия. Да и ваш Иванцов уже работал с этими бумагами, как мне доложили. И не говорите, что вам не дали посмотреть бумаги.

После этого Вельяминов-Зернов забрал свои бумаги и откланялся. Цицианов уступил ему дорогу…