Конец вечной мерзлоты

Эпилог

…В этот год великого несчастья, когда был расстрелян первый ревком Чукотки, летом пришел пароход с большим отрядом большевиков. Арестовали всех участников контрреволюционного переворота и увезли во Владивосток.

На могиле расстрелянных ревкомовцев поставили памятник — деревянный обелиск с жестяной пятиконечной звездой. На восточной стороне обелиска было выжжено раскаленным гвоздем:

Спите спокойно, борцы за свободу, Вечным, безмолвным, таинственным сном. В тундрах далекого дикого края Смерть вас сразила кровавым серпом. Пали вы жертвой от рук капитала, Пали в кровавой борьбе. В душах друзей по идее Создали вечную славу себе. Спите ж, забывши тревоги земные. Спите как братья народной семьи, С роднны дальней приветы, родные, Вас не пробудят от мертвой тиши.

В конце лета из тундры приехал Теневиль и стал упрашивать Милюнэ переехать в стойбище.

— Новому человеку надо расти крепким и сильным, — настаивал Теневиль, видя, в каком плачевном состоянии находится Милюнэ.

Наконец она согласилась, почувствовав в словах Теневиля правоту и заботу о будущем ребенке.

В тундре Милюнэ успокоилась, пришла в себя. Она была в привычном с детства окружении, на вольном просторе и со временем окончательно поверила, что жизнь, прожитая в Ново-Мариинском посту, — причудливый, странный сон. Родился еын. В тундру пришли новые люди — учителя, врачи. Стойбище Теневиля, бывшее Армагиргина, влилось во вновь организованный первый чукотский оленеводческий совхоз "Снежное",

Милюнэ назвала сына Булатом.

В отделе регистрации в Анадыре, куда Милюнэ ненадолго приехала, она высказала пожелание, чтобы сын был записан как Булат Александрович Булатов. Но сотрудник, рыжеволосый и скучный человек, криво усмехнулся и назидательно сказал:

— Каждому хочется породниться с героем… Давайте запишем так — Булат Александрович Милюнэ.

— Милюнэ не годится, — терпеливо объяснила ему Милюнэ. — Это женское имя. Тогда уж лучше пусть будет Милют.

Окончив среднюю школу, Булат уехал в далекий Ленинград, казавшийся Милюнэ расположенным дальше луны. Уезжал мальчиком, а приехал через пять лет молодым человеком, до боли похожим на Александра Булатова. Булат работал в тундре — искал драгоценный денежный металл. Упрашивал мать переселиться к себе в Анадырь. Однажды приехал не один, а с молоденькой женой.

Здесь, в тундре, Милюнэ получила весть о смерти Тымнэро. Он уже был глубоким стариком и жил в одном из первых каменных домов Анадыря. Дочка его после окончания института работала в Анадырском краеведческом музее, приезжала к Милюнэ, расспрашивала про ревком…

А потом пришел черед уйти сквозь облака и Раулене с Теневилем. Они умерли в один месяц, вознесясь к северному сиянию глубокой, тихой зимой.

После их смерти как-то пусто стало в тундре.

И тогда она согласилась переехать к сыну.

Уже скоро год, как Милюнэ жила в столице Чукотского национального округа, в городе Анадыре, в многоэтажном красивом доме на проспекте имени Отке.

Она жила у сына Булата Александровича Ми-люта, старшего геолога Анадырской комплексной геологоразведочной экспедиции, окруженная заботой и лаской его жены Натальи Николаевны и двух внуков-студентов.

Она помнила Анадырь совсем другим, когда он еще назывался Ново-Мариинским постом.

Воспоминания всплыли, всколыхнулись, едва только Милюнэ вышла из вертолета.

Милюнэ с сыном спустились вниз, прошли мимо морского порта. Мать часто оглядывалась. За мостом она остановилась и долго смотрела на вывеску хозяйственного магазина.

— А где церковь? — спросила она.

— Какая церковь? — удивился сын. — Сколько здесь живу — никакой церкви не помню…

Еще раз оглянувшись, Милюнэ спросила:

— А большие железные мачты?

— Вот мачты помню, — ответил Булат. — Несколько лет назад их свалили: проржавели они, могли упасть. Рядом уже новые дома построили.

Затем они пришли на могилу, поглядели на побелевший от дождей и снегов обелиск, прочли выцветшие слова, которые всегда она помнила:

Спите спокойно, борцы за свободу, Вечным, безмолвным, таинственным сном…

Милюнэ села на крепкий дерн, смахнула с ресниц две прозрачные слезинки и сказала;

— Здесь лежит твой отец…

— Я знаю, — тихо ответил Булат.

Каждый погожий день бабушка Милюнэ приходила на этот зеленый холмик. Она шла мимо нового красивого Дома культуры, школы, мимо телецентра. Слева оставалось бывшее здание уездного правления, справа — хозяйственный магазин на месте церкви, где служил отец Михаил…

Но мимо проносились большие машины, впереди гремел морской порт. Анадырский лиман был полон кораблей.

Кончилось время вечной мерзлоты для чукотского народа, ушло в далекое прошлое…

Однажды, когда она сидела на пожухлой уже траве, со стороны нового Анадыря подъехало несколько автомашин. Один из приехавших подошел к Милюнэ и сказал:

— Бабушка, вам придется уйти отсюда.

Милюнэ испуганно посмотрела на него, на людей с лопатами, деловито примеривавшихся к зеленому холму, испуганно спросила:

— Что вы тут собираетесь делать?

— Решено перезахоронить героев, — коротко объяснил человек. — В братской могиле у памятника, на мысу… Отойди бабушка, не мешай.

Милюнэ послушно отошла и присела чуть поодаль. Но зачем тревожить прах умерших? Она почувствовала неожиданную боль в сердце и несколько раз глубоко вздохнула.

Когда добрались до мерзлоты, зазвенели ломы и лопаты. Куски льда, смешанного с землей, летели в разные стороны и таяли на ярком осеннем солнце.

Людей было много, и работа продвигалась споро.

Вдруг все разом остановились.

Милюнэ встала с бугорка и подошла к краю разрытой большой ямы.

Те двое, что стояли в яме, низко наклонились. Милюнэ видела, как один из них осторожно снял с лица Булата меховую рукавицу, которой она тогда накрыла его лицо… Она увидела его глаза. Точно такие, какими видела в последний раз в феврале двадцатого года… Ее Булат, пролежавший пятьдесят лет в вечной мерзлоте, был такой же молодой, как тогда… Он был моложе своего сына!

Пораженные увиденным, люди обнажили головы.

Мклюнэ не отрывала глаз от широко раскрытых, смотревших в голубое осеннее небо новой Чукотки глаз Булата.

Она слабо вскрикнула и потеряла сознание.

Очнулась Милюнэ в незнакомом месте. Все вокруг было белое, и даже сам Булат, ее сын, и его жена Наташа тоже были в белом, будто собрались в снежную тундру на Песцовую охоту.

— Где я? — тихо спросила Милюнэ.

— Лежи, лежи, — ласково произнес Булат. — Ты в больнице… Сейчас тебе уже хорошо, не волнуйся…

— А что с ним?

— На новом месте похоронили, — ответил Булат. — У памятника…

— А ты не видел его?

— Не успел, — вздохнул Булат. — Когда я прибежал, они уже были в закрытых гробах… Говорят, они были такие, как пятьдесят лет назад. — В ледяной линзе лежали…

— Я видела, — прошептала Милюнэ. — Булат был точно такой, каким я его похоронила. На его лице не было страдания. Только удивление. Он всегда был такой.

— Говорят, — сообщила Наташа, — у него под свитером нашли какую-то бумагу. Трудно разобрать написанное, но будто бы ваше имя хам написано…

Милюнэ вздохнула и закрыла глаза.

Много еще лет невдалеке от гранитной плиты можно было увидеть старую женщину в старинном чукотском меховом одеянии — кэркэре, молча часами сидящую на корточках над Анадырским лиманом.

Иногда она подходила к плите и, беззвучно шевеля губами, читала золотом начертанные слова: