СТЕКЛЯРУС
***
Жить в любви и с любовью каждый дурень сможет. А ты попробуй без любви проживи.
***
Семейная жизнь – это любовь, уважение, добротный секс и дети (если Бог дал). Так принято считать. Такой уж идеальный стереотип или стереотипный идеал, как вам угодно. А вот в жизни частенько бывает всё несколько иначе. Секс в одном месте. Любовь в другом. Семейная жизнь в третьем. А дети в четвёртом.
Так карта легла? А может ты заблудился?
Кому замуж пора, горит. Кому жить негде. Кому прописка. Кому карьера, статус. Кто залетел. Кому трахаться охота, а денег нет. У каждого своя нужда, а решение её одно.
Не мы такие, жизнь такая...
Да-да... Все всё понимают. Тут уж не до любви...
«Лучше сытым думать о душе, чем голодным о еде.» - Сказал он, выходя "замуж" за старую, богатую еврейку.
А со смыслом жизни у него всё было в порядке. Смысл жизни в счастье, а счастье в удовольствиях. А удовольствия это уже сугубо личный выбор. Недаром подопытные мышки губят себя, не слезая с кнопочки через которую подаётся напряжение на электрод, вживленный им в мозг. Прямёхонько в ту область его, которая отвечает за те самые удовольствия. Вот вроде и ответ на вопрос в чём смысл их жизни? Вот так и он. Только более осмысленно. Не всегда конечно более и не всегда осмысленно. Но всё-таки...
«Ну, мы же друзья!» - Сказала она.
«Это вы с моей женой друзья. А я с бабами не дружу. Те, которые мне не интересны для меня не существуют. А те, которые интересуют (ну, вроде тебя...) Тех я ебу. А если нет, то скоро они перестают меня интересовать. Ясно?» – Ответил он ей. И был при этом предельно честен.
И она исчезла. Перестав для него существовать.
А любовь, она какая? Чистая? Светлая? Святая? Какая?
***
Летом 1944 года, в Белоруссии, за день до своего полного разгрома, обескровленные, раздробленные, деморализованные, покинутые своим командованием, перегруппировывались для отчаянной попытки прорыва из окружения, остатки четвёртой армии вермахта. Недалеко от стёртых с лица Земли Копаткевичей, один из измотанных отрядов наткнулся на небольшую группу беженцев. В их числе была и она. Совсем ещё ребёнок. Их было много. Ей было очень страшно и очень больно. Она кричала. Вдоволь натешившись отведя души, ей выстрелили в голову и бросили в лесу на общую кучу.
Спустя год, в затхлой землянке, на "краю географии", куда было принято прятать всех тех, кто своим видом уродовал лицо "державы – победительницы", выйдя из комы, открыла свой единственный глаз тощая, серая мумия. Чем-то нестерпимо воняло, тихо скулил грудничок...
Это был её сын. Её отрада. Её "всё" в этой жизни. Его появление на свет казалось чудом. Но чудеса в аду - редкость. Ребёнок рос хилым беспомощным и белобрысым. Она, так и не смогла снова научиться говорить и ходить. К трём годам у малыша развилась водянка. Его голова непомерно раздулась и он умер в страшных муках. А ещё через два, не стало и её.
«И причём здесь любовь?» Спросите вы. А она в этом аду была. И много. Даже, если никто из этих двоих, так ни разу и не произнёс заветного имени.
***
«Если среди трехсот слов на странице писатель один раз употребит слово «хуй», то читатель заметит только его». (Жозеф Ренан).
СЛАВНО В БЕРДЯНСКЕ
***
Открытое окно в комнатке под крышей...
Тёплый вечерний воздух, пахнущий морем...
Тихо шуршат крылышками мотыльки в банке...
Вкусно пахнет из булочной внизу...
Лёгкий ветерок играет трубочками фун-линя...
Садится огромное южное солнце...
Мир за окном окрашивается, словно киноварью...
Сверчок настраивает свою скрипку...
Славно...
- Ну, правда, ведь хорошо здесь в Бердянске, а Ватсон?
- Хорошо, Холмс!.. Черешня по девяносто пенсов за фунт!
- А какой здесь воздух, Ватсон! Никаких тебе Лестрейдов, Грегсонов, Брэдстритов и прочих напыщенных индюков с куриными головками, смердящих на весь Лондон своими давно разложившимися мозгами. Благодать...
- И никто нас не знает, и никому не надо кланяться при встрече. Я Вам говорил, Холмс? Этими поклонами, в сырую погоду можно нажить "грыжу Шморля" или и того хуже – "рахисхизис".
- Увы и ах, Ватсон... Но, Слава Спасителю – мы здесь!.. Забудем Альбион, как страшный сон, и предадимся беззаботным наслажденьям!Мне только жалко миссис Хадсон. Могла бы скрасить наш досуг несчастная старушка.
- А знаете что, Холмс?.. Она мне снится... Придёт, бывало, сядет на кровать и смотрит на меня, так нежно и печально. Как будто спрашивает - "Суки, зачем вы продали мой дом на Бейкер-стрит?".. Немного посидит, по голове погладит и растворится в дымке... Чудно...
- Да уж... Наверное зря мы её, всё же, живьём замуровали. Надо было хоть придушить. Это всё Вы, Ватсон, со своей клятвой Гиппократа и совсем неуместным великодушием. Вот и терпите теперь.
- Да ладно... Пустое... Холмс, а не нюхнуть ли нам немного кокаина? Уже сгустились сумерки, меня бодрят цикадные рулады... Айда купаться голышом!
- Мой милый лакомка, мой Джонни!.. Иди ко мне мурлыка... О, Джонни...
- О, Шерлок...
- О, Джонни...
Открытое окно в комнатке под крышей...
Тёплый воздух, пахнущий морем...
Тихо шуршат крылышками мотыльки в банке...
Славно в Бердянске. Славно...
БЕДНЫЕ ЖИВОТНЫЕ СКОТСБЛАФФА
***
По примеру «Аризонского общества защиты животных», инициировавшего создание полицейских отделов по спасению животных, в Фениксе и других крупных городах штата, активисты небольшого городка Скотсблафф в Небраске, вдохновлённые подвигами офицеров, ставших всемирно-известными героями, благодаря циклу передач от канала «Animal-planet», инициировали принятие муниципальной поправки, обязующей создание подобного отдела и в Скотсблаффе.
Сегодня, я – Рей Соберсон и оператор – Стив Хувер, целый день проведём вместе с отважными полисменами из новоиспечённого отдела по спасению животных.
Хеллоу, офицеры! (Офицеры Ройсон и Перри любезно согласились терпеть нас сегодня)
Доброе утро! Ничто не предвещает неприятностей.Не так ли?
Внимание!Вызов принят!
На востоке города, около заброшенной фермы, корова провалилась в выгребную яму.
Офицеры Ройсон и Перри, не раздумывая, выезжают на место происшествия. Поспешим за ними!
Вот и ферма. Странное место. Где же корова? Где офицеры?
Вот они. Подойдём ближе.
Как оцениваете ситуацию, лейтенант?
Да, ситуация сложная. Корова (мы назвали её «Неудачница») упала в жижу и наглоталась дерьма. Нам пришлось её пристрелить.
Как, уже? Когда? Так быстро?
Мы привыкли действовать без промедления. Недаром, девиз отдела - «Доблесть милосердие и молниеносность».
Жаль, конечно, Неудачницу.
Сожалеем. Мы всегда стараемся действовать немного выше своих возможностей, но к прискорбию, такое иногда случается. Это печально. Но это жизнь.
По рации передали, что в водосточной трубе дома Хоупкинсов на седьмой линии, застрял котёнок. Офицеры Ройсон и Перри уже выехали туда.
Поспешим и мы! Стив скорее в машину.
Вот этот дом. Стив снимай.
Лейтенант, это мы! Как обстоят дела?
Не слышу, Рей! Сильный ветер!
Я спрашиваю «как дела?».
Ааа… Всё в норме! Котёнок застрял в водосточной трубе. Мы назвали его «Неудачник», на вид три – четыре месяца, серый.
Как он себя чувствует?
Рей, он мёртв. Малыш перенёс сильнейший шок, от которого, вряд ли бы, оправился. К тому же он наглотался дерьма.
Капрал Перри и я, посовещавшись, приняли, единственно – правильное решение. Нам очень жаль.
Не может быть! Вы застрелили его?
Это облегчило его страдания, Рей. Надеюсь, он на нас не держит зла. Мы сделали всё что могли.
Вызов! Скорее!
Пони по кличке «Потеряшка», сломал ногу, провалившись в нору сурка. Это пони мистера Дориса. Его дом около школы. Я знаю где. Скорее!
Мы за Вами. Стив, поспеши!
Вот школа. За ней, справа по аллее, дом Дорисов. Поворачивай за ними! Скорее!
Твою мать… Что они делают, Стив?
Офицеры, что Вы делаете?
Рей, Стив... Нам очень жаль... Мы очень спешили. Капрал Перри не заметил лежащего на дороге пони. Как он сюда попал?.. Ума не приложу. Бедный Потеряшка. Мы и сами, едва уцелели. Машину придётся чинить.
А почему у Потеряшки дырка в голове? А это не Ваша гильза?
Жаль. Очень жаль. Но Потеряшка не смог бы выжить. Слишком много дерьма хлебнул. Надеюсь, что он улыбается нам с небес. Такова цена милосердия. Нелегко это всё пропускать через себя. Самое трудное, это потом находить в себе силы продолжать выполнять свои обязанности. Но, из любой ситуации нужно извлекать опыт. Находить положительные стороны и идти дальше. Такова наша работа. Попавшие в беду животные не могут ждать, когда мы справимся со своими слабостями.
Диспетчер, приём. Нам не удалось спасти Потеряшку. Свяжитесь с мистером Дорисом и сообщите ему об этом. Где? Записал!
Рей, Стив! На Площади Конфедератов индокитайская свинка по кличке Фройс, принадлежащая миссис Клейтон, застряла, просунув голову между прутьев металлической ограды. Нам нужно торопиться!
Едем!
Вот они! Вот хозяйка. Стив, снимай!
Миссис Клейтон! Здравствуйте. Меня зовут Рей Соберсон. Мы снимаем репортаж о работе нового отдела по спасению животных. Расскажите, что произошло?
Выстрелы! Что происходит? Скорее за мной, Стив!
О, Боже!..
Что случилось, офицеры?!.
Рей, подожди не снимайте. Стойте там. Задержите миссис Клейтон! Я всё объясню!
Потеряшка (так мы прозвали свинку) находилось в критическом состоянии...
Офицер, но свинку звали Фройс!
Я знаю, Стив. Животное было сильно напугано. Оно нахлебалось дерьма!
Вы застрелили её?!!
Нам пришлось отважиться на это!
Но, шесть выстрелов! Офицер!
Нам необходимо было принять решение без раздумий. Ситуация того требовала. Капрал Перрис и я действовали интуитивно и автономно. Времени посовещаться, просто не было. И каждый из нас выполнил свой долг трижды.
А что у вас под носом, офицер Ройсон?
Прыщик.
Нет, белое. Словно...
Пудра? Это от пончика.
В личном деле отмечено, что у Вас аллергия на пшеничную клейковину!
Это был пончик из кукурузной муки.
Но в личном деле у Вас написано, что у Вас аллергия на кукурузный крахмал!
В пончике было совсем немного крахмала.
А может это кокаин? Что у Вас с глазами?
Хм... Капрал Перрис, Вы не узнаёте, в этих двоих, наших старых друзей «Неудачницу» и «Потеряшку»? Уж не хотят ли они хлебнуть дерьма?
Точно, офицер Ройсон! Это они! Не дайте им уйти! Бедные животные Скотсблаффа должны быть спасены!
УПС
***
...А вы никогда не задумывались, Катенька, над тем, что весь порядок этого мира, словно подчиняется велению, согнать народы на поле брани, и поиграть ими в «Чапаева»? Нет?..
...А я вот со Львом Николаевичем Гумилёвым, довольно сильно не согласен в вопросе его комплиментарности русской социосфере и пристрастного отношения к западной цивилизации. Читая его гениальные труды, невольно создаётся впечатление, что матери в средневековой католической Европе, рождали уже конченых русофобов и с младых ногтей, воспитывали в них злодеев...
А Вы как считаете, Катерина Ивановна?
...А я вот, давеча, одной нашей факультетской студенточке «зачёт» поставил, только потому, что у неё глаза точно такие же, как и у Вас... Чудно - с...
...А «нашего» -то скоро на «отдых» отправят. И место ректора станет моим.
Бросали бы Вы своего мужа... Я бы Вас боготворить стал, на руках носить... Кафедру бы Вам выделил...Командировки заграничные... Канны, Париж, Мадрид, Сорбонна...
Вы гуляли по вечернему Парижу? А бывали на Боденских озёрах осенью? Вы не бывали в Венеции?..
Украсьте собою мою жизнь, а я в свою очередь, посвящу Вам свою.
Примите этот скромный и недостойный Вас подарок, это копия бриллиантового ожерелья Марии-Антуанетты. Прошу Вас...
Но если бы Вы мне только позволили, я бы все сокровища мира бросил к Вашим ногам!
Лю… лю…лю…би… мая…
Жуткий треск разбудил Катерину Ивановну, развеяв сказочный сон.
«Только и можешь срать как кнур» - Бросила она ,в сердцах, храпящему мужу и отвернулась.
Но заснуть ей не позволили горькие, неуёмные слёзы.
ПРОТОКОЛ
***
Протокол допроса участников, свидетелей и очевидцев происшествия, случившегося в ночь со среды на четверг, 27 июля 1903 года в деревне Александров Гай, Новоузенского уезда, Саратовской губернии.
Протокол составлен следователем третьего отделения Нижне-Волжской уездной полиции А. Б. Яровым в присутствии понятых;
Певчей храма «Спаса Трисвятого» – крестьянки Кузьминой А. П.
И певчего, того же, храма – крестьянина Смирнова Е. С.
ПРОТОКОЛ с места события.
В ночь со среды на четверг, 27 июля 1903 года был учинён пожар в гастролирующем анатомическом цирке «Наумов и наследникъ» вследствие которого пострадали рыбные ряды ярмарочной площади, принадлежащие временным купцам; А.Е. Сытникову и С.Я. Ширяеву. А также амбар крестьянина Духова С.Г.
Показания участников:
1)Мирон Гусев (управляющий цирка «Наумов и наследникъ»)
Вследствие обильных дождей, приведших к распутице и разливу рек, наш цирк выбился из гастрольного графика. Вследствие чего, до схода воды, не имея возможности переправиться через реку паромом, вынужден был, вместо запланированных гастролей в Новоузенске, остановиться в деревне Александров Гай. Как оказалось – в канун Успенского Поста. Вследствие чего интерес к нашей программе, среди населения, отсутствовал. Вследствие чего, артисты труппы были в угнетённом состоянии духа. Только лишь Егор Михнёв (человек – свинья) как всегда находился в прекрасном расположении духа. Вследствие которого и предложил обменять имеющееся в реквизите седло на ведро ржаной браги.
2) Егор Михнёв (человек свинья)
Я был уже выпимши. Но не сильно. Поразмыслив и взвесив возможные последствия, я предложил Фёдоровой Марии (женщине-лошади) поменять в деревне её седло на ведро ржаной браги. Она согласилась и все одобрили. Я был уполномочен провести операцию обмена и отбыл из пункта Ц в пункт Д, имея при себе седло.
3) Фёдорова Мария (женщина – лошадь)
Я понимала, что это мой хлеб (седло). Но, глядя на царящие среди артистов настроения, я согласилась на предложение Егора Михнёва (человека-свиньи). Он ушёл. И его долго не было. Уже вечерело, а его всё не было. Потом, вдали, мы услышали визг и очень испугались за Егора. Но, как потом оказалось, это резали не его. Потеряв терпение, коллектив решил отправить на поиски Егора Михнёва (человека-свиньи), Егора Злобина (человека-ухо).
4) Егор Злобин (человек – ухо).
Выйдя на улицу, я прислушался и услышал чавканье за околицей. За огородами, в балке я заметил, спящего в лопухах, Егора Михнёва (человека – свинью). Подойдя ближе, я обнаружил, что от него разило ржаной брагой и седла при нём не было. На попытки узнать, где седло, он отвечал, что не помнит. Это сделало очевидным тот факт, что Егор сильно пьян. Я тряс его, пытаясь привести в чувства. Но, все мои усилия остались без результата. Я позвал на помощь Еремея Колкова (человека – слона) и он откатил Егора Михнёва (человека-свинью) домой.
5) Еремей Колков (человек - слон).
Откатив Егора (человека-свинью), я и Егор Злобин (человек – ухо), поделились печальными новостями с коллегами. Все очень расстроились. Особенно Фёдорова Мария (женщина – лошадь). Все её стали утешать. И чтобы унять её слёзы, я предложил пойти в деревню и поменять на ведро ржаной браги свою попону. Мария успокоилась и все одобрили мой порыв. К тому времени уже совсем стемнело. Я взял попону и пошёл по дворам. В спутники, взяв Дымченко Валерьяна (человека – дупло).
6) Валерьян Дымченко (человек – дупло).
Сумерки моё любимое время. Когда я гуляю в сумерках в меня, обычно, залетают различные готовящиеся к ночёвке птицы. Но этот раз был, совершенно удачный. Мало того, что в первой же избе, при виде Еремея (человека-слона) нам отдали ведро ржаной браги, не взяв попоны, так на обратном пути, меня облюбовал жирный сытый филин, и вопрос с ужином был решён. Вернувшись в хорошем настроении, мы увидели отблеск его, в глазах наших друзей. Ловким движением, задушив филина, я отдал его готовить Тотошиной Галине (женщине – чесноку) и скоро запахло вкусно и обнадёживающе.
7) Тотошина Галина (женщина – чеснок)
Вы не смотрите, что я с виду неказистая и не обращайте внимания на мой атипичный запах. Это болезнь у меня такая. А баба я бойкая. И по хозяйству и вообще… Остальное дело привычки. Так вот… Начала я, значит, ощипывать филина. А он, значит, это… Живой! Батюшки светы! Я как заору! Тут прибегает Ваня Грабов (человек – обезьяна) и ну по кухне прыгать, ухать и кривляться. Я его хотела отогнать и со злости швырнула в него, значит, филином. И надо же, батюшки светы, угодила ему, значит, прямо в рыло.
8) Иван Грабов (человек- обезьяна).
Я ей помочь хотел. Повеселить, всё такое… Я ж не знал что филин живой. Там ребята за ширмой пьют-гуляют, а она тут, у печи, одна… В общем, гляжу я мне в рыло филин полу-дохлый летит, я, значит, того… Хотел в кандейку шмыгнуть, но не успел увернуться. Филин подхватил меня и унёс в ночь. Поэтому к дальнейшим, печальным событиям и причинённым вследствие их убыткам, никакого отношения не имею. Мне и так филин шкурку подпортил и лишил трудоспособности, хоть и временно но, без выходного пособия! А вся эта шайка-лейка, давно заслуживает каторги. А я с ними дел больше иметь не хочу! Контракт разрываю в одностороннем порядке и начинаю сольную карьеру!
1)Мирон Гусев (управляющий анатомического цирка «Наумов и наследникъ»).
Вы эту обезьяну не слушайте. Никаких контрактов у нас нет. И вследствие этого, никого насильно мы не держим. У нас добровольная артель работников цирка, под общей эгидой и единым брендом. А обезьяна брешет. Никуда филин его не уносил. Вследствие того, что Иван обожрал все кусты белены в крестьянских огородах, и выпил натощак ковш браги, на тот момент, вследствие этого, был невменяем. Вследствие полученного удара, неумышленно нанесённого ему Тотошиной Галиной (женщиной – чесноком) он потерял сознание, а позднее он и Семён Панюшкин (человек - баба с бородой) стал основной причиной произошедшей катастрофы. Прошу это особенно отметить.
9) Семён Панюшкин (человек – баба с бородой).
Своей ответственности в происшедшем не отрицаю. Но, имея глубокое уважение к следствию, прошу заметить свое глубокое уважение и страсть к своей профессии. И прошу заметить, что страсть моя к цирковому искусству сильна настолько, что позволяет мне не иметь глубокого уважения к представителям этой профессии, не имеющей глубокого уважения к этому искусству. В частности к Мирону Гусеву (управляющему анатомического цирка «Наумов и наследникъ». Прошу заметить, что это по его вине и глубокому неуважению к православному календарю, мы оказались в таком, прошу заметить, невыгодном положении, да ещё и в канун Поста. О чём я ему и сказал, выражая общее мнение коллектива, и своё глубокое неуважение, ударив его Матвеем Сухаревым (человеком табуреткой) по голове.
10) Матвей Сухарев (человек – табуретка).
Ко времени выше описанных событий, все были уже сильно пьяны и в коллективе стали обнажаться, скрытые ранее противоречия. Напряжение возрастало и по мере того, как пустело ведро с брагой, вместо ожидаемого веселья заиграли вовсе противоположные страсти. А началось всё с того, что проснулся Егор Михнеев (человек – свинья). Спросонья не разобрав, он полез с приставаниями к Семёну Панюшкину (человеку – бабе с бородой). Семён ударил его мной, и Егор улетел на улицу, выбив при этом Фёдора Ерохова (человека – дверь).
11) Фёдор Ерохов (человек – дверь).
Да, меня больно ударили Егором (человеком – свиньёй). Я заскрипел от боли и обиды, но будучи человеком воспитанным, немного погодя забыл обиду, учитывая общее моральное состояние артистов. К тому же, затворившись, я увидел, как за мною блюёт несчастный Егор (человек – свинья) и меня пронзила невообразимая жалость ко всем нам. Я обратился к присутствующим и, сделав над собою усилие, призвал всех к согласию. И примирению. Напомнил что завтра Великомученика и целителя Пантелеимона, а послезавтра Пост. Это ненадолго подействовало, и банкет был продолжен в более благодушной атмосфере. Но, такую хрупкую идиллию нарушила, уже пьяная вхлам Фёдорова Мария (женщина-лошадь). Заржав, она вскочила на Павлушу Нёбина (человека – стол), при этом наступив на Егора Злобина (человека-ухо) и принялась выплясывать «Камаринского» на скрипящем от боли Павле.
12) Павел Нёбин(человек-стол).
Оно бы всё ничего. Я Марию люблю. Да и вообще я люблю пьяных женщин. Но, всё дело в том, что, во-первых - мне уже было невмоготу стоять и я хорошо набрался к тому времени, во- вторых – к Марии полез приплясывать Еремей (человек-слон). Конечно, я затрещал и рухнул. Все свалились в кучу. Бабы начали выть и Валера (человек – дупло), чтобы успокоить их ударил Галю (женщину-чеснок), а потом и Машу, Матвеем Сухаревым (человеком - табуреткой). Тут вмешался, к тому времени уже невменяемый, Мирон Гусев (управляющий анатомического цирка «Наумов и наследникъ») и нанёс удар подносом с остатками жареного филина, Валере (человеку- дуплу) по рылу. Это была первая кровь, от которой избитые пьяные бабы взвыли окончательно невыносимо, разбудив Ивана Грабова (человека-обезьяну).
8) Иван Грабов (человек-обезьяна).
Я не сразу понял, что происходит. Вой неимоверный. Бабы валяются. Валера в крови. Федя (человек-дверь) выбит, Егор Михнёв (человек – свинья) храпит в блевоте рядом валяется выбитый Федя. Паши (человека-стола) нет. Егор Злобин (человек-ухо) распух до неузнаваемости, а Мирона (управляющего анатомическим цирком «Наумов и наследникъ») лупит по голове Матвеем Сухаревым (человеком табуреткой), Сёма Панюшкин (человек – баба с бородой). Я никак не мог сообразить, что происходит. Я спросил у Николая Валерьяновича «что происходит». Николай Валерьянович еле держался на ногах. Помолчал, подумал. Поглядел с прищуром. Сплюнул и попросил прикурить. Ну, я и дал.
13) Николай Валерьянович (человек – цирковой шатёр).
Отсутствует, по причине трагической кончины.
Протокол, с моих слов, записан верно.
Сим подтверждаю.
Подп.
Подп.
Подп.
ЧИТАЯ БУНИнаХ
***
Снился странный тревожный сон. Снилась Анна. Мы познакомились с ней в булочной «У Байера».
Я, желая развеселить её, кивнул на смешного старичка сидящего за столиком в углу, и прошептал склонившись ближе; – «Взгляните, любезная, вон на того паршивого старикашку. Он похож на старое мочало, а в уголках его глаз, словно капельки липового мёда, скопился гной. Смешной, ей богу, медоточивый старикашка. Сатир - склеротик. Не правда ли забавный?»
Она прыснула, отвернувшись к окну и тихо сказала; - «Это мой дядя. Тимофей Александрович».
Теперь прыснул я.
Тем временем, Тимофей Александрович, протёр глаза кулачками и уставился на меня взглядом неприятным и шарящим, словно облапывая. Мне стало душно, и я собрался в момент выйти из булочной вон, но потерял сознание.
Так между нами завязалось лёгкое знакомство. С тех пор, мы стали жить вместе.
Проснулся. Странный, странный сон. Ночной комар укусил в нос. Некрасиво.
За окном цвела персидская сирень. В её соцветиях было большое количество цветочков с пятью лепестками. Если отыскать такой и съесть, загадав желание, то оно непременно исполнится. А аромат её пьянил и от его избытка, в безветренную погоду, кружило голову.
Вспомнил, как седьмого дня с Еленой, смеясь и споря «кто скорее», ероша хрупкие сиреневые свечи, выискивали заветные цветочки и ели их, лелея надежду на то, что желания и вправду сбудутся.
Мы были счастливы, как дети.
С Еленой, я познакомился в пирожной лавке «У Швабрина».
Чтобы рассмешить её, я кивнул на сухонькую старушку сидящую за столиком в углу и прошептал склонившись ближе; - «Взгляните на ту припакостнейшую старуху в углу. Она, как вытертое мочало, а нос её схож с гнилой грушей. Замшелый деабетичный пень. Нельзя сдержать смеха, глядя на неё, не правда ли?»
Она прыснула, отвернувшись к окну, и сказала шёпотом; - «Это тётушка моя, София Павловна».
Я несколько смутился и посмотрел на старуху. Лицо её сделалось строже, что ли. Она глядела на меня пристально и словно облапывая.
Мне сделалось не по себе, я хотел раскланяться и выйти, но от избытка чувств, потерял сознание и упал.
Так началось наше с Еленой лёгкое знакомство. И мы стали жить вместе.
День обещал быть погожим. Татьяна позвала к чаю. Я быстро оделся, пригладил волосы и спустился вниз.
Татьяна была чудной женщиной. Мы познакомились с ней в аптеке «У Гольцмана».
Желая развеселить её, я кивнул на странного бутуза, лет шести – семи, сидящего за столиком в углу и увлечённо ковырявшегося в носу. Склонившись к ней, я прошептал;- «Какой смешной бутуз, взгляните. Он, словно разбухшее мочало, эти розовые, словно чахотошные щёки, толстый как колбаса палец, буравящий в неистовстве безразмерную ноздрю... Без слёз смотреть на это зрелище нельзя. Диатезный купидончик. Умильное существо, не так ли?»
Татьяна прыснула, отвернувшись к окну, и прошептала улыбаясь;- «Это мой сынок. Андрюша».
Сконфузившись, я хотел было, извиниться, но глянул на Андрюшу. Он вынул палец из носа, облизал его и поглядел на меня, словно облапывая.
Слабость овладела всем моим естеством. Закружилась голова и я, тут же, потеряв сознание, упал на пол.
Так завязалось, наше с Татьяной, лёгкое знакомство и мы стали жить вместе.
К полудню подали экипаж. Нужно было заскочить ненадолго на службу и ехать к Палецким на пикник.
Я познакомился с Палецкими в мануфактурной лавке «У Блюхера и Ко»
Чтобы рассмешить их, я склонился к ним ближе и кивнув на очень похожего на них человека, сидящего за столиком в углу, прошептал; - «Господа, вы только взгляните на этого странного господина в углу. Он словно намыленное мочало. Жиденькие волосики зачёсаны на сверкающую лысину, экий франт – элегант. Комплексующий климактерик. Без умиления и слёз, глядеть на это создание нельзя».
Они прыснули, отвернувшись к окну, и тихо прошептали; - «Это наш родной брат. Дмитрий Валерьевич».
Мне стало неловко. Тем временем, Дмитрий Валерьевич привстал и протянул мне руку, словно хотел облапать.
Краска залила моё лицо. В глазах померкло. Я потерял сознание и упал без чувств.
Так завязалось, наше с ними, лёгкое знакомство. И мы стали жить вместе.
Теперь еду к ним на пикник.
Коляска блестела свежим лаком, пахла кожей и каучуком. Лошади чёрной масти шевелили чёсаными хвостами. Пристяжная воротила голову от коренной. На облучке сидел Яков - самый лихой кучер на этой стороне города.
С Яковом я познакомился случайно. В коневодческой артели «Запятный и сыновья».
Чтобы насмешить его, я кивнул в сторону стоящей в стороне клячи бурой масти и склонившись к нему ближе прошептал;- «Взгляни, милок, на это создание. Оно, словно расквашенное мочало. Раздувшееся брюхо, покатая спина, невыразительный круп! Это не лошадь, это дитя греха росомахи и пьяного нарвала. Рахитичный смехоточивый пегасик. Невозможно без слёз на это смотреть».
Яков прыснул, отвернувшись от меня и тихо прошептал в ответ; - «Это моя гордость. Шотландский пони Эдгар. Мне его Великий князь Константин Фёдорович презентовали, за верную службу».
Мне стало страшно - неловко. Пони повернулся ко мне и пристально посмотрел на меня своими огромными грустными глазами, словно укоряя и облапывая.
Я почувствовал головокружение и рухнул на пол.
Что было дальше - не помню.
Но сегодня Яков везёт меня на пикник к Палецким. Там будут лучшие люди города;
Яковлев, Луцкой, Превалов. Чета Фестрой, чета Краевских с детьми. Губернатор с супругой и много ещё кто.
Как я познакомился со всеми ними?
Это интересные, премилые истории. Но, о них в другой раз. Нет времени.
Простите великодушно. Спешу.
ГОСТИНЧИК
***
Я допил литрулю «Карпатского тёмного» которое брал на разлив. Немножко посмаковал послевкусие. Достал с нычки забитую "гильзу", помянув добрым словом Фархадика за такой гостинчик и пару раз напаснулся.
За окном весенний шабаш. Капель и всё такое...Серый снег, медленно сползал с покатой крыши соседского сарая, оставляя на шифере, тёмное мокрое пятно. Какие-то милые киски нежились в лучах ласкового весеннего солн...
Ахтыжблядь! Это же мой Парацельс! Су-к-кааа... Моего котика, прикусив за ухо, драл соседский.
Парацеьс прогибал спинку притаптывая задними лапками и урчал.
Достав со шкафа «воздушку», я разломил её и, чуть подумав, выбирая между свинцовой пулькой и никелевой, втулил последнюю.
Тихонечко открыл окошко, облокотился на подоконник, прицелился и... Завтыкал...
Стало, вдруг, так охуенно. Словно, ангел меня поцеловал в темя. Я, прикрыв глаза, примостился поудобнее и гуси улетели...
Я слышал, как скребли по крыше кошачьи коготки, капала вода, чирикали воробьи, а сосед Пашка Петушинский, читал, кому-то, свою последнюю нетленку.
... 20 августа 1941 года неподалёку от города Карликов, Полтавской области...
- "Паша, ты ебанись. Каких ещё Карликов?" - Перебивал его слушатель. - Тыж про войну пишешь. Ладно молчу, молчу.
...Полтавской области, красноармеец Спасибко вёз боеприпасы...
- Паша, блядь, какой ещё нахуй, красноармеец Спасибко? Что за хуйня? Ладно, молчу.
... Вёз боеприпасы для пятой пульроты, находясь от своего подразделения...
- Паша... Всё молчу.
...Находясь от своего подразделения в пяти – семи километрах. В этом же районе, на красноармейца Спасибко, напали и окружили две автомашины в составе пятидесяти германских солдат...
- Так-так. Закусывай.
...Пятидесяти германских солдат и трёх офицеров. Выходя из машины, один германский офицер скомандовал красноармейцу Спасибко - поднять вверх руки и подлым движением выбил из рук красноармейца Спасибко винтовку Мосина. Начал учинять ему допросы, и обзывать его Родину...
- Всё-всё...
...В телеге у красноармейца Спасибко имелся топор. Красноармеец Спасибко изъял топор из телеги и, нанеся ручной удар топора в шею, отрубил голову германскому офицеру и его сообщнику. Третий германский офицер стал удирать в огороды. И выкриками отдавал команды подразделениям – чтобы они атаковали красноармейца Спасибко...
- Паша, я водочку в морозильник засуну? Да, слушаю я, слушаю...
... Но, красноармеец Спасибко кинулся за ним и, догнав, отрубил ему голову. Лишившиеся командования, подразделения врага состоящие из германских солдат вступили с красноармейцем Спасибко в смертельную схватку. Он положил около машины 12 немецких военнослужащих, отрубив им головы. Остальные, охватившись паникой, разбежались в огородах пригорода города Карликов, Полтавской области...
- Ой, извини, извини...
...Красноармеец Спасибко, с топором в руках преследовал их и отрубал головы. Только трое или четверо успели скрыться. Тяжелораненым, красноармеец Спасибко, устраивал допросы и с гордостью и достоинством возбранял себе поносить, на чём свет стоит, их родину. А потом отрубал им головы топором. Товарищ красноармеец Спасибко не растерялся. Он собрал у всех убитых солдат и офицеров планшетные карты и схемы записей, и представил их в штаб полка, расположенный в городе Карликов, Полтавской области...
- Я прилягу, можно? Расколбасила синильга. Много ещё? Нет... Слава тятьке.
...Телегу с боеприпасами, красноармеец Спасибко, доставил во-время своей роте, как раз к смертоносной контратаке. Товарищ – красноармеец Спасибко, продолжает свою боевую жизнь
в своей пулроте, недалеко от города Карликов, Полтавской области. И был преставлен, после этого ночного происшествия, в чин пулемётчика.
За стенкой захрапели. Пашка замолчал.
Я открыл один глаз. Хорошо прицелился. И отстрелил Парацельсу яйца.
ВКУСНО С БОРИСОМ БУРДОЙ
***
Для приготовления этого старинного русского блюда, нам понадобиться один свежий Борис Бурда. Подойдёт и мороженный, но тогда его необходимо предварительно поместить на пару часов в холодную ключевую воду, добавив в неё щепотку поваренной соли грубого помола и пару листиков смородины или вишни.
Приготовление начинается с ошпаривания тушки.
Ошпаренного Бурду вытереть насухо полотенцем, натереть слегка мукой в тех местах, где имеется щетина, и опалить на огне. Затем, брюшко и грудную часть разрезать вдоль, по направлению от крестца к голове, и вынуть внутренности. После этого, позвоночную кость в области шеи разрубить вдоль, по желанию вырезать ребра.
Начинку(рис или гречку в любых вариациях) довольно плотно заложить в брюшко Бориса, распределяя её равномерно, чтобы не было пустот. Зашить брюшко суровыми (или кулинарными) нитками, положить Бориску на выстеленный вощеной бумагой и выложенный палочками (лучше березовыми) противень, а ножки подвернуть под брюшко. Можно обмазать Бориса тонким слоем ржаного теста.
Посолить Бурду с обеих сторон, сделать на коже в разных местах несколько наколов иглой или вилкой. Смазать сверху слегка сметаной, полить с ложки распущенным маслом, на противень подлить полстакана воды и поставить жарить в, предварительно разогретый до двухсот градусов, духовой шкаф на 1-1.5 часа, периодически поливая стекающим с Бориса соком, и проверяя готовность, прокалывая тушку заострённой спичкой.
Чтобы ушки и нос Бориски не подгорели, надо их защитить: положить яичную скорлупу, залепить их тестом или надеть колпачки из фольги или из вощеной мокрой бумаги.
В рот Бурде надо вставить яблоко, чтобы после запекания не появилось хищного оскала.
Готового Бориску переложить на блюдо, сделать глубокий надрез на спинке, чтобы вышел пар, и корочка стала хрустящей.
Подавать к столу с тушёной капустой или солёными рыжиками, украшенным клюквой.
ЗАХАР
***
Захару было больно. На «зимней войне» его ранило в голову осколком финского фугаса.
Домой он вернулся не скоро. И не совсем весь. Обмороженную кисть ампутировали, оставив вместо неё, красную гниющую культю. А постоянная головная боль, во время приступов, становилась вовсе нестерпимой.
Домашние тогда тикали из дома, оставив ему полуштоф, заранее припасённого, самогона. Он выпивал его залпом, баррикадировал входную дверь в комнату старой разъёбаной этажеркой и, высунувшись в окно второго этажа, начинал изводить попавшихся на глаза соседей по коммуналке, собравшихся во дворе для нехитрого вечернего досуга.
«Никодим, Никодим – садись на хуй полетим!» - Орал он, залупая рубящих стол ладонями, доминошников.
«Пошел на хуй» - спокойно отвечал дядя Никодим (местный участковый) подзывая шпанёнка в грязных штанах.
«Никодим, а без соли хуй едим?» - Продолжал жечь Захар.
Никодим, что-то шептал пацанёнку на ухо, сувал ему в рот корку чёрного хлеба с тмином и тот улепётывал по направлению к районному госпиталю.
«А где эта сука, Куккинен? Куккинен, ты где, финота недобитая?» - орал Захар, шаря рукой под подоконником.
«Какой он тебе, нахуй, Куккинен? Кукинин он». - Спокойно отвечал Никодим, пытаясь тянуть время.
Все делали вид, будто ничего не происходит, и уже совсем невпопад и без охоты, хлопали затёртые костяшки домино на стол. Бабы,собравшись кучками, пиздели шёпотком о чём-то своём, о бабском и искоса поглядывали на творящуюся во дворе хуйту. Матюгальник шуршал, какую-то, всех давно заебавшую, песенку-агитку. Чирикали воробьи.
«Исай – на хуй ступай!» - орал Захар хватаясь за голову и корчась от боли.
«Емельян – под залупой то бурьян!» - И ему становилось легче что-ли.
Он хлопал по сгибу покалеченной руки, тыча всему миру, совершенно натуральную елду культи.
Из – за угла вышел, не о чём не подозревающий Кукинин, бережно неся в руках раскрытую бутыль с мутной и ещё тёплой бурячихой.
«А, вот ты где, пизда суомская! Варокаа! Минэс!*» - Крикнул Захар и из окна полетела пустая бутылка. Она угодила Кукинину в рыло и тот, так ничего и не успев понять, взмахнул лапами, выпустил банку и упал, пуская носом кровавые пузыри.
Мужики взвыв, все как один, сорвались с места. Намереваясь угомонить контуженного. Участковый Никодим, вытащил из кобуры пистолет и жахнул в вечернее небо. Послышался плачь обосравшегося с испугу грудничка. Бабы запричитали и попрятались в щели тараканами.
«Максим – здох и хуй с ним. Положили его в гроб и хуй ему в лоб!» - Орал неугомонный Захар.
Пидарасы в матросках, в сине-белых полосках, молофейки отсосёте - до Кронштадта доплывёте!
Может он ждал, когда ему навалят пиздюлей и заткнут рот кляпом. Может он рассчитывал, что эти новые страдания, затмят, хоть ненадолго, убивающую его травматическую мигрень.
Матюгальник заглох. И через мгновение, зомбирующим голосом, Левитана, ожил ; - «От Советского Информбюро. Внимание! Говорит Москва...»
Все замерли.
«...Передаём важное правительственное сообщение. Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня, в четыре часа утра. Без всякого объявления войны. Германские вооружённые силы. Атаковали границы Советского Союза..."
Казалось, что даже воробьи притихли. Все как-то, охуели, что-ли.
Вывел всех из оцепенения, глухой звук, гупнувшего оземь, Захарова тела.
Он выпал головой вниз, свернув себе шею.
Во двор вбежали санитары с носилками и стали откачивать Кукинина.
(*фин. – Осторожно! Мины!)
АХ, ЛИЗА МАРКОВНА!
***
Клавдий Давыдович Русских, был человеком робким, а потому – интеллигентным и скромным.
Вот, если бы он родился в «нужном месте» и в «нужное время», то тогда бы да... Ну, а так...
В общем, был он беден, и одинок. А о Лизе Марковне ходили весьма воодушевляющие слухи.
Поговаривали, будто бы она, будучи женщиной доброй и «в летах», не отказывает никому.
И, набравшись храбрости, Клавдий Давыдович, наконец, решился.
Он стоял перед дверью в её квартиру и, замерев, прислушивался. За дверью было тихо и это обнадёживало. Больше всего он не хотел кому-то помешать.
Его колотила мелкая противная дрожь от непреодолимого волнения. С калош стекал в лужицы грязный тающий снег, и наполнял звенящую пустоту парадного, источаемый Клавдием Давыдовичем, неприличный запах «Шипра».
Всё его смущало в этой ситуации. И неопределённость, и непредсказуемость, и сама её некая гротескная абсурдность. Но, приятно щекотало его убогое самолюбие, осознание собственной решимости.
Чтобы окончательно успокоиться, Клавдий Давыдович, трижды глубоко вдохнул, зажмурился и, задержав дыхание, протянул руку к дверному звонку.
Вот сейчас послышатся шаги, щёлкнет замок, дверь откроется и Лиза Марковна...Мудрая Лиза Марковна... Опытная Лиза Марковна... Бывалая Лиза Марковна... Всё поймёт без лишних слов и затащив, теряющего рассудок, Клавдия Давыдовича, в своё «гнездо первобытного разврата», воскресит существо своего нового героя, живительным и смачным поцелуем. И всё будет складываться само-собой, и всё будет хорошо.
Тучное её тело пахнет сдобой, щёки горят, и губы горят, и вся она пылает. И он пылает. Оба они пылают и тают прямо здесь в прихожей, словно свечки или мороженое какое. Вкусно...
Клавдий Давыдович, физически слабее и значительно мельче. Ему немного страшно. Но, он старается отогнать эти мысли, впиваясь губами в розовый жирный сосок Лизиной груди. Она мягкая и большая. Очень большая. Даже слишком большая, но это именно то, что надо.
Трещит сдираемая с него одежда, Лиза Марковна рычит и немного потеет. Это возбуждает. Здорово возбуждает. Клавдий Давыдович сопит и пыжится, но сравняться в проворности и грациозной мощи со стокилограммовой возбуждённой матроной он не в силах. Это настораживает.
Объятия её крепкие и парализующие, поцелуи мокрые и смачные. Хорошо. Так хорошо, что не верится. И он не верит. Гладит её волнистую спину и нюхает парик. Он тоже пахнет «Шипром», но не так сильно как сдобой. Это не может не нравится. И ему нравится. Он млеет. И она, наверное, млеет. По крайней мере, выглядит это именно так.
Лиза Марковна, выверенным и отработанным приёмом, валит на спину податливое тело Клавдия Давыдовича и садится сверху. Так жарко... Так жарко... И дышать тяжело. Но можно.
Пол холодный и жесткий. Давит. Лиза Марковна старается. Постанывает. Несколько деланно и манерно, но сносно. Вполне сносно.
Снова поцелуй. Ещё... Ещё... Они всё чаще и дольше. Кружится голова. В глазах темнеет.
Руки Лизы Марковны ловкие и умелые. Они нежные и тёплые, они ласковые и дерзкие. Они бесстыдные. И вся она бесстыдная. Это радует. Это воодушевляет.
Лиза Марковна шепчет глупости, сосёт мочку его уха и целует шею. Он почти не дышит. Он почти растаял. Наверное, ему скорее "хорошо", чем "плохо". А может и нет. Иногда точно "нет". Но когда?
Грудь её хочется откусить, от ляжки хочется оторвать кусок, а язык её хочется проглотить, заглушив тем самым, слегка несвежее её дыхание.
Наверное, ей тоже хочется с ним что-то сделать. Она мнёт его и царапает. Приятно до боли. Волнительно до головокружения. Весело и страшно одновременно.
Вот Лиза Марковна, поднимается над тщедушным тельцем Клавдия Давыдовича, демонстрируя всю свою необыкновенную красоту. Фыркает как лошадь, трясёт искусственной своей гривой... Улыбается слегка безумной улыбкой своей. Манкая. Аппетитная...
И бухается всей своей массой на прозрачную грудь Клавдия Давыдовича и вместе с хрустом разошедшихся позвонков и поломанных рёбер, вышибает из него душу, выцеловуя, уже мёртвую его, плешивеющую голову...
***
Клавдий Давыдович открыл глаза. С шумом кузнечного меха, выдохнул и одёрнул, протянутую было руку, так и не нажав кнопку звонка. Знобило.
Сегодня ночью он, как и всегда, дрочил перед сном, лёжа в холодной холостяцкой постели.
Только было ему, в этот раз, несказанно легко и покойно. И грезились ему, пахнущие сдобой, перси Лизы Марковны и её нежные руки.
И был он, непередаваемо счастлив.
ЧЕЛОВЕК ОБИДЕЛ СОБАКУ
***
Клавдий Давидович Русских, был чилавек неплохой тока чюток припизденый.
Будучи уже пожилым и одиноким, прохававшим эту жисть до сути, утомивший своим пиздоватизмом, слинявших от него, жену и деток, к тому же от природы прожжённым скептиком и прагматиком, он и думать не думал, что однажды станет поэтом...
Первое, стихо пришло, к нему озарением, поздней ночью, на шестой день запоя, и до утра одинокий пенсионер-алкоголик, глядел в ночь через окно, блаженно улыбаясь.
Это была волшебная ночь... Ночь, когда человек из обыкновенного потребителя, превращается в творца. И словно становясь выше и значимее, наполняется уверенностью в своей богоизбранности и решимостью донести для духовно-нищих окружающих, дарящую прозрение, благую весть, собственного приготовления.
Для пущей храбрости он допил начатую накануне «чекушку» и вышел в мир, апостольствовать...
Первой жертвой новоиспечённого таланта стала старушка – соседка.
Уверенный в том, что гений без труда находит путь к сердцам людей, он решил опробовать силу своего детища на бабе Вале, и без того светлой и глубоко сочувствующей.
Помогая ей сойти вниз, поддерживая под трясущийся локоток, Клавдий Давидович, наклонился к её уху и с трепетом, первый раз, произнёс разрывающие его из нутрии, откровения;
Человек обидел собаку...
Зря конечно, зато за дело,
Мне бы...
- Ты ужо я чую, нарезался с утречка. Да, Давидович? Шо ты мине голову морочишь?
Нету у мине денях. Пенсию ишо не приносили. А тибе шо, ужо приносили шоль? – срезала его порыв на корню, старая липская интеллигентка.
Клавдий Давидович, тут же охладел к просвещению особо древних экземпляров и оставив бабку одну справляться с бесконечными ступеньками, вышел на улицу.
Дальше последовала сплошная череда разочарований...
Завидев лик одухотворённого старца, прохожие настороженно ускоряли шаг, а при его попытках ухватить за рукав или ещё как привлечь к себе их внимание, неизменно шарахались или вскипали яростью. И уж, если кто из самых великодушных и неторопливых и останавливался, то заслышав надрывные декламации блаженного дедушки, спешил скрыться крутя пальцем у виска.
-Да стойте же вы, дикарьё! - Кричал им вслед, раздосадованный поэт – алкоголик, и великолепное « Человек обидел собаку...» тонуло в бездушном безмолвии.
У наливайки, где апостол брал две по сто и огурчик, нашлась-таки парочка блаженных, дослушавших его гениальное стихо до конца. Один из них был матёрым мегрелом ни черта не понимающим по-русски, зато обладающим истинно кавказским радушием. Он угостил поэта соточкой.
А вторым, стоически вынесшим поэзию прозрения, был уснувший во время просвещения, сизый местный бич Павлуша.
Выйдя из наливайки, Клавдий Давидович, решил ехать в места наибольшего скопления людей, справедливо считая идеи, заложенные в своём творчестве – оружием массового воздействия.
Первым таким местом был выбран городской вокзал.
В автобусе подвыпивший старец испугал до полусмерти двух сидящих спиной к нему, и мирно шепчущихся студенточек, подкравшись сзади и достаточно громко ебанув:
-Человек обидел собаку!..
После чего был высажен на ближайшей остановке под несмолкающие, возмущённые крики неблагодарной толпы, наперебой успокаивающей рыдающих истеричек.
На остановке, он получил палкой от слепого гармониста, за то, что пытался петь свои стихи налету положив их на «Маш славянки» и вконец расстроенный купил в киоске дешёвой водки и вернулся домой.
Он запил страшно. Беспробудно и отчаянно.
Но, каждую ночь он просыпался, что-то карябал огрызком карандаша на чём придётся и до утра стоял у окна, глядя завороженно в ночь и улыбаясь...
А утром приходила соседка - баба Валя. Убирала срачь в квартирке спящего поэта - алкоголика, оставляла поллитровку «бурячихи», нехитрую закусь, и уходила, унося с собой клочки различных бумажек, исписанные страшными каракулями, о существовании которых Клавдий Давидович, очнувшись, даже и не подозревал.
Старушка расшифровывала и старательно переписывала человеческими буквами алко-манускрипты, и отправляла их, прилагая к письмам дочери в Москву.
Клавдий Давидович Русских, скончался через три года, от тоски, в славном 1990году.
А в 1991 году была вручена литературная премия «Поэтический Букер» и денежный приз в 20000 долларов США за лучший сборник стихов минувшего года.Им оказался сборник стихов известной масковской паетессы, Стэллы Пакатыло - «Человек обидел собаку»...
ЗОЛОТЫЕ ЛОШАДКИ УДАЧИ
***
- Ну, а он?
- Ну, он... Он был родом из малюсенького периферийного городка, который стал для него мал и не мил...
- А она?
- Она - столичная, дамочка, со всеми вытекающими из этого достоинствами и недостатками...
- А он?
- Он... Столица показалась ему другим миром, в котором, то и дело, проносились мимо золотые лошадки удачи, уносящие к головокружительным высотам, счастливчиков, сумевших схватить их за гриву.
- Ну, а она?
- А она их не замечала. Для неё всё это было обыденной и привычной жизнью. Она училась, работала и взрослела.
- А он?
- Он со всех ног гонялся за своими мечтами, пока не обессилил и на смену энтузиазму, не пришло разочарование.
- А она?
- А она, трудилась. Переводы, курсы, рутина, пожилая мама... В отпуск - на моря. По выходным – всяко–разно...
- А он?
- А он всё никак... Никак не хотел поверить в свою ненужность. И приходил в ужас от одной мысли о возвращении домой, в свой малюсенький городок, где золотые лошадки никогда и не водились.
- А она?
- А она, взглянув на него невзначай, почему-то, подумала о свадьбе, о детях... И улыбнулась...
- А он?
- А он, не мог себе представить даже того, как он приедет домой умирать. Ему было стыдно за себя и за свою родину. Ему было горько. И он улыбнулся ей в ответ.
- А она?
- А она в него верила. И, наверное, любила. По своему, конечно, без слёз и излишней экспрессии но, всё-таки...
- А он?
- Он... Он был не против. Да и не то, чтобы он был плохой, нет... Он просто был «не против», а не «за»...
- А она?
- Ну, она... Она летала на крыльях. Она расцвела... Она радовалась каждой мелочи... Каждой минуте проведённой с ним.
- А он?
- А он, наконец-то, успокоился. Ему перестали сниться кошмары. Он дарил ей цветы и отъедался.
- А она?
- Она была почти счастлива. Её жизнь превратилась в сплошную светлую полосу – череду исполнения самых заветных, вечных и абсолютно приземлённых женских желаний.
- А он?
- Он расслабился. Избавился от своих страхов и впервые – просто жил. Жил и радовался жизни.
- А она?
- Она реализовывалась. И бытие ей казалось изумительным и преисполненным всевозможными смыслами.
- А он?
- Он... Он почувствовал себя столичным перцем. Обзавелся знакомыми, и полезными, и так – для души.
- А она?
- А она росла. Её ценили. Ей платили. Она этого заслужила, заработала. И всё было хорошо. Она никому не завидовала и ни за чем не гналась.
- А он?
- А он заскучал... Заскучал откровенно. Однажды он начал смотреть на неё свысока. Он её не понимал.
- А она?
- А она понимала его. Она старалась. Она не обижалась. Прощала, жалела и надеялась.
- А он?
- А он стал невыносим. Он привык и зажрался. Его всё устраивало. Всё... Кроме неё.
- А она?
- Она ушла в работу. Ей было тошно. Но, она жила. Она привыкла просто жить. И верила и ждала.
- А он?
- Он превратился в упрёк. Он хотел всего и сразу, ничуть не меньше прежнего, но стал ленив и желчен.
- А она?
- А она старела. А она боялась остаться одна. А она дрожала за детей. И плакала...
- А он?
- А он уже давно перестал работать. А он уже давно начал попивать. А он забылся...
- А она?
- А она умоляла его остаться. А она хотела стареть вместе. А она была готова на всё.
- А он?
- А он был неумолим. Он хлопнул дверью и ушел, бросив всё и всех. Он больше так не смог.
- А она?
- Она жила. Она могла это делать. По своему, конечно, но всётаки...
- А он?
- А он вернулся в свой городок. Ужаснулся ему, себе, прожитой жизни и запил по-чёрному.
- А она?
- Она нет. У неё были дети. У неё была работа, положение... И всё это она заслужила, заработала.
- А он?
- А нет его больше...
ОЙ, ДА ХАРИТША!
***
День чудесный! Разгар лета. Воздух горяч и ароматен. По грунтовой дороге, между золотящейся налитыми колосьями колхозной нивой и глубоким оврагом, на дне которого сверкает небольшой зачуханый ставок с вонючей водой и изуродованными коровьими копытами берегами, несётся, блестя вымытыми спицами, шустрый велосипедик.
Это Харитоша – аккуратный почтальон, везёт из района в родную деревеньку, полную сумку всевозможных радостей.
Он выябуется. То руль бросит, то ноги задерёт, то на одну педальку станет. При этом он громко поёт свою любимую песенку, живенько помахивая ручками в такт.
Еду, еду, еду, еду. Еду - письма раздаю!
Не сходя с велосипеда, я с улыбкой всем пою;
Не скучайте! Получайте! Кто заждался, кто влюблён.
Письма нежные, родные, деловые, заказные,
Всем вручает Харитоша - аккуратный почтальон!
Блаблабла...
Он молод, здоров и по своему счастлив. Велосипедик катится под уклон, даруя своему хозяину редкостные моменты наслаждения ездой без осточертелого кручения педалей и прочих ацких и удрачающих моментов. И Харитоша – благодарный мальчик, полностью растворяется в скорости, упиваясь случаем.
Тяжёлая сумка трёт плечо своей засаленной лямкой, но это не мешает вытворять всевозможные кульбиты, ловкому, горланящему хлопчику...
Харитошу нашли пастухи, уже на закате пригнавшие деревенское стадо на водопой, к тому самому ставку с вонючей водой.
Аккуратный почтальон, покрытый сплошь синяками и ссадинами, лежал в совершенно неестественной позе, брошенной кое-как, гуттаперчевой куклы.
Безысходно раздувшийся живот, то и дело сотрясали меленькие конвульсии, и еле заметно шевелились обескровленные губы. Сиплое дыхание на миг прервалось, когда к тому, что совсем недавно было Харитошей, подбежали люди. Широко раскрытые глаза его застыли и последний выдох явил ошеломлённым пастухам, финальную точку стоящую, где-то там, на скрижалях, но озвученную здесь, тихо и доступно.
И казалось, что даже коровы притихли, когда в горячем, ароматном, воздухе летнего вечера, повисло еле слышное – «Довыябывался... Я... Братцы...»
РЫЦАРЬ МОЙ
***
О, где ты рыцарь мой! В сверкающем доспехе, на коне, с торчащим к верху гульфиком, с душою мироточащей и храбрым сердцем! О, где ты долгожданный миннезингер, слагающий фабльо, сирвенты, пастурели и приносящий в жертву всё на свете, возлюбленное имя воспевая!
Приди! Я грежу...
Вот Палестина... Пала Акка и Ричард - победитель, отдал приказ убить всех пленных мусульман. Две тысячи заложников, которых можно было обменять, зарезаны и брошены в пустыне, на радость лисам, крысам и собакам. Победа, блять, победа! Во славу Господа, себя и Папы.
Салах-ад-Дин имел в плену примерно столько же пленённых европейцев, теперь их смерть ждала, а не обмен. Но резать их нерыцари - арабы не стали. Салах-ад-Дин привёл своих бойцов на место казни и, глядя на тела своих убитых братьев, его солдаты превращались в львов. И их невиданная храбрость, злоба и отвага остановила крестоносных англичан и третий их поход в Святые земли. От рождества Христова шёл 1192 год, расцвет эпохи рыцарства.
Сицилия... Салерно. Генрих VI, сын Барбароссы, отдал приказ на разграбление. Всех жителей убили или взяли в рабство. Палермо открыл ему ворота, надеясь на пощаду. Сибилла, в обмен на неприкосновенность сына, согласилась на передачу власти. Генрих – рыцарь её уверил в этом. А к вечеру пылал доверившийся город. Людей сажали на кол, топили, вешали, сжигали, рубили головы и в землю зарывали живыми женщин и детей. Король – ребёнок был ослеплён, избит и оскоплён. К утру, он умер в подземелье замка Гоэнемс.
Что рыцарь, забыл ты кодекс чести?
Париж... Вот самый симпатишный рыцарь – король Филипп Август. Он ждёт приезда своей избранницы. Везёт приданное во Францию невеста датская, принцесса Ингеборг. Она ещё не знает того, что очень скоро, Филиппа отлучит от церкви Папа, поддавшись воле возмущённого поступком короля, народа, за то, что тот, прибрав к рукам сокровища принцессы, последнюю прогнал. Красавчег – рыцарь! Что тут скажешь...
Константинополь... Андроник Комнин - тоже славный рыцарь, ворвавшись в город с армией наёмников, казнил сто тысяч латинян, сторонников мальчишки-императора и его матери. А после воцарения велел убить, без выяснения вины, всех заключённых тюрем и большинство их родственников...
О, где ты рыцарь мой! В сверкающем доспехе, на коне, с торчащим к верху гульфиком, душою мироточащей и храбрым сердцем! О, где ты долгожданный миннезингер, слагающий фабльо, сирвенты, пастурели и приносящий в жертву всё на свете, возлюбленное имя воспевая!
А был ли ты когда?
СТРАННОСТЬ
***
Половозрелость наступающая, по воле Господней, раньше зрелости ума – как минимум странность...
(Странность S — квантовое число, необходимое для описания определённых короткоживущих частиц).
Закипает в чайнике вода, при ста градусах по Цельсию, ну, а по Кельвину нужно прибавить, а по Фаренгейту отнять.Смену принял в цеху от Полины. ГТО - сдал одним из первых вступивших в пионеры. Физику любил. Но играл на барабанах. А хотел – картошки, лопаты всё ломались, дедушка злился. А босиком ходил Иванов. Был любим, и даже замечаем другими. А галстук так и не смог научиться завязывать. Хоть и в клетку. Читал Карнеги, Маркса и Буссенара, слушал Дворжака, Гейне и вырос так себе человеком.
Мама была счастлива. Папа - не был. Вместо него был Яков Степанович Глобин - человек не злой и с плохой памятью. В Калмыкии жили бедно, ели ягель.Ройзман, Гобсек, Илюмжинов или Иванов, какая мораль, какая разница? Какой моральный уровень, какой духовный прогресс? Ну едят и пьют все люди, а обжираются и пьянствуют только дикари. Вот тебе и объяснение бесконечных фиаско всех ваших начинаний и реформ. А Прохоров – очень красивый мужчина. Но голосовать за него не станут, ну просто из зависти.
А Саратов очень хороший город и деревеньки живописные утопают. Щебечут птахи небесные ни о чём не заботясь, лишь разве о себе самих, да о потомстве своём. Взять, к примеру, муравьиные мандибулы. И что мы видим? Подстричь бобриком – почистить ёршиком – заблестит – загордится. А огурчик в пупырышку. Голландский! И никакого перпетуума – мобиле. Потому что не в деньгах сила, а в звуках разных из которых и соткана гармоничная вселенная.Вот тебе и диссертация, вот тебе и толк!
Вся беда в том, что не хотят. Значит, и сны не снятся. И настроение окружающих от вас не зависит. Таким был и велосипед «Орлёнок». Шустрый и желанный, как юный ленинец. А каким родиться хомячок, или тушканчик, скажем? Полупрозрачным он родиться. И не аппетитным. Начало истории и конец её в пойме Сырдарьи в Уралье и Зауралье. А в Москве и Подмосковье - переменная облачность и кратковременные дожди. Дожди полезны для формирования грибницы и мицелия.
А я из этой ситуации всегда выходил с достоинством соразмерным проблемам в соседнем горводоканале и подлежащим его ведомству предприятиях. В кинотеатре злодеи выметали сор из избы. А бывший чёрный раб – служил киномехаником. На алтаре культуры – чистый лист. Хоть не крепкий и лесхозу нужно меньше усилий тратить на его производство и возмещать часть энергии гальванических ванн на обустройство всевозможных ячеек.
Ну, к середине жизни творчество превалировало в сталь. А сталь это тот же чугун. Так вот и в отношениях. Надя светлая женщина, плохо, что её нельзя разделить на части и вкручивать в фонарные столбы.
Вы же видели глаза гиен в ночной саванне? Ну, вот вам и ответ на вопрос «Что делать».
Лётчики «Люфтваффе» годились каждому домовладельцу во французских Каннах. Потому что они были насквозь пропитаны шоколадом. Только танкист наглеет, прикрывшись бронёй. А на обед и ужин – шоколад из лётчиков. Для хорошей работы спинного мозга – пункция и боярышник по рецепту.
На смертном одре – утомим и не горяч. Глаза не блестят, а даже совсем наоборот. А в палиндромах я не вижу забавы, как не вижу ничего забавного и во фразе «в ночи». Думаю, что сейчас так говорить и писать может только человек сознательно издевающийся. Так и умер, как жил. Гнул свою линию, до слияния с горизонтом, в котором и растворился навечно.
Растёт количество странных антикварков, да собственно и количество странных кварков растёт тоже.
Принёс прелести своей изотриплет пионов и получил заряд.
В организме куча парных органов, а тут – промашка.
Нам суперсимметричные теории порасскажут о состояниях электрона и дырки! Но мы - глюболы свяжем все глюоны без валентных экситонов по формуле Гелл-Манна - Нисизимы. Прогнув их изоспины.
Сестра – «Рисперидон»!
ВЕДРО
***
…Ба-бац! Раздался пустой надтреснутый звук, и ведро, упавшее с дерева, подпрыгнуло несколько раз, взметнув фонтан чёрных черешен.
Она стояла почти на самой верхней ветке, босая, зажав между голых коленок коротенький халат, и озадаченно смотрела вниз.
Он неподвижно уставился на пустое ведро, понимая, что она, где-то там, вверху, и ждёт.
Лёгкое дуновение случая… Как странно наблюдать этот его издевательский каприз...
Пауза, готовая втиснуть в себя бесконечность... Статический снимок вечности.
Продолжать сейчас стоять и тупо пялиться, становилось смешно и, стряхнув оцепенение, он ожил.
Она молчала откуда-то с неба.
Подняв ведро и силясь не смотреть туда, куда больше всего хотелось, он полез на дерево.
Теперь, когда близился этот заветный миг, до которого оставалось всего несколько ударов сердца… Миг, о котором он бредил наяву столько лет, называя в ЕЁ честь каждый следующий день… Теперь, этот приближающийся миг пугал до истерики.
Он, боясь необратимо спугнуть мечту, не смея смотреть вверх, стыдливо прикрыв глаза, поднимался всё выше и выше, дрожащими руками нащупывая ветки над собой.
Волнение отключало разум, в горле пересохло, по лбу катились тяжёлые капли горячего пота, добавляя ещё больше смущения. Что ждёт его там, вверху? Что будет с ним там, вверху?
Может он просто растает, или сгорит от стыда, а может, умрёт от нестерпимого счастья.
Силясь не потерять сознание, сомкнув глаза и стиснув зубы ещё сильнее, он обречённо рванул к НЕЙ, и вдруг, почувствовав её тёплое дыхание, услышал, над самым своим ухом, такой родной и ласковый шепот:
- «Спасибо»…
Она была так близко! Он открыл глаза и тут же зажмурился, ослеплённый красотой ЕЁ загоревших коленей. Бешено-колотящееся сердце его замерло, и в это мгновение появился странный, заслоняющий прочие, звук, походящий на, многократно-усиленный, комариный писк.
Наверное, так звучит пустота. Он растворялся в ней.
Так звенит время, сжатое до крайне степени, так звенит вечность, так звенит настоящее чувство, это музыка целой Вселенной! Так звучит счастье… Оно звенит!
Она трепетно и нежно охватила его голову руками... Она притягивает его к себе ближе... Ещё ближе... И вот уже его душа... Ещё чуть-чуть, и она будет на кончике ЕЁ языка... Вот-вот…
О, Боже!..
...Ба-бац!Раздался пустой надтреснутый звук, и ведро, упавшее с дерева, подпрыгнуло несколько раз, взметнув фонтан чёрных черешен.
Он открыл глаза.
-«Мальчик, подай, пожалуйста». Услышал он незнакомый и совсем не милый, голос.
И он, перешагнув ведёрко, снова став тем, кем и был на самом деле - неисправимым малолетним балбесом...
РАССЕЯ
***
1681 год. Рассея. Тобольский уезд. За сто лет до первого полёта на воздушном шаре Жана Розье и маркиза дАрланда над Парижем . Весна.
Действо происходит неподалёку от Тарханского острожка на реке Тобол.
Дьякон Пантелей Захаров – изобретатель
Толпа – Собравшиеся зеваки, разношерстная публика всех палов, возрастов и занятий.
Глава первая и последняя
Давно по городку ходили слухи, что дьякон наш замкнулся весь в себе, стал мрачен и задумчив. Скупает у крестьян бычачьи пузыри, пеньку, и ходит в лес, там собирает трутовики и шишки. Пить перестал и дома не ночует, а всё сидит в своём хлеву закрывшись на засов... Уж не колдует ли...
И вот в один из дней воскресных, когда умолкли звуки благовеста, и люди потянулись домой из церковки, случилось диво дивное.
На пустыре, за городским погостом поднялся в небо столб огня и дыма и босоногие мальчишки голося и плача неслись по улицам указывая пальчиками на жёлтый надувающийся шар.
Крестясь и про себя шепча молитвы, стекался люд заворожённый к пустырю. И невидаль будила в их тёмных душах чувство удивления, смешанного с любопытством и суеверным страхом.
Возбуждённые голоса в толпе принадлежащие разным людям;
- Глядите! Это же наш дьякон!
- Ой, батюшки да что ж то коится!
- Чевой та он творит, Бесовское отродье?
- Я побегу за головой, пускай с ним разберутся люди грамотные...
Тем временем сшитый из бычьих пузырей, огромный шар медленно увеличивается , надуваясь горячим дымом всё больше и больше. Бородатый дьякон, не обращая внимания на толпу, накидывает на него пеньковую сетку и привязывает себя к ней верёвкой. Свободный конец которой давно обмотан вокруг небольшой стоящей неподалёку сосны. Одной рукой он держится за сетку, а другой подбрасывает в костёр сухие трутовики и шишки. Костёр благодарно дымит.
- А он рабяты. Видно хочить полететь...
- Чавооооо?
- Чичас надуить энту сваю сферу и полетить...
- ОООООООО...
- Да, он полетить! А може не... Бог нам не заповедовал летать.
- Бог заповедовал нам верить! Вот я и верю, в то что дьякон полетить!
- А я не верю. Это лукавый надоумил его, он хочеть смерти грешника...
- Да полетить!..
- Не, не полетить...
Пантелей Захаров тем временем чувствуя, как его приподнимает в воздух неистовая сила перерезал верёвку и медленно взлетел, болтаясь привязанный к пузырю за пояс.
- Пращевайте други дорогие! Я в Индию лечу! От нашей власти, серости, зимы. Хочу быть щаслив! А может в Персию! Но, всё равно – счастливо оставаться!
Мало кто из толпы расслышал что-то полностью. Многие упали на колени и вдохновенно крестились. Многие плакали от радости, не веря своим глазам.
- Свят, Свят, Свят...
- Да что там Свят! Велик! Он наш, он Русский!..
- Вы видели, он в небо поднялся, свободным став, как птица!
- Да что там птица! Словно человек!
- Да, наш народ великий - самородок! А всё кричат – героев нет! Героев дайте!
- Да в каждом з нас сидит герой!
- И если Рассею населяют такие люди, она не может не быть великою державой!
Ветер болтал медленно плывущий по небу шар и постепенно заворачивал его в сторону острожных построек, окружённых серыми крестьянскими избами.
- Вы слышали, он в Индию летит?
- Нет в Персию сказал...
- И там и там тепло, и нет зимы...
- Как это нет зимы?
- Вот так вот... Нет и всё...
- И што, там на деревьях хлеб растёт и реки там из молока?
- Не знамо... Но свободы уж верно поболе...
- А мы и тут устроим теперь такую жисть, что не захочешь умирать!
- Герои мы иль нет?
- Ну да! Герои!
- А если вдруг не выйдет, наделаем шаров и все махнём от седа!
- А корова, а изба, кому оставишь?
- И для коров наделаем шаров!
- Из их же пузырей?
- Робяты, та не важно. Важно то, што выход теперь есть!..
- Ой, ёооо...
Толпа замерла. Шар стремительно худел, или он лопнул, или дым остыл, неизвестно. Но дьякон падал прям на пожарную колокольню. Разбегались в разные стороны сопровождавшие его детишки, испуганно при этом голося. Дьякона ударило о каланчу, отшвырнуло. Он полетел вместе со сдувшимся шаром на крышу острожной казармы, и проломив её исчез из видимости толпы. Пролом медленно поглощал изодранный пузырь. Какое-то время все остолбенело молчали.
-Ха, вот тебе и Индия...
- И Персия, летун...
- Усё, зимы не будет... Ага...
- Свободы захотел? Бог завещал смирение! А надувать шары не завещал...
- Герой!.. Посмешище!
- Да, выход есть… Тока теперь в казарме через крышу...
- Вот и долетался, самородок...
- Ну не пацан уже... А всё туда же...
- Всё цацечки-игрушечки, а людям сеять надо... Погоды вон какие стоят...
- Ну посмешил, конечно, Пантелей...
- Тьфу на него... Дурное это дело...
Тобол блестел на солнце величаво, готовя себя к встрече с Иртышом, весна буяла...
До отмены крепостного права оставалось ещё целых сто восемьдесят лет…
ВАРАТУШИ*
***
С торжеством индустриализации, канули в лету времена ремесленничества и кустарничества, а вместе с ними исчез и уникальный домашний уклад.
Сегодня я хочу рассказать об ушедшем в небытие ремесле варатушечников.
Совсем недавно, ни одна семья не обходилась без, таких необходимых в быту варатуш, а хороший мастер – варатушечник, был уважаемым и известным на всю округу.
Мастерство варатушечнества передавалось из поколения в поколение, и варатушечники, неизменно заботились о качестве изготовляемых ими варатуш, как о фамильной чести.
Используя опыт многих поколений варатушечников, мастера – варатушечники, создавали настоящие варатушные шедевры, вкладывая в них частичку своей души, украшая варатуши изящной резьбой и росписью. Как правило, при этом использовались мотивы из русских народных сказок.
Поэтому варатуши были, не только необходимым предметом обихода, но и украшением дома и свидетельством достатка его хозяев. Хорошие варатуши ценились, наряду с изделиями из малахита и яшмы. В зависимости от качества, варатуши, могли служить не одному поколению и часто передавались, как драгоценное наследство.
Старые мастера – варатушечники, иногда, брали в обучение, проявивших свои способности юношей, желающих связать свою жизнь с варатушечничеством. И через несколько лет, снимая слой за слоем, пелену незнания с секретов мастера, молодой ученик постигал навыки изготовления варатуш.
Выбор заготовки для будущей варатуши, её первичная обработка и подготовка формы, это была повседневная рутинная работа подмастерья – варатушечника. А вот окончательную тонкую обработку, брал на себя опытный варатушечник. Но, даже если эта работа доверялась подмастерью - варатушечнику, то, всё равно, всегда под контролем опытного мастера-варатушечника.
"Как снимается стружка с будущей варатуши", "под каким углом держится инструмент", "вовремя ли охлаждается обрабатываемая заготовка", все эти нюансы имели значение при изготовлении качественной варатуши.
Хорошо сделанная варатуша, была гордостью мастера и непременной радостью для покупателя.
На заре эры индустриализации, конкуренция на рынке варатуш была проиграна мастерами – варатушечниками, наплыву унифицированной продукции массового производства. Попытки варатушечников противостоять индустриальной агрессии, при помощи организации варатушечных артелей, не принесли ожидаемых результатов и варатушечничество, навсегда исчезло, как индивидуальное ремесло. А скоро, и сами варатуши, вышли из обихода.
Последний варатушечник, умер в 1936 году в возрасте 104 года, в сибирском лагере для политических заключённых, будучи осуждённым по ст. 154а УК РСФСР 1926 года(Мужеложство)
*«Варатуша» – вымышленное название несуществующего предмета (прим. Авт.)
СТРАШНАЯ МЕСТЬ ПРОНЬКИ
***
(...В 1855 году, тайный советник Кшадовский был судим и присужден к денежному штрафу за пользование правом первой ночи...)
Князь Васильчиков.«Землевладение и земледелие».
*****
Совсем маленькая деревенька Перынь, жалась всеми своими немногочисленными убогими домишками к малюсенькой деревянной церковке, словно спасаясь от ночной прохлады.
Ночь выдалась ясной. Наполняя своим ароматом неподвижный воздух, спорили с красотой разукрасивших небо звёзд, белоснежные черёмуховые гроздья. А соловушка, вдохновенно заливаясь, благословлял наступившее лето.
Крадущаяся серая фигурка, приблизилась к ближайшей к лесу избе и постучала в её тёмное окошко затянутое мутной слюдой. Забрехала псина, в избе заплакало дитя, и послышалась ругань.
Скоро скрипнула перекошенная дверь и на крыльцо, держа наготове топор, вышел бородатый дядька.
- "Ты что-ль, Пронька?" – Прошипел он.
- "Я, дядь Пимон". – Ответил ночной гость.
Пимон цыкнул на собаку, и та заглохла.
- Щас всех соберём...
В избе зажгли лучину и неверный слабый свет из раскрытого окна заплясал на огромных листьях, росших под ним, лопухов.
Скоро засветились окошки всех полутора десятков домишек, и к церковке неспешно потянулся живой ручеёк...
Деревенька Перынь, принадлежала старому бездетному дворянину Леопольду Жуппелю, совсем недавно вовлечённому сиятельнейшим велением в программу создания военных поселений, так как место было, якобы, очень уж, подходящим.
Светило ему от участия в этом предприятии много. Одних державных денег, за пользование его землями, было бы вполне достаточно. Но предстоящий договор сулил, и долю от сопутствующих промыслов, и неплохую выгоду от снабжения поселенцев... Короче, старость спокойную и обеспеченную.
А пока императорские комиссии согласовывали планы грандиозных перемен, Леопольд Банифатьевич решил выстроить, в благодарение Господу, за неисчерпаемые его милости, небольшую церковку на собственный кошт.
Через два дня после того, как на маковке свежесрубленной церкви водрузили привезенный им серебряный крест, барин получил письмо с уведомлением об исключении его земель из реестра подходящих территорий.
Он запил, топя в вине своё горе.
И однажды, будучи сильно пьяным, решил сжечь церквушку. Велел запрягать, снял со стены два именных заряженных пистоля и, сунув их за пояс, выехал в Перынь...
***
Пронька был счастлив. Его невеста была молода и румяна...
А барин - зол пьян и, как нельзя, некстати. Стрелял из пистолей, бросался на гостей с кулаками, заставлял их таскать солому, и обкладывать ею, ни в чём не повинную церковку.
Короче говоря - портил свадьбу немилосердно, явно не отдавая себе в этом отчёта, и даже не понимая "куда он попал?", пока ему не предложили "опрокинуть за здоровье молодых".
Глянув на невесту, он тут же забыл о церковке и о Боге с его немилостями, а вспомнил о благословенном 1767ом годе, когда крепостным было, строго-настрого, запрещено подавать жалобы (челобитные) на своих помещиков и, в одночасье подобрев, улыбнулся ей.
Он уехал из Перыни только рано утром, довольный, успокоившийся и помятый. За его спиной сливались с горизонтом, и серые крестьянские домишки, и белеющая свежими брёвнами сруба церковка, и чёрный лес, и синее безмятежное небо...
Следом за ним исчез в лесу и мрачный как его горе, опозоренный жених - Пронька.
И вот теперь, ночью, спустя два дня, он сидел на деревянном порожке запертой церквушки, уставший, грязный и невероятно гордый собой.
«Живой, живой!..» шептались люди. И обступали Проньку всё плотнее и плотнее.
- "Ну, не томи Прохор!" - Взмолился, не выдержав затянутой паузы, дядя Пимон.
Пронька, не спеша, поднялся на ноги и оглядев собравшихся (добрая половина которых приходилась ему роднёй, а остальные их родственниками) отрусил портки, пригладил шевелюру и начал;
- Конец барину!..
Собрание одобрительно загудело и на глазах крестьян, в холодном лунном свете, заблестели слёзы гордости за соплеменника.
- ...Конец барину скоро будет! Пьёт, как чёрт! И дворня тоже пьёт. Все спят вповалку и все смертельно пьяны. Пьют немилосердно! И дух сивушный слышно за версту! Я целый день пролежал в кустах, наблюдал, и всё заприметил.
Собравшиеся загудели, но уже несколько иначе.
- "И что с того? Мы-то подумали было..." - Разочарованно протянул дядя Пимон.
Пронька засмеялся.
- Подумали, что порешил я барина? Зарезал? Задушил кровопийцу? Красного петуха пустил в усадьбу гадскую?
Пронька снова засмеялся. Все, недоумевая, глядели на него, вытирая рукавами мокрые глаза.
- Что, думаете я не способен на месть похуже? Думаете сердце воробьиное? Трусоват?! Ошибаетесь родные! Плохо вы, видать, знаете Прохора Грыжу! Когда я зол, я лют и беспощаден!
Говоря это, Пронька поднялся на церковный приступок, и стал казаться себе и собравшимся значительно более могучим.
- Не томи Ирод... Пронечка, потешь душеньки наши... Уж не кожу ли с живого-то лиходея спустил, демон?.. Нетерпеливые слушатели пустились в догадки, и невольно их разыгравшееся воображение дорисовывало к Прониному образу героические чёрточки, а по щекам его молодой жены, катились слёзы благодарности, гордости и умиления...
***
Утро застало Леопольда Банифатьевича Жуппеля на полу, с невыносимой жаждой и нестерпимой головной болью. Он стонал, не будучи в силах самостоятельно подняться, и звал кого-нибудь из дворни. Но никто не отзывался. Ценою невероятных усилий он, всё-таки, встал на ноги и, нащупав на поясе ключи от кладовой, побрел, спотыкаясь о разбросанные вещи, пустые бутылки из под крымской «Мадеры», молдавской «Мальвазии» и подозрительные ёмкости разящие брагой, в надежде испить живительного пития.
Сжимая раскалывающуюся голову руками, он тащился на непослушных ногах к заветным бочкам с соленьями. Одна мысль о капустном рассоле вызывала обильное слюноотделение, и болезненные спазмы в пересохшем горле.
Из последних сил старик ковырял огромный амбарный замок пляшущим в дрожащих руках ключом, и наконец справившись, грузно ввалился в спасительную прохладу каменного погреба.
Схватив, стоящий на полу, большой деревянный ковш, Леопольд Банифатьевичч с нетерпением склонился над заветной бочкой с квашеной капустой...
Но, вдруг, побледнел схватившись за сердце, и стал задыхаться...
Там было насрано...
Ebanopticum. Компиляция первая
***
Из письма академика Н.П. Кастерина, адресованного А.К. Тимерязьеву.
"...Многоуважаемый Аркадий Климентьевич! Вы знаете, что с упразднением КСУ [Комитета содействия Ученым] я перестал получать ту денежную поддержку, которая освобождала меня от материальных пут и позволяла всецело отдаваться творческой работе. Академия Наук не только не пошла навстречу моей работе, но проявила прямо враждебное отношение, почему — это мне совершенно неясно и по сей день ..."
***
... Опять ты? Не могу тебя больше видеть!.. Не хочу тебя больше видеть. Убирайся!
- Ну, Вы только послушайте, Егор Тимофеевич! - Для изучения изменений в поверхностном натяжении этилового эфира, необходимо значительно увеличивать температурный интервал!
- А нахуя мне это слушать?..
- Потому что Каверин – дурак! Поверхностное натяжение эфира, соприкасающегося со своим насыщенным паром я, в отличие от него, изучаю, принимая поверхность мениска за шаровую для узких капиллярных трубок.
- Заёбывать меня явился? Кто тебя впустил? Ты безжалостный головастик! И чё? Дай я сяду...
- Ну, смотрите - более быстрое убывание с возрастанием температуры величины подъема жидкости в капиллярных трубках по сравнению с убыванием ее плотности, противоречит теории Лапласа. Проанализировав многочисленные эксперименты ряда ученых, я установил, что при возрастании температуры сцепление жидкости уменьшается быстрее, чем квадрат ее плотности!
- Ты что ебнутый? Займись делом! Иди ко мне в лавку мануфактурой торговать.
- Как Вы не понимаете!? По теории Лапласа функция взаимодействия между частицами жидкости по мере увеличения расстояния между ними очень быстро убывает. Исходя из иного механизма взаимодействия, давайте представим, что молекулярные силы проявляют свое действие только на очень малых расстояниях... А? Каково?
- Представил, ну и хули. И что с того? Бездельник ты.
- Что с того?!! Что с того?!! Как что?!! Вид функции, выражающей зависимость молекулярных сил от расстояния, и свойства этой функции ничем не ограничились! И мы получаем формулу для давления! И что Вы об этом думаете?
- Я думаю, что ты ушастый долбоёб. И болван!
- Вы думаете, что она аналогична формуле Лапласа? Ха-ха-ха! Как же Вы заблуждаетесь! Они и правда похожи, как две капли воды, с той, однако, разницей, что k и H в ней не только пропорциональны квадрату плотности жидкости, но и являются функциями радиуса сферы молекулярного действия! Вот так вот!..
- Блять... Гляжу я на тебя и не возникает ни малейшего сомнения в том, кто ты этнически. Зае..ал уже, своими капельками. Нет сил...
- Да Вы только представьте! - Для каждой жидкости кубы молекулярных давлений при двух различных температурах относятся, как квадраты соответствующих поверхностных натяжений, умноженных на квадраты плотности жидкости, при тех же температурах! Ну, красота же!
- Ладно, попизди ещё трошки. Так смешно у тебя бородка трясётся...
- Вы не воспринимаете академическую науку всерьёз, Егор Тимофеевич!..
- Ну ты чё? Обиделся? Ну, ладно, ладно... Сколько тебе надо?
- Сотни две, Егор Тимофеевич, не больше. Закупить реактивов и всё такое...
- Слушай, рожица, я дам тебе денег и можешь про них забыть. Но, не даром.
- Я верну на недельке, Егор Тимофеевич. Мне б вот только монографию дописать... А там я её опубликую, получу гонорар и...
- Давай так, жидок... Ты становись вот сюда, на табуреточку, а я пока позову Авдотью Пантелевну, пусть повеселится со мной. И ты нам расскажешь дальше...
***
...Метод Квинке, даёт тем большую погрешность, чем больше размеры капель...
- А-а-ах-ха-ха... Метод Квинке... А-а-а... Вы слышали, Авдотья Пантелевна? Ой, уморишь... Долго ещё, а, морда?
... Для средних капель, с которыми еще можно было экспериментировать, эта погрешность была значительна. Помимо этого, поверхности таких капель уже отличались от поверхности вращения, что являлось необходимым в методике Квинке.
- Ой, ой, не могу... Уссусь в трусы сейчас от смеху, закругляйся подлец!..
- Ну, вот в результате проделанной работы и получаем формулу для определения постоянной капиллярности и угла соприкосновения, годную для капель произвольной величины. Вместе с тем находим удобный и простой способ получения параметров капли, которые необходимы для вычисления постоянной капиллярности и угла соприкосновения. Это способ фотографирования капли и измерения ее размеров на негативе с помощью координатной сетки...
- Какой ещё, нахер, сетки?
- Нанесенной на стекло!
- Всё, убил, разбойник! Ох-ох-ох. Живот болит... Хватит! Забирай свои грошики, работник! И иди уже Богом! Трудись...
Ebanopticum. Компиляция вторая
***
...Хм... Есть ли у меня мечта?.. Пожалуй, что теперь уже и нет.
Но, в том, что была, да ещё какая - не сомневайся!
Я ей болел, я ей грезил. Я спать не мог… Каждую ночь мне снилось, одно и то же... Одно и то же...
Представь себе...
Однажды она сбылась...
****
Осень. Вечер. Баден- Баден… Фестшпильхауз...
Сцена. На сцене, залитое огнями бесчисленных софитов, фортепиано. А за ним – я!
Зал замер в ожидании чуда. Только консоли с телекамерами парят над головами.
В первом ряду мои родные. Мамочка, и шесть старших братьев.
Я физически ощущаю их волнение. Оно передаётся мне, увеличивая, и без того, колоссальное напряжение.
Мама гордится своим мальчиком... Своим младшеньким... Своим Борушкой. Я - её отрада, я - результат её колоссальных усилий, я – её дитя и детище. Я – её всё.
Братики... Братики мои родные... Зачем вы здесь?.. Кто вы мне?.. Кто я для вас?..
Я исполняю третий из «Больших этюдов по каприсам Паганини» Ференца Листа.
Это, такая любимая моей мамочкой, «Кампанелла».
Мои руки живут отдельной от меня жизнью. И пальцы, с механической точностью, парят над клавишами, извлекая из инструмента, завораживающие слушателей звуки.
Мама блаженно улыбается, сцепив кисти рук, глаза её влажные от, вот-вот готовых скатиться по пунцовым щекам, слёз.
Не зря! Не зря меня лишили детства, разменяв его на занятия в музыкальной школе, не зря всех дворовых друзей, разом, заменили на таких же, как и я задроченых музициев, и не мечтающих об играх со сверстниками, тратящих всю свою неуёмную детскую энергию на ёбучие гаммы.
Да, мамуля... Ты помнишь мои слёзы немощного детского отчаяния? Помнишь, как я, много позже, бессильный перед твоим авторитетом, умолял не водить меня (амбала) по утрам в консерваторию? Помнишь, как смеялись надо мной сверстники? Где мои друзья, подруги? Откуда им взяться на пути к успеху, по которому виртуозного меня, ведёт за руку такая правильная – ты. Ты помнишь. Ты знаешь...
Я растягиваю и сжимаю темп, поддавшись собственному настроению и вплетая в него бессмертное произведение. Во мне сейчас просыпается всё моё. Куда делся пафос, поза, страсть, артистизм, вдохновенность, игра и желание удивить? Всё исчезло. И я, отдавшийся потоку собственных мыслей и воспоминаний, начинаю безбожно лажать...
Братики мои родные. Что? Каково оно, сидеть в первом ряду? Каково оно, раздавать интервью, и улыбаться вспышкам фотокамер? Я ничего хорошего о вас не помню. Для вас я всегда был последышем, и есть, и всегда буду. Вы думаете, что это ваши насмешки и тычки сделали меня сильнее и совершеннее? Вы серьёзно ощущаете свою причастность к моему успеху, вы – «не могучая кучка»?!.
Я лажаю. Стучу бессмысленно по клавишам и плачу...
Ещё никто, ничего не успел понять.
Будет сейчас вам, и гордость, и слёзы радости, и успех и фамильная слава...
Я со всей силы бью кулаками по костяшкам инструмента. Он гудит жалко и отчаянно...
Встаю... Кланяюсь... И снимаю брюки вместе с трусами...
Ebanopticum. Компиляция третья.
***
Из письма О. Уайльда, адресованного молодому маркизу Куинсберри – его музе и любовнику.
...Бедный Бози!.. Ах ты, сволочь такая, и зачем я истратил на тебя 5 лет своей жизни!..
***
Умерла!.. Умерла!.. Тише... Тише...
Старая фаворитка недавно усопшего короля, наложила на себя руки.
Почти полвека она держала в страхе весь Париж. Она украла рассудок у монарха и свободу у Франции! Её, некогда ослепительная неестественная красота соперничала с властолюбием и безудержной, граничащей с безумием, жестокостью. Но, красота так непостоянна...
***
Врачи вошли в столовую, откуда мебель и цветы уже убрали. Остался посредине большой стол, на котором лежала маркиза. Дверь закрыли, снаружи поставили часового гвардейца. Спотыкаясь о ведра, стоящие близ стола, врачи стали рвать с маркизы платья и чулки, словно тряпки с дешевой куклы, которой впору на помойку...
Наконец, на ней остались только несвежие панталоны. Толстый Бланк, грубо шлепнул старуху по ее громадному раздувшемуся животу.
– Ну что, Л'Эрбье? – Сказал он своему ассистенту, – потрошить брюшное пузо мы доверяем вам! А Вы, – обратился он к Ле Корбюзье – проникните в "столицу"...
Все, не стесняясь, заржали.
Бланк глянул на маркизу. Покажи её вот такой народу – не поверят ведь, что эта расплывшаяся туша угнетала и казнила, услаждая себя и короля роскошью, фрамбуазами, картами, стрельбою из аркебузы по придворным, пытками, позорными песнями и плясками, и другою хернёй. Бланк брезгливо рассматривал маркизу...
Один глаз старухи приоткрылся и зрачок исподтишка надзирал за врачом.
Стало страшно, как и в прежние времена. Под сатрапку подсунули ароматические матрасы.
– Ну, что ж, начнем... – Храбрился Бланк.
Ле Корбюзье скинул кафтан. Натянул длинные, доходящие до локтей, перчатки из батиста. Вооружил себя резаком. Но, прежде, медики выпили по стакану вина.
– Пора! Приготовьте ведра! - Скомандовал Бланк. И закружилось...
Под ударом ножа, раздутое тело маркизы стало медленно оседать, словно тая. Бланк перевернул тело на бок и теперь Ле Корбюзье с Л'Эрбье едва успевали подставлять чашки.
– Осталось одно ведро! – Крикнул Л'Эрбье.
– Это для требухи, – ободрил его Ле Корбюзье.
Знание латыни всегда полезно. И сейчас Бланк уселся для записи протокола. От стола, где потрошили старуху, полетели реплики Ле Корбюзье:
– В перикардиуме около рюмки желтого вещества! Печень сильно увеличена... Жидкости три унции! Поспевайте писать за мною!.. Истечение желчи грязного цвета... В желудке еще осталось много вина и эскаргота...
Ободошная кишка сильно растянута...
– Проткните ее! – Вставил, не без иронии, Бланк.
Прямая деформирована, а сфинктер ануса изувечен несусветно!
- Заканчивайте созерцание этих прелестей, коллега. Ещё много работы.
Требуха маркизы противно шлепнулась в ведро.
– Вынимайте из нее желудок.
– Не поддается, – пыхтел Л'Эрбье.
– Рваните сильнее.
– Вот так... уф!
Ле Корбюзье скальпелем распорол панталоны маркизы.
– Тут что-то есть! – Сказал он, весело.– Бланк, идите сюда с ножом.
– Ой, какой малютка! Почти рудимент?!. Ну,отчикайте же его скорее! – Пошутил подошедший Бланк.
– Сюда пожал-те, тайну куртизана! – Подыграл ему Ле Корбюзье, подставляя ведро.
***
Бланк, на пару с Л'Эрбье, убирали из брюха весь жир. Ле Корбюзье кулаком запихивал внутрь, словно в пустой мешок, сваренное в терпентине сено и бинтовал мёртвое тело, будто колбасу, суровой тесьмой пропитанной смолами, приматывая на место старые засаленные подушки, долгое время служившие "маркизе" грудью...
Трудились все!
Бланк велел своему подмастерью взять ведро с требухой и вынести его куда-нибудь.
Л'Эрбье подхватил тяжеленное ведро, вышел во двор.
Вечерело. Версаль притих, погружаясь в сумерки.
Л'Эрбье дошел до выгребной ямы. Еще раз он брезгливо глянул на слизкие потроха "маркизы", на лежащий сверху, малюсенький скукоженный её писюн и, широко размахнувшись, выплеснул в яму требуху "фаворитки".
Сплюнул, выругался и пошел обратно, позванивая пустым ведром.
Было тепло и пахли в сумерках цветы рододендрона...
* За основу взят фрагмент из романа В.С. Пикуля. "Слово и дело"
Ebanopticum. Компиляция четвёртая.
***
...Почему известные ученые-атомщики горячо поддержали этот проект? Дело в том, что они считали химические ракеты дорогими и неперспективными...
Из доклада министра обороны Р. Макнамары перед конгрессом США по вопросу закрытия проекта «Орион»
1963г.
***
- Пожалуйста, господин Фримен.
...Господин президент! Господин государственный секретарь! И вы господа министры и учёные! Прежде чем я начну рассказывать о своём проекте, хочу поблагодарить вас всех за найденное для меня время и проявленный интерес.
Итак.
Всем нам известны проблемы современной космонавтики связанные с несовершенством реактивных ракетоносителей использующих движители, работающие на химическом топливе. К таким проблемам, прежде всего, относиться крайняя сложность увеличения предельных значений уже достигнутых скоростей. Это мешает смелому и оптимистичному взгляду человечества, на межпланетные и межгалактические перелёты, ввиду их исключительной продолжительности.
Предлагаемый мною, концептуально-новый подход к этому вопросу, позволяет увеличить скорость движения космических аппаратов в сотни – тысячи раз! И даёт возможность посещения соседних галактик в уже обозримом будущем!
- Господин Фримен, убедительно прошу Вас перейти сразу к сути вопроса. Что для этого нужно?
-Да-да, господин президент… Что для этого нужно... А, нужно-то, всего ничего!
Строим кораблик, массой, всего 40.000.000 тонн. Он разгоняется энергией от взрывов ядерных мегатонных бомбочек. Их-то и немного надо, всего 30 000 000 штучек. Бомбочки взрываются с интервалом, секунд в десять, толкают кораблик и он летит себе! За сто лет реально развить 30 процентов от скорости света! И по самым скромным подсчётам, до Альфы Центавра добираемся всего за, каких-то вонючих, 1800 лет!
- Это какой же аппарат это выдержит, господин Фримен?
-Что, мистер президент?
Нет! Сам аппарат от взрывов не разрушится. Мы его закроем защитной плитой! Я тут всё нарисовал, смотрите. Вот. Вот она красавица! Медная плита диаметром, всего, двадцать километров! И всё нормально с аппаратом будет! Я Вас уверяю!
-Это пилотируемый аппарат?
-Что, простите?
А, экипаж? Предварительно, я думаю, тысяч двадцать человек будет. Всего... то...
-Фримен! Люди же передохнут от таких ускорений!
Что? Люди погибнут при таких ускорениях? Ну, из двадцати-то тысяч да останется кто-то. Я всё продумал. Я извиняюсь, на одно ухо я слаб. Работа вредная, знаете ли...
-Нам интересно, господин Фримен, или может Вас называть «товарищь»? Нам интересно – сколько денег Вы на всю эту дурню хотите получить?
А? Сколько денег нужно? Та, сколько там тех денег! 20-25 миллиардов долларов... Всего...
- Смотри сюда, Фримен! Что ты видишь?
- Ваш хуй, господин президент.
- Нет, ты внимательнее посмотри! Что на нём написано?
- Кажись по латыни...
- Читай сука!
- Ul ti...
- Громче читай, Очкач ебаный!
- Ultima ratio regum, господин президент!
Ну, не хотите импульсный космический движитель, у меня есть проект паровой стартовой пушки для вывода спутников на орбиту! Тоже интересный! Только представьте себе – расчётная длина её ствола равна трём километрам! Если не пойдёт, то на худой конец из неё можно будет Рашку говном завалить. Да и подешевле возьму!
- Прощай, Фримен! Иди к де Голлю со своими калаидрами!
- И вам не хворать... И вам...
Ebanopticum. Компиляция пятая
***
"...Я начал тогда, когда ты кончил — 19-ти лет... Сначала я прибег к этому способу наслаждения вследствие робости с женщинами и неумения успевать в них; продолжал же уже потому, что начал. Бывало в воображении рисуются сладострастные картины — голова и грудь болят, во всем теле жар и дрожь лихорадочная: иногда удержусь, а иногда окончу гадкую мечту еще гадчайшей действительностью".
(Письмо Белинского М.А. Бакунину от 15-20 ноября 1837 г)
***
-Ой, Михаил Александрович, дорогой Вы мой человек! Как же рад я лицезреть Вас в полном здравии и прекрасном расположении духа! Вот уж не надеялся на столь скорую встречу!
-Позвольте и мне, в свою очередь, премногоуважаемый Виссарион Григорьевич, со всем теплом сердечным, приветствовать Вас. Не сыскать тех слов благодарности судьбе и провидению, за предоставленную возможность жать Вашу руку в предвкушении драгоценных минут бесценного общения с человеком близким по духу. Здравствуйте.
-Думал о Вас, Михаил Александрович. Не скрою – думал часто. В минуты когда мысли срамные одолевали особенно, вспоминал слова Ваши об опыте бесценном который пришлось Вам преобресть на сем тернистом и чудовищьно-опасном пути к исцелению душевному от этой, отравляющей душу и тело, заразы. Вспоминал с благодарностью и благоговением, раз от разу, проникаясь к Вам чувствами самой благородной природы.
-Ох, дорогой Виссарион Григорьевич, мой давнишний опыт премного претерпел с тех пор, обогатился новым и здорово изменилось моё отношение к нему. Так, что до моего прежнего знания - остаются от него жалкие крохи. Знаете ли Вы, к примеру, что быт и нравы крестьян Владимирской губернии, совершенно замечательны в свете, наших с вами, изысканий. Вы, вероятно, будете премного удивлены, узнав о том, что их противоестественные шалости довольно экзотичны. Меня просто поразил один встреченный мною случай онанирования при помощи колесной гайки от тарантаса.
-Ну, не скрою, случай забавный, но в наших краях, нередко можно повстречать совершенно-сногсшибательные демонические экзерсисы. Хотя Ваш пример, поразил несказанно. Но вот, буквально в конце минувшей зимы, в Повальном где я с знакомцем нашим с Вами общим – Андреем Александровичем Краевским праздновали масленицу, наблюдалось удивительное явление этого глубокого, как сама жизнь, проявления присущей нам с Вами, сублимации. Дьякон местной церкви, измазавшись сажей и прикинувшись чёртом, имитировал близость с соломенной бабой, а затем, стянув портки, совершил окончание, гогоча гусём и тряся своим раскрасневшимся срамом, что не вызвало в толпе присутствующих, никаких протестных чувств, а только самый хохот.
- Да, собственно, ничего-то странного в их первобытном смехе и нет. Нет поводов полагать аутофилию стихийным проявлением нашего именно нервного века, хотя причиной вырождения, может быть, более крупной, чем сифилис. Мечты сбываются очень быстро и в максимально грубой форме. В форме топора... Прямая связь между прекраснодушными фантазиями и грубейшей физиологической реальностью. Реальностью, никогда до конца не реализующейся и не приносящей подлинного наслаждения. Но, смешно ведь, не отнять...
- Конечно, напасть сия, сродни эпидемии. Не могу с Вами не согласиться. И последствия этой повальной чумы, куда страшнее полного физического уничтожения. Самым страшным её итогом, является растление и смерть духовная! Но, как и смерть бывает является в комичном свете, то и смерть духовная иногда с ним здорово сопряжена. Вы себе не представляете, дорогой Михаил Александрович, как я смеялся, когда узнал, что наш влиятельный благодетель – Николай Алексеич Некрасов, (глубоко не уважаемый мною) закрываясь в своём кабинете, мастурбирует, горланя;
...Подтянутой губернии,
Уезда Терпигорьева,
Пустпорожней волости,
Из смежных деревень
Заплатова, Дярвина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова.
Неурожайка тож...
Затем неизменно хрипит. Через время бывает, а то и сразу, взлохмаченный, потный, распахнёт дверь и зовёт Глашу с тряпкой. Так и живём. Чем не смех?
- А я и сам, знаете, иногда что-нибудь, как возьму почитать, так и рву непроизвольно исподнее, тем паче, если ветхое. Так даже и не замечу, как через ткань видавшую виды, без треска и усилия, выйду на свет божий. А коли рейтузы европейских мануфактур, то с трудом.
-А я, бывает, гляну в окошко, а там бричка пролетит, кучер гаркнет, кони захрипят, мелькнут оборки дамского платья... И я даже не вижу, кто его хозяйка. Может купчиха какая старая и безобразная, а может жена чиновничья, а может барышня... Но сам напрягусь весь, и одолеваемый похотью бесовской, заиндевею. И знаете, что?.. В те минуты мне хочется думать, что это именно старая, купчиха. Или, какая иная, безобразная мещанка была...
- А я, облюбовал беседку в саду у Панаевых. Я там, на зорьке бесовскую нужду справляю. Выйду, вроде погулять, а сам в беседку. И грезя телесными достоинствами прелестницы Авдотьи Яковлевны, стегаю змея неуёмного. А затем, о скамейку вытрусь и к чаю спешу. А Гоголь Николай Васильич, в той беседке матушке письма пишет. Усядется не глядя, выпачкается весь. На него потом все косятся. А я сме-ю-ю-юсь.
-А я, знаете, как проснусь, так и готов к греху порочному. Как одержимый нарцисс, хожу по светлице, маюсь с колом наперевес. Оттяну его к низу и хлясь по чреву. Оттяну и хрясь... И так, пока на обед не позовут. А бывает и до ужина хожу. Гегеля читаю.
-Отрадно знать, что не тебе одному присущ порок такой мощи неистовой. А я в такие моменты, премногоуважаемый Виссарион Григорьевич, постиг приёмчик, как извлечь из столь казусного положения, определённый заряд бодрости на целый день предстоящий. Если хотите, поделюсь секретом. Хотя, какие у нас с Вами, могут быть секреты. Это будет по действеннее того опыта, который служил Вам отрадой долгие годы. Это настоящее освобождение от моральных пут, навязываемых истинно-свободным людям, изжившим себя, патриархальным воспитанием. Если Вы считали, раньше мой совет «читать Гегеля» действенным для борьбы с алчущим суккубом сладострастия, то этот совет действенен стократ.
-Не томите, голубчик. Нет сил совладать с той тёмной порабощающей волю энергией, что овладевает моим немощным сознанием, подчиняя и тело и разум безудержной страсти. Чтение Гегеля, по совету Вашему благому, долгое время служило спасением от этой одержимости. Но, в последнее время (давеча) я даже читая его труд «Философская пропедевтика» умудрился несколько раз оскорбить собственное благословенное утро своею же мерзкой слабостью.
-Я и не думал Вас томить, Виссарион Григорьевич, дорогой. Просто сразу же говорить о методе своего последнего эксперимента, сочлось мне несколько поспешным. Конечно, и мне с утра дьявол надувает своё орудие. И этот факт меня весьма огорчает, не только по причине физического казуса, но и по причине обозначенной, мною выше. В целом же, рваное по утрам исподнее, легло на мои плечи дополнительной расходной статьёй. Да такой весомой, что Ваш покорный слуга, вынужден был ссудить у Александра Ивановича Герцена, две тысячи рублей. Да-да, не смейтесь. Но выручил случай и, конечно же, моя завсегдашняя философичная вдумчивость и врождённая русская смекалистость. А дело было так;
Неким памятным утром, я как всегда спросонья ходил по комнате одержимый искусом покончить со своим томлением, угодив мятежной плоти. Тяжесть в паху была неистовая. Я так же, как Вы и описали, оттягивал себя к низу, прижимал к ноге и всячески старался сломить нечистое буйство. Как всегда, цитировал любимые места из Гегелевской «Феноменологии духа»... Помните, там у него есть, совершенно действенные в таких случаях строки;
«...В этом внутреннем истинном как абсолютно-всеобщем, которое очищено от противоположности всеобщего и единичного и которое возникло для рассудка, теперь только раскрывается за пределами чувственного мира как мира являющегося мир сверхчувственный как мир истинный, за пределами исчезающего посюстороннего – сохраняющееся потустороннее, некоторое в себе, которое есть первое и поэтому само несовершенное явление разума или лишь чистая стихия, в которой истина имеет свою сущность...»
Как-то так... Обычно, это здорово выручало, а тут - никак. На моё счастье, на глаза попалась милая хозяйская кошечка. Она мурча потянулась ко мне за привычным ей проглаживанием. И тут меня осенило. Я сильно оттянул себя книзу и, когда её голова оказалась в зоне достижения моего инструмента, я обрушил на её нижнюю челюсть, удар ошеломляющей силы.
Что вытворяло после этого, это милое наивное существо в воздухе, невозможно и не стоит передавать словами. Её дикий испуг отрезвил моё сознание отдав во власть неконтролируемого, безудержного хохота. И будучи уже на пороге явлений очерченных дьявольским замыслом, я имею в виду то состояние, когда покидает здравомыслие, и ты – эстет манерный, философ и либерал, готов предаваться рукоблудию, как акту физиологической необходимости. Такому же, как чихание, сморкание и прочие безобидные вещи, снижая уровень отношения к этому губительному греху, до уровня обыденного сплёвывания, например, провидение даёт, такой изумительно-действенный и такой гениальный по простоте, выход из этой угнетающей ситуации. Вот так с. Теперь спасаюсь только так. И целый день, весел, после этой маленькой победы над сатаной и огромной победы над собою. Здоров,бодр. Стал жизнерадостен и жив, самое главное - не робею в кругу дамского племени и всеми ими непременно любим.
-Ну, достопочтенный Михаил Александрович... Нет слов... Примите мои искреннейшие проявления неописуемого восторга! А благодарность Вам, как неизменному и мудрейшему наставнику в труде над совершенствованием духовной стороны себя, границ не ведает совершенно. Кошка, говорите? Хохот? Презабавно...Что же, кошка это лучше чем Гегель. Испробую Ваш бесценный опыт. Принепременнейшим образом! Вот только жаль кошки у меня нет.
-Не беда! Любезный Виссарион Григорьевич, у "Каменных Мостов", есть блошиный рынок, там за целковый можно купить чудного котёнка! К тому же, недалеко от мостов, есть замечательная ресторация, где подают превосходное «домашнее пиво», которое я Вас, покорно прошу отведать за мой счёт. А знаете, как я люблю отрыгивать пиво «в нос»?
-Нет, не знаю. А как?
-Вот там, об этом интереснейшем физиологическом феномене и поговорим.
-Весьма заинтригован. Спасибо за приглашение. А котёнок выживет?
-Вот уж, тонкой Вы, душевной конституции, человек. За что и люблю Вас.
-А я, как Вас люблю, Михаил Александрович! И вовсе слов нет...
ТЕЛЕУТОМИРМЕКС
***
Teleutomyrmex — род мелких паразитических муравьёв из подсемейства Myrmicinae, утративших свою рабочую касту.
***
Гулко и противно тарахтела по камням Ай-Петринского плато скрипучая татарская арба, давя окованными колёсами прелестные крымские эдельвейсы. Ишачки, погоняемые сморщенным бабаем, топали понуро, вдыхая влажными ноздрями прохладный разреженный воздух высокогорья. Спиной к старику на полосатых чувалах, набитых благоуханным сеном, сидели в обнимочку, маленький худой болезненного вида мужчина и дородная, пышущая здоровьем, крупнотелая баба.
Это были граф Анри Мари Раймон де Тулуз-Лотрек-Монфа и знаменитая парижская танцовщица и клоунесса - Ша-У-Као. Граф обнимал сильное тело своей спутницы с большим трудом, и при этом глядел на неё снизу вверх, мокрыми от слёз и воспалёнными от болезни глазами, жалобно и несколько по-детски. И синий его подбородочек при этом подрагивал. А она утирала ему непрерывно вытекающие из носа сопли шёлковым платочком, каждый раз освобождая для этой процедуры краешек почище и посуше, чмокала в горячий его лобик и делала «баран-бум». Болезный граф от этого приходил в восторг и, щипая мимоходом клоунессу за грудь, шуршал тихим проказливым смешком.
"Ну, скоро мы приедем, пупсик?" – Басила Ша-У-Као, кокетливо надувая губки.
"Что-то мне подсказывает, что да..." – Уже в сотый раз отвечал терпеливый граф и его рука, как бы ненароком, начинала поглаживать толстый зад спутницы.
В этот раз его слабая ладошка нечаянно стала забираться ей под юбки. Старик – татарин, что-то буркнул. Ослики послушно стали. И теряя равновесие от неожиданности, подхватив, словно младенца, путающегося в её юбках графа, клоунесса с визгом завалилась на спину.
"Geldi". – Сказал старик по-турецки и, тая лукавую улыбку в реденькой седой бородке, посмотрел полуобернувшись на копошащуюся парочку. Они смешно тарахтели на непонятном ему языке и вообще были не очень приятны. Скоро они стояли все вместе и созерцали величественную красоту, открывшуюся их взорам. И каждый из них думал о своём...
Небо над ними стало необыкновенно - синим, реденькие деревца - приземистыми и корявыми. Кое-где ещё лежал тусклый майский снег, и нежное весеннее солнце только пробуждало от спячки ленивых полусонных насекомых, торопя их собирать свою сладкую дань с первоцветов. И возвышаясь над всем обозримым миром, назидательно указывали на небеса, огромные каменные перста Святого Петра.
"Вот оно это место! Волшебное место! Как тебе?" – Нарушил молчание синюшный граф, при этом под носом его надулся небольшой сопляной пузырик.
Ша-У-Као, придя в себя, закрыла рот, молча вытерев нос своему кавалеру, крепко взяла его за руку и потащила вверх к пику. Там, вверху, их ожидало нечто необыкновенное.
Прошлой зимой, когда они оба залечивали свой застарелый сифилис в Бадене, к ним пристала старая цыганка и, ни с того ни с сего схватив руку растерявшегося тщедушного графа, стала умолять его бежать из Парижа. Бежать в Крым, где он найдёт своё счастье и непременное облегчение от страданий. «С нею! Непременно с нею!..» Тыкала она грязными, покрученными пальцами в Ша-У-Као «... и непременно на Ай-Петри!» Она кричала так громко и так долго, что ей пришлось налить. Цыганка удалилась. И жизнь друзей изменилась после её ухода навсегда подчинившись единой цели.
Граф, в пьяном угаре, выползая из Мулен Руж, бил набалдашником трости витрины магазинов на Монмартре, крича «Adieu Paris!» А по ночам, просыпаясь в холодном поту, вопил от ужаса и засыпал только на руках укачивающей его подружки, под тихое пение «Идёт моряк по Севастополю».
Трезвым, он был полон решимости покинуть Францию, задышать бальзамоподобным воздухом свободных пространств, очистить душу постом и молитвой, сделать графиней свою клоунессу женившись на ней. И нежась на крымском побережье лечить вместе, горным мёдом с можжевеловой смолой, свои язвы. Но, трезвым он был крайне редко. И к вечеру закладывал в ломбард, купленные утром, обручальные кольца и снова нажирался.
Уже немолодой танцовщице, мирится с этим никак не хотелось, и не моглось. Хоть она и была завсегдательнецей "Ла Сури" и даже кичилась своей эпатирующей ориентацией, но ничто свойственное нормальным бабам ей было не чуждо. И вот однажды, напоив своего избранника до полусмерти, она, держа его на руках, села в Мюнхенский литерный поезд...
С тех пор прошёл почти месяц и до, этого - самого, «необыкновенного» сейчас было рукой подать. Едва ощутимый аромат весенних цветов придавал обстановке некоторую атмосферу изысканной торжественности. И отмахиваясь от мелких мушек Ша-У-Као тащила графа к вершине. А он, довольный и трезвый, изо всех сил старался поспевать за нею. В его ушах пульсировала кровь и впервые за долгие годы, на впавших щеках заиграл едва уловимый румянец.
Они забирались всё выше и выше. Старик – татарин, оставшийся внизу, иногда терял их из вида, но напрягая своё слабое зрение, видел, как сильная эта, спинастая баба тащит под мышкой своё тщедушное счастье. Прёт и прёт и нет ей устали. Татарин качал седой головой и, что-то бормоча, теребил свою жиденькую бородку. Было хорошо...
Очень скоро, запыхавшаяся Ша-У-Као добравшись к пику, поставила на землю своего суженого и они оба, блаженно улыбаясь, взялись за руки. Впервые они были так счастливы. Впервые их испорченным душам было так светло и легко. Поддавшись этому благодатному чувству неземной эйфории и глядя друг на друга с такой, неведомо откуда появившейся теплотой, приподнялись на мысочки и медленно закружились.
Далеко внизу, белели полупрозрачные облака укутывающие вековые платаны, тысячелетние кипарисы, огромные крымские сосны с плоскими вершинами, росшие на южном склоне исполинского амфитеатра Ялтинской яйлы и, насыщаясь ароматом, томно сползали к блестящему вдалеке морю. Солнце и горы, скалы и горизонт, всё закружилось вместе с влюблёнными, в медленной и торжественной паване. Незаметно для себя они стали порхать всё быстрее и быстрее, пока всё вокруг не слилось в один сплошной круговорот красок и настроения. Они хохотали как дети, чего уже давно не могли себе позволить. Это было волшебное состояние освобождения от духовных язв, это было, своего рода перерождение, это было откровением и магией. Это было для них самым невиданным чудом, и всё их существо переполнялось благодатью, любовью и благодарностью к судьбе и Богу, за подаренный момент прозрения. Никогда жизнь не казалась им столь прекрасной...
Всё испортил, спешащий по своим неотложным делам, огромный коричневый хрущ. Жук с треском врезался в глаз счастливой танцовщице. От испуга она громко вскрикнула и закрыла лицо руками. А когда она вновь открыла глаза, графа нигде не было. Он хохоча улетел в пропасть, оставив после себя последнюю свою картину, написанную чем-то бурым на крупных известняковых валунах... Там... Далеко внизу... А клоунессу Ша-У-Као с тех пор никто не видел.
Старик – татарин вздрогнул, услышав страшный обречённый вой и, недолго думая, поспешил домой, намереваясь успеть к вечернему намазу. Он никому ничего не сказал о таинственном исчезновении этой странной парочки. Но, когда он слышал о поселившемся на Ай-Петри шайтане, прятал глаза и спешил в мечеть.
И сейчас в мае, когда высоко в горах раскрываются белоснежные головки крымского эдельвейса, если хорошо прислушаться, то можно услышать, как плачет о своём упущенном счастье несчастная сифилитичка - клоунесса Ша-У-Као.
МАхИМКА
***
По мотивам «Морских рассказов» К. М. Станюковича.
Глава первая (В далёком Занзибаре…)
Лето 1896 года. Сгущаются скорые экваториальные сумерки над архипелагом, теряющим позолоту последних лучей заходящего солнца. Родина… Родина пахнет мило. Щекочет ноздри аромат цветущих гвоздичных деревьев, нагревшейся за день кокосовой стружки, набитой в тюки, запах ванили, медовых плодов вызревшего карамболя и, конечно же, гашиша. Его здесь курят все, от султана до самого последнего поберушки. Даже чернокожие рабы, которых готовят для перепродажи на невольничьих рынках Марокко и Алжира, к вечеру растягивают на всех огромную трубу, свёрнутую из табачного листа, покорно глядя на мир и своё место в нём, усталыми и добрыми глазами.
Хоть и изнасилованная, но всё – таки, ещё довольно буйная субтропическая природа окружающая крепостные стены Mji Mkongwe, (Древнего Города) впитывает в себя этот вездесущий горчащий запах и ежевечернее, благодарно переполняется трелями мириадов цикад и гомоном ночной живности. Но, очень скоро всё устало замолкает и становится слышно завораживающее дыхание, старого как мир, океана.
«...Из-за ле-е-е-э-су... Да, дрему–у-у-чего... Поднима-а-алас из-за моря Богоро-о-о-душка...» - Проорал пьяный голос, доносящийся из окон султанского дворца. Где-то закричал, не к месту, глупый молодой петух и тихо забрехала одинокая осипшая шавка.
В дворцовых покоях чад бражный и бардак нешутошный. Вздрогнули, заслышав приближающиеся неверные шаги и ругань, стражники–евнухи, охраняющие вход в гарем. Замерли по струнке стерегущие дворец нахуры, глядя, как пугая уснувших павлинов, в сад вываливаются два, почти бесчувственных, тела.
Это молодой Султан Халид бин Баргаш и его гость – старый моряк Российского Императорского флота – Максим Богатырёв, или попросту Максимка, гулять изволили. Оба одинаково черны и пьяны в хлам. Сходить «до ветру» у приятелей выходит синхронно и, вытерев руки о парчу расшитых золотом одежд, они крепко обнимаются и, непроизвольно кружась, силясь сохранять равновесие, хохоча вываливаются на спящие улицы столицы.