Конец сезона

Внизу, в долине, распустились фиалки. Лили слышала об этом от Зеппа, обслуживающего подъемник, — это он по утрам приходит первым, включает радио и подвешивает гондолы. Затри последних месяца Лили спускалась в долину всего четыре раза, ведь каждая поездка обходится в двенадцать марок, а Зепп тут ничем помочь не может, все оплаты идут через компьютерный горнолыжный абонемент, к тому же внизу, в деревне, такая же скучища, как и здесь, наверху.

Сделай это ради меня, умоляла мать, хоть раз в жизни сделай что-нибудь ради меня. Вот и просидела Лили в отеле «Хирш» на вершине Хиршхальма целых сто дней, так и не научившись за это время ни кататься на лыжах, ни пользоваться сноубордом, ежедневно задаваясь вопросом, зачем, черт возьми, она уступила матери.

Лили не могла отделаться от чувства жалости, которое вызывала у нее мать с ее плохо покрашенными волосами, бледным, нездоровым цветом лица, усталыми глазами и, конечно же, отечными, как у всех официанток, ногами — особенно той, где большой палец посинел и распух, а ноготь кровенил.

Не хочу, чтобы у меня были такие же ноги, ни за что, подумала Лили, но тут же пообещала матери работать вместо нее четыре месяца в отеле на Хиршхальме. И вот результат. Здесь до сих пор лежат сугробы высотою в три с половиной метра, хотя в долине, по словам Зеппа, давно ходят без чулок.

С самого декабря ее окружала белизна — цвет, который, собственно, не является цветом; белизна все поглощает и отравляет ей нутро, подобно крысиному яду. Лили мечтает о зелени, а еще о том, чтобы кто-нибудь был с нею рядом.

В ее каморке висит фото календарь с цветами, их названия она выучила наизусть и бормочет их перед сном: касатик, волчник обыкновенный, водосбор темный, белоцветик весенний, касатик желтый, морозник, венерин башмачок, купальница, роза альпийская волосатая, прострел альпийский, горечавка ластовая, горечавка венгерская.

Габор, Марта и Золтан никогда не слышали о горечавке венгерской, Лили спрашивала их об этом. Эти трое — отец, мать и сын — каждую зиму работали на Хиршхальме, в апреле делали двухнедельную передышку, потом переезжали в отель на Балатоне. Для Лили оставалось загадкой, почему Золтан, худощавый и застенчивый парень, не уходил от родителей. Сидит себе и пялится в окно. Лили ждала, что он когда-нибудь решится заговорить с ней. Иногда слышно, как он ритмично постанывает за стенкой в соседней комнате — конечно, ему приходится что-то делать с собой, чтобы не тронуться умом. Как и ей самой. Она даже не догадывалась, до чего тяжело будет просидеть наверху целых три месяца, до чего одиноко.

А Зепп, трогательный бедняга Зепп? Через сто дней она едва не поддалась ему. Едва. За восемнадцать дней до окончания сезона. Но тут неожиданно появился Огненный Дракон.

Пока еще она ничего не знает о нем, каждый день думает лишь о том, как бы сбежать отсюда прочь, и иногда Габор, чтобы подбодрить, пощипывает ее за попку. Обслуживая гостей, Габор и Золтан надевают белые рубахи и черные кожаные жилеты, отец — приземист и толст, сын — худощав и высок ростом. Порой Габор тихо и спокойно что-то втолковывает сыну по-венгерски, но чаще оба миролюбиво помалкивают, аккуратно складывая салфетки. Марта, жена Габора, работает на кухне и лишь изредка появляется в зале ресторанчика. К концу сезона она выглядит бледной и усталой, от нее пахнет мясом. Лили — вегетарианка, а потому уже одна мысль о подобной работе кажется ей нестерпимой. Марта лишь качает головой. Плохо для здоровья, говорит она и продолжает изо дня в день готовить сырные клецки, омлет королевский, шпинатные блинчики.

Слова «конец сезона» становятся для обслуживающего персонала своего рода мантрой, но пока еще сезон не кончился. Фрау Пфефферле, хозяйка отеля, велит всем расписывать яйца; она принесла из долины ветки форсиции, чтобы потом повесить на них расписные яйца, поскольку каждое время года требует особых декораций. На Новый год они надували воздушные шарики, на фашинг[1] рассыпали конфетти и надевали дурацкие шляпки. Теперь же фрау Пфефферле достала откуда-то чучела цыплят, которым напялили самодельные фартучки, перед тем как поставить на каждый столик. Лили берет пушистый комочек, чувствует, как в ладонь впивается острый клюв — противно. Габор кладет руку ей на плечо. Уж больно Лили у нас чувствительная, говорит он и забирает цыпленка. Ей хочется схватить хлебный нож, чтобы всех прикончить. Ах, мышка моя, успокаивает ее каждую неделю мать в телефонном разговоре, скоро все останется позади; голос у нее кажется все более довольным, и у Лили возникает подозрение, что прооперированная нога заживает гораздо быстрее, чем мать об этом рассказывает.

Лили приехала сюда наверх 27 декабря, в снежную бурю, совсем одна в гондоле, раскачивавшейся над вершинами деревьев. Чувствовала она себя погано, что, впрочем, почти не отличалось от ее обычного состояния, так как мутило ее постоянно. Слишком много вечеринок, противозачаточных пилюль, неверных парней.

— О! — воскликнула фрау Пфефферле, впервые увидев Лили. — Китаяночка. Рита могла бы и предупредить.

Лили только головой мотнула, как лошадь, отгоняющая мух.

— Не больше двенадцати минут на комнату, — строго инструктировала ее фрау Пфефферле, — не больше двенадцати, ясно? Причем в стирку идут лишь те полотенца, которые валяются на полу.

Удивительно, как свинячат люди у себя в номере, когда знают, что наутро придет убираться горничная. В первый день она заревела уже после четвертой комнаты.

— Рита поначалу тоже выла как собака, — сказала фрау Пфефферле.

Еще ребенком Лили чувствовала у себя в груди большую птицу, которая больно колотилась о ребра, и она, Лили, была готова на что угодно, лишь бы избавиться от этого ощущения; позднее, заметив, как у матери начинает подрагивать нижняя губа и срывается голос, она тут же выходила из комнаты. Мать считала ее бессердечной, но привыкла сначала говорить то, что нужно было сказать, и только потом разражаться рыданиями.

Нет, горы не были сказочно прекрасны. Если сияло солнце, Лили казалась себе ничтожной перед их величием; если на вершины ложился туман, она боялась затеряться во мгле; а когда валил такой снегопад, что не различишь и собственной ладони, у нее начиналось что-то вроде клаустрофобии.

В первые дни от перестилания кроватей ныли руки. Когда заканчивалась уборка номеров, приходилось накрывать в столовой, готовиться к обеду; не успеешь закончить — уже собираются постояльцы, грохоча лыжными ботинками.

Через четыре дня после ее прибытия праздновали Новый год — 2000-й. Дурацкое событие. Когда наконец наступила полночь, все постояльцы высыпали наружу, столпились в углу веранды, где мобильники, хотя и слабо, но все же работали, и принялись трепаться по телефону.

Фрау Пфефферле запечатлела на щеке у каждого свой розовый поцелуй, в ее глазах, обрамленных сеткой морщинок, стояли слезы: С новым тысячелетием! Танцуют все! Лили видела, как некоторые из постояльцев запускали потешные ракеты, которые тут же исчезали среди темной громады гор; ей сделалось страшно, что вот так же просто может угаснуть и ее жизнь, не успев толком разгореться. Она бросилась к гондолам, встала перед контрольной телекамерой и, задрав свитер, покачала полными голыми грудями. Но тут же собственная выходка показалась ей глупой, стало одиноко. Освещенный отель «Хирш» и люди в его окнах были похожи на картинки из телефильма.

Хорошо хоть грудь у тебя не такая худосочная, как у китаянок, твердила мать; зато глаза у Лили узкие и косые, лицо плоское, волосы черные и гладкие. В детском саду ее прозвали Китайской Лилией; почему-то другого имени, кроме Лили, мать выдумать не могла. Как звали того мужчину, мать не помнит — то ли Лю Фен, то ли Фен Лю; он был официантом китайского ресторанчика в Розенхайме. Ни за что не стану официанткой, клялась себе Лили, делая школьные уроки за столиком очередного ресторана, где работала мать.

С той новогодней ночи, когда Лили задрала свитер перед контрольной телекамерой, Зепп каждый вечер, выключив подъемник, приходит в ресторанчик и, потягивая фруктовый напиток, бросает на нее тоскливые взгляды. Массивный, обожженный горным солнцем мужчина с огромными ручищами; впрочем, после трех месяцев вынужденного любовного воздержания даже он стал ей небезынтересен, а когда Зепп заговорил о распустившихся в долине фиалках, Лили догадалась, что скоро получит фиалку в подарок, а потом, наверное, шоколадку.

За восемнадцать дней до окончания сезона прибыла группа студентов, возглавляемая профессором — маленькой стройной женщиной с крашеными рыжими волосами. Какой она преподает предмет, Лили так и не поняла, во всяком случае профессорша выкладывала на стол часы-луковицу, а студенты принимались лихорадочно строчить в своих тетрадках, чтобы потом вслух зачитывать написанное; через каждые два часа объявлялся перерыв, и Лили приносила большие термосы с кофе; лишь один из студентов, самый симпатичный, пил чай. Высоченный парень, вьющиеся черные волосы, почти такие же черные, как ее собственные, глаза за очками в никелевой оправе — синие, вроде колокольчиков горечавки. Губы и щеки пухлые, в лице что-то ангельское. Лили так и называет его про себя — Большой Ангел.

Утром, склонившись за завтраком к чучелу цыпленка, он поморщился. Эта реакция и покорила Лили. Поворачиваясь, он случайно попал ей локтем в глаз, тут же извинился. Лили только отмахнулась, хотя синяк остался. Теперь каждый раз, заприметив ее, он смущается, а она улыбается и чувствует легкую дрожь. Лили с благодарностью отмечает, что в своем номере он аккуратно развешивает одежду или складывает ее на стул, а мусор бросает в ведро. Зубная щетка у него новехонькая, он пользуется дезодорантом, бреется безопасной бритвой. Все это ей нравится.

На его ночном столике Лили обнаружила книжку: Год Дракона. Китайский гороскоп на 2000-й год. Осторожно взяв книгу, она отыскала страничку, где значится год ее рождения: 1979. Она — Коза. С этим, пожалуй, согласились бы многие из тех, кто меня знает, думает она. Коза, читает Лили, активна и полна энергии. Только действуешь ты слишком скоропалительно. Надо умерить пыл. Не получив того, что желаешь, наяву, ты начинаешь фантазировать. Тебе всегда хочется чего-то большего, чем у тебя есть. Верно, бормочет Лили. Но жизнь будет к тебе добра. Жизнь будет ко мне добра, шепчет Лили. Козы легко уживаются со всеми другими знаками Зодиака, кроме Зайца. На Зайца у Козы не хватает терпения. Благоприятны сочетания с Петухом, Лошадью и Собакой.

В обеденное меню Лили вписала: «Жаркое из серны с красной капустой и кнедликами». Постояльцы удивленно рассматривают поданного им гуся. Большой Ангел расхохотался:

— У серны, значит, бывают крылья.

Лили покраснела. Выбежав после обеда на веранду, она принялась разыскивать его глазами. Вдали гудели подъемники, таща по склонам гор игрушечные фигурки лыжников, на снежные вершины надвинулась шапка тяжелых туч. Может, ей удастся разглядеть на трассе его красный комбинезон? Она впервые пожалела, что не умеет кататься на лыжах. Жизнь будет добра ко мне, прошептала она.

В регистрационном журнале Лили отыскала его фамилию и дату рождения: Петер Грюнлер, 7 июня 1976 года. Сверилась с китайским гороскопом: год рождения 76-й — Дракон. Стало быть, Ангел — Дракон. Огненный Дракон поднимается в небеса. Он будет могуществен и прославлен. Он найдет себе союзника, а когда наступит пора, к нему придет счастье. Но Огненный Дракон любит и одиночество, нужно помочь ему открыть себя… Дракона интересуют Змеи, Крысы и Обезьяны. Шанс сойтись с Драконом есть у Лошади и Козы. Шанс есть. А большего ей и не надо. Он пробудет здесь еще целую неделю. 10–17 марта: трудная неделя для Дракона; достаточно неловкого движения, и может случиться беда. Лучше оставаться дома!

Совет Козе: Остерегайтесь электроприборов. Влюбленной Козе следует решить свои проблемы в течение недели, иначе будет поздно. Она их не решит никогда!

Когда он заказал себе порцию шоколадного торта «Мавр в рубашке», у нее екнуло сердце.

— На лыжах все было в порядке?

У него удивленно взлетели брови. Подъемники закончили свою дневную работу, и Зепп подарил ей маленькую горную фиалку. Спасибо, холодно поблагодарила Лили.

Петер поднялся с места, Лили быстро спрятала фиалку и скрылась на кухне. Марта взглянула на синий цветок. Проговорила: вот снег сойдет, опять любовь начнется.

Лили надеялась, что погода для лыж будет хорошей. Ведь и без того осталось всего пять дней. Трудная неделя для Дракона, для Козы тоже.

Во вторник сломалась микроволновка, в среду перед Лили заголился в своем номере пожилой мужчина, в тот же день Габора подкосил сильный грипп, в четверг заболела Марта, и Лили пришлось помогать на кухне. В пятницу она валилась с ног от усталости, а отношения с Драконом ничуть не продвинулись. Каждое утро он справлялся о ее глазе, синяк под которым менял свой цвет. Влюбленной Козе следует решить свои проблемы в течение недели, иначе будет поздно. Она их не решит никогда!

У нее оставался единственный день. Лили знала, что она уже не просто влюбленная, а без памяти и по уши втрескавшаяся Коза. Только ей никак не приходило на ум, как воспользоваться своим шансом.

В последний вечер студенты затеяли игру. Прилепляли друг другу на лоб записочки с именем персонажа, которое тот, кому прилепили записочку, должен был угадать, а Лили носила им вино и коктейли.

Профессорша нарядилась в облегающий свитер, распустила рыжие волосы. Студентки вели себя сдержанно, а студенты постепенно напивались — все, кроме Петера. Он пил только воду и чай, скучал, но сидел терпеливо. Посреди игры встал, направился в туалет.

— Только в зеркало не глядеться, — крикнули ему вслед.

Лили пошла за ним.

— О! — воскликнула она, когда Петер вышел из туалета. Он улыбнулся. Желтая записочка качнулась на его лбу. Наклонившись к Лили, он шепнул:

— Кто я?

— Огненный Дракон, — выпалила Лили. Только потом, догадавшись, о чем речь, прочитала: — Гарри Поттер.

— Гарри Поттер? А кто это?

— Маленький мальчик, который носит очки и умеет колдовать, — объяснила Лили.

— Вот как, — Петер тронул свои очки. Оба в некотором замешательстве молчали, пока в коридор не выскочил студент с криком: — В зеркало смотрелся?

— Нет, — ответила Лили, — не смотрелся.

— Ненавижу игры, — шепнул ей Петер.

У Лили подкосились ноги. Пришлось сесть прямо на ступеньки лестницы. Ладони увлажнились, зато во рту пересохло. Коза и Огненный Дракон. Огненный Дракон и Коза.

Ночью ей не спалось. Ей виделись он и она, как они вместе идут по планете, идут целенаправленно, прямо к Хиршхальму. Это казалось вполне логичным, естественным. Коза и Огненный Дракон. Жизнь будет к ней добра. В три часа начался снегопад. Большие хлопья, будто обрывки бумаги, кружились в свете наружных фонарей.

Еще, еще больше снега, взмолилась Лили, пусть все занесет снегом. Ну пожалуйста, пожалуйста. Но в тот же момент хлопья сделались меньше, а вскоре снегопад и вовсе прекратился.

С семи часов, даже раньше, она начала ждать его к завтраку. Петер пришел в девять. Лили приберегла для него круассаны. Поблагодарив ее улыбкой, он сел за стол, приступил к завтраку. На нем уже был красный лыжный комбинезон. Петер поглядывал в окно, оценивая состояние снега.

— Поосторожней надо сегодня, — предупредила Лили, — снег сыроват.

— Да, глупо было бы сейчас грохнуться, — сказал Петер и вышел наружу, а чуть позднее Лили увидела, как он уехал на лыжах. Спустился по трассе к промежуточной станции. Слепящий снег заставил ее прищуриться, тут Габор положил ей на плечо тяжелую ладонь.

— Все кончается. Конец сезону. Конец снегу. Конец всему этому дерьму, — проговорил он, а когда убрал ладонь, красная точка уже исчезла из виду. — Мне будет не хватать тебя, — сказал Габор, уставившись на снег. — Береги себя, малышка Лили.

— Жизнь будет ко мне добра, — громко и отчетливо ответила Лили.

— Ясное дело, — пробормотал Габор. — Только надо держать ее в руках покрепче.

Схватив с углового дивана подушку, украшенную изображением оленя, он тряхнул ее так, что пыль посыпалась, после чего оба уставились на пылинки, парившие в солнечных лучах, а когда пылинки улеглись на пол, Лили скинула передник, выбежала в коридор, сорвала с вешалки свою куртку и бросилась к подъемнику; там она дрожащими руками взяла из автомата билет, прыгнула в гондолу и поехала к промежуточной станции.

Далеко внизу лыжники, скатываясь по трассе, вычерчивали элегантные кривые. Она всматривалась в крошечные фигурки, но не могла отыскать красного пятнышка. Прибыв на промежуточную станцию, Лили постучала в окошко смотрителя. Зепп поднял глаза, в которых отразилось небо, придав им неземную голубизну. Зепп от волнения мял свои огромные ладони.

— Лили, — сказал он. — Это ты.

— Зепп, — перебила она его, — сделай мне одолжение.

— Все, все, что захочешь.

— Большое одолжение. Надо остановить подъемник на пару минут, когда я буду в гондоле. Только на пару минут. Пожалуйста.

Зепп недоуменно взглянул на нее.

— Мне нужно немного побыть там, наверху.

— Зачем?

Лили опустила глаза.

— Я влюбилась, — бормочет она.

— Вот как.

Зепп отворачивается к мониторам и пульту управления.

— Нет, нельзя. Останавливать можно только в чрезвычайных случаях.

Лили ждала, переминаясь с ноги на ногу, лыжники тормозили совсем рядом. Ждать пришлось целую вечность. Наконец он появился, выстрелив красной молнией по трассе. Она встала в очередь к гондолам, пропускала лыжников вперед, пока Петер не оказался сзади. Тут она обернулась. Он снял лыжные очки.

— Привет, — удивился он.

— О, привет.

— Неужели отгул?

— Нет, просто кое-какие дела.

Она молила судьбу оставить их в гондоле наедине. Нужен хотя бы этот маленький шанс.

Они действительно остались одни в маленькой гондоле, которая, вздрогнув, со скрипом начала подъем. До вершины Хиршхальма семь минут. На лице у Лили появилась неуверенная улыбка.

— А где ваши лыжи? — поинтересовался он.

— Я не умею кататься.

— Работаете тут, наверху, и не умеете кататься на лыжах?

— У нас все равно не бывает времени.

— Бедняжка, — покачал он головой.

Они умолкли. Снаружи было тихо. Под ними проплывали темные верхушки елей.

— Вон там вчера лавина сошла, — он показал на темное пятно на горном склоне.

— Да, сейчас опасно.

— Как ваш глаз?

— О, все уже прошло. Правда, — ответила Лили.

— Я порой бываю ужасно неловок.

Они улыбнулись друг другу. Лили знала, что за следующей вершиной покажется Хиршхальм. Конец. Шанс потерян. Единственный шанс потерян. Она глубоко вздохнула.

— Касатик, волчник обыкновенный, водосбор темный, белоцветик весенний, касатик желтый, морозник, венерин башмачок, купальница, роза альпийская волосатая, прострел альпийский, горечавка ластовая, горечавка венгерская, — выпалила она, не переводя дух.

— Да-да, — пробормотал он.

— Скоро цветы распустятся.

— Да, — повторил он, — скоро распустятся.

Он улыбнулся, улыбнулся своей ангельской улыбкой. Лили видела перед собой только эти улыбающиеся губы.

— Я — Коза, — прошептала она, не понимая толком, произносит ли эти слова вслух или про себя.

— Что?

— Коза. Из китайского гороскопа.

— Ах, вот как.

Молчание. Тут он догадался:

— Вычитали в моем китайском гороскопе?

— Нет-нет, — смутилась Лили, — я давно это знала.

Он кивнул.

— Я же китаянка. Мы такие вещи знаем.

— Конечно, — согласился он. — Книга мне понадобилась, потому что мы рассматривали дело одного официанта-китайца, который, ссылаясь на китайский гороскоп, пытался отвертеться от обвинения в предумышленном нанесении тяжких телесных повреждений. Дескать, он Лошадь, а потому испытывает панический страх перед Змеями… Мы, видите ли, изучаем право. Наша профессорша любит экзотические судебные дела.

Лили вежливо улыбнулась. Гондола качнулась.

— А кого боятся Козы?

— Только Зайцев.

Он улыбнулся. У Лили замерло сердце.

— Я — Заяц, — проговорил он.

— Нет, — горячо возразила Лили, — неправда! Вы — Огненный Дракон!

— Огненный Дракон?

— Именно. Огненный Дракон.

— Ах, да. Вы однажды уже говорили мне. Но нет, я — Заяц.

Лили уставилась в пол, и, если бы там была кнопка, чтобы открыть люк в днище и рухнуть вниз, она бы не замедлила это сделать.