Комната безумца

1

— Когда точно был Большой лондонский пожар? — спросила Паула Лайл, бросая на своего спутника озорной взгляд.

Патрик Нолан притворился, что не слышит. Глядя вдоль пляжа, который плавно спускался к морю, он предпочитал слушать волны, а не глупые вопросы по истории, которые постоянно задавала его подруга. Казалось, она просто упивалась его невежеством. Или, скорее, она наслаждалась его смущением. Но дни, когда он краснел как школьник, уже давно миновали. Он помнил точную дату их первого спора несколько лет назад. Она сразу же спросила его дату рождения королевы Виктории. Откуда она могла знать, насколько ограничены его знания по историческим вопросам и насколько он будет смущен? Единственные факты, которые он помнил, относились к временам трагедий, таких как чума, которая разорила столицу в 1665 году, жуткие подробности истории Лондонского моста и головы казненных на пиках. Он также изучал самые знаменитые преступления. И, конечно же, знал все о пожаре, охватившем столицу.

Все еще молча, он внимательно посмотрел на нее, лежащую рядом на пляже. Примерно того же возраста как и он (чуть за двадцать), и было невозможно назвать ее некрасивой. Светло-каштановые волосы, высокие скулы, восхитительный подбородок и озорные голубые глаза с длинными темными ресницами. Среднего роста и очень пропорционально сложена. Конечно, что и говорить, он должен был бы увидеть ее без этого раздражающего купальника, закрывающего тело. Он попытался забыть об этой помехе.

— Послушай, — заговорила Паула, — если ты собираешься раздеть меня глазами, то мог бы это делать менее откровенно. Ты похож на энтомолога, рассматривающего новый вид насекомого!

— А вот так? — спросил Патрик, демонстративно закатывая глаза в восхищении.

Молодая женщина встала, поглядела на горизонт и очень серьезно сказала:

— Ты не понимаешь, дорогой: мы здесь одни на пустынном пляже, где ты свободно можешь неторопливо рассматривать мои колени… Если бы кто-нибудь увидел нас, моя честь оказалась бы под угрозой.

— Не преувеличивай, дорогая. Паддинг-лейн, час ночи, второе сентября 1666 года.

— Что?

Патрик равнодушно изучал свои ногти:

— Ты спросила меня, когда начался пожар. Есть ли что-нибудь еще, что ты хочешь знать? Направление ветра, людские и материальные потери, последствия как прямые, так и косвенные…

— Верно, я забыла: как только речь идет о смерти, ты — настоящая энциклопедия. Я никогда не понимала, почему ты не пошел в полицию… или в детективное агентство. Уверена, там ты был бы в своей стихии. Эта твоя навязчивая идея с болезненным…

Патрик Нолан воздел руки к небу:

— Вот оно! Невозможно интересоваться определенными аспектами истории или полицейскими расследованиями без того, чтобы тебя считали извращенцем или маньяком, склонным к убийству. — Он опустил руки и нахмурился. — Вообще-то я действительно обращался к нескольким детективным агентствам. Но работа чаще была связана с супружеской изменой, а не с расследованием тяжкого преступления. А мне не хочется тратить свою жизнь на помощь рогоносцам.

— Надеюсь, что нет, — парировала Паула. — Если я когда-нибудь выйду замуж, это никогда не будет…

— …такой как я! — перебил ее Патрик, со смехом бросая горстку песка на голые ноги Паулы.

Паула тоже засмеялась:

— Нет, это было бы катастрофой для нас обоих!

Молодые люди обменялись понимающими взглядами и замолчали. Лежа на песке и закрыв глаза, они наслаждались теплом песка, нежностью солнечных лучей и ласковым спокойствием бухты, наполненной непрерывным рокотом моря.

Патрик стал молча вспоминать свою долгую дружбу с Паулой. Она была единственной девушкой его возраста, с которой он мог продолжать дружить без каких-либо мыслей о любви. Даже никакого флирта: лишь простая и чистая дружба. Она, конечно же, была привлекательна, и он этого не отрицал, но он знал ее слишком долго, чтобы могли возникнуть более глубокие чувства. Как товарищ, она никогда не унывала: всякий раз, когда они были вместе, она беспощадно поддразнивала его и приставала с тысячей вопросов. Он вспомнил (не с благодарностью) момент, когда она в присутствии нескольких его друзей изучала и комментировала его нос. Никого не удивило, когда она отрезала рукава у одной из его рубашек под тем предлогом, что посчитала их неподходящими, — он еле удержался, чтобы не перекинуть ее через колени и отшлепать. Паула, конечно, всегда создавала проблемы, и это, возможно, было в ней самым интересным. Однажды во время того, что она назвала «культурным походом» в церковь около Солсбери, она воспользовалась тем, что они оказались там одни, поднялась на кафедру проповедника и обратилась с провокационной речью, а он активно участвовал. На выходе они смеялись до слез. Было много подобных инцидентов, но по мере того, как озорная девушка-подросток росла и превращалась в очаровательную молодую женщину, их отношения изменились. Когда краткая любовная интрига Паулы кончилась неудачей, он воспользовался ситуацией, чтобы разыграть роль опытного отца и дать мудрый совет. Сначала для Патрика это было просто игрой, своего рода ответным озорством. Но, как только он понял, что она прислушивается к его рекомендациям, он начал относиться к себе более серьезно и поклялся стать гарантом ее счастья.

Он бросил взгляд на свою спутницу, которая, отвернув голову, казалось, спала. Заметив на обычно гладком лбу ее морщинки, он весело спросил:

— Какие-то заботы, милая? Сердечные дела?

Паула села и долго смотрела на него, а затем стала рисовать пальцем круги на песке.

— Этим утром я получила письмо от Фрэнсиса.

— Добрый старина Фрэнсис. Что с ним произошло с прошлого лета?

Паула прекратила рисовать круги и потупилась.

— Я виделась с ним снова в прошлом декабре в Лондоне. Он пригласил меня провести несколько дней в доме его родителей. Он был очень хорош и… сделал мне определенное предложение.

Патрик снисходительно улыбнулся.

— Но я уже знаю все это, Паула. Ты подробно рассказала мне, разве не помнишь?

— Я, конечно, не говорила тебе, что он просил моей руки!

— Тебе и не нужно было, я это и так сразу понял. Он влюбился в тебя мгновенно, лишь только увидел. Это было прямо здесь приблизительно год назад. Я вспоминаю эту сцену, как будто это было вчера. Его родители сидели на шезлонгах дальше, а он и его сестра проходили мимо нас на пляже. Как только он увидел тебя, его глаза загорелись. Только не говори мне, что не заметила.

Паула потупила глаза:

— А я полагаю, ты не помнишь, какими глазами смотрел на Сару?

Патрик слегка вздохнул.

— Она очень красива, должен признать. Но…

Он остановился не в силах найти слова. Паула ехидно смотрела на своего приятеля. Он был высоким и худым, и ей нравилось смотреть в его большие карие глаза, полные нежности, смешанной с иронией, особенно когда он чувствовал себя неловко, как сейчас.

— Но? — повторила Паула, улыбаясь.

— Как бы это сказать?.. Она очень красивая, я первым это признаю, но не… желанная, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Паула шутливо приподняла бровь:

— Могу почти поклясться, что видела, как вы двое целовались там на скалах. Или скажешь, это был оптический обман?

— Простая вежливость с моей стороны, — натянуто объяснил Патрик. — Любая другая моя реакция… оскорбила бы ее. Это было самое меньшее, что я мог для нее сделать. Позволь мне напомнить, что было уже поздно, а ночь была теплой и… Ладно, о чем мы говорили?

— Фрэнсис.

— Ах, да. Фрэнсис. Хороший парень и довольно интересный — по крайней мере, когда не говорит о тебе.

— Что это значит?

— Это значит, что, опьяненный тобой (а это еще слабо сказано), он не перестает спрашивать о драгоценной тебе. И, как ты знаешь, я нарисовал очень приятный портрет: хорошая семья, хорошее воспитание, хорошее образование, приятный характер, поведение выше всяких…

Паула, которая, казалось, не слушала, хмуро перебила его:

— Я не знаю, что мне делать.

— Что делать? Я так полагаю, что в письме спрашивается, подумала ли ты над его предложением?

— Да.

— Но это же потрясающе! Уверен, он сделает тебя счастливейшей из женщин. Не понимаю, почему ты колеблешься: он довольно симпатичен, любит тебя, у него хорошая работа, он… — Патрик обнял подругу за плечи и стал говорить тише. — А теперь послушай, я не хочу влиять на тебя, а лишь дам хороший совет: выходи за него. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы сказать: он — то, что тебе надо. Поверь мне. Я сразу понял…

Паула рассеянно смотрела на море.

— Ты ничего не понял. Это означало бы, что мне придется уехать отсюда, а Лондон совсем не близко.

— Но когда выходишь замуж за кого-то, то должна жить с ним. С ним и никем больше. Семья, друзья и все остальное побоку!

— Возможно… Но не в этом проблема.

— Так, а в чем?

— Я… я не уверена, что люблю его.

Патрик широко улыбнулся:

— Паула, милая, у каждой женщины появляются те же сомнения. Твоя реакция совершенно понятна. Я бы волновался, если бы ты чувствовала себя по-другому. Ты на перекрестке, в начале новой жизни и страшишься неизвестного. Есть несколько дорог, но какую выбрать? Ты не можешь уклониться от этого выбора. И он должен быть наилучшим…

С тревогой глядя на него, она ответила:

— Я не уверена, что люблю его.

Патрик глубоко вздохнул и встал. Он поднял ракушку, бросил ее в волны и вернулся, встав рядом с ней.

— Послушай, — сказал он торжественно, — нет такой вещи, как любовь с первого взгляда, Любовь с большой буквы. Очевидно, есть исключения, случаи физической страсти без оглядки на завтра… — Он вновь вздохнул, прежде чем посмотреть ей прямо в глаза. — Нам на двоих стукнуло сорок четыре года, правильно? Ну, испытал ли кто-то из нас истинно великую страсть?

Паула покачала головой.

— Я тоже, — сказал Патрик тоном, который казался почти зловещим. Удовлетворенный своей демонстрацией, он остановился.

— Раз заговорили о Саре, — пробормотала Паула, — кажется, она собирается скоро выйти замуж.

— Здорово. Кто счастливец?

— Некий Харрис Торн. Очень богат и немного старше нее. Фрэнсис больше ничего не сказал в письме.

— Ну и хорошо. Свадебные колокола будут звонить без остановки.

— Таким образом, ты считаешь, я должна принять…

— Да, Паула, — твердо заявил Патрик. — Выходи за Фрэнсиса. Гарантирую, не пожалеешь!

2

Свадьбу назначили на конец сентября. Паула должна была присоединиться к своему суженому в Лондоне за три дня до срока. А накануне ее отъезда они с Патриком решили провести вместе прощальный вечер.

Они пообедали в уютном ресторане в Ньюквее, где, хорошо подогретые шампанским, выделялись искрящимся и безудержным весельем, не обращая внимания на укоризненные взгляды некоторых других посетителей.

Стоял теплый вечер, учитывая, что почти наступила осень, и звезды ярко сияли на бархатном фоне неба. И так получилось, что в такси на пути назад в Педстоу они решили в последний раз посетить свою маленькую бухту.

Они молча поднялись на вершину скалы, откуда смотрели на море, спокойное и мощное, искрящееся под звездами. Внезапно открывшееся перед ними величие этой сцены сделало их сумасбродный вечер каким-то мелким и незначительным. Паула заговорила первой.

— Какой вечер! — заметила она, когда они неторопливо спускались вниз к бухте.

— Вы немного не в себе, мадам, — объявил Патрик с ложной серьезностью.

— А кто в этом виноват? — прошептала молодая женщина. — Честно, Патрик, если бы я хорошо не знала тебя, то могла бы решить, что твои намерения далеки от благородства.

— Я заставлял тебя пить? Это ты воспользовалась моей печалью (да, признаю, мне жаль, что ты уезжаешь), чтобы наполнять мой бокал всякий раз, когда я отвернусь.

Паула ответила не сразу. Но как только они оказались на пляже, она сбросила обувь и улыбнулась:

— Значит, тебе грустно, что я уезжаю?

Патрик улыбнулся в ответ:

— Немного, да.

— Что ж, ты хорошо это скрывал. Весь вечер валять дурака — довольно странный способ выражать печаль.

— А ты была звездой вечера с бесконечным потоком шуток, очевидно переполненная радостью от перспективы отъезда.

Паула с вызовом уперла руки в боки:

— И чья в этом вина, могу я поинтересоваться?

Патрик задумался.

— Если разобраться, увидь Фрэнсис, как ты себя вела, сомневаюсь, что он бы одобрил.

— Одобрил бы даже меньше, чем видеть тебя со мной на этом пляже в столь поздний час?

— Ты права.

Они оба рассмеялись и побежали к морю. Волны омывали их ноги, а Паула подняла глаза к небу.

— Луна сегодня великолепна. Я чувствую, как она действует. Будто волшебная сила куда-то уносит меня. Волшебная, да, и даже недобрая.

— Опять понесло, — улыбнулся Патрик.

— О, Луна, Королева Ночи, прокляни этого несчастного смертного, валяющегося у моих ног от безнадежной любви…

— Просто слова, моя милая, — воскликнул Патрик, — а что касается вкуса…

— Давай пойдем купаться.

Патрик был ошеломлен.

— Купаться?

— Да. Почти полночь, и так, кажется, принято.

— Если я правильно помню, — ответил Патрик, притворяясь равнодушным, — такое дело вытворяют… без одежды.

— Точно, — кивнула Паула. Рассмеявшись, она потрепала его по волосам. — Если бы ты мог себя видеть! Похож на ежа. В любом случае будь уверен, что я не позволю тебе пялиться на мои божественные формы, — добавила она, закрывая глаза и качая головой. — Это слишком опасно.

— Твое желание для меня закон, моя прекрасная подруга. Итак, как прикажешь поступить?

— Отвернись и считай до ста. Потом ты крикнешь, и я отвернусь.

Патрик глубоко вздохнул.

— Моя милая, я всегда знал, что в тебе есть эта извращенная сторона, предназначенная исключительно для меня. С тех пор, как мы знаем друг друга, ты никогда не прекращала поддевать меня прямо или косвенно. Но я выдержу эту последнюю проверку так же стоически, как другие.

Паула подняла мизинец.

— Дружок, из того, что ты только что сказал, я понимаю, что ты всегда тайно желал меня.

— Точно, моя богиня. И именно поэтому в последнем акте извращения я отдал тебя в руки другого.

Полуночное купание сопровождалось многочисленными обвинениями и заявлениями, подозрением друг друга в обмане и хитрыми взглядами украдкой.

Наконец, они оказались рядом, и их игривое подшучивание продолжалось, пока Паула не затолкала голову Патрика под воду.

Когда они наконец вернулись на пляж, последовала процедура, отработанная при раздевании. Затем они снова лежали рядом на песке, и Паула заметила:

— Если родители поймают меня, вернувшуюся с мокрыми волосами и покрытую песком, быть беде.

— Просто скажи им, что я немного выпил лишнего и столкнул тебя в воду. — Тон его голоса внезапно изменился. — А знаешь, ты совсем не плохо смотришься.

— Тоже мне открытие! Что именно ты имеешь в виду?

— Я говорю о… Твоя анатомия.

— Негодяй! Я так и знала, что ты играешь нечестно!

— Нисколько, я сказал так, просто чтобы поддразнить тебя. Но признаю, что испытывал большое желание украдкой взглянуть.

— Твоя откровенность делает тебе честь и должна быть вознаграждена.

Патрик вздохнул:

— Что на этот раз?

— Закрой глаза и считай до десяти, — ответила Паула тоном, слишком вежливым, чтобы быть искренним.

— Хорошо, но теперь я подозрителен.

Когда он открыл глаза снова, первая реакция Патрика была удивлением, что он не стал жертвой одной из шуток его подруги. Второе удивление состояло в том, что она сидела на песке в точно таком же положении, что и прежде.

— Об этой награ…

Он не закончил предложения. Его пристальный взгляд упал сначала на красивую розовую блузку, которая лежала на песке рядом с другим дамским бельем. Он медленно поднял глаза и увидел самую восхитительную из сирен. Иллюзия была полной. Ноги Паулы, немного согнулись, облепленные мягкой тканью юбки. А локоны волос, распустившихся по изящным плечам, почти не скрывали восхитительных округлостей ниже.

— П-Паула! — прошептал он, заикаясь.

Последовало несколько секунд волнующей тишины, после которых молодая женщина подняла одежду и вновь надела.

— Это будет моим последним актом безумия на сегодняшний вечер, — улыбнулась она.

— У меня нет слов… Такой сувенир на память!

— И только подумать, что мне пришлось продемонстрировать часть своего очарования, чтобы ты наконец оценил мою красоту!

— Признаю себя виновным. Виновным в том, чтобы был полностью слеп… до самого последнего дня.

Паула звонко рассмеялась.

— Дорогой Патрик, послушать тебя, можно подумать, ты будешь жалеть, что я уеду.

Он приблизился и странно посмотрел на нее.

— Сколько времени мы знаем друг друга, Паула?

— Почти восемь лет.

— И в течение всех этих восьми лет, я могу сказать тебе это теперь, я никогда не думал о том, чтобы поцеловать тебя… кроме одного раза.

— Что ж, для меня это новость. И когда это было?

— Когда мы пошли на ту прогулку в Сент-Айвс два года назад. Мы попали под ливень и нашли убежище на крыльце. Мы долго стояли там молча, помнишь?

— Да, и могу сказать теперь, какой же ты болван, что не воспользовался ситуацией. Почему такая сдержанность?

— Не знаю. Возможно потому, что мы всегда были друзьями.

Настала очередь Паулы замолчать. Теперь они находились очень близко друг к другу, и Патрик смотрел в красивые голубые глаза молодой женщины, как будто видел их впервые. В них все еще бегали озорные искорки, но теперь там было что-то новое, чего он не видел раньше.

В его защиту нужно сказать, что он был столь дезориентирован выражением ее лица, что просто не знал, что делать. Впоследствии он понял, что в эту сладкую сентябрьскую ночь в ее выражении не было ничего нового, но просто он, наконец, увидел нечто, что было глубоко спрятано все время с того дня, как она задала вопрос, когда родилась королева Виктория.

Губы молодого человека медленно приблизились к губам подруги.

Паула не сопротивлялась.

Луна заливала тихий пляж серебряным светом. Деликатное облако закрыло ее свет на некоторое время и, казалось, улыбнулось, когда розовая блузка в третий раз за ночь упала на песок…

На следующее утро Патрик провожал Паулу на станцию. Присутствовали и родители молодой женщины. Они сядут на этот же поезд два дня спустя, чтобы встретиться с ней в Лондоне. Молодой человек не слышал их слов прощания, но видел, как Паула нежно улыбнулась ему через окно купе. Взглянув в бездну ее голубых глаз, он вновь пережил эпилог их ночной идиллии.

— Боже мой, Патрик, что мы наделали?

— Один последний акт безумия, — вздохнул он. — Жалеешь?

Паула с полуулыбкой на губах медленно покачала головой.

— И я, Паула, я…

— Называй меня любимой. Ты имеешь право на это еще несколько минут.

— Я… я никогда не забуду эту ночь.

— Которая навсегда останется нашей дорогой, сладкой тайной.

— Нашей тайной, любимая.

Они остановились на вершине скалы, чтобы обменяться долгим поцелуем, который, как они поклялись, будет их последним, и решили, что их приключение закончится тут же. Но они нарушили это обещание еще несколько раз, так что даже при том, что расстояние от бухты до их домов было коротким, было уже три часа ночи, когда они назвали друг друга любимыми в последний раз.

Раздался свисток, и поезд тронулся. С незнакомым чувством, которое он не пытался определить, Патрик смотрел, как он уезжает.

Когда он оказался вне поля зрения, миссис Лайл заговорила:

— Вы двое подождете здесь? Я пойду и куплю билеты. Нет смысла откладывать на последнюю минуту.

Артур Лайл кивнул в знак согласия и повернулся к молодому человеку:

— Теперь, когда женщины ушли, мы можем поговорить серьезно. Я знаю, что вы оказали большое влияние на брак Паулы.

Патрик открыл было рот, чтобы заговорить, но собеседник опередил его:

— Паула очень колебалась. Только Небо знает почему. Мой большой опыт говорит мне, что Фрэнсис — хороший человек во всех отношениях. Но женщины… — сказал он, поднимая глаза к небу. — Всегда приходиться указывать им правильное направление.

Он обнял Патрика и продолжил:

— Знаете, мой мальчик, отцу не всегда легко говорить с дочерью, особенно если ее нужно в чем-то убедить. Паула сказала мне, что это вы ее убедили. — Он с уважением посмотрел Патрику прямо в глаза. — Я знаю, что вы всегда были истинным другом для Паулы, верным и честным другом. Поэтому, как ее отцу, позвольте мне сказать вам огромное спасибо за все, что вы сделали для нее.

Вернувшись домой, Патрик насвистывал какую-то мелодию, чтобы казаться спокойным и уверенным в себе. Но сильный пинок по невинному мусорному баку выдал его отнюдь не прекрасное настроение.

3

Бракосочетание Фрэнсиса Хилтона и Паулы Лайл состоялось в назначенный день, а Сара, сестра Фрэнсиса, вышла за Харриса Торна два месяца спустя. В этот момент наше повествование переносится сразу в следующую весну в лондонский район Сент-Джонс-Вуд, где живут мистер и миссис Говард Хилтон, родители Фрэнсиса и Сары.

Выглядя взволнованным, Говард Хилтон безучастно смотрел, как жена наливает ему чашку чая. Дороти, слабого сложения и ничем не примечательная, привлекала внимание разве что отсутствующим выражением бледных голубых глаз. Любой, кто хорошо знал эту пару, не мог не заметить, как Говард Хилтон за последние месяцы изменился. Он все еще держался просто, с достоинством и дружески, что было естественно для него, но его жесты выдавали подавляемую нервозность, совершенно ему не свойственную. Он только что потерял работу в мелкой компании по изготовлению деревянных игрушек, где проработал всю жизнь и был одним из лучших служащих. После смерти хозяина компания перешла к новому владельцу, и для Говарда не осталось места. Несмотря на то, что его уволили в пятьдесят пять лет, его не слишком волновали ни поиски новой работы, ни финансовое положение, которое было отнюдь не блестящим. Свадьба дочери не стоила ему ни пенса (зять отклонил его попытку поучаствовать в расходах), но именно там лежал источник его беспокойства.

Потягивая чай, он осматривал комнату, которую знал двадцать лет. Хоть и не роскошный, холл был удобен, два больших окна, выходящих в сад, которому он посвятил столько трудов, пропускали в помещение много света.

— Знаю, о чем ты думаешь, Говард: тебе не хочется отсюда уезжать. Но какой у нас выбор? И, сказать правду, мысль собраться всем жить в поместье не вызывает у меня ни малейшего недовольства. Ты, кажется, не понимаешь, что нам больше не придется считать каждый пенс, как всю нашу прошлую жизнь. И дети будут с нами рядом. Нам очень повезло иметь такого зятя, как Харрис.

Харрис. Харрис Торн. Говард никак не мог выбросить это имя из головы по нескольким причинам. Во-первых, этот человек женился на его дочери. Во-вторых, он был богат, очень богат… слишком богат. Его родители оставили ему большое наследство, и в тридцать восемь лет он стоял во главе успешной фирмы по производству велосипедов в Ковентри, которой руководил умело и властно. Его сильный голос, громкие раскаты смеха и великодушие привлекали к нему всех, кто его знал. Он имел обыкновение навязывать свои взгляды, но ему никогда никто не противоречил, по крайней мере, открыто.

Его брат Брайан, осторожный и тихий, совсем не походил на него. Он жил как отшельник с несколькими слугами в поместье недалеко от Челтнема. Большую часть времени он запирался в своей комнате, выходя лишь время от времени прогуляться, и тогда бесцельно блуждал с отсутствующим взглядом. Естественно, все расходы пали на Харриса, единственного, кто способен был их нести. С начала года поместье подверглось обширной реконструкции: Харрис решил сделать его основным местом жительства и пригласил Фрэнсиса с Паулой и его родителей переехать туда и жить рядом с ним и Сарой. Паула, которая была не в состоянии приспособиться к беспокойному ритму Лондона, сразу ухватилась за это предложение пожить в сельской местности. Фрэнсис, у которого благодаря щедрому зятю была интересная работа с хорошими перспективами карьерного роста, разделял ее восторг.

Что касается Говарда Хилтона, как это ни парадоксально, именно эта перспектива и мучила его. А ведь Харрис объяснил тестю с тещей, что они будут жить без забот. И, как бальзам на их уязвленную гордость, он попросил помочь ему присматривать за слугами, — естественно, за приличное вознаграждение.

— Ты права, конечно, — сказал Говард Хилтон жене жалобным тоном, — Харрис — безукоризненный человек.

— Тогда я не понимаю тебя, Говард, действительно не понимаю. Наше положение не оставляет нам выбора. Что за колебания?

— Я мог бы сказать: это потому, что у нас больше не будет нашего мирного дома и нашей независимости, но дело не в этом. — Он поскреб подбородок. — Сара приезжала к нам на днях. Как ты ее находишь?

— Ну, она действительно казалась немного… Но ты же знаешь не хуже меня: она всегда была очень нервным ребенком.

— Знаю, но никогда не видел ее такой напряженной. Разве она тебе ничего не сказала? Я видел вас в саду, и вы, казалось, обсуждали серьезный вопрос…

Миссис Хилтон отложила кусок пирога, который ела.

— И да, и нет. Она сказала мне, что недавно плохо себя чувствовала и что Харрис… ну, ты знаешь, у нее трудный характер, а первые месяцы брака — вовсе не тихое мирное плаванье. Она говорила со мной о Харрисе, о том, как он поздно приходит, о его привычках, характере… у них было несколько бурных сцен. Но ничего, о чем стоило бы волноваться всерьез: ты не забыл, наверное, как топтал мамину шляпку, потому что тебе не понравилось…

— Это другое. Мне кажется, у Сары нет абсолютно никакого желания жить изолированной жизнью среди котсуолдских овец и в подобной компании — у брата Харриса, кажется, не все дома.

— Как ты можешь такое говорить? Ты видел его только однажды на их свадьбе.

— Этого достаточно, чтобы сформировать впечатление. Эти два брата совсем не похожи. Внешне, по крайней мере. Лишь небольшое сходство. Кроме того, Харрис способен на…

— Говард! — остановила его миссис Хилтон. — Как можно так говорить? Я хотела бы, чтобы ты объяснил раз и навсегда, что ты имеешь против него. Между прочим, когда Сара впервые познакомила нас, я заметила, что ты явно был не в восторге.

Мистер Хилтон замялся.

— Послушай, Дороти, я не могу ткнуть пальцем. В любом случае это не разница в возрасте. Даже при том, что пятнадцать лет — многовато. Сара не привыкла подстраиваться под других, и он, очевидно, тоже. Он предпочитает подавлять остальных. — В глазах его вспыхнули озорные искорки. — Раз уж мы об этом заговорили, дорогая, почему ты не скажешь мне, что ты имеешь против Паулы, этой милой малышки? Знаю, ты никогда ничего не говорила, но я чувствую: в ней есть что-то, чего ты абсолютно не переносишь. Разве не так?

— Что за мысль, Говард… нет, у меня нет вообще ничего против нее, даже при том, что… время от времени, она производит впечатление… как бы это сказать?… легкомысленной?.. ветреной?..

— Легкомысленной или ветреной? — воскликнул Говард. — Паула? Ничего себе, Дороти, с тобой не соскучишься! Ей просто нравятся хорошие шутки, вот и всё. Я всегда подозревал, что ты посчитаешь любую жену нашего сына своего рода воровкой.

— Что лишь доказывает, насколько плохо ты меня знаешь! — фыркнула миссис Хилтон тоном оскорбленной королевы.

Говард Хилтон поднял газету, затем в расстройстве отбросил ее и зажег сигарету.

— Я не чувствую себя довольным ситуацией, — вздохнул он. — Семья объединяется под одной крышей в старом поместье вокруг щедрого и очень богатого человека. Если бы это был роман, он закончился бы трагедией.

4

За рулем собственного кабриолета Сара Торн мчалась по извилистой дороге, ведущей к поместью Торнов, Хаттон-Мэнор. Она только что проехала через Витингтон, сопровождаемая восхищенными и завистливыми взглядами. Жители деревни не привыкли видеть ни такой красивый, сверкающий хромом спортивный автомобиль, ни такого красивого водителя.

На Саре было ярко-красное платье обманчивой простоты, которое очень ей шло. Ее роскошные темные волосы развевались на ветру. Она заполнила легкие чистым воздухом, бодрящим так же, как скорость небольшого «бугатти». Счастливая от мысли, что, наконец, увидит свой новый дом, она чуть сильнее нажала было на акселератор, но передумала, услышав визг шин на очередном повороте.

Харрис хотел сам показать ей дом в этот самый день, но его задержали важные дела в Ковентри, что очень его рассердило. Больше не в силах ждать, Сара решила поехать туда одна: Харрис присоединится ней вечером вместе с ее родителями, Фрэнсисом и Паулой.

Вовсе не расстроенная, она предвкушала встречу один на один с поместьем, которое муж описал в таких восторженных красках. Конечно, там будет Брайан, этот странный Брайан, но из того немногого, что она уже узнала о нем, она чувствовала уверенность, что он не доставит неприятностей.

При виде указателя на Хаттон ее нетерпение усилилось. Но, проехав деревню, она была вынуждена остановиться. Дорога разветвлялась, но не было никакого знака, который сказал бы ей, налево или направо лежит дорога к поместью. «Поверни налево сразу после выезда из Хаттона, ты его не пропустишь», — уверял ее Харрис.

После краткого раздумья она выбрала наугад и продолжила двигаться вдоль узкой, каменистой дороги, но остановилась во второй раз, поскольку увидела, что навстречу идет парочка. Она заглушила двигатель и подождала, пока люди не поравняются с ней. Мужчина, темноволосый, стройный и среднего роста, был со вкусом одет и по виду был ровесником Харриса. Сара нашла его правильные черты и осторожную, но располагающую улыбку довольно привлекательными. Его младшая спутница с поразительными золотыми волосами и очаровательным профилем, была бы очень красива, но во взгляде ее бледных голубых глаз сквозила пустота.

Сара спросила, как проехать к Хаттон-Мэнор, и пара удивленно посмотрела на нее.

— Вы, случайно, не невестка Брайана? — спросил мужчина.

— Ну да, — ответила Сара, приятно удивленная и немного смущенная его восхищением.

— Позвольте представиться, — сказал мужчина с легким поклоном, — Майк Мидоус, к вашим услугам, а это — моя невеста, Бесси Блант.

— Очень приятно, — улыбнулась Сара в ответ на дружескую улыбку Бесси.

После неловкого молчания, не зная, что сказать, она добавила:

— Таким образом, вы знаете Брайана?

Пара обменялась удивленными взглядами. Майк Мидоус откашлялся и продолжил:

— Да, мы из деревни. Брайан — наш друг, прекрасный друг. И мы многим ему обязаны.

— О, да! — воскликнула Бесси, искренне улыбаясь. — Можно сказать, обязаны ему всем!

Сара попыталась понять их странные слова и веселье, но не смогла.

— Понимаете, миссис Торн, я как деревенский врач…

— Врач! — воскликнула Сара, несколько по-другому представляя себе представителя медицины.

Мидоус улыбнулся.

— Могу понять ваше удивление, мадам. Очевидно, я еще не приобрел того опыта, что мой коллега доктор Аллертон, которого я заменю через пару лет. Но я просто хотел сказать, что, как человек науки, я преклоняюсь перед способностями вашего шурина.

— Его способностями? — повторила ошеломленная Сара.

Повисло молчание. Бесси Блант повернулась к жениху:

— Очевидно, миссис Торн не знает, что… Брайан не тот человек, чтобы кричать на весь мир, что он…

— То есть, вы действительно не знаете? — спросил Майк Мидоус.

— Не понимаю. О каких способностях вы говорите?

— Ваш шурин обладает особым даром и весьма редким. Даром, в который я, как человек науки, отказывался верить… пока не встретил Брайана. Пророчество, предсказание, ясновидение, называйте как хотите, но ваш шурин способен предсказывать будущее!

Сара хотела уже рассмеяться, но серьезные выражения лиц молодой пары остановили ее.

— Предсказывать будущее? Но это невозможно!

Майк Мидоус торжественно кивнул.

— Я не буду тратить время на факты, которые не касаются нас и которые мы лично не засвидетельствовали. Но знайте, Брайан сказал Бесси и мне всего лишь несколько недель назад, что в ближайшее время случится счастливое событие, очень важное для нас обоих. Он буквально сказал нам, что в ближайшие недели мы встретим большую любовь. И на следующий день мы безумно влюбились друг в друга.

Пока Сара ехала оставшиеся триста ярдов до поместья, она не могла ни о чем думать. Дорога закончилась перед широко открытыми воротами. Широкая гравийная подъездная дорожка пересекала парк из древних деревьев, в которых птицы приветствовали наступление потепления. Если потрескавшиеся, замшелые столбы на входе демонстрировали признаки упадка, за лужайкой, очевидно, тщательно следили. На полпути вдоль дорожки мощеная тропа вела налево к лесистому пригорку, на котором высилась часовня. Толстая ограда из железных поперечин окружала большую часть парка, в середине которого стоял дом. Это было очень пропорциональное каменное строение XVII века, состоящее из внушительного главного здания, в центре которого был главный вход, и маленького крыла слева.

Сара ослабила ногу на акселераторе, и звук двигателя исчез за хрустом шин по гравию. Приблизившись к дому с его окнами, сверкающими на солнце, она начала понимать мирное очарование этого места.

Едва она заглушила двигатель, как парадная дверь открылась. Она сразу узнала Брайана. Тоньше, чем его брат, он выглядел старше своего возраста. Происходило ли это из-за его утомленного вида, худого лица с преждевременными морщинами, лысеющей головы с длинными темно-рыжими волосами или разочарованного взгляда выцветших, глубоко запавших глаз?

С улыбкой на губах он приблизился к Саре. Теплый и радушный взгляд его омрачала печаль.

— Приветствую, Сара, — сказал он, по-братски протягивая руку. — Надеюсь, поездка прошла гладко?

— Великолепно! И погода прекрасная. Я не думала ни о чем, кроме удовольствия от открытия, и не разочарована! Так просторно и так спокойно… Теперь, я понимаю, почему вы настолько привязаны к этому месту, и надеюсь, что наше прибытие не нарушит мирную жизнь, которую вы вели до сих пор.

— Поверьте, Сара, мое одиночество иногда может быть обузой. Добро пожаловать в эти старые стены, которые помолодеют от пребывания здесь такого прекрасного создания, как вы, и вашей семьи. — Его лицо внезапно потемнело. — Даже при том, что я не уверен, хорошо ли это…

Брайан заметил, что глаза Сары расширяются от удивления, и опустил голову:

— Я… я говорил обо всей этой работе по переделке, которая является оскорблением прошлому. Но разве Харрис не с вами?

— Его задержали в правлении его компании в Ковентри, но он обещал быть здесь до того, как стемнеет.

— Хорошо! — задумчиво произнес он. — Но позвольте мне показать вам дом. Уверен, вам не терпится увидеть все.

При входе в главный холл Сару сразу поразила внушительная лестница из темного дерева, балюстрада которой продолжалась и вокруг балкона, где широкая площадка открывала доступ во все комнаты на втором этаже. Затем ее восхищенный взгляд упал на великолепную декоративную готическую скамью.

— Это с тех времен? — спросила она.

Брайан снисходительно улыбнулся.

— Удачная копия, заказанная Харрисом. Плиточный пол оригинален. Мне пришлось бороться, чтобы спасти его. — Чувствовался слабый запах сырости, который смешивался с более приятным ароматом недавно навощенного дерева. — Харрис хотел заменить его мраморным.

Сара про себя подумала, жаль, что Харрис прислушался к пожеланиям брата, но держала свои мысли при себе, чтобы не расстраивать Брайана, который, казалось, с удовольствием исполнял роль гида. Он провел ее в салон справа от холла.

Широкий проем открыл просторную комнату, купающуюся в свете из больших многостворчатых окон. Перед монументальным камином, сложенным из камней, стояли глубокие кожаные кресла более современного стиля, смело смешиваясь с мебелью значительно более древней: замечательный сундук эпохи Французского ренессанса, еще один английского происхождения, покрытый черным лаком с китайскими рисунками, английские стулья в стиле барокко, несколько тонких стульев времен Людовика XVI, — всё стояло на восточном ковре. Стены были обшиты панелями до уровня головы и побелены выше.

— Харрис убрал дверь и часть дальней стены, считая, что станет светлее. Так и вышло.

Сара почувствовала сожаление в голосе шурина, но она была слишком взволнована увиденным, чтобы обращать на это внимание. Она осмотрела библиотеку и комнату для игр с бильярдным столом и поздравила себя с тем, что дала Харрису карт бланш для переделок: современные штрихи, которые он внес, не диссонировали с тем, что было прежде, что бы там ни думал Брайан.

Показав ей туалеты и гардеробные, куда можно было попасть из холла через скрытые в обшивочных панелях двери, он открыл дверь столовой. Как и в салоне, окна выходили на юг. Две голландские люстры искрились над огромным столом. Комната была связана коридором с кухней, расположенной в крыле, где находились также кабинет и прачечная. Обширная кухня со старыми глиняными и медными горшками объединяла современный комфорт с очарованием древности и очень понравилась Саре.

— А что за дверь там, Брайан?

— Она ведет к черному ходу и к старой каменной лестнице, которая ведет на этаж выше и чердак, где расположены комнаты слуг. Смотрите…

— О! — воскликнула Сара. — Винтовая лестница!

— Это самая старая часть дома, единственный остаток оригинального здания, построенного рыцарем, который воевал еще во времена Столетней войны. Он был свидетелем сожжения Жанны д'Арк и был потрясен этим ужасным зрелищем, после чего вернулся в Англию. Видения этого кошмара преследовали его, и он, как часто слышали, утверждал: «Мы сожгли святую!» Он начал терять рассудок, и однажды замок, который он построил, оказался в огне. Некоторые сказали, что это было наказание Божье. Другие настаивали, что это сам рыцарь спалил дом дотла, одновременно покончив с собой. Замок никогда не восстанавливали, и он разрушался — осталась стоять лишь лестница. Нынешнее здание построили намного позже. Дорогая Сара, не пытайтесь подняться по этим ступеням на своих высоких каблуках. Лучше поднимемся по главной лестнице.

Как только они оказались на верхних этажах, Брайан показал ей комнаты, предназначенные для ее родителей, и помещения для Паулы и Фрэнсиса вместе с двумя роскошными ванными, оставив Харрису удовольствие продемонстрировать Саре их с мужем комнаты со смежным будуаром. Он указал на двери в собственную спальню и кабинет, расположенные в углу коридора, но не показал ей помещения под предлогом, что там не очень прибрано. Сара посмотрела вдоль коридора, ведущего в крыло дома. В стене имелось две двери, одна за другой. Ее внимание привлекла ближайшая из двух. Дверь не была вставлена в коробку, как остальные, а просто шла как продолжение стены. Кроме того, Сара заметила, что у нее не имелось ни петель, ни ручки.

— Что это? — спросила она, заинтригованная.

— Дверь в конце как раз перед лестницей? Кладовка, полная старого барахла.

— Нет, та, перед ней. Но… — Она подошла поближе и изумилась. — Но это не дверь! Это лишь деревянная панель, встроенная в стену! Тоже переделка Харриса?

— Нет, это не одна из его переделок и никогда не будет. Я за этим прослежу!

Удивленная холодом в его голосе, Сара повернулась и посмотрела на него. Ее поразил неподвижный взгляд почти прозрачных сине-серых глаз, которые, казалось, смотрели на нее не видя.

— Я… прошу прощения?

— Это старая история, — сказал он все с тем же отсутствующим видом. — Эта комната была запечатана по различным причинам.

— Различные причины? Кем-то, кто, как Харрис, хотел изменить…

— Нет. Эта комната запечатана так, чтобы никто никогда не мог в нее войти. Это больше не часть дома.

— Но почему?

Брайан замолчал, и Сара почувствовала, как он задрожал, прежде чем ответить:

— Чтобы защитить Торнов.

5

Было около десяти часов, когда с трапезой было покончено, и Сара, Брайан и остальные приехавшие собралась в салоне. Если поездка и утомила мистера и миссис Хилтон, они этого не показывали. Улыбающийся Говард Хилтон очень непринужденно восседал в кресле. Что касается его жены, то даже опытный наблюдатель не мог бы понять ее истинные чувства. Паула, синее платье которой соответствовало цвету ее глаз, была, как обычно, восторженной и порывистой и искренне смеялась над шутками Харриса, что, казалось, раздражало Фрэнсиса, который, очевидно, считал, что обстоятельства требуют большей серьезности. Муж Паулы был одним из тех мужчин, которых легко не заметить из-за их правильных черт и консервативной одежды, но в глазах его блестела сталь.

Усаженный между своей сестрой и Брайаном, он заставил себя внимательно слушать комментарии зятя, который сопровождал их решительными жестами. Контраст между этими двумя мужчинами был поразителен. Фрэнсис, с темными вьющимися волосами, маленькой острой бородкой и осторожными жестами, фактически просто исчез перед подавляющей личностью Харриса Торна, рыжие волосы и борода которого контрастировали с клетчатым костюмом синих тонов — его обычной одеждой. Достаточно авторитарный, но симпатичный, он имел своеобразную привычку говорить, акцентируя сказанное громким рыком, гримасами и взрывами смеха. Иногда добродушие исчезало с его лица — чаще всего, когда Сара рассказывала о некоем ранее неизвестном эпизоде своего прошлого, как, например, сейчас.

— Что? Ты играла в театре? — резко спросил он. — Когда и с кем? Не помню, чтобы ты мне об этом говорила!

Сара изящно рассмеялась.

— Дорогой, не смотри на меня так. Можно подумать, это преступление. Это было давно, когда я была в колледже. Мы создали театральную труппу… я обычно играла мужские роли: рыцарь Круглого стола, Робин Гуд, Ричард Львиное сердце и другие. Было так весело! Я сохранила костюмы и аксессуары. Как-нибудь устрою шоу. — Она оглядела комнату. Деревянная обшивка, казалось, поглощала весь свет от внушительной люстры из оленьих рогов, которая бросала зловещие, искаженные тени на побеленные стены. — Возможно, я поставлю какую-нибудь древнюю трагедию…

— А я загримируюсь призраком! — воскликнула Паула.

Харрис, который как раз зажигал сигару, остановился.

— Призрак, древняя трагедия… — повторил он со странной улыбкой, рассматривая горящую спичку в пальцах. — Вы не понимаете, о чем говорите.

— Что? — спросила Паула, скорее взволнованная, чем испуганная. — Вы хотите сказать, что в этом доме обитает призрак?

Харрис закончил зажигать сигару и продолжил:

— Не совсем призрак, скорее злой дух, прячущийся в тенях и готовый напасть при первой возможности. Хотя нельзя исключить и существование настоящего призрака.

После его слов повисло молчание, и тогда он откинул голову назад и засмеялся.

— Харрис! — воскликнул Брайан, и лицо его смертельно побледнело. — Не смейся над такими вещами. Ты не должен этого делать, Харрис, слышишь?

— Послушай, Брайан, самое время поумнеть. Наш двоюродный дед был совсем чокнутым, и его угрозы сбылись по чистой случайности. Понимаю, что в семье Торнов всегда верили в духов и тайные силы, но мы живем в двадцатом веке и наука доказала, что…

— Наука вообще ничего не доказала. Ты не можешь отрицать, что в той комнате что-то есть. И ты не можешь отрицать странные обстоятельства смерти Харви… в той же самой комнате!

Харрис тщательно загасил сигару в маленькую сферу, которую использовал в качестве пепельницы.

— Я не отрицаю фактов. Я просто говорю, что они не были сверхъестественными, и поэтому бояться нечего. И докажу это!

Брайан громко засмеялся.

— В самом деле? Как?

— Снова открою эту комнату… когда захочу.

Брайан замер, уставившись на брата непроницаемым взглядом. Затем встал, пожелал всем спокойной ночи, повернулся и вышел.

Его шаги, отраженные эхом в холле, а затем на лестнице, затихли, и тишину нарушали только высокие часы с маятником.

— Бедный Брайан, — сказал Харрис, осушая бокал одним глотком. — Боюсь, его долгая изоляция… скажем так… повлияла на него. К счастью для него, теперь здесь мы. Это вынудит его выйти из своей скорлупы и прекратить читать те проклятые книги.

— А чем именно он занимается? — спросил мистер Хилтон беззаботным тоном, пытаясь разрядить обстановку. — Он проводит какие-то исследования?

— Более или менее. Он изучает все, чему не учит традиционное образование, всё странное или необычное: предсказание, гадание, астрологию и все остальное… но хуже всего то, что он начинает считать предсказателем себя. Можно вообразить, что будет дальше!

— Харрис, — тихо сказала Сара, — ты не думаешь, что настало время объяснить нам, почему та комната запечатана, и какую роль играл в этом ваш таинственный двоюродный дед?

Хозяин дома пожал плечами.

— Если настаиваешь. Хотя, думаю, едва ли это стоит того, потому что, строго говоря, не было никаких сверхъестественных фактов. Это более или менее семейное дело, которое явно помешало процветанию Торнов, потому что мы с Брайаном — последние потомки. Фактически, мы очень мало знаем о наших предках за исключением того, что когда-то Торны были богатой и преуспевающей семьей. Богатые, сильные и уважаемые — по крайней мере, до конца прошлого столетия. Мой дед, Стивен Торн, уже был женат и жил здесь в поместье со своей сестрой Агатой и двумя братьями, Томасом и Харви, и нас интересует именно последний. Даже в нежном возрасте он был одаренным писателем, и его учителя видели в нем будущего литературного гения — представление, разделяемое его родителями, которые позволили ему занять комнату, самую благоприятную для вдохновения. Она располагалась на втором этаже крыла. Вначале он проводил там два или три вечера в неделю, но позже… Еду ему приносили туда, в его «берлогу», и люди, которые видели свет свечи, мерцающий за окнами его комнаты всю ночь, задавались вопросом, что он там делал. Маловероятно, что они верили, будто неутомимая рука исписывала лист за листом.

— Но что он писал такого захватывающего? — спросила Сара, зажигая сигарету.

Харрис, который ждал именно этого вопроса, выдержал эффектную паузу и продолжил:

— Вот именно. Что он писал? Что именно поглощало его дни и ночи?

Часы пробили половину одиннадцатого. Посмотрев на мистера и миссис Хилтон, Харрис спросил:

— Возможно, уже поздно продолжать? Полагаю, после такого напряженного дня вы хотите отдохнуть.

— Харрис! — возразила его жена, — только не надо играть со мной! Ты начал свою историю и теперь должен закончить. Мать и отец не устали.

— Даже если бы и устали, — ответил Говард Хилтон, — мы не сможем заснуть, не услышав окончания… Правда, Дороти?

Вместо ответа миссис Хилтон закрыла глаза. Только ее муж знал, что молчание у нее было знаком неодобрения.

— Именно этот вопрос задавали себе члены семьи, — продолжал Харрис, поглаживая рыжую бороду. — А затем пришел день, когда он подарил им толстую рукопись, плод более чем двухлетней работы. — Харрис выглядел опечаленным. — Не буду от вас скрывать, что рукописи, насколько я знаю, больше не существует, и мы действительно не узнаем, что в ней было. Однако мы действительно знаем, что его отец был первым, кто ее прочел и, когда закончил, в нем произошли сверхъестественные изменения. Он отказался от еды и быстро слабел. Несколько дней спустя он заболел и умер. Наш дедушка Стивен и его брат Томас также по очереди прочли рукопись и некоторое время пребывали в шоке. Спешу добавить, что они не разделили судьбы своего отца. Рукопись вернули автору со строгим наказом никогда не выносить ее из комнаты. Единственную информацию, которую мы имеем о ее содержании, передала нам наша мать, которая получила ее от мужа, а ему по секрету рассказал наш дедушка Стивен. Очевидно, это что-то невыносимо жестокое: медленное и неуклонное падение в безумие, которое охватывает читателя и затягивает его в отвратительное тошнотворное состояние. Это проявление беспримерной силы: злой, чтобы не сказать дьявольской. Что касается темы, это размышления о жизни, ее происхождении… и будущем. Я не могу сказать вам больше, — добавил он после небольшой заминки.

— Но ты ведь знаешь больше, дорогой, — подзадорила его Сара. — Я же вижу!

Харрис глубокомысленно поглядел на жену, а затем потупил глаза.

— Да. Но не знаю, следует ли особенно верить свидетельствам, переданным через трех человек. Кажется, что основным персонажем книги был не кто иной, как отец Харви, время и характер смерти которого были предсказаны точно.

Дрожь пробежала по аудитории. Харрис откашлялся и продолжал:

— Отношение семьи причинило Харви глубокую боль. Он посчитал домочадцев недалекими и отсталыми: как могли они игнорировать и презирать такого гения, как он? Смерть отца? Так было написано, и он не мог ничего сделать. Он закрылся у себя в комнате и написал много других книг. Шли годы. Стивен и Томас сделали все возможное, чтобы скрыть существование человека, которого они считали не совсем нормальным и позорящим имя семьи. Здесь я должен упомянуть, что Томас был награжден королевой за услуги короне, и любой намек на скандал разрушил бы его карьеру. Их брат безумен, пусть так, но пока никто больше не знает об этом, нет никаких причин волноваться. Бомба взорвалась, когда лондонский издатель разыскал их, чтобы поговорить о рукописях, которые их брат Харви прислал для публикации. Само собой разумеется, он не собирался их печатать, но хотел привлечь их внимание к тому факту, что они написаны кем-то явно безумным и что их публикация может оказаться опасной, учитывая, что их послали и нескольким другим издателям. Томас и наш дедушка предприняли все необходимые меры: связались с другими издателями и усилили наблюдение за братом. Через некоторое время паника утихла и осталась лишь неприятным воспоминанием. Еще несколько слов, прежде чем я закончу. Редко кто заходил в кабинет Харви (он спал и работал там), но если кто-то все-таки пересекал порог, он тут же ощущал какую-то любопытную и неопределенную неловкость, словно помещение действительно было нездоровым. Другой любопытный факт: Харви ежедневно потреблял много воды. Он заполнял две или три бутылки, которые забирал в комнату, и можно было бы предположить, что она должна была утолять его жажду. Если бы не следующее: каждый раз, когда кто-нибудь заходил в его комнату, был там хозяин или нет, в центре стола стоял большой бокал, до краев наполненный водой!

— Едва ли удивительно, — заметила Сара, — если он так пил.

— Не знаю, — задумчиво ответил мистер Хилтон. — Почему такой любитель попить оставлял за собой полный бокал?

— Конечно, — согласился Фрэнсис, пожимая плечами и глядя на Сару. — Но полагаю, эта деталь важна?

— Да. И это приводит нас к последнему акту. Однажды из комнаты Харви раздались крики и стоны. Его нашли на полу на пороге открытой двери, бьющегося в страшных конвульсиях. Он катался по полу вне себя от ярости и боли. Его страдания закончились лишь несколько минут спустя: он умер. Доктора, которые исследовали тело, не были уверены в причине смерти. Сердечный приступ? Из-за гнева или страха? Они постановили, что он не был отравлен и не стал жертвой никакого другого умышленного преступления, а умер от сердечного приступа. В комнате не было никаких улик, которые могли бы объяснить таинственные обстоятельства его смерти. Единственным (если память меня не подводит, одна из горничных рассказала об этом моей матери, не отцу) был мокрый участок на ковре перед камином. И это не все: непосредственно перед тем, как умереть, Харви произнес странные и бессмысленные слова: «Погибнет… согрешивший… погибнет в огне… погибнет от огня…»

Харрис зажег спичку и посмотрел на пламя, прежде чем закончить историю:

— И некоторое время спустя на вечеринке, устроенной какими-то друзьями, Томас, Стивен и Агата погибли при ужасном пожаре. Только наша бабушка Розмари (жена Стивена) спаслась. Она была беременна в то время. Но прежде, чем она родила нашего отца, она приказала запечатать комнату Харви. Бабушка прожила достаточно долго, чтобы увидеть нас с Брайаном, но у нас нет никаких личных воспоминаний о ней или нашем отце, потому что они оба погибли на судне, которое затонуло… в результате пожара.

6

— Да, — вздохнула Сара, — вот так история! И ты сказал, что здесь нет ничего сверхъестественного… К тому же, ты рассказывал так, словно нет никаких сомнений в ее точности.

— Я действительно немного увлекся, — признал Харрис, — но и вы должны попытаться отнестись к ней серьезно, разве не так?

— Даже в этом случае, — глубокомысленно заметил Говард Хилтон, — у вашего двоюродного деда, должно быть, был дар ясновидения. Во-первых, смерть его отца, затем его последние слова о смерти от огня…

— Послушайте, мистер Хилтон, — перебил его Харрис. — Как я уже сказал, нужно очень осторожно относиться к любому свидетельству, если это не собственный ваш опыт. При пересказе могут возникнуть изменения: детали, нюансы, дополнения и пропуски, отражающие подсознательное желание. А кроме того, слова умирающего часто неясны. Возможно, Харви произнес только одно слово «огонь». Что касается смерти некоторых членов семьи от пожара, это могло быть чистым совпадением. У кого-нибудь другое объяснение?

Никто не сказал ни слова.

— Хорошо, — сказал Харрис, разводя руки. — Однако не буду скрывать от вас, что есть несколько моментов, которые я действительно считаю очень странными. Настолько странными, что не верю, будто их придумали.

— Странная атмосфера в комнате? — нетерпеливо спросила Паула.

Харрис снисходительно улыбнулся:

— Нет. Это как раз в точности ретроспективное впечатление, созданное соответствующей атмосферой, — в данном случае о зле. Я же думал вот о чем: во-первых, есть обстоятельства смерти Харви. Из того, что мы знаем о нем, он был спокойным человеком. Это, очевидно, не исключает сердечного приступа. Но как объяснить его конвульсии и тот факт, что его нашли на пороге комнаты? Этот последний факт беспокоит меня больше всего, потому что это не та подробность, которую можно придумать. В конце концов, это едва ли усиливает драматизм.

— Итак, если я вас правильно понял, — вступил мистер Хилтон, — чем более абсурдна подробность, тем больше вы в нее верите?

— Именно. И затем имеется и другая деталь: мокрый участок на ковре.

— Да, — согласился мистер Хилтон. — Кажется весьма маловероятным, что кто-то придумал эту подробность, чтобы история казалась более зловещей.

— Возможно, имеется простое объяснение, — предложил Фрэнсис. — Бокал на столе и бутылки, которые он принес. Он просто опрокинул их во время конвульсий.

Харрис покачал головой:

— Моя мать задала тот же самый вопрос горничной, которая была категорична: это объяснение невозможно из-за положения стола — у стены напротив камина. По крайней мере, это произошло не случайно. Конечно, нельзя исключить того, что Харви сознательно расплескал воду на ковре по какой-либо причине… развлекался? Но я в это не верю. Он был безумен, но не до такой степени!

— Вода, — мечтательно повторила Паула. — Вода, присутствие которой невозможно объяснить, причем в двух местах: на ковре и в большом бокале. Но это действительно была вода?

Харрис удивился интересу своей невестки, но не ответил на вопрос. Но Паулу это не остановило.

— Еще одно: сейчас вы говорили о злом духе, прячущемся в тени, и о возможном существовании призрака.

— О Боже! — воскликнул Харрис с широкой улыбкой. — Моя дорогая Паула, вы с Брайаном друг друга стоите. Оба верите в призраков!

— Но вы же тоже, по вашим собственным словам.

— Да, но я говорил с точки зрения брата, который, как вы видели, убежден, что в той комнате нечисто. Как я подозреваю, он считает, что наш двоюродный дедушка Харви не совсем мертв. Он часто говорил мне, что ощущает его присутствие…

— Есть легкий способ узнать, — парировала Паула.

— И какой? — спросил Харрис, прищуриваясь.

— Просто открыть его гроб. Он же, наверное, похоронен там — под часовней.

Фрэнсис с шумом втянул воздух, миссис Хилтон сидела вытянувшись в струнку, а оглушительный смех Харриса нарушил молчание остальных.

— Ну, почему нет, если вы так хотите? — хохотал он. — Но на нашей совести будет другая смерть: Брайан никогда не переживет такого. Боже, ну и вечерок!

Уголком глаз Паула увидела разъяренный взгляд мужа и укоризненный — свекрови, но продолжила, несмотря ни на что:

— А что произошло с рукописями?

Харрис зажег сигару и глубоко затянулся перед ответом:

— По словам моей матери, их все уничтожили сразу после смерти Харви, хотя она не была абсолютно уверена. Брайан считает, что должен сохраниться по меньшей мере один экземпляр. — Он поднял глаза к потолку. — Его теория состоит в том, что никто никогда не уничтожит творение такого гения. Поскольку, согласно Брайану, наш двоюродный дед был гением, исключительной личностью, величайшим пророком столетия. Он настаивает, что каждая рукопись описывает эпизод из истории семьи Торнов… но в будущем!

— Как я понимаю, — разочарованно сказала Паула, — вы искали везде, но напрасно.

Харрис мрачно кивнул.

— Дорогой! — воскликнула Сара. — Угадай, кого я встретила, когда подъезжала сюда. Доктора Майка Мидоуса и… молодую женщину, его невесту.

— Разве ты не запомнила ее имени? — рассеянно спросил Харрис.

— Нет… хотя она действительно представилась.

— Бесси Блант, — сказал он, подчеркивая каждый слог. — Странно, что ты не можешь вспомнить ее имя, тогда как имя красивого доктора тут же легко слетело с твоих губ… Так, и что? — добавил он резко.

Глаза Сары вспыхнули гневом, когда она ответила:

— Они рассказали мне о даре Брайана. Он предсказал, что они влюбятся друг в друга как раз за день до того, как они упали друг другу в объятья.

— Если предсказывать непрерывно, то рано или поздно одно из пророчеств исполнится. Но есть и другое объяснение: этот охотник за юбками, Мидоус, воспользовался ситуацией, чтобы заполучить маленькую мисс Блант. Я легко могу вообразить его с этими мушкетерскими усами, говорящего: «Дорогая, мы должны любить друг друга. Так написано на звездах…»

Той ночью несколько пар глаз смотрело на звезды. Не для того, чтобы прочесть, что там написано, и, вероятно даже не просто, чтобы полюбоваться ими, а просто потому, что некоторые люди не могли заставить себя заснуть.

— Паула, ты когда-нибудь научишься вести себя в приличном обществе?

— Что опять я сделала не так?

— Что сделала? Ты даже не понимаешь?

— Я слушаю, Фрэнсис, слушаю. Скажи мне, что я сделала неправильно.

— Дорогая, ты выказала болезненный интерес к этой… зловещей истории. Когда ты предложила посетить склеп, чтобы… я думал, что моя мать упадет в обморок.

— Значит, никому больше нельзя шутить. Мы теперь попали во времена королевы Виктории. Я такая, как есть. И начинаю спрашивать себя, действительно ли ты любишь меня так, как говоришь…

— Я люблю тебя больше, чем кого-либо на свете, дорогая. Как ты можешь сомневаться?

— Что особенного я нахожу в докторе Мидоусе? Ничего. Если только то, что он кажется слишком молодым, чтобы быть доктором.

— Я заметил, однако, что ты четко запомнила его имя, но не смогла сделать того же с именем его невесты, бедняжки.

— Харрис, когда закончатся эти глупые сцены ревности? Ты видишь соперника в каждом мужчине, о котором я говорю. Сначала мне это льстило, но теперь стало невыносимым. Пойми: невыносимым!

— И я не собираюсь допускать, чтобы меня выставляли дураком при всех, ясно?

— Выставляли дураком при всех? Господи, и я должна это выслушивать… ты не считаешь, что сегодня вечером зашел слишком далеко?

— Прости меня, Сара, я… это все мой характер, меня заносит… Если бы не эта мелочь, что ты забыла одно имя, но помнила другое…

— Чего ты боишься? Ты относишься ко мне как к узнице в твоем замке!

— Откровенно говоря, дорогая, я начинаю задаваться вопросом, правильно ли мы сделали, приехав сюда.

— А я начинаю задаваться вопросом, правильно ли сделал Фрэнсис, женившись на этой девушке. Я больше не могу молчать. Сегодня вечером она зашла слишком далеко. Я никогда не видела такого нахальства. Она, казалось, упивалась подробностями этого трагического дела…

— Дороти, ты слишком строга к Пауле. Она — добродушная молодая женщина, которой нравится немного повеселиться…

— Немного повеселиться? Вот значит как! Она должна знать, когда это можно делать. Одно я знаю наверняка: Фрэнсис очень разочаровал меня, выбрав ее.

— Если бы я должен был сравнить Харриса с животным…

— Говард, не пытайся сменить тему. Мы говорим о Пауле и полном отсутствии у нее…

— …то это был бы медведь. Да, медведь. Я не говорю, что он всегда в плохом настроении, — отнюдь нет, он всегда смеется — но, однако, он заставляет меня думать о медведе. Возможно, это его телосложение, он слишком грузен.

— Тебе он никогда не нравился. Почему бы просто так и не сказать?

— Что ты имеешь в виду? Медведи — довольно милые существа, разве ты так не считаешь?

Брайан тоже не мог спать и не смотрел на звезды через витражное окно — занятие, от которого он никогда не уставал, хотя обычно предавался ему не так поздно. И без кипящих эмоций, как сейчас. Скрипучий голос брата донесся до него, когда он зашел в библиотеку за нужной книгой и собирался вернуться наверх. То, что он услышал, едва ли удивило его: в конце концов, он знал мнение Харриса по этому вопросу уже давно.

Братьев всегда связывали любопытные отношения. Несмотря на диаметрально противоположные характеры и мнения, они всегда уважали друг друга и испытывали взаимную привязанность, и, благодаря ей, их жаркие споры никогда не приводили к ссоре и размолвке.

Но несмотря на это, услышанные слова Харриса заставили его вздрогнуть. Вернувшись в комнату, он почувствовал натянутость, которую первоначально приписал гневу на брата. Лишь позже он понял, с чем она связана. Он вспомнил слова, произнесенные Харрисом: «…там, в центре стола стоял большой бокал, до краев наполненный водой!»

Прошло три часа, а он все думал о том большом бокале с водой, таинственном бокале с водой, который преследовал его в течение очень многих лет — с тех пор, как мать рассказала ему историю про его двоюродного деда. И он никогда не находил объяснения. Но теперь он был уверен, что слышал, как об этом говорили… но кто, где? Он знал из опыта, что попытка сконцентрироваться закончится неудачей.

Лоб покрылся холодным потом. В раздражении он стал шарить в темноте на ночном столике в поисках коробка спичек. Нежное мерцание опалового шара осветило детали комнаты, и Брайан, как всегда, зажигая масляную лампу, поздравил себя с тем, что не дал брату провести сюда электричество. И именно в тот момент он подумал о короле Франции.

— Людовик XIV! — воскликнул он. — О боже! Почему я не подумал об этом раньше?

Он просмотрел несколько книжных полок, которые закрывали стены, и остановился, глаза его горели от нетерпения. Дрожащей рукой он вытащил том «Воспоминания герцога де Сен-Симона». Книга четко открылась на странице, которую он искал и где нашел пассаж, известный ему наизусть.

— Бокал с водой, — бормотал он чуть позже в состоянии полной эйфории. — Невероятно! Я, должно быть, был слепым или глупым, чтобы не понять этого раньше! Бокал с водой!

7

Август шел полным ходом, и период сильной жары, которая стояла уже несколько дней, не собирался заканчиваться. Было лишь десять часов утра, а температура уже поднималась.

Миссис Дороти Хилтон искоса взглянула на зятя, который нервно барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Его рыжие волосы пропитались потом.

«Что за блажь носить пиджак в такую погоду, — подумала она про себя. — И зачем эти бесконечные костюмы в синюю клетку? Как будто нет других цветов!»

Она собралась было сказать несколько слов об уместности пиджаков летом, но довольствовалась тем, что просто заметила:

— Уже довольно жарко…

— Да, очень жарко, — согласился Говард Хилтон. — Знаете, Харрис, вам не стоит волноваться. Сара всегда была легко возбудима, другой мы ее просто не видели. К счастью, эти небольшие шумы в сердце случаются довольно редко, но она не выносит жары. Вы должны быть с ней поосторожней, конечно, но для тревоги нет никаких причин.

Харрис Торн, казалось, не слышал тестя. Его глаза смотрели в небо. Даже при том, что не было никаких облаков на горизонте, он чувствовал, что они набегут. Прошло два месяца после прибытия в Хаттон-Мэнор его родственников со стороны супруги. Два счастливых и мирных месяца за исключением последних десяти дней. Он вынужден был признать, что приятная атмосфера в значительной степени испарилась, когда он открыл «запечатанную» комнату и сделал ее своим кабинетом, а Брайан выплеснул такие слова, которые ему не хотелось вспоминать, как и его недавние ссоры, если не сказать скандалы, с Сарой.

Даже при том, что он пытался все это забыть, то, что произошло в прошлую субботу, продолжало будоражить ум. Сара пригласила доктора Мидоуса и Бесси Блант, чтобы поиграть в бридж с Фрэнсисом и Паулой. Был ли виноват выпитый коньяк, что он обвинил Фрэнсиса в жульничестве, а Мидоуса в том, что тот паршивый партнер? Трудно сказать наверняка. Бесспорным было лишь то, что его яростная вспышка привнесла холод между ними и положила конец вечеру, который начался так хорошо. Что произошло потом, было еще хуже. Перед тем, как выключить прикроватную лампу, он не удержался и заявил Саре, что даже слепой мог видеть улыбки, которыми обменивались они с доктором. Последующие препирательства достигли такого накала, что, вероятно, не дали спать никому в доме большую часть ночи. К утру обо всем забыли, но два дня спустя вспыхнула новая ссора. Вся неделя была заполнена слезами, раздорами и примирениями, которые отнимали много сил. И, как раз тогда, когда он думал, что хуже быть уже не может, Сара разбудила его. Согнувшись вдвое и прижимая руку к груди, она не могла вымолвить ни слова. Он помчался в комнату ее родителей, и они смогли его немного успокоить.

Он попросил, чтобы дворецкий Мостин вызвал врача, но предупредил, что это должен быть доктор Аллертон, а не кто другой. Но Мостин вернулся и сообщил, что доктора Аллертона вызвали на сложный случай в удаленную деревню и он вернется не скоро. Капитулировав, Харрис вынужден был вызвать доктора Мидоуса, который теперь находился в комнате с его женой.

Состояние Сары, его собственная ревность и чувство вины (он был достаточно здравомыслящим, чтобы признать, что он по меньшей мере частично ответственен за ссоры) были причинами, которые держали его в непрерывном нервном напряжении, к чему он не привык.

Он вскочил с кресла, когда услышал, что кто-то приближается, но это был лишь Филип Мостин, принесший почту.

Дворецкий, высокий худой мужчина около сорока лет, был несомненно самой элегантной и внушительной фигурой среди штата Хаттон-Мэнор. Осторожный, с приятными чертами лица, обрамленного короткими, темными волосами, он завоевал доверие Харриса Торна, предложив некоторые изменения в организации поместья, а также эффективно выполнял роль личного секретаря. Помимо него в штате состоял Саймон Минден, который отвечал за уборку помещений, а также помогал поварихе, миссис Ариане Минден, его жене. Они были парой средних лет, скромной и дружелюбной. Кэти Рестерик, горничная, робкая молодая женщина, заботилась о стирке и помогала прислуживать. Был только один садовник, старый Мортимер, которому иногда помогали два сына.

Харрис быстро просмотрел почту, отложив письмо, адресованное миссис Хилтон, и открыл газету, которую, должно быть, прочитал со сверхъестественной скоростью, судя по тому, как он переворачивал страницы.

Говард взял письмо, помеченное «миссис Хилтон», и вручил его жене, которая выглядела заинтригованной. Именно в этот момент в комнату вошел Майк Мидоус.

Паула покинула свою комнату, выглядя прекрасно и пребывая явно в хорошем настроении. Чуть раньше, выйдя из ванной, она столкнулась с Майком Мидоусом, который успокоил ее насчет состояния невестки. Она небрежно сбежала по лестнице, задаваясь вопросом, что же она сделает в такой многообещающий день, и вошла в салон. Доктор Мидоус только что уехал, и Харрис пошел его провожать. Она поздоровалась с родителями мужа и подошла к окну, где стала с наслаждением вдыхать свежий воздух, наблюдая за пчелой, кружащей над цветущими кустами в поисках меда. Гудение насекомого заглушил намного более неприятный звук, изданный миссис Дороти Хилтон, но последующие слова заставили Паулу замереть на месте.

— Белая камелия! Синий тростник! Что это значит?

— Вероятно, ошиблись адресом, — предположил Говард Хилтон.

— Ошиблись адресом? Но на конверте есть имя, и это мое имя! Очень странное совпадение, ты не находишь?

— Но в доме есть и другая миссис Хилтон. Не так ли, Паула?

Паула глубоко вздохнула, обернулась и обратила к родителям мужа самый, как она надеялась, невинный взгляд:

— Простите, что?

— Дороти только что получила письмо, — объяснил Говард Хилтон. — Довольно любопытное письмо, которое, похоже, ее не касается. Как и вас, наверное, — добавил он с широкой улыбкой. — Но все равно посмотрите.

Паула взяла письмо, и кровь прилила к ее щекам, когда она его прочла.

Белая Камелия. Синий Тростник. Эти слова просто кричали в голове у Паулы. Это были имена, которыми они с Патриком пользовались, когда развлекались, посылая друг другу секретные письма. Она узнала почерк: никаких сомнений, письмо от него и адресовано ей.

Но даже при том, что ее обуревали волнение и страх, ей удалось объявить спокойным голосом:

— Нет, не понимаю…

В половине третьего на втором этаже Хаттон-Мэнор приоткрылась дверь. Появившаяся голова бросила осторожный взгляд в коридор, и «Белая Камелия» на цыпочках вышла из комнаты в крыло поместья, спустилась по винтовой лестнице, ведущей к двери черного хода, и подождала, прислушиваясь к голосам Арианы Минден и Кэти, доносящимся из кухни. Закрывая дверь за собой, Паула сказала себе, что было бы глупо привлекать к себе внимание, действуя украдкой.

Она дошла до западной границы поместья и перелезла через железную изгородь, за которой двинулась к парадным воротам. Там она спряталась за деревом и стала ждать в подлеске — превосходный наблюдательный пункт. Она не сомневалась, что это и был «вход в крепость», описанный в письме Патрика, который посчитал крепостью Хаттон-Мэнор. Было бы легче подойти по подъездной дорожке, но ее видно из салона и, что важнее, из комнаты мистера и миссис Хилтон, в которой они по всей вероятности сейчас находились. С такой подозрительной свекровью не стоило брать на себя ни малейшего риска, особенно после того, как та прочитала письмо и явно настороже.

Она успела лишь осмотреть одежду (на ней было простое хлопчатобумажное платье, которое прекрасно ей шло), когда почувствовала, как ее глаза закрыла пара рук.

— Синий Тростник? — спросила она со смехом.

Руки опустились ей на талию, и она повернулась лицом к Патрику, который просто сказал:

— Привет, Белая Камелия.

Наступило молчание, а затем…

На сей раз провокационное влияние луны нельзя было винить за страстный поцелуй, которым они обменялись. После чего, считая свою нынешнюю позицию недостаточно безопасной, они пошли дальше в лес.

— Ты сошел с ума, приехав сюда, Патрик. Мы поклялись никогда больше не видеть друг друга!

Зажигая сигарету, Патрик вспомнил день в феврале, когда он приехал в Лондон, чтобы вновь увидеть Паулу. Он ждал поблизости от ее дома, пока не уйдет Фрэнсис, а затем проскользнул внутрь, чтобы увидеть девушку, которая преследовала его в мечтах после того, как уехала из Пэдстоу. Они провели вместе день, которого ему никогда не забыть, но это сделало расставание еще более жестоким.

— Знаю, но ничего не могу поделать. Я очень старался, но не смог сопротивляться.

— По крайней мере, объявил бы о своем присутствии более осторожно. Письмо вскрыла моя свекровь!

— Что я должен был сделать? Написать на конверте твое имя?

Паула не отвечала.

— Ладно!.. Давай забудем об этом.

— А вопрос жизни и смерти?

— Я говорил о себе, — признался он с застенчивой улыбкой. — Я должен был увидеть тебя. Это было жизненно важно для меня.

Паула прислонилась к дереву и встряхнула волосами, которые растеклись шелковистыми волнами по ее плечам.

— Если я правильно понимаю, мой друг, ты все еще любишь меня?

— Да, хотя это довольно специфический вид любви.

— Надеюсь, потому что это — невозможная любовь, как ты прекрасно понимаешь.

— Невозможная любовь, — повторил Патрик, уставившись вдаль невидящими глазами. — Может быть, именно эта невозможность… Он наклонился, чтобы поднять прутик, который подробно изучил перед тем, как продолжить: — Когда уже почти год назад я увидел, как твой поезд покинул станцию, у меня было странное чувство пустоты внутри. И лишь несколько дней спустя пришло понимание, что я больше никогда тебя не увижу. Ты была частью моей вселенной, моей жизни… С того дня все стало серым. Даже солнце. Я думал об этом, проводил ночи без сна, спрашивая себя, почему я так сильно скучаю по тебе… и почему я был настолько слеп все те годы, когда ты была так близко, а я все-таки не видел тебя.

Патрик взглянул и увидел слезы в прекрасных глазах, смотрящих на него.

— Но это не все, — продолжал он. — Я думал о совете, который дал тебе и в который полностью верил тогда, — о твоем будущем муже. И это было хуже всего… Как будто я сам себе подписал смертный приговор. Поскольку у меня сложилось впечатление, что без моей настойчивости ты никогда не вышла бы за него, я прав?

— Абсолютно прав, — ответила она совершенно спокойно.

Они вновь оказались в объятьях друг друга.

— Мы не должны больше видеться, — бормотала Паула, прижимаясь ближе к нему. — Это нехорошо… ни для меня, ни для тебя. Но… я рада, что ты здесь. У нас тут происходит что-то очень странное.

— Странное? Связанное с Фрэнсисом? — спросил Патрик, отодвигая подругу на расстояние вытянутой руки.

Паула покачала головой и рассказала все, что произошло с тех пор, как они приехали в Хаттон-Мэнор.

— Какая сверхъестественная история! — воскликнул Патрик. — Пророчествовать — это одно, а видеть, как предсказания сбываются, — совсем другое… Все указывает на то, что Харви был провидцем и передал свой дар этому странному Брайану.

Паула с улыбкой смотрела на Патрика.

— Вижу, твоя страсть к тайнам не уменьшилась.

— Нет, потому что теперь это — моя профессия. Я только что открыл вместе с коллегой детективное агентство около Пиккадилли. Наша дверь еще не сломалась от избытка посетителей, но мы не теряем надежды.

— Но это замечательно! — воскликнула Паула. — В любом случае, я никогда не видела тебя никем другим: детектив (официальный или частный), автор детективных романов, или… преступник!

— Это правда, — согласился Патрик. — Меня всегда очаровывали тайны, трагедии или странные ситуации.

Он остановился, когда понял, что Паула смотрит на него с любопытством. Она ответила озорной улыбкой:

— Тайны или странные ситуации, говоришь?

Патрик взял руку Белой Камелии.

— Давайте оставим это пока, и вернемся к твоей истории. Очевидно, предсказания достаточно таинственные, но…

— Но?

— Меня больше всего заинтриговала смерть Харви. Что там за мокрый участок на ковре и вода в бокале…

— Подожди, пока не услышишь, что было дальше, — вздохнула Паула. — Я сама видела этот бокал с водой…

Патрик открыл рот, чтобы что-то сказать, но Паула не дала.

— Это, должно быть, произошло около двух часов ночи. Все спали. По крайней мере, так я думала, когда вышла из комнаты. Я проснулась от кошмара, и в горле пересохло. Я пробиралась в ванную, когда увидела свет под дверью Брайана.

— И, будучи любопытной по природе, ты заглянула в замочную скважину!

— Да, и угадай, что увидела. Брайан сидит за столом, уставившись на большой бокал перед ним, до краев заполненный водой!

8

— Очевидно, — продолжала Паула, — я не могу быть уверена, что это вода, но явно что-то похожее.

— Странно, — пробормотал Синий Тростник.

— До этого времени дела шли относительно хорошо, — сказала Паула, и ее голос изменился. — Приблизительно две недели назад за обедом Харрис объявил, что хочет открыть старую комнату Харви и превратить ее в кабинет.

Патрик чуть задумался.

— И, полагаю, Брайан уж точно не благословил этот проект?

— Ты должен был его видеть: он побледнел как полотно. Затем встал и так посмотрел на Харриса, что нас всех обуял страх. В гробовом молчании он указал дрожащим перстом на брата: «Не делай этого Харрис, никогда не делай этого, или на тебя падет несчастье!» Харрис и ухом не повел. Было очевидно, однако, что он, должно быть, помнил зловещие пророчества своего двоюродного деда, потому что после оглушительного смеха сделал любопытное замечание: «И даже если я действительно умру, Брайан, это не обязательно будет означать, что я мертв». В любом случае он переехал в свой новый кабинет несколько дней спустя, ничего в нем не изменив, кроме, конечно, двери, которой заменили глухую панель. Миндены потратили два дня, проветривая комнату, подметая ее и удаляя паутину.

Паула сделала паузу и нахмурилась.

— И с того дня все в Хаттон-Мэнор пошло наперекосяк. Ничего конкретного, но чувствовалось, что все на пределе. Сара и Харрис не могут прекратить ссориться, причем так, что Фрэнсис чуть было не вмешался однажды вечером. Нет, это не то, что ты думаешь. Харрис не тиран. У него сильный характер, который столкнулся с Сариным: импульсивный, ревнивый без всяких серьезных оснований… но он — приличный человек, чувствительный, надежный и даже забавный. Этим утром Сара заболела (у нее всегда были шумы в сердце), и Фрэнсис уехал в Ковентри один. Доктор Мидоус подтвердил, что волноваться не о чем: все, что ей нужно, это отдых, но страдает она от жары. Харрис был вне себя, считая, что ответственен за состояние жены. Но к ланчу все было хорошо, и Сара улыбалась как обычно.

Настала тишина, нарушаемая лишь щебетом птиц.

— Гм! — воскликнул Патрик. — Это не сильно помогает. Я не знаю, как начать формулировать любую гипотезу о присутствии того таинственного бокала с водой. Сколько времени ты наблюдала за Брайаном через замочную скважину?

— Наверное, двадцать или тридцать секунд.

— И что он делал? Можешь описать, как он смотрел на него?

— Он сидел совершенно неподвижно и смотрел на него… как бы это сформулировать? С большим напряжением, как будто видел там что-то жизненно важное.

Патрик чуть задумался и пожал плечами.

После чего Белая Камелия и Синий Тростник сменили тему.

Час спустя они договорились о еще одной последней встрече следующим вечером в восемь, после чего Патрик, который снял на две ночи комнату в деревенской гостинице, должен был вернуться в Лондон.

Следующий день, суббота, выдался влажным и бурным. Вечернюю трапезу закончили к половине восьмого, и Паула первой встала из-за стола. Ровно в восемь часов Мостин доложил о прибытии Бесси Блант и Майка Мидоуса, которых пригласили для игры в бридж, и провел их в салон. Двадцать минут спустя Фрэнсис стал искать жену. Он столкнулся с Брайаном на втором этаже в коридоре, в котором слышались отзвуки громких голосов.

— Они ругаются уже больше четверти часа, — тревожно объявил Брайан. — В кабинете Харриса.

Фрэнсис прекрасно понял, что означает последняя фраза. Комната Брайана соседствовала с кабинетом, он мог слышать все подробности ссоры между Сарой и Харрисом, эхо которой достигло даже первого этажа.

— Я иду вниз, — объявил Брайан усталым голосом.

— Понимаю, — ответил Фрэнсис. — О, вы случайно не видели Паулу?

— Паулу? — рассеянно переспросил Брайан. — Нет, я не видел ее с обеда.

С этими словами он продолжил свой путь. Задумавшись, Фрэнсис смотрел, как тот спускается по лестнице.

Мистер и миссис Хилтон покинули салон около половины девятого, пожелав спокойной ночи Брайану, Мидоусу и его невесте.

Эти трое не могли не заметить, какой расстроенной была мать Сары. Именно тогда наверху внезапно наступила тишина. Четверть часа спустя Майк Мидоус предложил своей невесте идти домой. Она собралась ответить, когда ее глаза случайно остановились на открытом проходе, ведущем в холл.

— Сара и Харрис, — удивленно пробормотала она.

Три оставшихся обитателя салона увидели, как пара под руку подошла к парадной двери, которая плотно закрылась за ними.

— Невероятно! — воскликнул Брайан. — Несколько минут назад они были готовы убить друг друга, а теперь выходят на прогулку, словно ничего не случилось.

— Любовь — странная штука, — спокойно произнес Майк Мидоус, зажигая сигарету. — Это сверхъестественная сила, которая…

Он не закончил фразу. Через открытое окно они услышали почти истеричный голос Сары, неразборчиво выкрикивающей слова, не слушая, очевидно, что говорит собеседник. Затем дверь внезапно открылась, в салон влетела смертельно бледная миссис Торн, бросилась в кресло, достала сигарету из первой подвернувшейся пачки и зажгла ее.

Все в ней свидетельствовало о крайне взвинченном состоянии. Едва она успела затянуться в первый раз, как дверь вновь открылась так же внезапно, как прежде. Три пары глаз (Сара, не шевелясь, смотрела под ноги) увидели знакомую фигуру Харриса Торна, быстро прошагавшего к лестнице. Как только он исчез из вида, Брайан повернулся к своей невестке, чуть помедлил и вышел из салона.

Майк Мидоус и Бесси Блант смотрели, как он тоже поднялся по лестнице. Как только звук его шагов больше нельзя было слышать, Сара хрипло спросила:

— Дорогая Бесси, не хотите прогуляться со мной?

— Конечно, — торопливо ответила Бесси. Повернувшись к жениху, она спросила:

— Подождешь здесь, Майк? Мы не долго.

Мидоус, устроившийся в кресле, согласно кивнул. Две женщины встали, Бесси взяла Сару под руку, и они вышли.

Майк Мидоус чуть подождал, а затем подошел к одному из открытых окон. Он облокотился на подоконник, вдыхая бальзамический аромат сада в исчезающих сумерках.

Лампы салона бросали свет на лужайку, освещая силуэты двух молодых женщин, удаляющихся по гравийной дорожке. Он не мог удержаться от сравнения их глазами аукциониста и немного ловеласа.

Красота Бесси заключалась преимущественно в ее длинных, светлых волосах, хотя и ее формы были вполне приятны. Но рядом с нею гибкая и изящная Сара с лебединой шеей и женским очарованием, внезапно заставила Бесси казаться блеклой.

Когда Сара и Бесси воротились, часы пробили четверть десятого. Вернувшийся в кресло Майк Мидоус улыбнулся им:

— Думаю, можно считать наш вечер бриджа законченным.

Сара остановилась и задумалась. Бесси проигнорировала слова жениха и объявила:

— Жаль, что тебя не было с нами, Майк. Мы спугнули бродягу.

— Бродягу?

— По крайней мере, кого-то, у кого совесть не чиста. Мы едва шли пять минут, как услышали, что за кустами хрустнула ветка, а затем кто-то побежал в лес. Но было слишком темно, чтобы видеть, кто это был.

— Нет, наш вечер бриджа не закончен! — внезапно объявила Сара с мрачной решимостью.

Мидоус и Бесси посмотрели на нее с удивлением и некоторой неловкостью.

— Давайте, — продолжала Сара, — начнем с того, что найдем Харриса.

Бесси и Мидоус молча последовали за ней наверх. Они со страхом смотрели, как она постучала в дверь кабинета. Тщетно.

Эта часть второго этажа была очень плохо освещена: единственный свет падал от настенных светильников в главном коридоре, который шел под прямым углом к крылу, где стояла эта небольшая группа, то есть на тревожные лица собравшихся падал лишь отраженный свет. Еще раз безрезультатно постучав, Сара открыла дверь.

В этот момент Майк Мидоус и Бесси отступили, немного смущаясь и боясь предсказуемой реакции Харриса, странное молчание которого не сулило ничего хорошего. Они смотрели в лицо Сары, как в зеркало, отражающее настроение хозяина дома.

Едва дверь открылась, как ее глаза округлились, а черты исказились от ужаса. Несмотря на слабый свет, Мидоус и Бесси увидели, как вся кровь отлила у нее от лица, а колени стали подгибаться. Все это произошло в течение нескольких секунд, и Мидоус как раз успел подхватить ее, прежде чем она упала. Его первой реакцией, как и Бесси, было бросить беглый взгляд в комнату. Что именно испугало Сару настолько, что она потеряла сознание? Вот вопрос, который они задавали себе, стоя (Мидоус с безжизненной Сарой на руках и Бесси, дрожащая позади него) на пороге комнаты, стены которой уже были свидетелями одной таинственной трагедии.

Но там не было ничего. По крайней мере, ничего необычного. Полки, уставленные старинными книгами, покрывали все стены комнаты. Перед стеной справа от них стоял большой дубовый стол с лампой, которая бросала нежный золотистый свет через абажур. Стена слева от них представляла собой ни больше и ни меньше, чем большой книжный шкаф с камином из красного кирпича в середине. Левое из двух окон в стене напротив двери было открыто. Ночь проникала через полуотдернутые шторы, не колыхаемые никаким ветерком. У стены, ближайшей к коридору, стоял диван под полками, обрамляющими картину Трафальгарского сражения. Ковер, покрывающий весь пол, был того же темно-красного цвета, что и занавески.

После нескольких секунд подавленного молчания доктор Мидоус посмотрел на женщину, которую держал на руках, вошел в комнату и осторожно уложил ее на диван. Бесси подбежала к окну. Она с трудом могла различить дорожку и деревья в парке, но более четко видела изгородь, ближайшую к главному зданию. Когда ее глаза привыкли к темноте, она смогла увидеть, что два силуэта идут через проход в изгороди к дому. Она прислушалась и узнала голоса Фрэнсиса и Паулы:

— Вышла на прогулку так поздно? Я искал тебя почти час! Разве не могла сказать мне?

— Ты начинаешь меня раздражать. Я не обязана докладывать тебе о каждом пустяке. И ты напугал меня, неожиданно выпрыгнув из темноты!

— Между прочим, ты не объяснила, почему перелезла через изгородь на обратном пути… И еще: ты забыла об игре в бридж, которую мы запланировали?

Паула собралась ответить, когда заметила в окне Бесси. Фрэнсис тоже посмотрел на нее и остановился.

— Случилось что-то странное, — объявила Бесси, — и вашей сестре стало плохо.

— Мы сейчас! — ответил Фрэнсис.

Бесси вернулась и присоединилась к Майку, который стал на колени около Сары. Ее лицо было бледным, а лоб покрыт потом.

— На мгновение я испугался худшего, — объявил Мидоус. — У нее почти не было пульса. Но сейчас лучше. Она пережила шок. Смотри, ее губы все еще открыты, как будто она хотела закричать…

— От испуга?

Доктор состроил скептическую гримасу:

— Не могу сказать наверняка… но ты же тоже ее видела. — Он осмотрел комнату и проворчал. — Чего она испугалась? Все в комнате нормально. И в ней никого не было.

— Майк, — пробормотала Бесси дрожащим голосом, — в этой комнате было что-то, испугавшее Сару. По общему признанию она уже была возбуждена, прежде чем открыла дверь, но потом? По тому, как она выпучила глаза, можно было подумать, что она увидела самого дьявола. Она смотрела…

Майк остановил ее, сделав знак рукой.

— Она смотрела прямо перед собой, но вниз.

Он повернулся, чтобы осмотреть часть ковра перед камином, и бросил вопросительный взгляд на подругу.

— Да, — ответила она, — э-э… в том направлении.

Им сразу вспомнилась смерть Харви Торна, о которой Брайан рассказал им некоторое время назад. Мидоус встал и подошел к камину. Он наклонился и вздрогнул. Погладив рукой часть ковра непосредственно перед очагом, он замер.

— Дорогая, — сказал он бесцветным голосом, — здесь вода. Ковер мокрый.

Их охватил ужас, заставляя молча стоять, вглядываясь в пятно. И тогда в коридоре послышались поспешные шаги, и в дверях показалось осунувшееся лицо Фрэнсиса:

— Доктор Мидоус, быстро идите сюда! Харрис внизу… и я боюсь, он мертв.

9

Они бросились вниз по винтовой лестнице, рискуя сломать себе шею, и выбежали через открытую дверь черного хода. Паула, обхватив руками плечи, стояла, глядя на неподвижную массу, лежащую под одним из окон кухни. Над ней возвышалась западная сторона дома, мрачная и враждебная. Единственный свет падал из окон комнаты Брайана и соседнего кабинета. Хотя он освещал листву деревьев, на земле ничего не было видно. Приближаясь к телу, Майк Мидоус все еще не мог узнать Харриса Торна, лежащего лицом вниз под небольшим углом к стене с раскинутыми руками и ногами.

— Паула заметила его, когда мы собирались войти, — объяснил Фрэнсис.

— Пойдите и принесите лампу, — попросил Мидоус.

Фрэнсис вернулся очень быстро с фонарем в руке, сопровождаемый Брайаном Торном и дворецким Мостином.

Доктор Мидоус в гробовой тишине осмотрел жертву, а затем изрек:

— Ничего не сделать… он мертв. — Доктор посмотрел на свои наручные часы, которые показывали половину десятого, и ненадолго задумался. — Я бы сказал чуть больше четверти часа…

Он посмотрел вверх на окно кабинета, расположенное почти в двадцати футах над телом, затем приподнял безжизненную голову, чтобы ее осветил свет фонаря. На виске видна была рана, из которой медленно сочилась кровь. Дорожка, которая огибала дом, проходила по саду камней, расположенному напротив западной стены. Тело лежало как раз в саду камней.

— Причина смерти кажется довольно ясной, — продолжал Мидоус. — Он упал из окна своего кабинета. Однако мы должны немедленно известить полицию.

Мостин кивнул и быстро удалился.

Брайан, который пока не произнес ни слова, приблизился к телу брата. Колеблющийся свет от фонаря освещал его аскетические черты и странное выражение в глазах.

— Ты никогда не должен был распечатывать эту комнату, Харрис. Я предупреждал тебя…

Доктор Алан Твист как раз собирался намазать тост маслом, когда зазвонил дверной звонок.

«Есть только один человек в целом мире, который может позвонить в такое неподходящее время, — сказал он себе, безутешно глядя на незаконченный завтрак. — Только один».

— Я ждал вас, дорогой Арчибальд, — гостеприимно объявил он посетителю, тучному человеку около пятидесяти лет.

— Ждали меня? — удивился тот, делая лицо сфинкса. — Не пытайтесь изображать из себя пророка, Твист, потому что я знаю кое-кого, кто способен вас превзойти.

Доктор Твист из прошлого опыта знал, что, когда Хёрст пребывал в таком настроении, лучше всего просто позволить ему говорить, поэтому он предложил гостю кресло.

Было приятное сентябрьское утро. За открытым окном солнце мягко освещало Лондон и обливало светом двух замолчавших мужчин.

Высокий и тонкий, с доброжелательным лицом под непослушной седой шевелюрой, с пышными усами над детским ртом, красивой паутиной морщин на здоровой коже, несмотря на то, что он был неисправимым курильщиком трубки, доктор Алан Твист с улыбкой смотрел на своего друга. Его сине-серые глаза озорно блестели за стеклами пенсне с черным шелковым шнурком. Было трудно определить его возраст и еще труднее угадать профессию, поскольку этот любезный джентльмен был замечательным детективом и известным криминологом, обладающим способностями находить улики и анализировать их, что было источником зависти для инспектора Скотланд-Ярда, сидящего напротив него. Арчибальд Хёрст, с редкой шевелюрой, одышкой и румяным лицом, был достаточно веселым для человека, чья профессия, увы, слишком часто заставляет нервничать. Злонамеренная судьба решила так, что именно ему неизбежно поручали самые трудные и сложные дела. К сожалению, чем успешнее он их решал, тем чаще попадал в очередные безнадежные ситуации, пока, проглотив гордость, не обращался к своему другу Твисту.

— Итак, дружище, — начал доктор Твист, — как прошел отпуск на земле Шекспира?

— Лучше и быть не могло, — ответил сияющий Хёрст. — Погода в Стратфорде на Эйвоне была прекрасной, Уорик и Кенилворт — очаровательные города, которые оправдывают свою репутацию. Старые деревянно-кирпичные дома, замки, которые переносят вас в Средневековье… — все в высшей степени приятно. Но, как всегда, счастье длится недолго.

— Ага! — воскликнул Алан Твист, и глаза за стеклами пенсне блеснули.

— Вы знаете Редферна, Гектора Редферна? Он — мой друг детства и в настоящее время — суперинтендант в Челтнеме. Я был достаточно неосторожен и сообщил ему, что провожу несколько дней в его местах, и дал адрес моего отеля. По стечению обстоятельств с одним из самых богатых людей в регионе произошел несчастный случай. Полицию вызвали сразу же, и мой друг решил заманить меня. «Хотя дело на первый взгляд выглядит простым, есть некоторые любопытные аспекты, которые должны заинтересовать вас!»

— Как я уже говорил, ваша известность распространилась за пределы столицы, Арчибальд… Всякий раз, когда дело кажется необычным, немедленно зовут вас.

Хёрст вздохнул, изображая ложную скромность, которая так забавляла его друга, и продолжал:

— Если коротко, я поехал с ним. — На мгновение Хёрст задумался. — Необычное дело? Не совсем так, поскольку это было, очевидно, самоубийство. Мы прибыли на место в середине дня. Тело Харриса Торна было обнаружено незадолго до половины десятого предыдущим вечером… — достав из кармана блокнот, он добавил: — Полагаю, нужно начать с самого начала.

После этого инспектор изложил события фатального вечера до свидетельства Брайана Торна:

— …А теперь мы приходим к последнему человеку, который видел Харриса Торна живым, — его брату Брайану. Я переписал его показания полностью, потому что они показались мне интересными, — сказал Хёрст с улыбкой, маскирующей его истинные мотивы. — Вот они: «Как только я увидел, что моя невестка вернулась в салон, очевидно на грани нервного срыва, я встал, чтобы поговорить с Харрисом, который тоже только что вернулся. Я последовал за ним к лестнице, прося, чтобы он выслушал меня, но он даже не оглянулся. Из угла коридора я видел, как он вошел в кабинет и хлопнул дверью. Он был в гневе. Понимая, что потерпел поражение, я собрался вернуться той же дорогой, но передумал: непрерывные ссоры с Сарой не могли продолжаться до бесконечности, он должен выслушать меня. Я постучал в дверь и, несмотря на тишину, вошел внутрь. Он высунулся из окна, глубоко вдыхая ночной воздух и явно не в себе. Я попытался заговорить с ним, но напрасно. Я знал, что, когда он в таком настроении, любой разговор лучше отложить до следующего дня. Я покинул комнату и вернулся к себе, откуда не выходил до момента, когда было обнаружено его тело…»

Было приблизительно без десяти девять, — продолжал Хёрст, — когда Брайан вышел от Харриса. А в двадцать минут десятого миссис Торн, доктор Мидоус и его невеста увидели, что кабинет пуст. Тело обнаружили лишь пять минут спустя, но, учитывая обстоятельства, мы можем прийти к заключению, что в тот момент оно уже лежало под окном. Согласно Мидоусу, он был мертв уже приблизительно полчаса — диагноз, подтвержденный судебно-медицинским экспертом. Что касается причины смерти, все, кажется, указывает на падение из окна. Несколько ушибов из-за падения и рану на виске мы вполне можем приписать одному из булыжников в саду камней, где его нашли. Вдобавок ко всему, вскрытие установило, что именно эта рана убила его, и не было никаких других подозрительных следов.

В тишине, которая последовала и нарушалась лишь звуками дорожного движения из окна, доктор Твист закурил трубку и заговорил:

— Итак, Харрис Торн — человек, способный быстро выйти из себя и очень ревнивый. И именно эта ревность — оправданная или нет, не имеет значения — является источником их частых ссор. Во время кульминационного момента одной из таких вспышек его видят (в последний раз), когда он высовывается из одного из окон своего кабинета. Тело найдено под этим окном. Говорить больше не о чем: выбрасывание из окна, мотивы и точное время смерти которого известны. Хотя… мне трудно представить себе мужчину, который станет бросаться из окна… по крайней мере, в таких обстоятельствах. Высота меньше двадцати футов, толстые ветви скальных растений и гравийная дорожка внизу — едва ли гарантия верной смерти. Но известны и более странные самоубийства…

— Согласен, — кивнул Хёрст. — Но это не самый причудливый аспект этого дела. Должен рассказать вам о странном прошлом той комнаты и не менее странном человеке, который населял ее.

После этого Хёрст рассказал о зловещем предсказании Харви Торна, обстоятельствах его смерти и последующем запечатывании комнаты.

— Комната безумца… — мечтательно заметил доктор Твист, когда тот закончил.

— …И теперь мы подходим к Брайану, который, по некоторым свидетельствам, также, кажется, обладает пророческим даром. Доктор Мидоус и его невеста в один голос утверждают, что он «увидел» их любовь за день до того, как она расцвела. Но есть и более серьезный факт: он также предсказал смерть своего брата после того, как тот принял решение вновь открыть известную комнату… пророчество, на сей раз сделанное перед несколькими свидетелями. Просто совпадение, скажете вы? Я бы согласился с вами, когда речь шла о предке. Но и здесь сюжет усложняется: по словам свидетелей, он умер от сердечного приступа после бешеных конвульсий в припадке безумия… или от жуткого страха! И на пороге открытой двери! Именно в этом месте миссис Торн испугалась и потеряла сознание после того, как заглянула в комнату, где не было никого, и уставилась на мокрый участок на ковре — точно такой же, как при дедушке Харви!

Прежде всего, мне пришлось проверить, что обморок миссис Торн был подлинным. Мидоус тут твердо стоит на своем. Она пришла в сознание приблизительно тогда, когда прибыл судебно-медицинский эксперт, и он также подтвердил, что обморок подлинный.

Что же она могла увидеть? Моей первой мыслью было, что она видела сам момент, когда муж выпал из окна, но свидетельства докторов относительно времени смерти отбрасывает эту теорию. Шутник в карнавальной маске за окном? Невозможно по нескольким причинам: Мидоус и его невеста не слышали шума, и они обнаружили, что комната пуста, уже через несколько секунд. Мисс Блант даже сразу выглянула из окна и не увидела никого, что подтверждается Фрэнсисом и Паулой Хилтонами, которые приближались к этой части дома. И наконец, парни Редферна исследовали стену под окном и не нашли следов, что кто-то там лез. С другой стороны, они действительно нашли секретный проход…

Будучи умелым рассказчиком, Хёрст сделала паузу и, к собственному удовлетворению, услышал, как Алан Твист воскликнул:

— Секретный проход! Ай да ну! Я думал, они существуют только в романах. И где он находится? В камине?

— Сбоку от него. Он умело встроен в книжный шкаф, который охватывает стену по обе стороны от выступа в кладке для дымохода. Часть секции справа поворачивается как дверь и ведет в соседнюю кладовку со старым барахлом. Кнопка скрыта позади ряда книг. Нам рассказал об этом Брайан.

— И вы думаете, что какой-то шутник вышел оттуда и напугал миссис Торн…

— Так мы и думали, но наши надежды рассеялись как дым. Внутри мы нашли пыль повсюду, включая половицы, но никаких следов. В комнату не заходили целую вечность. Остается свидетельство самой миссис Торн, скажете вы, — продолжал он с плохо скрываемым раздражением. — Доктор Мидоус разрешил ей поговорить с нами лишь во второй половине дня. Таким образом, мы ждали… и напрасно. Она помнит, как стояла у кабинета мужа с Мидоусом и мисс Блант и стучала в дверь. Но после этого — ничего, черная дыра. Поскольку она все еще была в состоянии шока, мы не настаивали. Редферн допрашивал ее после этого, но безрезультатно. По словам Мидоуса, вполне возможно (с учетом начального шока, сопровождаемого другим в виде смерти мужа), что она никогда не вспомнит.

Доктор Твист молча кивнул, а затем спросил:

— Вы спрашивали ее, по поводу чего они с мужем ссорились? И почему снова разбежались так скоро после примирения?

— Да, но не узнали ничего нового. Предметом их ссоры был Мидоус. Торн подозревал его в тайном заигрывании с женой, которая (вновь, по мнению Торна) не делала ничего, чтобы его остановить. В глазах большинства людей его подозрения были беспочвенными. Очевидно, у него были настоящие приступы ревности… которые было «все труднее и труднее терпеть», призналась она со слезами на глазах. После трапезы Харрис Торн пошел в свой кабинет, а она присоединилась к нему немного позже. Он тут же начал упрекать ее за то, что она пригласила Мидоуса и его невесту… и они ругались до половины девятого, когда она наконец смогла его успокоить. Она предложила ему выйти подышать свежим воздухом, на что он не возражал, и они вышли вместе. Но едва они оказались на открытом воздухе, как он начал все снова. Она вернулась, а остальное вы знаете. Между прочим, кабинет полностью обыскали без малейших результатов. Не было никакого следа жидкости, которая смочила ковер около камина, таким образом, скорее всего, это вода.

Хёрст закончил отчет, пожал плечами и зажег сигару.

— Самое малое, что можно сказать, — глубокомысленно заметил Алан Твист, — это что ничего не ясно. Если вернуться к смерти Харви Торна, можно прийти к заключению, что в той комнате покоится нечто, которому не нравятся, когда его тревожат. Во-вторых, это нечто пугает людей, заставляя умереть на месте, потерять сознание или выпрыгнуть из окна… В-третьих, это нечто невидимо или, точнее, немедленно испаряется после своего появления… но после этого испарения остаются следы на ковре.

— Вы думаете о каком-то водном монстре? — загремел Хёрст. — Существе с телом столь прозрачным, это его даже не видно?

— Прямо из шотландского озера? Нет, мой друг, я не о нем. Я просто обозначил проблему, как она мне видится, — добавил он с веселыми искорками в глазах за стеклами пенсне.

— Можете сказать, что заставляет вас улыбаться, Твист?

Выдающийся детектив ласково поглядел на своего друга. Волосы Хёрста, всегда тщательно расчесанные на розовом черепе, имели характерную особенность: как только он волновался, на лоб немедленно падала прядь, как это произошло сейчас.

— Что заставляет меня улыбаться, так это ваш талант влезать в самые сложные дела. Обычно проблема стоит по-другому: очевидный случай убийства, где все выглядит так, словно никто не мог его совершить. Здесь же нет убийства как такового, но имеется некий «объект», который пугает людей и исчезает. Женщина падает в обморок, мужчина бросается из окна… хотя нельзя исключать и убийства.

— Эту возможность я никогда не исключал, — возразил Хёрст елейным голосом. — Наследство, которое оставил Торн, является, конечно, по меньшей мере, пищей для размышлений. С этого времени его вдове будет принадлежать все состояние.

— Все переходит к ней?

— До последнего пенни. Он, должно быть, считал, что его брат, собственное состояние которого включает половину поместья и много акций в компании, и так неплохо обеспечен. Таким образом, он все оставил ей. Он составил завещание спустя несколько дней после свадьбы, не сказав об этом ни ей, ни кому-либо еще. Брайан расстроился? Не могу сказать. В любом случае, если предполагать убийство, мы не можем исключать никого на том основании, что он не знал о завещании. Но если он действительно убил своего брата, сомневаюсь, что из-за денег. Он… как бы это сформулировать… несколько специфичный, и это его предсказание, сделанное незадолго до трагедии, кажется очень подозрительным. А вы что думаете?

Доктор Твист, глаза которого были закрыты, казалось, заснул.

— Давайте оставим это пока, — внезапно сказал он. — Предположим, что это убийство: Харриса Торна или буквально вытолкнули из окна или заставили его выпрыгнуть с помощью какого-то трюка. Вы можете кратко перечислить для меня события того вечера с временами и перемещениями каждого человека?

— Конечно, — сказал инспектор, вновь доставая блокнот. — Я уже это сделал. Вот:

— Вернемся к фатальному моменту приблизительно от 8.50 до 9.00. Самое твердое алиби несомненно у Сары Торн, которая отсутствовала, находясь в компании Бесси Блант. Трудно заподозрить сговор между ними. Мистер и миссис Хилтон обеспечивают алиби друг другу, но они — супружеская пара, поэтому… У их сына Фрэнсиса нет никакого алиби. Он вышел из дома и искал жену, которая также не может описать свои действия. Доктор Мидоус находился в салоне один: также никакого алиби. То же самое с Брайаном, который сидел в своей комнате рядом с кабинетом…

— Принимаю. Но если это было убийство, вы считаете, что виноват Брайан!

Арчибальд Хёрст улыбнулся.

— Мы долго допрашивали его. Мягко, могу вас уверить. Несколько вопросов о его воображаемой силе… В чем я могу вас заверить, он не шарлатан в обычном смысле, то есть, действительно верит в силу своих предсказаний. Он подтвердил пророческое предупреждение своему брату. «Это было неизбежно», — все время повторял он. Я не утверждаю, что он убийца, но он производит странное впечатление… Так или иначе, какой вывод вы делаете из всего этого? Убийство или самоубийство?

Доктор Твист ответил не сразу. Он загадочно попыхивал трубкой.

— А кроме этого, — внезапно спросил он, — вам ничего не показалось странным?

Хёрст искоса взглянул на него.

— По мне, странных вещей и так хватает.

— Конечно, но я говорю о действиях и перемещениях всех лиц тем вечером. И могу вас заверить, что-то тут неправильно!