Комедии

Идти вперед мне, что ли, прямо к дереву?

Чтоб ей пропасть! Моя вернуться требует.

Эй, долго ли еще бродить и странствовать?

Погибнем, взад-вперед блуждая попусту.

Ну не дурак ли я? Ворону слушался

И вот прошел, плутая, стадий тысячу.

Я не глупец ли? Галке я доверился.

И ноги в кровь истер, и ногти содраны.

Куда мы забрели теперь, не ведаю.

Нашел бы ты отсюда путь на родину?

Экзекестид и тот бы заплутался здесь.[2]

Вот горе!

К горю лучше без меня ступай!

Надул на рынке нас торговец птицами,

Надул нас подло Филократ помешанный.

Ворона с галкой, он сказал, укажут нам

К Терею путь,[3] к Удоду, — птицей сделался

Терей. И мы купили у обманщика

Ворону за обол, а галку — за девять.[4]

А птицы знай клюют нам руки до крови.

Что клюв разинула? Уж не по скалам ли

Вести нас хочешь? Никакой дороги ведь

Здесь нет.

И даже никакой тропиночки.

А что насчет пути ворона думает?

О Зевс, она по-новому закаркала.

А что ж насчет пути?

Одно понятно мне:

Она мне пальцы исклевать намерена.

Ну не досадно ль это? Приготовились,

Решили оба прочь убраться к воронам[5] —

И вот никак не можем путь найти туда.

А дело в том, что мы страдаем, зрители,

Болезнью, не похожею на Сакову:[6]

Тот силой лезет в граждане афинские,

А наш известен род, известна община!

Мы — граждане из граждан. Кто нас выгонит?

Мы сами улетели прочь из города.

Не то чтобы мы город ненавидели,

Нет, он большой, богатый, процветающий;

Налоги, штрафы всем платить дозволено.

Возьмем цикад — они не больше месяца

Иль двух звенят в садах, а вот афиняне

Всю жизнь галдят в суде, на заседаниях.

Вот отчего в дорогу мы отправились

С корзиною, горшком и веткой миртовой.

Блуждаем, ищем тихого убежища,

Где б мы осесть могли и жизнь спокойную

Начать. И вот теперь идем к Терею мы,

К Удоду и узнаем, не видал ли он

С небесной высоты такого города.

Эй, ты!

Что там?

Моя ворона каркает

Давно уже о чем-то.

Да и галка ведь

Клюв подняла, как будто вверх зовет меня.

Не может быть, чтоб здесь пернатых не было.

Сейчас узнаем. Пошуметь попробуем.

Ты вот что — стукни о скалу коленкою.

А ты башкой ударь для большей громкости.

Ну ладно, камнем стукни.

Вот пожалуйста!

Эй, дядя, го-го-го!

Удода дядею

Зовешь ты? «Удо-до» и «у-дя-дя» кричи!

Удо-дя-дя! Стучать придется снова нам?

Удо-дя-дя!

Эй, кто здесь звал хозяина?

О Феб спаситель! Что за клюв ужаснейший!

Здесь птицеловы! Горе мне, несчастному!

Что неприятней — внешность или речь его?

Чтоб вам пропасть!

Да мы ж не люди.

Кто же вы?

Я — трусоливка, птица я ливийская.

Болтаешь чепуху!

Взгляни, отлил уже!

А это что за птица, не ответишь ли?

Зовусь вонючкой, птица я колхидская.

А ты-то что за птица, знать нам хочется.

Я птица-раб.

Тебя побил, наверное,

Какой-нибудь петух?

Да нет. Как сделался

Удодом господин мой, помолился он,

Чтоб стал я птицей и ему прислуживал.

Неужто птицам слуги тоже надобны?

Да, тем из них, кто прежде человеком был.

Захочет вдруг фалерских он селедочек[7] —

Я за селедками бегу с тарелкою.

Похлебки пожелает — за горшочком я,

За черпаком бегу.

Ты — птица-бегалка.

Так вот что, турухтан. Ты нам хозяина

Сюда зови.

Свидетель Зевс, он только что

Уснул, поев комариков и ягодок.

Так разбуди его!

Всегда он сердится,

Когда бужу. Для вас уж, ладно, сделаю.

Чтоб ты пропал! До смерти напугал меня!

Ах, горе! Улетела галка глупая

Со страху.

Вот трусливое животное —

Ты в страхе галку выпустил!

И ты хорош:

Упал на землю и ворону выпустил.

Я ни при чем.

Ворона где ж?

Не знаю я.

Так ты не выпускал? Храбрец поистине!

Раздвинь кустарник! Я из дома шествую.

Геракл-владыка, это что за зверь такой?

Какой хохол! Какое оперение!

Кто звал меня?

Все боги олимпийские

Тебя, видать, трепали.

Издеваетесь

Над перьями моими? Был ведь, странники,

Я человеком.

Нам не ты смешон.

А кто?

Уж очень клюв твой нам забавным кажется.

Да это ведь Софокл в своей трагедии[8]

Меня, Терея, превратил в посмешище.

Так, значит, ты — Терей? Павлин иль птица ты?

Я — птица.

Если так, то где же перышки?

Повылезли.

Болезнь тому причиною?

Да нет. Зимою птицы перья старые

Теряют и отращивают новые.

Но кто же вы. скажите мне.

Мы смертные.

Где дом ваш?

Где суда стоят прекрасно.

Вы судьи, значит?

Нет, совсем напротив: мы

Враги судей.

Да неужели водится

У вас такое племя?

В селах, изредка.

А по каким делам сюда вы прибыли?

Тебя хотели видеть.

Что за надобность?

Ты прежде человеком был, как мы теперь,

Долгов имел немало, как и мы теперь,

И отдавать их не любил, как мы теперь.

Затем ты сразу обернулся птицею,

Вокруг земли летал, летал над морем ты,

И птичий ум в тебе и человеческий.

Вот и пришли к тебе с такою просьбой мы:

Ты город укажи нам, мягкий, войлочный,

Прекрасношерстный, чтоб тепло устроиться.

Побольше, чем Афины, ищешь города?

Зачем нам больше? Был бы поудобнее.

Наверно, ищешь ты аристократии?[9]

Нет, имя мне «Аристократ» не нравится.

В каком же поселиться хочешь городе?

В таком хочу, где нет забот насущнее,

Чем эта вот — придет приятель утречком

И скажет: «Ради Зевса Олимпийского

Прошу тебя с детьми ко мне пожаловать

Из бани прямо. Пир сегодня свадебный.

Смотри же приходи! А не придешь — так знай:

В свой черный день тебя не позову к себе».

Свидетель Зевс, охотник ты до трудностей.

А ты?

Я тоже.

До каких же именно?

Пускай отец смазливенького мальчика

Меня бранит, когда со мною встретится:

«Прекрасно, нечего сказать, с сынком моим

Ты поступил! Помывшись, из гимнасия

Он шел. Его ты видел. Ты не стал его

Ни целовать, ни лапать, ни тащить к себе.

И другом быть мне хочешь после этого».

Несчастный человек, желаешь гадостей.

Но, впрочем, город есть на вкус на этакий

На Красном море.

Нет, нет, нет, не надо нам

Приморских городов. А то у берега

Опять увидим судно «Саламинию».[10]

Не можешь ли назвать нам город греческий?

Так почему в Лепрей вам не отправиться,[11]

В Элиду?

Нет, хотя в Лепрее не был я,

Противен мне Лепрей из-за Меланфия.[12]

Тогда в Опунте поселитесь городе,[13]

В Локриде.

Чтоб я стал кривым Опунтием,[14]

Ты хочешь? Нет, ни за какие тысячи!

Про птичью жизнь нам расскажи подробнее,

Она тебе известна.

Жизнь приятная.

Во-первых, здесь без кошелька обходятся…

От многих, значит, бед и зол свободны вы.

Живем в садах, сезамом белым кормимся,

И мак едим, и миртовые ягоды.

Живете сладко, словно новобрачные.

Ого-го-го!

Судьба большая птицам предназначена

И власть. Я вижу все. Меня послушайтесь!

В чем слушаться?

Во-первых, вам не следует

Летать, разинув рот, куда ни вздумалось, —

Ведь это ж недостойное занятие.

Когда о человеке легкомысленном

Ты спросишь: «Что за птица?», то Телей тебе[15]

Ответит: «Это человек порхающий,

Пустой, непостоянный, непоседливый».

Свидетель Вакх, насмешка справедливая.

Но что нам делать?

Жить единым городом.

Какой мы город выстроим, пернатые?

Какой? О слово, слово неразумное!

Взгляни-ка вниз.

Гляжу.

Теперь наверх гляди.

Гляжу.

Теперь вперед, назад и в стороны.

Пожалуй, этак шею я свихну себе.

Что видел?

Облака и небо видел я.

Так разве это птицам не прибежище?[16]

Прибежище? Как так?

Ну, пусть пристанище.

Но потому, что небеса вращаются

И прибегают снова к месту этому,

Оно и называется «при-бе-жи-ще».

Здесь поселитесь, возведите стены здесь

И место это назовите городом.

Людьми вы править станете, как мошками,

Богов мелийским голодом погубите.[17]

Как?

Воздух между небом и землей пролег.

К примеру, мы, в Дельфийский храм направившись,[18]

Должны у беотийцев пропуск выправить.

Вот так же боги пусть вам платят пошлину

За то, что дым до них доходит жертвенный,

А если вдруг они платить откажутся,

Не пропускайте дыма через город ваш.

Вот это да!

Клянусь землей, силками, петлей, тучами,

Я замысла не слышал остроумнее!

С тобою вместе город заложил бы я,

Когда бы птицы согласились прочие.

А кто ж им объяснит затею нашу?

Ты.

Теперь они давно уже не варвары,

Я с ними жил и языку их выучил.

Но как ты созовешь их?

Легче легкого.

Сейчас войду в кустарник густолиственный

И разбужу жену свою, Соловушку.

Мы вместе птиц покличем. Наше пение

Услышать стоит им — примчатся тотчас же.

О птичка дорогая, не откладывай,

Молю тебя, скорее в сень кустарника

Войди и песней разбуди Соловушку.

О подруга моя, пробудись от сна!

О подруга, священной тоски полна,

В этом горлышке пусть зазвенит струна.

Ах, об Итисе песнь твоя.

Пусть напев святой по листве бежит,

И дрожит листва, и от слез дрожит

Шейка рыжая соловья.

И уносится эхо, летит к богам

И к престолу Зевса ведет полет.

Хоровод богов отвечает нам

И формингу Феб-Аполлон берет,[19]

И проводит он по струнам,

Чтобы песня снова лилась, чиста,

Чтобы вторили вечных богов уста

Соловьиным устам.

О Зевс, какое пенье! Ну и пташечка!

Как будто мед она лила над рощею!

Эй, эй!

Ну, что?

Молчал бы.

Почему молчать?

Удод сейчас опять за песню примется.

Эпо-по-пой, по-по-по-пой, по-пой!

Ио, ио, сюда, сюда, сюда!

Сюда, мои товарищи пернатые!

С полей поселян, из тучных овсов

Ко мне спешите тысячи и тысячи,

Все, кто клюет семена,

Скорее летите

С песней ласковой и тихой!

В бороздах вы притаились,

Притаились в рыхлых комьях,

Тихо-тихо чирикаете вы.

Тио-тио-тио-тио-тио-тио-тио-тио!

Те, что в садах,

В ветках плюща

Ищут свой корм,

Также и те, что в горах от оливы к оливе летают,

Все вы ко мне поспешите!

Триото-триото-тотобрикс!

Вы, что в топких лугах,

На просторах болот

Комаров, мошкару

Неустанно глотаете,

Вы, что живете в любезных лугах Марафонских,

Птицы пестрокрылые,

Журавли, журавли!

Вы, что над пеной морскою вздымаетесь

И с алкионами стаями носитесь,[20] —

К нам поспешите, узнаете новости.

Здесь собираются шумными стаями

С длинными шеями птицы.

Умнейший к нам пришел старик,

Большой хитрец.

На мысли скор, на дело скор.

Спешите, птицы, на совет.

Быстро, быстро, быстро, быстро!

То́ро-то́ро-то́ро-то́ро-тикс!

Киккабу-киккабу!

То́ро-то́ро-то́ро-то́ро-ли-ли-ликс!

Ты видишь птиц?

Свидетель Зевс, не вижу их,

Хоть и гляжу на небо, рот разинувши.

Напрасно, видно, наш Удод в кустарнике

И заклинал и токовал, как тетерев.

Торо-тикс, торо-тикс!

Посмотри, милейший, птица к нам какая-то идет.

Зевс свидетель, правда, птица. Но какая? Вдруг павлин?

Сам сейчас хозяин скажет. Что за птица здесь, Удод?

Это — редкостная птица, не увидишь каждый день,

А живет она в болотах.

И красива и красна!

Красноперое фламинго называется она.

Эй, приятель!

Что кричишь ты?

Вот еще одна бежит.

Да, еще одна. Наверно, из далеких птица стран.

Право, словно предсказатель, важно шествует она.

Называется мидийцем.[21]

Как, мидийцем? О Геракл!

Почему же без верблюда прилетел мидиец к нам?

Вот еще одна, смотрите! Да с каким она хохлом!

Это что еще за чудо? Тут еще один Удод?

Не один ты?

Это внук мой, а отец ему Филокл.[22]

Внук и дед — Удоды оба. Каллий — вот тебе пример:[23]

У него отца и сына Гиппониками зовут.

Значит, птица эта Каллий? До чего ж он облысел!

Щиплют бедного фискалы: из хорошей он семьи,

Да и самки помогают перья Каллия щипать.

Вот еще одна пичуга. Посмотрите, как пестра!

Каково ее названье?

Это птица — живоглот.

Если так, то эта птица — наш знакомый, Клеоним.[24]

Клеоним? Но тот давно бы бросил гребень свой в кусты.

Для чего же в самом деле гребни важные у птиц?[25]

Состязаться будут в беге?

Вот карийцы, например,[26]

Гребни гор считают местом, безопасным для жилья.

Посейдон, да что же это! Пропасть целая, смотри,

Птиц слетелась!

Феб владыка, туча страшная. Ого!

Даже входа на орхестру не увидишь из-за птиц.

Видишь, это куропатка.

А за ней идет журавль.

Вот свистуха.

Ну, а это, Зевс свидетель, — алкион.

Кто идет за алкионом?

Да ведь это, друг мой, стриж.

Разве птица стричь умеет?

Ведь умеет же Споргил.[27]

Вот сова.[28]

Да кто ж в Афины со своей идет совой?

Сойка, горлица, кукушка, коршун, голубь, пустельга,

Сокол, жаворонок, ястреб, дятел, каменка, орел,

Чиж, синица, мухоловка, турухтан, снегирь, дрофа.

Увы, увы, здесь бездна их,

Скворцов, скворчих, щеглов, щеглих!

И пищат ведь, и стрекочут, и на месте не стоят.

Не грозят ли нам расправой? Широко разинув клюв,

Зло глядят на нас с тобою.

Да, я тоже их боюсь.

Ку-ку-ку-куда он делся, тот, кто птиц созвал сюда?

Где живет он, покажите, где себе находит корм?

Жду давно на месте этом. Не оставлю я друзей.

Чем же, чем же, чем же, чем же, чем порадуешь ты нас?

И приятно это слово и полезно будет вам.

К нам сюда явились нынче два хитрейших мудреца.

Кто? Что? Где? Как?

От людей сюда сегодня к нам явились старики,

Дело верное с собою эти люди принесли.

Ты преступник. Я злодеев не видал таких, как ты,

Что сказал ты?

Успокойся.

О, что сделал ты со мной!

С нами жить они желают, эти двое стариков.

И на это ты решился?

Да, решился, и горжусь.

Здесь, у нас, людишки эти?

Да, коль скоро я у вас.

Увы, увы!

Мы безжалостно преданы, проданы мы.

Мы любили его, мы делили с ним хлеб,

Жили в добром соседстве.

Он закон отцов нарушил,

Птичьи клятвы он забыл.

Злые козни он готовит и меня безбожно предал,

Предал племени лихому, неприятелям извечным,

Предал смертному врагу.

Но с изменником Удодом разговор наш впереди.

А сейчас давайте старцам по заслугам воздадим!

Растерзаем их на части!

Вот и смерть уже пришла.

Ты один во всем виновен. Для чего, скажи, сюда

Ты завел меня?

Хотел я, чтобы ты за мною шел.

Чтобы слезы проливал я?

Говоришь ты чепуху!

Как же лить ты будешь слезы, если выклюют глаза?

Вперед! Вперед!

Нападай, налетай, неприятеля бей,

Окружай, в смертоносную битву иди,

Крылья грозно раскинув.

Пусть они у нас поплачут!

То-то славно поклюем!

Ни на облаке воздушном, ни в горах, покрытых лесом,

Ни в седой морской пучине злым врагам теперь не скрыться,

От меня не улизнуть.

Что ж вы медлите? Терзайте, клюйте, бейте стариков!

Где начальник наш пехотный? В наступленье, правый фланг![29]

Вот так так! Куда же деться?

Стой на месте, дуралей!

Разорвут ведь на кусочки!

Но куда же ты от них

Убежишь?

И впрямь куда бы?

Вот что я тебе скажу —

Не отступим, будем драться. И давай возьмем горшки.

Да зачем горшок мне нужен?[30]

Чтоб сова не подошла.

Ну а эти, с острым клювом?

Вертел в руку ты возьми,

Чтоб колоть и отбиваться.

А с глазами как мне быть?

Нужно миску или чашку нахлобучить на глаза.

Ах, мудрец! Как полководец, сразу выход ты нашел!

Молодец. В военном деле нос ты Никию утрешь.[31]

Эй, ура, ура! Не медлить! Клюв и когти изготовь!

Бей, терзай, щипи, царапай! Расколи сперва горшок!

О негоднейшие звери, неужели этих двух

Ни за что убить хотите и на части разорвать?

Ведь они моей подруге и родня и земляки.

Нет, щадить мы их не будем! Кто бы волка стал щадить?

Разве есть у нас подлее, ненавистнее враги?

Пусть природа их враждебна, мысли их любезны нам.

И с полезнейшим советом к нам пришли они сюда.

Как же могут быть полезны их советы и слова,

Если это наших дедов, наших прадедов враги?

Умный многому сумеет научиться у врага.

Осторожность — вот спасенье! От друзей нельзя тому

Научиться, что прекрасно недруг лютый преподаст.

От врагов, не от друзей же научились города

Крепостные строить стены и военные суда.

Сбережет наука эта дом, и деньги, и детей.

Да, пожалуй, нужно прежде этих выслушать людей:

И от недруга услышишь слово мудрое подчас.

Поостыли, поостыли. Потихоньку отступай!

Вы должны бы мне в угоду справедливо поступить.

Никогда мы, друг, доселе не перечили тебе.

Ну, теперь запахло миром. Значит, можно нам теперь

Отставить и горшок и чашку!

А вертел кухонный поднимем

И, как с копьем, военный лагерь

Мы обойдем, обозревая

Окрестности с высот горшечных.

Не может речи быть о бегстве!

А если умереть придется,

Где нас обоих похоронят?

Да где ж? На площади Гончарной[32]

Нас на общественные деньги

Схоронят. Скажем полководцам,

Что пали мы в бою с врагами,

На славном поле Птицефонском.[33]

По местам скорей! Становитесь в ряд!

Злость убрать в чехлы, наземь гнев сложить,

Как оружие прячет воин.

Пусть ответят нам, для чего пришли,

Что за люди они, из каких земель.

Удод, Удод, зову тебя!

Что хочешь у меня узнать?

Кто эти люди, где их дом?

Из мудрой Греции они.

Но какая судьба

Их сюда привела,

К птицам?

Любят они

Птичью жизнь и хотят

Жить с тобою всегда,

Быть с тобою всегда.

Вот как!

Но что же говорят они?

Чуднее речи не слыхал.

Какую прибыль хочет он,

Какую пользу получить,

Со мной живя?

Врагу ли злому досадить

Иль другу милому помочь?

Большое счастье он сулит —

Нельзя словами передать.

Он говорит,

Что все твое — и здесь, и там,

И тут, и дальше, и везде.

Не безумец ли он?

Нет, он мудр и смышлен.

Есть ли ум у него?

Он хитер, как лиса.

Он весь — сноровка, хитрость, остроумие.

Скорей, скорей пусть речь начнет!

Твои услышал я слова

И замер окрыленный.

Эй, ты и ты! Несите в дом оружие,

И пусть висит оно благополучнейше

У очага, над кухонной подставкою.

А ты скажи им, для чего созвали их,

Все объясни.

Скажу, но при условии.

Что договор со мною заключат они —

Как тот ножовщик, обезьяна старая,[34]

С женою заключил: чтоб не царапаться,

Не дергать, не кусаться и не лезть…

Куда?

Сюда? Нет, никогда!

Речь о глазах была.

Ну что ж, согласен.

Поклянись торжественно!

Клянусь! И пусть все судьи и все зрители

Присудят нам победу.[35]

Да исполнится!

А если обману — одни лишь судьи пусть.

Внимание! Пусть воины с оружием

Идут домой и ждут, когда последуют

Дальнейшие для них распоряжения.

По природе своей человек

Всегда хитер,

Коварен во всем.

Все же я слушать готов.

Вдруг ты нам откроешь

То, чего не знают неразумные птицы —

Превеликое благо,

Или силу могучую, или большие дела.

Говори, говори мне, что знаешь!

Если счастье нам речи твои

Принесут, то оно

Общим будет счастьем.

Так поведай же мысли свои, человек, расскажи, для чего ты явился,

Говори без боязни, ведь первыми мы договор никогда не нарушим.

Зевс свидетель, давно уже бродит во мне, поспевает, вздымается слово.

Замесить его нужно. Подайте венок и воды принесите скорее,[36]

Чтобы руки омыл я.

Похоже на то, что сейчас мы приступим к обеду.

Нет, я птицам давно уже молвить хочу многомощное, дюжее слово,

Чтоб сердца потрясти им. Мне больно за вас, я жалею об участи вашей.

Вы царями ведь были.

Царями? Когда? И над кем мы царили?

Отвечу:

Надо мною, над ним и над Зевсом самим, надо всем, что имеется в мире.

Вы древнее и старше, чем Зевс и чем Крон,[37] вы древнее и старше титанов

И Земли.[38]

И Земли?

Видит Феб, и Земли.

Я и ведать об этом не ведал.

А ведь все оттого, что невежествен ты, не читал сочинений Эзопа.

От Эзопа мы знаем, что жаворонок самым первым на свет появился,

Даже раньше Земли. И у птички отец от болезни тяжелой скончался.

А земли еще не было. Так и лежал дня четыре покойник. На пятый

Сын его схоронил у себя в голове — да и что же ему оставалось?

Понимаю, так, значит, оно во главе оказалось, усопшего тело?

Если раньше Земли вы и раньше богов появились на свет, то, конечно,

Первородство вам право на царство дает, и оспорить его невозможно.

Аполлоном клянусь, что придется ему отрастить себе клюв превеликий.

Ведь возможно, что Зевс не захочет спешить с возвращением скипетра дятлу.

А что вовсе не боги, а птицы людьми управляли и были когда-то

Надо всеми царями, — немало тому я могу привести доказательств.

Я начну с петуха. Ведь когда-то петух был тираном персидским[39] и правил

Всеми персами. Люди не знали тогда Мегабазов[40] и Дариев[41] разных,

До сих пор его птицей персидской зовут. Почему? Потому, что царем был.

Вот поэтому, видно, петух и теперь словно царь выступает персидский,

И понятно вполне, что один лишь петух из пернатых украшен тиарой.

Так велик и могуч был он в те времена, что о власти его петушиной

Вспоминают доселе, и стоит теперь прозвучать его песне под утро,

Как встают для работы ткачи, гончары, кузнецы, заготовщики кожи,

Мукомолы, портные, настройщики лир, все, кто точит, сверлит и строгает,

Обуваются быстро, хоть ночь на дворе, и бегут…

Ты об этом спросил бы

У меня. Я, несчастный, лишился плаща из прекраснейшей шерсти фригийской.

Праздник был в честь рожденья ребенка. Меня пригласили. Я выпил немножко

До начала попойки и лег подремать. Разбудил меня крик петушиный.

Я подумал, что утро уже, и домой побежал. Но едва городские

Миновал я ворота, грабитель меня по спине огревает дубинкой.

Я на землю лечу, собираюсь кричать — он хватает мой плащ и уходит.

Я напомню вам также, что коршун царем был когда-то и греками правил.

Коршун? Греками?

Да. И как память о том до сих пор сохранилась примета:

Если коршуна видишь, на землю ложись.

Дионис мне свидетель, однажды

Я его увидал и на землю упал. Рот разинул, уставился в небо

И со страху монету свою проглотил, и домой без покупок вернулся.[42]

А кукушка царицей Египта была и Финикией правила всею.

Только скажет, бывало, кукушка «ку-ку», сразу все как один финикийцы

Жнут пшеницу, ячмень убирают в полях, золотые срезают колосья.

И недаром, выходит, у нас говорят: «Ку-ку-ку, кобельки, начинайте!»

Да, сильна и могуча была эта власть. И хотя городами Эллады

Управляли не птицы, а люди — царит Менелай или там Агамемнон,[43]

Птица все же сидела на царском жезле и брала свою долю во взятках.

Ничего до сих пор я об этом не знал. Я всегда удивлялся, что с птицей

Выступает в трагедиях старец Приам или кто-нибудь вроде Приама.[44]

Птица, стало быть, ждет, что придет Лисикрат, и тогда она взятку получит.[45]

Но всего любопытнее то, что и Зевс, повелитель теперешний мира,

Носит птицу — орла на своей голове как свидетельство власти верховной.[46]

Как слуга, носит сокола Феб,[47] а сову носит Зевсова дочка Афина.

Это верно, Деметрой клянусь. Но скажи, для чего они с птицами ходят?

Чтоб во время обряда, когда потроха им суют по обычаю в руку,

Птицы раньше, чем Зевс, чем Афина и Феб, потрохами могли поживиться.

Прежде люди богами совсем не клялись, лишь пернатых в свидетели звали.

Вот Лампон[48] и теперь, если хочет солгать, непременно гусем поклянется.

Птицы были великой святыней для всех, почитали их люди и боги.

Нынче смотрят на птиц как на низкую тварь,

Как безумцев, каменьями гонят вас прочь.

Даже в рощах священных покоя вам нет,

Даже здесь припасли птицеловы для вас

Петли, сети, капканы, тенета, силки,

Западни и манки, тайники и сачки.

Птиц наловят — и скопом несут продавать.

Покупатели пальцами щупают вас…

И уж если считают съедобными птиц,

Пусть бы ели, изжарив, — и дело с концом!

Нет, и сыру накрошат, и маслом польют,

Кислым уксусом, зеленью сдобрят еду,

Сладковатой подливкой займутся потом,

Приготовят и теплою, жирной струей

Обольют они вас,

Словно вы мертвечина какая!

Горько, горько нам слушать тебя,

О человек!

Я плачу сейчас.

Грешные наши отцы

Нам не сохранили

Власти и почета наших доблестных предков.

Всё они растеряли.

Но теперь мне тебя посылает на счастье судьба,

Ты явился ко мне как спаситель,

И тебе я вверяю себя

И малюток-птенцов.

Ты — моя надежда.

Что нам делать, скажи, как нам быть, научи.

Нам и жить-то не хочется вовсе,

Если так или этак не сможем вернуть мы былое величие птичье.

Птичий город, во-первых, вам нужно создать и единым зажить государством,

А затем высоченной кирпичной стеной, наподобие стен вавилонских,

Воздух весь окружить, обнести, оцепить весь простор меж землею и небом.

О гиганты, Порфирион и Кебрион! Что за странный получится город![49]

А когда многомощная встанет стена, вы от Зевса потребуйте власти.

Если ж он не захочет ее уступить, на своем пожелает поставить,

Объявите священную Зевсу войну и богам накажите строжайше,

Чтобы больше они по любовным делам через птичью страну не ходили.

Ведь, бывало, спускались на землю они и к Алкменам,[50] Алопам,[51] Семелам[52]

Поблудить приходили. А если опять попадутся на этой дороге,

Приложите им к нужному месту печать, чтобы женщин не трогали боги.

К людям нужно вам тоже отправить посла и сказать, что не боги, а птицы

Правят миром отныне, и птицам сперва приносить полагается жертвы,

А потом уж богам. Также следует вам дать в товарищи каждому богу

Подходящую птицу, чтоб вместе они от людей принимали подарки.

Афродите приносишь дары — хорошо, дай же зерен сначала лысухе.

Посейдону желаешь быка заколоть — накорми-ка пшеничкою утку.

Если вздумал Геракла ты жертвой почтить, дай лепешку медовую чайке.

Ты барана заколешь для Зевса-царя. Чем не царь тебе птица крапивник?

Для нее заколи ты самца-комара, а потом уж барана для Зевса.

Вот так так! Ну и ну! Заколоть комара! Пусть же

Зевс разразится громами.

Почему же богами нас будут считать, а не галками люди? Ведь в перьях

Наше тело, к тому же летаем всегда.

Это глупости. Вот и Гермес ведь

Хоть и бог, а пернат и умеет летать.[53] Да и многие боги летают.

Вот, к примеру, Эрот. Или Нику возьми, у которой из золота крылья.[54]

А Ирида, как нам сообщает Гомер, на трусиху-голубку похожа.[55]

Да и молнии Зевсовы, разве они не на крыльях до нас долетают?

Ну, а если в невежестве глупом своем не окажут нам почестей люди

И решат олимпийских богов почитать?

А тогда, словно страшная туча,

Воробьи и грачи на поля налетят и посевы людей уничтожат,

И пускай голодающим людям тогда отмеряет пшеницу Деметра.

Нет уж, как бы не так! Не захочет она, отговорку сумеет придумать.

Чтоб в могуществе птичьем людей убедить, пусть глаза у рабочей скотины,

У коров и овец, у свиней и у коз ваши вороны выклюют злые.

Пусть их лечит целитель тогда Аполлон! Пусть заплатят ему за леченье!

Только дайте сначала продать мне быков, а потом воронье посылайте!

Если ж богом признать согласятся тебя,

Посейдоном, и Кроном, и Геей,[56]

Сколько радостей люди получат тогда!

Хоть одну назови ты мне радость.

Например, саранча не посмеет уже объедать виноградные лозы:

Как военный отряд, на нее налетят пустельги, и синицы, и совы.

Никакие клещи, никакие жучки для смоковниц не будут опасны.

Всех жучков-паучков стайка резвых дроздов уничтожит легко без остатка.

Но откуда богатство нам взять для людей? Ведь для них это главное благо.

Это просто. Во время гаданий всегда птицы будут сулить им богатство,

И в торговле успех, и великий барыш, и большую удачу предскажут.

Ни один не погибнет купец-мореход.

Почему это вдруг не погибнет?

Потому что пред тем как отправиться в путь, предсказанья услышит он птичьи:

«В море ты не иди, снег и дождь впереди» или: «В путь! И надейся на прибыль».

Покупаю корабль, ухожу торговать, надоело беседовать с вами.

Птицы людям укажут, где клады лежат, погребенное дедами в землю

Серебро. Лишь пернатым известно о том. Ведь недаром же есть поговорка:

«Где мой клад похоронен, не знает никто, разве только небесные птицы».

Я корабль продаю. Я мотыгу куплю. Отыщу я шкатулку с деньгами.

Ну, а как же здоровье мы людям дадим?

От бессмертных зависит здоровье.

Были б только дела у людей хороши — вот тебе и здоровье. Ведь, право,

Если плохо дела человека идут, то себя он и чувствует плохо.

Как же старость смогу отвратить от людей? Это тоже во власти Олимпа.

Или, может быть, пусть умирают детьми?

Да зачем же? Годов этак триста

Птицы людям прибавят.

Откуда ж их взять?

Как откуда? От собственных, птичьих.

Ты не знал, что простая ворона живет целых пять человеческих жизней?

Ай, ай, ай, много лучше, чем Зевсова власть, безраздельное птичье правленье!

Да в сотню раз!

Не придется нам храмы для птиц возводить,

Не придется для храмов таскать кирпичи,

Не нужна им совсем позолота дверей.

За кустом и на дереве птицы живут.

Ну, а важные птицы — пусть храмом для них

Будут ветви и листья оливы святой.[57]

Ни к Аммону, ни в Дельфы не будем ходить[58]

Для гаданья. Под деревом или в кустах

Мы насыплем им зерен пшена, ячменя

И молитвенно руки возденем горе.

Мы попросим, чтоб нам ниспослали добро

Быстролетные птицы за наши дары.

И за несколько зерен пшеничных они

В тот же миг нам пошлют

Все, чего мы просили в молитве своей.

О старик, ты врагом ненавистнейшим был, а теперь ты нам друг наилучший,

И теперь никогда от советов твоих мы по воле своей не отступим.

Я полагаюсь на твои слова,

Окреп я духом и клянусь тебе,

Что если со мной ты захочешь в священный союз вступить

И честно, и верно, и дружно согласен союз хранить,

И если ты со мною заодно

Объявишь небожителям войну,

То очень скоро боги ненавистные

Отдадут мне скипетр.

Все, что требует силы, берем на себя. Недостатка мы в силе не знаем,

Но во всем, где расчеты и разум нужны, на тебя полагаться желаем.

Клянусь я Зевсом, медлить больше нечего!

Нам не к лицу уподобляться Никию.

За дело надо приниматься тотчас же,

Прошу сперва в гнездо мое пожаловать

На мягкий хворост и на сено теплое!

Как вас зовут, скажите.

Легче легкого.

Я — Писфетер.

А как зовут вот этого?

Он — Эвельпид.

Ну, что ж, я рад приветствовать

Обоих.

Очень рады.

Проходите же.

Идем. Но ты вперед пройди.

Пожалуйста.

Ай, ай, ай, ай, забыл. Постой минуточку.

Скажи нам, как же это мы, бескрылые,

Общаться будем с птицами крылатыми?

Да очень просто.

У Эзопа, видишь ли,

Есть басня о лисице незадачливой:

Она с орлом себе на горе спуталась…[59]

Не бойся. Корешок у нас имеется.

Его пожуй — и крылышки появятся.

Тогда пойдемте. Манадор же с Ксанфием[60]

За нами следом пусть идут с поклажею.

Эй, послушай, Удод!

Говори, говори!

Стариков ты как следует дома

Накорми, а сюда ты пришли соловья, сладкогласную, звонкую птичку,

В лад поющую Музам. Мы с нею хотим поиграть, позабавиться вволю.

О, ради Зевса, просьбу эту выполни.

Скажи, чтоб соловей покинул заросли!

Богами заклинаю, птичку вызови!

Взглянуть и мы желаем на соловушку.

Ну что же, я согласен. Прокна милая,

Иди сюда и покажись гостям моим!

О Зевс-отец, какая птичка чудная!

Свежа, светла! С каким бы удовольствием

Сейчас я эту пташечку попробовал!

А золота на ней — ну, как на девушке,

Клянусь, ее поцеловать мне хочется!

Дурак, ведь клюв ее острее вертела.

Нет, как с яйца, с нее скорлупку счищу я.

Не в клюв, а в губы поцелую девочку!

Идемте!

Да пошлет судьба удачу нам!

Птичка, ты милее всех,

Золотая ты моя!

Подпевает мне всегда

Сладкий голос соловья.

На тебя гляжу опять!

Ты пришла, пришла, пришла.

Песню звонкую весны,

Звуки флейты принесла.

Так начнем анапесты!

О ничтожное, жалкое племя людей, дети праха, увядшие листья,

О бессильный, о слабый, о немощный род, преходящие, бледные тени,

О бескрылые, бренные вы существа, вы, как сон, невесомы и хрупки,

К нам, бессмертным богам, обратите свой взор. Нам неведомы возраст и старость,

Мы в эфире парим, о великих делах, о нетленных вещах размышляя.

Лишь от нас вы сумеете правду узнать о высоком, заоблачном мире,

О природе пернатых, рожденье богов, и о Хаосе,[61] и об Эребе.[62]

И потом, достоверную правду узнав, вы не станете Про́дика слушать.[63]

Хаос, Ночь и Эреб — вот что было сперва, да еще только Тартара бездна.[64]

Вовсе не было воздуха, неба, земли. В беспредельном Эребовом лоне

Ночь, от ветра зачав, первородок-яйцо принесла. Но сменялись годами

Быстролетные годы, и вот из яйца появился Эрот сладострастный.

Он явился в сверкании крыл золотых, легконогому ветру подобный.

С черным Хаосом в Тартаре сблизился он, в беспредельной обители мрака,

И от этого мы появились на свет, первородное племя Эрота.

Все смешала Любовь. И уж только потом родились олимпийские боги.

Из различных смешений различных вещей появились и небо, и море,

И земля, и нетленное племя богов. Вот и видно, что птицы древнее

Олимпийских блаженных. А то, что Эрот был действительно пращуром нашим,

Доказать нам нетрудно — умеем летать и приходим на помощь влюбленным.

Своенравных красавцев мальчишек не раз удавалось влюбленным мужчинам

Лишь тогда покорить, лишь тогда победить, когда мы приходили на помощь:

Кто подарит мальчишке щегла, кто гуся, кто цыпленка, а кто перепелку.

Нет, поистине все, чего можно желать, доставляют пернатые смертным.

Это мы возвещаем, что осень пришла, что весна подошла или лето.

Время сеять, когда закричат журавли, улетая в ливийские дали.

Пусть моряк рулевое повесит весло и уляжется спать безмятежно,

Пусть овчину себе раздобудет Орест, чтоб не мерзнуть во время разбоя.[65]

Если коршуна видите, значит весна наступила и время настало

Стричь овец густорунных. А ласточка вам сообщает о теплой погоде,

Говорит, что овчину пора продавать, что пора одеваться полегче.

Чем же мы не Аммон, чем не Феб-Аполлон, чем не Дельфы и чем не Додона?[66]

Вы по всяким делам обращаетесь к нам и нуждаетесь в нашем совете,

Будь то выбор невесты, еда и питье или даже торговая сделка.

Все, что можно как знак, как примету принять, у людей называется птицей.[67]

Необычная весть — это птица для вас. Если ж вам расчихаться случится,

Или встретить раба, иль увидеть осла — это птица, и птица, и птица!

Неужели не ясно, что птица для вас — это сам Аполлон — прорицатель?

Если нас вы решите богами признать,

Знайте: осенью, летом, зимой и весной,

Как пророчицы Музы, вам будем служить.

Мы не Зевс, и от вас в облака не сбежим,

Чтобы там, в вышине, почивать, возгордясь.

Нет, мы здесь и останемся, здесь навсегда!

Мы богатство, здоровье и счастье дадим

Вам самим, вашим детям и детям детей.

Мы блаженство и радость, веселье и мир,

Смех и молодость, пляски и пенье сюда

Принесем. Даже птичьего вам молока

Мы не будем жалеть. И пресытитесь вы

Безграничным, невиданным счастьем.

Муза, Муза лесная!

Тио-тио-тио-тиотинкс.

Порхаем мы по гребням гор,

И внемлет нам лесной простор.

Тио-тио-тио-тиотинкс.

Ясень укрыл нас густою своею листвой.

Тио-тио-тио-тиотинкс.

Льется из рыжего горлышка звонкая песнь.

Тио-тио-тио-тиотинкс.

Пану святому священные гимны поем,

Пляшем в честь Матери Горной — Кибелы.[68]

То́-то-то́-то-то́-то-то́-то-тинкс.

Фриних, как пчелка, амвросию звуков собрал.[69]

Он, словно ношу, из рощ и лесов приносил

Песни свои золотые.

Посетители театра, если кто-нибудь из вас

С нами жить привольно хочет, пусть идет скорее к нам.

Что по вашему закону безобразно и грешно,

То слывет у птиц прекрасным и у нас разрешено.

Вот по вашему закону не годится бить отца,

Мы же рады и довольны, если вдруг птенец к отцу

Подбежит, ударит, крикнет: «Ну попробуй, сдачи дай».

Вы рабов клеймите беглых, вы преследуете их,

Мы же им присвоим званье пестрокрылых журавлей.

Если Спинфар как фригиец ущемлен у вас в правах,[70]

То у нас фригийской птицей называться будет он.

У людей слывет карийцем и рабом Экзекестид,

А у нас кариец каркнет — и найдет себе родню.

Если Писия сыночек вам предательством грозит,[71]

То у нас птенца такого в петухи произведут:

Нет запрета в птичьем царстве петушиться петухам.

В крике лебеди белой —

Тио-тио-тио-тиотинкс!

И в легком шелесте крыла

Мы слышим: «Феб, тебе хвала».

Тио-тио-тио-тиотинкс.

Лебеди кручи покрыли над Эбром-рекой.[72]

Тио-тио-тио-тиотинкс.

Клич по заоблачным далям эфира прошел.

Тио-тио-тио-тиотинкс.

Вот уже в страхе к земле припадает зверье,

Ветер улегся, и замерли волны.

То́-то-то́-то-то́-то-то́-то-тинкс.

Вот и Олимп загудел. Изумленья полны

Боги бессмертные. Музы ведут хоровод,

Песню заводят Хариты.[73]

Быть крылатым от рожденья лучше всех на свете благ.

Если б, зрители, на крыльях подниматься вы могли,

Кто бы стал с пустым желудком трагедийный слушать хор?

Заскучав, домой покушать зритель живо улетит,

Чтоб затем, наполнив брюхо, на комедию поспеть.

Если, скажем, пожелает облегчиться Патроклид,[74]

Он плаща марать не станет, а в сторонку отлетит,

Там нужду свою он справит и обратно прилетит.

Если вдруг любовник ловкий есть, о зрители, средь вас,

Он сейчас же, как увидит, что сидит в театре муж,

Полетит к жене на крыльях, с ней в постели полежит,

А затем взмахнет крылами и обратно полетит.

Ну, скажите, не блаженство ль быть пернатым и летать?

Вот возьмите Диитрефа:[75] опериться не успел,

А вознесся: стал филархом,[76] а затем гиппархом стал![77]

Был ничем, а нынче ходит рыжим конепетухом![78]

Ну, вот и все. Пусть будет Зевс свидетелем,

Потешнее не видывал я зрелища.

Над чем смеешься?

Над твоими перьями.

Сказать тебе, кого напоминаешь ты?

Гуся, изображенного сапожником.

А ты-то, словно дрозд, в кружок ощипанный.

Украшены мы оба, как Эсхил сказал,[79]

Не чем-нибудь, а собственными перьями.

Что делать нам теперь?

Во-первых, городу

Придумать имя важное и славное,

А после жертву принести богам.

Ну что ж!

Какое городу дадим название?

Хотите имя важное, спартанское —

«Лакедемон»?[80]

«Ляг, где и он»! Для города

Название, клянусь, неподходящее.

Нет, лучше уж один в постель улягусь я.

Откуда ж имя взять?

Из горной области,

Из облаков, из туч, да повоздушнее,

Помягче.

Назовем Тучекукуевском?

О да, о да!

И впрямь нашел ты имя превосходное.

Не в этом ли, скажи, Тучекукуевске

Пристроил Феоген свои сокровища

И с ним Эсхин?[81]

Почище в этом городе

Дела велись. Там поле есть Флегрейское.[82]

На нем гигантов боги объегорили.

Находка, а не город. Но хранить его

Какой же будет бог? Кому нам пеплос ткать?[83]

А чем плоха Афина-Градодержица?

Какой же может быть порядок в городе,

Где со щитом стоит на страже женщина,

Богиня, а Клисфен сидит за прялкою?[84]

Кого ж на вышку мы пошлем, в дозорные?

У нас есть птица племени персидского,

Воинственная, страшная, считается

Она птенцом Арея.

Государь-петух!

Как бог-хранитель будет на скале сидеть.

Иди же в воздух, медлить больше нечего,

Да помоги, пожалуйста, строителям.

Носи им щебень, глину им замешивай,

Карабкайся с лотком и падай с лестницы!

Расставь охрану, за огнем поглядывай,

Бей в колотушку, засыпай где вздумаешь.

Гонцов отправь: к богам, на небо, первого,

Второго — к людям, вниз. Затем пусть явятся

Гонцы ко мне.

А ты, по мне, пропал бы здесь,

Лентяй несчастный.

Так ступай же в путь, дружок,

Ведь, право, дело без тебя не двинется.

А я богов нововведенных жертвою

Почту и со жрецом устрою шествие.

Эй, мальчик, дай корзину и воды для рук!

Я согласен, я с тобой

Благодарственную песнь,

Славословие богам

Пропою бессмертным.

Чтобы милость их снискать,

В дар козленка принесу.

Эй, пеан, греми![85] Хэрид,[86]

Выходи с флейтой!

Дудеть довольно. Это что за чудище?

Свидетель Зевс, видать пришлось мне всякое,

Но не видал еще флейтиста-ворона.

Эй, жрец, молитву новым начинай богам!

Сейчас начну. Но где корзиноносец наш?

Гестии птичьей и коршуну,[87]

Наши очаги охраняющим,

И всем птицам обоего пола, на Олимпе пребывающим,

Помолимся!

Суниястреб, морской владыка, радуйся![88]

И лебедю пифийскому и делосскому,

И Лето святой, перепеломатери,[89]

И деве Артемиде-Щеголихе…

Из Колениды стала Щеголихою![90]

И зяблику фригийскому Сабазию,[91]

И страусихе великой,

Родительнице бессмертных и смертных…

Кибела-страусиха, Клеокрита мать![92]

Ниспошлите граду Тучекукуевску

Здравие, спасение, благоденствие…

А также союзникам нашим хиосцам.[93]

Уж без хиосцев дело не обходится.

И птицам героям, и потомству героев,

И пеликану белому, и пеликану серому,

И орлу, и тетереву,

И павлину, и дупелю, и чибису,

И чирку, и поморнику,

И мартыну, и цапле,

И синице, и Черноголовке…

Довольно завывать, дурак несчастнейший.

Ну, разве на такое угощение

Зовут орлов и грифов? Погляди сюда!

Один бы коршун живо с этим справился.

Ступай отсюда! И венки возьми свои!

Я без тебя обряд исполню жертвенный.

Значит, снова должен я

Затянуть священный гимн.

Под торжественную песнь

Ты омоешь руки.

Всех… О нет! Лишь одного

Бога я сюда зову.

Всем не хватит: здесь одни

Рожки да ножки!

Примите жертву, божества пернатые!

Прославь Тучекукуевск, Муза,

Блаженный град,

В гимнах своих величавых.

Вот новости еще. Да кто же будешь ты?

Я сочинитель песен сладкозвучнейших,

Рьяный служитель Муз,

По словам Гомера.[94]

Ты, значит, раб и стричь не должен волосы?

Да нет же, все художники являются

Рьяными слугами Муз,

По словам Гомера.

Твой плащ я рваным, а не рьяным назвал бы.

Какая принесла тебя нелегкая?

Сложил я песни в честь Тучекукуевска,

Застольные, девичьи, хороводные,[95]

И много песен в стиле Симонидовом.[96]

Как ты успел? На это ж время надобно.

Давно, давно сей град стихами славлю я.

Да мы же празднуем рожденье города,

Ведь он недавно был еще без имени.

Весть быстрокрылая Муз[97]

Обгоняет коней быстролетных.

Отче, зиждитель Этны,

Святой Гиерон Этнейский,

Одари благосклонно меня,

Как милость и щедрость твои

Тебе подскажут!

Нет, он от нас так просто не отвяжется.

Попробуем отделаться подачкою.

Вот ты в хитоне, да еще в нагруднике.

Разденься, с мудрым поделись писателем.

Возьми нагрудник, ты озяб, мне кажется.

Муза любезно согласна

Принять этот скромный дар.

Ты же теперь свою душу открой

Пиндара слову.

Беда, никак не выгонишь молодчика!

По пастбищам скифским, глухим[98]

Ходит-бродит скиталец несчастный.

Нет на бедняге одежды тканой.

Что за слава в нагруднике без хитона?

Пойми мое слово.

Я понимаю, на хитон ты целишься.

Снимай хитон: поможем сочинителю.

Бери и уходи.

Уйду немедленно.

А город я такой прославлю песнею:

Златотронная, воспой

Трепетный, хладный град!

К снежным пришел я полям,

К плодоносным равнинам.

А-ля-ля!

Но ты поля покинул эти хладные,

Как только получил хитон с нагрудником.

Свидетель Зевс, уж вот никак не думал я,

Что сразу он про город наш пронюхает.

Эй, мальчик! Снова с чашей обходи алтарь.

Благоговенье!

Эй, козла не трогайте!

Ты кто?

Я предсказатель.

Прочь проваливай!

Чудак, нельзя смеяться над святынями.

В пророчествах Бакида ясно сказано[99]

Насчет Тучекукуевска.

Зачем же ты

Молчал тогда, когда еще я города

Не основал?

Мешали силы высшие.

Ну что ж, согласен слушать прорицание.

«В день, когда серые волки селиться с воронами вместе

Между коринфской землей и землей сикионскою будут…»[100]

Неясно мне, при чем же здесь коринфяне.

Намек на воздух в том стихе содержится.

«Прежде всего заколите овцу-белошерстку Пандоре.[101]

Кто же к вам первым придет, чтоб мои наставленья поведать,

Плащ ненадеванный дайте тому и новые туфли».

Так и сказал он «туфли»?

Справься с книгою.

«Чашу дайте ему, требухи ему в длани вложите».

И «требуха» там тоже?

Справься с книгою.

«Если, божественный отрок, мои приказанья исполнишь,

Станешь орлом в небесах. А если откажешь в подарках,

Ты не то что орлом, но и дятлом и галкой не станешь»…

И это по Бакиду?

Справься с книгою.

Ах, до чего же непохож оракул твой

На мой, от Феба самого полученный.

«Если без спросу к тебе обманщик придет и мошенник,

Будет обряду мешать и отведать захочет жаркого,

Между спиной и ногами лупить безобразника надо».

Болтаешь ты пустое.

Справься с книгою!

Проваливай, чтоб ты пропал!

О горе мне!

В других местах, пожалуйста, предсказывай.

Я к вам пришел.

Еще несчастье новое.

Зачем пришел ты? И каков твой замысел?

С какими ты сюда явился целями?

Я землемер. Хочу отмерить каждому

Полоску воздуха.

О боги правые!

Ты что за человек?

Зовусь Метоном я,

Знаком всем грекам и колонцам в частности.[103]

А это что?

Орудья измерения.

Напоминает очень воздух формою

Кастрюлю для тушенья. Здесь линейку я

Изогнутую приложу и циркулем

Отмерю расстоянье, понимаешь?

Нет.

Затем прямую, тоже по линеечке,

Я проведу, чтоб круг квадратом сделался.

Здесь, в центре, будет рынок. К рынку улицы

Пойдут прямые. Так лучи расходятся,

Сверкая, от звезды. Звезда округлая,

Лучи прямые.

Ты Фалес поистине![104]

Метон!

Ну что?

Ты знаешь, я люблю тебя.

Ступай-ка ты отсюда по-хорошему.

А что такое?

Здесь, как и в Лаконии,

Не любят чужестранцев, и волнения[105]

И драки здесь бывают.

Что ж, мятеж у вас?

Да нет, не то.

А что?

Единодушное

Здесь принято решенье — бить мошенников.

Пожалуй, лучше улизнуть.

Но я боюсь,

Что опоздал ты. Видишь, начинается!

Беда мне!

Но ведь я предупреждал тебя.

Обратный путь измеришь ты живехонько.

Где здесь проксен?[106]

Сарданапал ты вылитый![107]

В Тучекукуевск послан я по жребию

Как наблюдатель.

Кто же наблюдателем

Послал тебя?

Какая-то записочка

За подписью Телея.

А согласен ты

Оклад свой взять и без хлопот уйти?

О да!

Мне дома надо бы сидеть в собрании,

Есть у меня дела с Фарнаком срочные.[108]

Так получи же и беги! Вот денежки.

Ах, это что ж?

Дела с Фарнаком срочные.

Бьют наблюдателя! Вы все — свидетели.

Проваливай да бочки захвати свои!

Вот безобразье! Шлют к нам наблюдателей,

А мы еще с молитвой не покончили.

«Если тучекукуевец нанесет ущерб афинянину…»

Еще один с какой-то писаниною!

Я — продавец законов. И новейшие

Законы вам продать могу.

Какие же?

«Тучекукуевцам пользоваться мерой и весом, принятыми в Беотии».

Так получай по мерам Ойойотии!

Да что с тобой?

Проваливай с законами!

Сейчас тебе я трепку дам законную.

Вызываю Писфетера в суд по обвинению в оскорблении личности на месяц Мунихион.[109]

Ах, вот как! Значит, ты не убежал еще?

«Если же кто прогонит должностное лицо и не примет его в установленном законом порядке…».

Ах, горе мне! Ты тоже, значит, здесь еще?

Погибнешь! Иск на десять тысяч драхм вчиню!

Плевал я на тебя с твоими бочками!

У договорного столба мочился ты!

Эй, эй, держи его! Ага, пустился вскачь!

Нет, лучше мы домой пойдем, не мешкая,

И без помех козленка отдадим богам.

Отныне будут птицам,

Всевидящим, всеведущим,

Все смертные молиться.

Во власти птичьей — целый мир.

Храним плоды земные

И губим беспощадно

Жучков, букашек, мошек.

Корни, стебли, лепестки грызут они,

Гложут завязи плодов и ветви толстые.

Благоуханные сады

Мы не позволим осквернять,

И ни жучки, ни червячки

От наших крыльев не уйдут.

Все вы слышали сегодня, как глашатай объявил:

«Кто преступника — мелийца Диагора — умертвит,[110]

Золотой талант получит. Кто умершего давно

Умертвит тирана, тоже пусть получит золотой».

Объявленье в этом роде сделать хочется и нам:

«Тот, от чьей руки погибнет Филократ, гроза синиц,[111]

Золотой талант получит. За живого — пять дадим.

Продает чижей он скопом, десять птичек на обол,

В виде чучел перепелок выставляет напоказ,

Надругавшись над дроздами, перья им вставляет в клюв,

Ловит, гадина, голубок, держит бедных взаперти,

Чтоб в капкан они манили легковерных голубей».

Вот о чем мы объявляем. Если в клетке кто-нибудь

Держит птиц, то пусть на волю он их выпустит скорей!

Если ж вы не подчинитесь, то поймают птицы вас,

Свяжут ноги и поставят, как приманку, напоказ.

Блаженно птичье племя!

Ведь птицы не нуждаются

Зимой в одежде теплой.

И солнца летнего лучей

Мы не боимся жарких.

Лугов цветущих лоно,

Листва — жилище наше

В час, когда в траве звенят кузнечики,

От полуденного зноя опьяневшие.

Зимой в пещерах мы живем,

В кругу играем ореад.[112]

Весною мирт свои цветы

В саду Харит несет нам в дар.

А теперь мы нашим судьям рассказать хотим о том,

Сколько благ их ожидает, если нам присудят приз.

И Парис таких даров бы не дождался от богинь![113]

Знаем: хочет первым делом получить любой судья

Сов блестящих на монетах, на лаврийском серебре,[114]

Обещаем — заведутся и в дому и в кошельках

Эти совы и блестящих вам совяток наплодят.

Мало этого, как в храмах, заживете вы в домах:

Мы на гребни ваших кровель все усядемся орлом.

Если вы на теплом месте захотите куш урвать,

Мы вам ловкого, лихого сунем в руки ястребка.

Позовут судью на ужин — зоб дадим ему взаймы.

Если ж в призе нам откажут, то заводят пусть тогда

Судьи зонтики из меди, словно статуи. Не то,

Стоит только показаться в белоснежном им плаще,

В виде мести за обиду мы помочимся на них.

Ну вот и всё. Обряд прошел удачнейше.

Но почему же до сих пор нет вестника

Со стройки? Как у них там обстоят дела?

Ба! Вот и он! Как резвый конь, бежит сюда.

Ку-ку-ку-ку-ку-ку-ку-ку-куда пошел

Начальник Писфетер?

Да вот же, вот он я.

Стена готова.

Ты меня обрадовал.

Сооруженье просто грандиозное.

Так широка стена, что Проксенид-хвастун[115]

И Феоген смогли б на ней разъехаться

На колесницах, из которых каждую

Троянский тащит конь.

Геракл, владыка наш!

А высота стены, ее измерил я,

Сто саженей!

О Посейдон, неслыханно!

Но кто же стену выстроил огромную?

Да кто же, как не птицы? Там ни плотников,

Ни каменщиков не было египетских.[116]

Собственноручно птицы всё построили.

Десятки тысяч журавлей из Ливии

В зобу носили камни для фундамента.

Коростели тесали камень клювами.

Кирпич носили десять тысяч аистов.

А воду в воздух поднимали чибисы

И всякая другая тварь болотная.

А кем же глина доставлялась?

Цаплями.

Они лотки носили.

Кто ж накладывал?

О, здесь был найден способ остроумнейший.

Орудуя ногами, как лопатами,

Грузили глину гусаки прилежные.

Вот на все лапы мастера поистине!

А утки, Зевс свидетель, препоясавшись,

Кирпич носили. Наверх, как подручные,

Набрав на хвост раствора известкового

И с кельнями во рту, взлетали ласточки.

Кто станет нанимать теперь поденщиков!

Ну, дальше, дальше! Кто же сделал плотничью

Работу?

Пеликаны. Это плотники

Искуснейшие. Обтесали клювами

Они ворота. И когда работали,

Как в доке корабельном, шум и гром стоял.

Теперь ворота все уже закончены,

Задвинуты засовы, и расставлена

Кругом охрана. Ходят с колотушками

Дозорные. И сторожа-сигнальщики

Стоят на каждой башне. А теперь пойду

Помоюсь. Ты уж сам теперь хозяйничай!

Ну, что ты скажешь? Удивлен, наверное,

Что быстро так стена твоя построена?

И верно, удивляюсь, да и есть чему.

Ведь, право же, похоже все на выдумку.

Но вот, смотрите, часовой с известием

Бежит сюда. И вид какой воинственный!

Эге-ге-ге-ге-ге-ге-ге-ге-ге-ге-гей!

В чем дело?

Ах! Ужаснейшие новости!

Какой-то бог, из тех, что в свите Зевсовой,

Прорвавшись чрез ворота, в воздух к нам влетел,

А галки не заметили, дневальные.

Поступок низкий, мерзкий и ужаснейший.

Кто ж из богов?

Не знаем… Только знаем мы,

Что с крыльями.

Так нужно было стражников

За ним послать сейчас же.

Было послано

Пятнадцать тысяч соколиной конницы.

Ей приданы различные когтистые:

Орел, сарыч, стервятник, ястреб, коршун, гриф.

От свиста крыльев, шелеста и хлопанья

Дрожит эфир. За богом птицы ринулись.

Он далеко не мог уйти. По-моему,

Он где-то здесь.

Берите же, хватайте же

Пращи и луки. Эй, сюда, помощники!

Стреляй, бросай! Пращу, пращу немедленно!

Вот началась война, неслыханная сечь!

С богами я сражусь. Давайте же стеречь

Эребово дитя — заоблачную высь,

Чтоб олимпийцы к нам тайком не пробрались.

Смотрите же, бойцы, кругом внимательно!

Ведь шелест крыльев божества бессмертного

Становится все громче, все отчетливей.

Куда спешишь? Остановись. Не двигайся.

Не шевелись. Ни с места! Стой спокойнее!

Ты кто? Откуда? И какого племени?

От олимпийцев грозных прилетела я.

Похожа ты на шляпу и на парусник.

Ирида я.

Морское судно, видимо.

Какое судно?

Сарычи и ястребы,

Хватайте девку!

Что еще за новости!

Хватать — меня?

Ну, ты еще наплачешься!

Неслыханно!

В какие же, негодная,

Влетела ты ворота? Отвечай скорей.

В какие? Зевс свидетель, не заметила.

Вы слышали? Она смеяться вздумала!

К синицам-птицеархам обращалась ты?[117]

Где пропуск твой за подписью вороны?

Что?

Ах, нет его!

Ты бредишь?

И не вижу я

Вот здесь печати аиста дежурного.

Никто сюда печати не прикладывал.

Так, значит, захотела ты украдкою

Лететь чрез Хаос и чужие области?

Какой другой летать богам дорогою?

Свидетель Зевс, не знаю. Но не этою.

В отместку за такое беззаконие

Из всех Ирид, клянусь, по справедливости

Тебя казнить бы следовало первою.

Да я ж бессмертна!

Все равно бы надобно

Тебя казнить. Ведь это же неслыханно:

Все нам подвластно, только вы, бессмертные,

Бунтуете и не хотите слушаться,

Как прочие, господ своих законнейших.

Но говори, куда плывешь по воздуху?

Куда плыву? Я к людям от отца лечу

С приказом бить овец, быков закалывать

Богам Олимпа в дар и чадом улицы

Наполнить.

О каких богах здесь речь идет?

Как о каких? О нас. Мы в небе властвуем.

Какие же вы боги?

Кто же бог тогда?

Отныне птицы — боги для людей земных.

Свидетель Зевс, довольно Зевсу жертвы жечь.

Глупец, глупец! Побойся гнева страшного[118]

Богов. Смотри, ударит мощным заступом

Владыка Зевс — и весь твой род возмездие

Постигнет, а тебя, твой дом, добро твое

Испепелят Ликимниевы молнии.

Послушай, ты, оставь свой пыл воинственный.

Спокойно стой. Лидийцев и фригийцев лишь[119]

Такими можно запугать угрозами.

Так знай же: если Зевс мешать мне вздумает,

То Зевсов дом,[120] как жалкий Амфионов дом,[121]

Сожгут мои синицы огненосные.

Орлов-гигантов в шкурах леопардовых

Шестьсот, не меньше, против Зевса в небо я

Пошлю. Один гигант, Порфирион, и то

Ему хлопот наделал предостаточно.

А если ты, его служанка, злить меня

Не перестанешь — первая поплатишься:

Вот здесь Ирида ляжет распростертая

И подивится прыти старца древнего.

Чтоб подавился речью ты бесстыжею!

Долой отсюда! Ну, пошла, пошла, пошла!

Смотри, отец мой живо спесь собьет с тебя!

Ах, как мне страшно! Улетай подалее

И мальчиков пугай испепелением!

В великий город наш богам заказан вход.

Из Зевсовых детей никто к нам не пройдет.

Курений сладкий дым и мяса жирный чад

Отныне никогда до них не долетят!

Вот будет дело, если не вернется к нам

Глашатай наш, на землю, к людям посланный.

О Писфетер, мудрейший и счастливейший,

Славнейший, сверхсчастливый, превосходнейший,

Блаженнейший — велишь начать?

Что скажешь ты?

Все люди в знак твоей великой мудрости

Тебя венчают этим золотым венком.

Приму венок. За что ж такие почести?

О основатель города эфирного!

Когда б ты знал, как ты у смертных славишься

И сколько у страны твоей поклонников!

Пока еще не основал ты города,

Все люди просто бредили лаконцами:

Они ходили грязные, заросшие,

Голодные и с палкой, по-сократовски.

Теперь на птицах все они помешаны

И нам, пернатым, подражают с радостью.

Как сук для нас, так суд для них пристанище.

Корм ищут люди в чащах дел запутанных,

Купаются в пыли законов смертные,

Едва лишь утром после сна поднимутся.

Настолько сильным стало помешательство,

Что даже имена у птиц берут они.

Один хромой торговец трясогузкою

Был назван, а Мениппа кличут ласточкой,[122]

Стрижом — Филокла, Феогена — уткою.

А Хэрефонт — упырь,[123] а Мидий — перепел.

Ликурга люди называют ибисом,[124]

А Сиракосия — дроздом:[125] на голову

Хромает он, ну точно дрозд пришибленный.

Так любят птиц они, что даже в песенках

У них всегда голубки есть и ласточки,

И журавли, и уточки, и лебеди,

И крылья иль по крайней мере перышки.

Вот как дела там обстоят. Одно скажу:

Они сюда повалят скоро толпами

За крыльями и за когтями острыми.

Побольше крыльев раздобудь к приходу их.

Так, значит, Зевс свидетель, медлить нечего.

Иди скорее в дом и все корзины там

И сундуки наполни быстро крыльями.

А ты, Манет, сюда мне крылья вынесешь,

Я здесь приму бескрылых посетителей.

Многолюдной столицей везде назовут

Этот город скоро!

Пусть будет нам удача!

Всюду любят наш город и знают везде.

Скорей несите крылья!

Все, что смертному нужно,

В нашем городе есть:

С нами Мудрость, Хариты, Веселье, Любовь!

И над нами сияет благой Тишины

Золотая улыбка.

Ленивый, вялый ты слуга. Ходить быстро нужно!

Живо крылья несите в корзинах сюда!

Двигайся живее!

Ударь лентяя крепче!

Он и глуп, и упрям, и ленив, как осел.

Труслив Манет, бездельник.

Разложи по порядку

Эти крылья теперь:

Птицы певчие — там, птицы-вестники — здесь,

А морские — вон там, чтобы каждый себе

Выбрал нужные крылья.

Клянусь чижами, руки так и чешутся,

Когда я вижу лодыря негодного.

О, если б орлом поднебесным я сделался, вдруг,[126]

Над морем пустынным летел бы, над бездною волн,

Над водой бирюзовой!

Все, что сказал нам вестник, — правда сущая:

Уже идут сюда и про орлов поют.

Э-гей!

Всего на свете слаще — в небесах летать!

Порядки птичьи мне ужасно нравятся.

Я без ума от птиц, я с вами жить хочу,

Я очарован вашими законами.

Какими же? У птиц законов множество.

Да всеми. Но, пожалуй, тем особенно,

Что разрешает бить, кусать, щипать отца.

Да, Зевс свидетель, это признак мужества

У нас, когда цыпленок бьет родителя.

Здесь поселиться я хочу поэтому,

Избить отца и завладеть добром его.

У нас, у птиц, еще закон имеется,

Запечатленный на скрижалях аистов:

Когда родитель-аист вскормит птенчиков

И все его птенцы летать научатся,

Тогда они кормить отца обязаны.

Свидетель Зевс, какая ж это выгода,

Когда отца еще кормить приходится!

Постой. Уж раз ты предан роду птичьему,

Я, как сиротку-птичку, снаряжу тебя.[127]

Сейчас тебе я, мальчик, то поведаю,

Что сам узнал, еще ребенком будучи.

Мой друг, отца не бей! Возьми-ка в руки ты

Крыло вот это, а в другую — это вот.

Султан пусть будет гребешком петушечьим.

Стой на посту, сражайся, сам корми себя!

Отца не трогай. А подраться хочется —

Во Фракию ступай на дело ратное.

Свидетель Дионис, ты прав, мне кажется.

Я так и поступлю.

И не раскаешься.

Поднимусь к Олимпу я

На легких крыльях.

По дорогам песен я

Порхаю неустанно.

Ну, здесь и сотней крыльев не отделаться!

Тело крепко, бесстрашна душа.

Все лечу я, лечу я!..

Кинесий! Старина! Добро пожаловать![128]

Какие песни к нам несут увечного?

Я нежной птичкой стать хочу,

Звонкоголосым соловьем.

Довольно песен. С чем пришел, рассказывай!

Дай крылья мне, чтоб в небо я отправился

И в облаках нашел напевы новые,

Особенные, вихревые, снежные.

Но разве дифирамбы в облаках берут?

О да, на этом все у нас основано.

Великолепие искусства нашего

В воздушности, крылатости, туманности

И непонятности. Послушай песнь мою!

Я не желаю слушать.

Нет, послушаешь.

Я для тебя все небо облететь готов.

Крылатые тени

Пернатых видений,

Птицы с длинною шеей!

Вот как!

Я бы блуждал над простором морей

Вместе с порывами ветра.

Сейчас, клянусь, твои порывы кончатся.

То к полуденным странам бесстрашно лечу,

То на север крылатое тело несу,

Бороздя бесконечные дали Эфира.

Да, старичок, прекрасно ты устроился.

Приятно, правда, вдруг крылатым сделаться?

Так не ведут себя с певцом циклическим,[129]

Которого любая примет община.

Не хочешь ли остаться здесь и песенкам

Чижей учить, чтоб хор они составили

Для общины коростелей?

Смеешься ты.

Но знай, что я не успокоюсь, прежде чем

Не воспарю на крыльях в даль воздушную.

Что там за род пестрых пичуг, нищих, противных птиц?

Длиннокрылая ласточка, скажи мне!

Несчастье это, право, и немалое:

Опять идет к нам кто-то. Ишь распелся как!

Длиннокрылая ласточка, молчишь ты?

Про плащ свой рваный он поет, мне кажется,

Он в нем замерз и ждет весны и ласточек.

Где тот, кто окрыляет посетителей?

Он здесь, перед тобой. Чего желаешь ты?

Нужны мне крылья, крылья. Ясно сказано.

В Пеллену, видно, хочешь за плащом слетать?[130]

Да нет, осведомитель я и ябедник

При островах.[131]

О, ремесло чудесное!

И кляузник. А крылья мне затем нужны,

Чтоб на лету пугать судом союзников.

Под шелест крыл фискалить легче, видимо?

Нет, просто я боюсь морских разбойников,

И с журавлями возвращаться буду я,

Наполнив зоб свой тяжбами для тяжести.

Так вот чем занимаешься! Зачем же ты,

Здоровый, молодой, фискальством кормишься?

А что мне делать? Землю не умею рыть.

Есть и другие честные занятия,

С которыми не умирают с голоду.

Ты б жил достойно, не нуждаясь в кляузах.

Чудак! Не наставляй, а окрыляй меня.

Я окрыляю словом.

Что за новости?

Как можно словом окрылять?

Все смертные

Словами окрыляются.

Да ну?

А ты

Не слышал разве, как о сыновьях своих

Отцы, в цирюльнях сидя, разглагольствуют?[132]

«Так окрылили речи Диитрефовы

Сыночка моего, что бредит скачками».

Другой в ответ, что сын его единственный,

Как окрыленный, ходит на трагедии.

Слова, выходит, окрыляют?

Именно.

От слов и ум к высотам устремляется

И возвышает человека. Вот и я

Хочу, чтоб, окрыленный речью доброю,

Ты честным занялся трудом.

Не выйдет, нет.

Как будешь жить?

Не посрамлю родни своей.

Отец мой, дед и прадед — все доносчики.

Так дай мне крылья быстрые и легкие,

Чтоб к чужестранцу коршуном иль ястребом

Нагрянуть, вызвать в суд, в Афинах иск вчинить

И вновь на острова махнуть.

Понятно мне.

Пока островитянин до Афин дойдет,

Он проиграет тяжбу?

Да, вот именно.

Пока ж он будет плыть назад, на родину,

Ты приберешь его добро к рукам?

Вот-вот.

Я, как волчок, вертеться должен.

Ясно мне —

Волчком, волчком. А для волчка имеются

Отличнейшие крылышки коркирские![133]

Беда мне — это плетка!

Это — крылышки.

Сейчас ты у меня волчком закрутишься!

Беда, беда!

Катись волчком, негоднейший!

Лети подальше, вон отсюда, гадина!

Теперь ты будешь знать, как сладки кляузы.

Уйдем отсюда, взяв корзины с крыльями.

Много стран мы облетели,

Приходилось нам немало

Видеть всяческих чудес.

Есть на свете чудо-древо

Из породы истуканов,

Под названьем Клеоним.

Ни на что оно не годно,

Велико оно, да гнило,

А весною древо то

Плодоносит и доносит,

А во время листопада

С древа падают щиты.

Есть еще страна на свете,

Мглой объятая глубокой,

Край без ламп и фонарей.

Целый день там смертный может

Пировать с богами рядом,

Но когда настанет ночь,

То уже небезопасно

Там с героями встречаться.

Если встретишь в темноте

Достославного Ореста,

То окажешься избитым

И раздетым догола.

Не увидал бы Зевс меня, несчастного.

Где Писфетер?

В чем дело? Кто пожаловал?

Он весь закутан!

Посмотри, не видно ли

Какого-нибудь бога позади меня?

Нет никого. Ты кто?

Который час теперь?

Который час? Да так, немного за полдень.

Ты кто?

Обеденное время кончилось?

Вот надоел!

А Зевс сейчас что делает?

Он гонит тучи прочь иль собирает их?

Чтоб ты пропал!

Ну, так и быть, откроюсь я.

Мой милый Прометей!

Да не кричи же ты!

А что?

Не называй меня по имени.

Погиб я, если Зевс увидит здесь меня.

Я о небесных рассказать событиях

Хочу тебе. Но прежде этим зонтиком

Прикроемся, чтоб боги нас не видели.

Вот это да!

И впрямь не промах Прометей догадливый!

Стань вот сюда и смело все выкладывай.

Ну, слушай же.

Да говори, я слушаю!

Нет больше Зевса.

Вот так так! С каких же пор?

С тех пор, как вы воздвигли город в воздухе.

Ведь жертв с тех пор уж не приносят смертные

Богам, и жирный чад не поднимается

От алтарей к бессмертным небожителям.

Постимся мы, ну точно в Фесмофории.[134]

Нет приношений. Божества же варваров,

Как иллирийцы, челюстями лязгая,[135]

Грозятся, что войной на Зевса двинутся,

И требуют, чтоб он места торговые

Для ввоза требухи открыл немедленно.

Выходит, что над вами боги-варвары

На небе есть?

А кто же, как не варвары,

Хранители семьи Экзекестидовой?

А что за имя носят боги варваров,

Как их зовут?

Трибаллы.

Все понятно мне:

Трибаллы — это нечто непотребное?[136]

Да, да, ты прав. Одно усвой как следует:

Для заключенья мира в птичий город ваш

Послы от Зевса и Трибаллов явятся.

Мир заключайте лишь на том условии,

Что скипетр птицам Зевс вернет немедленно

И что тебе он в жены даст Василию.[137]

Василию? Да кто ж она?

Красавица!

Она и молниями Зевса ведает

И всем другим: разумными решеньями,

Хорошими законами и верфями,

Оплатою судей и бранью уличной.

Так все ж в ее руках!

О том и речь веду.

Добыв ее, добудешь все решительно.

Затем я и пришел, чтоб научить тебя,

Ведь я питаю слабость к человечеству.

Когда б не ты, не есть бы нам горячего.

Богов я ненавижу, это знаешь ты.

Богам ты ненавистен, это правильно.

Тимон я сущий. Но пора прощаться нам.[138]

Давай-ка зонтик, чтобы принял Зевс меня

За девушку из праздничного шествия.[139]

Возьми и стул, изобрази носильщицу.

Есть в стране зонтиконогих[140]

Неизвестное болото.

Грязный там сидит Сократ,

Вызывает души. Как-то

За душой, ушедшей в пятки,

Прискакал туда Писандр.

Он верблюду молодому

Перерезал горло бритвой,

Не Писандр, а Одиссей!

Стал он ждать. Упырь явился

И припал к верблюжьей крови,

А упырь тот — Хэрефонт.

Тучекукуевск перед нами высится.

Посольство наше в этот город прибыло.

Ты что ж на левое плечо накинул плащ?[141]

На правое направь его по правилам.

Беда с тобой! Ты хуже Лаисподия.[142]

О демократия, куда ведешь ты нас?

Урод в послы богами избирается!

Эй, не вертись, чтоб ты пропал! Доселе я

Таких богов не видел неотесанных.

Ну как нам быть, Геракл?

Уж я сказал тебе:

Всего бы лучше задушить бездельника,

Который вздумал эту стену выстроить.

Милейший, мы же посланы, чтоб мирные

Вести переговоры.

Что ж, тем более!

Эй, дайте терку! Где приправа острая?

Несите сыр сюда, раздуйте уголья!

Мы, трое небожителей, приветствуем

Тебя, о смертный!

Накрошите сильфия!

Что здесь за мясо?

Птицы здесь, которые

Восстали против птиц демократических

И признаны виновными.

Ты сильфием

Приправишь их сначала?

А, Геракл, привет!

В чем дело?

Мы послами от богов пришли,

Чтоб говорить с тобой о перемирии.

У нас в кувшине масла нет ни капельки.

Да, верно, птичье мясо жира требует.

И нам, богам, вести войну невыгодно,

И вам. А если б жили мы в согласии,

Всегда б водица дождевая в лужицах

У вас была и каждый день — безветрие.

Мы это заявить уполномочены.

А что до нас, то никогда доселе мы

Войной на вас не шли. Да и сейчас хотим

На честных и приемлемых условиях

Мир заключить. Вот наше предложение:

Пусть Зевс пернатым царский скипетр тотчас же

Вернет. И если с вами порешим на том,

То я прошу послов у нас позавтракать.

Я одобряю это предложение.

Обжора ты несчастный, ты с ума сошел!

Лишить отца верховной власти думаешь?

Да что ты? Вы еще сильнее станете,

Когда внизу мы, птицы, будем властвовать.

Ведь нынче люди, облаками скрытые,

Безбожно лгут, богов зовя в свидетели.

Когда же будете в союзе с птицами,

Пусть поклянутся Зевсом или вороном!

Тихонько ворон подлетит, прицелится

И клюнет прямо в глаз клятвопреступника!

Свидетель Посейдон, вот это правильно!

Согласен я.

А ты?

Абракадабрытри.

Согласен, видишь.

А теперь послушайте,

Какую пользу вы еще получите.

Пообещают жертву богу смертные,

А после начинают рассуждать они:

«Бог подождет» — и нет вам приношения.

И здесь поможем.

Но каким же образом?

Когда начнет считать обманщик денежки

Или помыться он в лохань усядется,

К нему нагрянет коршун, взыщет стоимость

Двух коз и к богу с выручкою явится.

Я снова заявляю, что согласен я

Отдать им скипетр.

А Трибалл что думает?

Трибалл, быть битым хочешь?

Мордопалкою

Тебя.

Мое он разделяет мнение.

Ну, если так, и я даю согласие.

Эй ты, со скиптром дело мы уладили.

Чуть не забыл еще одно условие:

Пусть Гера Зевсу, так и быть, останется,

А мне он в жены юную Василию

Пускай отдаст.

О мире ты не думаешь.

Пойдемте-ка домой.

Невелика беда!

Эй, повар! Подсластить подливку надобно!

Нет, право, Посейдон, чудак ты человек,

Ну, стоит ли из-за девицы ссориться?

А как же быть?

Все ясно — дать согласие!

Не видишь ты, болван, что он хитрит с тобой?

Ты сам себе вредишь. Ведь если Зевс умрет,

Отдавши птицам власть свою верховную,

Ты будешь бедняком. Со смертью Зевсовой

Твоим должно бы стать его имущество.

Ай, ай, как он тебе морочит голову!

Пойдем в сторонку, кое-что шепну тебе.

Тебя, чудак, дурачит ловко дядюшка.

Так знай, ни крошки из добра отцовского

Закон тебе не даст. Ты — незаконный сын.[143]

Я — незаконный?

Да. Ведь чужестранкою

Ты был рожден, свидетель Зевс. И право же,

Не стали бы Афину звать наследницей,

Будь у нее хотя б один законный брат.

А если мне отец по завещанию

Добро свое откажет?

Не велит закон.

И Посейдон, твой подстрекатель нынешний,

Он первый на добро твое позарится:

«Я, — скажет он, — законный брат усопшего».

Послушай уложение Солоново:[144]

«Незаконнорожденному не иметь права наследства по родству при наличии законнорожденных детей.

Если же законнорожденных детей нет, имущество переходит к ближайшим родственникам».

Так, значит, мне ни крошки не достанется

Отцовского добра?

Да, да, ни крошечки.

Скажи, в реестр родни отец вписал тебя?[145]

Нет, не вписал. Давно дивлюсь я этому.

Зачем же в небо злобно ты уставился?

Будь другом нам, и я тебя правителем

Назначу, птичьим буду молоком поить.

Я заявляю снова, что девицу я

Готов тебе отдать. По мне, бери ее.

А ты?

А я держусь иного мнения.

Трибалл решает дело.

Ты что думаешь?

Красивицу девивицу царивицу

Мы ласточкам отдать?

Ну вот, согласен он.

Да нет же, нет же, не «отдать» Трибалл сказал,

А «поселить на время, словно ласточку».

Вот, вот, и я слыхал: «Отдайте ласточкам».

Ну, что же, заключайте соглашение,

Как вам угодно. Не желаю спорить я.

Согласны мы на все твои условия,

Теперь на небо должен ты отправиться,

Чтоб взять Василию и все, что следует.

Выходит, птиц мы зарубили вовремя,

Как раз на свадьбу.

С позволенья вашего,

Я здесь дожарю птиц, а вы ступайте в путь.

Не жарить — жрать ты мясо собираешься.

Пойдем-ка с нами!

Здесь вполне уютно мне.

Скорей наряд мне вынесите свадебный!

Есть в стране Судебной Тяжбы,[146]

Возле города Присяжных,

Племя длинных языков.

Языками пашут поле,

Языками сено косят,

Языками жнут хлеба.

Это — варварское племя,

Племя Горгиев,[147] Филиппов,[148]

И они виной тому,

Что у жертвенных животных

В нашей Аттике повсюду

Вырезают языки.

О племя птиц, нет слов, чтоб описать я мог

Твои удачи, славу, благоденствие!

О дом счастливый, принимай властителя,

Сюда идет он. Даже звезды яркие,

В чертогах золотых огнем горящие,

И даже солнца яркого сияние —

Все меркнет перед ним. С ним рядом шествует

Невеста красоты неописуемой.

Он потрясает Зевсовою молнией;

Благоуханье дивное доносится

До самых до небес. О, что за зрелище!

Дым фимиама стелется по воздуху.

Но вот и он. Пусть Муза сладкогласная

Споет им песнь, уста раскрыв священные.

Отойди, расходись, дай пройти, отступи!

Окружайте кольцом,

Прославляйте счастливца и счастье его.

Слава молодости, красоте!

О счастливейший брак, ты нам благо несешь!

Это он, наш герой, роду птиц начертал

Достославный удел. Мы венчальною песней,

Мы торжественным гимном выходим встречать

И его и невесту.

С этой песней на устах

К ложу Геры повели

Мойры славного царя,[149]

Златотронного вождя

Смертных и бессмертных.

Гимен, о Гименей, о!

А цветущий бог Эрот

За узду держал коня.

Пышнокудрой Геры сват —

Зевса, грозного отца,

Сват золотокрылый.

Гимен, о Гименей, о!

Мне приятен напев, мне приятен припев

И приятны слова!

А теперь вы прославьте грохочущий гром

И сверкающей Зевсовой молнии свет,

Власть мою над землею, над небом!

Молния, золотом ясным блестящая,

Зевса-отца копье огненосное,

Гром, сотрясающий землю и нивам дожди приносящий,

Вот кто властитель над вами!

Вот кто наследует Зевсу!

С ним и советница Зевса — Василия.

Гимен, о Гименей, о!

Друзья пернатые мои,

За нами вы идите вслед,

До самых Зевсовых палат,

До брачной постели.

Невеста, руку дай свою,

Коснись моих широких крыл.

Давай попляшем! Я тебя

Подниму в воздух!

А-ля-ля-ля, иэ, пеан!

Тебе мы славу пропоем,

Богов победил ты!