Комиссар (СИ)

4

Оболенского окатили водой из ведра, он растерянно захлопал глазами, пытаясь понять, что происходит. Последний месяц его держали связанным, почти не кормили. Он потерял счет времени, иногда начинал бредить, выкрикивать революционные лозунги. Перед глазами стояли лица погибших товарищей, словно бы звавших его за собой.

— Поднимайся давай! — солдат ухватил его за шиворот, вытащил из телеги.

— Где я? Что происходит, — промямлил Кирилл.

Вместо ответа получил сильный удар в затылок, упал бы на землю, но цепи на руках заставили его повиснуть в воздухе. Только когда кто-то отомкнул оковы Кирилл упал на землю рядом с колесом, подняв в воздух столп пыли. Его схватили за запястья, завели руки за спину и связали. Потом схватили под плечи, рывком поставили на ноги. Начав соображать, Кирилл окинул взглядом окрестности — они находились у моря! Значит это бегство! Народная армия разгромила врагов, а теперь озлобленные и бессильные, они хотят отыграться на пленном комиссаре. Ну что же, Оболенский всегда был готов умереть за свои идеалы.

Проходя мимо сваленных в кучу тел расстрелянных, он понял, что не ошибся. Его вели по направлению к опушке леса, где наскоро сбили подобие стрельбища, а чуть в стороне, на поляне, установили скамью, на которой важно восседал коренастый белоголовый генерал. Комиссар сразу узнал Голицына — тот с остервенением и предвкушением скоро расплаты, потирал руки.

Кирилла вытолкали на середину поляны, из рядов народоборцев выдвинулись два солдата с винтовками наизготове. Раскрасневшийся от ярости и ненависти Павел Степанович сжал кулаками, потрясал ими в воздухе и чеканил:

— Ты давал клятву Его Императорскому Величеству, ты присягал на верность Беловодской Империи и предал все, что должен был защищать. Ты изменник, подлец, опорочивший почетное звание гвардейца государя. Я был готов отдать за тебя мою дочь, я любил тебя, Кирилл, но ты предал и меня, перешел на сторону черни, зверья, преступников стремившегося разрушить основы нашего государства. Я приговариваю тебя к смерти и обещаю, что все твои товарищи, — слово «товарищи» генерал произнес с издевкой, — ответят за свои преступления. Свидетелем смерти одного из них ты станешь прямо сейчас. Ведите сюда! — приказал Голицын.

Из неприметной избушки появились конвоиры, вывели избитого Захара. Специально провели мимо Кирилла.

— Не надо было возвращаться за мной, Захар! — с горечью выдавил Кирилл глядя.

— Не расстраивайся Кирилл Ваныч, — Захар попытался улыбнуться распухшими губами. — За революцию и умереть не жалко. Я горжусь тем, что знал такого человека как ты, дрался с тобой на одной стороне!

— Вместе дрались, вместе и умрем, — Кирилл грустно улыбнулся, на душе стало легче, он смело посмотрел на Голицына. — И умрем не зря! Понимаешь ведь, что творится? Бегут они, Захарка, бегут! — глаза Кирилла вспыхнули искренней радостью.

— Да Кирилл Ваныч, бегут, как трусы последние бегут! — произнес Захар громко, с задором, окинув всех присутствующих своим полным торжества взглядом.

Заметив, что в глазах Оболенского снова загорелся огонек, генерал вышел из себя.

— Немедленно расстрелять! — приказал он, указав на Захара.

— Нет! — откуда-то со стороны донесся женский крик. — Отец, нет!

Ольга! Кирилл узнал ее голос. Откуда он взялась?!

Глаза генерала округлились, он непонимающе посмотрел в сторону, увидел приближающуюся дочь.

— Кто посмел пустить ее сюда?! — казалось, генерал вот-вот зарычит, настолько он разъярился, осознав, что ему не показалось и дочь каким-то образом попала на казнь.

— Я посмел, — донесся голос шедшего следом за Ольгой Салтыкова.

— Вот как! Ну, так любуйтесь, как эту скотину убьют у вас на глазах, — глаза генерала сузились, челюсти сжались, губы разошлись, оголив крупные желтые зубы. Страшен был Голицын в это мгновение, походил на зверя, а не на человека. — Стреляй, немедленно!

Ольга завопила, Кирилл бросил быстрый взгляд на возлюбленную, на Сергея, на Захара, потом посмотрел в глаза палачу. Простой человек не сумел бы спасти комиссара и нарармейца, но гвардейцы не были простыми людьми. Салтыков пулей преодолел отделявшее его и палачей расстояния, выхватил саблю на ходу, разрубил винтовки у двоих, у третьего выбил ее из рук, четвертый отскочил в сторону, сам выбросил оружие на землю.

— Мы так не договаривались, генерал! — глядя на Голицына исподлобья, заявил Сатыков. — Эта война убила в вас человека, вы сделались кровожадным хищником, жаждущим крови, а не справедливости. Когда-то я чуть было не стал таким же, как вы. И стал бы, если бы Кирилл не напомнил мне о том, что милосердию, человеколюбию и дружбе есть место и на войне. Если хотите убить его, расстреляйте сперва меня.

— И меня! — Ольга подбежала к Салтыкову и стала рядом с ним, оказавшись на пути солдат.

— Ты, родная дочь, предала меня? — лицо генерала разгладилось, фразу он произнес почти шепотом, побледнел. — За что, Ольга? Почему?

Солдаты неуверен смотрели на генерала, дожидаясь поручений, а он схватился за сердце, пошатнулся, но сумел удержаться на ногах. Откинул голову, посмотрел на небо, помолчал, а после громко произнес:

— Собирайтесь, возвращаемся в Дальний.

Солдаты неуверенно переглянулись, остались на месте.

— Это был приказ! — сверкнув глазами, крикнул генерал.

Солдаты стали суетливо расходиться, генерал подозвал адъютанта и стал ему что-то объяснять. Ольга направилась к Голицыну.

— Спасибо тебе, отец, — начала она было.

— Не подходи! — рявкнул он, не глядя дочери в лицо. — Сегодня я лишился дочери. Тебя проклинаю и знать не хочу.

Губы Ольги задрожали, слова отца ранили в самое сердце. Она хотела упасть перед ним на колени, молить о прощении, но Салтыков во время оказался рядом, отвел ее в сторону.

— Не трогай его, Оля, пускай уходят. Мы сделали свой выбор, а он свой.

Народоборцы расходились. Вскоре Ольга, Сергей, Захар и Кирилл остались одни на поляне. Кирилл не понимающе смотрел на свою единственную любовь, лучшего друга и готов был заплакать.

— Что вы задумали? — спросил он.

Салтыков обернулся к другу, улыбнулся.

— Мы остаемся, Кирилл, — сказал он приближаясь к Оболенскому, достал нож, разрезал веревку, освободив тому руки. — стрелять вчера начали, было понятно, к чему дело идет, я сказал обо всем Ольге, пообещал, что не дам тебя в обиду и намерен остаться и сдаться твоим на милость.

— Сережа, ты не понимаешь, — Кирилл разминал руки. — Я не могу поручиться за твою безопасность. Среди наших очень много жестоких людей, не меньше, чем среди ваших. Они творили чудовищные вещи и поручиться за вашу безопасность не могу. Вам нужно уезжать.

— Скажи это Ольге, — спокойно произнес Салтыков, освобождая Захара. — Меня не переубеждай. Казнят — пускай, — сплюнул, — а бегать всю жизнь по заграницам как неприкаянный я не собираюсь. У меня есть Родина, и пускай я никогда не отличался сентиментальностью, всегда старался действовать рационально, сейчас не хочу. Надоело! Я видел, как к нам относятся блантийцы — лучше сдохнуть, чем выслушивать их покровительственный надменные нравоучения!

Кирилл посмотрел на Ольгу, та отвела взгляд, заламывала руки. Сколько он ее не видел? Как больно было, когда они расстались. Он приблизился к ней, протянул руку к ее волосам, ощутил, как локон легонько щекочет палец.

— Почему ты с ними, Кирилл? — спросила она, сжимаясь в клубок. Тот же самый вопрос, который задала ему во время революции. Ответ оставался прежним.

— Ты знаешь.

Кирилл больше не мог терпеть, обнял ее, она обняла в ответ, поцеловал в голову, щеку, губы, она ответила на поцелуй.

— Пошли, Захар, — сказал Салтыков, пускай помилуются, может последний раз в жизни.

Опираясь на плечо бывшего врага, нарармеец заковылял к сбитым лавкам, на которых лежали трупы — кровь отмыть не сумели.

— Ей-то ничего не угрожает, она с нами не воевала, — сказал Захар.

— Знаю, — ответил Салтыков.

— А вот тебя, Сергей Митрич, расстрелять могут, тут Кирилл Ваныч прав.

— И это я знаю.

— А что так же как ты, загорожу тебя от пуль, знаешь?! — вспыхнув, спросил Захар.

— Даже ты? Насчет Кирилла я-то не сомневался, но вот от тебя не ожидал, всегда считал, что мы враги. Если бы расстреливали только тебя, я бы не стал заступаться.

— А мне плевать. Теперь уж война закончилась, и врагов не осталось. Так и скажу комиссару, который тебя судить будет. Ты встал за Кирилла Ваныча, значит, и я за тебя встану!

— Скоро тебе представится такая возможность, — сказал Салтыков, глядя вдаль. — Вон, ваши несутся.

На горизонте сверкнули красные флаги, донесся стук копыт, удалые крики наездников — Народная Армия приближалась.