Кольца духов

Глава 7

Все шло хорошо, пока они не споткнулись о спящего солдата.

Он лежал на земле, завернувшись в серое одеяло, и в тусклом свете луны походил на обломок упавшего стола. Он был поставлен следить за тем местом, куда направлялась Фьяметта – за ложбиной на опушке леса, откуда было хорошо видно поле по ту сторону ворот. На каменной стене над маленькой дверью ярко горели два фонаря, отбрасывая полукружье света на зеленую траву. Несомненно, вход охраняли люди, остерегавшиеся ночного нападения. Фьяметта вся сосредоточилась на своей цели, которая была так близка, сулила столько надежды и, слава Богу, оказалась такой достижимой, и мысленно уже бежала по зеленому дерну. Она даже не смотрела под ноги, пока ствол, на который она нарочно наступила, чтобы получше видеть, не продавился, судорожно не дернулся, и не вскочил, изрыгая проклятия. Она отпрянула с криком ужаса. В ушах болезненно отдался свист извлекаемого из ножен меча.

Перед ее глазами поплыли образы бойни на пиру: сверкающий металл, вонзающийся в плоть.

Тейр сбросил вьюк и встал между Фьяметтой и солдатом, крепко сжимая сук в правой руке. Солдат во всю силу своих легких завопил «Лозимо! Лозимо!» и рубанул Тейра по шее. Тейр подставил сук, и лезвие застряло в нем. Он чуть было не вырвал меч из рук солдата, но тут наполовину перерубленный сук переломился. Тейр поднырнул под меч и ухватил обеими руками запястье правой руки солдата с мечом.

Солдат продолжал звать на помощь. Видимо, где-то близко были его товарищи. Тейр молча боролся с ним, стараясь боднуть разинутый рот. Оба натужно кряхтели, пытаясь взять верх, и тут из укрытия на опушке в нескольких сотнях шагов к югу выскочил второй солдат. Он держал арбалет, взводя его на бегу. Зубцы механизма потрескивали, будто кости. Он остановился на расстоянии верного выстрела и заложил в желоб короткую толстую стрелу, металлически блеснувшую в тусклом свете. Он прицелился в Тейра, выжидая, чтобы не попасть в товарища. Тейр обернулся на предостерегающий крик Фьяметты, увидел арбалет и извернулся, подставляя под него противника.

Арбалетчик был волосат – курчавая шапка волос, густая, вьющаяся черная борода. В ее гущине блеснули зубы – он оскалился, прицеливаясь снова. Фьяметта ничего не могла придумать, и вдруг ее осенило – она ведь может поджечь его бороду! Он кружил вокруг борющихся, выжидая подходящее мгновение, и Фьяметта начала творить привычное домашнее заклинание, сощурив глаза, стиснув руки, чтобы перебороть страх.

В ушах у нее зазвучал голос отца: «Нет, Фьяметта! Это грех!» Рот у нее полуоткрылся, – она стремительно обернулась, но ничего не увидела, никакой сгустившейся из дыма фигуры.

С земли перед арбалетчиком взметнулись листья, пыль, комочки грязи, обломки веток и превратились в мужскую фигуру. Лесной мусор, гниющие останки старого бука сложились в ноги, тунику со сборчатыми складками, большой головной убор… Батюшка! С растерянным воплем арбалетчик попятился, и пущенная стрела унеслась в лес.

Хрустнули кости запястья под рукой Тейра, и его противник с воплем боли выронил меч. Арбалетчик взвыл – мусорная фигура рассыпалась, смерчем закружилась вокруг его головы, засыпая пылью глаза, прутьями – бороду. Тейр нагнулся, схватил с земли меч, оттолкнув противника. Он описал мечом прихотливую восьмерку, выдававшую его неопытность, но все равно достаточно грозную. Арбалетчик со стоном прижал ладонь к глазам.

«Бегите!» – неизвестно откуда донесся голос мастера Бенефорте.

Фьяметта бросилась к Тейру, ухватила его свободную руку и дернула, – Бежим к двери!

Задыхаясь, он кивнул. Они выскочили из ложбины. Длинные ноги давали Тейру преимущество, и Фьяметта подпрыгивала на бегу, потому что он почти тащил ее за собой. Ее лопатки холодели в предчувствии удара арбалетной стрелы – тяжелая сталь сокрушает ребра, вонзается в легкие…

Казалось, они никогда не доберутся до двери, маячащей в озерке света, точно отступающий мираж. Фьяметта ударилась о нее, забарабанила кулаками, хрипло повторяя «помогите!», но голос ее был способен только шептать, а руки стали слабыми, как у ребенка. Но от ударов Тейра дубовая дверь задрожала на невидимых железных петлях. И он взревел «Помогите!», не поддавшись ложной гордости.

– Кто идет?! – донесся сверху ворчливый бас. Фьяметта отступила на шаг и задрала голову, по различила лишь две смутные головы – одну с тонзурой, другую в шлеме. Глаза ей слепил свет фонарей.

– Помогите! Дайте нам убежище во имя Господне! Нам нужно увидеть аббата Монреале!

Голова в шлеме свесилась ниже.

– Да я же ее знаю! Дочка герцогского золотых дел мастера. А вот мужчину в первый раз вижу.

– Его зовут Тейр Окс, он брат вашего швейцарского капитана, – нетерпеливо крикнула Фьяметта. – Он ищет своего раненого брата. Впустите же нас побыстрее, за нами гонятся!

– Аббат запретил нам отпирать дверь, – сказала голова с тонзурой.

– Так спустите нам веревку, – начал Тейр рассудительным тоном, но на слове «веревка» он испустил вопль: в ярде от него арбалетная стрела отбила кусок камня и рикошетом отлетела в темноту. В ярком свете, они с Фьяметтой были отличными мишенями. Тейр заслонил ее от мрака у них за спиной.

– Девушку-то можно бы впустить, – заявил шлем.

– Грешно допускать ее в эти стены. Уж лучше его.

– Ха! Ваш приют, брат, полон сейчас вопящих баб. Не лукавь!

– Не мешкайте! – вскричала Фьяметта, когда в дубовую дверь впилась новая стрела и задрожала с басистым гудением.

Наконец сверху упала веревка с узлами. Тейр подсадил Фьяметту. Ей казалось, что ее руки, такие маленькие, не выдержат веса тела. Но надо было взобраться побыстрее, чтобы успел влезть на стену и он. Ободрав ладони в кровь, она все-таки добралась до верха и перевалилась на животе за стену в вихре юбок.

– Тейр, быстрее!

Солдат и монах стояли на деревянном помосте, довольно шатком, построенном наспех, чтобы можно было сторожить дверь. Солдат в шлеме вгляделся в темноту, поднял собственный арбалет и с проклятием пустил стрелу в ответ на прожужжавшую над самой его головой.

– Может, это научит сукиных детей держать головы пониже! – буркнул он, пригибаясь.

Тейр, в свою очередь, перекатился через стену и упал на помост, который заходил ходуном. Монах поспешно втянул веревку. Солдат снова выглянул из-за каменного края – осторожно, так что снаружи были видны только его глаза да шлем, Фьяметта с панической быстротой ощупала Тейра, но крови на нем не нашла.

Вероятно, глаза арбалетчика все еще были запорошены, хотя, судя по силе ударов его стрел, он преследовал их почти до самой стены.

– Мне надо… увидеть аббата, – задыхаясь прошептала Фьяметта монаху, припавшему к помосту. – Дело не терпит отлагательства.

– Святые мощи, что так, то так! – буркнул солдат. Монах нахмурился.

– Если нас разрешили от обета молчания, это еще не значит, что нам дозволены непотребные речи в святых стенах.

– Я обета молчания не давал.

Монах поморщился: видимо, спор этот начался уже давно. Он повернулся к Тейру:

– Зачем она хочет видеть аббата?

– Из-за моего отца, – ответила Фьяметта. – Боюсь, ему угрожает страшная опасность. Опасность для его души. Мы были свидетелями того, что сеньор Ферранте прибегал к черной магии.

Солдат перекрестился, и монаха ее слова, видимо, встревожили.

– Ну… скажи ей, пусть идет за мной, – объявил он Тейру и слез по треугольным распоркам между столбами помоста – как оказалось, на монастырское кладбище.

– Но почему ты сам ей не скажешь? А мне тоже идти? – спросил Тейр, ничего не понимая.

– Да-да, – нетерпеливо ответил монах.

– Он избегает говорить с женщиной, – объяснила Фьяметта шепотом.

– А-а! – Тейр заморгал. – Он что, не верит в силу разрешения, которое получил от своего аббата?

Фьяметта мрачно улыбнулась на маячившую внизу тонзуру:

– Может, в сердце своем он монах-ослушник.

Монах ответил ей испепеляющим взглядом, но вид у него стал вдвойне растерянным. Они спустились следом за ним – Тейр первым, и помог Фьяметте благополучно спрыгнуть с последней распорки. Монах молча сделал им знак следовать за ним, вошел через другую дверь в темный коридор, провел их через еще более темную комнату и вышел во внутренний двор. Затем в их сопровождении поднялся по лестнице на галерею и постучал в дверь. Ее приоткрыл другой монах и высунул голову наружу. Из щели полился оранжевый свет свечей. Фьяметта с облегчением узнала брата Амброза, секретаря аббата Монреале, дюжего мужчину, питавшего слабость к кошкам, кроликам и другим зверькам. Она несколько раз встречала его в обществе аббата-епископа.

В силу старой привычки их проводник молча указал на Тейра и Фьяметту.

– Фьяметта Бенефорте! – удивленно воскликнул секретарь. – Откуда ты?

– Ах, брат Амброз, помогите мне! Я должна увидеть аббата Монреале!

– Входи, входи!.. Благодарю тебя, брат! – сказал он их безмолвному проводнику. – Можешь вернуться на свой пост.

Секретарь провел их в небольшую келью, место занятий аббата. Там стоял письменный стол, и восковые свечи лили свет на бумагу и гусиное перо, которое секретарь, видимо, только что отложил. Другой канделябр ярко пылал на маленьком аналое под небольшим деревянным распятием на стене напротив, перед которым молился аббат Монреале. Он поднялся с колен, едва они вошли.

Теперь на нем было серое одеяние его ордена с откинутым капюшоном. Только ключи на поясе напоминали о его сане. Его словно вырезанное из камня лицо выглядело усталым и озабоченным. Бахромка седых волос окружала его тонзуру – их цвет гармонировал с его одеянием, которое придавало массивность его внешности, хотя годы аскетической умеренности сделали его тело худым.

Он взглянул на них, и седые брови удивленно поднялись:

– Фьяметта! Ты спаслась! Я рад видеть тебя живой и невредимой. – С ласковой улыбкой он подошел и взял ее руки. Она поцеловала пастырское кольцо на его пальце, сделав глубокий реверанс. – Твой отец с тобой? Он сейчас мне очень нужен!

– Ах, отче, – начала она, ее лицо сморщилось, по щекам поползли слезы усталости. В лесу она крепилась, но не выдержала, когда почувствовала себя в безопасности под защитой Монреале. – Он умер, – всхлипнула она.

Монреале с удрученным видом подвел ее к скамье у стены и усадил. С любопытством посмотрев на Тейра, он жестом пригласил сесть и его. – Что произошло, дитя?

Фьяметта хлюпнула носом и справилась со своим голосом.

– Из замка мы, по-моему, выбрались раньше вас.

– Да.

– Мы бежали в лодке. Внезапно батюшке стало очень худо. Я думаю, у него заболело сердце от того, что ему пришлось долго бежать, и от ужаса, и от того, что он плотно поел на пиру.

Монреале кивнул. Сам он целителем не был, но, по обязанности надзирая за монастырскими целителями, хорошо узнал и физические и духовные людские недуги.

– В Сеччино батюшка купил лошадь, и мы поехали дальше прямо ночью. Но солдаты, которых послал в погоню за нами сеньор Ферранте, настигли нас. Батюшка вступил с ними в бой, а я спряталась. Потом я нашла его на лугу, мертвым, но без единой раны. Думаю, у него разорвалось сердце. Они ограбили его, раздели донага. Я отвезла его тело на постоялый двор, где меня нашел Тейр… ах! Тейр, спроси о своем брате! Он младший брат капитана Окса, – объяснила она. – Как раз направлялся в Монтефолью и… так спроси же, Тейр! – Не только ее тут снедала жестокая тревога, но швейцарец был терпеливее.

– Вы видели моего брата, святой отец? – спросил Тейр. Голос у него оставался ровным, но пальцы крутили львиное кольцо. – Он здесь?

Монреале обернулся к Тейру:

– Сожалею, сын мой. Я видел, как твой брат упал, но среди тех, кого мы унесли, его не было. Я… полагал, что удар он получил смертельный, но мы должны были торопиться, и я не могу поклясться, что он испустил свой последний вздох. Боюсь, я не могу утешить тебя надеждой, что он жив, но не тревожься о его душе – он был очень благородным человеком, если это может дать тебе утешение. Однако… все-таки возможно, что он еще жив и находится в замке с другими ранеными. Его тело не выдали с остальными после вчерашних переговоров. Я… сказать правду, я не узнавал. Я был занят другим.

– Ничего, – сказал Тейр. Вид у него был ошеломленный. Он рассчитывал, что так или иначе он избавится от своих опасений, а теперь ему и дальше предстоит терзаться. Он сгорбился, машинально поглаживая кольцо правым большим пальцем. Монреале внимательно в него всматривался.

– Переговоры? – повторила Фьяметта. – Но что произошло?

– Да-да. Уцелевшие гвардейцы герцога Сандрино окружили нас – меня и сеньора Асканио. Мы бежали через ворота, хотя теперь задним числом я думаю, нам следовало бы остаться и вступить с ними в бой… рассуждая по-военному. Мы прошли, обороняясь, через город и заперлись в монастыре. С тех пор тут нашли убежище множество беглецов. Не хватает места их размещать. – Он покачал головой, – Столько крови пролилось и так внезапно! Словно кара. Я должен остановить кровопролитие, пока оно подобно чуме не охватило всю Монтефолью.

– Что вы делаете?

– Сеньор Ферранте тоже ищет остановить эту непредвиденную войну. Он вступил в переговоры со мной, как заменяющим канцлера бедному Асканио. Малыш сейчас спит в моей келье.

– Перемирие с сеньором Ферранте? – в ужасе спросила Фьяметта.

– Я обязан взвесить его предложение. Мы здесь в нелегком положении. Гвардейцы герцога ни в чем не уступали лозимонцам, пока ими командовал герцог Сандрино, но теперь они рассеяны, растеряны, лишились своих офицеров.

– Но не могли бы вы послать за помощью… куда-нибудь?

Губы Монреале уныло сжались.

– В том-то и дело. Много лет герцог Сандрино умело балансировал между Миланом и Венецией. Призвать кого-то из них в герцогство, оставшееся на произвол судьбы, и – ам! – Монтефолья будет проглочена в один миг. Призови второго изгнать первого – и Монтефолья превратится в поле сражения.

– Неужели сеньор Ферранте решится напасть на монастырь? – сказал Тейр с возмущением. – Как может такое дело сойти ему с рук?

– Легко. – Монреале пожал плечами. – Сколько раз уже насильники сравнивали монастыри с землей! И если он победит, кто сможет его покарать? Если он утвердит свою власть в Монтефолье вдобавок к Лозимо, справиться с ним будет трудно. Конечно, Венеции или Милану это вполне по силам, но они оставят тогда Монтефолью себе – так какая выгода от этого маленькому сеньору Асканио?

– Ну а папские войска? – спросила Фьяметта, цепляясь за соломинку.

– Слишком до них далеко. Даже если бы гонфалоньер отправил их при нынешнем тревожном положении в Романье.

– Но ведь герцогиня Летиция внучка папы!

– Но не того! – вздохнул аббат. – Быть может, и следующих выборах звезда ее семьи вновь взойдет, при ныне здравствующем его святейшестве. В курси практические доводы восторжествуют над правом и справедливостью. С какой стати посылать им войска, чтобы вернуть герцогство слабой женщине и ребенку? Ведь если они ничего не предпримут, оно достанется сильному опытному мужчине и к тому же испытанному гвельфу.

– Вы тоже так решаете? – с негодованием спросила Фьяметта. – Практические доводы, а не право и справедливость?

– Такова политика, дитя. Не знаю, смогу ли я спасти герцогство для Асканио, но, думается, его жизнь я спасу. Ферранте предлагает отправить Асканио с матерью и сестрой в Савойю, в изгнание, с выплатой им содержания в обмен на мир. И это не самое плохое предложение. При подобных обстоятельствах его можно даже назвать почти великодушным. – Монреале выглядел как человек, который вынужден есть лимон и делать вид, будто он сладкий.

– Нет! Тогда ведь Ферранте получит все! – возмущенно вскричала Фьяметта.

Аббат Монреале нахмурился на ее вспышку:

– Так мне надо сражаться до последнего… монаха? Сожалею, Фьяметта, но среди монастырской братии мало кто годится для такой схватки. Я без колебаний воззвал бы к меньшому из них приять мученический венец во имя веры, но принести их в жертву гневу не значит послужить святому делу. Я не уступаю Ферранте ничего, чего бы он не мог – и с большой охотой! – забрать сам!

– Но сеньор Ферранте убил герцога!

– Нельзя требовать от обычного человека, чтобы он не оборонялся. Когда герцог Сандрино бросился на него, Ферранте должен был защищаться.

– Отче, я видела, как все произошло! Герцог Сандрино нападал только словами, хотя и злыми. Сеньор Ферранте выхватил кинжал первым и тут же его заколол.

Аббат Монреале насторожился:

– Мне рассказывали иное.

– Посланник Ферранте? Со мной была мадонна Пия. Мы обе это видели. Спросите ее, если не верите мне.

– Ее здесь нет. Насколько мне известно, и она и кастелян были схвачены вместе с герцогиней и мадонной Джулией. – Монреале потер шею, словно она заныла, подошел к узкому окну и уставился во мрак. – Я не верю тебе, дитя. Но это мало что меняет. Войско Лозимо уже выступило, и когда оно прибудет, противиться Ферранте – значит просто сделать хуже неизбежный исход. Я видывал осады и знаю, до чего они доводят людей.

– Но сеньор Ферранте пользуется черной магией! Разве вы не видели на пиру мертвого младенца?

– Не видел… что?! – Монреале вздрогнул, словно ужаленный осой.

– Младенца в ларце, в подставке под ногами Ферранте, которую Ури столкнул с помоста перед тем, как его пронзили мечом. – Она попыталась припомнить точно эту минуту всеобщего замешательства. Монреале был по ту сторону перевернувшегося стола, защищая Асканио, размахивая посохом в сумятице нападавших и спешивших на помощь, и пятился, пятился в глубину помоста.

– Подставку я видел, но не видел, как она открылась.

– А я видела. Она опрокинулась почти мне на ноги. Мою юбку защемило столом. Подставка была полна кусками соли, а среди них – этот жуткий ссохнувшийся трупик. Батюшка сказал, что дух девочки был в порабощении в безобразном серебряном кольце Ферранте с детской головкой – на его правой руке. Неужели вы ничего не почувствовали? Ферранте с помощью кольца ослепил человека и хотел сделать то же с батюшкой, но батюшка, сделал что-то… и кольцо обожгло самого Ферранте. Батюшка сказал, что он освободил дух младенца, но как, я не знаю.

Аббат Монреале в волнении обернулся к своему секретарю:

– Брат Амброз, ты видел?

– Я был сбоку от вас, святой отец Лозимонец прицелился снести вам голову мечом, и я отбивался от него стулом. Я очень сожалею.

– Не извиняйся! – Монреале расхаживал взад и вперед. – Кольцо… Кольцо! Ну конечно! Будь я про… то есть Господи меня помилуй! Так вот что в нем было.

– Так вы почувствовали что-то? – с облегчением сказала Фьяметта.

– Да, но мне следовало почувствовать больше! Что мог сделать Ферранте, чтобы спрятать… – Он повернулся к своему массивному книжному шкафу, словно притягиваемый магнитом, но покачал головой. – Попозже. Как жаль, что здесь нет твоего отца, Фьяметта.

– А что вы увидели в этом кольце, отче?

– Оно словно бы заключало простое заклятие против вшей и блох, которое мог бы носить кто угодно в амулете или ладанке у себя в кармане. Я еще подумал, какое странное щегольство – заключать такой пустяк в серебро. Да, что-то было не так, но я подумал, что причина в плохой отливке. Однако если заклятие против вшей и блох маскировало другое – для отвлечения внимания… а уж за ним… – Он с шипением выпустил воздух сквозь сжатые зубы, и лицо у него посерело. – А что почувствовала ты, дитя?

– Уродливость.

– Устами младенца… Ты меня устыдила. – Он грустно улыбнулся. – Но ведь ты же дочь своего отца.

– Об этом-то я и начала вам рассказывать. Люди сеньора Ферранте явились на постоялый двор, куда я приехала с телом батюшки…

И Фьяметта быстро описала свои неприятности с мастером Катти, его алчность, коптильню, странное похищение трупа щербатым браво и явления мастера Бенефорте в дыму и в лесном мусоре. Тейр подтвердил подробности их возвращения. С куда большими колебаниями Фьяметта поведала о признании мастера Бенефорте, касавшемся его предыдущего опыта с кольцом духов, хотя не назвала ни герцога Лоренцо, ни Флоренцию: пусть Медичи исповедуется сам. Она сказала, как страшится, что сеньор Ферранте намерен сделать дух мастера Бенефорте своим новым и более могущественным рабом. Слушая ее, аббат Монреале сутулился все больше.

– Батюшка взывал к вам, – заключила Фьяметта, – просил вас о помощи. Святой отец, что нам следует делать теперь?

Монреале глубоко вздохнул:

– Перед вашим приходом, дитя, я молился, прося Господа умудрить меня, ниспослать знак, показавший бы, что я поступаю правильно, соглашаясь на перемирие. Самая страшная опасность, заключенная в молитве. Порой Бог ниспосылает ответ. – Он устало кивнул секретарю. – Брат Амброз, порви договор.

Дюжий монах осторожно взял документ, который писал, когда впустил Фьяметту с Тейром, и медленно разорвал его пополам. В его устремленном на Монреале взгляде одобрение мешалось со страхом.

– Итак, монастырь ворота не откроет. Святой отец, так что же нам следует делать теперь?

Монреале зажмурился и потер морщинистый лоб.

– Тянуть время брат. Посылать кроткие ответы и тянуть время. – Он посмотрел на Тейра, потом на Фьяметту. – Отведи этих измученных детей в странноприимный дом. Я пойду в часовню предаться размышлениям перед службой. Если можно будет снять кого-то с поста пропеть ночные псалмы. – Он добавил вполголоса:

– Наконец-то я понял, почему так много говорится о том, чтобы братия училась обходиться без сна.

Его секретарь пробормотал «аминь», взял свечу и сделал знак Тейру и Фьяметте выйти из кельи прежде него.

По пути в странноприимный дом возле главных ворот они прошли через двор с крытым колодцем. Даже в этот поздний послеполуночный час возле него в очереди за водой стояли два монаха, солдат и женщина. Один из монахов держался за ручку ворота, но не вращал ее.

– Как она, брат? – спросил Амброз, проходя мимо.

– Плохая, – ответил тот. – Совсем замутнела. Вот мы и ждем, чтобы ил осел, а потом опять начнем черпать.

Наконец он завертел ручкой и разлил воду из колодезного ведра в сосуды, которые держали солдат и женщина. Потом спустил ведро и вновь начал ждать. Брат Амброз пошел за солдатом.

– Не хватает воды? – спросил Тейр.

– Надо бы, чтобы пошел дождь и наполнил наши цистерны, – ответил Амброз. – Обычно тут живет семьдесят человек братии. А теперь мы приняли пятьдесят – шестьдесят гвардейцев герцога Сандрино, среди них много раненых, а еще их семьи и те, что бежали от бесчинств в городе. Сейчас тут набито более двухсот человек. В лазарете теснота. Аббат Монреале думает приют отдать женщинам, а если еще будут раненые, укладывать их в часовне.

Когда они приблизились к лазарету, солдат с ведром свернул туда, и через его плечо Фьяметта увидела длинное помещение под каменным сводчатым потолком. Между деревянными кроватями были разложены соломенные тюфяки, и на всех лежали завернутые в одеяла тела. В тусклом мерцании двух масляных светильников блеснули остекленевшие горячечные глаза на заросшем щетиной лице. Между рядами пробирался монах в опущенном на лоб капюшоне, в глубине кто-то стонал от боли – протяжно, словно мычала корова. Через другую дверь брат Амброз провел их в странноприимный дом, единственное место в монастыре, куда в обычное время допускались посторонние. Он поручил Фьяметту усталой пожилой женщине в ночном балахоне. Ее седые волосы были заплетены на ночь в косу, падавшую на спину. Фьяметта узнала в ней белицу из приюта при городском соборе. Амброз увел Тейра через трапезную для посетителей туда, где спали мужчины. Тейр неуверенно оглянулся через плечо и, прежде чем скрыться за дверью, помахал ей левой рукой.

В женском спальном помещении каменный потолок нависал, как в лазарете, но оно было меньше, и теснота в нем царила еще большая. И здесь между кроватями постелили тюфяки, а то и просто насыпали солому, прикрыв сверху одеялом. На них вповалку лежали двадцать пять женщин и вдвое больше маленьких детей и девочек-подростков. Мальчиков постарше, очевидно, положили спать с мужчинами.

Фьяметта пробралась между спящими к дверце в глубине, за которой прятался нещадно использовавшийся и смрадный нужник. Теперь ей стало попятно, почему аббат полагал, что монастырь не выдержит долгой осады, даже если бы им удалось отразить штурм прибывших из Лозимо подкреплений, а это само по себе представлялось весьма сомнительным. В прошлую ночь, в это самое время, она воображала, что стоит им пробраться к Монреале, и он каким-то образом все уладит. И, судя по этой спальне, она была не единственной монтефолькой, которая думала так. Но теперь…

Когда она вышла из нужника, белица проводила ее к куче соломы, на которой уже спали две девушки. Фьяметта сбросила погибшие туфли и улеглась рядом с ними. Пока хороша была и такая постель.