Команда Смайли

Глава 5

Мостин, застыв как изваяние, тихо заговорил. Лейкон ретировался в угол и, сцепив руки перед собой, слушал его с видом судьи. А Стрикленд, выпрямившись на стуле подобно Мостину, казалось, наблюдал, чтобы в словах молодого человека не было ляпсусов.

– Владимир позвонил сегодня в Цирк в обеденное время, сэр, – начал Мостин, не уточняя, к кому именно он обращается. – Я дежурил по ЧП и принял телефонный звонок.

Стрикленд поправил его с неприятной поспешностью:

– Вы хотите сказать: вчера. Будьте точны, хорошо?

– Извините, сэр. Вчера, – произнес Мостин.

– Без ошибок, пожалуйста, – предупредил его Стрикленд.

Дежурный офицер по ЧП, пояснил Мостин, обязан лишь сидеть на месте во время обеденного перерыва, а после ухода сотрудников проверять столы и корзины для бумаг. В общем, эта забота только младших чинов – ночных дежурств им не поручают, а в обеденное и вечернее время они дежурят по очереди.

И Владимир, повторил он, позвонил в обеденное время, по «пуповине».

– По «пуповине», – озадаченно повторил Смайли. – Я что-то не понимаю, что вы имеете в виду.

– Это такая система, при помощи которой мы поддерживаем связь с агентами-мертвяками, сэр, – объяснил Мостин и, тотчас схватившись за голову, пробормотал: – О великий Боже! – И испуганно затараторил: – Я об агентах, которые свое уже отработали, но все еще материально поддерживаемы нами, сэр.

– Значит, генерал позвонил, и вы ответили на звонок, – дружелюбно произнес Смайли. – В котором часу?

– Точно в час пятнадцать, сэр. Помещение, где сидят дежурные по ЧП, это, понимаете, как редакция на Флит-стрит. Там стоит двенадцать столов, а в конце – шесток, где сидит наседка – начальник отдела за стеклянной перегородкой. «Пуповина» находится в запертом ящике, и обычно ключ от него хранится у начальника. Но на время обеда он отдает его дежурному псу. Я отпер ящик и услышал голос с иностранным акцентом: «Алло».

– Давайте же побыстрее, Мостин, – пробурчал Стрикленд.

– Я тоже сказал, мистер Смайли, «алло». Мы только так отвечаем. Никогда не называем свой номер. Он сказал: «Грегори вызывает Макса. У меня для него кое-что очень срочное. Пожалуйста, немедленно свяжите меня с Максом». Я спросил, откуда он звонит, – это так принято, – но он ответил лишь, что у него полным-полно мелочи. У нас нет указаний следить, откуда звонят, да и в любом случае на это нужно много времени. Рядом с «пуповиной» находится электронная картотека, где значатся все рабочие имена. Я попросил его подождать и отстучал «Грегори». Мы всегда так делаем после вопроса о местонахождении агента. На экране тотчас появилось: «Грегори означает Владимир, бывший агент, бывший советский генерал, бывший глава Рижской группы». И номер досье. Затем я отстучал «Макс» и обнаружил, что это вы, сэр. – Смайли слегка кивнул. – «Макс означает Смайли». Затем я отстучал «Рижская группа» и узнал, что вы были их последним викарием, сэр.

– Их викарием? – произнес Лейкон, словно обнаружил ересь. – Смайли – их последний викарий, Мостин? Какого черта...

– Я думал, вы все это уже слышали, Оливер. – Смайли намеренно старался его оборвать.

– Только основное, – ответил Лейкон. – В критические минуты дело имеешь только с основным.

Не выпуская Мостина из виду, Стрикленд пояснил для Лейкона чисто по-шотландски и сжато, скорее даже спрессованно:

– У организаций, подобных Группе, имелось, как правило, два куратора. Почтальон, который выполнял для них всю черную работу, и викарий, который держался над схваткой. Этакий отец родной, – заключил он и кивнул на Смайли.

– А кто в картотеке значился его последним почтальоном, Мостин? – спросил Смайли, не обратив никакого внимания на Стрикленда.

– Эстерхейзи, сэр. Рабочее имя – Гектор.

– А его Владимир не просил? – поинтересовался Смайли у Мостина, по-прежнему не обращая внимания на Стрикленда.

– Прошу прощения, сэр?

– Владимир не спрашивал Гектора? Своего почтальона? Он просил подозвать меня – Макса. Только Макса. Вы в этом уверены?

– Он хотел связаться с вами, и ни с кем другим, сэр, – убежденно подтвердил Мостин.

– Вы сделали запись разговора?

– Все, что идет по «пуповине», автоматически записывается, сэр. Она подключена также к часам, так что мы знаем точное время разговора.

– Черт побери, Мостин, это же секретные данные, – рявкнул Стрикленд. – Мистер Смайли уважаемый бывший, но отнюдь не сегодняшний член нашей семьи.

– И дальше, Мостин? – заторопил его Смайли.

– Существующие инструкции давали мне очень ограниченную свободу действий, сэр, – ответил Мостин, снова, как и Смайли, выказывая намеренное пренебрежение Стриклендом. – Оба – и Смайли и Эстерхейзи – стоят в списке лиц, с которыми разрешается контактировать только через пятый этаж. Начальник отдела должен был вернуться с обеда лишь в два пятнадцать. – Он передернул плечами. – Я ничего не предпринял. Велел Владимиру попытаться дозвониться сюда в два тридцать.

Смайли повернулся к Стрикленду:

– По-моему, вы говорили, что вся картотека на эмигрантов передана на специальное хранение?

– Точно.

– Разве на экране селектора не должно было появиться какой-то записи на этот счет?

– Должно, но такого не случилось, – ответил Стрикленд.

– В этом-то как раз и дело, сэр, – подтвердил Мостин, продолжая разговаривать только со Смайли. – Не было ни намека на то, что с Владимиром или его Группой нельзя общаться. На картотеке выходило, что это просто очередной агент-пенсионер поднимает бурю в стакане воды. Вот я и решил, что ему то ли нужно немножко денег, то ли нужна компания, то ли что-то еще. У нас таких предостаточно. Пусть с ним разбирается начальник отдела, подумал я.

– Который остается безымянным, Мостин, – грозно вмешался Стрикленд. – Запомните.

Тут у Смайли промелькнула мысль, что сдержанность Мостина – то, как он словно бы с неприязнью все время обходит некий чреватый опасностью секрет, – возможно, объясняется тем, что он выгораживает нерадивого начальника. Следующие слова Мостина полностью подтвердили это, ибо он довольно недвусмысленно дал понять, что его начальник всему виной.

– Беда в том, что начальник моего отдела вернулся с обеда лишь в три пятнадцать, так что когда Владимир позвонил в два тридцать, мне пришлось снова просить его перезвонить. Он пришел в ярость, – сделал паузу Мостин. – Я имею в виду, Владимир. Я поинтересовался, не могу ли я чем-либо помочь, и он попросил: «Разыщите Макса. Просто разыщите Макса. Скажите Максу, я был в контакте с некоторыми друзьями и через друзей – с Соседями». В его карточке содержалась расшифровка нескольких кодовых слов, и я увидел, что «Соседи» означает советскую разведку.

Лицо Смайли стало бесстрастным, как у мандарина. Отражавшиеся на нем прежде чувства исчезли.

– И все это вы, как положено, доложили начальнику вашего отдела в три пятнадцать?

– Да, сэр.

– Вы прокрутили ему пленку?

– У него не было времени слушать, – безжалостно отозвался Мостин. – Он отбывал на большой уикэнд.

Мостин столь упорно старался быть кратким, что Стрикленд, видимо, почувствовал необходимость заполнить пробелы.

– В общем, да, если мы ищем козла отпущения, Джордж, то начальник Мостина вел себя как монументальный идиот, нет вопроса, – бодро объявил Стрикленд. – Он совершил промашку, не затребовав досье Владимира, которое, конечно же, пришло бы не сразу. Он допустил промашку, не ознакомившись с действующими правилами обращения с эмигрантами. Кроме того, он, видимо, подцепил сильную дозу уик-эндной лихорадки, ни словом не обмолвившись о том, где его искать в случае, если он понадобится. Да поможет ему Бог в понедельник утром, если он понадобится. Да поможет ему Бог в понедельник утром, вот что я скажу. О да. Дальше, Мостин, мы ждем, молодой человек.

Мостин покорно продолжил рассказ.

– Владимир позвонил в третий, и последний, раз в три сорок три, сэр, – произнес он еще медленнее, чем прежде. – Он должен был объявиться без четверти четыре, но позвонил на две минуты раньше. – К тому времени Мостин получил элементарную инструкцию от начальника отдела и сейчас повторил ее Смайли: – Это случай, который лечится бромом, сказал мне начальник. Мне надо было выяснить, чего, собственно, хочет старик, и, если ничего не получится, назначить ему встречу да охладить его после. Угостить стаканчиком, похлопать по спине и пообещать передать то, что он мне сообщит.

– А «Соседи»? – поинтересовался Смайли. – Ваш начальник не задумался над этим?

– Он подумал, что это было сказано, скорее всего, для красного словца, сэр.

– Я вижу. Да, вижу, как все произошло. – Однако глаза его оставались прикрытыми. – Так как же прошел диалог с Владимиром в третий раз?

– По словам Владимира, встреча должна была состояться немедленно, или вообще ничего, сэр. Я, следуя инструкции, предложил ему альтернативу: «Напишите нам – вам нужны деньги? Наверняка это может подождать до понедельника», – но тут уж он сорвался на крик: «Встреча, или вообще ничего. Сегодня вечером или никогда. По Московским правилам. Повторяю: по Московским правилам. Передайте это Максу...»

Мостин умолк и, подняв голову, встретил, не мигая, враждебный взгляд Стрикленда.

– Скажите Максу – что? – уточнил Смайли, переводя взгляд с одного на другого.

– Мы говорили по-французски, сэр. В карточке сказано, что французский является его вторым языком, а я в русском языке дошел только до второго класса.

– Это к делу не относится, – отрезал Стрикленд.

– Скажите Максу – что? – настаивал Смайли.

Глаза Мостина отыскали пятно на полу в одном-двух ярдах от него.

– Он имел в виду: «Скажите Максу, я настаиваю: по Московским правилам».

Лейкон, который последние минуты, вопреки обыкновению, молчал, вдруг заявил:

– Одно важное обстоятельство, Джордж. Цирк в данном случае не был просителем. Просителем был генерал. Бывший агент. Это он осуществлял нажим, он вел. Прими он наше предложение, изложи свою информацию, ничего бы не произошло. Он сам на себя это навлек. Я настаиваю, Джордж, чтобы вы это учли!

Стрикленд закурил новую сигарету.

– Кто когда-либо слышал о Московских правилах в сердце чертова Хэмпстеда? – Стрикленд помахал рукой, чтобы погасить спичку.

– То, что Хэмпстед чертов, – это верно, – спокойно согласился Смайли.

– Мостин, заканчивайте, – скомандовал Лейкон, покраснев как рак.

– Мы договорились о времени, – деревянным голосом продолжил Мостин, теперь глядя на левую ладонь и словно читая по ней свою судьбу. – На десять двадцать, сэр.

Они договорились встретиться по Московским правилам, сказал он, и следуя обычной процедуре контактов, с которой Мостин ознакомился ранее, по имевшейся в отделе картотеке встреч.

– И что же это за процедура? – не успокаивался Смайли.

– Это согласно учебнику, сэр, – ответил Мостин. – Учебный курс в Саррате, сэр.

Смайли вдруг стало тошно от почтительности Мостина. Он вовсе не хотел быть кумиром этого парня, не хотел ни видеть этот обожающий взгляд, ни слышать этот голос, почтительно произносящий «сэр». Не был он готов к удушающему преклонению этого незнакомого человека.

– На Хэмпстедской пустоши, в десяти минутах ходьбы от Ист-Хит-роуд, есть жестяной сарай, который стоит у спортивного поля, что на южной стороне проспекта, сэр. Сигналом безопасности служила канцелярская кнопка, воткнутая высоко в первый деревянный косяк слева при входе.

– А сигнал-отмена? – резко спросил Смайли.

Но он уже знал ответ.

– Черточка желтым мелком, – откликнулся Мостин. – Насколько я понимаю, желтый цвет был своего рода опознавательным знаком Группы еще в старые дня. – По его тону чувствовалось, что рассказ идет к концу. – Я воткнул кнопку, вернулся сюда и стал ждать. Когда Владимир не появился, я подумал: «Ну, раз он помешан на секретности, придется еще раз сходить в ту хибару и проверить сигнал-отмену, тогда я буду знать, что он находится поблизости и предлагает откат назад, к первоначальному варианту».

– То есть?

– Встреча в пикапе у метро «Швейцарский домик» в одиннадцать сорок, сэр. Только я собрался пойти взглянуть, как позвонил мистер Стрикленд и приказал сидеть на месте до следующих распоряжений. – Смайли полагал, что Мостин закончил, но не тут-то было. Словно забыв о присутствующих, он медленно покачал красивой головой. – Мы так с ним и не встретились, – удивленно произнес он. – Он же был моим первым агентом, а я так с ним и не встретился, и я так и не узнаю, чего он хотел. Мой первый агент, и мертв. Невероятно. Я чувствую себя настоящим Ионой. – Уже замолчав, он еще долго качал головой.

Лейкон добавил краткий постскриптум:

– Да, так вот Скотланд-Ярд нынче располагает компьютером, Джордж. Патруль нашел на пустоши тело и оградил место барьерами, а как только фамилию погибшего ввели в компьютер, загорелся огонек, или появились какие-то цифры, или что-то там еще, и они сразу поняли, что он значится в нашем особом списке. Дальше все заработало как часы. Начальник столичной полиции позвонил в министерство внутренних дел, из министерства внутренних дел сообщили в Цирк...

– А вы позвонили мне, – закончил Смайли. – Почему, Оливер? Кто посоветовал привлечь к этому делу меня?

– Джордж, разве это имеет значение?

– Эндерби?

– Если вы так настаиваете, то да – Сол Эндерби. Джордж, выслушайте меня.

Наконец для Лейкона наступил звездный час. Перед ними вырисовывалась проблема, очерченная, хотя еще и не уточненная. Мостина забыли. Лейкон на правах старого друга с доверительным видом встал над сидящим Смайли.

– Джордж, на данный момент дело обстоит так, что мне ничего не мешает пойти к Мудрецам и сказать: «Я провел дознание, и руки у Цирка чисты». Я могу сказать это. «Цирк не поощрял этих людей, как не поощрял и их лидера. Вот уже целый год Цирк не платил ему и не помогал!» Вполне честно. Его квартира, его машина не принадлежат Цирку, арендную плату за него мы не платили, отпрысков его не обучали, любовнице цветов не посылали и не поддерживали никаких старых – и прискорбных – связей с ним или ему подобными. Все связи с нами остались в прошлом. Его кураторы окончательно ушли со сцены – вы и Эстерхейзи, оба люди пожилые, оба списаны. Я вправе все это выложить положив руку на сердце. Мудрецам, а если необходимо, то и своему министру лично.

– Я что-то вас не понимаю, – перебил его Смайли, намеренно разыгрывая тупость. – Владимир числился нашим агентом. Пытался нам что-то сообщить.

– Нашим бывшим агентом, Джордж. Откуда мы знаем, что он пытался нам что-то сообщить? Мы же не давали ему никакого поручения. Он сказал, что дело срочное – даже упомянул про советскую разведку, но так делают многие бывшие, когда протягивают шапку за вспомоществованием!

– Только не Владимир, – отрезал Смайли.

Софистика, однако, была родной стихией Лейкона. Он в ней родился, он ею дышал, он мог летать, плавать в ней – никто в Уайтхолле сравниться в этом с ним не мог.

– Джордж, разве можем мы нести ответственность за всех бывших агентов, которым взбредет в голову неразумная мысль отправиться ночью гулять по одному из опаснейших пустырей в Лондоне! – Он молитвенно протянул к Смайли рука – Джордж! Как быть? Выбор за вами! За вами! Во-первых, Владимир просил о встрече с вами. Двое бывших коллег – потолковать о былом, почему бы и нет? И получить немножко деньжат – все когда-нибудь способны на такое, – он сделал вид, что у него для вас что-то есть. Какие-то крохи информации. Почему бы и нет? Все так поступают. В таком случае мой министр поддержит нас. Никакого шума, головы не полетят, и никакой истерики со стороны кабинета министров. Министр поможет нам схоронить дело. Естественно, прикрывать нас он не станет. Но придет к разумному выводу. Если я застану его в благоприятном расположении духа, он, возможно, и вовсе не потревожит Мудрецов.

– Аминь, – откликнулся Стрикленд.

– А с другой стороны, – продолжал гнуть свое Лейкон, пустив в ход всю силу убеждения, чтобы добить зверя, – если ситуация выйдет из-под контроля, Джордж, и министр вобьет себе в голову, что мы используем его доброе к нам отношение, чтобы замести следы неудавшейся и не разрешенной правилами авантюры, – он снова зашагал по комнате, обходя воображаемую трясину, – и начнется скандал, Джордж, и докопаются, что Цирк к этому причастен, – ваша служба, Джордж, которой вы отдали столько лет и которую, я уверен, вы до сих пор любите, – скандал, связанный с известной группой эмигрантов-реваншистов, людей несерьезных, болтливых, рьяных противников разрядки, зацикленных на анахронических идейках, настоящей отрыжки «холодной войны», иными словами, олицетворением всего того, чего наши владыки велели нам избегать, – он снова добрался до своего угла за пределами круга света, – и ведь была смерть, Джордж... и попытка спрятать концы в воду, как они это назовут... и сопутствующий шум в прессе – словом, такого скандала нам уже не пережить.

Наша служба – все еще слабенькая малютка, Джордж, хилое дитя, находящееся в руках новых, до невероятности чувствительных людей. На данной стадии своего нового рождения дитя это может умереть от простой простуды. И если такое произойдет, вина падет и на ваше поколение. У вас, как и у всех нас, есть же чувство долга. Лояльность.

«Долга по отношению к чему? – недоуменно подумал Смайли. Он подсознательно как бы ощущал себя зрителем – кроме всего прочего, и смотрел на себя всегда со стороны. – Лояльности по отношению к кому?»

«Лояльность не существует без измены», – любила говаривать ему в молодости Энн, когда он пытался возмущаться ее изменами.

Некоторое время царило молчание.

– А оружие? – наконец спросил Смайли тоном человека, проверяющего какую-то теорию. – Как вы это объясните, Оливер?

– Какое оружие? Никакого оружия. Его застрелили. Скорей всего, свои же дружки, которые в курсе всех их затей. Не станем упоминать его аппетита на чужих жен.

– Да, его застрелили, – согласился Смайли. – В упор. В лицо с очень близкого расстояния. Пуля со смещенным центром тяжести. И наспех обыскали. Взяли бумажник. Таков диагноз полиции. Но наш диагноз будет другим, не так ли, Лодер?

– Никоим образом. – Стрикленд бросил на Смайли сердитый взгляд сквозь клубы сигаретного дыма.

– Ну, а мой будет.

– Тогда выкладывайте, Джордж, – великодушно предложил Лейкон.

– Оружие, с помощью которого застрелен Владимир, обычно применяется Московским Центром для убийства, – пояснил Смайли. – Зачастую оно вмонтировано в фотоаппарат, в чемоданчик или во что-то еще. Пулей со смещенным центром тяжести стреляют в упор. Чтобы замести следы, наказать человека, чтобы другим неповадно было. Если память мне не изменяет, такую даже выставляли в Саррате, в музее рядом с баром.

– Она там по-прежнему красуется. Жуть, – подтвердил Мостин.

Стрикленд одарил Мостина премерзким взглядом.

– Но, Джордж! – воскликнул Лейкон.

Смайли выжидающе молчал, зная, что в таком состоянии Лейкон может под присягой отрицать даже существование Биг-Бена.

– Эти люди... эти эмигранты, к которым принадлежал и бедняга... разве они не выходцы из России? Разве добрая половина их не находилась в контакте с Московским Центром – о некоторых мы знали, а о других нет. Подобное орудие – я, конечно, не утверждаю, что вы тут правы, – подобное орудие в их мире, вполне возможно, столь же распространено, как сыр!

«С глупостью даже сами боги не в состоянии бороться, – подумал Смайли, – но Шиллер забыл про бюрократов».

– Лодер, – Лейкон обратился к Стрикленду, – у нас все еще не решен вопрос, какое заявление делать прессе. – И затем чуть ли не приказал: – Может, вы снова перед ними выступите, посмотрите, как далеко зашло дело.

Стрикленд, снявший ботинки, покорно прошлепал в носках по комнате и набрал номер.

– Мостин, не отнести ли вам все это на кухню? Ни к чему оставлять лишние следы, верно?

Мостин вышел, и Смайли неожиданно остался вдвоем с Лейконом.

– Так да или нет, Джордж, – вопросительно смотрел на него Лейкон. – Надо привести все в ажур. Дать объяснения лавочникам или кому еще там следует. Почтальону. Молочнику. Друзьям. Всем, кто такого рода людей окружает. Никто не знает этого лучше вас. Никто. Полиция обещала сообщить вам для начала основные данные. Они не станут тянуть, но, конечно, будут придерживаться определенного порядка и следовать рутине. – Лейкон нервно подскочил к креслу Смайли и неуклюже уселся на ручку. – Джордж, вы считались их викарием. Прекрасно, вот я и прошу вас поехать и отслужить панихиду по нему. Он ведь хотел видеть вас, Джордж. Не нас, а вас.

В их разговор со своего места у телефона вторгся Стрикленд:

– Они просят подпись под заявлением для печати, Оливер. Они хотели бы видеть вашу подпись, если вы не против.

– А почему не шефа? – произнес предусмотрительный Лейкон.

– Видимо, им ваша подпись кажется весомее.

– Попросите собеседника минуту подождать. – Лейкон взмахнул рукой, словно крылом ветряной мельницы, и опустил ее в карман. – Я мог бы дать вам ключи, Джордж. – Он позвенел ими перед Смайли. – На определенных условиях. Хорошо? – Ключи все еще качались. Смайли, глядя на них, возможно, спросил: «На каких?», а возможно, просто не спускал с них глаз – право же, он не был настроен разговаривать. Мозг его немало занимали Мостин и отсутствие сигарет; телефонные звонки насчет Соседей; агенты, у которых снесено лицо, и желание спать. А Лейкон принялся отсчитывать. Он придавал большое значение счету и помечал цифрой каждый абзац. – Во-первых, вы частный гражданин, исполнитель воли Владимира, а не нашей. Во-вторых, вы человек из прошлого, а не из настоящего и должны вести себя соответственно. Теперь по части санитарии. Вы замутите воду, но не за тем, чтобы ее загрязнить. Вы, естественно, не станете проявлять своего профессионального интереса к Владимиру, так как это значило бы, что мы проявляем интерес. При этих условиях могу я передать вам ключи? Да? Нет?

В дверях на кухню остановился Мостин. Он обратился к Лейкону, но его озабоченный взгляд то и дело перебегал на Смайли.

– В чем дело, Мостин? – обернулся к нему Смайли. – Не тяните.

– Я только что вспомнил о пометке на карточке Владимира, сэр. У него есть жена в Таллине. Может, следовало бы ей сообщить, вот мне и пришло в голову, что надо вам об этом сказать.

– В картотеке опять-таки нет точности, – возразил Смайли, в свою очередь глядя на Мостина. – Она находилась с ним в Москве, когда он бежал к нам, ее арестовали и отправили в концлагерь. Там она и умерла.

– Мистер Смайли предпримет то, что считает в этой связи нужным, – быстро произнес Лейкон, стремясь избежать новой вспышки разногласий, и опустил ключи в безучастную руку Смайли.

И сразу все пришло в движение. Смайли поднялся на ноги, Лейкон уже пересек полкомнаты, и Стрикленд протягивал ему трубку. А Мостин вышел в темный коридор, дабы предупредительно снять с вешалки плащ Смайли.

– Что еще сказал вам Владимир по телефону, Мостин? – тихо спросил Смайли, сунув руку в рукав плаща.

– Он сказал: «Передайте Максу, что речь идет о Песочнике. Передайте, что у меня есть два доказательства и я могу их принести. Тогда, возможно, он со мной встретится». Он повторил это дважды. Была запись на пленке, но Стрикленд стер.

– Вам известно, что подразумевал под этим Владимир? Отвечайте тихо.

– Нет, сэр.

– На этот счет на карточке ничего?

– Нет, сэр.

– А они знают, что он имел в виду? – Смайли быстро кивнул в сторону Стрикленда и Лейкона.

– Стрикленд, возможно, знает. Я не уверен.

– Владимир действительно не просил о встрече с Эстерхейзи?

– Нет, сэр.

Лейкон закончил разговор по телефону. Стрикленд перехватил трубку и продолжил. А Лейкон, увидев Смайли уже в дверях, в два прыжка очутился рядом.

– Джордж! Славный вы малый! Желаю удачи! Послушайте, я хочу поговорить с вами как-нибудь о том, чтобы нам сочетаться браком. Семинар, не ограниченный никакими запретами. Я рассчитываю на вас, Джордж, посвятите меня в тайны ремесла!

– Хорошо. Надо будет встретиться, – согласился Смайли.

И, опустив взгляд, смотрел, как Лейкон пожимает ему руку.

Нелепейший постскриптум к этой встрече лишил ее всякой тайны. По принятым в Цирке правилам, на конспиративных квартирах должны быть установлены скрытые микрофоны. Агенты, как ни странно, с этим мирятся, хотя их об этом не информируют, а их кураторы делают вид, что ведут записи. Готовясь к встрече с Владимиром, Мостин перед прибытием старика, как полагалось, включил систему, и в последовавшей панике никто не подумал ее выключить. В соответствии с принятой процедурой пленка поступила в расшифровку, текст был размножен и разослан обычным получателям такого рода информации в Цирке. Один экземпляр поступил к незадачливому шефу Отдела разных поручений, в Секретариат, а также шефам Персонала, Оперативного и Финансового отделов. Взрыв произошел, лишь когда один из экземпляров очутился у Стрикленда на столе, среди входящих бумаг, и с ни в чем не повинных получателей под присягой и страшными угрозами взяли клятву держать язык за зубами. Пленка оказалась идеальная. Слышались безостановочные шаги Лейкона, равно как и замечания Стрикленда, произнесенные тихим голосом, – некоторые – непристойные. Не попали на пленку лишь признания, наспех сделанные Мостином в коридоре.

Что до самого Мостина, он больше в этом деле не участвовал. Два-три месяца спустя он по собственной воле подал в отставку, пополнив число тех, кто принимает скоропалительные решения в наши беспокойные дни.