Компендиум

Русские

С научной точки зрения, принятой во многих странах и в России, нация есть такая фаза развития этноса, в которой этнос создает свою полноценную государственность.

Но в житейском и моральном смысле слова нация — это попросту большая семья, спаянная общим происхождением, общими корнями, общей историей. Во всех русских людях течет русская кровь, у всех нас в двадцать третьем поколении были общие предки. Мы все от одного корня. Мы все породнены между собой, хотя можем и не сознавать и не исчислять этого родства.

Многие считают, что русскость тождественна православию. Раньше, якобы, крещеный татарин, еврей «теряли» свою национальность. Православие-де исконная основа русской культуры, русской морали, русского духа. Все это тоже неверно. Религии приходят и уходят, а нации остаются. Русь не всегда была православной, никогда не была одинаково и совершенно православной, она и сейчас не очень-то православна («воцерковлено» всего 4–6 % населения), нет никаких гарантий, что она будет православной в будущем. Это совершенно не значит, что русских не было до крещения Руси, что их нет сейчас или не будет впоследствии. Никакого «гена православия» в нашей крови пока что не обнаружено. Кроме того, ошибочно думать, что крещеный еврей, к примеру, перестает быть евреем и становится русским. Ничего подобного! По моим неоднократным наблюдениям, он как был, так и остается сыном своего народа, с его историческим опытом, с обусловленной этим опытом моделью поведения, с его крепкой внутринациональной спайкой… Наднациональность христианства при этом срабатывает двояко: выкрест, может быть, и не считает себя евреем (продолжая им в действительности быть), но и русским себя тоже уж никак не считает. Итак, православие — отнюдь не конструирующий нацию признак: не всякий русский православен, не всякий православный — русский. А ностальгия по православно-монархической России — не более, чем политический романтизм.

Приходится слышать от некоторых лиц: мы люди русской культуры, русский язык нам родной и т. п. Конечно, все это нас во многом роднит и может на какое-то время создать иллюзию общности. Но вот оселок, на котором легко проверяются посторонние поклонники русской культуры: это история русского народа. Только тот, кто отождествляет себя с русским историческим прошлым, кто не смотрит на него свысока, а объективно объясняет и оправдывает его, со всей кровью и грязью, которая в нем есть, кто любит все победы и достижения русских и скорбит об их поражениях и неудачах, кто не отделяет себя от судьбы русских дедов и прадедов и намерен продолжать ее в будущее, — такой человек может сказать о себе: я русский.

…есть насущная проблема критерия. Она не нова. Подобные проблемы постоянно возникают у социологов и демографов. Эта проблема стоит так: какого типа критерий следует использовать, формальный или неформальный?

Мною как социологом, который профессионально более 30 лет занимается интеллигенцией, эта общая проблема была досконально изучена на собственном материале. И вывод таков.

В неформальном общении больше походят неформальные же критерии. То есть: в дружеском кругу, в рабочем коллективе, в строю, во время пирушки можно руководствоваться любыми критериями русского. Вот говорит имярек по-русски, считает своей русскую культуру (вариант: пьет водку, закусывает селедкой) — ладно, пусть будет «русским». Но в науке неформальные критерии категорически неприемлемы, в принципе недопустимы. В противном случае теряются границы исследуемой группы. Теряется как качественная, так и количественная граница — а значит, теряется сам предмет исследования. Тем более недопустимы неформальные критерии в науке юриспруденции. Ибо закон всегда определяет права и ответственность некоей группы лиц. И если в эту группу начнут зачислять по неформальным признакам, руководствуясь собственным, произвольным пониманием предмета (скажем, «революционным правосознанием» в условиях национальной революции), то это приведет к беззаконию в массовых масштабах. Начнутся тяжбы о том, кто больше русский, кто меньше русский и т. д. Важно осознать раз и навсегда: никаких неформальных критериев в таком деле быть не может.

…французская концепция нации как гражданского сообщества — несовместима с национально-территориальным делением страны. Уж что-нибудь одно из двух. Либо — либо. Либо единая «российская нация» — но тогда, извините, никаких татарстанов, якутий, ингушетий, дагестанов etc., etc. Либо национально-территориальное деление страны в том виде, в каком мы его имеем, федеративное устройство — но тогда не «российская», а «русская» нация плюс коренные народы и национальные меньшинства (подобным образом ставит вопрос, к примеру, Конституция Украины). В России сегодня формально — 21 национально-территориальная единица: два десятка президентов, два десятка конституций… Какая уж тут «российская нация»?!

…есть феномен научной традиции. И научная традиция в России, а точнее — русская научная традиция — говорит: нация есть фаза развития этноса. На этой точке зрения стоят многие доктора наук — такие, как, скажем, профессор МГУ историк А. И. Вдовин (его докторская диссертация так и называется — «Российская нация». В кавычках. Он рассматривает этот термин как фантом общественного сознания, как пример аберрации, и говорит о его абсурдности в нашей ситуации). Есть доктор наук Ю. Бородай, есть доктор наук В. Козлов, есть и другие… Иными словами — есть сложившаяся, признанная в российской науке традиция, которая отвергает концепцию «российской нации как гражданского сообщества».

Согласно той концепции, которая утвердилась в России и которую разделяют авторы законопроекта, идет поэтапное развитие этноса: племя, народность, народ, нация. Не всякий народ и не в любой момент способен осуществить последний переход. Приведу в пример англичан и шотландцев. Английский народ сложился во времена войны Алой и Белой роз. Были до того кельты, были саксы, были бритты, были норманны — из коих примерно к XIV веку образуется единый английский народ. Потом возникает английская нация, которая создает свое государство на территории всей Англии (куда входят и шотландцы, и валлийцы и т. д.), а затем и Британскую империю. Шотландцы же — они веками ведут войну, борьбу за свое национальное самостояние. Но успехом эта борьба не увенчалась. Своего государства шотландцы пока так и не создали. А значит — из фазы народа, в отличие от англичан, так и не вышли, нацией не стали. А вот претерпевшие такую же жестокую английскую оккупацию ирландцы, в отличие от шотландцев, сумели восстановить свою государственность и свой статус нации.

Россия — во всех смыслах есть государство русских, как уже не раз подчеркивалось. И поэтому — русская нация есть, а вот российской нации — нет.

…есть, наконец, историческая традиция, проросшая глубоко в обыденную жизнь и быт. Пусть географически мы все «россияне» — и якут, и русский, и татарин, и ингуш. Но национально, этнически мы — не «россияне». Каждый отлично знает свое настоящее национальное происхождение. В особенности это относится к нам, русским; ведь не нас назвали русскими по имени страны проживания, а наоборот, по нашему имени названа Россия! Нам ни к чему, просто не нужна какая-то вторая идентичность. Нам ни к чему дополнительно называть себя еще «россиянами» — по имени страны, уже названной в честь нашего основного этнонима (это было бы просто абсурдом каким-то, извращением чистой воды!). Поэтому с нашей точки зрения «россияне» — это именно и только нерусские жители России. Для нас же такое наименование как-то даже и неприлично…

Нам говорят также, что за границей, мол, все выходцы из России — «русские» (намекая на аналогию с американцами, которые все — «американцы», невзирая на этничность). Говорят, что многие инородцы за рубежом так и начинают представляться там: «Мы-де русские». Выдумывают себе сложные, фантастичные национальные наименования: «русский татарин», «русский еврей» (в Израиле даже говорят о «русской алии[7]», хотя какая же она русская?!)… Кое-кому из русских это даже кажется лестным: как же, мол, хоть и инородцы, а все-таки признают русскую цивилизационную идентичность.

Но в действительности ничего хорошего в этом нет, и нам этого совершенно не нужно. Во-первых, потому, что такое национальное самозванство есть ничто иное, как наглое покушение на нашу национальную идентичность. Во-вторых, потому что потом говорят, к примеру, о «русской мафии», а эта мафия родом с одесского Привоза или вообще с Брайтон-Бич. Говорят о «русских» убийцах, о «русских» грабителях. А на поверку выходит — грузины, чеченцы. (Представьте, что кто-то назвался бы там, где вас в лицо не знают, вашим именем, а вам пришлось бы после отмывать свою репутацию и оплачивать счета самозванца!) Яркий пример: в Чехии недавно был процесс, когда сына одного очень высокопоставленного чиновника из Кабардино-Балкарии, кабардинца, судили за финансовое мошенничество. И он на суде каялся и говорил: я-де вот так плохо поступил, потому что я русская свинья. Но ведь если на то пошло, каяться должна была не «русская», а «кабардинская» свинья!..

Так что оставьте имя русское лишь тем, кто вправе его носить.

…в наши дни русский народ является единственной скрепой, обеспечивающей геополитическое единство огромной российской территории. Русские обеспечивают это единство как своим физическим присутствием во всех уголках страны, так и тем, что русская культура, и шире — русская ментальность (не говоря уж о русском языке) является доминантной на всем протяжении России от Калининграда до острова Беринга. Да, в России живут многие народы, народности, племена и этнические группы. Но никто из них не способен дать альтернативную объединяющую всех духовную основу. А русские это уже сделали за века. Таков факт. Не станет русских — не станет и России, это понятно каждому. Но нет ни одного другого российского народа, о котором можно было бы повторить эти слова. Поэтому русские — единственный государствообразующий народ.

Принадлежность любой биологической особи к своему биологическому виду (для животных это порода, для человека — национальность, этничность) жестко и однозначно определяется только ее происхождением и ничем иным. Пуделю может сниться, что он борзая, но рано или поздно придется проснуться и увидеть себя в зеркале. И только в том случае, если у особи имеется от рождения двойная национальная идентичность (например, отец русский, мать — татарка), возникает возможность свободного выбора. Любой другой подход — антинаучен, а, следовательно, вреден. Никакие благие намерения, вроде ложно понятой политкорректности, не могут служить оправданием такому поистине средневековому мракобесию.

Одна такая особенность, во многом объясняющая нашу плачевную неоднородность, состоит в том, что русские никогда в истории доселе не пытались объединяться и защищаться по принципу кровного родства между собой. Хотя русские, по признанию антропологов, — наиболее гомогенный из всех белых народов Европы. Все мы, русские, — члены одной большой, общей семьи, все — родня друг другу в 23-м колене, но никто этого, как правило, не осознает и не помнит. И если у некоторых наших противников за плечами есть трехтысячелетний опыт национальной консолидации, то мы делаем на этом пути только первые шаги и пока еще очень неопытны и разобщены. Принцип «русский, помоги русскому только за то, что он русский» не очень-то хорошо приживается у нас, а ведь в нем — вся соль и залог побед.

…русские фактически уже пережили и изжили имперский период своего развития, у нас нет никаких ресурсов (прежде всего, человеческих), чтобы его продлить, но инерционное мышление народных масс еще продолжает исповедовать ценности и соблазны Империи. Наши же прямые этнические противники (сегодня они окопались, в том числе, на платформах евразийства и неоконсерватизма, монархического либо советского) еще и подзуживают нас, подогревают и без того неостывшие имперские амбиции, спекулируют на них. Это все равно, что подбивать старика жениться на молодухе. Приятно?! Еще бы! Но через пару дней неизбежно придет карачун… Тут-то небескорыстные советчики и явятся дербанить наследство!

…русские люди, вопреки мифу об их коллективизме, общинности (то и другое наблюдалось лишь в обстоятельствах крайнего стеснения свободы, или в дни противостояния иноземному гнету, или в очень уж суровых природных условиях), — на воле суть жутчайшие индивидуалисты. Пока русский человек гол, как сокол, и во всем зависим от начальства или от коллектива, он еще может шагать в ногу со всеми и исполнять приказы. И то за ним, своевольным от природы, нужен постоянный пригляд. Но как только у него появляется малейший собственный ресурс — вся дисциплина летит к чертям и он норовит все делать по-своему. Особенно эта черта проявляется на поле идейных баталий, где нам, русским, никогда не удается по-хорошему (всерьез и надолго) обо всем договориться, пока речь идет об идеях и идеалах. По этой именно причине наша партия[8] отбросила все подобные разговоры и устремила свое внимание к тому, что бесспорно и однозначно: права и интересы русского народа, которые у нас у всех общие…

Четвертая особенность — мечтательность, непрактичность русских людей, воспитанная необъятными просторами Родины. Мы всегда развивались не по интенсивному (как Европа или Азия), а по экстенсивному пути; у русского человека всегда оставалась возможность все бросить и бежать: в Запорожье, на Дон или в Сибирь, не важно куда — вместо того, чтобы преобразовывать неугодную ему жизнь на месте. Там, где бельгиец (плотность населения 500 человек на кв. км.), или китаец, или японец прилагал все силы ума и тела, чтобы выжать из блохи масло, русский уходил, куда глаза глядят (плотность населения 8 человек на кв. км.), и распахивал целину дедовскими методами. В этом одна из причин того, что русские всегда хотят всего и сразу, что они так неохотно занимаются простыми, малыми, нудными ежедневными практическими делами по самозащите и самоорганизации, предпочитая им споры о глобальном и вечном, мечтая о невозможном.

Русским весьма свойственна амбивалентная комплиментарность (обращенная на всех равно доброжелательность и отзывчивость), часто выражающаяся в рекордно высокой ассимилятивности. Мы способны ужиться и сжиться со всеми. Это не значит, увы, что все способны сжиться с нами, отчего наша история, особенно минувшего столетия, преисполнена горьким разочарованием.

История не дает серьезных, глубоких оснований русским идентифицировать себя как европейцев. Мы сильно отличаемся от большинства европейских народов своим историческим прошлым, национальным характером, отношением к миру и человеку, типом реакций, моделью поведения, шкалой ценностей и т. д. Определенная унификация, нивелировка в эпоху глобализации, конечно, неизбежна, но неизбежен и периферийный характер этого процесса, не затрагивающий ядра нации. Русским присуще свойственно стремление причислять себя к европейцам, но в этом мало как чести, так и истины.

Европейцы понимают эту суть вещей гораздо лучше нас, отторгая русских и не желая от них ничего, кроме корысти, на всем протяжении истории. Проверенный веками факт: если даже мы выступаем за Европу, она, тем не менее, никогда не выступает за нас, никогда не ценит наших жертв, не спешит нам на помощь. Мы для нее — разменная монета в лучшем случае. Как ни печально, но это касается даже славян — к примеру, поляков, спасенных нами от татар и (дважды) от немцев, но ведущих с нами войны с Х века, или болгар, за освобождение которых мы пролили моря русской крови, но которые воевали против нас и в Первую, во Вторую мировые войны.

…необходимо помнить ежесекундно: мы, русские, живем не в собственном мирном государстве, как, скажем, литовцы или армяне, а в оккупированной стране, в чуждом и зачастую враждебном к нам государстве и в состоянии необъявленной войны, развязанной против нас.

Мало того: русский народ сегодня не консолидирован, он раздроблен и денационализирован, как ни один другой народ бывшего СССР. По сути, он живет автономно от государства и только еще начинает создавать некие центры консолидации, через которые со временем он сможет выйти из состояния аморфности. Национально мыслящие русские люди сегодня представляют собой нечто вроде диаспоры в своем собственном государстве и в своем собственном народе.

…в наши дни не существует иных способов надежного и долговременного управления людскими массами, кроме страха и материального стимулирования. Мы отлично видели это на макроэкономической модели СССР. При Сталине работники боялись воровать, опаздывать, прогуливать, лениться, бракодельничать и т. д. — за все это сажали в тюрьму. Но как только из послесталинской советской общественной жизни стал исчезать фактор страха, управлявший страной с 1917 по 1953 гг., вся система «народного хозяйства» начала понемногу разваливаться и растаскиваться[9]. И никакое напряжение идеологии не в силах было этому помешать. Что заставило КПСС уже в 1960-е гг. сделать упор на материальном стимулировании — так называемая «реформа Косыгина». А это, в свою, очередь, неизбежно привело к фатальному противоречию с основополагающими идейно-политическими и хозяйственными принципами социализма (при этом социалистическая идеология потерпела сокрушительное поражение), а в дальнейшем и к распаду всей системы. Сегодня мы живем в совсем другой стране, где значение материального фактора не только полностью восстановлено, но и стало преобладающим. И обратная метаморфоза — возврат к управлению страхом в новых условиях и со в корне изменившимся народом — на мой взгляд, невозможна.

Данную позицию упрекнут в том, что она «недооценивает» фактор идеологии. Это не так. Спору нет, одни деньги без идей стоят не так уж много. Но сильные идеи, даже религиозные, в нашу эпоху уже не способны вести вырождающееся и больное (биологически и нравственно) общество на гражданскую войну, народное восстание или на длительную, изнурительную последовательно-целенаправленную борьбу. Человеческий ресурс для этого исчерпан, количество энтузиастов в обществе критически мало, их энтузиазм поверхностен и скоротечен. Ситуация требует героев, но в реальности их ничтожно мало. Не считаться с этим нельзя, как бы мы ни признавали и ни возвеличивали фактор возвышенных национал-патриотических идей.

Одних только идей для объединения и эффективной деятельности РНОД[10] недостаточно, мы все свидетельствуем это уже десять лет. Мы видели своими глазами: КПД даже самых крупных русских организаций, делавших ставку на голые идеи, оказался недопустимо низок, ничтожен. Поначалу массы искренне, без страха и упрека, бескорыстно и даже в ущерб своему карману потянулись к русской национальной идее через эти организации. Но наряду с позитивным результатом (массовый рост национального самосознания) мы в итоге имеем и весьма негативный: разочарование в бессилии возвышенных идей, расход впустую энергии и средств, плачевная текучесть кадров и, что самое страшное, — отход массы русских людей от активной политики. Мы не имеем права культивировать подобный результат.

Тем более не срабатывает чистая идеология, когда надо ориентировать людей не на одноразовое моментальное мероприятие, а на планомерное ежедневное организованное действие, отбирающее все силы и время участника РНОД. В условиях, когда нечем поддерживать существование семьи, такой участник, при всем энтузиазме, скоро сходит с дистанции; мы в том тысячи раз убеждались. Между тем, еще и еще раз подчеркну: задача РНОД сегодня не в том, чтобы поднять народ на «последний и решительный бой» (никаких баррикад и народных восстаний не будет, это нужно ясно сознавать), а в том, чтобы создать дееспособные структуры, инструменты, которые год за годом, шаг за шагом будут отвоевывать для русского народа его права, его страну и его цивилизацию, совершая тем самым национальную революцию.

Надо хорошо понимать характер национально-освободительной борьбы на данном этапе: кавалерийской атакой здесь уже ничего не решишь, нужно искусство позиционной войны. И нужны соответствующие стратегии, долгосрочные планы, требующие надежного ресурсного обеспечения, а не мгновенного душевного порыва.

…жизнь сильно изменилась с 1917 года. Эпицентр общественной борьбы сегодня находится не в народных массах, как сто лет назад, а в столь высоких сферах жизни (финансовый, административный и информационный истэблишмент), что занять там господствующее положение (а без этого наши мечты останутся лишь мечтами) можно, только опираясь на профессионалов высшей пробы. Вполне понятно, что РНОД не существует и не может существовать без людей, чья деятельность мотивирована совестью, солидарностью, ответственностью и преданностью Великой Русской Идее. Только такие люди, кстати, должны быть в руководстве РНОД, да и в массовом звене тоже. Но нечего и думать о том, чтобы в сколько-нибудь значимых масштабах подменить энтузиастами-дилетантами классных специалистов (финансистов, журналистов, юристов, администраторов, силовиков). Ставка на «профи» — веление времени. Но классные специалисты не работают даром или за скромную зарплату. Им надо платить, и платить много. Это аксиома. Сэкономив деньги на профессионалах, мы навсегда потеряем шанс занять те общественно-политические высоты, к которым стремимся: мы никогда не сможем взять власть и осуществить национально-патриотические реформы.

…организовать народ на борьбу за национальные интересы не получится и подавно. Спросите у русского рабочего, крестьянина, как они относятся к русскому национализму. Почешут в затылке: «А у меня бабка — татарка…», «А у меня друг — еврей…», «Да чего там, Россия большая — всем места хватит…»… Определенно: народный вариант национализма, то есть именно национал-социализм, как и любой другой социализм, в принципе непроходим в сегодняшней России.

Итак, мы не можем завербовать народ в наши ряды в качестве активных сторонников, бойцов. Но нам это и не нужно. Сегодня народ в политике мертв. А народный русский менталитет — это своего рода рудимент, уже не определяющий тенденций общественного развития, практически не формирующий общественное сознание. Утрата такого соратника — небольшое горе.

Однако мы можем превратить народ если не в союзника, то, по крайней мере, в силу нейтрально-благожелательную. Для этого мы должны обещать народу одно: социальные гарантии. Отвергая социализм как общественный строй, мы, однако, дадим ему работу, отдых, медицину, жилье, еду. Не больше. Но и не меньше. Сегодня и эти простые гарантии — недостижимая мечта. Но гарантии должны действовать избирательно: только своим, только русским. Если кто-то захочет увидеть именно в этом национал-социализм — ради бога. Для нас же важно увидеть в этом другое: реальный механизм пробуждения (только лишь пока пробуждения!) национальных инстинктов. И можно предполагать, что запустить этот механизм будет непросто; русские же и будут негодовать: «Ваньке с Манькой на троих детей пособие дали, а Ахмету с Фатимой — у них пятеро! — не дали. Несправедливо! Ванька, делись!!»

Любой радетель и заступник русского народа должен зарубить себе это на носу: национализм придется насаждать в народе вопреки его исконным установкам, ломая привычный психотип…

Русской нации сегодня угрожает ряд опасностей. Скажу о некоторых.

Возможно, кто-то расширит мой список основных опасностей; я вижу их пять.

1. Во-первых, демографическая деградация. Об этой беде русского народа написано уже много, цифры и факты известны, хотя, может быть, не во всем объеме. Рождаемость ниже смертности, дефективные дети, безотцовщина, лидерство по абортам, рост сексуальных проблем, легализация гомосексуализма и т. д. — все это слишком яркие приметы. «Вымираем», — бьют тревогу многие мои коллеги, знающие ситуацию не по наслышке. Иссякла деревня — основной источник воспроизводства народа в традиционных обществах. А горожане эгоистичны и изнежены. Рецепт исправления ситуации здесь самый простой: рожать, рожать и рожать. Будучи отцом и воспитателем пятерых русских детей, я имею моральное право на такую рекомендацию и удостоверяю: лишних детей не бывает.

Государственная программа поддержки русских семей необходима, но вряд ли мы ее в ближайшее время дождемся.

2. Во-вторых, духовная, идеологическая денационализация. И христианство, и коминтерн, и нынешняя демократия немало поработали в этом направлении. Морок «общечеловеческих ценностей» сейчас вроде бы рассеялся, вкупе с призраком «общеевропейского дома». Жестокие уроки, преподанные нам во всех сторон — с Запада, с Востока, с Юга, от наших бывших республик — заставили нас снова вспомнить, что мы русские. Это ощущение еще не достаточно отчетливо; оно — свежее воспоминание, которое нуждается в поддержке, развитии и защите. Главная роль в этом деле принадлежит историкам, филологам, искусствоведам.

3. Не успели русские задуматься над своими национальными проблемами, как возникла новая опасность, принесенная логикой капиталистического развития. Человеку, независимо от национальности, надо кушать и детей кормить. И упомянутая логика заставляет его искать, кто заплатит ему денег в обмен на труд, умственный или физический. К сожалению, во всех слоях общества есть немало людей, рассуждающих примерно так: «Мне все равно, на кого работать, на Ивана, Джона, Арама или Абрама, лишь бы платил хорошо, и условия труда были бы приличные». И возразить им вроде бы нечего: рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше… Но чем это оборачивается для государства? Национальная промышленность, национальная наука теряют кадры, теряют идеи, теряют собственно капитал. Сейчас модно говорить о приоритетном значении личности относительно общества и государства: но это такой же романтический бред, как и «общечеловеческие ценности», и многое другое, чего мы наслушались за последние годы. Общество для человека — то же, что рой для пчелы, муравейник для муравья. Кому придет в голову ставить права пчелы, муравья выше прав роя, муравейника? Что ждет общество, члены которого ударятся в солипсизм? Что будет со всеми нами, если каждый станет думать только о себе? Необходимо разработать систему мер, направленных против утечки наших умственных и физических сил из национальной сферы. В частности, срочно необходим фонд и программы, аналогичные тем, что развернул у нас небезызвестный Дж. Сорос, за небольшие деньги скупающий наш научный потенциал, перспективные разработки, берущий под свой контроль духовную жизнь страны. Каждый русский человек должен понимать: работая не на Россию, он работает против России.

Итак, обозначим четко третью опасность: это соблазн интеграции в «открытое общество».

Нет, не «открывать» надо Россию, а закрывать, чтобы не сожрали ее сильные мира сего, чтобы сначала сделать из нее могучего бойца, а уж потом выпускать на арену беспощадной мировой битвы.

4. Четвертая опасность — миграция. Частью этой проблемы является эмиграция национальной интеллигенции и рабочей силы, о чем только что говорилось. Но есть и другая часть проблемы: иммиграция. Здесь я вижу два момента. Во-первых, нужна программа возвращения русских, в первую очередь интеллигенции, из стран СНГ. Это ясно всем и давно. Во-вторых, пока данная программа не торопится появиться, в Россию едут и бегут в немалом количестве представители других наций из дальнего и ближнего зарубежья: китайцы, вьетнамцы, грузины, курды, афганцы, армяне, чеченцы и т. д., и т. п. Хорошего для нас в этом мало во всех смыслах, в демографическом — особенно. Поэтому, наряду с программой возвращения русских, должна действовать и программа, ограничивающая приезд нерусских.

5. Пятая опасность — люмпенизация народа.

Образование — главное средство общественного строительства: необходимо точно дозировать его. Иначе мы разрушим, люмпенизируем весь наш народ как таковой — рабочих и крестьянство. И на смену им придется звать иностранцев. Чем это кончится для русских — ясно.

…ясный императив для русских:

· оставаться самими собой (метафизическое содержание этой рекомендации для политика-практика в свете предыдущих констатаций не имеет никакого значения; главное — не поддаваться на обманы европоцентризма и не навязывать себя ни в западную, ни в восточную, ни в какую другую цивилизацию);

· воссоздавать (и создавать заново!) и соблюдать свою национальную среду обитания, свою русскую цивилизацию, свой «русский мiръ», не поддаваясь никаким соблазнам «всечеловечества», «евразийства», «общеевропейского дома», «всеславянского братства» и прочих тому подобных химер, с одной стороны, но и никого постороннего не допуская в этот мир — с другой;

· сохранять полную свободу в выборе партнеров на ближнюю и дальнюю перспективу, не позволяя себе ни в малейшей степени предвзятого отношения (симпатии или антипатии) ни к одной нации и руководствуясь только прагматическими соображениями и нормативами политтехнологии.