Конкистадоры

Разведчики на берегах Мексиканского залива

Планы губернатора Кубы Веласкеса. – Старый солдат Берналь Диас дель Кастильо и его хроника. – Каравеллы Кордовы у берегов Мексиканского залива. – Страна высокой цивилизации – Юкатан. – Резня под Чампотоном. – Возвращение на Кубу. – Экспедиция Грихальвы. – «На суше мы им показали!» – Мирные переговоры на земле Табаско. – В Мексику!

После покорения Кубы ее губернатор Веласкес основал там несколько колоний и построил на юго-восточном берегу свою резиденцию – первую столицу острова Сантьяго де Куба (город Св. Якова на Кубе). Он щедро раздавал колонистам земли с жившими на них индейцами, поощрял добычу золота и развитие сельского хозяйства, особенно разведение сахарного тростника. Кроме того, испанцы в поисках новых земель предприняли ряд экспедиций на побережье материка. Многие надеялись найти в Центральной Америке морской пролив, который привел бы их в другие страны. Такой пролив еще в 1508 году тщетно искали Висенте Пинсон и Хуан Диас Солис. Они высадились на берегу Гондурасского залива и стали, таким образом, первооткрывателями полуострова Юкатан. Такую же экспедицию задумал и Веласкес. Вскоре ему удалось осуществить свой замысел.

В это время к берегам Гондурасского залива, а по данным некоторых источников – к Багамским островам, для охоты за людьми отправились свыше ста кубинских колонистов под командованием идальго Франсиско Эрнандеса де Кордовы. Современники отзывались о нем как о смелом человеке, жестоко расправлявшемся с индейцами.

Колонисты на свои средства приобрели две каравеллы. Третью им дал губернатор, надеясь получить свою долю добычи и рабов. Конкистадоры запаслись провиантом, наняли матросов и закупили стеклянные бусы для обмена на золото.

В этой экспедиции участвовали спутник Колумба по его четвертому путешествию кормчий Аламинос и родственник Веласкеса – будущий автор замечательной хроники о завоевании испанцами Мексики – Берналь Диас дель Кастильо, родившийся в 1492 году, когда Колумб впервые отправился за океан. Покинув в 1514 году Испанию, Диас вместе с вице-королем Золотой Кастилии Авилой прибыл на Панамский перешеек. Но здесь из-за ссор между командиром и солдатами многие колонисты, в том числе и Диас, попросили разрешения переселиться на Кубу, о недавнем покорении которой они узнали. Губернатор Кубы Веласкес встретил их радушно, пообещал землю и индейцев. Однако прошло три года, а солдаты все еще слонялись без дела и не было у них ни земли, ни рабов. Недовольные этим, они охотно приняли участие в экспедиции Кордовы.

Старый солдат был наделен феноменальной памятью и в восемьдесят лет написал хронику («Правдивая повесть о завоевании Новой Испании») своих необыкновенных приключений в стране ацтеков и майя. Во вступлении он писал: «Я уже стар… потерял зрение и слух. По велению судьбы я не нажил ничего ценного, что мог бы оставить в наследство своим детям и потомкам, кроме правдивого рассказа о своей жизни. Но они вскоре убедятся, что это необыкновенный рассказ». Эти слова, намекавшие на большое значение его труда, оказались пророческими. Хроника Диаса действительно стала одним из ценнейших документов, правдиво отображающим историю завоевания Америки. Диас умер в Гватемале в возрасте восьмидесяти девяти лет, не нажив себе состояния в долгих военных походах.

В феврале 1517 года все три каравеллы снялись с якоря и вышли в море, но вскоре попали в сильный шторм и сбились с курса. Лишь через три недели на горизонте показался неизвестный берег.

То была северо-восточная оконечность огромного полуострова Юкатан возле мыса Каточе – страна народа майя.

Храм майя.

Толпившимся на берегу индейцам явилось настоящее чудо: сначала далеко в море, у самого горизонта, возникли три черные точки, вскоре они превратились в плавучие горы с шапкой белых облаков, и наконец стало видно, что к берегу подходят огромные лодки с чужеземцами на борту.

Смертельно усталые, измученные испанцы были счастливы: они уже не надеялись на спасение.

Низкий берег, усеянный обломками скал, постепенно переходил в обширную равнину. Вдали возвышалась высокая стена, за которой виднелась вереница каменных зданий – пирамиды, храмы и дворцы. Чудесный город на земле, где испанцам до сих пор встречались лишь толпы полуголых дикарей и крытые пальмовыми листьями хижины!

Утром на десяти пирогах по сорок человек в каждой появились касики в сопровождении воинов.

Кордова знаками стал уверять их в дружбе, и индейцы поднялись на борт флагманского корабля. Но объясняться с испанцами они могли только жестами.

На прощание испанцы одарили гостей стеклянными бусами. Назавтра индейцы снова появились, ведя за собой пустые пироги, и стали знаками приглашать испанцев на берег. Любопытство победило осторожность, и Кордова приказал спустить шлюпки. Матросы в полном боевом вооружении сели в них и поплыли вслед за индейскими пирогами.

На берегу их встретили толпы индейцев, пришедших из города посмотреть на чужеземцев. Испанцы следовали за касиками, уводившими их все дальше от берега. Вдруг из засады с громкими криками выскочили вооруженные воины и осыпали испанцев градом стрел.

В первое же мгновение были ранены пятнадцать испанских матросов. Индейцы в ярких боевых доспехах – разукрашенных перьями шлемах и ватных панцирях, хорошо защищавших от стрел, – прикрываясь щитами, с луками и стрелами в руках бросились на испанцев. Те разбежались в разные стороны, залегли за пригорками, обломками скал и открыли огонь из мушкетов и аркебуз.

Индейцы пришли в ужас: они никогда не видели, чтобы людей убивали с такого расстояния, да еще посохами, извергающими дым и огонь, издающими грохот, подобный грому небесному. Бледнолицые пришельцы с моря были, по-видимому, злыми духами… И туземные воины в паническом страхе обратились в бегство. Отряд Кордовы был спасен.

Хотя и следовало ожидать новой атаки индейцев, испанцы не могли удержаться от искушения осмотреть покинутый жителями город. Здания его были украшены изображениями змей, ягуаров и других зверей. Заглядывая в дома и храмы, конкистадоры обнаружили там алтари, расписанные ярким орнаментом, изваяния зверей и драконов с человеческими головами, незнакомые письмена на стенах, глиняных идолов, сундуки, украшенные медными и золотыми фигурками животных. Подобные произведения искусства повстречались испанцам в Новом Свете впервые. Они захватили с собой как можно больше драгоценных предметов и поспешили оставить негостеприимные берега.

Роспись на сосуде (искусство майя).

Однако Кордова отнюдь не торопился покинуть эту страну, сулившую богатую добычу. Он хотел тщательно обследовать ее.

Пятнадцать дней испанская флотилия шла вдоль берегов Юкатана на запад, и мореплаватели заносили на карту все новые и новые мысы, бухты, рифы и отмели. Когда иссякли запасы пресной воды, испанцы высадились на берег вблизи другого крупного города майя. На берегу их встретили касики в парадных одеждах и стали знаками расспрашивать, чего ищут здесь пришельцы и не прибыли ли они оттуда, где восходит солнце. Индейцы несколько раз повторили слово «кастильцы». Сначала никто не придал этому значения. Испанцы лишь удивились, что туземцы догадываются, кто они такие. И лишь позднее выяснилось, что до Кордовы страны этой достигли и живут в ней несколько их соотечественников, которые привезли сюда весть о том, что ближайшие острова захвачены испанцами (кастильцами).

Индейцы предложили конкистадорам посетить их город. Испанцы опасались подвоха, но, надеясь на богатую добычу, все же приняли приглашение. Вскоре они очутились на широкой площади, со всех сторон окруженной великолепными храмами. Площадь была заполнена толпами индейцев, вооруженных копьями и луками со стрелами. Вперед вышли рабы в лохмотьях с вязанками сухого тростника. Они сложили тростник в кучу и подожгли. Затем из храма появились жрецы в испачканных кровью белых одеяниях с ниспадавшими на плечи длинными черными волосами. Они держали в руках раскаленные жаровни и принялись окуривать испанцев благовонными травами. И тут, как пишет Берналь Диас, индейцы «…знаками дали понять, что мы должны покинуть их страну раньше, чем сгорит тростник, сложенный в кучу, не то нас атакуют и перебьют».

Поняв грозящую опасность и памятуя о битве у мыса Каточе (после которой два воина умерли от ран), испанцы не стали противиться решению жрецов. Сомкнутым строем они отступили к берегу. Индейцы ‘провожали их барабанным боем, звуками деревянных труб и свирелей из морских раковин. Наполнив бочки пресной водой, испанцы поспешно снялись с якоря.

В течение нескольких недель флотилия Кордовы продолжала обследовать западное побережье Юкатана. Вскоре испанцы увидели еще один город майя – Чампотон и высадились на берег, надеясь пополнить запасы пресной воды. Едва они вытащили из воды шлюпки, их окружили индейские воины. Тела и лица индейцев были разукрашены белым, черным и коричневым орнаментом, в руках они держали щиты, копья и знамена из ярких перьев тропических птиц. Индейцы знаками стали расспрашивать белых людей, не прибыли ли они с востока. Надеясь, что туземцы при первом же выстреле бросятся врассыпную, испанцы решились разбить на берегу лагерь. Индейцы окружили их плотным кольцом, оставив лишь узкий проход к морю – единственный путь к спасению.

Конкистадоры заспорили, что делать дальше. Одни хотели немедленно уходить на корабли, хотя и опасались, что при посадке в шлюпки им будет трудно отбивать атаки, другие, в том числе и Диас, советовали ночью напасть на индейцев.

Краснокожие воины готовились к битве: подняв пестрые знамена, они все теснее смыкали кольцо вокруг испанцев. С тыла им подносили стрелы и копья, еду и питье. Они жгли костры и, чтобы умилостивить бога войны, бросали в них благовонную смолу. «Мы видели, что на каждого из нас приходится около двухсот индейцев… и говорили друг другу: „Укрепим свой дух перед битвой и, уповая на господа, сделаем все для спасения своей жизни“», – писал в своей хронике старый солдат Берналь Диас.

Атака началась на рассвете. Осыпая испанцев градом стрел, дротиков и камней, толпы туземных воинов бросились на лагерь конкистадоров и смяли их ряды. После второй атаки были тяжело ранены восемьдесят испанцев (в Берналя Диаса тоже попало три стрелы), но огонь мушкетов и стальные клинки испанцев остановили туземцев. Началась рукопашная, в которой на каждого испанца приходилось не менее тридцати индейцев. Туземные воины оглашали воздух криками: «Убейте вождя!» И действительно, Кордова получил не менее десяти ран. Он собрал своих людей и, не видя много выхода, стал пробиваться к шлюпкам. Сопровождаемые дикими криками индейцев и осыпаемые градом стрел, испанцы достигли берега. Многие пали в пути.

Испанцы бросились к шлюпкам, но в панике перевернули их и вынуждены были спасаться вплавь, цепляясь за лодки. В море еще многие были ранены и убиты, так как индейцы преследовали их на своих пирогах.

«Так мы спаслись, – писал Берналь Диас. – Но не все: при перекличке не оказалось семидесяти пяти товарищей, помимо тех двоих, которые были захвачены туземцами в плен; а вскоре еще пятеро умерли от ран и жажды. А ведь битва продолжалась всего около получаса!»

Конкистадоры отметили это место на картах и назвали его «Бухтой злой битвы». Завоеватели понесли тяжелый урон, запасы продовольствия и пресной воды были исчерпаны. Не хватало людей, чтобы управлять кораблями, и малое судно пришлось сжечь, предварительно сняв с него оснастку и груз.

Испанцы испытывали тяжкие страдания от лихорадки и загноившихся ран. Их мучила нестерпимая жажда, так как при поспешном бегстве из Чампотона они бросили на берегу свои бочки с водой.

В поисках пресной воды экспедиция медленно двигалась к югу вдоль западного берега Юкатана. Но как на зло желанных источников не было и в помине, а в бухтах и устьях рек вода была соленой. Главный кормчий Аламинос предложил пойти от лагуны Терминос напрямик к Флориде, которую он знал по совместному походу с Хуаном Понсе де Леоном. По его словам, там можно найти воду и к тому же оттуда легче вернуться на Кубу. Так испанцы впервые пересекли Мексиканский залив и через четыре дня, полумертвые от жажды, добрались до Флориды. Здесь двадцать наименее пострадавших от ран матросов, хорошо вооружившись, сошли на берег, выслали вперед дозор и начали быстро рыть колодец, который вскоре наполнился прекрасной питьевой водой. Прошло около часа, когда вдруг матросов, рывших колодец, и тех, кто остался в шлюпке, атаковали индейцы. Испанцам с величайшим трудом удалось отбиться и взять в плен троих раненых туземцев. В этой схватке опять многие конкистадоры были ранены, а один попал в плен.

Захватив бочонки с водой, матросы вернулись к кораблю. «Радость была так велика, будто мы привезли им жизнь! – писал Диас. – Но один из солдат, словно лишившись рассудка, не стерпел, прыгнул в лодку и стал пить, пить без конца, так что вскоре распух и умер».

По дороге в Гавану на долю испанцев выпало еще немало испытаний: один корабль наскочил, на риф и чуть не пошел ко дну, команда из последних сил откачала воду насосами.

На Кубе капитан Кордова отправился в свое поместье, где через десять дней умер от ран. Остальные участники похода пошли на кораблях в Сантьяго – тогдашнюю столицу Кубы. Там они подробно рассказали об экспедиции губернатору и передали ему пленных, награбленные золотые изделия и языческих идолов.

Весть о новом открытии привлекла всеобщее внимание не только на Кубе, но и на других островах и даже долетела до Испании. Все только и говорили, что столь богатых земель – с каменными дворцами и храмами – никто в Новом Свете еще не видел и что страна эта изобилует золотом. Однако участники экспедиции вернулись оттуда с пустыми руками…

Слухи о новой земле, как рассказывает в своем обширном труде испанский историк Овьедо, снова воспламенили воображение испанцев, они опять грезили золотом. Веласкес снарядил на свои средства новую экспедицию во главе со своим племянником капитаном Хуаном Грихальвой. Губернатор предложил участвовать в ней и Берналю Диасу. Последний сначала было отказался, назвав Юкатан страной ран и смерти, на которую надо раз и навсегда махнуть рукой. «Нищими, в ранах, вернулись они оттуда, – писал Диас. – И это еще было счастьем. Такова судьба всех первооткрывателей». Но затем Диас все же дал согласие.

В начале апреля 1518 года четыре каравеллы Грихальвы, взяв на борт двести сорок человек, снялись с якоря и отправились к берегам Юкатана. Суда вели такие опытные кормчие, как Педро Альварадо и Франсиско Монтехо, впоследствии сыгравшие большую роль в завоевании Мексики и Юкатана, а также знаменитый кормчий Аламинос – фактический руководитель этого похода. О Аламиносе советский ученый И. П. Магидович сказал, что во всей истории географических открытий нельзя найти другого столь же замечательного мореплавателя, который был бы так беспричинно и несправедливо забыт. Аламиносу – соратнику и ученику Колумба фактически принадлежит честь открытия Флориды и Юкатана, а также большей части берегов Мексиканского залива, но слава его досталась командирам экспедиций, ничего не смыслившим в навигации.

Хуан де Грихальва.

Через восемнадцать дней испанцы достигли тогда еще неизвестного острова Косумель (Ласточкин остров) у северной оконечности Юкатана. Людей на острове не было видно. Туземцы попрятались и издали следили, как чужестранцы рыщут среди покинутых ими домов и храмов.

От Косумеля флотилия двинулась дальше вдоль северного и западного побережья Юкатана, по маршруту Кордовы. Грихальва видел, что это земля высокой цивилизации. Большие строения, сложенные из камня и оштукатуренные, ничуть не походили на индейские хижины на островах Карибского моря. Здесь было развито земледелие, жители изготовляли прекрасные ткани из хлопка, носили золотые украшения тонкой работы.

Испанцы часто встречали на пути большие каменные кресты – культовые знаки индейцев, и не переставали удивляться им. Возможно, именно поэтому Грихальва назвал полуостров Новой Испанией, а позднее это название распространилось на более обширную область. К тому же эта местность и впрямь напоминала испанцам их далекую родину.

У города Чампотона экспедиция Грихальвы тоже натолкнулась на ожесточенное сопротивление индейцев майя. Взяв с собой хорошо вооруженный отряд и легкие пушки-фальконеты, оставив суда в открытом море, Грихальва высадился на берег. По словам хрониста, индейцы, помнившие свою недавнюю победу, вели себя очень нагло и успешно атаковали испанцев, когда те еще находились в шлюпках; половина солдат десанта была ранена.

«Зато на суше мы им показали! – писал Диас. – Для защиты от их стрел мы надели ватные панцири, и хотя многих все же ранили – сам Грихальва был ранен тремя стрелами, и камнем ему выбили два зуба – все же мы разгромили их и ворвались в селение».

В этой битве пало около двухсот индейцев, и ужасная весть о поражении распространилась по всему побережью.

Следуя от Чампотона дальше на запад, флотилия вскоре достигла реки Табаско (впоследствии названной завоевателями рекой Грихальвы), которая впадает в залив Кампече. Грихальва решил обследовать устье реки. Ведя за собой на канате шлюпки, испанцы на двух небольших судах стали подниматься вверх по реке. На берегах ее стояли толпы индейцев, из леса доносился шум падающих деревьев – туземцы готовили завалы, чтобы преградить путь пришельцам.

Еще в устье реки корабли окружило множество пирог с вооруженными индейцами. Испанцы стали готовиться к бою: задымились фитили мушкетов, натянулись тетивы арбалетов. Но на свое счастье конкистадоры все же решили вступить с индейцами в мирные переговоры.

«Капитан сказал им, – писал Диас, – что мы приехали из далекой страны, что мы подданные великого императора дона Карлоса, у которого много вассалов – могущественных вельмож и касиков, и что индейцы тоже должны признать его своим повелителем. Это принесет им немало добра. И что в обмен на бусы они могли бы принести нам съестные припасы и домашнюю птицу… Двое индейцев ответили на это… что касается повелителя, то у них есть свой касик, а мы, дескать, едва прибыв сюда и ничего о них не зная, уже хотим навязать им другого вождя. Они предостерегли нас, чтобы мы не пытались сделать это силой, как в Чампотоне, так как у них стоят наготове более трех хикипилов воинов из всех окрестных провинций (хикипил – восемь тысяч человек). Они также добавили, что знают, как на днях в Чампотоне нами было ранено и убито свыше двухсот человек. Но они далеко не так слабы и немощны, как жители Чампотона…»

Грихальва обнял послов в знак своих мирных намерений и отпустил их с богатыми дарами. Военный совет индейцев решил не начинать военных действий.

«На следующий день, – писал Диас, – свыше тридцати индейцев пришли со своим касиком на мыс под пальмы, где мы стояли лагерем. Они принесли нам печеную рыбу, птиц, плоды сапоте и маисовые лепешки, а также жаровни с углем и благовонной смолой, которой стали нас окуривать. Затем они разостлали на земле ковры… и разложили на них разные ткани, а также золотые вещицы: некоторые имели форму диадем, другие были сделаны в виде фигурок уток, ящериц; три нитки бус (из полых зерен) и другие предметы. Они принесли также несколько плащей и рубах, какие носили сами, и просили нас принять эти вещи без обиды, так как золота у них больше нет. Зато дальше к западу, в глубь страны, лежит земля, очень богатая золотом. И они много раз повторяли: „Кулуа, Кулуа, Мехико, Мехико“, – но мы не понимали, где находится эта Кулуа или Мехико».

Услышав о богатых землях, Грихальва решил отказаться от обследования реки Табаско и двинуться дальше, прямо в золотую страну Мехико, или Мексику, следуя вдоль берега на север. По дороге испанцам встретились другие реки: одну из них они назвали Альварадо, другую – Рекою флажков, так как на ее берегах стояли толпы индейцев, разукрашенных пестрыми перьями, с белыми флажками на копьях. Весть об экспедиции дошла и до этих отдаленных областей и, туземцы выходили встречать чужестранцев.

Путь Кордовы и Грихальвы по Мексиканскому заливу (по И. П. Магидовичу).

Тогда испанцы еще не знали, что земли эти – владения могущественного повелителя ацтеков – Монтесумы и что он, узнав о появлении испанцев, приказал прибрежным жителям обменивать золото на товары чужеземцев, выясняя при этом, куда они держат путь.

В устье Реки флажков Грихальва вступил в переговоры с касиком подчиненного ацтекам племени, который всячески старался раздобыть необходимые Монтесуме сведения. Однако касик плохо понимал испанцев, изъяснявшихся жестами. Стороны обменялись подарками, и испанцы (по свидетельству историка Гомары) в обмен на дешевые безделушки – нитки стеклянных бус, иголки и мелкие украшения – получили драгоценных камней и золота на пятнадцать-двадцать тысяч золотых песо. Эта добыча превзошла самые смелые ожидания испанцев. Все же Грихальва отклонил предложение своих людей остаться на побережье и основать там колонию. Ограничившись этим выгодным обменом, он продолжал путь вдоль побережья на запад.

Вскоре испанцы наткнулись на группу островов. Высадившись на самом большом из них, они обнаружили в храме тела индейцев, недавно принесенных в жертву, и назвали его Островом жертвоприношений. На другом острове испанцы застигли в храме четырех жрецов совершавших жертвоприношения: опрокинув двоих юношей на жертвенный камень, жрецы вскрыли им грудь и вырвали сердце.

При виде несчастных жертв испанцы, по словам хрониста, содрогнулись, и кровь застыла у них в жилах. Они спросили у переводчика, зачем жрецы сделали это. Но тот, плохо понимая их речь, в ответ только лепетал: «Улуа, улуа!», – и испанцы назвали этот остров Сан-Хуан-де-Улуа.

Надо сказать, что в скором времени индейцы в свою очередь были повергнуты в ужас зверствами белых людей, которые на покоренных землях во имя своего бога убивали и сжигали на кострах всех, кто оказывал им сопротивление.

Испанцы провели на этом берегу семь дней, не рискуя отправиться дальше; запасы провианта иссякли, хлеб покрылся плесенью. Десять человек погибло от ран, многие были больны. Для строительства колонии не хватало людей. Грихальва решил погрузить на один из кораблей все добытое золото и ткани и под командованием Педро Альварадо отправить его на Кубу.

Губернатор Кубы Веласкес так обрадовался золоту и добрым вестям, что целую неделю пировал и устраивал турниры.

Грихальва же продолжал плыть вдоль берегов Мексиканского залива, пока не достиг области Пануко. В пути испанцам довелось пережить немало злоключений. Однажды индейцы чуть было не захватили малое судно: туземцы перерубили канаты и взяли судно на буксир. В другой раз испанцы, выменивая бусы на золотые изделия, польстились на блестящие топоры с длинными, украшенными резьбой рукоятками. Решив, что топоры золотые, они наменяли их около сотни, и лишь потом, после возвращения домой, увидели, что попали впросак: лезвия топоров позеленели – верный признак того, что это была медь, а не золото.

Многие из солдат Грихальвы не желали довольствоваться открытием берегов, а хотели покорить все побережье и проникнуть в глубь благодатной страны. Но пока об этом нечего было и думать: для такого похода требовалось пополнение.

И хотя Грихальва отнюдь не страдал отсутствием честолюбия или храбрости, все же после шести месяцев странствий он решил вернуться на Кубу.

Звезда Кортеса восходит на небосклоне

Кто поведет новую экспедицию? – Эрнандо Кортес. – Похождения конкистадора в Новом Свете. – Разногласия с Веласкесом и неожиданное примирение. – Вербовка добровольцев. – «Братья, последуем за крестом!» – К берегам Мексики.

Привезенное Альварадо первое известие об успешном походе Грихальвы с быстротой молнии облетело всю Кубу, и алчный, честолюбивый губернатор Веласкес решил сразу же приступить к дальнейшему завоеванию побережья Мексиканского залива, сулившего богатство и славу.

Веласкес немедленно послал гонца ко двору в Испанию с важным донесением об открытии новых богатых земель.

Губернатор, стараясь получить право снаряжать экспедиции для завоевания новых территорий и строить форты, щедрыми дарами подкупил председателя совета по делам Индии Фонсеку и его чиновников, ведавших колонизацией заморских стран, и приписал себе заслуги по открытию новых земель.

Не дожидаясь ответа из Испании, Веласкес отдал приказ приступить к снаряжению флотилии из десяти судов – четырех старых, из экспедиции Грихальвы, и шести новых. Но кому доверить командование? Самого губернатора не привлекал столь опасный поход. По свидетельству историка Эрреры, ему не хватало размаха и широты взглядов. Чуждый великодушию, подозрительный, он готов был взвалить на других любую неудачу.

Для командования экспедицией требовался опытный командир, умный, дальновидный и решительный, способный управлять завоеванными территориями. И в то же время это должен был быть человек, который сам не стремится к захвату земель, но готов по приказу Веласкеса бесстрашно пойти навстречу опасности.

Грихальва, вернувшийся в ноябре на Кубу, застал подготовку к экспедиции в полном разгаре – она уже близилась к завершению. Веласкес вложил в это предприятие немалые средства. Алчность и честолюбие заставили его не скупиться. Предполагаемая добыча вдохновляла не только губернатора, но и его солдат.

Многие знатные идальго, закаленные в боях воины, были готовы взять на себя командование этой экспедицией, но губернатор отвергал одного претендента за другим: тот не заслуживал доверия, другой был труслив и нерешителен, третий – честолюбив и заносчив или же недостаточно богат и не смог бы взять на себя часть расходов.

Солдаты хотели бы иметь своим командиром отважного капитана Грихальву. Но Веласкес был недоволен племянником, считая, что тот мог бы приложить больше стараний и за полгода добиться больших успехов, например основать колонию, хотя губернатор вовсе не поручал ему сделать что-либо подобное. К тому же Альварадо в отместку за несправедливый, по его мнению, выговор, который однажды сделал ему Грихальва, постарался очернить капитана в глазах губернатора. Грихальву сместили с должности, и его надежды на командование новой экспедицией развеялись в прах. Епископ Лас Касас считал, что Веласкес несправедливо поступил с Грихальвой.

Тогда ловкие интриганы казначей Амадор де Лapec и личный секретарь Веласкеса Андреас Дуеро, пользовавшиеся полным доверием губернатора, посоветовали ему поставить во главе экспедиции кубинского идальго Эрнандо Кортеса.

Веласкес не знал, что оба его приближенные были закадычными друзьями Кортеса и вступили с ним в тайный сговор в надежде получить свою долю, если их план осуществится и Кортесу доверят столь важное и прибыльное предприятие.

Кто же был Кортес и каков был его жизненный путь до того, как на небосклоне взошла его счастливая звезда?

Фернандо, или Эрнандо Кортес родился в 1485 году в испанском городе Эстремадуре. Один из хронистов – Писарро-и-Орельяна называет 1483 год, подчеркивая, что Кортес появился на свет божий якобы в один день с главой реформации Мартином Лютером – еретиком, исчадием ада, всеми силами стремившимся истребить святую католическую веру. Всевышний, дескать, послал Кортеса в этот мир для того, чтобы он, в противовес Мартину Лютеру, поддерживал и распространял истинную католическую веру.

Два года юноша изучал в Саламанкском университете право и, хотя не проявил особого усердия, наловчился изъясняться по-латыни, а также, по утверждению Лас Касаса, получил степень бакалавра. Однако его, как и многих испанских юношей в те годы, привлекали дальние походы, приключения и, конечно же, заморское золото. Сначала Кортес собрался было участвовать в военном походе в Италию, но потом оказал предпочтение Новому Свету и девятнадцати лет от роду, претерпев в пути жестокие бури и невзгоды, явился в 1504 году в столицу Эспаньолы Санто-Доминго к преемнику Колумба вице-королю Овандо.

Корабль, на котором плыл Кортес, у Канарских островов отделился от флотилии, так как команда его хотела первой достичь Эспаньолы, чтобы с большей выгодой продать там свои товары. Но тут разыгралась буря, мореплаватели сбились с курса и не смогли определить своего местонахождения. Однажды утром на рею корабля опустился белый голубь. Отдохнув немного, он снова взвился в воздух и скрылся вдали. Последовав за птицей, мореплаватели достигли берегов Эспаньолы. Хронист Гомара усмотрел в этом божественное предначертание: всевышний, дескать, не дал Кортесу – будущему воителю за веру христову – затеряться в морских просторах.

Эрнандо Кортес (со старинной гравюры).

Юный искатель приключений получил на Эспаньоле надел земли с крепостными индейцами, а также должность нотариуса. Но эти занятия не увлекли честолюбивого юношу, и он без стеснения заявил, что ехал добывать золото, а не рыться в земле как мужик. Гораздо больше по душе Эрнандо были веселые попойки и общество прекрасных дам. Юноше неоднократно приходилось доказывать на дуэли ловкость своих рук и меткость удара. Кортес участвовал также в карательных экспедициях против мятежных индейцев, обычно под командованием Диего Веласкеса – тогдашнего помощника вице-короля Эспаньолы. Юноша привык к трудностям походной жизни, научился мастерски владеть мечом, стал жестоким и беспощадным, хитрым и коварным. Однако богатства он не нажил. Жажда золота чуть не вовлекла Кортеса в злополучную экспедицию Никуэсы в Дарьенский залив. Лишь болезнь удержала его на Эспаньоле и спасла от беды. Юноша и впрямь родился под счастливой звездой: этот случай дал хронистам повод утверждать, что всевышний берег Эрнандо для более возвышенной цели.

Эспаньола, где Кортес провел несколько лет, превратилась в центр испанской колонизации Нового Света. Волна открытий и завоеваний покатилась отсюда в разные стороны: на север, запад, юг и, естественно, Кортес не остался в стороне:

В 1511 году, когда Веласкес приступил к завоеванию Кубы, Кортес принял участие в экспедиции. Энергичный, смелый, неутомимый, всегда веселый и остроумный юноша с изящными манерами стал вскоре всеобщим любимцем.

После завоевания Кубы Кортес, очевидно, уже пользовался особым расположением Веласкеса, и тот назначил расторопного юношу своим секретарем.

Однако идальго не слишком увлекался службой, а отдавал предпочтение дамскому обществу.

Веласкеса рассердило ухаживание Эрнандо за юной Каталиной Хуарес из близкой губернатору семьи, и особенно то, что Кортес не спешил сделать ей предложение. Кроме того, Кортес примкнул к ропщущим, которых на Кубе было немало. Прибывшим сюда искателям счастья и легкой наживы казалось, что их обделили землей и рабами, дали низкие должности, не обеспечили золотом.

Недовольные решили послать вице-королю на Эспаньолу жалобу на Веласкеса, и Кортес, по свидетельству Гомары, взял на себя эту тайную и опасную миссию. Ему предстояло тайком переправиться на утлом суденышке через морской пролив в восемнадцать лиг (около ста километров) шириною.

Однако губернатор узнал о заговоре и приказал схватить Кортеса, заковать в цепи и заточить в темницу, а потом повесить. Но удержать ловкого юношу в заключении было не так просто. Освободившись от цепей, он ночью выбрался через окно и укрылся в церкви, где, по обычаям средневековья, преступник пользовался правом убежища.

Когда через несколько дней беглец решился покинуть церковь, его окружили люди Веласкеса и, надев на него кандалы, снова заключили в тюрьму, а затем отвели на каравеллу, чтобы назавтра отправить мятежника на Эспаньолу.

Но и на сей раз счастье улыбнулось Кортесу: ему опять удалось освободиться от оков и темной ночью бежать с корабля на шлюпке. Бросив ее в волнах, беглец вплавь добрался до берега и снова укрылся в церкви. Очевидно, кто-то из стражи Веласкеса помог, ему и на сей раз; по словам Гомары, Кортес всюду находил себе друзей.

Однако вскоре, ко всеобщему удивлению, недавние враги помирились: губернатор простил опасного идальго. Кортес обручился с Каталиной и таким образом породнился с влиятельной семьей. Многочисленные друзья Кортеса не только сумели уберечь сумасбродного идальго от виселицы, но и добились для него нового надела и рабов-индейцев, богатых золотых приисков и выгодной должности – судьи города Сантьяго. За несколько лет Кортес нажил большое состояние.

«Один бог знает, сколько жизней индейцев стоило это богатство!» – восклицает в своих записках Лас Касас, называя Кортеса ловким авантюристом, умевшим превращать в золото кровь и страдания туземцев.

Итак, когда пришли первые известия об успехе экспедиции Грихальвы, Эрнандо Кортес жил в достатке и наслаждался семейным счастьем.

Кортес одним из первых оценил все значение открытия Грихальвы, ничуть не сомневаясь, что наконец-то найдена обширная богатая земля на западе, о которой индейцы рассказывали великому мореплавателю Христофору Колумбу еще в 1502 году, во время его плавания по Гондурасскому заливу. Однако, по словам Колумба, он лишь приоткрыл заветную дверь, войти в которую предстояло другим.

Кортеса вновь обуяла жажда золота и приключений, и он захотел во что бы то ни стало первым проникнуть в приотворенную Колумбом дверь.

Кортесу в это время было тридцать четыре года. По свидетельству современников, то был высокий, статный, худощавый человек, широкогрудый и плечистый, с хорошо развитой мускулатурой, прекрасный наездник и опытный воин, отлично владевший любым оружием. У него было бледное задумчивое лицо, обрамленное черной бородой, которую он впоследствии, когда она поседела, старательно красил в черный цвет: На подбородке у него был шрам, едва прикрытый бородой, – след одной из дуэлей. Ясные черные глаза смотрели сурово и настороженно, голос звучал повелительно. Он обладал даром красноречия и охотно призывал в свидетели свою совесть, хотя весьма сомнительно, была ли она у него. Он был умерен в еде и питье, легко переносил лишения, не боялся тяжелого труда и равнодушно относился к опасностям. Страстный игрок в карты и кости, он в случае проигрыша не терял хорошего настроения.

Внешний облик, манеры и речь этого вождя разбойников свидетельствовали о его благородном происхождении. Дорогая одежда, подчеркивавшая стройность фигуры, никогда не была слишком яркой или пестрой. Кортес не увлекался украшениями, а надевал поверх одежды лишь золотую цепь с образом пресвятой девы.

По свидетельству современников, Кортес отличался воинственностью и простотой, ясным трезвым умом и несокрушимой волей, действовал решительно и без колебаний, умел заставить повиноваться и внушал страх даже своим ближайшим соратникам.

Таков был этот человек, которого поддерживали близкие губернатору лица.

Их настойчивые уговоры возымели свое действие, и Веласкес назначил Кортеса начальником экспедиции, возложив на него командование флотилией и присвоив звание капитан-генерала.

Кортес достиг цели, к которой неуклонно стремился с той самой поры, как сошел на берег Нового Света: отныне ему не нужно будет рыться в земле, заниматься хозяйством, выгонять на работу индейцев. Он возглавит большую военную экспедицию, будет открывать и завоевывать новые земли, его ждут честь, слава и богатство.

С этих пор Кортес преобразился. Он стал серьезным, целеустремленным, энергично принялся за вербовку добровольцев. В подготовку экспедиции он вложил не только все свое состояние и средства друзей, но и значительные суммы, взятые у купцов и ростовщиков под залог имения.

На добытые деньги Кортес закупил оружие, провиант и лошадей, которые в Новом Свете были очень дороги, а также товары для обменной торговли. Сам он оделся, как подобало капитан-генералу, – купил шляпу с пышными перьями, бархатный камзол с золотыми кистями и галунами, а также приказал изготовить особое знамя из черного бархата с королевским гербом, крестом и надписью, возвещавшей, что сильные верой одержат победу под знаком креста.

Знамя это Кортес повесил над дверьми своего дома, и агенты его принялись за вербовку солдат, щедро раздавая мелкие авансы, а в случае нужды обеспечивая оружием в счет будущей добычи.

– С божьей помощью каждый из нас разбогатеет и вернется домой с грузом золота и жемчуга. На золото, которое мы привезем, можно будет купить пол-Испании. Нет и не будет на свете рыцарей, чья слава способна затмить нашу славу, – любил повторять Кортес.

За короткий срок в экспедицию Кортеса записалось около трехсот добровольцев. Многие закладывали или продавали свои имения и скарб, чтобы вложить деньги в это заманчивое предприятие.

Энергичный капитан-генерал вскоре завоевал огромную популярность и уважение, чему немало способствовали его любезность и тонкое обхождение.

Для экспедиции Веласкес разработал подробные инструкции-предписания. В них главной задачей объявлялась обменная торговля с индейцами, причем подчеркивалось, что конкистадоры «не должны совершать по отношению к индейцам ничего плохого – обращаться с ними как можно ласковее, не обижать их и проявлять человеколюбие».

Такими лживыми, лицемерными фразами конкистадоры прикрывали грабительский характер своих экспедиций. На самом же деле они намеревались содрать с туземцев три шкуры.

Кортесу предписывалось прежде всего помнить о горячем желании испанского короля Карла V обратить индейцев в христианскую веру. Капитан-генерал должен был внушать дикарям мысль о могуществе испанского государя и его божественной власти, призывать их покориться королю и выразить ему свои верноподданнические чувства приличествующими подношениями золота, жемчуга и драгоценных камней, что доказало бы их усердие и снискало бы им высочайшую милость. Все добытое золото и другие драгоценности следовало доставить Веласкесу.

Экспедиции предстояло тщательно обследовать побережье, измерить глубину бухт и устьев рек, разведать природные богатства, завязать отношения с индейскими племенами.

Следует отметить, что в предписании не говорилось об основании новой колонии.

В свое время Кордова привез известие о шести христианах, томящихся в плену у индейцев где-то в глубине страны: по-видимому, то были несчастные спутники Никуэсы. Кортесу вменялось в обязанность найти и освободить их.

Вскоре, однако, подозрительному губернатору пришло на ум, что Кортес опасен для него: слишком смел, независим и энергичен был этот человек, чтобы и впредь оставаться послушным орудием губернатора. Враги и завистники Кортеса не преминули пустить в ход клевету, прибегнув к услугам придворного шута. Они использовали также коварные предсказания астролога, утверждавшего, что Кортес якобы собирается обмануть губернатора. Веласкес решил отстранить Кортеса от должности и назначить командиром Панфило Нарваэса, бывалого воина, участника покорения Ямайки.

Прощание Кортеса с разгневанным Веласкесом (со старинного рисунка).

Отношения между губернатором и Кортесом становились все холоднее, хотя последний и не упускал случая нарисовать Веласкесу заманчивые картины будущего богатства.

Друзья Кортеса предупредили его о намерениях губернатора. Не желая терять вложенные в экспедицию средства и отказаться от заманчивой перспективы, капитан-генерал поспешно привел свою эскадру в готовность и на рассвете 18 ноября 1518 года тайно вывел ее в море, немало удивив всех жителей Сантьяго, которые знали, что корабли еще не взяли на борт необходимые припасы.

Когда весть об этом дошла до Веласкеса, было уже поздно. Вскочив с постели, губернатор верхом помчался в порт, но корабли уже стояли на рейде. От одной из каравелл отчалила шлюпка и приблизилась к берегу. В ней находился Кортес с двумя капитанами и вооруженной охраной. Держась на безопасном расстоянии, капитан-генерал в самых учтивых выражениях принес Веласкесу извинения в том, что вышел в море, не дождавшись его приказа, – эскадра, дескать, должна спешить на поиски новых земель. Не будет ли у губернатора каких-либо распоряжений?

Оставив Веласкеса в бессильной злобе на берегу, Кортес приказал грести обратно к флагманскому кораблю. Затем эскадра вышла в Карибское море и двинулась вдоль берега на запад. Пройдя километров сто, Кортес бросил якорь в порту Макако и реквизировал на королевских приисках, находившихся поблизости, большие запасы продовольствия. Через шесть дней он отправился дальше к порту Тринидад на южном побережье острова.

Там он сошел на берег, приказал поднять свое знамя и приступил к вербовке добровольцев, обещая богатое вознаграждение. Желающих было много. На службу к Кортесу поступило около сотни солдат Грихальвы, вернувшихся с берегов Мексики, среди них несколько знатных идальго, впоследствии сыгравших большую роль в завоевании этой страны. Это были отважный капитан Педро Альварадо и три его брата, идальго Алонсо Авила, Хуан Эскаланте, Кристобаль Олид, Гонсало Сандоваль, Хуан Веласкес (близкий родственник губернатора) и другие.

Здесь Кортес тоже закупил много провианта и оружия. Он не постеснялся даже конфисковать у одного купца целое судно с запасами провианта, выдав ему за это лишь долговое обязательство. Кузнецы дни и ночи ковали для экспедиции наконечники копий и стрел. Конкистадоры обзавелись лошадьми, что для многих было недосягаемой мечтой, в том числе и для нищего идальго Алонсо Пуэртокарреро. Кортес сделал благородный жест: срезал со своего камзола золотые кисти и купил на них боевого коня для бедного идальго. А в Новом Свете лошади в то время стоили от пятисот до тысячи золотых песо. Этим поступком он покорил сердца всех своих солдат. О таком отзывчивом и щедром командире можно было только мечтать! Даже друзья и родственники Веласкеса, которых было немало среди воинов Кортеса, стали горячими приверженцами командира.

Вердуго – правитель и судья города Тринидад, тоже родственник губернатора – получил приказ об аресте Кортеса, но не посмел да и не смог бы выполнить его: слишком много было друзей у Кортеса и врагов у губернатора. По свидетельству Гомары, солдаты буквально носили Кортеса на руках и немедленно разгромили бы весь город, посмей кто-то хоть пальцем тронуть их любимого командира. Сам Кортес только посмеялся над угрозой ареста. Он прекрасно сознавал свою силу.

Затем экспедиция, обогнув западную оконечность острова, двинулась дальше по направлению к Гаване, где ее ожидали завербованные солдаты и оружейные мастера. Кортес намеревался пополнить там запасы провианта, и тщательно проверить состояние орудий.

В Гаване испанцы изготовили также особые панцири индейского образца – стеганые жилеты из толстого слоя ваты, предварительно замоченной в солевом растворе, от чего вата уплотнялась и становилась упругой. Такие панцири были лучшей защитой от стрел, камней и метательных копий, чем железные доспехи. В ватных панцирях стрелы застревали и, потеряв силу, повисали, а от железных отскакивали и могли ранить находившихся рядом солдат. Кроме того, в жарком климате легкие ватные жилеты были намного удобнее тяжелых железных лат.

Приказ об аресте непокорного Кортеса прибыл и в Гавану, однако Веласкес, не веря больше в его исполнение, прислал Кортесу письмо с предложением отложить выход в море и вступить в переговоры. Но попытки губернатора добиться примирения ни к чему не привели. Эрнандо Кортес поднял на флагманском корабле «Санта-Роса» свой штандарт – расшитое золотом черное бархатное знамя с красным крестом, обрамленным расходящимися во все стороны белыми и голубыми лучами, и надписью по-латыни: «Amici, sequamur crucem; si nos habuerimus fidem, in hoc signo vincemus» («Друзья, последуем за крестом; веруя, под сим знаком мы победим».)

Под этим крестом собралось свыше шестисот человек: сто десять матросов, пятьсот пятьдесят три солдата, из них тридцать два аркебузира и мушкетера (мушкеты – старинные тяжелые ружья, заряжавшиеся крупными пулями или картечью через ствол и опиравшиеся на подставки) и четырнадцать артиллеристов с десятью большими и четырьмя малыми пушками (фальконетами), заряжавшимися каменными и свинцовыми ядрами. Остальные солдаты были вооружены копьями, шпагами и арбалетами – большими деревянными или стальными луками с деревянными рукоятками для метания тяжелых стрел. Для тяжелой работы испанцы взяли с собой двести индейцев.

В войске Кортеса было шестнадцать лошадей. Этих животных привозили сюда из Испании, и в колониях они были большой редкостью. Однако Кортесу было хорошо известно, как велика их роль на поле брани. Внезапный удар кавалерии вносил смятение во вражеские ряды.

По сравнению с полчищами индейцев, с которыми испанцам предстояло сражаться, войско Кортеса представляло собой ничтожную горстку. Но нельзя забывать, что испанские солдаты были лучшими воинами в Европе, сильными, отважными, закаленными в бесчисленных боях с маврами на севере Африки, в битвах с итальянцами, французами, немцами и голландцами в Европе. Нищие идальго добывали себе пропитание только мечом, ибо другой труд считался тяжелым и унизительным, заниматься же торговлей и ремеслами им было запрещено. Выносливость, храбрость, упорство в достижении цели, презрение к смерти, беспощадность – вот черты, отличавшие испанских солдат. Во время битвы они своей яростной хваткой и упорством походили на бульдогов. Ни одна армия в мире не могла сравниться с испанцами: они ловко маневрировали, стремительно бросались в атаку, не боялись длительной осады и тяжелой обороны. Доспехи надежно защищали конкистадоров от стрел и копий индейцев, бессильных против стальных толедских клинков. Пушки и ружья, а также лошади, которых индейцы никогда прежде не видели, внушали им суеверный ужас.

У мыса Сан-Антонио – западной оконечности Кубы – капитан-генерал устроил смотр войскам и обратился к воинам с речью, сказав, что эта экспедиция прославит их в веках, что он поведет их в такую обширную и богатую страну, какую европейцы еще и не видывали.

«Вы получите великолепную награду, – обещал им Кортес, по свидетельству его капеллана – хрониста Гомары, – но ее нужно заслужить непрестанным и упорным Трудом. Великие деяния достигаются великими усилиями, и слава никогда не венчает ленивых. Я трудился неустанно и вложил в это предприятие все свое состояние, стремясь единственно к славе – благороднейшей из наград человека. Но если кто-то из вас выше славы ставит богатство, то оставайтесь верными мне, и я сделаю вас обладателями таких сокровищ, какие и не снились нашим соотечественникам! Вы малы числом, но сильны духом; если дух ваш и впредь останется непоколебимым, можете быть уверены, что всевышний, никогда не оставлявший испанцев в сражениях с неверными, защитит вас и теперь, даже если вы будете окружены бесчисленными врагами; наше дело правое, и вы будете сражаться под знаком креста на нашем знамени. Итак, смело вперед и завершим это предприятие со славой!»

Горячая речь командира затронула в грубых сердцах его спутников самые сокровенные струны: честолюбие, алчность и фанатизм. Толпа прожженных разбойников и авантюристов, рассчитывавших, что их ожидают не жестокие битвы и опасности, а легкие победы, ликующими криками приветствовала Кортеса.

В своей хронике Берналь Диас отмечал, что Кортесом руководили более возвышенные стремления и он в своем желании повелевать и властвовать старался походить на Александра Македонского, и речь его была действительно достойна античного героя.

18 января 1519 года флотилия, состоявшая из одиннадцати каравелл, покинула Кубу и взяла курс на Юкатан. Впереди шел флагманский корабль «Санта-Роса», за штурвалом которого стоял убеленный сединами андалузский моряк, прославленный кормчий Антонио Аламинос, водивший корабли в экспедициях Колумба, Понсе де Леона, Кордовы и Грихальвы.

У неведомых берегов

Насилие – не лучший способ исследования незнакомых стран. – Крест в языческом храме на острове Косумель. – Пленные испанцы в джунглях Юкатана. – Враждебная встреча в устье реки Табаско. – Пушки и конница против стрел и камней. – Кто же сильнее – апостол Яков или боевой конь? – Мирный договор.

На пути к Юкатану каравеллы Кортеса настигла страшная буря, какие часто свирепствуют осенью и зимой в Карибском море и Мексиканском заливе. Ураган разбросал корабли в разные стороны (некоторые из них получили серьезные повреждения) и отнес всю флотилию гораздо южнее того места, куда был проложен курс.

Когда буря утихла, корабли соединились у северной оконечности Юкатана, возле острова Косумель, знакомого испанцам по прежним экспедициям.

Кортес, прибывший на остров позднее других, был вынужден строгим внушением умерить горячий пыл конкистадоров, уже успевших во главе с капитаном Альварадо разграбить покинутое индейцами селение и храмы, перебить домашнюю птицу и захватить пленных. Кортес понимал, что насилие и разбой – не лучшие средства для начала обменной торговли с туземцами: испуганные индейцы скрылись в глубине острова.

С помощью переводчика Мельчорехо (индейца, привезенного с Юкатана и знавшего немного испанский язык) Кортес заверил пленных, что пришельцы не будут больше причинять островитянам зло и что их соплеменники могут спокойно вернуться в свое селение.

Вняв этому уверению, беглецы возвратились и стали охотно обменивать золотые украшения на безделушки – стеклянные бусы и ножи, причем обе стороны были очень довольны таким обменом.

Кортес отправил две бригантины к побережью Юкатана на поиски испанцев, томившихся где-то в джунглях у индейцев. Сам же командир приступил к тщательному исследованию острова. Не обнаружив особых богатств, он был, однако, поражен огромными размерами каменных строений. Еще больше удивили испанцев кресты внутри языческих храмов: не посетили ли в древности эти места мореплаватели Старого Света? Испанцам и в голову не приходило, что знак этот древнее христианской веры и является символом бога ветров, грома и туч, изображая четыре направления ветра или растущий злак маиса.

Корабли конкистадоров у побережья (со старинного рисунка).

И Кортес с великим рвением вместе со всеми испанскими воинами принялся за обращение островитян в христианскую веру. Он заявил индейцам, что пришла пора отказаться от языческих идолов, что это не боги, а дьяволы, которые обрекут индейцев на вечные муки в аду, христианская же вера уготовит им вечное блаженство.

Обращать индейцев в христианскую веру Кортесу помогали двое взятых им с собою священников лиценциат Хуан Диас и патер Бартоломе Ольмедо, по утверждению хрониста, человек внимательный и осторожный, который действовал осмотрительнее Кортеса и исходил из реальных возможностей. Но все их старания были тщетны: святое семя падало на бесплодную почву.

Индейцы отвечали, что боги их предков – добрые боги: они-де ниспосылают^] своему народу свет солнца, дождь и ветер, но поразят громом и молнией любого, кто дерзнет поднять руку на их изображение. По рассказу историка Солиса, Кортес, воспылав святым гневом, приказал вдребезги разбить языческих идолов и выбросить их из храмов, а вместо них водрузить крест и образы Христа, перед которыми насильно крещенные индейцы должны были отслужить свой первый молебен. Испуганные грозным оружием пришельцев и опасаясь за свою жизнь, индейцы отреклись от своих богов и сделали вид, что принимают религию «любви и всепрощения».

Не следует удивляться религиозному рвению Кортеса. Ведь он был обычным испанцем средневековья, фанатичным католиком, которого до глубины души возмущало поклонение языческим идолам. Он и у себя на родине готов был огнем и мечом уничтожить любого еретика – отступника от католической церкви. А здесь, в Новом Свете, он строго следил, чтобы солдаты аккуратно посещали богослужения и подвергал непослушных наказанию плетьми. Рассказывали даже, что, опоздав однажды на проповедь, он сам смиренно принял наказание, к великому удивлению индейцев.

Вождь конкистадоров выступал на чужой земле в роли миссионера, твердо убежденный в необходимости любой ценой – даже огнем и мечом – спасти от неверия души язычников, иначе и его душа будет вечно гореть в геенне огненной. Обращение хотя бы одного язычника в христианскую веру искупало самые тяжкие грехи и преступления, и поэтому для многих стимулом распространения христианства становилось спасение своей души.

Никто из конкистадоров не сомневался в святости обращения индейцев в христианскую веру, и, если речи священников не убеждали строптивых, наилучшими средствами становились меч и костер.

Не обращенных в христианство язычников испанцы вообще не считали людьми. То были презренные, покинутые богом и обреченные на вечные муки существа. Их можно было преследовать, грабить, отнимать у них землю, обращать в рабство и даже сжигать на кострах – все считалось угодным богу и сполна окупалось крещением туземцев, оставшихся в живых.

В бесчисленных войнах с неверными у себя на родине испанцы привыкли считать себя истинными поборниками христианства. В их грабительских походах меч и крест всегда были рядом, и каждый солдат знал, что на поле брани он либо обретет богатство, если ему удастся захватить немалую добычу, либо заслужит вечное блаженство на небесах, если ему будет суждено погибнуть. Так, постепенно, наряду с воинской отвагой, развивался религиозный фанатизм, достигший в Испании особого расцвета в XVI веке, несмотря на то что в Европе уже наступила эпоха Возрождения, ознаменовавшаяся великими достижениями науки и искусства, техники, производства, и в противоположность теологическому мировоззрению средневековья распространился гуманизм. Реформация делала первые шаги, мятежный монах Мартин Лютер восстал против католической церкви, а Томас Мюнцер, громя католичество и феодалов, возглавил крестьянскую войну в Германии. Испания же по-прежнему оставалась оплотом католицизма. Изгнание евреев и мавров, расхищение имущества жертв инквизиции, пытки и насилия – таковы были плоды этого мрачного и сурового религиозного фанатизма.

Огнем и мечом прокладывали себе испанцы путь в чужие страны и бросались в бой, призывая на помощь святой дух, деву Марию и апостолов. Завоеватели оставляли после себя лишь кресты да развалины. Перед каждой битвой они тщательно исповедовались в грехах и служили торжественные молебны, а после победы распевали во славу спасителя суровый и торжественный гимн «Те deum». То были фанатики-крестоносцы, известные еще по крестовым походам в Старом Свете, по завоеваниям меченосцев в Прибалтике. Во имя веры христовой они творили такие страшные преступления, каких не ведали даже воинственные монголы и неверные – мусульмане.

На острове Косумель Кортес получил известие, что на материке, в шести днях пути у одного из местных касиков томятся несколько бородатых людей. Это могли быть, только европейцы, так как у людей племени майя, так же как и у индейцев других племен, борода не росла.

Кортес просил местных индейцев помочь ему разыскать испанцев и написал последним письмо: «Знатные сеньоры! Я пришел с берегов Кубы с эскадрой из одиннадцати кораблей, имея на борту пятьсот испанцев. Я нахожусь на острове Косумель, откуда и пишу это письмо… Я и упомянутые идальго, прибывшие со мною для открытия и колонизации новых земель, просим вас без промедления и оговорок выйти к нам для переговоров через шесть дней после получения этого письма. Если вы придете, мы будем вам очень благодарны и вознаградим вас за огромную помощь, которую вы окажете эскадре. Я отправляю за вами бригантину и еще два судна».

Индейцы обещали доставить письмо белым и спрятали его в своих длинных волосах.

Через некоторое время суда вернулись на Юкатан без каких-либо известий о пленниках. Вскоре, однако, к острову Косумель подошла пирога с индейцами, один из которых, завидев конкистадоров, воскликнул на ломаном испанском языке: «Господь-бог, пресвятая дева, Севилья!». То был один из пленных испанцев – Херонимо Агилар.

В этом голом, темнокожем, одичалом человеке трудно было узнать испанского воина. Его длинные спутанные волосы были, по обычаю индейцев, обвиты вокруг головы, а в руках он держал щит и лук со стрелами. Все его имущество состояло из сумки со съестным и старого молитвенника, с которым он, будучи добрым христианином, никогда не расставался. Однако родной испанский язык Агилар почти совсем забыл.

Корабль, на котором восемь лет назад (в 1511 году) плыл Агилар, следовал от берегов Дарьенского залива в Санто-Доминго на Эспаньолу. Мореплаватели везли известие о вражде между Никуэсой и Бальбоа, а также золото для короля – пятую часть от доходов новой колонии. Возле Ямайки каравелла наскочила на мель и затонула. Спаслось около двадцати человек. Тринадцать дней скитались они на лодке по морю, умирая от голода – припасов у них не было. Наконец их прибило к берегам Юкатана. Там блуждали они в густых болотистых джунглях. Несколько человек умерло от голода и болезней, а те, кто выжил, попали в руки индейцев. Пятерых пленников индейцы принесли в жертву богам, остальных же держали в заточении. Но пленникам удалось бежать. Долго блуждали они по лесу, питаясь плодами и кореньями, пока не попали к другому племени. В конце концов в живых остались только двое – Херонимо Агилар и Гонсало Герреро.

Их советы в военном искусстве были очень полезны для касика. Вождь пытался уговорить Агилара взять в жены индианку, но тот упорно отказывался. Испанский историк Эррера пишет, что вождь искушал Агилара, как сатана – Святого Антония, но пленник, будучи патером, ни за что не хотел преступить данный им обет чистоты и безбрачия. Касик был этим очень удивлен, но затем доверил Агилару заботы о своем доме и многочисленных женах. Пленник пользовался большим уважением всего племени, и вождь согласился отпустить его на свободу, лишь получив от посланника Кортеса выкуп – стеклянные бусы, медные колокольчики и другие безделушки.

Второй же испанец – Гонсало Герреро – ушел к другому племени и обучал там индейцев всему, что знал сам: военному искусству, строительству крепостей и бастионов. Он тоже пользовался большим уважением индейцев. Однако в отличие от Агилара, Гонсало Герреро старался ничем не отличаться от них, жил в достатке и женился на туземке. Герреро татуировал свое тело, проколол уши и губу, отрастил волосы и, как предполагали его соотечественники, даже поклонялся идолам. Он наотрез отказался вернуться к испанцам, так как нашел здесь новую родину. «Даже когда я сказал ему, – рассказывал Агилар, – что нехорошо из-за индейской бабы продать свою христианскую душу, то и это не подействовало». Когда начались бои с испанцами, Герреро возглавил отряд индейцев и пал в одном из сражений.

Кортес был очень рад встрече с Агиларом. Последний, прожив долгое время на Юкатане, хорошо владел языком аборигенов – индейцев племени майя – и принес экспедиции большую пользу в качестве переводчика и знатока верований и обрядов этого племени.

В начале марта Кортес покинул остров Косумель и, обогнув мыс Каточе, двинулся вдоль берегов залива Кампече, достиг вскоре устья реки Табаско (Грихальвы) и стал там на якорь.

Индейцы Табаско в свое время дружелюбно встретили белых чужеземцев и Грихальва добыл там в обмен на безделушки немало золотых изделий. Теперь же туземцы были настроены враждебно и потребовали, чтобы пришельцы не высаживались на берег, грозя, в противном случае, всех их перебить. Индейцы не стали слушать даже Агилара, обратившегося к ним на их родном языке.

Вскоре выяснились причины такого настроения: все индейские племена были страшно возмущены радушным приемом, оказанным табасками экспедиции Грихальвы, называли их трусами и изменниками, которые по-братски встречают ненавистных чужеземцев.

Кортес вовсе не намеревался отсюда начинать завоевание побережья, а хотел сначала обследовать другие земли, но не смог удержаться от искушения подняться в верховья реки к столице страны Табаско.

Однако русло реки оказалось слишком мелким для кораблей, и Кортес приказал флотилии стать на якорь, солдатам же пересесть в шлюпки и на бригантины, взяв с собой фальконеты, запас пороха и пуль.

Вскоре на берегу собрались огромные толпы индейцев, они встретили испанцев оглушительным барабанным боем, резким свистом свирелей и больших морских раковин. Громко крича и потрясая оружием, воинственные туземцы выражали свое нежелание слушать Кортеса.

Едва лишь командир конкистадоров убедился в неизбежности боя, он приказал нотариусу экспедиции зачитать индейцам вердикт: именем закона и короля испанцы требовали у индейцев очистить путь и возобновить дружеские отношения. Если же будет пролита кровь, грех и вина падут на головы табасков и они будут подвергнуты разгрому.

В недоумении слушали индейцы звуки чужого, непонятного им языка. Таковы были нравы и обычаи того времени: противника предостерегали, и это предостережение заносилось в официальный документ, чтобы никто потом не мог обвинить испанцев в развязывании военных действий. Таким путем свое миролюбие мог доказать даже самый свирепый конкистадор.

Епископ Лас Касас в своих записках резко осудил этот гнусный обычай конкистадоров – использовать лицемерный вердикт как повод для объявления войны, а историк Овьедо, в свою очередь, жестоко высмеял королевских чиновников, полагавших, что туземцы, несмотря на незнание испанского языка, понимают торжественно объявленное предупреждение.

Сев в пироги, индейцы ринулись навстречу захватчикам. Завязалась ожесточенная схватка. Испанцы были выбиты из лодок, но, сражаясь по пояс в воде, все же отбросили туземцев к берегу.

Индейцы осыпали нападавших градом стрел, дротиков и горячих головней. Испанцы увязали в глубоком иле. Кортес потерял в трясине сапоги и был вынужден сражаться босиком. Увидев командира испанцев, индейцы стали кричать друг другу: «Убей вождя!». Но стрелы и дротики отскакивали от стальных доспехов капитан-генерала и туземцам казалось, что белого вождя защищает какая-то неведомая сила. К тому же Кортес приказал испанцам тщательно скрывать свои раны и кровь, чтобы индейцы и впрямь поверили в неуязвимость чужеземцев.

Наконец конкистадоры выбрались на берег и открыли огонь из мушкетов и аркебуз. Грохот огнестрельного оружия, языки пламени, и клубы дыма привели туземцев в ужас, но они отступили без паники, унося, по своему обычаю, убитых и раненых. Однако вскоре они снова с воинственными криками напали на захватчиков в чаще леса, среди топей и болот, у заранее устроенного завала.

Воины Кортеса сомкнутым строем прокладывали себе дорогу сквозь толпы индейцев, пока не добрались до города, улицы которого тоже были перекрыты завалами. Совершив успешный обходный маневр, Кортес занял покинутый жителями город и торжественно, как предписывал ритуал, трижды ударив мечом по огромной сейбе, росшей на главной площади города, объявил эту землю с ее населением владением испанского короля.

В руки завоевателей попали значительные запасы продовольствия, но золота в городе оказалось мало, что, по словам Лас Касаса, не слишком их обрадовало.

Воины Кортеса провели ночь в храмах на высоких холмах под бдительной охраной часовых. Все свидетельствовало о том, что ожидается новое нападение туземцев. Переводчик индеец Мельчорехо убежал к своим, оставив на одном из деревьев свою испанскую одежду.

К утру разведчики донесли, что в окрестных лесах собираются огромные толпы индейцев. Пленные тоже сообщали, что вся страна Табаско взялась за оружие, на помощь спешат и другие племена. Переводчик, несомненно, рассказал своим соплеменникам, что пришельцы отнюдь не бессмертные боги или непобедимые чудовища и, если собраться с силами, их можно одолеть.

Кортес пожалел о том, что пошел на такую авантюру, но отступать было поздно, ведь поход только начинался и солдаты упали бы духом, а индейцы уверились бы в себе. Поэтому капитан-генерал решил вступить в решающий бой, от которого зависела дальнейшая судьба экспедиции.

Кортес приказал доставить с судов пушки и лошадей. За время долгого морского похода лошади совсем застоялись, но спустя несколько часов, размяв на берегу ноги, приобрели прежнюю силу и резвость.

После тревожной ночи Кортес ранним утром 25 марта собрал все свое войско и объявил, что решил первым начать атаку. Главные силы туземцев располагались на равнине в нескольких милях от берега. Конкистадоры, волоча пушки, медленно двигались к предполагаемому полю боя. Кортес с группой всадников отделился от войска и укрылся в лесной чаще, чтобы в решающую минуту ударить по индейцам с тыла.

Вся обширная равнина была заполнена толпами индейских воинов. Они были вооружены луками и стрелами с острыми наконечниками из осколков костей животных или рыбьих костей, а также дротиками и тяжелыми секирами с лезвиями из шлифованного камня, боевыми палицами и пращами для метания камней.

На многих индейцах были ватные панцири, другие держали в руках деревянные или черепашьи щиты, большинство же воинов были голыми, с ярко раскрашенными лицами и телами и пышными пучками перьев на головах. Чтобы устрашить противника, они встретили его дикими криками, громким свистом тростниковых свирелей и больших морских раковин, боем барабанов, изготовленных из полых стволов деревьев.

Разделившись на мелкие отряды, возглавляемые вождями, индейцы, громко крича, бросились на испанцев. В воздухе засвистели тысячи стрел, копий и камней. Казалось, на шлемы и щиты испанцев обрушился град.

Многие конкистадоры были тяжело ранены прежде чем успели выбраться из топи, построиться и открыть ружейный и пушечный огонь. Орудийные залпы косили индейцев как траву, убивая сразу по десятку воинов. Индейцам казалось, что белые говорят с ними громовым голосом, языком пламени, а железным кулаком поражают издали каждого смельчака, преграждавшего им путь.

Все же, несмотря на огромные потери, индейцы, казалось, не устрашились, ведь они сражались за свою страну, семьи и жилища. Ступая по грудам трупов, индейцы с громкими криками шли на испанцев, бросая в воздух песок, чтобы за облаками пыли скрыть свои потери. Выпустив в испанцев последние стрелы, индейцы бросились на них с пиками и топорами.

«Я вовек не забуду того адского шума, свиста и крика, которые раздавались после каждого нашего залпа, и до конца дней своих буду помнить, как они осыпали нас проклятиями, бросая вверх землю и сухую траву, как они притворялись, что не замечают своих потерь», – отмечал участник этой битвы Берналь Диас.

Конная атака конкистадоров (со старинного рисунка).

Под напором атакующих индейцев, волнами накатывавшихся на конкистадоров, ряды испанцев дрогнули. Такого презрения к смерти белые еще не встречали. Казалось, еще минута – и индейцы сметут их с лица земли.

Но тут раздались возгласы: «Сант Яго и Сан Педро!» Из засады выскочили всадники Кортеса. Призывая на помощь пресвятую деву Марию и хранителей Испании – апостолов Якова и Петра, – кастильские рыцари в блестящих латах и сверкающих шлемах врезались в густую толпу индейцев, рубя их мечами и топча лошадьми.

Индейцы задрожали от ужаса: они никогда не видели лошадей. Конкистадоры, сидевшие на разгоряченных скакунах, которые громко храпели, ржали и гремели удилами, казались им фантастическими, сошедшими с неба существами, чудовищами, которых не может одолеть человек и которые, придя с моря, сеют смерть и уничтожение. Всадник и лошадь являлись для индейцев единым существом с двумя головами и четырьмя ногами, бежавшим быстрее любого воина.

Суеверный страх охватил нагих воинов, и они в панике разбежались, оставив на поле боя около девятисот убитых. У испанцев же, по свидетельству хронистов, было всего двое убитых и свыше сотни раненых. Они одержали победу над индейским войском численностью в сорок тысяч человек. (Правда, относительно последней цифры, скорее всего, сильно преувеличенной, один из позднейших историков остроумно заметил, что подобные свёдения составлял, очевидно, герой комедии Шекспира – Фальстаф, прожженный плут и хвастун.) Победители, ликуя, говорили друг другу: «Само небо было за нас, иначе сил наших ни за что не хватило бы для победы над бесчисленным врагом».

Возможно, правы некоторые историки, утверждавшие, что в конечном итоге победу испанцам принесли не пушки, мушкеты и аркебузы, не толедские клинки, не крест, не безумная отвага конкистадоров, а их боевые скакуны.

Так было выиграно первое большое сражение Кортеса на новых землях. Берналь Диас с досадой повествует, что испанский историк Гомара описывает это сражение иначе: по его словам, победу испанцам якобы принес скакавший впереди Сант Яго – святой апостол Яков. Диас иронически замечает, что ему самому довелось увидеть верхом на пятнистом скакуне лишь идальго Франсиско де Морла.

«Конечно, все наши победы идут от Христа, иначе нам здесь не поздоровилось бы, ведь стоило каждому из наших врагов бросить по одной пригоршне песка и мы были бы погребены под целой горой. Конечно, божья милость все время была с нами… Возможно также, что мне, великому грешнику, не было дано увидеть апостола… Но почему же тогда никто из участников этой битвы не заметил его? Неужели мы, увидев такое чудо, не построили бы храм святому Якову, в страхе потерять его благоволение? По-видимому, не мы были плохими христианами, а Гомара – скверным писакой».

Такова была сила веры, видевшей в этой блестящей победе лишь чудо и божественное предначертание, таков был и обычай рассказывать об этом потомкам. Один из хронистов сообщает, что сам Кортес якобы видел на поле боя святого Петра, однако хронист этот полагает, что всадник, скакавший на сером боевом коне по трупам язычников, был божьим посланником, покровителем испанцев, святым Яковом. Святые, дескать, всегда появлялись в критический момент, чтобы спасти от гибели воинов христовых.

После боя Кортес отправил несколько пленников обратно к вождям табасков с требованием немедленно сложить оружие и покориться испанцам. В случае сопротивления он грозился предать страну огню и мечу и расправиться со всеми без пощады.

Уже на следующий день к Кортесу явились посланцы индейцев. Они были в черных одеяниях – знак покорности – и принесли богатые дары: ткани, золотые украшения, припасы, а также привели Кортесу двадцать молодых красивых женщин.

Испанцы особенно обрадовались золоту и стали допытываться у табасков, откуда оно у них. Индейцы показывали на запад и повторяли слово «Мехико», с трудом объясняя жестами, что это лежащая за горами могущественная страна ацтеков, столица которой зовется Мехико, или Теночтитлан.

Женщин окрестили, отслужив торжественный молебен, и Кортес роздал их своим командирам. Среди этих невольниц была замечательная красавица, названная Мариной. Она досталась Алонсо Пуэртокарреро.

Табаски больше не помышляли о сопротивлении, ведь непобедимым чужеземцам помогали сами небесные силы!

Вскоре испанские патеры окрестили табасков, предварительно разбив в храмах языческих идолов и устроив торжественное шествие. Туземцы в молчании стояли вокруг, решив подчиниться чужеземному богу, превосходящему своим могуществом богов, их предков.

Затем конкистадоры сели в лодки и поплыли вниз по реке к своим кораблям. И вскоре вся флотилия Кортеса отправилась дальше на запад, к таинственной земле золота Мексике, о которой рассказывали индейцы.

У порога земли ацтеков

Посланцы ацтеков. – Марина – верный друг и помощник конкистадоров. – Лагерь завоевателей на берегу океана. – Королевские дары. – Опасения повелителя ацтеков Монтесумы. – Не потомки ли это белого бога Кецалькоатля? – Знамения и чудеса.

Продолжая свой путь, каравеллы Кортеса подошли к острову Сан-Хуан-де-Улуа, названному так Грихальвой. 21 апреля Кортес бросил якорь с подветренной стороны острова, недалеко от побережья материка. Там теснились толпы туземцев. Вскоре к флагману подошли две пироги. Приплывшие на них индейцы привезли дары: съедобные плоды, цветы и золотые украшения, и не выказали ни страха, ни подозрений. Кортес радушно принял гостей, но не смог вступить с ними в беседу. Агилар знал лишь язык племени майя, а прибывшие говорили на каком-то чужом языке. То были ацтеки.

К великой радости Кортеса, с приезжими завела разговор Марина, одна из крещенных Кортесом табаскских невольниц. Она была родом из страны ацтеков – Мексики и говорила на двух языках – ацтеков и майя. Марина перевела речь индейцев на язык майя, а Агилар – на испанский.

Так Кортес получил возможность через двух переводчиков разговаривать с ацтеками и сразу же оценил достоинства Марины.

Как же Марина стала рабыней? Отец ее был богатым касиком в юго-восточной части Мексики, но он умер. Мать вышла вторично замуж и, желая, чтобы сын ее от второго брака унаследовал то, что по праву принадлежало Марине, пустила слух, что Марина умерла, а сама тайком продала ее работорговцам. Взяв у одной из рабынь труп ее умершей дочки, мать Марины устроила пышные похороны. Марина же попала в страну Табаско.

Кортес избавил Марину от рабства, и она с любовью и благодарностью взирала на вождя белых пришельцев.

По свидетельству современников, Марина была умна, расторопна и очень красива – с тонким открытым лицом, статной фигурой и легкой походкой. Она была «прекрасна, как богиня». Когда Пуэртокарреро спустя некоторое время по приказу Кортеса уехал с донесением королю в Испанию, капитан-генерал взял Марину к себе, и она стала его любовницей. С удивительной быстротой овладела она испанским языком, ибо он, по меткому замечанию одного из историков, был для нее языком любви.

Эта женщина, позабыв свою страну и народ, всей душой привязалась к Кортесу и была его советчицей, переводчицей, верным другом конкистадоров во всех их дальнейших походах.

Ее взор, затуманенный любовью, был не в силах разглядеть трагизма ее собственной судьбы. Ведь она помогала банде чужеземцев покорять и грабить свою родную страну и не раз, спасая конкистадоров от беды и гибели, предавала свой народ. По выражению хрониста, Марина являлась для испанцев «настоящим даром господним в нашем тяжелом деле…».

Марина была неразлучна с Кортесом, он всегда брал ее с собою, и вскоре индейцы прозвали Кортеса Малинцин (т. е. повелитель Марины, так как ее индейское имя было Малиналь).

С помощью Марины и Агилара Кортес узнал о цели прибытия индейцев. Один из них – Пильпатое, был правителем этой области, другой – Теутиле – военачальником. Они заявили, что являются посланцами могущественного правителя Монтесумы, живущего далеко от моря в горной стране Мексике, и что их повелитель хочет знать, зачем пожаловали сюда бледнолицые чужеземцы и не нуждаются ли они в чем-нибудь для продолжения своего пути?

Кортес ответил, что он послан сюда испанским королем и везет правителю ацтеков королевскую грамоту и дары. Он хочет видеть Монтесуму, чтобы завязать дружеские отношения с этой незнакомой страной.

Вручив индейцам подарки, Кортес отпустил их, а сам приказал немедленно высадить воинов на гладкий пустынный берег, выгрузить артиллерию, лошадей и разбить военный лагерь.

Индейцы толпами приходили посмотреть на чужеземцев и охотно помогали своим будущим поработителям строить лагерь, а также доставляли им плоды, коренья, дичь и другие припасы. Приносили туземцы и золотые украшения, которые дарили или обменивали на испанские безделушки.

На следующий день от индейцев прибыло новое посольство: несколько касиков с рабами, несшими дорогие подарки и съестные припасы.

Кортес, надев сверкающие доспехи, принял посланцев с почетом и дал в их честь залп из орудий, повергнув индейцев в ужас и благоговение. Затем он вместе с гостями прослушал торжественный молебен и угостил их кастильскими винами и сластями.

На вопросы посланцев о намерениях пришельцев Кортес сухо и высокомерно ответил, что он, дескать, посланец императора Карла, могущественнейшего из правителей восточных стран по ту сторону Великого океана, и желает лично встретиться с Монтесумой – пусть-де его отведут к нему.

Возглавлявший посольство касик воскликнул: «Как смеешь ты, пробыв здесь всего лишь два дня, требовать для себя такого счастья – предстать пред лицом великого государя!» Но учтиво добавил, что хотя он и сомневается, есть ли на свете властелин, могущественнее Монтесумы, но если таковой имеется, то правитель ацтеков охотно примет его посланцев.

И касик приказал рабам принести подарки для Кортеса: десять тюков тончайших тканей, нарядные плащи, расшитые птичьими перьями, и плетеную корзину, полную золотых украшений тонкой художественной работы.

Кортес изысканно поблагодарил за подарки и в свою очередь послал Монтесуме великолепное кресло, покрытое резьбой, красную суконную шапку, золотой медальон и большое количество стеклянных бус, браслетов и других украшений. В то время в Мексике стекло еще не было известно, и ацтекам эти дешевые безделушки показались сказочными драгоценностями.

Кроме того, касик заметил в лагере испанцев сверкавшую на солнце солдатскую каску, похожую на головной убор бога ацтеков Кецалькоатля, и попросил дать ее, чтобы показать Монтесуме. Кортес охотно согласился, но выразил надежду, что Монтесума вернет эту каску, полную золотого песка. По свидетельству хрониста Гомары, Кортес добавил, что испанцы страдают сердечным недугом, который излечивается лишь золотом.

Испанцы заметили, что некоторые индейцы делают на полотне зарисовки кораблей, Кортеса и его солдат, лошадей и собак, пушек, мушкетов и другого оружия, а также многих не знакомых ацтекам предметов. Индейцы пояснили, что государь их не может побывать всюду сам и что эти рисунки пополнят те сведения, которые будут срочно доставлены Монтесуме.

Кортес, стараясь произвести на индейцев еще большее впечатление, приказал всадникам пронестись галопом по сырому и твердому прибрежному песку, а артиллеристам дать залп из орудий, чтобы Монтесуме стало точно известно, каким оружием обладают бледнолицые, как велика их сила и волшебство.

И индейцы увидели, как пришельцы взлетают на спины Чудовищ, издающих громкое ржание, и несутся вскачь по песчаной равнине, как ярко блестит их оружие и звонко гремят трубы. Затем раздался орудийный залп. Из пушек вырвались клубы дыма и языки пламени, а над головами засвистели ядра. Упав в соседний лес, они разнесли в щепы стволы могучих деревьев. Индейцы в ужасе разбежались, некоторые пали ниц и лишь с большим трудом их удалось убедить, что, это только военная игра.

То была демонстрация силы, какую впоследствии нередко практиковали и другие завоеватели во многих странах.

Индейские художники дрожащими руками поспешили запечатлеть на полотне эти ужасные картины.

Поставив невдалеке от лагеря испанцев около тысячи сплетенных из веток шалашей, индейцы всячески старались облегчить жизнь чужеземным гостям. Безо всякого вознаграждения они кормили Кортеса и его командиров, а солдатам доставляли съестные припасы в обмен на разные безделушки. Так испанцы имели в избытке мясо, рыбу, маисовые лепешки, ананасы и другие тропические плоды.

Артиллерия конкистадоров (со старинной гравюры).

Спустя неделю (удивительно короткий срок, учитывая, что столицу ацтеков Теночтитлан отделяло от моря около четырехсот километров) в лагерь испанцев в сопровождении касиков прибыл целый караван носильщиков с тяжелой поклажей. Один из индейцев был удивительно похож на Кортеса. Оказывается, Монтесума, рассмотрев присланные ему рисунки, заметил это сходство и послал к белолицым пришельцам этого «ацтекского Кортеса» (как его прозвали конкистадоры).

Индейцы торжественно сложили к ногам капитан-генерала дары Монтесумы. Чего там только не было!

Берналь Диас примерно так описывает эти подарки. Самым замечательным из них было огромное блюдо чистейшего золота, величиной с колесо, изображавшее солнце и украшенное рисунками растений и животных. То было художественное изделие искусной работы, стоимость которого, по мнению испанцев, тут же взвесивших его, была не менее двадцати тысяч песо. Второе блюдо, еще больших размеров, из тяжелого, очень ценного серебра, изображало луну с расходящимися от нее лучами и различными фигурами. Кроме того, посланная Кортесом Монтесуме солдатская каска была доверху наполнена золотым песком, взятым прямо с россыпи, стоимость которого составляла не менее трех тысяч песо; этому подарку испанцы обрадовались больше всего, так как он давал им уверенность, что в Мексике и впрямь имеются богатые месторождения золота. Было еще двадцать золотых уток, сделанных так искусно, что они походили на настоящих; фигурки собак, ягуаров, обезьян; десять золотых ожерелий с подвесками, золотые и серебряные ларцы и пучки великолепных зеленых перьев, более тридцати тюков хлопчатобумажных тканей разной окраски; украшенных яркими перьями.

Далее шли серебряные щиты и шлемы, доспехи с золотыми украшениями, чудесный золотой лук с двенадцатью стрелами и два драгоценных жезла длиной по пять футов каждый; огромный золотой паук в золотой паутине, ожерелья и браслеты из чистого золота, жемчуг, драгоценные камни, и золотоносный песок, роскошные плащи, расшитые разноцветными перьями, зеленые чальчивитли (нефриты), ценившиеся ацтеками выше золота и жемчуга.

С нескрываемым восторгом взирали испанцы на сказочные сокровища, восхищавшие их своей искусной выделкой. Алчность конкистадоров разгоралась все сильнее, ибо они убедились в невиданных богатствах этой страны и в том, как заманчиво завоевать ее.

Это было уже похоже на сказочные богатства Азии, искать которые отправился еще Христофор Колумб. Здесь обитали не голые дикари, а жители могущественного цивилизованного государства, подобного тем, которые описывали Марко Поло и Джон Мандевиль. Казалось, испанцы нашли наконец Золотой Херсонесе, или Офир, откуда, согласно библейскому сказанию, царь Соломон привозил золото для украшения своего храма.

Вместе с дарами индейцы привезли с собой и послание Монтесумы. Повелитель ацтеков в учтивых выражениях заверял чужестранцев в своем уважении и радости по поводу их прибытия, однако сожалел, что не может их принять, так как путь к столице долог и тяжел и пришельцы могут подвергнуться нападению опасных врагов. К тому же чужому войску вход в город воспрещен. Пусть лучше белые пришельцы покинут эту землю и вернуться в свое отечество, взяв с собою дары – знак дружбы и уважения.

Монтесума допустил большую ошибку, открыв пришельцам, как сказочно богата его страна, и дав понять, что боится чужеземцев.

И Кортес не захотел покинуть эту страну, не достигнув своей цели – увидеть Монтесуму. Он заявил посланцам, что честь не позволяет ему поступить так, как советует их государь. Для испанцев не существует трудного и опасного пути.

Капитан-генерал в свою очередь передал посланцам для Монтесумы три голландских рубашки и позолоченный кубок – слишком бедные подарки по сравнению с королевскими дарами ацтеков.

Посланцы с удивлением и страхом взирали на человека, посмевшего ослушаться приказа их могущественного повелителя. Придя в себя, они попросили несколько дней, чтобы сообщить обо всем в столицу.

Кортес согласился, но и его одолевали сомнения: ничтожная горстка авантюристов стояла у порога могущественного государства, и мысль захватить его казалась безумной. Однако Кортесу не оставалось ничего иного, как пойти навстречу опасности: вернувшись домой без победы, он вряд ли избежал бы плахи. Смерть угрожала ему и тут, и на Кубе.

Приспешники Веласкеса требовали возвращения на Кубу и подстрекали солдат к мятежу, однако желание овладеть сокровищами ацтеков было так велико, что заговорщикам не удалось привлечь воинов на свою сторону.

Вскоре посланцы Монтесумы вернулись с новыми дарами и с ответом их государя: он категорически запрещал белолицым пришельцам идти в Теночтитлан.

Кортес ответил посланцам, что долг христиан – проповедовать народам истинную веру. Великий государь восточных земель послал его сюда, чтобы избавить правителя Мексики и его подданных от заблуждений и оказать им тем самым великую милость. Поэтому Кортес во что бы то ни стало должен увидеть Монтесуму и не вернется, пока не встретится с ним.

Услышав столь дерзкий ответ, послы, не в силах сдержать свое возмущение, вскочили на ноги и заявили Кортесу, что, видимо, учтивостью здесь ничего не добиться и они позаботятся о более действенных средствах для исполнения приказа своего государя. Индейцы поспешно удалились, а вскоре и все туземцы, обитавшие в шалашах возле лагеря испанцев, покинули свои жилища.

Храм Кецалькоатля в Теотиуакане с головами «пернатого змея», и мотыльком – символом бога дождя.

Почему же Монтесума, правитель столь могущественного государства, не послал своих воинов уничтожить эту горстку чужеземцев, а задаривал и упрашивал добровольно покинуть страну ацтеков?

Хронисты характеризуют правителя ацтеков как человека суеверного, верившего в сны и дурные приметы, чудеса и пророчества. Он считал, что осуществляется предначертание одной из старинных легенд, в которой говорилось о бледнолицем боге Кецалькоатле с пышной волнистой бородой и шлемом на голове, ничуть не походившем на индейцев.

Этот светлый, добрый бог в незапамятные времена пришел в Мексиканскую долину к озеру Тескоко. Был он мудр, как змей, и носил зеленое одеяние (Кецалькоатль – зеленоперый змей). Кожа его была белого цвета, и потому его называли также белолицым богом. Все травы и звери были ему послушны. Он властвовал над богами и людьми. Он научил индейцев Мехико и Тескоко охоте и земледелию, выращиванию маиса с початками в человеческий рост и разноцветного хлопка, строительству каменных домов, обработке металла. Он создал для них календарь, обучил их искусству письма, дал им мудрые законы и добрые обычаи. Этот бог не требовал кровавых жертв и хотел покончить с человеческими жертвоприношениями, он боролся против злых богов и войн. Предания рассказывали, что между добрым богом Кецалькоатлем и злым – богом тьмы и ночи Тескатлипокой, ниспосылавшим войны и пожиравшим человеческие тела, шла непрерывная война. Злой бог был когда-то солнцем на небесах, но Кецалькоатль свергнул его на землю и сам занял его место. Злой бог упал в море, но затем, снова поднялся на небо в виде созвездия Большой медведицы, а потом, превратившись в ягуара, в свою очередь свергнул с небес Кецалькоатля.

В конце концов злой бог победил доброго, и тому пришлось покинуть страну ацтеков. Взяв с собой свои законы, письмена и песни, Кецалькоатль решил вернуться на восточное побережье океана. По пути он остановился в Чочуле, проповедовал там свое учение и возвестил, что удаляется за море на восток.

Дойдя до берега Атлантического океана, белый бог упал на колени и горько заплакал. Затем он сел на корабль (или на плот из змеиной кожи) и на этом крылатом корабле поплыл в Страну Восходящего Солнца. Его вела неодолимая тоска по далекой родине.

Согласно другому преданию, плот этот в море загорелся. Сгорел и белолицый бог, а сердце его вознеслось на небо и превратилось в утреннюю звезду.

Еще одна легенда гласила, что светлый бог бросился в пылающий костер и пепел его взвился к небесам стаей белых птиц.

Итак, согласно легендам ацтеков, Кецалькоатль покинул их страну и либо улетел на небо, либо уплыл в неведомые восточные страны. Но все легенды в один голос утверждали, что придет время, когда белый бог вернется вместе с другими такими же белолицыми людьми и снова будет править этой страной. Он свергнет темнолицего Тескатлипоку, и людей больше не будут приносить в жертву, ибо светлый бог предпочитает запаху крови ароматы цветов и благовонных курений. Будет свергнут и бог войны Уицилопочтли. Навсегда прекратятся войны, исчезнет угнетение, наступит всеобщая справедливость.

Но может быть, эту страну действительно в древности посетили белолицые пришельцы из дальних стран? Известно, например, что за несколько столетий до Колумба у берегов Америки побывали норманны. Возможно также, что судно какого-то мореплавателя унесло ветром и течениями на ту сторону океана и европеец, попав в Мексику, обучил там индейцев всему, что умел сам? Таких пришельцев могло быть и много, но в памяти народной сохранилась легенда об одном белом боге. Могло быть так, могло быть иначе, но как теперь установить истину…

Здесь можно было бы перечислить целый ряд разнообразных версий и гипотез, каждая из которых имеет своих горячих приверженцев.

Долгое время господствовало мнение, что все достижения цивилизации в Новом Свете были занесены туда извне.

Бог ветра Кецалькоатль с крестом на щите (из индейской рукописи).

Утверждалось даже, что жители Америки ведут свое происхождение от библейского Ноя, пережившего всемирный потоп, описанный в Ветхом Завете и упоминающийся также в легендах многих народов.

Открытие и колонизация Америки приписывались древним иудеям, финикийцам, карфагенянам, грекам и скифам, а в более поздние времена – китайцам, шведам, норвежцам, кельтам и ирландцам.

Особенно много предположений связано с таинственной Атлантидой и островами Атлантического океана. После гибели Атлантиды ее обитатели атланты якобы нашли себе убежище на ближайших материках, в том числе и в Америке. О влиянии атлантов на развитие цивилизации, по мнению приверженцев этой версии, свидетельствует сходство египетских и мексиканских пирамид, орнаментов, керамики, обелисков, а также существование здесь и там особой касты жрецов, культ солнца, сходная система летоисчисления, успехи в астрономии, одинаковые способы бальзамирования трупов.

Приводились и другие доказательства, свидетельствовавшие, по мнению ряда ученых, о древних связях народов Европы, Америки, Африки и Азии. Так, например, крест, символизировавший у индейцев вечную жизнь, воскресение, был также символом таинственных знаний у египтян, финикийцев и шумеров. Индейские сказания повествовали об умершем на кресте человеке, величественностью превосходившем солнце. Походят на европейские и легенды индейцев о богочеловеке, рожденном непорочной девой и творившем чудеса, исцеляя больных, возвращая зрение слепым и воскрешая мертвых. Есть у ацтеков и легенды, подобные библейским сказаниям о древе познания добра и зла, о Вавилонской башне и смешении языков, о всемирном потопе. В последнем фигурирует ацтекский Ной – Нат, предупрежденный, богами о грядущем потопе и получивший у них совет построить кипарисовый ковчег. Упоминается даже голубь, принесший весть об окончании потопа.

Упоминались и такие факты: у племени майя, как и у европейцев, число «13» считается мистическим; в календаре мексиканских племен было пять несчастливых дней, когда разрешалось не соблюдать законы, обманывать, не отдавать долги; подобный же обычай существовал в Египте, Вавилоне, Индии.

Ряд ученых полагает, что в Америке задолго до норманнов побывали кельты из Ирландии, основав там в III веке до нашей эры государство белого человека – Витраманаленд. Кельтский флот ежегодно посещал эту заокеанскую колонию до тех пор, пока не был уничтожен римлянами под командованием Гая Юлия Цезаря. Так связь с заокеанской страной прервалась. Грекам и римлянам якобы был известен западный морской путь, а, по утверждению Плиния, карфагеняне и финикийцы пересекали океан.

Высказывались предположения, что европейцы достигли Америки и со стороны Тихого океана. Финикийцы побывали в Полинезии, а флот царя Соломона, достигнув Малайского архипелага, отправился дальше, к берегам Америки. У ее берегов якобы побывал и флот Александра Македонского. Имеются сведения, что великий полководец в 323 году до нашей эры собрал на берегах Персидского залива около пяти тысяч мореходов и корабельщиков и приказал выстроить огромный флот в пятьсот кораблей. Этот флот, выйдя в море, отправился на восток и бесследно исчез в морских просторах. Между тем в храмах на Американском материке найдены фрески, изображающие бородатых людей в шлемах, весьма похожих на головные уборы воинов Александра Македонского.

Некоторые факты якобы свидетельствуют о том, что и народы Азии будто бы имели сношения с Америкой: это – сходные черты храмов племени майя и кхмеров Камбоджи, одинаковые духовые трубки для метания стрел, лассо, сладкий картофель-батат, растущий как в Океании, так и в Америке, и др.

Однако все это гипотезы, к тому же не слишком новые, с трудом поддаются доказательству. Убедительных фактов, неопровержимо свидетельствующих о том, что развитие древних цивилизаций Америки было связано с какой-либо цивилизацией Старого Света, нет. Напротив, появляются все новые доказательства того, что развитие индейских племен шло самобытным путем, и прошло все стадии – от позднего палеолита до высокоразвитой культуры, которой отличались Мексика, Центральная Америка и Перуанское плоскогорье.

Конечно, не исключено, что в древности существовали какие-то связи между материками, однако вряд ли они могли носить регулярный характер. Рассказ о белолицем боге, по всей вероятности, является только легендой, созданием народной фантазии.

С надеждой и страхом ожидали в Мексике возвращения белолицего бога: многие племена, страдавшие под гнетом Теночтитлана, надеялись, что с возвращением Кецалькоатля придет конец кровавому владычеству ацтеков. Последние, в свою очередь, видели в этих предначертаниях конец своего могущества и опасались, что удержать власть им будет не под силу.

В последние перед нашествием испанцев годы произошел ряд необъяснимых явлений, которые, по мнению ацтеков, предвещали близкое возвращение Кецалькоатля.

Так, в 1510 году, в тихую, безветренную погоду, без какого-либо землетрясения, воды озера Тескоко вдруг вышли из берегов, хлынули на улицы Теночтитлана и разрушили многие здания.

Потом совершилось новое чудо: с неба спустился огненный шар и, остановившись над главным храмом, вспыхнул ярким пламенем и погас; и сразу на этом месте взвился огненный столб – храм Кецалькоатля загорелся, и никто не смог его спасти.

В последующие годы на небе появились три кометы, а незадолго до прибытия испанцев на востоке разлилось удивительное сияние, простиравшееся до самого зенита. Оно было подобно широкому огненному потоку или таинственному вееру, рассыпавшему вокруг искры. Город огласился воплями и стенаниями, возвещавшими великие бедствия и несчастья, неизбежные перемены и гибель государства.

Вскоре умерла сестра повелителя ацтеков Папацин, но спустя четыре дня после смерти она восстала из гроба (очевидно, проснулась от летаргического сна) и произнесла несколько непонятных слов. Жрецы объявили, что Папацин предсказала падение династии, гибель государства и приход белого бога Кецалькоатля. Испуганным людям теперь уже во всем виделись чудеса и знамения. Когда отряд ацтеков, отправившись в какую-то отдаленную область, погиб под внезапно обрушившимися на него скалами, кто-то увидел на небесах изображение сражавшихся воинов.

Неожиданное появление испанцев на берегу Мексиканского залива утвердило ацтеков в уверенности, что наступил час возвращения потомков Кецалькоатля. Белолицые люди убивали своих противников издалека, извергая из копий громы и молнии. Этим пришельцам из неведомого мира повиновались невиданные чудовища о четырех ногах. Чужеземцы уже покорили индейцев табаско, хотя последние обладали огромным численным превосходством и сражались отважно.

Узнав обо всем этом, Монтесума впал в отчаяние. Он попытался кровавыми жертвами умилостивить бога войны Уицилопочтли, но, считая, что этого мало, повелел покрыть его храм сверху донизу золотом и драгоценными камнями. Хранителя сокровищ, осмелившегося заикнуться о том, что поборы и так велики, повелитель ацтеков приказал казнить.

Среди покоренных ацтеками племен, надеявшихся на возвращение Кецалькоатля и прекращение кровавых жертвоприношений, началось брожение. Незадолго до того Монтесума также испортил отношения с Тескоко: вмешался в спор о наследовании власти и старался навязать угодного ему человека – своего племянника Какамацина (Какаму). Началась война, которая к приходу белых еще не закончилась.

Вот почему Монтесума и его военный совет решили, что сопротивляться пришельцам бесполезно, что воины грозного, но справедливого бога Кецалькоатля непобедимы и древние пророчества должны свершиться.

Полный тяжких предчувствий, Монтесума приказал выставить на побережье и в горах посты. Поэтому весть о появлении на берегу войска Кортеса не застала его врасплох. По приказу повелителя ацтеков испанцам был оказан радушный прием. Некоторые члены семьи Монтесумы и его военачальники убеждали властелина оказать пришельцам сопротивление, одолеть их хитростью и численным превосходством, другие же считали, что ни хитрость, ни превосходство сил не помогут – надо задобрить белолицых пришельцев богатыми дарами и оказать им дружественный прием.

Страницы истории и культуры ацтеков

Первые люди Америки. – Народы древних культур. – Нашествие кочевников. – Ацтеки. – Распад родового строя. – Набеги на соседние племена. – Земледелие. – Ремесла. – Искусство. – Рабы и дань. – Боги и жрецы. Врачевание. – Письменность. – Школы. – Спортивные игры. – Календарь.

Что же это была за страна, в которую пришли конкистадоры, какие народы ее населяли, каковы были их история и культура?

В конце ледникового периода, за двадцать или тридцать тысяч лет до нашей эры, часть Северного полушария была скована ледяным покровом. Уровень океана был на несколько десятков метров ниже теперешнего и Америку от Азии еще не отделял широкий Берингов пролив. На его месте была суша или цепь островов. По этому «мосту», преследуя добычу, из Азии в Америку переходили люди, одетые в звериные шкуры. Возможно, они переправлялись с острова на остров в лодках или на плотах, а может быть, преодолевали проливы зимой по льду. Так, по мнению американского ученого Дж. Вайяна, человек открыл Америку – часть света, которая не была колыбелью человечества.

В течение тысячелетий первобытные люди продвигались с Аляски все дальше на юг, пока наконец не достигли далекой южной страны Патагонии. В Мексике и Центральной Америке люди поселились лишь в самом конце ледникового периода – двадцать или пятнадцать тысяч лет назад. Вначале эти первобытные племена кочевали по горам, обширным плоскогорьям и долинам, собирали съедобные коренья, занимались охотой и рыболовством. Об этом свидетельствуют наконечники стрел и остатки другого оружия: их находят вместе с костями мамонтов, бизонов, диких американских лошадей, верблюдов, мастодонтов и других давно вымерших животных, на которых охотились первобытные люди.

Позже в Америке стало развиваться земледелие. На сухом прохладном Мексиканском нагорье и в долинах у озер (Чалько, Шочимилко, Тескоко, Шалтокан, Сумпанго и др.) осели земледельческие племена. По мнению советского ученого академика Н. Вавилова, в Центральной Америке и на юге Мексики находился один из древних земледельческих центров. Именно здесь впервые появились кукуруза (маис) и родственное ей растение теосинте, здесь была родина фасоли, тыквы, перца и многих тропических плодовых деревьев (сапоте, мамеи, авокадо, дынного дерева папайи и др.), а также какао, помидоров, чии (масличного растения), агав – хенекена и магеи (использовавшихся для изготовления волокна и алкогольных напитков), табака и батата – сладкого картофеля. На юге произрастал особый сорт хлопка, впоследствии распространившегося по всему свету. Маис сыграл здесь такую же роль, как пшеница в земледельческих центрах Старого Света. Огромное значение этой культуры подчеркивалось многими учеными. По мнению американского ученого Г. Паркса, возделывание маиса было первым решающим шагом на пути к цивилизации, и этот шаг был сделан примерно в четвертом тысячелетии до нашей эры где-то на Мексиканском нагорье или в Центральной Америке. Считают, что именно отсюда кукуруза распространилась на оба материка. Г. Паркс пишет: «Сажать маисовые семена на холмах, вскопанных остроконечными палками; ждать появления зеленых колосьев, развертывания зеленых листков и роста зрелого колоса, собирать плоды в корзины; размалывать зерна в муку и печь тесто на угольях – таковы, вероятно, в течение шести тысяч лет важнейшие занятия туземных народов Мексики, а ритмичное хлопанье рук женщин, изготовляющих тортильяс, – самый характерный звук во всей Мексике».

Известный американский ученый Л. Морган – автор книги «Древнее общество», подчеркивал, что маис содействовал прогрессу человечества больше, чем любой другой хлебный злак. Его можно было выращивать и в горах при искусственном орошении, употреблять в пищу как зеленым, так и созревшим; он давал высокие урожаи, и зерна его были очень питательны. То был замечательный дар природы, позволивший индейским племенам достичь значительного прогресса, несмотря на то, что Америка почти не знала домашних животных.

Благодаря своим высоким питательным свойствам, маис помог более развитым племенам освободиться от каннибализма. Людоедство, по словам Энгельса, сохранялось только в качестве религиозного акта или колдовства.

Дж. Вайян, рассказывая об американских центрах интенсивного земледелия – Центральной Америке и районе Анд, подчеркивает, что там почти всюду были распространены маис и бобы, а в нагорье Анд – еще и картофель. Ни одно из культурных растений, возделываемых индейцами, до завоевания Америки не было известно ни в Азии, ни в Европе, ни в Африке, и употребление их вдвое увеличило продовольственные ресурсы Старого Света.

Племена, возделывавшие маис, умели также изготовлять хлопчатобумажные ткани, глиняную посуду, украшая ее геометрическим орнаментом или натуралистическими рисунками, лепить из глины мужские и женские фигурки. Женские фигурки являлись, очевидно, амулетами, которые должны были способствовать повышению урожая кукурузы. Это свидетельствует о том, что среди древних племен Америки был распространен культ богини плодородия.

Земледельческие племена Мексики обрабатывали поля заостренными палками или мотыгами, ибо ни тягловых животных, ни плуга в Америке не знали: были приручены лишь собака (в Мексике) и лама (в Перу). Все же благодаря искусственному орошению на небольших полях, вернее огородах, созревали богатые урожаи, подобные тем, которыми славились древние речные центры цивилизации – в Египте и на берегах Тигра и Ефрата.

Мясо племена Мексики добывали охотой на птицу, мелкую дичь и оленей, занимались они и рыболовством. Орудия труда изготовляли из камня, дерева, кости, рога и вулканического стекла-обсидиана. На берегах Мексиканского залива в жарких, обильных осадками районах тропических лесов и в прибрежных долинах тоже образовались древние культурные центры. Особенно развитой культурой отличались поселения на территории теперешних провинций Веракрус и Табаско. Обитавшие там племена занимались подсечным земледелием и возили в центральное нагорье Мексики тропические плоды, какао, табак, хлопок, каучук, шкуры ягуаров и яркие перья колибри.

Еще задолго до пришествия ацтеков древние народы Мексики строили величественные здания и создавали замечательные произведения искусства.

Одним из таких древних народов были олмеки – «люди страны каучука», создатели «материнской культуры». Они изобрели точный календарь и иероглифическое письмо, разработали главные принципы архитектуры, заложили основы астрономии и математики, оставили после себя гигантские каменные скульптуры.

Наиболее известные творения олмеков – базальтовые головы. Это изображения первобытных воинов или вождей: суровые лица, широко открытые глаза и нахмуренные брови, широкие приплюснутые носы и толстые губы, глубокие складки на щеках и ямочки на подбородке. На голове воина шлем, закрывающий лоб и уши. Древние ваятели умели передать в камне человеческую красоту, мужество, отвагу и силу воли. Самая большая голова (около тридцати тонн весом) была доставлена на расстояние пятидесяти километров от каменоломни. Такой огромный труд могли совершить лишь тысячи людей, а строительные работы подобного масштаба могли быть организованы только государством.

Давно исчезли с лица земли эти древние цивилизации, и даже память о них почти совсем угасла.

«Материнская культура» олмеков погибла примерно за два тысячелетия до нашей эры, но от нее произошли новые цивилизации: на западе Мексики – сапотеков, на востоке – тотонаков, на севере, в Мексиканской долине, – Теотиуакана и тольтеков, на юге – самая высокая из культур древней Америки – культура народа майя.

Каменная голова (олмекская скульптура) – двухметровой вышины.

С олмекской культурой была тесно связана так называемая культура Лавента (800-400 лет до нашей эры), вестниками которой являются найденные в Лавенте, на побережье Мексиканского залива монументальные базальтовые скульптуры – алтари, гигантские головы и высеченные на камнях числа, письмена и барельефы с изображениями ягуаров.

В провинции Веракрус найдены развалины построенного тотонаками города Тахин с огромной Пирамидой, воздвигнутой в честь бога дождей. Пирамида имела 260 ниш соответственно количеству дней в году по древнему лунному календарю.

Олмекский бог луны.

Предания рассказывают и о народности тольтеков, которую в древности привели сюда жестокие битвы с племенами диких кочевников. Здесь, в Мексиканской долине, и осел этот народ. Священный город тольтеков находился в Толане (нынешней Туле). Когда-то в нем возвышались огромные, похожие на дворцы, храмы, украшенные барельефами, изображавшими ягуаров, орлов, змей и других священных животных. Здесь найдены пятиметровые каменные статуи воинов, поддерживавшие крышу храма. Тольтеки были земледельцами, однако они научили другие народы не только выращивать полезные растения, но и изготовлять прекрасные ткани, великолепную утварь, строить прочные каменные здания и огромные пирамиды, высекать из камня грандиозные статуи (одно изображение бога дождя Тлалока весит 167 тонн), расписывать фресками стены храмов. Само слово «тольтек» на ацтекском языке означало «строитель». Кроме того, этот народ владел секретом получения металлов, умел плавить серебро и обрабатывать драгоценные камни.

В легендах тольтеков рассказывается о бородатом вожде Кецалькоатле, которому они поклонялись как богу. Он научил их строительному искусству и ремеслам. Жил вождь в роскошном дворце, выстроенном из зеленого камня чальчивитля, украшенном изумрудами, золотом, серебром, белыми и красными раковинами. Вождь был сказочно богат, и народ его не нуждался ни в еде, ни в питье, а маис давал там такой урожай, что человеку не под силу было поднять один початок. Маленькие же початки кукурузы тольтеки вовсе не употребляли в пищу, а топили ими бани. В этой стране выращивали также хлопок, переливавшийся на полях различными красками: белой, красной и оранжевой, желтой, зеленой и коричневой. В большом количестве росли там и какаовые деревья. В Толане разводили также птиц, яркое оперение которых использовалось для убранства помещений и изготовления праздничных одежд.

Развалины тольтекских храмов в Туле (Толлане) – пятиметровые каменные колонны.

О мастерстве тольтеков-архитекторов свидетельствует огромный город Теотиуакан (по ацтекски – «Обитель богов»), расположенный восточнее озера Тескоко на обширной плодородной равнине, со всех сторон окаймленной грядами гор. Город этот давно превратился в руины, но сохранились две грандиозные пирамиды, выстроенные в честь бога Солнца и его жены – богини Луны – гигантские многоступенчатые подножия, на которых в свое время возвышались храмы (город грандиозных храмов и гигантских пирамид тольтеки построили и в Чолуле).

Между мексиканскими и египетскими пирамидами имеется существенное различие. Египетские пирамиды служили местом погребения фараонов. Они возвышались над усыпальницами, вызывая благоговение потомков. Пирамида – памятник могущества фараона – свидетельствовала о том, что он и в царстве смерти владеет драгоценными предметами и рабами, замурованными вместе с ним в усыпальнице. Мексиканские же пирамиды возносили к небу храмы, прославляя власть и могущество живых правителей и жрецов. Многочисленные ступени пирамид приглашали подняться на вершину. Здесь, а также на террасах устраивались пышные празднества и процессии. В военное же время или в случае восстания пирамида превращалась в неприступную крепость. Ее защитники, вооруженные копьями и палицами, сражаясь на отвесных ступенях, имели большие преимущества перед врагом. Их можно было победить лишь при огромном превосходстве сил.

По всей долине Теотиуакана длиною в пять и шириною в три километра возвышались огромные храмы, а площади между ними были покрыты гипсовыми плитами.

Границы древнего города пока еще точно не установлены, но одна лишь центральная часть Теотиуакана, где расположены наиболее важные памятники архитектуры, имеет длину два с половиной километра и ширину около километра. Ее пересекает широкая двухкилометровая магистраль, идущая с севера на юг, так называемая «Дорога смерти».

В северном конце «Дороги смерти» возвышается сорокадвухметровая пирамида Луны, сложенная из кирпича-сырца и облицованная камнем. Точно такою же, но еще больших размеров была Пирамида Солнца, высота которой достигала шестидесяти четырех с половиной метров. Стороны ее основания равнялись двумстам одиннадцати, двумстам семи, двумстам семнадцати и двумстам девяти метрам, а объем достигал почти миллиона кубических метров. Подсчитано, что для строительства такой пирамиды потребовалось бы не менее двадцати тысяч человек в течение двадцати-тридцати лет.

На юге «Дорогу смерти» заключал целый комплекс зданий, расположенных на одной гигантской платформе. Был среди них и храм Кецалькоатля.

На центральной магистрали города находилась также резиденция его правителя – дворец Кецальпапалотль (Дворец Крылатой улитки), уже очищенный в настоящее время от мусора и обломков. Дворец украшали каменные пилястры с изображениями крылатой улитки. Он был великолепен. Сверкающие белизною стены были сложены из кирпича-сырца, облицованы алебастровой или гипсовой штукатуркой и украшены фресками. Жилые покои, склады и другие подсобные помещения группировались вокруг открытых внутренних дворов. Сами здания были приземисты и не имели окон.

Разумеется, ни город, ни дворец не могли соперничать в роскоши со столицами Древнего Египта или Ассирии и резиденциями их повелителей. Но дворец был удивительно красив, а планировка очень искусна. Улицы под прямым углом пересекали главную магистраль и, так же как и площади, были покрыты гипсовым раствором, который, затвердев, превратился в прекрасную мостовую. Проложенные под нею каменные желоба и трубы отводили дождевую воду в особые бассейны или каналы.

На обширных площадях перед храмами находились рынки, куда привозили товары из самых отдаленных областей: разноцветные, перья птицы кецаль – из Гватемалы, бобы какао – из Гондураса и Табаско, нефрит – с берегов Тихого океана, амулеты и статуэтки – с побережья Мексиканского залива.

Центральную часть города тесно обступали жилища простолюдинов – глинобитные хижины, одноэтажные домишки без окон с плоскими крышами. Улицы были прямыми, но узкими.

Этот город был не обычным индейским поселением, а крупным религиозным центром, где тольтеки воздавали хвалу Солнцу, Луне, богу дождей и другим богам. Тольтеки тоже поклонялись Кецалькоатлю – «пернатому змею» – богу воздуха и воды, богу утренней звезды, символом которого была змея с оперением птицы кецаль (птица эта водилась в горах Гватемалы и считалась у майя священной). Белокожий бог с пышной бородой был, по преданию тольтеков, зачинателем их культуры и прибыл в Мексику морем с востока. В Теотиуакане тоже был храм Кецалькоатля, лежащий теперь в руинах. От него осталось лишь подножие пирамиды – шесть террас, богато украшенных обсидиановыми фигурами пернатого змея и мотыльков, изображавших бога дождя Тлалока.

Позже сонм тольтекских богов пополнился верховным богом Тескатлипокой и богом войны Уицилойочтли. Предания рассказывают о жестоких битвах между старыми и новыми богами: так в мифологии отразились междоусобные войны индейских племен.

Примерно в IX-X веках священный город, долгие столетия служивший центром торговли, паломничества и многократно перестраивавшийся, погиб – то ли в результате опустошительных войн, эпидемий и голода, то ли во время народного восстания. Противник разрушил его внезапно, одним ударом. Многие признаки говорят о том, что в городе свирепствовал опустошительный пожар. Больше город уже не восстанавливался. Под руинами остались не расхищенные грабителями богатства храмов, жилых зданий, товары купцов, изделия ремесленников.

Как гласят предания, повелитель тольтеков Кецалькоатль, прежде чем покинуть эту землю и удалиться вместе с приближенными на восток, объявил, что остается здесь законным государем и вернется сюда вновь.

Особенно сильно влияние тольтеков ощущалось на севере Юкатана – в Чичен-Ице… Повелитель тольтеков, называвшийся там Кукульканом, считался зачинателем культуры и здешнего племени. Храмы и поля для священной игры в мяч украшались здесь тоже изображениями пернатого змея.

Высокой культурой обладало и племя сапотеков, расцвет которого приходится на IX-XI века нашей эры. Об этом свидетельствуют руины Монте Альбано в юго-западной части провинции Оахака, имевшей тесную связь с Теотиуаканом и областями, населенными народом майя. Сапотеки, как и майя, ежегодно устанавливали календарные камни-стелы, испещренные иероглифами. В Монте Альбано найдены изумительные ювелирные изделия, свидетельствующие о тонком искусстве сапотекских мастеров: ожерелье, состоящее из 854 совершенно одинаковых звеньев, серьги, браслеты с рельефным орнаментом, нефритовые, изумрудные, коралловые, обсидиановые украшения, золотые маски.

Спустя еще три или четыре столетия в Мексиканскую долину из сухих полупустынных областей севера вторглись дикие кочевые племена, опустошили селения земледельцев и покорили тольтеков (около XI в.) и другие, жившие здесь племена. Позднее сюда пришли еще более сильные воинственные племена чичимеков (диких). Это были охотники, они одевались в звериные шкуры, собирали съедобные коренья, плоды и мед. Со временем, научившись обрабатывать землю, чичимеки осели на восточном берегу озера Тескоко. Там они столкнулись с пришедшими с юга племенами более высокой культуры.

Еще через несколько веков в Мексиканскую долину пришли новые племена с севера. Среди них были теночки (племя вождя Теноча), которых другие народы называли ацтеками. Они долго странствовали в поисках плодородных земель и, по утверждению Л. Моргана, были одним из семи родственных друг другу племен.

Все эти семь племен, по свидетельству хрониста Акосты, появились в Мексиканской долине в разное время. Первыми пришли сюда шочимилки (народ цветочных семян), которые осели на южном склоне Мексиканской долины у озера Шочимилко.

Чальки (народ устья) пришли позднее и обосновались у озера Чалько. Тепанеки (народ моста) поселились к западу от озера Тескоко, а кулуа (кривой народ) – на его восточном берегу. Впоследствии это племя получило известность под именем тескоко. Тлатлуиканцы (люди Сьерры) нашли долину уже занятой и ушли в окружающие ее горы. Тласкальцы (хлебные люди) некоторое время жили вместе с тепанеками, а затем обосновались восточнее – в Тласкале.

В своих преданиях все эти племена называли себя одним именем – науа. Очевидно, происхождение их было общим и говорили они на сходных диалектах.

Последними из этих племен пришли в Мексиканскую долину ацтеки. Предание гласит, что после долгих скитаний они увидели у озера Тескоко на кактусе орла со змеей в когтях. Жрецы так истолковали увиденное: колючий кактус – тяжелая жизнь на этом свете, змея – злые силы, подстерегающие все живое, а победивший их орел – несгибаемый дух человека. То было доброе знамение, свидетельствовавшее о том, что племя достигло земли, предназначенной ему богами, и должно здесь обосноваться.

И ацтеки решили подчиниться велению богов. Это были смелые и жестокие воины. Тепанеки с их помощью покорили в XIV веке всю Мексиканскую долину, а потом поработили и самих ацтеков.

Пришедшим в долину ацтекам поначалу пришлось нелегко: лучшие земли были уже заняты, к тому же приходилось опасаться нападения более сильных племен.

Стараясь избежать столкновений, ацтеки нашли себе убежище среди болот, прудов и застывших потоков лавы – на небольшом острове (площадью около двенадцати квадратных километров) в юго-западной части озера Тескоко. Там они, по свидетельству Клавигеро, основали в 1325 году два поселения – Теночтитлан (по имени легендарного вождя. Теноча) и Тлателолко, – которые долгое время существовали как два самостоятельных пуэбло (племенных поселения). Только около середины XV века оба селения слились в один большой город. Здесь находили убежище выходцы из многих других племен, населявших берега озера. Поэтому, по словам академика В. Струве, немногочисленное племя ацтеков представляло собой в какой-то мере искусственное образование, хотя в основном и состоявшее из близких друг другу родов.

Ацтеки удачно выбрали место поселения. Земли их обильно орошались: рядом были озера Шочимилко и Чалько, а с окрестных гор в озеро Тескоко стекали ручьи. Умелые строители, ацтеки знали толк и в искусственном орошении и с помощью плотин и каналов создали вокруг своего поселения большую запруду.

Как подчеркивал Морган, если бы ацтеки не вели этих строительных работ, вряд ли они смогли бы так возвыситься над другими племенами Мексиканской долины и многократно умножить свои силы.

В 1426 году ацтеки заключили, союз с Тескоко и Тлакопаном (Такубой) и, разгромив тепанеков, свергли их иго. Теночтитлан стал самостоятельным городом-государством, членом тройственного союза племен, заключенного с целью обороны и грабительских нападений на другие племена.

Все три союзные племени выступали едино, когда дело касалось отношений с чужими племенами, но сами жили обособленно друг от друга и сохраняли обычаи родового строя. Группа семей составляла род, члены которого имели одного общего предка. Во главе рода стояли выборные старейшины. Роды объединялись в племя, которым управлял совет, состоявший из представителей всех родов. Совет, в свою очередь, избирал двух вождей (касиков). Один из них руководил военными действиями, другой ведал внутренними делами племени и религиозными обрядами. Можно сказать, что государственным строем ацтеков была военная демократия. Земля еще не являлась частной собственностью и принадлежала всему племени или группе племен.

Каждое селение, в которое входило несколько родов, имело свои земли. На этих общинных землях каждый член рода мог охотиться, рубить лес (который вообще-то строго охранялся, чтобы не иссякли водные ресурсы), собирать травы, ловить рыбу. Обрабатываемые земли делились между родами, а внутри рода – между семьями, пропорционально числу едоков. Землю обрабатывали мужчины. Она переходила в наследство от отца к старшему сыну. Младшие же сыновья после вступления в брак получали наделы от общины и должны были их обрабатывать.

Девяносто четыре года, с 1426 по 1520 год, сохраняли племена свой союз и совершали бесчисленные набеги на соседей, главным образом к югу от Мексиканской долины до Тихого океана. В первую очередь они покорили ближайших и наиболее слабых соседей, но не остановились на этом и подчиняли себе все новые и новые племена и селения.

Каждое побежденное племя облагалось безжалостно взимавшейся данью. Дань была непомерно велика (по некоторым сведениям – пятая часть урожая и десятая – убитой дичи). Брали также кукурузу, плоды, хлопок, какао, бобы, перец, мёд, соль, каучук, драгоценные камни, золотой песок и украшения, морские раковины, рыбу, черепах, редких птиц и животных, ткани, плащи, медные топоры, щиты и копья, благовонные травы и смолу, перья, птиц, звериные шкуры, ценную древесину и многое другое. Сбором дани у ацтеков ведали особые чиновники.

Победители жестоко эксплуатировали покоренные племена, использовали их на принудительных работах, заставляя таскать камни и деревья для постройки храмов и дворцов, обрабатывать свои наделы, отнимали у них землю для нужд своих храмов, угоняли женщин и детей. Нередко их приносили в жертву богам. Все это вызывало ненависть у покоренных племен, и завоевателям постоянно приходилось опасаться восстания.

Ацтеки не стремились, да и не могли включить покоренные племена в свой союз и в систему своих социальных отношений. Это было невозможно из-за различия языков. Покоренными племенами по-прежнему управляли их собственные вожди, и жизнь их протекала по старым обычаям.

Союз сталкивался также с независимыми и враждебными ему племенами. То были мичоаки на западе, отоми на северо-западе, дикие чичимеки на севере, мецтитланцы на северо-востоке, тласкальцы на востоке, чолулы на юго-востоке, а за ними табаски, чиапасцы и сапотеки.

В ходе этих войн первобытно общинный строй ацтеков претерпел большие изменения и военная демократия стала распадаться.

Повелитель убивает поверженного врага (из индейской рукописи).

Из успешных походов ацтеки приводили много пленных. Жизнь пленников принадлежала победителям. Ацтеки не обменивали и не освобождали их, а приносили в жертву богам или превращали в рабов – домашних и общинных. В первую очередь в рабство обращали тех пленных, кто владел каким-нибудь ремеслом: труд рабов становился уже экономически выгодным.

У ацтеков стали появляться рабы и из своего племени: преступников – изменников и воров – отдавали в рабство потерпевшим. Обращение в рабство как наказание существовало и при родовом строе. Но теперь появилось еще и долговое рабство: люди, обремененные долгами или страдающие от голода, продавали себя и членов своей семьи.

Возникла оживленная работорговля. По свидетельству Берналя Диаса, в Теночтитлане продавали не меньше рабов, чем гвинейских невольников в Португалии. Рабы должны были носить ошейник, прикрепленный к гибкому пруту. Их дети оставались в неволе.

Возникло неравенство и в распределении земель. Воины, отличившиеся в боях, получали не только большую часть добычи, но и более крупные земельные наделы. Стали особо выделять землю для содержания вождей, знати и жрецов. Эти наделы обрабатывались простым людом и рабами. Богачи и знать прибрали к рукам самые большие и плодородные владения. Так возникла частная собственность на землю. Появились даже особые карты, на которых разными красками были обозначены земли, принадлежавшие общине, вождю и знати. Образовалась прослойка богатых и знатных, роль которой в жизни племени все более возрастала и которая стремилась к новым завоеваниям и обогащению.

Одновременно с военной аристократией возникла могущественная₍ каста жрецов. В собственность храмов перешли большие земельные владения, и жрецы стали взимать подати с проживавших там крестьян. Каста жрецов пользовалась огромным влиянием и при решении политических вопросов.

Военная аристократия и жрецы были, по существу, классом рабовладельцев, эксплуатировавшим низшие касты.

Имущественное и социальное неравенство становилось все глубже. Свободные прежде члены родов превращались в безземельных крестьян и попадали в кабалу к богатым.

Помимо знати, жрецов, крестьян и рабов имелись еще ремесленники (изготовлявшие ювелирные изделия, оружие, посуду, прекрасные ткани) и купцы – почтеки, отправлявшиеся с большими караванами носильщиков на рынки в другие области и города – к берегам океана, на Юкатан и даже в Гватемалу. Хотя преобладала меновая торговля, появились уже и средства платежа: для этой цели на обширной территории пользовались стержнями гусиных перьев, наполненными золотым песком, кусочками меди, бобами какао.

Средневековый философ и историк Мартир расточал дифирамбы этим «какаовым» деньгам за то, что они якобы ограждали своих владельцев от скопидомства, так как их нельзя было ни копить, ни закапывать в землю.

Купцы были хорошо вооружены и могли отразить внезапное нападение. Дорогие подарки открывали им доступ на территорию любого племени.

С образованием классов возникло и государство. С помощью государственных органов власти господствующий класс навязывал народу свою волю и держал его в повиновении.

Рабство, имущественное и социальное неравенство, развитие частной собственности и меновой торговли привели к распаду родового строя и к преобразованию его в рабовладельческое общество. Между членами одного племени, еще недавно объединенного общими интересами, возник антагонизм, который все более углублялся.

Органы управления племенем – совет и вожди – превратились в органы государственной власти. Совет прислушивался теперь только к голосу богатых и знатных. Военный вождь ацтеков («тлакатекутли» – «глава мужей») стал фактическим повелителем племени, верховным вождем и, по утверждению Дж. Вайяна, стал ведать также гражданскими делами и религиозными обрядами. Таким образом, руководство племенем ацтеков, как в мирное, так и в военное время, концентрировалось в руках одного вождя, происходившего из привилегированной семьи. Власть верховного вождя теперь передается по наследству. Совет играет все меньшую роль, к тому же члены его происходят из того же рода. Верховный вождь возглавляет уже весь тройственный союз Теночтитлана, Тескоко и Тлакопана, а не только его вооруженные силы.

Между верховным вождем и жрецами царило полное согласие. Во время торжественной церемонии посвящения в сан верховный жрец смазывал нового вождя с головы до ног черным благовонным маслом, а толпы подданных распевали в честь него гимны. Четыре дня великий вождь не принимал пищи и молился богам. Затем его венчали украшенным пестрыми перьями золотым венцом, и приносили пленных в жертву богам. Верховный вождь считался воплощением бога на земле – живым богом. Никто не смел поднять на него взор, и в его присутствии все должны были ходить только босиком.

Верховный вождь жил в великолепном дворце. Там были сотни покоев, бассейны, большой гарем для услаждения повелителя. Вокруг шелестели листвой тенистые сады, где среди роскошных цветов били звонкие фонтаны, а по дорожкам и пышным травам бродили редкостные звери и птицы.

Неограниченная власть вождя и великолепие, его окружавшее, ввели испанцев в заблуждение. Они приняли государство ацтеков за империю, а их повелителя – за феодального монарха – короля или императора, и решили, что в Америке господствует такой же феодальный строй, как в Испании. По словам Моргана, они так ничего и не поняли в общественном строе ацтеков.

В начале XV века ацтеками правил верховный вождь Ицкоатль, совершивший ряд удачных военных походов. Захваченные богатства позволили ацтекам значительно расширить город Теночтитлан, построить роскошные храмы, соорудить дамбы, соединившие остро amp; с берегами озера.

Когда в 1440 году Ицкоатль скончался, повелителем ацтеков стал Монтесума I («небесный стрелок»). Он был отважным военачальником и провел жизнь в непрерывных походах. Войска ацтеков пересекали пределы Мексиканского нагорья, преодолевали горы на востоке и совершали набеги на побережье Мексиканского залива и походы на юг.

Город Теночтитлан продолжал расти. Руками рабов был выстроен огромный акведук, подававший в город по проложенным через озеро дамбам питьевую воду. Вода в озере была соленой и непригодной для питья. В период зимних дождей оно нередко выходило из берегов и затопляло город, поэтому вокруг него была сооружена дамба.

Сын Монтесумы I Аксэякатль, пришедший к власти в 1469 году, укрепил господство ацтеков над племенами и городами Мексики, а также попытался расширить свои владения к западу и югу, путем захвата Оахаки и Теуантепекского перешейка. Ацтеки совершили военный поход на тарасков, населявших западную провинцию Мичоакан на берегу Тихого океана. Здесь впервые за последние десятилетия ацтеки потерпели поражение, и тараски сохранили свою независимость вплоть до нашествия конкистадоров.

После Аксаякатля Теночтитланом правили два его брата (у ацтеков после смерти правителя ему наследовал не сын, а брат или племянник) – Тисок (1479-1486) и Ауицотль (I486-1503). Они продолжали политику завоеваний, и при них границы ацтекского государства раздвинулись еще дальше к северу и юго-востоку. Победы приносили с собою новые богатства и толпы новых рабов. В своих походах ацтеки продвинулись до Гватемалы на юге и до земли ваштеков на севере. Во время двухлетнего похода в Оахаку беспощадные ацтеки захватили огромное количество пленных и всех их принесли в жертву богу войны. Ацтеки считали, что эти кровавые жертвы умилостивят богов и отвратят беды и несчастья. Ацтекам нередко приходилось также предпринимать походы и для усмирения восстаний в подвластных им областях. Тласкала и Чолула не захотели подчиниться ацтекам и успешно отражали их нападения.

В то время в Теночтитлане было завершено строительство большого храма в честь бога войны Уицилопочтли. Освящение храма, состоявшееся в 1487 году, явилось свидетельством того, что могущество ацтеков достигло вершины. В жертву богу войны было принесено огромное количество пленных – по преданию, двадцать тысяч человек. Обреченные бесконечной вереницей тянулись по улицам города и поднимались по ступеням пирамиды. Целая армия жрецов, облаченных в красные одеяния, в течение долгих часов совершала этот жуткий обряд.

В Теночтитлане был сооружён и второй акведук, так Как с ростом населения быстро росла и потребность в питьевой воде. По расчетам историка Г. Паркса, население Теночтитлана в конце XV века составляло не менее ста тысяч человек, ряд авторов называют иные цифры: Суассо – шестьдесят тысяч, Вайян – двести тысяч. Гомара и Эррера утверждают, что в Теночтитлане было шестьдесят тысяч домов, Торкемада же - что сто двадцать тысяч, а Солис отмечает, что в городе проживало шестьдесят тысяч семей (в таком случае население его достигало бы трехсот тысяч человек). Одним словом, в этом вопросе нет ни ясности, ни единства.

Л. Морган считает все эти данные сильно преувеличенными. По его мнению, население Теночтитлана не могло превышать тридцать тысяч человек. Как же, говорит он, народ, находившийся на ступени варварства, не имевший ни домашних животных, ни стад, не знакомый с полевым земледелием, мог бы на ничтожном клочке земли прокормить столь большое количество жителей.

В 1503 году правителем Теночтитлана стал сын Аксаякатля – Монтесума II, суровый, воинственный и коварный властелин, беспощадно расправлявшийся с врагами.

Он свысока относился к своим подданным и считал лишь одну знать достойной его милостей. Монтесума приказал удалить из дворцов всех людей низкого происхождения, боевых ветеранов, занимавших у его отца различные посты. У стола ему прислуживали только вельможи. Властелин наслаждался изысканными яствами и напитками, одевался в роскошные одежды, меняя их по нескольку раз в день, и никогда не надевал вторично одно и то же платье. Это требовало немалых затрат, но еще дороже стоило содержание двора, при котором кормилось множество чиновников и придворных, а также гарема, в котором жили сотни жен.

Монтесума не жалел также средств на строительство зданий и каналов. Но все эти средства надо было добыть, и Монтесума требовал с покоренных народов все большую дань, взимал с купцов подати в размере третьей части приобретенных ими товаров, посылал в грабительские походы все новые и новые отряды. Умудренные опытом люди предостерегали повелителя, что подобная суровость может привести к недовольству и подорвать могущество ацтеков. Но Монтесума надеялся на милость Уицилопочтли и предпринимал бесчисленные грабительские походы и дальние военные экспедиции, до самого Гондураса и Никарагуа. Однако попытки покорить Тласкалу закончились неудачей. В одной из битв с этим отважным племенем пал сын Монтесумы.

Ацтекам было нелегко удерживать в повиновении подвластные им племена, но и покоренным народам приходилось тяжко. За малейшую провинность или неуплату дани непокорных осуждали на смерть, а города и селения, оказавшие сопротивление завоевателям, расплачивались юношами, которых ацтеки приносили в жертву богам.

Огромное государство ацтеков раздирали внутренние противоречия, оо держалось лишь на страхе и оружии. Этот конгломерат различных народов был вовсе не так силен, как показалось испанцам.

Ацтеки были искусными земледельцами. Землю обрабатывали главным образом мужчины, и хотя делалось это примитивным орудием труда – палкой, заостренной наподобие лопаты, ацтеки получали богатые урожаи, так как они широко применяли искусственное орошение и хорошо удобряли почву. Пашни в прямом смысле этого слова у ацтеков не было. Из-за недостатка земли они устраивали на озерах и лагунах искусственные плавучие огороды «чинампы». Делалось это так. На небольшие легкие плоты, сооруженные из дерева и тростника и привязанные к вбитым в дно озера сваям, накладывали толстый слой плодородного ила. Впрочем, «чинампами» назывались также длинные узкие полоски земли, с трех сторон окруженные водой. Их покрывали слоем водорослей и регулярно поливали водой. Получалось прекрасное удобрение – компост. Его смешивали с плодородным илом, вычерпанным со дна канала. Берега таких островков или полуостровков обсаживались деревьями – осинами, ивами, вербами, корни которых защищали «чинампы» от вымывания и обвалов. В сухое время года огороды поливались. «Чинампы» давали по нескольку урожаев в год и на долгие века сберегали плодородие почвы. Каналы между ними позволяли поддерживать сообщение на плоскодонных челнах.

Теночтитлан был окружен широким поясом «чииамп», который свидетельствовал о трудолюбии и настойчивости земледельцев.

На своих огородах ацтеки выращивали главным образом помидоры, бобы, тыкву, кабачки, зеленый и красный перец, сладкий картофель – батат и различные цветы. Однако основной сельскохозяйственной культурой ацтеков, как и других племен Центральной Америки, был маис. Ацтеки строили обширные склады, где хранили маис на случай неурожая. После вторжения конкистадоров в Америку этот ценный злак начал отсюда свое путешествие в Старый Свет. От ацтеков и других индейских племен европейцы получили также какао, табак, помидоры, подсолнечник, бобы, картофель, тыкву, ананас, ваниль, земляной орех, каучуковое дерево и декоративные растения – георгины, бегонии, фуксии, опунции, орхидеи.

Некоторые хронисты полагают, что одной из важнейших продовольственных культур ацтеков были бананы, которые не требовали особого ухода и давали значительный урожай (хотя Овьедо, например, считает, что бананы были завезены сюда завоевателями).

Ацтеки возделывали также ямс – растение со съедобными клубнями, и чию – злак, зерна которого использовались для выделки масла и приготовления освежающего напитка.

Женщины размалывали маисовые зерна на муку и пекли пироги и тонкие лепешки. Из маисовой муки варили также похлебку.

Мясо варили и жарили, обильно приправляя зеленым и красным перцем. При изготовлении пищи употреблялись также мед и сахар. Сахар добывали из сока агавы, а из стеблей маиса, который заменял в этой стране сахарный тростник (завезенный сюда только после покорения государства ацтеков), получали сладкий сок: Любимым напитком ацтеков был чоколатль (шоколад, какао), который приготовлялся из бобов какао и ванили. Пили его холодным.

Сбор сока агавы (со старинной гравюры).

По свидетельству хрониста Саагуна, ацтеки до и после еды тщательно мыли руки и чистили зубы. Они курили трубки из серебра или черепашьей кости и сигары. Употребляли они и нюхательный табак.

Из перебродившего сока агавы ацтеки приготовляли алкогольный напиток октли (его называли также пульке), а из волокон этого растения делали веревки и грубую мешковину, которая шла на одежду беднякам. Хронист Эрнандес отмечает, что агава давала ацтекам еду, питье, одежду и волокно для изготовления бумаги.

Использовались даже шипы агавы, их употребляли в качестве гвоздей и игл.

Богатые ацтеки носили одежду из хлопка или тончайшей кроличьей шерсти.

На листьях кактуса особого сорта ацтеки разводили насекомое кошениль, из которого получали прекрасный краситель темно-красного цвета для ткани. По словам Эрнандеса, этот краситель мог соперничать с пурпуром Старого Света. У ацтеков были и другие яркие красители, которые они получали из различных растений и минералов.

Ацтеки разводили собак – главным образом на мясо, держали индюков, которых европейцы тогда еще не знали. Занимались они пчеловодством, рыбной ловлей и охотой. На охоту ходили с луком и стрелами или же с дротиками. Дротики метали далеко и с большой точностью, направляя их особой дощечкой атлатлом. Кроме того, ацтеки расставляли ловушки и капканы, а мелких зверей убивали глиняными шариками, выдувая их из трубки. Рыбу ловили по ночам, при свете факелов, сетями из волокон агавы хенекен.

Каждая семья изготовляла для себя все необходим мое – глиняную и деревянную утварь, ткани, обувь, орудия труда. Но с развитием меновой торговли ремесло отделилось от земледелия. Появились искусные мастера – горшечники, ювелиры, ткачи, а также ваятели, каменотесы, живописцы, мастера мозаичных дел и резчики по дереву.

Ацтеки пользовались искусно сделанными каменными и деревянными орудиями. Постепенно стал входить в употребление и металл – похожий на бронзу сплав меди и олова, из которого изготовлялись топоры, ножи, наконечники стрел и копий. Железо ацтекам не было еще известно.

Пользуясь каменными орудиями, ацтекские мастера создавали замечательные скульптуры, шлифовали яшму, нефрит, обсидиан, горный хрусталь, опал, аметист, складывали великолепные мозаики. В мозаичном искусстве ацтеки не имели себе равных во всем мире. Сохранился щит, покрытый мозаикой из 15 тысяч сапфиров.

Больших успехов ацтеки достигли в обработке золота и серебра. Они отливали огромные сосуды, украшенные резным орнаментом и изображениями животных. Некоторые серебряные сосуды были так велики, что человек не мог обхватить их руками. Даже испанские хронисты Саагун, Эррера и Торкемада были вынуждены впоследствии признать, что ювелирные изделия ацтеков по тонкости отделки превосходили изделия испанских мастеров.

Как отмечает советский искусствовед А. Сидоров, золотые изделия мексиканцев вызывали в Европе всеобщее восхищение даже у таких знатоков, как итальянский историк Пьетро Мартир и немецкий художник Альбрехт Дюрер.

Золото у ацтеков ценилось невысоко, гораздо большими ценностями считались нефрит, бирюза, яшма и медь, чему испанцы не переставали удивляться.

Скульптура мальчика.

Одним из замечательных изделий ацтекских ваятелей был так называемый календарный камень, имевший более 3,5 метра в диаметре. На нем были изображены история и строение Вселенной, согласно представлениям ацтеков. В центре рельефа находился лик бога солнца Тонатиу, окруженный четырьмя орнаментами, изображавшими четыре эры, прошедшие с момента создания Вселенной (каждая эра длилась от четырех до пяти тысяч лет и заканчивалась ужасной катастрофой: наводнением, ураганом, истребительной войной или пожаром. Пятая эра, в которой жили ацтеки, должна была закончиться землетрясением).

Календарный камень ацтеков.

Вокруг центральной части календарного камня шли концентрические круги. Первый состоял из двадцати названий дней ацтекского календаря, затем следовал круг из иероглифов, обозначавших нефрит и бирюзу, которые символизировали небо. За этим поясом шли звездные знаки и солнечные лучи, а внешним обрамлением камня служили две большие огненные змеи, символизировавшие год и время.

Этот грандиозный камень, весивший более двадцати тонн, был высечен на дальних каменоломнях, доставлен по дамбам в столицу Теночтитлан и поднят на вершину пирамиды храма бога войны высотой в тридцать пять метров. После завоевания Мексики испанцы сбросили календарный камень на землю, где он пролежал под руинами храма два с половиной столетия, пока не был случайно обнаружен.

Хотя ацтеки и не имели гончарного круга, они изготовляли из глины прекрасную утварь, богато украшенную изображениями людей, богов, животных, растений или геометрическим орнаментом.

Ремесла у ацтеков были в большом почете, и дети наследовали ремесла своих отцов. В поучениях детям, найденных среди древних рукописей, говорится, что дети должны проявлять трудолюбие как в поле, так и на других достойных работах. Таковы заветы предков. Ведь никто не слыхал, чтобы знатное происхождение могло прокормить человека. Торкемада присовокупил к этому, что такие слова для испанских идальго звучали весьма необычно.

Из хлопка и волокон агавы ацтеки изготовляли с помощью веретена с пряслицем и примитивного станка прекрасные ткани ярких расцветок; они делали великолепные плащи и головные уборы из разноцветных перьев разнообразной окраски. Все это носили только богатые люди. Кроме того, они любили дорогие украшения из золота, опала и нефрита.

Одежда красноречиво свидетельствовала об имущественном положении человека. Мужчина из неимущих слоев ходил в набедренной повязке и короткой накидке из грубой ткани, а женщины носили узкие юбки и длинные белые рубашки без рукавов, покрытые разнообразной вышивкой, ноги же обували в сандалии из кожи или волокон агавы. И мужчины, и женщины раскрашивали тело и лицо черной, красной, желтой и синей краской. В ушах они носили серьги.

Испанцы считали ацтекских женщин красивыми. Свои длинные черные волосы женщины иногда покрывали тонкой вуалью, украшенной цветами или, у богатых, драгоценными камнями и жемчугом, добытым в Калифорнийском заливе. Женщины наравне с мужчинами участвовали во всех празднествах и пользовались большим уважением.

Юноши считались достигшими брачного возраста в двадцать лет, девушки – в шестнадцать. Заключать браки разрешалось только вне рода.

По утверждению хрониста Клавигеро, браки устраивались родителями жениха и невесты. Без согласия родителей брак не мог быть заключен. Юноши и девушки встречались очень редко, поэтому обоюдные симпатии между ними не возникали и не принимались в расчет.

Во время свадебного обряда жрец связывал полы одежд жениха и невесты и объявлял их мужем и женой. Нарушение супружеской верности каралось смертью, но разводы разрешались. Испанский хронист. Эррера добавляет, что ацтеки старались сохранить в памяти все, что невеста приносила с собой в дом жениха, чтобы потом при разводе (что случалось довольно часто) снова поделить имущество. Если разводилась пара, имеющая детей, то при разводе дочери оставались у отца, а сыновья – у матери. Разведенные супруги могли вступить в новый брак. У ацтеков допускалось и многоженство, но оно было распространено, очевидно, только среди богатых и знатных.

Ацтекские женщины (из индейской рукописи).

Законы ацтеков вообще предоставляли богатым и знатным большие привилегии. Нанесение оскорбления знатному вельможе каралось смертной казнью. Такое же наказание грозило и за незаконное ношение знаков власти.

Законы предусматривали огромные различия между свободными и рабами. Убийство свободного человека влекло за собой смертную казнь, а убивший раба сам становился рабом его хозяина. Рабы были совершенно бесправными.

Смертью каралось не только убийство свободного человека, но и передвижение пограничных камней на полях, грабеж на дорогах, подделка рыночных мер и весов. Воровство, в зависимости от тяжести проступка, влекло за собой смертную казнь или рабство, но не тюремное заключение.

Маисовые поля находились под охраной закона: только путнику разрешалось безнаказанно утолить голод маисовым початком, для других же это считалось тяжким преступлением, караемым смертной казнью или обращением в рабство.

Клеветникам отрезали губы и уши, пьяницам за злоупотребление напитком откли грозила смертная казнь: их забивали камнями или палками. Лишь старые люди могли безнаказанно предаваться этому пороку, остальным разрешалось употреблять алкогольные напитки только во время религиозных праздников.

Обширные сведения о религии ацтеков сообщил францисканский монах Бернардино де Саагун, современник конкисты, прибывший в Мексику для крещения язычников. По его свидетельству, у ацтеков имелось великое множество богов – добрых и злых, великодушных и мстительных. Они были повсюду и следили за каждым шагом человека, его делами и поступками. Они управляли силами природы, небом, землей и подземным миром. Человеку нужно было ладить с богами, заслужить их благосклонность молитвами, дарами, обрядами, жертвоприношениями, воскурением благовонных трав, добиваясь, чтобы боги оказывали ему помощь, отвращали беды и несчастья.

Наиболее почитались боги, покровительствовавшие земледелию: бог маиса, бог земли и плодородия. От них зависел урожай. Боги гор распоряжались дождями, громом и молниями, озерами, источниками. Были у ацтеков и боги времен года, юности, искусства, плясок, радости, жизни и смерти, был даже бог агавы, из которой получали пьянящий напиток. Бог солнца Тонатиу был защитником воинов. Каждая долина, каждый род и племя имели своего покровителя – Тлалока. Богом-покровителем ацтеков был Уицилопочтли – бог войны и охоты, ацтекский Марс. По преданиям, он возглавил переселение теночков из северных областей в Мексиканскую долину. Храм этого бога в Теночтитлане и в других селениях ацтеков почитался главным храмом.

Богиня кукурузы с двумя змеями.

Этот жестокий бог, едва лишь явившись на свет, совершил ужасное преступление – отрубил головы своим братьям и сестре. Ему приносились бесчисленные человеческие жертвы.

Матерью Уицилопочтли была богиня земли, «Владычица в одежде из змей», с двумя змеями вместо головы. У четырехрукой богини жизни и смерти вместо головы был череп, а одежда состояла из переплетенных клубков змей. Образ этой богини символизировал единство и равновесие жизни и смерти.

Кецалькоатль (Пернатый змей) был богом культуры, но предания повествовали и о великом повелителе Кецалькоатле, который якобы принес культуру тольтекам и удалился на восток. Кецалькоатль считался добрым богом, однако и ему приносились человеческие жертвы.

Верховным божеством ацтеков был бог Тескатлипока (Дымящееся зеркало) – повелитель богов войны и охоты всех племен. То был очень жестокий бог, насылавший на людей голод и мор, требовавший бесчисленных человеческих жертв. Тескатлипоку изображали с магическим зеркалом из полированного обсидиана, в котором, по ацтекским повериям, отражался весь мир.

В честь этого, бога ежегодно устраивалось большое празднество. Задолго до торжественного дня выбирали красивого юношу и оказывали ему почести как воплощению Тескатлипоки на земле, обладающему божественной властью. Юношу наряжали в пышные одежды, отдавали ему в жены четырех прекрасных девушек, и все оставшееся до праздников время он проводил среди развлечений и роскоши. В день празднества юношу на носилках доставляли в храм и приносили в жертву богу.

Барельеф бога солнца.

Богине земледелия жертвовали юную девушку, тело которой разрисовывали черной и желтой краской (символ кукурузы). Девушка исполняла в храме богини ритуальный танец, а затем погибала на жертвенном камне.

В честь бога огня в храме разжигался большой костер, куда бросали связанных пленников. Жрецы еще живыми вытаскивали их из огня и, вскинув на спину, плясали с ними вокруг огня. Потом несчастных клали на жертвенный камень и убивали.

Во время засухи богам приносились в жертву маленькие дети. Их убивали также и в честь богини кукурузы, когда появлялись первые початки.

Венчание нового вождя тоже не обходилось без кровавых жертвоприношений. Монтесума в день своего посвящения лишил жизни двенадцать тысяч пленных. Обреченных на смерть согнали в переднее помещение храма. Верховный жрец в длинном кроваво-красном одеянии, с убором из зеленых и желтых перьев на голове, с вымазанным черной краской лицом и с острым широким обсидиановым ножом в руке руководил этим, отвратительным обрядом.

Рядом с ним стояли еще пятеро жрецов. Нагие пленники один за другим подходили к жертвенному камню. Жрецы хватали очередную жертву и опрокидывали ее на камень. Двое жрецов держали пленника за ноги, двое других – за руки, а пятый – за кожаный ошейник. Шестой жрец ловко рассекал пленнику грудь, вырывал трепещущее сердце и поднимал его высоко, к солнцу.

Бормоча молитвы и заклинания, жрец обмазывал лицо идола сочащейся из сердца кровью. Остальные жрецы подхватывали бездыханный труп и сбрасывали его со ступенек храма.

Человеческие жертвоприношения достигли в стране ацтеков поистине гигантских размеров. Практиковалось и обрядовое людоедство. Жрецы съедали сердца принесенных в жертву людей, тела же их во время праздничных пиршеств съедались народом. Однако сообщения испанских хронистов о количестве жертвоприношений кажутся весьма преувеличенными.

При всей жестокости ритуала жертвоприношения он, по понятиям ацтеков, возвышал жертву, приближая ее к богам. Смерть на жертвенном камне равнялась смерти на поле боя. Нередко ацтеки добровольно избирали себе такую почетную смерть.

В Теночтитлане было огромное количество служителей культа. В одном лишь главном храме столицы служило около пяти тысяч жрецов разных рангов.

Жрецы облачались в черные или красные одеяния, носили головные уборы из перьев и никогда не подстригали и не расчесывали свои волосы.

Одни из них руководили пением и плясками, другие заботились об устройстве различных календарных празднеств, третьи занимались воспитанием юношей, четвертые устраивали жертвоприношения, пятые исповедовали ацтеков. Празднества устраивались часто (в году было восемнадцать главных праздников, длившихся по нескольку дней) и сопровождались живописными процессиями. Женщины и дети, с венками на головах, возлагали на алтарь плоды, маисовые початки и ароматические смолы.

Религия ацтеков, как и все другие религии, служила орудием угнетения как самих ацтеков, так и покоренных племен.

Существовали особые школы для подготовки жрецов, где обучались дети жрецов и аристократов. Будущие служители культа знакомились здесь не только с религиозными обрядами, но и с астрологией, астрономией, метеорологией, математикой, медициной, историей племен, мифологией.

Следует все же отметить, что в науке ацтеки не достигли больших успехов. Так, например, они знали лишь элементарную математику – четыре арифметических действия, причем система счета основывалась на числе «20».

В большом почете была медицина. Ацтекские врачеватели лечили не только колдовством и заговорами, но и широко пользовались различными лекарственными растениями. Европейские медики лишь спустя несколько столетий переняли от индейцев некоторые лекарственные вещества: хинин – против лихорадки, наперстянку – для лечения сердечных заболеваний, кокаин, стрихнин. Переняли европейцы и некоторые диагностические методы.

Ацтекам были известны массаж, водолечение, паровая баня, общий наркоз и местная анестезия.

По свидетельству историка Торкемады, в больших городах имелись специальные здания, предназначенные для лечения больных, и убежища для раненых воинов.

Ацтекские врачи хорошо знали анатомию человеческого тела и функции его отдельных органов. Они делали сложные операции, сращивали переломанные кости, производили трепанацию черепа и кесарево сечение.

Ацтеки не изобрели алфавита, а остановились на пиктографическом письме – выражении мыслей с помощи рисунков.

Образец пиктографического письма (миштекская культура).

Некоторые другие древние народы Америки (майя, сапотеки, олмеки, кечуа, аймара) пользовались иероглифами, которые, в отличие от пиктографии, воспроизводят отдельные звуки. Система иероглифов оказала большое влияние и на пиктографию ацтеков.

Рукописи ацтеков состояли из серии рисунков, каждый из которых представлял собой целый рассказ или – гораздо реже – отдельную фразу. Впоследствии основной пиктографический текст стал пополняться отдельными словами, записанными фонетическими знаками – иероглифами. Однако ацтеки никогда не записывали иероглифами целые фразы, а использовали их только для обозначения имен собственных, географических названий и дат.

Таким образом, у ацтеков были только зачатки иероглифического письма, дополнявшего пиктографию.

Писали ацтеки на хлопчатобумажной ткани или на коже, но чаще всего на бумаге, изготовленной из волокон агавы и подобной египетскому папирусу. С помощью рисуночного письма они записывали размеры дани, получаемой от покоренных племен, вели календарь, отмечали религиозные праздники, составляли хроники, записывали законы. Рукописи сворачивались в свитки или укладывались в деревянные футляры наподобие книг. Завоеватели восторгались красотой и художественным исполнением рисунков, но считали ацтекские письмена колдовскими знаками, «дьявольским наваждением», изображениями языческих идолов. Католики-фанатики сооружали огромные костры из рукописей и географических карт. Они так же безжалостно уничтожали эти бесценные памятники культуры, как уничтожили литературное наследие арабов после их изгнания с Пиренейского полуострова. По свидетельству хрониста, бесчисленное количество рукописей употреблялось на упаковку товаров, другие же время превратило в прах. И все же сохранилось немало ацтекских рукописей.

Детей ацтеки воспитывали в большой строгости: приучали их с самых ранних лет к прилежанию и труду, учили безропотно переносить лишения – голод и жажду. Много внимания уделялось физической закалке (точно так же, как в древней Спарте). Детей с восьми лет строго наказывали за любой проступок.

В Теночтитлане существовали особые школы для подготовки воинов, купцов и служителей культа. Особенно строгий режим был в школах жрецов, где пост, жестокие телесные наказания и самоистязание были главными методами воспитания.

В торговых школах учились дети богатых и знатных. Их обучали математике, торговому делу, астрономии, метеорологии, религиозным обрядам, языкам и военному делу. Купцы разъезжали повсюду с товарами и заодно действовали как лазутчики и дипломаты, собирая различные сведения о соседних народах. Эти сведения использовались при подготовке военных походов.

В военных школах и домах молодежи мальчиков знакомили с обязанностями мужчин, учили владеть разного рода оружием: луком и стрелами, дротиками и секирами; лазать по деревьям и скалам, плавать и грести, бегать на дальние расстояния (свыше 100 километров в день). И не удивительно, что обученные и натренированные с детства скороходы очень быстро преодолевали расстояние в 450 километров от Теночтитлана до Мексиканского залива, даже с поклажей. На больших дорогах повсюду были особые станции для смены гонцов. Монтесума обычно получал к столу свежую рыбу, пойманную накануне в Мексиканском заливе.

Спартанское воспитание и регулярные тренировки превратили ацтеков в самых ловких, выносливых и отважных воинов и охотников, и среди мексиканских племен никто не мог сравниться с ними.

При нападении ацтеки пользовались деревянными палицами, утыканными острыми кусками обсидиана, а также дротиками, луком со стрелами, пращой и копьем. Для защиты употреблялись плетеные щиты, обтянутые кожей, разрисованные орнаментом и украшенные перьями, а также стеганые ватные куртки такой плотности, что стрелы и копья не могли их пробить. Даже испанцы давали высокую оценку этим легким удобным доспехам ацтеков. Богатые касики под яркие плащи из птичьих перьев надевали тонкие золотые или серебряные кольчуги. Некоторые воины носили деревянные шлемы, сделанные в виде звериных масок и убранные пышными пучками перьев, а касики надевали серебряные каски, отделанные золотом и драгоценными камнями. Каждому воину разрешалось украшать свою одежду соответственно доблести, проявленной им в бою. Главные вожди прикрепляли к спине огромные сооружения из перьев.

В каждом квартале города имелся особый «дом дротиков» – арсенал.

Войско состояло из крупных соединений по восемь тысяч человек в каждом, а они, в свою очередь, делились на меньшие – по четыреста человек, которые собирались вокруг своего боевого знамени. Воины смело, с громкими криками бросались навстречу врагу, стараясь расстроить его ряды, обратить в бегство и захватить как можно больше пленных, так как по числу пленников оценивалась воинская доблесть.

Таким образом, по свидетельству хрониста Саагуна, главной целью сражавшихся было не уничтожение врага, не получение его скальпа, а пленение его. Никакой выкуп не мог вызволить человека из плена. Боевую славу ацтеки почитали выше жизни и верили, что павшие воины вознесутся в роскошные чертоги солнца, где вкусят полное блаженство.

Дисциплина у ацтеков почиталась очень строго: нападение на врага без сигнала к бою или любое другое нарушение приказа каралось смертью. Смерть ждала и воина, бросившего знамя.

По свидетельству хрониста чичимекского периода ацтека Икстлилксочитля, один, из последних правителей Тескоко за нарушение дисциплины приказал казнить перед лицом врага двух своих сыновей, после того как они залечили полученные в бою раны.

Вопросы войны и мира обсуждались на совете. Прежде чем объявить войну, совет отправлял к врагу послов с предложением признать ацтекских богов и платить дань. Послов, по индейским обычаям, принимали с почетом, они пользовались неприкосновенностью и повсюду получали кров и пропитание.

Если племя отклоняло предложение, следовало формальное объявление войны и войско ацтеков выступало в поход. Эти дальние походы были связаны с большими трудностями, так как воины несли на себе не только оружие, но и провиант.

Широко были распространены у ацтеков различные спортивные игры. Популярным развлечением были так называемые «гигантские шаги». Привязав себя к концам канатов, игроки крутились вокруг высокой мачты, исполняя различные акробатические упражнения чуть ли не на двадцатиметровой высоте.

Ацтекам была также известна игра в мяч. Мячи делали из каучука и были они очень твердыми и тяжелыми. В свое время еще народ майя научился собирать каучук и изготовлять из него не только мячи, но и рукоятки для орудий труда. Впоследствии игру в мяч от майя переняли тольтеки, сапотеки и ацтеки. Играли две команды от шести до двенадцати игроков в каждой. Работая локтями, бедрами или ногами, мяч надо было загнать в одну из двух узких каменных щелей или одно из каменных колец, расположенных на противоположных концах мощенного плитками поля (так называемая игра тлачтли, похожая на современный баскетбол). Эта игра была очень популярна, и в ней участвовали даже вожди. По их приказу покоренные племена ежегодно доставляли в Теночтитлан шестнадцать тысяч каучуковых мячей. В каждом городе и селении были оборудованы площадки для игры в мяч. Самых искусных игроков чествовали как народных героев.

Сапотекский бог радости, музыки и танца.

Имеются сведения, что у ацтеков была также игра, похожая на современный футбол, но вместо мяча использовался тяжелый полированный шар из обсидиана.

В столице было много плавательных бассейнов, ацтеки прекрасно плавали и ныряли. Они устраивали также состязания в ходьбе и беге.

Ацтеки были жизнерадостными, трудолюбивыми, гостеприимными и добродушными людьми. Они любили развлечения, песни и массовые пляски, охотно смотрели выступления странствующих актеров и жонглеров, с удовольствием украшали себя гирляндами цветов.

Календарь ацтеков, составлявшийся жрецами путем длительных вычислений, был запутанным и сложным. Он состоял из двух разделов; один из них – солнечный календарь – делился на 18 месяцев по 20 дней в каждом (с прибавлением дак называемых «несчастливых» дней, как это делалось и у древних египтян, чтобы получилось 365 дней). Каждый месяц этого календаря состоял из четырех пятидневных недель, причем, по словам Саагуна, каждый пятый день был базарным.

Второй раздел – священный календарь – охватывал период в 260 дней и делился на 20 недель по 13 дней в каждой.

Патер Саагун, ревностно обращавший язычников в христианство, проклинал календарь ацтеков, называя его мерзким, так как календарь этот, по его словам, не опирался ни на здравый смысл, ни на движение планет, а являлся лишь сплошным колдовством и чертовщиной. Однако ацтекские жрецы определили длину года гораздо точнее, чем их современники – европейцы. Ацтекам было уже известно, что ежегодно сверх этих 365 дней накапливается еще почти по шесть часов, поэтому через каждые 52 года они прибавляли по 12 или 13 дней.

Свое летоисчисление ацтеки вели не от какого-то события или даты, а через каждые 52 года начинали счет времени сызнова. Окончание цикла ознаменовывалось грандиозной церемонией. В пять «несчастливых» дней последнего года цикла люди гасили свои очаги и огни на алтарях храмов, разбивали утварь и идолов, разрывали на себе одежды и в посте и стенаниях смиренно ожидали ужасного бедствия. По ночам жрецы вопрошали звезды, стремясь узнать, продолжит ли мир свое существование. Когда созвездие Плеяды достигало зенита, жрецы с помощью деревянного сверла добывали новый огонь, скороходы факелами переносили его на алтари храмов, возвещая повсюду, что цикл окончился без катастрофы. Ликуя, народ нес огонь к своим очагам. Прибирали в домах, изготавливали новую утварь, а потом устраивали большое празднество, продолжавшееся тринадцать дней. Празднично одетые, украшенные венками люди торжественными процессиями направлялись в храмы и приносили жертвы богам. Законы природы остались незыблемы, мир не погиб и великое светило солнце по-прежнему будет дарить своему народу свет и тепло.

Жрецы тщательно изучали движение планет, знали причины затмений солнца и луны и пользовались для определения времени солнечными часами.

В основе числовой системы ацтеков лежало число «20». Числа до «19» они отмечали соответствующим количеством точек, а «20» - флажком. Двадцать в квадрате (400) изображалось в виде значка, похожего на ель или перо (так много, как волос на голове) двадцать в кубе (8000) изображалось в виде мешка с бобами какао (так много, что не сосчитать).

Высокого совершенства достигла архитектура ацтеков. Они создавали монументальные скульптуры, складывали из кирпича-сырца и камня большие общинные дома, подобные крепостям, грандиозные храмы, сооружали каналы и плотины.

Гигантские пирамиды строгих линий, гордо вздымавшие свои вершины к небесам, и грозные каменные идолы, которых ацтеки устанавливали не в мрачных и темных храмах, а под открытым небом прекрасно вписывались в суровые, скалистые пейзажи этой горной страны. Идолы не боялись ни жгучего солнца, ни бурь, ни тропических ливней. То были могучие боги отважного народа. Таких богов могло создать лишь племя, любящее жизнь и красоту.

Можно только поражаться людям, сумевшим высечь из каменных глыб эти гигантские изваяния, доставить их при отсутствии тягловой силы на далекие расстояния и поднять на огромную высоту. Нельзя забывать, что народы Нового Света сравнительно недавно научились обрабатывать металлы – золото, серебро, медь и бронзу, железо им вовсе еще не было известно, – они находились на уровне каменного века. Металл использовался главным образом для изготовления украшений.

Удивительная цивилизация ацтеков достигла своего расцвета, так и не узнав плавки металлов, колеса, вьючных животных, сохи и гончарного круга – этих важнейших достижений древности, характерных для Европы.

И все же это была яркая, самобытная цивилизация, подарившая миру прекрасные произведения искусства.

Кортес ничего не знал обо всех этих достижениях ацтеков, да они вряд ли его интересовали. Он был твердо убежден в том, что святой долг завоевателей привить этим дикарям христианскую веру, изменить общественный строй наилучшим, по его мнению, во всех отношениях образом.

Европейцам впервые довелось увидеть своими глазами не остатки древней цивилизации, как в Египте, Ассирии или Индии, а цивилизацию в полном ее расцвете.

Могла ли быть еще более благородная задача, чем изучение этой новой культуры, ознакомление всего мира с достижениями неизвестных заокеанских народов, с их образом жизни и трудом, с их общественным строем и религией, наукой и искусством?

Но Кортес был не ученым, а завоевателем. Для него представляло интерес только то, что могло принести пользу лично ему, королю или хотя бы церкви, а отнюдь не науке,.

Первые союзники

Голод и болезни в стане Кортеса. – Делегация тотонаков. – Под угрозой заговора. – Отказ Кортеса от поста главнокомандующего. – Конец дипломатической комедии. – Столица тотонаков – Семпоала. – Пленение сановников Монтесумы. – Победа двуличной политики. – Строительство крепости Веракрус. – Крещение новых союзников.

В лагере испанцев дела шли все хуже и хуже: жизнь в раскаленных песках, под нестерпимым зноем, среди болотных испарений и туч москитов была невыносимой.

Не было пресной воды. В колодцах накапливалась зловонная зеленоватая жидкость. Начинался голод. Солдаты были вынуждены питаться ракушками, червями, заплесневелыми сухарями, добывать пропитание охотой и рыбной ловлей, а также обменивать на продукты взятые с собой стеклянные безделушки. Один за другим они заболевали малярией и желтой лихорадкой, которую никто не умел лечить, и вскоре от нее умерло более тридцати человек.

Чем дольше оставались испанцы в этой нездоровой местности, терпя лишения и страдая от различных болезней, тем громче становился ропот недовольных. А когда солдаты узнали о намерении Кортеса пойти дальше вдоль берегов Мексиканского залива, недовольство еще усилилось. По приказу Кортеса, Франсиско де Монтехо и кормчий Аламинос, отправившись вдоль берега на каравелле, разведали большой участок побережья и нашли тихую бухту. Кортес решил заложить на берегу этой бухты крепость и сделать ее опорным пунктом завоевания Мексики. Вождь конкистадоров убедился, что Монтесума боится горстки испанцев, и хотел во что бы то ни стало воспользоваться этим. Ведь если повелителя ацтеков не сковывал бы страх перед пришельцами, он давно собрал бы войско и стер захватчиков с лица земли.

Но и испанцы отнюдь не были уверены в своих силах. В стане конкистадоров нашлось немало осмотрительных или малодушных, сомневавшихся в успехе экспедиции.

– Пора возвратиться на Кубу и обо всем сообщить губернатору, – шептали тайные и явные приверженцы Веласкеса. – Нечего торчать у этих бесплодных берегов, ожидая, пока на нас обрушатся все вооруженные силы Мексики!

Они обвиняли Кортеса в авантюризме, который может ввергнуть экспедицию в беду.

Кортес прекрасно знал о настроении конкистадоров и без труда мог избавиться от подстрекателей, вздернув их на первом же суку. Но столь суровая мера, к которой в свое время нередко прибегали Охеда и Никуэса, не сулила желаемых результатов.

Кортес был ловким дипломатом и неплохим психологом: он не спешил удовлетворить требования солдат, а старался убедить их, что нет никаких оснований для отчаяния и, что после постройки крепости оживится обменная торговля.

Счастливый случай помог Кортесу осуществить его замыслы и выработать тактику дальнейших действий: использовать междоусобную вражду индейцев, натравливая одни племена на другие.

Однажды к лагерю испанцев приблизились пятеро туземцев, своей одеждой и внешним видом сильно отличавшиеся от ацтеков. Их языка не понимала даже Марина. К счастью, двое из них говорили и на языке ацтеков – господствующего народа Мексики. Пришельцы назвались тотонаками и поведали, что их храбрый, воинственный народ недавно покорен ацтеками, которые наложили на тотонаков непосильную дань и всячески притесняют их. По их словам, Монтесума – могущественный, надменный, жестокий и мстительный государь, которого боятся и ненавидят все народы: тотонаки, табаски, тласкальцы и чолулы. Почти все они покорены ацтеками, за исключением героических тласкальцев. Тотонаки передали чужеземцам приглашение своих касиков посетить их столицу – Семпоалу, чтобы завязать с ними дружбу и помочь им свергнуть ненавистное иго ацтеков. Тотонаки-де наслышаны о победах испанцев в стране Табаско и высоко ценят храбрость белолицых людей.

Так Кортесу стало известно, что под игом ацтеков стонут многие племена и народы, что в Мексике свирепствуют междоусобные войны. И он понял, какими прекрасными союзниками в борьбе с Монтесумой могут стать покоренные народы, ибо можно разгромить даже самое сильное государство, если его раздирают внутренние противоречия. Одарив посланцев тотонаков, Кортес обещал им посетить Семпоалу.

Тем временем сторонники капитан-генерала старались уговорить воинов, чтобы они предоставили ему всю полноту власти и провозгласили его независимым от Веласкеса. Они понимали, что Кортес стремится завоевать Мексику отнюдь не для губернатора. Из-за своей алчности и скопидомства Веласкес не пользовался популярностью среди солдат.

– Возвращение на Кубу, – говорили сторонники Кортеса, – означало бы отказ от экспедиции. А ведь поход под началом такого командира сулит славу и невиданное богатство. Нам пришлось бы отдать этому скряге-губернатору даже то немногое, что добыли мы с такими трудностями, подвергаясь лишениям и опасности. Остается одно: упросить капитан-генерала основать здесь колонию с самоуправлением, на благо каждого из ее граждан. Правда, Веласкес не давал Кортесу таких полномочий, но того требуют интересы государя, о которых надо позаботиться прежде всего.

Все это говорилось ночами, на тайных сходках, но дошло и до приверженцев Веласкеса. Они обвинили главнокомандующего в попустительстве мятежникам и стали громогласно требовать немедленного возвращения на Кубу.

Кортес выслушал их, изобразив на лице удивление, и сказал, что хотя и не видит опасности, но отнюдь не собирается командовать ими вопреки их воле. Все, дескать, будет так, как пожелают солдаты. Сам он охотно остался бы здесь, чтобы продолжить выгодную торговлю с туземцами, но если войско потребует иного, он тут же отдаст приказ садиться на корабли.

По лагерю с быстротой молнии распространилась весть: каждый, кто хочет, может немедленно отправляться домой на Кубу!

Кортес был достаточно умен. Он знал, что его воины ни о чем так не мечтают, как о богатстве, а здесь к нему, казалось, достаточно было лишь руку протянуть. Теперь же все надежды рухнули, труды оказались напрасными – им придется вернуться домой еще более нищими, чем прежде. О таком исходе конкистадоры не хотели и думать, хотя еще так недавно выражали сомнения в благополучном конце экспедиции. Многие воины, даже из приверженцев Веласкеса, увидев, как легко Кортес исполняет их желание, горько пожалели о своем необдуманном поведении.

Кортес ни словом не возражал на горячие упреки. Наоборот, чтобы еще больше разжечь недовольство, он приказал своим приверженцам громко кричать, что из-за трусости командира все они лишатся чести, славы и богатства.

Лагерь конкистадоров клокотал. Сторонники Кортеса столпились вокруг его палатки, требуя, чтобы он немедленно вышел к воинам и отменил свой приказ об отплытии. Они кричали, что капитан-генерал обманул их.

– Мы прибыли сюда, – говорили они, – чтобы построить здесь колонию, а теперь нам заявляют, будто губернатор не давал на это полномочий! Но разве эти земли принадлежат Веласкесу? Они – собственность короля, и поэтому необходимо поскорей заложить здесь колонию, а не тратить время на мелочную меновую торговлю или, что еще хуже, вернуться на Кубу ни с чем… Мы протестуем и обвиняем вас в измене интересам государя!

Они добавляли также, что если генерал колеблется и готов из трусости покинуть своих солдат, то им остается лишь избрать другого командира.

Кортес, сделав вид, что поражен этими упреками и не может от удивления прийти в себя, сказал, что ему и в голову не пришло бы отказаться от столь заманчивых надежд, если бы ему не показалось, что войско пало духом и жаждет отступления. Он же не хочет идти против воли солдат.

Тут все в один голос закричали, что несколько трусов – это еще не войско, что кастильцы народ храбрый и пусть Кортес ведет их, куда пожелает, хотя бы туда, где их ждут опасности и смерть.

Итак, все обернулось на пользу Кортесу. Веселый, энергичный, уверенный в счастливом исходе экспедиции, он похвалил солдат за отвагу, горячо поблагодарил за доверие, которое они ему вернули, и пообещал впредь считаться с их волей. А теперь-де надо немедленно приступить к строительству города и крепости, откуда затем можно будет с большей частью войска отправиться в глубь страны. Войско пришло в восторг от такого решения. В надежде на большую добычу, будущему городу дали имя Вилья-рика-де-ла-Вера-Крус (Богатый город истинного креста), или, короче, Веракрус.

Став гражданами города, испанские колонисты обрели права самоуправления и попали в непосредственное подчинение испанскому королю.

И тут в лагере конкистадоров наступил последний акт «заговора». Кортес понимал, что попал в полную зависимость от войска и должен оградить себя от смены его настроений, поэтому для управления новым городом он создал магистрат из преданных ему людей, не обойдя, однако, и приверженцев Веласкеса.

Явившись на первое заседание магистрата, Кортес снял шляпу и обратился к собравшимся с речью:

– Отныне, сеньоры, я считаю вас представителями нашего великого государя. Ваши решения будут для меня святы. Вы, несомненно, сочтете нужным, чтобы во главе нашего войска стоял главнокомандующий, не зависящий от произвола солдат. С тех пор как губернатор Веласкес отозвал приказ о моем назначении, мои права на пост главнокомандующего могут быть подвергнуты сомнению. Поэтому я должен сложить свои полномочия и призываю вас, во имя короля, назначить главнокомандующим человека, который покажется вам достойным этого высокого поста. Я же готов как простой солдат с копьем в руке показать пример повиновения законно избранному командиру.

Поцеловав жезл – знак власти главнокомандующего – Кортес с благоговением вручил его верховному судье, положил на стол полномочные грамоты и покинул помещение.

Приняв отречение. Кортеса, члены магистрата долго еще совещались и наконец единодушно решили избрать его на пост главнокомандующего. Ему, как и королю, присвоили также право на пятую часть всякой добычи. Воины громкими возгласами одобрения приветствовали решение судей, хотя оно и ущемляло их собственные интересы, ведь за вычетом частей короля и Кортеса на долю солдат оставалось лишь шестьдесят процентов добычи.

Сторонники Веласкеса 5 опомниться не успели, как организованный Кортесом «заговор» закончился его блестящей победой. Они подняли крик, что избрание нельзя считать законным.

Однако Кортес при поддержке своих приспешников немедленно арестовал смутьянов – наиболее знатных идальго, остальных же ропщущих и недовольных переманил подарками и обещаниями на свою сторону. И не удивительно, ведь золото способно даже горы своротить. Во избежание ссор и разногласий Кортес простил потом приспешников Веласкеса и выпустил их на свободу.

Вскоре большую часть войска отправили на каравеллах на север вдоль берега Мексиканского залива, к бухте, у которой предполагалось заложить город. Кортес же во главе меньшего отряда направился туда сушей, решив по пути посетить столицу тотонаков Семпоалу.

Пустынное побережье постепенно перешло в цветущую зеленую долину, поросшую роскошным тропическим лесом, где под стройными пальмами то олень мелькал, то кролик или другие животные, где раздавалось птичье пение и крики пестрых попугаев.

Вулкан Орисава (со старинной гравюры).

Слева у горизонта уходила вдаль гряда вулканических гор, над которой возвышался могучий пик Орисава (более 5700 метров высотой) со сверкающим на солнце снежным венком.

В некоторых селениях, покинутых жителями, испанцы, заглянув в храмы, обнаружили языческих идолов со страшным оскалом зубов и свитки бумаги из волокон агавы, покрытые пиктографическими письменами.

Не доходя до Семпоалы испанцы увидели вышедших навстречу им тотонаков, нагруженных разной снедью и плодами. Они были посланы касиком Семпоалы, который просил извинить его за то, что сам он из-за слабого здоровья не мог встретить гостей.

На следующий день испанцы достигли столицы тотонаков. Толпы народа встречали конкистадоров цветами и приветствиями. Женщины украсили цветами боевого коня Кортеса, а к шлему главнокомандующего прикрепили венок из алых роз.

Увидев сверкающие на солнце дома Семпоалы, некоторые воины обрадовались, решив, что стены их из чистого серебра, однако это была лишь гипсовая облицовка, отполированная до блеска. Вскоре ошибка обнаружилась и вызвала насмешки и громкое веселье, лишний раз подтвердив, что алчность может затуманить взор человека.

В Семпоале, население которой составляло около тридцати тысяч человек, было немало прекрасных домов и храмов, и она не уступала в великолепии многим испанским городам. Один из больших храмов гостеприимные тотонаки отвели испанцам под квартиру и щедро снабжали гостей продовольствием.

Несмотря на дружественный прием, Кортес приказал соблюдать величайшую осторожность: расставил караулы, велел зарядить пушки и запретил солдатам покидать лагерь без разрешения.

На следующий день он отправился с визитом к касику, который, оставив свою резиденцию, вышел навстречу чужеземцам. Испанцам стало ясно, почему касик не выступил за пределы города: он был настолько тучен, что с трудом передвигал ноги. Несколько приближенных несли его на носилках. Увидев этого толстого, неповоротливого человека, Кортес и его люди едва удержались от смеха и так и прозвали его – «толстый касик».

Приняв от касика богатые дары, Кортес заявил, что прибыл из-за моря от могущественного государя Востока и должен положить конец ацтекскому владычеству на этих землях. Услышав такие слова, касик воспрянул духом и, проливая горькие слезы, стал жаловаться на Монтесуму, называя его надменным, безжалостным и кровожадным тираном, под игом которого стонут народы. Ацтеки-де уводят тотонаков в рабство и многих из них приносят в жертву своим кровожадным богам.

Барельефы на стене Тахинского храма (тотонакская культура).

Кортес успокоил касика, обещал ему защиту и помощь. Он сказал, что испанцы не допустят бесчинств ацтеков и, если тотонаки станут верными союзниками конкистадоров, последние свергнут ненавистное иго Монтесумы. Ведь один испанец сильнее целой армии ацтеков. Испанцы охотно помогут не только тотонакам, но и другим народам, которые захотят оказать сопротивление ацтекам.

Вскоре отряд Кортеса, щедро снабженный продовольствием, в сопровождении четырехсот носильщиков-тотонаков покинул гостеприимную Семпоалу. Вслед за Кортесом несли носилки с толстым касиком. Миновав плодородные долины, где в изобилии рос маис, пройдя сквозь лесные чащи, испанцы достигли другого крупного города тотонаков. Здесь их встретили так же дружелюбно.

Во время беседы Кортеса с касика ми на площади города к ним подошли несколько индейцев и что-то тихо сказали. Касики пришли в смятение и, задрожав всем телом, поспешно удалились. Тут же выяснилась причина их волнения: мимо Кортеса и его командиров, окинув испанцев высокомерным взглядом, проследовали пять сановников Монтесумы, под огромными опахалами из птичьих перьев, в богатых одеяниях и в сопровождении большой свиты. Ацтекским сановникам, явившимся за данью, тотонаки поспешили приготовить еду и покои.

Вскоре сановники Монтесумы призвали к себе тотонакских касиков и обрушились на них с угрозами, обвиняя в нарушении клятвы и измене, упрекая за гостеприимство, оказанное чужеземцам – врагам их великого государя. В наказание тотонаки должны были, помимо обычной дани, дать еще двадцать юношей и девушек для принесения в жертву оскорбленным богам ацтеков.

Узнав об угрозах ацтеков, Кортес пришел в ярость, но не дал воли своему гневу. Хитрый, двуличный военачальник быстро смекнул, что может извлечь пользу из этого инцидента. Он потребовал у касиков, чтобы они не подчинялись приказу ацтекских сановников, а схватили их и заковали в цепи.

Хотя касики по-прежнему боялись гнева Монтесумы, они все же задержали его посланцев, привязали их к столбам и уже готовились принести в жертву своим богам. Но Кортес приставил к пленникам испанскую стражу.

Ночью он приказал привести к нему двоих ацтеков и объявил им, что они свободны и могут вернуться к Монтесуме. Пусть, передадут ему, что он, Кортес, очень сожалеет о происшедшем и питает к повелителю ацтеков самое глубокое уважение, невзирая на то, что Монтесума оставил своих гостей в чужой для них стране безо всякого пропитания. Кортес обещал позаботиться и об освобождении остальных пленных сановников.

Утром Кортес сообщил касикам, что двое пленников совершили побег, и лицемерно, для вида, даже наказал «нерадивых» испанских часовых. Остальных посланцев Монтесумы он велел перевести в испанский лагерь. Там пленников вскоре освободили и разрешили им вернуться в Теночтитлан, куда они донесли весть о хорошем обращении испанцев, спасших их от мятежных тотонаков. Касикам же Кортес заявил, что они не обязаны больше подчиняться Монтесуме – ни платить ему дань, ни отдавать своих людей для жертвоприношений. Испанцы, дескать, защитят тотонаков от нападения любого врага.

Это была тонкая, хитрая, вероломная политика. Испанский идальго, вечно клявшийся своей честью, ставивший ее превыше всего на свете, действовал как настоящий двурушник. А буржуазные историки пели дифирамбы его изворотливости, превозносили хитрого конкистадора за его мудрость и даже благородство. Некоторые же уподобляли Кортеса странствующему рыцарю, равному по отваге Ахиллесу, а по хитрости – Одиссею.

Тахинская пирамида в стране тотонаков (провинция Веракрус).

У тотонаков не было иного выхода, как союз с Кортесом, ведь их ожидала жестокая расправа Монтесумы, Его карательные отряды могли появиться со дня на день. Поэтому тотонакские касики охотно заключили с Кортесом договор о союзе и дружбе и отдали себя под защиту испанского короля.

Кортес сразу же отправился на побережье. Там конкистадоры вместе с новыми союзниками поспешно возводили крепость Веракрус. Сам Кортес тоже участвовал в строительных работах, таская камни и копая рвы под фундамент. Дымились печи для обжига кирпича и черепицы, стучали топоры, визжали пилы. Вереницы людей подносили бревна; доски и другие строительные материалы.

За несколько недель строительство Веракруса значительно подвинулось вперед: соорудили гавань, воздвигли крепость, склады и несколько жилых домов, словом, заложили первую колонию в Новой Испании – опорный пункт для развертывания дальнейших операций.

Тем временем освобожденные Кортесом сановники Монтесумы прибыли в столицу ацтеков и сообщили своему повелителю, какую услугу оказал им Кортес. Гнев Монтесумы смягчился. Он было приказал уже отправить карательные отряды и безжалостно уничтожить дерзких пришельцев и их пособников – мятежных тотонаков. Теперь же Монтесумой вновь овладел страх, и он решил еще раз попытаться добром избавиться от назойливых пришельцев.

Повелитель ацтеков опять послал испанцам ценные подарки с благодарностью за освобождение сановников и настойчивой просьбой, чтобы белолицые чужеземцы покинули его страну. Монтесума выражал также недовольство тем, что испанцы заступились за мятежных тотонаков.

Кортес ответил, что сожалеет о пленении посланцев ацтеков, вызвавшем гнев Монтесумы, однако должен заметить, что требования этих сановников действительно были чрезмерно жестокими. Испанцы, будучи христианами, больше не допустят варварских жертвоприношений. Что же касается тотонаков, то пусть, дескать, Монтесума умерит свой гнев, ибо они теперь находятся под защитой великого государя заморских стран. Кортес же не смеет вернуться на родину, не выполнив приказа своего короля – лично повидать повелителя ацтеков.

Посланцы Монтесумы были поражены спокойствием и властностью белого вождя. Тотонаки также с удивлением взирали на то, что ацтеки не только не мстят чужестранцам, но по-прежнему шлют им богатые дары. Кортес казался им теперь равным по могуществу Монтесуме, они уверовали в сверхъестественную силу испанцев, поскольку даже сам повелитель ацтеков боялся их.

Слава испанцев росла не по дням, а по часам. Индейцы считали их справедливыми и неподкупными людьми, всемогущими, как боги, и выносили на их суд племенные раздоры, особенно по поводу границ. Кортес не раз разрешал такие споры и однажды даже, примирив враждующие стороны, положил конец кровопролитной битве.

После столь успешной дипломатической миссии благодарные тотонаки привели Кортесу и его офицерам в жены восемь дочерей касиков, разодетых в богатые уборы, в сопровождении многочисленных рабынь. Тотонакам хотелось породниться с всесильными чужестранцами. Кортес принял девушек ласково, но потребовал, чтобы они сперва приняли христианство, ибо истинным сынам церкви не пристало жениться на язычницах.

После крещения Кортес роздал девушек своим приближенным. Хронист Диас добавляет, что себе капитан-генерал взял племянницу касика, которая была очень некрасива, но Кортес-де выбрал ее и глазом не моргнув, так как ему полагалось взять в жены самую знатную.

Из-за горячего желания обратить своих союзников в христианство испанцы чуть было не испортили дружеские отношения с ними. Кортес получил известие, что тотонаки в одном из храмов собираются совершить человеческое жертвоприношение. Взяв с собой несколько вооруженных воинов, он отправился в этот храм и, угрожая оружием, потребовал, чтобы тотонаки отпустили свои жертвы и разбили языческих идолов. Жрецы с воплями бросились в ноги Кортесу, умоляя о пощаде, но отказались выполнить его приказ.

Тогда Кортес велел своим воинам разбить идолов. Жрецы призвали тотонаков к оружию, и Кортеса с его людьми окружила огромная, возбужденная толпа.

Действуя, как всегда хладнокровно и энергично, Кортес приказал своим воинам схватить касика и нескольких верховных жрецов и потребовал, чтобы они немедленно успокоили возбужденную толпу. Первая же стрела, пущенная в испанцев, будет стоить жизни касику, жрецам и всему тотонакскому народу.

Марина помогла разъяснить касику, что теперь не время ссориться с белолицыми пришельцами, ведь тотонаки могут остаться без защиты и подвергнутся жестокой мести Монтесумы.

По приказу Кортеса вооруженные воины ворвались в храм, сбросили самого большого и страшного идола, и он покатился вниз по ступеням. За ним последовали и остальные, а затем алтарь и священная утварь. После того как каменные идолы были разбиты, деревянные брошены в огонь и кровь принесенных жертв смыта со стен храма, испанцы установили в нем изображение святой девы Марии.

Испуганные тотонаки с трепетом ожидали, что за такое поношение богов разверзнутся небеса и пламя поглотит осквернителей храма. Но, к своему удивлению и разочарованию, они увидели, что белолицые оказались сильнее древних тотонакских богов. Испанские священники отслужили первое богослужение, на котором присутствовали и индейцы, не понимавшие ни слова. По словам хрониста, божественное слово привело испанцев и индейцев в такое умиление, что они проливали слезы радости и благодарности.

Вскоре всех тотонаков окрестили. Один из испанских воинов, инвалид, искалеченный в боях, взял на себя обязанности священника и остался с индейцами, чтобы приобщить их к таинствам церкви.

Путь к отступлению отрезан

Волнения и угроза бунта. – Король Карл Пятый. – На золото можно купить даже милость короля! – Каравелла спешит в Испанию. – Злоключения экспедиции. – Снова заговор. – Уничтожение флота – шаг, продиктованный отчаянием. – Снова искатели новых земель.

Ропот в войске конкистадоров не унимался: приспешники Веласкеса, напуганные трудностями, твердили, что эту страну не завоевать столь малыми силами. Они требовали возвращения на Кубу, сетовали на болезни и усталость, напоминали Кортесу, что он неоднократно обещал никого не удерживать силой.

Посоветовавшись с приближенными, капитан-генерал будто бы согласился выполнить требования недовольных и приказал готовить к отплытию один из малых кораблей.

Тогда срочно собрался военный совет с участием правителей города и судей и потребовал от Кортеса, чтобы он издал приказ, под страхом смерти запрещающий кому-либо покидать Мексику.

Кортес сделал вид, что он вопреки своей воле вынужден подчиниться, и подписал приказ. Тем, кто всеми силами стремился вернуться на Кубу, не поздоровилось.

Кортес старался поддерживать в войске строгую дисциплину, прибегая для этого к самым суровым мерам. Как-то раз он для всеобщего устрашения приказал вздернуть на обочине дороги солдата, укравшего у тотонаков курицу. Эта кара, назначенная в гневе, должна была продемонстрировать союзникам честность и справедливость белых чужеземцев. Однако один из приближенных Кортеса – капитан Альварадо, оказавшись рядом, успел разрубить веревку, пока солдат еще был жив, решив, что для устрашения вполне достаточно того, что он был повешен, и нет никакой надобности жертвовать ради туземцев жизнью хотя бы одного испанца.

В Веракрусе Кортес неожиданно получил пополнение – небольшое судно с двенадцатью воинами и двумя лошадьми на борту. Но еще важнее были привезенные воинами известия: губернатор Кубы Веласкес получил королевские полномочия на создание колоний во всех вновь открытых землях и готовит королю жалобу на самовольные действия Кортеса. Избрание Кортеса главнокомандующим без утверждения его королем не имело законной силы, и он, по испанским обычаям, считался самозванцем, узурпатором, государственным преступником. Кортес понимал, что вместо славы и золота его ожидает виселица.

Надо было во что бы то ни стало опередить Веласкеса, направить королю сообщение о новых богатых землях и испросить у него полномочия на дальнейшие действия. Кортес рассчитывал богатыми дарами добиться расположения короля: король может одобрить завоевания Кортеса в Мексике, назначить его вице-королём новых земель и сделать независимым от Веласкеса.

В то время Испанией правил король Карл I – внук католических королей Фердинанда и Изабеллы, вступивший на престол совсем юным, после смерти Фердинанда в 1516 году и управлявший страной вместе со своей матерью Хуаной Безумной (прозванной так за слабоумие). В 1519 году, после смерти Максимилиана Габсбурга, Карл унаследовал также и германский престол, и в качестве императора Священной Римской империи германской нации считался Карлом V. Под своим скипетром он объединял Германию, Нидерланды, Испанию и завоеванные испанцами заокеанские земли. Это могущественное государство – самое Крупное в Западной Европе, в долголетней войне с Францией захватило также значительную часть Италии и стало еще сильнее.

Карл V был воинственным королем – из тридцати девяти лет своего царствования тридцать семь он провел в войнах. Грубое, неуемное властолюбие толкало его на все новые и новые походы. Он мечтал стать самым могущественным монархом в мире и превратить династию Габсбургов в вершителя судеб государств Европы и главного поборника католицизма. Для финансирования бесконечных войн и содержания пышного двора требовались огромные средства, а королевская казна обычно была пуста.

Зная далеко идущие замыслы короля, Кортес надеялся соблазнить этого алчного властителя известием о возможности завоевать новые богатые земли.

Наилучшим средством для достижения этой цели были золото, серебро и жемчуг, свидетельствовавшие о богатстве новых земель. Поэтому нужно было немедленно отправить в Испанию дары, полученные от Монтесумы. Кортес объявил, что солдаты, офицеры и матросы должны отказаться от своей доли добычи в пользу короля, который даст тогда свое согласие на завоевание этой страны. Сам Кортес готов был первым отказаться от своей доли. Он разъяснил, что это временная потеря, которая будет возмещена сторицей. Был пущен подписной лист и не нашлось никого, кто отказался бы поставить на нем свою подпись, – так велико было влияние Кортеса и его власть над воинами, так ловко умел он воодушевлять людей и зажигать их сердца надеждой.

К дарам было приложено обширное послание Кортеса, в котором он красноречиво обрисовал свои открытия, сражения и меновую торговлю с индейцами, их нравы и обычаи, крещение язычников. Особенно ярко Кортес описал перенесенные трудности и опасности. Он заверял короля, что берется со своими отважными воинами завоевать для Кастилии огромное индейское государство.

Каменный ритуальный топор тотонаков.

То было знаменитое послание прославленного конкистадора: подлинник его затерялся в веках, но содержание сохранилось для потомков в пересказе капеллана Кортеса – Гомары, включившего его в свою хронику.

Кроме того, Кортес отправил в Испанию четырех индейцев-невольников, предназначенных тотонаками для жертвоприношения, а также несколько индейских рукописей.

Командиры и солдаты тоже написали большое послание, в котором превозносили заслуги Кортеса, просили короля признать его действия законными и утвердить его главнокомандующим. Магистрат Веракруса в своем послании королю расточал хвалы Кортесу и просил государя воспретить Веласкесу вмешиваться в управление новой колонией, ибо губернатор Кубы, по их словам, хитрый и падкий на подкуп человек, настоящий вымогатель; он заботится лишь о собственной выгоде и не в силах управлять даже своим островом. Кортес же, писали они, настоящий военачальник и ему можно доверить управление страной, которую они вскоре покорят.

Доставить дары и послание ко двору Кортес поручил двоим идальго – бывшему стороннику Веласкеса участнику экспедиции Грихальвы Франсиско де Монтехо, примкнувшему к Кортесу и вложившему в его экспедицию все свои средства, и Алонсо де Пуэртокарреро, которому Кортес в начале экспедиции великодушно помог приобрести боевого коня.

Кортес считал, что может вполне положиться на этих людей. В их распоряжение он отдал самую быстроходную каравеллу и пятнадцать матросов под командой кормчего Аламиноса. Корабль должен был идти прямо в Испанию, не заходя ни в один порт на островах.

26 июля 1519 года каравелла вышла в океан: Дорогой Монтехо, невзирая на строгое запрещение Кортеса и вопреки возражениям Пуэртокарреро, уговорил Аламиноса подойти к Кубе. Каравелла бросила якорь вблизи Гаваны, где находилось поместье Монтехо, чтобы принять на борт свежий провиант. Однако ночью один из матросов тайно уплыл на берег с письмом к Веласкесу.

Губернатор был страшно встревожен полученными известиями и особенно богатыми дарами королю. Он сразу же снарядил два быстроходных судна и послал их вдогонку, приказав во что бы то ни стало задержать каравеллу Кортеса и привести ее назад. Но каравелла была уже далеко в океане. Веласкес в бессильной ярости направил в Испанию жалобу на авантюриста и узурпатора, сам же принялся за организацию карательной экспедиции против Кортеса.

Между тем посланцы Кортеса прибыли в Испанию, но не смогли передать дары и послание королю. Король находился еще во Фландрии и только собирался – впервые после вступления на престол – посетить Испанию. Государя гораздо больше интересовали европейские дела, ведь он был недавно провозглашен германским императором.

Посланцев принял председатель совета по делам Индий бургосский епископ Фонсека, который говорил с ними очень сухо, даже оскорбительно и, отобрав у них письма и дары королю, приказал конфисковать каравеллу.

Оказалось, что капеллан Веласкеса успел прибыть первым и очернил при дворе Кортеса и его воинов как бунтарей и предателей.

Фонсека же, докладывая королю о событиях за океаном, расписал заслуги Веласкеса, даже не упомянув о Кортесе. Им руководили личные мотивы: Веласкес был его близким родственником.

Наконец посланцам капитан-генерала удалось с помощью его отца Мартина Кортеса отправить к королю курьера с дубликатами донесений и жалобой на Фонсеку. Так король узнал правду о событиях в Мексике.

Королю были доставлены также заморские дары, и придворные не могли на них надивиться: так роскошны и искусно сделаны были Они. Наконец-то корабли Кастилии добрались до настоящей золотой страны – сказочной Индии! При дворе много дней только и говорили, что о подвигах Кортеса.

Однако государь, занятый срочными делами, в мае 1520 года снова отбыл из Испании, так и не успев разобраться в делах заморских колоний и разрешить спор Веласкеса с Кортесом. Поэтому последний больше не мог рассчитывать на милость короля и признание своих заслуг. Оставалось уповать на свой меч и счастливую звезду.

Вскоре после отправки каравеллы в Испанию Кортес совсем случайно раскрыл новый заговор сторонников Веласкеса, готовившийся столь тайно и успешно, что участники его успели оснастить каравеллу, доставить на борт продовольствие и пресную воду, собираясь пуститься за Монтехо вдогонку, перехватить его и отправить на Кубу к Веласкесу. Заговор был обширным, но Кортес приказал судить только зачинщиков.

Военный суд вынес им суровый приговор: двоих главных зачинщиков повесили, кормчему отрубили ногу, остальных же высекли розгами, – каждый получил по двести ударов. Подписывая приговор, капитан-генерал воскликнул: «Какое было бы счастье, не умей я писать!» Однако хронист к этому присовокупил, что такие лицемерные слова произносились не впервые: то же самое говорил римский император Нерон, приговаривая к смерти своих соперников и врагов.

Заговор не на шутку испугал Кортеса: как же пресечь любую попытку его повторения? После долгих размышлений Кортес решил уничтожить корабли, чтобы даже самым трусливым стало ясно, что возврата на Кубу нет и надо идти только вперед.

Корабли постоянно искушали возвратиться в гавань, обещая там спасение в случае неудачи.

Очевидно, Кортес в Саламанке изучал историю античного мира и ему было известно, что уже в древности великие полководцы прибегали к подобному шагу. Так, в IV веке до нашей эры повелитель Сицилии Агафокл во время похода на Карфаген в Северную Африку приказал сжечь свой огромный флот. Сжигали свои корабли у чужих берегов и римские полководцы, и английский король Вильгельм Завоеватель, а по свидетельству Плутарха – отважные троянки после падения их города, стремясь удержать своих мужей от позорного бегства, сожгли корабли, на которых те собирались выйти в море.

И Кортесу также пришлось, как говорится, «сжечь свои корабли». Однако хитрый военачальник не хотел совершать этот шаг вопреки воле своих солдат, боясь вызвать этим новый взрыв недовольства. Поэтому он приказал снять с каравелл, якобы для осмотра, пушки и такелаж и выгрузить все запасы продовольствия. Подкупленные им кормчие доложили, что каравеллы будто бы пришли в негодность – днища их прогнили и изъедены червями, и эти повреждения исправить невозможно. Кортес сделал вид, что огорчен результатами осмотра, ибо, по свидетельству Лас Касаса, он прекрасно умел притворяться, если того требовала выгода. Он отдал приказ снять с кораблей все, что сможет пригодиться. Затем суда были посажены на мель, где их быстро разбили волны. Осталась лишь одна небольшая бригантина.

Вскоре весть о случившемся докатилась до войска, находившегося в Семпоале. Солдаты поняли, что они отрезаны от родины, друзей и родных, покинуты на чужом враждебном берегу – маленькая горстка воинов против населения огромной страны. Их охватило отчаяние, они громко кричали, что Кортес привел их сюда, как стадо баранов на убой, что они проданы и преданы.

Тогда Кортес отправился в Семпоалу и постарался пламенными речами поднять боевой дух солдат. Он сказал им, что пострадал больше всех, понеся огромные убытки, так как вложил в каравеллы все свое состояние, но войско от этого только выиграет, так как пополнится более чем сотнею моряков. Экспедиция, по его словам, прекрасно обойдется без флота. Ведь в случае победы флот ей не понадобится, а при поражении он был бы все равно слишком далеко, чтобы прийти на помощь. Отважным испанским воинам не следует помышлять об отступлении: беззаветная вера в себя и в своего командира является залогом победы.

«Моя судьба решена, – заключил, по словам хрониста Кстлилксочитла, свою пламенную речь Кортес. – Я остаюсь здесь и буду биться до тех пор, пока у меня останется хоть один соратник. Пусть трусы и малодушные, страшась опасностей, отправляются с богом домой – одно судно уцелело, они могут взять его и возвратиться на Кубу. Пусть расскажут всем, как они покинули своего командира и товарищей, пусть спокойно дожидаются, когда мы вернемся с золотом ацтеков!».

Однако никто не захотел признаваться в трусости. Сердца воинов вновь загорелись жаждой золота и славы, их подхватила и понесла волна восторга и ликования, и сотни голосов закричали: «Вперед! В Мексику, в Мексику!». Солдаты сами потребовали у Кортеса разобрать остовы кораблей, а доски и другие материалы использовать для строительства укреплений.

Уничтожение флота было одним из самых смелых предприятий Кортеса. Он поставил на карту все: достояние, славу и жизнь, хотя надежда на успех была невелика. Этот смелый, энергичный человек надеялся привести к победе банду неистовых, жадных грабителей, кичившихся к тому же своим знатным происхождением. Иной из них, недавно еще бывший пастухом или погонщиком мулов, не зная грамоты, имел такую родословную, которой мог бы позавидовать сам король! И командир этих воинов, хотя и изучивший право, мог среди них быть лишь первым среди равных и с трудом удерживал в повиновении этих нищих идальго.

В Семпоале Кортес получил тревожное известие о том, что у побережья курсируют три неизвестных судна и не отвечают на сигналы. Капитан-генерал с небольшим отрядом поспешно отправился в Веракрус, а оттуда на север. Там на берегу они встретили трех испанцев, которые рассказали, что прибыли в эту страну с Ямайки в составе экспедиции, посланной сюда губернатором острова Франсиско Гараем. После похода Грихальвы Гарай, услышав о новой «золотой» стране, испросил себе в Испании разрешение на колонизацию всех стран, расположенных к северу от открытой Грихальвой области. Получив разрешение, он снарядил экспедицию из трех кораблей с экипажем из двухсот семидесяти человек под командой Алонсо Пинеды. Экспедиция пересекла Мексиканский залив и прошла вдоль побережья вплоть до южной оконечности Флориды.

От Флориды Пинеда повернул обратно на запад, обследовав все северное побережье Мексиканского залива до реки Пануко (свыше двух с половиной тысяч километров).

На реке Пануко Пинеда основал военный лагерь, то ли не зная, что Кортес уже приступил к завоеванию этой страны, то ли не посчитавшись с этим, и стал обследовать побережье дальше к югу. Тут-то и произошла встреча его людей с Кортесом.

Кортес немедленно переманил троих пришельцев на свою сторону, он охотно завербовал бы экипажи всех кораблей. Однако люди Пинеды вели себя осмотрительно и не высаживались на берег. Кортесу с его отрядом удалось захватить лишь одну лодку с моряками. Завидев на берегу вооруженных людей, моряки на кораблях поспешно подняли паруса, бросив своих товарищей на произвол судьбы.

Кортесу стало ясно, что к стране этой уже протягивают руки другие грабители и что с походом в столицу ацтеков следует поспешить.