Колыбельная для жандарма

Глава 1 О том, как император застрял в телепорте

Застрять в телепорте – совсем не то же самое, что застрять в лифте. Вы привязаны к энергетическому потоку, растянуты во времени. Максим Максимович слышал, как рабочие, чинившие устройство, переругивались между собой и обещали в случае невыплаты сверхурочных не так собрать Государя. Потерять часть молекул. Судили, какой именно из его органов можно забыть. Голову или… другую голову, наиболее важную для мужчины? «А что? – Наследник есть. – Было бы что терять! – А жена? – Можно подумать, там только жена!»

Вообще царь узнал о себе много хорошего. Его винили сразу и за протечки труб, и за наглое поведение мигрантов на улицах, и за цены, и за напряженные отношения с Европейским Альянсом. Глас народа – Глас Божий. В кои-то веки услышать, что они болтают вживую, без услужливых фильтров. Больно. Далеко не всегда справедливо. Но в целом сносно. Ничего нового. Служба информации если и смягчает выражения, то суть настроений доносит верно. Люди всегда недовольны. А дело идет. Не так быстро, как хочется, но и не так медленно, как могло бы. Раньше, говорят, султаны ходили по базарам. Вот базар пришел к нему.

Примчался начальник безопасности, накричал на ремонтников, и под его недреманным оком те сразу стали вести себя благопристойно. Макс сознавал, что ему не дозваться их из отцифрованного далека. Поэтому сосредоточился на своих ощущениях. Следовало вообразить себя не размазанной по тарелке кашей, а чем-то цельным, единым. Душой.

И тут у него возникло ощущение, что в теплый пузырь, которым он себя окутал, пытается пробиться чужеродная цифровая строка. Точно иглу вводят в клетку и выдавливают из шприца лекарство, которое должно преобразовать первичную структуру.

Макс сжался и попытался уклониться. Но острие искало его. Перед глазами замелькали мириады картинок. Взрывы, чума, марширующие мальчики в гетрах, размалеванный клоун, который почему-то пугал до медвежьей болезни. Что за чушь? Русские не боятся клоунов!

Следом возникла лестница эволюции, на нижней ступени которой сидел австралопитек. На верхней – Чарльз Дарвин. Пентаграмма. Крутящаяся Роза. Всемирное культурное наследие. Миротворцы на Марсе. Шлагбаум! Разделение властей. Красные флажки.

«Господи! Вытащи меня отсюда! – взмолился Максим Максимович. – Если я еще нужен!»

Менее всего начальник безопасности Карл Вильгельмович Кройстдорф собирался сегодня на работу. День чудесный-расчудесный – выходной. Чего почти не дождаться! Близ царя – близ бессонницы. Отгулов накопилось на три отпуска. Если взять их разом… Государь узнавать перестанет.

Но сегодня – наконец! Младшие дочки ушли с няней в театр слушать старинную оперу «Пиковая дама». В модуле остался один марсианский шарек Герундий, заменявший семье собаку. Карл Вильгельмович облачился в тренировочные и майку, взял в холодильнике, ну, что было, и уселся перед монитором. По правую руку высоченная кружка пива. По левую – гора гренок с чесноком. Отдыхает человек! В руках пульт.

Герундий примостился у ног хозяина, ожидая, пока тот отвлечется на мелькание фигур, чтобы стянуть гренку. «Адский шторм» – бегалка-стрелялка, без загрузки мозгов. Разработка сахалинских дизайнеров. С тех пор как на дно морей опустилась Япония и ее жители (кто спасся, конечно) мигрировали к нам, крайний северо-восток страны радовал играми с хорошей графикой и заковыристым сюжетом. Кройстдорф уже прошел три уровня и намеревался насладиться еще четырнадцатью.

Только-только Карл Вильгельмович с огнеметом в руках очутился на какой-то заброшенной космической базе и на него выскочил первый монстр, к радости игрока, чем-то напоминавший министра финансов – сейчас струю пламени ему в пузо, – как экран погас. Кройстдорф зачертыхался, решив, что в доме неполадки с электричеством. Хотел стянуть шлем. Но запикал красный огонек и завибрировал входивший в левое ухо провод – даже в выходной начальник безопасности не имел права отключаться от правительственной связи.

Через минуту он знал то же, что и все. А также сверх: теракт не завершился полным успехом, император висит где-то между небом и землей, вытащить его не удается.

Отшвырнув бутерброд, Кройстдорф запрыгал на одной ноге. Опрокинул пиво. По шкуре белого медведя разлилось желтоватое пятно, как будто зверь описался. Наступил на хвост Герундию. Даже не расслышал скулеж. Схватил шинель, сгреб со стола портативный телепорт на одного человека и, не попадая пальцами по экрану, набрал код горячей линии.

Секунда, и начальник безопасности материализовался прямо у перил Мраморной лестницы Большого Николаевского дворца в Кремле. Наверное, поток частиц занесло. Хорошо, что не слило ни с колоннами, ни с ковром. Нет, подошвы все-таки пригорели к покрытию. Портативники следует доводить до ума!

Карл Вильгельмович отодрал тапочки от паласа и только тут понял две вещи, способные вогнать в краску менее уверенного в себе человека. Во-первых, он все еще в тренировочных, заляпанных пивом и кетчупом. А из-под длинной шинели торчат морды меховых горилл. Во-вторых, Кройстдорф прыгнул в телепорт сразу, не подумав, как это может быть опасно в момент теракта. Ну понеслось!

Глава безопасности бросился вперед по анфиладе залов, через Золотой, через Георгиевский. Лицо на ходу принимало выражение «разорю и не потерплю». Чтобы никто даже не посмел поставить ему в вину веточку укропа, застрявшую в усах. Подчиненные волей-неволей подобрались. Начали докладывать.

Уже работала бригада. Помещение возле камеры перехода быстро наполнялось людьми из службы технической поддержки. Они тащили аппаратуру и слабо реагировали на протесты растерянной императорской охраны.

– Отставить! – рявкнул Кройстдорф. – Почему позволили Государю одному войти туда?

Он сам знал почему. За Максом не угонишься. Не слишком-то царь позволяет себя охранять! Кроме того, переход домашний, тысячи раз опробованный. На начальнике расчета лица не было. Теперь на него же все и повесят! Хотя ни сном ни духом. Досмотр всегда, везде, всего. Сканирование полное. Ничего подозрительного. И на тебе!

– Под арест до выяснения.

Несчастные офицеры были вынуждены сдать адъютантам Кройстдорфа оружие и позволить вывести себя из комнаты.

– Как там?

У инженеров технической поддержки, включая их начальника Василия Ландау – светоча информационной революции, – лица были… стоит охраны. Растерянные. Непонимающие. Даже детские. Такое случалось впервые, и протокола поведения не существовало.

– Вася, что творится-то? – почти ласково спросил Кройстдорф.

На что получил исчерпывающий ответ:

– А хер его знает.

Минут через пять инженеры закивали друг другу и почти заулыбались.

– Тащим? – осведомился Карл Вильгельмович.

– Да какой там! – рассердился Ландау. – Мы его зафиксировали. Поток частиц, я имею в виду. Теперь собрать бы.

Кройстдорф затосковал.

– Значит, в настоящий момент императора технически нет?

– Теоретически, – поправил Вася. – Но практически мы пытаемся.

Ландау был хорош, даже очень. Но люди по другую сторону баррикад, те, что с цифровой иглой, пока лучше.

– Никогда же такого не было! – воскликнул он. – Тут гений нужен! Хакер от Бога.

У Карла Вильгельмовича засосало под ложечкой. Он знал гения. И очень не жаждал встречи. Хотя и желал этого всей душой. Что угодно отдал бы!

Раздумывать было некогда. Начальник безопасности вытащил персональник и набрал короткую связь.

– Варя… – Наверное, голос Кройстдорфа был упавшим.

– Не ссы, я уже на Николке, у Славянского. – И это она родному отцу! – Вытащи меня как-нибудь из толпы.

Карл Вильгельмович дал знак. Включилась панорама Никольской. Множество людей. Которую? У начальника безопасности кровь застыла в жилах. Сколько можно его позорить!

– Вот эту, с розовым ирокезом.

Вместе с уличными снежинками Варвара была перенесена в недра Николаевского дворца и, даже не взглянув на разгневанного родителя, ринулась к экрану. Только кожаной неприличной полоской на месте юбки махнула. Громыхнула велосипедной цепью на куртке. Сверкнула протестной татуировкой на закатанном голом локте.

Его дочь! Порол мало.

Вообще не порол, если сознаться.

– Волкова, – бросила она Ландау.

Ну конечно, фамилия матери. Блистать его именем в кругах хакеров – проблем не оберешься.

– Варвара Карловна, какая честь. – Ландау даже привстал.

18-летней соплюшке!

Сначала она поломалась, как в кино: типа работаю одна. Но вскоре поняла, что без поддержки Васиных ребят на непривычном оборудовании не справляется, и благоволила принять сотрудничество.

Те вокруг нее ходили на цыпочках. Карл Вильгельмович испытал род гордости, без желания себе в этом признаться. Известна в узких кругах: чего хочешь взломает, куда хочешь залезет. Непонятно только, зачем ей розовые волосы, если они и так апельсинового цвета? Рыжая его дочь, рыжая! В отцовскую немецкую родню!

– Мы тут не одни, – в ужасе протянул Ландау. – Там против нас кто-то работает в цифровом поле. – Он обращался к Варваре, не к шефу. – Разрешите представиться. Василий.

– Будешь Топтыгиным, – отрезала девушка.

И правда, грузноватый Ландау напоминал медведя.

Оба начали стучать пальцами то по экрану, то по открывающимся прямо в воздухе опциям. Время от времени щелкали языками и окликали друг друга: «Ну ты видел?!»

Кройстдорф кашлянул и сообщил как бы между прочим:

– Сестры по тебе скучают.

В ответ Варвара только зло шмыгнула:

– Пусть скучают. Папенькины дочки!

Вообще-то это она была папенькиной дочкой, за бесконечное потакание которой он теперь и платил. Ушла из дома, живет по подвалам, с какими-то шаромыжниками… Положа руку на сердце, он знал, где и с кем, а также как не дать в обиду – служба такая, ему ли не найти дочь? Но близко к себе Варвара не подпускала. Злилась не пойми на что. Хотя он ли с ней не носился? И сказки вслух читал, и на качелях качал, и на рыбалку брал… конечно, на рыбалку положено мальчиков, но что делать? Как умел, так и растил.

Теперь выходило, ничего этого она не помнит. Озвучивает стандартный набор претензий: на дни рождения ее возила мама подруги, на выпускном его не было, не пришел даже на спектакль, где она играла Маленькую Разбойницу.

«Ты и есть Маленькая Разбойница», – чуть не вспылил отец. Но вслух сказал:

– Милая, я не в кулак трубил. Служба. Жалованье зарабатывал. Вас трое. А мы вовсе не так богаты…

Варвара только фыркнула.

– Я, между прочим, с мажорами не гуляю. Из высокопоставленных семей. Сам знаешь, кто мои друзья. Так что лучше бы лишний раз с нами тремя в зоопарк сходил.

Да ходил он в зоопарк! Но любую попытку разговора девушка пресекала в корне. При этом, отец точно знал, не забывала о них. Посылала сестрам подарки на Рождество и к Дням ангелов. Да и он обнаруживал у себя на столе то ручку с золотым пером, то серебряные запонки, то булавку для галстука. И какими бы дешевыми ни выглядели вещи – носил, распугивая придворную сволочь. Дочь подарила.

Сегодня, например, Варька рванулась помогать, даже не дождавшись его просьбы. Точно не зная, попросит ли.

– Кстати, мы еще не выяснили, что мне с этой работы обломится? – через плечо бросила девушка.

Карл Вильгельмович покраснел как рак.

– Любые…

– Полная свобода доступа к информационным потокам. Для меня и моих друзей.

– Но ты же понимаешь, – возмутился Кройстдорф, – я не имею права…

– Это ты не понимаешь, – отрезала мадемуазель Волкова. – Сейчас твой любезный император размазан в цифровом поле, как масло по горбушке. Твои люди не могут его собрать. Могу я. Ну?

Карлу Вильгельмовичу стало невыносимо стыдно. Она унижала его на глазах у собственных офицеров, будто получала от этого извращенное удовольствие, будто рассчитывалась за что-то.

– Хорошо, – выдавил начальник безопасности. – Моего слова достаточно? Или нужен контракт с гербовой печатью?

– Достаточно, – смилостивилась Варвара. – Работаем. – Она распоряжалась его подчиненными, как своими. Неслыханно!

Карл Вильгельмович опустил голову. Что-то еще скажет император, когда его оттуда достанут? Только бы достать.

«Варя». – Голос пришел из ниоткуда. Наверное, просто возник в мозгу как галлюцинация, оживившая строку на экране.

– Мы его зацепили! – Ликованию мадемуазель Волковой не было предела. – Ваше Величество, вы меня слышите? – Это тоже оказалось вбито по клавишам и ушло в никуда. – Соберитесь. Не дайте себя растащить. Точку, вообразите точку.

«Варя. – Голос звучал требовательно. – Твой отец ни в чем перед тобой не виноват. Как вообще никто не виноват в гибели твоей матери…»

– Ну да, добрый Боженька! – Девушка понимала, что сейчас императора слышит только она, и ее фразы, бросаемые экрану монитора, выглядят странновато.

«Если хочешь знать, что он чувствует, загляни в портмоне».

– В портмоне все носят фотографии детей! Что нового?

«Важно какую».

Карл Вильгельмович покорно открыл портмоне. Перед Варькой возникла забавная голограмма рыжей девочки лет пяти с надутыми щеками и синими зубами. Она держала во рту чернила и боялась их выплюнуть. Тогда в садик пришел фотограф, и Варька на спор… А потом так плакала, что испортила портрет.

– Откуда вы знаете? – подозрительно осведомилась мадемуазель Волкова. – Он вам показывал, да?

«Лет двенадцать назад. Я тогда еще был великим князем и тоже… ну…»

Во время заседания Государственного Совета, где младший из царевичей, тогда даже не наследник, присутствовал впервые и должен был докладывать о новой модели грузовых транспортников. Сенаторы выступали чинно. Несли чушь. Морили скукой. Благо Макс привык рисовать карикатуры. Главное, делать серьезное лицо – спасает. Сидит человек, что-то черкает в блокноте. Значит, подходит ответственно. Записывает. Знали бы они, что он записывал!

Для рисунка требовалась особая ручка, с черной тушью. И вот посреди общего сна – просто горе, ни штриха – забилась. Есть старый испытанный метод: продуть стержень. Макс им воспользовался. Вдохнул и непроизвольно потянул в себя. Полон рот черной густой жижи. Ни сплюнуть. Ни сбежать.

Предательским образом слово предоставили именно ему. Старший брат-император уставился без улыбки. Макс запаниковал. Карл Вильгельмович, тогда глава безопасности Государственного Совета, тоже чины немалые, незаметно нажал кнопку на наручном таймере. Раздался противный писк.

– Прошу прощения, господа. Но здание под угрозой. Поступают сигналы с нижнего уровня. Позвольте нам сделать свою работу.

Когда царевич благодарил – с глазу на глаз, конечно, – Кройстдорф в объяснение своей нечеловеческой догадливости показал фото дочки.

– Значит, вы тоже сидели с чернилами во рту? – уточнила Варвара. – На Государственном Совете?

«Каюсь».

– А правда, что вы падаете со стула, когда смеетесь?

«Было пару раз. У меня большой рост».

– И по ночам играете на трубе?

«Надо же как-то сбрасывать напряжение».

– И у вас говорящая собака?

«Врут. – Государь явно сожалел, что сказанное неправда. – Что умная – да. Гусар зовут. Я в молодости путешествовал в Лондон. Видел бродячий цирк, она там тянула карточки с цифрами, будто умеет считать. Фокус. Потом побежала по рядам. Я ее приласкал, дал сахару. Мне сразу показалось, что ее бьют. Шарахалась, когда руку заносили над головой. А ночью прибежала ко мне с оборванной веревкой на шее. Я не отдал. Пришлось заплатить из посольских денег. Стыдно, конечно, лезть в казенные средства. Но и собака хорошая».

Император все делал правильно. Удерживал в голове какое-то воспоминание. Не прекращал говорить с Варварой.

– Есть! – наконец воскликнула она. – Собрали! Он у тебя молодец.

Это о царе! Министру безопасности! В кого у него такая отвязная дочь?

Карл Вильгельмович вспомнил, как год назад пытался поговорить о ней с одной из преподавательниц университета. Тоже на одной ноге. Даже тогда торопился. Перехватил профессоршу на улице у корпуса.

Коренева вышла к нему в беличьей рыжей шубке, держа в руке распечатки Варькиных тестов. Ей казалось более чем странным, что отец студентки – не школьницы – беспокоит лектора. Но у министров свои причуды! К безопасности она относилась без пиетета. Но не отказывать же во встрече.

– Варя давно предпочитает программирование, – начала Елена Николаевна. – Только естественно, что она бросила гуманитаристику и поменяла профиль. Ведь общественные науки для нее выбрали родители?

Да, он выбрал. На Международных отношениях она еще училась как Кройстдорф. А вот в новом окружении даже фамилию сменила.

– Варя – талантливый программист, – пожала плечами Коренева. – Зачем мучить человека?

– Она лет с одиннадцати недогружена чтением, – возразил отец. – Последней ее книжкой был «Онегин». Толстой и Достоевский – слишком пухлые. Заявила: «Пушкин forever!» И больше не читает.

– Жа-аль, – протянула Коренева. – Но нужен был какой-то толчок?

Карл Вильгельмович замялся.

– Я по неосторожности сообщил ей, за что именно Лермонтова вторично сослали на Кавказ.

Если бы профессора умели свистеть, то звук, который издали губы Елены Николаевны, следовало назвать свистом.

– А что было делать? – взвился Кройстдорф. – Она ходила по дому, декламировала: «Погиб поэт – невольник чести!» И так смотрела на меня, будто я реинкарнация Дантеса.

Коренева чуть не рассмеялась: «Сказала бы я вам, чья вы реинкарнация!»

– Не вижу смешного, – огрызнулся шеф безопасности. – Разве участие в групповухе – дело для офицера гвардии? А там кто их разберет, что они потом гениального напишут?

– И все же, – покачала головой профессорша. – Это не тема для беседы с отцом. В том смысле, что лучше бы мать…

Елену поразило виноватое выражение его лица.

– У меня одни девчонки. А наша мама… помните взрыв на «Варяге-5»?

Да. Шесть лет назад. Во время войны на шельфе[1].

– Но на «Варяге» не было пассажиров, это военный крейсер.

– Разве я назвал свою жену «пассажиром»?

Теперь все сложилось, если учесть новую фамилию Варвары. Анастасия Волкова. Командир корабля. Правнучка звездного адмирала – кумира Кореневой. Полный георгиевский кавалер. Великая династия. А это, стало быть, ее муж? Вдовец.

Кройстдорф вздохнул как-то очень неслышно. Порциями. Все считают, что у человека на его посту должна быть домашняя жена-квочка. Но они с Анастасией познакомились еще очень молодыми, в Академии, и он никогда не требовал, чтобы она бросила карьеру в топку материнства. Справлялись как-то. Случалось, что Карл Вильгельмович бывал дома чаще, чем супруга.

– Понимаете, – снова попытался объяснить смысл своего визита глава безопасности, – Варя говорит, что из всего курса ей запомнились только ваши лекции. Что, если бы все читали историю и литературу, как вы, «от них бы не воротило нормального человека». Простите, это опять ее слова… Неужели ничего нельзя сделать?

Елене стало его искренне жаль.

– Можно дать ей самой выбрать дорогу. А когда она нравственно подрастет, снова подсунуть Толстого и Достоевского. Читать, не читать – личный выбор.

– Значит, я ее упустил, – сокрушенно произнес Карл Вильгельмович. – Надо было раньше заметить все эти юбки-стрижки, ногти с черным лаком и сам не знаю что. Говорят, у молодых бывает протест.

Что делать с родителями, начитавшимися психологических книжек?

– Пап. – Варька подергала его за рукав. – Ну вечно, когда надо, тебя нет. Витаешь где-то. Слушай, я вот что думаю: если мы вытащим императора, то он же тебя первым делом и уволит.

Заботливая у него дочь! Ничего не скажешь!

– А ты без этой работы не живешь, – продолжала мадемуазель Волкова. – Так что?

– Ничего. – Карл Вильгельмович кивнул. – Тащите. Я уйду в отставку. Персональная пенсия – это, знаешь, очень прилично. Буду жить за городом. Грибы собирать.

Варвара шмыгнула носом.

– Если бы ты это сказал лет пять назад. Но нет, тебе же надо расшибиться. И все не ради близких!

Эгоистка!

– У тебя еще две младшие сестры, которые вполне заслуживают отца.

«Эй, вы там про меня еще не забыли?» – напомнил Макс.

Он висел в необозримом нигде. Сквозь него проходили потоки времени и пространства. Текла информация, затопляя каждую клетку, так что с пальцев рук и ног капали чужие мысли и чувства. Он был всеми сразу и никем. Не хватало сил сопротивляться, ограждать собственную отдельность. Стенки души размывало приливной волной чужих, несвойственных эмоций. Он уже не знал, где свое, где заемное, и бешено хотел отгородиться от всего мира. Отстоять себя. Сердитого, веселого, хмурого, заботливого, любящего, гневного.

– Что это? – громко поразилась Волкова. – Нет, ну вы посмотрите, что творят!

Она жестом широко раскинутых рук пригласила всю команду воззриться на экран. И все, кроме самого Кройстдорфа, естественно, что-то увидели среди непроглядной кипени цифр. Завозмущались. Зацокали языками.

– Что?! – возопил шеф безопасности. – Опять Государь рассыпался? Собирайте!

– Папа, он не Шалтай-Болтай, – очень серьезно произнесла Варвара. – Но эти, там, с другой стороны, мы еще не поняли, кто и где, они стараются… не знала, что такое увижу! Как бы попонятнее… переформатировать его величество.

Вопреки опасениям дочери, смысл мгновенно дошел до сознания главы безопасности. Не так уж он был плох в новых технологиях. Сменить цифровой код личности. Что-то в него дописать, что-то затереть. Кройстдорф испытывал чувство полной беспомощности.

– Не ссы, – снова ободрила его дочь. – Вытянем, даст бог.

Кажется, она отрыла топор войны.

Очень не вовремя явился адъютант. Потоптался на месте и доложил, что известий ожидает келейник патриарха. Алексий, человек божий, начинал литургию в Успенском соборе.

– Его Святейшество хочет знать, какую службу начинать? Об упокоении?

– Нет, нет, о здравии! – раньше закричал Кройстдорф, чем понял, что его развели, как младенца. – О здравии, – уже спокойнее сказал он. – Государь жив. Пока.

– Не следует ли сообщить в «Новостях», что еще есть надежда? – подал голос один из системщиков.

Кройстдорф помял пальцами подбородок.

– Не-ет. Наши догадливы. Сами все поймут, когда увидят службу. А вот трансляцию по всем каналам обеспечьте. Чтобы ни в одной захолустной церкви, слышите, ни в одной, заупокойной не было.

– Уклоняйтесь. Не давайте им попасть в вас, – тем временем командовала Варвара.

Ее голос доходил до Макса очень издалека. Ему чудилось, что сверху его накрывает купол. Пока стенки были прочными, ничто не могло причинить вреда. Однако в них начали появляться дыры, сквозь которые проходила цифровая игла.

«Грехи, – ужаснулся император. – Рвут благодать… Я совершенно не хотел изменять жене. Но бывают же такие настойчивые дамы… Не отвертишься». И тогда, после взрыва «Варяга», он так рассердился, что приказал не брать пленных. Несколько дней, пока не остыл. Но люди, солдаты, погибло много ни в чем не повинных, пусть врагов. Не они ведь устроили бойню на шельфе. Зато им пришлось платить. И еще рабочие, которые хотели разорвать мэра Собакина экскаваторами. По-своему правы. Чинуша-вор. А Государь его помиловал, внял голосу родни. За этих-то кто заступится? Пошли прокладывать трубы на Марсе. Надо вернуть. И так его считают Сердитым.

«Сердитый» – прозвище по имени минного тральщика, на котором он служил в молодости мичманом на Северном море. Оно прилипло, потому что император любил хмуриться и улыбался редко. Подданные воображали его утесом, о который разбиваются волны внешней ненависти. При нем особенно расцвела старая византийская теория «Удерживающего» – Государь держит щит между миром людей и адом, не давая злу вырваться.

Ну и где теперь этот гордый щитоносец? Почему-то пришли в голову детские стишки, которые вчера долбил младший сын для урока чтения:

«Боится дурачок». Будет паутинка прочной? Куда его занесет?

Все зависело от того, какой это по счету теракт. Еще цесаревичем Макс решил, что плохо могут закончиться только третий, пятый и седьмой. А там уж только тринадцатый.

«Сердитый» взорвался года за два до коронации. Августейшего мичмана еле выловили из ледяной воды. Неисправностей на борту не было, что и позволило предположить теракт. Сам Макс смеялся и говорил, что покушались не на него, а на корабль. Хотя уже место службы – минный тральщик – наводило на мысль, что старшие братья хотели бы избавиться от еще одного претендента в очереди к трону.

На сегодняшний день Государь пережил уже пять покушений, предотвращенных молитвами Кройстдорфа. Это было шестым, если не считать гибели судна. И седьмым, если считать… «Буду думать, что шестое, – решил Макс, – тогда пронесет».

Стенки колокола, который накрывал его целиком, лопались, как гнилая кожа от растяжения. Ему не хватало защиты! Помощи извне. Своих сил увертываться от вездесущей иглы уже не было. И вдруг острие несколько раз отскочило от теплого прозрачного свечения – кажется, дунь – и нету. Бока колокола тяжелели, точно наливались звонкой бронзой. Их лизал приходивший издалека поток. Волна за волной он накатывал на царское укрытие, делая его все прочнее.

Макс почувствовал, что сейчас, сию минуту за него просят миллионы голосов. Кто жарко и горячо, кто совсем слабо, походя: «Господи, помяни раба твоего Сердитого». Но и этого хватало. К первому потоку стали присоединяться другие, молившиеся тому же Богу, но по-своему, как им удобнее. За него боялись. Это было приятно. Неужели за пределами казенного почитания его все-таки не хотят потерять?

Был и гадкий шепоток ненависти, неприятия, глубокой духовной несовместимости: «Ох, душно! Дайте воздуха, все равно какого, пусть жаркого, с чумой, пусть с ледяным арктическим крошевом! Совсем прижал! Умираем!»

На это можно было бы досадливо махнуть рукой, если бы полупридушенный голосок не укреплялся недовольством: налоги, военные потери, цены, – превращая хрип в уверенный ропот. Многие, кто и не разделял липкой ненависти, прибавляли свой «шип и топ» уже потому только, что варились в соку чужого отвращения, что быть довольными не принято и стыдно.

«Помогите же мне! – взмолился Макс. – Помогите только потому, что я в беде!»

Одумался ли кто-нибудь, он не знал. Но колокол укрепился до чрезвычайности.

– Тянем. – Варвара давно выбрала Ландау в напарники. У них получалось слаженно. – Ты отклони иглу, а я дерну. Бабка за дедку, дедка за репку. Эй, репка, будьте готовы к старту!

Кройстдорф уже ожидал услышать: «Вытянуть не можем!»

– Опаньки! Получилось!

На экранах начали осыпаться целые завесы цифр, как в детских фильмах рушится замок Кощея Бессмертного. Зашипели двери телепорта. За ними что-то булькнуло.

– Пап, последняя возможность, – дразнила Варвара, – сейчас уволит!

Створки кабины разъехались. Из прозрачной колбы на свет божий шагнул очень рослый человек с выпученными глазами и волосами торчком.

– Жене не говорите, – придушенным голосом попросил он.

Излишняя предосторожность. Императрица давно билась в смежном покое. Просто ее не допускали, чтобы не мешать работе.

– Варвара. – Самодержец поймал девочку за татуированную голую руку. А то Волкова пыталась незаметно улизнуть. – Вы уже сейчас могли бы занять место фрейлины и, по отцу, имеете на него полное право. Но вам ведь не интересно?

– Лучше медаль за спасение утопающих, – попыталась отшутиться та. Но вышло жалко, и она вдруг чего-то смутилась.

– Не смотрите в землю, я этого не люблю, – потребовал император. – Все, что пообещал вам отец, будет исполнено по именному повелению.

– Не надо, – испугалась девушка. – Я не знала, что такое бывает. Против нас правда играют. Отец не шутил…

– С таким не шутят, – без тени улыбки оборвал ее император. – Хотите тоже играть? Думаю, группа технической поддержки будет только рада.

Ландау усиленно закивал. Другие ребята тоже не возражали. Дочка главы безопасности – еще неясно, хорошо или плохо? Вроде девка не балованная, своя. А что с отцом у нее терки, так у кого их не было? Ясно как день, души друг в друге не чают. Но не пережили гибель матери – такое не забывается. Отсюда и свистопляска.

– Карл Вильгельмович, вы мне нужны, – ровным голосом сказал император. – Отдайте нужные распоряжения и следуйте за мной.

Ноги у Кройстдорфа подкосились. Вот сейчас.

Варвара проводила отца сочувственным взглядом. Она еще не решила, хочет ли на службу. Но те, с другой стороны, ее реально разозлили.

На подгибающихся ногах шеф безопасности двинулся за императором. Он видел, какими глазами на него смотрят столпившиеся у Малахитового кабинета министры. Все они мысленно уже похоронили Кройстдорфа, и нельзя сказать, что с большим сожалением.

Каждая система стремится к внутренней замкнутости. Чем ведомство крупнее, тем заметнее тенденция. Внешний досмотр мешает управляться только внутренними циркулярами. Провозглашать с довольным видом огородников: все свое, и картошечка, и огурчики! Будирует сенатские ревизии. Внедряется вглубь. Дергает, беспокоит. Проверки, выявление коррупции и растрат, да мало ли чем еще занята безопасность? И все это, от охраны границ до цифровой цензуры, задевало каждого из министров. Сколько можно рыться? Да оставьте же их в покое! А вы взятки перестаньте тянуть, мог бы ответить Карл Вильгельмович. Но не отвечал, потому что никто прямо не спрашивал. Казалось, что долговязая фигура шефа безопасности навсегда прикрыта от них широкими плечами Государя.

Теперь нет. После случившегося Макс вряд ли продолжит мирволить другу. А значит, ату его!

Карл Вильгельмович и сам все понимал. Он не строил иллюзий. Не хотел оправдываться. Рано или поздно это должно было случиться. Государь ходит без охраны. Считает ниже своего достоинства лишний раз подстраховаться. Вот результат. Что тут говорить? Разводить руками: мол, недоглядели. Невозможно доглядеть за водой в перевернутой чашке. Так что, Ваше Величество, прошу покорно не поминать лихом.

Макс сам толкнул рукой дверь, потому что стоявшие по обе стороны лакеи просто не успели распахнуть створки, и пропустил Кройстдорфа впереди себя. Как на выволочку.

Карл Вильгельмович шагнул в темноту и замер. Рука Государя легла ему на плечо.

– Друг мой, простите меня. Я так долго избегал ваших советов. Считал их чем-то ненужным. Докучным. Мне казалось противоестественным, когда взрослый человек, мужчина, царь чего-то боится. Смешно. И стыдно. Глупая бравада. Ни одно покушение меня ничему не научило. – Он перевел дух. – Подумаешь, стреляют! В кого теперь не стреляют? Поезд сходит с рельс. Могла быть и поломка. Взрывают машину – а вы машины делайте прочнее. – Император помолчал, собираясь с мыслями: – Но то, что я пережил сегодня… Это смерть, понимаете? Смерть. В самом прямом и полном смысле слова. Меня не было.

Карл Вильгельмович смотрел на друга не мигая. Он не понимал до конца. Да и кто бы понял?

– Меня не было, – повторил Макс. – А потом, по воле божьей ли, по просьбе ли тех, кто молился, меня опять собрали и вернули. До сих пор не знаю, правильно ли?

Император окинул себя выразительным взглядом.

– Они, ну те, они не успокоятся. Почему, не спрашивайте. В философию потянет. А я, вы знаете, не люблю философии. Такая скука! – Макс помялся. – Просто мне очень нужно, чтобы вы остались. Рядом. Когда это придет опять. Ни в коем случае не психанули. Не швырялись прошениями об отставке. Вы ведь уже нашли в персональнике бланк, не так ли? – Император укоризненно покачал головой. – Умоляю не бичевать себя несуществующей виной за случившееся, не играть в благородство…

Кройстдорф не был уверен, что не хочет немедленно подтвердить желание полной свободы. То, что говорил Государь, пугало его до… до… «Ну нет приличного слова, не знаю, как выразиться».

– Вы помните меня едва не с детства, – продолжал Макс. – А я теперь сам не знаю, кто я и какой я.

Еще хуже.

– Что нужно на первый случай, – продолжал Государь, двинувшись в длинный рейд по кабинету: он всегда ходил, когда разговаривал. Хоть это не изменилось! Командирский тон тоже, слава те господи! – Отдайте приказание искать причину сбоя телепорта. Вы ее не найдете сразу. Сдается мне, у нас еще нет такой технологии. А надо срочно строить оборону. Может быть, они только показали, на что способны. В расчете испугать. Что царь? Единичная жертва. А если в любом телепорте? В любое время? Миллионы людей ежедневно. Грузы, техника, полезные ископаемые. Вообразите, чья-то жена возвращается вечером домой с полными сумками и на пороге квартиры, на глазах у детей… Подумайте, какие деморализующие последствия нас ждут.

Карл Вильгельмович даже не хотел такого представлять. Неужели размазанный по пространству Государь – еще не худшее?

– Нам нужна защита, – подытожил Макс. – Немедленно, очень прочная.

Шеф безопасности растерялся.

– Я поговорю с Варварой…

Император зашелся хохотом.

– За что я вас люблю? Несмотря на должность, в вас осталось что-то очень человеческое, детское. Ну поговорите, не помешает. – И уже серьезно добавил: – А девочка славная у вас, друг мой. Настоящая. Даст бог, перебесится.

Они бы и расстались на этой доброй ноте, но в приоткрытую царем дверь сунулись журналисты с камерами и висячими микрофонами.

Макс инстинктивно подался назад.

– Народ царя спасенного видеть желает, – съязвил Кройстдорф. – Радуется. – И, повернувшись к папарацци, бросил: – Все отснятое – ко мне на стол.

Те зашумели, завозмущались.

– У нас нет свободы информации, – отрезал шеф безопасности. – Тем более о царской семье.

Прибежал запыхавшийся служка от патриарха.

– Ваше Величество, – благоговейным шепотом провозгласил тот. – Его Святейшество спрашивает, не изволите ли вы продолжать шествие в Архангельский собор к гробам предков, чтобы испросить Господа о правах «чубак»?

Император досадливо сдвинул брови.

– «Чубак»? – На его лице появилось чужое, брезгливое выражение. – А какие права могут быть у реликтовых гоминоидов?

Глава безопасности похолодел: прежде Государь никогда не употреблял такого словосочетания.