Команда кошмара

Глава 9 Дятел в жо…

Внимание, вопрос залу — что будет, когда несколько человек, державшихся ранее в заключении при строгом режиме попадут в атмосферу разнузданного отдыха на природе? С гитарами, шашлыком, алкоголем и купанием в пруде? Ну же, напрягите воображение. Представьте себе, представьте себе, зелененький он бы… точнее, синенький.

Кто? Башкир, мать его! Как⁈ А нехер сидеть с удочкой и такой простой советской мордой на берегу пруда, в месте, отдаленном от основной группы отдыхающих! К одинокому человеку нормальный сельский рабочий с вопросами подойдет куда как быстрее, чем к табуну этих творческих работников камеры и фонаря! Про Треску и говорить не стоило, она влилась к этим русским рокерам как родная, причем без мыла и денег, чисто на совпадении характеров и интересов. Художник и писательница влились к оркестровикам, а две мелкие бесючки таскали Пашу вообще везде…

А я? Точнее, а мы? А мы застряли в автобусе, понимаешь. Сначала Юлька не лезла внутрь меня, то ли разучилась, то ли притворялась, затем всё получилось, но развеселившаяся в процессе девушка начала приставать, причем крайне оригинальным образом, изнутри… в общем, пришлось задержаться. Надолго. До самого вечера. Так что, когда мы вышли, точнее, вышел я с девушкой-призраком, спрятавшейся в моем теле, то…

Всё было нормально. Даже отлично. Народ культурно отдыхал, ничто не предвещало беды, все мои подопечные были адекватны и неотличимы от нормальных людей. Пьяны, конечно, да. Только вот ниточки уже были продолжены, контактики завязаны, цели намечены и направление выбрано, а тут я сижу, ем шашлык и не знаю, что мне день будущий готовит. А готовил он мне многое.

Мне бы с утреца пораньше собрать свою горе-команду, устремиться в лесок, устроить что-то вроде смотрин на свежем воздухе с демонстрацией и изучением способностей, но нет, Витя встречает ходоков из народа, пришедших к нему на поклон. И не просто каких-то там, а с разными высшими образованиями и лицами, полными интеллекта. А еще они с собой прицеп от мотороллера приволокли. Говоря слова приятные и льстивые, уговаривали они товарища Изотова скатать прицеп в деревню и наполнить его продуктами на весь шайтан-цирк. Ну а чо, видно же, что он парень крепкий, неосапиант и вообще сержант. Я, непривычный к таким подкатам, замешкался, а тут еще и Юля начала зудеть на ухо — мол, это её стадо, так что иди и окормляй его, полумуж.

Какой, нафиг, полумуж? А, это ей «жених» не нравится. А с чего такая забота, а, Палатенчико?

Угу, так и думал. Юльке большой и красивый пофиг на нужды обслуживающей группировки, ей хочется посмотреть деревню. Ну что же, мне тоже.

Это и стало моей ошибкой номер два.

Деревня… деревня мало чем отличалась от своих аналогов, что я видел в первой жизни. Совсем мало отличалась, но сельской местности такое свойственно, она меняется медленно и неохотно. Грязевые дороги, одноэтажные дома, изредка проезжающие развалюхи, держащиеся на честном слове и зашкаливающем мастерстве местного механика. Однако, были некоторые различия.

Первыми в глаза бросались фруктовые деревья. Они были буквально везде! И это в двух прыжках от самого северного мегаполиса планеты! Отличная демонстрация того, что ученые КПХ не зря едят свой хлеб, выводя новые сорта яблонь, персиков и прочих фруктов. Северная деревушка у трассы вся была в деревьях, которые вскоре будут ломиться от плодов. На это посмотреть было очень даже приятно, бывал я как-то в Молдавии, приблизительно в такое же время, вот там было тоже самое. Питерские абрикосы, надо же…

Вторым шли телефоны. В какую бы калитку я не стучался с вопросом «нет ли у вас продуктов на продажу голодным туристам», везде видел телефонные аппараты в сенях, на самом видном месте. Видимо для того их так ставят, чтобы любой заглянувший на огонек мог, не разуваясь, набрать кого надо. Однако.

Третьим и самым удивительным были улыбки, с которыми простые сельские люди по утру оказывались потревожены подозрительным бородатым бугаем с тележкой и в черных очках. В свое время я немало поколесил как по СССР, так и по странам ближнего зарубежья, поэтому знаю простую формулу — чем дальше от юга к северу, тем более пасмурные рожи ты видишь. За исключением Саратова, там рожи максимально хмурые всегда. Так вот, улыбающиеся почти питерцы, норовящие бесплатно навалить ведро-другое яблок в телегу — это слегка не то, к чему я был морально готов.

Меньше грязи. Полное отсутствие хронического мрачного ожидания, въевшегося в лица, об очередном выверте судьбы, о чем скажут с экранов телевизоров. Задорные и местами даже энергичные люди. Деды, сидящие на табуретках в беседках, увитых виноградом (около Питера!!) и играющие в шахматы и шашки. Я почувствовал себя инопланетянином.

С моих слов может показаться, что это была сказка, а не деревня, но нет. Просто нечто куда более… сохранившееся и жизнеспособное, чем то, чего я ожидал. Просто деревня с телефонами и деревьями, без груд мусора, без ржавых остовов техники, без кучи заброшенных зданий и производств. Не придаток, теряющий последнюю кровь, уходящую в города, а полноценное место для жизни, куда вполне можно переехать тем, кто постарше. Кстати, парочка хозяек действительно упоминали, что выше, наособицу, есть ряд домов, в которых проживают городские пенсионеры. Хозяйство не ведут, только укроп выращивают и так, по мелочи. Вполне им здесь хорошо.

Юльке нравилось, что она видит. Мне тоже.

Картошка, морковка, лучок, зелени огромный веник, это всё хорошо. Заботливые бабоньки мне еще и соли полкило выдали, да посоветовали перца купить в сельмаге. Я сказал сначала «О!», потом «Спасибо!», а потом отправился куда послали, таща уже порядком наполненную телегу. Кроме наводки на магазин, нам требовалось еще мясо. Много мяса. Но всё по порядку.

Возле магазина отиралась слегка похмельная Елена Юрьевна Довлатова, забивающая баки томной молодой продавщице, во всем своем высоком и тощем великолепии. Увидев самого проблемного и шиложопого члена своей команды, я, беря её на буксир, окончательно расслабился, ошибочно подозревая, что всё у нас хорошо. Сама Треска охотно взялась, потому как продавщица её сторонилась и дичилась, видимо из-за татуировок, причем настолько сильно, что четыре ящика водки со склада выдала нам безо всяких задержек под завистливые стоны неосапиантки. Та, как оказалось, была брошена у магазина именно из-за своих татух, потому что пугать почтенных деревенских варщиков самогона ей никто не хотел, ну а что потом за Треской вернутся… она и сама сомневалась.

А дальше у нас была свиноферма и её начальник. Вот тут весь благостный поход за продуктами встал в затык, потому здоровый, сердитый и потный мужик ворчливо слал меня лесом, утверждая, что свинины нет. Точнее есть, только живая, но вот забойщиков нет, они дома отдыхают. Понимаете, товарищи? Неплановый день.

— То есть отдыхают, но что окажутся дома и согласятся прийти — вопрос, да? — догадался умный я.

— В смысле согласятся? — неприятно удивился мужик, — Я тебе их адреса не дам! У нас расписание! У них дела или отдых! Надо было б вам кило пять мяса, то придумали бы чего, чай все люди. Но ты-то три туши хочешь, парень!

— Ладно, тогда я сам, — вздохнул я, расстегивая рубашку, — Показывайте, где тут у вас бойня…

— Чегооо⁈

Опыт забоя крупного рогатого скота у меня был, а вот у местного начальника опыта наблюдения за подобным не было, как и неумеренно любопытной Довлатовой. Правда, на этот раз меня прямо на бойне чуть голым не распяли за то, что я, выгребши всю требуху из забитых туш, попытался отложить это месиво в сторону. Как оказалось, бесполезного там не было почти ничего. Пожертвовав слегка бледному и еще трясущемуся мужику требуху, а также все шестнадцать свиных коленок, я расплатился и, загрузив туши в тележку, поволок её в наш лагерь. Под хихиканье внутренней Юльки и сдавленный мат получившей внезапные впечатления Трески. Она, кстати, по пути украла у меня бутылку водки, выпив ту едва ли не наполовину.

Что поделать. Когда у тебя много грубой силы — решение множества проблем становится на редкость эффективным, но неприятным для окружающих зрелищем.

Встречали меня как героя — улыбками, словами восхищения, дружелюбными жестами. Я также лицемерил в ответ, заодно толсто намекая подошедшему за отчетом и сдачей Корно, что акция была одноразовая. Тот в ответ всё равно восхищался, вслух подсчитывая, сколько людей бы это всё таскали. В общем, расстались довольные друг другом. Запихнув Треску в палатку рок-музыкантов к тщедушному бородатому барабанщику, раскладывающему пасьянс, я пошёл проверять остальной отряд.

И вот тут оно началось. Никого не было в лагере. Вообще никого. Ни единой подотчетной души! Ну, кроме собственноручно приведенной Довлатовой!

Расспросы не дали почти ничего. Тут у нас собралось четыре народа: механики и видеосъемка, оркестр, рок-банда и мой отряд психов, так что каждый был строго сам за себя, а с другими общался, лишь хорошенько залив шары. Если бы я искал Треску, то встретил бы больше понимания, так как по причине жары надетые на худющей и изукрашенной татухами девке вещи были весьма скудны, от чего она бросалась в глаза. Но вот насчет простых смертных было все очень неоднозначно.

— Насколько маленьких девушек вы ищете, Виктор Анатольевич? — интеллигентно спросил меня дирижер, только что засадивший рюмку теплой водки.

— Вот таких, — я показал по локоть, — Летают, крутятся обычно вокруг худого застенчивого блондина.

— А, то есть они существуют! — воодушевился заслуженный деятель наук, немало меня насторожив степенью своего алкоголизма, — Увы, не видел. В последнее время не видел!

И так звучали почти все. С одной стороны, было неудивительно, кому сдались какие-то левые люди? С другой стороны… а, плевать.

— «Превратись в туман, быстрее их найдешь», — посоветовала мне Юлька.

— «Это на крайний случай», — отозвался я, пылая раздражением и оптимизмом, — «А ты, милая, вернись пока в лагерь, пообщайся с народом. Чувствую, я буду долго шляться, а тебе во мне сидеть так долго находиться не стоит».

И пошёл искать уже в одно жало.

На месте, где раньше рыбачил башкир, обнаружился Паша. Одинокий Паша вместе с удочкой Слона. Блондин сидел, азартно тягая красноперку и карасиков, видимо, тоже решив пойти по пути всеобщего кормильца. Убедившись, что Салиновскому вполне нормально, бежать куда-либо он не собирается, буянить тоже, я, расспросив его, отправился по берегу дальше, вскоре обнаружив в зарослях камыша пропажу номер два.

— Э, а ну завязывайте! — тут же выдал я, глядя на груду вытащенной из воды рыбы, — Опухли что ли, мелкие? Вы так весь пруд обезрыбите!

— Уф… увлеклись, — виновато почесала голову Онахон (или Охахон), — Нам скучно было!

Ну да, килограммов двадцать тут точно есть, оценил я груду несчастных рыбешек. Ладно, не беда, сейчас оттащим местным, предварительно почистив и выпотрошив, что будет для сестричек быстрым, но вполне адекватным наказанием, а затем запрягу их работать у меня воздушной разведкой. Как говорится — и нашим, и вашим.

Улову никто из женщин не обрадовался, несмотря на полностью готовую к жарке и варке рыбу, но это было уже не нашей проблемой. Мы ушли искать остальных. С двумя воздушными человекоподобными дронами, способными дистанционно нащупывать что угодно, я верил в успех задуманного предприятия. И не зря. Художника и писательницу мы нашли быстро, в лесочке.

Зверски об этом пожалели, конечно.

На тихой лесной полянке под ярким летним солнышком сидела за мольбертом Сумарокова Раиса Джумберовна, очень неумело, но старательно запечатлевая обнаженного Сергея Юрьевича Конюхова, которого в данный момент фантомы её «героев» вполне умело пытали, удерживая жопой на муравейнике. Несчастный художник дергался, извивался, его глаза лезли из орбит, а таз жил, кажется, своей, очень непростой жизнью, но способность нашей писательницы была куда сильнее его чахоточного тела.

— Опупеть, — выдавила из себя одна из фей, — Какое зверство.

— Подождите! — тут же категорично отозвалась занятая искусством писательница, — Мы не закончили!

Картина была та еще. Две прелестные девушки в коктейльных платьях, да два юноши, правда, из разных веков. Тоже красивые до слащавости. И вот, значит, четверка удерживает голого и красного мужика, по которому ползают тысячи очень злых муравьев. Без всяких усилий удерживает, умудряясь еще и не давать бедолаге орать. И, кажется, Конюхов близок к тому, чтобы дать дуба.

— Акрида, прекратите, — говорю я, выходя вперед, — Девчонки, стряхните с него муравьев.

— Попробуете вмешаться — и мои ляли сломают ему шею! — новоявленная художница тут же превращается в отмороженную стерву, исходящую ненавистью.

Конюхов мычит из последних сил, но он совершенно ничего не может поделать.

— Гражданка Сумарокова, — напрягаюсь я, — Если вы немедленно не выполните мой приказ, то я приму меры. Считаю до трех.

— Да пошёл ты! Он хотел меня изнасиловать! — истошно кричит женщина, выскакивая из-за мольберта, а парочка её фантомов, мужского пола, уронив Конюхова, с которого телекинезом только что «сдуло» муравьев, тут же пытаются его схватить поудобнее, явно для перелома шеи.

Впрочем, это сейчас угрожает и самой писательнице, только уже в моих опытных руках, которые, может быть, и неудачно легли, но мне-то за шею не обязательно держаться, можно и просто обнять от души? Раиса хрипит в моих тисках, а её «герои», испуганно переглянувшись, бросают художника на муравейник, отступая от него на несколько шагов. Что-то мне кажется, что она ими не управляет…

Конюхов, глотнув воздуха, пытается орать, но тут снова вмешиваюсь я — уронив писательницу, напрочь голую, кстати, я подхожу к её жертве, тут же залепляя ему пасть густой клейкой слизью. Сумарокова заходится в глухих и сухих рыданиях.

— Повторюсь для альтернативно одаренных! — рычу я на всю поляну, — Отступление от моих приказов грозит зачетом провала! Нападение на члена отряда — грозит смертью! А теперь…

Привести обоих в порядок занимает время, причем немалое. Если полугрузинка довольно быстро успокаивается, поняв, что я не собираюсь вешать всех собак на неё, а заломал лишь потому, что она не подчинилась приказу, то вот с гребаным Глазом проблемы — тому слишком «хорошо» после муравьев. Таз и задница художника представляют из себя сплошное красное пятно, начинающее опухать. Посылаю сестричек за Салиновским, а сам, встав над жертвой (?), капаю на него вязкой слизью.

— Размазывай, — велю я, — Будет меньше болеть.

Конюхов, кое-как встав на ноги, начинает, всхлипывая, размазывать мой «подарок». Тем временем, слегка пришедшая в себя писательница старательно раздалбывает его мольберт табуреткой, не обходя вниманием и кисти с красками.

Идиллия. Особенно когда пришёл растерянный Салиновский, просвещенный своими феечками по самые гланды.

— Зачем я здесь? — тут же опасливо воззвал он ко мне, рассматривающему приходящего в себя художника.

— Среди нас есть преступник, — спокойно поведал я ему, — Он обвиняется либо в убийстве, либо в попытке изнасилования, сечешь? Но так как я никого убивать не имею права, а ситуация требует разрешения, то мы просто парализуем преступника с твоей помощью и оставим на два часа на муравейнике…

Надо ли говорить, что после этого Конюхов, завизжав как поросенок, начал каяться во всех грехах? Делал он это с такой самоотдачей, что Сумарокова почти не успевала что-то добавлять.

Итак, выяснилась следующая картина. Наш работник кисти и мольберта отдыхал в лагере, не зная, чем заняться с утра пораньше. Ему пришла в голову мысль понаблюдать за окрестностями с помощью своей способности. И что же он видит в лесу? Приятнейшее из зрелищ — групповушку. Это изволит отдыхать привычным способом сама Раиса Джумберовна. Тихо, скромно, никому не мешая. Однако, у товарища Конюхова рождается идея, он берет мольберт, краски и идёт прямым курсом на чужой секс, имея целью присовокупиться к кому-нибудь. Желательно к одной из призрачных девушек, потому что они красивы, а вот сама писательница — отнюдь.

Занятая и раздраженная тем, что её отвлекают, девушка грубо посылает пришедшего на огонёк Конюхова, который уже увидел достаточно, чтобы воспылать по самые брови. Мужик, поняв категоричность посыла, с криком, что настолько уродливые как Раиса вообще не имеют права никому отказывать, пытается Акридой овладеть. Благо несложно, ибо она уже была, как бы сказать, в нужной позе и под нужным ракурсом. Мол, заходите, не разувайтесь, у нас можно.

И тут получился забавный казус, потому что растерялась не только сама писательница, но и её фантомы, которые, как мне раньше и сообщали, личностями были вполне цельными и от решений хозяйки малозависимыми. Более того, парочка из них как раз эту самую повелительницу и фиксировала, значительно облегчив Конюхову достижение желаемого результата. Поначалу. Затем до всей этой собачьей свадьбы дошло, что дела идут куда-то не туда, сама Раиса, придя в гнев, ужас и возмущение, наездника скинула, ну а затем, после того как его зафиксировали… увидела муравейник.

Что сказать? Глазу повезло, потому что изначально Акрида искала кусок камня, чтобы пробить ему голову.

— Суду всё ясно, товарищи, — выдохнул я, — Итак, Конюхов, что скажете в свое оправдание?

Сказать он не мог ничего, кроме бессвязных обвинений в сторону закончившей ломать его вещи писательницы. После того, как я пригрозил, что сейчас переломаю ему ноги, Сергей Дмитриевич окончательно расклеился, начав завывать, что «бес попутал». Ситуация была ясна, а вот что делать мне с ней — было не совсем понятно. Пострадавшая отчетливо жаждала крови, а неудачливый насильник страдал из-за погрызенных мудей, смоченных муравьиной кислотой.

Потом разберемся, мне еще искать пропавшего Слона, которого никто не видел. Только вот случай упускать не буду, раз всё сложилось настолько удачным образом.

Присев на пенёк, я закурил сигарету и неторопливо поделился с присутствующими своим секретом экспатии, объяснив, что в случае чего, я открою им свое личико, после чего виновные будут обречены. Как минимум на кошмары, как максимум на мучительную смерть, так как «лечить» их я если возьмусь, то только после полностью выполненного задания. Поэтому, уважаемые товарищи, до момента, пока мне из штаба не разъяснят, что делать в случае, когда один из команды попытался изнасиловать другого, вы будете жить мирно, а в идеале — даже искать способ примириться. Прямо здесь, в лесу. Нет, никакого вам детского крема, товарищ Конюхов. Сидите и ждите, пока я вернусь с Рамазановым. Попробуете нарушить приказ — развяжете мне руки.

— Я здесь пострадавшая! — тут же заявила мне писательница.

— Вы подвергли человека пыткам, вместо того чтобы задержать и вызвать меня! — отрезал я, — Об этом я тоже сообщу. И проконсультируюсь. На этом всё. Паша со мной, девчонки, охраняйте этих двоих.

— Вить, а можно наоборот⁈ — тут же заныли Умаровы.

— Нет, нельзя, — зловредно ответил я, — В деревне вам показываться незачем.

Не успели мы выйти назад к пруду, как сестры нас догнали, наперебой уверяя, что насильник и его жертва-садистка пришли к полюбовному согласию и умоляют меня ни о чем никуда не сообщать. Пришлось соглашаться, но прогонять «фей» обратно, с наказом надыбать детского крема для будущего страдальца, хотя… нет, нафиг.

Быстро вернувшись, я захапал придурковатого художника на плечо и отправился с ним в деревню, прямиком к дежурному врачу, где и сдал под весьма нецензурные комментарии уже слегка подвыпившего мужика. Отсюда и началось наше с Пашей приключение под названием «найди башкира в питерском селе».

Нашли мы его спустя восемь с половиной часов, побывав в еще одной деревне, дважды вернувшись к лагерю и один раз навестив Конюхова, щеголявшего самым настоящим памперсом из бинтов, грустной мордой и опухшими ногами. Усталые, измученные и злые, мы волоклись в место, где я сегодня уже разок побывал.

— Я щас сдохну… — стонал Паша, явно мечтающий вновь оказаться в «Жасминной тени», — Это же надо…

— Кто знал, что он окажется таким популярным? — зло бурчал я, загребая порядком уставшими ногами, — Не человек, а эстафетная палочка прямо. Везде поспел.

— Сделай ему что-нибудь плохое, а?

— Предъявить нечего, — вздыхал в ответ я, нажимая на звонок.

— Вы че⁈ — с огромным удивлением и подозрением спросил подошедший к калитке уже знакомый мне по утренним процедурам мужик, — Трех хрюшек уже сожрали⁈ Больше не дам! Ни копытца!

— Да нет, — мотнул головой я в ответ на это, — Мы за другим пришли. Вон он сидит у вас.

И правда, за по-гусарски накрытой газетой табуреткой, на которой красовалось сало, лук, жарёха и пустые рюмки, восседал вполне довольный жизнью Слон, лучась на бедных измученных нас тщательно выверенным злорадством.