Колумб Австралии. (Докум. повесть о Педро Киросе)

Глава пятая Терпение, еще раз терпение

Ехать в Испанию — это означало вновь вернуться в Панаму, откуда он только что прибыл и где чуть ли не все жители (а к этому времени в городе с его четырьмя улицами насчитывалось по меньшей мере 500 испанских домовладельцев и 53 португальских, итальянских и прочих) были либо торговцами, либо торговыми агентами: муку ввозили из Перу и Никарагуа, какао — из Гуаякиля, вино — в основном из Перу.

...22 дня занимает обратная дорога. Кирос спешит, он не хочет терять ни минуты. Он пересекает ,перешеек и к концу лета прибывает в Картахену, главную гавань в Новой Гренаде, нынешней Колумбии. Отсюда испанские корабли отправляются в Европу. Но сейчас все они стоят в порту. «В чем дело, — спрашивает Кирос, — что случилось?» — «О, — отвечают ему, — сразу видно, что вы прибыли издалека». И в самом деле, кто из местных жителей не знает о том, что близ берегов курсируют английские корабли! Граф Кемберленд, который по приказу королевы Елизаветы за год до этого отобрал у испанцев Пуэрто-Рико в отместку за поражение, нанесенное знаменитому Фрэнсису Дрейку, привел под Картахену целую эскадру — 20 кораблей: соперничество на морях, борьба за новые земли продолжается. Английские моряки знают, что еще 10 лет назад их королева сказала: морские пути никому не заказаны. Устаревшей практике абордажного сражения они предпочитают лихое маневрирование и стрельбу с дальней дистанции. Без фрегатов эскорта — а они еще должны прийти — ни одно испанское судно не отваживается выйти из гавани. Да и приказ есть соответствующий.

Надо ждать. Ничего не поделаешь. А чтобы время не пропадало зря, Кирос пишет вице-королю Перу подробный отчет об экспедиции Менданьи. И одновременно отправляет подробный план своей экспедиции — на тот случай, если с ним что-либо случится. И тоже отправляет его вице-королю.

Наконец появляются испанские военные корабли.

27 дней спустя Кирос в Гаване. Приближается к концу 1598 год. Пока же испанцы грузят свой серебряный флот — он состоит на сей раз из 30 судов и «стоит» ни много ни мало 13 миллионов дукатов (ровно на такую сумму везет он товаров и серебряных слитков). Наступает середина января 1599 года.

Флот выходит в море. И снова неудача. Налетает сильнейший ураган, часть судов тонет, многие, в том числе, и то, на котором находился Кирос, получают основательные повреждения. Еле-еле добирается оно назад, в Картахену. Из Испании присылают свежие суда. На это, однако, уходит без малого год!

...Январь 1600 года. Состоящий из 20 судов серебряный флот — вновь на пути в Европу. Без особых приключений 52 дня плывут корабли. 25 февраля, приветствуемые, как и полагается, орудийными выстрелами, они входят в гавань Сан-Лукар де Баррамеда в устье Гвадалквивира.

Еще немного — и Севилья. Кирос на испанской земле. В кармане у него шесть песо. Это все его состояние.

Это все его состояние, если не считать драгоценных карт, записок, рекомендательных писем. Кирос мог бы спокойно повторить за древним мудрецом: «Все мое ношу со мной», ибо так оно в действительности и есть. Но пока что, оставив все в трактире, он отправляется в город.

...Здесь когда-то он держал экзамен ц Торговой палате, отсюда уезжал в Перу. Сейчас он вернулся, кормчий, который не только знает секреты атлантической трассы, но и водил корабли в такие места, каких в глаза никто не видывал в Севилье.

Как же все-таки быть? Ехать в Мадрид, ко двору Филиппа III или не ехать? Медлить нельзя, времени и так прошло много. Но прямой путь отнюдь не всегда наикратчайший. И отнюдь не, всегда наилучший.

А что, если сделать по-другому? Не к королю отправиться, а к папе, сначала к папе. Надо ехать в Рим? Да, разумеется, путь удлинится довольно основательно. Но зато, он, возможно, станет более верным. Разве не в интересах папы приобщить к святой католической вере, единственной истинной вере, миллионы заблудших душ, которые населяют Южную землю? И если ему удастся добиться благословения папы и, может быть, получить у него рекомендательные письма, то ведь и к королю будет попасть легче. Не откажет -же тот человеку, у которого рекомендательное письмо самого папы, не откажет ведь он Киросу — в чем, собственно, в пустяке — в разрешении открыть для него же, для короля, новый материк!

Именно так. Надо заинтересовать своим планом папу. Если это удастся, легче будет получить аудиенцию у короля. А к папе можно отправиться вместе с паломниками, вон сколько их собралось у пристани; начало нового века, святой год, кто только и зачем только не отправляется нынче в Рим! Денег понадобится немного, в крайнем случае и подаянием пробавляться можно.

В Севилье, на одной из улиц, так же как Rua Nova в Лиссабоне, усеянной кабаками и тавернами, Кирос находит лавку не то старьевщика, не то продавца краденых вещей. Хитрый андалузец не торопится набавлять цену, он ждет, пока Киросу надоест торговаться, и в конце концов покупает у него за бесценок его костюм. Но Кирос и этому рад. На полученные гроши он приобретает немудреное одеяние странника.

...Весна! Полный надежд, шествует Кирос с посохом в руке по щедрой земле Андалузии. Травы поднялись рано, с веселым щебетанием носились птицы. Гранатовые и апельсиновые рощи стояли словно в желтоватобелом мареве, и небо было высокое и ясное.

Потом вместе с остальными паломниками он втискивается в старую, того и гляди развалится на ходу, посудину, что, скрипя по всем швам, отходит от набережной в Барселоне и все-таки умудряется дойти до Генуи. Все с той же толпой прибывших для молитв и покаяний Кирос, питаясь подаяниями доброхотов, которым уже успело изрядно надоесть бесконечное шествие кающихся и расчесывающих себе спины под грязными рубищами паломников, останавливаясь на ночлег, где бог пошлет: на монастырских подворьях, возле бесчисленных церквей, на постоялых дворах, а то и просто посреди поля, — в конце концов все же прибывает в Вечный город. В город на семи холмах, пославший некогда свои железные легионы на завоевание Эворы.

Но это было давным-давно.

Сейчас о былой мощи напоминали только немногочисленные остатки зданий и храмов Древнего Рима. Время и люди немало потрудились над тем, чтобы их разрушить. Там и сям возле древних храмов возвышались на фоне убогих домов римской бедноты прочные квадратные и круглые башни-крепости — дань феодальным междоусобицам и бесконечным войнам с иноземными захватчиками.

Впрочем, войны и междоусобицы продолжаются и сейчас. Половина Италии под иноземным владычеством. Но в Риме относительно спокойно.

Здесь, на Ватиканском холме, стоит дворец наместника святого Петра — множество старых и новых зданий, домов, церквей, местами соединенных переходами и обнесенными темной стеной с низкими круглыми башнями. И знаменитый Бельведер и еще более знаменитая Сикстинская капелла, расписанная многими великими художниками и в первую очередь бессмертным Микеланджело.

Отсюда, из Ватикана, идут распоряжения всей христианской пастве — в страны романских языков в основном, ибо в Германии со времени Лютера целые княжества и королевства приняли ложную веру; неблагополучно и в Швейцарии, ставшей оплотом кальвинистов, и совсем плохи дела в Англии. И это отсюда недавно было послано в Венецию злодейское требование: «Указанный брат Джордано Бруно должен быть отослан к трибуналу инквизиции Рима».

...В ночь с 16 на 17 февраля 1600 года на башне Братства усекновения главы Иоанна Крестителя зазвонил колокол.

Римляне знали: предстоит сожжение еретика.

Из тюремной башни Торре ди Нона Бруно повели через мост. Внизу нес свои холодные воды Тибр. Затем по улице, которая нынче называется Корсо, процессия вышла в переулок Лучников, примыкавший к площади Цветов — Кампе ди Фьоре.

Ночь уже кончилась, но и утро еще не наступило. При свете факелов с Бруно сорвали одежду. На него накинули грубую ткань, пропитанную серой и размалеванную языками пламени. Она едва доходила ему до колен. Потом вспыхнул костер.

Так в Ватикане расправлялись с инакомыслящими.

С верными слугами господними, в частности с паломниками, обращались совсем по-иному: их водили по Ватикану, они присутствовали на торжественных богослужениях, удостаивались великой чести лицезреть самого папу: он служил святую мессу в огромном новом соборе, соборе св. Петра.

Кироса не интересуют ни собор св. Петра, ни старые церкви и соборы, хотя вообще-то он человек набожный. Ему нужно получить аудиенцию у папы. Задача достаточно сложная: Кирос успевает в этом убедиться довольно скоро. В Риме наплыв паломников, и многие из них как о величайшей милости мечтают о том, чтобы побывать в покоях папы, поцеловать его туфлю. Такое счастье выпадает, однако, очень немногим, да и то преимущественно тем, кто может внести значительный дар на нужды господни.

Дар у Кироса есть — целый материк, который он собирается открыть, вот денег нет.

...Вспомнил ли он, что Диего де Сориа, глава Доминиканского ордена в Маниле, очень тепло относившийся к Киросу, рассказывал ему, что знаком с испанским послом при папском дворе? Были ли у него взятые на всякий случай рекомендательные письма? Трудно сказать. Известно лишь то, что он обратился за содействием к послу. Все-таки он был подданным испанского королями к кому еще было обращаться .ему в чужом городе, в чужой стране, да еще по такому чрезвычайному поводу?

Как у всякого порядочного испанского гранда, у испанского посла в Риме Антонио Фернандеса де Кардоны и Кордовы, герцога Сеса было еще много всяких других титулов, свидетельствовавших о том, что он принадлежал к знатному и богатому роду и владел большими и малыми поместьями в различных уголках Испании. Он действительно был и богат и знатен, представитель его королевского величества при дворе наместника святого Петра й за годы пребывания в Риме успел неплохо освоиться с нелегкими своими обязан- ' ностями. И самое главное наладить сравнительно неплохие отношения с папой Климентом VIII, которому в свое время испанский монарх всяНёски мешал занять папский престол.

Сеса был не только ловким дипломатом, но и хорошо образованным человеком, помимо латыни, владел греческим и еще полудюжиной новых языков, увлекался естественными науками, неплохо разбирался. и в астрономии и в географий. Со слов^ Диего де Сориа, успевшего прислать своему знатному покровителю подробное письмо, Сеса знал об экспедиции Кироса. Манильский доминиканец очень тепло отзывался о мореплавателе, хвалил его знания, мужество, верность поставленной цели. Узнав о том, что некий капитан Педро Кирос просит посла принять его, Сеса отменил поездку на бал.

Манильский приор писал Сесе, что Кирос хочет продолжить Дело, начатое Менданьей, — в интересах католической церкви и испанской короны, и теперь Сеса услыхал то же самое йз уст самого Кироса. Услышал он и подробности о^У необыкновенном плавании, увидел . карты, расчеты, с большим интересом узнал о том, что у Кироса широкие планы и что он полон решимости открыть Новую землю, в существовании которой уверен.

Сесе ведома история геЬграфических открытий. А вдруг Кирос прав? Что далеко за примерами ходить?. Не так ли было с Колумбом? С Магелланом? Последнему даже пришлось защищать свой проект перед целым ученым синклитом...

А почему бы, кстати, и в данном случае не посоветоваться с учеными? Нет, это не должно восприниматься как своего рода экзамен, не дай бог! Кирос человек увлекающийся, он одержим своей идеей и охотно о ней говорит. Он и не заметит, что дружеское собеседование с учеными станет одновременно своего рода испытанием. Конечно, Сеса на стороне капитана. И не только потому, что его увлекает мысль Кироса разыскать еще один материк. А и потому также, что дипломату удобно и выгодно показать, что он печется о благополучии того государства, в котором аккредитован. Тем более если речь идет о государстве, претендующем на роль духовного центра мира. Почему бы не пообещать папскому престолу многочисленного приращения паствы? Или, во всяком случае, такой возможности? Это наверняка будет приятно папе и в то же время лишний раз засвидетельствует, что в делах веры испанский двор не только считается с интересами папы, но даже готов пойти на некоторые материальные издержки.

Да, он на стороне Кироса, которого ему,, видно,' прислал сам бог. Но не худо бы и проверить расчеты португальца. Все-таки он, герцог Сеса, собирается представить Кироса папе. И папское благословение вместе с письмом посла должно открыть Киросу доступ во дворец испанского монарха.

Игра затеяна интересная, но Сеса, и в этом он, наверное, прав, хочет точно знать свои козыри.

Кто откажет герцогу Сесе, человеку обходительному и отнюдь не профану в науке, в просьбе посетить его дом и принять участие в обсуждении одного любопытного проекта? И поэтому в назначенный день и час в обширном особняке герцога собираются мореходы, математики и географы, коим были вручены приглашения, и среди них немало известнейших, как, например,. старенький, правда, уже Кристоф Нагель из Бамберга, знаменитый математик, крупнейший авторитет в области эвклидовой геометрии и вычислительных методов в астрономии, человек, чье имя связано с введением так называемого григорианского календаря. Здесь крупные картографы, здесь кормчие, отнюдь не понаслышке знающие Атлантику, побывавшие на Островах Пряностей, в Перу и даже проделавшие путь на Филиппины. Здесь механики, хорошо знающие Кардана и профессора Падуанского университета Галилео Галилея. '

...Время было сложное, емкое, противоречивое. Еще только первые шаги делало опытное знание. И они были нелегки.

Зреют семена конфликта между узаконенной догмой и свободным исследованием, и все яснее становится тем, кто над этим размышляет, что теории надо' проверять на практике.

...Именно эти слова Роджера Бэкона, знаменитого ученого и изобретателя, сказанные еще в XIII веке, напоминает один из почтенных картографов, невысокого роста, в монашеской одежде старик, многие годы изучавший все сведения о неисследованных уголках земного шара.

— Давно ли, — продолжает он свою мысль, — многие считали по примеру древних зону южных широт необитаемой, более того, опасной для жизни. И все это на основании того, казалось бы, незыблемого постулата, что жара якобы увеличивается и концентрируется по мере продвижения от полюса к тропикам. Но, как справедливо заметил в своей «Естественной истории» Акоста, подытоживший результаты многих путешествий, в указанной зоне живут люди, там нет и особой сухости воздуха. Жарко, конечно, но все зелено, и воды достаточно, в июне месяце даже слишком много: дожди идут денно и нощно.

Что же касается Южной земли, то, как, должно быть, известно всем здесь собравшимся, знаменитый картограф Меркатор в примечании к своей карте 1569 года достаточно определенно отметил: существуют три континентальные массы: Старый Свет, известный еще древним, Новая Индия, то есть Америка, и Южный континент. Того же мнения придерживается и автор опубликованной в Венеции «Географии» Ливио Сануто. А вот что пишет Лансело Вуазен, чей трактат, вышедший в 1582 году во Франции, так. и озаглавлен «Три света» — я тут только одну выдержку прочитаю: «Неоткрытыми осталось больше земель, нежели открытых в новые времена, и они вряд ли уступят последним во всякого рода богатствах и чудесах природы». Простите, я на минуту еще задержу ваше внимание. Вот еще одно интересное место: «Беря в расчет примерную величину этой суши и место ее расположения, следует признать, что там должно быть не меньше чудесных вещей,, нежели в уже - известных нам мирах. Тот, кто сумеет открыть эту землю, сравняется в славе с Колумбом и Магелланом».

Как в свое время Колумб, как некогда Магеллан, так и Кирос стоит теперь перед учеными-экспертами, с той только разницей, что тем знаменитым мореплавателям приходилось защищать свои взгляды чуть ли не против всех, а Киросу этого делать не нужно: большинство присутствующих на его стороне. Но отвечать на их многочисленные вопросы далеко не всегда просто.

Конечно, он помнит То место из сочинений Акосты, которое упомянул только что выступивший сеньор. Акбста считает, что море никогда не уходит от суши дальше чем на тысячу лье. И еще он говорит в своей книге: «Недалеко от островов, нареченных Соломоновыми, есть большая суша, весьма возможно, что она спускается к югу до Магеллановою пролива». Акоста даже пишет, что земля эта столь же велика, как Европа, Азия и Африка, вместе взятые. А разве сам Меркатор не поместил эту пока еще неведомую землю на своей карте? Да, конечно, он помнит, что, не все географы и картографы единодушны в данном вопросе. Южной земли нет в «Космографии» Апиана, вышедшей в свет в 1540 году. Нет и на картах Баттисты Аньезе. Ее не пометил и Себастьян Кабот, знаменитый навигатор, но его карта относится к 1544 году. И отмечал он на, ней только то, что было твердо известно. Но разве земля, открытая Колумбом, разве пролив, открытый Магелланом, были помечены на картах? Он, Кирос, верит в существование Южной земли, верит Меркатору, назвавшему ее пятой частью света, верит тому, что в далеком океане видел собственными глазами: многочисленные, ранее никому не известные острова, которые, по его мнению, являются своего рода форпостом Южной земли.

Кирос рассказывает об инкских легендах', вспоминает плавание Сармьенто и Менданьи, рассказывает о своих плаваниях. Понимает ли он, для чего Сеса назвал сюда всех этих гостей? Понимает. Он прямодушен и простодушен, Кирос, но он совсем не простак.

Для большинства собравшихся у Сесы гостей идея о существовании Южной земли, конечно, не нова. Но рассказ человека, побывавшего й такой редкостной экспедиции, как Кирос, чрезвычайно любопытен.

Они с большим вниманием выслушивают его. И довольно быстро убеждаются, что приехавший из Перу капитан обладает весьма основательными познаниями и в навигационном искусстве, и в географии, и в астрономии, и во многих других областях.

Воодушевившись, Кирос чертит схемы, показывает карты, рассказывает о своих проектах.

Итак, чего же хочет капитан Кирос?

Весьма немногого. Поскольку населенные острова всегда свидетельствуют о том/что где-то за ними находится материк, следует разыскать этот материк.

И к вящей славе церкви обратить в христианство местное население.

Об обращении туземцев Кирос упоминает вовсе не только потому, что ему надо заручиться поддержкой папы. Он искренне верующий католик и не менее искренне убежден, что обращение местных жителей в христианство — благо прежде всего для них самих. Его слова вызывают всеобщее сочувствие, и уже совсем покоряет рассказ Кироса о двух изобретенных им приборах. Один должен помочь в исчислении отклонений магнитной иглы, что, в свою очередь, облегчит вычисление долготы — проблема, которой будут заниматься вплоть до XIX века. А второй поможет исчислять высоту звезд и, соответственно, точнее находить широты.

Такому знающему и толковому человеку, к тому же опытному и неукротимому мореплавателю можно поверить. И доверить. Таков вывод Сесы. И совершенно логически напрашивается решение: да, надо помочь Киросу попасть к папе.

Очевидно, даже Сесе это было не так просто. Или мешало что-то. Но около года должен был терпеливо ждать Кирос. И он ждал — в настойчивости, целеустремленности мало кто мог с ним соперничать. Ждал, твердо веря в успех, ждал, понимая, что приехать с письмами папы к королю означает почти наверняка выиграть дело. И еще потому терпеливо ждал благословения папы неистовый мечтатель, что были у него особые, тайные планы, о коих он никому ничего не говорил: они относились к системе управления будущими колониями, и ему казалось, что папское благословение поможет ему и в этом.

28 августа 1601 года Кирос, наконец, получрет долгожданную аудиенцию.

Теплый осенний день. В одном из приемных залов Ватикана два человека — папа Климент VIII, худощавый профессор канонического права, выходец из знатного итальянского рода Альдобрандини и капитан Педро Кирос.

Папа внимательно слушает. В принципе этот прием своего рода формальность. Климент VIII знаком в общих чертах с проектами мореплавателя и принимает он его скорее из любопытства: мнение уже составлено. Святой престол не имеет ничего против затеи Кироса и готов благословить его деяния. А посему папа охотно отдает распоряжение написать письмо королю Испании Филиппу III — в конце концов путешествие будет совершено не за его, Климента VIII, счет, подписывает письмо и даже вручает Киросу шесть бреве и — верх благоволения — щепку св. Креста. Рекомендательные письма Киросу дает и герцог Сеса.

Теперь^ пожалуй, можно ехать в Испанию. Но снова какие-то дела задерживают Кироса. Лишь весной 1602 года отправляется он в обратный путь. Вновь весна, и вновь дальняя дорога. Римини, Феррара, Лоди, Милан, Падуя, Генуя. Здесь он садится на корабль, идущий в Барселону.

Глава шестая Свершилось!

По меньшей мере два десятилетия воздвигали недалеко от Мадрида (таково было желание Филиппа II) не виданный нигде до этого замок. Недалеко от Мадрида, ибо этот невзрачный и ничем не примечательный городок, лежавший посреди бесплодной равнины, избрал король столицей. Здесь, неподалеку от чинов^ ничьего царства, каким очень скоро стал Мадрид, должен был находиться и загородный королевский дворец. Место для него выбирали долго: король хотел, чтобы в округе был красивый пейзаж, хороший климат и летом не слишком жарко.

Без малого год искала такое место специальная комиссия в нее, помимо придворных и чиновников, входили врач, архитекторы и каменщики. И нашли — возле . одного из отрогов Гуадарамы, неподалеку от деревушки Эскориал, что означает «шлаковое поле», — некогда здесь рядом добывали железо. С севера и запада возвышались скалистые бастионы Сьерры. На востоке и юге открывался вдалеке красивый вид.

10 августа 1557 года — в ту пору испанские войска еще одерживали победы и Филипп II не поверил бы ни одному астрологу, который (если бы таковой нашелся) предсказал грядущий мятеж в Нидерландах и гибель испанского флота — 'пехотинцы и конница испанского владыки под командованием герцога Филиберта Савойского неподалеку от Сен-Кантена наголову разбили французов. Поскольку бой был выигран в тот день, который по христианскому календарю посвящался памяти мученика святого Лаврентия, Филипп решил: победой испанцы обязаны святому. Именно в его честь и следует возвести часовню или церковь.

Такова была первоначальная идея. Она приобрела несколько иные очертания, когда вскрыто было завещание скончавшегося в Юсте Карла I, отца Филиппа II. В завещании была просьба построить для него и всей его габсбургской королевской семьи, властвовавшей в Испании, подобающее общее захоронение, пантеон.

Так не превратить ли церковь также и в гробницу? Не воздвигнуть ли вместе с церковью и усыпальницу— мавзолей? Потом решили к задуманному комплексу добавить еще и дворец, где Филипп II, отрешенный от мира, мог бы чувствовать себя одновременно вершителем судеб этого мира; дворец, в котором нашла бы свое выражение обуревавшая короля идея вселенской церкви.

И таким всеобщим и вселенским центром и должен был стать Эскориал.

Итак, монастырь, церковь, дворец, богословский центр с громаднейшей библиотекой типа Ватиканской, с кунсткамерами и богословской школой, но одновременно и огромный склеп, в который начиная с 1573 года принялись отовсюду свозить останки родственников короля: сначала жены его Изабель де Валуа, потом умерщвленного им сына, дона Карлоса, затем — Карла' I, отца. В 1586 году было закончено строительство большой базилики и находящегося под ней склепа — туда и стали переносить все эти доставленные из различных уголков Испании, Португалии, Франции, Венгрии, Нидерландов многочисленные гробы.

А строительство Эскориала все продолжалось.

Со всех концов колоссальной империи доставляли сюда все необходимое: канаты и тросы из Толедо и Мадрида, темную и зеленую яшму из Аранхуэса, белый мрамор из Филабреса и Эстремоса, светильники из Фландрии.

Флоренция присылает драгоценные брокаты, Гренада — бархат и Дамаск. Из заморских стран доставляют столь любимое монархом черное дерево, привозят красное дерево.

20 лет трудятся архитекторы, каменщики, художники, обойщики, столяры, мастера по отливке колоколов. Тысячи людей втянуты в работу. Дважды меняется план и, естественно, также и объем работ, вдвое по сравнению с первоначальным 'замыслом увеличивается число этажей: фундамент крепкий, выдержит.

...Его монументальность подавляла, его величественность, которая — так было задумано — символизировала величие короля и величие истинной веры, должна была наводить посетителя на мысль о своей греховности и ничтожности.

206 метров в длину, 161 в ширину имел дворец. По одной на каждом из четырех углов возвышались башни. В нем насчитывалось 1200 дверей, 86 лестниц.

А в целом этот огромный ансамбль напоминал своего рода колоссальную жаровню, ибо, как рассказывалось, великомученик Лаврентий удостоился поджаривания на жаровне.

Королевские апартаменты находились в ручке «жаровни».

Рабочий кабинет его величества короля издавна считался главной святыней дворца. Для того чтобы попасть туда, надо было миновать четыре зала. Сначала с главной лестницы посетитель должен был пройти в большую залу, оттуда в маленькую, как ее называли, залетту, затем он попадал в большую переднюю, антекамеру, и, наконец, в маленькую прихожую, или антекамарилью. К ней непосредственно примыкал кабинет короля, за кабинетом находились спальные покои, комната для одевания, вестуарий, потом промежуточная зала, камаран.

В зависимости от своего положения или придворного чина посетитель должен был ждать — так это было заведено еще при Карле I — в одном из залов или в передней. Около каждой из дверей в залу и в залетту стояли по два стражника, их именовали «портерос», и задача их заключалась в том, чтобы не пропускать никого не имевшего на то соответствующего разрешения. У входа в антекамеру и антекамарилью стояли еще по два часовых более высокого ранга.

Кирос миновал и этих стражников, следуя за своим провожатым, отвесил, как и полагалось — за этим следили, — поклон трону, который стоял в антекамере, где нередко происходили аудиенции. Короля в комнате не было, но трон служил своего рода символом величия, он как бы представлял короля, и посему трону надо было кланяться й возле него нельзя было находиться с покрытой головой. .

Обо всем этом Кироса заранее предупредили. Равно как и о том, что по существующему придворному церемониалу обычные посетители, если их удостаивали аудиенции, а также посланники маленьких государств, офицеры армии и флота, чиновники средней руки, художники, ученые представали пред очи монарха тут: дальше антекамеры их не пускали.

Провожатый, однако, спокойно прошел дальше, и это означало, что Кирос имеет право последовать за ним в антекамарилью, и это было большой честью, ибо здесь король обычно принимал лишь тех, кто пользовался правом кубриос, то есть правом пребывать в присутствии короля с покрытой головой — грандов, епископов, генералов, членов религиозных орденов, членов Государственного совета и Совета по делам Индий, кавалеров орденов Золотого Руна, Сантьяго, Алкантары и Калатравы.

Кирос не принадлежал ни к одному из этих орденов, у него не было знатной родословной. И тем не менее его повели еще дальше — туда, куда доступ при Филиппе II имели лишь немногие, в рабочий кабинет. Нет, не в том было дело, что якобы, как уверяли придворные льстецы, порядки при дворе стали мягче. Они остались абсолютно такими же, как и при Филиппе II, не изменилось ничего. Все, та же табель о рангах, все то же чинопочитание, все тот же церемониал. Но и при прежнем' монархе случалось, что тех или иных нужных монарху людей проводили по его приказанию к нему в кабинет. Особы, коих в обход установленного церемониала допускали в святая святых дворца, так и назывались: те, кого король удостоил приема.

На сей раз удостоили приема капитана, прибывшего с рекомендательными письмами самого папы. И дело было не только в письмах, хотя его королевское величество прочел их самолично. В кабинете еще со времен Филиппа II находился большой глобус, а без него в данном случае никак нельзя было обойтись.

Впрочем, король со вниманием выслушал Кироса. Интересные вещи рассказывал капитан! Филипп III не очень-то утруждал себя государственными делами и, так же как и господа члены Совета по делам Индий, в общем считал, что прежде всего следует укреплять позиции Испании в захваченных землях. Но он понимал: то, что задумал Кирос, несомненно, в интересах короны. Почему бы действительно не продолжить плавания в Южном море, не превратить Тихий океан в Испанский? Почему бы не постараться овладеть новыми землями? И потом, не так уж много, в сущности, просит Кирос: разрешения продолжить исследования, два-три корабля. А для себя лично вообще ничего.

Аудиенция длится не очень долго.

Король милостиво отпускает Кироса. Вопрос о новой экспедиции решен. Подробности сеньор капитан обсудит в соответствующих ведомствах.

17 июня 1602 года. Может быть, и В/ самом деле капитан Кирос вскоре сумеет продолжить свое путешествие?

Нет, все далеко не так просто. Даже кое-кто из членов Государственного совета не скрывает своих сомнений. Зачем, собственно говоря, нужны эти новые земли, рассуждают они, зачем нужен еще один материк, который собирается подарить испанской короне Педро Кирос? Зачем, если Испания и так не может освоить все захваченные ею территории?

Еще каких-нибудь лет пятьдесят назад такие соображения и не возникали бы. Теперь Кирос на собственном опыте испытывает, что значит родиться слишком поздно. В нем еще жив старый дух открытий, неуемная страсть к познаниям, дерзкая смелость открывателя новых земель и впередсмотрящего. Но новые земли — во всяком случае, в бюрократическо-аристократической верхушке, которая и должна решить вопрос о снаряжении экспедиции — никого особенно не волнуют.

К этому добавляется еще и обычное ведомственное соперничество. Господа из Совета по делам Индий весьма и весьма недовольны тем обстоятельством, что король направил Кироса в Государственный совет, не согласовав сначала вопрос с ними. Правда, Киросу, догадавшемуся, в чем тут дело, удается частично исправить это — он наносит визит графу Лемосу, президенту совета, и подробно рассказывает о своем проекте. Но только частично. Ибо, хотя Кирос только и занят тем, что днем ходит по всяким инстанциям, а вечером и ночью пишет бесконечные объяснительные записки и жалобы, дело не движется с места. В чьем ведении, черт возьми, должны находиться земли, которые собирается открыть невесть откуда взявшийся капитан? По логике, в ведении Совета по делам Индий. Ежели их отнесли по ведомству Государственного совета, то почему тогда должен опекать эту экспедицию Совет по делам Индий?

— Помилуйте, — доказывают другие. — Отправляется-то экспедиция из Перу. Это домен Совета по делам Индий. А вот земли, которые собирается открыть Кирос, они далеко в океане, они не относятся к сфере деятельности этого совета.

Девять месяцев продолжается борьба, и все же 5 апреля 1603 года Киросу вручают три подписанных королем документа. Первые два адресованы вице-королю Перу, один — всем властям и чинам необъятной империи: просьба оказывать Киросу необходимую помощь.

И ему разрешалось главное: заняться поисками Южного континента.

Зная, как трудно вести соответствующие переговоры в Перу, Кирос просил позволения отправиться в плавание из испанского порта. Но в этом ему отказали.

И была в документах одна на первый взгляд не очень важная деталь: экспедицию предписывалось снарядить и отправить перуанским властям, и, следовательно, она, казалось бы, должна была подчиняться как высшей инстанции — мы уже говорили об этом — Совету по делам Индий. А ее все-таки подчинили Государственному совету! Практически сие означало, что «Австральная Индия», как именовался еще не открытый материк, уже заранее отбиралась у Совета по делам Индий, что, естественно, в конечном итоге не могло не отразиться на делах Кироса. Ибо он волей-неволей оказался в сфере взаимных счетов и интриг двух могущественных ведомств.

Но Кирос еще не очень задумывается над этим. Слава богу, что вообще удалось добиться разрешения на экспедицию. Пусть не из Испании, пусть из Перу!

Для себя лично он по-прежнему ничего не просит. Никаких привилегий, никаких титулов. И зря. Ибо в основанной на чинопочитании Испанской империи излишняя скромность — во всяком случае в глазах имущих, чиновных и сановных — не украшает человека.

Но что Киросу до всей этой суеты сует. Ему бы поскорее попасть в Перу.

Заполучив желанные бумаги, Кирос едет в Севилью, улаживает там последние дела и спешит к устью Гвадалквивира, дабы поспеть на уходящую в Америку флотилию.

И опаздывает. Едва он прибывает в Кадис, как армада выходит в море.

Неужто ждать следующую?

На его счастье, находится фрегат, который немного задержался в порту. Кирос знакомится с капитаном и 29 июня отправляется догонять флотилию. Это ему удается. 1 августа эскадра на Малых Антилах. И вдруг в тот момент, когда корабли отдают якоря в одной из бухт на Гваделупе, налетает сильнейший шторм. Несколько кораблей выбрасывает на берег, многие получают сильные повреждения. Корабль Кироса невредим. Но, едва выбравшись с остатками флота из Гваделупы, судно неделей позже, по дороге на Кюрасао, разбивается о прибрежные скалы маленького острова. В результате Кирос попадает в Венесуэлу и вынужден ждать здесь попутного фрегата.

Восемь месяцев проводит он в Каракасе. И надо же случиться такому! К своему великому изумлению, совершенно случайно находит он здесь семью своего брата, пропавшего без вести много лет назад. Трое сирот — их мать тоже умерла — воспитываются у бабушки. Кирос хочет забрать с собой всех троих — обоих племянников и племянницу. Но бабушка отпускает только юношей. Девушку она оставляем при себе.

После долгих мытарств Кирос, наконец, попадает в Картахену. Денег у него почти нет, и он вынужден обратиться за помощью к губернатору. И получает отказ. На последние гроши Кирос добирается в Панаму. Через два дня отсюда пойдет корабль в Кальяо. Кирос пытается, предъявив свои документы, получить хоть какую- нибудь помощь. Ему смеются чуть лине в лицо. Пусть покажет предписание, адресованное непосредственно панамским властям, предписание, в котором совершенно точно указано, какую именно сумму он .должен получить в Панаме.

Но такого документа у него нет.

Несчастье, как известно, не приходит одно. Забравшись на плоскую крышу местной больницы, чтобы полюбоваться праздничной процессией, Кирос нежданно-негаданно попадает в катастрофу. Ветхая кровля под тяжестью людей рущится, гибнет много больных, есть, жертвы и среди тех, кто стоял на крыше. В их числе и Кирос.

Пять месяцев вынужден он проваляться на больничной койке, пять драгоценных месяцев; у . него раздроблена нога, и с большим трудом, врачам удается ее спасти.

Едва оправившись после болезни, Кирос отправляется в Перу и 6 марта 1605 года прибывает в Кальяо. Заплатить за проезд ему нечем, и он пишет очередную расписку. Деньги на покупку лошади ему дает, один знакомый. Вперед, вперед!

Темной ночью въезжает он после семилетнего отсутствия в Лиму. Семь вычеркнутых из жизни лет — только потому, что бывший вице-король Веласко, избегая ответственности, не пожелал помочь организовать новую экспедицию.

В Лиме ночь, и человеку, имеющему при себе указы за подписью короля, никто не хочет даже открыть двери. Напрасно в поисках крова Стучится он в кабаки, напрасно пытается переночевать в кордегардии. Наконец какой-то горшечник, сжалившись над незнакомцем, разрешает ему устроиться в своей мастерской. Высвободив себе место, Кирос ложится спать посреди комьев глины и готовых кувшинов.

Два года понадобилось Киросу, два года, полных невзгод и страданий, чтобы добраться из Испании в Перу. И сейчас он спешит, он не хочет больше терять ни часа. В первое же утро он пытается попасть на прием к вице-королю. Это удается не сразу. Все же на пятый день новый вице-король дон Гаспар де Суньига-и-Асеведо, граф Монтерей, принимает его. Читает письма от своей супруги, переданные ему Киросом, внимательно прочитывает подписанные королем документы. Ему не слишком по душе все эти предписания, но, вежливо улыбаясь, он говорит Киросу: «Хорошо, рассмотрим». И назначает день.

И снова, как у Сесы, в Риме, Кирос подвергается своего рода проверке. Снова должен он показывать карты и записи, рассказывать о своих планах. Его слушают внимательно, многие из присутствующих здесь знают его, он рассказывал им семь лет назад по возвращении из Манилы о том, как все было. Ему задают вопросы, он на них отвечает, и как будто ответы вполне удовлетворяют аудиторию. Все же чувство смутной тревоги не оставляет Кироса. Такое впечатление, что вице-король не слишком доволен всем происходящим, что он в чем-то не согласен с тем, о чем здесь говорят.

Это ощущение соответствует истине. Все становится ясным, когда вице-король внезапно вносит еще одно предложение. Не считает ли Кирос, что было бы лучше избрать основной базой и исходной точкой для планируемой экспедиции не Перу, а Манилу? Она ведь ближе к цели?

Ход, уже хорошо знакомый Киросу. Но и он успел кое в чем поднатореть во время своих хождений по канцеляриям в Мадриде. И потому спокойно говорит: какая- то доля истины в словах его светлости есть, от Манилы действительно ближе к цели. Но в Маниле слишком мало людей, там не найдешь нужных кораблей. И он не может не обратить внимания высоких господ на то обстоятельство, что в предписании, а его подписал сам король, названы не Филиппины, а Перу. Хорошо ли будет, если нарушат волю короля?

Затем он спокойно вынимает из папки копию привезенного им указа (канцелярские крысы в Мадриде давно уже научили его этой нехитрой, но крайне необходимой тактике: иметь при себе копию документа!) и, вежливо испросив разрешения у несколько оторопевшего вице-короля, говорит:

— Господа, дабы не было недоразумений, разрешите еще раз ознакомить вас с указом.

Попробуй скажи-ка, «нет»! Монтерею не остается ничего другого, как согласиться. На минутку, прервав Кироса, он успевает только заметить, что, разумеется, ему и в голову не приходило нарушать приказ. Речь идет об интересах дела. И в этой связи следует сказать, что, по его мнению, не^худо бы еще раз продумать весь план. Может быть, есть смысл внести в него кое-какие поправки.

— Вряд ли, — в тон ему отвечает Кирос, — можно что-либо возразить против тех или иных поправок, буде они появятся. Мне, однако, поскольку разговор зашел об общих принципах, Хотелось бы напомнить, что в указе его величества сказано: «Капитану Киросу следует незамедлительно отправиться в путешествие, которое должно начаться в Перу, и я предписываю и приказываю вам по его прибытии в Лиму предоставить ему два очень хороших корабля, которые удовлетворяли бы его, с соответствующей командой, а также снабдить корабли необходимыми съестными припасами, оружием и боеприпасами в достаточном для столь далекого путешествия количестве... Имейте в виду, моя воля состоит в том, чтобы упомянутый капитан Кирос отправился в своё путешествие безотлагательно...»—Кирос останавливается. Он видит, как багровеет вице-король, и посему предпочитает — не надо дразнить гусей — опустить концовку.

Но вице-король ее читал и отлично знает: указ заканчивается так: «Я возлагаю на вас ответственность и приказываю вам со всей определенностью наибыстрейшим образом исполнить приказание, не ссылаясь на трудности и не проявляя сомнения... И на та, что этот указ'прислан не через Совет по делам Индий».

Король Филипп III, или, точнее, чиновник, составлявший указ, неплохо, очевидно, знал все хитрости, к которым прибегали -всесильные наместники, когда по той или иной причине хотели отложить в долгий ящик полученное предписание. Да и Кирос кое-чему научился за то время, что волею судьбы месяцами обивал пороги мадридских канцелярий: иногда необходимо и припугнуть противника, средство это сильное.

Но Кирос — всего лишь безвестный капитан. И вице- король — о, разумеется, воля короля для него закон! — продолжает настаивать: в проекте есть неясные места, кое-что нуждается в уточнении.

Что сие означает, Киросу, известно хорошо.. На вооружение взята тактика проволочек. Худо будет, если не удастся преодолеть все препятствия до^ начала октября: дальше начнется не слишком подходящий для далеких путешествий сезон. И пока медленно и со скрипом вертятся колеса перуанской бюрократической машины, пока отдельные детали предстоящего плавания рассматривают большие и малые комиссии, время идет,, неделя, бежит за неделей.

Переговоры, переговоры, переговоры — на рынках, в чиновничьих апартаментах, в монастырях, в казармах. И везде нужен глаз да глаз.

Корабли уже грузят, когда Киросу внезапно наносит визит неожиданный гость — Фернандо де Кастро, муж Исабель.

— Чем обязан? — несколько недоуменно спрашивает Кирос.

— Не на Соломоновы острова собираетесь? — вежливо осведомляется Кастро, т— Супруга просит напомнить: верховные права на острова по наследству от Менданьи перешли к ней. И она категорически возражает против того, чтобы вы или кто-нибудь другой отправились к этим землям.

Приходится показать соответствующее место из предписания короля: -

«Приказываю капитану Педро Фернандесу Киросу, португальцу, проследовать в город Лиму, в Перу и.с двумя, кораблями, обеспеченными людьми, продовольствием, снаряжением и боеприпасами, отправиться оттуда к Новой Гвинее, Большой Яве (под, этим подразумевалась Южная земля. — А. В.) и другим южным землям и островам и возвратиться в Испанию, дабы поведать мне о том, что было им увидено и открыто».

Едва заканчиваются переговоры с Кастро, как грядет очередная неприятность. Суть завязавшегося спора — в истолковании королевского ордонанса, в котором (настоял-то на этом сам Кирос!) устанавливалось, что на случай гибели или смерти начальника экспедиции должен быть официально назначен его преемник. Кирос считал, что он сам во время плавания сделает это. Вице- король требует, чтобы преемник был назначен сейчас. Иными словами, он хочет навязать человека, который может оказаться заинтересованным в смерти Кироса.

Спор, во всяком случае внешне, заканчивается победой Кироса. Но, как выясняется впоследствии, некоему капитану был тайно вручен перед отъездом запечатанный пакет. В пакете — и капитану сие известно — распоряжение: в случае смерти Кироса он назначается преемником командующего флотилией.

И опять-таки, вопреки желанию Кироса его заставляют взять главным кормчим некоего Хуана Очоа, ставленника вице-короля.

...Эскадра еще не вышла из Кальяо, а уже по всей Лиме ведутся разговоры: как это так, безродный моряк, к тому же португалец — и будет главенствовать над кастильскими идальго! Дело доходит до того, что Киросу запрещают в Кальяо поднять свой собственный флаг: это-де разрешается только флотоводцам в чине генерала.

Вот когда начинают сказываться результаты излишней скромности Кироса, его неумение добиваться чего- либо для себя лично.

И все же понемногу все сдвигается с мертвой точки. К назначенному сроку на кораблях собирается команда— среди матросов немало таких, по которым плачет виселица, есть и такие, которые давно уже страдают от козней зеленого змия, есть должники, спасающиеся от кредиторов. Но немало и толковых людей. И несколько отличных офицеров: Леса, второй командир капитаны, Торрес, капитан альмиранты, которые становятся близкими друзьями Кироса; капитан морских пехотинцев Родриго Мехиа, а также Берналь Черменьо, капитан шлюпа (не два, а целых три корабля получает Кирос, правда, третий — совсем крошка). К верным Киросу людям следует отнести двух его племянников — тех самых, которых он взял с собой в Каракасе, и двадцатипятилетнего поэта, родом из Севильи, Луиса де Бельмонте. Он упросил Кироса взять его с собой в путешествие и стал секретарем главы экспедиции и ее главным летописцем.

Нельзя отказать в опыте и знаниях капитану капитаны Диего де Прадо. Но он высокомерен и груб с подчиненными. Он зол и завистлив, тщеславен и спесив, этот человек, который с самого начала резкр неприязненно держится по отношению к Киросу. Это у него, ненавидевшего «выскочку», «португалишку», «счетовода», как именует Прадо начальника экспедиции, у него, в чьич жилах течет голубая кровь потомственного родовитого испанского дворянина, хранится запечатанный пакет, о коем мы упомянули выше.

21 декабря 1605 года. Эскадра Кироса готова к отплытию.

Впереди капитана «Сан-Педро-и-Сан-Пабло», 50 тонн, 60 матросов. В составе экипажа — четыре брата милосердия и хирург. Продовольствие на год. И вполне приличный запас воды: 800 кувшинов, больших глиняных кувшинов, отлично сохраняющих драгоценную^ влагу.

Второй корабль, альмиранта «Сан-Педро», 40 тонн, 40 матросов.

Третий корабль, шлюп «Три волхва», совсем маленький, всего лишь 12 тонн.

Всего около 300 человек.

Найдет ли Кирос дорогу? На бумаге все выглядело просто: пройти такое-то количество лиг, разыскать Южный материк, основать там колонию, вернуться назад.

...И вот уже уходят вдаль белые дома Кальяо. Еле видны тяжелые силуэты соборов и церквей Лимы.

Тает в зыбком . мареве седая гряда Кордильер. Впереди необъятное Южное море.