Кому на Руси жить хорошо. Поэмы

«Воля и труд человека дивные дива творят»

Николай Алексеевич Некрасов прожил сравнительно недолгую жизнь, всего 56 лет. Но до сих пор поражает, как много он совершил и в каких важнейших событиях литературной и общественной жизни страны отразилось его участие.

Ему было суждено родиться и жить на разломе эпох, когда в России менялся многовековой уклад жизни, и стать средоточием многих противоречий, на какие обрекает человека принадлежность к «роковым» моментам истории. Он сочетал в себе ум и необычайные деловые качества с огромной поэтической одаренностью, поставившей его в первый ряд русских поэтов. Он был на протяжении десятилетий редактором и руководителем двух лучших русских журналов и многие годы находился на гребне процессов, напрямую влиявших на развитие общественного сознания страны и на ее историю. И ни один поэт его времени не мог сравниться с ним по популярности и по влиянию на сознание читателей.

Некрасов родился 28 ноября (10 декабря по новому стилю) 1821 года в местечке Немирове Подольской губернии. Отец его, ярославский дворянин Алексей Сергеевич Некрасов (1788–1862), был тогда поручиком 28-го егерского полка, стоявшего в Малороссии. Осенью 1817 г. он обвенчался с 17-летней Еленой Андреевной Закревской, дочерью украинского помещика. Судя по воспоминаниям, в том числе и самого Некрасова, брак этот не был счастливым. Николай – третий ребенок в семье, до него появились на свет Андрей (1820), Елизавета (1821), а позже – Анна (1823), Константин (1824) и Федор (1827).

Осенью 1824 г. отец, выйдя в отставку в чине майора, переехал с семьей в родовое имение Некрасовых в Ярославской губернии (17 верст от Ярославля, на знаменитой Владимирке, неподалеку от Волги). Усадьба Некрасовых, сельцо Грешнево, с сотней примерно крепостных, было тем немногим, что осталось от огромных поместий, прожитых и главным образом проигранных в карты прадедом и дедом Некрасовыми. Отцу, хотя и большому любителю карточной игры, проигрывать было уже нечего.

Детство Некрасова не было для него счастливым временем, прежде всего из-за деспотического характера отца, угнетавшего всю семью, но больше всех страдала от него мать. И поэт уже в зрелом возрасте часто обращался в своем творчестве к ее нелегкой судьбе.

В десять лет он был помещен в Ярославскую гимназию, которую не окончил, потому что после 5-го класса был взят оттуда из-за неуспеваемости. Так сложилось, что это гимназическое пятилетие стало единственным временем систематического обучения в его жизни. Однако один полезный навык из гимназии был вынесен – Некрасов пристрастился там к чтению, и соученики запомнили его не только оживленным и общительным, но и вечно читающим, нередко и во время уроков.

Некрасов вспоминал позднее, что много прочел в гимназии – Пушкина, Жуковского, Лермонтова, узнал в переводах Байрона, увлекался поэтами 1830-х годов (в своих полудетских стихах он много подражал Бенедиктову и Подолинскому). Тогда же, по его словам, «начал почитывать журналы».

В гимназические же годы стала проявляться его поэтическая одаренность: сначала он сочинял сатиры на товарищей, потом лирические стихи, конечно, полудетские и подражательные, но к пятнадцати годам у него была уже большая тетрадь стихов. На несамостоятельность этой поэзии сам поэт указывал, вспоминая: «В гимназии я ударился в фразерство… Что ни прочту, тому и подражаю».

Год после гимназии, до лета 1838 г., прожил Николай дома, и можно предположить, что это было время, значительно повлиявшее на становление его характера, взглядов и жизненных привычек. Ведь он вернулся домой уже юношей, и его природная одаренность, ум, замечательная память не могли не проявляться. А его домашняя жизнь сильно переменилась. Больше всего это сказалось на отношениях с отцом, они стали более близкими (хотя привязанности к отцу эта близость так и не прибавила), ведь отец, несомненно, приобщал сына и к своим любимым занятиям, и к хозяйству, а был он хозяином очень жестким. Это дало юноше понимание того, в каких тяжелых условиях жили их крестьяне, обремененные либо непомерным оброком, либо многодневной барщиной. Он наверняка знал и видел, как «учили» розгами на конюшне провинившихся крестьян, а зуботычины дворовым были делом обиходным. Отец приобщил его и к своим привычным, мужским, развлечениям. Прежде всего, к самому любимому занятию – охоте, и сын на всю жизнь стал страстным охотником. Надо думать, что и в других развлечениях отца сын тоже участвовал, и к карточной игре, семейному пороку, тоже пристрастился здесь. Недаром именно с усадебной жизнью всегда он связывал мысль о крепостническом разврате. А главное, уклад и жестокие порядки отцовского дома навсегда породили в нем глубокое, на всю жизнь, сочувствие к подневольной крестьянской доле и дали первый толчок той ненависти к крепостничеству, основе российской жизни, что всегда жила в нем.

К лету 1838 г. Некрасов решил оставить губернскую жизнь и ехать в Петербург. Природная одаренность и склонность к поэтическим занятиям породили в нем надежды, связанные с литературным поприщем. Отец согласился отпустить его в столицу при одном условии, чтобы сын поступил в Дворянский полк, военное учебное заведение для детей дворян.

И вот в последних числах июля 1838 г. Некрасов, которому не исполнилось еще семнадцати лет, приехал в столицу. При нем были рекомендательные письма, сто пятьдесят рублей ассигнациями и толстая тетрадь стихов. И горячее желание сделаться известным поэтом. Однако в Петербурге все получилось иначе, чем планировалось. Набора в Дворянский полк в том году не производилось, сдавать экзамены в университет было поздно, оставалось готовиться к поступлению на будущий год (что никогда не осуществилось: Некрасов дважды не смог поступить в университет, хотя некоторое время посещал вольным слушателем лекции на юридическом факультете). Юноша написал домой о своем решении остаться в Петербурге, что сильно раздосадовало отца. Они с сыном обменялись не очень вежливыми письмами, и на несколько лет отношения их прервались. В денежной помощи сыну отец отказал, видимо, не желая тратить достаточно большие деньги на бессмысленное, с его точки зрения, проживание в столице.

Оставалась мечта сделаться поэтом, издать книгу стихов, стать известным. Скорее всего, она и подвигла юношу остаться в столице и пойти на конфликт с отцом. Поначалу все вроде бы складывалось удачно. Помогло знакомство с Н.А. Полевым, известным журналистом, в прошлом издателем «Московского Телеграфа», очень популярного в свое время журнала, а теперь сотрудника «Сына Отечества» Ф.В. Булгарина и Н.И. Греча. В его доме юноша был благосклонно принят, здесь познакомился с некоторыми петербургскими писателями. Полевой сочувственно отнесся к юному поэту и в десятом номере своего журнала за 1838 г. поместил его стихотворение «Мысль» с собственным примечанием: «Первый опыт юного, 16-летнего поэта». В следующие месяцы напечатал еще несколько стихов, а в 1839 г. и в других журналах были напечатаны стихи

Некрасова. В статье критика Ф.Н. Менцова эти стихи были отмечены и снисходительно названы произведениями «не первоклассного, но весьма замечательного дарования». Казалось бы, все это знаменовало удачное начало поэтической карьеры, и Некрасов начал готовить к изданию книгу стихотворений.

Необходимо напомнить, что жизнь Некрасова в столице была весьма нелегкой. Деньги, привезенные из дому, давным-давно закончились, за публикацию в журналах отдельных стихотворений платили очень мало, если вообще платили. Чтобы не умереть с голоду и иметь хоть самое дешевое жилье, ему приходилось браться за любую работу: репетиторствовать, делать переводы, сочинять стишки для гостинодворцев, иногда за пятак писать письма торговцам на Сенной площади. Нищета и даже голод были временами реальностью его жизни. И желание издать книгу стихов было в какой-то мере продиктовано и соображениями меркантильными. Но главное, юному поэту казалось, что именно она выделит его из толпы начинающих стихотворцев, обратит на него внимание не только читателей, но и больших писателей. И тогда придет литературная известность.

25 июля 1839 г., ровно через год после его приезда в столицу, цензор Фрейганг подписал цензурное разрешение на издание книги стихотворений Некрасова «Мечты и звуки». В декабре книга была сдана в набор, а знакомые объявили на нее подписку и даже продали около сотни билетов. Но все-таки что-то заставило Некрасова показать свои стихи настоящему большому поэту, современному классику, В.А. Жуковскому.

Жуковский сборник посмотрел, одно стихотворение похвалил, но книгу издавать не посоветовал; когда же автор рассказал об объявленной подписке, о невозможности остановить издание, предложил напечатать ее анонимно. В середине февраля 1840 г. книга «Мечты и звуки» вышла из печати, вместо фамилии автора стояли инициалы: «Н. Н.». Никакого успеха у читателей она не имела, бóльшая часть тиража осталась нераспроданной.

В то «непоэтическое» время выходило мало сборников стихов, и критика откликалась почти на каждую книжку. Некрасовский сборник был отмечен несколькими рецензиями, и почти все они были в том же снисходительном тоне, что и отзывы о его отдельных стихотворениях. И только резко отрицательный отзыв В.Г. Белинского, из которого следовало, что ни содержание, ни стилистика его стихов не являются самостоятельными, что стихи сплошь эпигонские, что если проза может еще удовлетворяться гладкой формой и банальным содержанием, то стихи «решительно не терпят посредственности», заставил автора прозреть. Эта критика звучала для него приговором.

Позднее Некрасов не однажды говорил, что именно под влиянием статьи Белинского он решил отказаться от поэтического поприща. В ноябре 1840 г., напечатав свое последнее юношеское стихотворение «Скорбь и слезы», он на долгие годы замолчал как лирик.

К этому времени он уже не был так нищ и бесприютен, как в первые месяцы своей жизни в столице. Имел разную мелкую литературную работу во многих изданиях, а с декабря 1839 г. был принят на постоянную службу в журнал «Пантеон русского и других европейских театров», редактором которого был драматический писатель Ф.А. Кони. Вскоре

Некрасов стал в «Пантеоне», а несколько позже и в «Литературной газете» (ее также редактировал Кони) своего рода доверенным лицом: выполнял редакторские, корректорские функции, начал писать рецензии, помещать собственные материалы. И продолжал сотрудничать в других изданиях, печатал сатирические стихи, фельетоны, водевили, стихотворные афиши, чему способствовал природный его дар версификатора, ведь он мог рифмовать без всякого усилия сколько угодно строк на любую тему. Недаром П.М. Ковалевский, отмечая, как сильна была в нем стихотворная потенция, приводил собственные слова поэта: «Я запрудил бы стихами литературу, если бы дал себе волю». Работал Некрасов тогда невероятно много.

Сейчас мало кому известно, что в эти годы он печатал свои пьесы, статьи и стихи под десятью псевдонимами: Перепельский (театральный псевдоним, под этим именем ставились на сцене его водевили), Пружинин, Бухалов, Иван Бородавкин, Афанасий Похоменко, Стукотнин, Назар Вымочкин, Ник-Нек и др.

В конце жизни он писал в автобиографии, сам удивляясь своей трудоспособности в молодые годы: «Господи! Сколько я работал! Уму непостижимо, сколько я работал, полагаю, не преувеличу, если скажу, что в несколько лет исполнил до двухсот печатных листов журнальной работы» (это приблизительно три тысячи страниц текста, огромный объем).

Переломным моментом в своей литературной судьбе Некрасов считал знакомство с В.Г. Белинским, которое произошло, по-видимому, в феврале 1843 г. Значение этого события переоценить невозможно. Будущий поэт, а пока малообразованный юнец, получил в наставники одного из самых ярких людей времени, оказался благодаря этому среди лучших русских литераторов, стал одним из активнейших участников литературного процесса своего времени.

Белинского поначалу привлекали в Некрасове отнюдь не его литературные способности (да ведь и был он всего лишь мелким литературным работником), а его деловые качества, умение ориентироваться в практических проблемах и решать их. Никакими подобными свойствами сам критик не обладал, потому, быть может, преувеличивая эти качества в Некрасове, он и его друзья относились к нему с особенным уважением. Довольно скоро острый ум Некрасова, его трудный жизненный опыт, верное чутье в литературе и, в какой-то мере, родственное понятие об общественных бедах страны сблизили его с Белинским, и их отношения стали вполне дружественными. Поэт был восторженным слушателем, жадно воспринимая и литературные воззрения критика, и его общественно-политические идеи. «Белинский производит меня из литературного бродяги в дворяне», – писал он в это время. Встречу с Белинским он осмыслял как своего рода второе рождение, пробуждение сознания.

У Белинского Некрасов познакомился с группой литераторов и близких к литературе его друзей, молодых интеллектуалов, западников по своим воззрениям, веривших в необходимость для России европейского пути развития. Среди них были И.С. Тургенев, только входивший в литературу, В.П. Боткин, П.В. Анненков, К.Д. Кавелин, Н.Н. Тютчев, М.А. Языков и другие петербургские литераторы; упрочились его прежние приятельские отношения с И.И. Панаевым. Позднее он познакомился с А.И. Герценом, Н.П. Огаревым, историком Т.Н. Грановским, переводчиком Н.Х. Кетчером и другими уже московскими друзьями Белинского.

В 1844 г., когда материальное положение Некрасова заметно упрочилось и он успешно издал несколько небольших книжек, он задумал совместно с В.Р. Зотовым издать литературный сборник и посвятить его описанию разных сторон петербургской жизни. Возможно, толчком к этому замыслу послужил успех его собственных описаний жизни столицы, которые печатались в «Литературной газете» под названием «Письма петербургского жителя». Одобренный Белинским, сборник получил название «Физиология Петербурга» и вышел двумя выпусками в марте и июле 1845 г. В нем были напечатаны статьи и очерки В.Г. Белинского,

В.И. Даля, И.И. Панаева, Е.П. Гребенки, А.Я. Кульчицкого, Д.В. Григоровича и, наконец, самого Некрасова, поместившего в нем стихотворный фельетон «Чиновник» и прозаический очерк «Петербургские углы» (фрагмент незавершенного романа «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» о молодом авантюристе и неудачливом литераторе, который становится успешным журналистом).

Успех «Физиологии Петербурга» можно считать не только первой большой удачей Некрасова-издателя. Это была уже серьезная работа, ставшая важным литературным событием середины XIX в. Своей обращенностью к реальным, повседневным явлениям современной жизни сборник знаменовал собою рождение новой литературной школы, противостоящей романтизму первых десятилетий XIX века и получившей название «натуральной», т. е. реалистической.

Еще не выпустив второй части «Физиологии Петербурга», Некрасов начинает готовить к изданию следующую книгу, «Петербургский сборник», которой суждено было стать еще более ярким литературным событием. В ней были собраны первоклассные произведения – «Бедные люди» Достоевского, «Помещик» и «Три портрета» Тургенева, статьи Белинского, повести Герцена (Искандера), Григоровича, В.Ф. Одоевского, В.А. Соллогуба, Панаева, перевод «Макбета», исполненный Кронебергом, а также стихи Аполлона Майкова и Некрасова. Такого «букета» имен и такого разнообразия замечательных текстов не знал до того ни один журнал и ни один сборник.

Другое важнейшее значение «Петербургского сборника» состояло в том, что он впервые обозначил круг писателей, которым предстояло развивать русскую классическую литературу на протяжении второй половины века. Представленный именами людей нового поколения, он знаменовал размежевание с литераторами прежнего, пушкинского, времени..

И, наконец, главное – второй сборник открыл читателям имя поэта Николая Некрасова. Так что его слова о «втором рождении», сказанные по поводу знакомства с Белинским, вполне могут быть отнесены нами и к этому, важнейшему для самого поэта и его читателей событию – в середине 1840-х гг. он после многолетнего перерыва обратился к поэтическому творчеству. И именно эти годы можно считать временем рождения поэта: в середине 40-х годов от фельетонов и водевилей Некрасов обратился к лирике и в ней обрел свой истинный голос, который ни с кем никогда не спутаешь.

Началось все со стихотворения «Родина», которое он принес Белинскому еще в самом зачаточном виде, и критик на сей раз его одобрил. Поэт долго, более полутора лет, работал над этим стихотворением, и оно, в окончательном своем виде, впервые и с особенной силой выразило живший в нем протест против угнетения и рабства, процветающих в его стране. И впервые открыло читателю душу поэта, скорбящего о своем несчастном народе, всемерно ему сочувствующего, но и несущего в себе постоянное чувство вины за принадлежность к угнетающему классу, к дворянству и помещикам.

В рецензии на «Петербургский сборник» Белинский отметил стихотворения Некрасова «В дороге», «Колыбельная песня», «Отрадно видеть, что находит…» и «Пьяница» и публично признал его поэтический талант: «Самые интересные из них <опубликованных стихотворений> принадлежат перу издателя сборника г. Некрасова. Они проникнуты мыслию; это – не стишки к деве и луне; в них много умного, дельного и современного. Вот лучшее из них – “В дороге”» <это стихотворение имело, по-видимому, особое значение и для автора – все свои поэтические сборники, кроме первого, он открывал им>.

Некрасов отныне на протяжении долгих лет стал восприниматься читателями как главный печальник о судьбах и горестях народа, причем народ для него – это не только крестьяне, хотя крестьяне прежде всего, но и все те, кто беден, угнетен, унижен, голоден, неудачлив, несчастлив, к какому бы сословию человек ни принадлежал, будь то бедный крестьянин, петербургский пьяница или падшая женщина. Чувство боли и вины за горе народное отныне навсегда присутствует в его творчестве, формируя его и создавая его самобытность.

1846 и 1847 годы, несомненно, были для Некрасова временем больших удач и душевного подъема – он дружески сошелся с Белинским и стал своим человеком в кругу его друзей, общался с лучшими русскими писателями; получил известность как успешный издатель книг и литературных сборников; в жизнь его вошла любимая женщина (А.Я. Панаева); и, самое главное, он постепенно становился известен как большой, талантливый поэт.

Именно в это время осуществил Некрасов свою и Белинского мечту об издании собственного журнала. Осенью 1846 г. был взят в аренду у П.А. Плетнева «Современник», основанный Пушкиным в 1836 г., и с этого времени, без малого двадцать лет, поэт был его бессменным редактором и руководителем сложной и переменчивой жизни издания.

1 января 1847 г. вышел первый номер журнала, и впечатление от него было оглушительным. В нем были напечатаны статьи Белинского, стихотворение Некрасова «Тройка», стихи Н.П. Огарева и И.С. Тургенева, «Письмо из Парижа» П.В. Анненкова, «Роман в девяти письмах» Ф.М. Достоевского; статья К. Кавелина «Взгляд на юридический быт древней России», наконец, «Хорь и Калиныч», первый очерк из «Записок охотника» Тургенева, с восторгом принятый. Появился и постоянный отдел «Новый поэт», в нем печатались юмористические и пародийные стихи. В февральскую книжку вошли «Петр Петрович Каратаев» (второй рассказ из «Записок охотника»), стихотворение Некрасова «Псовая охота», новые статьи Белинского, окончание начатой в первой книжке повести И.И. Панаева «Родственники». С мартовской книжки начинается публикация «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова, имевшей сенсационный успех; и там же стихотворение Некрасова «Нравственный человек». Тогда же состоялся в «Современнике» дебют Искандера (А.И. Герцена), его роман «Кто виноват?» был разослан подписчикам в январе в качестве приложения к журналу.

Такое феерическое начало журнала высоко ставило планку для его дальнейшего существования и развития. Чтобы держать уровень, Некрасову приходилось работать сверх всякой меры. К.И. Чуковский писал о его невероятной нагрузке: «…чтобы составить одну только книжку журнала, он читал около 12 000 страниц разных рукописей, держал до 60 печатных листов корректуры (то есть 960 страниц, из которых половину уничтожала цензура), писал до полсотни писем цензорам, сотрудникам, книгопродавцам, – и порою сам удивлялся, что паралич не хватил его правую руку».

Нельзя не вспомнить, что начало «Современника» омрачилось событием, едва не приведшем к катастрофе. Когда журнал замышлялся, обсуждался и готовился, все участники кружка Белинского не сомневались в том, что издание будет существовать под его руководством. И когда имя Белинского не было обозначено ни среди редакторов (Некрасов, Панаев и Никитенко), ни среди соиздателей (Некрасов и Панаев), это вызвало возмущение всех участников журнала, и Некрасова обвинили в обмане. После объяснения с Некрасовым, состоявшемся в феврале 1847 г., Белинский перестал негодовать, простил обиду и примирился с ситуацией. Он остался сотрудником в «Современнике» и уговаривал своих друзей, готовых покинуть только что возникший журнал, не делать этого и поддерживать только что родившееся издание. Но на репутации Некрасова эта история отразилась негативно. И свою вину перед Белинским он никогда не забывал.

До конца 1847 г. Некрасову и Белинскому удавалось поддерживать высокое качество публикуемых в журнале материалов, заданное в первых его номерах. Положение значительно ухудшилось после смерти Белинского в мае 1848 г., когда некоторые писатели его круга, не простившие Некрасову обиды критику в 1847 г., ушли в другие издания. Однако, благодаря своей способности находить таланты, Некрасов привлекал новых способных авторов и сотрудников. В начале 1850-х гг. в «Современнике» начал печататься Лев Толстой, стали сотрудниками М.Н. Лонгинов, А.В. Дружинин, В.П. Гаевский, в 1853 г. пришел в «Современник» Н.Г. Чернышевский.

Журнал требовал огромных усилий, и Некрасов вкладывал в него всю свою неутомимую энергию. Больше всего хлопот доставляла цензура, необычайно ожесточившаяся в 1848 г. после европейских революций. Случалось, больше половины подготовленных к публикации в очередном номере статей оказывались запрещенными, и приходилось спешно отыскивать и заказывать новые материалы для замены.

Временами надо было буквально «бросаться на амбразуру»: в 1848 и 1851 г., когда оказалось нечего печатать в разделе беллетристики, поэт в соавторстве с А.Я. Панаевой создал два огромных романа – «Три страны света» и «Мертвое озеро», которые печатались в нескольких номерах с продолжением, а писались чаще всего по ночам (потому что дни были заняты журнальными хлопотами), готовые главы сразу отправлялись в цензуру, и сами авторы зачастую не могли сказать, о чем будут писать в следующей части. Поразительно, как не надорвался Некрасов тогда от этой работы.

Болезнь настигла его позже; весной 1853 г. он тяжело заболел. Загадочная болезнь, с которой три года не могли справиться лучшие доктора, поразила его горло. Только долгое пребывание в Италии в 1856 г. помогло добиться улучшения. Но на всю жизнь он лишился голоса, мог говорить только совсем тихо.

Однако в начале пятидесятых годов журнал был спасен. Вскоре он приобрел более 2000 подписчиков, постепенно справлялся с долгами, становился популярным в России, что не раз отмечала критика, называя его «одним из лучших» российских журналов. А Некрасов, в свои 29 лет, воспринимался уже опытным редактором, имеющим определенный общественный статус. Он достаточно освоился в общении с цензурой, изобретал способы обходить и «прикармливать» цензоров, осторожно заводил нужные связи с чиновниками в правительственных сферах.

Стихов Некрасов во все эти годы писал и печатал немного – на них не было сил и времени. Но, тем не менее, каждая их публикация становилась своего рода событием, они не были похожи ни на что, существовавшее до сих пор в русской поэзии: «Когда из мрака заблуждений…», «Огородник», «Тройка», «Родина», «Еду ли ночью по улице темной…», «Поражена потерей невозвратной…», «В деревне», «Несжатая полоса» и другие. И своим содержанием, и обращенностью к несчастным и страдающим персонажам, и прорывающимся авторским чувством вины перед всем этим драматическим неустройством жизни они приковывали внимание и сердца читателей, заставляя их сострадать народным бедам и невзгодам. И с каждым годом обретали все большую популярность.

Пик поэтической популярности Некрасова совпал с выходом первого его поэтического сборника, и, уезжая в августе 1856 г. в Италию лечиться, он оставил его московскому издателю К.Т. Солдатёнкову для печати. Составляли книгу стихи, как правило, уже печатавшиеся «Современнике» в 1847–1855 гг., а обрамляли два стихотворения, имеющие для автора особый смысл, – «Поэт и гражданин», в котором развиты общественные идеи Белинского, воспринятые автором с юности, и «Замолкни, муза мести и печали…», важное для него как эстетическая декларация.

Об огромном успехе книги, напечатанной под названием «Стихотворения Н.Некрасова» и вышедшей 19 октября 1856 г., Чернышевский писал Некрасову за границу и сообщал, что за два дня продано в Петербурге 500 ее экземпляров: «Восторг всеобщий. Едва ли первые поэмы Пушкина, едва ли “Ревизор” или “Мертвые души” имели такой успех, как Ваша книга». О книге Некрасова сообщали друг другу все, имеющие интерес к литературе. Даже Тургенев, не признававший некрасовских стихов, отозвался одобрительно: «а Некрасова стихотворения, собранные в один фокус, жгутся…».

Впечатление от успеха было омрачено скандалом с цензурой, вызванным редакторской ошибкой Чернышевского, который в рецензии на книгу в одиннадцатом номере «Современника» перепечатал из нее три стихотворения, имеющие отчетливое общественное звучание: «Поэт и гражданин», «Отрывки из путевых записок графа Гаранского» и «Забытая деревня». Возникло громкое цензурное дело, о «крамольной» книге Некрасова было доложено императору Александру II, в специальном цензурном распоряжении предписывалось, «чтобы впредь не было дозволено новое издание “Стихотворений Н. Некрасова”» и чтобы «не были печатаемы ни статьи о сей книге, ни выписки из оной»; а редакции журнала было объявлено предупреждение.

Читатели же отнеслись к книге восторженно. Ни одному автору середины XIX века не выпадало ничего подобного (а в начале пятидесятых вышли сборники Тютчева, Фета, Полонского, Майкова, Огарева). Книга однозначно делала Некрасова самым популярным и любимым поэтом. И даже старый круг друзей, привыкших относиться снисходительно к его творчеству, не мог не признать в нем первого и самого значительного поэта времени. Самобытность таланта и первостепенное значение Некрасова в русской литературе признали все. Но ничто не могло сравниться с безоговорочным приятием книги молодыми: «Вы теперь лучшая – можно сказать – единственная прекрасная – надежда нашей литературы… – пишет Некрасову Чернышевский. – Помните, однако, что на Вас надеется каждый порядочный человек у нас в России».

С книгой стихотворений к Некрасову пришла не просто слава. Он впервые осознал степень своей популярности как поэта, а следом и той ответственности, какую она на него налагала. К этому побуждали любовь и преданность множества людей, для которых его поэзия стала спутником и путеводителем в жизни. Тысячи молодых людей стремились узнать в его стихах истину о мире и жизни, учились любить свой народ, сострадать его бедам, стремиться на помощь ему, ненавидеть неправое устройство российской жизни. Сборник для многих стал учебником жизни, а поэт обрел свою публику, которая ценила и любила его на протяжении многих лет.

Время, предшествовавшее изданию первого сборника стихотворений, было в жизни Некрасова трудным, но и творчески активным – за один лишь 1855 год он написал столько же стихотворений, сколько за предыдущие пять лет. Он уже третий год страдал от тяжелой болезни (по-видимому, горловой чахотки) и временами не был уверен, что ее переживет. Болезнь и тяжелые предчувствия, а также уход из жизни одного за другим трех талантливых людей, единомышленников, сотрудников – Н.Г. Фролова, В.А. Милютина и историка Т.Н. Грановского – усилили в Некрасове чувство рубежа, перелома, склоняли к размышлениям о смысле человеческого существования и собственной деятельности.

Поэт как бы подводил итог и размышлял о судьбе журнала, главного своего детища, о будущем его и о своем будущем как поэта и издателя и одновременно верил в неизбежность своей скорой смерти. После смерти Грановского осенью 1855 г. он писал Боткину очень проникновенно, как будто развивая мысли, выраженные в стихотворении «Блажен незлобивый поэт…»: «Ни о ком я так не жалел после Б<елинского>, даже о Гоголе, может быть, потому, что лично его не знал. <…> вот уж 4-й час сижу один – измаялся, думая, жалея, припоминая. К этой скорби примешивается другая – понятная. Нет! не живется у нас людям, которые всего нам нужнее!<…> В деятельности писателя не последнюю роль играет так называемое духовное сродство, которое существует между людьми, служащими одному делу, одним убеждениям. Иногда у изнемогающего духом писателя в минуты сомнения, борьбы с соблазном, в самых муках творчества встает в душе вопрос: да стоит ли мне истязать себя? Если и добьюсь чего-нибудь путного, кто оценит мой труд? Кто поймет, чего мне это стоило? Кто будет ему сочувствовать? Так, по крайней мере, бывало со мной.<…> И в эти минуты к кому с любовью, с верой обращалась мысль моя? К тебе, к Тургеневу, к Грановскому. В эти же минуты я всегда глубже жалел Б<елинского>…»

Владевшие им в это переломное время настроения выразились во многих замечательных стихах, в том числе «Я сегодня так грустно настроен…», «Умру я скоро», «Тяжелый год», «Ничего! гони во все лопатки!», «Замолкни, Муза мести и печали», «Еще скончался честный человек», «Последние элегии».

Другая особенность этого года заключалась в том, что поэт обратился к созданию эпических произведений: поэмы «В.Г. Белинский» и «Саша» (1855–1856), а следом «Несчастные» и «Тишина» (1856–1857) были созданы на протяжении двух с небольшим лет. Видимо, лирической формы ему не всегда хватало, чтобы выразить волновавшие его думы и сомнения.

В апреле и мае 1855 г. Некрасов жил в Ярославле и работал над двумя поэмами одновременно. Мотив рубежа, начала нового времени занимает важнейшее место в поэме «Саша». В ней мысль автора обращена к проблеме исторической – о людях, уже ушедших или уходящих из жизни, и об их делах, забываемых представителями иного времени. Он думает о смене эпох и о судьбе многих благородных и честных людей, исполненных высоких стремлений и чувств, но оказывающихся чужими и ненужными в ситуации нового времени, нового общественного настроя. В реальности это были думы о людях сороковых годов, к которым принадлежал и сам Некрасов. Принадлежит к ним и герой поэмы – Агарин, а ее героиня, Саша, олицетворяет поколение новое, идущее на смену.

На протяжении нескольких лет в критике бытовало мнение, будто поэма Некрасова написана вслед за романом Тургенева «Рудин». Действительно, герой ее, Агарин, весьма напоминает Рудина – оба они из тех, кого демократическая критика чуть позже назовет «лишние люди», оба фразеры, оба оказываются несостоятельными перед решением реальных жизненных проблем. Критик С.С. Дудышкин даже объявил в одной из своих статей, что в Агарине читатели «нашли того же Рудина, только переложенного в стихи». Годы спустя (в 1879 г.) и сам Тургенев утверждал, что «Саша» написана под влиянием «Рудина». Но это не так: «Рудин» был напечатан в том же первом номере «Современника» за 1856 г., что и «Саша». А работал Тургенев над романом в июне-июле 1855 г., уже после того, как Некрасов создал 3-ю и 4-ю главы поэмы, в которых описан Агарин.

Таким образом, версия о переложении в стихи тургеневского романа несостоятельна. Но зато чрезвычайно знаменателен факт одновременного обращения двух больших писателей к типу «лишнего человека», время которого заканчивалось, а значение утрачивалось в связи с появлением новых общественных сил и тенденций. Оба писателя, в сороковые годы близкие к людям этой формации, теперь осознавали, что время их уходит, сочувствовали им и, делая их героями своих произведений, обрекали их на судьбу драматическую и даже трагическую. Рудин, покинув Россию, оказывается среди участников революционных боев и гибнет никому не ведомым на революционной баррикаде в чужой стране. Агарин в своей стране остается одиноким и страдающим.

Некрасов в поэме находит, как оправдать существование этих людей перед лицом отрицающего их времени, утверждая, что без их жизни, без их убеждений, жертв и страданий не могло бы осуществиться продолжение жизни и будущее. Ведь Агарин не просто потерпел фиаско в личных отношениях с Сашей, он преобразовал ее жизнь, разбудил героиню поэмы для существования более осмысленного и содержательного, чем то, в каком живут люди ее окружения, пробудил высокие запросы в ее душе, которые без него могли бы и не проснуться. Для выражения этой идеи был поэтом найден глубокий поэтический образ зерна, павшего в землю, умирающего, но проросшего, чтобы дать пищу другим поколениям.

В нескольких стихотворениях поэт обращает этот образ умирающего зерна и к собственному творчеству («Праздник жизни – молодости годы…», «Замолкни, Муза мести и печали…», «Безвестен я. Я вами не стяжал…»). Он как бы ставит себя рядом с людьми, отвергаемыми временем, не могущими «преодолеть рубеж», но сам именно в поэзии видит и смысл, и оправдание своей жизни.

Черновики «Саши» перемежаются с черновиками поэмы «В.Г. Белинский», которая была завершена раньше, и текст ее был переписан в тетрадь, подготовленную для издателя Солдатёнкова как основа будущего сборника. Позднее, когда Некрасову стали ясны возможные цензурные тяготы произведения на столь дорогую для него тему, он сделал над ее текстом приписку: «Не для печати», отложил поэму, о которой немногие знали, и долгие годы не вспоминал о ней.

Создававшаяся, несомненно, в русле общих настроений переломной поры, поэма есть дань памяти и благодарности Учителю, дела и мысли которого были важны для поэта всю жизнь. Связь поэмы со стихотворениями «Русскому писателю» и, через него, «Поэт и гражданин» несомненна. Судьба же ее совершенно необычна по сравнению с другими произведениями Некрасова.

Поэма «В.Г. Белинский» не только не вошла в первый сборник «Стихотворений Н. Некрасова» (М., 1856), но при жизни поэта нигде в России не печаталась, хотя довольно широко распространялась в списках. Объясняется это не столько ее социально-критической направленностью, сколько тем, что имя Белинского долго было после его смерти нежелательным к употреблению. Некрасов, по-видимому, сам не торопился печатать поэму в такое «неудобное» время, боясь цензурного запрета, а потом публикация почему-то не состоялась.

В 1859 г. ее напечатал в «Полярной Звезде» в Лондоне А.И. Герцен со списка, явно восходящего к Солдатёнковской тетради. В 1881 г., уже после смерти Некрасова, П.А. Морозов в журнале «Древняя и новая Россия» издал полный текст поэмы с редакционным примечанием: «Печатая это стихотворение, мы должны заметить, что в некоторых рукописных сборниках оно приписывается Н.А. Некрасову» (важно еще, что и напечатана поэма была под рубрикой «Из рукописной литературы 50-х годов»). Но и после 1881 г., на протяжении почти сорока лет, поэма продолжала распространяться в списках, восходивших к публикации в герценовской «Полярной Звезде». Время от времени ее текст печатался в разных изданиях, чаще провинциальных, где авторство Некрасова активно предполагалось, но не бывало признано безоговорочно. В собрание его сочинений поэма вошла впервые лишь в 1920 г., когда были, наконец, прочитаны рукописи и найдена запись о ней, сделанная самим поэтом в 1877 г. в автобиографических записках.

По своему содержанию с поэмой «В.Г. Белинский» отчасти соотносится следующая работа Некрасова, который в конце 1856 г., живя в Риме, с увлечением писал поэму «Несчастные». Ее замысел связан с раздумьями над судьбами «друзей народа и свободы», а импульсом к созданию послужило, по-видимому, известие об амнистии декабристам и петрашевцам в августе 1856 г. Поэма была задумана как рассказ каторжанина, вернувшегося из Сибири, а центральный ее образ – интеллигентный каторжник по имени Крот, просвещающий закоренелых преступников, пробуждающий своими рассказами добрые и благородные в них чувства, – ассоциировался у многих читателей с образом Белинского.

О нем как прототипе Крота писал П.Ф. Якубович, обративший внимание на то, что смерть героя поэмы напоминает последние минуты жизни Белинского. Однако и Достоевский в воспоминаниях о Некрасове писал: «…Однажды, в шестьдесят третьем, кажется, году, отдавая мне томик своих стихов, он <Некрасов> указал мне на одно стихотворение, “Несчастные”, и внушительно сказал: “Я тут об вас думал, когда писал это” (т. е. об моей жизни в Сибири), “это об вас написано”». Русское правительство осуществило на петрашевцах изощренный «эксперимент», «…уравняв каторжанина-петрашевца с уголовным арестантом». Так что, помещая Крота на одних нарах с уголовниками, Некрасов указывал на «родословную» своего героя. Еще очень важно отметить, что его поэма о каторге написана задолго до «Мертвого дома» Достоевского.

Поэма получилась несколько эклектичной, пестрой, в ней соединены многочисленные прозаические описания с фрагментами, проникнутыми высоким идейным и поэтическим пафосом. Судя по письмам, можно думать, что с этим произведением Некрасов связывал большие надежды. Однако оно вряд ли может считаться его удачей. Тем не менее, будучи первым русским произведением о политических ссыльных на каторге, поэма имела шумный успех в среде демократических читателей, и когда Некрасов читал ее на литературных вечерах, чтение его сопровождалось овацией молодежи.

Тогда же в Риме, в начале 1857 г. Некрасов начал работать над лирической поэмой «Тишина», но написал там одну только часть, посвященную Крымской войне, павшему Севастополю и народу-герою. Глава стала в окончательном тексте третьей, а закончена «Тишина» была уже после возвращения в Россию.

Тема возвращения очень значительна в поэме. Возвращается из Италии домой в Россию, в деревенскую ее тишину, лирический герой – сам автор. Вспыхнувшее в нем «чувство родины» отразилось в описаниях и «ровного шума лесов сосновых», и пыльной проселочной дороги, и храма божия на горе, и пробудившегося в нем «детски чистого чувства веры», столь редкого у Некрасова религиозного настроения. И, как всегда у него, здесь явственно угадывается символика народного горя, воплощенного в облике «убогого храма» с его «скудным алтарем». Душевную боль поэта за свою страну, за ее вековую тишину и печаль не заглушили зарубежные красоты.

После окончания жестокой и кровопролитной Крымской войны возвращаются домой ее солдаты, совершившие свой подвиг, чтобы, отдохнув, вновь окунуться в привычную свою жизнь. Некрасова чрезвычайно волновала длительная осада Севастополя, проявляемый в ней героизм солдат. Он пристально следил за развитием событий и горячо сочувствовал воинам и всему народу в его потерях и горе. Он даже собирался ехать на войну, и если бы не болезнь, наверняка бы поехал.

Наконец, возвращается к мирной жизни сама страна, полная ожиданий перемен к лучшему. И хотя предстоящие реформы многим казались сомнительными, хотя огромная Россия далека была от подлинного пробуждения, тиранический застой николаевского царствования дрогнул, закончившаяся Крымская война вызвала небывалое общественное оживление. Некрасов тоже жил этими настроениями, события национальные, общерусские переживались им в это время как глубоко личные. В окончательном и наиболее зрелом варианте поэмы, обращаясь к завтрашнему дню, поэт воспел «тишину», которая предшествует пробуждению и обещает свет правды и справедливости.

По возвращении из-за границы в июле 1857 г. Некрасов вступил в десятилетие, ознаменованное ярким расцветом его поэтического таланта. Но это же, счастливое в творческом отношении, время было омрачено, быть может, самыми драматическими событиями в его жизни: раскол в редакции «Современника» и уход из него многих писателей, смерть Н.А. Добролюбова, арест группы сотрудников из молодой редакции и Н.Г. Чернышевского, смерть И.И. Панаева и отца, А.С. Некрасова, закрытие журнала на восемь месяцев и возрождение его на два с небольшим года до окончательного закрытия в 1865 г.

Прежде всего, немало перемен обнаружилось в «Современнике». В глаза бросалось оскудение беллетристического отдела: две повести Тургенева, одна Толстого, одна пьеса Островского – вот и все, что дали в журнал постоянные его участники в 1858 г.; держался отдел произведениями литераторов второго эшелона, из которых выделялся самобытным талантом Николай Успенский. Правда, в отделе критико-библиографическом появился Н.А. Добролюбов, чьи талантливые статьи были замечены сразу; и скоро он стал постоянным сотрудником журнала.

Постепенно влияние новых сотрудников, Чернышевского и Добролюбова, на редакционную политику «Современника» становилось все заметнее. По предложению Чернышевского была радикально изменена структура журнала. Теперь сочинения художественные, публицистические и научные стали печататься в одном отделе («Словесность, науки и художества»), что соответствовало тогдашнему представлению многих о литературе как общественном явлении, одной из главных задач которой мыслилось отражение общественной проблематики.

Некрасов, всегда раньше ориентировавшийся на качественную беллетристику как основу успеха журнала, начинал больше доверять своим молодым сотрудникам и не сразу, но согласился, что новое «направление» обеспечивает его успех не в меньшей степени. Потому что это направление отвечало запросам читателей «Современника», представленных в массе той самой радикальной молодежью, которая с такой готовностью и доверием приняла его стихи и которая становилась все более заметной в общественной жизни.

Однако доверия и симпатии редактора к молодым никак не разделяли старые сотрудники журнала. Они не желали принимать этих людей, чуждых им по всем своим качествам – разночинцев, со взглядами не только гораздо более радикальными на жизнь общества, но и с иными понятиями обо всем, прежде всего об искусстве и литературе. Размежевание было резким, потому что ни писания, ни взгляды, ни манеры молодых не устраивали старых друзей Некрасова. И хотя ему долго, на протяжении лет, удавалось удерживать мир среди своих сотрудников, к концу 50-х годов конфликт разразился. Приглашение в журнал молодых и оказываемое им доверие представлялось старым друзьям изменой, а в дружеские чувства Некрасова к ним самим они не верили, считая их лицемерием и обманом. Многолетние связи рушились. Постепенно прекратили переписку с Некрасовым Боткин и Анненков, потом Л. Толстой, ушел из журнала Фет, обиженный рецензией на свои переводы, противником «Современника» стал неожиданно и Герцен, опубликовавший в «Колоколе» статью против Чернышевского. Дольше всех оставался в журнале Тургенев, но и он ушел в 1860 г., не простив Добролюбову рецензии на свой роман «Накануне». Разрыв с ним был, наверное, самым болезненным, ведь их с Некрасовым связывала долгая дружба, совместная работа по созданию журнала, душевная близость.

А.Н. Пыпин позднее писал об этой поре раскола, сочувствуя Некрасову в тех неприятностях, какие пришлось ему пережить: «…старый приятельский кружок отнесся крайне враждебно не только к этим сотрудникам, но и к самому Некрасову. На него посыпались бесконечные укоризны в журнальной афере, ради которой он, будто бы, бросил прежних друзей, променяв их на новых сотрудников, которые, по его расчету, были выгоднее…» Порочащие слухи и несправедливые упреки прежних друзей всегда больно задевали поэта, но еще больнее было ему переживать тот факт, что обвинения в корыстности, лицемерии и измене меняют отношение к нему читателей. Откликом на эту ситуацию стало стихотворение «Что ты, сердце мое, расходилося?».

Драматическая пора смены редакции и направления журнальной политики «Современника» в конце 1850-х годов протекала на фоне большого общественного подъема – Россия готовилась к реформе по отмене крепостного права, чувствовала себя на пороге эпохальной перемены жизни. Некрасов, вернувшись из-за границы, сразу ощутил эти настроения и с радостным волнением ожидал реформы, которая должна была освободить народ от векового рабства. В то же время он внимательно наблюдал, как же сам народ относится к грядущим переменам, сомневался в его заинтересованности и – подозревал его в безучастности. И если в поэме «Тишина» выражена надежда на лучшие перемены, то в стихах чаще звучит сомнение («В столицах шум, гремят витии…», знаменитые «Размышления у парадного подъезда» и др.).

Манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости, принятый 19 февраля 1861 года, прочитанный во всех церквах страны и напечатанный во всех правительственных газетах, был понят далеко не сразу. Реформа, имевшая целью изменить сложившийся веками экономический строй России и рассчитанная на много лет, объявляя крестьян свободными, предполагала постепенное размежевание интересов их и помещиков, наделение крестьян землей должно было происходить в течение определенного времени, для этой процедуры были выработаны специальные условия. Постепенность предполагаемых процессов разочаровала и ввела в заблуждение многих. Некрасов поначалу тоже ругал реформу, не сразу осознав, какую грандиозную ломку предстояло пережить стране после ее принятия.

Приехав на лето в деревню, в Грешнево, поэт пристально вглядывался в жизнь вчерашних крепостных, пытаясь угадать, что несет им освобождение. Новые наблюдения, размышления о прошлом и будущем деревни, об отношениях между мужиками и помещиками (повод для них давали и действия отца, пытавшегося напоследок еще прижать уже бывших «своих» крестьян – он вынудил их подписать «соглашение о продлении» своих крепостных повинностей) – все это пригодится ему позднее, когда он начнет работать над крестьянской эпопеей «Кому на Руси жить хорошо». В то лето в его стихах не звучала усадебная тема с волнующими воспоминаниями о собственном прошлом, Некрасов писал только о деревне, о крестьянах. Стихотворения «Свобода», «Дума», «Похороны», «Крестьянские дети» и, наконец, крестьянская поэма «Коробейники» стали отражением его наблюдений, деревенских встреч, событий, разговоров этого лета.

«Коробейники» – поэма о крестьянской жизни, о народе и для народа. Некрасов посвятил ее своему другу-крестьянину Гавриле Яковлевичу, от которого услышал историю об убийстве в лесу двух коробейников охотником-злодеем, завладевшим их деньгами. Рассказ стал основой сюжета отчасти криминального, отчасти любовного, позволившего показать, как и чем живет крестьянство, вместе с коробейниками пройти по деревням и ярмаркам, побывать всюду, где толпится народ, прислушаться к его толкам о войне, о рекрутах, о помещиках и попах, передать его речь и юмор, его песни, показать его в веселии и в горести. Это первая попытка замысла пройти по Руси вместе с крестьянами, замысла поэмы-путешествия, который воплотится через несколько лет в эпопее «Кому на Руси жить хорошо».

Народ, его дела, чувства, отношения становятся в «Коробейниках» предметом изображения. Он в поэме живет своей полноценной жизнью. Со своими заботами, чувствами, обидами, преступлениями, думами, и в этом калейдоскопе жизненных отношений ищет поэт ответа на свой главный вопрос: имеет народ российский будущее или нет, изменит ли реформа его сегодняшнее тягостное положение.

Реформа, при всей ее сложности, была делом благотворным, поскольку давала народу шанс проявить заложенные в нем огромные нравственные и интеллектуальные возможности. Автор, угадывая в нем источник вечной духовной силы, хотел бы видеть его участником истории, возможным вершителем судьбы страны, но одновременно видит и «убогим странником», страдальцем от голода и холода, и безответным Титушкой-ткачом перед неправедными судьями.

Задача писать для народа заставила поэта не только заговорить народным языком, но и обратиться к фольклору. Поэма насыщена образами и лексикой народнопоэтического творчества. Песни, поговорки, прибаутки, приметы, шутки, выражающие народный взгляд, вошли в текст, помогая автору поэтически воспроизвести мировоззрение народа (этим опытом Некрасов воспользовался, развивая его, и в следующей своей крестьянской поэме «Мороз, Красный нос» и особенно в «Кому на Руси жить хорошо»). К.И. Чуковский заметил, что временами кажется, «словно эту поэму написали сами крестьяне».

Недаром именно «Коробейников» предназначил Некрасов для чтения своим героям, избрал для своего народного дешевого издания. Он специально приезжал в Мстёру к книготорговцу из крестьян И.А. Голышеву и заключил договор на продажу «красной книжки». Эти изданные автором книги в красной обложке с текстом поэмы должны были продаваться коробейниками по селам и сельским ярмаркам по 3 копейки (и никогда дороже), и скоро стихи из поэмы зазвучали всюду как народные песни.

А для Некрасова с осени 1861 г. вновь наступило время тяжелых испытаний. Он вернулся в Петербург около середины сентября, когда вокруг «Современника» начались тревожные и трагические события.

Трудно сказать, насколько глубоко он был посвящен в деятельность своих сотрудников, связанную с противостоянием власти. Скорее всего, предполагал, что такая деятельность осуществляется, в какой-то степени сочувствовал ей, как сочувствовали вольнолюбивым настроениям молодежи многие, но не разделял крайности воззрений членов своей молодой редакции. Ведь он принадлежал по жизни и интересам другому кругу. Однако оппозиционное направление журнала поддерживал и не возражал против того, чтобы в нем печатались антиправительственные материалы. Центром этого вольного содружества был, конечно, Чернышевский, которого, как и Добролюбова, Некрасов по-человечески любил.

Разочарованные крестьянской реформой и ожидая активных народных протестов, журнальные вольнодумцы решили усилить пропаганду, перейти к нелегальной деятельности и всеми средствами просвещать и готовить народ к выступлениям против власти. В июле Михаил Михайлов, руководивший иностранным отделом, привез из Лондона отпечатанную в типографии Герцена прокламацию «К молодому поколению», в которой критиковались действия властей, резко осуждалась реформа и содержался призыв к молодежи «всех сословий» возглавить стихийное крестьянское движение. В середине сентября он был арестован и посажен в Петропавловскую крепость за то, что «с замечательной смелостью» распространил эти прокламации по городу, причем экземпляры ее были даже доставлены по почте некоторым министрам и самому графу Шувалову, начальнику Третьего отделения.

Это был первый политический арест при новом царствовании, он многим показался тогда недоразумением, и Некрасов еще не предполагал, какие потрясения ждут «Современник». Через три недели был арестован другой сотрудник журнала, В.А. Обручев, друг Чернышевского и Добролюбова (и, как многие считали, прототип Рахметова в романе «Что делать?»). И беды последовали одна за другой, не отпуская много месяцев.

17 ноября умер от чахотки Добролюбов, и горе этой потери Некрасов преодолевал очень долго. 14 декабря был совершен публичный обряд гражданской казни Михайлова, и в тот же день перед самой отправкой его на каторгу в Сибирь поэт простился с ним в крепости. 18 февраля 1862 г. после недолгой сердечной болезни умер И.И. Панаев, многолетний и бессменный соредактор «Современника». А 27 февраля Обручев был приговорен к пяти годам каторги и бессрочному поселению в Сибирь. Некрасов остался единоличным редактором журнала, и вместе с Чернышевским они держали его до лета. Но жизнь готовила новые удары. В середине июня было объявлено о запрещении на восемь месяцев журналов «Современник» и «Русское слово» «за вредное направление», 2 июля арестован критик Д.И. Писарев, а 7 июля узниками крепости стали сотрудники «Современника» Н.Г. Чернышевский и Н. Серно-Соловьевич. В конце ноября умер отец, Алексей Сергеевич Некрасов.

За годы совместной работы Некрасов успел понять и полюбить своих молодых коллег. Восхищался их честностью, храбростью, готовностью к страданиям за свои идеи, а главное, стремлением неустанно работать во имя своей цели, действовать. Сам по натуре деятель, поэт глубоко уважал их, сочувствовал многим их идеям, некоторые разделял, но понимал, что сам он – человек другого времени и поколения, иного общественного положения – не может так жить, не готов, как они, следовать политической цели, не готов к борьбе с властью и подвигу. Он живет другой жизнью, хотя и преклоняется перед жертвами, понесенными этими людьми. Небольшая поэма «Рыцарь на час», одно из лучших исповедально-лирических произведений Некрасова, написанная в 1862 г., пронизана этими настроениями. Поэма была послана М. Михайлову на каторгу.

Так сложилось, что тяжелейшее в жизни поэта время оказалось в обрамлении двух его «народных» поэм. «Коробейники» этому времени предшествовали, «Мороз, Красный нос» помогал выйти из кризиса.

В ноябре 1862 г. Некрасов был вызван в деревню к умирающему отцу. Здесь начал он работу над «зимней» крестьянской поэмой, темой которой стало горе крестьянской семьи, потерявшей кормильца, и называлась она поначалу «Смерть Прокла». Этот первоначальный вариант был напечатан в журнале Достоевского «Время» в январе 1863 г.

Однако работа над поэмой продолжалась много месяцев. Текст ее был дополнен несколькими главами, и к прежней теме (смерть крестьянина), прибавилась новая – душевная красота и мужество русской женщины из народа, что обогатило содержание поэмы и придало ей более глубокий смысл. В первом номере «Современника» за 1864 г. поэма появилась в окончательном своем виде и с новым названием: «Мороз, Красный нос».

Выступая с чтением ее 18 февраля на вечере Литературного фонда, Некрасов обратился к слушателям с объяснением, что его произведение «не имеет никакой тенденции» (т. е. он не собирался рисовать лишь тяжкие стороны жизни крестьянства), он просто хотел написать в поэме «несколько картинок русской сельской жизни», т. е. обычной каждодневной жизни крестьян и «изобразить судьбу нашей крестьянской женщины».

Предпосылая поэме слова о русских женщинах «Есть женщины в русских селеньях…», Некрасов дает понять читателю, что его Дарья – из них. Но судьба ее сложилась трудно: «И ты красотою дивила, была и ловка, и сильна, но горе тебя иссушило, уснувшего Прокла жена». Кормилец умер, и на плечи молодой вдовы ложится забота о детях и стариках родителях и весь непосильный для женщины крестьянский труд. И она покорно и мужественно принимает выпавшие ей на долю испытания.

В видениях замерзающей Дарьи раскрывается ее любящее сердце, преданность мужу и семье, стойкость и мужество. Поэзией проникнуты ее воспоминания, ею одухотворено все, что ее окружает. Таким богатым, светлым и поэтическим душевный мир крестьянской женщины был показан в русской поэзии впервые. С нею в поэму органично входят народные обряды, обычаи, приметы, помогающие раскрыть душу народа, полную поэзии, обогащенную извечным близким общением с природой.

Поэма «Мороз, Красный нос» едва ли не вершина творчества Некрасова. В книге французского слависта Ш. Корбе «Некрасов, человек и поэт» (1948) она названа подлинным произведением мирового искусства, в котором великолепно отражены национальные черты русской жизни: пейзажи, язык, нравы, характеры, но своего общечеловеческого мирового значения она не теряет, а Дарью ученый назвал лучшим женским образом всей поэзии Некрасова, идеалом женщины и матери.

После закрытия «Современника» летом 1862 г. в Петербурге ходили упорные слухи, что Некрасов не станет возобновлять журнал или поменяет его направление. Однако в феврале 1863 г. сдвоенный его номер вышел, и имена сотрудников прежней редакции: М.А. Антоновича, А.Н. Пыпина, Г.З. Елисеева, Ю.Г. Жуковского – представлены были на его страницах, что сразу опровергало слухи о ренегатстве Некрасова. Потерявший важнейших сотрудников, журнал сохранил прежнее оппозиционное направление и достаточно высокий уровень публикаций. В журнал пришли Г.И. Успенский с «Нравами Растеряевой улицы», Ф.М. Решетников с повестью «Подлиповцы»; замечательным нововведением стало ежемесячное сатирическое обозрение «Наша общественная жизнь», которое вел М.Е. Салтыков-Щедрин, имевший уже громкое литературное имя и вошедший в состав редакции. А еще через некоторое время появилось сатирическое прибавление «Свисток», в котором и Некрасов часто помещал свои фельетоны. Главным же свидетельством сохраненного курса было объявление о том, что с 3-го номера журнал начнет публиковать новый роман Чернышевского «Что делать?».

Публикация только что написанного в крепости романа в первых номерах возобновленного журнала свидетельствовала о настоящей журналистской хватке и немалом мужестве его редактора, который не только на медведя ходил в одиночку, но и позволял себе поступки гражданские, требующие не меньшей храбрости. Роман был напечатан практически без цензурных изъятий и надолго стал настольной книгой для нескольких поколений молодежи. Только после выхода последней главы власти спохватились, роман был запрещен и до 1905 года в Росси, в легальной печати не издавался.

Конечно, возобновленный «Современник» не стал тем журналом, каким был до закрытия, из него ушло слишком много талантливых людей, и в конце 50-х, и в трагических 61–62-м годах. Молодые сотрудники, при всей своей одаренности, уступали ушедшим и по уровню, и по отношению к журналу и его редактору. Люди достаточно амбициозные, они собственные интересы и успех зачастую предпочитали общим. Никогда у Некрасова не складывалось с этой молодежью тех отношений дружбы и доверия, какие были в прежней редакции. Тем более что к нему самому члены новой редакции большой симпатии не испытывали, осуждали его за большой достаток и за «барские» привычки и вкусы. Друг друга они тоже не любили, характерами обладали отнюдь не миролюбивыми, потому Некрасову, который заботился о спокойных и доброжелательных отношениях в редакции, приходилось вмешиваться в конфликты и улаживать их. Так что атмосфера в журнале была не очень легкой.

В ближайшие годы жизнь Некрасова делилась между Петербургом и Карабихой, имением, купленным в 1863 г. Зимние месяцы целиком отдавались журналу, летние – деревне. Только здесь он имел необходимое спокойствие и отрешенность от дел, ведь в столице с каждым годом становилось напряженнее. После подавления польского восстания 1863 г. свирепствовала цензура, отбиваться от нее становилось все труднее. Оппозиционное направление журнала многим людям, прежде ему сочувствующим, стало казаться опасным, Некрасову часто приходилось слушать упреки в неосторожности, однажды его даже обвинили в мальчишестве. Но он оставался верным себе и своим читателям, ожидавшим от него именно такого поведения.

За три с половиной года существования возобновленного «Современника» в жизни и творчестве Некрасова произошло многое: поэт окончательно расстался с А.Я. Панаевой, создал школу для крестьянских детей на своей родине, в селе Абакумцеве, приобрел имение Карабиха, совершил второе путешествие за границу, каждую осень и часто зимой ездил на охоту; напечатал три следующие издания «Стихотворений Николая Некрасова», в каждом случае дополняя их новыми стихами, начал издавать книги дешевой библиотеки для народа, которые печатал за свой счет, выплачивал пенсион довольно многим людям, среди них пенсию матери И.И. Панаева, семье сосланного в Сибирь Чернышевского, малолетним братьям Добролюбова.

Но главным делом, главной заботой всегда оставался журнал. Пожалуй, только в первые годы его существования Некрасов так много работал на журнал и так часто в нем печатался – в двадцати трех номерах появились его произведения. Все лучшие лирические стихотворения этих лет, поэма «Мороз, Красный нос», пролог к поэме «Кому на Руси жить хорошо» были представлены на его страницах. Кроме того, поэт очень активно обратился к жанру сатирическому и писал фельетоны, как в годы своей бедной юности. Но содержание их было теперь серьезно и злободневно и относилось к реальным сторонам российской жизни: «О погоде», «На улице», «Суд», «Балет»…

Некоторые фельетоны («Газетная», «Песни о свободном слове») были связаны тематически с объявленной в апреле 1865 г. реформой цензуры. Через несколько месяцев «Современнику» суждено было стать ее жертвой. В ноябре и декабре 1865 г. журнал получил два предупреждения подряд, и оба раза поводом для них, наряду с другими, стали и произведения самого редактора. В первом случае это фельетон «Газетная» (так называлась комната в Английском клубе, где читали газеты), и предметом осмеяния в нем был цензор, горюющий о старых цензурных порядках. А во втором – стихотворение «Железная дорога». Больших усилий стоило поэту предотвратить третье предупреждение и на время отстоять журнал от закрытия.

Выстрел Каракозова в императора Александра II, прозвучавший 4 апреля 1866 г., перевернул все планы и поставил журнал перед катастрофой. Во главе созданной по приказу царя Следственной комиссии по раскрытию заговора о покушении на жизнь императора был поставлен граф М.Н. Муравьев. Ненавидевший либералов всех уровней, противник оппозиционной печати, он заслужил прозвание «Вешатель» за невероятную жестокость, с какой подавил польское восстание и расправлялся с сотнями его участников (в том числе был повешен и сотрудничавший ранее с «Современником» Сигизмунд Сераковский). Для Некрасова это был страшный удар, а когда через несколько дней начались аресты и в крепости оказался Г.З. Елисеев, сотрудник «Современника», он понял, что бояться надо и за журнал, и, возможно, за себя самого.

В этой ситуации Некрасов принял, наверное, одно из самых неудачных в своей жизни решений. По совету графа Г.А. Строганова, старшины петербургского Английского клуба, он решил написать посвященное Муравьеву торжественное стихотворение и прочитать его на обеде в честь адресата. Поступок этот не принес ничего, кроме унижения. Муравьев стихов не принял и спасать журнал не стал, а Некрасова осудили все – и вельможные члены клуба, ненавидевшие Муравьева, и сотрудники «Современника», которые не захотели понять объяснений редактора и склонны были обвинить его в трусости, и коллеги-журналисты, пересказывавшие несохранившийся текст «мадригала», и, конечно же, читатели, много лет не прощавшие своему поэту оды палачу.

«Муравьевская ода» разрушила то восторженно-уважительное отношение читателей к Некрасову, что сложилось за предшествующие годы. Теперь бывшие поклонники писали ему гневные письма, кое-кто из прежних знакомых не подавал руки при встрече. Личность Некрасова как-то переосмыслилась во мнении общества. Те привычки его жизни, что всегда раньше просто принимались окружением как данность (любовь к картам и роскоши, гурманство, собственное имение, великосветские знакомства), теперь расценивались как пороки, а искренность его многолетнего участия в идеологических и общественных исканиях «молодой России» подвергалась сомнению. Сам же поэт не переставал казниться и каяться в своем «падении» и просить прощения за случившееся едва ли не до конца жизни.

А «Современник» спасти не удалось. Апрельский номер журнала вышел 2 мая, представленный через день в цензуру пятый в печать уже не был допущен. 12 мая, после полученного третьего предупреждения, издание было приостановлено. А 28 мая 1866 г. «по Высочайшему повелению… журналы “Современник” и “Русское слово”, вследствие доказанного с давнего времени вредного их направления, прекращены».

Однако Некрасов перестал бы быть собой, поддавшись очередному удару. Полтора года он был занят разными делами: ликвидацией «Современника», что заняло несколько месяцев, затем поисками новой деятельности – готовился издавать литературные сборники, один с участием Д.И. Писарева, недавно вышедшего из крепости, другой сборник «Для детского чтения» вместе с Салтыковым, и написал для него маленькие поэмы «Дядюшка Яков», «Пчелы» и «Генерал Топтыгин». Но главной его работой было создание первых глав поэмы «Кому на Руси жить хорошо». И не мог он не думать о новом журнале…

Необходимость в демократическом журнале ощущалась всеми, и, по мнению многих, решить задачу его создания мог только Некрасов. Литератор М.В. Авдеев писал ему в октябре 1867 г.: «Возьмите дозволение на журнал, назовите его “Современность” и у Вас будет 5 тысяч подписчиков… Вы обязаны сделать это для литературы: Ваше имя на обертке – знамя, которого теперь нет и значения которого вряд ли еще скоро кто добьется».

Решение было найдено неожиданно. В ноябре 1867 г. Некрасов и редактор разорявшегося журнала «Отечественные записки» А.А. Краевский заключили договор об аренде. По нему Некрасов становился «гласно ответственным» редактором и получал «полную свободу» во всем, что касалось редактирования журнала, а Краевский принимал на себя обязанности издателя, т. е. всю хозяйственную часть. Номинальным редактором журнала, чье имя должно стоять на обложке, оставался Краевский. Ведь было очевидно, что власти никогда не позволят Некрасову самостоятельно издавать новый журнал, более того, даже добиться официального его утверждения в качестве редактора так и не удалось до конца его жизни.

Для руководства журналом был создан новый триумвират: Салтыков был приглашен руководить отделом беллетристики, Елисеев – отделом публицистики, себе Некрасов, кроме общего руководства, оставил отдел поэзии; библиографией ведал Н.С. Курочкин, обязанности секретаря редакции исполнял В.А. Слепцов (а с 1872 г. – А.Н. Плещеев); роль главного критика взял на себя Писарев, а через несколько месяцев в журнал пришел молодой радикальный критик и публицист Н.К. Михайловский. Писатели, печатавшиеся ранее в «Современнике», горячо откликнулись на приглашение Некрасова сотрудничать в новом журнале, среди них были: А.Н. Островский, Г.И. Успенский, В.А. Слепцов, Ф.М. Решетников, А.И. Левитов, Марко Вовчок, А.Н. Плещеев, который писал в ответ на приглашение: «Быть сотрудником журнала, руководимого Вами, я считаю не только за особое удовольствие, но и за честь… Ведь право руки отнимались – работать никакой охоты не было, когда ни одного сколько-нибудь сносного журнала не было».

Бывшие сотрудники «Современника» Ю.Г. Жуковский, М.А. Антонович и А.Н. Пыпин в новую редакцию не вошли. Первые два начали с Некрасовым словесную войну, выпустили скандальную брошюру «Материалы для характеристики русской литературы» (1869), в которой весьма грубо пытались скомпрометировать Некрасова в общем мнении. Тот, как всегда, не отвечая на эти тяжелые обвинения, считал, что новый журнал своим содержанием из месяца в месяц опровергает возмутительные наветы. Так и было, очень скоро преемственную связь «Отечественных записок» с «Современником» отметил в одном из своих донесений цензор Юферов. Антонович же в своих воспоминаниях о Некрасове (в 1903 г.) признал свою ошибку: «Я откровенно сознаюсь, что мы ошиблись относительно Некрасова: он не изменил себе и своему делу, но продолжал вести его горячо, энергично и успешно».

Да, в деле воссоздания в новом журнале традиций «Современника» Некрасов снова показал себя великолепным редактором и организатором литературного дела. Даже те, кто не был его доброжелателем, признавали это безусловно. П.М. Ковалевский писал: «Лучшего редактора, как Некрасов, я не знал… умнее, проницательнее и умелее в сношениях с писателями и читателями никого не было… Редакция руководилась им неуклонно, как оркестр хорошим капельмейстером».

О чудесном превращении скучного, без всякого направления, журнала Краевского в первый же год при Некрасове говорит численность подписчиков: она поднялась за год с двух до пяти тысяч, а через год еще на тысячу. Конечно, ничто не могло спасти журнал от преследования цензуры. Ему постоянно угрожало запрещение, номера задерживались, статьи нередко вырезались из уже готовых книжек, а майская книжка за 1874 год была целиком сожжена. Каких страданий и нервотрепки это стоило Некрасову, сказать невозможно, но он с поразительным терпением и мужеством, по словам Михайловского, вел этот корабль литературы «среди бесчисленных подводных и надводных скал».

В начале 1870-х гг. Некрасов создал одну за другой три поэмы, составившие так называемый «декабристский цикл» (1870–1872). Замысел произведения о декабристах возник у Некрасова много раньше, по-видимому, в 1860-е годы, когда возвратились из Сибири дожившие до освобождения участники восстания 14 декабря 1825 года, когда стала появляться литература об этой первой в России организации революционеров. Прежде всего это были многочисленные статьи в герценовском «Колоколе», потом мемуары декабристов, печатавшиеся в вольной русской типографии в Лондоне, архивные материалы об истории и деятельности тайных обществ в журналах «Русский архив» и «Русская старина».

Поэт живо интересовался движением декабристов и не мог не сопоставлять две эпохи в развитии страны, разделенные десятилетиями, но связанные общим историческим содержанием. Главным смыслом деятельности тайных декабристских обществ было уничтожение крепостного права в России. Эта идея и подчиненная ей идея смены власти, если царь и правительство не станут заниматься крестьянской реформой, сделала декабристов революционерами, вывела их на Сенатскую площадь, привела на каторгу. Вернувшись оттуда через тридцать лет, они застали страну все еще в состоянии подготовки крестьянской реформы и серьезного общественного брожения.

Особое значение декабристских поэм в творчестве Некрасова заключается в том, что они посвящены реальному историческому событию, о котором десятилетиями не вспоминали историки, а героями их стали реальные люди, участники декабристского движения. Через 45 лет после восстания Некрасов не только первым заговорил о них, воскресил в памяти своих современников их имена и поступки и заставил ими восхищаться, но даже само восстание на Сенатской площади он первым описал в художественном произведении (оно достаточно точно изображено, хотя и принадлежит сну Е.И. Трубецкой). Для воскрешения памяти о декабристах, для прославления их никто в XIX веке не сделал больше, чем Некрасов и Герцен.

Первая поэма – «Дедушка» – написана под впечатлением от личности князя Сергея Григорьевича Волконского, который среди немногих уцелевших на каторге вернулся из Сибири после 1856 г. Дедушка не только предстает бодрым и красивым стариком, сохранившим в Сибири достоинство и ясный ум, он в беседах с внуком произносит речи, которые впрямую соотносятся с событиями годов шестидесятых. Он рассказывает о большом сибирском селе Тарбагатай, жители которого в два года достигли изобилия, неведомого крестьянам российских губерний. А причина тому – в их свободной от крепостной зависимости жизни. В другой раз внук слушает рассказ о тяжкой жизни солдат в армии Александра I. И тут невольно возникает перекличка со стихотворениями «Орина, мать солдатская» и «Кузнец», посвященным Н.А. Милютину, автору прогрессивной реформы армии времен Александра II.

Поэма не могла не пробуждать у читателей мысли о том, что Россия закоснела в своем развитии. Те идеи, за которые декабристы вышли на площадь и провели тридцать лет на каторге, продолжали быть актуальными, и вчерашние ссыльные вернулись с каторги в то время, когда новое движение в стране поднималось для их воплощения.

Героини двух других поэм – «Княгиня Е.И. Трубецкая» и «Княгиня М.Н. Волконская» (объединенных общим заглавием «Русские женщины») – жены декабристов, добившиеся разрешения царя следовать в Сибирь за сосланными на каторгу мужьями. Предполагалось, что поэм и героинь будет три, Некрасов думал написать еще об А.Г. Муравьевой, но этот замысел не осуществился. В основу обоих текстов положены мемориальные материалы – «Записки декабриста» барона А.Е. Розена, который много писал об Е.И. Трубецкой, и «Записки княгини Волконской», с которыми поэта познакомил ее сын князь М.С. Волконский.

В сознании Некрасова его героини не просто любящие и преданные жены, готовые помогать мужьям в их несчастье. В его поэмах эти вчерашние изнеженные аристократки проявляют чудеса воли и непреклонности, чтобы осуществить задуманное, и предстают единомышленницами своих супругов, недаром поэт поначалу хотел даже назвать свое произведение «Декабристки». В такой интерпретации они становятся личностями героическими, а их подвиг приобретает особый смысл. В специальном примечании к поэме Некрасов писал: «Знакомясь с историческими материалами, автор постоянно с любовью останавливался на роли, выпавшей тогда на долю женщин и выполненной ими с изумительной твердостью… Самоотвержение, выказанное ими, останется навсегда свидетельством великих душевных сил, присущих русской женщине, и есть прямое достояние поэзии».

Опора в работе на разные источники требовала от поэта в каждом случае особого обращения с материалами. Для поэмы «Княгиня Трубецкая» источником фактов были «Записки декабриста» Розена, который много и с большим пиететом вспоминал княгиню Трубецкую. За ними следовал Некрасов в описаниях восстания на Сенатской площади и столкновения княгини с иркутским губернатором Цейдлером, позволяя себе драматизировать характеры и акцентировать внимание на нужных ему эпизодах. Например, в поэме сам император Николай I командует картечными выстрелами по собравшимся на площади восставшим: «Сам царь скомандовал: Па-ли». Художественно преображая реальные события, делая их более напряженными и динамичными, автор достигал сильнейшего воздействия на читателей и слушателей.

В работе над второй поэмой Некрасов опирался на «Записки княгини Волконской», написанные ею для сына, М.С. Волконского. Он и познакомил поэта, по его горячей просьбе, с текстом тогда еще не опубликованных «Записок» матери, но поставил условие точно следовать тексту, не привнося никаких изменений. Из готового текста поэмы Волконский попросил убрать некоторые «слишком личные» моменты, чему автор подчинился. Единственное отступление от рассказа княгини, которое поэт не согласился изменить по требованию Волконского, было описание встречи княгини с мужем по приезде в Читу. В поэме местом встречи стала шахта, место работы ссыльных; в реальности Волконские встретились в остроге. Князь протестовал против этой вольности, как и против описания того, что Волконская поцеловала при встрече сначала цепи, в которые муж был закован, а потом уж его самого (но это факт реальный). С большим трудом удалось убедить сына оставить эпизод в том виде, как он написан. Правда, точное следование воспоминаниям героини лишило поэму пафоса и героичности, придало ей более личное, лирическое звучание, недаром при первой публикации она имела подзаголовок «Бабушкины записки». Некрасов даже говорил иногда, что поэма «Княгиня Волконская» не совсем удалась ему, но восторженный прием читателей разуверял его в этой мысли.

Рисуя героические характеры героинь двадцатых годов, поэт, скорее всего, думал не только о них, далеких декабристках, но и о своих современницах, участницах общественного движения 1870-х годов, и в этом тоже одна из причин огромного успеха поэм «Русские женщины».

В последние тринадцать лет своей жизни Некрасов работал над поэмой «Кому на Руси жить хорошо», получившей название «крестьянской эпопеи». В основе ее извечный вопрос о счастье народном; он мучил поэта до освобождения крестьян, не отступал и после («Народ освобожден, но счастлив ли народ?.. Ответа я ищу на тайные вопросы…»). Некрасов начал работать над поэмой в середине 1860-х годов, писал до последних своих дней, но так и не успел ее завершить.

Он рассказывал журналисту П. Безобразову: «Я задумал изложить в связном рассказе все, что я знаю о народе, все, что мне привелось услыхать из уст его, и я затеял “Кому на Руси жить хорошо”. Это будет эпопея современной крестьянской жизни». Поэма вобрала опыт многолетнего общения с крестьянами, подвела итоги размышлениям о характере и судьбах народа. Весь огромный арсенал художника, мастера народного слова, знатока народной поэзии отразился в ней.

Простые мужики, знакомые поэту всю жизнь, должны были появиться на страницах его поэмы и рассказать о себе и своем сегодняшнем существовании. Некрасов хотел провести перед читателем на фоне пореформенной России «освобожденных» крестьян с их нуждами, проблемами и заботами, разноликую и многоголосую современную народную толпу. Одному из знакомых он сказал: «Передо мною никогда не изображенными стояли миллионы живых существ! Они просили любящего взгляда».

Некрасов предполагал показать всю пореформенную Россию, столкнуть героев, принадлежащих к разным слоям общества, поискать среди них счастливого жителя страны – от царя до простого крестьянина. Он понимал, что ломка отношений идет по всей стране, что реформа затронула всех ее жителей, что хорошо в такое время никому не бывает. Недаром в поэме появилась формула, выражающая суть происходящей реформы: «Порвалась цепь великая, Порвалась, расскочилася, Одним концом по барину, Другим – по мужику!»

Задуманная в форме путешествия семи мужиков, решивших поискать, «Кому живется счастливо, Вольготно на Руси», поэма, наряду с естественными повествовательными элементами и интонациями, вобрала черты народной сказки (говорящая птица-пеночка, скатерть-самобранка), в тексте ее широко использованы сказочные повторы, народные песни, частушки, прибаутки, поговорки, загадки, описаны народные праздники, обычаи, приметы.

Написана она размером стихотворения «Зеленый шум», без рифмы, и это давало возможность с большой свободой передать многообразие разговорного языка представителей разных социальных групп, используя его особенности, афористичность, меткость, особые обороты, создать лирические описания природы, изобразить веселое многоголосие народного праздника и буйство пьяного веселья или запальчивость серьезного спора о жизни. Настоящую языковую симфонию представляет собою поэма.

По замыслу Некрасова, каждая встреча странников с предполагаемыми «счастливцами» имела двоякий смысл: в ней раскрывался характер того, к кому они обращались, и одновременно выявлялись отношения крестьян с определенной социальной средой, сложившиеся веками. Так происходило при встрече с попом, помещиками Оболт-Оболдуевым и князем Утятиным. Причем при изображении Последыша (Утятина), образ которого символизирует уходящую крепостническую Россию, становится ясно, что не изменилась еще не только психология крепостников, но и психология крестьян тоже. Большинство их еще не может сбросить иго многовекового рабства, и освобожденный народ по привычке гнет спину на помещиков. Несколько ярких примеров судьбы крестьян с холопской психологией вызывают и гнев, и горечь, и жалость.

Попытка найти «счастливицу» среди женщин приводит странников к жестокому разочарованию. Рассказ крестьянки Матрены Тимофеевны Корчагиной, судьбу которой односельчане единодушно считают счастливой, мог бы принадлежать тысячам других женщин. В ее жизни не было ничего необычного, не свойственного другим: замужество и жизнь в семье мужа, враждебно к ней настроенной, смерть первенца, болезни, голод, пожары… Но если такова судьба «счастливицы», то каково же другим? Глава «Крестьянка» оставляет определенное впечатление о беспросветной доле женщины в России.

Первые три части поэмы были напечатаны на протяжении восьми лет. Пролог к поэме – в первом номере обновленного «Современника» (1866, январь), первая часть – в первых номерах некрасовских «Отечественных записок» (1869, январь, февраль), вторая часть «Последыш» и третья часть «Крестьянка» – в «Отечественных записках» (февраль 1873 и январь 1874 г.).

Уже тяжко болея, Некрасов писал четвертую главу «Пир на весь мир» и горевал о том, что не успевает дописать поэму. Возможно, перерыв в работе образовался оттого, что у автора не было ясного понимания, как должна завершиться поэма: «Начиная, – признавался поэт, – я не видел ясно, где ее конец». В чем счастье человека, кто может чувствовать себя счастливым в российской реальности, и каким путем достигнуть народного благоденствия – на эти поднятые в произведении вопросы у него не было ответа, а ответить было нужно.

Общественно-политические события середины 1870-х годов подсказали автору, где вести поиски решения. Это было время развития революционного народничества, «хождения в народ». Некрасов симпатизировал деятельности народнической интеллигенции, его привлекали любовь к народу и защита его интересов этой молодежью, восхищала ее самоотверженность. И когда он в 1876 г. вернулся к работе над поэмой, то отвечал на поставленные в ней вопросы в духе этики революционного народничества.

В этой главе появляется образ «народного заступника» Гриши Добросклонова, которого поэт называет «русским юношей» (как когда-то звал Добролюбова). Этот юноша знает и любит народ и счастье свое видит в том, чтобы добиться для него лучшей доли, даже жертвуя ради этого жизнью. Вместе с Гришей в поэму, на смену старым и унылым, приходят «новые песни», «Добрые песни». С этим героем связывает поэт надежды на счастье народное.

Так сложилось, что глава «Пир на весь мир» стала завершающей поэму. Закончив ее в Ялте осенью 1876 года, Некрасов торопился увидеть ее напечатанной, но этому не суждено было сбыться. Немногие друзья наблюдали, с каким мужеством и ожесточением боролся поэт с цензурой, запретившей главу к публикации. И последнюю в своей жизни схватку с цензурой он проиграл. Глава была вырезана из уже напечатанной ноябрьской книжки «Отечественных записок», и 8100 вырезок (видимо, по числу подписчиков) было уничтожено. Уцелело всего несколько десятков оттисков. Напечатать «Пир на весь мир» удалось только в 1881 г., через три года после смерти Некрасова.

В начале семидесятых годов жизнь подарила Некрасову несколько лет относительного спокойствия и творческой активности. С весны 1870 г. жизнь его разделяла Фёкла Анисимовна Викторова (Некрасов называл и рекомендовал ее друзьям Зиной, Зинаидой Николаевной). Это в его жизни вторая женщина, к которой он обращался в стихах. З.Н. Викторова до последнего часа оставалась рядом с Некрасовым, ухаживала за ним и помогала ему в годы тяжкой болезни. За несколько месяцев до кончины Некрасов с нею обвенчался. Ей он посвятил в свое время поэму «Дедушка».

Он как будто обрел тогда второе дыхание, оставаясь поэтом живым, не теряющим связь с публикой и с современными жизненными запросами. И производил впечатление заслуженно счастливого человека. Я.П. Полонский с ощутимой завистью писал в сентябре 1873 г. Тургеневу: «Изо всех двуногих существ, мною встреченных на земле, положительно я никого не знаю счастливее Некрасова. Всё ему далось – и слава, и деньги, и любовь, и труд, и свобода…» Но внимательный и пристрастный взгляд замечал и другое.

Так, А.Ф. Кони, который встречался с поэтом в начале семидесятых, отметил в воспоминаниях поразившую его черту: «Некрасов приезжал к Ераковым в карете или коляске в дорогой шубе, и подчас широко, как бы не считая, тратил деньги, но в его глазах, на его нездорового цвета лице, во всей его повадке виднелось не временное, преходящее утомление, а застарелая жизненная усталость». Да и трудно предположить, чтоб потрясения предыдущих лет никак не отразились на его здоровье, не наложили свой отпечаток на его облик. Салтыков, который преклонялся перед Некрасовым в его борьбе за сохранение журнала, тоже отмечая проявляющуюся в нем усталость, писал: «Хлопоты с цензурой унизительные, и, право, я удивляюсь Некрасову, как он выдерживает это. Как хотите, а это заслуга, ибо он материально обеспечен… Боюсь, что он устал, что-то начинает поговаривать об отставке. А без него мы все – мат» (15 апреля 1876 г.).

Первые признаки болезни появились в зиму 1874–1875 г. Некрасов испытывал недомогание и обращался несколько раз к доктору Н.А. Белоголовому, однако держался, работал, ездил на охоту, бывал в редакции. В эту зиму он участвовал в редактировании сборника «Складчина» в помощь пострадавшим от голода в Самарской губернии, готовил восьмитомное собрание сочинений А.Н. Островского, активно работал в Литературном фонде; в результате возобновившихся отношений с Достоевским получил для публикации в «Отечественных записках» роман «Подросток».

Летом 1875 г. Некрасов с Зиной последний раз жили в Карабихе. Чувствовал он себя плохо, постоянно жаловался на боли, не дающие покоя, но, превозмогая их, работал, писал сатирическую поэму.

Поэма «Современники» является крупнейшим сатирическим произведением Некрасова. Она посвящена изображению негативных сторон жизни новой России, которая после реформ 1860-х годов переживала огромную ломку всех общественных и хозяйственных отношений старой патриархальной страны. В ней бурно развивался капитализм, появились крупные промышленные предприятия, заводы и фабрики, развивался транспорт, появились железные дороги, огромный финансовый капитал, ширилась торговля. Одновременно проявлялась хищническая сущность капиталистических отношений, принимавшая на русской почве достаточно жестокие и уродливые формы.

Сатирическая поэма, вобравшая в себя наиболее острые проблемы пореформенной России, представляет собой, по выражению Вс. Соловьева, гротесковую «фантазию современной вальпургиевой ночи». Условная композиция дает повествователю возможность свободно переходить от темы к теме, от одной общественной группы к другой, обращаясь к самым злободневным проблемам времени, изображая чиновников, промышленников, купцов, генералов, плутократов, развратников, гастрономов-эпикурейцев и многих других представителей русской пореформенной жизни. Критик С.А. Андреевский назвал ее «мемуарами необычайно умного человека», а А.М. Скабичевский отметил у Некрасова «краски мрачнее ювеналовских».

Поэма написана в форме фельетона; в следующих одна за другой сценах автор описывает разные группы людей, многие лица из которых были тотчас узнаваемы современниками. Соединяя в отдельных картинах почти документальные факты, бесчисленные торжественные банкеты в честь разных персон (почти все их персонажи – реальные лица) с гротескными их характеристиками, поэт создал колоритные образы современных «рыцарей наживы». Он увидел и выставил на позор отвратительные стороны русского капитализма в то время, когда для многих они еще не проявились достаточно отчетливо.

Сегодняшнему читателю подчас трудно читать текст этой поэмы, созданной почти полтора века тому назад. Она насквозь злободневна: лица, события, документы, городские сплетни, громкие скандалы, конфликты между известными персонами – все то, что современники улавливали сразу, что составляло злобу дня их каждодневной жизни, ушло от нас навсегда и становится интересным и понятным только отчасти и с помощью подробных комментариев.

С осени 1875 г. началось «беспрестанное хворанье», физическое состояние неуклонно ухудшалось, больной не мог спать, мучительные боли временами лишали его способности к любой деятельности. Поездка в Крым осенью 1876 г. по совету доктора Боткина принесла некоторое облегчение, стали возможны пешие прогулки, поездки в экипаже в горы и в Ореанду. Сообщая сестре о жизни в Ялте, о том, что стал немного крепче, Некрасов восклицал: «…кабы не проклятые боли – пропасть бы написал…».

Однако в Ялте работал он немало, писал лирические стихи, которые вошли в книгу «Последние песни». А главное, именно здесь была завершена четвертая часть «Кому на Руси жить хорошо». Текст ее, лишенный, на удивление, каких-либо следов болезни или усталости, поражает силою мысли и яркостью изображения. Один из современников (народник А.Г. Штанге) отметил эту особенность: «Поразительным является тот факт, что «Пир» написан полуживым человеком, над которым уже была занесена неумолимая рука смерти».

К концу 1876 года консилиум знаменитых врачей определил у Некрасова рак кишки. Н.В. Склифосовский настаивал на операции, но больной поначалу от нее отказался и принялся приводить в порядок свои земные дела: написал завещание, официально оформил для Салтыкова и Елисеева статус соредакторов «Отечественных записок», подготовил к изданию книгу стихов «Последние песни», обвенчался с Зинаидой Николаевной.

В первом номере журнала за 1877 год были напечатаны стихи из «Последних песен», среди них стихотворение «Скоро стану добычею тления…», из которого читающая публика узнала о тяжелой болезни поэта. И на него обрушился шквал писем и телеграмм, ни читать, ни отвечать на которые сил у него не было; приходили десятки посетителей, которых тоже не могли принимать.

Однако такой поток сочувствия не мог не радовать поэта, укрепляя его в мыслях о том, что жизнь его не напрасна, а поэзия людям необходима. В начале февраля к поэту пришла депутация студентов нескольких институтов с адресом, в котором выражалось преклонение этой молодежи перед ним, поэтом и гражданином: «Из уст в уста передавая дорогие нам имена, не забудем мы и твоего имени и вручим его исцеленному и прозревшему народу, чтобы знал он того, чьих много добрых семян упало на почву народного счастья. Знай же, что ты не одинок, что взлелеет и возрастит семена эти всей душой тебя любящая учащаяся молодежь русская». Под текстом было 395 подписей. Некрасов с волнением выслушал послание студентов, а потом прочитал депутатам стихотворение «Вам, мой дар ценившим и любившим…», которое не вошло в «Последние песни», и подарил на память листок, на котором было им записано это его лирическое прощание с читателями: «Вам, ко мне участье заявившим в черный год, простертый надо мной, посвящаю труд последний мой!» Лист с автографом поэта, окантованный под стекло, долго висел на стене читального зала студенческой библиотеки Петербургского университета.

После состоявшейся все-таки в апреле 1877 г. операции, которая подарила больному еще несколько месяцев жизни, здоровье его несколько улучшилось. Некрасов мог ходить по комнате, сидеть в кресле, принимал приятных ему посетителей. В начале лета состоялась последняя его встреча с Тургеневым, которая так потрясла обоих, что они смогли только обменяться безмолвным рукопожатием. Живя летом на даче, Некрасов начал диктовать свою автобиографию. В ноябре он получил последний привет от Чернышевского из далекого Вилюйска.

И в эти свои последние месяцы он продолжал сочинять стихи, в которых звучали главные темы его творчества: обращения к родине, к народу, к ушедшим соратникам и к тем молодым, кому предстоит нести в народ «разумное, доброе, вечное», к другу-читателю. И, конечно же, к Музе, служению которой он посвятил себя. К ней обращено последнее стихотворение Некрасова, сочиненное за несколько дней до кончины:

Некрасова не стало 27 декабря 1877 года (по новому стилю 8 января 1878 г.). 30 декабря состоялись похороны его на Новодевичьем кладбище. От Литейного проспекта до Московской заставы гроб несли на руках, а сопровождала его толпа в пять тысяч человек. Так в России не хоронили еще ни одного поэта.

Надежда Тархова