Комитет Тициана

ГЛАВА 8

Хотя маркиза ди Мулино определенно происходила из семьи, которая из последних сил цеплялась за респектабельность с тех самых времен, когда в конце восемнадцатого века Наполеон завоевал и уничтожил Венецианскую республику, она все еще сохранила некоторый уровень жизни.

Пусть старое палаццо было потрепано не меньше своей хозяйки, оно все еще оценивалось в значительную сумму. Большинство семейных полотен рассеялось по миру, но наметанный глаз Боттандо отметил, что и оставшиеся были вполне приличного качества. В холле маленький Тинторетто в окружении семейных портретов, а у основания лестницы пара рисунков скорее всего Ватто. Интересное расположение, подумал он. И конечно, традиционные гобелены, статуэтки и тяжелая венецианская мебель шестнадцатого века. Все требует реставрации, но безусловно подлинное.

Маркиза приняла его в постели. Отжившая манера, однако извинительная, если учесть возраст хозяйки и тот факт, что она редко покидала этаж, где находилась ее спальня. Кровать была поистине гигантских размеров — поместилась бы вся семья и еще осталось бы свободное место. А обитала в ней всего лишь хрупкая женщина. Подпираемая полудюжиной расшитых подушек, она казалась забытой маленькой куклой. Лицо старухи некогда было красивым: не просто симпатичным или привлекательным, а обворожительным. Этого не скрывали даже присущие возрасту признаки дряхлости.

И еще — она производила впечатление человека, привыкшего к тому, что ему поклоняются и повинуются. При виде Боттандо маркиза махнула рукой на стул — настолько же маленький для его внушительной массы, насколько была велика кровать для нее самой. А когда он сел, внимательно оглядела с головы до пят. Ни тебе здравствуйте, ни благодарности за то, что он к ней явился. Ничего подобного. Наоборот, это для него честь, что ему позволили предстать перед ней, и нечего об этом забывать.

Когда маркиза заговорила, обнаружилось, что ее дряхлость — одна лишь видимость. Как бы она ни была стара, ее ум работал как нужно, а взгляд на мир не потерял остроту.

— Приехали искать мои маленькие картиночки? Из самого Рима? Целый генерал? Господи, как стала заботиться о нас полиция! — воскликнула она, после того, как Боттандо представился.

— Стараемся, — осторожно отозвался тот.

— Чепуха! — фыркнула старуха. — Признавайтесь, что вам от меня надо?

Боттандо возмущенно затряс головой, при этом удивляясь, как быстро она сумела прочитать его мысли.

— Ничего! Только отыскать ваши полотна. Видите ли, это моя специальность.

Она посмотрела на него с хитрецой, давая понять, что не верит ни единому слову, только не обращает внимания. И твердо произнесла:

— В таком случае вы напрасно теряете время. Если это все, за чем вы явились, возвращайтесь обратно в Рим.

— Поверьте, мы разбираемся в подобных делах, — авторитетно заявил Боттандо. — И часто обнаруживаем картины, когда их выставляют на продажу.

— Чушь! — не отступала старуха. — Поезжайте домой.

Боттандо неловко поерзал на стуле, сознавая, как много его плоти свешивается за края миниатюрного сиденья, и прикидывая, насколько долго оно способно держать его вес. В конце концов он решил не испытывать судьбу — встал, подошел к окну и сцепил за спиной руки.

— Перестаньте мотаться у меня перед глазами, — едко потребовала маркиза. — Если вы не в меру толсты для этого стула, идите и садитесь сюда. — Она хлопнула ладонью по краю кровати.

За последние сорок лет Боттандо довольно сильно сроднился с военной дисциплиной и не мог не повиноваться, прекрасно понимая, что допрос идет не совсем по заведенному порядку.

— Вот так, отлично. — Она ободряюще улыбнулась и похлопала его по руке, словно перед ней был маленький мальчик, которому впервые в жизни удалось высморкаться. — Полагаю, вы хотите задать мне кучу дурацких вопросов? Начинайте — у вас пять минут. Потом я хочу уснуть. Мне требуется абсолютный покой.

— Но почему же, — Боттандо начинала тревожить невозможность вставить в разговор хоть единое слово, — почему вы считаете, что мы не способны найти паши картины?

— Потому что вы все идиоты, — доверительно сообщила она. — Все полицейские — идиоты. Это не ваша вина, но так оно и есть. Только дураки идут в полицейские.

Боттандо и сам частенько высказывал схожую точку зрения. Но он не испытал особой радости от того, что в категорию дураков зачислили его самого. Особенно человек, на чью помощь он рассчитывал.

— Скажите, — отважно продолжал он, — что вас натолкнуло на мысль, что картины похитил англичанин Аргайл.

— Аргайл? — рассмеялась маркиза. — Да он не сумел бы украсть и пакетика леденцов из лавки — не то, что картины. Даже не смог их купить!

— Однако мы располагаем заявлением…

— Разумеется, от синьоры Пианты. Такая же идиотка. Слегка не все дома. — Она заговорщически покосилась на генерала и понизила голос: — Ей всюду чудятся воры, убийцы и насильники. Завела в своей комнате телевизор. А я ни разу не смотрела. Скажите, у вас есть телевизор?

Боттандо собирался было признаться, что да, у него есть телевизор, хотя из-за загруженности по службе он редко его смотрит. Но вовремя себя оборвал и строго нахмурился.

— Раз мы получили заявление о краже, то обязаны его проверить.

— Ей не следовало этого делать.

— Почему?

— Скандал! Невозможно. Я этого не вынесу. Не могу, чтобы мое имя трепали газеты.

— Подвергнуться краже — никакой не скандал. В наши дни такое сплошь и рядом случается с самыми знаменитыми людьми.

Маркиза улыбнулась. Она явно считала, что подвергаться краже — типично буржуазное времяпрепровождение.

— А кто такая эта синьора Пианта? — спросил Боттандо. Аргайл рассказывал ему о ней, но генерал заподозрил, что англичанин относился к ней с предвзятостью. Трудно представить, что бывают на свете настолько скверные люди.

— Моя секретарь, моя компаньонка — называйте как заблагорассудится. Невероятно надоедливая, из дальних бедных родственниц. Ужасная женщина, но полезная в повседневном обиходе. Я к ней привыкла и слишком стара, чтобы менять свое окружение. И еще: она раздражает моего назойливого племянника еще больше, чем меня.

Генерал вздохнул.

— С вашего разрешения напоследок я посмотрю, как картины вынесли наружу. Как говорится, на всякий случай. Мистер Аргайл мне сообщил, что некто еще, кроме него, интересовался покупкой этих полотен.

— Чепуха! — Маркиза вновь состроила презрительную мину. — Абсолютная ерунда. Не иначе хитрости Пианты, чтобы заработать побольше денег. Десятки лет ни одна живая душа не собиралась приобретать эти картины. Написала некая дама — просила разрешения посмотреть одно из полотен, но нет никаких оснований считать, что она хотела его купить.

— Дама?

— Господи, нет, вы не успокоитесь, — недовольно проворчала она. — Ну хорошо. Подайте вон ту шкатулку. — Маркиза показала на стоявший в углу столик, на котором покоилось нечто похожее на коробку для шитья. Боттандо, возблагодарив Всевышнего, поднялся с кровати и принес ей требуемый предмет. Старуха порылась внутри и извлекла наружу конверт.

К радости Боттандо, его предположения оправдались — это было письмо от Луизы Мастерсон. Она просила разрешения осмотреть и сфотографировать портрет, написанный неизвестным художником, которым владела графиня и который она видела во время вечеринки, которую в прошлом году устраивал доктор Лоренцо. Портрет ее чрезвычайно заинтересовал, и она хотела бы его исследовать в более спокойной обстановке. Ее желание было связано с книгой, которую Мастерсон намеревалась написать.

— И вы, естественно, ей ответили, — предположил Боттандо.

— Сказала Пианте что-нибудь отписать. Но так и не удосужилась проверить, собралась она или нет. Пустая женщина. Знаете, очень нерасторопна, хотя постоянно жалуется на других.

Боттандо попросил разрешения подержать у себя письмо и сообщил, что корреспондентка, судя по всему, не станет настаивать на своей просьбе. Эта новость не произвела на маркизу никакого впечатления.

Разговор с Мадленой Пиантой получился не таким сумбурным, но гораздо менее приятным. Если маркиза была пусть немного легкомысленной, но умной, живой женщиной с чувством юмора — хоть и ворчала на Боттандо, но явно наслаждалась жизнью и собиралась провести ее остаток как можно лучше, то синьора Пианта казалась ее полной противоположностью. Угрюмая, неулыбчивая, подозрительная, она вряд ли хоть раз по-настоящему рассмеялась с начала пятидесятых. И судя по всему, ни к кому не испытывала симпатии.

На вопросы Боттандо она отвечала односложно — «да», «нет», а все остальное из нее приходилось вытягивать. Сказала, что обвинила Аргайла, потому что определенно виноват он: иностранец, хотел купить картины, но не согласился с названной ценой.

Аргайл явно пришелся ей не по вкусу. Наконец Боттандо спросил, ответила ли она на письмо Мастерсон.

Синьора Пианта неожиданно замялась, стушевалась и объяснила с непонятным нежеланием, что написала ответ — пригласила Мастерсон осмотреть портрет, если к ее следующему приезду в Венецию он еще не будет продан. Она позвонила в пятницу в фонд: договориться о времени и оставила сообщение сотруднику — имени она не знает, но, судя по всему, он итальянец, что Мастерсон может прийти в девять вечера. Сообщила, что ее встретят на набережной напротив «Джиардинетти Реали» в нескольких минутах ходьбы от палаццо. Пианта объяснила, что назначила такое время, потому что собиралась в кино и не хотела, чтобы гостья приходила без нее. Но Мастерсон так и не появилась.

— Полагаю, вы догадываетесь, что пока ждали и потягивали кофе, ее убивали всего в сотне ярдов от вашего дома. Вам не приходило в голову об этом сообщить?

— Приходило, — ответила Пианта, пытаясь скрыть под показным раздражением неловкость. Но она не увидела связи между несостоявшимся визитом Мастерсон и ее смертью. Да и маркиза бы рассердилась, если бы она сообщила в полицию и вовлекла ее имя в скандал. Нет, она, Пианта, не видела никого, вызывающего подозрение.

Боттандо покачал головой. В самом деле, недалекая женщина. Но теперь они по крайней мере знают, почему Мастерсон оказалась в «Джиардинетти Реали». Хотя пришлось скрепя сердце признать, что это нисколько не продвинуло их к раскрытию преступления. Он велел ей сделать официальное заявление и, чтобы успокоить, сказал, что нет никаких причин предполагать, что дело попадет в газеты.

После его слов Пианта стала общительнее и показала, где висели полотна и как, по ее мнению, их вынесли из дома.

Передняя дверь. Или скорее то, что некогда служило церемониальным входом со стороны Большого канала, куда приставали гондолы и торжественно и помпезно высаживали своих пассажиров. Теперь им почти не пользовались. Частный извоз на гондолах сейчас уж не тот, что раньше.

Боттандо окинул массивные створки профессиональным взглядом. Очень старые, решил он. Скорее всего восемнадцатый век. Дерево постоянно подвергалось действию сырости и жары, но все еще крепкое. А внушительный замок не устоит перед современным грабителем и тридцати секунд. Везде одна и та же история: к чему зарешечивать окна, если дверь остается открытой? Пока Боттандо размышлял, синьора Пианта настойчиво твердила, что именно Аргайл со своими соотечественниками — в ее изображении он выглядел эдаким современным Раффлзом[7], что Боттандо показалось самым невероятным сравнением, — именно они пробрались глубокой ночью в дом и вывезли по воде полотна. Никто ничего не слышал, потому что все спальни расположены на третьем этаже, а маркиза взяла привычку принимать на ночь снотворное. Слушая ее трескотню, генерал что-то проворчал, открыл дверь и вышел на причал.

Оттуда, несмотря на затянутое тучами небо, открывался прекрасный вид на канал. Прямо перед ним стояла белая, как свадебный торт, церковь Санта-Мария-делла-Сачюте. Дальше в лагуне проступали очертания острова Сан-Джорджо. Лодки всех видов бороздили Большой канал, поднимали волну, и вода с тихим хлюпаньем набегала на деревянные ступени лестницы. Кое-где перед кафе все еще пестрели цветные зонты, отважно сопротивляясь уходу лета. С моря задувал свежий, пронизывающий ветер и приносил пряные запахи простора, и от этого сразу забывалось, насколько сильно загажено это место.

Довольно людная часть города, подумал Боттандо, заставляя себя возвратиться к выполнению долга. Неужели возможно погрузить картины на лодку и уплыть так, чтобы этого никто не заметил? Но несмотря на все усилия когорт Боволо, свидетелей до сих пор не нашлось. Удивительно, как в этом деле мало свидетелей.

— Когда в последний раз пользовались этим входом? — Генерал попробовал ногой хлипкую доску. — Я имею в виду официально?

— Год назад. Племянник маркизы доктор Лоренцо устраивал прием в начале сессии заседаний своего нового комитета и организовал, чтобы всех гостей подвезли по воде. Это был тот редкий случай, когда они с маркизой разговаривали, что случается не чаще раза в году, после чего снова препираются из-за наследства.

Боттандо рассеянно кивал и в то же время внимательно осматривал массивные сваи, глубоко забитые в грязное дно канала и державшие на себе все сооружение. Ничего примечательного. Он пожевал губами и пригляделся к настилу. Задумчиво насупил брови и вернулся в дом. Пожимая женщине руку, сказал, что еще вернется, и ушел прочь.

— Итак, — подытожил он вечером, — теперь нам известно, что делала Луиза Мастерсон в той части города перед тем, как ее убили. И еще по крайней мере наметились связи между комитетом, убийствами и этими чертовыми картинами. Схема такова: после смерти маркизы их должен унаследовать Лоренцо, Мастерсон хотела исследовать одно из полотен, но на острове кто-то об этом знал. Можно было бы ожидать, — мимоходом заметил он, — что это небольшое совпадение будет отмечено вашим добрым приятелем и коллегой комиссаром Боволо, но этого не случилось. Возможно, он решил, что в этом нет ничего важного. Возможно, он прав.

Боттандо пригубил вино и задумался.

— Так на чем я остановился? Ах да. Все отрицают, что получали сообщение от Пианты или слышали от других, чтобы она с кем-то связывалась. Я позвонил каждому и проверил. Остается предположить, что кто-то один немного кривит душой. Что это дает — другой вопрос, но, на мой взгляд, некоторое продвижение все-таки есть. — Генерал скромничал. На самом деле он был вполне доволен собой.

— И вы официально признаете меня невиновным и исключаете из числа тех, кто отвалил в ночь на лодке, полной картин? — спросил Аргайл, радуясь, что его так быстро освободили от подозрений.

— Пожалуй, да, — торжественно ответил Боттандо. — Хотя из тактических соображений можно будет вас арестовать, если до дня утверждения бюджета у нас на руках не окажется ничего получше. Но я уверен, вы нас поймете. И еще: в ту ночь на лодке с картинами никто не отваливал.

— Мне показалось, что грабители вскрыли дверь. — Флавия подняла голову. Прежде чем заказать zuppa inglese, она внимательно проштудировала все меню, желая как следует подзаправиться.

— Так оно и случилось, — отозвался ее патрон. — Но деревянным причалом не пользовались целый год. Невозможно нагрузить лодку и при этом не оставить царапин или каких-нибудь следов. Однако там ничего не было.

— Как же они все это проделали?

— Загадка. Я уверен только в том, что не происходило. А теперь, дамы и господа, извольте ваши суждения.

— Что там насчет драчки между маркизой и Лоренцо? — задал вопрос Аргайл.

Боттандо погрозил ему пальцем.

— Она не сможет лишить его наследства, если вы об этом. Имение оставлено Лоренцо его дядей, хотя и с условием, что жена завещателя имеет право им пользоваться до конца своей жизни. Другое дело, что жизнь маркизы затянулась сверх всяких ожиданий.

— А не спровоцировано ли убийство Мастерсон ее желанием осмотреть картину?

— Трудно сказать.

— Меня заинтересовал звонок Пианты в фонд, — проговорила Флавия, наморщив лоб и перебирая разные возможности. — Если сообщение принял один из коллег Мастерсон, он знал, где ее искать в тот вечер. И в таком случае он — самая подходящая кандидатура на роль убийцы с кинжалом. Кто может сойти за итальянца? Только не Ван Хеттерен и не Миллер — у того и у другого сильный акцент. Коллман может под настроение. Безусловно, Робертс. И конечно, Лоренцо. Но его голос Пианта бы узнала.

— Справедливо. Но Лоренцо, судя по всему, там не было. Значит, остается Робертс, однако Ван Хеттерен утверждает, что находился с ним постоянно, и настаивает, что председатель ни с кем не разговаривал. Не вижу причин, зачем ему лгать.

— Есть причины, если он убил их обоих.

— Резонно. Очень резонно. Может быть, есть смысл посвятить немного времени более тщательной проверке его алиби?

— Я уже проверяла, — возразила Флавия. — Можете мне объяснить, каким образом ему удалось незаметно отлучиться с вечеринки на полтора часа? Ведь нужно было пересечь всю Венецию, зарезать Мастерсон и прокрасться обратно. Если можете, я с радостью признаю: Лоренцо — тот человек, которого мы ищем.

Все помолчали, пригубили напитки и задумались над превратностями жизни.

— Чтобы закончить эту тему, — продолжала Флавия, — согласимся, что можно успеть уехать из театра, убить Мастерсон и вернуться обратно, но фрау Коллман утверждает, что ни Робертс, ни ее супруг не исчезали из ее поля зрения больше чем на несколько минут.

На фоне уверенных реконструкций вероятных сценариев Флавии и отчета об успешных допросах Боттандо Аргайл чувствовал себя немного неловко — его успехи в этот день казались совершенно ничтожными.

Он однажды признался Флавии, что не подходит на роль торговца картинами потому, что начинает интересоваться полотном, которое намеревается приобрести. То же как будто происходило и с делом об убийстве: его внимание все больше и больше приковывали жертвы. Он позвонил своему работодателю сэру Эдварду Бирнесу и задал вопрос о Бенедетти — владельце полотна, которое послужило поводом для размолвки между Мастерсон и Коллманом.

Потом посвятил патрона в свои неудачи. Тот согласился, что такое случалось, только не мог припомнить, чтобы картины крали в последний момент перед покупкой. Еще Бирнес настаивал, чтобы Аргайл возвращался в Рим и принимался зарабатывать деньги. И Аргайл обещал.

Что же до самого полотна, Бирнес не слышал о его владельце ничего предосудительного и с сомнением отнесся к идее, что он вообще потратился на договоры с искусствоведами. Но сказал, что все-таки стоило бы поразнюхать.

— И вообще, — заключил Аргайл, — я решил, что стоит съездить в Падую.

— Да ну? — удивился Боттандо. — Что вы там забыли?

— Агиографию[8], — загадочно ответил англичанин и добавил, если слово показалось собеседникам чрезмерно длинным: — Жития святых. Флавия говорила, что в четверг Мастерсон, вместо того чтобы присутствовать на заседании комитета, ездила в Падую и изучала в библиотеке работы о фресках Тициана в Скуола дель Санто. Я подумал, что наитие свыше может снизойти именно в обители святого.

— И что вы рассчитываете найти?

Аргайл помотал головой:

— В самом деле не знаю. То, что искала Мастерсон. Она съездила туда, затем объявила, что собирается переработать текст своей работы, и быстренько угодила в лапы смерти.

— Что ж, — проворчал Боттандо, — если инстинкты подсказывают, что следует ехать, надо ехать. Я далек от того, чтобы отдавать приказания.

Сам Боттандо не видел в поездке никакого смысла и сомневался в способности Аргайла откопать оный, если таковой все-таки имеется. И с этим отправился в постель. А Флавия предложила прогуляться для лучшего пищеварения.

Они снова заблудились и уже начали раздражаться оттого, что Венеция никак не соответствовала планировке нормальных городов. Там все как положено: улицы относительно прямые, вокзал с одной стороны, собор — с другой, все остальное между ними, такси довезет куда надо. Другое дело — Венеция. Флавия любила этот город и в то же время приходила от него в отчаяние. Пошла к Боволо — потерялась, пошла к Лоренцо — снова потерялась. Сейчас никуда конкретно не шла, но потерялась в третий раз. И поэтому вспомнила, что в деле тоже не было никакого продвижения, и легче ей от этого не стало.

А Аргайл беззаботно вышагивал рядом, и казалось, что ему на все наплевать. Неисправимый турист, он вертел по сторонам головой и то и дело принимался убеждать Флавию прекратить бегать и насладиться видом фасада какой-нибудь церкви. Но она упрямо двигалась вперед, прогоняя ощущение, что ходит не как-нибудь, а все более и более сужающимися кругами.

— Все! — наконец взорвалась она и швырнула в своего спутника замусоленной картой. — С меня довольно! Разбирайся сам, где мы очутились и как отсюда добраться домой!

Аргайл развернул карту, посмотрел название улицы, перевернул карту на сто восемьдесят градусов и снова вгляделся в изображение. Затем двинулся с места и повернул направо.

— Взгляни — как насчет этого?

Его предложение не произвело на Флавию никакого впечатления.

— Это не наша улица.

— Ясное дело, — согласился он и направился к высокому горбатому мостику через неширокий канал. — Понимаю, что не наша. Но это то место, где выловили из воды Робертса. Для начала неплохо. Дальше ты и сама справишься. Робертс жил там. — Аргайл показал налево. — А Большой канал там. — Указующий жест направо. — Это значит… — Он помолчал, подумал, ткнул пальцем в пространство и абсолютно неправильно, но с чувством превосходства заключил: — Нам туда.

Он отдал Флавии карту, чтобы она наглядно убедилась, какой он превосходный лоцман. И пока Флавия восхищалась его уверенностью в себе, но сомневалась в его выводах, достал сигареты. И горестно пробормотал:

— Черт! Так и знал, что что-то забыл. — Пачка оказалась пуста. Аргайл запустил руку в карман, тщетно надеясь, что где-нибудь в глубинах завалялась последняя сигарета. Ничего. Он скомкал пачку и швырнул за перила вниз.

— Ты ведешь себя антиобщественно, — заметила Флавия.

Аргайл посмотрел на черную воду. Скомканный белый картон плыл по поверхности в окружении полудюжины пустых пластиковых бутылок, какого-то серого кома — наверное, дохлой крысы, нескольких обрывков газеты и разношерстного ассортимента отбросов. Они наблюдали, как весь этот набор медленно дрейфовал в сторону Большого канала, где ему суждено было влиться в общий поток мусора, а затем выйти на широкие просторы Адриатического моря.

— Извини, — отозвался он.

Они еще посмотрели, как хлам медленно продолжал свой путь. Что-то в его движении было не так, как надо.

— Он плывет не в ту сторону! — воскликнула Флавия. Они присмотрелись внимательнее. Мусор медленно гнало вниз по течению.

— В самом деле, — через несколько мгновений согласился Аргайл. — Накануне вечером вода поднималась от Большого канала, а сегодня течет в его сторону. Странно, правда?

— Течения, — со знанием дела заявила она.

— Прости, не понял?

— Ничего. Не хочешь прокатиться на лодке?

Такого предложения Аргайл не ожидал. Обычно Флавия противилась всякому легкомыслию и забавам — во всяком случае, во время работы. Но с какой стати он станет отговаривать ее на часок отвлечься от дел? Хотя время, скажем прямо, было не совсем подходящим.

— Сейчас? В одиннадцать часов холодным октябрьским вечером. Что ты хочешь: гондолу и бутылку вина?

— Не валяй дурака — я имею в виду завтра. Мы можем поехать, когда ты вернешься из Падуи. — Она серьезно посмотрела на Аргайла и добавила: — Джонатан, будь осторожен.

Флавия частенько давала ему такое предупреждение. Аргайл не очень смотрел, куда шел, и по неосторожности то и дело натыкался на всякие препятствия, как-то расставленные местными властями фонари и дорожные знаки. Вот и теперь. В поле зрения мелькнула выхваченная светом фонарей помещенная на церкви Святого Варнавы показавшаяся необыкновенно интересной статуя святого. Аргайл отступил на пару шагов, чтобы улучшить угол обзора. Он обожал статуи святых.

Этот маневр привел к тому, что он крепко приложился лодыжкой о бетонную тумбу, которая была специально поставлена, чтобы предупредить нормальных прохожих, что дальше начинался канал. Но Аргайл в отличие от нормальных шел задом наперед и, естественно, споткнулся, стараясь сохранить равновесие, сделал еще несколько шагов назад, перевалился через край и с испуганным воплем полетел вниз. Крик резко оборвался, когда Джонатан с громким всплеском погрузился в черную, холодную, вонючую воду.

Флавия подбежала к берегу, сильно опасаясь, как бы еще один искусствовед, пусть и отошедший от науки, не оказался добычей венецианской лагуны. Но ее страхи оказались напрасными: Аргайл несколько секунд побарахтался в канале, крепко выругался и встал на ноги: вода была выше коленей. Он был покрыт толстым слоем липкой, отвратительной грязи, чувствовал себя униженным, но за исключением этого не понес никакого урона.

Флавия хихикнула, потом посерьезнела и спросила:

— Как ты там? Ничего?

— Лучше не бывает. Очень мило, что ты интересуешься. А ты как? — Он снова поскользнулся.

— Здесь не очень глубоко, — заметила Флавия.

— Я бы не сказал.

— Не больше метра. Не так много шансов утонуть.

Аргайл пытался стереть с себя грязь. Его нещадно колотила дрожь.

— Немного, если не постараться. Но замерзнуть до смерти можно запросто. Слушай, может, ты перестанешь трепаться и поможешь мне отсюда выбраться?

— Ох, извини. — Флавия закатала рукав и с некоторым отвращением протянула ему руку. — Я имела в виду вот что, — продолжала она, когда Аргайл вылез, и поспешно переместилась в наветренную от него сторону, — если тебе не грозила опасность утонуть, значит, она не угрожала и Робертсу. Если он, конечно, просто оступился — дошлепал бы до берега и выбрался наверх.

Флавии казалось все это чрезвычайно увлекательным, и она готовилась развить свою мысль, но по мрачному взгляду Аргайла поняла, что ее рассуждения в данный момент не слишком интересовали англичанина. Поэтому, сохраняя порядочную дистанцию, она проводила его до отеля и заказала виски, а Джонатан в это время успешно превращал ванну в ужаснейшую помойку.