Комната Вагинова

О морских чудовищах, странных соседях и предметах, падающих с небес

Нина лежит, уткнувшись щекой в пол, и наблюдает за комком пыли. Он летает по кругу и почти что вальсирует. Чем дольше Нина изучает комок, тем более живым и антропоморфным он ей представляется. В нем проступают черты лица. Причем не рыхлые, пухлые и бесформенные, каких стоило бы ожидать от комка пыли, а утонченные: рельефные нос и губы, высокий аристократический лоб. Нина готова поклясться, что у комка пыли прилизанная прическа на косой пробор. Этот комок то ли морщится, то ли щурится. У него такое выражение, будто Нина вот-вот сморозит редкую тупость, за которую им обоим будет стыдно.

Но Нина ничего не сморозит: у нее во рту тряпка, а губы заклеены скотчем. Руки и ноги Нины связаны тем же скотчем, кусками джутового каната, фрагментами старой одежды. Если бы в эту комнату в коммунальной квартире зашел человек, занимающийся обездвиживанием людей и животных профессионально, — профессиональный обездвиживатель, так сказать, — он оценил бы работу по обездвиживанию на твердую тройку. Имеют место явный перерасход материала, топорность, неряшливость. К тому же работа сделана без уважения к жертве, что не соответствует этике обездвиживателя: кляпом служит грязная тряпка. Неужели так трудно было ее постирать или купить новую? Но в то же время нужно признать: жертву зафиксировали надежно. Шансов освободиться у Нины практически нет, во всяком случае без применения специальных средств.

Из приоткрытого окна задувает очередной порыв ветра и уносит комок. Нина остается наедине с похитителем. Он сидит на стуле спиной к ней и стрижет ногти на левой ноге. Ногти отскакивают от стенки и летают по комнате. В какой-то момент кусок ногтя едва не попадает Нине в лицо — приземляется рядом и исчезает в щели пола. Правой ногой похититель удерживает баланс, покачиваясь на двух задних ножках стула. Нина изучает ахиллово сухожилие на этой ноге. Монументальное, толстое и облезлое — как будто обработанное наждачкой.

Орудуя маникюрными ножницами, мужчина не отрываясь смотрит в ноутбук. В маленьком окне проигрывается видео, но картинка статична. Мужской голос рассказывает: «Возьмем образ двустороннего домино. На обеих сторонах домино нанесены разные числа. Скажем, на одной костяшке с одной стороны написана единица, а с другой стороны — тройка. Допустим, все цифры на одной стороне идут по порядку: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…»

Взгляд Нины скользит по комнате. Она смотрит на бесконечный ряд консервов и круп в шкафчике над столом, на однотипные советские корешки книг на полке, на спартанское ложе ее похитителя — голый матрас с подушкой без наволочки.

Похититель закончил стрижку ногтей, но убирать за собой не торопится. Он отложил ножницы и теперь печатает что-то в окне текстового редактора. Он печатает одним пальцем, напоминая ученую обезьяну. Звук печатания то усиливается, то ослабевает. Нина прижимается щекой к полу, но ничего не чувствует: ее лицо и конечности онемели — зато в животе все горит и бурлит. На нее снова накатывает сонливость. Моргая, Нина продолжает смотреть на ахиллово сухожилие.

У Нины острые зубы, а еще она быстро ползает: об этой своей способности Нина узнала в трехзвездочном турецком отеле. Аниматоры устроили конкурс, смысл которого состоял в том, чтобы раньше всех доползти до подставки возле бассейна и схватить зубами стакан с алкогольным коктейлем, а потом, так же ползком, вернуться с добычей (все это время не прибегая к помощи рук). В этом ползании и хватании у Нины не оказалось конкурентов. По итогам соревнования она получила шоколадную золотую медаль и грамоту с надписью: «Награждается Нина Медведева за первое место в районном конкурсе „К стартам готов!“».

Нет, грамота и медаль были в школе. А на турецком курорте ее наградили игрушкой. Игрушкой в виде толстого мужчины в солнцезащитных очках и с набриолиненными волосами. Если нажать на кнопку, то он распахнет плащ и продемонстрирует член. Или она опять перепутала? Конечно, нет. Это игрушку с членом вручили в школе, после окончания пятого класса. Последний день ее нормальной школьной жизни. На сцене Нина в юбке и свитере, над ней склонилась классная руководительница Валентина Дмитриевна — уставшая блондинка лет сорока, типичная героиня песен Татьяны Булановой. С тоскливой улыбкой она вручила Нине эту игрушку. Нина нажала на кнопку. Зрители в актовом зале — родители, дети, учителя — сдержанно аплодировали со скучающими физиономиями. Точнее, они не хлопали, а сидели, как будто окаменев. Вид члена парализовал их. Нина видит сны наяву, и в этих снах нет движения — просто статичные картины сменяют одна другую. Иногда они подрагивают по краям, иногда нет.

Нина думает, что доползла бы до ноги похитителя за шесть-семь секунд. Но в реальности она не может даже пошевелиться. Ей что-то вкололи в ягодицу, и это что-то колют примерно по три раза в день. Пару часов в сутки она условно бодрствует, смотрит наяву сны-картины, а все остальное время просто спит, провалившись в бездонную черноту. Нина провела так несколько дней, а может, уже неделю. И ни разу не испытала страха и даже тревоги. Иногда ей хочется улыбаться — она улыбнулась бы, если б не кляп во рту.

Похититель снова берется за маникюрные ножницы. В это же время раздается стук в дверь. Похититель не ждет гостей. Он выпрямляется. Его спина, плечи, шея напряжены. Бросив на Нину недоверчивый взгляд, он подходит к двери. Похититель произносит короткую реплику с вопросительной интонацией. После чего припадает ухом к двери и вслушивается, как глуховатый старик. Потом он раздумывает над ответом. Он явно не знает, что предпринять. Опять смотрит на Нину — с подозрением, с беспокойством. Берется за ручку и открывает дверь.

В проеме показывается мужское лицо — желтоватое, круглое и инфантильное. Но глаза на этом лице внимательные. Они мгновенно пробежались по комнате, прежде чем похититель загородил Нину плечом. Вряд ли гость сумел разглядеть Нину (она лежит в темном углу очень большой комнаты), но ей понравился его взгляд — цепкий, обеспокоенный. Он явно что-то подозревает, и это логично, ведь Нину наверняка разыскивают. «Скоро все это закончится», — думает Нина и погружается в привычную черноту.

Сеня сидит на кухне и изучает раковину. Она засорилась, и Сеня как загипнотизированный смотрит на темную поверхность воды. Раковина напоминает заболоченный пруд. Но Сеню смущают не грязь и не возможное зловоние. Он смотрит на два белых блюдца, очертания которых угадываются с трудом. Сене хочется пить, но все стаканы покоятся где-то на глубине, под слоем пены и блюдцами. Сеня глядит и глядит на эти два блюдца, похожие на пару огромных бесстрастных глаз.

Сеня успел позабыть, какой первобытный ужас в нем пробуждает раковина, полная темной воды. В доме, где он жил с родителями, стояла посудомоечная машина. Конечно, бывало, что Сеня споласкивал какой-то столовый прибор, но эту процедуру он воспринимал совершенно спокойно: его не пугает раковина сама по себе — только раковина со стоячей водой, непрозрачной.

Сеня прекрасно помнит момент, с которого все началось. Ему было около шести лет, он так же сидел на кухне, но только не на табурете, а под столом, играя с пластмассовыми фигурками. Это были американский солдатик и морское чудовище, напоминающее плезиозавра. Купол клеенчатой скатерти обеспечивал Сене и этим фигуркам интимную обстановку. Под непрозрачной клеенкой можно было поверить, что, кроме него и пары игрушек, ничего во вселенной нет. Но вдруг угол скатерти отогнулся и герметичность вселенной нарушила голова отца. Она смотрела на Сеню со снисходительной улыбкой и даже с долей пренебрежения. Как будто отец рассчитывал, что его сын дошкольного возраста не играет с фигурками, а работает над диссертацией. Внимательно изучив фигурку, отец сообщил: «Морские чудовища могут водиться вообще где угодно. Все водоемы сообщаются между собой».

Контекст утверждения утрачен: оно могло быть продолжением разговора или завуалированной шуткой про тещу, Сенину бабушку (отец часто сравнивал ее с разными рептилиями и хтоническими существами). А может, он сообщил этот факт ни с того ни с сего. Но Сеня запомнил именно эту фразу. Что-то в ней было такое простое и страшное, что навсегда поселило в нем ужас перед скоплениями воды, в которых нельзя разглядеть дно. С тех пор, даже плескаясь в ванне с пеной, Сеня не чувствовал себя в безопасности. Казалось, в любой момент до кожи дотронется нечто холодное и он увидит толстое щупальце. Мгновенно обвив ногу, оно утащит его куда-то вниз, туда, где все водоемы сходятся. То же относилось и к раковине, унитазу, луже после дождя. С годами страх притупился и уже давно не напоминал о себе — до этого случая на кухне коммунальной квартиры.

Сеня полностью поглощен созерцанием раковины и не замечает, как на кухне появляется кто-то еще. Это мужчина в расстегнутой белой рубашке, с кудрявыми волосами на голове, груди и руках, с серьгой в ухе. Лицо у него сонное и слегка удивленное. Мужчина похож на пирата, который так осточертел экипажу, что его бросили погибать на необитаемом острове.

Какое-то время он смотрит на Сеню не шевелясь, сжимая в руках пакет с мясом. Он видит, что неизвестный ему человек на кухне коммунальной квартиры переживает интимный момент. Что человек в глубочайшем трансе, загипнотизирован раковиной или гипнотизирует ее сам. Стараясь не издавать ни звука, а это затруднительно при скрипучих полах, мужчина возвращается в коридор и скрывается у себя в комнате.

Сеня чуть вздрагивает от звука спускаемой воды. Он слышит, как включается или выключается свет в коридоре. Сеня видит себя как будто со стороны: мужчина лет тридцати в глянцевом синем костюме, купленном мамой. Рост у Сени чуть выше среднего, сложение крупное. На голове мало волос, лицо по-детски круглое, излучающее добродушие, а кожа сухая и желтоватая. Он напряженно прислушивается к шагам в коридоре: сперва они приближаются, но потом замирают где-то на полпути, лязгает ключ, открывается и закрывается дверь.

У Сени вырывается вздох облегчения. Вообще-то он хочет сойтись с соседями, даже завести с кем-нибудь дружбу: сближение с жильцами коммунальной квартиры соответствует его прагматическим целям, а кроме того, у него мало друзей. Но прямо сейчас Сеня не расположен к общению: переезд его утомил, ему хочется просто лежать в темноте, с чаем, в наушниках, слушать группу The National и подпевать шепотом.

Бросив на раковину еще один взгляд, Сеня идет в свою новую комнату. Это темный пенал с минимальным набором мебели: конторка, комод и кровать. На окнах тяжелые шторы с кисточками — они пожирают пространство, мрачные, царственные и потрепанные, как занавес в провинциальном театре. Продавленная кровать издает стон по любому поводу: от сквозняка, от перемещений по комнате, от одной мысли о ней. Комод забит чужими вещами: по словам хозяйки, их оставил прежний жилец, съехавший без предупреждения. Сеня переложил вещи так, чтобы освободить пару полок для белья и предметов личной гигиены.

Сеня то и дело смотрит на шторы, ему хочется их раздвинуть, полюбоваться зимними видами, но его мучает ощущение, что за шторами кто-то прячется — возможно, прежний жилец. Некоторое время Сеня стоит возле штор, как будто в самом деле прислушиваясь, пытаясь понять, есть ли за ними кто-нибудь.

В этот момент в дверь стучат и в комнату сразу влетает хозяйка — Анна Эрнестовна. Меньше часа назад Сеня сидел с ней на кухне и подписывал договор. Она действует быстро, решительно: проходится тряпкой по всем поверхностям, раздвигает шторы и открывает форточку. В комнату врываются потоки холодного ветра. На хозяйке легкий атласный халат, умеренно откровенный.

— Свежий воздух — это самое главное, — напутствует Анна Эрнестовна. — Свежий воздух, гимнастика и подъем не позднее семи утра.

Она сама — олицетворение свежего воздуха или даже ушата холодной воды. Поплевав на палец, Анна Эрнестовна яростно трет пятно на стене. Все стены комнаты в темных кляксах от раздавленных насекомых. Но хозяйка взъелась почему-то на одно конкретное пятно и долго и интенсивно его натирает.

— У вас очень изысканные занавески, — говорит Сеня. — С бахромой и кисточками, просто шикарные.

У Сени плавная обволакивающая речь университетского профессора, которая вынуждает Анну Эрнестовну замедлить движения. Продолжая тереть пятно, она объясняет, что такие занавески необходимы. Они позволяют выспаться. Если ночью в комнату проникает хоть капля света — от фонарей или фар, — человек не может уснуть как следует. Ему кажется, что он спит, а на самом деле это иллюзия: он только дремлет — и силы и энергию таким образом восстановить нельзя.

— А вы знали, что человек видит сны круглосуточно, даже когда не спит? Просто разум их подавляет, — говорит Анна Эрнестовна.

Сеня смотрит на занавески с наигранной благожелательностью, как бы говоря им спасибо за ту работу, которую они выполняют для нормализации сна. Выдержав паузу, он задает встречный вопрос:

— Скажите, пожалуйста, а водятся ли у вас в квартире клопы?

Анна Эрнестовна перестает тереть пятно. Это женщина немного за пятьдесят, с лицом, испещренным морщинами, но тело у Анны Эрнестовны спортивное и подтянутое. Рядом с ней Сене становится немного стыдно за свою рыхлую комплекцию, за неэнергичность, за бесполезные часы, проведенные над столом с книгами. Высокая прическа Анны Эрнестовны напоминает снимок костра. Она смотрит на Сеню с недоверием — доброе обезьянье лицо Анны Эрнестовны делается надменным. Все так хорошо начиналось: приятный интеллигентный жилец с бархатным голосом — и вот каверзный вопрос про клопов.

— У нас нет клопов. Но они живут у соседей снизу. Иногда они здесь появляются, но это не наши клопы.

Сене на это нечего возразить, и Анна Эрнестовна наступает:

— А вы собираетесь тут разгуливать в уличном? У вас что, нет домашних штанов?

Сеня пасует, сдает позиции, плюхается на кровать, сбитый с толку энергией и напором Анны Эрнестовны. У Сени есть странная привычка: в неловкой ситуации он начинает разглядывать свои ладони и пальцы, как будто видит их в первый раз. Вот и сейчас он смотрит на пальцы, избегая смотреть на Анну Эрнестовну. Когда Сеня садится, кровать издает чудовищный скрип, настоящий рев титанов из Тартара. Хозяйка игнорирует звуки кровати и, выкрикнув «Сейчас у вас будут штаны!», убегает из комнаты. Сеня остается наедине с тревожными мыслями: его беспокоит диспропорция между вопиюще старым лицом и вопиюще молодым телом Анны Эрнестовны. Ему очень хочется закрыть дверь на ключ, но он подавляет это желание.

Перед Сеней лежит договор аренды. Сеня механически листает его, но задерживается на фразе: «При возникновении форс-мажорных обстоятельств, а именно: введении военного либо чрезвычайного положения…» Сеня вспоминает, что его не попросили внести залог, указанный в договоре, и вообще хозяйка очень уж неохотно обсуждала с ним финансовые и другие практические вопросы. Вопрос о дате ежемесячной оплаты Анна Эрнестовна просто проигнорировала. Кроме того, Сеня не получил от нее никаких сведений о других жильцах, о местных порядках, не получил напутствий, предупреждений, угроз, просьб и распоряжений. Хозяйка не выказала ни малейшего интереса к Сене, не пожелала вникать в детали его биографии, в тот извилистый путь, который привел Сеню в эту конкретную коммуналку. Казалось, во время подписания договора она была настроена философски: возможная порча мебели, задержка арендной платы, включение музыки посреди ночи — в масштабах космоса, мировой истории, перед лицом смерти все это играет третьестепенную роль.

Сеня сидит неподвижно десять-двенадцать минут до появления хозяйки с домашними штанами. На этих штанах не оказывается никаких надписей, полосок, застежек и даже карманов. Просто строгие темно-синие брюки, которые ему явно малы.

— Приятного проживания, — произносит хозяйка без тени доброжелательности. — В этой комнате лучший вид.

Вид действительно живописный — на канал Грибоедова, Львиный мостик и доходный дом на другой стороне. Но Сене такой вид без надобности — ему нужна комната с видом во внутренний двор. Из такой комнаты можно заметить помойку и двери хорошо сохранившихся каретных сараев. В одной таких из комнат в этой самой квартире жил поэт и писатель Константин Вагинов. Конкретная комната неизвестна, к тому же квартира пережила перепланировку — или даже несколько перепланировок, — но вид из окна не претерпел изменений.

Сеня преподает в СПбГУ на кафедре истории русской литературы и готовится писать книгу о Вагинове. То, что ему удалось найти комнату в том же доме, на третьем этаже, где жил его любимый писатель, — большая, даже невероятная удача. Но Сене хочется пойти дальше: ему нужна та самая комната или хотя бы комната с тем же видом. Он и сам до конца не знает, что это даст, но чувствует, что так надо. Комнат с видом во внутренний двор целых три, и он рассчитывает напроситься к жильцам этих комнат в гости и в идеале уговорить кого-то из них на обмен.

Сеня лишен обаяния, он пуглив и одновременно высокомерен, но его переполняет уверенность, что с соседями не возникнет проблем. Сене почти двадцать девять лет. Все эти годы он жил с родителями в «доме на курьих ножках» возле метро «Приморская». По мужской линии Сеня принадлежит к научной династии. Отец, дед и прадед Сени преуспели в технической сфере: они были инженерами, докторами наук. А женщины занимались хозяйством или работали в гуманитарной сфере — преподавательницами русского и литературы, как Сенина мама, или переводчицами, экскурсоводками. Сеня нарушил неписаную традицию семьи и сделался мужчиной-гуманитарием. Было непросто признаться отцу, что ему не так уж и нравится физика. Что он посещает литературный кружок. Со временем его склонность к гуманитарным наукам стала восприниматься семьей как досадная, но безобидная патология. Она и по сей день остается неисчерпаемым источником шуток с налетом сексизма.

Сеня давно одинок. Несколько лет он встречался с коллегой-преподавательницей и, когда показалось, что их отношения совсем исчерпали себя, предложил съехаться. Она согласилась. Прожив так около месяца, на каникулах они решили пойти в поход. Доехали до конечной станции, долго шли через лес к Зеркальному озеру, где собирались разбить палатки. Сеня принялся разводить костер, но огонь все не занимался. Накануне шел дождь, сухих веток не было, а жидкость для розжига Сеня забыл. Попросить помощи было не у кого. Перспектива замерзнуть в ночном лесу должна была вселить в пару страх. Но то, как упрямо и безуспешно Сеня пыхтел над костровищем, какой чахлой траурной струйкой взвивался дым, оказалось столь наглядной метафорой их отношений, что оба не выдержали и рассмеялись. Они успели на последнюю электричку и разошлись на следующий день.

Сеня был счастлив вернуться к родителям — их отношения обрели второе дыхание. Особенно Сеня сдружился с отцом. Отец подключил двадцать спортивных каналов. Они каждый вечер смотрели футбол: прямые трансляции высших и низших лиг, повторы старых матчей. Отец сыпал цифрами: точные суммы трансферов и зарплат футболистов, статистика выступлений, показатели технико-тактических действий. Отец сидел с тетрадкой и записывал цифры, проводил вычисления — Сеня слушал его открыв рот. А вот мама, казалось, не выражала особенной радости — во всяком случае, ее манера сватать Сеню каждой своей студентке могла навести на подобные размышления.

Проходит пара часов. Услышав оживленный разговор с кухни, Сеня решает, что пришло время знакомства с соседями, и выходит из комнаты. Коридор коммуналки забит пыльным хламом: тазами и ведрами, полками, стульями, чемоданами, со стен свисают предметы одежды, половники, рыболовные снасти. Все они взаимо…