Комбат. Между мертвым и живым

Глава 1

Окно на площадке второго этажа было разбито. Комбат остановился, зачем-то потрогал стекло. Вот штука, а! Вроде гостиница ничего себе, даже с претензией на нечто европейское. А стекло разбито самым вульгарным и совковым образом.

Он достал сигареты, вытряхнул одну из пачки, зажал во рту и пошел дальше вниз. Такая прогулка перед сном была неотъемлемой частью его жизни здесь, в гостинице «Арбат», на самом берегу Черного моря, в успокаивающемся осеннем Сочи.

В холле, несмотря на октябрь, было достаточно людно. Возле стойки администратора что-то выяснял громкий мужик с акцентом. Иностранец, наверное. Что-то не понравилось, вот и разоряется. Комбат усмехнулся, вспоминая те времена, когда поездка в Сочи была чем-то священным для среднего человека и там было уже совершенно все равно, в какой гостинице тебя поселили, – любой гадюшник запросто сходил за дворцы Аль-Рашида.

Комбат стоял у дверей, когда сбоку, из служебного коридора, раздался пронзительный женский визг.

В холле мгновенно стало тихо. Горластый иностранец вытянул шею и завертел головой в обрамлении белоснежного воротничка. Комбат выронил сигарету изо рта.

Крик повторился. И Рублев мог побиться об заклад, что визжащая дама испугалась отнюдь не таракана или мыши. Он решительно повернулся и бросился туда, откуда раздавались душераздирающие звуки.

Следом за ним метнулась администраторша, оставив свое рабочее место, а с ней и иностранец. Остальные присутствовавшие предпочли только заглянуть в темноватый коридор, а дальше на всякий случай не соваться.

Рублев нашел кричащую женщину как раз тогда, когда она захлебнулась третьим воплем. Он выскочил прямо к грузовому подъемнику, увидел черный распахнутый провал, толстую горничную, возле которой валялся тюк грязного белья, и – человеческое лицо, жутко белеющее в проеме.

Горничная повернулась на топот, увидела, что люди уже близко, и разрешила себе грохнуться в обморок. Грохнуться, надо сказать, весьма предусмотрительно: прямо на бельевой тюк.

– Твою мать! – выругался Комбат…

Подъемник был стареньким, дверцы открывались руками. То есть сама процедура работы с ним выглядела следующим образом: человек, нуждавшийся в подъемнике, подходил, открывал дверцы и смотрел, где он находится – на этаже или нет. Если нет, то нажималась кнопка вызова, и подъемник подъезжал.

Но сегодня кое-кто решил, что так делать неинтересно и подъемник можно использовать по-другому. К примеру, нет ничего интереснее, чем приделать веревку с затяжной петлей к днищу подъемной площадки и нажать кнопку «вверх». Ну а старая техника дело знала и исправно утащила несчастного на достаточную высоту, чтобы повешение состоялось.

В общем, весьма техничный способ самоубийства, достойный занесения в анналы.

Комбат подошел к распахнутым дверцам, посмотрел на покойника. Да, мужичок и при жизни-то красавцем не был, можно голову дать на отсечение. А уж теперь-то – фиолетовый, с выпученными глазами и прикушенным языком, от которого по подбородку протянулась струйка запекшейся крови, он и Рублева, привычного ко всяким таким зрелищам, заставил передернуться.

Сзади шумно засопели. Борис повернул голову и увидел администраторшу. Она стремительно теряла естественный цвет лица, приобретая бледно-салатовую маску. То ли готовилась тошнить, то ли падать в обморок.

Пожалуй, ситуация срочно нуждалась во взятии под контроль. Комбат подошел к администраторше почти вплотную и прикрикнул:

– А ну, быстро – милицию вызвать!

Она непонимающе захлопала глазами, но потом кивнула несколько раз и бросилась по коридору в сторону холла.

– Damn it! – выругался иностранец.

– Вот и я про то же, – подтвердил Комбат.

Он присел над бесчувственной горничной, похлопал ее по щекам. Толстуха застонала, приподняла голову, несколько секунд непонимающе моргала, а потом покосилась в сторону лифта. Рублев подумал, что сейчас она снова отправится в вечные края, и рукой повернул ее лицо так, чтоб она не успела увидеть мертвого мужчину в шахте подъемника.

– Не смотрите, – мягко сказал Рублев.

Горничная стала тяжело дышать, как будто бы приводя в норму дыхание после нешуточной дистанции.

– Это же монтер наш, Семен. – прошептала она, немного справившись с дыхательными спазмами.

– Ага, то есть вы его знали, – констатировал Борис.

– Ну конечно, знала! Это наш электрик гостиничный! Его Семеном зовут, он тут уже давно работает. работал, – горничная шмыгнула носом, из ее глаз выкатились две увесистые слезы. Если плачет, значит – кризисная часть стресса миновала и можно хотя бы немного расслабиться.

– Спокойно, спокойно, – Комбат похлопал женщину по плечу.

Она зажала рот ладонью, помотала головой, будто отгоняя навязчивый кошмар. А потом, жестом попросив Комбата наклониться, страшным шепотом произнесла:

– Это матрос до него добрался!

– Какой еще матрос? – спросил Комбат. И подумал, что дело-то, похоже, пахнет традиционной бытовухой. К примеру, был этот покойный большим должником матроса. Ну тот и решил устранить проблему финансово проигрышным, но морально удовлетворительным методом.

Но тут горничная выдала такое, чего Комбат не ждал.

– Да как же! Черный Матрос давно уже тут шалит. Раньше как-то по мелочи. А потом не то его разозлили, не то еще чего. Только он убивать начал. Он и сам-то мертвый, давно уже, с Гражданской войны. Тут раньше корабль какой-то утоп, так всех моряков с него, каких к берегу волнами прибило, аккурат вот тут, на месте гостиницы, похоронили! А потом это кладбище снесли… И говорили ведь знающие люди: не будет тут ничего хорошего, нельзя на костях строить!

Рублев вздохнул. Вот чего он терпеть не мог, так это всякой мистики. Сам он, в силу воспитания и образа жизни, во всякую нечисть не верил. Кое-какие армейские приметы и суеверия – вот и все, что разрешал себе Комбат. Ну а какой-то Черный Матрос. Господи, да и само это словосочетание отдает каким-то дешевым триллером. Или вовсе – пионерскими байками после отбоя. Из серии про Черную Руку, Желтое Пятно и тому подобное.

Горничная всхлипывала. Иностранец, судя по лицу, боролся с самим собой и решал – посмотреть на покойника или все-таки не травмировать свою психику. Рублев хотел было прикрикнуть на него, чтоб он исчез куда подальше, но тут снаружи пронзительно мяукнула сирена и по коридору протопали четверо ребят в штатском.

Старший лейтенант Крохин и Борис Рублев стояли возле двери в гостиницу «Арбат». Они курили, лейтенант жевал купленный в гостиничном буфете пирожок с рисом.

– Ну и? – спросил Рублев.

– Ну и ничего. На первый взгляд – самоубийство. Но доктор говорит – что-то не так. Вроде бы странгуляционная борозда не совсем укладывается в версию. Надо подробнее смотреть. А вообще теперь проблем, как ни крути, не оберешься. Даже не внешних. Ты, вообще, давно тут живешь?

– Пятый день, – ответил Комбат.

– Понятно. Тогда, конечно, ты не в курсе. Тут последний месяц смертность высокая.

– В гостинице?

– Ага. Персонал мрет как мухи. Вот, четвертый труп.

– Ни хрена себе! И что с ними?

– Ну, строго говоря, все укладывается в понятие «несчастный случай». Или самоубийство. Сначала охранника током убило – пьяным на кой-то леший полез в распределительный щит. Потом столяр на машине разбился, потом на кухне посудомойка выпила случайно средство от тараканов. Теперь этот хмырь повесился.

Рублев покачал головой.

– Да уж, весело! Теперь понятно, что за мистикой тут развлекаются.

Оперуполномоченный посмотрел на Комбата.

– А что за мистика?

– А ты что, не слышал? Какой-то Черный Матрос.

Крохин почесал нос.

– Ах, ты про это? Ну так про Черного Матроса только ленивый не слышал! История известная. В восемнадцатом году из порта вышел пароход в Одессу. И далеко не ушел – какая-то мразь подложила бомбу в трюм. Разворотило полднища, корабль утонул вон там, – опер показал пальцем в сторону моря.

Как прикинул Рублев, участок, на котором утонул пароход, находился в полукилометре от берега.

– Практически никто не спасся, – продолжил Крохин. – А на том пароходе везли батальон революционных матросов с Балтики. Так тела этих парней еще две недели к берегу прибивало. Им потом братскую могилу сделали – аккурат вот здесь. Ну а сразу после войны было решено построить здесь гостиницу. Ну могилку-то и сковырнули незаметно.

– О как. И теперь, значит, люди уверены, что матросы мстят?

Оперуполномоченный покачал головой.

– Не матросы. Один матрос. Там, по легенде, был такой страшный сибиряк, он этой ротой командовал. Если верить сказкам, то он однажды бился с пулеметом в одиночку против полка. И, что характерно, победил. В смысле – заставил отступить. Вот, а потом, после смерти, он тоже не мог простить обидчикам такого обращения с прахом боевых товарищей.

– И что, тут с самого начала чертовщина творилась?

– Нет, только месяц назад началась, – пожал плечами оперуполномоченный.

– Но под нее, конечно же, списали все нехорошее, что происходило в гостинице в последние несколько десятилетий? – предположил Рублев.

– В общем, что-то вроде того, – подтвердил опер.

– Понятно. Ну а что ты думаешь?

– Я думаю, что здесь что-то неправильно, – ответил Крохин, доставая из пачки новую сигарету. – Совсем неправильно. Ну, не зацикливаясь на каком-то там потустороннем матросе, конечно.

– Да, матросы тут явно ни при чем, – засмеялся Рублев.

Из гостиницы вынесли носилки, накрытые серой простыней. Из-под нее свешивалась рука мертвого – она безвольно болталась, как будто махая на прощанье этому миру.

– Вот и радуйся теперь этой путевке, – вздохнул Комбат.

– Да радуйся, чего уж там! Среди постояльцев – ни одной жертвы, – сказал Крохин.

– Спасибо, утешил, – покачал головой Комбат.

– Я старался. По долгу службы, – рассмеялся Крохин. – Ну, ладно, Борис! Всего тебе.

– И тебе. Может, при нормальных обстоятельствах свидимся, – ответил Рублев.

– Как знать, как знать.

Опергруппа, «скорая» и труповозка уехали. На крыльцо высыпал немногочисленный персонал, присутствовавший вечером на работе. Они смотрели вслед машинам и напряженно перешептывались.

Распахнулись входные двери – их открыли по-молодецки, или, как пишут во всяких былинах, «на пяту». В стуке и дребезжании стекла на крыльце воздвигся моложавый высокий дядька с лысиной, на которую были начесаны несколько жиденьких прядок.

– Ну! Что собрались?! – сипло выкрикнул он. – Работать идите!

Люди быстренько забежали внутрь. Дядька посмотрел на спокойно стоящего Рублева, прищурился и крикнул еще громче:

– А я что, не для тебя сказал? Марш работать!

– Я здесь не работаю, – спокойно ответил Рублев.

– В смысле? – опешил дядька.

– В прямом. Я здесь отдыхаю.

Дядька раскрыл рот, хватанул воздуха. И сказал уже совсем другим, извиняющимся и робким голосом:

– Вы не обижайтесь только. Я директор гостиницы. Сами понимаете, стресс нешуточный, уже ведь не первый это случай.

– Да ничего, я прекрасно понимаю, – ответил Борис.

Директор вымученно улыбнулся и протянул руку:

– Аркадий Леонидович.

– Борис Иванович, – ответил Комбат.

– Вы, если что-то понадобится или что не так – немедленно заходите. Все решим в наилучшем виде, – пробормотал директор, сообразил, что мелет чушь, совсем не соответствующую рангу, торопливо попрощался и засеменил к своей машине.

Комбат хмыкнул, глядя ему вслед. Вот что делает с людьми стресс! Бедняга и сам не понимает небось, на каком свете находится.

Рублев вернулся в холл. Там он увидел иностранца. Тот, ведя себя куда тише, чем раньше, оформлял документы на заселение. Ничего, крепкие нервы у «заморского гостя». Другой на его месте собрался бы и дунул отсюда куда подальше. Благо основной наплыв отдыхающих уже закончился и со свободными местами в гостиницах куда проще.

– Вам, может, кофе принести? – окликнула Бориса из-за стойки администраторша. – А то переволновались!

– Нет, спасибо. Я на ночь кофе не пью, – ответил Рублев. – Скоро уже ложиться буду. Посмотрю немножко телевизор – и спать.

В принципе, так он и собирался сделать. Прийти, врубить какой-нибудь непритязательный кабельный канал с фильмами, посмотреть, не вникая, – и все. И завтра проснуться уже в другом настроении.

Он жил на самом верху – на четвертом этаже. Двухкомнатный номер-люкс, все удобства. Так получалось в соответствии с путевкой. Тогда Комбат еще удивился – вот ведь щедрость. Теперь думал, что организация, затеявшая этот неожиданный розыгрыш, просто решила крепко сэкономить деньги, забронировав ему люкс именно здесь, в «Арбате».

Гостиница была уже, прямо скажем, не первой молодости и свежести. И как ни старались работники привести ее в божеский вид, большая часть их усилий пропала даром – заведение потихоньку приходило в упадочное состояние. Что-то не клеилось здесь, что-то не давало развиваться в нужную сторону.

Вот и люксы тоже. Обстановка громоздкая, мебель помпезная, с претензией. Но при том старая, некрасивая, давно нуждающаяся в обновлении. По чести говоря, ее даже перетяжка уже не могла облагородить.

Или вот, к примеру, обои. Шелкография – оно всегда красиво. Но отечественная шелкография, как ни крути, здорово отличается от зарубежной. И отнюдь не в лучшую сторону. Так вот, обои в люксе были отечественными. Ну и ладно бы только их качество подвело. Так нет же, как назло, у дизайнера, оформлявшего этот люкс, максимум, что было по части профессионального оформления, – это курсы художников-оформителей. Высокие потолки, под три метра – а на обоях вертикальные полосы. Это, как говорится, обнять и плакать. Кажется, что комнаты – это поставленные на попа спичечные коробки.

С другой стороны, дареному коню в зубы не смотрят. Если бы не этот выигрыш, разве поехал бы Рублев в Сочи? Да вряд ли. И не оттого, что с деньгами проблемы, – нет. Просто лень уже как-то.

Борис сел в кресло, повернутое к окну. Из него прекрасно были видны кусок моря и небо. Сейчас оно было густо-фиолетовым с карамельно-розовыми переливами, размазанными по перистым облакам. Красиво и умиротворяюще.

А по морю неспешно тащится какая-то пассажирская посудина, расцвеченная, словно новогодняя елка. Наверное, круизный теплоход. Только не очень большой, не из тех, на которых вокруг Европы катаются. Так, что-то местное. Максимум из сопредельной Турции или Украины.

Мысли как-то сами собой соскочили на то, что вот плыл по этому морю много лет назад пароход с людьми, а потом рвануло в трюме, хлынула во все отсеки соленая вода – и началось страшное. И тонули даже те, кто, вполне возможно, умел плавать. А через пару дней после того – опять море, и не скажет никто, что тут люди гибли. Хотя, может, и скажет. Вон оперуполномоченный сказал, что трупы несколько дней выкидывало волнами.

Такой ход размышлений был совершенно не по душе Комбату. Но и поделать с собой тот не мог ничего. Ему, повоевавшему и в прошлом, и в нынешнем веке, не давало покоя ощущение своей причастности к потустороннему. Казалось, что этот матрос просто дышит Рублеву в спину. Борис открыл окно, впустив в номер тугую струю пахнущего йодом морского воздуха.

Полегчало.

Он включил телевизор, нашел бесхитростную комедию американского производства и сам не заметил, как заснул под немудреные шуточки героев.

Ночью в подвал спускался персонал гостиничной прачечной. Хотя персонал – это чересчур сильно сказано: здесь работало трое крепких выпивающих мужиков, коим совершенно не жаль было своих легких, на которые даже сквозь респираторы оказывал немалое воздействие едкий стиральный порошок. С другой стороны, зарплату эти трое получали, пожалуй, самую высокую из всего технического персонала.

Сегодня рабочие пришли явно навеселе. Их никто не укорял, более того – у остальных работников сама мысль о том, что надо идти туда, где сегодня умер человек, вызывала содрогание. А эти – ничего. Накатили граммов по двести на нос и довольны судьбой. Ну, по крайней мере, не жалуются.

– Во, блин! – почесал голову рабочий Иван. – Зацените, мужики, сколько они нам накидали грязного!

– Ничего себе, – критически посмотрел на груду белья другой рабочий – Тимофей. – Это надолго. Ой, блин! А тут вообще тюк заблеван!

Он пнул ногой тот самый тюк постельного белья, который сегодня послужил страховкой для перепуганной горничной.

– Его первым делом закинем, – ответил Иван. – Чтоб потом глаза не мозолил.

Они подняли сверток, подтащили к одной из трех стиральных машин. Она тускло отблескивала никелированным нутром барабана. Тимофей и Иван уже приготовились закидывать белье, как вдруг третий рабочий, Славик, остановил их:

– Погодите, я в нутро загляну. А то, чтоб не получилось, как месяц назад.

Месяц назад они не заметили шальную крысу, невесть откуда забравшуюся в подвал гостиницы, регулярно проходивший дератизацию, и решившую спрятаться от угрозы в барабане машины. Спрятаться-то ей удалось, а вот не быть разорванной в клочья, когда машину пустили, – нет. В результате белье отстирывалось еще три раза.

Славик залез по плечи в машину. И вдруг заорал так, что остальные двое подпрыгнули, словно укушенные. А тот, ударившись головой об обод барабана, метнулся прочь, в дальний угол подвала.

– Эй, что там? – перепуганно спросил Иван.

Славик, выплевывая куски нечленораздельных звуков, ткнул пальцем вначале в сторону машины, а потом стал чертить им у себя на груди горизонтальные полосы.

Тимофей, собравшись с духом, подошел к стиральной машине, засунул в нее руку. Пошарил немного и вытащил то, что так напугало Славика: драную матросскую тельняшку.

– Ни хрена себе! – вытаращил глаза Иван.

Тимофей, похоже, и сам был не рад собственной храбрости. Он держал тельняшку двумя пальцами и, казалось, разрывался между желанием бросить ее на пол и страхом этого не делать. Будто бы она может ожить и начать бесчинствовать.

– Это откуда? – пролепетал Иван.

– Из машины! – ответил Славик. Кажется, его ответ не получил душевного отзыва – уж слишком он напоминал шутку, а шутить сейчас не был настроен никто.

– Откуда оно там взялось? – раздраженно спросил Тимофей, опасливо приглядываясь к одежде.

Отвечать никому не хотелось. Казалось, скажи кто-то эти два страшных слова, и прямо здесь, посреди подвала, появится жуткая фигура в таком же рваном тельнике, сдвинутой на затылок бескозырке, может быть – перетянутая пулеметными лентами. Главное: у него не будет лица, а только скалящийся череп, обглоданный до белизны рыбами… Никто из фантазировавших рабочих не потрудился критически подойти к такому портрету. Оно и понятно – зло может быть карикатурным только до тех пор, пока не касается тебя. А вот после – оно может хоть в костюме божьей коровки прийти. Менее страшным оно не станет.

Тимофей донес тельняшку до гладильного стола, аккуратно положил, сделал несколько шагов назад. Нет, одежда дергаться не собиралась. И вообще, выглядела оскорбительно неопрятно для вещи, принадлежащей чуть ли не демону. Скорее ее мог бы носить портовый бомж.

– Вот как. Может, и правда матросик-то чудит? – Славик подошел к самому столу, наклонился к тельняшке, держа руки за спиной. – Воняет одежка-то.

– Чем воняет? – спросил Иван.

– А чем может у мертвого одежа вонять? Ясное дело, мертвечиной!

От тельняшки и в самом деле пованивало тухлятиной. Будто бы мясо в нее заворачивали, чтоб на опарыши класть. Так делают рыбаки. Берется кусок мяса, какого не жалко, да и выкладывается на тряпице на солнышко. Мухи это все дело оперативно загадят, а потом, как выведутся опарыши, мясо выкидывается, а наживка с тряпочкой – в банку. И вперед, на рыбалку.

– Что делать будем? – спросил Тимофей.

– Милицию звать! – решительно сказал Славик.

В холле, когда там появились рабочие с тельняшкой, началось только что не повальное бегство. Администраторша нырнула вниз под стойку, куривший охранник перекусил сигарету, двое посетителей отодвинулись подальше на всякий пожарный случай.

– Татьяна, вызывай ментовку! – скомандовал Тимофей.

Администраторша медленно выбралась из-под стойки и стала накручивать номер того РОВД, из которого сегодня приезжала бригада. Этот номер за последний месяц был выучен наизусть абсолютно всеми, кто работал в гостинице.

– Полный идиотизм, – пожаловался Крохин.

Начальник отдела уголовного розыска Ленинского РОВД сочувственно покачал головой.

– Да, по-другому и не назовешь. Налицо уже четыре непонятные смерти, а у нас нет даже намека на понимание ситуации.

– Если не считать «матроса», – развел руками Крохин.

– «Матрос» – это мистика. А как говорил. да неважно, кто говорил, – так вот: с суевериями и алкоголизмом мы боремся!

Старая шутка тем не менее оказалась очень ко двору, так что засмеялся и лейтенант Крохин, и подполковник Грачев.

– Эксперты говорят, что сегодняшний жмурик тоже сам себя «оприходовал». А то, что странгуляционная борозда «гуляет», так это исключительно вследствие конвульсий, вызванных агонией жертвы. То есть мы имеем еще одно непонятное самоубийство, которое уже не лезет ни в какие ворота.

– Четыре трупа за четыре недели. Обстоятельства совершенно некриминальные. Но так ведь не бывает, а, Леша? – прищурился Грачев.

– Не бывает, Евгений Львович. По теории вероятности даже! Если только не предположить, что они все на почве своего дурацкого «матроса» крышей повредились. Но в это я тоже не верю.

– Неглубоко копаем, раз корней не нашли. Короче, делаем так. С завтрашнего дня чтоб на уши все поставил там. Я не знаю, как и что ты будешь делать, но найди мне ответ на вопрос: откуда берется эта эпидемия самоубийств? Я и сам подключусь. Дело, как видишь, нешуточное.

– Нешуточное. Евгений Львович, а может, все-таки убийства? Есть у нас в стране народные умельцы, что любую «мокруху» за случайность или суицид выдадут. Я еще раз экспертов попрошу – пусть проверят внимательнее, нет ли в трупах чего-то, что не слишком типично?

– Давай. И наверное, есть смысл проверить постояльцев. На всякий пожарный. Начиная с тех, кто там живет давно.

Крохин с сомнением покачал головой:

– Знаете, Евгений Львович, а ведь нету там таких, которые месяц живут. Гостиница-то курортная, да и не Америка у нас, чтоб кто-то постоянно в гостинице жил.

– Ну ты все равно проверь. И тех, кто съехал недавно, тоже. Обращай внимание на то, имеется ли у них алиби на то время, когда происходили эти самоубийства и несчастные случаи. Понятно?

– Завтра же займусь.

Подполковник кивнул, чиркнул шариковой ручкой на валявшемся листе бумаги какую-то закорючку.

– А директор как?

– Я за директора с каждым разом все больше боюсь. Такое чувство, что он сам готов руки на себя наложить. Не нравится ему вся эта бодяга.

Грачев рассмеялся.

– И мне бы не понравилась! Его гостиницу покупают, а в ней творится черт знает что! Тут кто угодно разнервничается. Там ведь серьезные ребята в купцах?

Крохин развел руками. И в данный момент этот жест имел исключительно подтверждающее значение.

– Французская сеть четырехзвездочных отелей «Le Meridien». У них по всему миру отели. Вот и в Сочи решили открыть свое заведение.

– Да, – невесело усмехнулся Грачев. – Тут поневоле жить не захочется, когда такая сделка может медным тазом накрыться.

– Так, насколько я знаю, гостиница на балансе у московской мэрии. Значит, и деньги пойдут туда. И директор с этого ничего не поимеет.

– Смешной ты человек, Крохин. Чтоб при таком деле да остаться у разбитого корыта! Нет, будь уверен, Кулагин своего не упустит. Ладно, в общем, с завтрашнего дня поставить это заведение на уши по полной программе.

На другом конце Сочи, в частной квартире, снятой на два месяца, за компьютером сидел человек с тонким породистым лицом, эффектными седыми волосами и длинными пальцами музыканта. Музыкантом, впрочем, он не был. По правде говоря, и слуха он не имел вовсе от природы.

На экране ноутбука была открыта страница городских новостей. Человек читал их, иногда помечая что-то в большом блокноте. Если посмотреть на авторучку, которой делались пометки, и если бы кто-то был знатоком, то без труда опознал бы неброский, но дорогой «паркер». Ручка этого человека стоила тысячи полторы. И отнюдь не в рублях.

Правда, он ее не покупал. Ручка была подарена ему компанией вместе с премией за безупречно проделанную работу, благодаря которой сеть отелей «Меридиан» получила в свое распоряжение прекрасную территорию под строительство во Владивостоке. Этот город обещал немаленькие перспективы, так что и награда была заслуженной. И Клод Женере принял ее как должное.

Его должность называлась «менеджер по недвижимости». Реально же француз занимался вопросами экспансии сети отелей «Меридиан». Можно сказать, что он был авангардом, мобильными боевыми силами этой корпорации.

Женере работал на «Меридиан» уже пятнадцать лет и прошел путь от простого клерка до устойчивой позиции в первой десятке негласной табели о рангах корпорации. Ну а гласная табель – кого она интересует?

Ценность этого человека была в его хватке. Вцепившись во что-то, Женере не разжимал челюстей, пока добыча не оказывалась в его власти. Он умел быть как благородным, так и беспринципным, как сентиментальным, так и расчетливым, он знал, когда соврать, а когда сказать правду, когда можно отказаться от данного обещания, а когда его надо держать накрепко. В общем это действительно был неординарный субъект.

Сейчас он думал. И мысли не были простыми и безоблачными. Хотя казалось, дело не представляет никакой сложности. Приехать в этот второсортный курортный город, отыскать старую, медленно загибающуюся гостиницу и откупить ее у московской мэрии, которой она стала не нужна. Женере едва не обиделся на руководство, когда это поручение возложили именно на него. Но сейчас он понимал, что вышестоящие не ошиблись, что кто-то другой запросто мог бы и не справиться.

Он приехал в Сочи и немедленно снял квартиру. Селиться в гостиницах Клод не любил. Даже в тех, которые принадлежали его сети. Он на полном серьезе считал, что такое вот публичное жилье – это хуже, чем уличная девка. А еще – гостиничный номер всегда открыт для посторонних. Прислуга, персонал гостиницы. Вместе с Женере зачастую ездили очень важные документы, а в недрах его компьютера хранилось то, что вообще никогда не стоило светить на публике. Так что вопрос конфиденциальности был для Клода очень важным.

Со съемной квартирой проще. Никто, кроме хозяев, не знает, кому она досталась. Чаще всего не надо заполнять никаких документов. Это тоже хорошо.

Вообще, Женере был весьма своеобразен в своей деятельности. Приехав туда, где его ждала работа, он никогда не выпячивал свой статус. Он ездил в общественном транспорте, питался в недорогих заведениях, старался разговаривать на языке того государства, куда его забросила служебная необходимость. Благо по лингвистической части он был подкован: знал шесть языков, еще в стольких же разбирался на уровне туристского разговорника.

Потому и директор «Арбата» был удивлен, когда человек, передавший ему роскошную визитку, парой часов позже вышел из обычного троллейбуса, а протянув руку, поздоровался на русском языке и практически без акцента. Чувствовался некий странный, непривычно мягкий, говор. Но не более того.

Не меньше был удивлен и человек из Москвы, приехавший заниматься вопросом продажи гостиницы. Женере усмехался про себя. Они ведь и не знали и что он уже успел обзавестись информаторами помимо них, что ушлые местные помощники уже успели рассказать ему о многом, что может стать козырем в случае перехода разговора в стадию делового спора.

Вначале казалось, что этого не понадобится. Москвич готов был ходить перед Женере на цыпочках. Видимо, гостиница всерьез осточертела хозяевам. Неудивительно. Сейчас вот таким автономным полугосударственным образованиям выжить крайне непросто. И денег в них падает столько, что сходство с черной дырой уже не кажется просто метафорическим образом.

Но вот месяц назад началось.

То директор вдруг замялся, стал как-то юлить при разговорах о том, что пора заняться оформлением документов. То начались эти смерти. На первую Клод не обратил внимания. Ну, бывает, подумаешь. После второй он уже, образно говоря, принял бойцовую стойку. Вполне возможно, что на работников одной конкретно взятой гостиницы напала неутолимая жажда сведения счетов с жизнью. В качестве версии можно даже рассмотреть самурайскую верность работников, узнавших, что скоро у них сменится хозяин. Но такая версия не годилась даже для литературы и кино. И вообще, на самоубийства и несчастные случаи это все не походило.

Женере, разумеется, нашел способ получить практически всю информацию относительно происшествий. Деньги – универсальный инструмент познания тайн мироздания. В результате он тоже находился в тупике, но чисто интуитивно понимал: кажется, смерти завязаны именно на его желании купить гостиницу. Очень уж много совпадений.

Приняв за аксиому то, что есть неведомый противник, Клод сразу успокоился. Он вообще редко волновался, когда приходилось бороться с людьми.

Теперь предстояло окончательно сориентироваться, желательно – обнаружить врага. И сделать так, чтобы тот драпал из Сочи как можно дальше. Это Женере тоже мог обеспечить. Так уж получалось, что едва ли не в каждой стране этот импозантный француз располагал каналами связи с такими людьми, которые поставят на место кого угодно.

Если, конечно, этот «кто угодно» – человек.

Нет, разумеется, нельзя сказать, что Клод Женере был очень уж суеверным. Скорее наоборот. С другой стороны, он родился и вырос в очень религиозной семье, что не могло не отразиться на его мировоззрении. В частности, он на подсознательном уровне верил в то, что у человека есть только два варианта посмертного бытия – нечто хорошее и нечто плохое.

Ну а мистика вокруг смертей в гостинице «Арбат» не могла оставить француза равнодушным. Это был прямой вызов его талантам. А еще – и в этом Женере не признался бы никому, это было серьезное испытание для того, как он воспринимал окружающий мир. Женере не привык просто так отступать от своих убеждений.

Первым делом француз связался со службой безопасности своей корпорации. Вопрос, заданный им, звучал так: не возникало ли у других крупных гостиничных сетей желания перехватить покупку у «Меридиана»? Если нет, то следовало выяснить, не отправлялся ли в Сочи кто-то аналогичный по должности ему, Клоду Женере, но работающий на другую корпорацию. Неважно зачем. Пусть даже он приехал сюда на отдых, и это будет именно так. Главное – надо знать, а не является ли все происходящее только спектаклем, нестандартным и талантливым, предназначенным как раз для того, чтобы «Меридиан» отказался от своей покупки.

Чтобы отследить все это, требовалось время. Потому француз уже третий день ничего активного не предпринимал. Он просто сидел в своей квартире, как паук, и получал донесения от «паутинок»-осведомителей.

В принципе, временем он располагал немалым – до официального заключения сделки оставалось еще полтора месяца. Российская документальная волокита не позволяла сделать все, как говорится, в темпе. Полтора месяца, учитывая внезапное обострение ситуации, – это очень много.

Женере призадумался.

Ему захотелось просто взять да и заселиться в «Арбат», послав к чертовой бабушке все свои принципы. Принципы – штука наживная, а вот разобраться в ситуации стоит как можно скорее.

Мешала одна, но очень важная и существенная деталь: его знали в гостинице. И директор неоднократно беседовал с французом, и его секретарша знает иностранного покупателя в лицо, и еще черт знает сколько работников. Это плохо. Это может помешать.

Его и самого могут грохнуть в конце концов. Мало ли что до сих пор среди постояльцев жертв не было! Бац – и нету француза. И тогда «Меридиан» гарантированно откажется от покупки «Арбата». Ну и спрашивается – такой вариант развития событий может считаться приемлемым?

Женере пожалел, что не располагает надежным человеком, которого можно было бы подсунуть в гостиницу вместо себя. До сих пор он работал в одиночку. И даже в мыслях не имел обзаводиться разными там помощниками. Когда ты один – ты точно соразмеряешь свои возможности. А если работаешь в команде, то, как ни крути, никогда нельзя быть на сто процентов уверен, что все ее люди одинаково сильны и надежны. Слабое звено в цепи – вещь очень традиционная.

Сейчас Клод призадумался: а не обзавестись ли информатором среди постояльцев? Найти того, кто сможет, даже толком не зная, на кого и зачем, сливать необходимую информацию. Только обязательно нужен постоялец, а не работник. Те – сплошь запуганы. А вот жильцы – нет. Да и есть надежда на то, что взгляд «снаружи» коллектива окажется более зорким, чем изнутри.

Если шумиха с мертвым матросом – это спектакль, то его режиссер должен позаботиться о своих людях в гостинице. И наверняка позаботился – на такие дела дураков не ставят.

На том Женере и порешил: найти человека, который мог бы стать его глазами, ушами, а может, и руками в гостинице «Арбат».