Колокола судьбы

9

Дорогу, ведущую в село, бойцы обнаружили довольно быстро. Выйдя из редколесья, она снова заползала в изрытую каменистую равнину и исчезала где-то в долине. Здесь, на опушке, за камнями, капитан оставил младшего лейтенанта, ефрейтора Низового и рядового Гаёнка. Их задачей было: как только немцы высадятся с машин, сразу же выявить себя и отходить в глубь леса, заманивая противника в сторону от холма, на котором работал радист.

– Только не увлекаться, – посоветовал он младшему лейтенанту Колодному, уводя свою группу дальше. – Действуйте врассыпную. К речке отходить лишь после того, как оторветесь от немцев. Они не должны догадываться, что мы базируемся на Лазорковой пустоши, не должны узнать дорогу туда.

Каньон оказался значительно ближе к окраине, чем это выходило из объяснений Отшельника. Крайний дом находился в каких-нибудь трехстах метрах от того места, где он переходил в обычную долину. Но улица, в которую вливалась эта лесная дорога, действительно начиналась далековато.

Осмотрев каньон, Беркут мысленно поблагодарил проводника за подсказку. Ущелье было нешироким – метров двадцать. Но, чтобы пробиться к бойцам, которые будут находиться в засаде за гребнем его склона, немцам придется сначала преодолеть его или обойти, и на это уйдет уйма времени, да и людей потеряют немало. А лес рядом, отходить к нему под прикрытием скал и деревьев довольно удобно.

Оставив старшину с бойцами и двумя пулеметами в дальнем от села конце каньона, Беркут уже собрался идти вместе с Мазовецким на разведку, но между холмами вдруг блеснул едва заметный свет фары.

– Мотоциклисты, товарищ капитан! – негромко предупредил старшина, успевший взобраться на вершину скалы. – Пока вижу одну машину.

– Без команды не стрелять, – сразу же отреагировал Беркут. – Мазовецкий, Копань, Горелый – за мной. Остальным затаиться и быть готовыми к бою!

– Странно: всего один мотоцикл, – удивленно подтвердил старшина.

– Божественно! Держись чуть позади, – объяснил Андрей Горелому, преодолевая каньон в самом неглубоком месте. – Снимаешь того, кто попытается убежать. Стрелять в крайнем случае. Набрось плащ-палатку. И спрячь свой советский автомат, за версту видно, что не шмайсер.

– Порой немца сам вид его устрашает.

– Только не сейчас. Мазовецкий, устраиваем проверку документов. Берешь того, что на зад-нем сиденье. Движемся в сторону села.

Водитель остановил мотоцикл метрах в двадцати, осветив фарами их спины.

– Эй, кто вы?! – крикнул один из троих мотоциклистов по-немецки.

– Патруль, – ответил Беркут и не спеша направился к мотоциклу. – Из Подольска, с пакетом?

– Нет, господин офицер, со станции. Из штаба.

– Понятно. Предъявите документы. Порядок есть порядок, – подошел он к немцу, вылезшему из коляски мотоцикла. – Да выключи ты эту фару! – приказал водителю. – Не дразни партизан. Уже давно рассвело.

– И зажигание тоже, – повернул ключ зажигания вовремя подоспевший Мазовецкий. – При проверке не положено.

– Не положено? – растерянно переспросил стоящий перед Беркутом унтер-офицер, доставая из нагрудного кармана документы. – Я не знал.

Предъявить свои документы он не успел. Захватив левой рукой автомат, Андрей изо всей силы ударил его кулаком по переносице, а в следующее мгновение уже рванул на себя автомат водителя. Правда, он не рассчитал по времени. Мазовецкий не успел снять заднего мотоциклиста, и они сцепились врукопашную. Тем временем Андрей сумел сначала оглушить водителя ударом в висок, а потом, выбив его из сиденья, сорвать каску и нанести два удара ногой в голову.

– Беркут, помоги! – вдруг услышал он сдавленный голос Мазовецкого. – Бер…

Ударом ноги в бок капитан успел сбросить немца уже тогда, когда тот, сидя верхом на Владиславе, вцепился ему в горло. Упав, немец схватился за автомат, но, перешагнув через поляка, Андрей отбил в сторону ствол автомата и нанес немцу сильнейший удар ногой в подбородок. А когда тот завалился на спину, подпрыгнул и ударил в грудь согнутыми коленями. Однако получилось это у него как-то неудачно, он соскользнул, и мотоциклист, здоровенный мужик, тут же сумел подняться.

«Приемы борьбы ниспосланы Богом тому, кто каждый день отрабатывает их так, словно познает впервые», – мелькнула врезавшаяся в сознание фраза, сказанная когда-то давно учителем-тренером, давним другом его деда, китайцем Дзянем.

По-настоящему мудрость этих слов он постиг только сейчас, когда почувствовал, как трудно даются ему приемы после стольких недель плена, побега, изнурительных переходов. А немец ему попался на удивление сильный, обтянутый мышцами, как кольчугой. К тому же он успел выхватить нож. И кто знает, чем бы закончилась эта схватка… Уже приняв боевую стойку, немец вдруг изогнулся и начал оседать прямо к ногам Беркута.

«Мазовецкий. Финкой», – понял Андрей, увидев за спиной немца Владислава.

– Взять водителя, – приказал ему и подоспевшему Горелому. А сам бросился к медленно поднимающемуся и еще не осознающему, что происходит вокруг, унтер-офицеру. Обезоружив, Беркут завел ему руки за спину и повел в каньон.

– Старшина, принять обоих! Со стороны села никого?

– Пока никого, – ответил кто-то из бойцов. – Хорошо, что обошлось без пальбы.

– Горелый, – в форму унтер-офицера, быстро! Мазовецкий – оружие и боеприпасы. Проверь мотор.

Передав бойцам трофеи, Владислав сел за руль, завел двигатель.

– В норме. Едем к селу? Предстанешь перед немцами в виде офицера связи? Или будем дожидаться колонны здесь?

– Дожидаться здесь – опасно. На такую засаду немцы не клюнут.

Еще не приняв окончательного решения, Беркут все же напомнил старшине:

– Прежде всего – изрешети машину радиолокаторщиков. И отсекай немцев от села. Пусть идут в лес. Там их встретит Колодный.

Он подошел к сидящему возле старшины унтер-офицеру, схватил за френч, заставил встать, отобрал планшет и личные документы.

– Вы немец, господин обер-лейтенант? – дрожащим голосом спросил унтер-офицер, безропотно позволяя Горелому сорвать с себя френч.

– Беркут я. Слышал о таком?

– Нет, господин обер-лейтенант, вы – наш, германец, только партизан. Ведь это правда? – с надеждой спросил он. – Сжальтесь надо мной.

– Что он там лопочет? – поинтересовался старшина, готовясь связать немцу руки.

– Умоляет спасти. Снять обмундирование, унтер-офицер. – А когда тот покорно разделся, старшина ожидающе посмотрел на капитана и спросил, что теперь с ним делать. Ведь тот уже вроде как пленный. – Что, старшина, первый раз в тылу врага? Здесь пленных нет. Немцы партизан вешают, мы немцев расстреливаем.

– Но мы-то вроде как подразделение регулярной армии.

– А они – нерегулярной? Или прикажешь специально для этих двоих оккупантов создавать здесь, в тылу, лагерь военнопленных? Ну что, Горелый, переодевание завершено?

– В сапогах своих останусь. Можно?

– Только в немецких. Впрочем, ты прав, старшина. Эти двое уже не вояки. Отпусти их. Пусть находят свои пули в бою. Горелый, я же сказал вам: только в немецких сапогах! Ваши могут стоить вам жизни. Мы в тылу врага. Примерьте сапоги убитого. И быстро, быстро. Нас ждут.

– Кто? – не понял Копань.

– Война. Враги. Люди, не потерявшие надежду на освобождение.

А еще – каждого из них ждала только ему нагаданная войной тяжелая солдатская судьба, святыми письменами которой заповедано им было сполна познать и мужество, и ненависть, и жестокость… сквозь которые все реже и мучительнее пробивалось скупое, на коленях вымоленное фронтовое милосердие.