Компаньоны

Глава 13. Сын своего отца

Твой отец предпочитал молот и меч, — заявил рваный Дайн, когда отряд подошел ко внешним вратам. Дайн получил такое прозвище из-за своей задиристой манеры боя и привычки лезть на рожон очертя голову, отчего все лицо его было покрыто боевыми шрамами.

— Я не мой отец, — угрюмо буркнул Бренор, вскинув на плечо, свой боевой топор.

— Хорошенький тон для безбородого юнца, верно? — вступил в разговор Огнун Кожаный Ремень, командир. Он подтолкнул Малыша Арр Арра плечом и шутливо ткнул ему кулаком в челюсть. Тут, однако, глаза его широко раскрылись, и он начал пристально разглядывать младшего из своих пехотинцев. — Глядите-ка! Малыш Арр Арр начал обзаводиться бородой!

— Реджинальд, — поправил Бренор. Как ему хотелось избавиться от всего этого притворства — сейчас же, немедленно. Он Бренор Боевой Топор, восьмой король Мифрил Халла, десятый король Мифрил Халла, воитель Долины Ледяного Ветра. Как он хотел прокричать об этом, громко и во всеуслышание!

Но Огнун подметил верно, поскольку Бренор действительно начал обнаруживать — наконец-то! — зачатки бороды, огненно-рыжей, очень похожей на ту, которую он носил в прежней жизни. Он гадал, будет ли и сам выглядеть так же, как в той, другой жизни. Прежде он не очень-то задумывался об этом, но теперь, когда начала пробиваться борода, до него дошло, что он вполне может оказаться физической копией короля, которым был когда-то.

Пока что, конечно, без шрамов и, с горечью подумал он, взглянув на свой новенький топор, без множества зазубрин, заработанных им в битвах.

Он снял оружие с плеча и, не обращая внимания на продолжающиеся подначки, принялся разглядывать чистое и гладкое лезвие. Он вспомнил свою первую зазубрину в прежней жизни, результат замечательного приключения с эттином в туннелях возле Мифрил Халла, и понял, что в том бою был куда старше, чем теперь. Три месяца назад был пятнадцатый день рождения Реджинальда Круглого Щита, то есть он теперь на десять с лишним лет моложе, чем Бренор во время первого настоящего похода в своей прошлой жизни. Воистину, Реджинальд Круглый Щит, Малыш Арр Арр, был куда более искусным воином твердыни Фелбарр, нежели юный Бренор — воином клана Боевого Топора, несмотря на то что весь его опыт сводился пока к боям на тренировочных площадках. Но зато, конечно, в той, прошлой, жизни Бренор был принцем Мифрил Халла и перед ним открывались огромные возможности для совершения великих дел, чего ему не видать, будучи Реджинальдом.

Его память устремилась сквозь годы, ко множеству сражений — он снова запрыгивал на спину Мерцающему Мраку; освобождал Вульфгара от демона Эррту; разрубал череп Матери Бэнр, когда дроу бросили им вызов; словно утес, рассекал море слуг Обальда, хлынувших в Долину Хранителя, — и Бренор глубоко и смиренно вздохнул. Сможет ли он прожить такую жизнь заново? Сумеет ли действительно начать все сначала, без единой зазубрины на топоре, и создать себе имя, достойное клана Боевого Топора?

И самый сложный из всех вопросов: для чего?

— Значит, боги могут просто стереть все начисто и сделать вид, что ничего и не было, так? — пробормотал он.

— Что такое, мальчик? — спросил Рваный Дайн. — Вытереть? Нет, это у тебя выросли настоящие волосы, твоя борода будет густой и рыжей. Ты теперь не Малыш Арр Арр! Ты просто Арр Арр, как твой отец.

— Реджинальд, — спокойно повторил Бренор, и Рваный Дайн расхохотался, как и остальные пятеро дворфов их разведывательного отряда. Бренор знал, что они никогда не уступят и не перестанут поддразнивать его.

Не то чтобы это. докучало ему. Какая разница? Его могли бы называть хоть Морадином, и все равно в итоге останутся кости и камни, и ничего больше.

Он готов был зарычать, но сдержался.

— День за днем, шаг за шагом, — сказал он себе. Его новая молитва против шепота отчаяния.

— За воротами поворачиваем на север, ребята и девчата, — сказал Огнун своей боевой группе. — К Ровинским горам и Тропе Боевого Венца. Говорят, что гоблинскому отродью там стало чересчур вольготно.

— Хей-хо, значит, в бой! — воскликнула Таннабричес Опустившийся Молот, Кулак из парочки Кулак и Фурия.

— Хей-хо! — подхватил Рваный Дайн, но уже с иронией. Всякому патрулю, выходящему из Фелбарра, было велено ожидать неприятностей, но, увы, неприятности встречались редко.

— Нет уж, довольно с меня Маллабричес, — рассмеялся Огнун Кожаный Ремень, имея в виду сестру-близнеца Таннабричес с очень подходящим прозвищем Фурия. Эту пару разлучили, и Маллабричес отправили обратно в учебный отряд, после того как она заехала в нос человеку, странствующему торговцу, когда он посмеялся над ее предположением, будто он продает свои товары оркам.

Понижение Маллабричес освободило для Бренора место в боевой группе, что не слишком-то нравилось Таннабричес, которая была тремя годами старше Бренора, о чем часто напоминала ему, неизменно заводя одну и ту же песню: «Не слишком-то радуйся, Малыш Арр Арр. Моя сестра вернется, и тебя снова отправят к детишкам, твоим приятелям».

«Ага, может, тогда я смогу снова рассказать им всем, как отпинал твою тощую задницу», — всегда отвечал Бренор, и снова и снова дело едва не доходил до драки. Едва, поскольку было очевидно, что неистовая Таннабричес не хочет иметь дело с Малышом Арр Арром один на один.

— Пять дней мы пробудем в горах, — услышал Бренор пояснения Огнуна, когда вновь сосредоточился на общем разговоре. — И за эти пять дней мы перероем всю округу, уж будьте уверены, в поисках малейших следов. Если там, наверху, есть гоблины, наша задача — чтобы король Эмерус знал об этом наверняка.

— Принести ему их уши? — уточнила Таннабричес.

Огнун рассмеялся.

— Ну, если подвернется случай, то да. Но куда вероятнее, что мы отыщем лишь признаки гоблинов — следы и экскременты. Мы найдем их, и король Эмерус наверняка пошлет большую боевую группу, и... — Он помедлил и выставил перед собой ладонь, утихомиривая вечно возбужденную Таннабричес. — И да, будьте уверены, что я попрошу, чтобы мы вшестером оказались в ней в первых рядах.

— Хей-хо! — возликовала Таннабричес Опускающийся Молот.

Как самым молодым участникам разведывательной группы, Бренору и Таннабричес поручалась большая часть черной работы вроде сбора хвороста для костра.

Зима уже ослабила свою хватку, которой держала Ровинские горы и все территории Серебряных Земель, но лишь слегка. На такой высоте относительно твердыни Фелбарр еще можно было отыскать небольшие снежные заплатки, а на ночном ветру и бывалый дворф залязгал бы зубами от холода.

— Ну, пошли же, — проворчала Таннабричес Бренору, когда они описали очередную дугу, двигаясь по извилистому руслу, пробитому за столетия потоками талых вод в громадном каменном уступе. — Там уже развели костер, добавила она, когда из ущелья стал виден их лагерь внизу, в небольшой лесистой долине, усеянной валунами.

— Клянусь богами, Кулак, — запротестовал Бренор, — у меня болят ноги и урчит в животе.

— Тем более есть причина шагать побыстрее, верно? — бросила она через плечо, странно хрюкнув в конце, что Бренор принял за фырканье.

В следующий миг ее вязанка хвороста упала на землю, а Таннабричес повалилась навзничь — с копьем, торчащим из груди.

Глаза Бренора округлились. Он отшвырнул прочь хворост и плашмя упал на землю, и очень вовремя, поскольку следующее копье пролетело над ним и с треском ударилось о каменную стену туннеля.

Бренор на четвереньках поспешил к своей лежащей напарнице и поморщился при виде прескверной раны. Из-под древка копья, глубоко засевшего чуть пониже ключицы, совсем близко от сердца бедняжки, фонтаном била кровь. Дрожащей рукой Бренор попытался удержать древко, чтобы оно не раскачивалось, видя, что малейшее его колебание причиняет бедной Таннабричес мучительную боль.

— Беги, — прошептала раненая девушка, выталкивая слова вместе с кровью. — Я ухожу в Дом Дворфа. Предупреди, остальных!

Она закашлялась, и начала сворачиваться калачиком, Бренор, делавший все, чтобы ей помочь, вдруг поднял взгляд, услышав приближение врагов. По доносящемуся топоту он понял, что в считанные мгновения они наводнят туннель.

— Иди! — взмолилась девушка.

Будь Бренор действительно Малышом Арр Арром, неопытным юнцом всего лишь пятнадцати зим от роду он, вероятно, последовал бы ее совету. Бренор не мог отрицать ни того, что даже при его опыте внутри него засел страх, ни очевидной истины, что его долгом было предупредить Огнуна, и Рваного Дайна, и остальных…

Но он не был Малышом Арр Арром. Oн был Бренором Боевым Топором, научившимся за столетия превыше всего ставить верность тем, кто прошел через саму смерть и вернулся обратно, насквозь пропитанный яростью.

Рыча, с неизвестно откуда взявшейся силой, которой он в себе и не подозревал, Бренор ухватился за древко копья обеими руками и переломил его, оставив лишь короткий обломок, торчащий из ужасной раны. В то время как одной рукой он отшвырнул сломанное древко прочь, другой рукой Бренор ухватил Таннабричес за ворот и легко забросил себе на плечи, и не успела еще ноша коснуться его спины, он кинулся наутек.

Бренор услышал позади вопли и представил себе град копий, летящих ему вдогонку. Это лишь заставило взбешенного дворфа развернуться, чтобы встретить смертоносный шквал лицом к лицу и чтобы Таннабричес по возможности оставалась у него за спиной, дабы ее тело не стало случайно щитом для него.

Действительно, к нему неслись три копья, и метнувшие их орки, едва ли в десяти шагах- от него, взвыли, предвкушая убийство.

Бренор ухитрился увернуться от одного, принять на щит второе и отбит третье топором, так что оно лишь вскользь задело его по боку, больно ужалив сквозь кольчугу, но не причинив серьезного вреда.

Однако из-за этих резких движений он едва не выпустил свою напарницу, и она начала сползать. Но Бренор опять-таки лишь зарычал и переменил ногу, снова подхватив Таннабричес, и помчался вниз по тропе.

— Орки! — кричал он, прыгая с камня на камень вниз по крутому склону и каким-то образом, просто чудом, ухитряясь удерживать равновесие.

Он стремительно влетел в молодой лесок, наконец оступился и полетел вниз головой, и Таннабричес у него на плечах подпрыгнула, вдавив его лицом в землю, и вяло перекатилась к костру.

— Мандарина! — заорал Рваный Дайн Мандарине Яркому Поплавку, жрецу группы. Женщина-дворф выплюнула кусок мяса, который жевала, и кинулась за своей медицинской сумкой.

— Орки! — крикнул Бренор, отплевываясь грязью.

В тот же миг наверху раздался громкий треск, на лагерь посыпались сломанные ветки, и огромный камень грохнулся на землю, придавив бедному Огнуну Кожаному Ремню ступню. Ох, как же он взвыл!

Бренор и Магнус Кожаный Ремень, шестой член отряда и четвероюродный кузен Огнуна со стороны отца, одновременно подскочили к камню, пытаясь столкнуть его с ноги своего командира, но, к несчастью, они оказались по разные стороны камня и, сами того не желая, работали друг против друга. Кряхтя и постанывая, дворфы переместились, чтобы встать по обе стороны от Огнуна, но это создало новую проблему для бедного Бренора и еще более бедного Огнуна, поскольку, когда Бренор огибал камень, древко копья, намертво засевшего в его щите, развернулось тоже и огрело Огнуна по голове.

— Ах, дьявольщина! — воскликнул Бренор, выпустил топор, ухватился освободившейся рукой за копье и рывком выдернул его. Потом развернулся и всей тяжестью изо всех сил навалился на камень, и вместе с присоединившимися Огнуном и Магнусом ему удалось сдвинуть его настолько, чтобы командир смог высвободить ногу.

— Лучше отойти на запад! — крикнул Рваный Дайн с верхушки валуна на краю лощины.

— Уходим! Уходим! — приказал Огнун.

— Ох, ее же нельзя трогать с места! — запротестовала Мандарина.

— У тебя нет выбора! — стоял на своем Огнун. Он, прихрамывая, подошел ближе и умолк, поскольку и ему, и остальным двоим было ясно, что Майдарина говорит не просто так и не преувеличивает.

Таннабричес, похоже, находилась на грани жизни и смерти.

Но орки приближались, и очередной тяжелый камень с треском пролетел сквозь ветви прямо над головами дворфов.

— С ними, великан, — предупреди Магнус.

— Бегите! — выкрикнула Таннабричес, собрав остатки сил.

Остальные трое посмотрели на Огнуна, Бренор видел боль на лице бывалого, но не разучившегося сострадать командира и понимал, что у Огнуна нет выбора, ради них всех и ради твердыни Фелбарр.

— К Рваному Даину, живо, — тихо произнес Огнун, и слова его каким-то образом отчетливо прозвучали на фоне все более громких воплей наступающих орков.

— Марш! Марш! — скомандовал он, поднимаясь на ноги.

Эти слова пронзили сердце Бренора сильнее, чем острие копья — грудь Таннабричес.

— Нет! — выкрикнул он, прежде чем успел остановить себя. И хотя слово прозвучало лишь в его мозгу, Бренор так и не понял этого. Протест, и не только против того, чтобы бросить девушку, но против всего вообще. Крик был адресован богам, виновным в этой трагедии, богам, сделавшим посмешище из жизни, которую отдал им Бренор, из веков верности и чести.

«Нет! — кричал его разум самому себе и Морадину. — Нет всему! Нет!»

И в этот кратчайший миг Бренор не смог противиться внезапному и неожиданному ощущению. Он ощутил то же, что испытал уже однажды на троне в древнем Гаунтлгриме: услышал мудрые советы Думатойна, спокойные приказания Морадина и, главное, ощутил, как сила Клангеддина вливается в его юные мышцы.

— Нет! — произнес он снова, уже вслух, дорвал со спины плащ и кинул его Огнуну. — Сделайте ей носилки! — приказал он.

Огнун недоверчиво уставился на него.

— Слишком много! — крикнул Магнус.

— Через меня не пройдут! — рявкнул Бренор, резко развернулся, подхватил топор и щит и, свирепо рыча, подскочил к валуну и прижался к нему спиной. С уверенным видом подмигнув трем своим товарищам, хлопотавшим вокруг Таннабричес, он выскочил из-за камня, гикая и размахивая топором.

Ближнего к нему орка он застал врасплох: тот как раз отвел руку, готовясь метнуть копье в группу у костра. Топор Бренона с хрустом врубился в грудь существа, отбросив его назад. Едва высвободив топор, Бренор снова ринулся в бой, спину его прикрывал валун.

Бренор высоко вскинул щит и, упав на колени, подсек ноги орка в тот самый миг, когда неприятельская дубинка с силой обрушилась на него.

Дворф туг же вскочил на ноги и прыгнул к следующим двум оркам, тесня их щитом. Он никого не ранил, широко взмахнув окровавленным топором, зато сумел выбить меч из руки одного противника и на треть укоротить копье другого.

Он не успокаивался и не собирался смирять овладевшую им свирепую ярость, он делал выпады, и уворачивался, орудовал щитом и непрерывно вопил. Ошеломленные орки кинулись назад, налетев на свои же подкрепления и. тормозя орочью атаку.

В эту свалку врезался Бренор, свирепо кромсая и рубя, нанося удары щитом, даже кусаясь, когда представлялась такая возможность. Ему сильно врезали дубинкой и от гулкого удара шлем едва не слетел с его. головы! В тот момент и еще долго после он видел предметы неотчетливо; но это было не важно. Дворфа не заботили ни четкость зрения, ни даже тактика.

Он словно обезумел от гнева. На Миликки — за то, что искушала его и заставила начать жизнь сначала. На Морадина, допустившего это! На Кэтти-бри и Дзирта, и больше всего на себя — за то, что ему не. хватило ума шагнуть в ируладунский пруд вместе с Вульфгаром, отправиться в Дом Дворфа, к заслуженной награде.

А теперь... все это бесполезно! Подумать только: он потерял полтора десятка лет для того лишь; чтобы погибнуть на холодном горном склоне, защищая клан, который не был его собственным, во славу имени, которое ему не принадлежало, и к очевидному провалу, его миссии — помощи Дзирту.

Это уже чересчур. Просто чересчур.

Он ощущал уколы — или то были удары? — орочьих копий и не обращал на них- внимания, и снова шел в атаку и ревел, протестуя. Он чувствовал, как его топор впивается в мясо и врубается в кости. Он слышал вопли своих врагов, крики ярости, боли и — сладчайшие из всех — страха.

Лишь однажды он смог оглянуться и мельком заметил, что там происходит, хотя похоже было, что три дворфа тащат Таннабричес, стараясь унести ее подальше. Он надеялся на это.

Но даже это уже не имело значения.

Он налетел на двух очередных орков, и они втроем i клубком покатились по земле. Даже чувствуя во рту вкус грязи, Бренор, продолжая работать топором, перерубил хребет одному из противников. Ему как-то удалось упереть край щита в горло другого врага и с силой навалиться на него, используя шею орка в качестве упора, чтобы снова подняться.

И наконец Бренор был свободен и стоял в одиночестве. Он быстро обозрел окрестности.

Орки разбегались во все стороны, некоторые оказались у него за спиной, и это вызвало у него сильнейшее раздражение. Но, оглянувшись, он успокоился, увидев, что Магнус и Мандарина уносят Таннабричес на носилках, могучий Огнун готов встретить бегущих врагов, а умелый боец Рваный Дайн, пыхтя и отдуваясь; спешит присоединиться к нему.

Бренор отвернулся как раз вовремя, чтобы уклониться от летящего в его сторону огромного камня. Там, впереди, стоял великан, громадное чудовище. Не холмовый великан, как можно было ожидать от орков, но некто куда более огромный.

— Беги! — услышал он крик Огнуна, и это! разумеется, было единственно возможным действием, когда перед тобой такой противник.

Единственно возможным для пятнадцатилетнего Реджинальда, пожалуй.

Но не для Бренора Боевого Топора, короля Мифрил Халла.

Он ринулся в атаку.

Горный великан был втрое выше его и не менее чем в десять раз тяжелее. Но Бренор бросился на него рыча отвлекая на себя внимание гиганта, собравшегося швырнуть очередной камень.

С глупым видом великан ухнул и запустил обломком скалы в приближающегося юного, почти безбородого дворфа. Камень ударился о землю в нескольких футах перед Бренором, подпрыгнул и едва не угодил в него, но дворф успел броситься на землю.

К тому моменту как камень вновь отскочил от мерзлой земли, Бренор уже был на ногах и бросился-бежать. Он думал подобраться прямо к исполину, проскочить между его похожими на древесные стволы ногами и подрубить подколенные сухожилия топором.

Однако он передумал, когда великан схватился за вырванное с корнем дерево толщиной с Бренора, используя его в качестве дубины.

Дворф метнулся влево, придумывая другой план, поскольку здесь тропа поднималась вверх под прикрытием каменной стены. Он вовремя заскочил туда — импровизированная дубина позади него с такой силой обрушилась на землю, что почва содрогнулась и Бренор едва не потерял равновесие.

Сыпля проклятиями на каждом шагу, говоря себе, что надо попросту убежать, всем назло, и Девять Крутой Ада с ними со всеми, Бренор отчаянно работал своими, молодыми ногами. Проклятия были настоящими, как и его злость, но он не мог бросить своих товарищей-дворфов. Отчасти ему и хотелось бы этого, хотя бы назло Морадину, но Бренор Боевой Топор просто не привык так поступать.

Он побежал дальше, огибая уступ и поднимайся все выше.

Орк выскочил прямо перед ним, застав ею врасплох. Бренор тщетно попытался закрыться щитом, но не смог должным образом отбить копье и ощутил, как наконечник впивается в его живот, ив ответ на этот жестокий удар он рубанул топором сверху вниз, и раздробил орку череп. Тварь отлетела в сторону, а Бренор пошатываясь, шагнул вперед и от этого движения копье лишь, вошло еще глубже.

Дворф дрожащей рукой ухватился за копье, собираясь выдернуть его. Но, едва начав тянуть, он отказался от этой затеи. Наконечник был с зазубринами, и с ним вместе наверняка вывалились бы все внутренности.

— Значит, теперь ты убил меня в бою, да, Морадин? - выговорил он, опускаясь на одно колено и изо всех сил пытаясь сохранить равновесие. — Ну чем не достойный конец твоей игры? Ты даже не позволил это сделать великану. Это должен был быть орк...

Кривясь и пытаясь остановить кружащийся мир, дворф несколько мгновений обдумывал свои слова.

Орк возможно, из орков Многих Стрел. Орк, живущий в этих краях благодаря решению, принятому Бренором сто лет назад.

Наверху на тропе появился еще один орк. Заметив раненого Бренора, он взвыл от восторга и бросился к дворфу, стоящему на коленях с копьем в животе.

Едва они свернули, как огромный валун обрушился на тропу позади них, напоминая дворфам о великане. Но и впереди их ожидали проблемы: там на тропе столпилась куча орков.

— Клянусь богами, нам в любом случае придется драться, — заметил Рваный Дайн. — И сзади врагов явно меньше!

— Зато размерами они гораздо больше, — напомнил Магнус.

— Да, и лучше погибнуть в бою с великаном, чем с вонючими орками! — воскликнул Огнун Кожаный Ремень. Он развернулся и хлопнул по плечу своего старинного. друга Рваного Дайна. — Пошли, попортим ему коленки, чтобы остался хромым на веки вечные!

Рваный Дайн ухмыльнулся, как способен ухмыляться, только дворф, знающий, что вот-вот погибнет в схватке Он первым развернулся и вышел из-за поворота.

Великан увидел его и, конечно, услышал крики — его и Огнуна, стоящего рядом.

Чудовище двинулось было вверх, к каменистой вершине, держа в руке большущую дубину, но, увидев дворфов, радостно захихикало, что прозвучало подобно грохоту камнепада, и, развернувшись, нагнулось за очередным камнем.

И тут его взгляду, а также взглядам Рваного Дайна и Огнуна, предстала весьма необычная картина на уступе скалы.

Выдернув из своего тела копье одним яростный рывком, Бренор немедленно развернул его и упер древко в землю, и в тот же миг орк прыгнул на дворфа — вернее, попытался, поскольку напоролся на окровавленный наконечник копья. Могучим толчком щита дворф отшвырнул дергающегося орка прочь.

Бренор больше не обращал внимания на орка. Крепко зажимая живот правой рукой, чтобы не выпали кишки, ревя от слепящей боли, дворф бросился вверх по тропе, и проклятия слетали с его губ вместе с брызгами крови.

Тропа поднималась все выше и все время забирала вправо, потом разделилась натрое, причем одна из этих новых тропинок, довольно прямая, уходила в том направлении, где Бренор оставил своих друзей. И в конце этой прямой тропы, за небольшим уступом, Бренор, как ему показалось, увидел затылок горного великана.

Вся мучительная, боль разом оставила его, сменившись беспримесной-яростью.

Он ринулся вниз, высоко вскинув топор и крича во все горло: «Морадин!» — разом и проклиная бога, и моля его даровать силу. Как тоненько прозвучал его голос по сравнению с раскатами хохота гиганта!

Великан повернулся, очевидно не подозревая о присутствии Бренора, и потянулся за камнем. Увидев дворфа, он вытаращил и без того огромные глаза. Однако они стали еще больше, когда Бренор, в чьих мускулистых руках пульсировала сила Клангеддина Сребробородого, изо всех сил метнул топор и, ни на минуту не останавливаясь, помчался следом.

Вращаясь в воздухе, впервые отведавшее крови оружие устремилось к цели, его серебристый обух ярко вспыхивал, ловя последние лучи заходящего солнца.

Великан выронил дубину и камень и вскинул руки, пытаясь заслониться, но топор пробил себе дорогу между пальцами и, аккуратно завершив последний оборот, разрубил нос великана и глубоко засел в черепе между глаз.

— Ого! — прокряхтело чудовище, пальцы его шевелились, но не решались ухватиться за рукоять оружия. Оба крупных глаза существа пытались сосредоточиться на топоре, что придавало лицу великана самый озадаченный и ошеломленный вид.

И этим раздвоившимся зрением великан заметил второй метательный снаряд, живой. Это был Бренор Боевой Топор, спрыгнувший с уступа и летящий на великана, выставив перед собой щит.

Удар оглушил Бренора, и по всему его. телу разлились волны жгучей боли. Он понял, что разбил щит об обух топора, и еще понял, что великан падает, поскольку почувствовал, что сам он летит вниз.

Он ощутил второй удар, похожий на землетрясение, когда оба они рухнули на землю, но больше не помнил ничего.

Он не знал, что по инерции перелетел через гиганта и еще какое-то время катился по земле. Не знал, что остановился, весь побитый и переломанный, прямо у ног Рваного Дайна, неподалеку от остальных четырех дворфов из разведывательной группы и целой банды орков совсем немного отстающей от них.

Глава 14. Культурное общество

— Он молодец, что сумел забраться так далеко, — сказал Периколо Тополино двум своим главным помощникам: хафлингу-иллюзионисту, с метким прозвищем Ловкие Пальцы, и самому доверенному советнику — родной внучке, Донноле Тополино.

— Я взял его на прицел, когда он еще только лез на крышу, — запротестовал Ловкие Пальцы. — Я запросто мог сбить его со стены.

— Он ведь еще совсем ребенок, — возразила Доннола. — И ты заметил его только на середине стены?

Ловкие Пальцы подкрутил свой и без того великолепный закрученный ус, скосил карие глаза на прелестную юную светскую львицу и неопределенно хмыкнул.

— Он уже проснулся? — спросил явно довольный Тополино: он действительно часто развлекался, слушая, как эти двое подкалывают друг друга. На самом деле это была лишь веселая забава, и они оставались лучшими друзьями, когда не соперничали, пытаясь привлечь его внимание. Поговаривали даже, что Ловкие Пальцы — Тополино не мог даже вспомнить его настоящее имя — потихоньку учит Доннолу кое-каким магическим приемам внушения, чтобы сделать сбор информации для Морада Тополино еще более прибыльным.

— Ты подстрелила его на славу, — отозвалась Доннола. — И наверное, яда было многовато для такого малыша.

В ответ Периколо взялся за рукоять оружия, висевшего в кобуре у него на боку, и в мгновение ока выхватил его. Едва оно покинуло хитроумно сконструированную кобуру, снабженные пружинами плечи ручного арбалета раскрылись, дротик с отравленным наконечником лег на тетиву и взведенное оружие было готово к стрельбе.

— Обычная нормальная доза вот этого, — со смехом ответил Периколо.

— Ты все так же проворен, старик, — сказал Ловкие Пальцы, который был ровесником Дедушки и вырос вместе с ним на улицах Дельфантла. Только он один осмеливался так поддразнивать Периколо Тополино.

— Достаточно, чтобы подстрелить мага, прежде чем тот сотворит свое первое заклинание, без сомнения, заявил Дедушка. Он нажал на потайной рычаг внутри арбалета с перламутровой рукоятью, освободив захваты, и плечи немедленно опустились. Периколо театральным жестом покрутил оружие на указательном пальце за спусковую скобу и последним поворотом закинул его точно в кобуру.

— Славный яд, — заметил он, поскольку, разумеется, сам готовил его. — Скорее всего, этот Паук проспит целый день и проснется с сильнейшей головной болью, это уж точно.

— Поделом маленькому негодяю, — сказал Гибкие Пальцы. — Он вполне заслужил головную боль за свою наглость. Как он посмел залезть в дом Периколо Тополино? Да еще тоже хафлинга? Да уж, Брандобарис наверняка качает головой, глядя, на этого молодца!

— Ценный маленький негодяй, — поправил Периколо. — А учитывая соглашения, к которому я принудил его отца, думаю, Брандобарис покачал головой от разочарования, если бы смельчак не попытался отщипнуть себе еще немножко.

— Смельчак? Или глупец? У него не было шансов на успех.

— Он еще ребенок, — снова напомнила Доннола. Она разжала кулак, и на ладони ее как будто из ничего возникла безукоризненная розовая жемчужина. Едва уловимым движением она перекинула ее магу. — Еще одна, достойная восхищения, — пояснила она. — Из глубоководных устриц, которые наш маленький злодей так легко и ловко собирает.

Ловкие Пальцы поймал жемчужину и любовно оглядел ее.

— Да, пожалуй, от него есть некоторая польза, — признал он.

— А представь, как долго и глубоко он сможет погружаться, когда ты наложишь на него свои заклятия, — заметил Периколо. — Полагаю, мы только начинаем понимать его истинную ценность. — Он повернулся к Донноле, ответившей ему лукавым взглядом, словно она уловила намек на то, что у Дедушки на уме есть кое-что еще. — Ты проверяла его?

— От макушки до пят, — ответила она. — И зубы тоже, — добавила девушка, опередив вопрос Периколо. — И я дважды испробовала на нем твой жезл, чтобы отыскать какие-либо предметы или двеомеры. Вокруг него нет магии.

— Как я и ожидал.

— Тогда как он может нырять так глубоко и долго? — спросил Ловкие Пальцы.

— Кровь его матери, — пояснил Тополино. — Говорят, что среди ее родни несколько поколений назад были генази. Очевидно, Джоли Паррафин была не менее талантливой ныряльщицей, хотя она так и не достигла достаточной. известности за пределами своего узкого круга, чтобы кто-то смог должным образом использовать ее талант или по достоинству вознаградить ее.

— Генази? - ахнул Ловкие Пальцы. Несколько мгновении он обдумывал это, потом расхохотался. — Плод межуровневой связи человека и джинна, а теперь еще и помесь восьминогой твари с хафлингом? Ха, но это же грандиозно!

— И выгодно, — добавила Доннола, и искусная карманница снова повела пальцами и как будто вынула из воздуха очередную розовую жемчужину безукоризненного качества, точно такю же, как те, что люди Периколо научились добывать из глубоководных устриц. Розовую, совершенную и, учитывая, что лишь немногие могли добраться до них, весьма редкую. Тем более редкую, что лишь группировка Периколо понимала истинную ценность именно этих моллюсков. Они собирали урожай розовых жемчужин, в то время как остальные самам хамским образом поедали устриц!

— Дай мне знать, когда он проснется, — велел Дедушка Донноле. — Наш маленький гость явно нуждается в том, чтобы ему преподали хороший урок, а может, десять.

Он взглянул на Ловкие Пальцы.

— А тебе, я полагаю, следует заняться этой парой отличных жемчужин, — сказал он, и маг, похоже, был счастлив выполнить приказ, поскольку он; раскланявшись, попятился, а затем поспешил заняться своим делом.

— Этот новичок может оказаться твердым орешком, — предупредил Периколо Доннолу, оставшись с ней наедине. — Боюсь, он упрям и зол. Я наткнулся на него, когда он дразнил компанию парней гораздо старше себя — напрашивался на драку, в которой не мог победить. Увы, его мать умерла, рожая его.

— А его отец — пьяница, — заметила Доннола. - Пожалуй, у него есть причина, быть злым.

— О, конечно. И это, дорогая внучка, первое, от чего мы должны его избавить.

Доннола качнулась на пятках и пристально посмотрела на Периколо.

— Значит, ты полагаешь, он пригодится для чего-то более важного, чем просто сбор устриц, — заявила она.

— У него полно талантов, признал Периколо. — И клички «Паук» он заслуживает ничуть не меньше, чем «Дельфин». А что до тех мальчишек, которых он задирал... Знаешь, скажу только, что главарь этих хулиганов до сих пор ходит немножко неуклюже и, хотя уже вырос из мальчика в мужчину, голос его в последнее время снова стал похож на детский.

Реджис открыл глаза и принялся отчаянно хлопать себя по туловищу, тщетно пытаясь сбить обжигающие языки пламени. Он тут же остановился, еще не вполне понимая, что нет ни пламени, ни ожогов, и схватился за голову, громко застонав и крепко зажмурившись.

— Да, это весьма похоже на утро после жестокой ночной попойки, — раздался чей-то голос.

Реджис медленно открыл глаза, щурясь от боли. Глянув с кровати в сторону, он увидел пожилого хафлинга, потрясающе одетого и ухоженного до мелочей, непринужденно устроившегося в удобном кресле. Реджис, разумеется, знал, кто это, и не удивился.

— Это быстро пройдет. — Периколо потянулся к прикроватному столику рядом с креслом и подал Реджису чашку с водой.

Реджис лишь посмотрел на него, но не отнял рук от головы и не потянулся к воде. Потом он взглянул на свои обнаженные руки, и на лице его отразилось замешательство.

— Не ругай себя слишком сильно, — сказал Периколо. — Мой приятель-маг годами совершенствовал эту огненную иллюзию — и другую, с собаками, тоже. Взрыв обманул бы и опытного ассасина, не то что простого ребенка, а если добавить к этому еще и магические запахи, которыми пропитана дверь, мог ли ты предположить, что собаки – это иллюзия?

Реджис понемного перестал сжимать руками свою раскалывающуюся голову и принял чашку от Дедушки. — Дедушки ассасинов, напомнил он себе, прекраснопонимая, какой смысл заложен в этом прозвище, учитывая его прошлую жизнь в Калимпорте – городе, где убийцы были обычным делом. Он с подозрением взглянул на прозрачную жидкость, но потом сообразил, что, если бы Периколо Тополино хотел его смерти, он, Реджис, был бы уже мертв.

Одним глотком он осушил чашку.

— Я был сильно удивлен, хотя, без сомнения, удивлен приятно, что ты решился на попытку ограбить меня, — сказал Периколо. — Это избавляет меня от хлопот по охоте за тобой, поскольку наити тебя непросто. Однако, признаюсь, я поражен: почему за внезапную удачу, выпавшую твоей семье и оплаченную из моего кошелька, ты отплатил таким вероломством?

— Удачу?

— Вы жили в пристройке из гнилых досок. Твой отец слонялся по закоулкам на задворках постоялых дворов в поисках съедобных отбросов. Теперь вы называете своим домом комнату в приличной гостинице и имеете вдоволь еды.

— И вдоволь спиртного для Эйвербрина Паррафина, — мрачно добавил Реджис, сурово глядя в глаза Дедушке,

— Что ж, это, разумеется, его выбор.

— Ваша щедрость убьет его.

Периколо выпрямился, и Реджису это послужило ясным знаком. Дедушка знал истинную цену своей щедрости и был застигнут врасплох тем, что обычному ребенку известна эта правда.

— У меня нет привычки указывать другим, как им жить, — сказал Периколо.

— Правда? А говорят, что Дедушка Периколо контролирует все доки Дельфантла.

Еще один удивленный, взгляд, и Периколо медленно кивнул. Наверное, решил Реджис, это было поздравление.

— Мой отец был похож на твоего, — сказал Дедушка, и теперь пришел черед Реджиса смотреть на него с изумлением, учитывая эту внезапную откровенность и сочувственный тон. Он мысленно велел себе оставаться начеку, поскольку Периколо Тополино, разумеется, просто обязан уметь мастерски лгать, учитывая его положение.

Но Периколо явно казался вполне искренним, когда продолжил:

— Мне повезло больше, чем тебе, мой маленький Паук, поскольку я не лишился матери столь рано.

— Я никогда не видел ее.

— Я знаю. Что делает твои успехи еще более впечатляющими. Ты прекрасный работник и воистину подарок для своей семьи.

Их разговор шел по кругу, вернувшись к тому, с чего начался. Реджис сделал вид, что его это не слишком заботит.

— Я наблюдал за тобой с того давнего дня, когда ты дразнил старших мальчишек, — признался Периколо, застав его врасплох. — Клей на свистке! О, это была отличная и умная шутка!

— По правде говоря, у меня такое ощущение, будто за мной шпионили, — с неприкрытым сарказмом ответил Реджис.

— Но так оно и было, Паук!

Реджис непроизвольно хотел было поправить Дедушку насчет того, как его зовут, едва не выпалив свое настоящее имя. Едва, но он тут же осекся, и вовсе не из страха. «Паук», — повторил он мысленно и понял, что ему очень даже нравится это точное прозвище.

— В чем дело? — спросил Периколо, и Реджис подо- тал головой. — Значит, тебя зовут не Паук? — спроси проницательный Дедушка. — Другого имени я не слышал. Эйвербрин не сказал...

— Наверное, он не знает.

Периколо с любопытством взглянул на него.

— Если он не потрудился дать мне имя, значит мое право выбрать его себе самому, да?

Периколо сердечно рассмеялся.

— Верно! — сказал он. — Так выбирай!

— Паук, — без колебаний ответил Реджис с кривой усмешкой. — Паук Паррафин.

— Ты делаешь мне честь. — С этими словами Периколо встал и поклонился. — Мне действительно нравится это имя применительно к тебе, учитывая, насколько легко ты взобрался по стене моего дома.

Реджис подразумевал под ним кое-что еще, но согласно закивал.

— Прекрасно, Паук, а теперь пойдем дальше.

Реджис снова кивнул, пока Периколо усаживался обратно, но потом его ангельское юное личико приняло озадаченное выражение.

— Дальше? У неуверенно переспросил он.

— Разумеется.

— Вы имеете в виду, когда вы сдадите меня городской страже или когда прочтете вынесенный мне приговор?

— Едва ли. — Периколо вновь от всей души рассмеялся. — Приговор? Что ж, Паук, я уже давно оценил тебя, и очень высоко. Можешь считать меня своим поклонником.

— Я вломился в ваш дом, и, возможно, не только для того, чтобы украсть...

— Сыновняя преданность! — провозгласил Периколо. Еще одно похвальное качество, хотя, я надеюсь ты придешь к пониманию того, что решать за Эйвербрина должен Эйвербрин, а не Периколо Тополино.

— Вы убиваете его, — сурово повторил Реджис. — Он целыми днями валяется без чувств, залив глаза и давясь собственной блевотиной.

— Я всего лишь выполняю свою часть нашей сделки.

В обмен на добытые тобою устрицы.

— Значит, больше вы не получите от меня устриц.

— Ты готов вернуться в сгнившую пристройку?

— Да, — ответил Реджис без малейших колебаний. Легкий путь не казался ему столь уж привлекательным, если он означал такие страдания для Эйвербрина.

— Ну хорошо, чего же ты хочешь от меня? — спросил Периколо, казалось, искренне. — Я согласился оплачивать расходы Эйвербрина в обмен на устрицы.

— Возьмите его сюда, — предложил Реджис.

— Это невозможно, — ответил Периколо, и Реджис замотал головой. — Но, быть может... — продолжил Дедушка и помолчал, похлопывая себя пальцами по губам. — Есть жилье подальше от трактиров, которое я готов предложить ему.

— С этого можно начать.

— Я не могу запретить ему предаваться пороку, — пояснил Периколо. — Это не мое дело.

— Тогда я не могу нырять.

Дедушка рассмеялся.

— Что ж, быть может, я сумею уговорить местных трактирщиков не иметь дел с Эйвербрином. Это большее, что я могу обещать. По рукам?

Реджис долго смотрел на него, прежде чем кивнуть.

— А как насчет Паука? — спросил Периколо. — Чего ты хочешь за свои труды? В конце концов, ты выполняешь всю работу.

— Позаботьтесь о моем отце.

— Да ну же, речь не о том. Это уже решено. Но что для Паука?

Реджис не знал, что ответить. Он с ходу мог бы придумать множество разных наград. В конце концов, в своей прошлой жизни он купался в роскоши, а образ жизни Периколо позволял иметь все это без ограничений.

— Я смотрю на тебя и вижу себя, — заявил Периколо, прежде чем Реджис успел сформулировать какую-нибудь просьбу. — Какой потенциал! И не только в смысле твоих выдающихся способностей в воде. Еще больше я восхищен твоим мужеством, а твое мастерство выше всех похвал.

Реджис пожал плечами и постарался, чтобы Периколо не увидел его внутреннюю усмешку, так и рвавшуюся наружу.

— Вы что-то задумали.

Периколо снова рассмеялся.

— А какая проницательность! — добавил он. — Итак, давай заключим сделку, ты и я. Я открою свои карманы пошире и приобрету дом для Эйвербрина, его собственный, и даже раскрою их еще шире ради тебя и подкуплю союз трактирщиков, чтобы Эйвербрину ограничили, если не совсем прекратили продажу выпивки, которой он так жаждет. А в обмен ты станешь работать на меня.

— Я уже работаю.

— Не только нырять за устрицами, — пояснил Периколо. — Ты вступишь в мою… организацию. Тебе нужно многому научиться, а мне — многому научить тебя.

— Например? — осведомился Реджис.

Периколо поднялся и чуть отвернулся, чтобы лучше стала видна великолепная, изукрашенная драгоценными каменьями гарда легендарной рапиры, висящей у него на левом боку.

— Как драться, — сказал он. — И как получить то, что хочешь, без драки, это гораздо более важное умение.

Это ошеломляющее предложение напомнило Реджису об истинной цели его возвращения к новой жизни на земле Фаэруна и о решении, которое привело его сюда Большую часть своего свободного времени он с самого рождения тратил на подготовку, и теперь ему оставалось лишь не облизнуться в открытую, услышав предложение Дедушки.

— Хорошо, — отметил Периколо, поскольку Реджис, очевидно, не был настолько искусен по части утаивания своих эмоций. — Но я потребую от тебя еще одной вещи — на самом деле, двух.

Реджис кивнул.

— Во-первых, верности. Предупреждаю раз и навсегда: если ты предашь меня, если сбежишь, тебя ждет весьма неприятный конец.

Реджис с трудом сглотнул и кивнул.

— И второе. Отныне и впредь я буду называть тебя Пауком, и ты не сможешь изменить этого — во всяком случае, для меня! Мне очень нравится это имя.

На первый взгляд это показалось Реджису довольно глупым, но, поразмыслив и припомнив времена своей работы на пашей Калимпорта, он понял смысл этого требования. Периколо намеревался держать под контролем не просто имя Реджиса, но саму его личность.

Пусть будет так, решил паренек. Он еще раз взглянул на рапиру Периколо и прикинул, чему мог бы научиться у этого талантливого хафлинга. Прямо перед ним — только руку протяни — было решение задачи, поставленной им перед собой при выходе из Ируладуна.

Он кивнул, улыбнулся и спросил:

— А я должен называть вас Дедушкой?

— Да, я был бы весьма рад этому.

— Всего десять, — втолковывал Реджису Ловкие Пальцы несколькими днями позже, когда подросток был готов нырнуть снова. Маг сопровождал его до частного причала и в частной лодке, которую Ловкие Пальцы повел из Дельфантла в отдаленное место, руководя Реджисом, сидящим на веслах. Всю дорогу хафлинг-маг продолжал творить заклинания, пристально вглядываясь в воду после каждого взмаха веслами, и часто корректировал их курс.

Ясновидение, понял Реджис. Ловкие Пальцы охотился на устриц при помощи магического зрения.

Наконец маг сделал знак Реджису сушить весла и размотал длинную эльфийскую веревку, пропущенную сквозь металлическую проушину в лодке. Он привязал другой конец к подобию маленькой сбруи и протянул Реджису.

— Всего десять, — снова напомнил он, пока Реджис натягивал на себя сбрую. При этом мальчик заметил подвешенный на упряжи маленький флакон, закрепленный скользящим узлом.

— Десять?

Десять устриц, не больше. Мы не станем вылавливать их все, а десяти хватит.

Реджис с любопытством взглянул на него:

— А потом пойдем на другое место?

— Потом мы пойдем домой, — поправил маг.

На лице Реджиса отразилось недоверие. Он обычно возвращался в Дельфантл с уловом вдвое, а порой и в несколько раз большим.

— Десятка нам вполне достаточно, — пояснил Ловкие Пальцы.

— Да я один съел бы десяток!

— Съел? — Ловкие Пальцы рассмеялся. — Нет, в те дни, когда мы решим отведать их, мы добудем больше, но эти — не для еды.

Реджис начал расспрашивать мага, но Ловкие Пальцы поднял руку, велев ему замолчать. Маг начал творить заклинание, и Реджис почувствовал, как его накрыла волна успокаивающей магической энергии. Сразу же последовало второе заклинание.

— Теперь ты будешь плыть быстрее и сможешь дольше задерживать дыхание, — объяснил маг. — Если поймешь, что слишком долго находишься на глубине не паникуй, поскольку снадобье в пузырьке на твоей сбруе также дает возможность дышать водой в случае необходимости. Повторяю — в случае необходимости, и постарайся не доводить до этого. Подобные составы готовятся долго и стоят недешево.

— Мы далеко заплыли, — заметил Реджис, оглядываясь на далекий берег.

— Чтобы избавиться от тех, кто мог бы попытаться отнять у нас улов, разумеется. Море Падающих Звезд кишит пиратами.

— И рыбами-убийцами, — добавил Реджис. — Я обычно держусь поближе к рифам...

Ловкие Пальцы взял его за плечи и подтолкнул к краю лодки:

— Я слежу. Итак, поторапливайся. Только десять.

Прежде чем мальчик смог ответить, маг вытолкнул его за борт.

Скоро Реджис вернулся с десятью устрицами в поясной сумке, и, хотя он устал, ныряя глубже, чем обычно, Ловкие Пальцы сразу посадил его на весла, и они отправились домой.

— Когда мы вернемся, я научу тебя, как надо выбирать устрицы, сказал Ловкие Пальцы, осматривая улов и часто вздыхая. — Да, тебе нужно многому научиться, многому научиться.

Реджис продолжал грести и ничего не ответил. Теперь он понимал, что глубоко увяз во всем этом; похоже, его положение при Дедушке Периколо подразумевало и серьезные обязательства.

Так и вышло, что в ближайшие месяцы дни Реджиса были строго расписаны. Каждое утро его сажали в лодку вместе с Ловкими Пальцами, который, как начал понимать Реджис, был весьма искусным ясновидящим и использовал свой талант, чтобы отыскать место подальше от берега, всегда над участками дна, где устриц было в изобилии.

По возвращении юный хафлинг весь остаток утра исполнял распоряжения мага и узнал, какие устрицы нужны Периколо. Дедушка не торговал ими как экзотическими деликатесами, поскольку именно в этих глубоководных устрицах зарождалось больше всего жемчуга, красивых розовых жемчужин, которые Ловкие Пальцы умел извлекать из них.

В тот первый день, вернувшись с ловли, маг отвел Реджиса в одну из своих личных лабораторий, где несколько столов стояли в окружении резервуаров с водой. Еще на одном столе разместились дистиллятор и, похоже, целая алхимическая лаборатория.

Ловкие Пальцы научил Реджиса осторожно делать надрез в мантии моллюска и маленькой пипеткой аккуратно вводить в него каплю раздражающего вещества. Со временем он даже рассказал ему, как готовить это самое вещество, и начал обучать многим иным аспектам алхимии.

То, что вначале представлялось ежеутренней трудной и неприятной обязанностью, столь непохожей на любимое им ныряние, вскоре превратилось в совершенно новую и важную возможность для подростка проявить свой талант.

Каждый полдень, когда солнце оказывалось в зените, Реджис переходил от Ловких Пальцев к Донноле, становясь ее верным пажом и спутником. Так начались его тренировки с оружием, а Доннола была искусной фехтовальщицей! И к тому же очень неплохо управлялась с ножом.

— Поединок — это гармония между твоим балансом и твоей позицией, — сказала она ему на одном из первых занятий.

Реджис кивнул, позволяя себе впитывающую все ее слова, хотя часть прошлой жизни ему довелось жить и странствовать бок о бок с одним из искуснейших войнов Королевств, понимал, что многие из ее философических наставлений окажутся излишними для него. Он все равно выслушивал их, старательно составляя в уме список выводов Доннолы вместе с собственными впечатлениями.

Во время занятий приходилось выполнять немало тяжелой черновой работы. Каждый день Реджис должен был вставать к дверному косяку и долго-долго просто тыкать рапирой в противоположный косяк. Дерево, в которое он упирался спиной, заставляло держать спину прямо. Снова и снова, тысячи и тысячи раз, месяц за месяцем, годами он будет вонзать эту рапиру в дерево.

Его скорость увеличивалась. Его меткость возрастала

Однажды в начале второго года пребывания Реджиса в Морада Тополино Доннола пришла к нему, когда он отрабатывал свой ежедневный урок.

— Продолжай, — велела она, когда он приостановился, глядя на нее и на охапку модной одежды, ярко-зеленой с золотом, которую девушка принесла с собой.

— Потом умоешься и наденешь это, — сказала она.

Реджис снова опустил рапиру и с любопытством уставился на нее.

— Сегодня вечером бал в доме одного из важнейших городских лордов, — пояснила Доннола. — Я приглашена — я всегда приглашена. Ты будешь сопровождать меня, сегодня вечером и впредь. Пора тебе изучить лучшие стороны нашего... бизнеса.

Реджис улыбнулся, ее слова перенесли его в прошлое, в те дни, когда он сопровождал пашу Пуука на все крупные встречи землевладельцев и ростовщиков, богатых торговцев и самых влиятельных капитанов в Калимпорте.

Доннола Тополино — светская львица? — спросил он со смехом и тут же понял свою ошибку, когда девушка нахмурилась и уставилась на него с явным изумлением. Откуда Паук, уличный мальчишка, выросший под присмотром нищего алкоголика, мог знать такое выражение?

Реджис с трудом сглотнул.

— Да, — осторожно ответила Доннола, пристально глядя на него. — Ты находишь это... банальным?

Реджис снова сглотнул. Судя по ее взгляду, он почти ожидал, что она влепит ему пощечину.

— Ты научишься, Паучок, — сказала Доннола. — Из всего, чему я могу научить тебя, по мнению Дедушки Периколо, этот урок будет самым важным. Если тебе суждено когда-нибудь стать чем-то большим, нежели простым солдатом и сборщиком устриц в Морада Тополино, это будет определяться тем, насколько хорошо ты научишься использовать эти события к своей — к нашей - выгоде.

— Да, конечно, — ответил Реджис, потупив взгляд, но не успел он опустить голову, как Доннола взяла его за подбородок и заставила посмотреть на нее.

— Дедушка выбрал тебя, — сказала она. — Пойми, что это значит. Оцени ту высокую честь, которую он оказал тебе, и грандиозные возможности, открывающиеся перед тобой. Ты обучаешься в его собственном доме, у его самого могущественного и доверенного мага и самой доверенной и влиятельной советницы. Это не пустяки, Паук. Он ожидает от тебя большего, чем просто ныряние за устрицами.

Реджис не знал, что сказать.

— Не разочаруй меня сегодня вечером, — предостерегла Доннола и ушла, оставив его в покое.

Реджис посмотрел на стопку дорогих одежд. Он не слишком боялся разочаровать Доннолу, поскольку в отличие от физических качеств, над улучшением которых он столь усердно работал, навыки, необходимые ему как ее пажу в светском обществе, были ему хорошо известны и многократно отработаны на практике в другой жизни. Он не рассчитывал многому научиться от Доннолы и полагал, что даже сам мог бы научить ее кое-чему.

Он сразу понял, что его предположения ошибочны, когда она забрала его для тренировочного выезда на бал, поскольку, едва увидев Доннолу Тополино — ее шикарное шелковое платье, светло-каштановые волосы, завитые и согласно моде зачесанные набок, ее носик пуговкой и ямочки на веснушчатых щеках, ее удивительные огромные карие глаза, лишь чуть-чуть оттененные серной тушью, — он понял, что она, без сомнения, самая очаровательная, красивая и загадочная женщина-хафлинг, какую он когда-либо встречал. Ему вспомнилось, как он впервые бродил ночью вокруг Морада Тополино и увидел прелестную призрачную фигуру, прошествовавшую по комнате, чтобы задуть свечу.

Да, понял он теперь, это была та самая девочка, даже еще не вполне женщина, и все же женщина до мозга костей.

И тогда Реджис сделал правильный вывод: он уже больше не мальчик.

Глава 15. За все надо платить

Сооружение, обосновавшееся вдоль западной стены парящего в воздухе города Анклав Теней, столицы Незерила, казалось настолько же чужеродным среди грубых черных шпилей и защитных стен, насколько и сам город, примостившийся на вершине перевернутой, парящей в воздухе каменной скалы, выглядел чужеродным в мире, подчиняющемся основным законам природы.

Это строение именовалось Ковен, и Кэтти-бри находила место своего заключения весьма интересным. Здесь леди Авельер и ее преданные последовательницы, все - женщины и все, кроме Кэтти-бри, из незересов, занимались теорией и практикой, устраивали состязания по метанию огненных молний, подобно тому как лучники состязаются в стрельбе по мишеням. Здесь, в защищенных помещениях, под осторожным присмотром женщины-маги разного уровня мастерства отваживались опробовать новые заклинания или комбинации известных двеомеров, объединенных воедино для достижения нового и более сильного эффекта.

В подвале находилось помещение для вызовов с других уровней, тщательно продуманное и скрупулезно выстроенное, со всех сторон окруженное могущественными рунами, чтобы не дать какому-нибудь демону или дьяволу вырваться наружу, сумей они даже справиться с вызвавшим магом.

Ковен служил центром магических познаний и, будучи функциональным, насколько это вообще возможно, он был воистину красив, отвечая утонченному женскому вкусу и являясь воплощением комфорта и изысканности. У него не было большой центральной башни, доминирующей над всем сооружением, какие часто встречались в этом суровом городе, а нередко и в местах обитания магов по всем Королевствам, в особенности магов-муж- чин, что, разумеется, вызывало немало не вполне пристойных шуток со стороны обитательниц Ковена. Ее место занимали несколько куполов, крытых различными драгоценными металлами. С каждого уголка крыши не таращились вниз злобные горгульи, в качестве водоотводов там обитали куда более приятные сирены и нимфы, за которыми присматривали веселые брауни.

Изнутри цитадель выглядела не менее привлекательно: повсюду использовались первоклассные материалы вроде ковров и гобеленов веселых расцветок, подходящих по тону к прочей обстановке. Винтовые-лестницы будили воображение, а большие окна, зачастую с цветными стеклами, пропускали достаточно света для занятий в многочисленные комнаты. Там было просторно и чисто, и младшие ученицы помогали слугам-бединам — нередко при помощи магии. Действительно, первые заклинания, разученные Кэтти-бри после прибытия в Ковен, относились к созданию невидимой магической прислуги, а также воды, ветра и магического света: четыре наиболее полезные вещи, чтобы освещать паутину, сжигать ее, а потом убрать все следы.

Как ни странно, эта цитадель в частности и Анклав Теней в целом пробуждали у Кэтти-бри воспоминания о Серебристой Луне и Мензоберранзане одновременно, поскольку сочетали размах и грандиозность красоты первого и магическую импровизацию и загадочную сверхъестественность второго. Разумеегся, Ковен стоя, вдалеке от остальных строений перенаселенного Анклава Теней и казался совершенно неуместным среди мрачны* и темных, четко очерченных зданий, преобладавших в городе.

Ее первые десять дней в доме леди Авельер не были неприятными, нетрудная домашняя работа чередовалась с занятиями — занятиями, которым Кэтти-бри всегда была более чем рада. Ее целью было как следует овладеть Искусством, и это место как раз предоставляло ей такую возможность. Родительское обучение — тоже приемлемо, хотя и ограниченно, но это... это была грандиозная академия магии, с преподавателями, весьма сведущими в различных магических школах — от метателей огня и заклинателей взрывов до прорицателей и мастеров по вызыванию существ с низших уровней.

С ней никто не обращался дурно. Побои, которым она подверглась в момент пленения, казались некой аномалией, предупреждением для начала, не более, и все остальные женщины в Ковене теперь радушно принимали ее, в особенности Риалле, которая отвела Кэтти-бри комнату по соседству со своей собственной.

Да, это место вполне подойдет и действительно поможет ей в достижении главной цели. Кэтти-бри взялась за учебу с большим рвением — и с куда большим пониманием и предыдущим опытом и подготовкой, чем могли предположить ее наставницы.

Она делала блестящие успехи, и преподавательницы Ковена нагружали ее все сильнее.

И ее успехи все равно были блистательны.

Однако спустя короткое время Кэтти-бри, к ее изумлению, перестало удовлетворять такое положение вещей, поскольку день за днем ее терзали тревожные мысли. Она не могла говорить с Миликки, не могла поклоняться богине, давшей ей эту вторую жизнь. Анклав Теней был городом, посвященным магии, в империи, которая однажды уже попыталась сместить богиню и провозгласить превосходство собственных заклинателей. В самые первые дни Кэтти-бри в Ковене ее постоянно спрашивали, сведуща ли она в исцеляющей магии и откуда та берется, а также об иных ее явных друидических способностях.

Она отбивалась от расспросов, недоверчиво пожимая плечами, благоразумно делая вид, будто даже не подозревает, что два типа магии, тайная и божественная, происходят из разных источников. Очевидно, это удовлетворило ее тюремщиков, но ни в коей мере не способствовало попыткам установить хотя бы какой-либо контакт с богиней или вознести молитву Миликки в доме леди Авельер.

Она постоянно думала о Нирае и Кавите и молилась, чтобы у них все было хорошо. Леди Авельер намекнула, что знает про секрет Кавиты и Нирая, и это прозвучало завуалированной угрозой в адрес Кэтти-бри.

Поэтому однажды ночью Кэтти-бри выскользнула из своей комнаты и, тихо ступая босыми ногами, направилась к парапету вдоль задней стены Ковена. Оттуда она пригляделась к городской стене неподалеку и увидела, что никто не охраняет ее. Она закрыла глаза и начала творить заклинание.

— Если ты превратишься в птицу и попытаешься улететь, я выпущу огненную стрелу, которая собьет тебя, — послышался голос леди Авельер у нее за спиной. Девочка застыла на месте, волосы у нее на затылке встали дыбом.

Кэтти-бри сглотнула, пытаясь просчитать свой следующий шаг. Она непроизвольно глянула в небо, прикидывая, сколько времени ей может понадобиться, чтобы создать наверху достаточно мощное возмущение и иметь возможность самой призвать оттуда огненную стрелу. Однако это была смехотворная идея, поскольку, если бы даже она сумела совершить такое, могущественная леди Авельер запросто уничтожила бы ее.

— Не заставляй меня пожалеть о том, что к себе, маленькая Рукия из племени десаи, — продолжала леди Авельер, подходя ближе.

— Н-нет, госпожа, разумеется, нет, — услышала Кэтти-бри свой заикающийся лепет.

— Тебе не разрешено уходить, — стояла на своем провидица. — Я спасла тебе жизнь в обмен на обещанное забрать тебя к себе в школу, и теперь, когда ты здесь, на тебя распространяются здешние правила, дорогая малышка Рукия, и безо всяких исключений.

— Я не собиралась уходить, — возразила Кэтти-бри.

— Нет, собиралась. Предупреждаю тебя, не считай меня за дуру. Я слышу твои мысли с той же легкостью, как увидела тебя выходящей из комнаты.

Знает ли в таком случае Авельер про Кэтти-бри, а не только про Рукию? Известно ли ей о преданности Кэтти- бри Миликки? Неужели все, что она утаила нри поимке, раскрыто?

— Тогда вы знаете, что я собиралась вернуться, — сказала Кэтти-бри, увереннее и спокойнее теперь, когда к ней вернулись ее решимость, мужество и собранность.

Если Авельер известно все о тайных мыслях девочки, она не стала бы связываться с Кэтти-бри на стене Ковена в такой час, учитывая, сколь многое поставлено на карту.

— Тебе вообще не позволено уходить, — подчеркнула леди Авельер.

Кэтти-бри обернулась, взглянув ей прямо в лицо.

— Я хочу видеть маму, — сказала она.

— У твоей матери все прекрасно, можешь не волноваться за нее.

В голосе леди Авельер не было особой строгости, но Кэтти-бри хватило ума сделать вид, будто это не и она принялась плакать й ныть:

— Я хочу к маме!

Леди Авельер приблизилась к ней и, к изумлению Кэтти-бри, обняла и крепко прижала к себе. В следующий миг прорицательница присела на корточки и посмотрела Кэтти-бри в глаза, нежно отведя назад ее каштановые волосы.

— Я знаю тайну Нирая и Кавиты, — сказала она тихо. — Они преступники, право же, и двенадцать принцев Анклава Теней не пощадят их, узнай они правду.

Кэтти-бри заплакала громче и прильнула к леди Авельер, шепча:

— Я хочу повидать маму.

Спустя довольно много времени леди Авельер отстранила девочку на расстояние вытянутой руки.

— Ты хотела обернуться птицей и улететь к десаи, — констатировала она.

— Совсем ненадолго, — заверила ее Кэтти-бри, шмыгая носом. — Я собиралась вернуться до рассвета.

— Почему я должна тебе верить? Ты хочешь убежать.

— Нет, госпожа, ни в коем случае! — Кэтти-бри призвала на помощь всю свою дипломатию; ей помогало, что она говорила правду.

— Тогда уходи отсюда утром, совсем, — сказала леди Авельер неожиданно и отвернулась. — Уходи от меня и больше никогда не возвращайся!

— Нет, госпожа, пожалуйста! Нет! взмолилась Кэтти-бри. — Тогда я лучше не пойду вообще. Я хочу увидеть маму, но не покинуть это место! Ни в коем случае не покинуть! Я столькому здесь научилась! Риалле теперь моя сестра! — Играя роль маленькой девочки, она постаралась, чтобы ее голос звучал на грани паники, и улыбка, которой леди Авельер ответила на эти слова, кажется, выражала симпатию, а не недоверие.

— Я отправляюсь обратно в постель, — сказала она немного погодя. — И утром ожидаю увидеть тебя бодрой и внимательной. — Она развернулась на каблуках и направилась прочь.

Кэтти-бри уловила скрытое разрешение уйти, но едва начав заново свое заклинание, сообразила, что до ребенка, Рукии, подобная тонкость, скорее всего, не дошла бы.

— Так я могу идти, госпожа? — спросила она, вся преисполненная надежды и горячей благодарности.

— Дитя, увидимся утром, — был ответ, но леди Авельер внезапно остановилась и обернулась, лицо ее снова было жестким. — А если нет, знай, что твои- родители будут наказаны за свои преступления.

С этими словами она удалилась.

Кэтти-бри еще долго стояла на стене, пытаясь осмыслить происшедшее. Авельер разрешила ей улететь, но зачем? Ожидала ли она еще большей преданности от ученицы, которой разрешила нарушить правила, или все это было лишь свидетельством того, что великолепная незересская женщина вовсе не безжалостное чудовище?

Второе — решила пленница, хотя от промелькнувшей в голове мысли, что Авельер провоцирует ее, Кэтти-бри охватил ужас.

Она обернулась птицей и полетела прочь, и вскоре убедилась, что страхи были беспочвенны, что Нирай и Кавита в безопасности, в своей палатке, хотя, конечно, не все так «прекрасно», как утверждала. Авельер. Нет, они были в полном смятении, оплакивая потерю своей любимой дочери.

Как же все разом изменилось, едва Рукия очутилась ими! Вспышки улыбок, горячие объятия и ее заверение, что все было и будет хорошо.

На следующее утро Кэтти-бри погрузилась в свои занятия, когда к ней снова подошла леди Авельер и отвела в сторону.

— Ты должна оправдывать ожидания, — объяснил она ребенку, — добиваться поставленных целей. И я и стану слушать оправданий, если ты подведешь меня. Ты можешь навещать родителей раз в десять дней, но лишь при условии, что не разочаруешь меня.

Кэтти-бри не смогла сдержать улыбку. Снова она испытала подлинное потрясение, поняв, как ее тянет поиграть с Нираем в детские игры, как отчаянно хочется, чтобы Кавита гладила ее по густым волосам и рассказывала сказки бединов, ее предков, которые на самом деле даже не были ими. Почему-то это было совершенно не важно.-

Она пообещала леди Авельер, что станет лучшей ученицей из всех, что когда-либо были у нее, и искренне намеревалась исполнить обещание — как по тем же причинам, по которым она вернулась на Фаэрун, так и из неподдельной благодарности наставнице за ее удивительный поступок.

Она оправдает и превзойдет все возложенные на нее ожидания.

Маленький язычок пламени слетел с ладони молодой женщины, устремился в гущу ее врагов-орков и там взорвался, превратившись в огненный шар, уничтоживший всю ораву разом.

Щуря синие глаза от слепящего света, женщина-маг мысленно дотянулась до пламени и сформировала огненного спрайта, обретя живого союзника, состоящего из огненной стихии. Женщина сосредоточилась на этом лишь на миг, подчинив себе огонь и создав спрайта, и отвернулась прочь. Но спрайт знал, что делать: он взлетел на крышу и запрыгал там, оставляя за собой струйки дыма и искр, прежде чем кинуться на грудь ближайшему орку.

Женщина повернулась влево и взмахнула рукой слева направо, и, словно она плеснула горючей жидкостью, вдоль края крыши взметнулось пламя, запечатав этот фланг стеной опаляющего огня.

Она повернулась снова, нагибаясь и кружась, потом быстро распрямилась навстречу приближающейся горстке орков. Соединив большие пальцы рук и разведя остальные, она сотворила четвертое заклинание, и язык пламени в форме крыла полетел на врата. Женщина-маг припала к земле, словно уходя от неких выпадов и ударов, и пнула в колено ближайшего к ней орка — как в виде дополнения к уже сделанному, так и потому, что ей нравилось ощущение физического удара.

Позади, из проема двери, ведущей на эту плоскую крышу Ковена, раздались медленные аплодисменты.

Кэтти-бри выпрямилась, оправила одежду, глубоко вздохнула и медленно повернулась к леди Авельер.

— Интересное представление, — сказала прорицательница. — Ты видишь себя боевым магом?

Кэтти-бри чуть запнулась:

— Я... Я хочу быть готовой.

— К битве.

— Да.

— Ты понимаешь, что живешь в городе, в Ковене, в окружении твоих сестер и всей мощи Незерила? Под защитой не имеющей себе равных городской стражи и великих двенадцати принцев?

Кэтти-бри потупилась. Она ожидала чего-то в этом роде, учитывая тон Авельер и достаточно кислое выражение ее лица. Внезапный хлопок сбоку заставил ее вздрогнуть, это пламя, пожиравшее одного из учебных, манекенов-орков, обрело новую жизнь в каком-то воздушном кармане или, возможно, добралось до деревянного столба, поддерживавшего помост.

— Ты будешь проводить куда больше времени в общественных собраниях, чем на полях сражений, — заметила леди Авельер, обходя помост, чтобы присоединиться к ней. — И твоя миссия на службе Ковену будет заключаться скорее в сборе и обработке информации, как я тебе уже не раз говорила.

— Да, госпожа. Те заклинания я отрабатываю тоже... — Когда Кэтти-бри договорила, леди Авельер взяла ее за подбородок и приподняла голову ученицы, чтобы они могли смотреть друг другу в глаза.

— Дорогая Рукия, почему тебя так притягивает огонь?

Кэтти-бри провела по губам языком, честно обдумывая вопрос, поскольку, по правде говоря, и сама удивлялась этому. Из всех школ тайной магии, доступных в рамках обучения, ей, следовало признать, больше всего нравились и лучше всего давались вызывающие и формирующие заклинания сокрушительной и убийственной силы. А из их множества ее действительно привлекали те, что связаны с элементом огня, — во всяком случае, для занятий тайной магией. В конце концов, она с раннего детства знала, как вызвать огненную стрелу, и умела делать это с разрушительной мощью. Целых десять лет прошло с того дня, как она убила двух незерилских агентов такой вот молнией, ударившей с грозового неба над головой.

Наверное, дело в этом, думала Кэтти-бри, хотя, конечно, не сказала бы леди Авельер. Но в глубине души она чувствовала, что тут, возможно, есть и еще что-то. Ее божественная магия, которую она по-прежнему хранила в тайне от леди Авельер и всех остальных в Ковене, упражняясь в ней лишь в тех случаях, когда отправлялась навестить Нирая и Кавиту, и даже тогда — в укромных местах, где она создавала сады во славу Миликки, давала ей мощную защиту от стихий. Имея такое преимущество, Кэтти-бри находила огонь особенно притягательным. С такой защитной магией Миликки она могла не страшиться, что огненный шар внезапно обернется против нее.

Кроме того, оказалось, что она получает настоящее наслаждение от взрывов огненных шаров, от разливающихся от них волн тепла и ослепительного света, от их разрушительной и очистительной силы. Она улыбнулась, хотя это был и не лучший ответ леди Авельер, потому что вспомнила про Бренора, своего приемного отца. В годы, когда формировалась ее личность, Кэтти-бри растили как воительницу, женщину действия, которая не станет бегать от боя, а просто ринется в него. Мощь огненного шара завораживала ее, поскольку он не был коварным и не действовал исподтишка. Не по крови, но по воспитанию в Кэтти-бри было немало от дворфа.

Вздох леди Авельер вернул ее в настоящее, и она увидела, что наставница с явным разочарованием покачивает головой.

— Я ожидала от тебя большей утонченности, моя юная протеже, — сказала она. — Ты остаешься самой молодой ученицей из всех, кого я когда-либо допускала в свою гильдию, и надежды мои были воистину велики. Но ты тратишь время попусту, устраивая взрывы и пиная муляжи. Возможно, мне следовало бы отослать тебя тренироваться с городской стражей!

Слова эти, которые, видимо, должны были показаться Кэтти-бри обидными, на самом деле прозвучали для нее как музыка. Как она была бы счастлива вновь взять в руки меч или выпустить стрелу из Тулмарила, ее магического лука в прошлой жизни!

Выражение лица леди Авельер смягчилось, и, шагнув вперед, наставница провела рукой по густым каштановым волосам Кэтти-бри; с возрастом они еще порыжели и стали такими же, как в ее прошлой жизни. Кэтти-бри даже не вздрогнула от прикосновения удивительной женщины. В конце концов она начала доверять Авельер.

— Моя сила — знание, — пояснила леди Авельер — И с помощью этого знания, используя его, я получаю то, что хочу, без огненных взрывов и молний, понимаешь? Так принято у нас, в Анклаве Теней, в мире, где ты теперь живешь.

То, как Авельер объясняла все это, и в особенности ее тон показали Кэтти-бри, что речь идет не просто о ее пристрастии к взрывной магии. Леди Авельер — и титул этот подходил ей как нельзя лучше — была куда больше разочарована недостаточной благовоспитанностью ученицы и сознательным игнорированием ею светских правил приличия. В конце концов, Ковен частенько посещали высокопоставленные лица, и Рукия никогда не производила на них особого впечатления. Забавляла, возможно время от времени вызывая неодобрительные усмешки, но не впечатляла. Это было не то, к чему Рукия, или Кэтти- бри, стремилась и в чем преуспевала бы даже, в прошлой жизни.

Ей вспомнились первые встречи с Аластриэль из Серебристой Луны; действительно, леди Авельер чем-то напоминала ей Аластриэль. Кэтти-бри чувствовала себя настолько неловко, казалась себе такой незначительной рядом с той женщиной, которой, похоже, светские манеры давались исключительно легко, позволяя ей блистать в обществе.

И вновь Кэтти-бри подумала о Бреноре, и снова на душе у нее потеплело. Бренор мог пить эль с кем угодно, но поместите его в компанию джентльменов из, скажем, Глубоководья с бокалом хорошего вина, и... да, эту сцену не назовешь ни мирной, ни изысканной.

Комичной, возможно, но уж не изысканной — это точно.

— Ты находишь мое разочарование смешным? — поинтересовалась леди Авельер.

— Нет, госпожа, нет! — выпалила Кэтти-бри — разумеется, искренне. — Но только... вы такая красивая и такая грациозная. Вы плывете по бальным залам так же легко, как тени танцующих, и все головы поворачиваются вам вслед. Все женщины завидуют вам, и все мужчины хотят обладать вами.

Она сразу поняла, что своей лестью растопила всякий гнев, и хотя и использовала эти приятные слова, чтобы скрыть за ними свои воспоминания, но при этом не лгала.

— Но я совсем не похожа на лебедя, — продолжай она. — И быть может, мой выбор магии больше подходит именно мне — такой, какая я есть. Ваши внешность и изящество способствуют успешности тех заклинаний, про которые вы говорили, потому что мало кто в силах устоять перед вашими чарами даже и без всякой магии. Но, боюсь, мои... — Она умолкла и развела руками, словно предоставляя своей внешности говорить самой за себя. — Мои грация и обаяние будут лишь помехой для подобной приверженности магии принуждения.

Леди Авельер, подбоченившись, оглядела Кэтти-бри с головы до пят.

— Ну, ты немножко неуклюжа, и фигура у тебя мальчишеская, но ты еще только становишься женщиной. — Она взялась за рубашку Кэтти-бри и слегка присборила ее. — На самом деле я уверена, что, вступив в пору зрелой женственности, ты красиво округлишься. И ты вовсе не уродлива, хотя капельку, хм, рыжевата. И все же ты совершенно не похожа на тех страшилищ, что так часто встречаются среди твоих сородичей, — никто даже не заподозрит, что ты из бединов.

Кэтти-бри могла лишь улыбнуться в ответ на это предвзятое утверждение, поскольку, на ее взгляд Кавита была одной из красивейших женщин, каких она когда-либо видела в обеих своих жизнях: с гладкой коричневой кожей, невероятно густыми, длинными, блестящими волосами цвета воронова крыла и темными глазами, способными смутить любую душу своей бездонной глубиной.

— Благодарю вас, милостивая госпожа, — выговорила она и присела в вежливом реверансе.

— Ступай и поработай над более утонченный репертуаром, — велела леди Авельер. — Ни у кого из нашего ордена на протяжении уже многих лет не возникало необходимости в огненном шаре. Исходя из того, какое впечатляющее огнеопасное представление мне довелось увидеть, осмелюсь предположить, что ты уже достаточно преуспела в этой области на тот маловероятный случай, если подобная надобность у тебя вдруг возникнет.

— Да, госпожа. — Кэтти-бри собралась поклониться, но спохватилась и снова сделала реверанс, а затем побежала прочь, довольная, что инцидент исчерпан.

Однако она понимала, что это не последний ее неприятный разговор с леди Авельер, и от мысли о том, через что ей, возможно, придется пройти несколько лет спустя, когда придет время покинуть Анклав Теней и Ковен, у нее по спине пробежал холодок.

Глава 16. Пугающая слава

Бренор с трудом поднял тяжелые веки и увидел размытые серые тени там, где до этого была лишь» нота. Постепенно, болезненно — из воздуха начали формироваться какие-то очертания, фигуры, подсвеченные неярким огнем очага, и два лица с широко открытыми глазами, низко склонившиеся над ним и напряженно всматривавшиеся в него.

Бренор разглядел старшего дворфа-мужчину и более молодую женщину в жреческих одеяниях, Имена «Парсон» и «Мандарина» вертелись в мозгу, не даваясь ему. Двое продолжали разглядывать его, и на их лицах удаление сменялось озабоченностью, а та, в конце концов, — облегчением и радостью.

— Хвала Морадину! — сказала женщина, наклонилась еще ниже и поцеловала юного Реджинальда Круглого Щита в щеку. — Я уж думала, мы тебя потеряем.

Другой дворф, соглашаясь, кивнул.

— А она при тебе с того момента, как ты упал, — объяснил он юноше, лежащему в полузабытьи на койке в твердыни Фелбарр. — Ни на шаг не отходит, вот как.

— Арр Арр всех нас спас тогда, можете не сомневаться, — заявила женщина. Да это была Мандарина Яркий Поплавок. — Что я была бы за жалкий и неблагодарный друг, покинь я его до конца лечения!

Другой, Парсон Глейв, снова кивнул:

— Да, но я уже подумал, что ты отправишься на встречу с отцом, мой юный друг.

— Бангором? — еле слышно прошептал сбитый с толку Бренор, с трудом разлепляя запекшиеся губы.

— Что-что? — переспросил Парсон Глейв, подавшись вперед.

Лишь теперь сознание Бренора начало возвращаться к настоящему. Он припомнил, как женщина-клирик звала его «Арр Арр», и сообразил наконец, что он больше не король Бренор, сын Бангора.

Во всяком случае — пока.

Последняя мысль некоторое время трепыхалась у него в голове, потом ее медленно сменили возвращающиеся подробности боя в горах, в особенности те последние отчаянные моменты, когда рядом с огромным горным великаном казалось, что все пропало.

— Так и было, — продолжал Парсон Глейв, не дождавшись ответа от раненого. — И все это время Мандарина находилась рядом с тобой, всю обратную дорогу с гор.

— Остальные? — сумел более внятно прошептать Бренор.

— Победа за тобой, — сказала Мандарина, хотя Бренору показалось, что не в ответ на его вопрос. — Когда этот проклятый великан грохнулся наземь, земля как вздрогнет! А эти орки поджали хвосты да как давай удирать! Ха-ха, скажу я вам, это надо было видеть: натыкаются друг на друга и визжат как резаные. А Рваный Дайн, он не собирался их отпускать, он гнал их с милю, а то и больше, и всю дорогу рубил их, и лягал, и колотил по-всякому!

— Огнун Кожаный Ремень рассказал про тебя королю Эмерусу, — добавил Парсон Глейв. — Отдыхай хорошенько, скажу я тебе, потому что впереди тебя ждет прием в твою честь.

Бренор, все еще старавшийся рассортировать события боя — он помнил, как метнул топор и ринулся на гиганта, но что запомнилось ему лучше всего, так это жгучая боль в животе, — попытался приподняться на локтях.

Он сразу же понял, что это была скверная идея.

Волны мучительной боли опрокинули его обратно, постепенно сменяясь приступами тошноты. Он начал кашлять и задыхаться, и Мандарина с Парсоном Глейвом поспешили перевернуть его на бок, чтобы он не захлебнулся рвотой.

Он взглянул на лужу возле кровати потрясенно и даже с испугом, поскольку к желчи в ней примешалось изрядное количество крови.

— Все в порядке, парень, — постарался успокоить Бренора Парсон Глейв, когда они снова перевернули его на спину. — Это лучше, чем было. Не переживай.

— Ага, мы поставим тебя на ноги дней за десять-двадцать, но твою вечеринку отложим этак на месяц, я так думаю, — добавила Мандарина.

— Да, месяц, не меньше, прежде чем этот молодец сможет выпить, когда в его честь станут говорить тосты, — с энтузиазмом согласился Парсон Глейв, широко улыбаясь. Он взглянул на Малыша Арр Ара и кивнул, потом достал маленький пузырек и поднес к губам раненого. — Выпей-ка пока вот это, парень, — попросил он, вливая ему в рот сладкую жидкость.

На этот раз Бренора не тошнило — наоборот, ему стало легко, тепло и покойно. И вслед за магическим зельем, стекающим вниз, к желудку, веки Бренора опустились, и тьма унесла его в край отрывочных и тревожных сновидений.

Бренор прибыл последним из шести участников отряда, отправившегося на разведку в Ровинские горы, и его приветствовали громче, чем всех остальных, вместе взятых; это понимали все присутствующие. Ибо то был миг славы Реджинальда Круглого Щита, и сотни пивных кружек в Фелбарре взлетели ввысь, когда Парсон Глейв ввел его в церемониальный зал — величественную и высокую, частью естественную, частью высеченную пещеру. В одной из стен был устроен огромный камин, в котором пылал огонь, освещая все вокруг оранжевыми вспышками, а сбоку от него, на достаточном удалении, чтобы не страдать от жара, на возвышении восседал на великолепном троне король Эмерус Боевой Венец.

Рядом с его троном был установлен другой, не столь богато украшенный, однако не уступающий ни высотой, ни местоположением. К этому второму креслу Парсон Глейв отвел героя вечера, и, когда Бренор хотел почтительно склониться перед королем, оказалось, что Эмерус первым поклонился ему.

Затем король выпрямился и развернул героя лицом к собравшимся, которые подняли кружки и оглушительно закричали: «Ура!»

И там, в первом ряду, стояла Увин Круглый Щит, с лицом мокрым от слез, кивая и шмыгая носом.

Бренор знал правила приличия, но пренебрег ими. Он не мог бы сказать, почему его так тронуло лицо Увин в этот миг, но он не в силах был сдержать свой порыв. Он высвободился из рук короля Эмеруса, спрыгнул с помоста и, пробежав через зал, заключил Увин в крепчайшие объятия.

— Ради твоего отца, — шепнула она ему посреди грома аплодисментов.

Бренор смахнул слезу, первую слезу по своему погибшему отцу. И он обнимал Увин еще долго-долго, оторвав ее от пола и бережно баюкая в своих объятиях.

Когда он наконец отпустил ее и направился обратно к помосту, множество рук протянулось, чтобы похлопать его по плечу, и один из голосов, возвысившись над остальными, привлек его внимание.

— Ты спас мою сестру, сказала Маллабричес Опустившейся Молот. Бренор встретился с ней взглядом. — Она сказала, чтобы ты оставил ее, но ты не послушал. — У отчаянной воительницы, с метким прозвищем Фурия, глаза были на мокром месте, когда она торжественно кивнула ему в знак благодарности и одобрения.

Король Эмерус жестом предложил вернувшемуся на помост Бренору сесть, затем пригласил выступить очевидцев. Один за другим, начиная с Огнуна Кожаного Ремня, остальные пять членов ровинского разведывательного отряда вставали перед королем и героем и пересказывали собравшимся волнующую историю сражения. И каждый из рассказов превосходил прежние; конечно же, они отрепетировали роли, которые будут играть в этом историческом повествовании. Огнун обрисовал общую картину, потом Таннабричес рассказала о начале нападения и о великом мужестве Арр Арра, спасшего ее. Потом вступила Мандарина, подтвердившая, что Кулак умерла бы, поступи Арр Арр иначе.

Магнус Кожаный Ремень сорвал немало охов и ахов, описав появление великана, и огромное чудище, с его слов, представлялось даже еще огромнее, чем в тот день на поле боя!

Последним вышел Рваный Дайн, старый воин. Глянув Бренору в глаза, он удостоил его уважительного кивка и дружеского подмигивания.

И затем, с рассудительностью ветерана, прошедшего множество битв, сдержанностью война, повидавшего немало убитых врагов, и грозной решимостью дворфа, готового принять смерть в Ровинских предгорьях, Рваный Дайн доказал, что бард из него не хуже, чем воин. Он надолго завладел вниманием толпы, ловящей каждое его слово, когда произнес напоследок:

— Так говорю вам я, и говорю правду, что если бы не Малыш Арр Арр...

Драматическая пауза в этом месте заставила толпу явственно ахнуть.

— Нет, — поправился, он. — Никакого Малыша больше нет.

Тишина взорвалась всеобщими восторженными воплями.

— Если бы не Реджинальд — сын одного из моих лучших друзей, да напоит его Морадин допьяна! — знайте, что ни один из нас не стоял бы здесь сегодня, а вы и не знали бы, что орки и великан шныряют к северу от ворот Фелбарра!

Зал взорвался, когда Рваный Дайн подошел к Бренору и вручил ему флягу с «Веселым мясником» — самый верный пропуск во взрослую жизнь, какой может дворф предложить юнцу. Он взял Бренора за руку и, вытащил его из кресла, отвел на середину помоста.

Подмигнув Увин, кивнув Рваному Дайну, а затем королю Эмерусу, Бренор осушил флягу.

К нему приблизился Эмерус, извлек из мешочка великолепную золотую медаль в форме круглого щита на мифриловой цепочке и повесил ее ему на шею.

— Исполнить желание! — выкрикнула из толпы Маллабричес Опустившийся Молот, и ее призыв был подхвачен залом:

— Исполнить желание!

Король Эмерус изобразил удивление, но Бренор точно знал, что оно наигранно. Король ожидал этого, как ожидал бы Бренор во времена подобных чествований, которые он возглавлял в Мифрил Халле. И действительно, Бренор, исполнил немало таких «желаний».

Наиболее часто, разумеется, желали бочонок пива, флягу с бренди или право пригласить на ужин красивую девушку — или же крепкого парня, если подобная почесть, оказывалась женщине.

— Бери девчонку, Малыш Арр Арр! — выкрикнул кто- то сзади, и все рассмеялись.

— Не такой уж и малыш, если выбирает девчонку! - подхватил другой.

— Кулак! — завопил один.

— Фурия! — требовал второй.

И далее в том же духе. Обе девицы Опустившийся Молот отчаянно краснели, а Бренор чуть ухмылялся, глядя на все это.

— А может, обеих, если Кулак и Фурия не против! — выкрикнул Рваный Дайн, и зал взорвался хохотом, и король Эмерус первый.

Наконец Эмерус утихомирил веселье и приобнял героя.

— Видишь, Реджинальд, — сказал король, — похоже, тут мы все согласны. Ты заслуживаешь исполнения желания, будь то оружие, или мифриловый доспех, или бочка пива, это в моей воле. Если это танец с девушкой, то тут, конечно, ей решать, ну а если речь идет о двойняшках Опустившийся Молот, тогда, сдается мне, их папаша захочет перекинуться с тобой парой слов.

Все опять засмеялись, и на этот раз даже Бренор присоединился к остальным.

— Но твое дело объявить желание, а наше — исполнить его, провозгласил король Эмерус. — Назови его! Морадин благословил тебя, а кто мы такие, чтобы с ним спорить?

При этих словах улыбка разом исчезла с лица Бренора, оно застыло, поскольку юноша пытался скрыть гримасу. Слова Эмеруса: «Морадин благословил тебя» — обрушились на него, словно брошенный великаном камень, оскорбляя его чувства, напоминая о тщетности всех усилий, о несмешной шутке, ставшей реальностью для Малыша Арр Арра.

Вскипающая ярость свела судорогой желудок и острой болью пронзила сердце. Морадин благословил его? Единственное, на что Бренор был способен, — это не начать проклинать Морадина прямо перед всеми, сию же минуту!

— Реджинальд? — вопросил король Эмерус, и лишь тогда Бренор понял, что прошло уже немало времени. Он перевел взгляд с. короля на публику, на Увин, Рваного Дайна, и Огнуна, и остальных членов разведывательного отряда, включая Кулак и Фурию, которые стояли рядышком и широко улыбались ему, глаза их предвкушающе блестели.

Он взглянул на Парсона Глейва, и ничего ему так не хотелось, как сбежать с помоста и отчитать жреца, сказать ему, что все это просто шутка, что Морадин играет ими, насмехается над ними и равно смеется над их победами и поражениями.

Но он не сделал этого.

И он знал, чего хочет, хочет сильнее всего: вновь очутиться в Ируладуне, проститься с Кэтти-бри, Реджисом и Вульфгаром, войти в пруд и отправиться в Дом Дворфа за заслуженной наградой.

Но король Эмерус не мог даровать ему этого, и внезапно ему в голову пришла другая мысль.

— Попасть в Мифрил Халл, — сказал он. — Вот мое желание.

Король Эмерус, широко улыбаясь, начал было отвечать, но осекся, когда до него дошел смысл просьбы юного дворфа, и лишь молча уставился на героя вечера. Вокруг воцарилась тишина, многие недоуменно пожимали плечами.

— Мифрил Халл? — переспросил король.

— Да, — подтвердил Бренор и добавил, чтобы рассеять замешательство, поскольку просьба и впрямь была неожиданной: — И бочонок вот этого, — и поднял, пивную кружку с остатками «Веселого мясника».

Разумеется, это было то, что публика ожидала услышать, и ее смущение улетучилось под радостный рев толпы.

Значит, два желания! — объявил король Эмерус. — Быть по сему! — И толпа возликовала вновь, кроме сестер Опустившийся Молот, как заметил Бренор — казавшиеся слегка разочарованными.

Бренор продолжал улыбаться и отхлебнул добрый глоток «Веселого мясника», но все это было да вида, чтобы поддержать нелепый фарс с участием его поддельной личности. На самом деле он был поглощен собственными мыслями, взвешивая, чего будет ему стоить в эмоциональном плане исполнение его просьбы, возвращение в Мифрил Халл, где он дважды был королем.

Он нутром чувствовал, что должен вернуться туда, хотя и не слишком понимал почему.

Весна достигла своего расцвета и повернула к лету, но Бренор не осуществил свою мечту — ни весной, ни летом, ни вообще в этом году. Парсон Глейв не отпускал его, настаивая, что раны юного дворфа слишком серьезны для столь опасного и тяжелого похода. Бренору хотелось возразить; теперь, когда он объявил о своем плане возвратиться в Мифрил Халл, его желание попасть туда только возросло. Но он не мог, поскольку Парсон Глейв сказал и ему, и королю Эмерусу, что Реджинальд может стать обузой в этом путешествии.

И поэтому король Эмерус посоветовал набраться терпения, а Бренор без возражений согласился.

По правде говоря, что могли значить эти несколько месяцев, пусть даже год?

Итак, он сосредоточился на том, чтобы снова стать здоровым и сильным, и в конце лета вновь приступил к тренировкам. Он также проводил как можно больше времени с Увин, поскольку ее поведение на приеме научила его одной важной вещи: возможно, он никогда не будет ощущать себя ее сыном, Реджинальдом Круглым Щитом, но и бедная Увин никогда не сможет видеть его никем иным. Он нес ответственность за нее, испытывал чувство долга перед нею и не намеревался от этого отказываться. Как бы он ни был зол на Морадина и иных богов, он не должен проявлять враждебность или безразличие к этой женщине, от которой не видел ничего, кроме безоговорочной материнской любви.

Однако к концу зимы года Темного цикла мрак снова начал сгущаться над Бренором, и к началу 1479 года, по летоисчислению Долин — года Нестареющего, терпение рыжебородого дворфа совсем иссякло.

День за днем он приставал к старшим с вопросом, когда же пойдет первый караван из твердыни Фелбарр в Мифрил Халл, и множество раз встречался с Парсоном Глейвом, дабы удостовериться, что жрец не изменит своего недавнего решения касательно полной готовности Реджинальда к походу.

За всю свою жизнь, эту и прошлую, Бренор еще не чувствовал себя настолько готовым.

Он знал, что становится все вспыльчивее и несдержаннее, его терпение давно иссякло. Кулак и Фурия начали избегать его.

Однажды в начале второго месяца, алтуриака, во время учебного боя Бренор едва не раскроил череп противнику, настолько силен был удар его учебного оружия.

— Ну вот что, хватит! — заявил вскоре после этого Рваный Дайн, выйдя на тренировочную площадку, весь красный, с вытаращенными глазами и пеной на губах. Он бросился к стойке с оружием и выхватил деревянный топор, потом подскочил к Бренору.

— Давай против меня! — велел он.

— Мое занятие окончено, — ответил Бренор и отвернулся — и Рваный Дайн влепил удар ему по спине, заставив качнуться вперед.

Бренор выпрямился и глубоко вздохнул. Он заметил, что остальные воины отошли в сторонку и уставились на него. Он медленно повернулся к Рваному Дайну.

— Ну, давай! — потребовал ветеран.

Бренор широко развел руками, словно спрашивая; зачем?

— Целый год ты хандришь, плюешься и взбрыкиваешь! — заявил Рваный Дайн. — Тебе что, так чертовски не терпится убраться отсюда?

Бренор провел по лицу рукой и не моргая уставился на ветерана.

Рваный Дайн швырнул топор и круглый щит под ноги Бренору, потом схватил со стойки второй комплект.

Бренор взглянул на оружие, фыркнул и сверкнул глазами на Рваного Дайна.

— Клангеддину это угодно, — заверил его ветеран.

Бренор снова фыркнул.

И ушел.

Придя домой, он ни слова не сказал Увин, просто прошел мимо нее в свою комнату и принялся заталкивать одежду в мешок. Он не сомневался, что его поведение на тренировочной площадке повлечет за собой некие последствия, но также достаточно хорошо знал традиции дворфов, чтобы понимать: его не смогут лишить обещанного путешествия в Мифрил Халл.

— Клангеддин, — сплюнул он, набивая мешок, — надеюсь, тебе понравилось это представление!

— Тебе так не терпится покинуть меня? — долетел от дверей голос Увин, и Бренор поднял взгляд и увидел ее печальное лицо.

Он зажмурился и уставился в пол, изо всех сил стараясь отделить свою клокочущую ярость от того чувства, которое он испытывал к этой доброй женщине, отделить боль из-за ложных посулов Морадина и прочих богов от реальных радостей ни в чем не повинных дворфов.

— Не тебя, — прошептал он и вновь взглянул на Увин, и теперь уже на его серые глаза навернулись слезы, Он тряхнул головой, бросил мешок, подбежал к женщине. И обнял ее. — Ты была для меня всем, и даже больше. — И долго держал в своих объятиях, пока не затихли ее всхлипывания.

— Мифрил Халл? — спросила она, успокоившись. — Что это тебе взбрело в голову?

Бренор попытался придумать, что бы такое сказать ей, — задача тем более сложная, что он и сам толков этого не понимал. Почему он высказал именно такое желание? Что ждет его там, кроме еще одного болезненного напоминания о глупой игре, в которую он и его народ играли всерьез, будто все это действительно имело значение?

— Я слышал об этом месте, — ответил он. — О герое по имени Тибблдорф Пуэнт и отряде «Веселые мясники» — лучших воинах среди всех дворфов.

— Тибблдорф Пуэнт?

— Древний воин, давно умерший. Телохранитель самого короля Бренора Боевого Топора.

Увин пожала плечами и взглянула на него, явно озадаченная.

— В Мифрил Халле воинов тренируют по-другому, — пояснил Бренор, придумывая на ходу. — Ты ведь гордилась мной, когда наш отряд вернулся с Ровинских гор?

— Ты же видел меня в зале, — ответила Увин. — Ты славно уважил своего отца!

— Ну вот, а теперь я хочу, чтобы было еще лучше, — пояснил Бренор. — Я стану тренироваться вместе с этими «мясниками», если они возьмут меня, а потом вернусь в Фелбарр и научу всех. Не переживай, пройдет совсем немного лет — и Реджинальд Круглый Щит еще займет место возле короля Эмеруса!

Это утешило ее, и на этот раз уже она заключила Бренора в счастливые объятия.

Бренор тоже обнял ее, шепча ободряющие слова. Ему тяжело было лгать Увин, но он рассудил, что еще тяжелее было бы причинить ей боль.

Он не намеревался когда-либо возвращаться в твердыню Фелбарр.

Во всяком случае, в качестве Реджинальда Круглого Щита.

Это он знал наверняка, хотя и не представлял, каким путем выберется отсюда.

Он уже готов был поднять оружие и сразиться с Рваным Данном, предвкушая, как повергнет ветерана на землю, и не сомневаясь, что сможет сделать это. У Бренора было больше боевого опыта, чем у Дайна, и в придачу к этому — сильное молодое тело. Да, сначала он подумал, что поединок — прекрасная идея, но потом его предполагаемый противник помянул Клангеддина.

Значит, их бой послужил бы лишь очередной забавой для богов.

Нет, Бренор не станет в этом участвовать. Поистине, появись Клангеддин Сребробородый в этой комнате, Бренор схватил бы деревянный топор и запустил им богу в лицо.

Потому что все бессмысленно.

Потому что правды нет.

Потому что боги дворфов не отвечают взаимностью на верность своих глупых подданных.

Потому что все, что поддерживало короля Бренора всю его долгую жизнь, и даже его преданность своему клану, оказалось обманом, забавой, игрой без каких-либо последствий.

Он осознал, что продолжает прижимать Увин к себе с сокрушительной силой, но она не понимала, что гнев, а не любовь повелевает его мускулами, хотя и непреднамеренно. Похоже, однако, что она не возражала, и Бренор продолжал цепляться за нее, нуждаясь в чем-то или в ком-то надежном и заслуживающем доверия.

Алтуриак сменился чесом, и к концу этого третьего месяца был снаряжен первый караван для отправки в Мифрил Халл.

Реджинальд Круглый Щит был назначен вторым стражником четвертого фургона. Его начальником стал не кто иной, как Рваный Дайн.

Глава 17. Осложнения

Эти месяцы были одними из лучших в обеих жизнях Реджиса, и в основном из-за этого вот танца, именно с этим противником.

Доннола попыталась достать его серией быстрых выпадов острого клинка. Наступая, она плотно припечатывала ведущую ногу к мату, сохраняя правильный баланс.

Реджис отвечал, повернув клинок кверху и отбивая каждый выпад влево. Рапира Доннолы отклонялась всего на пару градусов, но этого было достаточно, чтобы он чуть-чуть промахивался мимо цели.

— В обе стороны! — сердито велела она, поскольку уже предупреждала Реджиса, чтобы он, отражая удары, не впадал в опасную монотонность, и, подчеркивая свои слова, на долю секунды задержала следующий удар, а затем нанесла его из-под колеблющейся рапиры Реджиса, и ее улыбка сделалась шире в предвкушении явной победы.

Но ввысь взметнулся кинжал Реджиса, левая рука взлетела над правой, и маленькое лезвие отбило атаку Доннолы вправо. Продолжая это движение, Реджис начал отводить свою рапиру назад и вниз и разворачивать назад правое плечо, подальше от клинка Доннолы.

Он прыгнул вперед, нанося сокрушительный удар, от которого его партнерша вскрикнула и едва не упала навзничь, настолько быстро она отступила.

Но Реджис не отставал от нее, нанося удары и сверху, и снизу и всегда сохраняя правильную фехтовальную позицию: нога, стоящая сзади, перпендикулярна линии атаки, стоящая впереди — указывает ее направление.

Доннола нырнула вправо, а когда Реджис развернулся, чтобы продолжить атаку, стремительно отпрыгнула влево. Обычно она вела бой не так, и Реджис понимал, что она испытывает его, используя приемы, с которыми он, скорее всего, может столкнуться во время поединка с соперником, вооруженным более тяжелым клинком, рубящим оружием или дубинкой. Доннола заставляла его двигаться и вертеться, чтобы посмотреть, сможет, ли он делать это, не нарушив стойки.

После множества атак и защит Реджис добился чистого и длительного преимущества, впервые за годы их спаррингов.

— Отлично, но берегись! — бросила Доннола, отскочив, назад и опустив клинок.

— Ой, стыдно! — возразил Реджис, поскольку смог победить ее. Он знал это!

— Ты продемонстрировал ловкость и способность сохранять баланс, — сказала Доннола. — Но не смог перейти к ближнему бою.

— Мне и не нужно было сближаться, — запротестовал Реджис. — У тебя рапира и кинжал, и у меня тоже!

— Ближе! — велела Доннола снова занимая боевую стойку. — Без этого ты никогда не победишь. Или ты считаешь, что будешь фехтовать с хафлингами на рапирах? Нет, Паук, ты будешь драться с орком или человеком, больше и сильнее тебя, способным издали раскроить тебе череп!

— Ха-ха! — добавила она, ловко парируя, удар, когда Реджис ринулся вперед, делая резкие, сбалансированные шаги, ни разу не выставив ногу, находящуюся сзади, перед той, что была впереди, сохраняя баланс и демонстрируя тем самым правильную фехтовальную «атаку».

— Оттуда не победишь! — рассмеялась Доннола, и когда Реджис устремился вперед еще яростнее, молодая женщина увернулась.

— Ага, а вот тут тебе в голову прилетит дубина! — воскликнула она, точнее, хотела воскликнуть, потому что ей снова пришлось увернуться и отступить, ибо Реджис продолжал преследование. Теперь он теснил ее умышленно, лишая ее пространства, загоняя в угол.

Он знал, что она видит это.

— Не поймаешь! — объявила она, делая пируэт в сторону, но Реджис предвидел это и двигался одновременно с партнершей, его рапира устремилась к ней. Она, как всегда, искусно парировала — блоком и ответным ударом, но Реджис был готов к такому повороту событий. Он тоже описал клинком круг, поверх рапиры Доннолы, потом под ней и резко вверх, отбив руку девушки кверху и бросившись вперед.

Он врезался в нее, вдавив ее спиной в стену, и они очутились очень близко друг к другу, лицом к лицу, правая рука Доннолы была поднята над головой и прижата к стене атакующим клинком Реджиса.

Кончик ее кинжала уткнулся ему под ребра в тот же самый миг, когда его кинжал отыскал путь к ее телу.

Она задохнулась, и он задохнулся тоже, поскольку не мог дышать в такой близости от этого прекрасного существа.

Они долго смотрели друг на друга.

Доннола поцеловала его внезапно, страстно — и оттолкнулась от стены.

Реджис чувствовал, как слабеют его колени, и единственное, на что он сейчас был способен, — это сохранять равновесие. Но затем Доннола оборвала поцелуй, и он снова чуть не потерял равновесие и, должно быть, упал бы лицом вниз.

Если бы рапира напарницы не уперлась ему в грудь, обозначая неизбежную смерть.

Она рассмеялась.

— Ты научишься, — сказала девушка, грациозно, точно бабочка, развернулась и выпорхнула из комнаты.

Реджис остался стоять, опустив рапиру, чувствуй себя совершенно беспомощным, с сумбуром в голове Он пытался сосредоточиться на бое, на движениях, давших ему такое преимущество. Пытался извлечь из всего этого урок, но все попытки были тщетны, поскольку его тело и разум сжигал жар от поцелуя Доннолы.

Подумать только, что она поцеловала его так!

Ей двадцать с небольшим, всего на восемь лет больше, чем ему, и она столь умна и красива, и великолепно фехтует, и ее блестящая дипломатия...

Блестящая дипломатия?

Реджис потряс головой, стряхивая наваждение, и бросил взгляд на дверь, за которой исчезла Доннола — исчезла, обезоружив его внезапным поцелуем и победив, в поединке!

Блестящая дипломатия?

Указательный палец Периколо уткнулся в карту, разложенную на столе, и на лице его заиграла кривая улыбка.

Доннола взглянула на карту, карту Моря Падающих Звезд, пожалуй, самую подробную из всех существующих. Ибо это был проект, который Периколо вынашивал годами, сколько Доннола себя помнила. Дедушка потратил небольшое состояние на эту карту, одно время предлагая всякому выходящему в море судну некое вознаграждение за промеры глубин вокруг различных рифов и отмелей. А годами раньше Периколо нанял лучшего из известных картографов этого моря и привез его в Дельфантл, предоставив тому прекрасное жилище и все карты, которые они смогли добыть, чтобы завершить этот грандиозный труд.

Когда Ловкие Пальцы забирал Паука для утренних погружений, маг отлично знал, куда они направляются и какая там будет глубина.

Доннола подняла взгляд с карты на мага, спокойно стоящего сбоку, — очевидно, он уже слышал грандиозное сообщение Периколо, — а переведя взгляд на Дедушку, она увидела самую довольную и удовлетворенную улыбку, какую ей вообще доводилось видеть в жизни.

И тут она поняла.

— Ты нашел его, — выдохнула она.

Периколо лишь улыбался.

— Обломки корабля лича, — прошептала Доннола, вновь глядя на указующий перст, упершийся в место на карте к югy от Агларонда.

— Темной Души, — добавил Периколо, говоря о могущественном личе, предположительно запечатанном в серебряном гробу на борту своего корабля, «Бриллианта Тепурла». Согласно легенде, корабль был потоплен пиратами примерно во времена Магической чумы. Ходили слухи, что на нем находились ящики, битком набитые магическими сокровищами из логова Темной Души в Чондалвуде.

По всему юго-восточному побережью Моря Падающих Звезд моряки шептались о потерпевшем крушение корабле лича; на множестве вечеров, куда приглашали Доннолу, он служил главной темой разговоров. Она всегда думала, что это лишь слухи и легенды, источник интриг и фантазий, мечта о великом могуществе и богатстве. Девушка полагала, что все эти истории изрядно приукрашены, что они лишь дают повод праздной знати распушить перышки перед вымышленным приключением, но Доннола прекрасно знала, что Периколо действительно верит россказням про сокровище «Бриллианта Тепурла». Он затеял эти поиски не ради могущества или даже денег, но потому, что полагал это главнейшим делом своей жизни.

Он станет тем, кто поднимет сокровища Темной Души, и за это имя Периколо Тоиолино навсегда останется среди легенд Моря Падающих Звезд.

— Откуда вы знаете, что это?.. — начала Доннола.

— Он здесь, — категорично ответил Перико. — В глубоководной впадине в двенадцати лигах к юго-западу от юго-западной же оконечности Агларонда.

Доннола с трудом сглотнула и снова уставилась на карту.

— Откуда ты знаешь?

— Я уже давно подозревал ответил Периколо.

— Я вызвал в той стороне водных элементалей, чтобы они поработали на нас, — добавил Ловкие Пальцы. Он отошел к стене, к комоду, на котором стояли астролябии и валялись свернутые карты и пара подзорных труб. Из выдвижного ящика он извлек нечто, завернутое в черную материю, и перенес это на стол.

Глядя Донноле в глаза, маг медленно развернул сверток, достав похожий на кинжал осколок стекла, — нет, не стекла, поняла Доннола, а разбитого зеркала. Она склонила голову набок, не вполне понимая, что делать с этим странным предметом.

— Подойди и загляни в него, — предложил Периколо. — Ты слишком большая, чтобы магия осколка активировалась сама собой.

Доннола приняла осколок у Ловких Пальцев и уставилась на свое изображение, точнее, на ту его часть, которую могла увидеть, поскольку ширина осколка не превышала трех пальцев в самой широкой части.

Она увидела половину своей улыбки и один карий глаз... нет, половину недовольной гримасы и карий глаз, налившийся кровью. Ошеломленная, она отпрянула и взглянула на своих собеседников.

Ловкие Пальцы с улыбкой протянул руку, и Доннола положила в нее осколок.

— Будь это целое зеркало, а не его кусочек, я ни за что не позволил бы тебе заглянуть в него, — заверил Периколо.

Доннола пожала плечами, с возрастающим интересом наблюдая за магом, который извлек из одного из множества карманов своего просторного одеяния маленькую крысу. Животное уцепилось за его руку, когда маг перевернул его, демонстрируя Донноле. Ловкие Пальцы, стоя возле стола, нагнулся, держа в одной руке крысу, в другой — осколок, и опустил их на пол друг напротив друга, чтобы крыса смогла взглянуть на себя в зеркало.

Доннола ойкнула и чуть не подпрыгнула, когда из зеркала выскочила вторая крыса, точная копия первой. Вторая крыса свирепо набросилась на первую, и та ответила ей тем же. С внезапной, просто-таки безумной яростью грызуны кидались друг на друга, кусались и катались по полу тугим клубком, быстро превратившимся в кровавый. Воздух звенел от крысиного визга.

— Прекратите! — в ужасе взмолилась Доннола. Она взглянула на Ловкие Пальцы, который, оправдывая свое прозвище, уже водил рукой по воздуху.

Он сотворил рассеивающее заклинание, воздух замерцал от магической энергии, и одна из крыс попросту исчезла.

— Что это? — выдохнула девушка.

— Зеркало Вражды, — пояснил Периколо. — Всякий, кто заглянет в него, увидит там свою точную копию, которая выйдет из зеркала и затеет бой.

— И оно до сих пор содержит в себе мощнейшую магию, хотя явно было разбито и пролежало на дне морском лет сто, — добавил Ловкие Пальцы.

— По преданиям у Темной Души было такое, — заметил Периколо.

— И вы нашли это?.. — Доннола замолчала и ткнула пальцем в точку на морской карте.

Периколо мрачно кивнул:

— Обломки корабля лича. Я уже некоторое время подозревал это. А теперь у меня есть способ добраться до него.

Доннола кивала, слушая, потом глаза ее начали округляться, по мере того как до нее доходил смысл. Концовка «способ добраться до него» просто зазвенела у нее в голове.

— Ты же полюбил его как сына, запротестовала она, едва владея собственным голосом.

Периколо смотрел на нее сначала, казалось, с удивлением, но потом — с добродушной улыбкой.

— А ты — и того больше? — парировал он.

Доннола в ответ расхохоталась, но ее дед не перестал усмехаться.

— Ты что, будешь отрицать, что любишь Паука? — осведомилась Доннола.

— С чего бы? Я принял его в свою семью, как если бы ой был моим родным сы... внуком, — ответил Периколо. — Его отец живет в купленном мною доме и на деньги учрежденного мною же фонда.

— И все же ты собираешься послать его туда, — холодно заметила Доннола. — Ты отправишь, его в бездну искать этот затонувший корабль.

— Опасность — это часть жизни, девочка моя, и важная часть. Никогда не забывай об этом!

— Ты пошлешь его на смерть!

— Я не приемлю такого определения! Долгие годы я искал утраченные сокровища Темной Души, и теперь они мои, они у меня в руках!

— Благодаря Пауку.

— Да.

— Значит, это сокровище для тебя дороже... — начала Доннола, но осеклась, увидев вспышку гнева в глазах Периколо.

— Именно любовь к парнишке заставляет меня предложить ему это, — возразил Дедушка. — О, будь у меня этот его дар генази! Из всех моих приключений, из всех побед и трофеев это затмило бы все, как огромная луна затмевает солнце!

— И опасностью затмило бы тоже?

Периколо фыркнул:

— Я же посылаю тебя каждую неделю в логово песчаных шакалов, хотя люблю больше, чем кого бы то ни было.

— Это же совсем другое, — запротестовала Доннола. — Я старше и опытнее.

— Но не тогда, когда начинала, — парировал Периколо. — Вспомни, моя прелестная внучка, сколько тебе было, когда ты впервые отправилась на бал в Дельфантле? Кажется, это случилось до твоего шестнадцатилетия, а Пауку уже почти на два года больше. К моменту когда тебе исполнилось столько же, ты уже побывала на множестве подобных сборищ в этих гадюшниках, и не раз эта балы заканчивались тем, что в ближайшем переулке обнаруживался труп, верно? И ты к своему восемнадцаталетию, с моего благословления и поощрения, уже ограбила с дюжину дворцов, обчистила карманы у половины лордов Агларонда и убила трех ассасинов, причем двух — в одном бою! Должен ли я был спрятать Доннолу в доме, как теперь мы прячем Паука?

Она хмыкнула, но ответить было нечего.

— Или ты теперь считаешь, что я не заботился о тебе и был безответственным?

— Это было совсем другое, — ответила она тихо н без особой убежденности.

— Он готов начать свой собственный путь, поднимаясь к высотам власти и ответственности.

— Другое, — прошептала она снова, качая хорошенькой головкой и сглатывая застрявший в горле комок.

— Почему же, девочка?

— Я отправлялась в дома знати, а его ты посылаешь в море искать сокровища лича.

Периколо перевел взгляд на морскую карту, разложенную перед ним, на точку, где его указующий перст оставил отметину на пергаменте, — точку, в которой, он верил, лежал «Бриллиант Тепурла». Он долго молчал, но потом посмотрел на Доннолу и кивнул.

— Чем больше риск, тем больше награда. — Судя по его улыбке, он оставался непреклонен.

— Риск для Паука, награда для Периколо? — саркастически бросила девушка.

Дедушка прищурился. Доннола затаила дыхание: она не привыкла видеть адресованную ей угрозу на этом лице.

— В случае успеха вся слава — Пауку, — ровно произнес он. — Вся слава и все добытые сокровища. На что они мне, в самом деле? Нет, это приключение, это покорение вершины, и я буду возглавлять его, и всякий раз, как на берегах Моря Падающих Звезд станут произносить имя, следом будут добавлять, что это я, Периколо Тополино, поднял сокровища с затонувшего корабля лича! И о Пауке будут говорить так же. Разве ты не понимаешь, девочка? — В его вопросе звучал гнев. — Я предлагаю Пауку шанс на бессмертие, шанс сделать себе имя, которое столетиями будет греметь по всему Агларонду!

— А если он погибнет?

— Мы оплачем его и найдем другого, который, возможно, справится с задачей, — без колебаний ответил Дедушка. Он тихонько рассмеялся и тряхнул головой, сурово глядя на Доннолу. — Я не стану жить в крепости за высокой стеной, и ты тоже. Отвлекись от своих личных чувств к Пауку. Разве осторожность - то, чего ты в самом деле хочешь, любимая моя внучка? Значит, я ничему не научил тебя?

Доннола с трудом сглотнула.

— Что ты испытываешь, забираясь незваной гостьей в окно к богатому дуралею? — спросил он. — Что чувствует Доннола, обнаружив ассасина, затаившегося среди теней, или когда в грудь ей нацелен острый клинок?

Юная женщина смотрела на него не моргая.

— Что ты живешь, — ответил за нее Периколо. — Ты чувствуешь себя живой. Именно этому я учил тебя, и именно так ты жила. И я жил именно так! Разве есть какой-нибудь иной путь?

Пристыженная, Доннола опустила взгляд. Ей вспомнились ее авантюры за последние десять лет — сколько раз она стояла на краю гибели? А Периколо за эти же десять лет ходил по этой тонкой, как лезвие ножа, грани куда чаще, чем она. И судя по тому, что ей доводилось слышать о дедушке, нет, о Дедушке, последние десять лет стали самым спокойным периодом в его богатой на приключения жизни.

— Сомневаешься ли ты в моей любви к тебе? — спросил Периколо.

— Никогда, — без малейшего колебания выпалила Доннола и посмотрела прямо в глаза Периколо.

— Если бы я смог предложить эти погружения тебе, ты согласилась бы?

Молодая женщина облизнула губы. Она не ответила, но и она сама, и Дедушка, и тихонько посмеивающийся Ловкие Пальцы, разумеется, знали ответ.

— Поэтому не сомневайся в моей любви к Пауку, — попросил Периколо. — Я предлагаю ему грандиознейшее из приключений — «Бриллиант Тепурла»!

— Проклятый корабль могущественного немертвого.

— Затонувший корабль с огромными сокровищами, — поправил Периколо. — И я знаю, где он, и Паук, с помощью Ловких Пальцев, может туда добраться. Ах, как я завидую этому юнцу!

Доннола начала было отвечать, но сразу умолкла. Нырнула бы она к «Бриллианту Тепурла», будь это возможно?

Разумеется. Без колебаний.

Улыбка — не поражения, но понимания — начала расцветать на лице Доннолы, и она поняла, что и сама изрядно завидует Пауку.

Реджис вошел в маленький, но хорошо обставленный домик не без некоторого беспокойства, как бывало всякий раз, когда он приходил сюда. Он не мог отделаться воспоминаний о прежних днях, когда находил Эйвербрина на полу, пьяного до бесчувствия.

Он набрел на отца в гостиной, тот спал, сидя в кресле, но, судя по лишь легкому беспорядку в одежде, это была просто безобидная дремота. Реджис, в прошлой жизни немало пролежавший на берегах Мер Дуалдона в Десяти Городах с привязанной к пальцу леской — рыболовецкой снастью, на которую никогда не клевала рыба, — против нее ничего не имел.

Он тихонько разжег огонь в очаге, уселся напротив Эйвербрина и принялся терпеливо ждать. Его обязанности в Морада Тополино на сегодня были исполнены, так что он никуда не спешил.

Он смотрел на хафлинга, сидящего напротив, изучая, выражение лица Эйвербрина. Мужчина дремал, хотя и не с самым довольным видом.

Да бывал ли Эйвербрин Параффин когда-либо доволен?

Наблюдая за ним, Реджис мысленно выбранил себя — обычное его занятие в последнее время. Он вспоминал, как Эйвербрин топил его в море — Реджис и в самом деле думал, что его топят, — чтобы узнать, унаследовал ли сын способности умершей матери. А потом пошли опасные погружения в любую погоду, и в первую очередь Реджис должен был добыть устриц — навязчивая идея отца, подогреваемая потребностью в выпивке, чего бы это ни стоило — ему самому или его сыну. Долгое время Реджис обижался на Эйвербрйна, как обижался бы любой другой ребенок на такого непутевого отца.

Но Реджис не был ребенком из Дельфантла. Он уже знавал нищету и испытывал жгучее чувство безнадежности, столь часто сопутствующее ей. В первой своей юности, в Калимпорте, он встречал множество Эйвербринов, по правде говоря, даже тайно поддерживал их, когда начал свое восхождение в гильдиях правящих пашей.

Он не мог сдержать улыбку, вспомнив один особенно удачный грабеж: он довольно быстро сообразил, что не сможет воспользоваться добычей, поскольку все золотые монеты паши оказались предусмотрительно помечены. Тогда Реджис под покровом ночи отнес мешок этих монет на одну из самых бедных окраин Калимпорта и разбросал монеты по всем улочкам. На другой день все трактиры и лавки в этом районе были переполнены грязными и нищими покупателями.

В Калимпорте Реджису были не чужды и милосердие, и сострадание к обездоленным, и все же ему понадобилось много лет, чтобы достичь такого же уровня сострадания к этому хафлингу, сидящему теперь перед ним.

В первые годы жизни Эйвербрйна в этом доме неприязнь лишь возрастала, поскольку Периколо по требованию Реджиса действительно затруднил для пьяницы добычу спиртного. По приказу Периколо ни в одном трактире ему не продавали алкоголь, что Эйвербрину очень не понравилось, и в этом он больше всего винил своего сына, Паука. О, и до сего дня он все же добывал выпивку, несмотря на все попытки Реджиса перекрыть ее источник.

Лишь постепенно эти двое пришли к некоему перемирию. Они не обсуждали пьянство Эйвербрйна, поскольку в этом вопросе договориться было невозможно, но старый хафлинг перестал поносить своего сына, во всяком случае открыто, и порой даже выглядел благодарным за то, что Реджис хотя бы взял на себя труд попытаться. А Реджис перестал обижаться на сломленного отца и навещал его, так же как навещал тех бедняг на грязных улицах Калимпорта. Он не может изменить Эйвербрина, значит, пусть будет так.

Осознание того, что Эйвербрин на самом деле не отец ему, давало Реджису психологическую свободу, необходимую, для того чтобы сохранять объективность.

Эйвербрин всхрапнул и облизал губы, закачал вдруг головой, потом лениво приоткрыл один глаз и взглянул на Реджиса.

— Привет, парень, — непослушными со сна губами выговорил он.

— Привет, отец.

Эйвербрин потер рукой лицо и выпрямился в кресле.

— Давно тебя не видел, — невнятно буркнул он.

— У меня было много дел.

— С этими Тополино.

— Да.

— Ну да, ты же их любимчик! — хохотнул Эйвербрин, но шуткой это было лишь отчасти. Он сел еще ровнее, стирая с лица остатки дремоты. — Ты все еще выплясываешь с этой милашкой, да?

— Она учит меня фехтованию.

Пропойца грубо расхохотался, и этот звук скорее походил на хрип, чем на веселый смех.

— Ну, будь у меня возможность, уж я бы ее продырявил!

Реджис напрягся и промолчал, напоминая себе, что Эйвербрин безобиден, что за грубостью он прячет свое отчаяние.

— Она мой друг.

— Ну да, ты и твои важные дружки, — презрительно фыркнул Эйвербрин.

— С тобой они обошлись неплохо, — парировал Паук, не сумев вовремя прикусить язык.

Эйвербрин фыркнул громче и отвернулся к очагу.

— Извини, отец, но выглядишь ты хорошо.

— Сносно, мальчик, — рассеянно бросил он.

— Меня зовут Реджис. — Он не вполне понимал, почему сказал это, но так получилось.

— Это ты так решил? — отозвался явно озадаченный родитель.

— Конечно, а разве кто-нибудь готов оспорить мой выбор?

— Это не тебе решать! — резко бросил Эйвербрин, замахиваясь на Реджиса кочергой. — А твоей матери!

— Она умерла.

— Ну, значит, мне! Мог бы сначала поговорить со мной, парень, узнать, одобрю ли я.

— У тебя был шанс, но тебя это не интересовало, — напомнил Реджис, и лицо Эйвербрина вспыхнуло от гнева.

— Забываешься? — поинтересовался старший хафлинг.

Реджис покачал головой. Этот спор напомнил ему, зачем он пришел сюда: ему уже исполнилось восемнадцать. Запад начинал звать его, уговор с Миликки вспоминался все чаще и чаще.

— Может, я назвал бы тебя Эрнстом, — заявил Эйвербрин. — Так звали моего брата, твоего покойного дядю, он утонул в бурю в тысяча четыреста сорок пятом году. Совсем мальчишкой, знаешь ли. Да, надо было назвать тебя Эрнстом, в память о нем!

— Может, и надо было, но ты этого не сделал.

— Тебя будут звать так, как я скажу! — взревел папаша, ткнув кочергой, в сторону Реджиса — точнее, попытавшись, поскольку рапира молодого хафлинга в мгновение ока вылетела вперед, быстро отразила удар, клинок описал круг, очутившись под кочергой снизу. Едва заметный поворот, рывок — и Реджис выдернул кочергу из руки противника и со звоном откинул в сторону.

Эйвербрин ошарашенно взглянул на него, потом на упавшую кочергу. Он от всего сердца расхохотался.

— О, да эта девчонка Тополино учит тебя на совесть, парень! — заявил он. — А чему еще она учит моего мальчика?

Он плюхнулся обратно в кресло, поеживаясь от удовольствия.

— Многому, — только и ответил Реджис, сопровождай это слово широкой ухмылкой, рассудив, что нет смысла разубеждать Эйвербрина в его, несомненно, непристойных предположениях.

Тот пожал плечами и фыркнул, примирительно махнув рукой.

— Откуда ты выкопал это имя?

Реджис помолчал и отвел взгляд, в то время как Эйвербрин подался вперед и явно вдруг заинтересовался разговором. Быть может, пришло время сказать ему правду.

— Я слышал это имя много лет назад, — неуверенно начал он.

— Где? У этих Тополино?

— Гораздо раньше?

— Ну и где же тогда? — уже резче настаивал Эйвербрин.

Несколько мгновений Реджис обдумывай этот вопрос. Чего он добьется, рассказав все отцу? Старый пропойца, скорее всего, даже не поверит ему, а если и поверит, что это даст? Реджису говорили, что Эйвербрин на свой лад гордится им, по секрету рассказывая в местных харчевнях про «своего мальчика при Дедушке». Возможно, размышлял Реджис, ему просто захотелось причинить мужчине боль, лишить его того единственного, чем тот мог похвалиться за всю свою жалкую жизнь.

Но почему? Из пренебрежения? Оттого что Эйвербрин был жалким, вызывающим презрение отцом — пусть даже он вовсе не был отцом Реджиса.

Нет, тотчас же решил Реджис. Он позволял собственной мелочности управлять собой, но теперь для подобного не место. Главная цель, ради которой он вернулся на Торил, ожидает его в трех годах пути — долгого пути в Долину Ледяного Ветра.

Он взглянул на Эйвербрина и одарил того обезоруживающей улыбкой. Он действительно не хотел делать больно этому хафлингу. Это было так просто.

Он рассмеялся.

— Дедушка зовет меня Пауком. Паук Паррафин, сын Эйвербрина, ученик Дедушки Периколо Тополино.

Эйвербрин сначала смотрел на него с еще большим любопытством, словно гадая, что, во имя Девяти Кругов Ада, вдруг изменилось и почему. Но затем он кивнул, даже немного посмеялся и переспросил:

— Паук, вот как? Это мне нравится куда больше.

Реджис был горд собой за то, что сумел подняться над собственной мелочностью, смог совладать со своими уязвленными чувствами настолько, чтобы отнестись к бедняге Эйвербрину с тем же состраданием, с каким и прошлой жизни относился к другим.

Однако улыбка получилась не слишком широкой, поскольку Реджис напомнил себе, что он действительно нанесет Эйвербрину рану, возможно смертельную, когда покинет Дельфантл, и эта неприятная мысль заставила его прикусить губу.

Как он сможет сделать это? Как уйдет в Долину Ледяного Ветра, за тысячи миль отсюда, когда он нужен здесь? Как сумеет оставить эту жизнь, выстроенную им на берегах Агларонда?

Он вспомнил Дзирта, и Кэтти-бри, и Бренора. Конечно, было бы здорово увидеть их снова.

Но потом он подумал об Эйвербрине, и Периколо, и Донноле — да, в основном о Донноле! — и обо всех, кого полюбил за время своей жизни здесь, в Дельфантле.

Хафлинги Дельфантла были добры к нему и к Эйвербрину. Еще до того, как Реджис связался с Периколо Тополино, им с Эйвербрином доводилось видеть добро от таких же хафлингов.

И если задуматься в этом городе высоких и отважных людей хафлинг Периколо смог достичь такого положения и известности! Даже самые консервативные воровские гильдии города, включая могущественное Трехпалое Кольцо, организацию, известную своим неодобриным отношением ко всем младшим гильдиям, относиась к Периколо и его хафлингам из Морада с великим уважением. Реджис сам был свидетелем, как почтительно кланялись гвардейцы правителя Дельфантла, хобгоблины, когда Периколо Тополино проходил мимо.

— Хорошая община хафлингов, —сказал он вслух, обращаясь, однако, к себе, а не к Эйвербрину.

Тот, правда, услышал его.

— Что такое? — переспросил Эйвербрин.

— Хорошая община хафлингов, — повторил Реджис громче. — Я имею в виду, здесь в Дельфантле. Ничуть ее хуже других.

Ответом ему был странный взгляд отца.

Паук рассмеялся над собственной глупостью. Насколько знал Эйвербрин, Дельфантл — единственное место, где вообще бывал его сын!

Реджис кивал, не глядя на Эйвербрина и даже не слыша, что там говорит ему на эту тему старший хафлинг. Он обдумывал свое неожиданное положение, и, к своему удивлению, понял, что это немаловажно. Здесь, в Дельфантле, хафлинги не были существами второго сорта, и здесь он лично не был никому обузой. Ничего подобного! Здесь он был протеже, набирающим силу и мастерство под высочайшим покровительством.

Мысли его перенеслись к одинокой скале, вздымающейся в звездное небо посреди северной тундры. Этот образ занимал столь важное место в его душе в тот день, когда он вышел из Ируладуна. Он даже не представлял, насколько трудным окажется его путь домой продолжительностью в двадцать один год. Выходя из Ируладуна, он думал, что будет просто пережидать это время, проводя его в тренировках, вечных тренировках, и возвратится к Компаньонам из Мифрил Халла, словно ничто и не прерывало их героического приключения.

Теперь он знал, что это не так.

Он посмотрел на Эйвербрина, которому был нужен.

Он подумал о Периколо, который принял его, был бесконечно добр к нему и раскрыл перед ним удивительные возможности.

Он опять ощутил мягкость губ Доннолы.

Да, теперь он знал, что это совсем не так.

Реджис не мог придумать, как ему выбраться из всего этого. Он не мог сделать вид, будто ничего не было, и не мог даже подняться над проблемой, напоминая себе о высшей цели, ради которой ему была дана эта вторая жизнь.

Он думал об этом, ложась вечером в кровать. Он думал об этом во сне. Он думал об этом, просыпаясь по утрам.

Он пробовал объяснить это юношеским максимализмом, но, даже если и так, это все равно ничего не меняло.

Нет, тот поцелуй Доннолы ошеломил Реджиса; в обеих своих жизнях он никогда не испытывал ничего подобного. Но вкус его, оставшийся, на губах, служил хафлингу на протяжении часов и дней причиной не одних лишь счастливых размышлений, поскольку с именем Доннолы было связано еще кое-что…

Спустя четыре дня после случившегося он готовился к ежедневному спаррингу со своим инструктором. Доннола вошла, улыбаясь, в прекрасном настроении. Она. вскинула клинок и отсалютовала ему.

Но он опустил рапиру острием в пол и покачал головой.

— У тебя что-то случилось? — спросила Доннола, искренне озабоченная, и тоже опустила оружие.

— Почему ты меня поцеловала? — напрямик спросил Реджис, не в силах больше сдерживаться.

Доннола попятилась, словно получила пощечину.

— Что?

— Ты поцеловала меня.

— Ты тоже поцеловал меня.

— Конечно! Ты такая красивая! — Реджис потупился, чувствуя, как заливаются румянцем щеки.

Смех Доннолы звучал в ушах, и он наконец поднял взгляд.

— Спасибо, — сказала она и сделала реверанс и тоже покраснела.

— Но почему? — спросил Реджис.

— Почему — что?

—Почему ты меня поцеловала?

Она начала было отвечать, но Реджис с мрачным видом продолжал:

— Чего ты хотела этим добиться?

Доннола отступила еще на шаг, но затем решительно шагнула к нему, выронив рапиру и подбоченившись. Она остановилась в нескольких дюймах от Реджиса и смерила его ледяным взглядом.

— Не можешь же ты влюбиться в меня! — настаивал Реджис. — Ты же показывала мне — ты учила меня! Ты таскала меня на все эти пышные приемы у всякой знати и показывала, как используешь свое очарование, чтобы манипули...

Мощная пощечина последовала быстрее, чем Реджис успел отреагировать.

Тяжело дыша, Доннола развернулась, намереваясь уйти, но Реджис поймал ее за плечо и притянул обратно к себе. И когда они столкнулись, он крепко обнял ее. Он увидел слезы в ее прекрасных карих глазах и поцеловал ее.

Она извивалась, пытаясь вырваться. Она старалась спрятать губы. Но Реджис не отступал и отыскивал их снова, и напряжение Доннолы постепенно спало, и теперь она уже целовала его не менее, если даже не более, страстно.

— Ты что, сомневаешься во мне? — спросила она и внезапно рванулась, и они оба повалились на пол, она поверх него.

— А ты так-таки никогда не целовалась ни с кем из них? Разве это не было частью твоей игры?

Карие глаза Доннолы полыхнули гневом, но вспышка быстро угасла, и девушка расхохоталась:

— Ну да, им, видишь ли, нравятся малышки вроде нас. Это дает им возможность почувствовать себя большими и сильными.

— Значит, ты целовалась с парой-другой лордов! — вскричал Реджис с деланой яростью и, поддавшись внезапному порыву, перекатил Доннолу на спину.

Доннола улыбнулась ему, ее влажные глаза искрились в солнечных лучах, вливавшихся в единственное окно комнаты.

— Да, кокетничала, и да, целовалась, — призналась она и внезапным рывком опрокинула навзничь самого Реджиса. — Поцелуй и кокетство, и ничего больше, — твердо произнесла Доннола. — Ничего и никогда, ни с кем... до этого момента.

Солнце давно село, лунный свет струился в окно, когда Реджис проснулся в объятиях Доннолы. Он чувствовал себя идиотом за то, что посмел сомневаться в этой чудесной девушке. Она не играла с ним; ее чувства были настоящими.

Как и его собственные.

Но и лежа там, в тусклом свете луны, Реджис не мог не думать о Дзирте и дороге в Долину Ледяного Ветра.

Все было очень, очень сложно.

Глава 18. Ласковые сети

В ясном небе над пустыней перемигивались звезды, узенький серп луны едва освещал потайной сад, но ЭТОГО слабого сияния было достаточно, чтобы влажные нежные лепестки множества цветов мерцали, подобно звездам в вышине.

Кэтти-бри пребывала в отличном расположении духа. Могло ли быть иначе, когда она настолько остро ощущала свою близость с Миликки?

В дни, когда она танцевала в Ируладуне, общаясь с богиней, она столь многое узнала — и о движении небесных сфер, и о вечном цикле жизни и смерти. И о благодати самой жизни в целом. Девушка знала, что она такая же частица этих звезд в небе, как и цветы у ее ног.

На душе у нее был покой.

И все-таки не совсем, поскольку это место и этот миг напоминали ей о причине ее возвращения на Фаэрун и стоящей перед нею в не столь уж далеком будущем задаче. Этот день, день весеннего равноденствия 1479 года, ознаменовал ее шестнадцатый день рождения, или «возрождения», как она втайне называла его. Она провела несколько часов с Нираем и КавитоЙ в лагере десаи и могла не возвращаться в Ковен до следующего утра.

— Еще пять лет, — прошептала она цветку и нежно погладила большой нежный лепесток. — Всего пять.

Она воскресила в памяти образ Дзирта и широко улыбнулась. Она покинула его чуть больше шестнадцати лет назад, по ее меркам, но для него с того момента прошло уже больше ста лет. Не угасли ли его чувства к ней? Помнит ли он ее вообще — во всех смыслах этого слова?

Быть может, при встрече окажется, что он счастливо женат, вероятно на эльфийке, и растит своих детей?

Женщина пожала плечами. Такая возможность ее не радовала, но Кэтти-бри принимала ее именно как возможность, причем неподвластную ей. Она мечтала о встрече, мечтала увидеть его улыбку, ощутить его прикосновение. Как ей не хватало этого! Теперь, когда Кэтти-бри побывала в объятиях богини, когда столь глубоко постигла тайны мироздания, многое могло бы показаться ей незначительным. Но прикосновения Дзирта не относились к этим несущественным мелочам; их узы казались безбрежными, как вселенная, и вечными, как круговорот жизни и смерти, несмотря на препятствующие им обстоятельства.

Если Дзирт женат на другой, что ж, пусть будет так. Кэтти-бри знала, что он любил ее и будет любить ее всегда, так же как она всегда будет любить его.

Ее преданность не станет меньше в грядущей битве, о которой поведала Миликки в дни общения с богиней в зачарованном лесу. Если Госпожа Ллос или ее слуги явятся за Дзиртом, им сначала придется одолеть Кэтти- бри, чтобы добраться до него!

Она представила себе Пирамиду Кельвина в Долине Ледяного Ветра под таким же мерцающим небом, бесконечный ветер, треплющий ее волосы, студеный и колючий.

— Еще пять лет, — снова прошептала она.

— Пять лет до чего? — раздался суровый голос у нее за спиной.

Кэтти-бри застыла, улыбка ее погасла, глаза широко раскрылись. Она слишком хорошо знала этот голос!

— До чего? — вновь спросила леди Авельер. — И смотри на меня, дитя.

Кэтти-бри сделала глубокий вдох.

— Твоя магия не в силах конкурировать с моей, детка, — сказала леди Авельер, словно читая ее мысли. — И ты не сможешь трансформироваться настолько быстро, чтобы ускользнуть от меня.

Кэтти-бри медленно обернулась. Авельер стояла у входа в ее потайной садик, одетая в роскошное пурпурно-белое дорожное платье, и в этот миг она казалась выше Кэтти-бри, намного выше и импозантнее.

— Ты лгала мне. — Женщина произнесла это тихо, но каждое слово громом отдавалось в мозгу Кэтти-бри, словно ей выкрикивали их прямо в ухо.

— Нет, госпожа... — запинаясь, выговорила она.

— Я взяла тебя к себе, открыла перед тобой двери моего дома, а ты лгала мне, — настаивала леди Авельер.

— Нет…

— Да!

Кэттй-бри с трудом сглотнула:

— Ты говорила, что не знаешь, откуда у тебя способности к исцелению и трансформации, продолжала леди Авельер. — Ты не знала, были ли они дарованы божеством или имели иную природу. Но ты все это время обманывала меня, поклоняясь этому... богу?

— Богине, — сумела выговорить Кэтти-бри.

— Я пощадила твоих родителей! — закричала на нее леди Авельер. — Одно лишь мое слово насчет их магической практики — и Анклав Теней арестовал бы их и подвергнул пыткам на городской площади. И вот как ты отплатила мне? Ложью?

Говоря, она продвигалась вперед, пока не подошла совсем близко к Кэтти-бри, и воззрилась на нее с высоты Своего роста.

— K ним это не имеет отношения, — с запинкой произнесла Кэтти-бри, выпрямившись, но склонив голову. Мысль о том, что Авельер может сорвать зло на Нирае и Кавите, привела девушку в ужас: как станет она жить дальше, накликав такую беду на этих замечательных людей?

Но потом в ее сознание вплелась успокаивающая нотка, уверенность, что леди Авельер не сделает этого, что Нирай и Кавита не интересуют провидицу и не будут выданы ею.

Кэтти-бри подняла взгляд на женщину. Та протянула руку и ласково погладила ее густые волосы.

— О, моя милая девочка, — произнесла она голосом нежным, как цветочный лепесток. — Разве ты не понимаешь, что я полюбила тебя, как родную дочь?

— Да, госпожа, — услышала Кэтти-бри свой ответ.

— Мне просто больно, очень больно оттого, что ты не доверила мне свой секрет.

Я думала, вы не поймете.

— Доверие, дитя, доверие, — проворковала леди Авельер. — Я твоя наставница, а не враг. — Она привлекла Кэтти-бри к себе и огляделась. — Расскажи мне об этом месте. Это твое место поклонения этой... богине, да?

— Миликки, — прошептала Кэтти-бри.

— Да, так расскажи же мне поподробнее; Конечно же ты получила ее благословение! Я видела отметину.

Ладонь Кэтти-бри непроизвольно прикоснулась к предплечью другой руки, к шраму в виде единорога.

— Твой магический шрам, да, и силы, которые он дает тебе, — подхватила леди Авельер, хотя Кэтти-бри заметила, что провидица, даже не посмотрела вниз, не проследила взглядом ее неосторожное движение. — Расскажи мне об этом. Расскажи про Миликки, — промурлыкала наставница. — И про этого темного эльфа, и про скалу под звездами.

Обладай Кэтти-бри в этот миг нормальными мыслительными способностями, она поняла бы, что ее собеседница владеет гораздо большей информацией, чем та, которую она могла добыть в саду, поскольку девушка не упоминала про Дзирта вслух, а лишь думала о нем и мысленно рисовала его образ.

— Расскажи мне, Рукия, —заговаривала леди Авельер. — Кэтти-бри, — поправила ученица Миликки.

Лорд Прайс сидел в своем великолепном кресле, сложив ладони возле поджатых губ. Он ни разу не моргнул, пока леди Авельер изливала на него все эти бредни о юной Рукии из племени десаи.

— Она избранная Миликки, — произнес Пэрайс спустя изрядное время после того, как провидица закончила свое продолжительное повествование.

Леди Авельер могла лишь пожать плечами:

— Похоже на то.

— И вы ей верите?

Женщина вновь пожала плечами, но теперь добавила к этому кивок.

— Ребенок бединов — избранная Миликки, не являющейся богиней бединов? — скептически буркнул Пэрайс.

— Но она говорит, что вовсе не ребенок бединов, поправила леди Авельер. — Она утверждает, что ее имя не Рукия, а Кэтти-бри.

Теперь был черед Пэрайса Ульфбиндера пожать плечами, поскольку это имя ни о чем ему не говорило.

— Женщина из другого времени, до Магической чумы.

— Это лишь ее слова. Не кажется ли вам, что таким образом она просто пытается выгородить своих преступных родителей?

— Я тоже так думала. Но ее утверждения...

— Отчаянные выдумки отчаявшейся молодой женщины...

— В той прошлой жизни ее усыновил дворф, — перебила леди Авельер, —король дворфов.

Конец задуманной фразы застрял у Пэрайса в горле.

— Король дворфов? — переспросил он.

— Король Бренор Боевой Топор из Мифрил Халла, — пояснила леди Авельер. Она сказала мне это под двеомером очарования, под заклинанием гипноза, под воздействием магического внушения.

— Она рассказала придуманную историю, — возразил Пэрайс.

— В библиотеке Анклава Теней есть запись о таком короле.

— Значит, девочка побывала в библиотеке.

— И упоминание о его приемной добери, Кэттй-бри...

— Значит, девчонка побывала в библиотеке! — вскричал лорд Пэрайс Ульфбиндер.

— ...которая была унесена среди ночи призрачным единорогом Миликки, — закончила леди Авельер.

Пэрайс откинулся на спинку кресла.

— Что вы хотите этим сказать? — кротко осведомился он.

— Эта человеческая дочь короля Бренора, которую Магическая чума лишила разума, умерла ночью и была тайно похищена из собственной постели божественным единорогом, так гласит легенда, — Она помолчала и натянула на лицо кривую усмешку. — Из постели ее мужа, темного эльфа Дзирта До’Урдена.

Лорд Пэрайс Ульфбиндер был одним из наиболее сдержанных и спокойных обитателей Анклава Теней, но его вопль походил на вскрик перепуганного ребенка. Он вскочил, отшвырнув прочь креслом.

— Имя, которое вы упоминали прежде, да? — уточнила леди Авельер, усмехаясь еще шире.

— Это безумие. — Пэрайс кинулся к своему письменному столу и уселся на него прямо перед женщиной. — Вы уверены, что не упоминали при ней это имя? Может, вы неумышленно подвигли ее на сочинение этой дикой истории?

— Не припоминаю, чтобы раньше я когда-либо упоминала это имя или слышала его, кроме как в этой самой комнате.

— Но ребенок владеет магией. Быть может, она незаметно сотворила коварный двеомер, преодолела вашу защиту и прочла ваши мысли.

— Там не нашлось бы ничего полезного. Темный эльф меня не интересует. Я даже не вспомнила его имя, пока Рукия — Кэтти-бри — не назвала мне его, и даже тогда я едва узнала его. Лишь когда она упомянула о происхождении этого Дзирта, я припомнила наш давний разговор насчет дроу – пленника лорда Дрейго.

— Упущенного пленника.

— Тогда мы можем найти его, поскольку дитя твердо намерено разыскать его где-то после Года Разбуженных Спящих. Более того, у нее есть сообщники, с которыми она собирается воссоединиться в ночь весеннего равноденствия в том самом году.

— Сообщники-бедины?

Леди Авельер покачала головой.

— Тысяча четыреста восемьдесят четвертый, — пробормотал лорд Пэрайс. — Пять лет, почти день в день. — Он поскреб свою жидкую бородку. — Действительно интересно.

— Что я должна сделать?

— Отпустить ее! — не задумываясь воскликнул Пэрайс. — И следить за ней, за каждым ее шагом. Мы можем стать свидетелями битвы между богинями Торила, и это будет потрясающее зрелище!

Леди Авельер ничего не ответила, но на ее лице отразилось многое, и в первую очередь облегчение.

— Что, леди, — подразнил ее Пэрайс — а вы полюбили эту девочку.

Леди Авельер раскачивалась на пятках, обдумывая его слова. Ее первым побуждением было решительно возразить против подобного обвинения, но она быстро отказалась от этой идеи и честно постаралась глубже заглянуть в собственную душу.

— Она такая перспективная, такая способная, — ответила женщина. — Любознательность и надежда – с самого начала.

— Тут нечто большее, чем профессиональное любопытство, — заметил ее друг, хорошо знающий ее.

Леди Авельер кивнула.

— Вы считаете ее своей протеже.

— Считала, — быстро поправила его Авельер. — Теперь я понимаю, что это невозможно. Ее верность не принадлежит мне и никогда не принадлежала.

— Но она никогда не противоречила вам.

— Верно. Именно поэтому я буду рада поступить так, как вы говорите, и не наказывать ее за двуличие и тайное поклонение этой чужой богине.

Пэрайс Ульфбиндер лукаво усмехнулся, заставив леди Авельер досадливо, вздохнуть. Разумеется, он видел, ее насквозь. Он знал, как больно ей думать, что эта девочка, которую она пригрела и растила почти как собственное дитя, может быть предана кому-либо сильнее, нежели ей и ее Ковену. Понимать, что эта Рукия покинет их, после всего сделанного для нее леди Авельер! И сознавать, что Рукия получила здесь такую подготовку, что драгоценные ресурсы Ковена были потрачены даром, — она никогда не собиралась оставаться в нем!

Поэтому разумеется в душе леди Авельер испытывала некоторый гнев, ощущение, что эта девочка одурачила ее. Но приходилось признать, что сильнее гнева были грусть и разочарование. Рукия была для-нее неким проектом — и, да, ее протеже! Леди Авельер была очень привязана ко всем сестрам своего Ковена, но больше всех — к удивительной маленькой девочке из народа бединов, пойманной ею в сеть несколько лет тому назад.

Отпустить ее будет нелегко.

Кэтти-бри потерла глаза, разгоняя сон, и повернулась к окну, удивляясь, что в него струится солнечный свет. Как-никак, окно выходило на запад, и обычно солнце освещало его лишь в конце дня.

Она распахнула окно и с изумлением воззрилась на солнце, клонившееся к западу.

Девушка отступила на шаг и обернулась, взглянув на свою разобранную постель. Как это возможно, чтобы прошло уже так много времени пополудни? Как она могла проспать целый день?

Она пыталась вернуться мыслями к прошлой ночи и вспомнить, как ложилась спать.

Но не могла.

Она попробовала вспомнить, какой сегодня день и когда она должна была встретиться со своими родителями в лагере десаи. Она смутно припоминала, что недавно разговаривала с ними, но больше не помнила ничего.

Она торопливо оделась, причесала волосы и вышла, готовая всячески извиниться за не исполненные ею сегодня обязанности.

Немного пройдя по коридору, она наткнулась на Риалле, которая приветствовала ее широкой улыбкой и ласковым прикосновением.

— О, да ты встала! — сказала Риалле, прежде чем Кэтти-бри успела приступить к извинениям. — Мы так переживали за тебя.

— Я просто была в своей комнате, — нерешительна проговорила Кэтти-бри и полуобернулась, чтобы показать откуда она пришла.

— Десять дней, — отозвалась Риалле. — Мы боялись, что ты уже никогда не проснешься, хотя леди Авельер уверяла нас, что твоя болезнь пройдет.

— Авельер? Болезнь? — запинаясь, переспросила Кэтти-бри.

— Да, конечно, — о, но ты, наверно, ничего не помнишь из своих горячечных снов. Леди Авельер полагает, что это все шрам. — Она взяла Кэтти-бри за руку и приподняла ее рукав, показывая на шрам, напоминающий семь звезд Мистры. — Как нам сказали, другие с подобными отметинами в последнее время болеют точно так же. Но это пройдет — да нет, уже прошло. Ты так хорошо выглядишь!

Кэтти-бри никак не могла осмыслить всю эту информацию, сбивающую ее с толку. Впрочем, одно пришло ей на ум: последнее, что она помнила, — ее родители у себя в палатке. Не там ли настигла ее болезнь? И если это так, как она очутилась в своей постели в Ковене?

Кэтти-бри хотела было идти обратно, потом передумала и протиснулась мимо Риалле.

— Я должна поговорить с леди Авельер, — пояснила она.

Но Риалле лишь крепче сжала руку Кэтти-бри и удержала ее, а потом и вовсе заступила ей дорогу.

— Тебе нужно оставаться у себя в комнате, — сказала она. — Леди Авельер сама зайдет к тебе.

— Нет, я...

— Да! — решительно заявила Риалле. — Я как раз шла теперь проведать тебя. Леди Авельер распорядилась вполне ясно. Пойдем обратно, в твою комнату.

Кэтти-бри колебалась.

Риалле сильнее подтолкнула ее:

— Никаких возражений. Ты должна ожидать госпожу у себя в комнате. И не следует выходить оттуда без ее разрешения.

Она снова подтолкнула Кэтти-бри, и та уступила.

Некоторое время спустя она сидела в одиночестве на краешке кровати, мысли ее путались, в голове мелькали обрывки воспоминаний.

— Десять дней? — вслух повторила она, но никак не могла этого понять. Теперь даже память принялась выделывать всякие фокусы: сначала Кэтти-бри казалось, будто последнее, что она помнит, — это лагерь десаи, но сейчас она сомневалась, что это самое позднее воспоминание. Теперь у нее было ощущение, что она припоминает, как выполняет свои обязанности по хозяйству в Ковене, предвкушая следующий свой визит в лагерь десаи. Но даже это представлялось странно далеким или, во всяком случае, довольно удаленным.

Случившееся не поддавалось разумному объяснению. Что-то было не так, очень не так. Кэтти-бри. подняла оба рукава и осмотрела свои шрамы, даже провела пальцами по каждому. С ними, похоже, все в порядке.

Некоторое время спустя к ней пришла леди Авельер и тут же поспешила заключить ее в объятия. Наставница повторила все то, что уже говорила Риалле, часто умолкая, чтобы нежно поцеловать девушку в щеку и погладить по голове.

— Я не... — начала было Кэтти-бри, умолкла и покачала головой. — Ничего о последних днях... последних... — Она снова покачала головой. — Полная бессмыслица.

— Я знаю, дорогая, — подхватила леди Авельер. — Горячечные видения. Ты была очень больна, хотя я не уверена, что это именно болезнь. Я чувствую, что это как-то связано с твоими магическими шрамами. Мы слышали о других...

— Да, мне сказали, — перебила Кэтти-бри.

— Во всех тех случаях заболевание быстро проходило и, похоже, больше не возвращалось, — добавила леди Авельер. — Я ожидаю, что и с тобой будет так же. — Она снова поцеловала Кэтти-бри в лоб. — А теперь отдыхай, я настаиваю.

Кэтти-бри без сопротивления дала леди Авельер уложить себя в постель.

— В ближайшее время меня ожидают в доме моих родителей, — сказала Кэтти-брш

— О, нет, нет, нет, девочка, — возразила Авельер. — Ты еще долго не должна покидать Ковен. Нет, нет. Нет, пока я не буду уверена, что твоя болезнь действительно прошла. Тебе повезло, что она настигла тебя здесь, среди друзей, имеющих много возможностей помочь тебе выздороветь. Случись это в другом месте, ты, скорее всего, умерла бы.

— Они будут волноваться...

— Я найду способ послать им весточку, что с тобой все в порядке, и ты навестишь их, когда сможешь — пообещала леди Авельер. Она еще раз поцеловала Кэтти-бри напоследок и тихо удалилась, оставив девушку наедине с ее сумбурными мыслями.

Покусывая губы, Кэтти-бри уставилась в окно, более всего на свете желая оказаться подальше отсюда, в одном из своих потайных садов, откуда она могла бы связаться с Миликки и получить кое-какие ответы. Кроме явной потери ею памяти и странных десяти прошедших дней, казалось, было что-то еще; где-то в глубинах подсознания Кэтти-бри не давали покоя некие противоречия.

Кэтти-бри вновь и вновь обдумывала разговоры с Риалле и леди Авельер, выискивая хоть какие-нибудь зацепки. Особняком всплыла одна мысль: почему Кэтти-бри должна была умереть, если бы болезнь овладела ею за стенами Ковена? Разве и Риалле, и наставница не сказали ей, что со многими случилось то же самое и что во всех случаях обошлось без серьезных последствий?

Кэтти-бри вздрогнула. Значит, Авельер просто солгала ей?

Она. сосредоточилась, твердо решив вспомнить все или по меньшей мере привести всплывающие у нее в голове обрывки воспоминаний в некое подобие порядка.

Она опять посмотрела на дверь, потом на маленькое декоративное растеньице в углу комнаты.

И снова Кэтти-бри перевела взгляд на дверь и закусила губу. Осмелится ли она?

Осторожность подсказывала ей не делать этого. Та ее часть, что была Рукией, упрашивала не делать этого.

Но мудрость Кэтти-бри не давала покоя, настаивая, что что-то пошло не так.

Девушка подошла к растению и оттащила его к другой стене, не видной от двери, которая открывалась внутрь и должна была заслонить этот угол от глаз входящего на миг-другой.

Кэтти-бри снова метнула взгляд по сторонам. За все проведенные ею здесь годы она ни разу не пыталась затевать столь опасное дело.

Но ей необходимо было знать.

Она принялась шептать длинное и соответствующее серьезности момента заклинание. Отсюда, из Ковена, из летающего города Анклава Теней, она взывала к Миликки.

Она молила о помощи, о неком божественном вмешательстве, чтобы избавиться от хаоса в голове. Шрам в виде единорога замерцал, голубоватый свет окутал ее руку, словно туман — горную речку холодным осенним утром.

Она не получила немедленного ответа, но зато ей напомнили о другом заклинании, более простом.

Кэтти-бри сотворила заклинания, рассеивающие магию, — сначала божественную, потом и тайную. Затем повторила их — уже применительно к самой себе, и с каждым разом все увереннее, поскольку начала понимать, что да, действительно, туман у нее в голове имел магическое происхождение.

Этот клубящийся туман начинал теперь рассеиваться, лишь чуть-чуть, но единственного кусочка этой мозаики, воспоминания о леди Авельер в пустыне, в потайном саду Миликки, хватило, чтобы в голове у Кэтти-бри сложилась вся ужасная картина.

Авельер знала!

Она знала!

Знала все!

Кэтти-бри хватала ртом воздух, пытаясь осмыслить свой последний разговор с женщиной в свете этого нового понимания. Она рассказала о своей прошлой жизни!

Что это значит для ее планов? Что это означает для Дзирта и остальных?

Однако ей не удавалось сосредоточится на этом, поскольку сейчас было важнее другое. В мозгу у девушки вновь и вновь звучали прощальные слова леди Авелер.

Потом она поняла и уставилась на дверь с открытым ртом, и в голове у нее всплыло обещание, данное ей Авельер. Сердце ее отчаянно заколотилось.

Непосредственно перед встречей в потайном саду Кэтти-бри была с Нираем и Кавитой. Мнимая продолжительность болезни Кэтти-бри сюда никак не вписывалась. Стоит только Кэтти-бри поговорить с родителями она распознает ложь.

— Нет, — беззвучна шепнула девушка. Наставница, несомненно, отправится к Нираю и Кавите — не для того, чтобы успокоить их, но чтобы быть уверенной, что у Кэтти-бри никогда больше не будет возможности побеседовать с ними.

— О нет, — прошептала девушка, едва дыша. Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

Она подумала о Дзирте и о том, что рискуем не исполнить свою миссию. О своем долге.

Но и о долге перед родителями тоже, перед Нираем и Кавитой, от которых она не видела ничего, кроме любви и доброты.

Кэтти-бри понимала, что нужно уходить, и немедленно.

— Прости меня, Миликки, — прошептала она, плача уже в открытую.

Потому что знала, что должна сделать.

— Что она делает? — спросила леди Авельер у Риалле, вместе с которой они стояли на высоком балконе, прижавшись друг к дружке под одеялом, укрывающим их от проливного дождя. Внизу на некотором отдалении виднелась фигурка Рукии, девушка металась из стороны в сторону, снова и снова озираясь через плечо, словно опасаясь погони.

— Бежит из Анклава Теней? — вновь спросила леди Авельер.

— Стена в другой стороне, — отозвалась Рукия.

Земля содрогнулась от громового раската, дождь усилился.

Леди Авельер обрушила на Рукию целый шквал заклинаний, чтобы сбить ее с толку, блокировать ее память, заставить видеть вещи иными, чем есть на самом деле. И все же она не могла отрицать, что способности Рукии – Кэтти-бри, — Позволившие девушке найти в себе силы покинуть свою комнату, не говоря уже о территории Ковена, удивили ее.

— Если она покинет Анклав Теней, приведи ее обратно в цепях, — приказала леди Авельер.

— А если она направляется в лагерь десаи?

— Не позволяй ей.

— Ее… непросто удержать, — призналась Риалле.

Леди Авельер начала отвечать, но умолкла и кивком предложила Риалле вновь взглянуть на Рукию. Девушка метнулась через пустырь и вбежала в небольшой сарай, еще раз оглянувшись напоследок, прежде чем закрыть за собой дверь.

— Любопытный выбор, — заметила Рукия.

— Ты знаешь, что там?

— Склад, — ответила Риалле. — Масло, фонари и факелы в основном. Может, Рукия собирается отыскать канализационную систему Анклава?..

Ослепительно сверкнувшая гигантская молния прервала ее слова, и обе женщины в изумлении попятились. Почти сразу, буквально в то же мгновение, раздался грохот, заставивший содрогнуться камни, поскольку молния ударила совсем рядом с балконом, на котором они стояли, причем с такой силой, что женщин подбросило в воздух и они едва не слетели вниз.

Уцепившись друг за друга, чтобы удержаться на ногах, Риалле и леди Авельер уставились на небольшое строение, в которое угодила молния.

Землю сотрясли еще несколько взрывов, поменьше — без сомнения, огонь добрался до бочонков с маслом, и пламя взметнулось навстречу ливню.

— Рукия, — выдохнула Риалле.

Последний мощный взрыв сотряс площадь, заставив содрогнуться целый квартал Анклава Теней, и огромный огненный шар вырос над складом, подобно некоему дьявольскому грибу, затем поднялся в поднебесье и рассеялся, обратившись в дым и пар. После него осталось полностью уничтоженное здание—груда дымящихся обломков, шипящих под струями дождя.

Рукии видно не было.

Глава 19. Божественное озарение

Одинокая фигура продвигалась по узкому мосту, и в мерцающем свете факела по стенам огромного пустого зала плясали жуткие тени. Глубокие обрывы слева и справа лишь подчеркивали ее одиночество: неуверенно бредущий дворф, чей факел едва рассеивает тьму.

Он пошел еще медленнее, подойдя к центральной части этого величественного моста над пропастью известной как ущелье Гарумна. Эхо разносило звук его шагов — стук грубых башмаков по камню. По трепещущему свету факела понятно было, что его бьет дрожь.

У края округлой платформы дворф помедлил. По другую ее сторону в темноте раздавался рев воды — то был Водопад Бренора, обозначающий последний переход к восточным воротам Мифрил Халла.

Для Бренора это возвращение оказалось горьким, без единой капли сладости.

Всего десятью днями раньше он прошел здесь с караваном, но не замедлил шага и даже не осмелился взглянуть на возвышение в северной части этой церемониальной платформы. За недолгое время, проведенное им в Мифрил Халле, он больше не ходил этим путем на восток; проводил дни великом подземном городе и даже выбрался к западным воротам и лежащей за ними Долине Хранителя, месту его вероятного, величайшего триумфа.

Долину Хранителя теперь усиленно охраняли, понастроив повсюду оборонительные линии и расставив боевые механизмы вокруг важнейших высот. Защита от орков, так сказали Бренору, вернее, Реджинальду Круглому Щиту из твердыни Фелбарр, поскольку в последнее время эти назойливые существа стали очень активными.

Снова.

Как странно было Бренору слушать споры о себе самом, обсуждения своего королевского решения столетней давности, когда он заключил мир с королем Обальдом Многострельным. Приводились аргументы и за, и против, но Бренору все это очень напоминало те дебаты, которые он уже слышал и в которых участвовал во время переговоров.

Ничто не разрешилось. На земле воцарился относительный мир, но многим теперешним обитателям Мифрил Халла он скорее напоминал тигра, припавшего к земле перед убийственным прыжком, нежели сколько-нибудь подлинное и продолжительное союзничество или хотя бы терпимость между Мифрил Халлом и орками. Хуже того, поговаривали, будто теперь орки устраивали рейды по территориям королевств, окружающих их земли, и разведали оборону, и, вероятно, знали, как ее обойти.

Бренор не отрывал взгляда от возвышения, от пергамента, развернутого на нем и накрытого для безопасности тяжелой глыбой чистейшего хрусталя. Он с трудом сглотнул и медленно приблизился.

Он увидел подпись, свою подпись и грубые каракули короля Обальда.

— Неужели ты направил меня не туда, эльф? — тихо спросил он, словно беседуя с Дзиртом, с которым советовался по поводу этого важнейшего решения, и Дзирт настойчиво убеждал его подписать договор. — Ах, я не знаю, — прошептал Бренор.

— А что тут знать? — спросил позади него голос, заставив Бренора вздрогнуть, тем более неожиданный, что голосу не сопутствовал свет второго факела. Он обернулся и увидел Рваного Дайна, очевидно украдкой последовавшего за ним сюда.

— Будет ли этот договор соблюдаться в наше время, — ответил Бренор.

— Ба, этот договор, — хмыкнул старый воин. — Я помню, как его подписывали. Он мне никогда особо не нравился.

— Значит, король Бренор ошибся?

— Закрой свой рот, мальчишка! — обозлился Рваный Дайн. — Не смей плохо говорить про короля тех, под чьими сводами ты находишься.

— Это же было давным-давно, — возразил Бренор.

Рваный Дайн подошел к нему и коснулся хрустальной плиты, медленно обводя пальцем подписи Бренора и Обальда.

— Да, давно, но будь уверен, я-то помню, и король Эмерус Боевой Венец помнит тоже, можешь не сомневаться, особенно теперь, когда эти новые орки стали такими воинственными по всем Серебряным Землям.

— И ты думаешь, это была ошибка, что король Бренор подписал договор?

Некоторое время Рваный Дайн не отвечал, молча глядя на пергамент. Потом пожал плечами:

— Кто знает? Я, конечно, был против. И говорил об этом лично королю Эмерусу, хоть и был в ту пору совсем молодым, воином и меня мало кто знал.

— Король Эмерус стоял тут во время подписания, — сказал Бренор; он прекрасно помнил, как встретился с Эмерусом взглядом перед тем, как идти ставить свою подпись. В этом взгляде он прочел скорее согласие, чем неприятие своего решения.

— Ну да, стоял, — подтвердил Рваный Дайн. — Но это был не его выбор, имей в виду.

— Может, он предпочел бы войну.

— Многие дворфы предпочли 6ы!

— Но не король Бренор. — Бренор умышленно произнес это так, чтобы его слова могли быть восприняты как обвинение, рассчитывая вызвать реакцию Рваного Дайна.

Ветеран лишь снова пожал плечами, но не насупил брови в знак согласия.

— Да, к сожалению для короля Бренора. Он не нашел военной поддержки. Ни от Серебристой Луны, ни от Сандабара. — Воин умолк и глубоко вздохнул, и Бренор прекрасно знал, что должно было последовать далее. — Ни даже от Фелбарра.

— Король Эмерус не поддержал Мифрил Халл? — спросил Бренор, пытаясь изобразить удивление.

Рваный Дайн снова передернул плечами.

— Без Сандабара и Серебристой Луны мы ничего не смогли бы поделать против тысяч орков, — сказал он. — Десятков тысяч! Десятков десятков тысяч!

— Значит, ты не винишь Бренора?

Рваный Дайн снова замолчал и долго глядел на договор.

— Знаешь, парень, если я на кого и был зол, так это на людей из Серебряных Земель и этих эльфов из Серебристой Луны и Лунного Леса. Мы могли бы выставить такое войско, что весь мир вздрогнул бы! Могли загнать этого проклятого Обальда в его нору и навсегда отучить высовываться оттуда!

— Я тут слышал всякое насчет этого, — вставил Бренор. — Быть может, мы скоро именно этим и займемся!

И на этот раз Рваный Дайн, к удивлению Бренора, снова пожал плечами, неуверенно и почти покорно.

Глаза Бренора округлились:

— Ты что, разлюбил драки, старый пес?

— Ха, если я еще раз это услышу, скину тебя в пропасть, так и знай, — пригрозил Рваный Дайн.

— Тогда в чем же дело? Ты же наверняка слышал про неугомонных орков так же как и я. Ты знаешь, что эти орки напрашиваются на драку.

Рваный Даин огляделся, словно желая убедиться, что они и в самом деле одни.

— Король Коннерад… — начал он, покачивая головой.

— Достойный дворф, все так говорят, и сын героя, короля Банака. — сказал Бренор.

— Да, но без размаха, —пояснил Рваный Дайн. — Не по своей вине, но тем не менее это так. Когда говорил Бренор, остальные в Серебряных Землях слушали. Он был проверен в бою, и... о, это было нечто! Даже король Эмерус не превзошел бы его! Король Коннерад — достойный дворф, как ты говоришь, и народ любит его, можешь не сомневаться, но он не король Бренор. И короля Бренора нигде нет, а если Серебряные Земли не будут сражаться заодно, легионы Многих Стрел сомнут нас.

Бренор был одновременно и горд, и поражен. Мимолетный миг гордости был приятен, но быстро миновал, когда вся тяжесть мира навалилась на его юные, но крепкие плечи.

Он не знал, что сказать, зато хорошо знал, что ему хотелось бы сказать. Ему хотелось схватить Рваного Дайна за ворот и выкрикнуть ему в лицо всю правду.

А может, таков и был план богов с самого начала, вдруг пришло Бренору на ум.

— Тебе что-то известно? — спросил Рваный Даин.

Эти слова привели Бренора в чувство, и он понял, что от нахлынувших эмоций хватает ртом воздух.

— Ч-что? — пробормотал он.

— Тебе что-то известно?

— Ничего, — ответил Бренор, и он в самом деле не в состоянии был в данный момент ответить на этот или на любой другой вопрос, его мозг лихорадочно просчитывал варианты. Он обращал свой гнев против Морадина, против богов — за то, что они позволили Кэтти-бри и Миликк так манипулировать им, что украли смысл его жизни и награду за нее прямо у него из-под носа.

Но потом он подумал про Думатойна, Хранителя Тайны Под Горой, и ему пришло в голову, что его выход, из Ируладуна, хотя этому и способствовала Миликки, затевался, возможно, вовсе не ради нее.

Он вновь взглянул на договор, на свою подпись. Его величайшее достижение или величайшую глупость? Вот это действительно вопрос, и теперь, когда над Серебряными Землями нависла угроза войны, ответ казался Бренору очевидным.

Силою Миликки ему было даровано возрождении, но, вероятно, — да, более чем вероятно, убедил он себя затем — силою Морадина он был доставлен сюда, в это место и время, когда нависла угроза кризиса.

Мифрил Халлу, всем Серебряным Землям нужен был король Бренор, как только что утверждал Рваный Дайн.

И лишь Бренор Боевой Топор знал, где его искать.

Вечеринка была в разгаре, как всегда, когда большой караван одного из трех поселений дворфов в Серебряных Землях — Мифрил Халла, твердыни Фелбарр и твердыни Адбар — собирался в обратный путь после визита к соседям. Вдобавок прошлой ночью прибыл караван из Адбара, дав дворфам Мифрил Халла еще один повод откупорить этим славным вечером «Веселого мясника», что они и сделали.

Пили за Фелбарр. Пили за Адбар. Пили за Мифрил Халл. Пили за братьев из клана Делзун. За погибель Королевства Многих Стрел. Пили за то, что пьют!

Бренору странно было наблюдать за весельем из толпы, ведь он привык находиться на возвышении и возглавлять возлияния. Он не мог сдержать улыбки, вспомнив, как много раз проделывал это, и с ним рядом 6ыли Дзирт и Кэтти-бри, Реджис и Нанфудл, и Тибблдорф Пуэнт, разумеется, который наполнял пенную кружку Бренора и хлопал его по спине с громогласным «ура!» после каждого приглашения выпить.

Он узнал короля Коннерада и вспомнил этого славного парня и его отца, великого военачальника и вождя, одного из храбрейших дворфов, каких ему довелось знать. Банак Браунанвил был очень полезен во время обороны Мифрил Халла от полчищ Обальда в период до подписания мирного договора.

Как было принято на подобных пирушках, каждый из отбывающих дворфов Фелбарра мог взобраться на помост и чокнуться с королем Мифрил Халла. Бренор встал в очередь сразу за Рваным Данном.

— Ты его знаешь? — шепотом спросил он ветерана.

— Короля Коннерада?

— Да.

— Ага, — ответил бывалый воин. — Тыщу лет, а может, больше.

— Тогда представь меня ему, прежде чем уедешь.

— И рассказать про твою славу? — саркастически поинтересовался Рваный Дайн.

— Ну да, без тени смущения и без колебаний ответил Бренор, демонстрируя золотую медаль на мифриловой цепочке, висевшую у него на шее. — Я буду просить его о милости, и это, разумеется, облегчит мне задачу!

— Что? — недоверчиво переспросил ветеран, оборачиваясь и с любопытством глядя на Бренора.

Бренор лишь отмахнулся, поскольку подошел черед Рваного Дайна совершить восхождение, чтобы стукнуть своей пивной кружкой о кружку короля. Что он и сделал, и выпил после душевного тоста, а потом обнял короля Коннерада за плечи — они и в самом деле были старинными боевыми товарищами. Рваный Дайн повернул короля лицом к юному дворфу, следующему в очереди.

— Малыш Арр Арр — пояснил ветеран.

— Сынок Арр Ара?

— Да, король Коннерад, это вот Малыш Арр Арр, Реджинальд Круглый Щит, и драчун хоть куда! Побывать в Мифрил Халле было частью его желания, которое король Эмерус позволил ему назвать в награду, за доблесть.

— Почетное желание, вот как, в его-то годы? — отозвался король Коннерад, и Бренор понял, что тот прикидывается удивленным, чтобы польстить ему. — В самом деле, и медаль! — добавил король дворфов.

Он говорил громко, и многие услышали, так что Бренор вышел под приветственные возгласы и встал рядом с королем Мифрил Халла, рядом с дворфом, который стал королем, потому что Бренор самолично назвал его отца своим преемником, полностью отдавая себе отчет в том, что трон перейдет к Коннераду.

— Да, потому что это он изрубил кучу орков и погубил горного великана, а иначе много наших, и меня в том числе, перебили бы в Ровинских горах!

— Значит, я поднимаю эту кружку в честь героя! — провозгласил король Коннерад, чокаясь с Бренором.

Однако, когда их кружки соприкоснулись, король умолк, ибо Бренор уставился на него, причем таким взглядом, какой Коннерад Браунанвил явно уже видел прежде, от дворфа, который был его королем. В глазах Коннерада промелькнула искорка узнавания, но замешательство пересилило.

— О достославный король Коннерад, быть может, вы даруете мне награду большую, нежели право сдвинуть с вами кружки? — вопросил Бренор.

Толпа разом затихла, захваченная врасплох дерзостью этого явно очень юного дворфа.

— Ах вот как? Ну говори, — предложил король.

— Я надеюсь попасть на запад, в Мирабар быть может, а то даже и в Лускан, — пояснил Бренор. — Мне сказали, что Мифрил Халл отправляет туда караваны, и я почел бы за честь сопровождать один из них.

Многие вокруг помоста пооткрывали рты, включая и тех дворфов, с кем Бренор пришел сюда из твердыни Фелбарр.

— Что это ты затеял, приятель? — Рваный Дайн шагнул вперед, но король Коннерад поднял руку, останавливая ветерана.

— Я хочу увидеть море, милостивый король, — ответил Бренор. — А мне говорили, что вы снаряжаете туда караваны.

— Да, верно, но в этом году уже слишком поздно. Следующий пойдет только весной.

— И я хотел бы сопровождать его.

— Ждать придется долго.

— Тогда могу ли я просить вас о второй милости?

— Эге, да у этого юнца железная хватка! — выкрикнул кто-то из толпы, вызвав новый взрыв хохота и восторженных воплей.

— Скоро он потребует королевскую дочку себе в постель! — взревел другой, и смех усилился.

И король Коннерад, похоже, потешался вместе со всеми, а вовсе не оскорбился, вопреки ожиданиям хорошей знавшего его Бренора.

— Я хотел бы тренироваться с вашим отрядом «Веселые мясники», — пояснил Бренор. — Ради моего отца, который всегда очень хорошо о нем отзывался, и ради дворфа по имени Тибблдорф Пуэнт...

— За Пуэнта! — долетел выкрик из толпы — выкрик, поддержанный ревом и ставший самым громким тостом в этот вечер. До чего же приятно было Бренору слышать столь восторженные приветствия в адрес его дорогого и старинного друга, что геройски погиб, защищая своего короля и помогая ему исполнить важнейшую миссию в далеком древнем королевстве, именуемом Гаунтлгрим.

—Я стал бы тренироваться в его честь и в память о нем, чтобы вернуть его силу в твердыню Фелбарр и лучше служить королю Эмерусу, — объяснил Бренор.

Король Коннерад на мгновение задержал взгляд на озадаченном лице Рваного Дайна, прежде чем кивнуть в знак согласия.

— Быть по сему! — провозгласил король, вновь поднимая свою кружку. — За Малыша Арр Арра из отряда «Веселые мясники»!

— Посмотрим еще, подойдет ли он, — проворчал задиристый дворф у края настила, еще один, которого Бренор знавал в прошлом, хотя и не мог припомнить его имя. Помнил лишь, что тот служил в «Мясниках» под началом Пуэнта.

— На себя посмотри! — посоветовал Рваный Дайн. Малыш Арр Арр еще и тебя кое-чему сможет поучить!

— Ура! — вскричали гости из твердыни Фелбарр.

— Ура! — взревела толпа хозяев из Мифрил Халла.

Так и шло, бахвальство и тосты — все, как положено на пиру.

Рано утром следующего дня Бренор проснулся в том же зале. Голова у него раскалывалась от слишком многих «ура» и еще большего количества «хей-хо». Едва живой, он доковылял до ближайшего стола, где уже ждали в изобилии яйца, и бекон, и кексы, и ягоды.

— Мы гордимся тобой, сказал ему Рваный Дайн, плетущийся рядом.

— Спасибо тебе за помощь и поддержку, — отозвался Бренор.

— Ба, так ведь за мной должок, верно? Но не думай, Малыш Арр Арр, что мне было легко сделать это. Ты станешь гордостью твердыни Фелбарр. Эти «Веселые мясники» считаются лучшим боевым отрядом-в целом мире, и лично я не стану против этого возражать. Когда король Эмерус услышит о твоем выборе, он будет доволен, но знай, что и опасения у него тоже будут, потому что теперь ты всех нас заставил гордиться, слышишь?

— Да и еще раз да, — заверил его Бренор.

— А ты и вправду собираешься на запад, аж до самого моря?

— И снова — да, — подтвердил Бренор. — Мне нужно сделать это.

— Значит, ты ушел из Фелбарра года на два, а то и больше!

— И в твоих старых мутных глазах я все еще останусь ребенком.

Рваный Дайн улыбнулся, хлопнул Бренора по плечу и тут же вырубился, упав лицом в миску с овсянкой.

Бренор постоял над могилами Кэтти-бри и Реджиса, расположенными рядом на почетном месте. Здесь, под пирамидами из камней, лежали холодные смертные тела двух его любимых друзей. Бренор понимал, что теперь они, должно быть, истлели, превратившись в скелеты, а то и вовсе в пыль, поскольку прошло целое столетие.

Бренор всегда верил, что душа важнее тела, что освобождение от смертной оболочки не конец существования; тем не менее для него было шоком сознавать, что лежит перед ним. Он вспоминал день, когда они с Дзиртом похоронили их. Он в последний раз поцеловал руку Кэтти-бри, и кожа ее под его губами была холодна. Он вспомнил, как ему хотелось проскользнуть между камнями и вдохнуть в нее свое тепло. Если бы было возможно, он поменялся бы с ней местами, взяв себе ее холод и отдав ей свою жизнь.

То был самый плохой день в жизни Бренора, день, когда его сердце было разбито.

И теперь он стоял тут, и слезы капали из его серых глаз, и все же он знал, что и Кэтти-бри, и Реджис живы, что они продолжают жить в телах, напоминающих те, что были у них в самом расцвете сил. Кэтти-бри, которую он видел в Ируладуне, была той самой Кэтти-бри, которую он знал как свою дочь, в расцвете юности и силы.

По соседству находилась его собственная могила, хотя она всегда оставалась пустой и была обустроена и освящена жрецами Халла лишь в качестве уловки, позволившей Бренору спокойно отречься от престола Мифрил Халла в пользу Банака Браунанвила в соответствии с истинной и тайной традицией дворфов. Бренор подошел к искусно возведенной пирамиде и оглядел ее, но, как ни странно, она не вызвала в нем никаких эмоции. Надгробие из сложенных в кучу камней действительно выглядело замечательно и вполне приличествовало королю, там даже присутствовала небольшая скульптура, изображающая короля Бренора в боевой стойке и венчающая вершину пирамиды. Следуя внезапному порыву, он снял висящую у него на шее медаль и повесил ее на один, из рогов на шлеме статуи.

Он улыбнулся, размышляя о том, что этот жест каким-то образом добавил веса и значимости пустому захоронению. Бренор понаблюдал за медалью, пока она не перестала раскачиваться, и решил, что все в порядке, ибо здесь и сейчас прошлое соединилось-с настоящим во имя общей цели.

Отсалютовав на прощание прошлому, юный дворф снова углубился в катакомбы и наконец пришей к величайшему надгробию из всех — к могиле Гандалуга Боевого Топора. И здесь Бренор понял, что нашел родственную душу, ибо Гандалуг тоже был возвращен после смерти, после заточения в плену у Верховной Матери Бэнр, чтобы еще раз стать королем Мифрил Халла, совсем в другое время и в другом месте, нежели в пору первого своего существования.

— О, теперь я знаю, через что тебе пришлось пройти, мой король, — прошептал Бренор в темноту. — Как же скверно тебе, должно быть, пришлось, а?

Он опустил ладонь на камни, под которыми лежало тело Гандалуга, и закрыл глаза, словно общаясь с духом того, кто упокоился здесь с миром.

— С ним ли ты теперь? — вопросил Бренор. — Отыскал ли ты в конце концов свое место за столом Морадина, мой старый король?

Задав эти вопросы, Бренор кивнул, уверенный в ответах, и лицо его озарилось улыбкой. Ему хотелось вернуться к тем, другим могилам, извиниться перед Кэтти-бри, и Реджисом, и Дзиртом за промедление. Возможно, он навестит их на обратном пути.

Поскольку теперь он знал, что больше не намерен идти в Долину Ледяного Ветра, и смирился с тем, что нарушил клятву, данную Миликки и своим друзьям.

Он — Бренор Боевой Топор, восьмой, десятый, а вскоре и тринадцатый король Мифрил Халла, посланный Морадином обратно, чтобы завершить начатое им же.

Он отправится на запад, там заявит о своих королевских правах и привилегиях, и его вновь признают как короля Бренора. Затем он возвратится, чтобы объединить Серебряные Земли. Это дар Морадина, решил Бренор, и он отвечает за него перед Морадином. Дар Морадина и хитрость Морадина, а значит, ответственность Бренора и хитрость Бренора.

Он кивнул.

— Да будет так, — прошептал Бренор.

Быть может, размышлял он, покончив со своими делами здесь, он сумеет отыскать Кэтти-бри, Дзирта и Реджиса. В конце концов, в его распоряжении будут разведчики, и, если Стокли Серебряная Стрела и его парни по-прежнему находятся в Долине Ледяного Ветра, возможно, Бренору удастся найти путь к друзьям.

Вероятно, слишком поздно для помощи, какие бы там планы ни вынашивала Миликки. Его выбор может дорого обойтись друзьям.

— Да будет так, — снова повторял упрямый Дворф. Если на то пошло, он мог войти в пруд в Ируладуне, отказавшись от путешествия еще до его начала. Вульфгар выбрал этот путь — можно ли будет обвинять Вульфгара, если Дзирта не удастся спасти от Паучьей Королевы?

Бренор глубоко вздохнул, успокаивая себя, и выпрямился.

— Я понимаю твою боль, мой старый король, — шепнул он Гандалугу. — Ты тоже выпал из своего времени.

Он кивнул и продолжал кивать, поворачивая в обратный путь, пытаясь убедить себя, что прав.

Не успев сделать и шага, Бренор остановился и развернулся обратно, лицо его исказилось.

— Так должно быть, — выдавил он. — Иначе все это — игра. — Он открывал и закрывал рот, пытаясь облечь свои мысли в слова, выразить чувство, овладевшее им.

Отказаться от места за столом Морадина ради планов Миликки, ради одного лишь Дзирта почему-то показав лось ему совершенно банальным. В конце концов, разве мало у богини приверженцев, способных выполнить эту миссию?

В свете этой неприкрытой и очевидной истины Бренор начинал понимать, что его решение покинуть Ируладун лишало смысла все, чего он достиг, лишало смысла многовековую жизнь, исполненную мужества и свершений, а более всего — верность обычаям и триаде богов, не имеющих отношения к Миликки.

Но в свете его вновь обретенного прозрения — что Морадин воспользовался магией Миликки, чтобы вернуть великого короля Мифрил Халла, который один мог спасти Серебряные Земли от вторжения Обальда Многострельного...

Для Бренора Боевого Топора логика и правомерность этого не вызывали сомнений. В свете прозрения он готов был простить Морадина за то, что с наградой в виде почетного места в Доме Дворфа придется подождать.

Возможно, даже более того, понял Бренор, и улыбнулся могиле Гандалуга.

— Я хорошо служил, — прошептал он, — своему роду, и моему народу, и богам! Поэтому мне дают еще один шанс, понимаешь? Да, я сделал ошибку, поставив свое имя под тем проклятым договором! Но теперь мне дали еще один шанс, чтобы разорвать его и совершить то, что я должен был сделать еще сто лет назад.

Он тихонько рассмеялся и вспомнил, как стоял на вершине скалы в Долине Хранителя, расшвыривая орков во все стороны.

— Эгей, орки, спите там вполглаза, слышите? Потому что у вас под кроватью завелся монстр и у него топор короля Бренора Боевого Топора!

Глава 20. Знакомство с Темной Душой

На его головную ленту было наложено долговременное заклинание, освещающее воду вокруг него. И хотя благодаря этому Реджис мог видеть, куда плывет на такой глубине в этой мутной воде, он отлично понимал, что свет превращает его в прекрасную мишень.

Рыщут ли в этих местах акулы, в милях от побережья Агларонда? Или, может, слуги Умберли вроде злобных сахуагинов или опасных мерменов?

У него было при себе кое-какое грозной оружие, и он знал, как сражаться даже под водой, но это погружение не несло с собой обычного ощущения свободы. Реджис находился сейчас намного дальше от берега, в куда более мутной воде и на гораздо большей глубине, чем когда-либо прежде.

Опускаясь осторожно и медленно, он придерживался за якорный канат. Еще можно было различить, наверху очертания вместительной шлюпки, где ожидали его Ловкие Пальцы, Доннола, Периколо и несколько членов экипажа. Он добрался до очередной ленты, привязанной к якорному канату, означавшей, что до дна остается еще пятьдесят футов. Тут Реджис помедлил, вглядываясь в темноту. Магический свет еще не доставал до океанского дна.

Реджис снова начал спускаться, медленно, нерешительно.

Слишком долго, понял он, покачал головой и начал подъем, снова медленно, чтобы телу было легче адаптироваться к изменениям давления. Он вынырнул прямо рядом со шлюпкой, хватая ртом воздух.

— Ну, ты видел его? — сразу же спросил Периколо, подходя к лееру и наклоняясь к воде.

— Я был недостаточно глубоко.

— Тогда почему ты вернулся?! — рявкнул Дедушка, Доннола положила руку ему на плечо, успокаивая.

— Я замеряю глубины и расстояние, — пояснил Реджис, выплевывая воду с каждым словом, поскольку вкус моря здесь был несколько более резким.

— Световой день закончится, — предупредил Ловкие Пальцы.

— Внизу его все равно нет, — быстро парировал Реджис. — В это погружение я доберусь до дна, но есть ли там обломки корабля, который мы ищем, я сказать не могу.

Периколо шумно вздохнул.

— Для этого, вероятно, понадобится множество погружений и не один день поисков, — напомнил Ловкие Пальцы старому хафлингу.

— И еще больше, если Паук всякий раз даже не будет добираться до дна! — фыркнул Периколо.

— Это далеко, — безропотно начал Реджис, поскольку понимал, что эти хафлинги не могут понять всех сложностей глубинного ныряния, однако он мог попытаться объяснить им. Он и так погружался вполовину глубже, чем когда-либо прежде, в водах куда более опасных и менее подходящих для этого, с более сильными течениями и ограниченной видимостью.

Он подплыл к якорному канату и проверил петлю, которой крепился еще один шнур, прицепленный к его сбруе. Сто футов эльфийской веревки, легкой и прочной, которой он привязана спасательному концу. Попав на дно, он сможет обследовать его в этом радиусе, и не более того, если только не осмелится отстегнуть поводок в этих опасных водах.

Периколо снова принялся протестовать, но Реджис не стал задерживаться, чтобы выслушать его. Он глубоко вдохнул и исчез в темной воде, на этот раз двигаясь куда проворнее, так что скоро добрался до отметки на канате в пятидесяти футах от морского дна и якоря и в три с лишним раза дальше от поверхности.

Хафлинг быстро опускался. Он ощущал давление в ушах, но чувствовал также, что тело его хорошо приспосабливается. Это были дары предка-генази: способность надолго задерживать дыхание и тело, легко приспосабливающееся к давлению на глубине.

Реджис заметил якорь, зацепившийся за каменную гряду. Он удивился, что вода здесь неожиданно холодная, и понял, что не сможет задержаться надолго. Он снова проверил крепление страховочной веревки, выпустил канат из рук и отплыл на всю длину поводка далее, по кругу.

Периколо уверял, что это то самое место, но Реджис не видел никаких следов кораблекрушения. Он спустился к гладкому песчаному океанскому ложу и заскользил между камнями. Чувствуя свою уязвимость, он без конца осматривался, словно ожидая, что из темноты вылетит гигантская акула и проглотит его один присест.

Однако сюрприз ожидал его внизу. Дно вдруг словно взорвалось, песок разлетелся по сторонам. Реджис шарахнулся и забулькал от изумления, глотнув немного морской воды.

Глаза его раскрылись еще шире, когда гигантская плотская рыбина взмахнула мощными плавниками и унеслась прочь, оставив за собой пенный след. Реджис никогда не видал такого чудовища, с могучими челюстями и волочащимся следом мускулистым хвостом.

Скат исчез из виду, песок успокоился, и Реджис тоже.

Он двинулся дальше, больше разглядывая дно и камни, в особенности небольшие гроты в этих камнях, чем глядя вперед. Его сильнее волновала собственная безопасность, чем поиск каких бы то ни было обломков.

Огромная крылатая рыбина вернулась, и не одна.

Реджис старался не шевелиться, пока гигантские скаты скользили вокруг. 0н чувствовал их любопытство и сразу понял, что их привлекает его светящаяся налобная повязка. Они выскальзывали из темноты, всякий раз внезапно, и их белые брюха слепили ему глаза. Один за другим они проплывали мимо, и, несмотря на то что каждая рябина — а их собралась, должно быть, дюжина, а то и больше, — была куда крупнее хафлинга и запросто могла нанести ему смертельный удар, Реджис поймал себя на том, что его развлекает эта сюрреалистичная картина. У него было ощущение, будто он не в воде, а скорее парит в ночном небе и вокруг летают волшебными небесные чудовища.

Прошло немало времени, прежде чем он напомнил себе о своей задаче и об огромной толще воды, отделяющей его от поверхности. Он двинулся дальше, а гигантские крылатые рыбы парили вокруг, словно почетный эскорт, и хафлинг в самом деле начинал воспринимать их именно так, поскольку понял, что они не намерены причинять. ему вред, что их влечет к нему не агрессия или голод, но любопытство.

Он почти завершил свой обход вокруг якорного каната, когда, перевалив через один из темных подводных хребтов, обнаружил, что морское дно здесь резко понижается, теряясь во тьме. Хуже того, течение в этой впадине было достаточно сильным, и Реджис ухватился за камни, решив, что надо возвращаться, а не лезть дальше.

Он уже готов был так и сделать, когда заметил на фоне камней впереди и ниже себя перекладину. Поначалу до Реджиса даже не вполне дошло, он повернул обратно и проплыл некоторое расстояние, прежде чем сообразил, что осталось за его спиной.

Мачта.

Реджис помчался обратно к гряде и спустился ближе к перекладине. Да, это была мачта, прижатая к камням. Используя ее вместо указки, хафлинг медленно продвинулся дальше, до самого конца выбрав длину страховочной веревки. Он не мог разглядеть наверняка, но ему казалось, что там дальше, внизу, есть еще кое-что, корпус, боком лежащий на камнях. Юноша натянул эльфийскую веревку, но запаса длины больше не было.

Реджис глянул вверх, в сторону ожидающего его долгого подъема в темноте, на скользящих вокруг скатов. На то, чтобы всплыть наверх, поднять якорь и переставить лодку, уйдет немало времени, а мысль о том, чтобы вернуться сюда после захода солнца, была не из приятных.

Реджис пробежал пальцами по своей сбруе, извлекая одно из снадобий Ловких Пальцев. Сколько раз говорил ему маг не пользоваться ими без крайней необходимости? Они дорого стоят и их долго готовить. Но Реджис не намерен был подниматься на поверхность и сегодня же погружаться снова. Он выдернул зубами пробку из флакона с холодной жидкостью, дающей возможность дышать под водой. Но даже после этого от юноши потребовалось все его мужество, чтобы продолжать. Он отвязал страховочную веревку и начал спускаться, цепляясь за камни с такой силой, словно лез по склону горы. Течение было очень сильным, и Реджис боялся, что, если его смоет, вода унесет его далеко-далеко и, возможно, не выпустит, пока он не утонет.

Но теперь он видел корпус, разрушенный и разбитый, переломившийся посредине.

Разумеется, он не мог быть уверен, что это тот самый корабль, который он ищет, поскольку дно Моря Падающих Звезд было усеяно обломками погибших кораблей.

И все-таки он верил.

И этот корабль манил его, будто напев сирены, но Реджис, завороженный магической мелодией, полагал, что его влечет лишь собственное любопытство.

Он подобрался ближе, но доплыть до разбитого корпуса было не так просто. Он оттолкнулся от камня и отчаянно заработал руками и ногами.

Течение подхватило пловца и потащило к затонувшему судну, а потом и мимо него! В последний миг хафлинг успел выбросить руку и мертвой хваткой уцепился за поручень.

Наконец ему удалось подтянуться к корпусу и по-паучьи пробраться вдоль борта к широкой зияющей трещине.

Он заглянул внутрь, осветив картину, много десятилетий таившуюся во мраке.

Рыбы метнулись во все стороны, и за вспышками их мерцающей чешуи Реджис разглядел раскиданные по всему трюму ящики, по большей части разбитые, но некоторые и целые, и один в особенности притягивал его взгляд, сверкая серебром в свете его налобной повязки.

Реджис заплыл внутрь корпуса и, избавившись от хватки течения, принялся тщательно исследовать трюм. Он открыл сумку, которую дал ему Периколо, магическую удерживающую сумку, и опустил в нее пару небольших коробочек, продолжая подбираться к большому серебряному ящику.

Нет, не ящику, понял он, очутившись прямо над ним.

Гробу.

Серебряному гробу с осколками разбитого зеркала на крышке и вокруг него. Реджис мельком заметил свое отражение в одном из больших осколков, но сразу же отвел взгляд, вспомнив историю о кровожадных крысах, рассказанную ему Доннолой.

Поздно.

Хафлинг, копия самого Реджиса, выскользнул из зеркала, выхватывая рапиру, точно такую же, как та, что висела у него на поясе.

Реджис вскрикнул, пуская пузырили отшатнулся, натыкаясь на ящики и коробки, думая только о том, как бы сбежать. Но ему было не уйти: порождение магии находилось слишком близко, полное решимости уничтожить его.

Он увидел острие рапиры, летящее ему в лицо.

— Его слишком долго нет. — Доннола свесилась через леер, напряженно вглядываясь в темную воду.

— Спокойно, девочка, — бросил Ловкие Пальцы. — Если потребуется, у твоего маленького дружка есть снадобья. Когда он нырял за ракушками, то оставался под водой и подольше.

Доннола в ответ лишь покачала головой. Она знала, что Ловкие Пальцы преувеличивает, Паук никогда не погружался так надолго, Доннола была в этом уверена.

— Быть может, ты воспользуешься магическим зрением и расскажешь, что там происходит? — спросил Периколо своего мага, явно нервничая не меньше внучки.

Ловкие Пальцы кивнул и принялся шарить по карманам плаща, извлекая один футляр с заклинанием за другим, пока не нашел подходящее. Он вытащил пергамент, прочистил горло и начал читать. Несколькими мгновениями позже рядом с ним возник глаз, огромный, выпуклый, со зрачком величиной с голову хафлинга, плавающий в воздухе, будто в воде.

Ловкие Пальцы сотворил над глазом заклинание, заставив его светиться, и затем отправил в море, вниз, вдоль якорного каната. Вскоре магический предмет достиг дна.

— Вижу его страховочную веревку, — объявил маг, поскольку лишь ему было доступно зрение магического глаза. — Паук на дне, в той стороне. Он указал на северо-восток, в направлении берега, хотя холмов Агларонда даже не было видно на горизонте. Одновременно с этим магический глаз устремился вдоль страховочной веревки.

Маг видел, что веревка не натянута, но не стал сразу говорить об этом.

— Он отстегнул страховку, — сообщил наконец Ловки Пальцы, и Доннола и Периколо охнули, и еще несколько их спутников зловеще зашептались. — Карниз... глубина возрастает.

— Значит, следуй за веревкой! — скомандовал Периколо, но Ловкие Пальцы уже делал именно это.

— «Бриллиант Тепурла»! — выдохнул маг. — И внутри него свет Паука!

Реджис отшатнулся, замахал руками в облаке пузырей, тщетно пытаясь отпихнуть рапиру. Он ощутил укол и непроизвольно вскрикнул, резко шарахнувшись назад. Он врезался в груду ящиков, развалившихся от удара, и, перекувырнувшись, ввалился в какое-то узкое помещение.

Он едва мог пошевелиться, и отступать было больше некуда, и ни единого шанса ускользнуть в сторону.

А двойник наступал, методично, без эмоций, выставив перед собой разящую рапиру.

Страх накрыл Реджиса черным крылом, окутывая, парализуя. Он не попадет в Долину Ледяного Ветра! Все его тренировки пойдут прахом.

Он никогда больше не увидит Доннолу.

Полустоя, полусидя, он ухитрился высвободить свою рапиру и неуклюже вскинул ее, защищаясь. Но его противник, зеркальное отражение его самого, был столь же искусен и брал верх. Едва Реджис выставил перед собой клинок, рапира двойника оказалась рядом, обвела его оружие, образовав небольшой водоворот, и сильно уколола его в руку. Легкое движение кисти, щелчок— и рапира вылетела из руки Реджиса.

Реджис попытался попятиться, взбивая воду и поднимая со дна обломки дерева и содержимое разбитых ящиков. Он даже, не замечал всех этих сокровищ! Драгоценные камни и украшения скатывались с громоздившихся груд монет. Серебряные блюда и золотые ку6ки подпрыгивали и отлетали прочь.

Реджис запустил руку за спину, пытаясь нащупать выход, но отступать было некуда. Его пальцы сомкнулись на ребристой крышке ящика, и когда рапира противника устремилась вперед, он снова вскрикнул и, инстинктивно заслоняясь, выставил перед сотой руку с крышкой.

Импровизированный щит отразил атаку двойника, острие рапиры прошло насквозь и впилось Реджису в палец. Хафлинг выпустил обломок дерева, но тот никуда не делся, насаженный на клинок противника.

Перед мысленным взором Реджиса промелькнул образ Доннолы: если он хочет увидеть ее снова, теперь надо действовать быстро!

Он уперся правой рукой в груду обломков, рассчитывая оттолкнуться и вырваться из замкнутого пространства. Ощутив под пальцами цилиндрическую рукоять, он инстинктивно сжал руку и выдернул эту штуковину из кучи хлама.

Это был трехклинковый кинжал с длинным серебристым обоюдоострым основным лезвием и парой боковых лезвий исключительно тонкой работы, сделанные, казалось, из нефрита или какого-то иного темно-зеленого камня. Вырезанные в виде змей, они выходили из головки рукояти, перекрещивались, затем расходились, изгибаясь, по обе стороны от основного клинка. Раскрытые пасти резных змей составляли до трети от длины основного лезвия, доходившего хафлингу от кисти до локтя.

Реджису, однако, некогда было любоваться изысканностью отделки. С отчаянием понимая, как уходит время, он отбил в сторону кусок деревянной крышки и ринулся напролом, яростно размахивая кинжалом.

Его двойник отступил, но вода между соперниками быстро потемнела от крови.

Реджис наседал, стремясь выбраться на более чистую воду, но почувствовал, что его противник благоразумно отклоняется в сторону. Он развернулся, раскинув руки, чтобы контролировать вращение, и устремился вперед, потом попытался остановиться, поскольку двойник высвободил свой клинок, стряхнув с него обломок деревянного ящика.

Двойник вновь устремился прямо на Реджиса.

Защищаясь, юный хафлинг взмахнул своим новым оружием и поймал клинок рапиры между основным лезвием и, одной из змей. Он начал выворачивать запястье, рассчитывая крепче зажать клинок врага, и тут его глаза широко раскрылись, поскольку змеи на его кинжале каким-то образом ожили и плотно обхватили рапиру.

Реджис резко выкрутил запястье, и кинжал извернулся, помогая ему, а клинок рапиры переломился надвое.

Реджис попятился, затем ринулся на противника. Теперь, словно чувствуя, что он настроен убивать змеи на кинжале обвились вокруг его руки, образовав защитную корзинку. Реджис ощутил глухой удар в живот, но это его не остановило. Снова и снова он вскидывал руку, и его длинный кинжал находил свою цель, с легкостью впиваясь в плоть и кость.

Вода снова потемнела, но Реджис не отступал, продолжая отчаянно орудовать кинжалом. Вновь и вновь, подгоняемый страхом, боясь остановиться, он вонзал клинок во врага.

А потом его двойник исчез, будто мираж, начал уменьшаться и обратился в ничто, забрав с собой даже свою кровь из воды. Исчез полностью, бесследно, не оставив даже обломка рапиры, словно его никогда и не было, если бы не кровь самого Реджиса, струящаяся по руке.

Реджис глянул на рану, но поймал себя на том, что вместо нее смотрит на клинок, на изменившийся кинжал. Он представил себе его прежнюю форму, с тремя лезвиями, и словно в ответ на его зов змеи освободили его руку, изогнулись, образовав перекрестие, и вытянулись вперед, приняв изначальную форму.

В этом положении они застыли, вновь превратившись в неодушевленные боковые лезвия. Изумленный хафлинг продолжил свой опыт и мысленно нарисовал себе иной образ, подумав, что предпочел бы более крепкую и сильную хватку. Змеевидные клинки исполнили его пожелание, ожили и плотно, но удобно обвили его правую кисть. Он понял, что ему достался потрясающий трофей, но понимал также, что сейчас не время думать об этом. Нужно выбираться отсюда!

Он обернулся, ища свою рапиру, но она осталась там, в узком тупике, в куче деревянных обломков и развалившихся ящиков. Реджис скосил глаза на свою сумку, лежащую рядом с серебряным гробом. Он подобрал обломок доски и, осторожно приблизившись, к гробу, накрыл доской магическое зеркало.

Он знал, что должен убираться отсюда, он поднял сумку и повесил ее на плечо. Он должен...

Он должен открыть гроб.

Разумеется, эта мысль показалась ему нелепой, но выяснилось, что отделаться от нее не так-то просто.

Безуспешно пытаясь отвернуться, Реджис понял, что это не случайно.

Он уставился на гроб. Действительно ли там покоится великий лич Темная Душа?

Он должен открыть гроб. Он должен знать.

Он завис в воде прямо над домовиной. Только теперь он осознал, как много времени провел под водой, и подтянулся к поясу за вторым флаконом, понимая, что действие первого заканчивается.

Но, едва успев достать пузырек, он заметил, что серебряная крышка гроба под ним словно истончается, становясь все менее и менее плотной. К своему ужасу, он увидел очертания тела, лежащего в гробу.

Крышка сделалась совсем прозрачной.

Он увидел труп, осклабившийся, гниющий, раздутый, страшный.

Труп смеялся над ним, открыв мертвые глаза.

Поднялась костлявая рука с обрывками плоти, шевелящимися в струях подводных течений, и потянулась к нему, высунувшись из гроба, словно крышки больше вовсе не было!

Реджис выронил флакон и ринулся к трещине в корпусе корабля, оставляя за собой водовороты воздушных пузырьков. Он отчаянно молотил руками, и если бы не змеи, обернувшиеся вокруг его кисти, он наверняка выронил бы кинжал!

Очутившись за пределами корабля, подхваченный течением, Реджис изо всех сил устремился к поверхности. Подъем был слишком быстрым, но это не имело значения. Он был не настолько глуп, чтобы всплывать с такой скоростью с подобной глубины, но в тот момент он знал лишь одно: нужно убираться оттуда!

— Там! Там! О, дитя мое! — голосил Ловкие Пальцы, подпрыгивая и указывая на северо-восток. Он все еще смотрел- магическим глазом и видел, как Паук выскочил из потерпевшего крушение корабля, оставляя за собой кровавый след, с широко раскрытыми от ужаса глазами и легкими, готовыми разорваться, судя по его виду.

— Поднять якорь! — вскричал Периколо, и остальные хафлинги схватились за канат принялись тянуть.

Действие заклинания магического глаза закончилось.

— Быстрее! — подгонял экипаж Ловкие Пальцы, стуча себя по лбу и мысленно проклиная-краткосрочность своей магии. — О, Паук!

Они с Периколо свесились за борт, вглядываясь вглубь. Вскипела вода, Паук выскочил на поверхность в облаке брызг, глотнул воздуха и снова скрылся под водой.

— Быстрее! — приказал Периколо. — Держись мальчик! — закричал он. Услышав за спиной глухой стук, они с Ловкими Пальцами обернулись и едва успели сообразить, что это полетели на палубу башмаки Доннолы, как сама девица проскочила между Дедушкой и магом и прыгнула за борт.

— Доннола! — закричал Периколо. Он повернулся к членам экипажа, требуя, чтобы матросы пошевеливались, потом бросился к ним и тоже принялся вытягивать якорь.

— Сделай что-нибудь, маг! — воззвал он к Ловким Пальцам.

— Мне нечего предложить, Дедушка!

— Помощника! Какой-нибудь трюк с канатом! Скорость для Доннолы! Что-нибудь!

Но маг лишь беспомощно пожал плечами.

— Ничего, — повторил он убитым голосом, но тут же вскинул голову и завопил: — Она нашла его! — в ликовании прыгая по палубе.

Периколо доковылял до поручня и как раз в этот миг услышал, как якорь перевалился через ограждение.

Это, однако, уже не имело значения, поскольку Доннола приближалась, крепко обхватив Паука одной рукой.

— Он умер? О, дитя! — запричитал Периколо, поскольку юный хафлинг не подавал признаков жизни.

— Помогите, — отплевываясь, попросила Доннола, явно выбивающаяся из сил. Она подтолкнула Паука вперед, а Периколо и Ловкие Пальцы схватили его за тунику и рывком втащили на борт.

Несмотря на более насущные проблемы, оба так и ахнули при виде драгоценного кинжала в руке у Паука. Они уложили паренька на дно лодки, в то время как остальные помогли Донноле подняться на борт.

— Теперь на весла, поднять парус, живее, в Дельфантл! — скомандовал Периколо. — Мы должны найти жреца для мальчика!

— Паук, Паук! — молила Доннола, прижимаясь к распростертому хафлингу. — О Паук, не смей умирать!

Реджис, проваливаясь обратно в бесконечную тьму, не мог не откликнуться на этот зов. Он приоткрыл один глаз, откашлялся морской водой и сумел едва заметно улыбнуться.

Потом он провалился в беспамятство, покоясь в нежных объятиях Доннолы Тополино.

— Он спас мне жизнь, — сказал Реджис, принимая трехклинковый кинжал от Дедушки Периколо. — Я потерял рапиру.

— Ее легко заменить, — заметил Периколо. — И она не стоит того, чтобы возвращаться за ней на эту развалину

— Я бы туда больше не пошел, — решительно заявил Реджис. Сидящая рядом с ним Доннола положила руку ему на плечо успокаивая.

— Нет, нет, разумеется, нет. Не волнуйся, мой дорогой Паук, — с сердечной улыбкой ответил Периколо. — Твое невероятное мужество и удивительные способности превзошли все мои ожидания — мои весьма немалые ожидания, уверяю тебя! Я не стал бы просить тебя вернуться и в любом случае не собираюсь этого делать.

Он криво усмехнулся.

— Вы продадите координаты места кораблекрушения, — сказал Реджис, и Ловкие Пальцы с Доннолой удивленно взглянули на него, но потом кивнули в знак согласия и повернулись к Периколо, чья улыбка стала еще шире.

— Видите? — спросил Дедушка. — Паук оправдывает мою веру в него. Прекрасная логика, мой мальчик! Да, мы получили наши сокровища… — он махнул рукой на стол, заваленный драгоценными камнями, склянками с зельями и разнообразными безделушками, — и, вероятно, лучший из лотов, какой только можно отыскать. У меня есть все необходимые доказательства существования этого корабля, чтобы выставить на аукцион его местоположение; и что бы ни случилось с ним дальше, я…

— Вы записали за собой славу первооткрывателя места упокоения Темной Души, — перебил Реджис.

Периколо кивнул и хлопнул своего юного протеже по плечу:

— Тебе была обещана лучшая часть этих сокровищ, и ты, безусловно ее заслужил.

Реджис повернулся и оглядел стол.

— Кинжал могуществен, — вступил Ловкие Пальцы. — Намного сильнее всего, что тебе случилось до сих пор найти. Я подозреваю, что на него наложено множество заклятий и, более того, у него нет собственного характера и самолюбия, часто становящихся причиной гибели могущественного оружия.

Реджис кивнул, признавая правоту слов мага и вспоминая Хазид-Хи, Потрошитель, и то, что он сделал с Кэтти-бри больше века назад. Она не была готова к внутреннему поединку с мечом, и злобное оружие одержало над ней верх.

— Что он еще может делать? — спросил Реджис, но Ловкие Пальцы лишь пожал плечами и покачал головой.

— Кроме того, предлагаю эту вещицу. — Периколо протянул ему занятное кольцо, железную полоску с драгоценным камнем в виде призмы. — Я думаю, оно во многих случаях будет для тебя полезным.

Реджис взял его и поднес к глазам, и сразу же обнаружилось одно из полезных свойств кольца. Если посмотреть сквозь трехгранную призму, поле зрения сильно увеличивалось.

— И снова вещь, исполненная магии, — отметил Ловкие Пальцы. — И весьма полезная.

— Что оно еще умеет?

— Узнаешь, когда возникнет необходимость, — заверил его маг. — С волшебными кольцами всегда так.

Реджис надел кольцо на палец и вздрогнул, когда его окатила ледяная волна энергии. Он взглянул на кольцо с некоторым беспокойством.

— Есть заклинания, которые видят тепло, и существа, воспринимающие мир таким же образом, — пояснил Гибкие Пальцы то, что Реджису, разумеется, было хорошо известно, а вот Пауку — едва ли. — Я надеюсь, что с этим кольцом ты будешь невидимым для подобных двеомеров.

— Однако это не слишком-то уютно, — заметила Доннола, обхватив себя руками и отстраняясь от Реджиса, и все рассмеялись.

Реджис закрыл глаза и обратился к кольцу, и холод исчез, и он уловил намеки на другие возможности вещицы. Ему пришло в голову, что, заказывая холод, он оказывается защищенным от тепла, возможно — даже от огня. И еще много чего есть внутри этой драгоценной призмы, понял он и не мог сдержать улыбки.

Облачко тумана поднялось из глубин и сгустилось над волнами Моря Падающих Звезд, над «Бриллиантом Тепурла». во тьме ночи. Там оно зависло на некоторое время, края его колыхал морской бриз, но рассеять туман ему было не под силу.

Потом облачко пришло в движение, но не по воле ветра. Оно плыло навстречу бризу, медленно продвигаясь на северо-восток, к побережью Агларонда и городу Дельфантл.

Реджис проснулся от ужасного вопля, от которого кровь застыла в жилах. Крик был настолько жутким, что хафлинг скатился с постели на пол, путаясь в одеялах и простынях.

Наконец он выбрался из них, схватил свой кинжал и скорчился в углу, пытаясь решить, что делать дальше. Зажечь свечу он не осмелился.

Реджис глянул в окно, размышляя, не выбраться ли наружу и не обойти ли дом в поисках наилучшей позиции. Он пытался определить, что это был за вопль. Кто издал его? Откуда он исходил?

Он затаил дыхание, поскольку дверь его спальни разом распахнулась, впуская свет факела. Реджис узнал силуэт Доннолы, влетевшей внутрь, и кинулся к ней.

— Беги! — приказала она, пихая ему какие-то вещи.

— Скорее, госпожа, — сказал охранник Доннолы, входя в комнату с факелом.

В его свете Реджис разглядел, что за дары принесла ему девушка: портупею и кошель. Его глаза округлились, когда он заметил висящую на ремне знаменитую рапиру

Периколо, а напротив нее, справа, кобуру поменьше для

— Беги и не оглядывайся, — сказала Доннола, вкладывая все в руки Реджиса.

— Дедушка? — задохнулся Реджис, и понял вдруг, кто это кричал.

— И это, — добавила Доннола, доставая синий берет — прославленный головной убор Дедушки Периколо Тополино.

И тогда, в этот ужасный миг, до Реджиса со всей очевидностью дошло, что великий хафлинг на самом деле мертв.

— Я не могу уйти, — прошептал он.

— У тебя нет выбора, мальчик, — сказал Ловкие Пальцы, входя в дверь. — Ради себя самого и ради всех нас!

— Что все это значит? — спросил Реджис.

Доннола схватила его за плечи, развернула лицом к себе и нежно поцеловала.

— Темная Душа, — шепнула она, отстраняясь. — Он здесь... за тобой. Беги, я тебя умоляю! В это окно, прочь из Дельфантла, скорее.

— Времени нет, мальчик, — добавил Ловкие Пальцы. — Мы не можем ни задержать его, ни победить.

Потрясенный хафлинг взял берет у девушки и выглянул в окно.

Доннола бросилась к нему, целуя снова и снова, жадно и страстно, нежно и печально.

Как мог он покинуть ее?

Но ему вспомнилась картина, увиденная на затонувшем корабле: ухмыляющийся истлевший труп лича-мага, — и ноги его сделались ватными.

Он надел портупею, прицепил кинжал напротив великолепной рапиры, рядом с арбалетом, и стремительно выскользнул из окна, двигаясь по стене дома так же ловко, как любой паук. Он не стал спрыгивать на землю, как следовало бы, но, увидев внутри дома свет, подобрался по стене к комнате хозяина на втором этаже.

Едва заглянув внутрь, он сразу же заметил Периколо. Старый хафлинг сидел перед камином. Действительно старый! Серебряные волосы Дедушки сильно поредели и стали абсолютно белыми, а его лицо! Оно сделалось настолько сморщенным, словно Периколо внезапно постарел на десятки лет.

Прошло довольно много времени, прежде чем Реджис понял, что позабыл дышать.

Потом он заметил туман, вытекающий из-под закрытой двери комнаты Периколо, и лютый холод разлился по его жилам, и вовсе не из кольца.

— Темная Душа, прошептал он и кинулся прочь, спрыгнул прямо в живую изгородь, перебежал под ее, прикрытием небольшую лужайку и помчался вниз по узким улочкам. Он долго бежал не оглядываясь. Но мыслями он был там.

Он бросил Доннолу. Оставил ее в одном доме с личем Темной Душой!

Слезы стыда струились по его щекам. Неужели он снова все тот же Реджис, хафлинг, увязавшийся вслед за героями, который чаще бывает своим друзьям обузой, нежели полезным спутником?

Он резко затормозил и развернулся, чтобы взглянуть на дом.

— Нет! — решительно произнес он, и руки его сами потянулись к рапире и кинжалу. Он не станет спасаться бегством в страхе, не бросит друзей, предоставив им одним встретиться лицом к лицу с этим опаснейшим противником!

Он сделал шаг в обратную сторону, но тут же остановился и попятился, увидев туман, сгущающийся с наружной стороны дома Периколо, маленькое пятнышко на фоне окна.

Не просто туман, безошибочно понял он.

Пришедший за ним, это он знал точно.

— Он здесь за тобой, — прошептал он, повторяя слова Доннолы.

Реджис отвернулся и побежал.

Уже на следующий день Паук сидел в одиночестве за капитанской каютой, на палубе парусника. Берег Агларонда давно скрылся из виду. На Пауке был головной убор Периколо, хотя Реджис воззвал к его магическим свойствам и тот превратился в простой матерчатый берет. Эта штука изменила и внешность самого Реджиса, сделав его на вид гораздо старше и с белокурыми кудрями вместо темных. Реджис даже добавил тонкие усики для пущего эффекта и острие бородки на кончике подбородка. А его рапира, это прославленное и необычное оружие, куда больше напоминала теперь обыкновенный клинок вроде того, с каким Реджис отправился к кораблю лича. Наручный арбалет он надежно спрятал поскольку эта вещь была совершенно уникальной, настолько мастерски сделанной, что это само по себе свидетельствовало о королевском богатстве, чтобы Реджис смог как следует замаскировать его. В любом случае его трехклинковый кинжал вполне уместился в арбалетный чехол, а сам Реджис хорошо владел техникой ведения боя обеими руками.

Он оглянулся, убеждаясь, что вокруг никого нет, потом занялся кошелем, висящим у него на поясе. Вещица была хорошо знакома Реджису, знал он и ключевые слова для ее активации — именно с их помощью он спрятал в сумке арбалет. Не знающие этих магических слов могли подумать, что это обычный кошель с несколькими монетами внутри, но едва Реджис прошептал: «Во имя розовых жемчужин», как его рука проскользнула глубже. Намного глубже, по локоть, так и не нащупав при этом дна, хотя снаружи магическое вместилище по-прежнему казалось всего лишь маленьким поясным кошельком, в котором едва помещались пальцы.

Реджис подумал о монетах и ощутил под рукой груду золота.

Он очистил разум и мысленно услышал голос кошеля, рассказывающего о своем содержимом. В основном Реджис видел одежду: одна — для плохих дорог, другая сгодилась бы для самых изысканных приемов у лордов Глубоководья. Одно одеяние в особенности привлекло внимание Реджиса, и он обратился к кошельку и достал одеяние оттуда, узнав боевой доспех Периколо: белую, рубашку с подкладкой из мифрила. Реджис снова огляделся и торопливо натянул ее, надев собственную фуфайку поверх, потом снова засунул руку в удерживающую сумку, тут же наткнувшись на другой предмет одежды, так называемый стенолом. Хафлинг улыбнулся и оставил его лежать на месте... пока.

Он располагал немалым количеством денег и драгоценных камней; по его предположениям, этого вполне должно было хватить на оплату проезда и питания, на многие годы вперед. Доннола хорошо позаботилась о нем этой страшной ночью.

Он представил себе большую книгу и извлек, ее из кошелька — и, едва взглянув на оглавление, снова нетерпеливо запустил руку в суму.

— Точно! — прошептал он, задохнувшись от восторга и изумления, поскольку обнаружил еще один предмет, точнее, набор предметов: портативную алхимическую лабораторию в придачу к книге рецептов, только что извлеченной им.

Он был хорошо подготовлен, а теперь и хорошо оснащен. Отныне он мог смотреть в будущее с надеждой.

Этот корабль направлялся к Землям Бладстоуна, в город Прокампур, хотя Реджис понимал, что это будет лишь остановка, что его путь из Дельфантла там только начинается. Он планировал сесть на первый же корабль идущий из Прокампура в Долины на западном побержье Моря Падающих Звезд. Восемнадцатилетнему Реджису пришло время обратиться на запад, на дальний запад.

Мыслями он все время возвращался к Донноле. К Эйвербрину тоже — как его отец будет жить без него? А он даже не простился с ним, боясь навести лича на беспомощного хафлинга.

— Доннола присмотрит за ним, — сказал себе Реджис, и он верил в это, поскольку вообще верил в нее так, как ни в кого другого за всю свою жизнь.

Эта мысль глубоко поразила его, особенно учитывал начатый им путь, путь к его друзьям, Компаньонам из Мифрил Халла.

Он вернется в Дельфантл, сказал себе хафлинг. Сейчас он должен верить в Доннолу, верить, что она спасется от Темной Души. С помощью верного мага Ловкие Пальцы она станет вровень с Периколо.

Да, он должен верить в нее.

Но он вернется к ней, подумал Реджис и решительно кивнул.

Впрочем, не следовало забывать, что ему осталось меньше трех лет до встречи с судьбой в далеком месте под названием Долина Ледяного Ветра.

Он выдавил смешок, вспомнив свое первое путешествие туда, в другом теле и в другое время, десятилетия назад. Тогда он тоже полагал, что живет роскошно, сладко ест и мягко спит, что он прочно обосновался в Калимпорте и вполне доволен жизнью.

И тогда он тоже был изгнанником, и по пятам за ним шел смертельно опасный враг.

Реджису вспомнился Дедушка Периколо, каким он видел его в последний раз, — сидящий в кресле, внезапно, превратившийся в сморщенный труп.

Слезы потекли по пухлым щечкам хафлинга, и ничего он не хотел больше, чем отплатить безжалостному личу.

При этой мысли он, однако, затаил дыхание, припомнив ужасный, облик Темной Души.

К своему изумлению, Реджис понял, что предпочел бы для себя преследователя более земного —вроде Артемиса Энтрери.

Глава 21. Хитрость

Крошечная мышь широко раскрытыми глазами смотрела на горящее здание. Упала крыша, оставшиеся бочонки с ламповым маслом взорвались, и очередной огромный огненный шар взвился в небо.

Мышь беззвучно молилась за тело внутри здания. Она чувствовала, что ее долг — присутствовать при этом, и все же знала, что ей не следовало бы этого делать. Когда разум наконец взял верх над эмоциями и ее чувством долга, она засеменила прочь.

Потом, в переулке, мышь сделалась летучей мышью и улетела в ночь, к городской стене Анклава Теней и дальше, прочь из парящего города.

Кэтти-бри не осмеливалась вернуться в свое человеческое обличье. Леди Авельер не так-то легко одурачить, и она так просто не перестанет искать беглянку всеми доступными ей магическими способами.

Кэтти-бри оставалось лишь надеяться, что ее затея со взрывом и телом мертвой женщины собьет прорицательницу со следа достаточно надолго, чтобы она сумела ускользнуть.

Она думала о той женщине. Кэтти-бри наведалась на кладбище и подняла зомби. Она осквернила могилу и нарушила покой усопших.

Осознание этого угнетало ее, ибо подобный поступок нельзя назвать добрым делом. Но это было необходимо, а зомби подняла сила Миликки, хотя подобное заклинание противоречило основному принципу, провозглашаемому богиней: естественному циклу жизни и смерти.

Но теперь сложились чрезвычайные обстоятельства, и Кэтти-бри должна была принять дарованную ей способность оживлять мертвых как подтверждение, что Миликки понимает и одобряет ее выбор. Находясь под чарами и гипнозом, ученица выдала леди Авельер слишком много секретов. Это воспоминание заставляло юную женщину помнить, что ее могут поймать снова, и тогда она опять может оказаться беспомощной. Она трансформировалась еще раз и расправила могучие крылья. Через несколько мгновений орел приземлился посреди пустыни, обернулся волком и беззвучно поскакал в ночь на мягких лапах. Кэтти-бри понимала, что не сможет сохранять этот облик долго, поскольку ее магическая энергия быстро истощалась, поэтому ей необходимо было отыскать укромное место и должным образом защитить его от чужих магических глаз.

Разумеется, она помолится за ту бедную женщину, над чьим трупом надругалась, магически оживив его.

Устроившись на ночлег в тени нависающей скалы, она надеялась, что молитвы и отражающие чары, во множестве наложенные ею на покойницу, смогут противостоять магическому вторжению Авельер, ради Кэтти-бри и ради самой умершей.

— Я не верю в это, — заметила леди Авельер, стоя возле дымящихся развалин. — Это не удар случайной молнии. Мы уже однажды видели это представление!

Мы скомпрометировали ее и все, что она намеревалась сделать, — осмелилась подать голос Риалле. — Быть может, Рукия сделалась бесполезной... нет, хуже чем бесполезной, опасной для замыслов названной ею богини, Миликки.

Поэтому она отправилась поближе к самым горючим материалам и уничтожила себя при помощи взрыва, инспирированного богиней?

— Похоже, божественного взрыва, многократно усиленного за счет содержимого этого сарая, — предположила Риалле.

Но леди Авельер покачивала головой в ответ на каждое слово этого жалкого объяснения.

— Это, скорее, пристало бы А’тар или Госпоже Ллос. Сомневаюсь, чтобы Миликки стала поддерживать... — Она умолкла, не в силах выговорить нужное слово, махнула рукой в сторону взорванного и горящего строения и закончила: — это.

Сквозь дымовую завесу приближалась тонкая фигура.

— Мы нашли ее, госпожа, — произнесла Иерика тихо и глянула через плечо в дальний угол разрушенного здания. — То, что от нее осталось.

Леди Авельер первой зашагала по дымящимся обломкам навстречу трем своим ученицам, туда, куда указала Иерика. Она проследила за их взглядами, посмотрела вниз и быстро отвела глаза от отвратительного зрелища.

Почерневший, обугленный, съежившийся до половины своей исходной величины труп лежал на боку, одна рука откинута в сторону, другая, очевидно, сгорела совсем.

Леди Авельер глубоко вздохнула, но сразу поняла, что это была не самая хорошая идея, поскольку от запаха горелой плоти ее едва не вывернуло наизнанку.

— Возьмите одеяло и соберите... это, — приказала она. — Отнесите в Ковен.

— Рукию? — спросила Иерика, явно смущенная таким отношением.

Леди Авельер гневно махнула рукой на труп.

— Это! — решительно повторила-она и поспешила прочь, не желая связывать увиденное, с именем Рукии.

Да, она уже однажды видела этот, трюк возле поселения десаи. Сердитая и недовольная гримаса на лице леди Авельер сменилась слабой улыбкой, поскольку она точно знала, что и мертвые умеют говорить.

Широко раскинув крылья, орел парил в потоках теплого воздуха, лениво кружа над лагерем десаи. Этот облик даровал Кэтти-бри острое зрение, и даже с такой высоты она могла ясно разглядеть лица тех, кто находился внизу. Она уже заприметила палатку Нирая и Кавиты и наблюдала в первую очередь за ней. В конце концов, она прилетела сюда ранним утром, и вряд ли эти двое уже успели куда-нибудь уйти.

Как бы ей хотелось спуститься на землю, вернуться в человеческий облик и в последний раз горячо обнять отца и мать!

Но она понимала, что делать этого нельзя. Леди Авельер наверняка посетит ее родителей и запустит свою коварную магию в их мысли. Если они попытаются покрывать Рукию, их разоблачат и, без сомнения, ужасно накажут; и в любом случае просто позволить им знать правду, что дочь жива, означало снова навести леди Авельер на ее след.

Кэтти-бри постоянно напоминала себе об этой мрачной реальности, но, увидев лысую загорелую голову Нирая, выходящего из палатки, и не успев даже сообразить, что делает, она сложила крылья и спустилась ниже.

Обмявшись, она заставила себя сдержаться, но сердце ее просто разрывалось. Это ощущение лишь усилилось, когда к Нираю подошла черноволосая Кавита.

Он притянул ее к себе, нежно, как бы невзначай, и оба они устремили взоры к северу. Кавита заслонила ладонью глаза от утреннего солнца.

Девушка понимала, что они смотрят в сторону Анклава Теней. И думают о своей дочери. И так каждое утру, как искренне верилось ей.

Кружа, орел спускался все ниже, но пытался держаться позади от пары, чтобы Кэтти-бри могла слышать разговор, не отвлекая родителей.

— У нее все в порядке, — слышала она слова Нирая, и мужчина крепче прижал к себе жену.

Внимание Кэтти-бри привлек крик, это вождь заметил ее, парящую прямо над кольями палаток. Она понимала, что не может оставаться здесь, — члены племени сочтут ее угрозой для их пернатой живности.

Она пронеслась над лагерем и громко крикнула, пролетая над Нираем и Кавитой. Они разом обернулись, широко раскрыв глаза при виде падающего на них крупного орла.

Кэтти-бри поочередно опустила оба крыла, потом заложила крутой вираж вправо и заработала крыльями, набирая скорость и высоту Она еще слышала, как охнула Давита:

— Рукия?

Кэтти-бри была удовлетворена. Ничего другого ей не оставалось, поскольку ради их же и своего собственного блага она не могла предложить ничего весомее намека. Она помчалась над пустыней, устремившись на запад, быстро оставив лагерь десаи далеко позади.

Едва ли ей доведется увидеть его, увидеть Нирая и Кавиту снова.

Когда она приземлилась в укромной лощине, ее магия истощилась и она вновь обрела человеческий облик. По щекам ее катились слезы.

— Пробуй еще, — потребовала леди Авельер у своего приятеля-мага.

— Моя госпожа, мне больше нечего предложить, — хрипло рассмеялся в ответ пожилой мужчина. — Я использовал все заклинания, что имею. Труп не станет говорить со мной!

— Тогда попроси ее душу вернуться из загробного мира, — настаивала женщина.

— Взгляните на раны! Да она тут же снова отправится обратно.

— Сделай это в любом случае, — холодно приказала леди Авельер.

— Вам следовало бы нанять жреца, — посоветовал пользователь темной магии.

— Уже, — заверила его женщина. Леди Авельер работала над трупом с помощью своих собственных заклинаний, и тоже безуспешно. Ей вообще никак не удалось пообщаться со скрюченным обуглившимся телом. Потом явилась жрица — и недешевая — и тоже смогла лишь покачать головой, не в силах связаться с умершей. Когда эти попытки потерпели неудачу, жрица безуспешно попыталась воскресить обгоревший труп. Воскрешение являлось одним из наиболее могущественных заклинаний в репертуаре любой жрицы, и действительно, лишь очень немногие могли хотя бы попытаться сотворить столь блистательное заклинание. Такая магия не могла потерпеть неудачу, и все-таки это случилось, причем самым жалким образом, поскольку в обгоревшем теле не промелькнуло ни малейшего признака жизни.

— Тело защищено охранительной магией, — объявила жрица. — Священной и очень сильной.

Провидица упрашивала ее попробовать еще раз, но та не пожелала больше в этом участвовать и поспешно удалилась. Очевидно, жрица не только отказалась сама, поняла леди Авельер, поскольку впоследствии ни один из жрецов больше не откликнулся на ее зов и не взялся исполнить ритуалы над этим трупом.

А теперь и этот человек, Деренек Темный, знаменитый в Анклаве Теней своим умением обращаться с немертвыми, оказался явно бесполезным.

— И что сказал жрец? — поинтересовался Деренек.

— Жрица, — поправила леди Авельер, но, вместо ответа, лишь снова уставилась на труп.

— Божественное благословение? — спросил маг. — Это тело было мощно защищено от осквернения.

— Магия Рукии, — кисло признала леди Авельер.

— Или сама Рукия, — произнес неожиданный голос от двери, и прорицательница с магом обернулись навстречу входящему в комнату лорду Пэрайсу Ульфбиндеру. — Следует ожидать, что избранная богом будет столь защищена после смерти, верно?

— Разумеется, лорд Ульфбиндер, — почтительно ответил Деренек, низко кланяясь.

— Оставайся с ней, — велела леди Авельер некроманту. — Найди способ.

— Я испробовал все подходящие заклинания, госпожа, — ответил Деренек.

— Значит, попробуй их снова! — потребовала прорицательница. — А потом еще раз! Я добьюсь ответа. — Она удалилась из комнаты, увлекая за собой ухмыляющегося лорда Ульфбиндера.

— Ужасно вонючее, — заметил он, когда они оказались за дверью.

— Это не Рукия, — настаивала леди Авельер.

— Но вы согласны, что она была бы так же защищена от осквернения?

— Нет, — машинально ответила женщина, но сразу поправилась: — Да, но это не она!

— Откуда вы знаете?

— Я уже видела этот фокус. Похожему десаи так принято. Они использовали мертвого ребенка, чтобы скрыть правду о Рукии, много лет назад. — Она иронически хмыкнула. — И тогда тоже предполагалось, что причиной смерти стала случайная молния.

— Молния угодила в этот склад не случайно, — согласился Пэрайс.

— И это не было самоубийством, — настаивала леди Авельер. — Она этого не сделала бы. Какая приличная богиня согласится на такое?

— Если цель для нее была важнее жизни, — нравоучительно заметил Пэрайс, — разве она не пожертвовала бы собой ради большего?

— Мы не представляли угрозы для ее цели.

— Но откуда ей было это знать?

— Она вообще ничего не должна была знать! — возразила леди Авельер. — Ни того, что я узнала правду о Ру... Кэтти-бри, ни того, что под моим магическим воздействием она разболтала во всех подробностях про грядущее рандеву.

— Если вы полагаете, что ей ничего не известно, почему же она тогда покончила с собой? Или зачем придумала такую хитроумную уловку? В таком-случае не похоже ли все это скорее на несчастный случай? Быть может, не случайное совпадение, но просчет запутавшейся молодой девушки? А если она каким-то образом распутала клубок ваших мыслей, разве не предпочла бы она убить себя, нежели поставить под угрозу саму цель ее возвращения на Торил? Вы же говорили, что она возродилась именно для этого.

— Это так, — признала леди Авельер. Она помолчала и уставилась на дверь, ведущую в комнату, стараясь собраться с мыслями.

Она не могла отрицать, что в словах Пэрайса был свой резон; будь это самоубийство мнимым или настоящим, в любом случае оно должно было быть устроено Кэтти-бри, обнаружившей, что ее тайна раскрыта.

— Это не Рукия, — решительно объявила она мгновение спустя. Она повернулась и взглянула Пэрайсу прямо в лицо, твердо и упрямо. — Она попыталась одурачить нас и ускользнула из Анклава Теней.

Пэрайс пожал плечами. Он не готов был спорить с ней.

— И я найду ее, — заявила леди Авельер.

— Я, безусловно, не стану вас отговаривать. Если божественным Ллос и Миликки угодно устроить драку за душу Дзирта До'Урдена, я был бы счастлив оказаться тому свидетелем.

— И вы им будете, — пообещала Авельер. — И если наша маленькая Рукия переживет это испытание, знайте, что она за все мне ответит.

В Серебряных Землях начиналось лето, по берегам великих рек расцвели вишни, осыпая воду белоснежными шелковистыми лепестками.

Эта картина затрагивала чувствительную струнку в душе молодой женщины, напоминая о далеких днях, о давно ушедших временах, и на мгновение, впервые за долгое время, Кэтти-бри почувствовала себя свободной от тяжкого груза. На миг, всего на несколько мгновений она сумела отодвинуть свои огорчения и страхи за Нирая и Кавиту на задний план и наслаждаться мыслями о встрече с Компаньонами из Мифрил Халла, с отцом Бренором и другом Реджисом, а больше всего — об объятиях Дзйрта.

Она снова была огромной птицей, грациозным ястребом, восседающим на ветке мертвого, засохшего дерева, склонившегося над восточным берегом реки Сарбрин немного вниз по течению от перекинутого через нее каменного моста. Кэтти-бри могла разглядеть разукрашенные стенки, окаймляющие с боков дорогу перед мостом. Дорога, извиваясь, убегала к каменистым холмам и вела Кэтти-бри очень хорошо знала это — к восточным воротам обожаемого ею Мифрил Халла.

Как ей хотелось туда! Как она была бы счастлива вновь увидеть эти освященные веками стены, которые она так долго называла своим домом!

Она вздрогнула, представив, как стоит перед своей собственной могилой, своей и Реджиса. В этой могиле лежит ее прежнее тело, без сомнения истлевшее до костей.

Эта мысль недолго угнетала ее. Ибо теперь она была любимым детищем Миликки и видела мир сквозь призму философии богини — как бесконечный цикл, вечное существование в неких материальных рамках, служащих вместилищем души и придающих ей вещественность и форму.

Истлевающие останки под пирамидой в Мифрил Халле не имели к ней отношения. Уже не имели.

И все же эта мысль тревожила ее. Несмотря на всю преданность и веру в песнь, которой она научилась в Ируладуне, в путь Миликки, Кэтти-бри не хотела оказаться перед этой могилой.

Не теперь. Она еще попросту не готова.

Ястреб расправил крылья и взмыл в воздух, пронесся над рекой и направился дальше.

На запад, все время на запад.

Едва Кэтти-бри скрылась из виду, по дороге на восточный берег реки выкатился караван.

Головная повозка въехала на мост, и дворфы, перегораживающие его, закричали, но это были приветственные возгласы, а не требования назвать себя. Ибо над передней повозкой развевался вымпел, хорошо знакомый народу Мифрил Халла.

На четвертой по счету повозке рядом с возницей сидел юный рыжебородый дворф, которому пришлось напомнить себе о необходимости дышать, пока они подъезжали к великолепным воротам Мифрил Халла, королевства, которым он дважды правил.