– Это все? – спросила Дайнека.
– Как ты понимаешь, расспрашивать дальше было бессмысленно. – Василий Дмитриевич достал сигарету и закурил. – После того как Сопелкин рассказал про белые «Жигули», осталась одна версия: Свиридова по своей воле покинула город.
Переведя взгляд на паспорт, Дайнека спросила:
– Но теперь-то вы понимаете, что она не уехала?
– Теперь – понимаю.
– Что же делать?
– Ничего, – Труфанов стряхнул пепел. – Прошло тридцать лет.
– По-вашему, спустя тридцать лет человеческая жизнь дешевеет?
Василий Дмитриевич замер, поднял глаза и отчетливо произнес:
– Чтобы ты не продолжала своих заблуждений, на этом поставим точку.
Было ясно: встреча закончена. Дайнека встала, взяла паспорт и вышла из кабинета.
Мария Егоровна сидела у окна, ожидая, пока вернется Дайнека. Заметив ее у калитки, она подхватилась и вышла во двор.
– Ну как?
– Все хорошо, – Дайнека решила подбодрить старуху. – Мы с Валентиной Михайловной нашли общий язык.
– И она ничего не говорила про увольнение? – допытывалась Мария Егоровна.
– Не говорила, – улыбнулась Дайнека. – Все хорошо. Болейте себе на здоровье.
Она выпила чаю и пошла к себе в комнату. Укладываясь в постель, услышала шепот матери:
– Если тебе в тягость – скажи, и мы покончим с этой работой.
– Мне не в тягость, – отозвалась Дайнека и повернулась к стене.
История с паспортом затянула ее, как будто, найдя его, Дайнека взяла на себя определенные обязательства. Перед ней, как в сказке, простерлась дорога из желтого кирпича, которую нужно пройти. И она не знала, что именно заставило ее ступить на эту дорогу.
На следующее утро, когда Дайнека пришла на работу, Валентина Михайловна сообщила ей, что через два дня в Доме культуры состоится отчетный концерт.
– Что это значит? – Дайнека не знала, что такое отчетный концерт.
– Это когда участники художественной самодеятельности показывают жителям города и руководству, что сделали за год. Раньше такие концерты проводили к первому мая или ко дню рождения Ильича…
– Ильич – это ваш мэр?
– Не говори глупости! – на Валентину Михайловну накатила волна неудержимого хохота. Просмеявшись, она объяснила: – Ко дню рождения Ленина, в двадцатых числах апреля. Теперь все иначе: концерт проводят перед тем как разъехаться по отпускам.
– А нам с вами что нужно делать?
– Во-первых, подготовить костюмы и выдать участникам. Во-вторых, во время концерта придется побегать. Там подбери, здесь подай. Кому-то зашей, кому-то помоги… В общем, – она ободряюще улыбнулась, – если задержишься здесь – всему научу. Кстати, ты отдала паспорт?
– Нет.
– Почему?
– В квартире живут другие люди, а девушка тридцать лет назад куда-то исчезла. Сумочка – не реквизит, она принадлежала Свиридовой. – Дайнека мрачно кивнула в подтверждение серьезности сказанного.
В глазах начальницы мелькнуло смущение.
– Наговоришь мне еще… Откуда узнала?
– Сначала от старух во дворе, потом начальник полиции подтвердил.
Валентина Михайловна всплеснула руками, кинулась к ящику и стала выкидывать из него все, что там было. Наконец отыскала красную сумочку, в которой нашли паспорт, и бросила на письменный стол.
– Срочно неси в полицию!
– Не возьмут, – возразила Дайнека. – Им даже паспорт ее не нужен. Говорят: тридцать лет прошло. Срок давности – всего пятнадцать. Теперь ничего не изменишь.
– Вот что… – Валентина Михайловна села на стул и, не отрывая взгляда от сумочки, произнесла: – Сейчас я тебя отпущу с работы.
– Зачем?
– Иди в адресный стол, ищи ее родственников.
– И что дальше?
– Если найдешь, отдашь им сумку и паспорт.
– Не понимаю, зачем, если даже в полиции…
Валентина Михайловна перебила:
– Я говорю – иди!
– Ну, хорошо. – Дайнека не возражала против того, чтобы уйти с работы, только поинтересовалась: – Вахтерша выпустит меня раньше времени?
– Выпустит. Я позвоню.
По пути к выходу она заглянула за сцену, затем побродила по кулуарам. Повсюду царило какое-то беспокойство, как если бы все вдруг стали готовиться к переезду. Сотрудники хозяйственной службы скатывали ковры, двигали мебель, уносили кадки с цветами.
– Куда это все? Зачем? – спросила Дайнека у старика в рабочей спецовке.
Он остановился, оглядел ее и, приосанившись, сообщил:
– С первого июня в Доме культуры – ремонт.
– А я слышала, через два дня будет отчетный концерт.
– Как только проведем, сразу начнем ремонт.
– Зачем же все уносить раньше времени?
– Сроки сжатые, – посерьезнел старик. – К понедельнику обязаны все унести, а сегодня уже среда.
В этот момент его кто-то окликнул:
– Геннадий Петрович!
Старик обернулся, глянул и продолжил быстро скатывать ковер. К ним подошел мужчина в бейсболке.
– Я смотрю, у вас еще конь не валялся.
Чтобы рассмотреть лицо человека, Дайнека заглянула под козырек.
– Слава?
Старик в это время возмущенно воскликнул:
– Чего ты все ходишь?! Только работать мешаешь! Сказано – в понедельник, раньше не приходи!
– Вячеслав… – повторила Дайнека, и парень заулыбался.
– Думал, что не узнаешь. Виделись-то всего пять минут. А вот я сразу тебя узнал.
– Ну, вы тут любезничайте, а мне нужно работать… – Старик поднял ковер и потащил его к лестнице.
Вячеслав крикнул ему в спину:
– Сопелкин, завтра снова приду и проверю!
Дайнека схватила его за руку:
– Как ты сказал?
– Приду и проверю…
– Да, нет! Как ты его назвал?
– Сопелкин…
– Имя-отчество?
– Геннадий Петрович. – Вячеслав не спускал с нее удивленного взгляда.
– Извини. – Дайнека побежала за стариком. – Геннадий Петрович!
Не обращая на нее никакого внимания, Сопелкин спускался по лестнице с ковром на плече.
– Стойте же! Подождите!
На мраморной лестнице между первым и вторым этажами Сопелкин остановился и скинул ковер на пол.
– Ну, что вам еще? Вообще, кто вы такая?
– Называйте меня Дайнекой или Людмилой, как больше нравится.
Старик оглядел себя, стряхнул со спецовки пыль, выпрямил спину и спросил уже с интересом:
– Что вам угодно?
– Вы худрук Дома культуры?
Он вскинул руки.
– Вспомнила! Когда это было… Теперь я завхоз.
– Но ведь вы Геннадий Петрович Сопелкин?
– Да, я Сопелкин.
Дайнека умоляюще сложила руки домиком.
– Прошу вас, очень нужно поговорить!
Покосившись на ковер, Геннадий Петрович заметил:
– В кабинет пригласить не могу. Нет у меня кабинета. Склад – в подвале. Туда вряд ли пойдете.
– Можно и здесь. Помните, тридцать лет назад здесь, в Доме культуры, пропала девушка, Лена Свиридова?
– Да-да, что-то припоминаю… – Сопелкин перевел взгляд на окно, и Дайнека собразила, что это было именно то место и то окно над служебным подъездом.
Она отдернула штору, глянула вниз, потом обернулась:
– Отсюда вы видели, как уезжала Свиридова?
– Постойте… Откуда вам это известно? И с какой целью вы задаете вопросы?
– Я близкая родственница, – на ходу соврала Дайнека и добавила: – Троюродная сестра Лены. Следователь, который вел ее дело, рассказывал об этом моей тетке.
Недоверчиво покосившись на нее, Геннадий Петрович все же заговорил:
– В те времена здесь висели глухие французские шторы. Знаете, когда по всей ширине белые полотна собраны фалдами. Изысканно, благородно… А теперь повесили синтетический тюль, – он вздохнул. – Театр – это храм. Когда зритель приходит сюда, его не должно беспокоить, что происходит на улице.
– Кстати, а зачем вы смотрели в окно? – задав этот вопрос, Дайнека сама не поняла, как он пришел ей в голову.
– В каком смысле?..
– Если штора была французской, значит, через нее ничего не было видно. Вам нужно было ее отдернуть, чтобы увидеть, как Свиридова садится в машину.
Сопелкин непроизвольно мотнул головой.
– Так я и отдернул.
– Но для чего? Ведь не для того же, чтобы ее увидеть?
– Конечно, не для того… – Он ненадолго задумался. – Теперь вряд ли я вспомню. Может, кого ждал. Да это не важно. Важно лишь то, что она уехала в черной «Волге».
Дайнека напряглась и с подозрением уставилась на Сопелкина.
– Следователю вы сказали, что Свиридова села в белые «Жигули»!
Геннадий Петрович повысил голос:
– Я пожилой человек! И это не самое важное воспоминание в моей жизни! Мог и забыть.
– Простите… Только один вопрос: помните, во что была одета Свиридова?
– Вы хоть понимаете, когда это было? Тридцать лет прошло, и я должен помнить, что она была в красном пальто?
– Но ведь помните, – улыбнулась Дайнека и снова спросила: – Была у нее сумочка?
– Была, – уверенно подтвердил Сопелкин. – Куда бы она поехала без нее?
– Видите ли… – говоря эти слова, Дайнека внимательно смотрела ему в лицо. – Вчера, перебирая ящики с реквизитом, я нашла сумочку с паспортом Елены Сергеевны Свиридовой.
– Так и думал, что вы никакая не родственница! – Сопелкин поднял ковер и взвалил его на плечо. – Нет у меня времени, я на работе.
– Знаете, – сказала Дайнека, – вы сейчас похожи на человека, которому есть что скрывать.
Резко повернувшись, Геннадий Петрович шаркнул ковром по стене, отчего еще сильней рассердился:
– Зачем вы копаетесь в прошлом? Чего вам не живется спокойно?
Этот вопрос застал Дайнеку врасплох. Она не знала, как на него ответить. Вместо этого попросила:
– Пожалуйста, расскажите мне, как все было на самом деле.
– Я не помню… – со слезой в голосе простонал Геннадий Петрович.
– Расскажите, что помните, – миролюбиво согласилась Дайнека.
Крякнув, Сопелкин поправил ковер, лежащий у него на плече.
– Идемте в подвал. Там все расскажу, – он посмотрел на нее и вдруг перешел на «ты». – Не боишься? Вот закатаю в ковер и спрячу где-нибудь в подземелье… – Не дождавшись ее реакции, Геннадий Петрович вежливо пояснил: – Шутка юмора.
Потом они спустились в подвал, и Сопелкин рассказал все, что помнил о том дне.